- Да как ты его пьёшь? - Иван с отвращением отставил кружку с чёрным дымящимся напитком.

- С удовольствием, - усмехнулся Андрей.

А про себя подумал, что брат ещё не знает, что такое на вкус кофе растворимый. Хотя, надо признаться, в прошлой жизни он часто встречал людей, которые подобный кофе ценили больше, чем настоящий. Как знать, может и Ивану он тоже больше понравился бы. А пока же тот пил натуральный кофе "по-венски" и морщился от отвращения. Сам же Андрей предпочитал вариант с точки зрения иных кофеманов абсолютно неправильный. То есть с молоком и сахаром. Вот только некому было на Руси 16 столетия указывать на это. Потому как кофейные зёрна до неё ещё не дошли, хотя известны и были, но только среди тех немногих, кто по делам выезжал в восточные страны.

А ведь он в своё время честно думал, что кофе пришло в Европу из Америки. Но когда погрузился в историю вопроса, оказалось, что напиток из привычных обжаренных зёрен это отнюдь не Новый Свет, а Йемен 15 века. И йеменский кофе - классическая арабика. Её, кстати, и в 21 веке там выращивали. Так что привезти пару мешков дорогого, но всё же не редкого на Востоке товара большого труда не составило, если б не одно "но"! Кофе неожиданно попало в опалу. Совсем недавно, в 1511 году, собор законоведов в Мекке признал его, на ряду с вином, "одурманивающим зельем дьявола" и проклял. Неповиновение каралось сурово: вплоть до отрезания языка. Однако, как и все запреты, и этот не стал всеобще соблюдаемым. Люди на Востоке как пили, так и продолжили пить кофе, просто не так открыто, как раньше. Зато Андрею сей запрет напомнил, что христианская церковь в его истории хоть нигде и никогда кофе официально не запрещала, но ведь и не приветствовала. Так что надобно было поговорить об этом с митрополитом, дабы не нарваться на глупое непонимание там, где его можно было легко избежать. В конце концов, обозвать кофе латинской прелестью ныне всё одно не получится, ведь кофе начнёт своё победное шествие по Европе ещё очень не скоро! А к новинкам с Востока церковь, за годы совместного сосуществования с Золотой ордой, как то привыкла и не столь сильно встречала их в штыки, как идущие с Запада.

Ну а как попали зёрна кофе к нему можно, наверное, и не объяснять: конечно же, всё через того же купца-сурожанина Урвихвоста. Вообще вести совместные дела с хватким москвичом Андрею нравилось всё больше и больше. Тот, конечно, своего не упускал, но и заказанные ему вещи, если они только уже существовали в доступности, находил постоянно. Вот и ныне, кроме помидоров и кофе, он привёз ещё и несколько книг, как рукописных, так и отпечатанных, в которых описывались различные хитрые механизмы. Разбирая их, князь неожиданно наткнулся на старинный "Кодекс Джованни Фонтана", рукописный труд, в котором венецианцы описывали ковшедолбёжные землечерпалки, использовавшиеся ими для углубления дна каналов и расширения морских гаваней. Книги эта стали поводом в очередной раз посетить обитель старца Вассиана. Не то чтобы он сам не мог перевести латинский текст, но ведь он собирался сделать из них своеобразный справочник по тем машинам и механизмам, которые ещё не дошли до Руси, а церковь, да мало ли как она посмотрит на всё это. Оказаться же под перекрёстным огнём ему как-то не хотелось. Ведь ныне в церкви шла глухая подковёрная борьба, невидимая непосвящённым, но достаточно ясно отслеживаемая Андреем по тем переменам, которые в его истории не происходили. Так нестяжатели сумели отомстить за Собор 1509 года и новгородского владыку Серапиона, не так громко, конечно, но сместив пару ключевых фигур в церковной иерархии. Досталось и ученику и преемнику игумена Волоцкого монастыря Даниилу, который должен был через четыре года примерить белый клобук с нашитым крестом. И вылези он сейчас со своими переводами, вполне может угодить под раздачу, ведь Даниил проецировал себя не только как борец с нестяжательством, но и с ересью, а о том, что юный князь в чести у его главного врага Вассиана, а заодно и митрополита, не знал ныне, наверное, только глухой, или живущий в самом далёком, медвежьем уголке. Ну а принцип: ударь по соратнику, чтоб рикошетом отскочило к главному, нормально дожил и до 21 века.

Визит в обитель прошёл не совсем гладко. Нет, принципиальное добро с благословлением митрополита было им получено, но потом старец занялся тем, что в иные времена было принято называть выносом мозга. Благо Андрею хватило ума не перечить старику и при первой же возможности свалить оттуда побыстрее.

Решив расслабиться, он посетил свою московскую пассию и тут выяснил, что пока он творил историю, его любовница успела вытравить плод, которым он наградил её по неосторожности. С одной стороны Андрей прекрасно понимал женщину (позор то какой!), но, как идейный противник абортов ещё с той, прежней жизни, в душе всё же был недоволен. Хотя, чтобы сделал он, сохрани вдовица ребёнка? На нынешней Руси бастардов не жаловали, и признать его своим нельзя было ни при каких обстоятельствах. Всё, что он мог: дать ему образование и потом пристроить к выгодному делу. Но, что сделано, то уже сделано. Зато удалось выяснить, что его нынешнее тело вполне могло иметь детей - проверено, так сказать, на практике.

В общем, дважды получив неплохую встряску, он не нашёл ничего лучше, чем напиться в компании брата Ивана. А теперь вот вдвоём они занимались устранением последствий вчерашнего загула.

- Ты, кстати, не забыл, что тебя Немой звал? - окончательно отставляя чашку с кофе вдруг сказал Иван.

- Кхм, кх гда, - Андрей, как раз сделавший большой глоток, чуть не поперхнулся.

- Так вчера слуга его приходил. Что, не помнишь? А вроде одинаково пили. Да не спеши. Ждёт он тебя после обеденного сна.

- Это уже лучше. А скажи, Иван, ты Одоевского знаешь?

- Какого? Швиха?

- Нет, племянника его, Романа.

- А, этого знаю. Только он молод, не сильно-то нас моложе, и вряд ли что решает.

- А с чего ты взял, что мне...

- Окстись, брате, ты никогда просто так никем не интересовался, - весело рассмеялся Иван. - Аль задумал чего?

- Ну, они ж всё-таки соседи мои по березической вотчине. Не поможешь познакомиться?

- Ну, лишь бы от старшого не влетело, - улыбнулся Иван во все тридцать два зуба.

Послеобеденный визит к главе клана принёс хоть и ожидаемые, но от того не менее радостные вести: государь позволил наместнику новгородскому оформлять каперские грамоты при условии, что каждый третий корабль отойдёт казне. Именно того же требовал в иной истории Иван Грозный, да и тот же Вильгельм Оранский, давая приют морским гёзам.

А потом разговор как-то сам собой перешёл на восточный вопрос. Тут Андрей добавил князю информации для размышления. Ведь если брать Казань под свою руку, то плодородные и густо заселённые земли ханства можно будет потом раздать под поместья и вотчины, отобрав их у тех, кто будет противиться великокняжеской воле. А от дел казанских плавно перескочили на татар и Дикое Поле.

Князь Шуйский, бывавший по делам в рязанских землях, не понаслышке знал их хлебородность. И чем южнее уходили земли, тем тучнее они становились. И лишь постоянная угроза татарского нашествия мешала ввести их в оборот. Ведь кто будет сажать хлеб, зная, что, возможно, завтра прихлынет небольшой отряд, спалит постройки и посадки, а самого земледельца уведёт на аркане в Крым. Однако Андрей, зная, как будет развиваться история, упрямо стоял на том, что Пояс Богородицы, некогда спасший Москву от Золотой Орды, ныне устарел. Передовым рубежом следовало делать не берег Угры и Оки, а смело идти дальше на юг, строить города и острожки и ставить меж ними засечные черты, благо леса в донских землях ещё хватало. А там, где лес не рос, его требовалось насадить, везя саженцы телегами вместе с войсковым обозом. Причём сажать можно в два этапа. Хвойные породы осенью, а остальные весной.

Да, он прекрасно понимает, что работа предстоит титаническая, но выгоды от подобного переноса границы перевешивала все минусы.

Сказать, что Шуйский был удивлён, это ничего не сказать. Великий Немой был сражён. Ведь совсем недавно младший брат государя, князь Андрей Старицкий совместно с воеводой Хабар-Симским внёс в Думу предложение соорудить Засечную черту южнее Оки примерно от Козельска до Тулы с возможностью продления аж до Нижнего Новгорода. И Дума была поражена объёмом работ и их стоимостью. А тут родной племянник предлагает вариант намного грандиознее по масштабам. С другой стороны рязанские земли были и вправду богатые, на которые любой вотчинник слюной изойдёт. Даже на миг представив себе, что получится, если подобную черту соорудить, Шуйский надолго выпал в осадок.

А Андрей, вполне довольный собой, вернулся в отчий дом поздним вечером в изрядном подпитии.

А потом грянули святочные гуляния!

Трещал мороз, снега причудливыми сугробами развалились вдоль бревенчатых островерхих тынов, а по накатанным тропинкам брели гуськом от дома до дома развесёлые компании ряженых. Вваливались в сени, шумели, озоровали, плясали и пели разгульные песни, тешась сами и веселя хозяев. А наплясавшись и нашумев, трогались дальше, смело выбегая из тёплых изб на рождественский холод, под черно-синее небо, затканное искорками далёких звёзд.

Русь гуляла так, как умела: широко и хлебосольно. Гуляли везде - и на посаде и в Кремле. И никто не смотрел под личины, не выворачивал одежду, хоть и знали, что под женской шубкой вполне может оказаться добрый молодец, а у разухабистого молодца вдруг выпадет из-под шапки уложенная по такому случаю коса. На улицах шум и гам, гремит разгульная плясовая, весело звучат доступные простому люду сопели и домры. С Рождеством тебя, люд московский!

Андрей в эту ночь тоже не усидел дома. Прихватив Ивана и послужильцев, так же таскался по дворам, прикрытый расписной "харей" и вынашивая наполеоновский план. Очередной двор, куда постучалась развесёлая компания был для всех одним из, а вот для него особым. Здесь, в верхней светёлке жила та, которая умудрилась одним взглядом свалить с ног пятидесятилетнего мужика чудом попавшего в тело юноши. И он страстно желал с ней увидеться, поговорить. А Святки - это ведь время чудес!

На дворе ярко горели факелы и повсюду виднелись следы того, что здесь уже кто-то успел побывать до них. Но разве это кого-то остановит? Грянула задорная плясовая, отбиваемая ложками и единственной дудкой, что была при них. Хозяева, то ли словно угадав, что зашли на огонёк не совсем простые гости, то ли от хлебосольства зовут всех внутрь, отведать праздничных пирогов. Не обделили и медовою чарою.

- Эх-ма, хозяин в дому - как Адам на раю, - весело произнёс Андрей, обнимая хозяина. Приподняв личину, но так, чтобы не было видно лица он выпил из поднесённого кубка. А потом продолжил обнимать всех присутствующих.

- А хозяйка в дому - что оладьи на меду, - воскликнул он, когда в его объятия попала жена дьяка. И лишь потом повернулся к той, ради кого шёл в такую даль:

- А красной девице да сыщется добрый молодец, - и легко приобнимая, успел шепнуть: "Выдь в сени, красавица, мёрзнет добрый молодец".

А гости продолжали славить хозяев, обнимая и распевая то рождественский тропарь, то задорные частушки. А потом завзятый танцор Донат пустился в пляс. И никто в этом бедламе не заметил, кроме Андрея, с надеждой следившим за девушкой, как та, покрывшись алым румянцем, украдкой огляделась - ведь не дай бог заметит кто! - и, закусив губу, приоткрыла дверь и выскользнула в холодные сени. Тут же пройдясь в присядку мимо всех, князь на несколько мгновений застыл у входа и, поняв, что никто за ним не наблюдает, выскользнул следом, буквально налетев на возвращавшуюся девушку.

Они так и застыли друг перед другом, лишь в последнее мгновение Андрей умудрился скинуть "харю".

- Князь, ты?

- Свет очей моих, не пугайся и не зови в помощь, не опасен я, - судя по тому, как выдохнула девушка, она явно собиралась закричать и его предостережение высказано было ой как вовремя. Тут в его памяти вновь всплыла старая чешская сказка. - Скажи, коль зашлю сватов, не дашь ли им от ворот поворот?

- То батюшке решать.

- А ты сама? Коль не мил, аль есть кто на сердце так скажи.

- Не надо князь, к чему всё? Будет так, как решит отец.

Он вдруг понял, что испуганная и своей смелостью и его присутствием красавица готова уже бежать куда угодно, лишь бы не застали её с ним сейчас никто: ни домашние, ни слуги.

- Жди сватов, красавица, - сказал он, отходя в сторону, пропуская девушку к двери. - По осени станешь женой моей.

В дом он зашёл, выждав достаточно долгое время. Даже подзамёрзнуть успел. Но, похоже, его отсутствия так никто и не заметил. На губах князя играла дурацкая улыбка, и лишь деревянная личина не давала никому рассмотреть её. Вроде ведь ничего и не было, даже толком и не поговорили, а он был счастлив.

* * *

Как ни странно, но Станислав Кезгайло в эти дни тоже пребывал в приподнятом настроении. Королевский двор весело справлял Рождество и Новый год, и Станислав, прибывший в Краков по делам, вовсе не спешил ныне покидать его, тем более что дела могут и подождать.

Он стоял у большого окна, сквозь мутное стекло которого нельзя было ничего рассмотреть, кроме чистейшей белизны. Вчера весь день сыпал снежок, а ночью ударил мороз. Проснувшись утром, он увидел чистый город, сверкавший на солнце словно бриллиант. Там, снаружи, давил мороз, а внутри королевских палат было жарко и князь, оттанцевав пару танцев теперь просто наблюдал за танцующими парами.

Летнее потрясение от налёта московитов на его земли давно прошло, и он вновь превратился в холёного, уверенного во всём человека. В синем жупане, расшитом золотом и щегольских сапожках, он выделялся в толпе царедворцев предпочитавших в последнее время носить европейские наряды. Вот и старина Гедройц был ныне в красной суконной куртке, расшитой золотом, в чулках и башмаках. Княгиня Анна щеголяла в синем с серебром платье, украшенном высоким кружевным воротом, и смотрелась весьма премило.

- Что-то ты сильно задумчив, друг, - сказал Матеуш, протягивая Кезгайлу серебряный кубок, в котором плескалась рубиновая жидкость. - Хорошее вино тебе явно необходимо. Или ты ныне предпочитаешь всему хлопское горелое винцо?

Кезгайло аж передёрнуло. Он словно воочию представил, что вновь попробовал ту гадость, что пили его дружинники. Бесцветная жидкость с резким запахом, обжёгшая горло и пищевод не хуже мышьяка. Хотя надо отдать должное, хмелелось от него значительно быстрее, чем от обычного вина.

- К чёрту горелое, хочу эгерское.

- Вот и правильно. Грубую горилку пусть пьёт быдло. Кстати, в этом бокале эгерское по особому рецепту. Сдобренное специями, что привозят из-за морей испанцы и португальцы.

- Ах, князья, - голосок княгини Анны ворвался в их беседу. - Всё бы вам о вине. Посмотрите, кто прибыл во дворец.

Оба князя разом обернулись ко входу, чтобы сразу увидеть вошедшего. Среднего роста, слегка тучноватый мужчина в щегольском наряде. Не узнать его было просто нельзя.

Иоганн фон Хоффенс происходил из рода немецких купцов Хоффенсов, которые занимались изготовлением канатов в славном городе Гданьске. Однако его мать, полька по происхождению, привезла сына на воспитание в Краков. В Ягеллонском университете он получил степень бакалавра и сразу стал помощником королевского писаря. Вот только звался он ныне на польский манер - Ян Дантышек, то есть Ян Данцингский.

Молодой человек принял деятельное участие в татарских и турецких походах польского войска и сумел завоевать благосклонность короля. Затем сменил доспехи на посох и побывал в Греции, Италии, "святых местах" Палестины и даже в Аравии. Новый король Сигизмунд предоставил подававшему большие надежды юноше высокий ранг своего тайного секретаря и стал направлять с деликатными поручениями. А потом и вовсе перевёл его на свою дипломатическую службу. Так Ян Дантышек стал первым послом в истории польской дипломатии.

Весёлый балагур, прекрасно образованный, приятный в обхождении Ян пришёлся ко двору у императора Максимилиана. Тот столь высоко ценил Дантышка, что много раз польский посол по просьбе императора ездил в Вену, Брюссель и другие европейские столицы улаживать разные государственные и дипломатические дела германского венценосца.

Не забывал он и своего короля. На венском съезде, том самом, "трёх свадеб", где был разрушен столь опасный союз Империи и Московской Руси, именно он представлял Сигизмунда. За что был возведён в шляхетство и так и остался в Вене постоянным послом.

Хоть Дантышек и был с молодых лет духовным лицом, это не мешало ему вести разгульную жизнь. Скорее духовный сан служил ему лишь для получения пребенд. Он числился священником церкви, но вряд ли знал, где находится опекаемый им храм божий.

А ещё Дантышек был поэтом. Его эротическими элегиями, застольными песнями, эпиграммами и сатирами, написанными на латинском и немецком языках, зачитывались во всех уголках Европы. И вот теперь этот неординарный человек появился в бальном зале королевского дворца. И не стоит удивляться, что первым его собеседником стал король, присевший отдохнуть после очередного круга.

О чём они говорили литовским князьям, стоявшим в стороне, слышно не было, но неожиданно к ним подошёл паж и передал приглашение короля присоединится к беседе. Удивлённые вельможи, тем не менее, поспешили исполнить королевскую волю.

Сановники с поклонами приблизились, бросая настороженные взгляды на пана-посла, понимая, что заинтересованность короля вызвана именно его словами. Оставалось понять: к добру это или худу.

Настроение у короля было праздничное. Рассевшись в мягком кресле, он небольшими глотками пил белое токайское вино из золотого кубка и благожелательно поглядывал на подошедших князей.

- Вот тут, вельможные паны, мой посол завёл очень интересный разговор, а я, памятуя о происшествии на вверенном вам побережье, князь, решил, что вы сможете мне помочь в принятии решения.

- К услугам вашего величества, - поклонился Станислав. Ему и впрямь стало интересно о чём может говорить Дантышек, если последние годы он прожил вдали не только от моря, но и Польши?

- Продолжайте, Ян, - это король обратился уже к поэту.

- Так вот, ваше величество, я, пользуясь предоставленным мне правом говорить вам, хочу напомнить о беде ганзейских городов Ливонии. Сейчас, когда Ганза распадается на части и желания Любека уже не во всём совпадают с желанием Гданьска, я считаю, что пришло время Польши твёрдой ногой стать на Восточном море. А московита нельзя допускать к берегам. Друзья семьи пишут, что после последних договоров слишком много московских гостей стало идти мимо.

- Но причём здесь Ливония, пан Ян? - вмешался в разговор Гедройц.

- Притом, что сейчас, когда мы почти добились признания императора не оказывать помощь крыжакам, участь Ордена - это дело времени. Но ведь Ливония - отголосок того ордена и нам просто придётся заняться и его судьбой. Или им займутся московиты. И лучше, если в той войне богатые города поддержат нас, а перед московитом закроют ворота. Но это намётки вдаль, а вот если мы сегодня не прекратим московитское мореплавание, то это выльется в большую беду. Ведь вы, пан Станислав, подтвердите, как важно для Литвы обладать Восточным морем.

Король поднял на князя вопрошающий взгляд.

- Смею заметить, ваше величество, что Литва долго боролась за право иметь свой кусок побережья. И даже получив не совсем хороший участок берега, уже сумела понять всю важность обладания им.

- Вот видите, ваше величество. Море всем приносит выгоду, а потому особо опасно пускать в него московита. Нельзя. Они должны вернуться к тем временам, когда самый дальний заплыв был для них лишь в ливонскую Ригу. А это можно сделать только сейчас, когда они ещё не поняли всех преференций. Но и это не главное.

Как известно, в наше время воевать без пушек, аркебуз и пороха невозможно. И московский князь это понимает тоже. Ежегодно к нему идут корабли датского короля, везущие всё, что необходимо для современной войны. А его купцы закупают в Любеке не только соль и ткани, но и свинец, медь, олово, серу и селитру. Для него со всей Европы сманивают мастеров, и как результат всего: московская артиллерия привела к падению Смоленска.

- И какой вывод у всей вашей пламенной речи, пан Ян? - слегка снисходительно поинтересовался Гедройц.

- Мы должны прекратить свободное плавание всем, кто идёт в Ивангород. Торговля с Московской Русью должна лечь на наши плечи, и тогда именно мы будем решать, что можно везти, а что нельзя.

- Насколько я знаю, Ганза хотела того же, - усмехнулся Кезгайло

- Ганза - сборище купцов, за наживой не видящих реального положения дел. И не смотрите на меня так, князь. Я уроженец Гданьска, но именно я много сделал, чтобы город меньше бунтовал против короля, потому что понимаю, что времена меняются. Интересы Любека и Гданьска расходятся всё дальше. Им выгодно московитское мореплавание. Нам - нет! И в этом наши чаяния созвучны с чаяниями ганзейских городов Ливонии. Гданьск может стать для них тем, чем Любек является для всей Ганзы. А Польша - гегемоном на море.

- Флот - дорогое удовольствие, - напомнил Станислав.

- Ну, на первых порах нам и не понадобится королевский флот, - усмехнулся Дантышек. - У Гданьска неплохая флотилия каперов, а их лидер - Стефан Зассе - готов поднять королевский штандарт и начать охоту за врагами моего короля. В конце концов, именно каперы выиграли битву при Салаце, принеся победу на алтарь королевского величая.

И я считаю, что действовать пора уже сейчас. Потому что кто-то умный внушает московиту те же мысли. И он уже опробовал своих моряков на ваших землях, князь. Кстати, не расскажите подробностей?

Кезгайло поморщился. Напоминание о летнем афронте было очень неприятным, особенно если вспомнить сколь много он потерял лично!

- Да какие подробности? Поутру из тумана вышли пять или шесть кораблей и высадили воинов на побережье близ Швянтойи. Им практически не оказали сопротивления: не кому было. А потом они скорым маршем дошли до Паланги и захватили её тоже.

- Причём заметьте, - влез посол, - все корабли, кроме гданьского, были московитом отпущены без ограбления. И это очень умный ход. Слух уже разнёсся по всему побережью и моряки верят, что московит воюет не со всеми, а только с польским королём и его людьми. Но вы, князь, описали всё как-то общими словами. Не верю, что вы не провели тщательного дознания.

- Да, князь, - вмешался король, - расскажите нам о сём деле подробнее. Я, конечно, читал ваши реляции, но запамятовал. Ну и вы, Гедройц, вроде тоже находились при этом.

- Да, ваше величество. И мы выступили с войском сразу, как только пришло известие о нападении.

- Прекрасно, вельможные паны, расскажите же нам всё с подробностями.

Проклиная в душе попа-гуляку, видимо стакнувшемуся с кем-то из его врагов и ныне отрабатывавшем свои тридцать серебряников, князь начал рассказ. Когда он закончил, король допил очередной бокал и вопросительно взглянул на Дантышка.

- Как видите, ваше величество, московит сделал свой ход. Подвоз в Ивангород военного снаряжения умножает силы московского князя, и было бы желательно пресечь его как можно быстрее.

- Всё же предлагаешь дать магистрату королевскую грамоту?

- Да, ваше величество. Гданьские каперы наведут порядок на морских путях.

- А вы, пан Станислав?

- Если каперы не дадут московским кораблям грабить моё побережье, то я присоединяюсь к предложению пана посла.

- Что же. Я вас услышал. А теперь, вельможные паны, предлагаю петь и веселиться. Сегодня бал, а о делах подумаем завтра.

И король решительно поднялся с кресла.

* * *

В то время как в королевских дворцах вершились судьбы стран, в гостевой горнице старого барбашинского дома так же вели разговоры о будущем. Вот только размах у них был этакого местечкового значения.

Красавец князь Одоевский, Роман Иванович, сидя за столом, крытом льняной скатертью и уставленном дорогими явствами, внимательно слушал то, что предлагал ему младший из Барбашиных, ставший некоторое время назад их нечаянным соседом.

- Пойми, Роман, Ржавец может принести нам обоим громадную выгоду.

- Да это-то я понял. Скажи, а зачем нам брать в долю тебя? Думаешь, нам не хватит денег, чтобы построить этот твой заводик?

- Так я же и говорю, дело не в средствах. Дело в умении. Я предлагаю привезти заморских мастеров, и они построят возле вашего сельца новомодные домны, которые позволят лить чугун. Дедовской ковкой вы теряете до половины того дохода, что можно получить, начав железо плавить! Вот я и предлагаю: с меня мастера и поставленный процесс, а с вас Ржавец с его рудными запасами.

Роман, зажав в горсть подбородок, машинально почесал пальцем короткую бородку.

- Так к тебе к дяде обращаться надо было.

Иван, сидевший рядом, толкнул Андрея локтём в бок. Мол, я же говорил!

- Понятно, что без дяди не обойдётся. Но одно дело, когда говорить буду только я, а другое, когда меня племянник поддержит. Вообще, я бы лучше купил у вас село, и дело с концом.

- Ха-ха-ха! - рассмеялся Роман. - Кто же родовые земли распродаёт? Тем более с которых железо на всю вотчину расходится.

- Так ведь и Ржавец у вас не один. Слыхал я, вы и под Лихвином места рудные отыскали.

- Хороший слух у тебя, князь, - насупился Роман.

- Железо нужно, вот и собираю все слухи, что округ витают. Авось найду никем не занятую жилу.

Вообще, Андрей лукавил. Незанятую жилу он уже нашёл. Точнее ему нашли. Немец Краузе с учениками на летней, так сказать, практике.

А началось всё с того, что однажды он вспомнил про знаменитые мальцевские заводы (а чего не вспомнить, коль про них в каждой второй аишке пишут). Так вот, часть из них, как известно, хоть и стояли вдали от Козельска, но всё же ориентировались на Жиздру-реку. А ведь пользовались они сугубо местным сырьём. Вообще на свою память он в последнее время сильно обижался: ведь про Мальцева и его заводы он ещё в той поездке к Березичам узнал, когда с Дениской ездили. Он вообще любил читать о местах, которые посещал. Но как узнал, так и забыл, и лишь недавно своенравная память его связала Мальцева, Жиздру и железо в одну цепочку. Зато теперь на уши были подняты все, и уже вскоре прилетела первая ласточка от безопасника Лукъяна. Он сообщил, что в селе Ржавец, что раскинулся в тридцати верстах к северо-северо-востоку от Березичей на правом притоке Жиздры, издавна добывают железо. Тут уж память не подвела: недалеко от деревушки с таким же названием там, в его прошлом-будущем долгое время стоял чугунолитейный заводик, погибший, как и многие иные предприятия в эпоху 90-х.

Получается, как минимум на сто лет местного сырья ему хватало. А поскольку сам он мог построить явно не гигант 20-го столетия, то ржавицкой руды ему тем более хватит надолго. Проблема была лишь в том, что данное село было ныне под рукой князей Одоевских. И не просто под рукой, а ещё несколько лет назад было центром их вотчины. И лишь с отстройкой Лихвина, он утерял свой статус. Однако надежду купить село при таких раскладах пришлось глушить прямо на корню. С другой стороны, он уже не раз говорил себе, что в одиночку Русь ему не поднять. Так почему бы не втянуть в железорудный бизнес такой клан как Одоевские? Заодно и получить вменяемых соседей, и железный заводик под рукой!

Вторая новость пришла уже этой осенью. Молодые рудознатцы - ученики Краузе - используя дедовский метод с берёзовой корой, сумели отыскать неплохой такой пласт болотной руды, которой хватить должно было тоже не на один десяток лет. Но и с этим месторождением была проблема. Места эти были сущим Пограничьем. Не в смысле как Козельск, а в смысле самой настоящей границы. Для полноты картины не хватало лишь пограничных столбов. Хотя укреплённый городок, больше сравнимый с селом, обнесённым стеной, тут уже стоял. Правда и рытью железа никто препятствовать не собирался, наоборот местные, за разумную плату, готовы были добывать руду для князя. Тем более что технология её добычи была не ахти какая сложная.

Бурый железняк (лимонит) - "болотная руда", которой так богата местная земля - откладывается в основном в виде конкреций и рыхлых масс на глубине 15 - 20 метров, с мощностью рудного слоя в среднем один-полтора метра. Ну а лучшие залежи лежат на глубине 17 - 34 метра, где встречаются линзы руды мощностью до четырёх с половиной метров. Но до них в иной реальности добрались уже в 18, а то и 19 веках, когда все легкодоступные месторождения выбрали. Так же значительное количество железа находили в железистых песчаниках, или "звездунах", которые часто встречаются в окрестностях. В общем, железо лежало буквально под ногами, просто в одном месте его только кузнецу местному и хватало, а в другом вполне себе на хороший заводик набрать можно было. Разработки же таких залежей велись с помощью "дудок" - вертикальных ям-колодцев глубиной 5-10 метров. Добытую руду перегружали на телеги и везли к домницам, где в результате прокаливания руды с углём получалось тестообразное кричное (или по-другому губчатое) железо. Потом крицу долго очищали от шлаков ковкой, выдавливая примеси сильными ударами молота. И долгое время ковка была основным процессом в технологии производства железа, причём, с приданием изделию формы она была связана в последнюю очередь: ковкой получали само железо. Поэтому на изготовление сабли, или скорее нужного количества металла для неё, могло уйти несколько месяцев, а на доспехи и того больше.

Конечно, всех этих подробностей Андрей не знал, как не знали и князья Одоевские (серчавшие на то, что Воротынские потихоньку изгоняют их из родного Одоева), что забирая под владения новые земли, они умудрились прибрать к рукам почти все, сколь ни будь значимые месторождения лимонита, кроме жиздринского. Но главная ирония судьбы была в том, что воспользовались этими месторождениями не они или их потомки, а совсем другие люди.

Зато Андрей знал точно, что при помощи доменной печи и плавки процесс можно было ускорить и облегчить в разы. Нужно было лишь найти специалиста по ним. Но Андрей был истинно уверен, что нечто подобное в Европе уже существует, а значит надобно приложить усилия, дабы завлечь на Русь хоть одного умельца. А уж потом с помощью его учеников развить дело на настоящих рудных залежах, которые уже будут принадлежать лично ему.

А разговор с племянником был нужен ему именно для того, чтобы обработку главы рода начал родственник (да не простой, а, как ни как, сын старшего брата) который был бы в принципе и сам не против нового дела. А для этого и шло ныне охмурение молодого княжича с раскрытием перспектив и всего прочего. Не забыли и про честь княжескую: ведь Пушечный двор лил пушки, а на ядра не всегда хватало времени и сил. Вот и вынуждена была казна закупать "нарядный припас" на стороне. И тут Одоевские, чин чином. Могут количеством государя поразить, а могут и ценой. Но без внимания государева точно уж не останутся.

Так что, получив информацию к размышлению, Роман ушёл из гостей в изрядном подпитии, и теперь Андрею оставалось лишь ждать.