Аннабел приехала на бал с Джулианой и быстро осталась одна, пока подруга обходила уединенные ниши и другие тускло освещенные места, где обычно прятались скандалы и сплетни.

Аннабел неловко переминалась с ноги на ногу, стоя рядом с пальмой в горшке, и пыталась определить, какой угол отведен для старых дев и не пользующихся успехом барышень. Там найдется местечко и для нее.

Но тут слева донеслись голоса. Разговор ее заинтриговал. Временно забыв о планах провести бал вместе с другими отверженными в состоянии надежд и отчаяния, Аннабел спряталась за высокую пальму и стала подслушивать.

— В нынешние времена в приличные дома пускают всех, верно?

Мужчина, говоривший это, был высоким брюнетом с зачесанными назад волосами и темно-голубыми глазами. Все в нем выдавало аристократа, от идеального покроя фрака до гордой осанки.

— Это благотворительный бал, Харроуби. Все, кто может позволить себе внести значительное пожертвование, — желанные гости, — возразил его приятель с ударением на словах «может позволить».

Аннабел выглянула из-за пальмы, чтобы рассмотреть этих… снобов.

И тут ее взгляд упал на Найтли, стоявшего позади этих двоих. Губы были плотно сжаты, а бокал он держал в кулаке. Похоже, все слышал. И предположил, что говорят о нем.

Аннабел неожиданно заметила отчетливое сходство между ним и брюнетом.

— К чему идет мир?! — вздохнул Харроуби.

Ему ответил Найтли:

— Добро пожаловать в будущее, Харроуби, когда талант будет цениться больше, чем ничтожество, за которым ничего не стоит, кроме имени давно усопших предков, — беспечно объявил он. Однако Аннабел видела, как он сжимает бокал. Она не удивилась бы, раздави он хрусталь в кулаке.

— Имя, за которое вы отдали бы все, — ответил Харроуби с таким презрением, что Аннабел сжалась. — Поверить не могу, что у вас хватило наглости заговорить со мной.

Он неловко огляделся, пытаясь проверить, кто стал свидетелем неприятного разговора. Аннабел отошла еще дальше в тень.

— Нет ничего выше семьи, не так ли? — жизнерадостно осведомился Найтли, явно пытаясь спровоцировать собеседника на скандал. Аннабел продолжала следить за его рукой, все еще с силой сжимавшей бокал. Спокойствие его было явно показным.

— Очевидно, нет, — ледяным тоном отрезал Харроуби. — С тех пор, как отец бросил свою настоящую семью ради какой-то шлюхи и ее ублюдка.

Если она поняла верно, — Аннабел никогда не была категоричной, — похоже, что у Найтли есть брат. Вернее, единокровный брат. Слышала ли она что-то о его семье? Он непохож на человека, у которого есть таковая. Ей казалось, что Найтли сразу родился взрослым, сильным и волевым.

— Болтайте обо мне что угодно, но мою мать оставьте в покое, — предостерег его Найтли. По крайней мере Аннабел показалось, что он выразился так. Голос был тихим, выражение лица — зловещим. Но держался он стойко. Не то что она. Отступала и пряталась от любого конфликта.

— Вы — грязное пятно на имени Харроуби, — яростно прошипел граф. Аннабел охнула. Но Найтли стоял выпрямившись, расправив плечи, словно ему не было дела до слов брата. Аннабел восторженно смотрела на него.

— «Прочь, прочь, проклятое пятно», — процитировал третий.

Остальные двое яростно уставились на него. Осознав свои одинаковые реакции, они разошлись в противоположных направлениях и стали проталкиваться сквозь толпу.

Для Аннабел было чудом уже то, что Найтли смог невозмутимо обмениваться уничтожающими репликами с братом, который явно ненавидел его. На его месте Аннабел постаралась бы сбежать или вообще не приближалась бы к этому человеку. Она всю жизнь из кожи вон лезла, чтобы никто не испытывал к ней подобных чувств.

Но только не Найтли, казавшийся оплотом спокойной силы и самообладания. Он осмелился на то, что ей было совершенно недоступно, и не уступил противнику в уме и силе.

Именно поэтому она и любила его.

— Почему вы прячетесь за пальмой, мисс Свифт?

— О, лорд Марсден! Добрый вечер, — ответила она, краснея.

— Может, вы предпочтете танцевать со мной вальс?

Марсден протянул руку, и Аннабел вложила в нее свою.

* * *

На балконе, при лунном свете

Позже, этим вечером, Аннабел прошла мимо Найтли и бросила на него дерзкий взгляд. По крайней мере она надеялась, что это был зовущий, дерзкий, лукавый взгляд, как наставляла Кокетка с Финчли-роуд.

На эти несколько секунд их взгляды встретились. Ее охватил странный восторг. Нечто вроде предвкушения. Сердце забилось сильнее. Последует ли он за ней?

Аннабел вышла на балкон, где ее ждали бесчисленные опасности и романтические приключения… если верить ее читателям. Она пыталась небрежно прислониться к холодной каменной балюстраде, как это делал Найтли.

Но тут он очутился перед ней, и она уже больше ничего не замечала.

— Аннабел, — выдохнул он, и это было одновременно утверждением, вопросом и приветствием. — Я не знал, что вы сегодня появитесь здесь.

— Я приехала с Джулианой и Роксбери, но разминулась с ними в толпе гостей.

— Я заметил, как вы танцевали с лордом Марсденом, — перебил Найтли. Аннабел вспомнила о совете вызывать в нем ревность. И еще одном: держаться на расстоянии и не бросать к его ногам сердце и душу. И еще одном: изображать скромность.

— Полагаю, большинство гостей занимались тем же, — заметила Новая Аннабел.

— Я поступил глупо, Аннабел. И сожалею о своей просьбе поощрять его, чтобы защитить газету, — настойчиво сказал Найтли, все еще помня о своем злосчастном предложении.

Она забыла о нем после его искреннего извинения. Совсем забыла, особенно после того, как он ее поцеловал. Она умела прощать.

Кто говорит, что я поощряю его ради вас или «Уикли»? Да и какое значение это имеет?

Аннабел глубоко вздохнула, выпрямилась, словно пытаясь найти мужество задать неприятный вопрос.

— Вы ради газеты ухаживаете за леди Лидией? Чтобы она заступилась за вас перед братом?

— Все гораздо сложнее, — ответил Найтли, отчего у нее появилось множество новых вопросов. Аннабел хотела как-то выразить свой скептицизм, Любопытство и поэтому попыталась вскинуть бровь.

— Хотелось бы мне уметь вскидывать бровь, — с легкой завистью сказала она. Найтли рассмеялся, заметив, однако, что разговор принимает слишком серьезный оборот. — Вы можете сделать это. Джулиана может. Все герои и героини романов могут это делать.

— Все очень легко. Вам придется выглядеть надменно и высокомерно. Вот так.

Найтли был неподражаем. Недосягаем. Таинственен. Неприлично красив.

— Кто такой Харроуби? — спросила Аннабел и увидела потрясенное лицо собеседника. Но как она могла не спросить, после того, что только что услышала? — Я видела, как вы с ним говорили. И это может означать, что случайно подслушала разговор с ним.

— Я вас не заметил, — пробормотал Найтли, и Аннабел сухо улыбнулась, глядя в любимое лицо: высокие скулы, сильный подбородок, темные волосы и ресницы, проницательные голубые глаза.

— Разве я не называла себя «мисс Заброшенная Свифт»? Вполне возможно, что между мной и остальным бальным залом стоит терновый куст в горшке, — горько усмехнулась она. — Насколько я поняла, вы и лорд Харроуби состоите в родстве?

— Сегодня вечером вы задаете ужасно много личных вопросов, дорогая Аннабел.

Найтли отвел с ее лба выбившийся локон. Пальцы коснулись щеки. Едва заметно.

Фамильярность этого жеста заставила сердце забиться сильнее, а собственнические нотки в словах «дорогая Аннабел» привели ее в восторг.

Она вспомнила те времена, когда он в письме обращался к ней «мисс Свифт». Как далеко они зашли!

Она стала его Дорогой Аннабел, не так ли? Всегда была, с тех пор, как он назвал колонку, которую она вела, в ее честь. Теперь она была не засидевшейся в девицах тетушкой, никому не нужной, несчастной родственницей. Дорогая Аннабел являлась его детищем. Она принадлежала ему вот уже три года, семь месяцев, одну неделю и пять дней. И теперь он, кажется, что-то начинал понимать.

— Видите ли, это все ужасное влияние Джулианы, — пояснила Аннабел. — Она все время твердит, будто мне не хватает отваги.

— И как вы себя чувствуете в новом облике?

Найтли оперся о балюстраду. Она так любила, когда он делал это, потому что казался непринужденным, хотя на самом деле пребывал в постоянном напряжении. Каково это: видеть его по-настоящему спокойным и непринужденным? Засыпать рядом. Просыпаться рядом…

Нет, нужно обуздать воображение, тем более что он здесь. Или по крайней мере не краснеть.

Потому что Найтли все замечал и язвительно усмехался, словно читал ее мысли.

— Это так бодрит. Но не волнуйтесь, я все напишу в своей колонке, — пообещала она ему.

— Кстати о колонке: как продвигаются ваши планы привлечь внимание Болвана? — осведомился Найтли. Разве это не вопрос часа, недели, месяца, года, момента?

Аннабел улыбнулась и ощутила, как горят щеки. Она совершенно не знала, как ответить на этот вопрос. Но подумала, что, кажется, судя по тому, как Найтли затаил дыхание, она ему небезразлична. Словно он со страхом ожидает ее ответа.

Только она могла заметить подобные вещи, благодаря романам, изобиловавшим определенными деталями, и еще тому, что она безгранично любила его.

У мужчины перехватывает дыхание, только если женщина ему небезразлична. И потом, к чему Найтли беспокоиться о настоящем имени Болвана, если только…

Если только он не поставил на исход всей истории, или что-то в этом роде. Нет, этого не может быть.

А вдруг он подозревает, кто такой Болван? Но как она может признаться сейчас, после того, как дала ему это ужасное прозвище?

Аннабел, обезоруженная его теплом, потянулась к нему. Осмелилась стряхнуть невидимую ниточку с лацкана его фрака, как предлагала Любящая с Олл-Сейнтс-роуд, в письме, полученном неделю назад.

— Вы не читаете мои статьи, мистер Найтли?

— Разумеется, читаю, — ответил он почти нежно и, наклонившись, прошептал ей на ухо: — Возможно, я хочу узнать тайну, Аннабел. Неопубликованную версию правды.

— О, вы слишком многого требуете, Найтли, — тихо сказала она. Теперь он был ближе к ней. Их губы почти слились в поцелуе. Почти…

— Таков уж я, дорогая Аннабел, — пробормотал он, и она почувствовала, как подрагивает его голос. Ощутила дрожь глубоко внутри.

— Это вы велели мне сохранять тайну и тянуть время, — напомнила она.

Он провел пальцем по ее щеке, по изящной шее.

Найтли касается ее…

Такое легкое прикосновение. Такая мелочь, но она так остро это ощущала.

— А если бы я послал все это к черту?

Он поднял бровь и Аннабел невольно улыбнулась, хотя сердце бешено колотилось, охваченная восторгом от его прикосновения.

— Что, если я наслаждаюсь этим, мистер Найтли?

Она не хотела, чтобы этот момент заканчивался. Хотела остаться в подвешенном состоянии между знанием и незнанием, где все было прекрасно. Она еще не была готова рискнуть и услышать правду.

Найтли погладил пальцем ее ключицу, посмел спуститься ниже, до края выреза, до кружевной оборки. Это была нежнейшая, но такая властная ласка! Она вся горела, но гадала, почувствовал ли он это.

— Вам нравится все это: ожидание, предвкушение, желание? — спросил он. — Не хотите удовлетворения?

Его голос был тихим и хриплым.

— Когда я буду уверена, — прошептала она. Момент был прекрасным и волшебным. Она немного понимала, о каком удовлетворении он говорил, и очень часто думала об этом по ночам.

Но было и другое удовлетворение, и хотя она сознавала, что нищие не имеют права быть разборчивыми, все же хотела, чтобы он влюбился в нее. Не просто обнаружить, что она влюблена в него.

Найтли отнял руку, и Аннабел стало очень тоскливо.

— Как насчет Марсдена? Он тоже часть этого спектакля?

Странно, почему Найтли задает столько вопросов, пытаясь узнать правду?

— Возможно, мне нравится его общество, и, я наслаждаюсь беседой с ним, — ответила Аннабел. — И розовыми розами, которые он мне послал.

Но она вдруг подумала, что тоже имеет право задавать вопросы.

— Кто такой Харроуби?

— Харроуби — мой единокровный брат, — спокойно ответил Найтли и добавил: — Надеюсь, Джулиана не слишком повлияла на вас, так как я не хочу, чтобы об этом говорили.

Аннабел досчитала до трех, набираясь мужества, чтобы задать вопрос, который прояснит все.

— Вы не хотите или он не хочет?

С губ его сорвался издевательский смех.

— А есть разница? — скептически спросил он.

— О, огромная! — ответила она. Все, что она видела и слышала, все, о чем рассказал Найтли, указывало на то, что если бы не отказ Харроуби признать родство, он опубликовал бы свою родословную на первой странице собственной газеты.

Была одна вещь, которую Аннабел знала лучше линий на собственной ладони: отчаянная потребность искать одобрения и признания. Много лет она считала, что Найтли не нуждается в этом. Он вел себя так, словно ему было плевать на все.

Но теперь она видела, что Найтли не так уж равнодушен к признанию родственников. Он не холодный отчужденный бог, а человек, с которым у нее, возможно, больше сходства, чем она думала.

Он хотел быть своим. Так же, как она.

В этот момент она влюбилась в Найтли. По-настоящему.

Любовь на радость и беду. Любовь, основанная на признании настоящего, а не выдуманного мужчины.

— Не хочу говорить о Харроуби, — резко бросил он, и Аннабел не сразу поняла, о ком идет речь. По-видимому, Найтли пытался казаться выше всей мирской суеты, хотя на самом деле был глубоко уязвлен ненавистью брата.

— Простите, что упомянула об этом, — механически пробормотала она. — Нет, я не извиняюсь. Ибо с некоторых пор стараюсь не быть такой любезной и всепрощающей. Это просто привычка, и…

— Аннабел!

— Да?

Она подняла глаза. Найтли обнял ее за талию, привлек к себе и запечатал рот губами.

О, боже милостивый… вот она, романтика!

Аннабел закрыла глаза, забыв о бальном зале за спиной и льющемся сверху лунном свете.

Исчезло все. Остались только губы Найтли: горячие, требовательные, ищущие.

За сомкнутыми глазами Аннабел вспыхивали искры, ее трясло от возбуждения, угрожавшего поглотить ее, если только…

Может, он целует ее, потому что она завела разговор, который ему не хочется продолжать, и он пытается заткнуть ей рот? Или он тоже охвачен страстью? Что означает этот поцелуй? Какого дьявола она не может просто наслаждаться? Как остановить поток мыслей?

Найтли слегка отстранился, сжал ее голову ладонями, запутался пальцами в массе локонов. Он испортит ей прическу!

Но ей все равно!

Найтли смотрел ей в глаза, такие голубые, даже в лунном свете.

— И чтобы все было ясно, Аннабел, — сказал он спокойным уверенным тоном, каким обычно раздавал распоряжения и констатировал факты. — Я целую вас, потому что так хочу. Не для того, чтобы помешать вам говорить. Не для того, чтобы замять разговор. И сейчас вам не следует о чем-то думать.

— Откуда вы узнали, что…

— Я изучаю вас, Аннабел, познаю, — пояснил он с понимающей улыбкой, и она спросила себя, есть ли на свете слова более волшебные, чем эти. «Я изучаю вас, Аннабел. Познаю».

— Лучше просто наслаждаться, потому что я долго боролся с собой из-за этого, и хотел бы по-настоящему насладиться победой.

Его губы были твердыми, намерения — ясными. Аннабел не могла и подумать, что поцелуй был случайностью, или что его свел с ума лунный свет.

Могло ли что-то значить больше, чем руки Найтли, обнимавшие ее, возносившие в рай, о котором она мечтала?

Поцелуй стал крепче. Он безмолвно требовал, чтобы она приоткрыла губы. И Аннабел ответила с готовностью, рожденной годами желания и одиночества. Она обняла его тоже, удерживая не только мужчину, но и это мгновение. Она так долго мечтала об этом.

Но реальность оказалась лучше. Она ощущала его вкус. Позволила ему узнать свой. Каждое прикосновение все сильнее разжигало в ней пламя. Медленно усиливавшийся жар, собравшийся в желудке и распространявшийся по всему телу. Краем сознания она чувствовала его возбужденный член, упиравшийся ей в бедро. Щеки горели, и этот румянец разливался по коже, и она горела в этой восхитительной лихорадке.

— О, Дерек, — выдохнула она.

Он столько всего должен узнать: о ее любви к нему, этом раскаленном, мучительном желании, которое он пробуждал в ней, настолько, что она хотела делать с ним все… но слова не шли с языка. У нее хватило сил только выдохнуть его имя.

Что она и сделала.

Найтли поймал этот вздох губами и понял все невысказанные мысли и чувства, которые этот вздох передавал. Как глубоко он чувствовал ее вздохи!

Он впервые в жизни ощущал себя таким желанным, и мог только наслаждаться всеми мгновениями, прошедшими после изменившего сердце и душу поцелуя.

И не было нужды соблазнять, производить впечатление, побеждать. Просто нужно было целовать ее, словно в первый и последний раз.

Дерек пытался мыслить связно, но логика исчезла, оставив одну лишь мысль: никто не будет целовать его так страстно, как Аннабел. Ни одна женщина, кроме Аннабел, не выдохнет его имя. А если и выдохнет, это ничего не будет значить. Но их поцелуй что-то значит. Что? Он понятия не имел. Зато отчаянно хотел прижаться губами к тому месту, где грациозная шея Аннабел переходила в плечо.

Поэтому он прижался к нежной коже. Она что-то восторженно пробормотала.

Найтли чувствовал себя королем.

Зарылся пальцами в ее волосы. Ласкал изгиб бедра. Опустил руки пониже и прижал ее к себе.

В Аннабел было что-то, требовавшее деликатного обращения, и он сдерживался, в тысячу раз острее ощущая каждое легкое прикосновение, каждый вздох.

Найтли хотел ласкать ее. Повсюду. Без этого шелкового платья. Вообще без ничего… но у него хватило здравого смысла вспомнить, что они на балу. Что кругом люди. Нужно немедленно остановиться.

Только он не хотел.