Доброволец

События в Испании развивались стремительно. Реакционные силы в этой стране не хотели мириться с победой Народного фронта на парламентских выборах в Испании в феврале 1936 года и созданием республиканского правительства. 17 июля группа высокопоставленных военных во главе с генералом Ф. Франко, при поддержке правых сил подняли восстание против законного правительства.

Мятеж постепенно охватывал все новые и новые области страны. Вооруженные столкновения защитников республики с мятежниками становились все ожесточеннее. Страна оказалась ввергнутой в гражданскую войну.

Главари путчистов обратились к фашистским режимам Италии и Германии с просьбой о поставках оружия. Примерно в те же дни с аналогичной просьбой обратились к европейским правительствам и республиканцы. А вскоре обе воюющие стороны попросили прислать им на помощь и иностранных военных советников. Драматические события в Испании стремительно выходили за национальные рамки.

В то же время правительства большинства стран Европы, не желая быть втянутыми в конфликт, а также руководствуясь собственными интересами, подписали 24 августа общеевропейское соглашение о невмешательстве. Его участники обязались не поставлять в Испанию военные материалы и не пропускать их через свою территорию. Но фатальным недостатком этого соглашения явилось то, что в нем не было прописано никакого механизма контроля за его выполнением.

Девятого сентября в Лондоне начал работу международный «Комитет невмешательства в испанские дела», в который вошли 27 государств, в том числе Советский Союз и Германия. Но очень быстро стало очевидным, что принятые комитетом документы носят декларативный характер и не являются препятствием начавшимся уже вскоре поставкам мятежникам оружия из Германии, Италии и ряда других стран.

В ответ на двусмысленную позицию некоторых европейских государств на защиту республиканской Испании встали прогрессивные люди всего мира.

Добровольцы! Это слово мгновенно стало символом времени!

Советские люди одними из первых откликнулись на призыв Испанской Республики о помощи в защите демократических преобразований, в борьбе с надвигающимся фашизмом. Начало августа 1936 года выдалось в Москве невероятно знойным, столбики термометров подбирались к сорокаградусной отметке. 3 августа на улицы Москвы, раскаленные солнцем не меньше, чем улицы Мадрида в эту пору, по призыву профсоюзов вышли люди разных профессий и возрастов, чтобы собраться на Красной площади на митинг, в котором приняли участие 120 тысяч человек.

В обращении, принятом на митинге, в частности, говорилось:

«Трудящиеся столицы Советского Союза, города Москвы, выражают свою братскую солидарность с испанским народом, героически защищающим демократическую республику и независимость своей родины против мятежа фашистских генералов, злейших врагов испанского народа».

По призыву москвичей в короткий срок была собрана большая сумма денег, на которую закупили продовольствие и одежду для испанских детей и женщин. В конце сентября – начале октября судами «Нива» и «Кубань» груз доставили в испанский порт Аликанте.

Как и большинство советских граждан, Александр Родимцев с волнением брал по утрам в руки свежий номер газеты и сразу же искал новости из Испании. Газеты сообщали и о том, как все новые добровольцы, группами и в одиночку, минуя многочисленные запреты и преграды, рискуя жизнью, прибывают в Испанию, чтобы влиться в ряды защитников республики. Читая газеты, он повторял про себя ставшую крылатой фразу: «Но пасаран!» Она не выходила у него из головы уже много дней.

Вспоминая о тех днях и о том, как к нему пришло решение стать добровольцем и отправиться в Испанию, отец рассказывал, что это произошло само собой, без посторонних советов и разговоров на эту тему. Он чувствовал, что может быть полезен на фронте как хорошо подготовленный профессиональный военный и искренне надеялся, что если он подаст рапорт, то будет сразу же замечен и его просьбу удовлетворят. Хотя он, конечно, совершенно не представлял, каким именно образом это будет происходить.

Однако на деле все происходило не так гладко и быстро. Отец несколько раз обращался к командованию с просьбой направить его в качестве добровольца в Испанию, чтобы сражаться против мятежников. Но вслед за первым эмоциональным, хотя и осознанным, порывом и надеждой на то, что его просьба будет удовлетворена, появилась тревога. Он ни словом не обмолвился о своих планах жене, и пока старался не думать о том, что он скажет ей, если придется надолго расстаться, оставив ее одну с маленькой дочкой на руках.

Шли дни, ответа не было, и отец совсем уже было решил, что его рапорт оставили без внимания, когда в сентябре его вызвали к комдиву Урицкому. О своем, возможно, самом главном в жизни разговоре с командованием, определившем, по сути, всю его военную судьбу, он так написал в своих воспоминаниях:

«Девять часов вечера. Подошла моя очередь. Встал со стула, мысленно повторил про себя: “Товарищ комдив, старший лейтенант Родимцев по вашему вызову прибыл”. Волнуясь, открыл дверь кабинета. Человек в военной форме, с посеребренными висками… поднялся из-за стола и подошел ко мне. Пожал руку, предложил сесть.

– Нам известно, – начал он, – что вы более трех лет командуете взводом в полковой школе. Мы согласны, Александр Ильич, удовлетворить вашу просьбу. Поедете в Испанию. Там позарез нужны пулеметчики. Довольны?

– Большое спасибо, – ответил я. – Оправдаю доверие.

– У вас жена и дочка?

– Так точно.

– Придется им некоторое время пожить одним. Будет трудно – поможем. А вам даю сутки на сборы. Готовьтесь… Запомните, туда едут самые лучшие люди, молодежь всего мира. Держитесь, как подобает советскому человеку. Завтра приходите сюда. Переоденетесь в гражданскую одежду, получите паспорт и в 21 час с Белорусского вокзала отправитесь в путь».

Урицкий запретил отцу рассказывать о своем отъезде кому бы то ни было, в том числе командиру части, сказав, что все вопросы, связанные с его нынешней службой, будут урегулированы без него. Жене тоже следовало говорить как можно меньше.

На следующий день в управлении отец переоделся в приготовленную для него одежду – новенький однобортный костюм, белую рубашку с галстуком, ботинки с носками, взял пальто и шляпу. Никогда в жизни ему не приходилось носить такой полный «джентльменский» комплект гражданской одежды. В непривычном для него виде, чувствуя себя неуверенно и неуютно, он вновь предстал перед Урицким, который сказал: «Отныне и до Парижа ваше имя – Павлито. А в Испании – Гошес. Запомните. Ну а теперь получите документы и деньги на дорогу». В конце разговора комдив крепко пожал Родимцеву руку и произнес: «Ждем героем на Родину».

Домой отец вернулся уже под вечер. Времени до отъезда оставалось совсем мало. Что сказать жене? Как объяснить свой необычный наряд? События последних суток, резко изменившие привычный распорядок его жизни, нахлынувшие новые заботы и обязанности уносили его мысли далеко отсюда и мешали сосредоточиться. Только теперь, стоя перед дверью, за которой его ждали жена и маленькая дочь, он понял, что не знает, как рассказать Кате о том, что предстоит долгая разлука. И ни он сам, никто другой не сможет ответить – надолго ли.

Отец вспоминал, что, взглянув на жену и увидев ее удивленный и встревоженный взгляд, так ничего и не придумав для объяснения, прямо сказал:

– Еду, Катя.

– Куда?

– В Испанию.

Вспоминая тот далекий день, моя мама рассказывала: «Когда отец сказал, что едет в Испанию, это было для меня совершенно неожиданно. А узнав, что он уже совсем скоро должен ехать на вокзал, я растерялась и не могла сразу сообразить, что надо делать».

Сборы были недолгими, что брать с собой, они толком не знали. Мама положила в чемодан самое необходимое, то, что обычно брал с собой отец, уезжая в командировки, – смену белья, носовые платки, тапочки, туалетные принадлежности. Теплые вещи было решено не брать, однако, подумав, мама положила все-таки вязаный шарф – до Испании далеко, на дворе осень, а сколько времени придется ехать, каким будет путь – кто знает? Отец взял фотографии жены и дочурки и спрятал их в карман.

Отъезд отца мои родители запомнили на всю жизнь, но какие слова они сказали друг другу на прощание, вспомнить не могли. Простившись с родными, отец быстро дошел до трамвайной остановки. Он рассказывал, что за все время, пока ехал до Белорусского вокзала, думал только о том, как тяжело будет Кате пережить его отсутствие. Ведь он ушел из дому, как следует не объяснив, как все это произошло, и даже не зная, вернется ли и когда.

В назначенное время отец приехал на вокзал. Он прохаживался по перрону, ожидая человека, который, как ему было сказано, встретит его перед отъездом. Несмотря на инструктаж в управлении, отец в первый день своей секретной командировки еще не представлял себе подлинную степень конспирации, которой была окружена процедура отправки советских добровольцев. Когда до отправления поезда осталось несколько минут, его кто-то негромко окликнул: «Павлито!» Меньше всего он ожидал услышать в этой обстановке свое новое конспиративное имя. О том, что произошло дальше, отец вспоминал: «Я обернулся. Коренастый, широкоплечий парень пристально смотрел на меня. Я тоже внимательно изучал незнакомца. Наконец ему надоело играть в молчанку:

– Разрешите познакомиться?

Я протянул руку и неожиданно почувствовал в своей ладони сложенную бумагу. Разжал пальцы, в ладони лежал билет на уходящий через пять минут поезд.

– Торопись, – шепнул парень и пошел вдоль перрона.

– Как зовут? – крикнул я ему вдогонку.

Он то ли не расслышал, то ли пожелал остаться безымянным».

Удивляться было некогда. Едва отец успел вскочить в свой вагон, как поезд тронулся. Это была хотя и запоминающаяся, но только первая из многих почти детективных историй и встреч, которые ожидали его на пути в Испанию.

Когда он открыл дверь своего купе, то не поверил своим глазам. Сюрпризы сегодняшнего дня продолжались. У окна за столиком сидел тот самый молодой человек. Приветливо посмотрев на вошедшего и заметив его смущение, он сказал:

– Входи, чего растерялся. Будем знакомиться?

Знакомство оказалось забавным. Незнакомец произнес: «Петр Николаев». Отец ответил: «Александр Павлов». И оба рассмеялись, понимая ситуацию.

Назвавшийся Николаем попутчик тоже оказался добровольцем. Им было о чем поговорить. А поезд, набирая ход, вырвался из города и помчался сквозь подмосковные перелески, мимо сонных полустанков на запад. Так началась для них долгая дорога в Испанию. Впервые в своей жизни они ехали на войну.

Ранним утром поезд прибыл на пограничную станцию Негорелое. Здесь отец с попутчиком пересели в другой вагон, который следовал прямым сообщением через Берлин в Париж.

На вокзале в Париже их встретил сотрудник советского посольства. Они пробыли в городе несколько дней. Вечерами им удавалось пройтись по красивым, ярко освещенным улицам. Отец впервые увидел так близко непривычную, чужую жизнь. Но не меньшее впечатление, чем город, произвели на него парижане – очень разные, но в большинстве своем приветливые, улыбающиеся, открытые. Отцу запомнилось, что в самых разных местах часто звучала русская речь. Город был полон русских эмигрантов всех сословий, многие из которых работали в магазинах, гостиницах, ресторанах и кафе, водителями такси.

Однако здесь, в Париже, то, что происходило в Испании, ощущалось сильнее, чем в Москве. На центральных улицах продавцы газет выкрикивали газетные заголовки, в которых звучали слова: «Испания в огне! Мятежники рвутся к Мадриду! Фашисты бомбят испанские города! Испания встречает добровольцев!»

Быстро промчались насыщенные, полные забот и все же незабываемые эти несколько дней в Париже. Очень хотелось осмотреть достопримечательности, но делать это пришлось урывками, поскольку времени для этого почти не оставалось. В нашем посольстве отцу вручили новое удостоверение личности, снабдили необходимой информацией, которая могла быть ему полезной на тот момент, и сообщили, что по пути в Барселону с ним встретятся свои люди. Отец, памятуя о недавних неожиданностях при отъезде из Москвы, не стал задавать лишних вопросов о том, как он узнает этих людей.

Кстати, о том, что происходило в это время в Москве, в кавалерийском полку, где служил отец до своего отъезда. На следующий день, после того как он отбыл в заграничную командировку, в квартиру, где проживала семья Родимцевых, пришел посыльный от командира части с заданием – узнать, куда подевался старший лейтенант Александр Родимцев и почему он не явился на службу. Моя мама, сильно удивленная его вопросами, но хорошо запомнившая наказ мужа ни с кем не обсуждать цель его отъезда, ответила, что, поскольку его чемодана нет на месте, то, возможно, он уехал в командировку, а больше ей ничего не известно. И от себя добавила, что, наверное, его начальство должно все знать, чем сильно озадачила неожиданного визитера.

Как и следовало ожидать, вскоре прибыло «начальство» в лице командира полка с тем же вопросом. По рассказам мамы, услышав от него об исчезновении ее мужа, она была даже не столько удивлена расспросами – ведь сказать правду она все равно не могла, – сколько очень взволнована судьбой мужа, чье отсутствие, как выяснилось, явилось совершенно неожиданным даже для его командования. Мама хорошо запомнила, что она ответила: «Сашу направили в Монголию косить сено для лошадей».

Неизвестно, насколько комполка был удовлетворен таким ответом, но больше к маме никто с подобными вопросами не обращался. А ей самой, встревоженной этими разговорами, не оставалось ничего, кроме как ждать.

Эту историю можно было бы назвать трагикомической, если бы она произошла в другое время и в другом месте. На самом же деле она может служить небольшой зарисовкой того, как жила наша страна в те годы. Распространившаяся атмосфера подозрительности и замкнутости, опасение за жизнь близких людей, неосведомленность о том, что на самом деле происходит, порождали взаимное недоверие и страх. Сейчас трудно сказать, что явилось причиной этих «странных» визитов. По-видимому, подчиненные комдива Урицкого не выполнили вовремя то, о чем он сказал Родимцеву во время беседы с ним: все вопросы, касающиеся его службы в полку, в связи со срочным отъездом, будут улажены без него. Кроме того, этот случай еще раз красноречиво свидетельствует об уровне секретности, сопровождавшей отправку советских добровольцев в Испанию.

На парижский вокзал отец пришел один, сел в поезд Париж – Барселона. Когда французская столица осталась далеко позади, в вагоне к нему подошел улыбающийся человек и, поздоровавшись, поинтересовался, откуда он, далеко ли едет. Они разговорились.

Со стороны это была обычная дорожная беседа людей, коротающих время в пути. Даже русская речь не являлась для окружающих чем-то необычным, но к их беседе никто из пассажиров и не прислушивался. Попутчик много шутил и смеялся. Увидев, что в вагон вошел полицейский, внимательно рассматривающий пассажиров, они помолчали, пережидая, пока он пройдет мимо них.

О своей дальнейшей беседе с новым знакомым отец писал: «Потом, когда мы остались вдвоем, он сразу стал серьезным, задвинул дверь купе и тихо произнес:

– Будем знакомы – Петрович Кирилл Афанасьевич. В Испании, Павлито, станем работать вместе. Задание получишь от меня.

Он назвал пароль».

Лишь много позже отец узнал, что его энергичным и веселым попутчиком был К.А. Мерецков, будущий Маршал Советского Союза и один из известнейших полководцев Великой Отечественной войны.

Самым сложным этапом на пути в Барселону являлось пересечение франко-испанской границы. Еще в начале августа французское правительство закрыло границу с Испанией для военных грузов, тщательной проверке подвергались также все лица, пересекавшие ее в обоих направлениях. Таков был вклад французских правящих кругов в «защиту» демократии в соседней дружественной стране.

Советские добровольцы преодолевали испанскую границу разными путями. Некоторые из них шли пешком по горным дорогам в сопровождении проводников, а затем добирались до Барселоны местными поездами. Коммерсант Павлито Гошес, чьи документы не вызвали у пограничников с обеих сторон никаких вопросов, благополучно миновал границу и продолжил свой путь. В вагонах появились люди в военной форме самой разной принадлежности, многие были с оружием, крестьяне – с большими корзинами, полными разной снеди, аккуратно одетые состоятельные граждане, шумная молодежь.

В Барселоне отца встретили и вместе с другими добровольцами, которые прибыли тем же поездом, отвезли в неприметное здание на тихой улице, где уже было довольно много таких же гостей. Их накормили обедом, который состоял из холодной баранины, стакана вина и апельсинов. С этого началось знакомство отца с испанской кухней, которая пришлась ему по душе, а к обычаю запивать обед вином предстояло еще привыкнуть.

Капитану Павлито (так будут называть моего отца в Испании товарищи по оружию – и командиры, и бойцы) предстояло узнать еще много нового не только об образе жизни, характере и привычках испанцев, но также о своеобразной, неподдающейся пониманию профессионального военного манере поведения в боевой обстановке.

Но все-таки самое главное, что ожидало отца впереди на испанской земле, – это встречи с людьми: бойцами и командирами республиканской армии, многие из которых еще недавно были простыми рабочими, крестьянами, шахтерами, преподавателями, служащими; с добровольцами из разных стран, воевавшими в составе интернациональных бригад, с известными политиками, военными, писателями, приехавшими в эту страну, чтобы помочь в борьбе с главным врагом всех демократических сил мира – фашизмом. Большинство из них, как показало время, были мужественными, смелыми и исполнительными воинами, хорошо освоившими военную науку. Отец до конца своих дней вспоминал их с огромной теплотой и искренним уважением. Вместе с тем, постоянно находясь в гуще событий, он впервые столкнулся и даже смог почувствовать на себе равнодушие и трусость, отсутствие дисциплины и порядка, вопиющую безответственность граничащую с предательством.

Дальнейший путь отца лежал в Мадрид. Но до отъезда он успел познакомиться с Барселоной. Эта поездка произвела на него большое впечатление. Второй по величине город страны словно жил двойной жизнью. В богатом, утопающем в зелени центре города царила почти праздничная атмосфера, работали рестораны и кафе, слышалась громкая музыка, улицы были заполнены гуляющими. Но на окраине картина была иная: баррикады, над которыми развевались красные флаги коммунистов и красно-черные анархистов, траншеи, укрытия – приметы города, готовящегося к обороне.

Совсем другим увидел Александр Родимцев Мадрид. По всему чувствовалась, что война уже пришла в этот город. Слышались гул пролетающих самолетов и разрывы бомб. В домах не горели огни, людей на улицах почти не было. Повсюду виднелись разрушения – следы варварских бомбежек. Используя свое господство в воздухе, фашистская авиация безжалостно бомбила Мадрид, нанося удары по историческому центру города, жилым кварталам, по недавно построенному университетскому городку на берегу быстрой реки Мансанарес.

Разрушения и смерть несли испанским детям, женщинам и старикам пилоты Муссолини и Гитлера. В конце августа на аэродромах страны приземлились несколько десятков итальянских бомбардировщиков «Савойя-Маркетти-81» и германских «Юнкерсов-52» без опознавательных знаков. Все летчики были одеты в форму Иностранного легиона. Именно они участвовали в рейдах на беззащитные испанские города.

Эти бомбежки осуществлялись с одной целью – посеять панику, внушить страх, подавить волю к сопротивлению у бойцов, которые защищают Мадрид, и у его жителей. Жестокой бомбежке подверглись также Барселона, Валенсия, Картахена, Герника, Альмерия. Города Испании стали первыми жертвами варварской тактики агрессоров, когда нападению подвергаются не военные объекты, а жилые дома, больницы, школы. Этот кровавый почерк убийц, уповающих на свою безнаказанность, повторится затем во многих странах Европы, ставших жертвами фашистской агрессии. Его испытают на себе Киев и Ленинград, Одесса и Сталинград, сотни других больших и малых городов нашей страны.

Но в испанском небе им оставалось хозяйничать уже недолго. Осенью 1936 года из СССР морским путем в Испанию были доставлены новые советские самолеты И-16, путевку в жизнь которым дал Валерий Чкалов. Истребительная авиация республики, где главную роль будут играть советские летчики, вскоре нанесет фашистским бомбардировщикам такой урон, после которого те не осмелятся бомбить Мадрид и другие города в дневное время. Налеты станут ночными, и хотя это не предотвратит разрушения и гибель людей, но все же жертв станет гораздо меньше.

Знакомство с Мадридом продолжалось недолго. Вскоре вместе с Петровичем (К.А. Мерецковым) и испанской переводчицей они отправились в военное министерство, где их тепло приветствовал командующий Центральным фронтом генерал Посас. Неторопливо и обстоятельно он обрисовал советским товарищам положение в стране и на фронте. То, что они узнали во время разговора с ним, оказалось хуже того, о чем им рассказывали товарищи в Париже.

Весь юго-запад страны занят мятежниками, прорвана первая линия обороны Мадрида, и фронт проходит почти у стен города, а в стране до сих пор нет организованной армии. Наспех сколоченные, плохо обученные части несут большие потери. Не хватает оружия, особенно современного, войска испытывают недостаток в артиллерии, танках, практически нет авиации. Положение усугубляется крайне низкой дисциплиной в войсках. Основные неприятности исходят от анархистов, которые самовольно покидают позиции, не подчиняются приказам командиров, расхищают оружие. В рядах республиканцев усилился разлад между представителями различных партий. Все это сводит на нет огромный энтузиазм народных масс, готовых сражаться за свою республику.

Посас отметил и позитивные моменты. Жители Мадрида полны решимости защищать город до конца. В армии появились боеспособные части, одной из которых является 5-й полк, основу которого составляют коммунисты, а командиром является Энрике Листер. Необходимо как можно скорее организовать обучение испанских бойцов и иностранных добровольцев военному делу.

До беседы с генералом Посасом Петрович уже встретился в Мадриде с главным военным советником республики и руководителем советских советников в Испании Яном Карловичем Берзиным. Известный в нашей стране военачальник и революционер, он долгое время являлся начальником разведовательного управления Красной армии, был активным участником Октябрьского вооруженного восстания. Петрович доложил Берзину о прибывших вместе с ним советских военных специалистах. Берзин считал, что главная задача текущего момента – удержать Мадрид. Другой важнейшей задачей являлась подготовка кадров для республиканской армии.

Его оценка положения на фронтах и разногласий между различными политическими силами республики в основном совпадала с тем, что они услышали в штабе Центрального фронта, а также с информацией, которую Петрович узнал в Барселоне во время беседы с советским консулом В.А. Антоновым-Овсеенко. Между прочим, это был тот самый человек, который, будучи одним из руководителей Петроградского военно-революционного комитета во время Октябрьского восстания, арестовал в Зимнем дворце Временное правительство. Присутствие такой фигуры, как Антонов-Овсеенко, красноречиво свидетельствует о том, какое значение придавалось событиям в Испании политическим руководством СССР.

Теперь, услышав и мнение испанской стороны о сложившейся обстановке, можно было начинать действовать. Родимцев получил от Петровича первое задание – срочно выехать в город Альбасете, где находились арсенал и учебный центр, и приступить к формированию боевых частей из разрозненных групп испанцев и добровольцев, а также учить их пулеметному делу.

 

Первое задание

В Альбасете, небольшой провинциальный город на полпути между Мадридом и портом Аликанте, отец приехал на следующий день и поселился в скромной гостинице. Город был наводнен военными. Спустя всего несколько дней после прибытия в страну отец впервые остался один в незнакомой среде. Выйдя из гостиницы, он решил пройтись по улицам, чтобы почувствовать обстановку, а возможно, и встретить кого-нибудь из своих. О том, что он находится рядом с арсеналом, он понял по скоплению автомашин, груженных деревянными ящиками и военным снаряжением. Около них стояли группами военные и гражданские люди, о чем-то оживленно переговариваясь, покуривая и непрерывно размахивая руками. Разгружать машины или же двигаться дальше никто не торопился, некоторые грузы находились фактически без присмотра.

Павлито старался понять настроение окружающих его людей, вместе с которыми ему предстоит работать ближайшие недели, а может быть, и месяцы. Сегодня он лично убедился в справедливости слов, сказанных генералом Посасом: всеобщий энтузиазм и деловой настрой соседствуют с неорганизованностью и безответственностью.

В гостиницу Павлито вернулся уже под вечер. Несмотря на переполнявшие его новые впечатления, настроение у него было нерадостное. Вспоминая первые дни работы в Испании, отец всегда повторял, что сильнее всего его тревожило одно обстоятельство – незнание испанского языка. Как он корил сейчас себя за то, что не смог выкроить больше времени для языковой подготовки во время учебы в училище!

Кроме того, он был озадачен тем, что за весь день не встретил ни одного знакомого человека. Что же делать? Он решил, что завтра, не дожидаясь, пока приедет переводчица, которую обещал прислать ему в помощь Петрович, он пойдет на работу. «Наверняка найдется кто-нибудь, знающий русский язык. Ничего, разберемся, шайтан побери!» – успокаивал он сам себя.

Какими же были его удивление и радость, когда в этот же вечер он встретил в гостинице… своего друга Диму Цюрупу! Ведь бывает же так! Друзья не виделись несколько лет, и вдруг такая встреча, здесь, вдали от Москвы. Они крепко обнялись и стали наперебой делиться своими впечатлениями и новостями.

Митя (так называл его мой отец) сказал, что он уже давно находится на дипломатической службе, а сейчас является сотрудником аппарата военного атташе в Испании и именно он отвечает за прием советской военной техники и распределение добровольцев по местам. Цюрупа подробно рассказал о том, что за люди работают в арсенале, какое имеется оружие, как организовано обучение. От него отец узнал о прибытии в Испанию известного летчика Серова с группой опытных пилотов, а также танкистов, среди которых их товарищ по школе имени ВЦИКа Дмитрий Погодин, и многих других советских волонтеров. Цурюпа сообщил, что в ответ на действия Германии и Италии, открыто нарушивших соглашение о невмешательстве, в Испанию из СССР отправлены первые корабли с танками, орудиями, пулеметами, военным снаряжением, продовольствием.

– Оружие будет, Саша, – говорил он. – Но не хватает специалистов. Я пропадаю в арсенале с утра до вечера. Из пулеметчиков ты пока единственный! Иностранцы, приехавшие сюда, плохо владеют оружием.

– Тяжело мне без испанского языка, – сказал отец. – Как я буду с ними работать? А переводчицы пока нет, может, ты поможешь? Я, конечно, язык выучу, тогда справлюсь сам.

Цурюпа впервые за вечер рассмеялся и произнес замечательную фразу, которую мой отец, обладавший прекрасным чувством юмора, впоследствии с улыбкой вспоминал:

– Саша, пока ты выучишь язык, война кончится!

Они отлично понимали друг друга, и Александр знал, что Митя не обидеть его хотел, а лишь дал понять, что времени на изучение испанского языка у него сейчас нет и Александру надо будет ловить все на лету.

– А переводчица у тебя будет хорошая, не сомневайся. Встретимся завтра в арсенале.

Получив ценные советы друга, Павлито наутро отправился в арсенал в сопровождении переводчицы Марии, которую испанцы называли Хулия, то есть Юлия. Отец уже был с ней знаком. Именно она была переводчицей во время их беседы с генералом Посасом. Это была невысокая, на вид совсем молодая женщина, энергичная и общительная. Дима Цюрупа выполнил свое обещание. Вместе с Марией они и поехали в арсенал.

Прежде чем продолжить рассказ о первых днях работы отца в Испании, мне хочется коротко коснуться судьбы этой необыкновенной, героической женщины, о которой отец всегда вспоминал с особой теплотой.

Ее настоящее имя Мария Фортус. Ее биография была удивительной, полной опасностей и драматических событий. Она участвовала в Гражданской войне в нашей стране. Спустя несколько лет она отправилась в Испанию, и задолго до мятежа вместе с испанскими коммунистами боролась за установление республики. Вместе с ней сражались за республику ее муж, испанец по национальности, который был секретарем ЦК компартии Каталонии, и сын-летчик. Оба они погибли и похоронены в Испании.

Мария не только помогала советским товарищам готовить кадры для республиканской армии. Она часто находилась и на передовой. Из воспоминаний моего отца: «Однажды мы приехали с ней на участок фронта, который обороняли анархисты. Фашисты начали здесь сильную атаку, авиация, артиллерия, танки – все это подействовало на обороняющихся. И анархисты побежали. Они бросали оружие, снаряжение и в панике метались под огнем врага. И тогда из окопа во весь рост поднялась Мария Фортус. Она бросилась навстречу анархистам: “Стой!” При виде рассерженной женщины многие остановились, солдатам стало стыдно. Они вернулись на позиции».

Очень тепло написал об этой сильной духом женщине в своих воспоминаниях не только мой отец, но и маршал К.А. Мерецков – он же Петрович, который выбрал Марию своей переводчицей и, пожалуй, лучше других советских военных советников знал ее по работе в Испании: «Мария Александровна… в совершенстве владела языком, отлично знала страну и ее обычаи, была рассудительной, быстро ориентирующейся в обстановке и храброй женщиной. Ей по плечу оказалась не только работа переводчицы, которую она выполняла блестяще. Как показала жизнь, она с успехом вела переговоры с любыми должностными лицами и в дальнейшем фактически являлась офицером для поручений».

Мария Александровна вернулась из Испании в Советский Союз. В Великую Отечественную войну она была начальником разведки в партизанском отряде Медведева, действовавшем в районе г. Ровно, участвовала в операциях вместе с прославленным разведчиком Героем Советского Союза Николаем Кузнецовым. Об одной из операций с ее участием был снят художественный фильм «Альба Регия», а о самой Марии – фильм «Салют, Мария!».

Отец часто встречался с Марией Фортус, она бывала у нас дома в Москве. Через всю жизнь пронесли они свою дружбу как память о борьбе за свободу испанского народа, о замечательных людях, с которыми они прожили эти незабываемые дни.

Первый рабочий день и встреча с волонтерами запечатлелись в памяти отца до мельчайших деталей. Пока они добирались до места, Мария наставляла Александра:

– Тебе очень важно с первой встречи завоевать доверие. Покажи интернационалистам, что ты не просто специалист, а профессор своего дела. Им это понравится. И смелее берись за работу. Среди них есть люди, которые знают русский язык, они помогут тебе.

Арсенал представлял собой большой сарай, внутри которого стояли длинные дощатые столы. Вдоль стен громоздились ящики и коробки. В помещении было шумно, толпились и сновали взад и вперед люди в военной форме самых разных фасонов, в рабочих комбинезонах и просто в цивильной одежде. Было даже трудно понять, кто они – бойцы-республиканцы, добровольцы, рабочие или крестьяне. Все были чем-то заняты: перетаскивали ящики с оружием, вскрывали их, раскладывали содержимое на столах и полках. Услышав шумную разноязыкую речь, отец успел подумать: «Ну, прямо Вавилон какой-то, шайтан побери!»

Повсюду – и в ящиках, и на столах – лежали пулеметы различных марок, в основном полностью или частично разобранные. Чего здесь только не было! Французские «сент-этьен», «шош» и «гочкис», английские «льюис» и «виккерс», а также «максим» в разных вариантах. Правительство Испании закупало оружие везде, где только было возможно. Некоторые из этих пулеметов представляли собой устаревшие образцы времен Первой мировой войны и, как успел заметить отец, были далеко не новые.

За одним из столов расположилась группа людей, которые громко спорили, перебирая детали пулемета «максим». Подойдя к ним, отец, как советовала ему Мария, поздоровался по-испански: «Салют, камарада». Ему нестройно ответили, так как все были увлечены спором о том, как надо собирать пулемет. Глядя на них, отец едва не рассмеялся, видя, какие предлагались невероятные способы сборки, причем все неправильные.

Из воспоминаний отца: «Я взял часть замка и, не торопясь, показывая каждую деталь, собрал его. Для большей убедительности спустил курок, демонстрирую, что замок собран правильно. Затем снял плащ, засучил рукава и начал собирать пулемет. Через полчаса из него можно было стрелять.

Добровольцы окружили меня, что-то говорят. Но толком разобрать трудно. Ясно одно: они хотели так же хорошо знать пулемет… Хулия объяснила, что я русский военный специалист – пулеметчик.

– А с вашей стороны нужны внимание и дисциплина, – назидательно, словно учительница, сказала им Хулия. – Вы готовитесь к жестокой борьбе, а на фронте должна быть железная дисциплина.

Интербригадовцы согласно кивали головами.

Так начался мой первый рабочий день».

Дальнейшая учеба так и проходила по принципу: «Делай, как я!» Вскоре добровольцев разбили на группы по языку, подобрали из них переводчиков, и дела пошли на лад. Работа по сборке пошла еще быстрее, когда руководить группами сборщиков доверили наиболее подготовленным ребятам. Люди работали днем и ночью. Армия республики в короткий срок стала получать много хорошего оружия.

Убедившись, что в арсенале дело спорилось, руководство поручило Павлито формировать и обучать пулеметные команды для отправки их на фронт. В учебном центре неподалеку от Альбасете находилось большое стрельбище, где было все необходимое для начальной военной подготовки. Здесь отцу пришлось учить бойцов не только умело обращаться с пулеметом, но и приемам стрельбы, обустройству огневых позиций, различным тактическим действиям. Снова возникли трудности перевода из-за того, что прибывшая вместо отозванной на другую работу Марии новая переводчица с трудом справлялась со своими обязанностями. Кроме того, среди бойцов встречались сугубо гражданские люди, которым тяжело давалась военная наука. Порой отцу приходилось буквально брать некоторых из них за руку, как школьников, и вместе последовательно проходить все необходимые действия: заряжать ленту, устанавливать прицел, поднимать предохранитель, нажимать на гашетку. Те испанские товарищи, которые быстро осваивали дело, помогали готовить новичков.

Но отца все это время не отпускала одна и та же мысль: как действуют его подопечные в бою, справляются ли? По той информации, которая доходила до него, получалось, что в основном бойцы и оружие не подвели его. Однако появились и слухи, что пулемет «максим» ненадежен в бою, кое-кто даже отказывался от него. Как вскоре выяснилось, дело тут было не только в неопытности бойцов, но и в предвзятом отношении к советскому оружию у анархистов, которыми командовал начальник одного из крупных формирований из сторонников Дуррути. Его позиция, однако, изменилась после беседы с Петровичем, который убедил его направлять своих солдат на учебу и поднять дисциплину в частях.

Петрович (маршал К.А. Мерецков) вспоминал: «Что касается его (Дуррути) пулеметчиков, то они действительно прибыли в Альбасете. Мы дали им пулеметы «максим». Сначала ребята отказывались иметь с ними дело, жалуясь на их тяжесть. Но потом, когда советник А.И. Родимцев продемонстрировал, как здорово они стреляют, бойцы влюбились в них и обучаться начали прилежно и старательно. Внешний вид у этой команды был нередко неважный, дисциплина хромала на обе ноги. Однако пулеметчики из них получились лихие. А когда они посмотрели какой-то из советских фильмов о Гражданской войне в СССР, то на следующий день преобразились и с тех пор всегда наматывали на себя пулеметные ленты крест-накрест, подражая героям 1917–1920 годов».

Александр Родимцев – капитан Павлито стал первым советским специалистом, готовившим пулеметные кадры для республики. Его известность среди испанских военных и добровольцев быстро росла. За короткое время отец со своими помощниками подготовил 24 пулеметных расчета.

К этому времени положение республиканских войск ухудшилось, фронт подошел вплотную к столице страны. Стянув сюда большое количество техники, полученной из Германии и Италии, мятежники готовились к решающему штурму, назначенному на 7 ноября. Появились сообщения, что для торжественного въезда в город для Франко приготовлен белый конь. Удержать Мадрид означало спасти республику.

Отец чувствовал, что пришло время не только готовиться, но и действовать. Он успел уже много сделать для укрепления республиканской армии здесь, в тылу, но настал момент, ради которого он и стремился сюда – бить врага на поле боя.

 

У стен Мадрида

Предчувствия скорых перемен в его дальнейшей судьбе не обманули отца. Явившись к Петровичу по его приказу, он получил задание срочно отправиться вместе с подготовленными бойцами и пулеметами на помощь частям, оборонявшим столицу, и обеспечить, чтобы люди и оружие попали в руки 5-го коммунистического полка, которым командовал Энрике Листер. Однако еще более важным для отца явилось разрешение участвовать в боевых действиях вместе со своими подопечными. Это было то, чего он давно хотел, о чем думал, когда писал в Москве заявление об отправке его в Испанию.

Через несколько дней отец вместе с бойцами и вооружением прибыл в Мадрид. Хорошие пулеметчики, да еще с оружием, требовались всем, но Павлито выполнил приказ Петровича – все его подопечные направлялись в пулеметный батальон 5-го полка, которым командовал коммунист капитан Овиедо, а пулеметы были сданы на склад. При этом отец был неприятно удивлен бездействием часовых, которые даже не обратили внимания на него, когда он вошел в помещение, полное оружия, хотя все знали, что в городе орудует «пятая колонна», о существовании которой не раз заявлял Франко. (Выражение «пятая колонна» получило широкое распространение. Так стали называть тайных врагов в тылу.) Но исправить существующие порядки Павлито не мог.

Утром следующего дня отец вместе с проводником-испанцем и переводчиком выехал на передовую, чтобы познакомиться с командиром батальона и быть рядом с людьми, которых он готовил. Большую часть пути им пришлось преодолеть под обстрелом, а затем и ползком. Вскоре выяснилось, что проводник самовольно привел отца не в штаб к капитану Овиедо, а прямиком на передовую!

Они оказались в небольшом окопчике, где отдыхали три солдата. Установленный на бруствере пулемет молчал, хотя вокруг слышалась стрельба с обеих сторон. Оценив обстановку, отец понял, что противник готовит очередную атаку. А это значит, что именно здесь, на подступах к Мадриду, ему предстоит бой – первый в его воинской службе! Подробности этого дня запечатлелись в памяти отца так же ясно, как и первый день его прихода в арсенал. Об этом дне он подробно написал в своих воспоминаниях и даже спустя много лет, отвечая на расспросы о войне в Испании, часто рассказывал о тех событиях.

Один из бойцов начал что-то быстро говорить, показывая ему на пулемет. Оказалось, что они уже около часа не участвуют в бою из-за его поломки. Отцу было достаточно лишь взглянуть на «максим», чтобы понять, в чем дело, – утыкание патрона в патронник. «Шайтан побери, из-за такого пустяка бросили пулемет! У ребят, которых я учил, такого бы не случилось», – подумал отец. Он ударил ладонью по рукоятке так, чтобы видел боец-пулеметчик, и неисправность была ликвидирована.

Едва устранив одну проблему, Павлито тут же столкнулся с новой, которая его еще более поразила. Неожиданно его новые товарищи стали менять позицию. Для советского офицера такая самодеятельность – смена позиции без приказа командира – являлась грубейшим нарушением воинской дисциплины. Увидев удивление русского товарища, испанец пояснил, что у них в батальоне пулеметчики часто меняют позицию на свое усмотрение. А когда Павлито поинтересовался, зачем они это делают, тот простодушно ответил, что таким образом они вводят противника в заблуждение, создавая видимость того, что пулеметов у них больше, чем имеется на самом деле. Для отца, отлично понимавшего, что подобные действия недопустимы, такое поведение испанцев в бою явилось неприятной неожиданностью. Что до их объяснений, то было даже нелегко понять, чего в этой «военной хитрости» больше – отсутствия дисциплины, безрассудства, незнания законов войны или наивной веры в то, что противник безнадежно глуп.

Едва они обустроили новую позицию, как раздалась барабанная дробь и противник пошел в атаку. Это были марокканские наемники, они шли цепью, в полный рост, с винтовками наперевес. Офицеры шагали впереди с шашками наголо. Психическая атака! Отец был настолько удивлен уже в который раз за день, что с трудом верил своим глазам – в первом же бою такой сюрприз! Ему сразу вспомнился фильм «Чапаев», где он впервые увидел, как таким же строем наступали белогвардейцы. Отец посмотрел на пулеметчиков, убедился, что они готовы к бою, и залег с винтовкой вместе с другими бойцами. Подпустив противника поближе, пулеметчики, а вместе с ними и все обороняющиеся открыли огонь. Атака была отбита с большими потерями для врага. Вспоминая свой первый бой, отец говорил, что он не мог до конца понять, что явилось главной причиной этого необычного наступления противника, закончившегося полным фиаско: бездарность их командиров, наглая самоуверенность или просчет.

Капитан Павлито не был бы настоящим пулеметчиком и командиром, если бы не воспользовался коротким затишьем, чтобы показать им несколько приемов стрельбы, объяснив, как следует вести огонь, экономя патроны. Заодно он подсказал им, как правильнее обустроить огневую позицию. Бойцы выполнили его указания, хотя было видно, что копаться в земле им очень не хотелось. Позже отец узнал, что испанцы считают рытье укрытий делом необязательным, и даже недостойным храброго воина!

Вот так, на ходу познавая науку воевать, ценой собственных ошибок, за которые многие заплатили жизнью, крепла республиканская армия, в действиях которой все сильнее ощущалось присутствие советских советников и специалистов, сражавшихся плечом к плечу с испанскими товарищами и бойцами интербригад. В конце октября благодаря умелым действиям пулеметчиков и наиболее боеспособных частей, воевавших на стороне республики, отражавших по семь-восемь атак в день, удалось сорвать попытку мятежников с ходу ворваться в Мадрид. Лишь благодаря значительному превосходству в танках и авиации противнику удалось продвинуться ближе к столице.

Когда вечером того же дня отец прощался со своими новыми друзьями, испанцы благодарили его за помощь, но они не могли даже предположить, что в этот день их русский товарищ – доброволец капитан Павлито – принял боевое крещение!

По настоянию советских специалистов республиканцы нанесли на этом направлении контрудар, в котором впервые участвовали советские танки. Это были новые машины Т-26, доставленные накануне пароходом «Комсомолец». У деревни Сесиньи недалеко от Мадрида танкисты под командованием советского добровольца Поля Армана остановили врага, нанеся ему огромный урон. Наша техника в этих боях показала свое полное превосходство над итальянской.

Капитан Овиедо, к которому наконец-то добрался Павлито, очень хвалил пулеметчиков, присланных из Альбасете, и наши пулеметы. Находясь в этой части, отец узнал еще одну удивительную подробность об испанской армии – в батальоне было два командира! Молодой и бравый капитан Овиедо командовал во время боевых действий, а другой начальник в чине майора вступал в свои обязанности во время отдыха. Такая структура в руководстве была и во многих других частях.

Пребывание в батальоне запомнилось отцу еще и благодаря рассказу о невероятной операции, проведенной в полевом лазарете. Эта история настолько уникальна, что о ней стоит вспомнить, тем более что она имела неожиданное продолжение спустя тридцать лет.

В медчасть был доставлен тяжелораненый командир бригады Висенте Пертегас. До войны он был поэтом, лауреатом Национальной премии Испании. Когда начался франкистский мятеж, вступил в ряды республиканской армии. А сейчас ему требовалась срочная пластическая операция – его лицо представляло собой кровавое месиво. Осмотревшие его врачи были дантистами и отказывались оперировать. Висенте был в сознании и слышал их разговоры. Один из них сказал, что у них есть журнал на французском языке с описанием такой операции, и спросил раненого, знает ли он французский. Висенте утвердительно кивнул. «Тогда один из нас будет читать статью, а ты переводи», – сказал доктор и добавил: «Чем точнее, тем для тебя лучше».

Мой отец так написал об этой невероятной операции: «Со стороны дантисты и раненый походили на заговорщиков. Альберто медленно, по слогам читал статью, Висенте, кривясь от боли, переводил. Маноло орудовал скальпелем, нитками и множеством инструментов. Временами Висенте терял сознание, и тогда дантисты ждали… Операцию они сделали. Командир бригады вернется в часть».

С тех пор минуло много лет. В середине 60-х годов наша семья жила в Москве на Ленинском проспекте. Отец работал над книгой «Под небом Испании», когда познакомился с улыбчивым и энергичным, как все испанцы, человеком по имени… Висенте Пертегас! Оказалось, что он жил в одном доме с нами и даже в одном подъезде! Отец и Висенте сдружились и часто общались. О его дальнейшей судьбе после той операции и о том, как он сумел вырваться из захваченной фашистами родины, можно написать отдельную книгу. Я хорошо помню камарада Висенте – умного, с лукаво смеющимися глазами, со шрамами на лице и быстрой речью с легким акцентом.

После временного затишья бои за Мадрид возобновились с новой силой. Вскоре и моему отцу пришлось принять участие в самых жестоких и кровопролитных сражениях за испанскую столицу.

Решающее наступление националисты начали утром 7 ноября. Отряды республиканцев из последних сил сдерживали их у западной окраины Мадрида на берегах реки Мансанарес. В этих боях отличились многие пулеметчики, прибывшие из Альбасете. Отдельным частям фалангистов удалось ворваться в город. В бой шли уже не только бойцы республиканской армии, а жители города, те, кто мог сражаться. Силы защитников столицы таяли.

В эти определяющие судьбу города дни на помощь Мадриду пришли 11-я и 12-я интернациональные бригады. Они прошли парадным маршем, под звуки оркестра через весь город прямо на передовую. Вид нескольких тысяч хорошо вооруженных и экипированных бойцов, их решимость воодушевила всех жителей и защитников города. Впервые после того, как республиканское правительство шестого ноября в спешке и не очень организованно покинуло столицу и переехало в Валенсию, жители осажденного Мадрида стали свидетелями события, которое подняло их боевой дух и вселило веру в победу.

В рядах интербригад, воевавших против мятежников, в ходе гражданской войны сражалось, по разным оценкам, от 30 до 40 тысяч человек. Они прибыли в Испанию почти из всех стран Европы, а также из Аргентины, США, Канады, Палестины. Многих из тех, кто прошел в тот день по Мадриду, Александр Родимцев увидел вскоре и на других фронтах. Отец часто говорил о том, что эти люди, чьи образы он навсегда сохранил в памяти и в сердце, вызывали у него восхищение и уважение своей надежностью в бою, уверенностью в себе, искренностью чувств и мыслей, энтузиазмом и объединяющей их верой в победу над фашизмом.

Когда через много лет отец прочел стихотворение испанского поэта Рафаэля Альберти «Бойцам интернациональных бригад», он вновь ясно и пронзительно вспомнил этих замечательных людей, с которыми был рядом там, в осажденном Мадриде, словно это было только вчера:

Появление свежих частей в рядах защитников столицы и их упорство оказалось для франкистов полной неожиданностью. В последующие дни были предприняты попытки прорваться на других участках, но защитники города держались.

В середине ноября противник начал очередное наступление в районе мадридского пригорода Каса-дель-Кампо, однако действовавшие на этом участке отборные части африканской армии вновь были остановлены на рубеже реки Мансанарес на западной окраине Мадрида. Пулеметные заслоны республиканцев при поддержке танков и артиллерии не давали противнику захватить мосты через реку или переправиться в других местах и создать плацдармы на восточном берегу. Бои приняли ожесточеннейший характер. Пулеметчики, а вместе с ними и отец оказались в самом пекле.

К.А. Мерецков в своих воспоминаниях так рассказал о действиях Родимцева в этих боях: «Вот случай на мосту у Мансанареса в Мадриде. Мост этот мы называли “французским”. Марокканцы прорвались к окраине города и на рассвете атаковали мост. Республиканский пулемет, державший переправу под обстрелом, внезапно отказал. Фашисты уже вбегали на мост и, стреляя на ходу, устремились к нашему берегу. Бойцы дрогнули. Еще несколько секунд, и враг прорвется в город. Под огнем Родимцев бросился к пулемету. Фашисты были уже в нескольких шагах, когда “максим” снова заработал. Вражеские солдаты, срезанные ливнем пуль в упор, свалились на мост, а другие откатились прочь».

За этот бой Александр Родимцев был награжден первым в своей жизни орденом – Красного Знамени. В жизни генерала Родимцева будет много наград – две Звезды Героя Советского Союза, 14 орденов, медали, награды других государств. Но тот орден был первым, незабываемым.

Рядом с интербригадами оборону у реки Мансанарес держали также анархисты под командованием Дуррути. Но в какой-то момент их части не выдержали накала боев и среди них начался разброд. Этим воспользовался противник и прорвался в университетский городок, находившийся на восточном берегу.

Вот как описывает эти события в книге «Гражданская война в Испании (1936–1939)» российский исследователь С.Ю.Данилов: «Иностранный легион беспрепятственно хлынул в пределы столицы… Марокканцы одним броском с боем прошли в глубь городских кварталов более километра, упорно пробиваясь к площади Испании… Подоспевшие интербригады уничтожили авангард националистов, не допустив его к площади, и отбросили его остатки за пределы городской черты. В университетском городке несколько дней шло настоящее побоище. Борьба, как позже в Сталинграде, шла за каждый этаж, каждую лестницу, каждую комнату. Гранатные схватки перемежались с рукопашными».

Отец рассказал мне об одном драматичном эпизоде, который случился с ним в эти дни в университетском городке. Однажды его вызвали с передовой к командованию. Вскоре он вновь отправился на позицию, откуда недавно уходил. Он шел тем же путем, который хорошо запомнил. Ему нужно было пройти через полуразрушенное здание, расположенное на значительном расстоянии от места, куда он направлялся, и он был уверен, что находится на своей территории. Двигаясь быстро, но соблюдая осторожность, к чему он привык в прифронтовой обстановке, он вышел из-за угла длинного коридора и увидел двух солдат с винтовками в руках, стоявших спиной к нему буквально в нескольких шагах от себя. Это были фашисты. Он выхватил пистолет и выстрелил первым в то мгновение, когда они уже почти повернулись в его сторону. Если бы они стояли лицом к нему, имея оружие наготове, исход этой встречи мог быть другим… Отец благополучно добрался до места, но никто тогда не мог толком понять откуда взялись эти двое у них в тылу. Бои в развалинах были еще впереди.

В сражениях под Мадридом обе стороны понесли большие потери. Смертельное ранение получил и командир анархистов Дуррути. Но для войск мятежников последствия оказались более серьезными, поскольку их наиболее боеспособные части были сильно потрепаны, большой урон был нанесен их авиации и бронетанковым войскам. В республиканской армии потери хорошо подготовленных добровольческих соединений оказались меньше по сравнению с испанскими формированиями.

Битву за Мадрид в ноябре 1936 года франкисты проиграли.

Несмотря на то что главная задача советских советников и военспецов состояла в оказании помощи республиканским командирам всех уровней и подготовке кадров, жизнь постоянно вносила свои коррективы. В период с осени 1936 года по весну 1937 года положение на фронтах порой становилось настолько скверным, что им приходилось по согласованию с испанскими товарищами заниматься не терпящими отлагательства вопросами оперативного характера, боевой подготовки и участвовать в военных действиях.

За время пребывания моего отца в Испании произошло несколько больших сражений между республиканской армией и франкистами, оказавших заметное влияние на ход войны. Наиболее значительными из них являлись оборона Мадрида, сражение на реке Харама, а также одна из крупнейших за всю войну и триумфальная для республики Гвадалахарская операция и битва под городом Брунете. Отцу довелось принять самое активное участие в каждом из них, побывав при этом едва ли не во всех мыслимых в его положении ситуациях, выполняя порой функции, которые невозможно было предвидеть: советником, штабистом, командиром полка, офицером для особых поручений. А когда положение несколько раз становилось критическим он появлялся на передовой, где вместе с наиболее стойкими бойцами, рискуя быть окруженными, они прикрывали отход основных сил.

Освоить в короткий срок новые обязанности отцу удалось благодаря его переводу в распоряжение командира одной из наиболее боеспособных частей республиканской армии – 1-й бригады Энрике Листера, который ранее командовал 5-м коммунистическим полком. Этому предшествовал ряд событий.

Вскоре после ноябрьских боев за Мадрид по приказу Петровича отец вернулся в Альбасете. Петрович сообщил, что, по отзывам командования, подготовленные им испанские пулеметчики сражаются умело, но необходимо продолжить работу по подготовке кадров. Отцу было поручено заняться формированием двух пулеметных батальонов – испанского и интернационального.

Он очень обрадовался, узнав, что в учебный центр прибыли новые советские добровольцы. С одним из них, артиллеристом Николаем Гурьевым, за время, проведенное в Испании, они стали настоящими друзьями, так же как и с танкистом Дмитрием Погодиным, с которым он успел познакомиться в боевой обстановке. Уже скоро дружба Родимцева с этими людьми пройдет проверку на полях сражений – под Мадридом, на реке Хараме, под Гвадалахарой, Брунете, Теруэлем. Встречались они друг с другом и в годы Великой Отечественной войны.

Времени для обучения было в обрез, но помогал накопленный опыт. Спустя две недели оба батальона направились на защиту Мадрида. Капитану Павлито было приказано отправиться вместе с ними. Бои за столицу не утихали. Мятежники искали слабые места в обороне города и накапливали силы для нового удара, на этот раз севернее Мадрида.

Перед самым отъездом в Мадрид отец получил долгожданное письмо из дома:

«Здравствуй, милый Саша!

Большой привет от всех наших близких. Я работаю теперь воспитательницей в детском саду при Аэрофлоте. За Ирочку не беспокойся. Дочка со мной в садике. Дома бываю поздно вечером. Тяжело приходить одной в комнату, она кажется неуютной и чужой. Да еще от ненужных вопросов соседок подальше.

Ждем тебя домой.

Целую, твоя Катеринка».

Это была первая весточка от жены. Всего несколько строк, но они перенесли его на какое-то время в Москву, к родным. Как рассказывал отец, вспоминая этот момент, ему казалось, что это было очень давно – тот вечер, когда он вышел из дома в последний раз. А ведь прошло всего три месяца! Но сколько же событий они вместили в себя! И чем ближе они подъезжали к Мадриду, тем сильнее становилась тревога, вызванная ответственностью, возложенной на него.

Результаты работы Александра Родимцева за небольшой период его пребывания в Испании, его умение ориентироваться в обстановке и устанавливать хорошие отношения с испанцами и добровольцами из интербригад, четкие доклады о проделанной работе и положении дел на местах, проявленная личная храбрость при выполнении заданий не остались незамеченными командованием. Опыт, полученный Родимцевым, позволял направить его на новую работу в рядах республиканской армии. Тем более что обстановка на фронтах требовала большего присутствия руководящих советских советников в частях, что было физически невозможно. Часть работы должны были взять на себя молодые, но проверенные в деле офицеры.

Сразу после приезда в Мадрид Родимцева вызвал коронель Малино. Под этим псевдонимом находился в Испании военный советник Родион Яковлевич Малиновский, будущий Маршал Советского Союза и министр обороны СССР.

Это была их первая встреча на испанской земле – в небольшой комнате в здании на окраине Мадрида. Родион Яковлевич приветливо встретил отца и подвел его к большой карте, разложенной на столе. Он показал место рядом с городом, где находилась бригада Энрике Листера, и приказал отцу отправляться к нему в штаб. Он предупредил о близости противника, а также, учитывая частые перемещения обеих сторон, о необходимости соблюдать особую осторожность, чтобы не попасть к франкистам.

Третьего января 1937 года Родимцев вместе с переводчиком Марио выехали в штаб Листера. Но едва они отъехали от города, как попали под артиллерийский обстрел, а вскоре появились вражеские бомбардировщики, которые атаковали все машины, следовавшие по дороге. Налеты шли один за другим с небольшими перерывами. Павлито и его товарищи много раз покидали машину, чтобы найти укрытие. Отцу уже не раз приходилось быть под бомбежкой, но, по его рассказам, в такую переделку он попал впервые. Лишь к вечеру они, грязные и измученные, добрались до места.

Отец с нетерпением ждал встречи с Листером. В свой первый приезд в Мадрид, в штабе 5-го полка, он уже познакомился с тем, чье имя в короткий срок стало очень популярно в Испании. Вот каким запомнил его отец:

«Среднего роста, коренастый, смуглый. Высокий выпуклый лоб обрамляли черные, с коричневатым отливом волосы… Густые, черные, как антрацит, брови еще больше подчеркивали блеск глаз. Когда он улыбался, на щеках появлялись ямочки, придававшие лицу добродушное, почти детское выражение. Запоминалась его манера говорить. Если он был кем-то недоволен, то, разговаривая, отводил взгляд в сторону и голову наклонял вниз. Листер был еще молод, но биография его удивляла и восхищала каждого, кто с ней знакомился».

Энрике родился в Галисии, в семье каменщика. Еще в юности он стал активным участником рабочего движения. За свои революционные взгляды он провел четыре года в тюрьме. В 1931 году, когда Испания стала республикой, вышел на свободу и вскоре вступил в ряды Коммунистической партии. Спасаясь от преследования властей, он вынужден был эмигрировать из страны и приехал в СССР. Здесь Листер работал на строительстве московского метрополитена, с 1932 по 1935 год учился в Академии им. Фрунзе.

На родину Энрике вернулся в 1935 году, а в первые же дни фашистского мятежа отправился на фронт дружинником народной милиции. Но очень скоро он проявил себя как способный командир, один из самых подготовленных в военном отношении специалистов в рядах компартии. Ему было присвоено звание младшего лейтенанта, а уже в августе 1936 года он стал майором, так были отмечены его боевые заслуги.

При встрече с отцом Листер сказал по-русски: «Здравствуйте, Павлито. Давно жду. Малино еще утром звонил мне, сказал, что вы выехали. Что-нибудь случилось?» Павлито рассказал ему, каким оказался их путь.

Листер познакомил Павлито с комиссаром, начальником штаба и офицерами. Рассказывая о положении в бригаде и на передовой, предупредил, что следует быть осторожным, поскольку в части есть люди «пятой колонны».

Ждать активных действий бригады долго не пришлось. На утро следующего дня был запланирован штурм расположенного поблизости монастыря Серо-де-лос-Анхалес, где укрепился большой отряд франкистов. Поскольку рассчитывать на артиллерийскую подготовку не приходилось, ввиду отсутствия артиллерии в бригаде успех операции зависел от внезапных и согласованных действий всех частей. Отец убедил Листера провести рекогносцировку с участием всех командиров подразделений.

Атака началась еще до рассвета. Хорошо спланированная операция закончилась полным успехом. Франкисты не ожидали, что республиканцы отважатся на штурм, да еще в ночное время. Успех омрачался только тем, что в бою Листер был легко ранен по причине того, что вместе с бойцами бросился в атаку, увлекая их личным примером. Павлито все время находился с ним рядом и, как только заметил, что Листер стал припадать на бегу, помог ему добраться до ближайшего укрытия и вызвал санитара.

После боя у отца состоялся разговор с Листером о месте командира в бою, напоминавший разговор Чапаева с Фурмановым из известного фильма. Отец, как ему показалось, убедил-таки Листера, что тому не следует бегать в атаку впереди всех, бригада могла и без командира остаться. Листер поблагодарил отца за помощь и вдруг сказал: «Я буду просить командование, чтобы вас прикомандировали к моей бригаде. Пусть и у меня в бригаде будут интернационалисты». Отец ответил согласием.

Так, неожиданно для него самого, роль отца в бригаде круто изменилась. Оставаясь военным советником Листера, он стал уже не гостем в бригаде, а офицером испанской республиканской армии.

Для укрепления фронта на опасном участке к северу от Мадрида командование решило направить туда наиболее боеспособные части, включая соединение Листера. Приступив к работе, отец столкнулся с серьезными упущениями в управлении бригадой: совершенно неудовлетворительно была организована работа штаба, офицеры слабо представляли себе, с каким противником им предстоит воевать, исполнения приказов порой надо было добиваться уговорами и перепроверять.

Примечателен в этом отношении рассказ отца о беседе с начальником разведки: «Я попросил его рассказать о противнике, который ведет бой на участке бригады. Капитан недоуменно посмотрел на меня, пожал плечами. Потом похлопал меня по плечу: “Завтра, камарада, все узнаем. Пойдем в бой и уточним. Возьмем пленных – выясним. А вообще-то какая разница, какой противник ведет с нами бой… Наш основной враг – Франко. И, довольный своим ответом, улыбнулся». Вот так понимал этот офицер-республиканец свою задачу. Подобных примеров, к сожалению, по словам отца, было немало. И это в соединении, которое считалось одним из лучших в армии республики!

Было очевидно, что сила бригады держится главным образом волей одного человека – ее командира, и его способностью объединять своих подчиненных в решающий момент сражения. Воспользовавшись паузой в боях, Павлито при активной поддержке Листера, преодолевая непонимание и даже сопротивление отдельных командиров, успел провести несколько практических занятий. Отец руководствовался той задачей, которую поставил перед ним Малино, и делал все, что мог, чтобы каждый командир знал место своего подразделения в бою и умел выполнить поставленную задачу. Однако убедить испанцев постигать военное искусство в периоды затишья между боями оказалось непросто еще и по другой причине, о которой отец даже не догадывался. Его знакомство с неискоренимыми военными традициями испанцев продолжалось! Но самым неожиданным для отца явилось то, что об этом поведал ему не кто иной, как сам Листер, не скрывавший, что ему по душе обычаи соотечественников.

Когда Павлито подготовил трехдневный план учебы комсостава и представил его командиру бригады, тот заметил, что весь день расписан по минутам и людям некогда будет отдохнуть. Отец вспоминал, что на его замечание о том, что военным в боевой обстановке отдыхать не положено, Листер ответил: «План хороший, но отдохнуть людям тоже надо. Подумай над этим. И не забудь, что испанцы любят повеселиться, попеть песни, поговорить за рюмкой вина. Когда бой идет – мы воюем, когда затишье – гуляем. Годами сложившиеся обычаи, нравы, привычки, даже если они плохие, сразу не сломать». Что мог на это ответить Павлито? Ему оставалось лишь принять к сведению.

Был в испанской армии и еще один обычай, связанный с едой, ставший для отца, пожалуй, самым большим сюрпризом. Испанцы воевали с перерывом на обед! В условиях войны, характер которой уже сильно отличался от сражений начала века, такой распорядок человеку со стороны казался абсурдом. Отец рассказывал, что из-за нежелания испанцев отказаться от этой привычки ему не раз пришлось столкнуться с серьезными проблемами.

 

Упущенные победы

Республиканское командование, зная о готовящемся новом ударе врага на Мадрид, приняло решение о контрнаступлении на Центральном фронте, чтобы отбросить наконец противника от столицы. По сути, впервые с начала обороны города армия готовилась наступать, причем не где-нибудь, а на главном, западном направлении.

Переход к активным действиям после нескольких месяцев оборонительных боев был важен не только с военной, но и с политической точки зрения. Необходимо было поднять моральный дух войск и гражданского населения и укрепить авторитет руководства республики, катастрофически упавший после переезда правительства в Валенсию. Даже несмотря на то, что в этом переезде, который, кстати, поддерживали советские советники, присутствовал здравый смысл, поспешность отъезда была крайне негативно воспринята обществом. Наши военные специалисты принимали участие и в разработке плана новой операции. Это был один из важнейших эпизодов в битве за Мадрид.

В наступлении принимали участие пять бригад, в том числе две интернациональные, всего около 9000 человек при поддержке 50 танков. Однако беспокоил явный недостаток артиллерии. Согласно плану, бригада Листера наступала в направлении селения Лас-Росас, расположенного примерно в 15 километрах от Мадрида. Оборона противника была построена вокруг массивного четырехэтажного здания телеграфа, расположенного на небольшой возвышенности. Взятие этого укрепления позволяло установить контроль над соседними населенными пунктами и окрестной территорией.

Бой за телеграф, о существовании которого никто в бригаде еще вчера не подозревал, мой отец запомнил в деталях, хотя, как ему тогда казалось, после того, что ему довелось испытать у реки Мансанарес и в университетском городке, его уже трудно было чем-то удивить.

Начавшие на рассвете наступление республиканские части наткнулись на проволочные заграждения и, не сумев преодолеть их, попали под сильный обстрел и вынуждены были отступить. В результате план действий других бригад был сорван. Начало операции было скомкано, а фактор внезапности утерян. Это был плохой знак.

Однако настроение атакующих улучшилось, когда разведчикам удалось ночью привести «языка». Получив от него ценную информацию, удалось быстро захватить телеграф и соседние селения. Успех был в какой-то степени неожиданным, что не умаляло заслуг солдат и офицеров, участвовавших в штурме. Особенно был рад Листер, поскольку ключевое здание захватили батальоны его бригады. На командный пункт к нему приехали офицеры, все были в эйфории, как будто сражение на этом закончилось.

По совету отца Листер приказал подтянуть остальные силы, пока противник в растерянности, а затем они вместе отправились в захваченный телеграф. С трудом добравшись до места, они увидели, что никто, включая командиров, не подумал об обороне. Появление Листера и его четкие распоряжения заставили их действовать. Отец руководил размещением огневых точек, когда с верхнего этажа заметил невдалеке колонну вражеских грузовиков, подвозящих пехоту, и разворачивающиеся в боевой порядок танки. Превосходство противника становилось очевидным, но на помощь республиканцам также подошли несколько танков. Какова же была радость отца, когда он увидел своего друга Диму Погодина, командовавшего танкистами. Едва они успели договориться о совместных действиях, как противник открыл огонь. Листер уехал в бригаду, а отец остался на НП рядом с телеграфом.

На дальнейших событиях этого дня стоит остановиться подробнее. Это была одна из самых отчаянных и кровопролитных схваток, в которых участвовала бригада, а вместе с ней и мой отец. Он писал: «Со стороны противника появились шесть бомбардировщиков. Казалось, что почти над нашей головой самолет сбросил три стокилограммовые бомбы. Затем сбросили груз остальные самолеты. Бомбы ложились слева, сзади, справа… Но вот взрывная волна прижала к земле всех, кто находился на НП… Зазвенело в ушах, непривычно горько и сухо стало во рту. Сквозь грохот и пыль послышались стоны раненых, крики. За первой группой самолетов последовала вторая, затем третья и так далее… Видно, за телеграф мятежники взялись основательно. После авиации выступили артиллеристы. Они открыли бешеный огонь… Сидеть в каменном мешке становилось выше человеческих сил. От дыма, гари, копоти, беспрестанных разрывов гудела голова, слезились глаза».

В это время волна танков и марокканской пехоты уже накатывалась на защитников телеграфа. Обороняющиеся встретили их дружным огнем. В бой вступили и танкисты Погодина, стоявшие в засаде. Послышались близкие залпы орудий – это была поддержка артиллеристов Николая Гурьева. Наступавшие заметались, но часть из них, несмотря на огонь по ним в упор, прорвалась в здание. Теперь на верхних этажах были свои, а внизу враги. Такую картину Родимцев увидит позже в Сталинграде. Ряды республиканцев, оборонявшихся возле здания, таяли под ударами артиллерии и авиации. Связь с защитниками здания прервалась, вестей о подходе своих частей не было.

Используя численное превосходство в людях и технике, противник начал охват позиций оборонявшихся и, обнаружив НП, открыл по нему такой огонь, что пытаться вырваться означало верную смерть. Отец вспоминал, что в тот момент он впервые подумал: «Шайтан побери. Так недолго и в плен попасть. А это не входит в мои планы». Вместе с отцом оставались переводчик Марио и около двадцати бойцов с одним пулеметом. Они видели, как сошлись в схватке танкисты. А рядом с ними уже не было никого из своих.

Держались они долго, один за другим падали убитые и раненые бойцы, но и натиск противника ослаб, когда вдруг раздался чей-то крик: «Наши!» Увидев бегущие в их сторону цепи солдат-республиканцев – помощь, которую прислал Листер, лежавший за пулеметом отец, не жалея патронов, открыл огонь по обратившимся в бегство франкистам.

Когда отец вместе с бойцами направился к зданию телеграфа, они увидели ужасную картину. На большом пространстве лежали сотни трупов, многие тела были изуродованы взрывами. Большинство мятежников были уничтожены, оставшиеся в живых взяты в плен. Но и от батальона, оборонявшего телеграф, уцелели лишь несколько человек. Внутри здания повсюду были следы жестокой рукопашной схватки, погибшие лежали вперемешку с ранеными, подоспевшие санитары и бойцы выносили их из здания. С глубокой болью отец слушал рассказы солдат, которые переводил ему Марио. Впервые он так остро переживал гибель своих товарищей. Со многими из них он успел подружиться, обучал их пулеметному делу, был рядом с ними в окопах, слушал их песни, рассказывал им о своей родине. В отсутствии командира бригады Павлито считал себя одним из тех, кто был в ответе за исход боя. Он понял, что каждый сделал все, что мог.

К отцу подбежал Погодин, обнял его.

– Саша! Живой! – воскликнул Дмитрий. – Когда я увидел, что они ворвались в здание, решил, что все… Я же думал, что ты там, внутри…

Через два дня был получен приказ штаба фронта прекратить дальнейшее наступление и перейти к обороне. И хотя противник был отодвинут от Мадрида на несколько километров, по мнению многих республиканских командиров и советских военных советников и специалистов, в том числе и моего отца, контрнаступление не принесло ожидаемых результатов. Главными причинами, не позволившими добиться полноценного результата, являлись отсутствие согласованности в действиях войск – некоторые части ничего не знали о том, что происходит на передовой и в самый разгар сражения стояли на месте, а также слабая поддержка своей авиации и артиллерии. Усилий одних только советских военспецов и храбрости солдат и командиров не хватило для того, чтобы добиться поставленных целей. Штаб фронта не сумел оперативно реагировать на быстро менявшуюся обстановку – за трое суток боев оттуда не поступило никаких распоряжений.

Во второй половине января 1-я бригада Листера была переформирована в 11-ю дивизию. В ее состав влились еще три бригады – 18-я, 23-я и 66-я. Командиром лучшей из них – 1-й – был назначен майор Пандо, командовавший батальоном. Смелый и грамотный командир, он пользовался авторитетом у солдат и офицеров. Врач по профессии, аккуратный и собранный в работе, очень скромный человек, Пандо быстро освоил военное дело и благодаря своей способности аналитически мыслить отличался во всей дивизии высоким уровнем разработки операций. Ближайшим помощником Листера, душой дивизии был комиссар Сантьяго Альварес.

Отец успел к этому времени уже немало испытать на испанских фронтах, но сражение на Хараме явилось очередной проверкой на зрелость всех советских советников и специалистов, оно показало, что у республики появилась новая армия. Большинство командиров и солдат к этому времени получили серьезный боевой опыт, а мужества этим людям было не занимать. Фашисты бросили здесь в бой свои лучшие силы и большое количество техники, которая огромным потоком шла в армию Франко из Германии и Италии.

Республиканские войска готовились к большому контрнаступлению на Центральном фронте в районе местечка Арганда, в 12 километрах юго-восточнее Мадрида. Однако подготовка этой операции протекала медленно, ее начало многократно переносилось и в итоге было отнесено на 12 февраля.

Случилось так, что в это же время франкисты планировали новое наступление на столицу также с южного направления. Узнав о планах республиканцев, мятежники решили опередить их. Утром 6 февраля по республиканским войскам, которые сосредоточивались на восточном берегу Харамы, был нанесен сильный удар авиации и артиллерии врага, после чего марокканская пехота и танки двинулись в атаку. Таким образом, на сравнительно небольшом участке фронта, в районе слияния рек Харама и Мансанарес, развернулось, по сути, встречное сражение с использованием большого количества людей и техники, одно из самых кровопролитных за все время войны.

Дивизия Листера оказалась в центре развернувшегося сражения, она являлась стержнем обороны республиканской армии. Павлито находился в бригаде Пандо, занимавшей рубеж в районе господствующих высот, за которые вскоре начались ожесточенные бои. Эти ключевые позиции несколько раз переходили из рук в руки. Используя свое преимущество в живой силе и бронетехнике, мятежникам удалось прорваться на восточный берег Харамы через мосты, которые республиканцы не уничтожили, полагая использовать их для собственного наступления. Теперь за это промедление пришлось дорого заплатить. Франкисты постоянно подтягивали новые части и с ходу бросали их в бой. В разгар битвы против республиканцев на этом участке действовало до четырех пехотных дивизий, вооруженных немецкими автоматами, и около ста танков. Под натиском врага бригада Пандо и другие части вынуждены были отступить.

Отец регулярно докладывал о положении дел на фронте и в войсках лично Листеру, а также Петровичу (Мерецкову), который часто бывал на передовой. Получая их указания, они с Пандо готовили план действий и приказы младшим командирам, а большую часть времени Павлито находился в частях.

Однажды на передовой произошел курьезный эпизод с участием Петровича, Листера и Павлито, о котором К.А. Мерецков в воспоминаниях писал: «Бригада Листера наступала вдоль русла Харамы. Обстановка была нелегкой. Фашисты вели сильный заградительный огонь. Я как раз оказался в поражаемой зоне. Чувствую, два человека хватают меня и куда-то волокут. Я отбиваюсь (подумал, что фашисты тащат в плен). Отчаянно возимся и все трое падаем в окоп. Слышу ругань. Дым рассеялся. Гляжу, передо мной улыбающийся Листер, а двое, что меня схватили, – Родимцев и комиссар Листера… Говорят, что спасали меня от обстрела. Я сгоряча набросился на Родимцева: разве можно так тащить в укрытие старшего командира? Ведь мы находимся в войсках. Это и дух бойцов подрывает, и субординацию нарушает. Он извиняется, а Листер хохочет».

Перевес противника в людях и технике был временами настолько значительным, что о наступлении или штурме захваченных им позиций не могло быть и речи. В то же время стойкость республиканских частей оказалась неожиданной для врага, непрерывно атакуя, франкисты несли ощутимые потери. Как вспоминал впоследствии отец, боевые действия не прекращались даже ночью. Этот прием был выбран сознательно и приносил успех за счет неожиданности и невозможности для франкистов применять авиацию и танки. Но иногда завоеванное с таким трудом ночью приходилось вновь уступать в дневное время.

Лишь во второй половине февраля республиканцам удалось подтянуть в этот район танки, артиллерию, авиацию и остановить наступление противника. После окончания сражения Листер оценил его как одно из самых крупных за всю войну.

Значительными были и потери сторон. Так, С.Ю. Данилов в своей монографии указывает, что они составили почти по 20 000 человек убитыми и ранеными. Плачевным оказался итог этого сражения для элитных частей мятежников: марокканские войска и Иностранный легион потеряли половину своего состава. Было ясно, что эти войска уже не смогут играть в войне роль ударных частей, которую они до этого исполняли. Огромные потери понесли ирландский и португальский легионы, которые вскоре были расформированы. В этом сражении потеряли многих своих бойцов и интербригады.

Харамская операция показала возросший уровень руководства войсками республиканским командованием и выучку бойцов. Если в ноябре под Мадридом войска республики представляли собой разрозненные, склонные к партизанским методам ведения войны части, то в сражении на Хараме они предстали хорошо вооруженной, организованной и дисциплинированной армией. Стойкость и профессионализм ее бойцов и командиров оказались для врага неприятным сюрпризом. Пехота больше не бежала, увидев танки противника или попав под налет авиации. Солдаты были уверены, что танкисты-республиканцы не оставят их один на один против бронетехники врага, а своя авиация не позволит его самолетам хозяйничать в небе.

Участвуя в этом сражении, отец постоянно находился рядом с командиром бригады Пандо, а выезжая на передовую, помогал организовать оборону, проверял выполнение приказов командира. Много раз ему самому приходилось брать винтовку или ложиться за пулемет в одном окопе со своими боевыми товарищами.

Дважды Герой Советского Союза генерал армии Павел Иванович Батов, также находившийся в тот период советником в Испании под именем Фриц Пабло, в своих воспоминаниях писал: «Я видел Александра Родимцева в Испании на реке Хараме, где в тяжелых боях 12-я интернациональная бригада сдерживала натиск франкистов, итальянских и немецких интервентов: он под огнем на поле боя ремонтировал пулеметы. Военный человек поймет, какой это был подвиг – держать в боевой готовности пулеметы более чем 20 разных устаревших систем. Испанские товарищи ценили вклад советских добровольцев в борьбу за свободу, против фашизма. Родимцева они считали храбрейшим из храбрых и прозвали его «профессором пулеметного дела республиканской армии».

О том, что Родимцев приобрел в Испании и многие командирские навыки, в реальной боевой обстановке осваивая науку управления войсками, вспоминал К.А. Мерецков: «Превосходно показал себя в Испании капитан (сначала он был лейтенантом) А.И. Родимцев. Я часто видел его в бою и смог оценить его качества. Являясь военным советником у Листера, Родимцев приносил, как мне кажется, большую пользу тактичными и умелыми советами по руководству подразделениями, а если возникала необходимость, то и примером личного мужества в острых ситуациях.

Вот франкисты атакуют со стороны Толедо, нацелившись на стык республиканских соединений и вклиниваясь между ними. Чтобы задержать противника, штаб посылает вперед дивизию. Командира на месте нет. Родимцев получает от меня приказ: развернуть дивизию и ввести в бой. До этого Родимцеву не приходилось командовать у нас даже полком. Поэтому вслед посылаю другого офицера – проверить, как пойдет дело. Предупреждаю, что через два часа буду на месте сам. Родимцев слегка нервничал, но действовал четко. И когда я приехал, офицер очень высоко оценил его действия. Садимся в броневик, объезжаем поле боя. Действительно, все идет как надо».

Несмотря на то что наступление республиканцев сорвалось, противник лишился накопленных резервов. И хотя националистам удалось потеснить республиканские войска более чем на десять километров к востоку, они не смогли добиться своей главной цели – овладеть стратегически важной дорогой, соединяющей Мадрид с портами Средиземного моря, и окружить столицу.

 

На Гвадалахарском направлении

Франкисты и их иностранные союзники, не добившись поставленных целей на фронтах под Мадридом, отбросили всякие договоренности, достигнутые в рамках Комитета о невмешательстве, и сделали ставку на расширение иностранного военного присутствия на территории Испании. В феврале 1937 года завершилась переброска в страну итальянского экспедиционного корпуса. В него входили четыре итальянские дивизии и две смешанные итало-испанские бригады. Главной силой корпуса являлась дивизия «Литторио». Тремя другими дивизиями были «Божья воля», «Черное пламя» и «Черные перья». Корпус имел танки, артиллерию, около 120 самолетов и большое количество транспорта.

После сражения на Хараме, где Иностранный легион понес огромные потери, гитлеровский союзник Муссолини настоял на самостоятельной операции итальянского корпуса. Для очередного решающего удара на Мадрид было выбрано Гвадалахарское направление. Наступление планировалось вести вдоль автомобильной дороги Альгора – Ториха – Гвадалахара, которая является частью международной автострады Мадрид – Париж, так называемого Французского шоссе.

В начале марта командование республиканских сил получило данные о том, что в районе Сигуэнса – Альгора – Ариса, примерно в 100 километрах к северо-востоку от Мадрида, наблюдается скопление итальянских войск и интенсивное передвижение военных грузов. Однако, несмотря на информацию разведки и агентуры, планы противника не были проанализированы. Оборону на этом направлении, на фронте шириной около 80 километров, держала всего одна 12-я дивизия, в которой было около 10 тысяч человек и ни одного танка.

Петрович (К.А. Мерецков) вызвал к себе Родимцева. Новое задание оказалось, пожалуй, самым ответственным из всех, которые поручались отцу за время его испанской командировки, поскольку речь шла о судьбе целого фронта, а действовать ему предстояло в основном самостоятельно, опираясь лишь на нескольких офицеров. Петрович сказал: «Не исключена возможность, что итальянские интервенты готовятся наступать в направлении Гвадалахара – Мадрид. Командование фронта пока еще не придает Гвадалахарскому направлению большого значения… Нам надо быть готовым ко всяким неожиданностям, поэтому поручаю тебе вместе с небольшой оперативной группой из штабных офицеров выехать в 12-ю пехотную дивизию и выяснить обстановку на этом участке фронта».

Дождливым утром 7 марта отец с несколькими офицерами выехал в штаб 12-й дивизии. Первым неприятным сюрпризом оказалось то, что, несмотря на все усилия, в этот день им так и не удалось отыскать этот штаб. Вместо этого они оказались в расположении 50-й бригады, входившей в эту дивизию. Беседа с офицерами показала, что они не владеют необходимой информацией. Более полезным для выяснения обстановки оказалось посещение частей, стоявших в обороне.

Впечатления от этой инспекционной поездки оказались самими неутешительными. Оборона была построена примитивно, наспех, тактически безграмотно, резервы отсутствовали. Скорого наступления противника здесь не ждали, да и не были к нему готовы. Было ясно, что в случае наступления противник легко прорвет фронт. Еще хуже было положение в другой бригаде этой дивизии. Выяснилось, что в ее составе имеются лишь два батальона и нет ни одного пулемета.

Наконец, утром 8 марта группа добралась до Бриуэги, в 15 километрах от передовой, где располагался штаб 12-й дивизии. Здесь они встретили единственного офицера. Командир и комиссар дивизии в это время находились в Мадриде. Почему штаб дивизии находится так далеко от своих частей, а все командование отсутствует, так и осталось непонятным.

Когда отец еще находился в поездке, поступило сообщение, что итальянцы при поддержке танков и авиации перешли в наступление вдоль Французского шоссе. Легко преодолевая слабое сопротивление передовых частей, итальянские войска быстро продвигались вперед. Республиканцы отступали, оказывая упорное сопротивление.

Вспоминая события тех дней, отец подчеркивал, что обстановка требовала принятия экстренных мер. Он срочно вернулся в штаб фронта, где детально проинформировал свое руководство о положении в 12-й дивизии и вероятных действиях противника с учетом его значительного превосходства в технике и людях и отсутствии подготовленных рубежей обороны. К этому времени связь с дивизией была прервана. Достоверными данными о составе наступавшей группировки в штабе не располагали, и лишь через сутки стало ясно, что в наступлении принимают участие четыре вражеские дивизии, а не одна, как считали вначале. Проблема была еще и в том, что после Харамской операции, в которой республиканская армия понесла ощутимые потери, готовых резервов для переброски на Гвадалахарское направление не было. Необходимо было срочно найти боеспособные части, которые можно было бы направить для отражения удара интервентов.

Как вскоре выяснилось, результат поездки группы под руководством отца, его подробный анализ возможностей республиканских частей и реальной угрозы прорыва противника явился важнейшим источником информации для штаба фронта и группы советских советников, что способствовало своевременному принятию мер по срыву намерений врага.

В июне 2015 года, в день 70-летия Парада Победы, я встретился с сыном маршала К.А Мерецкова (Петрович) – Владимиром Кирилловичем Мерецковым, генерал-полковником, участником Великой Отечественной войны, занимавшим высокие командные должности в Советской армии. Владимир Кириллович рассказал мне о том, что рассказывал ему его отец о роли Родимцева в Гвадалахарской операции: «Мы чувствовали, что на этом направлении могут случиться серьезные неприятности, если вовремя не будут приняты меры. Я решил послать Родимцева в части, занимавшие оборону на этом участке, чтобы лично ознакомиться с положением дел и по возможности как можно больше выяснить о противнике. Несмотря на то что Родимцев по прибытии в Испанию не имел достаточного оперативного опыта, за короткое время он показал себя с лучшей стороны не только как специалист пулеметного дела и боевой подготовки, но и быстро овладел навыками оперативно-штабной работы, умело и тщательно выполняя задания, которые он получал от меня и от других руководителей. Родимцев хорошо ориентировался в обстановке и, что важно, сумел завоевать авторитет среди испанского командования. Он за короткий срок объехал все участки нашей обороны, сумел выявить ее слабые места и оценить масштаб угрозы, грозившей крупными неприятностями, а возможно, и потерей Мадрида. Он был первым, кто доставил в штаб фронта необходимые сведения о том, что действительно происходит на этом направлении, и подробно доложил их мне. Мы успели принять необходимые меры. Родимцев сыграл важную роль в организации нашей обороны и успешном завершении Гвадалахарской операции».

Лишь с помощью срочно переброшенного резерва удалось приостановить наступление итальянцев. Но главное – на подходе уже были 11-я и 12-я интернациональные бригады. Командиром 12-й интербригады был генерал Лукач – известный венгерский писатель Матэ Залка.

Много замечательных, известных людей повстречал в Испании Александр Родимцев. Генерал Лукач был одним из них. Подпоручик австро-венгерской армии Матэ Залка в 1916 году попал в русский плен. После революции он вступил в ряды Красной армии. А когда окончилась Гражданская война, пришел работать в Наркомат иностранных дел, был на партийной работе. Но все-таки главным его призванием была литература. Талантливый писатель Матэ Залка был близко знаком с Николаем Островским, Ильей Эренбургом. Он приехал в Испанию в дни обороны Мадрида.

Впервые отец встретился с Лукачем в конце 1936 года, в штабе его бригады. За время боев под Гвадалахарой он часто встречался в боевой обстановке с этим человеком незаурядной судьбы и огромного обаяния. Между ними сложились, несмотря на разницу в положении и в возрасте, очень теплые, дружеские отношения. Свои устные и письменные обращения к отцу он обычно начинал словами «Дорогой мой Павлито…» Однажды, по его просьбе, отец несколько дней провел в его бригаде, приводя в порядок неисправные пулеметы, а Матэ Залка подарил ему пистолет «вальтер», с которым отец не расставался и в Испании, и в военных походах, и в Великую Отечественную. С болью в сердце отец узнал летом 1937 года о гибели под Уэской генерала Лукача. В своих воспоминаниях отец писал: «Погиб боевой друг, талантливый командир… Те, кому довелось жить рядом с ним или бороться, надолго сохранят образ сына венгерского народа, героя Испании».

Девятого марта отец получил приказ отправиться в 11-ю бригаду, которой командовал немецкий коммунист Ганс Кале, для оказания помощи в организации взаимодействия с танкистами и артиллеристами. Вспоминая битву под Гвадалахарой, отец подчеркивал, что весной 1937 года поведение республиканской армии в бою разительно отличалось в лучшую сторону от самой себя образца трех-четырехмесячной давности. Хотя их действиям иногда по-прежнему не хватало собранности и дисциплины, бросалась в глаза разительная перемена в обороне: подразделения согласовывали свои действия с соседями, исчез страх перед танками – войска научились бороться с ними. А своя авиация уже давно покончила с господством франкистских летчиков в небе Испании. Военная выучка, помноженная на храбрость и обостренное чувство чести, – черты, присущие испанским воинам, сделали из этих людей настоящих солдат, способных сражаться с любым противником.

Под стать им воевали и бойцы интербригад. Отец восхищался этими беззаветными людьми. Они стойко держались даже в самых тяжелых ситуациях, решительно и смело атаковали врага, отважно действовали в разведке.

Забегая вперед, отметим, что одной из причин поражения фашистов под Гвадалахарой явилась недооценка командованием итальянского корпуса боевых качеств республиканской армии и возросшего уровня руководства войсками. В этом сражении они проявились еще отчетливее, чем в битве на Хараме.

К утру 10 марта бригада Кале успела занять позиции в районе 82-го километра Французского шоссе. Для усиления обороны прибыли танкисты под командованием Погодина. Друзья – Родимцев и Погодин – снова были рядом. В это дождливое утро никто еще не знал, что начавшееся сражение явится крупнейшим в этой войне и окажет большое влияние на весь ее ход.

В этот день итальянцы провели большими силами атаки на позиции республиканцев. Вместе с командованием бригады отец находился на наблюдательном пункте, который был обстрелян артиллерией. Появились убитые и раненые, была прервана связь, управлять боем пришлось через связных.

В действиях итальянцев чувствовалась самоуверенность – танки далеко оторвались от пехоты, которая наступала цепями, в полный рост, а офицеры шли впереди с обнаженными клинками, поднятыми над головой. В критический момент боя из засады появились танки Погодина и советского добровольца Баранова. Противник понес большие потери и в беспорядке отступил. Однако вскоре атака повторилась, и пехота снова, как будто не было утреннего жестокого урока, шла в атаку стройными рядами. Большинство наступавших солдат противника были уничтожены, многие взяты в плен. Умелые совместные действия всех обороняющихся привели к тому, что все участвовавшие в этот день в бою итальянские танки были сожжены или выведены из строя.

На следующий день отец узнал о геройском поступке Дмитрия Погодина. Когда на одном из участков обороны танки противника устремились на единственный мост через реку, навстречу им на него выехал республиканский танк и открыл огонь. Головная фашистская машина загорелась, движение по мосту было заблокировано. Все попытки убрать танк с пути были пресечены огнем республиканской пехоты и танков, опасность прорыва миновала. Позже за этот подвиг Погодину было присвоено звание Героя Советского Союза. Александр Родимцев больше всех радовался за своего друга.

Вечером того же дня отец по приказу Петровича вернулся в Мадрид. Беседа их на этот раз затянулась. Он подробно рассказал Петровичу о действиях итальянцев, об обстановке в республиканских частях, о том, как грамотно воюют все – испанцы, бойцы интербригад и советские добровольцы. Особый интерес вызвало его сообщение о том, что советские танки по своим боевым качествам намного превосходят всю бронетехнику интервентов.

Выслушав его доклад, Петрович приказал отцу выехать в дивизию Листера, которая выдвигалась на Гвадалахарское направление. Вместе с отцом должен был выехать и Николай Гурьев. Он пригласил отца к себе в гости, чтобы вместе провести свободный вечер, а утром отправиться в путь. В маленькой комнатке Николая отец наконец-то смог прочитать полученное в этот день письмо от жены. Они вспомнили Москву, своих близких, друзей, проговорив до поздней ночи. Но выспаться на этот раз им не пришлось.

Эту ночь отец запомнил во всех подробностях и, вспоминая, каждый раз качал в задумчивости головой, словно сам не верил в то, что тогда случилось. Его разбудил нарастающий гул самолетов, а Николай уже тряс его за плечо: «Саша, Саша! Вставай, налет!» О том, что было дальше, отец вспоминал так: «Вдруг послышался пронзительный свист, потом сильный взрыв. Все пошло ходуном. Стол и койки закачались, как на палубе океанского корабля во время шторма… Я оказался на полу. Комната наполнилась дымом. Попытался крикнуть – язык не повиновался, голова кружилась. Как только дым рассеялся, мы увидели, что у комнаты осталось три стены. Четвертую словно ветром сдуло. Крыша чудом держалась… Как потом выяснилось, в угол дома попала стокилограммовая бомба». Успев выскочить на улицу в засыпанной известкой и местами порванной одежде, они смотрели на развалины и не могли понять, каким чудом они остались живы. На их глазах из дома выносили убитых и раненых, среди которых были женщины и дети. Было невыносимо тяжело видеть людское горе. Не хотелось даже думать о том, чем едва не закончилась для них эта ночь, – здесь, далеко от передовой, где, как казалось, им ничего не грозит.

Заехав по дороге в часть, чтобы переодеться, Родимцев и Гурьев прибыли в штаб 11-й дивизии к Листеру. От него отец получил приказ отправиться в хорошо ему известную бригаду Пандо, которая уже находилась на передовой, и помочь в подготовке наступления на позиции противника в местечках Трихуэке и Касса-дель-Кабо. Эти населенные пункты, расположенные вдоль Французского шоссе, противник превратил в сильные опорные пункты. Выбить его оттуда означало отбросить фашистов сразу на 30 километров от Гвадалахары, надежно перекрыть шоссе и надолго лишить их возможности организовать новое наступление на Мадрид с северо-востока.

Начиналась вторая, наступательная фаза Гвадалахарской операции – республиканская армия должна была не просто остановить врага, но и сокрушить его. Дивизия Листера оказалась вновь на направлении главного удара, став частью той группировки, которая в итоге наголову разбила интервентов и отбросила их от Мадрида.

Дальнейшие события, по воспоминаниям отца, представляли собой непрерывную череду боев, длившихся несколько дней подряд. Несмотря на тяжелейшие погодные условия – дождь, мокрый снег, раскисшие дороги, утром 12 марта бригада Пандо двинулась вперед при поддержке танков и авиации, которая бомбила передний край и дальние резервы врага, в отличие от бездействовавшей авиации противника. В это самое время по шоссе двигалась к передовой итальянская автоколонна с солдатами. Атака республиканцев застала их врасплох. Колонна была разгромлена, а передовые части добровольцев прорвались к окраинам Трихуэки.

Однако вскоре в бой вступила свежая дивизия «Литторио», самая боеспособная из всех вражеских формирований, участвовавших в сражении. Атака интербригадовцев захлебнулась, они стали отходить, но подоспевшие танкисты на советских машинах остановили врага.

В этот критический момент около тридцати республиканских истребителей и бомбардировщиков атаковали двигавшийся на машинах полк дивизии «Литторио» и полностью разгромили его. Отец вспоминал, что таких эффективных действий своей авиации республиканцы еще не видели. Успехи летчиков и танкистов вызвали восторг в рядах интербригад, подняли их боевой дух.

Командующий итальянским экспедиционным корпусом генерал Манчини бросил в бой против 11-й дивизии Листера четыре итальянских и одну испанскую дивизию. Однако все попытки прорваться в направлении Мадрида провалились. Но и республиканцам не удалось с ходу захватить намеченные пункты. Завязались жестокие бои, переходившие врукопашную. Овладеть местечком Трихуэке удалось лишь с помощью обходного маневра, подготовленного отцом совместно с молодым командиром батальона, на помощь которому он был направлен Листером.

Лишь на третьи сутки непрерывных боев республиканцы подошли к окраине Каса-дель-Кобо. Солдаты лежали в воде и грязи, казалось, никто и ничто не в состоянии поднять этих людей в бой. Но с рассветом они снова пошли на штурм и выполнили приказ. Сопротивление интервентов было сломлено.

На протяжении всего сражения капитан Павлито находился рядом с командиром 2-й бригады Пандо или в окопах с бойцами. Он выполнял поручения Листера и Пандо, оказывая помощь командирам частей, обеспечивал связь и совместные действия с соседями – интербригадами Ганса Кале и генерала Лукача, а также с советскими командирами-добровольцами – танкистами и артиллеристами.

В связи с крайне неблагоприятной погодой и огромной усталостью войск к вечеру 14 марта активные действия на время прекратились. Стало очевидно, что наступление интервентов окончательно выдохлось.

По воспоминаниям отца, в дни затишья на фронт приезжали сотни простых испанцев, молодых и стариков, они привозили солдатам подарки, продукты, одежду. Частыми гостями были и руководители коммунистической партии и другие политики. Отцу особенно запомнился приезд Долорес Ибаррури. О встрече и общении с этой удивительной женщиной отец писал: «Она изъявила желание пойти на передовую к бойцам.

– Как, Павлито, можно посетить бойцов в окопах?

Зная, что пройти на передовую можно лишь с большим риском, я ответил:

– Конечно, можно, но только необязательно. Вы же не агитатор бригады и не комиссар дивизии, который шел бы в подразделения на передовую, чтобы провести беседу. Вы руководитель партии, и вам нельзя рисковать своей жизнью.

Чувствую, что мой ответ ее не удовлетворил. И Листер соглашается идти вместе с ней. Ну а раз пойдет Листер, пойдут и все остальные, а это значит, что наберется большая группа людей… Долго шел спор. В конце концов решили идти только вчетвером: Долорес, Листер, Пандо и я. Долорес переоделась в мужское платье, на голове у нее красовалась испанская пилотка».

Отец вспоминал о том, в какой дружеской, почти семейной атмосфере прошло общение Долорес Ибаррури с бойцами и командирами. Они наперебой рассказывали ей о своих успехах, угощали едой, спрашивали о делах на фронтах и о ее здоровье. Итальянцы, видимо, заметили, что на стороне республиканцев происходит какая-то необычная суета, и выпустили в их сторону несколько мин. Но встреча продолжалась своим чередом.

Начиналась последняя часть Гвадалахарской операции – разгром итальянского корпуса. 18 марта республиканцы прорвали оборону противника и подошли к городу Бриуэга, где находилось большое количество войск и техники интервентов. Однако, воспользовавшись пассивностью некоторых республиканских частей, итальянцы начали отвод своих войск.

Петрович, находившийся в дивизии Листера, приказал Родимцеву срочно отправиться в одну из бригад и помочь организовать обходной маневр, чтобы отрезать путь отхода итальянцам на север. Отцу вместе со своим верным товарищем Марио опять «повезло» – добираться пришлось под непрерывным обстрелом. Останавливаться и пережидать было некогда. Выполняя приказ, бригада стремительным рывком перекрыла фашистам путь к отступлению. Но главные события дня еще были впереди.

Как вспоминал отец, неожиданно они увидели большую итальянскую автоколонну, которая двигалась в город. Видимо, их командование еще не знало, что путь отхода перекрыт. Обсудив ситуацию с Павлито, командир бригады принял решение блокировать колонну и попытаться ее захватить. План удался: в нужный момент танки выехали на шоссе и открыли огонь, солдаты и офицеры противника, поняв, что им грозит окружение, бросились бежать, бросая все. Республиканцами было взято много пленных, захвачены большие трофеи, включая танки и автомобили, а также штабные документы. Со взятием Бриуэги фронт итальянского экспедиционного корпуса был прорван.

Пытаясь спасти хотя бы часть своих войск, итальянский генерал Манчини начал их отвод на север. Но оторваться от преследования не удалось. Отступление сопровождалось непрерывными ударами республиканцев. Большие массы итальянских войск мешали друг другу, создавая огромные заторы. Авиация республиканцев в течение нескольких дней беспрерывно бомбила и расстреливала отходившие части противника. Это был разгром.

Потери интервентов составили около десяти тысяч человек, свыше тысячи солдат и офицеров попали в плен. Потери республиканцев были почти в два раза меньше. В их руках оказалась треть всей вражеской артиллерии, сотни автомашин, много танков и другого оружия. Дивизии итальянского экспедиционного корпуса больше не существовали как боевые единицы, две из них были вскоре расформированы.

Преследуя противника, армия республики вышла к 96-му километру Французского шоссе, лишь немного не дойдя до города Сигуэнса. Однако прорваться дальше и с ходу овладеть этим крупным узлом не удалось – войскам требовался отдых, нужны были дополнительные силы.

22 марта боевые действия на Гвадалахарском направлении закончились. Это крупнейшее сражение, за исходом которого следила вся Испания по обе линии фронта, а также друзья и недруги республики во многих странах мира, завершилось грандиозной победой республиканской армии.

Впервые в ходе гражданской войны столь значительным оказался вклад в общую победу авиации и бронетанковых сил. В результате их эффективных действий враг был не просто отброшен, но и разгромлен.

В течение нескольких дней на всей территории республики продолжалось ликование по случаю гвадалахарской победы. Даже на территориях, контролируемых франкистами, люди отмечали это событие.

Ни попытки итальянских генералов оправдать свое позорное поражение, ни упущенная республиканским командованием возможность развить успех не могут, по мнению военных специалистов и историков, умалить главного – масштаб военного успеха республики в Гвадалахарской битве, а также огромный международный резонанс поставили ее в ряд крупнейших побед в истории над силами фашизма.

Отец писал в своих воспоминаниях, что основная тяжесть боев в этой кампании легла на четыре бригады Листера. Именно они были поставлены штабом фронта на главное направление. Вместе с испанскими солдатами и добровольцами мой отец прошел весь этот путь – по разбитым и грязным от непогоды дорогам, по бездорожью, по горам и ущельям, по залитым водой траншеям, по улицам поселков и городов, на которых не оставалось ни одного целого дома.

Воспоминания о Листере, с которым моему отцу довелось испытать и радость побед, и разочарования от неудач, и потери близких товарищей, наполнены искренним уважением и даже восхищением этим человеком, ставшим для Александра Родимцева примером военачальника, антифашиста и патриота. Однажды в разговоре с писателем Борисом Полевым отец назвал Листера «испанским Чапаевым».

А как оценивал вклад капитана Павлито в общее дело сам Энрике Листер? В своей книге «Наша война», опубликованной спустя много лет после окончания гражданской войны в Испании, Листер так написал о своем советском друге, вспоминая сражения во время Гвадалахарской операции:

«Большую роль в этом бою и в дальнейшем, на протяжении всей операции, сыграл капитан Павлито, советский офицер, который с первых дней обороны Мадрида находился в дивизии и помогал нам во всем. Его любили за сердечность, исключительную выдержку и военные знания, которые он блестяще использовал в боях под Мадридом, на Хараме и особенно в Гвадалахаре. Потом он участвовал в боях в Гарабитас, на юге Тахо, в Брунете. Он всегда находился на наиболее трудных участках фронта, помогая советами и личным примером выходить из многих, казалось бы, безвыходных ситуаций. Когда мы встретились вновь (через два года), капитан Павлито был уже полковником Родимцевым, а спустя еще три года – генералом, одним из героев Сталинграда, командиром 13-й гвардейской дивизии. Через много лет, в мае 1965 года, мы вновь увиделись на встрече ветеранов в Москве. Он остался таким же испанцем, как и в дни обороны Мадрида».

Вместе с Александром Родимцевым в Гвадалахарском сражении участвовали его боевые товарищи – танкисты Арман, Погодин и Баранов, артиллеристы Гурьев и Татаринов, рядом находились их руководители – Р.Я. Малиновский, К.А. Мерецков, Н.Н. Воронов, М.С. Шумилов, П.И. Батов и многие другие советские добровольцы – на земле и в небе.

 

Последний бой

Весной и в начале лета 1937 года фракисты активизировали военные действия на севере страны, пытаясь перехватить инициативу на фронтах после поражения под Гвадалахарой. Несмотря на отчаянное, но плохо организованное сопротивление республиканцев, мятежникам удалось захватить крупнейший город на севере страны Бильбао, а также важный промышленный район и овладеть большой территорией.

С целью отвлечения сил националистов от Северного фронта республиканское руководство подготовило несколько отвлекающих ударов в разных местах. Однако вследствие неуверенных действий командования и плохо организованного снабжения войск контрудары в районе Уэски (именно в этот период здесь погиб генерал Лукач), Теруэля и в университетском городке Мадрида окончились неудачей. При этом республиканская армия понесла большие и совершенно неоправданные потери. Самым неприятным следствием неудачных сражений явились значительное ослабление наиболее боеспособных частей – интербригад, а также утрата большого количества техники.

Неудачи на фронте сопровождались обострением политических разногласий в стане республиканцев. Дело дошло до вооруженного противостояния между коммунистами, социалистами и анархистами в Барселоне, которое, однако, было недолгим.

Пытаясь переломить неудачи последних месяцев, республиканское командование тщательно и в условиях повышенной секретности готовило еще одно наступление, на этот раз на Центральном фронте – западнее и южнее Мадрида. Для участия в операции удалось привлечь значительные силы – до 100 тысяч человек, а также большое количество артиллерии, танков и около 140 самолетов. Главная задача – разгромить сильную группировку мятежников и отбросить их от столицы.

Это было самое крупное наступление республиканцев в ходе гражданской войны, на которое была сделана большая ставка. Войска напутствовали министр обороны Приете, начальник генерального штаба Рохо и секретарь компартии Испании Долорес Ибаррури. Неудача означала потерю на долгое время военной инициативы и отдаляла на неопределенный срок перспективу коренного перелома в пользу республики.

Об этом сражении, лишенном в силу разных причин глубокого расчета и единомыслия, написано много, но оценки участников тех событий и исследователей в отношении того, что происходило на фронте, неоднозначны, настолько оно оказалось драматичным. Во-первых, оно явилось одним из самых продолжительных (с 5 по 28 июля) и кровопролитных. Во-вторых, в нем, как, пожалуй, ни в одном другом в ходе гражданской войны в Испании, переплелось очень многое – смелые решения командиров и преступная бездеятельность, героизм и предательство, удачные действия и огромные потери, воздушные схватки советских летчиков с немецкими пилотами, воевавшими на новейших «мессершмиттах», и неожиданно большие потери республиканцами своих танков. В-третьих, и это самое главное, его результаты оказались неадекватны затраченным усилиям и принесенным жертвам.

Для моего отца это сражение явилось последним на земле Испании, но при этом одним из тяжелейших, полным огромного нервного напряжения и горечи потерь боевых друзей. Александр Родимцев – капитан Павлито – не только принял в нем активное участие, но и пережил, возможно, один из самых критических и смертельно опасных эпизодов в своей жизни.

В конце июня отца вызвал Малино. Он сообщил о подготовке крупной операции, во время которой Павлито должен находиться у Листера, чья дивизия войдет в состав вновь созданного 5-го корпуса.

Листер рассказал Павлито о том, что главной целью являлся захват города Брунете – важного стратегического пункта на этом направлении, планы по взятию которого готовились уже давно. Наносить удар должны 5-й и 18-й корпуса, во главе которых стояли Модесто и полковник Хурадо – одни из лучших республиканских командиров.

Основная сложность предстоящей операции состояла в том, что из-за особенности местности наступать предстояло по узкому коридору шириной менее пяти километров между двумя сильно укрепленными населенными пунктами. Требовалось совершить ночной марш и пройти незамеченным под носом у врага. Другого пути просто не было. Видно было, что Листер крайне озабочен исходом предстоящего сражения, тем более что, по его информации, анархисты из 100-й бригады считают, что идти через узкую горловину под огнем врага – это верная смерть и они не желают выполнять бессмысленные приказы.

Наступило утро 6 июля. И с самого утра стали происходить события, которые фактически сорвали начало операции, смазали весь эффект от тщательно подготовленного наступления. Но, что самое трагичное, они станут причиной непредвиденных и очень чувствительных потерь в рядах республиканских войск.

Когда на войне случаются поражения или неудачи, то обязательно найдется кто-то, кого можно обвинить в халатности, в неверном исполнении приказа, разгильдяйстве, трусости и во всех других, известных высокому начальству грехах. Но, когда расписанная по минутам, огромная по количеству участвующих в ней людей и техники стратегическая операция целого фронта срывается из-за банальной нерасторопности или бездействия этого самого начальства, конкретных виновных порой стараются не называть. Просто всем нижестоящим командирам приходится напрягать все свои силы и волю, чтобы спасти положение, потому что они лично отвечают за жизнь каждого своего солдата и за выполнение приказа, несмотря ни на что, ибо остановить спущенный курок уже нельзя.

Однако в этом случае, что бывает редко, высокопоставленные виновные хорошо известны – это все анархистское командование 100-й бригады и командир 21-го корпуса Касадо, которому кроме преступного самоуправства в этом сражении суждено сыграть роковую роль во всей гражданской войне.

Павлито вместе с Листером весь день провели в частях. Подготовка к операции прошла незамеченной противником, и это вроде бы обещало успешное начало. Однако в 100-й бригаде, как они и предполагали, их ждал неприятный сюрприз. Командира и комиссара удалось разыскать не сразу, а когда они явились, оказалось, что оба пьяны. На требование Листера выполнить приказ командования и вывести бойцов на исходные позиции комиссар корпуса заявил, что не желает его выполнять. Листер приказал арестовать его, и после некоторого колебания солдаты взяли его под стражу. Такой решительный шаг командира дивизии произвел большое впечатление на бойцов и командиров, и после разговора с ними, убедившись, что порядок в бригаде восстановлен, Листер вместе с Родимцевым выехали на командный пункт дивизии.

Ночной скрытный марш на Брунете полностью удался. Однако, когда Листер приказал начать штурм, командир 100-й бригады, который занял свое место, вновь начал возражать. Для наведения порядка Листер снова отправился к анархистам, а отец выехал в 1-ю бригаду, наступавшую на главном направлении, которую лишь недавно возглавил молодой майор Родригес.

Отец вспоминал, что перед расставанием Листер подошел к нему и сказал: «Давай обнимемся. В нашем деле всякое бывает». Отец понял, как тревожно на душе у комдива за исход боя, когда ненадежны ни подчиненные, ни соседи.

В пять часов утра передовые отряды бригады вышли на окраины Брунете и захватили первые траншеи. Вскоре весь город кроме центра был уже в руках республиканцев. Чтобы разобраться в том, что происходит в городе, Родригес вместе с отцом и двумя бойцами направились туда, где слышалась стрельба.

Пробираясь по узкой улочке, они увидели, как навстречу им бегут какие-то люди. Понять кто они – свои или чужие, – было невозможно. Лишь в последний момент Родригес, опознав солдат противника, крикнул: «Павлито, назад!» Отец бросил в толпу франкистов гранату, едва успев спрятаться за угол дома. Четверо фашистов упали, оставшиеся подняли руки. Воспользовавшись их растерянностью, удалось обезоружить и взять в плен одиннадцать человек. Если бы они знали, что на их пути оказались всего четверо плохо вооруженных людей…

Связавшись с Листером, отец узнал, что, несмотря на удачные действия его дивизии, план наступления срывается: некоторые части не выполнили свои задачи, а 34-я дивизия, которая и ранее беспокоила командование, вообще не вела боевых действий!

Положение становилось угрожающим. Две бригады продвинулись вперед на 15 километров, но артиллерия и танкисты отстали. Развивать наступление без их поддержки и при отсутствии успеха у соседей было рискованно – обе бригады могли попасть в окружение.

Наступил критический момент сражения. Листер принял решение: не теряя инициативы, захватить переправы через реку Гвадарраму. Но противник занимал ключевые высоты и отходить не собирался. Два дня бригады безуспешно штурмовали высоты и переправы, но взять их так и не смогли. Республиканские части понесли большие потери, все сильнее давали о себе знать трудности со снабжением. Положение усугублялось страшной жарой и нехваткой воды.

Лишь спустя несколько дней, с прибытием танков и артиллерии республиканцам удалось прорваться к переправам и захватить их. Однако на эти бои было потрачено драгоценное время. Шли дни, но некоторые республиканские части так и не выполнили свои задачи. Этому способствовали разные причины: неуверенное руководство войсками со стороны отдельных командиров, плохо организованное снабжение продовольствием и боеприпасами. Кроме того, в рядах республиканцев появилось много неопытных солдат, которые нередко не выдерживали ударов авиации и огня противника и самовольно оставляли свои позиции. В интербригадах, которые были наиболее боеспособными частями, восполнить потери было некем.

Был и еще один «отличившийся» в этом не достигшем цели сражении. У многих республиканских командиров вызывало недоумение то, что 21-й корпус так и не начал запланированное наступление, оставшись стоять у Харамы. Командир этого корпуса Касадо своими действиями фактически не только сорвал операцию по окружению и разгрому врага, чем свел на нет героические усилия других частей, но и поставил их перед угрозой окружения.

В свою очередь, националисты и лично Франко придавали Брунетскому направлению огромное значение. Сюда спешно перебрасывались свежие части. Удары с воздуха становились сильнее день ото дня.

11 июля наступление республиканцев прекратилось, и они начали готовиться к обороне. Но ежедневно до 150 самолетов противника продолжали бомбить боевые порядки дивизии Листера вплоть до 18 июля, широко применяя зажигательные бомбы. Горели дома, оливковые рощи, посевы.

Листера вызвали в Мадрид, и отец поехал вместе с ним. На улицах столицы было многолюдно и шумно, работали магазины, театры, кафе. Трудно было представить, что рядом идет война, люди гибнут, страдают от жажды.

Отец зашел в гостиницу, где получил два письма и посылку из Москвы. Затем он отправился на встречу с Малино, которому было важно услышать подробности от непосредственного участника событий.

Прощаясь с ним, Малино сказал:

– Я хотел отправить тебя домой, но Листер просил пока оставить. Сейчас происходит замена наших товарищей. Скоро приедет и твоя замена, поедешь в Москву. А сегодня поезжай в Алкалу, там соберутся наши добровольцы.

В Алкалу – небольшой городок к востоку от Мадрида – отец добрался только вечером. В общежитии за большим столом собрались многие его друзья – Цюрупа, Поль Арман, Хулия, артиллеристы, танкисты, летчики. Присутствовало много вновь прибывших товарищей. Было шумно и весело, все спешили поделиться новостями – с фронта, из Москвы. Отец навсегда запомнил этот вечер и последнюю общую встречу с друзьями на испанской земле. Уже была поздняя ночь, когда он вновь выехал в Брунете.

Доброволец Александр Родимцев отправлялся в свой последний бой на испанской войне. Он уже многое повидал, узнал людей, которые могут то, что по силам не каждому, – стоять насмерть за свой дом, за родину. Он сам стал частью этого боевого братства и уже не мыслил себя в стороне от фронтовых будней, где все подчинено одной цели – выполнить приказ и победить. Но он не мог знать, что судьба уготовила ему последнее испытание, и его дорога домой еще скрыта в дыму разрывов¸ на последнем рубеже, где он вступит в смертельную схватку, из которой обязательно нужно выйти живым.

Прибыв на место, отец получил от Листера задание отправиться в 9-ю бригаду, которой командовал его хороший знакомый по гвадалахарскому сражению Пандо.

В три часа ночи 18 июля франкисты атаковали позиции этой бригады и все другие республиканские части. Атака была мощной, к тому же ее не ждали, поскольку противник не имел обыкновения начинать крупное наступление ночью. Таким образом мятежники решили отметить годовщину начала своего путча. Не выдержав сильного удара, все республиканские соединения начали отходить, неся потери.

За сутки мятежники вернули себе ключевые высоты, которые с таким трудом были взяты несколько дней назад. Вслед за этим франкисты бросили в бой свежие силы – наваррские бригады, появление которых оказалось для оборонявшихся полной неожиданностью, и 25 июля овладели Брунете.

В сложившейся ситуации части, состоявшие из анархистов, стали беспорядочно отступать. Воспользовавшись этим, противник попытался окружить часть республиканских войск, в том числе дивизию Листера. Они начали отход, который прикрывали надежные интербригады генералов Вальтера и Клебера.

Далее события разворачивались стремительно. Несмотря на отчаянное сопротивление, враг вплотную приблизился к НП дивизии, где вместе с командованием находился и Родимцев. Листер предпринял попытку остановить отступавших бойцов и бросился к ним. Отец рванулся за ним, но шквальный огонь противника заставил его лечь на землю, и он не смог продвинуться дальше ни на метр.

Отец вернулся на НП. Рядом с ним остался лишь его неотлучный адъютант-переводчик Альберто, сменивший в этой должности Марио. Они видели, как отходят последние солдаты и офицеры 9-й бригады, прикрывая отвод раненых и штаба. Пожалуй, еще можно было подать им сигнал, и если бы они приостановились, то попытаться, если повезет, добежать до них – по открытому пространству под огнем врага. Отец понимал, что слишком много «если», да и людей из прикрытия можно подставить под обстрел.

Я не знаю, как поступили бы на его месте другие, но он приготовил к бою два оставшихся «максима», а про себя решил: «Будь что будет. Приму последний бой здесь». Он посмотрел на Альберто, тот молча кивнул, достал гранаты и положил их рядом с пулеметами.

В их сторону уже бежали с разных сторон фашисты. Это был передовой отряд, вырвавшийся вперед. Перед тем как открыть огонь, отец осмотрелся: больше никого из своих уже не было видно нигде. Поймав в прорезь прицела набегающих солдат противника, он нажал на гашетку. Родимцев стрелял короткими очередями, и так же скупо и метко бил по врагу Альберто. Отец успел про себя подумать: «Молодец, шайтан побери. Не зря я с ним возился».

Потеряв немало своих людей, франкисты приостановились, залегли. Надежды на помощь у отца с Альберто не было, ведь никто не знал, что на НП кто-то остался. Рядом с их окопом стали рваться снаряды. В эти минуты отец думал об одном: «Не подпускать их близко, прижать к земле. Если продержаться до темноты, то можно будет попытаться уйти к своим». Но до этого еще надо было дожить… Нещадно палило солнце. Выручить их мог только кто-нибудь из своих, если они заметят, что здесь идет бой.

Вот что рассказывал про этот бой отец: «Положение наше было исключительно тяжелым. Позже, когда все закончилось, я не мог понять, почему они не попытались покончить с нами. Вероятно, их занимало что-то более важное, чем подавление двух пулеметов посреди выжженного голого склона при сорокаградусной жаре. Мой “вальтер” был со мной. Я давно для себя решил, что живым не дамся».

Они не знали, сколько прошло времени до того момента, когда вражеские солдаты вдруг побежали прочь. Отец услышал выстрелы танковых пушек – справа от них неожиданно пошли вперед интербригадовцы при поддержке нескольких танков. Павлито и Альберто выпустили по длинной очереди вслед убегающим врагам. От раскаленных стволов пулеметов волной поднимался горячий воздух. Страшно хотелось пить. Но воды не было. Лишь несколько глотков пива на двоих из раздобытого где-то Альберто бочонка.

Отец разыскал Листера, и тот сурово выговорил ему за то, что он не отошел вместе со всем штабом и лишь чудом вышел живым из этой переделки. Родимцев хотел было объяснить, как все вышло, но решил, что это лишнее, поскольку все тревоги остались для них с Альберто позади. Но оказалось, что не всем повезло в этот день так, как им, – Листер сообщил печальную новость: погиб командир 9-й бригады Пандо.

Тяжелой болью отозвалась эта весть в душе Александра Родимцева. В скольких сражениях они были рядом, сколько прошли фронтовых дорог – на Хараме, под Гвадалахарой и здесь, у Брунете! Всего пару дней назад они были вместе на одном рубеже под огнем врага. Они договорились, что постараются встретиться в Мадриде до Сашиного отъезда домой. Замечательный человек, храбрый командир, верный товарищ – таким запомнил мой отец своего боевого соратника Пандо на всю жизнь.

На следующий день франкисты попытались продолжить наступление, но повсюду были остановлены. Брунетское сражение завершилось.

В ходе его республиканцам не удалось добиться поставленных целей: снять осаду Мадрида и разгромить войска мятежников на этом участке фронта. Несогласованность в действиях республиканского командования, слабо подготовленное пополнение, самоуправство анархистов и бездействие некоторых командиров, которое с полным основанием можно назвать предательством, стало причиной тяжелых потерь. Под Брунете республика потеряла почти 25 000 человек убитыми и ранеными и большое количество техники. 11-я дивизия Листера, в которой был и мой отец, потеряла более половины личного состава. Потери франкистов составили около 10 000 человек.

Однако благодаря Брунетской операции удалось на некоторое время предотвратить попытки мятежников организовать новый штурм Мадрида и отсрочить их наступление на севере страны.

 

С Испанией в сердце

В начале августа 1937 года Родимцева вызвал Малино. Об этом разговоре, волнующем и памятным для отца, он вспоминал: «Малино расспрашивал о подготовке дивизии, справился о здоровье Листера и о моем здоровье. А потом, улыбнувшись, спросил:

– Ну как, товарищ Павлито, не надоело тебе воевать?

– Если дело требует… – начал я.

– Ты хорошо поработал в Испании, – прервал меня Малино. – Советское правительство, учитывая заслуги перед Родиной, наградило тебя за боевые действия против сил фашизма двумя орденами Красного Знамени. Принято решение направить тебя домой. Готовься, Павлито, к отъезду… Ты свой долг перед Родиной выполнил честно и добросовестно».

Отец помнил то радостное волнение от скорой встречи с семьей, друзьями, от высокой оценки его труда, охватившее его. Но к этой огромной радости примешивалось щемящее чувство предстоящего расставания с людьми, которые стали ему близки, с которыми он делил радость побед и горечь потерь. Да и борьба была ведь еще далеко не окончена. Тяжело оставлять друзей, зная, что им предстоит пройти трудный путь, а он уже не сможет встать с ними рядом, чтобы вместе принять на себя огонь врага.

Отец ехал по разрушенным предместьям Мадрида в гостиницу, а мысли его были далеко… Память возвращала его в яростные атаки врага на берегу Мансанареса, в бой за прострелянное насквозь здание телеграфа, на реку Хараму, где он впервые сражался вместе с Пандо, в напряженные и победные дни под Гвадалахарой, в жестокие бои у Брунете, окончившиеся всего несколько дней тому назад.

Многое выпало на долю добровольца Александра Родимцева на испанской земле. Не счесть, сколько раз он рисковал жизнью и был на волосок от гибели. Но он многому научился – принимать решения, выполнять боевые приказы, какими бы трудными и смертельно опасными они ни были, преодолевать себя.

В жестоких боях в Испании впервые проявились черты его воинского характера, которые впоследствии помогли ему стать командиром, за которым в огонь и в воду готовы были идти тысячи его солдат: доскональное знание военного дела, точный расчет, забота о подчиненных, оправданный риск и смекалка, железная дисциплина и личное мужество.

Удивительно, но факт: десятки раз пройдя сквозь бомбежки и обстрелы, сражаясь на передовой под огнем врага, он ни разу не был ранен, словно был заговоренным. Испанские товарищи считали его «счастливчиком».

О многих боевых эпизодах и переделках, в которых побывал капитан Павлито – Родимцев, уже написано, но есть еще одно очень дорогое свидетельство его мужества, о котором вспоминала женщина, сама являвшаяся образцом смелости. Видевшая много раз Родимцева в боевой обстановке, Мария Фортус рассказывала: «Во время одного из боев мы с капитаном Павлито находились на командном пункте бригады. Вдруг командир бригады Энрике Листер увидел: танки, поддерживающие наступление его бойцов, внезапно изменили направление движения и пошли прямиком туда, где, как нам было известно, расположилась сильная артиллерийская засада противника.

Что делать? Как предупредить танкистов? Радиосвязи с ними нет…

И тут капитан Павлито, не раздумывая, под плотным огнем фашистов бросился наперерез танковой колонне, нагнал переднюю машину, вскочил на броню и начал барабанить в люк…Танкисты были предупреждены и приняли меры, боевую задачу успешно выполнили. А когда Павлито возвратился на командный пункт, на его шинели оказалось множество пулевых и осколочных отметин».

О том, что судьба благоволит смелым и решительным воинам, рассказывал спустя много лет и сам отец: «Среди тех, кто прошел войну с первого до последнего дня, было много отчаянно смелых людей, не раз рисковавших собой. Остаться в живых им помогло не просто везение, их выручало отличное знание своей военной профессии, умение ориентироваться в сложной обстановке, уверенность в своих силах, трезвый расчет. Именно сочетание личного мужества, выдержки и профессионализма выделяло их среди других и помогало выжить в самых невероятных обстоятельствах».

Первым, к кому Родимцев приехал с новостью о скором отъезде, был Листер. Он уже знал об этом и сказал, что уговаривал Малино оставить его, но тот ответил, что Родимцев должен ехать в Москву.

Вместе с Листером он приехал в дивизию. Вокруг было столько знакомых лиц. Офицеры и бойцы жали ему руку, обнимали, говорили простые, искренние, понятные каждому слова. Вспомнили они и о тех знакомых и друзьях, что не пришли проводить его домой. Они остались в могилах, которые разбросала по всей Испании война.

Завершив все дела и попрощавшись со всеми советскими и испанскими друзьями, кого он смог разыскать в Мадриде, в день отъезда отец заехал еще раз к Листеру в Дом партии. Во время их разговора в комнату вошел молодой человек в форме капрала. Лицо юноши показалось моему отцу знакомым, хотя он точно знал, что не встречался с ним раньше. Листер обнял вошедшего и сказал:

– Познакомься, Павлито. Это Рубен Руис Ибаррури, сын Долорес, нашей Пассионарии.

Теперь отец понял, почему лицо юноши показалось ему знакомым, – он был очень похож на мать. Каково же было его удивление, когда он узнал, что юному капралу всего семнадцать лет! Листер рассказал, что Рубен с тринадцати лет вел подпольную работу, а когда начался мятеж, одним из первых отправился на фронт добровольцем.

На прощание Павлито сказал Рубену:

– Вам надо обязательно учиться военному делу. Надеюсь встретить вас когда-нибудь прославленным командиром.

Судьба распорядилась так, что им довелось встретиться еще несколько раз. И каждый раз эти встречи были сколь неожиданными, столь и радостными для них. Но об этих встречах пойдет речь в других главах книги.

На перроне Мадридского вокзала стояли боевые товарищи, которые пришли проводить домой русских друзей. Долго смотрел Александр в окно уходящего поезда, стараясь лучше запомнить дорогие ему лица, всем сердцем желая им остаться живыми и победить. Он знал, что некоторые из них прямо с вокзала уезжали на фронт.

Путь домой лежал через Валенсию и Барселону. В Валенсии отец пробыл два дня. Он купил подарки жене и дочке, гражданскую одежду для себя. В Барселоне он прошелся по улицам. Это был уже не тот веселый и беззаботный город, который отец впервые увидел одиннадцать месяцев назад. Везде было полно людей в военной форме, проходили колонны солдат, повсюду виднелись следы бомбежек.

Александр Родимцев не мог в тот день представить, что немногим более чем через год, 28 октября 1938 года, по улицам Барселоны, по которым он идет сейчас, парадным маршем пройдут бойцы интернациональных бригад, отдавая прощальный салют своим испанским братьям. Весь город выйдет их провожать, и в благодарность за их мужество и солидарность с народом Испании в борьбе с фашизмом женщины будут дарить им цветы, а мужчины снимут головные уборы и сожмут кулаки в приветственном жесте: «Но пасаран!»

Об этих людях Долорес Ибаррури скажет идущие от сердца, простые и оттого понятные всем слова:

«Матери! Женщины!.. Когда пройдут годы и залечатся раны войны, когда настоящее свободы, мира и благополучия развеет воспоминание о скорбных и кровавых днях прошлого, когда чувство вражды начнет смягчаться и все испанцы в равной степени почувствуют гордость за свою свободную родину, поведайте, расскажите вашим детям о людях из интернациональных бригад!

Расскажите им, как, преодолевая моря и горы, границы, ощетинившиеся штыками…эти люди пришли на нашу родину, подобно рыцарям свободы, бороться и умирать за свободу и независимость Испании, над которой нависла угроза германского и итальянского фашизма.

Они оставили все: любовь, родину, домашний очаг, свое достояние, матерей, жен, братьев и детей – и пришли, чтобы сказать нам: «Мы тут! Ваше дело, дело Испании, – это общее дело всего передового и прогрессивного человечества».

На следующий день капитана Павлито – Родимцева доставили на машине в пограничный городок. Здесь он сел во французский поезд и вскоре пересек границу Испании.

Чем же явилась для добровольца Александра Родимцева испанская эпопея? Какой след оставила в его жизни и судьбе эта война, которая стала одним из самых драматичных событий той эпохи, вместившей в себя первую половину ХХ века и всколыхнувшей не только страны Европы, но и всего мира?

В Испании отец познакомился со многими выдающимися людьми того времени. Среди них прежде всего следует вспомнить советских добровольцев, воевавших вместе с ним на поле боя, и советников, под руководством которых он работал. На стороне республики сражались и оказывали всестороннюю военную помощь свыше двух тысяч советских военных специалистов. Многие из этой плеяды талантливых командиров стали известными военачальниками и внесли огромный вклад в нашу победу в Великой Отечественной войне, а будущие советские маршалы Р.Я. Малиновский и К.А. Мерецков вошли в число одиннадцати выдающихся советских полководцев, награжденных высшей военной наградой – орденом Победы.

Данные о направленных из СССР в Испанию советниках и добровольцах в некоторых иностранных источниках раздуваются до фантастических размеров. В современных отечественных публикациях, в том числе основанных на архивных данных, эти показатели в основном совпадают, отличаясь лишь незначительно. На основании большинства серьезных исследований с использованием архивных данных можно считать, что их общее количество составило около 2100 человек: 772 летчика, 351 танкист, 222 общевойсковых советника и инструктора, 166 связистов, 77 военных моряков, 141 инженер и рабочий военных заводов, 204 переводчика, более 150 различных других военных специалистов. В боях погибли 127 человек, а общие потери с учетом умерших от ран и пропавших без вести составили 189 человек. Одновременно в Испании в ходе войны находилось 600–800 советских советников и специалистов.

Советские добровольцы сражались с фашизмом в одном строю с лучшими людьми Испании и всего мира, среди которых были и те, чья известность шагнула далеко за пределы их родных стран: Долорес Ибаррури, Матэ Залка, Листер, Модесто, генерал Вальтер, командиры республиканских и интернациональных частей, простые испанцы и испанки, ставшие национальными героями. Мой отец запомнил навсегда десятки имен своих товарищей – советских и зарубежных, с которыми его свела судьба на фронтовых дорогах Испании.

Отцу запомнились встречи с Эрнестом Хемингуэем, работавшим военным корреспондентом. Он часто видел его в кругу друзей и интернационалистов – порой задумчивым, а то веселым и порывистым. Когда отец приступил к написанию воспоминаний об Испании, он прочитал многие его произведения: романы «Прощай, оружие!», «По ком звонит колокол», сценарий «Испанская земля», рассказы.

Все они были людьми одной эпохи – грозной и беспощадной. Они были в первых рядах тех, кто преградил путь фашизму и в конце концов не только уничтожил его, но и объявил эту идеологию вне цивилизации, отправив на скамью подсудимых. Но до этого надо было еще через многое пройти и постараться остаться в живых, не жалея при этом себя.

Встречи с людьми, ставшими живыми легендами, и с простыми бойцами – храбрыми и беззаветными – оставили неизгладимый след в сердце молодого командира Красной армии Александра Родимцева. Эти люди укрепили в нем веру в окончательную победу над фашизмом, научили никогда не отступать и не сдаваться, каким бы сильным не казался враг. Он познал силу фронтового товарищества, увидел и навсегда запомнил, каким должен быть в бою человек, защищающий свою родину и свободу.

Испанская командировка отца продолжалась чуть менее года, но даже за такой малый срок она дала ему бесценный опыт современной войны, оказала огромное влияние на его понимание того, что происходит в политической жизни Европы, придала новый импульс его стремлению к повышению своего профессионального уровня. Он сам не раз говорил об этом и написал в своей автобиографии: «В Мадриде в районе университетского городка я научился строить упорную оборону… Приходилось организовывать, хотя с малыми силами и средствами, прорыв обороны противника в районе Гвадалахары… Безусловно, практический опыт боевых действий в Испании мне помог в первые дни Великой Отечественной войны в 1941 г.».

Из воспоминаний маршала К.А. Мерецкова: «Об А.И. Родимцеве не раз сообщали в Москву и ходатайствовали о присвоении ему звания Героя Советского Союза. Известно, как умело и мужественно действовал Родимцев в годы Великой Отечественной войны. Мне кажется в этой связи, что Испания явилась для него отличной боевой школой».

Мне кажется, что на самом деле произошло даже нечто более важное. Советские добровольцы, принимавшие участие в гражданской войне в Испании, независимо от того, работали они в штабах, командовали частями или сражались на поле боя, все они словно заглянули в будущее. И теперь не только гораздо лучше представляли себе врага, с которым рано или поздно им придется иметь дело, но и научились его побеждать.

Именно она – опаленная испанской грозой лейтенантская молодость моего отца – сделала из него настоящего командира и придала его личности те черты, которые определили основу его поведения на протяжении всей воинской службы.