Бал по случаю дня рождения герцогини Гамильтон и Брэндон

В тот вечер Элиза выступала как богатая невеста, поскольку Уиклифф отказался взять у нее хоть пенни. Элванли препроводил ее в банк, где положил десять тысяч фунтов на ее счет.

При десяти тысячах за душой высший свет быстро забыл, что она дочь драматурга и актрисы. И не беда, что прежде с ней не водили знакомства.

А теперь в их круг попала не только хорошенькая богатая невеста, но и четвертая Великосветская корреспондентка. Вдобавок к увлекательной, будоражившей всех скандальной колонке, которая на протяжении нескольких месяцев занимала лондонцев и была предметом всех разговоров, ее автор В.К. Медоуз оказалась девушкой, которая раскрыла свой псевдоним за крупную сумму.

Именно она рассказала свету о татуировках герцога. О его страстных ночах в гареме, о его шалостях с нагими аборигенками Таити и о всяких других драматических и скандальных вещах.

Позже станут задаваться вопросами «как?» и «почему?», и живой интерес сменится злобой и ехидством. Но сегодня Элиза была сенсацией.

Нет ничего лучше хорошенькой молодой женщины с внушительным состоянием и греховным прошлым, только что открытой светом.

Вопреки всем ожиданиям и сам Татуированный герцог прибыл на бал.

Сегодня, в день рождения герцогини, все глаза были устремлены на Татуированного герцога и автора колонки о нем, которые изо всех сил старались держаться поодаль друг от друга — если не считать презрительных многозначительных взглядов через бальный зал, а сотни гостей стремились подтолкнуть их друг к другу.

Леди Алтея, облаченная в наряд яркого пурпурного оттенка, была среди приглашенных и выглядела так, будто что-то затевала.

Найтли тоже был здесь, ничуть не смущенный разоблачением его драгоценной Великосветской корреспондентки.

Квартет корреспонденток присутствовал в полном составе.

Во многих отношениях это был типичный бал — огни свечей, смех, атласные и шелковые платья дам, черно-белые вечерние наряды мужчин. Подавали лимонад и шампанское. Двери на террасу широко распахнуты. Оркестр, укрытый за растениями в кадках, играет привычные мелодии. Но что-то носилось в воздухе, в настроении, что-то горячее, потаенное, что в любую секунду могло взорваться.

— Никогда не была свидетельницей скандала, — сказала леди Шарлотта Брэндон, сестра хозяина дома и золовка Софи. — Очень хотелось бы посмотреть.

— И я не была, — добавила Аннабелл. — И мне бы хотелось.

— Сегодня можно будет легко восполнить этот пробел, — с улыбкой сфинкса заметила Джулиана.

— Только не это, — воспротивилась Софи. — Брэндон мне голову оторвет, если ты выкинешь что-нибудь подобное. Он составил перечень способов «предотвратить попытки Шарлотты познакомиться со скандалом» и «причин, по которым Шарлотте нельзя быть вовлеченной в скандалы».

Некоторые кумушки болтались рядом, бесстыдно пытаясь подслушать их разговор.

— Я сделаю все возможное, чтобы обойтись без скандала, — заверила Элиза.

Она отпила глоток шампанского. Какой великолепный напиток! Платье, одолженное Софи, было из чудесного бледно-синего шелка, как море у берегов Таити на акварелях герцога.

— Если ты намерена избежать скандала, тебе нужно поставить этот бокал, — подсказала Джулиана. — И не браться за другой.

— Найтли здесь, — ни с того ни с сего сказала Аннабелл.

— И герцог. — Элиза лихо отхлебнула шампанское.

— Шарлотта! — окликнула Софи. — Куда ты?

Но Шарлотта молча затерялась в толпе гостей.

Уиклифф видел ее. Это смешно и глупо, но он безотчетно высматривал ее и мгновенно находил среди сотен гостей. И каждый раз на него накатывала сильнейшая волна эмоций: опаляющий гнев, жалящая боль раненых чувств, сожаление (подумать только!) — он не мог толком сказать, о чем сожалел, — и… вожделение.

Но главным образом гнев. Он был неимоверно зол. Потому что почти влюбился в нее, а она все это время лгала ему. Да что там «почти» — он влюбился.

Вернувшись в Уиклифф-Хаус, он обнаружил, что Элиза собрала вещи и ушла. Просто ушла. Словно ничего не было. Ни желания, ни любви, ни смеха. В доме ощущалась трагическая пустота. И тем не менее…

Он не будет говорить с ней сегодня вечером.

Он не даст свету новых поводов для пересудов. И не станет участвовать в скандале. С него хватит.

Мимо проскользнула леди Шакли, и он внес поправки в последнюю мысль. Когда-то деньги Шакли ему помогли…

Элиза… Алтея… Элиза… Алтея… Элиза…

Уиклифф взглянул на остановившуюся рядом с ним брюнетку. Она разглядывала гостей, но взгляд, которой она искоса бросила на него, Уиклифф не пропустил.

— Будьте так добры, притворитесь, что мы представлены друг другу, — сказала незнакомка.

Это необходимо, чтобы им было позволено разговаривать. Хотя со стороны трудно было бы сказать, заговорила она с Уиклиффом первой или, наоборот, была вовлечена в разговор.

Но ее намерения невозможно истолковать иначе: она собиралась поговорить с ним.

— Почему бы и нет? Если вы назовете себя, — ответил Уиклифф.

Она тяжело вздохнула, как могут вздыхать только эмоциональные юные барышни.

— Я леди Шарлотта Брэндон, и я хочу помочь вам устроить скандал.

Уиклифф поперхнулся шампанским.

— Знаю, знаю, я крайне дерзкая. Мои родственники от меня в отчаянии, — продолжала леди Шарлотта Брэндон.

Имя что-то пробудило в его памяти — вероятно, она близкая родственница, возможно, сестра герцога, хозяина сегодняшнего бала, женатого на одной из этих бесчестных Великосветских корреспонденток. Тогда эта леди Шарлотта — волк в одеждах дебютантки.

— А что, если я не желаю устраивать скандал? — спросил Уиклифф.

Как и она, он разглядывал, бальный зал, притворяясь, что они просто стоят рядом. Она юная, по-видимому, незамужняя леди, а у него репутация неисправимого грешника. Всегда и везде это скверная комбинация.

Если он не проявит осторожности, то к утру, они будут помолвлены.

— Вы не желаете устроить скандал? — удивилась юная леди. И, как он заметил, совершенно в нем разочаровалась.

Уиклифф наблюдал, как танцует леди Алтея, и должен был признать, что ее ярость и буйная страсть, обузданные танцевальными па, просто восхитительны. Она буквально излучала мощную энергию. Казалось, достаточно малейшего повода, и этот простой танец превратится в нечто более опасное. Ее партнер, похоже, трепетал от ужаса.

В дальнем конце зала Уиклифф не столько видел, сколько сердцем ощущал присутствие Элизы. В компании высокой светловолосой леди она выглядела как любая стоявшая у стены барышня — милая, невинная и застенчивая.

Но он знал, на что способна Элиза. Дни и ночи обмана. Но сейчас в его памяти они будто подернулись туманом — перед ним была не горничная, подчинявшаяся его желаниям, а красавица, богатая невеста, которая бросает на него взгляды с дальнего конца зала. Быстрые, внезапные, пронзительные взгляды — так бросает копье спрятавшийся в гуще джунглей туземный воин.

На ней было красивое лазоревое платье в цвет ее глаз. Он сказал бы ей это, окажись он достаточно близко, но этого не будет.

«Опасность!» — предупреждала его интуиция.

Волосы Элизы были уложены в замысловатую прическу с завитками, локонами и какими-то искристыми штучками — в языке дамских украшений он был не силен. Все это, вероятно, потребовало уйму времени. Только леди со средствами может себе позволить тратить долгие часы на такие пустяки, как сложная прическа. А не горничная, которая только вчера смахивала пыль с полок в его библиотеке, прикидываясь, что не может прочитать названия на корешках книг.

Уиклифф был способен оценить эффект атласного платья, прически и драгоценностей. Элиза красивая женщина. Яркая, смелая и… лживая.

Однако он поймал себя на том, что хочет узнать эту новую Элизу — ловкую, умную, блестящую, образованную версию себя самой.

— Я могу организовать приватную встречу, если вы того желаете, — тихим голосом сказала леди Шарлотта.

— Милая барышня… — начал Уиклифф и тут же сообразил, каким, должно быть, старым, чопорным и благопристойным он выглядит в ее глазах, хотя он вовсе не такой. Волосы у него по-прежнему длинные, хотя все остальные джентльмены пострижены. Он все еще носит сережку — напоминание о том, что когда-то он был простым моряком, а рафинированные гости этого бала считают работой составление меню с участием шеф-повара или подремывание на заседаниях парламента. Под его вечерним костюмом — какая уступка обществу! — черные извивы татуировки.

Нет, нет, он не старый, не чопорный, не благопристойный.

— Леди Шарлотта, — снова начал он.

— Если вы не желаете устраивать скандал, как насчет будущей счастливой жизни? — спросила она, как говорят все девушки на свете, верящие в волшебные сказки.

Он недовольно нахмурился.

— Это будет моя забота, а не ваша.

— Если вы настаиваете, ваша светлость, — пробормотала она тоном, явно говорившим, что она нисколечко не согласна. — Но я бы хотела представить вас одной своей знакомой. Здоровье у нее слабое, но в ее распоряжении целое состояние. Леди Миллисент Стрейндж и ее дочь Араминта будут счастливы познакомиться с вами.

— В самом деле?

— Да. Но вы не должны присматриваться к руке леди Миллисент. Ее укусил дикий вепрь.

Уиклифф подавил улыбку.

— Тогда я должен познакомить вас со своим другом Харланом. У него одна рука страшно повреждена, его укусила акула. И он потерял левый глаз при невероятных обстоятельствах, когда в ход пошли копье, туземная ритуальная маска и нож.

— Правда? — спросила леди Шарлотта, затаив дыхание.

— Такая же правда, как ваша леди Миллисент, ее дочь Араминта и дикий вепрь.

Леди Шарлотта, вместо того чтобы устыдиться, широко улыбнулась:

— А вы умный. Я рада.

Тут им помешали.

Мужчина, которого он не знал, подошел к ним с двумя стаканами бренди, опровергнув тем самым его предположение, что для всех он будет здесь нежеланным гостем.

— Роксбери, — представился он, протягивая стакан.

— Уиклифф, — ответил он и отхлебнул.

— Я знаю, — кивнул Роксбери.

— И что меня выдает: волосы, серьга, татуировка?

— И это и тот широкий прием, который оказывает вам свет. Герцогский титул тоже идет в зачет, — пояснил Роксбери и, отведя от него взгляд, воскликнул: — Не иначе как леди Шарлотта!

— Привет, Роксбери. Добрый вечер, — чрезвычайно вежливо ответила она, хотя и с некоторым смущением.

— Надеюсь, тебе нравится бал. Боюсь только, он может оказаться для тебя последним, если ты не бросишь свою привычку знакомиться с такими черными овцами, как этот господин, — шутливо сказал ей Роксбери. — Насколько я слышал, в монастырях вечеринок не бывает. Именно туда и отправит тебя брат, если ты не угомонишься.

— Чепуха какая! Понадобится вся армия, чтобы меня туда запихнуть. Ну и ну! Да я лучше убегу в Тимбукту с его светлостью. Зайцем проберусь.

Роксбери застонал.

— Я каждый день благодарю Бога, что не отвечаю за тебя.

— Возможно, я буду давать уроки ребеночку, которого ты ожидаешь.

Роксбери побледнел. Леди Шарлотта просияла и неторопливо отошла, смешавшись с толпой.

Уиклифф наблюдал эту перепалку с живым интересом. Ясно, что эти люди близки семьями. Он нередко наблюдал подобные сцены и слышал добродушное подшучивание любящих людей. Однако никогда прежде у него не появлялось желания поучаствовать в таком разговоре.

— Я сам был жестоко обижен Великосветскими корреспондентками, — сообщил Роксбери, когда леди Шарлотта оставила их одних.

Это заинтересовало герцога.

— Значит, они посмеялись и над вами? — спросил Уиклифф, еще не разобравшись: уменьшает ли этот факт его гнев на этих дамочек или нет.

— Да, похоже. Думаю, это природная женская склонность создавать людям трудности. Леди Шарлотта тому доказательство. А Найтли еще и подстрекает их, — объяснил Роксбери.

Уиклифф задумчиво потягивал бренди.

— Я надеюсь, вы ему отомстили? — сказал герцог.

Роксбери от души рассмеялся.

— О да. Я подстрелил его на дуэли и женился на ней. — В голосе Роксбери все еще искрился смех. — Как это сказать? Если не можешь их одолеть — присоединись к ним.

— Или держи друзей близко, а врагов еще ближе, — заметил Уиклифф.

— Именно. Брак — отличное решение, — ответил Роксбери. Потом он нахмурился. — Хотя повеса, еще живущий во мне, считает, что после таких слов я должен рот с мылом вымыть.

— Да, брак — это интересная тактика, — протянул Уиклифф и порадовался, что его не слышит леди Шарлотта. Вероятно, это единственная оставшаяся ему возможность, если он хочет увидеть Тимбукту.

— И определенно не скучная, — отпил глоток бренди Роксбери. — Весь свет просто сгорает от любопытства, с чем связано ваше появление здесь.

Уиклифф криво усмехнулся:

— Похоже, я бесконечно чарую всех… на расстоянии.

— Многие из них чрезвычайно скучны и глупы, приходится быть к ним снисходительным, как к малым детям. Но идемте, я познакомлю вас с людьми, которых вам стоит знать, — сказал Роксбери, и Уиклифф последовал за ним в карточную комнату.

Направляясь туда, они очутились лицом к лицу с Найтли. Встреча произошла в дверях, крайне неудобное место. Толстые стены между бальным залом и карточной комнатой создавали непреодолимый для звуков барьер. Уиклифф доказал, что столь же неколебим. Найтли придется или взглянуть ему в лицо, или повернуться и бежать.

Уиклиффа удивило его желание заставить этого человека нервничать, потеть и вертеться, как червяк на крючке. Он припомнил собственное язвительное замечание о том, каково иметь горничную, которая записывает каждое слово, как удивительно близок к истине он тогда был. А Найтли в это время потягивал бренди и скорее всего ухмылялся и считал его дураком.

А теперь эта писательница на десять тысяч фунтов богаче.

— Найтли. — В голосе Уиклиффа звучала угроза.

— Уиклифф, Роксбери… — Найтли ответил холодно, его словно не волновало, что один из названных — разгневанный аристократ, а второй когда-то стрелял в него.

Уиклифф горячо пожалел, что под рукой нет огнестрельного оружия.

— Как вам нравится этот вечер? — спросил Уиклифф, спросил вежливо, уклончиво.

— Позволю себе сказать, вечер весьма интересный, — ответил Найтли. — Хотя, полагаю, вы рады были бы услышать, что он мне ни в малейшей степени не нравится.

— Тогда скажите, Найтли, вы собираетесь оставить В.К. Медоуз, нашу дорогую Элизу, в должности одной из этих ваших пишущих девиц? Теперь у нее десять тысяч фунтов, зачем ей ваша газетенка?

Найтли и Роксбери многозначительно переглянулись, и это привело Уиклиффа в раздражение. Особенно то, что Найтли был явно готов взорваться, когда герцог упомянул о возможном уходе одного из его авторов.

— Тайное стало явным. Рано или поздно это должно было случиться, — пожал плечами Найтли. — Но я не был бы так уверен, что история Татуированного герцога закончилась.

— Нет, конечно. Вы ведь всегда будете использовать жизни и честь других людей для развлечения толпы.

Удар попал в цель.

Найтли сжал челюсти, глаза превратились в щелки. Уиклифф даже уловил короткий резкий вдох.

Боковым зрением он заметил, что веселое лицо Роксбери посерьезнело и он, слушая Уиклиффа, довольный, кивает. Еще один мужчина, пострадавший от Великосветских корреспонденток.

— Я могу затеять шумную ссору, — вслух размышлял Уиклифф, — или, как свирепый дикарь, оттузить вас в саду. А может, лучше, подтверждая сплетни, перейти на диету каннибалов? Или, как предписывает дворцовый кодекс, вызвать вас на дуэль.

— Это уже было, — хором ответили его собеседники.

— Ладно, Найтли, моя месть будет не столь кровожадной.

— Тогда что вы хотите? — раздраженно спросил Найтли. — Хотите драться на кулаках — давайте. Если предпочитаете более тонкую и коварную месть, уверен, я это заслуживаю и все переживу. Хотите опровержения? Я могу весь выпуск посвятить описанию ваших благородных деяний и, если желаете, назову В.К. Медоуз первостатейной лгуньей. Но, уверяю вас, свет все равно будет обсуждать другие, менее приятные подробности: узник в подвале, каннибализм, гаремы, татуировки…

— Я хочу того, что вы у меня украли. Ваша газета погубила планы всей моей жизни. Она стоила мне экспедиции в Тимбукту. Ваш подлый коварный корреспондент даже лишил меня вознаграждения за ее хорошенькую головку.

— Вы можете жениться на ней, — имел наглость предложить Найтли.

Уиклифф почувствовал, как у него отвисает челюсть.

— И деньги будут ваши, — цинично добавил Найтли.

Придя в себя после глотка бренди, Уиклифф раздраженно бросил:

— Если бы я ради денег собирался жениться на коварной и лживой женщине, я бы давно сделал предложение леди Алтее Шакли и был бы сейчас на пути в Африку, а не разговаривал бы с вами в этом душном зале.

И тут Найтли произнес нечто такое, чего Уиклифф никак не ожидал. Слова, прогремев у него в ушах, сразили его наповал.

— Но она вас не любит. А Элиза любит.