Нас называли воздушными десантниками. Это особый род войск. В условиях войны наши бойцы и офицеры, выполняя задания командования, должны были перелетать через линию фронта и выбрасываться на парашютах в намеченных местах. Отлично вооруженные и обученные, воздушные десантники перерезали дороги противника, громили его штабы, наносили удары по врагу с тыла, где он меньше всего ожидал нападения.

Задачи воздушно-десантных войск ответственны и разнообразны, и нет надобности все их перечислять. Главное — им приходится сражаться на территориях, занятых врагом. Значит, нужно уметь быстро приземляться, собираться в назначенном месте, занимать выгодные позиции, окапываться, совершать стремительные броски и еще многое другое. Десантник должен отлично владеть и огнестрельным и холодным оружием: нож в его руке иногда опаснее пистолета.

Незадолго перед началом Великой Отечественной войны я был назначен командиром воздушно-десантной бригады, которая размещалась в маленьком украинском городке, на берегу Южного Буга.

Я остался доволен личным составом бригады: большинство бойцов и офицеров были коммунистами и комсомольцами. Они с интересом изучали военное дело. Каждый боец бригады имел на счету по десять и двадцать прыжков с парашютом, а офицеры — по сто, по двести, даже по триста прыжков.

Однако нам, десантникам, пришлось вступить в войну не с воздуха и не на территории, занятой врагом. Нам пришлось сражаться плечом к плечу с доблестной нашей пехотой. И первое боевое крещение мы получили под Киевом.

Когда 22 июня 1941 года немецко-фашистские полчища, не объявляя войны, ринулись через наши границы и радио донесло до нас эту весть, все воины нашей бригады, и я в их числе, были уверены, что нам предстоит немедленно выступить на фронт.

Все мы, исполненные гнева, готовы были драться с врагом насмерть за каждый наш город, завод, колхоз, за каждую пядь родной земли.

Однако проходили дни, а мы не получали боевого приказа. Мы ждали, считая час за часом, и с замиранием сердца слушали сводки военных действий. Как трудно и тягостно было нашим воинам вести мирную жизнь в тихом степном городке и помнить, каждую минуту помнить, что близко отсюда, на западе, в просторах родной Украины бесчинствуют лютые фашистские банды!

Только вечером 9 июля мы получили приказ о переброске нашей бригады под Киев, в район Борисполя — Бровары. А теперь, после долгой, хотя и не такой уж дальней дороги, после двух десятков яростных бомбежек на станциях, на разъездах и в пути, мы наконец-то выступили на передовую и заняли оборону под Киевом, в Голосеевском лесу.

Когда фашистские вояки, привыкшие к победным маршам, грохнулись с разгона лбами о нашу стойкую оборону у Киева, их генералы растерялись — откуда у русских такая сила?

От пленных фашистов мы знали о приказе Гитлера: он заявил, что 1 августа будет в Киеве. Он даже рассчитывал устроить на Крещатике в этот день смотр своим войскам.

Но уже миновало 10 августа, а многотысячная фашистская орава с мощной авиацией, сотнями танков, пушек, пулеметов и минометов не продвинулась у Киева ни на шаг. Больше того, на нашем участке фронта противник был отброшен на пять километров.

Обозленный неудачами, враг все время подбрасывал подкрепления и переходил в контратаки. Битва в Голосеевском лесу, у стен сельхозинститута, вблизи поселка Мышеловка с каждым часом становилась все яростней. Она не затихала и ночью, хотя фашисты старались избегать ночных военных действий, да еще в незнакомом лесу. Наши воины непрерывно навязывали им бой, штыками выковыривали из траншей, из окопов.

Вечером 12 августа разведка установила, что на этот участок фронта противник перебросил два полка пехоты, которые, по-видимому, утром собирались нас атаковать.

Вскоре у сельхозинститута наши бойцы взяли в плен десять фашистов. Пленные подтвердили, что утром должна начаться решительная атака. По всем данным, нашей бригаде предстояло принять на себя главный удар.

В бесчисленных делах, когда идет бой на переднем крае и командиру нужно каждую минуту знать, что происходит в любом его батальоне, роте, взводе, я позабыл о Машеньке из Мышеловки и ее дяде. Правда, о них пришлось вспомнить в тот же день, когда я допрашивал пленного фашистского офицера. Коротко остриженный курносый эсэсовец испуганно выкатывал глаза и растерянно повторял переводчику:

— Ваши пушки умеют видеть! Они с первого залпа накрыли наши артиллерийские и минометные батареи… Это была полная неожиданность: мы сразу лишились половины своих орудий!..

— Спасибо двум товарищам из Мышеловки, — заметил начальник штаба Борисов.

А я вспомнил черноглазую девочку и ее немногословного дядю. Они промелькнули и затерялись в потоке событий; на фронте это нередко случается: встретишь человека, запомнишь и… больше не увидишь никогда.

Но Машеньку мне довелось встретить в самый разгар боя, на передовой, когда фашисты ринулись в решающее наступление.

Наша разведка не ошиблась, и показания пленных были правильны: на рассвете фашистская авиация группами по десять — двенадцать самолетов начала бомбить Киев.

Теперь нам следовало ожидать артиллерийской подготовки, которой гитлеровцы, как правило, начинали атаки.

Я успел предупредить об этом воинов бригады и сообщил обстановку своему командиру дивизии. Действительно, минут через десять, после того как над Киевом появилась вражеская авиация, загрохотали десятки фашистских пушек и гаубиц, захлопали минометы, и треск пулеметов слился в непрерывный гром.

После этого оглушительного огневого налета из молодого соснового подлеска против наших позиций выкатились фашистские танки. Их было много; я успел насчитать два десятка, но сбился со счета: машины шли на большой скорости, обгоняя одна другую…

Почти одновременно с танками из подлеска появились и бронетранспортеры с десантами автоматчиков, даже с фашистским флагом.

Как видно, перед атакой это буйное воинство получило по доброй дозе шнапса и теперь орало какие-то песни вперемежку с ругательствами и угрозами.

Танки мчались на больших скоростях, ведя на ходу беспорядочный огонь из пушек и пулеметов. Окутанные вихрями пыли и дыма, огромные машины устремились на открытый, безлесный участок фронта, туда, где недавно окопались наши курсанты. Казалось, нет силы, которая смогла бы остановить эту гремящую лавину огня и стали.

Я почувствовал, как дрогнуло сердце: устоят ли наши бойцы? Все они были люди очень молодые, новички в армии, им еще предстояла большая учеба, но война не считается ни с чем.

Танки и бронетранспортеры вскоре подошли к нашим позициям совсем близко. Вот уже двести метров отделяли их от наших укреплений… сто метров… пятьдесят… Почему же курсанты не открывали огня?! Еще одна-две минуты, и танки сомнут наши боевые порядки. Я бросился к телефону и вызвал начальника штаба Борисова. Он не успел еще ответить, как от залпа курсантов дрогнула земля. Весь придорожный откос, занятый для обороны нашей школой, покрылся синеватым пороховым дымом. Дружно грянули пулеметы и автоматы, сметая, вышвыривая из машин фашистских солдат.

Почти одновременно с пулеметами ударили и наши противотанковые пушки, и вот уже загорелся передний танк, за ним второй, третий, потом огромный бронетранспортер нырнул в бомбовую воронку и застыл на месте.

Буйная песня фашистской солдатни сразу же смолкла. Теперь с поля боя доносились вопли и стоны. Стараясь как можно скорее спастись, фашисты бросали своих раненых и отползали через поляну в лесок. Я насчитал семь подбитых и подожженных вражеских машин. Те, что уцелели, уже не вели огня: неуклюже разворачиваясь, пятясь задом, оставшиеся танки противника поспешно возвращались восвояси. Право, странно выглядела вся эта картина: как будто стальные коробки врага только затем и прибыли сюда, чтобы сбросить на поляне под огнем наших курсантов свой живой груз.

События на этом участке фронта складывались не в пользу врага. Сначала фашисты были уверены, что им удастся одним бравым танковым наскоком ворваться в Киев. Но Киев оказался для них слишком крепким орешком. Все население города поднялось на помощь нашим войскам: люди рыли противотанковые рвы, строили укрепления, на заводах ремонтировались наши подбитые танки, отряды народных ополченцев плечом к плечу с воинами сражались на передовой.

К 13 августа наши войска заняли поселок Жуляны, выбили фашистов из сельхозинститута, Красного Трактора, Илюшиных Дворов, Голосеева, Мышеловки…

Теперь-то черноглазая девочка из Мышеловки и ее дядя могли бы вернуться домой. Однако позже я узнал, что они не вернулись.

Когда наш первый батальон, которым командовал капитан Симкин, ворвался в здание сельхозинститута и здесь завязалась жаркая рукопашная схватка, среди бойцов-десантников оказалась и маленькая смуглая санитарка. Она успела вынести из коридора института трех наших раненых солдат. Удивленный отвагой этой девочки, капитан Симкин приказал ей вернуться в санитарный пункт. Там, в двух сотнях метров от передовой, было не так опасно. Однако через несколько минут капитан снова увидел санитарку во дворе института: она перевязывала руку нашему пулеметчику и над чем-то смеялась. За поясом у нее торчал трофейный немецкий пистолет.

Симкин рассердился:

— Как ты посмела ослушаться приказа? Только и недоставало, чтобы дети здесь под огнем бегали. Сейчас же в санитарный пункт!..

А через полчаса капитан Симкин был тяжело ранен. Теряя сознание, он увидел черноглазую девочку с тяжелой санитарной сумкой через плечо, бегущую к нему сквозь дым и пыль боя.

По-видимому, фашисты решили захватить командира живым. Трое гитлеровцев одновременно бросились к раненому капитану, но Машенька успела раньше. Припав на колено, она выхватила пистолет и уложила двух фашистов с расстояния в пять шагов. Третий немец шарахнулся в сторону и залег за кучей щебня. Он вскинул автомат, прицелился, однако дать очередь не успел: кто-то из бойцов метнул гранату, и она грянула взрывом, далеко разбросав щебень.

После боя, в минуты затишья, когда раненые были отправлены в тыл и прибыло свежее пополнение, солдаты обступили Машеньку, не скрывая удивления и восторга.

— Откуда же ты такая, девочка, тут появилась? Бесстрашная и словно заколдованная от пуль…

— Я из Мышеловки, — сказала она. — Зовут меня Маша, фамилия Боровиченко. Вот ведь как в жизни бывает: мечтала учиться в этом институте, а пришлось за него воевать.

Солдаты ее фамилию не запомнили, а стали просто называть: «Машенька из Мышеловки».

В сражении за сельхозинститут Машенька получила первое боевое крещение. Ее имя было упомянуто в боевом донесении. Тогда я подумал, что девочка так отважна потому, что еще не понимает, какая опасность грозит ей на каждом шагу.

Но я ошибся. В той памятной схватке, когда курсанты отразили танковую атаку врага, Машенька из Мышеловки снова была в бою, и бойцы удивлялись ее мужеству.

На левом фланге обороны группа фашистских автоматчиков все же прорвалась в наш тыл. Увлеченный боем с вражескими танками, командир курсантов был уверен в надежности своего левого фланга. Он знал, что здесь наступали мелкие группы фашистской пехоты. А когда эти мелкие группы соединились, им удалось прорвать оборону.

Впрочем, фашисты ликовали преждевременно. Они не смогли углубиться в нашу оборону даже на километр. Окруженные курсантами, они и сами перешли к обороне, поспешно зарываясь в землю и все время вызывая по радио подкрепление.

Все их призывы были напрасны. Пять легких немецких танков, которые пытались прийти на помощь окруженным, отбросила сосредоточенным огнем наша артиллерия.

Отборные фашистские вояки теперь были вынуждены драться с отчаянием обреченных. Позже взятые в плен солдаты из этой группы говорили, что, если бы им удалось дойти до окраин Киева, все они получили бы по «железному кресту», в случае отступления им грозил расстрел.

За время боя, который шел в перелеске, Машенька успела сделать перевязки шести нашим раненым бойцам.

Двух тяжелораненых она вытащила за дорогу и передала другим санитарам.

Уже затихала схватка, когда она заметила на поляне двух фашистских солдат, вставших в полный рост и поднявших руки. Эти двое решили сдаться в плен, и навстречу им из сосняка уже выбежали наши бойцы. Они не успели подойти к пленным — где-то близко прогремели два выстрела, и оба немца рухнули в бурьян.

Машенька заметила, что стреляли из-за старого, окруженного кустистой травой высокого пня. Обежав по краю поляны, она подхватила оброненный кем-то автомат и двинулась к притаившемуся немцу. Он был без каски, наверное потерял ее в суматохе боя.

Возможно, он расслышал осторожные шаги и быстро обернулся, вскинув пистолет. Но выстрелить не успел: Машенька с силой опустила приклад на его руку. Пистолет упал в траву, а немецкий ефрейтор вскочил на ноги. Прямо в грудь ему смотрело дуло автомата.

Кривясь и заикаясь, он прохрипел растерянно:

— Рус… девка?!

После боя, при допросе пленного, командир школы курсантов старший лейтенант Михайлов узнал, что этот ефрейтор, член нацистской партии, сын крупного помещика, был опытным воякой. Он прошагал половину Европы, воевал в Польше, Франции и Норвегии и не раз убивал своих солдат, если они пытались сдаться в плен.

Теперь, сидя в блиндаже Михайлова, этот отъявленный бандит безутешно плакал, трясся и вытирал на грязных щеках слезы.

— Не понимаю. Нет, не могу понять! Девушка с автоматом… Может, мне это почудилось? Ну, скажите правду, неужели меня, Иоахима Занге, простая девчонка взяла в плен?..

Так Машенька из Мышеловки напомнила о себе. Но в тот день я не знал, что еще не раз услышу ее имя.