На следующий день
Найтли был совершенно уверен, что, в отличие от него, владельцев других газет не осаждают женщины, врывающиеся в кабинет с очередной драматической тирадой.
Драма уместна только на газетных страницах…
«Очевидно, это правило неприменимо к женщинам», — сухо усмехнулся он.
Джулиана примчалась первой: огненноволосый ураган в зеленом платье, с языком острее бритвы.
Сегодня Дерек не был склонен выслушивать очередное драматическое повествование, поскольку находился в чертовски хорошем настроении и даже насвистывал, шагая по улице. Таково было воздействие Аннабел и ее поцелуя.
Вернее, один вид Аннабел. Помимо того, его преследовало жгучее, неотступное желание. Он хотел то, что видел вчера. Но знал также, что желает узнать об Аннабел побольше и чего это знание может ему стоить. Оставался вопрос: готов ли он заплатить цену, бросив леди Лидию и рискуя обозлить лорда Марсдена?!
Чертовски серьезный вопрос… так что он предпочитал насвистывать и воображать, как целует Аннабел.
— Ну и ну, Найтли! Не ожидала! — бросила Джулиана с гремучей смесью сарказма, гнева и разочарования, которыми был буквально пропитан каждый звук.
Она швырнула на его стол газету с такой силой, что послышался глухой стук.
Найтли перестал насвистывать и взглянул на газету.
— «Лондон таймс», Джулиана? В самом деле? Немудрено, что вы расстроены, если читаете такой второсортный бред.
— А теперь почитайте и вы, — посоветовала она ледяным тоном.
Заинтригованный, Найтли поднял газету.
«На благотворительном балу леди Рот в пользу Общества обездоленных женщин, Дерек Найтли, владелец газеты „Лондон уикли“, был замечен на балконе, где под лунным светом происходила настоящая романтическая интерлюдия в обществе дамы, известной под псевдонимом Дорогая Аннабел, журналистки той же газеты. Читатели этого бульварного листка знают, что она затеяла непристойную интригу, прося совета, как завоевать внимание человека, известного всему Лондону как Болван.
Нам были бы в высшей степени безразличны похождения двух барышников с Флит-стрит, если бы не всем известные намерения Найтли по отношению к леди Лидии Марсден. Или эта скандальная особа потеряла еще одного поклонника, на этот раз с весьма неподходящими связями, поскольку субъекты с подходящими связями не желают ее знать?
Какую женщину на самом деле преследует побочный сын графа? И захочет ли каждая из женщин получить его сейчас, когда станет известно, что он ухаживает сразу за обеими? Или сказывается его аристократическая кровь? Ибо всем известно, что любой джентльмен из общества просто обязан иметь жену и любовницу?»
— Мы отнесем это к клевете или подстрекательству, — заметил Найтли и в обманчиво непринужденной позе откинулся на спинку стула.
Статья была просто убийственной. И все же он сохранял спокойствие. Как всегда. В отличие от Джулианы, которая задыхалась от гнева и довела себя едва ли не до нервного припадка. Как всегда.
— Я бы хотела отнести это к лживому вздору, и надеюсь, что так оно и есть, — резко бросила она.
— Напротив, — весело ответил Найтли. — Я просто обязан поздравить «Таймс» за то, что хотя бы раз в жизни напечатала правду.
— Я вне себя. Совершенно вне себя, — прошипела Джулиана. — Эта колонка… я буквально лишилась дара речи от ярости и от того, что тут говорится.
— Без комментариев, — ответил Найтли.
Вполне мудро, на его взгляд.
— Хотя мне абсолютно безразличны чувства леди Лидии, — начала Джулиана, меняя тактику.
— Что совершенно ясно, учитывая колонки, которые вы сдаете в последнее время, несмотря на мои настоятельные требования не делать этого.
— Не отвлекайтесь, Найтли. Здесь говорится об Аннабел. И о вас.
Это взбесило Найтли. Он подался вперед, опираясь ладонями на стол и сверкая глазами.
— Значит, вы признаете, что это не ваше дело? — усмехнулся он.
— Простите?
Он сильно задел ее и теперь едва удержался от довольной ухмылки. Она вполне заслужила словесной оплеухи за то, что лезла в его личные дела.
— Простите, это касается Аннабел и меня. Не вас.
— Значит, вы признаете, что между вами что-то есть, — парировала она, вопросительно наклоняя голову и, по-видимому, считая себя очень умной.
— Занимайтесь собственными делами, Джулиана, — посоветовал он, на этот раз не скрывая раздражения.
— Большое спасибо за совет, но меня наняли, чтобы делать прямо противоположные вещи! Моя задача — лезть в чужие дела.
— В таком случае я немедленно освобождаю вас от этой задачи, — ответил Найтли, отталкивая злосчастный экземпляр газеты и поднимая первый попавшийся документ со стола. Он стал его читать, не слишком деликатно намекая, что разговор закончен.
По правде говоря, будь леди Роксбери мужчиной, он, возможно, уже пристрелил бы это назойливое создание.
Джулиана, в свою очередь, оперлась ладонями о стол и, подавшись вперед, заговорила тихо и зловеще:
— Будьте джентльменом, Найтли. Подумайте о ней. Она хрупкая и слабая.
Вот этого он не вынес. Пусть Аннабел — деликатный, нежный цветок, с которым нужно обращаться с величайшей осторожностью и исключительно в лайковых перчатках. Но он уже успел узнать, что она замешена из куда более крутого теста, и обращаться с ней нежно и бережно означало сослужить себе плохую службу. Дерзкая Аннабел была совершенно другим человеком. Она задавала вопросы, которые не смел задавать ему никто другой, целовала со страстью, которая заставляла Найтли чувствовать себя всемогущим и хотеть ее больше всего на свете. Это после ее поцелуя он насвистывал всю дорогу до издательства.
И жалел тех, то не видел Аннабел такой.
— Мы, должно быть, говорим о разных Аннабел, — сказал он Джулиане. — Но я бы предпочел вообще ее не обсуждать.
— Что я скажу ей, когда она увидит это? — вздохнула Джулиана, подобно злой ведьме тыча острым ногтем в «Таймс».
— Говорите что хотите. Но помните, что мои личные дела — только мои.
Разгневанная Джулиана вылетела из комнаты, и Найтли, избавившись от ее присутствия, подошел к буфету и налил себе щедрую порцию бренди.
Из-за проклятого репортеришки «Таймс» ему придется утешать немало женщин, чьи чувства были оскорблены, так что спиртное не помешает.
Леди Марсден, возможно, даже внимания не обратит, тем более что ее тайны он будет хранить свято.
Найтли ехидно ухмыльнулся в пространство, поскольку знал причину ее долгого отсутствия, а Джулиана — нет! Ему следовало упомянуть об этом: неплохая месть за ее нападки!
А вот Аннабел… Насколько он знал, ее сердце всегда бьется неровно, а способность чувствовать граничит с чрезмерной.
Нервничая, она начинала нести чушь и обладала чрезвычайно живым воображением. Целуя ее, он чувствовал, как она думает, недоумевает, гадает и запоминает каждое мгновение.
Однако если успокоить ее и ободрить, что он делал с величайшим удовольствием, она таяла под его прикосновениями. Другие женщины тоже отвечали на его ласки, но с Аннабел… это было главным и заставляло его испытывать ответные чувства. В счет шли каждое касание ее губ, каждая ласка что-то означала, каждый шепот или вздох сами по себе были удовольствием…
Какого черта с ним творится?
Найтли сделал большой глоток, наслаждаясь жжением. Сначала на языке. Потом в горле. Вниз, вниз, вниз до самых внутренностей.
Когда мужчина думает о каком-то мимолетном поцелуе в таких выражениях, на которых он только сейчас себя поймал, это означает… На ум приходит только одно слово: одурманенный. Или еще хуже — зависимый. И это не мимолетный поцелуй. Это один из тех поцелуев, которые целиком поглощают тебя. Меняют мир.
Опьяненный… черт бы все это побрал!
В дверях неожиданно появилась его мать, влетевшая в комнату словно рыжая злая фея. Если он когда-то и гадал, какой станет Джулиана через тридцать лет, теперь знал наверняка.
Ад и проклятие!
Мехитейбл, мужчина гаргантюанских пропорций, нанятый именно для того, чтобы не допускать вот таких внезапных появлений разгневанных читателей, должно быть, пьян! Пьян на работе!
Или это мятеж.
Найтли наскоро опрокинул остаток бренди и вернулся за стол.
— Матушка, у меня уже была подобная беседа с леди Роксбери. Вам лучше пойти поговорить с ней. Поскольку вы обе, полагаю, куда более заинтересованы в обсуждении всего этого, чем я сам. Могу также добавить, что возмущен тем, как много женщин из «Уикли» оказались читательницами «Таймс».
Мать преспокойно уселась напротив.
— Крайне возмущен, — добавил он и вернулся к работе. Или попытался. Смотрел на страницу, но не видел ни единого слова.
— Надеюсь, ты понимаешь, что Дорогая Аннабел — любимица всего Лондона, — начала мать. — И если окажется, что любит она именно тебя…
Найтли застыл. Затаил дыхание. Почему эта мысль каждый раз его парализовывала?!
Мать, похоже, ничего не заметила, поскольку продолжала:
— Могу сказать только, что скоро у твоей двери соберется толпа разъяренных лондонцев.
Очень дурно, если он считает, что это говорит в пользу колонки Аннабел и сенсации, которую это произведет?
— Мехитейбл справится с разъяренной толпой, — ответил он.
После сурового разговора насчет допуска рассерженных дамочек в кабинет.
— Насколько мне известно, Мехитейбл вполне может возглавить эту толпу, — вызывающе усмехнулась мать.
— Не может. Я плачу ему жалованье, — указал Найтли. Теперь остается лишь напомнить об этом Мехитейблу.
— Тем не менее, — настаивала мать, — каковы твои намерения? Потому что если ты бросишь Дорогую Аннабел, в которую, очевидно, влюблен…
— Очевидно?
— Прости. Но разве в твоих привычках интерлюдии при лунном свете с красивыми молодыми женщинами, которые тебе не нравятся? Я уже не говорю о поцелуях. И о том обстоятельстве, что ты собираешься жениться на другой. Или ты унаследовал мой драматический талант?
— Это действительно тебя касается? — рассердился Найтли.
— А в чем дело? — удивилась мать, искренне полагая, что ей позволено вмешиваться в личную жизнь сына. Найтли на миг потерял дар речи! Приняв его молчание за согласие, она продолжала: — В любом случае эта история напомнила мне… я кое-что должна рассказать тебе об отце. До того, как ты сделаешь непоправимую ошибку.
Найтли мгновенно насторожился и отложил бумаги.
— Твой отец любил нас, — просто сказала мать.
— Я это знаю, — начал он, но она жестом запретила ему продолжать.
— Послушай меня. Он любил нас. И не любил их, и они это знали. Что, по-твоему, чувствовал мальчишка, понимая, что отец уделяет ему куда меньше внимания, чем незаконному отпрыску? Можешь ты это представить, Дерек?
Никогда. Ни за что.
Наследник, сознающий, что для отца на первом месте — побочный сын…
Найтли представил, как Новый Граф хотел, чтобы кто-то проверил его уроки, или спрашивал об отце, которого никогда не было дома.
И только сейчас он понял, каково приходилось Новому Графу. Как он страдал, чувствуя, что его игнорируют, не обращают внимания, что он не нужен родному отцу.
А ведь Найтли всегда сознавал, что его любят.
— Леди Харроуби вышла замуж, но никогда не имела мужа. Однако она сама выбрала свою судьбу, потому что граф рассказал ей о нас еще до свадьбы.
— Почему он вообще женился на ней? — спросил Найтли.
Если отец и мать любили друг друга, почему он не скрепил их союз официально? Что из того, что мать была актрисой?! Ведь титул тем и хорош, что дает полную свободу делать все, что угодно!
— Долг перед обществом. Отсутствие денег. Недостаток храбрости в самый критический момент, — вздохнула мать, поспешно отвернувшись к окну, выходившему на оживленную Флит-стрит. Кажется, она плачет? И чего-то недоговаривает? Возможно, мать просила отца не жениться на другой? Просила забыть о респектабельности и умоляла вместо этого выбрать любовь?
Мать, по-видимому, овладев собой, повернулась к сыну.
— Они живут в том мире, Дерек, где любовь не имеет значения.
Он вспомнил жалобный вопрос леди Лидии: «Что, если я хочу выйти замуж по любви?»
У Найтли не было ответа, но теперь он лучше понимал ее.
— Полагаю, не стоит и говорить, что я хочу для тебя истинной любви, — продолжала мать. — Но если ты настаиваешь на женитьбе ради положения и богатства, не делай этого из ложного стремления быть похожим на отца. Это станет, бесчестьем для нас обоих.