Удар в челюсть, сбоку, отбросил его на стену, и он ударился виском. Внутри черепа что-то стало не так, свет начал мерк-нуть… и действительно погас. Потом, снова, внутри сотряслось, и он открыл глаза… Тяжёлая оплеуха, вновь дёрнула его голову вбок, но катализировала устойчивость посадки на табурете.

— Кончай беспредельничать, сволочь! — его язык сам, без разрешения мозга выдал тайные мысли и Дима испугался, что опять будут бить. Но состояние стабилизировалось, голова не стучала о стену, значит… Что это значило он не смог бы с уверенностью сказать, но на что-то надеялся…

— Прекратить! — громкий крик ворвался в его шумящую голову, тут же превращая надежду в действительность. — Под суд захотели? Мерзавцы! Вон отсюда!

Дверь хлопнула, раздавшийся за ней стук каблуков, быстро удалялся, но сомнение проснулось снова — болью в левом ухе; оно, кажется, оглохло.

Грозный начальник, видимо новой формации — поставивший во главу угла криминалистики — соблюдение законности, склонился к его ещё могущему слышать правому уху…

— Ну, так вы скажете нам, наконец, правду?

— Я её вам говорю уже битых три часа! — Дима поник носом, сожалея, что вынужден обманывать такого… в общем, другого следователя. — "Бедняга, — подумал он, рассматривая на полу свои капли крови, — ты настолько отвык от общения с нормальными людьми, что решил, будто игра — в злого и доброго — известна только вам, совершенно не меняющимся мусорским подонкам!"

— Я рад бы поверить, — следак грустно кивнул, — но ваш подельник — Коклюшков Пётр Петрович — подозреваемый в убийстве Владимира Лыкова, сознался, что присутствовал при том, как товарищ Пенсенков Г.С. - кличка "Очкарик" ударил Лыкова бутылкой по голове, заметьте пустой бутылкой, что привело к обширному кровоизлиянию и смерти потерпевшего.

"Как он Коклюша то провеличал! — почти правдоподобно удивился Дима. — Школа! Мастер! Но потом устал… Очкарик удосужился лишь аббревиатуры, а Лыков вообще остался безымянным!" — он поднял взгляд на стену за столом следака… и подмигнул строгому Владимиру Путину. — Если портрет президента за спиной — значит за хозяином кабинета — сила, а если на столе — значит совесть! Хи-хи… — Димка усиленно приглушил сопение, чтобы не рассердить доброго следователя, — А вообще удобнее, чтобы портрет стоял на столе: налил себе коньячку, чокнулся с носом президента, усмехнулся удовлетворённо и… Будто вырос!

— Далее… — Следователь порылся в бумагах… — Вот признание гражданина Пенсенкова! — он сунул бумагу под нос Димке. — Зачем вы так упорно лжёте?

— Затем, что вы слишком упорно спрашиваете! — Димка почувствовал себя героем-молодогвардейцем. Теперь он знал: следствию всё известно, и ему стало легче… но тяжелее от мысли, что избивали просто так! Он вспомнил Машу… её любимый мультик с фразой: "просто так!" и в который раз удивился богатству и всепримененности русского языка, подумав: "Хоть что-то!"

— Потому и спрашиваем так, что лжёте!

— А зачем вам мои показания, если вы запротоколировали сознанку Пенсенкова и показания Коклюша? — Дима поднял голову и ухмыльнулся разбитыми губами.

— Потому что, все вы молчите о групповом избиении Лыкова; Групповом! Понимаете? На его височной кости большая гематома, там же — на скуле — ещё одна! Это как, по-вашему, выглядит? — Следователь закурил и протянул пачку Дмитрию… — Курите?!

— Нет, спасибо! — Дима отмахнулся… — Он мог удариться, когда падал на землю, там бетонная стяжка, синяки все с одной стороны, чего вы тут горбатого лепите?!

— Дмитрий Николаевич… давайте без арго, мы ведь с вами культурные люди! — следак медленно прошёлся за спиной Димки. — Кто-нибудь из вас сознается в групповом избиении, обязательно и неизбежно, просто я хотел, чтобы это были вы, и тогда я смог бы помочь вам остаться в стороне.

Дым дорогой сигареты окутал Диму сиреневым туманом, и ему стало страшно! Он не рассчитывал, убегая от общества в покойные дали, что окажется настолько далек от спокойной жизни. Чем меньше он пытался соприкасаться с обществом, тем чаще оно толкало и гнало его взашей. Теперь вот, вообще, решило использовать — как козла отпущения.

— У вас что, план горит? — он не поднял головы, и спрашивал в пол.

— Для плана вы не годитесь! Неужели ты думаешь, — следак перешёл на "ты" — "и это было плохо… нет, страшно! но могло помочь отгадать загаданную ментами шараду" — что какие-то вшивые бичи составляют основу нашего плана? Мы преступников ловим, тебя защищаем, чтобы не линчевали скинхеды, как грязного негра, а ты молчишь тут, словно партизан!

— Тогда скажите прямо, что вам от меня лично надо? — Дима повысил голос.

— Вот сейчас пойдёшь, посидишь в "одиночке", подумаешь, как помочь себе, своим друзьям, что вы можете сделать для того, чтобы помочь следствию, и чем вы можете помочь. То, что ты не имеешь недвижимости, нам, кстати, известно! Это хорошо для тебя! — Добрый мент открыл тумбочку стола… — Курить ты не хочешь, но хоть кофейку хлебни! — Банка растворимого кофе встала рядом с телефоном и двумя фарфоровыми кружками.

— Нет, спасибо, отведите в камеру, я очень устал, да и губы… того… а кофе горячий! — Димка потрогал распухшие губы и подумал, что сейчас похож, наверное, на Машу, но Распутину. — Одного не пойму, причём тут моё абстрагирование от недвижимости, я сам так захотел и отказался от доли имущества.

— Как приятно слышать речь настоящего интеллигента, хоть и бывшего, "абстрагироваться…" — замечательно звучит, а вот сообразительности недостаёт. Но вы всё-таки подумайте и особо не абстрагируйтесь от моей последней фразы, в ней, даю намёк, ключ к разгадке! — Следователь сахарно улыбнулся и развёл в стороны руки, словно хотел обнять…

* * *

Ключи знакомо звякнули в замке, дверь камеры отворилась и… Снова знакомый звук… Дима подумал: "почему знакомый?" и вспомнил, что на протяжении многих лет, каждый день слышал эти звуки в телевизоре, — на протяжении многих лет двери камер открываются и закрываются, впускают и выпускают, такое впечатление, что всё общество прошло сквозь них или ещё пройдёт.

— Зона! — проговорил он, не заметив, что вслух.

— Что ты там вякнул, чмо? — это подошёл злой следователь. Он забрал у конвоира ключи и кивнул головой, отпуская… Его сапог ударил Димку ниже пояса, заставив скрутиться колобком… Откатившись к нарам, Дима усвоил, превозмогая боль, что разгибаться не стоит, поэтому, обхватил ноги руками, поджал ближе к лицу колени и застыл в ожидании… Ждать пришлось недолго… Несколько тяжёлых ударов по почкам заставили его разогнуться, выгнув тело в обратную сторону…

Он плыл в ручье своей крови, словно ёж, которого столкнула туда хитрая лиса, добираясь к мягкому не защищенному животу.

— Я колобок или ёжик? — думал Дима, уже не чувствуя боли, только вздрагивая органами, предчувствовавшими свой конец. — Какая разница, если лиса одна и та же! — пришла безразличная мысль, и сознание ушло…

* * *

Кудрявая бородка щекотала ухо, она что-то говорила, будто успокаивая, а руки тянули вверх, заставляя подняться…

Усадив Димку и облокотив на шершавую стену, он сел рядом и участливо спросил:

— Больно?

— Нет! Душа вот…

— Понимаю! — рука Демиурга протянулась к нему… — Вот, попей!

Это была пластиковая литровая бутылка — обыкновенная бутылка с простой водопроводной водой. Но вкусной!..

Он пил и чувствовал, как холодный чистый родник течёт по пищеводу, наполняя желудок, как язык худеет и перестаёт быть невкусным, а нёбо шершавым…

— Давненько не видались! — выдохнул Дима, ставя бутылку рядом, между собой и Демиургом.

— Ты не звал! — участливые глаза грустно проникли сквозь зрачок, в голове стало тепло и легко.

— Раньше ты не ждал приглашения! — Димка снова потянулся за водой и освежил рецепторы.

— Всегда ждал, просто ты не знал, что зовёшь! — добрая усмешка тронула лицо Демиурга. — Тёска!

Димка посмотрел на изогнувшуюся улыбкой щель, между курчавых волос и тоже растянул, насколько смог, израненные губы.

— Ты Дема, а я Дима!

— Ерунда, не вижу большой разницы, да и не о том я! — Дема внимательно посмотрел на незнакомого Диму, вернее, на непохожего. — Да, укатали тебя крутые горки! — сочувственно протянул он.

— Не горки, а Орки! Помнишь уродов в фильме "Властелин колец"? — Димка сплюнул красным на пол. — Ну, а если ты о горках друг Сизиф, то я как-то и не старался, просто взял, да покатился камешком вниз… — он виновато улыбнулся. — Всё ждал, что трамплин на пути попадётся, и взлечу над кручей… и полечу!.. Но вместо этого шмякнулся… потом снова, потом ещё больнее, и знаешь, полёт становится, даже во сне, какой-то безкайфовый: руками машешь, словно вентилятор, а тело тянет вниз, с крыши на крышу уже перелетаю с трудом, иногда не долетаю до края и качусь по стене… в бездну. Зато совсем не боюсь, что разобьюсь! Раньше страх ошибки присутствовал, теперь нет. Сомнение вот только поселилось, пока ещё в глубинке ливера, но может вылезти. Жду теперь, куда полезет, если из… то обрадуюсь, а если рассосётся внутри… не знаю!

— Что за сомнение!

— Ну, блин, стремился стать Татхагатой, "просто прохожим" идти по миру, даже мешать не хотел земным пешеходам, надеясь быть в дальнейшем "просто пролетающим", чтобы в выси не наступать им на ноги, и моя обувь, чтобы не пачкалась. Понимаешь, не Буддой, я не амбициозен с некоторых пор, зачем мне проблемы связанные со Славой, я хотел так мало — летать!

— Так мало? — удивился Демиург. — И всё? Да… ты слишком скромен!

Уловив иронию, Димка усмехнулся и покачал головой…

— Прости, ты прав! Что-то я совсем мозги растерял! Возможно, абстрагироваться нужно было от другого, от чего угодно, но не от разума! Да и не в этой стране!

— В любой стране, планете, галактике, измерении, твой путь утопичен! — Дема грустно кивнул. — Ты везде избирателен в свою пользу, и пытаешься извратить смысл любой конфессии.

— Я попросту несколько синкретичен в конфессиях, вот и всё, и считаю это довольно разумным, оттого избирая — вновь смешиваю близкое и нужное мне! А твой бог и учитель не избирал? не отделял зёрна разумного от плевел невежества? — Дима сузился глазами.

— Но он не собирался становиться Богом сам, и скромно подставил меня, простого каменщика, создавать новый мир, управлять им! — тихий смех разнёсся по камере, мягким ветерком. — Только что, вдруг, пришло в голову тождество моего создателя с вашим божком — Лениным, он ведь тоже создал новый мир и отдал руководство кухаркам, причём не гипотетически, а натурально!

— Ну ты сравнил! — Димка несогласно скривил губы.

— А что? Нет, ну я согласен, конечно, Платон — философ, его миру две с половиной тысячи лет, а не каких-то… девяносто! Но он не мог стать кровожадным властолюбцем уже потому, что мечтал о другой власти — над смыслом, пусть это звучит пафосно, пусть утопично, но мечтал и, рассуждая, сознавал: что есть власть над людьми? и как опасен этот путь для души! Потому и считал, что управлять государством способны, достойны, лишь мудрецы! Но Ульянов… — борода Демиурга поднялась подбородком и встала дыбом на сгибе упрямства…

Тело Димки, его лицо, болели… ныли… тупо, назойливо… но вызванное этим раздражение не помешало удивиться высшему умению упрощаться, чтобы быть понятным. Он принял разумом и сердцем, рассуждающую, вставшую дыбом, напротив, бороду, единственно смутившись, опять же, эмоциональным проявлениям, казалось бы, безэмоциональной сверхсубстанции.

— Транцендентные, трансатлантические, трансальпийские, транслитерационные атланты! — его раздражение всё же прорвалось. — Вы просто длинные и здоровенные, не высокие и не борцы, вы проиграли… виктимные дылды, внеся в мир высокоразвитых, но смертных, вирус сострадания, совести… — с досадой крикнул он и запнулся… вдруг подумав: стоит ли перечислять вирусы? и о чём, бишь, его крик? и отказался, уже потому, что понял: устал бы! и вообще… болен! Он посмотрел на энергично кивающего всесторонними волосами, что-то доказывающего собеседника и подумал: — Зря!.. Зря не выслушал посланца до конца, побежав за своими, бьющимися в лихорадке, мыслями! Какого ни есть, а посланца, и пропустил, наверное, много интересного! Но бесполезного!" — стрельнула в голову спасительная провокация, и захотелось ей поверить. Верить — хотелось, верить — спасало, думать — мешало! Дима устал думать, раньше улыбаться, усталость, как таковая, липла к всеобщему осязанию бытия, и с этим нужно было бороться! Бороться… опять борьба, беспокойная суета…

— Ненавижу! — закричал он, и только потом испугался собственного звука, когда увидел лицо оторопевшего Демиурга. — На хрена я тебя придумал? — он сказал это тише, но с чувством, почти со слезой и… слюнями. Их много накопилось, липких, наверное, жёлтых, таких засушливых, как ветры пустыни. Он представил свой рот планетой и разместил в нём: самум дыхания, барханы нёба, оскалы зубов, Кордильеры дёсен… Его рука снова потянулась к бутылке… Странно, в рот не упало ни капли из перевёрнутого пластика…

— Не понял?! — Дима осуждающе взглянул в сторону гостя…

— Что? Ой… извини!

Вода хлынула неожиданно, и Дима чуть не захлебнулся.

— Вечно ты не вовремя!.. — психанул он и размазал пролитую влагу по лицу.

— То, что ты неблагодарный и глупый я уже понял давно! — попытался обидеться Демиург, но как-то неубедительно, что видимо было невозможно в его программе.

— Какого тогда лазишь? — Дима потянулся за бутылью и снова отпил чужой помощи.

— Ботхисаттва… положил почему-то на тебя глаз! — Дема виновато сжался ключицами.

— Витя, что ли? — Димка рассмеялся. — Алкаш? — он спрятал улыбку. — Ты, кажется, меня разыгрываешь? Почему ты вообще видишь в нём Ботхисаттву? Он неплохой товарищ, но стал им именно тогда, когда я снизился до него! Почему?

— Поднялся! Кстати! Не думаешь, что поднялся? — Демиург грустно изогнулся усами. — Какой к Тартару полёт, о чём ты мечтаешь, не освободив внутренность кости, но главное кишечник головы! Где ты видел, как летает мешок с дерьмом? Где?

— В Караганде! — психанул Дима. — Слушай, ты — необходимость, возвращайся к тому, зачем пришёл и отвянь… раритет философии! Сколько можно об одном и том же? — он кричал… это завело ещё больше, и добавило громкости…

— Ты видишь, мне больно! — он потрогал уголки раззявленного вопросом рта и увидел на кончиках пальцев кровь. — Посмотри… тело моё страдает, губы кровоточат, меня пытали, а ты!..

— Ты ещё не знаешь что такое — пытка! — отдалившийся голос, еле-еле прозвучал в голове и Дима повернулся на недослышанное…

— Пардон?!

— Тебя ещё не пытали, тебя чуть-чуть побили, и всё!

— Но за что? Кстати, ответь, ты ведь всё-таки сверх субстанция, хоть и прост! — Димка вспомнил шараду, которую отгадать был не в силах. Он, конечно, догадывался, что ему вобьют в голову отгадку рано или поздно, но ведь вобьют! Такая тупость пугала, раньше его за это не били, даже розог не помнил. Отец обходился увещеваниями, мать, иногда, гоняла ремнём вокруг стола, но…

Демиург сочувственно кивнул, но отвечать на риторический вопрос, видимо поленился и продолжил затронутую ранее тему:

— Ульянов, возможно, ведь тоже не был кровожадным сразу, — проговорил он, как бы сомневаясь в сказанном… — Надеялся, придя к власти, усовершенствовать государственное устройство, не зная своего народа и не ведая, через что придётся пройти! Но, взяв имя — Ленин, поставил себя в строй, во главу строя мстителей; "кровь за кровь" прозвучало в его вавилонской башне и дало шанс взойти ростку латентной амбициозности. Уже априори он становился террористом! Далее, желание всё разрушить, а затем…

— Почему априори? Александр — уже апостеори! Желябов и Перовская — апостеори, Иван Грозный! — Дима понял, что если не сопротивляться давлению чужой, не чуждой, а чужой мысли, то эта борода раздавит его шёлковым волосяным грузом и мягкостью ладоней — фактов.

— Ну да, добавь несколько арабских имён, чеченских… ирландцев к соусу, и поливай свои котлеты…

— Какие котлеты, я забыл их вкус! — Димка вздохнул и снова потрогал разбитые и ставшие похожими на котлеты губы. Каждое напоминание о пище подымало руку и тянуло к носу… к губам… далее — осязаемый мазохизм, реализат ощущений… и всё начиналось сначала.

— Ну тогда давай о мухах, — Демиург вяло усмехнулся.

— А-а… — бесформенные губы Димки попытались растянуться в улыбку, — я её помню! Тихая такая, почти не зудела, не мешала, я тоже так хочу… хотел… Эх-хе-хе…

— Я о мухах следователя! — Демиург раздражённо завозился рядом…

— О тараканах следователя?! — Дима заинтересованно повернулся к нему…

— Какая разница!? Он кормится и так, и этак, смотря где, в данный момент, обитает.

— Не скажи…

Волосатое лицо приблизилось вплотную, и Димке показалось, что оно сердится.

— Ты будешь слушать, — искривился, приблизившийся рот, — или нет?

— Я весь внимание! — подтвердил Дмитрий и постарался посадить своё постоянно оседающее на пол тело — прямо.

— Во времена моего создателя это называлось вымогательством, что… думаю… ближе к месту обитания мух, и с тех пор ничего не изменилось! Слышишь? — Демиург качнул головой и приподнял волосяные кусты над глазами.

"Бровями похож, но говорит слишком чётко!" — подумал Димка и удивился вслух: — А что с меня взять, кроме оков? — он посмотрел на свои израненные запястья, затем поднял руки к лицу и потрогал мешки под глазами… — Гол и морщинист, как донской сфинкс.

— Тебя любят сразу две женщины!

Димке стало приятно от услышанного, но, не подав виду, он спросил:

— И что, и какие две? Я уверен, что ни одна!

Сопение рядом усилилось…

— В чём ты можешь быть уверен, жалкая кокетка? Неужели ты мог предположить, что мои слова похожи на твой бессвязный трёп. Неужели, я — Демиург — создатель Вселенной, обладающий трансцендентным знанием, не в силах разобраться в вашей примитивной психологии? А?

— Прости, прости! Я действительно забылся, поверил… да что там… решил, будто ты создание моё, а не Платона, а хоть и Платона, то… лишь фантазия! — Димка съёжился и отпил воды… Его бил озноб…

Так молодёжь пьёт воду из маленьких бутылочек, на улице, в транспорте, везде, где можно; даже если пить не хочется, всё равно сосёт, что соску, не отвыкло ещё; потому, что модно, ну и удобно — чтобы время шло, руки занять, губы, рот, гортань; при этом не обязательно: что-либо читать, говорить, — всегда есть заменитель — пластиковая бутылочка;

Гость тяжело вздохнул, и спросил:

— А вода, сейчас, утоление жажды, облегчение разбитой полости рта, это тоже фантазия?

— Не знаю, возможно! Может, я вообще сплю?

— Может… всё может быть, но главное то, как ты себя сейчас ощущаешь. Ведь легче же тебе со мной?

— Сегодня да, раньше… не уверен. Смущаешь ты мой покой, вот! — Дима отвернулся от собеседника и боком повалился на бетонный пол.

— Скоро отстегнут шконку, не лежи на бетоне, умрёшь! -

Демиург помог ему снова сесть. — Слушай, пока не пришёл дубак, а то не успею сказать! Они хотят денег… квартиру, материальных благ за твоё освобождение и знают, что могут развести Машу и Лизу на этом! Понял? Если кто-то из женщин не выкупит тебя, то ты сядешь надолго. Завтра тебе окончательно отобьют требуху, и ты напишешь два письма…

Димка не успел даже улыбнуться, снова удивившись успеху Демиурга, в мгновенном изучении современного слэнга, и испугаться за свои внутренние органы, как в коридоре послышался твёрдый шаг… металлическое сальто личины замка, и дверь открылась…

— Чего развалился козёл? — носок сапога взрыл бок под рёбрами и Дима горестно, протяжно хрюкнул, отрицая неверное определение. — Спать, лежать, не положено! — шконка, звякнув цепью, упала навзничь, сапог снова не прошёл мимо и теперь вонзился в солнечное сплетение уже севшего на полу Дмитрия. Шероховатая стена вонзила известковые зубы в спину, но поддержала в положении сидя, дыхание кончилось и рот удивлённо открывшись, не верил, что воздуха нет. Дверь закрылась со всеми полагающимися шумами и шаги за ней удалились…