Спустя несколько часов Элиза очнулась и тут же отчаянно пожалела об этом. Во рту пересохло, голова немилосердно болела, шевельнуть руками, чтобы потереть виски, было невозможно.

Она снова задремала и проснулась от приглушенного утреннего света. Герцог сидел в кресле рядом с кроватью.

В ее комнате на чердаке, с маленьким окном и узкой койкой, не нашлось бы места для мужчины. Значит, это не ее комната и не ее кровать. Это покои герцога.

Тревожные мысли закружились у нее в голове, она хотела что-то сказать, но ни звука не вылетело из ее горла. Что она делает здесь? Что с ней случилось?

Уиклифф помог ей сесть. Он даже взбил подушку и подсунул ей под спину. Поддерживая ее голову, он поднес к ее губам стакан воды. Элиза жадно приникла к стакану.

Чувства и память возвращались к ней. Сознание прояснялось. Так восходящее солнце высвечивает ужасную правду, которую скрывала ночь. И когда ум окончательно прояснился, кровь застыла у нее в жилах.

Последнее, что она помнила, — это Лайам. Они были в переулке…

Что она там делала?

Убегала! Почему и зачем?

Еженедельное собрание в редакции «Лондон уикли». Да, собрание, на котором Найтли сурово отверг ее писанину и безжалостно вернул ей статью на глазах у всех! Жалостливые взгляды Гренвилла, Великосветских корреспонденток и других авторов. А потом ее отправили переделывать колонку.

Она поперхнулась водой, когда к ней вернулись эти воспоминания.

Листок со своей статьей она сложила и сунула в корсаж. Где он теперь? Ей нужно было проверить, но у нее не было сил, да и не хотелось наводить Уиклиффа на подозрения. А он странно смотрит на нее. Неужели он знает?!

Элиза откинулась на подушки, впервые в жизни мечтая упасть в обморок. Мечтая, чтобы земля разверзлась и поглотила ее. Чтобы она заснула и проснулась в другом месте и в другое время. Но этот момент реален, и она должна пережить его, как и все последующее.

Что знает Уиклифф?

Если она здесь, значит, что-то произошло. Но что? Как она добралась к себе домой? И когда это она начала считать Уиклифф-Хаус своим домом?

Все эти вопросы вертелись на языке и жгли губы. Теперь Элиза уже могла бы произнести их вслух, но она понимала: ей определенно не понравятся ответы. Поэтому ей оставалось лишь задаваться вопросом «что теперь?» в беззвучной гнетущей тишине.

— Как вы себя чувствуете? — спросил Уиклифф.

Как лгунья. Как воровка. Преступница. Грешница.

И полная дрянь…

Она была рада, что можно не отвечать. Пока что.

Она молча присматривалась к герцогу и заметила темные круги у него под глазами, осунувшееся лицо. Что это: знак тревоги или ярости?

Элиза огляделась, высматривая признаки его гнева: разбитое стекло, пустую бутылку бренди, сломанную мебель, — но ничего не увидела.

А еще вчера она видела жар страсти в его темных карих глазах, пылающей страсти к ней.

Она с трудом прохрипела:

— Что случилось?

Она спросила об ужасном происшествии, приключившемся с ней, но на самом деле ей хотелось знать, почему огонь исчез из его глаз.

— Похоже, на вас напали, Элиза, — ответил он.

И то, как Уиклифф произнес ее имя, словно сомневаясь в нем или проверяя правильность каждой буквы, пробудило в ней целый мир ощущений. До чего же ее ранит его сомнение! Но она заслужила это.

— Ох, — выдохнула Элиза. Она вспомнила большую часть событий, но это не объясняло самого главного, того, что ей мучительно хотелось выяснить: что знает герцог? Но спросить — значит, признать, что это чего-то стоит. На такой риск она не смела пойти.

— Теперь я оставлю вас отдохнуть, — сказал Уиклифф. — А позже задам вам несколько вопросов.

Позже

Оказалось, что под словом «позже» герцог подразумевал не следующий день или вечер. «Позже» означало, что Элиза два дня страдала от неведения, отчаянно пытаясь вытянуть из него хоть что-нибудь.

Прежде она вытирала пыль, убирала спальни, делала массу других дел, неотступно думая о том, что находится за запертой дверью.

Теперь, подметая главный холл, она задавалась вопросом…

…что герцог знает?

Эта мысль жгла ее изнутри. Вопросы крутились у нее в голове, как москиты. От миссис Баксби Элиза узнала, что герцог лично принес ее в Уиклифф-Хаус без сознания: «Принес на руках, как принцессу, и все время кричал, топал и командовал».

Элиза предполагала, что на нее напал Лайам. Мерзкий тип. Но почему герцог оказался там и спас ее?

Короткими быстрыми движениями веника она собирала мусор с мраморного пола.

Она должна знать.

Возможно, он питает к ней какой-то интерес, но настолько ли, чтобы простить ей обман? Нет, их связывает всего лишь пара поцелуев, хотя эти поцелуи воспламенили ее душу. И еще — долгие разговоры, интимные прикосновения, пылкие взгляды. Между ними что-то было, нечто большее, чем у обычного мужчины с горничной.

Но похоже, это «нечто» ушло. Уиклифф теперь чаше обычного запирался в своей таинственной комнате, избегая ее.

Это справедливо, ведь она погубила его жизнь своей писаниной. Возможно, в Божьем мире существует любовь достаточно сильная, чтобы преодолеть подобное предательство, но Элиза о такой не слышала. А она много знала о неприятностях, тревогах и драмах людей. Миссис Баксби, Харлан и щедрые порции чая с виски обеспечивали материалом, который, изложи она его, явно перевесил бы ее попытку описать благородные дела герцога. Но у нее просто не было времени водить пером по бумаге. Одно дело следовало за другим. Еще не полностью оправившись от потрясения, ночью она забывалась тяжелым сном.

Элиза с ужасом сознавала: минута уходит за минутой, и в конце концов она поняла, что уже слишком поздно. Газета выйдет без ее статьи, и это будет плачевный финал ее карьеры Великосветской корреспондентки.

Даже теперь, два дня спустя, щеки Элизы жарко горели при воспоминании о том, как Найтли при всех сотрудниках «Лондон уикли» вручил ей отвергнутый текст. Слово «унижение» и близко не описывает случившееся. Может быть, на нее вовсе не нападали… может, она просто потеряла сознание от позора.

Но нет, стычка крепко впечаталась в ее память, как грубые надписи на столах пабов, вырезанные пьяницами. Холодные голубые глаза Лайама, неистовый стук собственного сердца, тошнотворно-сладковатый запах хлороформа — все это она теперь отчетливо вспомнила.

Мягкий шелест веника по мрамору, непрерывный и быстрый. Возможно, дело не в том, что знает герцог, — важно, в чем она может признаться.

Она могла оставаться для герцога чужой, даже будучи с ним рядом. И даже ближе. Есть события, которые никогда не происходят. Если бы она могла позволить своему сердцу полноту чувств без боязни не найти ответного отклика, если бы существовала хоть малейшая возможность быть им вместе… Вот тогда, надеясь на его любовь и прощение, она рассказала бы ему правду.

Веник все шаркал и шаркал по полу.

Она могла даже признаться…

Но он не мог принять ее чувств, он не принял бы… Потому, как всегда, ей придется самой пробивать себе дорогу в жизни.

И сразу всплыла мысль о десяти тысячах фунтов, назначенных за ее имя. Десять тысяч фунтов могут обеспечить ее до конца жизни. Десять тысяч фунтов могут отправить герцога в Тимбукту и обратно на золоченом корабле. Десять тысяч могут восстановить благосостояние Уиклиффа, и тогда отпадет необходимость приковать себя к этой гарпии ада, леди Алтее.

Веник шелестел и шелестел по мрамору.

Звякнул колокольчик. Послышались шаги лакея.

Герцог желал видеть Элизу.