Элиза нашла герцога в личном кабинете на втором этаже. Света от тлеющего в камине огня хватало только на то, чтобы бросать красноватые блики на высокие скулы Уиклиффа. Он удобно сидел за большим дубовым столом. На столе карты мира, толстые расходные книги, череп неизвестного ей животного, удивительная раковина с гладкой розоватой внутренностью и белыми острыми выступами снаружи.

Смеркалось. Мягкий сиреневый свет сочился сквозь окна.

Волосы Уиклиффа были туго завязаны сзади. Золотая серьга посверкивала в отблеске огня в камине. Ворот белой рубашки распахнут и открывает загорелую кожу и татуировку.

Элиза с трудом сглотнула. Ее нервы были напряжены до предела. Она хотела его, хотела отчаянно. Но никогда прежде она не чувствовала себя столь далекой ему.

Он не предложил ей сесть. Поэтому Элиза почтительно сделала реверанс и отвела руки за спину, чтобы герцог не увидел, как они дрожат.

«Взбодрись!» — сказала себе Элиза. Она выросла на сцене. Она сделала выбор, и теперь не остается ничего другого, как делать вид, что ничего особенного не произошло.

— Элиза, — протянул он.

Она любила звуки своего имени на его губах.

— Ваша светлость, — пробормотала она. Он не пригласил ее сесть. Фамильярность исчезла. Должно быть, он знает все. Но даже если он знает и не все, а только половину, она по-прежнему в беде. В большой беде.

— Пора нам с вами поговорить. — Уиклифф одарил ее понимающей улыбкой.

Она выше вскинула подбородок.

Ветер стучал в окна.

Герцог встал и направился к ней.

У нее сердце заколотилось.

Он прошел мимо нее, она чуть повернулась и увидела, что он остановился у буфета. Резной хрустальный графин звякнул рядом с двумя стаканами. Уиклифф хочет ее напоить? Ну-ну, она долго хранила свои секреты и потребуется что-то посильнее алкоголя, чтобы какие-то слова слетели с ее губ.

Но, черт, как же стучит в груди ее сердце. Особенно когда он повернулся к ней. А эти озорные огоньки в его глазах? Может, это игра света?

Герцог вручил ей стакан, и от прикосновения его пальцев как будто полетели искры. Он слегка склонился к ней… Поцелуй? Нет, всего лишь искушение. Потемневшие глаза, непроницаемое выражение лица. Ее взгляд упал на распахнутый ворот рубашки. Черная татуировка словно дразнила ее.

Если это не начало конца, тогда она не Великосветская корреспондентка.

Герцог широко улыбнулся и поднял свой стакан:

— За правду!

— За правду, — повторила Элиза, отметив, что ее голос не дрогнул. Ее мать гордилась бы ею.

— С чего начнем? — Уиклифф задумчиво прихлебывал бренди, стоя рядом с ней слишком близко, словно хотел устрашить ее своими габаритами и своей близостью. Это сработало. — Я обеспокоен, — сказал он, и ее напряжение немного ослабло. — Меня не волнует, что вы взяли мой нож.

Вдруг в его ладони сверкнуло серебряное лезвие.

— Я мог бы счесть это мелким воровством или даже беспечностью, но он явно потребовался вам для защиты.

— Ммм… — уклончиво протянула Элиза. Без абсолютной необходимости она ничего не скажет.

— Вы знаете, Элиза, что за вами кто-то следил?

А он сообразительный, этот герцог. Она в замешательстве закусила губу. Это совсем не то, чего она ожидала. По ее предположениям, Уиклифф должен был бы вышвырнуть ее из дома. Ему не полагалось знать, что она в опасности, и, уж конечно, она не ждала от него помощи или сочувствия.

Он принялся шагать по комнате, а она стояла совершенно неподвижно — в ней словно все замерло.

— Кто он?

Элиза неслышно ахнула и принялась лихорадочно придумывать ответ. Но чертовски трудно думать, когда Уиклифф рядом и смотрит на нее бархатистыми карими глазами, когда татуировка искушает, вызывает странное желание прижаться к мускулистому торсу. Герцог потягивал бренди. Элизе до боли хотелось почувствовать его вкус на губах Уиклиффа.

«Думай, Элиза, думай!» Что ему сказать? Что она Великосветская корреспондентка или… сказать правду о Лайаме? Обе тайны погубят ее в глазах герцога. Если она уже его не потеряла, открытие любого из этих секретов довершит дело. Но если она хочет получить десять тысяч фунтов, которые предложил лорд Элванли — а она, видит Бог, этого хочет, — тогда нужно признаться герцогу.

— Его зовут Лайам, — сказала она.

— Подлый тип, — заметил Уиклифф и отхлебнул бренди, словно чтобы смыть мысли о нем.

— Верно, — горячо согласилась Элиза.

— Мне интересно, что этот мерзавец хотел от вас?

— Я не знаю…

Она больше не хотела лгать. Если в вязанье пропущена петля, то стоит посильнее потянуть за нитку, и вся шаль распустится. Если она ответит на один вопрос, то вскоре признается в том, чего не говорила никому.

Герцог осушил стакан, поставил на стол, положил рядом нож.

— Это не случайное нападение, — твердо сказал он. — Никто не станет носить с собой пропитанную хлороформом тряпку просто на случай встречи с юными леди на улице.

При других обстоятельствах Элиза в ответ расплылась бы в улыбке. Но не сейчас, когда Уиклифф решительно настроен добиться от нее правды. Насколько она его знает, ему, вероятно, уже все известно, он всего лишь играет с ней, как кот с мышью, перед тем как вышвырнуть ее за порог. Кто-то сейчас, наверное, собирает ее вещи.

— Я задаюсь вопросом: откуда вы знали, что он станет вас преследовать?

Как вежливо сформулировано. Но все равно это была команда.

Уиклифф ждал.

Элиза смотрела на него, обдумывая ответ и пытаясь определить, что именно ему известно. Рот сжат, челюсти напряжены. Но глаза… возможно, она принимает желаемое за действительное, но Элизе показалось, что в них теплится искренняя забота. А может, она принимает желаемое за действительное? Возможно, запах бренди, присутствие Уиклиффа, его сосредоточенное на ней внимание — все это и порождает эту иллюзию. А возможно, он действительно заботился о ней и потому пришел ей на помощь. Любая девушка смеет мечтать.

— Это уже не в первый раз, — просто сказала она.

Элиза решилась: она все ему расскажет о Лайаме.

Но больше — ничего.

Рука Уиклиффа так стиснула стакан, что ей показалось: сейчас стекло разлетится вдребезги.

Лживая лиса.

Он не обязан о ней заботиться. Но, видит Бог, он это делает. Она такая тонкая, изящная, хочется взять ее на руки и никогда не отпускать. Ну, разве только для того, чтобы защитить от недругов.

Она такая смешная, с вызывающе вскинутым подбородком. Особенно когда нервозно облизывает губы. Этот трогательный вид едва не поколебал его решимость — докопаться до того, что же она скрывает. Но он должен это знать. Уиклифф поднес к губам стакан бренди, чтобы прояснить голову и добавить себе жесткости, но с неудовольствием обнаружил, что стакан пуст.

Он потянулся и забрал стакан у Элизы, коснувшись ее руки, что заставило его вспомнить, как кончики ее пальцев скользили по извилистым линиям татуировки, а заодно и о ее предательстве.

— Расскажите мне все, Элиза. Я готов вам помочь, — сказал он, ему хотелось, чтобы она полностью доверилась ему.

— Это началось в… — сказала она и запнулась. — Я видела его за неделю до нападения.

— Чего он хотел? — Уиклифф думал, что если он сосредоточится на конкретном вопросе, то перестанет думать о ней и о своих чувствах.

— Думаю, он хотел денег. Не знаю… Но у меня нет денег… — Элиза оборвала фразу.

Жаль, что она не договорила: «потому что я горничная», или «потому что газета платит гроши», или и то и другое, подумал Уиклифф.

Насколько он знал, все это правда. Хотя она теперь стоит десять тысяч фунтов. Теперь ей придется признаться во всем или начать плести замысловатую сеть лжи, в которой она сама же в конце концов запутается.

Он протянул ей бренди. Да, это бесчестно. Но это проверенный и действенный способ узнать то, что хочется узнать. Элиза отпила глоток.

Подавшись вперед, он положил ладонь на ее талию и едва заметным движением притянул к себе. Один-два неуверенных шага по ковру — в его руки.

Элиза ответила на его улыбку. Они едины во мнении — он в этом уверен, — что поцелуй положит конец этому мучительному разговору. Разговору о злодее, который напал на нее. Но разговор о большой лжи, которую она скрывает от него, о его погубленной репутации и будущем ее колонки сделает это будущее невозможным.

У них есть лишь это мгновение. И неослабное, всепоглощающее желание, которое не ведает преград.

Уиклифф наклонился к ней.

Поколебавшись, она ответила на его поцелуй. Он дразнил ее, побуждая открыться, быть смелее. Притянул ее к себе и запустил пальцы в волосы, обнял ладонью затылок, чтобы целовать ее непристойно долго. У Элизы на губах был привкус бренди, тайны, страсти. Он крепко целовал ее, и она отвечала с тем же пылом.

Как долго это продолжалось — минуту, час или дольше, — он не знал, но время шло, и он чувствовал, как рушатся ее защитные барьеры. К несчастью, он также чувствовал, как тает его решимость оставаться жестокосердным. Вместо этого отвердело его мужское естество — он хотел взять ее тут же, на ковре.

Поэтому он оторвался от ее рта и шепнул ей на ухо:

— Кто он, Элиза?

— Ммм… — протянула она.

Его язык, дразня, сплетался с ее языком. Действительно, «ммм…».

Его руки скользнули вниз, к ее крепким ягодицам.

Элиза ахнула, когда Уиклифф прижал ее к себе, давая ей почувствовать силу своей страсти.

Он едва не застонал. Если он собирается соблазнить ее, чтобы узнать ее секреты, нужно продолжать.

С мучительной медлительностью его руки исследовали ее. Он чувствовал, как вздымается и опадает ее грудь, как ритм дыхания ускорился, когда его руки поднялись выше. Наклонившись, он прошептал ей на ухо:

— Кто он?

Простой вопрос. Но в ее ответе целый мир, если она соизволит озвучить его. И Уиклифф целовал ее, смакуя последние драгоценные мгновения перед тем, как она признается и все безвозвратно изменится. Он хотел ее с такой же силой, с какой она хотела себя отдать. Он обхватил ладонью ее грудь, поглаживая сосок подушечкой большого пальца.

— Ох, Уиклифф, — вздохнула Элиза.

Почему ей нужно лгать и молчать о своих секретах? Если бы не это, они могли наслаждаться друг другом. Всегда.

— Расскажите же мне, — подгонял он, все еще играя с ней.

Она ухватилась за его рубашку. Казалось, ее вот-вот смоет мощная волна. Этой маленькой плутовке лучше держаться, поскольку он только начал. Хотя, видит Бог, ему нравилось чувствовать, как она цепляется за него.

— Он ошибка. Ошибка юности, — прошептала она между поцелуями.

Уиклифф поднял ее юбки и кончиками пальцев начал исследовать мягкую плоть внутренней поверхности ее бедер, дразня и искушая; так медленно, дюйм за дюймом, он пробирался вверх.

Элиза, закрыв глаза, запрокинула голову, и он прижался губами к впадинке на ее шее. И кончиками пальцев мягко дразнил чувствительную почку между бедрами. Она застонала.

— Кто он?! — чуть не крикнул Уиклифф. Его досада нарастала. Еще час назад ему казалось: узнать ее тайну с помощью искушения — отличная идея, но теперь это обернулось худшей из мук. На него обрушилось неудовлетворенное любопытство и неудовлетворенное желание.

— Уиклифф, я хочу тебя, — выдохнула она.

Слова ударили его ножом. Он отчаянно хотел, чтобы они были искренни. Да, это вполне возможно, но у нее есть от него тайны. Как можно ей верить?

— Я хочу сказать тебе все, — продолжала она, распахнув его рубашку.

Они поменялись ролями.

Вопреки своим намерениям Уиклифф улыбнулся. Но его улыбка померкла, когда ее горячие маленькие ладони легли ему на грудь. Она медленно ласкала его нагую кожу, скользя по татуировке, играя с сосками. У него перехватило дыхание. Он схватился за стоявший позади него стол, чтобы не сорвать с нее платье.

Она прижала свой сладкий розовый ротик к его груди.

В конце концов, его идея не так уж плоха.

Английских женщин раздеть донага труднее, чем таитянок, но он дока в таких важных для жизни навыках. Не то чтобы Элиза облегчала ему задачу. Нет, она уворачивалась от его попыток отделить ее от платья, хотя ее юбки все ползли вверх.

Скромность? Сомнительно. Он чувствовал силу ее вожделения.

Боязнь потерять место? Смешно.

Его губы снова пленили ее рот. Она стонала и вздыхала, как женщина, сжигаемая плотским наслаждением.

— Ох, Уиклифф, я… — начала Элиза, но не остановила ни его губ, ни его рук.

Он продолжал дразнить ее. Она тяжело дышала, и когда он коснулся губами ее горла, то уловил бешеную скачку ее пульса.

— Скажи, Элиза, — тихо промурлыкал он, снова касаясь чувствительного бутона.

Она стонала и сильнее цеплялась за его руку. Он понимал, что испытывает сейчас Элиза. Но она не позволит ему пробраться внутрь. Это опасная игра.

— Я… я…

— Скажи, — торопил он.

Его пальцы скользили по ее бедрам. Элиза содрогнулась. Но Уиклифф воздерживался от большего, хотя его копье пульсировало, и ничего он так не хотел, как нагнуть ее над столом и погрузиться в нее. Но он хотел также знать ее тайны — почему, кто и что, черт возьми, происходит? Поэтому он игнорировал свои желания и сосредоточился на ее потребностях.

Поцелуи Элизы становились все крепче, все жарче, и ему это нравилось. Уиклифф знал, что она отчаянно хочет его и, полная любовной влаги, с нетерпением ждет его. Один его палец скользнул внутрь. Теперь невозможно остановиться. К черту секреты.

Он чувствовал: Элиза становится податливой, прижимается к нему, ее напряженная спина расслабляется. Он не прекращал ритмичных движений. Легкие вздохи сменились громким криком наслаждения. Он чувствовал, как ее внутренние мышцы сжимают его палец. Он подвел ее к краю — и потоп разразился.

Уиклифф отстранился, чтобы взглянуть на соблазнительную женщину в его руках. Румянец окрасил ее щеки, губы слегка приоткрылись…

— Скажи мне, Элиза.

Она задохнулась и, запустив пальцы в его волосы, в очередной раз притянула к себе.

— Элиза… — пробормотал еле слышно Уиклифф, осыпая ее поцелуями. Он чувствовал: она всем сердцем стремится к нему, она — в шаге от капитуляции.

Потом она высвободилась из его рук и сказала то, чего он меньше всего ожидал:

— Я замужем.