Пока же шли работы по рафинированию меди и подготовке форм, у Андрея нашлись и иные дела.

Первым, кого посетил сам князь, был первый настоятель храма святого великомученика Иоанна Сочавского, что уже начали возводить в Княжгородке и который обещал пробить брешь в княжеских доходах почти на пятьсот рублей, правда, с рассрочкой на три года.

Отец Филарет (так звали прибывшего священника) был интересный во всех смыслах человек. Невысокий, слегка дородный, нос картошкой, уголки губ приподняты, словно в вечной улыбке - на вид простак и весельчак. А на деле очень умный, всё замечающий и при этом истинно верующий человек, но не фанатик, что было особенно важным. Впрочем, Андрей верил, что фанатика в его земли не пошлют. Потому что, когда он подавал прошение митрополиту на возведение в его вотчинах нескольких храмов, то заодно просил прислать таких людей, что готовы были бы не только службы вести, но и крестить местных вогулов, всё ещё пребывающих во тьме язычества. Ибо как бы сам он скептически к церкви не относился, но вот местные пока что идентифицировали друг друга именно по вере, а не по национальному признаку. Так что хочешь, не хочешь, а с этим приходилось считаться.

И вот вскоре после подачи прошения игумен Иуавелий, заставший Андрея в Симоновом монастыре, и познакомил его с отцом Филаретом.

В ходе первой беседы обе стороны уяснили, что на некоторые вещи они смотрят вполне одинаково. Особо Андрея порадовал взгляд священника на проблему грамотности окружающих людей. Причём вышли они на эту тему случайно, обсуждая притеснения православной веры в иных землях. Ведь со всех сторон её теснят. Земли православной некогда Ромейской империи ныне захвачены османами, и вместо креста купол святой Софии увенчал полумесяц, а в соседней Литве католики не мытьём так катаньем затягивают православных литвинов в свою веру. Да что там Литва, коли разного рода ереси уже и до самой Руси дошли, и вот тут выяснилось, что тех, кто способен православную веру хотя бы в спорах и полемике защитить, на Руси мал, мала меньше. И пришлось целый собор собирать, дабы с еретиками покончить. А о чём это говорит? Да о том, что уровень образования священников надобно было поднимать, и поднимать знатно. И для того школы по византийскому канону были бы вполне уместны. Но ведь у нас не только в грамотных попах недостаток. Куда ни кинь взор, всюду чувствуется нехватка специалистов. Везде не хватает грамотных людей, хотя читать и писать многие учатся. Тогда-то Андрей и поделился со священником своим виденьем решения проблемы и тот пообещал по приезду присмотреть за его детищем. И слово своё сдержал!

А вы думали, это Игнат школу-интернат в порядке содержал? Ага, куда там! У него и без того дел невпроворот. Нет, это именно отец Филарет, уяснив, что тут и для чего, впрягся в дело народного просвещения, заодно строго следя за тем, чтобы ничто тут не перечило учению церкви, потому как малая ошибка сейчас может потом такую ересь породить, что всем собором расчищать придётся. Знаем, проходили уже. Но вроде, на его просвещённый взгляд, ересью тут и не пахло. Даже в невиданном им ранее уроке природоведения особо подчёркивалось, что все законы, по которым живёт природа, установлены самим господом. И людям их надобно лишь понять и изучить, дабы опять же выполнить его волю, прямо указанную в Библии.

Впрочем, положа руку на сердце, радел отец Филарет вовсе не бескорыстно, а за обещание отдать ему тех из учеников, кто изъявит желание стать священнослужителем. И Андрей почему-то был уверен, что такие под конец обучения точно найдутся. Но обещание дал с лёгкостью, прекрасно понимая, что за школой нужен глаз да глаз, а он бывает тут лишь наездами. Ну а то, что придётся кого-то отдать, так не он ли поднимал разговор о грамотности попов. А инициатива она завсегда любит инициатора.

Кроме школьных дел, отец Филарет руководил постройкой своего храма в вотчинном замке (потому как на город Княжгородок пока всё же не тянул), вёл службы, съездил в Усолье, где переговорил с местным священником, да иногда объезжал все окрестные стройки-производства, интересуясь, что тут к чему и зачем.

Поездка к местному священнику была совершена не просто так, ведь добрая половина жителей городка были крещённые вогулы, кто во втором, а кто и в третьем поколении. А вместе с отцом Филаретом в этот глухой край прибыл ещё и брат Антоний. Впрочем, сразу после той поездки он ушёл в лес. В буквальном смысле. Дабы проповедовать среди язычников. А отец Филарет остался при храме, и Андрей часто захаживал к нему так сказать на огонёк. Ведь беседовать с ним было одно удовольствие, но Андрей на счёт священника не обольщался, прекрасно понимая, что стучать на него теперь будут напрямую (а то что митрополит не оставит его без внимания, он тоже прекрасно понимал). Но умный соглядатай всё же лучше глупого, а ему и скрывать-то тоже сильно нечего (по крайней мере, пока). Зато помощь от священника была весомой, и потому князь очень надеялся, что сложившемуся укладу были довольны обе стороны.

Следующим его собеседником стал приказчик Ядрей, ошарашивший Андрея предложением избавится от плохого актива в виде соляной трубы на реке Боровка, потому как рассол там ну уж очень беден шёл. Однако Андрей это предложение не поддержал. Во-первых, зачем усиливать конкурентов, а ведь купят (если купят, конечно) тут только усольцы - другие-то в эти места не шибко пока стремятся. Всё же край земли русской, да ещё и Казань под боком. А во-вторых, беден рассол был лишь по сравнению с усольским, но коли сравнить его с иными местами на Руси, так ещё неизвестно, где он побогаче будет. Так что о продаже даже и речи быть не могло - качать и варить до полного истощения.

Ну а чтоб о глупостях у человека головушка не болела, затеял с ним князь долгий и обстоятельный разговор на тему, как жить дальше будем.

Потому как вспомнил он о такой великолепной вещи, как пятилетний план развития. А что, почему бы и нет? Ведь гораздо лучше планомерно развивать свои мощности, корректируя по мере поступления проблемные вопросы, чем метаться из стороны в сторону. К тому же это позволит более-менее спланировать и предстоящие расходы (которые и без того росли как на дрожжах). Итогом всего стало рождение плана с чётким указанием, что и к какому сроку надлежит сделать и когда, и как управляющий будет об итогах и проблемах докладывать. Такой подход к делам Ядрея может и удивил, но виду тот не показал: в конце концов ничего сверхъестественного в том плане не было. А вот последовавшее за обсуждением плана предложение...

Его князь сделал под конец, дабы ещё больше привязать столь нужного человека к своим делам. Нет, не про увеличение заработка, которое и так было самое высокое в округе. Просто он решил расширить своё своеобразное ЗАО "Русская соль" (ну не братья же Барбашины его называть!) и предложил Ядрею стать новым пайщиком. И пусть процент у того был не велик, но чем больше будет соли, тем больше серебрушек упадёт в ядреевский карман. И, судя по его оторопелому виду, приказчик к подобному предложению готов не был. Посмеявшись про себя по этому поводу, князь отправил того домой, переваривать нежданную новость.

Ну а третьим его визави стал среднего роста молодой человек, внешний вид которого сразу указывал на его принадлежность: скуластое лицо, прямые мягкие чёрные волосы, чёрные, бойкие, любопытные и слегка раскосые глаза и маленький приплюснутый нос с прямой спинкой и приподнятым кончиком. Но в то же время было заметно, что парень был явный метис с большой примесью европейской крови. Одет он был в традиционную для местного народа малицу, богато украшенную орнаментом и сшитую из хорошо выделанных оленьих шкур, под которой были те же традиционные рубаха, перетянутая поясом и штаны, заправленные в меховые сапоги. Причём и рубаха и штаны были пошиты из довольно приличного полотна, который завозили сюда купцы и который стоил отнюдь не дёшево.

- Пливетствую тебя, княже, - поклонился парень на русский манер.

- И я тебя, Айтюх Асыкович, - не остался в долгу князь.

Что ж, вот и свиделись, называется.

Младший сын местного вождя, прежде чем приехать в Княжгородок, долго раздумывал над предложением человека, что волею большого белого окса стал хозяином окрестных земель многие века принадлежавшие лишь манси. Увы, но ныне сила была не на их стороне и чужие отряды, несколько раз пройдясь войной, приучили людей леса не то, чтобы к покорности, но к тому, что лишний раз тревожить далёкого правителя не стоит. Да что говорить, если родной дядя - воин не из последних - не смог ничего сделать захватчикам и некоторое время даже провёл в далёкой Москве как пленник и заложник. А род от того поражения так до сих пор и не оправился. Уж слишком много воинов полегло в тех битвах.

Многие тогда ушли за горы, но многие и остались. Жизнь ведь для простого охотника практически не изменилась, им всё так же приходилось нести повинности в пользу своих оксов, выплачивая им мехами, шкурами, рыбой, дичью и другими продуктами, да выполнять разные работы, что временами возлагали на них белые воеводы. Ну да, добавился новый побор. Но был он, впрочем, фиксированный в 4 соболя на мужчину и взимали его с каждой юрты или полностью с рода. А вот у оксов и старейшин не поменялось практически ничего: они всё так же правили своими людьми, сами собирали с них наложенный ясак и сами же сдавали его чужим воеводам, за что те во внутренние дела рода старались не вмешиваться. Лишь изредка присылали своих людей обновить списки облагаемых налогом мужчин.

Правда, теперь среди племён стали часто появляться чужие шаманы. Но в свою веру они никого силой не вели, наоборот, крещение считали делом добровольным. Кто не хотел, продолжали верить в своих богов. И в каждом пауле продолжали стоять кумиры, нередко украшенные личинами из серебра. И всё так же вершили племенные шаманы обряды и жертвоприношения в святилищах. И мало кто обратил внимание, что чужие жрецы обхаживали в основном лишь оксов и старейшин. И что именно среди них всё больше и больше становилось последователей нового бога.

Сам Айтюх сменить веру предков был ещё не готов, но слова жреца прочно поселились в его голове. А вот то, что из него здесь собирались сделать агента влияния, юноша даже не догадывался. И даже слов таких, "агент влияния", не знал. Зато знал Андрей. Как и то, зачем ему сын местного князька нужен. А планов у него на этот счёт уже было громадьё, и поэтому прибывшего гостя взяли в обиход можно сказать прямо с порога. Ведь парню шёл уже четырнадцатый год и время, когда есть шанс кардинально изменить психологию и мировоззрение человека, стремительно уходило. Эх, ему б кого из тех, кто готовил янычар для турецкого султана, вот кто был мастером своего дела! Но за неимением гербовой, как говорится, будем надеяться, что и батюшка на что-то способен. Тут ему флаг в руки и полная свобода действия, лишь бы результат был.

А пока что Андрей исполнял роль радушного хозяина, угощая гостя "чем бог послал". И внимательно слушал, что гость говорит. А сын окса оказался довольно знающим человеком. Он знал множество преданий, а его рассказы захватывали своей простотой и задушевностью.

- А в реке той не только рыба водится, но и жёлтый камень, из которого умельцы льют изображения богов и духов, - окончил молодой окс очередной рассказ и князь мигом встрепенулся.

Жёлтый камень, из которого льют что-то, вполне мог оказаться золотом. Он мало интересовался золотыми приисками России, поэтому точно сказать есть ли оно в местных землях или нет, не мог. Но и сомневаться в словах вогулича тоже не стоило. Их охотники исходили всё вокруг и что-что, а замечать необычное умели хорошо.

- А где это было точно ты не помнишь? - решил уточниться он.

- Отец говорил, что камень этот любят все пришлые, а потому я поспрашивал у стариков, прежде чем прийти в гости ...

Дальнейшее утонение позволило Андрею сложить картинку. Всего чуть менее двухсот вёрст к югу от Княжгородка в реках есть золото. Насколько его много сказать трудно, а вот отчего его Строгановы не добывали (по крайней мере, в 16-м и 17-м веках точно), это был вопрос, ответить на который Андрей не мог при всём желании. Может вогулы просто забыли о ней, а может ещё почему. Ведь золотодобычу втайне не провернуть, а желающих "помочь" сбежится немало. А значить и ему связываться с ней тоже не с руки. Узнает государь, мало не покажется. Тут и вотчину отобрать могут. Если только действовать тайком через вогулов и при прямой передаче добытого Айтюхом ему, Андрею. Но как заставить вогулов забросить свои дела и пойти мыть ему золото? Блин, вот уж точно по поговорке: близок локоток, а не укусишь. Наверное, стоит поговорить обо всём с братом и, наверное, дядей. Да, они могут просто оттереть его, если что, от золотых ништяков, но и сожрать придворной клике не позволят. Особенно Немой. А то, что на золото найдётся много претендентов и гадать не стоит. Хотя, был ещё один вариант: просто забыть на время об этом и вернуться к вопросу тогда, когда он достаточно освоится и укрепится. Да, наверное, это самый лучший вариант, так и стоит поступить. А с сыном окса поговорить, чтоб не сильно распространялся про ту речку. А то ему только золотой лихорадки вокруг не хватало.

Ну а по итогу вечера можно было смело сказать, что первый контакт был установлен, и теперь предстояла долгая и кропотливая работа, итоги которой должны были сказаться через годы и годы.

Ещё одним пунктом его контроля была типография. Прошедшие годы (и левое финансирование, которого были лишены большинство книгопечатников мира) не прошли даром и теперь в большой и светлой избе стояли целых два печатных стана, а литейщикам был заказан полный набор шрифтов на третий. Именно тут и были отпечатаны те учебники, по которым ныне учились его отроки. И если продукцией официальной типографии под патронажем митрополита были, естественно, богослужебные книги, то оба его печатных станка уже год с лишним большую часть времени трудились над выпуском другой литературы.

Во-первых, наконец-то переведённый и слегка исправленный (с учётом знаний русских розмыслов и самого князя) "Кодекс Джованни Фонтана" с рисунками, которые вырезали на сосновых досках, для чего пришлось искать и нанимать резчика-умельца с помощниками. Во-вторых, "Хождение за три моря" тверского купца Никитина, в вольной редакции князя, переведшего на русский все записи купца сделанные им на иноземных языках и нарисовавшего грубую карту его путешествий. Ну и не обошли стороной и героический эпос, отпечатав для начала "Повесть о разорении Рязани Батыем". Всю печать делали в диких тиражах, по две сотни книг. Но прежде чем выбросить их на рынок, один экземпляр был презентован митрополиту, как подарок с тонким намёком на толстые обстоятельства.

Ныне же оба станка работали над тиражом "Повести о создании и попленении Тройском" Гвидо де Колумна и рассказов о феодальной войне середины XV века.

Последние уже существовали в виде распределённых между рядом погодных записей рассказов великокняжеского свода о борьбе за московский престол. Яркие, богатые живыми деталями, но не поучительные, отчего мало вписывались в литературный канон. Одну такую летопись Андрей буквально вымолил на время у игумена Иуавелия и уже здесь, в Княжгородке, из неё вырезали всё лишнее, компилируя вполне удобоваримый рассказ без лишних отступлений и с привязками по датам. Одновременно Данило с двумя помощниками, которых он сам же и отбирал, провели забег по монастырям, скупая, а в основном заказывая перепись летописей по тем временам, которые ещё не успели окончательно уничтожить или отредактировать московские дьяки. Впрочем, отредактированные заказывали тоже. А потом из всего этого богатства с осторожностью вставляли в готовую книгу отрывки, которых не было в великокняжеском своде, стараясь, чтобы основная канва повествования шла в угоду московской версии. Конечно, до зиминского "Витязя на распутье" это творение не дотягивало и сильно, но по современным меркам было вполне себе объёмным историческим исследованием, запрос на который ещё только формировался в среде грамотной прослойки русского общества. Но он уже был и в иной реальности вылился в ту же Степенную книгу, пользующуюся довольно большим спросом.

В общем, Андрей взял твёрдый курс на то, чтобы создать в России что-то наподобие знаменитой типографии Альдова в Венеции, чьи книги он наблюдал на полках книжных лавок Любека. Он даже в подражание им начал использовать свою издательскую эмблему в виде герба КГБ, только без серпа и молота. Да и третий комплект шрифтов отчего делали так долго? Да потому что он собирался значительно уменьшить размер книг, сделав их более удобоносимыми. А для этого необходимо было изобрести новый, более мелкий и плотный шрифт. Нечто подобным в Венеции сейчас занимался Альд Мануций Старший, но в отсутствии Интернета и телефонии Андрею приходилось "изобретать" всё самому.

А ведь была ещё одна область, куда ему обязательно следовало приложить если не руки, то хотя бы голову. О чём речь? А про полевую артиллерию. Ведь именно лёгкая пушка сделала в своё время непобедимой армию Густава Адольфа. А всё почему? Да просто его мастера сумели создать пушку весом всего в 7 пудов - в четыре раза легче прежних орудий. Её могла везти одна лошадь, а два-три солдата могли катить её по полю, то есть она теперь могла сопровождать наступающую пехоту, оперативно вмешиваясь в бой. Стенки ствола этой пушки были настолько тонкими, что она не могла стрелять ядрами, секрет её и состоял в том, что это была первая пушка, предназначенная для стрельбы картечью. Да, стреляли эти пушки лишь картечью, но вражеским солдатам и кавалеристам хватало и этого. А ещё вдобавок шведские оружейники создали зарядный патрон - плотный матерчатый мешок, куда помещались картечь и порох. И благодаря применению этих патронов пушка обладала невиданной скорострельностью: она делала до шести выстрелов в минуту и буквально засыпала противника картечью. Эти открытия определили победы шведов в Европе 17 столетия. Ну и почему бы не использовать чужой опыт чуть раньше?

Причём не просто использовать, но и усовершенствовать. Ввести не только трёхфунтовые тонкостенные пушки, но и трёхфунтовый единорог. Да, он будет потяжелее, и возить его станет пара лошадок, но зато он мог стрелять не только картечью, но и ядрами, и гранатами. Впрочем, гранат у него тоже ещё не было. И, наверное, стоило сразу браться за эти самые полевые пушки, но Андрей всё же решил что нет. Полоцкий поход уже на носу, а изготовить ранее не виданную пушку всё же не так просто. Да и на корабль нужны не пять-шесть стволов, а десяток на борт минимум. И за предстоящее лето их как раз должны были изготовить в нужном количестве. Именно поэтому единороги отливали сразу в морском варианте (который отличался от сухопутного длиной калибра, не 9-10, а 16-17). Ну а на Полоцк придётся идти по старинке, правда, имея в запасе один действенный, но жестокий способ.

* * *

Пока же Андрей занимался в вотчинах своими делами, в Москве кипела бурная дипломатическая деятельность, в которой первую скрипку играли имперские дипломаты. Главой имперского посольства был барон Герберштейн прибывший в русскую столицу прямиком из Кракова, куда он "по пути" сопроводил будущую жену польского короля, а заодно и напрямую выслушал условия, на которых тот готов был заключить мир. Однако всё его красноречие не смогло пробить византийскую невозмутимость московского правителя. Наоборот, запугивая Василия III Ивановича и его бояр картиной османской опасности, барон добился лишь обратного эффекта - русские еще раз убедились в необходимости сохранять дружеские отношения с Великим Турком. Но и отвергать призывы императора сходу не стали, создав у барона впечатление, что они, в общем-то, не прочь присоединиться к антиосманской коалиции, но вот обстоятельства...

А обстоятельства были не радужные.

Шел уже седьмой год русско-литовской войны. Выложившись по полной в ее начале, Москва и Вильно, тем не менее, не сумели добиться быстрой и решительной победы. Да, русские смогли-таки захватить Смоленск, но поражение под Оршей сильно понизило этот успех. И теперь война здорово била по казне обоих государств, потому как получилась не как планировали: скоро и победоносно, а долго, тяжело и кроваво. И теперь, основательно поистратившись, оба государства искали выход из изнурительного и затянувшегося конфликта. Но при этом никто не хотел уступать. А в таком случае садиться за стол переговоров желательно с дополнительными козырями. И что могло быть лучше в таком случае, чем громкая победа?

Вот и поспешил Сигизмунд Казимирович повоевать Псков, да утёрся кровавыми слезами под Опочкой. А заодно и дал москвичам в руки повод безболезненно отвергнуть имперское посредничество в переговорах о прекращении боевых действий и заключении мира, которые сам же и предложил.

Теперь все усилия Герберштейна смягчить требования Василия III натолкнулись на упорное нежелание русских идти на уступки. И даже снятое было в угоду императору требование русской стороны относительно Витебска и Полоцка было вновь возвращено в протокол, в ответ на речи литовских послов о возвращении утраченных в ходе войны земель. Да ещё и лекцию им прочитали, припомнив все прегрешения Ягеллонов - от стародавних, еще времен Казимира, до самых последних. После опочкинского разгрома крыть литовским послам было нечем, и все усилия имперского посредника пошли прахом. Итог же переговоров был таков: Смоленска, государевой вотчины, Сигизмунду I Казимировичу не видать, как своих ушей. Да ещё и на иные города, что ныне под властью литовского князя находятся намёк был сделан более чем явственный.

В общем, никто не сомневался, что едва подсохнут дороги, возобновление боевых действий будет неизбежно. Оставалось лишь определиться, куда вести рати. И тут у думных бояр случилось размолвка.

Дума в тот раз собралась в одной из малых кремлёвских палат, куда слуги специально принесли малый государев трон. Окна в ней хоть и были большие, стрельчатые да слюдяные, что делало её неплохо освещённой, но поутру это было не так заметно. Утро в Кремле вообще самое унылое время. В коридорах и палатах царят холод и темень, и сонные слуги да стражники споро поджигают свежие лучины лишь завидев кого из набольших людей. Вот и в малой палате поначалу было довольно прохладно и бояре не только от спеси кутались в расшитые золотом шубы.

Поскольку боярин-конюший ныне томился в литовском плену, то роль главы Боярской Думы взял на себя один из её старожилов, князь Александр Владимирович Ростовский. Ну, в самом деле, коль государь никого не назначил конюшим, то не ясельничных же Ваньку Сукова или Федьку Хлопова в думу звать, раз уж они в Конюшенном пути исполняли функции последнего. А князь Ростовский могуч и славен был и богатством, и родовитостью, и удачей воинской. Оттого и взял столь тяжкое бремя на себя, а думцы то решение приняли без лишнего местничания.

В принципе для чего они собрались бояре да окольничие знали, но покамест хранили молчание, ожидая, что государь спросит.

Тот вошёл как обычно стремительно. Постукивая посохом, прошёл по палате мимо склонившихся в поклоне думцев и сел на трон, перед этим поправив атласную подушечку, что положили слуги для мягкости. Следом за ним в палату вошли и встали с обеих сторон у всех дверей на часах рынды в своих бело-золотых кафтанах и с серебряными бердышами.

- Что же, бояре, каково слово ваше будет? - глухо спросил Василий и перевёл взгляд на Ростовского, как на набольшего. - Как дальше войну вести станем?

С тех слов и началось то думное сиденье...

Боярин-князь Василий Васильевич Шуйский-Немой молча сидел на лавке, покрытой коврами, сжимая в холёной руке отполированный тысячами прикосновений посох с инкрустированным драгоценными камнями тяжёлым набалдашником, которым так удобно было огреть кого-либо промеж лопаток, внушая свою волю или отстаивая своё мнение и честь. Другой рукой он оглаживал аккуратно расчёсанную на две стороны бороду и, хмурясь, слушал выступающих.

Впрочем, таковых было не много.

Сабуровская клика - а именно так иронично прозвал неугомонный племяш окольничего Ваньку Сабурова (что о прошлом годе вошёл в состав думы) и тех, кто с ним был заодно (хотя более верным было обозвать её бутурлинской) - хором выступала за поход на Киев, советуя собрать войска ещё по зиме прямо во владениях Шемячича. Так, дескать, и литвину урон нанесут и супротив татар, буде те вновь пойдут на русское порубежье, острастку дадут.

Однако большинство думцев насуплено молчало. Особого желания ввязываться в "прямое дело" ни у кого из них не было. Ещё свежи были в памяти оршанская конфузия и связанные с ней хвастливые восхваления ляхов да литвинов, что те устроили по всем закатным землям на поруху государевой чести. А ведь никто не гарантирует, что в новом походе не вырастет на пути ляшское войско (литвинов-то уже почитай с Ведроши не боялись, привыкли бить и скопом и по частям). Так что и хочется и боязно одновременно.

Тут Немой скривился, словно кислого фрукту заморского, именуемого лимоном, откусил. Надо же, племянничек-то, словно в воду смотрел, когда говорил:

- У большинства думцев главной идеей будущей кампании будет одно - учинить набег на неприятельские владения. Оно ведь и полезно, и приятно. И супостата уязвим, и своих детей боярских ублаготворим. Один сплошной профит кругом: в бой вступать не надо, знай себе, хватай полон - не война, а сплошное удовольствие. Токмо от той войны никакого проку не будет, дядя. Почитай три года набегами зорим литвинов, а толку? Тут, князь, надобно по иному дело вести.

Шуйский тогда за думцев сильно на него озлился. Ишь, блоха, на мудрых людей поносные речи вести вздумал. Но доводы, успокоившись, выслушал, а потом и осмыслил. И выходило, что прав племяш кругом. Ну а что думцев не почитает, так вон они, сидят и словно по его слову думают. А значит, пора ему показать, что не зря Шуйские первейший род, после государя. Так что, дождавшись, когда тёмные глаза Василия Ивановича уткнулись в него, боярин степенно поднялся с лавки, снимая с головы высокую, горлатную шапку.

- Нешто, князь, дельное что предложить удумал? - государь был явно не в духе. Ещё бы, сколь уж времени просидели, а решения так и не нашлось.

- Есть у меня предложение, государь. Но позволь издалека начну, - и, дождавшись утвердительного кивка, боярин продолжил: - Вот некоторые предлагают на Киев идти. Что ж, дело хорошее - то твои, государь отчины и дедины. Да только не время ныне тот град возвращать. Места там ныне безлюдные, татарвой не раз порушенные. Да и Васька Шемячич тоже не одну сотню полона с той стороны увёл. Ну а Киев тот как городишко и вовсе слишком худ.

Опять-же дорога торная по Днепру не всегда за Русью будет, отчего купчишкам больших прибылей тамо не сыскать.

Думцы от последней фразы почти дружно фыркнули. Нашёл боярин, о чём печалиться: о купчишках. Впрочем, оно и понятно. Эвон Шуйских за глаза не просто же так "шубниками" прозвали. Впрочем, сказать такое вслух, желающих было мало. Помнится, старый Бутурлин упрекнул однажды Немого сим неблаговидным прозвищем, так был посохом бит нещадно, насилу разъяли.

- И неча фыркать, словно кони стоялые, - вскипел Шуйский, прекрасно понявший всю подоплёку. - О купцах сам государь заботу проявляет, поскольку более вашего в том понимает. Али кто тут себя умнее государя почуял?

Тут думцы почти осязаемо вздрогнули, ибо от слов князя враз повеяло чем-то очень нехорошим. Лишь князь Ростовский, которого сменил Шуйский на новгородском наместничестве, усмехнулся и прикрыл ладонью свою обильно умащенную бороду:

- Ты, Василий, не обессудь. Это они от ума малого не поняли, о чём ты глаголешь. Но, может, хватит ходить вокруг да около?

- И то верно, боярин, - государь неожиданно поднялся с места и ни на кого не глядя, прошёл к дальней стене, остановился перед ней, сцепив сзади руки, и застыл, словно любуясь, как игриво поблёскивают солнечные блики на оконной слюде. - Ты, по сути, давай. А про купцов сам знаю, что ныне им тяжко. Жаловались мне, что и в Варяжском море тех, которые идут к нам из земель закатных ляцкие каперы грабить пытаются. Оттого помеха торговлюшке большая. А нам пищали потребны и всякие иные припасы военные. Слишком многое надобно того, чего на Руси нет покамест. Но и купчишкам большой потачки яз давать не намерен, ибо честь государева дороже.

- Так и я к делу подхожу, государь, - так же усмехнулся Шуйский. - Вот тут у меня хитрый чертёж земель порубежных с собой взят. Дозволь развернуть, - и, дождавшись утвердительного кивка, споро раскатал пергаментный рулон прямо поверх разложенных на столе карт и схем. - Глянь, государь, вот Смоленск на Днепре. По сей реке да её притоках, коли выше подниматься, достигнем мы Двины, что к Варяжскому морю течёт из земель наших. А на реке той стоят два града торговых, сильных да богатых - не чета худому Киеву.

И города те, государь батюшка, - Полотеск да Витебск - Вильну литовскую сторожат от силы твоей ратной крепко. Да и изменник твой, Костька Острожский,- степенно продолжил боярин, - из того же Полотеска града на Опочку приходил. Так вижу я, государь, что надобно нам в ответ те городишки под твою государеву руку имать. Заодно и путь торговый аж до самих рижских немцев под неё же и возьмём. Так что, коль дозволишь, то я с братом моим меньшим Ванькою на Полотеск город сходим, авось, и возьмем его. И тебе честь, и Жигимонту, супостату нашему, позор и посрамленье!

Василий, вновь севший на трон, некоторое время помолчал, ожидая чьего либо вмешательства, но думцы сидели, словно в рот воды набравши. Тишина в зале стала практически ощутимой, когда со своего места поднялся князь Ростовский.

- А хороша задумка у Шуйского, государь, но токмо не до конца продумана. Ведь уже ходили братья под те грады не раз, а взять не смогли. Потому как не одной силой новгородской да псковской ходить надобно, а как на Смоленск град собирались. Исполчать полки многие да с разных мест выступать под стены полоцкие. Заодно по пути полкам зорить землю жигимотову, дабы не осталось у него сил и средств супротив тебя войну вести. Особлево ныне, когда немецкий мейстер в друзья напрашивается, дабы помогли мы ему в его будущей войне с Жигимонтом. Ну а коль Орден на ляхов исполчится, то тем враз не до литвин будет.

- Понял я тебя, князь, - хлопнул ладонью по резному подлокотнику Василий Иванович. - Что же, мысли ваши мудры и мною принимаются. Теперь давайте думать, кто с какой силою пойдёт.

И Дума враз взорвалась разговорами. Ещё бы, цель-то похода была предложена и утверждена (что разом определяло выдвинувших её в те самые пресловутые козлы отпущения, коли что не так сложится) и теперь предстояло привычное дело: распределить воинские должности. Правда, Шуйский, помня предупреждения племянника, всё же решил настоять на том, чтобы государь расщедрился да и выделил припасы для наступающей армии, которые потом доставят к ней судовой ратью. Государь, конечно, поартачился (всё ж закупка да доставка припасов в одно место денег стоит), но доводы князя были слишком весомыми (ещё бы, сколько ночей Андрей над ними корпел, да и сам Шуйский не по разу думал) и тому ничего не оставалось, как согласиться.

В общем, пошумев да поругавшись, бояре, в конце концов, вынесли единый вердикт. По государеву указу да боярскому приговору решено было создать несколько полевых армий для одновременного удара по врагу.

Первой из Великих Лук на Полоцк предстояло выступить большой рати Василия Шуйского и его брата Ивана. Пять полков "силы новгородской" в две-три тысячи детей боярских с послужильцами, да "псковской силой" в шестьсот-восемьсот поместных. А еще пищальники, которых Псков с пригородами мог дать до тысячи, а Новгород до двух тысяч. Ну и "сила тверская" доводила общую численность этой рати до семи тысяч "сабель и пищалей". И это не считая судовой рати, воеводой над которой с лёгкой руки Немого был утверждён молодой, но уже снискавший славу князь Барбашин-Шуйский, и посохи, которую предстояло собрать для доставки к Полоцку новгородского и псковского наряда, запасов провианта, фуража и прочей снасти, необходимой для ведения осады, а также дорожных и саперных работ.

Из Белой на Витебск формировалась рать родственника Шуйских, князя Андрея Бучен Борисовича Горбатого. Те же пять полков, но, поскольку воевод в ней было помене, то и ратников она насчитывала четыре-пять тысяч детей боярских с послужильцами. Её действия на витебском направлении должны были обеспечить успех двух главных группировок, псковско-новгородской и смоленской, на полоцком направлении.

Третья рать была смоленская. Князь Михайло Горбатый Кислица с силою московскою. Это войско (пять полков и около пяти тысяч детей боярских с их послужильцами и посохой) было, тем не менее, самым главным. Ведь именно к нему должен был присоединиться со своим двором сам великий князь и его братья, доведя, таким образом, численность рати до семи-восьми тысяч "сабель и пищалей", а то, и больше. С ним же должен был подойти и осадный наряд.

Четвёртая - стародубская - рать, была самой небольшой. В набег шли князья Семён Курбский и Иван Овчина-Телепнев со своими людьми и немногими стародубцами - хорошо, если их набралось бы с тысячу человек. Их задачей был тот самый милый боярскому сердцу набег - разорение и опустошение неприятельской территории, захват пленных, и, естественно, отвлечение внимания неприятеля.

Разумеется, не забыли и про крымскую угрозу.

Новый хан Мухаммед-Гирей, отказавшись от сохранения союза с Русским государством ввиду давней уже гибели той угрозы, ради которой он когда-то и создавался, тем не менее, не торопился полностью рвать отношения с Василием III Ивановичем. Наоборот, он хотел заручиться русской поддержкой в деле подчинения своей власти другого осколка единой когда-то Орды - Астрахани. Василий же и его бояре стремились, не обременяя себя чрезмерными расходами и обязательствами, повернуть острие татарского нашествия против Литвы. Так что тут дело оставалось за дипломатами, оттого и готовили ныне богатые подарки, чтобы всех оделить и задобрить, ибо мир с Крымом был очень важен. От этого мира зависело, будет ли Русь вести войну на две стороны, воюя и с Литвой, и отбиваясь от татар, или же можно будет обезопасить себя от Крыма и всеми силами выступить против Литвы, принудив её-таки к миру. А в Крыму, как известно, подарки любили все: не только сам хан, но и многочисленные его родственники, его жены, царевичи и царевны, мурзы, князья и уланы. И ведь на всех казны не напасёшься. А стоило лишь обделить какого-нибудь мурзу или князя, и он самовольно, со своим собственным войском, шел на промысел в Русскую землю. Правда, это был бы уже не большой поход Орды, а с малыми порубежные воеводы привыкли уже справляться. Так что посольство - посольством, а на Берег всё одно были отряжены усиленные отряды поместных войск. Бережёного, как известно, и бог бережёт.

Да и как ещё там, в Крыму сложится. Ведь подобный расклад хорошо понимали и в Литве. И Сигизмунд тоже слал большие подарки хану, переманивая его на свою сторону. И в тайне мечтая всё же вынудить Крым выступить в далекий и трудный поход через безводную степь за богатой добычей и многочисленным полоном...

Вот таким вырисовывался план боевых действий на предстоящий год. Обе стороны готовились решить всё одним махом, но, гладко было на бумаге, да забыли про овраги. В той, иной реальности всё это рухнуло от столкновения с действительностью, породив так называемое Чудо на Двине. И ныне эти самые овраги и предстояло исправить тому, кто столь невероятным способом оказался в этом витке времени, создавая своими деяниями иную реальность или новый параллельный мир.