іб

гибѳль. Пожаромъ бы вамъ всѣмъ давно побратьея и нѳ возстать никогда уже болѣе изъ пепла!»

Очнѳтся народъ, но нѳ поздно ли? нѳ для того ли только и очнется, чтобы горестно покачать поникшѳй головой, оглянуться назадъ померкшими очами и, какъ стояіцій уже одной ногой въ гробу старецъ, жизнь котораго прошла пьяно и позорно, сказать себѣ'. «пропадай, моя телѣга, съ ней четырѳ колеса!..» А потомъ, махнувъ рукой и на себя, и на всѳ осталь-ное, быть можетъ, къ вамъ же, свѣтлые домики, по-плетется на послѣдній грошъ покугіать послѣднее заб-веніе...

• Да и очнется ли, пѳ погибнетъ ли, какъ неразум-"ное животное, до конца не сознавъ причины своѳй гибели?

Кто отвѣтитъ на эти вопросы?

Сашка для того вызвалъ изъ кузницы товарищѳй, чтобы сильнѣе возбудить ихъ противъ Ивана.

Злоба на Ивана у Сашки то пропадала, то снова, какъ тёперь, неожиданно вспыхивала. Всѳ дѣло со-стояло въ томъ, что отецъ Сашки восемь лѣтъ поль-зовался десятиной «купчей» земли Ивана, платя крест-нику аренду четвертымъ снопомъ съ ужина. Прошлой зимой у Ивана въ домѣ предстояло двѣ свадьбы: же-нился онъ самъ и выдавалъ замужъ сестру. На при-даноо сестрѣ, на новую одёжу себѣ и семьѣ, на уплату попамъ и на два пира понадобилось много денегъ.

У Ивана оказалась въ нихъ нѳхватка, а тутъ явился шипинскій мужикъ, пожелавшій заарендовать Ива-нову землю на 6 лѣтъ и сразу клалъ па столъ всѣ 30 рублей арендпой платы впередъ. Иванъ, не имѣя другого выхода, скрѣпя сердце, пошелъ къ крестному отцу и разсказалъ ему о своихъ затрудневіяхъ и о возможномъ выходѣ изъ нихъ. Степанъ — мужикъ справедливый и добрый, очень любилъ крестника. «Ну, что-жъ, сынокъ, жалко съ землею-то разстаться, — сказалъ онъ,' вздоxнувъ,^;^^;^ъеІЛ^^,как'Л^а,кЙ^и

И. А. РОДЮНОВЪ- 2 17

ЗПП77

родной, да такое дѣло-то у тебя... Ежели бы при капиталахъ, отсчиталъ бы сычасъ 30 монетовъ, а.-землю за собой оставплъ, а то нѣту-ти... — и, помолчавъ, до-бавилъ: — отдавай въ добрый часъ... я не препятствую и обиды въ сердцѣ держать не буду».

. Иванъ поблагодарилъ и передалъ земліс повому арендатору. Мать Сашки и его сестры па всѣхъ пе-рекресткахъ проклинали Ивана и его семью. Дулся и Сашка, подзуживаемый матерью. Но время шло, вражда улеглась, и обѣ семьи попрежнему * жили дружно, иногда только въ пьяномъ видѣ Сапіка упре-калъ Ивана.

И сегодня дѣло кончилось бы упреками и угро-1 зами. Вино разбудило въ 20-ти-лѣтнемъ темпомъ ма-ломъ неовузданнаго звѣря, а вызовъ товарищей по-мочь ему совершить злое дѣло окончательно отума-нилъ его голову и ожесточилъ сердце.

Въ началѣ менѣе пьяпый Сашка хотѣлъ только задать Ивану «мятку», т. е. избить, тепэрь, же ему, болѣе пьяному, уже хотѣлось убить или по мёныпей мѣрѣ сдѣлать Ивана ісалѣкой на вѣкъ.

Объ этомъ по дорогѣ къ кабаку Сашка сообщилъ товарищамъ и тѣ, такіѳ же пьяные, какъ я онъ, со-гласитісь съ нимъ.

— Штобы вотъ какъ. .. штобы Ванькѣ яонче пол-ная крышка была, пояснилъ Лобовъ.

Громко совѣщаясь и успащая свой разговоръ не-пристойными словечками, точно въ горлѣ у каждаго изъ нихъ застряло по заведенной машинкѣ съ на-боромъ самыхъ пакостныхъ словъ, какія только имѣ-ются въ русскомъ языкѣ, парни договорялись, 1что Ивана наДо какъ молшо сильнѣе напоить, въ кузницѣ просидѣть какъ можно дольшо и на дорогѣ подалыпе отъ города, въ сумерки, въ одномъ имъ извѣстномъ мѣстѣ напасть на него невзначай и разомъ порѣшить. Сашка сообщилъ, что імшшаеіанйкауйк^згм

нова въ телѣгѣ оказался толстый колъ, озимовскіе же парни обѣщались запастись по дорогѣ кампями.

Парни подошли къ казенкѣ.

По случаю капупа воскреснаго дня опа оказалась уже запертой съ 5-ти часовъ, теперь же было близко къ 6-ти.

Парни съ проклятіями отошли отъ запертыхъ две-рей кабака.

Но прѳдусмотритѳльная природа такъ устраиваетъ, что почти всегда около большихъ паразитовъ пло-дятся и копошатся маленькіѳ.

Сбоку казенки на улицѣ торчали двѣ-три пере-носныя лавчонки изъ досчатыхъ ларей съ парусин-ными навѣсами.

Въ нихъ бабы изъ предмѣстья открыто, на закон-номъ основаніи торговали излюбленными закусками неприхотливыхъ посѣтителей казеннаго кабака, какъ-то: баранками, селедками, солеными огурцами, кон-фектами въ бѣлыхъ, махровыхъ оберткахъ, мятными пряниками, а изъ-подъ полы тайкомъ отъ властей пре-держащихъ приторгов/лвали водкой.

Это выгодное, но не совсѣмъ безопасное дѣло дер-жала въ своихъ рукахъ пожилая, низенькая, объеми-,стая и круглая, какъ арбузъ, мѣщанка съ толстымъ, одутловатымъ и желтымъ, какъ у скопца, лицомъ.

Ея товарки за обусловленную мзду только помо-гали ей улавливать пьяницъ и прятать концы отъ полиціи и далеко нѳ бдительнаго акцизнаго надзора.

Паукъ, соткавъ свого затѣйливую сѣть, какъ слу-чайно нрнлипшій комокъ грязи, притаившись гдѣ-ни-будь въ углу паутины, терпѣливо подсиживаетъ не-осторожныхъ мухъ; бараночница въ часы, когда боль-шой казенный паразитъ бездѣйствовалъ, подобно пау-ку, почти нѳ шевелясь, сидѣла на протертомъ соломен-номъ стульчикѣ, приткнувшись къ углу своей лавчоп-ки, сложивъ красныя; какъ омары, руки. на толстомъ

Ей меньше, чѣмъ пауку, приходилось затрачивать труда для улавливанія своихъ жертвъ. .

Для спившагося, распущеннаго мужичья роль сѣти съ успѣхомъ замѣняли ихъ собственныя глотки и утро-бы. Бараночницѣ приходилось только ждать, не зѣ-вать и въ нужный моментъ пустить въ ходъ свое профессіональное краснорѣчіе.

Парни отъ кабака подошли къ бараночницѣ съ требованіемъ продать имъ водки, уже заранѣе по опыту зная, что баба сдеретъ съ нихъ много лишку.

Бараночница оглядѣла" ихъ своими тусклыми, вы-цвѣтшими глазами и лѣниво, медлительно, точно мель-ничными ркерновами, пошевелила челюстями съ ввалив-шимся между толстыми щеками ртомъ въ видѣ опро-кинутаго рогами внизъ полумѣсяца.

— Я ничего спиртного не держу, — отвѣтила она, сладко зѣвнувъ, закрывая беззубый ротъ ла-донью. — Мы этими дѣлами нѳ займаемся. Нончѳ стро-го... — добавила она, глядя внизъ и въ сторону отъ парней.

— Чѳго брѳхтать-то зря, тетка? Нѳ знаемъ тебя, што ли? Небось, не впервбй у тебя покупать.

Бараночница, тяжко вздохнувъ, молча встала и, какъ откормленная гусыня, переваливаясь на своихъ короткихъ ногахъ, лѣниво подошла къ ларю, зорко оглядѣлась кругомъ и точно поворожила, потому что откуда-то вдругъ на прилавочкѣ очутилась цѣлая ше-ренга бѣлыхъ бутылокъ _съ соблазнительною влагой.

У парней разгорѣлись глаза.

Но это дивное видѣніе тѣшило глаза покупателей не болыпе десятка секундъ.

Хозяйка, едва роняя слова, запросила за каждую бутылку двойную цѣну. .

Парни ахнули и стали ругаться.

— А, вѣдьма проклятая, это сколько время коче-вряжилась, штобы подороже эапросить. А хочешь —

городового поаовекъ, і?шшш.еІап-кагак.ги 20

Вутылки такъ же мгновеино, такъ же волшебно и, казалось, безслѣдно исчезли, и мѣщанка онять уже сидѣла на стульчикѣ въ классической позѣ каменной бабы со сложенными на животѣ руками.

Парни обошли остальныхъ торговокъ, но тѣ со-чувственнымъ шопотомъ, кивая и подмаргивая, совѣ-товали имъ хорошенько попросить тетку Хіону.

Парни' опять вернулись къ арбузообразной мѢ-щанкѣ.

— Уступи, тетка, — говорили парни. — Грѣхъ шкуру драть съ своего брата-мужика.

Тутъ Хіона встала, да и то не сразу, и обнаружила болыпую поворотливость и недюжинную рѣчистость.

* — Вотъ вы все ругаетесь, што я беру лишку, а

гдѣ ужъ тутъ лишку?! «Еле-еле душа въ тѣлѣ». Остуда одна и болыпе ничего...

— Ну, врешь, тетка, будетъ лясы-то точить.

— Это вы, видно, любите лясы точить, а я люблю дѣло и безъ дѣла даромъ языкомъ не ляскаю. Вы бы прикинули хорошенько. Первое дѣло, и баба загнула одинъ красный палецъ, права выправи...

— Права? Какъ же, чорта лысаго! Кабы права, изъ-подъ полы не продавала бы...

— А за лавку-то права надо выправить, али нѣтъ?! — и мѣщанка продолжала вычислять, загибая пальцы. — За вино заплати, городовому сунь, акциз-наго задобри, вонъ, — махнула она рукой въ сторону товарокъ, — съ сусѣдками подѣлись. А сама-то, што собака на цѣпи, къ будкѣ привязанная, дѳнь-деньской сиди, терпи и жару, и погоду, и стужу. Все здо-ровье растеряла съ этой съ торговлей съ несчастной. Это што же задаромъ, по вашему? Мнѣ-то пить-ѣсть надоть, одёжа-обувка-то треплется. Вѣдь въ чемъ мать родила стоять тутъ не будешь...

— Го-го, тетка, — захохотали парни, — да покажи только тебя голую, такъ всѣ подохнутъ отъ страху.

Й на обрюзгломъ ліщѣ- Шг°Беіап-ка&?. аківд

въ родѣ улыбки, но она бѳзъ перѳдышки продолжала частить языкомъ:

— Вотъ вы разочтите-ка всѳ, такъ мнѣ лишку-то всего ничего и останѳтся... А вы пришли сюда, да еще лаѳтесь. Вѣдь васъ никто по шѳямъ нѳ толкаетъ. Торгъ — дѣло вольное, и запросъ въ карманъ нѳ лѣзетъ. Не подходитъ моя цѣна, такъ отъ чужихъ во-ротъ есть поворотоъ. Идите себѣ, откуда пришли, а лаяться нечего. Право...

Парни, — по мужицкому обыкновенію, — ни одному слову бабы не вѣрили, какъ вообщѳ нѳ вѣрятъ му-жики ни другъ другу, ни особенно людямъ нѳ ихъ средьі, но положеніе парней становилось безвыход-нымъ, потому что достать водки болыпѳ негдѣ было, и опи торговались съ бараночницей до цыганскаго пота. Въ концѣ-концовъ сладились-таки. Баба на цѣ-лыхъ три рубля продала имъ пресквѳрной, смѣшанной съ водой, водки, взявъ немного лишку противъ ка-зенной цѣны.

ЬІо парни были довольны, потому что имъ важно былэ количество, а нѳ качество вина. Всѣ затраты произвелъ единолично Сашка.

Съ водкой, баранками, огурцами и пряниками парни отправились обратно въ кузницу.

V.

Было уже шѳсть часовъ. За рѣкой въ городскомъ соборѣ ударили ко всенощной, и басистый густой звонъ колокола загудѣлъ, колѳбля землю, и поплылъ оди-нокою медлительной волною надъ городомъ, надъ рѣ-кой, полями и лѣсами, и издалека принѳслось назадъ его эхо...

Высокимъ, свѣжимъ теноркомъ откликнулась цер-ковь предмѣстья и, какъ спущенный съ руки легко-крылый соколъ, вспорхнулъ ввысь серебристый от-кликъ ея и потонулъ въ бѳзпредѣльномъ, синѳмъ, про-низанномъ вечерними лучшг.небѣ. 'ак ГЫ

22

Снова могучій, спокойный басъ изъ-за рѣки загу-дѣлъ и поплылъ надъ землею, и разомъ зазвонили во всѣхъ кондахъ городка, и разнотонныѳ мѣдные зву-ки нестройною, рѣзвою толпою понеслись по окрест-нымъ полямъ, лугамъ, водамъ и лѣсамъ. Соборный басъ продолжалъ гудѣть и стлаться, посылая въ про-странство волну за волной, а другіе, менѣе мощные звуки пѣли, рѣзвились, плясали, сталкивались и спу-тывались, какъ на хребтахъ могучихъ волнъ, перепле-таясь, плещутся, рѣзвятся и пляшутъ бѣлые, пѣни-стые гребешки и мелкая рыбь.

И ожили, и заг^дѣли, и запѣли молчаливыѳ до-селѣ поля, лѣса, холмы и воды и эхо тысячами пѳре-* плетающихся голосовъ вторило имъ...

Варбосъ снялъ съ головы фуражку и набожно пе-рекрестился; Иванъ сидѣлъ въ глубокой задумчиво-сти; Рыжовъ съ молотобойцемъ стояли у двери, ска-лили зубы, ожидая парнѳй, и, казалось, не слышали колокольнаго звона. •

— Нонче ко всенощной... чудотворную икону при-несутъ изъ собора... къ намъ въ церкву... къ Спасу-ту... — какъ всегда, сонно и тягуче выговорилъ Барбосъ, досталъ концами щипцовъ изъ потухающаго горна уголекъ, закурилъ вонючую ножку и, сплюнувъ, до-добавилъ: — Ее, Владычицу-то, кажный годъ объ эту пору къ намъ изъ Коротая приносятъ... Значится, главная у ея кватѳра тамъ, въКоротаѣ... а тутъ, унасъ Она только гоститъ каждогодно нѳдѣли по полторы, по двѣ... *

Порядкомъ захмѣлевшій Иванъ ничего пѳ слы-шалъ, погруженный въ свои думы.

Сегодня утромъ онъ въ первый разъ за всѣ восемь мѣсяцевъ, что былъ женатъ, поссорился съ женой и въ первый же разъ за это время выпилъ водки.

Ссора вышла изъ-за пустяковъ: Иванъ, собираясь идти въ городъ за полушшсъ ояного тйрговладеьі

негъ, звалъ съ собой и жену, а мать тянула еѳ жать въ поле, къ сосѣднему помѣіцику. Беременная уже на восьмомъ мѣсяцѣ, баба охотпѣе пошла бы съ мужемъ, чѣмъ на страду, но побоялась ослушаться свекрови. Между Иваномъ и бабами произошли пререканія. Въ концѣ концовъ онъ обругалъ жену и мать и, не про-стившись, ушелъ. Цѣлый день ему было совѣстно и досадно, и какъ-то не по себѣ, встѣтивъ же Ѳому, ему захотѣлось забыться и отвести душу въ выпивкѣ и въ разговорѣ съ сочувствующимъ человѣкомъ. И Иванъ выпилъ и нажаловался свояку на жѳну имать, а огь этого настроеніе его еще болѣе ухудшилось.

Здѣсь, въ кузницѣ, вначалѣ ему было весело, теперь же опять захватила тоска. Онъ ' разсчиталъ, что теперь его бабы уже возвращались съ Брыкалов-скаго поля домой. Ему стало досадно на себя за то, что утромъ погорячился и разругалъ жену и мать, и за то, что пропилъ сегодня столько денегъ, и что-то подталкивало его поскорѣе встать и уйти домой.

По дорогѣ мимо кузницы кучками человѣкъ въ пять и болѣе, съ веселымъ говоромъ и смѣхомъ, шли, одѣтыя по праздничному, молодыя бабы, дѣвки, дѣ-вочки и старухи; прошло и нѣсколько старыхъ и по-жилыхъ мужиковъ.

Все это были прихожане, спѣшившіе изъ ближ-нихъ деревень въ городокъ на встрѣчу чтимой иконѣ.

Барбосъ, запыхиваясь изъ «ножки», покосился на дверь.

— Вишь добрые люди молиться идутъ... а мы ка-кими дѣлами займаемся... Грѣхи!..

Въ кузницу входили парни. Сашка несЪ двѣ бу-тылкп водки и связку баранокъ. Остальную водку и закуски онъ оставилъ въ телѣгѣ для дороги.

При видѣ водки у Барбоса выскочили изъ головы всѣ покаянно-благочестивыя мысли. Иванъ, рѣшившій было уйти домой, подумалъ: «Што-жъ, они будутъ пить на мои деньги, а ШШШнФІ0П-к02Ак.Ги

Съ принесенной водкой такъ же не медлили, какъ и съ первой бутылкой.

Въ самый разгаръ выпивки Сашка вышелъ изъ кузницы, а минуту спустя Лобовъ вытащилъ съ собой и Рыжева. ' '** • » !^|

— Ты вотъ што, Ѳедоръ, не виляй! сказалъ Ло-бовъ на улицѣ'. .

— А што? — спросилъ Рыжовъ, недоумѣвая.

— А то... самъ знаешь што. Должонъ нашу руку держать, а не Ванькину... Вотъ што.

Тутъ толысо Рыжовъ понялъ, что парни всерьезъ задумали расправиться съ Иваномъ, и хотя въ глазахъ у него уже мелькали «зайчики» и море начинало ка-заться по колѣно, ему не хотѣлось ввязываться въ драку. " |^И| Ч

— Господи помилуй, я ничью руку не держу. Разбирайтесь, какъ хотите. Мое дѣло — сторона.

Лобовъ выругался.

— А угощеніе Сашкино получалъ?

— Ну што жъ, я и Ванюхино получалъ.

— Не виляй, а то и вотъ этого въ копало полу-чишь... вмѣстѣ съ Ванькой съ своимъ...

Запальчивый Лобовъ сунулъ Ѳедору къ самому носу кулакъ.

— Чуешь, чѣмъ пахнетъ?

— У меня самого два такихъ-то... — отвѣтилъ Ры-жовъ и пьяно, полу-хитро, полу-заискивающе ухмыль-нулся. — Ага, Ѳедька теперича занадобился... Безъ Ѳедьки-то не тово... Тоже богатыри, а все храбрились: мы да мы... .

— Да ты дѣло говори, чортъ. Чего? Не хочешь, такъ и безъ тебя обойдемся. Чего? угрюмо сказалъ Сашка. 1 ' '■< И

Красныя искорки запрыгали въ сощурившнхся глазахъ Рыжова; хитрая мысль промелькнула на

Онъ, опуетиьъ глаза, вдругь высоко вскинулъ ру-кой съ растоиыренными пальцами.

— Ну?

Сашка подставилъ свою ладонь.

Они ударили по рукамъ.

• — То-то, гляди... сквозь зубы проговорилъ Сашка.

— Ну, вотъ, толковать... отвѣтилъ Рыжовъ.

Они вернулись въ кузницу.

Рыжовъ не питалъ къ Ивану рѣшительно ника-кой непріязни, парнями же дорожилъ постольку, по-скольку они могли угощать его водкой. Онъ рѣшилъ тайкомъ предупредить Ивана о грозившей ему опас-ности, а самому скрыться.

Вскорѣ выпивка превратилась въ отвратительнос мужицкое пьянство. Парни орали и безъ всякой нужды, а только по распущенности и привычкѣ, ставшей второю натурой, сквернословили такъ, что казалось, будто другихъ словъ, кромѣ самыхъ непри-стойныхъ, они и не знали. Даже молотобоецъ Егора, 16-ти-лѣтпій мальчишка, обыкновенно скромный и застѣнчивый, что встрѣчается теперь чрезвычайно рѣд-ко среди подрастающаго деревенскаго поколѣнія, не отставалъ отъ другихъ ни въ пьянствѣ, ни въ «загибаніи» непотребныхъ словечекъ. Сашка нѣ-сколько разъ начиналъ придираться къ Ивану, гро-зилъ разсчитаться съ пимъ, но каждый разъ спохва-тывался, скрипѣлъ зубами и умолкалъ. Придира-лись и Лобовъ съ Горшковымъ. Иванъ, чѣмъ болыпе пилъ, тѣмъ рѣшитѳльнѣе отбивалъ наскоки парней. Въ его отуманенной головѣ, однако, прочно сложи-лось убѣжденіе, что парни питаютъ къ нему серьезную враждебность и не прочь, пожалуй, подраться съ нимъ, но, увѣренный въ своей исполинской силѣ, онъ отно-сился къ нимъ съ добродушнымъ презрѣніемъ. Ему и въ голову не приходило, что его пріятели намѣрены пустить въ ходъ протившшш^^еюп-каі к ги 26

Двѣ бутылки быди уже опорожнены; гости не про-являли больше желанія угощать хозяина. Убѣди-вшись въ этомъ, Барбосъ, подрыгивая колѣнями, всталъ и, обводя вокругъ себя мутными глазами и едва ворочая еще менѣе послушнымъ, чѣмъ преждѳ, языкомъ, промолвилъ:

— Вотъ дѣло-то... какое... робя... Выходи, што-ль.

— А почему? — спросилъ Сашка. — Не хочу...

Кузнецъ не сразу собрался отвѣтить.

•—Кузню замну... потому... жона ждетъ... въ, церкву... ,

Парни расхохотались.

— Э, чортъ. Чего? къ шапочному разбору, — ска-залъ Сашка.

— У его жонка сердитая, страсть! — замѣтилъ Горшковъ.—Расчешетъ, небось, патлы-то, а? Боишься, Барбосъ?

Кузнецъ опять помедлилъ.

— Не боится волкъ собаки... а боится ейнойбрех-

ни...

Начинало уже замѣтно вечерѣть.

Солнцѳ огромнымъ, съ короткими лучами, шаромъ стояло надъ ближними оголенными отъ лѣса холмами, готовое вотъ-вотъ скрыться за ними. Низины потем-нѣли. Отъ деревьевъ и строеній потянулись длинныя тѣни.

Парни рѣшили, что имъ незачѣмъ болыпе медлить. Всѣ они были полупьяные и возбужденные. Намѣчен-ная впереди цѣль, озабочивавшая и волновавшая, спасла ихъ отъ окончательнаго опьянѳнія. Кромѣ того Сашка и троѳ остальныхъ заговорщиковъ усло-вились сильнѣе напоить Ивана и Рыжова, на котораго не полагались вполнѣ, сами же по возможности воз-держивались, мечтая вознаградить себя дорогой по окончаніи «дѣла». Для этого у Сашки въ телѣгѣ было отложено цѣлыхъ пять ШШШнеЮ ''

Рыжовъ сперва не могъ предупредить Ивана объ опасности, потому что все время на глазахъ вертѣлись парни, потомъ сказалъ себѣ: «пущай, мнѣ какое дѣло», а подъ конецъ сильно опьянѣлъ. Парни налѣзали на Ивана. Онъ отшвыривалъ ихъ съ такой силой,- что тѣ падали, и грозилъ, если не уймутся, всерьезъ отколо-тпть ихъ.

Рыжову это иравилось. «Вотъ потѣха-то, — думалъ. онъ, — пущай... вотъ Ванюха дровъ-то изъ ихъ нало-маетъ... пущай не угрожаютъ»... Но передъ самымъ отъѣздомъ мысли и симпатіи Рыжова перемѣнились. Иванъ отпихнулъ отъ себя назойливо пристававшаго Лобова, а тотъ, падая, ушибъ Рыжову ногу. Рыжовъ разсердился на Ивана и выругался. «Надоть съ его сбить форсъ, — подумалъ онъ, — потому больно бахва-лится силой».

Что же касается Ивана, то на него, давно не пившаго и не подозрѣвавшаго опасности, водка по-дѣйствовала сокрушительно.

Онъ былъ такъ пьянъ, что едва перетащилъ ноги чорезъ низенькій порогъ, и когда парни разсажива-лііср по телѣгамъ, стоялъ, склонивъ голову, присло-няеь спиной къ наружной стѣнѣ, и осовѣвшими, без-смысленными глазами озирался вокругъ себя.

— Ну, Ванюха, ѣдешь, што-ли? Садись. Чего? — крикнулъ Сашка.

Иванъ заплетающимися шагами подошелъ къ те-лѣгѣ и не сѣлъ, а скорѣе ткнулся рядомъ съ Сашкой.

Сашка закричалъ, загикалъ и копцами веревчныхъ вожжей сталъ нахлстывать по вздутымъ бокамъ и костлявой спинѣ своего стараго, съ взъерошенной шерстью гнѣдого мерина. Тотъ рванулся и запрыгалъ рѣдкими, короткими скачками; телѣга затарахтѣла ко-лееами, подпрыгивая по неровной каменной дорогѣ и, какъ разбитая балалайка, затряслась, задребезжала, завизжала всѣмъ своимъ старымъ, разсохшимся осто-

вомъ шшш.ѳіап-кагак.ги

28

Легкая пыль подшшалась за нею.

Сашка оглянулся назадъ и крикнулъ ѣхавшимъ сзади Ларіонову и Рыжову:

— Нѳ отставать, робя!..

— Поѣзжай, поѣзжа-ай! — отозвались тѣ.

— Эй, ты, собачье мясо, шевелись! — во всю глотку оралъ Сашка на пузатую лошаденку, и хотя та, вы-тянувъ тонкую шею и .поджавъ губы, скакала во всю прыть,. парѳнь прилегъ на передокъ телѣги и продолжалъ неистово нахлестывать ее.

Парни уѣхали, а Барбосъ еще долго возился около двери своей кузниды. Упрямый ключъ то и дѣло вы-скальзывалъ у него изъ рукъ и зарывался у порога въ песокъ, смѣшанный съ угольной золой. Барбосъ ворча подымалъ его съ земли и принимался всовы-вать въ скважину замка, а въ опьянѣвшей головѣ ворочалась безпокойная мысль, что жена давно ждетъ его въ церковь и ругается.

УГ.

Солнце сѣло; становилось прохладнѣе; вѳрхушки сосноваго лѣса, стога сѣна и холмы, что виднѣлись вправо отъ дороги, млѣли въ раскаленномъ золотѣ заката, а на зеленѣющемъ атавой скошенномъ лугу и на желтыхъ сжатыхъ поляхъ съ неубранными су-слог.ами хлѣба легли уже сплошныя, мягкія тѣни.

Западъ горѣлъ, какъ въ огнѣ, но съ каждой ми-нутой пламя спускалось все ниже и ниже, становясь гущѳ и багровѣе.

Чистъ былъ воздухъ; чисто небо; густѣла его си-нева. и только единственное бѣлоснѣжное облачко, за-стывшеѳ въ вышинѣ, какъ кѣмъ-то небрежно бро-шенная въ пространство воздушная ткань, вдругъ по-дернулось нѣжнымъ пурпуромъ.

Впереди между желтыми и зелеными пригорками сѣрой змѣей глубоко врШшш еіЛощаіЛадакнп болішая дорога, въ нѣкоторыхъ мѣотахъ прижимав-шаяся влѣво къ крутому, глубокому обрыву, на днѣ котораго шумѣла и пѣнилась въ порогахъ потемнѣв-шая. холодная на видъ, излучистая рѣка.

Отвѣсной голой громадой высился надъ ея бы-стротечными водами противоположпый красно-желтый глинистый берегъ, какъ старый дѣдъ, усѣвшійся от-дохнуть съ дороги у воды и окаменѣвшій въ глубо-кой задумчивости.

Съ горбатаго гребня его шли въ даль, теряясь за чертой горизонта, черныя вспаханныя поля, разрѣ-занныя узкими, зелеными межами не неравномѣрныя клѣтки.

А у его подножія, ближе къ городу, въ томъ мѣстѣ, гдѣ холмы отступаютъ далыпе въ поле и между ими и рѣкой залегла просторная долина, поднимали къ небу свои тупыя, вѣчно коптящія глотки высокія заводскія трубы.

Уже болѣе версты отдѣляло парней отъ города; сплошная мягкая тѣнь окутала окрестности, но су-мерки еще не спустились на землю; настала та ко-роткая пора между днемъ и ночью, когда не дышетъ вѣтерокъ, не шелохнетъ ни одна травка, не задрожитъ ни одинъ листъ, когда воздухъ прозраченъ и нѣженъ, когда всѣ предметы, краски и очертанія ихъ вид-нѣются отчетливѣе и яснѣе, чѣмъ при сверкающемъ солнечномъ свѣтѣ. •

— Тпру, стой... робя, ступай вино пить! — ско-мандовалъ Сашка задиимъ.

Собравшись въ кружокъ, парни принялись уго-щаться подъ старой, раскидистой березой, росшей сбоку дороги. Тѣнь уже покрывала отъ самаго корня толстый, бѣлый, покривившійся и мѣстами растрес-кавшійся, почернѣвшій и изъѣденпый лишаями стволъ ея и только верхушка свервашган<еовЛщѳйлтълк

Ката, бѣлизйой и червонѣла пожелтѣвшая, недвижная, еще густая, но уже рѣдѣющая листва.

Парни враждебно носматривали на соннаго, вя-лаго' Ивана, отказавшагося на этотъ разъ отъ водки, но не задирали его,. дожидаясь темноты; только бо-лѣе хмѣльной, чѣмъ другіе, Рыжовъ сталъ обвинять его въ томъ, что тотъ нарочно ушибъ его въ куз-ницѣ.

Выведенный изъ терпѣнія Ивапъ обругалъ Ры-жова и, недовольный на всѣхъ своихъ попутчиковъ, пошелъ впередъ одинъ. *

Парни слѣдили за нимъ глазами.

Иванъ удалялся медленно; его бросало съ одной стороны дороги къ другой и онъ то пріостанавливался, то, наклонившиеь всѣмъ корпусомъ впередъ, казалось, хотѣлъ бѣжать, но вдругъ пятился назадъ, стараясь сохранить равновѣсіе и удержаться на ногахъ.

Западъ еще широко яснѣлъ, но отъ кроваваго по-лымя зари осталась надъ самымъ горизонтомъ только узкая блѣдно-красная полоска; сверху спускались су-мерки, какъ нологомъ, окутывая окрестности.

— Садись, робя! — приказалъ Сашка, — да гля-ди... теперича будетъ раздѣлка...

Лицо его было рѣшительное и блѣдное.

— Чуть што ногу не сломалъ, братцы... да што-бы спустить... Я не согласенъ... а ежели бы сло-малг. ... — бормоталъ Рыжовъ, усаживаясь въ телѣгу.

Остальные парни торопливо и безмолвно сѣли и погнали лошадей.

На вершинѣ горы, въ виду первой отъ города де-ревушки, они догнали Ивана.

— -Садись, Ванюха, чего? — почти дружелюбно пригласилъ Сашка.

— Осерчалъ, што ли? спросилъ Лобовъ.

Иванъ ничего не отвѣтилъ и тотчасъ жѳ грузно онѵстился въ телѣгу на прежнѳѳмѣсуглпакЛ-^Лк.ги

кой и Горшкойымъ. Лобовъ сидѣлъ съ дургой сто-роны, спина къ спинѣ съ своимъ односельцемъ.

Непреоборимый сонъ смежллъ Ивану глаза и если бы передъ нимъ предстала сама костлявая смѳрть съ косой, онъ съ трудомъ очнулся бы.

Свѣсивъ голову на грудь, Иванъ мгновенно за-снулъ, грузно переваливаясь всѣмъ тѣломъ въ те-лѣгѣ то въ одну, то въ другую сторону.

Тутъ, на самой вершинѣ, дорога была разбита и крупные булыжники во множествѣ валялись подъ но-гами.

Сашкѣ и его товарищамъ было хорошо памятно это мѣсто. Каждому изъ нихъ сотни разъ приходи-лось провозить тутъ глину и столысо же разъ своими руками и плечами подсоблять лошадямъ взбираться съ тяжелыми возами въ гору. Еще у кабака они сго-ворились именно тутъ покопчить съ Иваномъ.

Сашка бросилъ кнутъ и черезъ плечо взглянулъ па Лобова.

Тотъ безшумно соскочилъ на землю и, нагнув-шись, вмѣстѣ съ кнутомъ захватилъ три тяжеловѣс-ныхъ камня.

Забѣжавъ съ задка, онъ осторожно передалъ два изъ нихъ Горшкову, а одинъ, самый болыпой, задер-жалъ у себя. Иванъ пріоткрылъ на мигъ свои отя-желѣвшія вѣки. .

• Вструхнувшій Лобовъ съ видомъ и ужимками на-проказившей и поджавшей хвостъ собаки потихоньку сѣлъ на прежнее мѣсто.

Тревога была напрасная: Иванъ ничего не видалъ и сноваа заснулъ.

Сашка своими волчьими глазами' зорко оглядѣлся кругомъ. ''

Полусумракъ уже спустился на землю; городъ съ предмѣстьемъ остались верстахъ въ двухъ позади.

Ни сзади, ни спереди, ни по сторонамъ дороги не видно было ни одногс^ ^живого сулепва,лолько по

ѴѴ ѴѴ ѴѴ ■ '?5зІ I шш\.■ 1 С

сосѣднему яшивью, пофыркивая и побрякивая бубен-цомъ, прыгала спутанная лошадь.

Телѣги стали медленно спускаться съ горы.

Сашка выразительно кивнулъ Лобову. Тотъ про-ворно спрыгнулъ съ телѣги и, изловчившись, изо всей силы ударилъ Ивана камнемъ по затылку.

Красные лучи брызнули изъ глазъ Ивана, и онъ, какъ мѣшокъ, свалился подъ гору, но быстро под-нялся на ноги, оглушенный, недоумѣвающій, нѳ-вольно схватившись руками за окровавленную шею.

• VII.

Сашка, блѣдный, какъ полотно, съ перекошен-нымъ ртомъ, съ выскочившими изъ орбитъ глазами, бѣжалъ на Ивана съ топоромъ; всѣ остальные парни съ крикомъ и угрожающими жестами тоже бѣжали къ нему.

Какъ въ мгновенно пронесшейся передъ глазами зловѣще-кошмарной панорамѣ, въ воображеніи Ивана промелькнули враждебныя лица парней и ихъ сего-дняшнія придирки къ нему, и только тутъ онъ дога-дался, чтд это значило и на чтд онъ пріятелями обре-ченъ.

«За што?» только и успѣлъ спросить себя ИванЪ, но отѣѣчать было некогда. Ужасъ на мигъ сковалъ его члены, хмѣль на добрую половину выскочилъ изъ головы.

Иванъ сообразилъ, что онъ безоруженъ, что за-щищаться ему нечѣмъ и съ крикомъ испуга и от-чаянія бросился по склону горы, въ сторону бар-ской усадьбы, находившейся всего въ четверти вер-сты. ' '

Парни облѣпили его со * всѣхъ сторонъ; кто-то схватилъ за ноги, кто-то гвоздилъ по. головѣ. Черепъ его трещалъ. Возбужденный, ослабѣвшій дтъ вина и

тош^.еіап-кЛ2ак.ги

И. А. РОДІОНОВЬ. 3 . 33

испуга, Иванъ не чувствовалъ особой боли, только оть каждаго удара въ глазахъ его вспыхивали и мгно-венно гасли красные лучи. Онъ взмахнулъ кулаками и рванулся изо всѣхъ силъ. Двое или трое изъ пар-ней нолетѣли на землю.

Ивану бросилась въ глаза шагахъ въ полсотнѣ отъ нбго жердяная изгородь, отдѣлявшая поля отъ дороги. Въ сердцѣ его вспыхнула надежда.

«Вотъ вырву колъ ... отъ всѣхъ отборонюсь... ни почемъ не сдамся»...

И онъ во весь духъ бѣжалъ къ изгороди. Парни гнались за нимъ и продолжали наносить ему удары.

«Ничего... пущай ... лишь бы вырвать колъ... ни почемъ... отъ всѣхъ отборонюсь... нѣ... ѣ». ..

Однако, ноги Ивана тяжелѣли и подгибались, точно кто-нибудь колотилъ его сзади по самымъ сги-бамъ колѣнъ, а подошвы прилипали къ землѣ.

Почти передъ самой изгородью Иванъ рухнулъ на неожиданно подогнувшіяся колѣни. «А какъ же колъ?» съ удивленіемъ подумалъ онъ, протягивая къ нему обѣ руки, но колъ и изгородь, и канавка съ низшькимъ землянымъ валомъ, и сама земля передъ самыми глазами уплывали отъ него...

Кто-то изъ парней со всего размаха хватилъ его по темени камнемъ.

«А-а, молотокъ...» пробормоалъ Иванъ и медленно свалился па правый бокъ.

Сашка рубнулъ топоромъ и Иванъ конвульсив-нымъ движеніемъ быстро перевернулся на спину. Пар-ни принялись добивать его. Кровь хлестала у него изъ головы и шеи; тѣло вздрагивало отъ каждаго удара; руки дрыгали и все туже и туже сгибались въ локтяхъ и крѣпче прижимались кулаками къ гру-дямъ; ногами онъ какъ-то странно, нелѣпо, будто на-рочно, возилъ по землѣ, разгребая и бороздя сапо-гами траву и пыль, и страшно всхрапывалъ, ловя ртомъ воздухъ, какъ выброшеянаялабереіоокбги

Теперь онъ былъ уже не Иванъ, а наковальня. Егоръ Барбосъ положилъ на него раскаленную до-красна желѣзнуго шину и вмѣстѣ съ Сашкой въ два молота гвоздили по немъ. И онъ-наковальня растя-гивался и шина растягивалась и даже кузница, и Егоръ и Сашка растягивались и въ рукахъ у нихъ были уже не молоты, а огненные шары, п шары эти мелькали надъ головой и тоже растягивались. И ему все хотѣлось заглянуть Егору и Сашкѣ въ лица и онъ все силился повыше поднять голову, но она нѳ поднималась настолько высоко, какъ онъ хотѣлъ, а когда ему все-таки удавалось хоть немножко припод-нять еѳ, то лица Сашки и Барбоса удлиннялись и отдалялись отъ него... «И зачѣмъ они всѳ гвоздятъ? — удивлялся Иванъ, — вѣдьтакъ нѳ долго и разорвать... и сами разорвутся... ишь какія они стали длин-ные»... И только успѣлъ онъ такъ подумать, какъ его сбросили на земь и сталъ онъ кузнечнымъ мѣ-хомъ. Это было куда мучительнѣе. Кто-то раздувалъ его и онъ становился все болыпе, болыпе и толще. «Ишь пухну, что тѣсто на опарѣ». Онъ не успѣвалъ вдыхать и выдыхать воздухъ, а его все накачивали и накачивали... Онъ уже хрипѣлъ, задыхался, хо-тѣлъ крикнуть, что ему худо, и чтобы съ нимъ пере-стали дѣлать то, что дѣлали, но бормоталъ совсѣмъ нѳ то, что хотѣлъ и ему было досадно. Наконецъ, все пропало. Онъ болыпе ничего не чувствовалъ.

— Братцы, братцы, будетъ, што вы? — завопилъ опомнивщійся Рыжовъ, бросаясь отъ одного товарища къ другому, хватая ихъ за плечи и руки и оттаскивая отъ Ивапа. — Поучили и будетъ. Вѣдь это жъ смерто-убивство, братцы... Вѣдь это... Да какъ же это? Господи, помилуй...

До этого Рыжовъ былъ въ полномъ убѣждепіи, что парни хотѣли задать Ивану обыкповенную «мятку».

Парни не замѣчали Рыжова-еІаП-кагакнГи

— Такъ и убить не долго, братцы, рази такъ-то можно?.. Господи, помилуй... — кричалъ онъ.

— А-а-а... Ты вилять? — закричалъ весь окро-вавленный и страшный Лобовъ, набрасываясь на Ры-жова. — Бери камень и бей, а то и тебя тутъ... за-одно...

И Лобовъ такъ сильно ударилъ Рыжова кула-комъ въ грудь, что тотъ едва устоялъ на ногахъ.

— Бей, бей, сукинъ сынъ, а-а, не бьешь!.. а-а, вилять?.. — раздались въ ушахъ Рыжова со всѣхъ сторонъ грозные крики.

Парни бросили Ивана и окружили Рыжова, по-нявшаго наконецъ, по ихъ озвѣрѣвшимъ лицамъ и обезумѣвшимъ глазамъ, что, промедли онъ еще хоть одну секунду, и его убьютъ.

Рыжовъ вЪ смертельномъ страхѣ схватилъ пер-вый попавшійся подъ руку камень и ударилъ имъ Ивана по животу. Тѣло дрыгнуло, — руки туже при-жались къ грудямъ. У Рыжова закружилась голова; рука не поднималась болыпе на убійство, и хотя онъ рисковалъ собственной шкурой въ случаѣ, если бы открылся его обманъ, онъ все-таки сталъ шлепать кам-немъ не по головѣ Ивана, а возлѣ нея, по окровавлен-ной травѣ.

Лобовъ проворно обшарилъ карманы Ивана и, вы-, тащивъ кисетъ, хотѣлъ спрятать его, но Сашка, какъ коршунъ, вцѣпился въ своего пріятеля, и между ними завязалась борьба.

Сашка вырывалъ кисетъ, а Лобовъ увертывался и не отдавалъ.

— Чего? покажь, сколько... — прикусивъ одутло-ватыл губы съ видомъ хищника, набрасывающагося на добычу, задыхаясь, говорилъ Сашка, не выпуская руки Лобова.

— Чуръ, всѣмъ поровну. Всѣ вмѣстѣ работали, —

вм'ітшалея Ларіонов*, ррр.ѳІлп-клглкнГи 36

— Што? не вамъ однимъ... — поддержалъ его и Горшковъ.

. — Чего? извѣсно поровну... — согласился и

ка. — Покажь... ну покажь...

Въ ладони Лобова блеснуло серебро, мѣдяки и за-шуршали кредитки, вытаіценные изъ кисета.

Парни съ алчными лицами окружили Лобова и принялись считать награбленную добычу. Одинъ только потрясенный, значительно протрезвѣвшій Ры-жовъ держался въ сторонѣ и даже деньги не про-извели на него никакого впечатлѣнія.

— Ахъ вы, каторжники, убивцыГ Это кого зарѣ-зали, а?.. Хреста на шеѣ нѣту-ти, а?.. Это вамъ даромъ не пройдетъ... Сычасъ въ волосное... предо-ставлю... а? — послышался сзади задыхавшійся, взволнованный мужицкій голосъ.

Парни вздрогнули, пораженные появленіемъ не-жданнаго обличителя. Всѣ сразу, въ испугѣ обернули головы къ горѣ.

Не болыпе какъ двадцати шагахъ отъ нихъ тру-силъ охлюпью на лошади мужикъ.

— Арестанцы? середь бѣла дня человѣка зарѣ-зали... Это какъ, а?. .въ безсудной землѣ, што ли, а?.. — продолжалъ выкрикивать мужикъ.

Нѣсколько секундъ растерявшіеся убійцы стояли, какъ вкопаные, опустивъ руки.

— А тебѣ чего надыть? Ты што суешься не въ своѳ дѣло? — не сразу и несмѣло крикнулъ Сашка и, подъ вліяніемъ новой, неожиданной, но спасительной мысли, закричалъ уже громче, торопливѣе и отчаян-нѣе, бросаясь на перерѣзъ дороги къ мужику: — Братцы, не выпускай, лови, лови, а не то пропали нашп головы!

Парни ринулись за нимъ.

Мужикъ не сразу понялъ опасность своего поло-женія. Убійцы были уже не болыпе, какъ въ трехъ шагахъ отъ него, когдронъ^наколецъ.сьобразилъ, что теперь не имъ, а ему отъ нихъ надо спасатьея, пригнулся къ холкѣ лошади, зачмокалъ, заболталъ нфіми и локтями. Лошаденка пустилась вскачь.

Парни понеслись за нимъ. Мужикъ, испугапный почти до полной потери сознанія, не откликнулся болыпе ни единымъ звукомъ и все гналъ свою лошадь, а убійцы, преслѣдуя, кричали: «не выпущай, лови, лови!..»

У изгороди барскаго парка, спускавШейся по кру-тому обрыву къ самой рѣкѣ, уставшіе отъ сумасшед-шаго бѣга парпи стали отставать.

Мужикъ все продолжалъ скакать, болтая ногами, пока его силуэтъ съ лошадью не скрылся за пово-ротомъ улицы маленькаго сельца Хлябина.

— Это... это Степка Рудой... изъ Горушки... я его еразу призналъ ... Степка... Степка... Про-пали, братцы, наши головы... заберутъ.. . свяжутъ... И до дома не доѣдемъ... свяжутъ... — едва переводя духъ отъ быстраго бѣга, чуть не плача, говорилъ Ларіоновъ.

— Ежели Степка — ничего, робя, — успокаивалъ Сашка.

— Степка, Степка, — подтвердилъ и Лобовъ, — я его знаю...

— Ничего... мы съ имъ дружки... не робѣй, робя... Я съ имъ это дѣло улажу...

— Робя, бери его за руки, да за ноги... да подъ кручь... али камень на шею, да въ воду... Чего-жъ' тутъ? — предложилъ Горшковъ.

Въ растерянныхъ головахъ у всѣхъ сверлила одна мысль: какѣ быть? и предложеніе Горшкова всѣмъ убійцамъ показалось единственно цѣлесообразнымъ и спасительнымъ.

Они побѣжали назадъ къ Ивану.

Сумерки уже окутывали землю и только свѣтлая, неіпирокая полоса на зрррнѣрвЛ П-кЛ>. -

Убійцы на мигъ въ нерѣшительностй осгановились надъ тяжко всхрапывавшимъ Иваномъ.

— Чего на его глядѣть?! Бери его, Сашка, за ноги, а я за голову, а ты, Ѳедоръ... — торопливо началъ было Горшковъ.

Парни нагнулись.

— Аай, братцы... — въ ужасѣ протянулъ Ларіо-новъ, мгновенно разгибаясь и откидываясь назадъ.

— Голова человѣчья ... и... борода... и ... вотъ вамъ херстъ... — Ларіоновъ крестился, снявъ фу-ражку и на блѣднѣвшемъ въ полумракѣ лицѣ его и въ выпученныхъ глазахъ выразился ужасъ.

Всѣ, какъ по командѣ, обернули головы къ горѣ.

На самой ея вершинѣ блеснуло и тотчасъ же по-гасло маленькое пламя.

Всѣ безмолвно, растерянно переглядывались, толь-ко Сашка не потерялъ присутствія духа.

— Пойдемъ! — властно приказалъ онъ Лобову, схватывая брошенный возлѣ Ивана топоръ.

Отважный, на моментъ упавшій было духомъ, Ло-бовъ встрепенулся. По примѣру Сашки, онъ схва-тилъ съ земли одинъ изъ окровавленныхъ камней.

И они, что было силъ, кинулись въ гору. Но и тотъ, кто былъ на горѣ, поднялся и, какъ спугнутый заяцъ, бросился на-утекъ по направленію къ городу.

Парни, хотя и утомленные, но подгоняемые стра-хомъ упустить новаго опаснаго свидѣтеля, гнались за неизвѣстнымъ во весь духъ. Разстояніе между пре-елѣдовавшими и убѣгавшимъ стало значительно умень-шаться тотчасъ же, какъ только они, пробѣжавъ вер-шину, понеслись по противоположному пологому скло-ну горы.

Незнакомецъ оглянулся и, видимо, рѣшивъ, что скрыться ему не удастся, остановился и обернулся лицомъ къ парнямъ.

Парни съ двухъ сторонъ вцѣпились въ него, какъ клещи. Одинъ хватіШ^і^^ене ЛП—кЛ4ЛкНРІ

— Братцы, йто я... Ванька Демйнъ... не при-знали?.. — говорилъ песлѣдуемый, глубоко отдуваясь.

* ' VIII.

Пойманный былъ шѳпталовскій мужиченко-бобыль, лѣтъ п.одъ тридцать. Въ околоткѣ его считали дура-комъ, потому что крестьянствомъ онъ не занимался и ни къ какому другому дѣлу не прибился.

Съ весны онъ обыкновенно исчезалъ изъ деревни, все тенлое время года Богъ вѣсть гдѣ бродяжничалъ и только къ осени возвращался домой и до весны садился на хлѣба къ своей полуслѣпой, немощной ма-тери.

Этого невзрачнаго, разнолапаго, съ короткой, кри-вой шеей, пьяницу-бездѣльника въ околоткѣ побаи-вались, потому что обидъ онъ никому не спускалъ, не уклонялся отъ дракъ и по мужицкому выраженію — «не дорожилъ самъ собой».

— Убью, сожгу! Мнѣ што? Съ меня взятки глад-ки! — было его обычной угрозой. — А ежели въ каторгу,-такъ и тамъ солнце свѣтитъ!

— Заклянись сычасъ, што не видалъ нашу ра-боту, а не то тутъ тебѣ и крышкаГ — прохрипѣлъ Сашка, такъ сильно встряхивая Демина за воротъ старой ватной полупальтушки, что та затрещала.

Верткимъ движеніемъ маленькій Деминъ выскольз-нулъ изъ мощной руки Сашки.

— Што вы? Што вы, братцы?!. Втъ-те Христосъ, я ничего не видалъ и ничего не знаю, братцы... — тихонько пятясь отъ парней и, какъ затравленный звѣрь, озираясь по сторонамъ, говорилъ онъ. — Иду себѣ и слышу, быдто бунтъ подъ горой... я и при-сѣлъ... переждать хотѣлъ... чиркнулъ сѣринку... штой-то дюже покурить захотѣвши, и болыпе ничего не видалъ... Вотъ-те Христосъ, вотъ-те Мать Пре-святая Богородица...

— ЗаклянйСь, а не то . тугь твой и конецъ... иамъ все едино, — продолжалъ хрипѣть Сашка, за-нося топоръ надъ головой Демина, а съ другой сто-роны Лобовъ держалъ въ рукѣ наготовѣ увѣсистый камень.

Иванъ, оглядѣвъ парней и не видя выхода, не на шутку вструхнулъ и даже присѣлъ на своихъ короткихъ, уродливо сближенныхъ въ колѣняхъ но-гахъ.

— Да што вы, братцы? За што? За што? Што я вамъ худого сдѣлалъ? Вотъ вамъ Христосъ, вотъ вамъ Мать Пресвятая Богородица, Микола милосли-вый, ничего я не знаю, братцы... ничего не ви-далъ...

Онъ снялъ съ головы шапчонку и поспѣшно кре-стилея дрожащими пальцами.

— Вотъ какъ... Я не то што... Вотъ вылопни мои ясны очи... ослизни руки — ноги... сгній мое тѣло, источи тѣло черви... я вотъ какъ... а не то што... никто окромя насъ вотъ троихъ, да Бога ничего не узнаетъ... — испуганно лепеталъ му-жикъ. .

— Нѣтъ тебѣ вѣры нашей. Бери въ ротъ землю... заклянись! .

Деминъ, держа шапчонку въ рукахъ, но не спу-ская сторожкихъ глазъ съ парней, нагнулся такъ про-ворно и такъ легко, точно въ спинѣ у него не быЛо ни одной косточки, захватилъ щепотку земли, тот-часъ препроводилъ ее въ ротъ, посыпалъ остатки на голову и, жуя и проглатывая дорожный прахъ, продол-жалъ <креститься и клясться всѣми святыми, какіе приходили ему на память. Парни все не вѣрили и продолжали грозить. Наконецъ, только послѣ трое-кратнаго жеванія, проглатыванія и посыпанія на го-лов.у пыли, убійцы удовлетворились клятвами Демииа

и вмѣетѣ съ нимъ поб^да *ъ. д*лПйкЛжак.ги

41

Они тепбрь былй напуганы й, чтобы йе засталй ихъ новые случайные свидѣтели, торопились поско-рѣе уѣхать.

— Ѣдемъ съ нами, Ванюха! Садись вонъ къ Се-регѣ, — предложилъ Сашка, вскакивая въ свою те-лѣгу и разбирая вожжи.

Но Демину, къ которому возвратилось его обычное равнодушіе и самообладаніе, общество убійцъ пока-залось противнымъ.

— Нѣ—ѣ... поѣзжайте. Я и одинъ дорогу найду.

— Ну, гляди, — съ полуугрозой предупредилъ Сашка.

— Мы тебѣ, Ванюха, заслуги твоей вѣкъ не за-будемъ, поить-кормить, одѣвать-обувать будемъ, а этого самого вина, сколько хошь... завсегда поста-вимъ... — посулилъ Лобовъ.

— Ванюха, н&! — крикнулъ Сашка.

Деминъ подошелъ къ телѣгѣ и получилъ отъ Саш-ки полубутылку водки и связку баранокъ.

— Только ежели што лишнее сболтнешь, освѣ-жуемъ за первый сортъ... — напутствовалъ Лобовъ.

— Гляди, Ванюха, — предупредилъ еще разъ Сашка и тронулъ лошадь.

— Ладно, небось, не чужая голова на плечахъ-то. Чего болтать зря? — протянулъ Деминъ.

У Лобова руки, рубаха и жилетка оказались почти сплошь залитыми кровью, поэтому онъ внизъ лицомъ повалился на дно Сашкиней телѣги. Парни уѣхали. Деминъ долго стоялъ на одномъ мѣстѣ, глядя уѣз-жающимъ вслѣдъ и, только когда они совсѣмъ скры-лись въ темнотѣ и доносился только удаляющійся стукъ колесъ по дорогѣ, онъ повернулся и поснѣшно направился къ избитому. Его давно уже одолѣвало любопытство узнать, кого избили парни, но спро-сить не рѣшился.

На западѣ еще мерцалъ погасающій свѣтъ, но тьма съ каждой минѵто^^-п^ое1ЛП-кЛ^Лк^.Г 42

тывала землю. Подойдя къ хрипѣвшему Ивану, Де-минъ не безъ волненія наклонился къ самому лиду его, но, какъ ни разглядывалъ, не могъ узнать, кто лежалъ передъ нимъ, только колосальная фигура из-битаго и его неимовѣрной ширины плечи напомнили ему кого-то знакомаго.

Деминъ зажегъ спичку и только при свѣтѣ ея, и то не сразу, по обезображенному, залитому кровыо лицу Ивана наконецъ-то призналъ въ немъ своего одпосельца. Деминъ вскрикнулъ; ему казалось не-вѣроятнымъ, чтобы нашлась такая сила, которая одо-лѣла бы такого богатыря, какимъ былъ Иванъ.

— Иванъ Тимофеичъ, а Иванъ Тимофеичъ, бу-детъ лежать-то... вставай, родной... — окликнулъ онъ.

Иванъ не отозвался. .

Демипъ нѣсколько разъ принимался окликать и даж-) дотронулся до рукн Ивана, но напрасно.

— Готово дѣло! — сказалъ Деминъ, убѣднвшись, что Иванъ безъ памяти, и почувствовалъ, какъ мелкая дрожь начала колотить его собственное тѣло. Съ се-кунду онъ помедлилъ, не зная, что ему предпринять.

Бродягѣ казалось зазорнымъ бросить безъ помощи на болыной дорогѣ умирающаго знакомаго человѣка.

— Надыть скорѣича къ теткѣ Акулинѣ... надыть сказать... безпремѣнно ... — наконѳцъ пробормоталъ онъ вслухъ и тотчасъ же бѣгомъ пустился по до-рогѣ.

Темнота, болыная дорога, пустынность и тишина, нарушаѳмая страшными всхрапами избитаго, нагнали на Демина жуть, близкую къ паникѣ.

Только поровнявшись съ первыми строенГйми села Хлябина — съ людскими избами заколоченной бар-ской усадьбы, Деминъ почувствовалъ себя легче. Тутъ до слуха его донеслись людскіе голоса. Деминъ со-всѣмъ пріободрился. Жуть сползла съ него, какъ сползаетъ съ плечъ физическая тяжесть. Опъ вздох-нулъ срободнѣе, цолной ^р^^д^ві^ п^лпвклв^^и

направился къ говорящимъ, но вдругъ остановился и попятился къ забору. Въ десяти шагахъ отъ себя онъ узналъ голосъ Сашки и глуховатый, пьяный хохотъ Ларіонова.

— Убивцы! — съ отвращеніемъ и ужасомъ про-шепталъ Деминъ и, стараясь не выдать себя, сталъ осторожно отходить назадъ по забору.

Найдя первый своротокъ и чтобы избѣжать новой встрѣчи съ убійцами, онъ тотчасъ же рѣшилъ идти домой окольнымъ путемъ черезъ село Шипино, хотя это и удлиняло дорогу на добрыхъ двѣ версты.

Поднявъ съ земли тонкую хворостину и ощупавъ за голенищей короткій, острый ножъ, съ которымъ онъ никогда не разставался, Деминъ побѣжалъ, но чѣмъ далыпе отходилъ отъ жилья, тѣмъ сильнѣе овла-дѣвали имъ волненіе и страхъ.

Ему безпрерывно слышались буйные окрики, пья-ное гиканіе, лошадиный топотъ и позвякиваніе бубен-цовъ. и Деминъ испуганно оглядывался, бросался съ дороги въ поле, пригибался къ землѣ, ежеминутно прислушиваясь и приглядываясь.

Но сжатое поле и ближній лѣсокъ на высокихъ холмахъ были безмолвны, ни откуда не доносилось ни одного звука, а страшный видъ избитаго Ивана неотступно стоялъ передъ глазами Демина.

Про убійцъ онъ скоро забылъ, .но ему чудилось, что окровавленный, умирающій Иванъ поднялся съ земли и гонится за нимъ; ему иногда слышались даже тяжелые шаги за спиной. Разъ... разъ... точно сол-датъ, отбивалъ умирающій каждый шагъ по землѣ. И, внѣ себя огь ужаса, Деминъ уже не смѣлъ огля-нуться, съ замираніемъ сердца ожидая, что вотъ-вотъ къ нему протянутся сзади окровавленныя руки и опу-стятся на его плечи...

И Деминъ не убавлялъ хода, хрипѣлъ, какъ за-паленная лошадь; потъ градомъ катилъ съ него, ру-башка дрилипла къ т^-,еІап-ка2лк.ги

Что-то хрустнуло и зашуршало у него за па-зухой.

Онъ съ визгомъ кинулся въ поле и присѣлъ, за-крывъ голову руками, чувствуя, что сдвинуться съ мѣста у него уже не хватитъ силъ, такъ обуялъ его страхъ.

— Ба-баранки... — черезъ полминуты облегчено промолвилъ Деминъ. За пазухой продолжало шур-шать.

— А вино? вспомнилъ онъ и принялся ощупывать себя.

Водка оказалась въ карманѣ штановъ. Деминъ вынулъ посудину, проворно соскребъ съ ея горлышка сургучъ и толкнулъ ладонью въ дно бутылки. Влага булькнула и зашипѣла; пробка выскочила вверхъ.

Деминъ приложилъ горлышко посудинки къ гу-бамъ и съ чисто животною жадностью сталъ тянуть влагу.

«Такъ-то малость пріободрюсь, — мелькало въ его головѣ, — а то бѣда, какая тряска взяла... такая тряска...»

Онъ разомъ опорожнилъ добрую половину бу-тылки. Нутро у него согрѣлось; отъ сердца отлегло, и ужасъ уже не съ прежней силой давилъ его. Къ нему вернулась способность разсуждать.

Чувствуя себя всего мокрымъ, въ поту, Деминъ снялъ шапку, обтеръ ладонью лобъ и, по своему обы-кновенію — промолвивъ вслухъ: «Фу, какъ запа-ривши... вотъ такъ запаривши»... не спѣша про-должалъ свой путь, однако часто оглядываясь на-задъ.

— Надыть маленько еще... а то штой-то страшно-вато... сказалъ онъ себѣ и тотъ часъ жа пропустилъ еще нѣсколько глотковъ водки.

— Ну, теперича хорошо... вотъ какъ... будетъ... до самаго дома ни-ни... НадаетьвътлтѣАльллѢ-- -бѳзпремѣнно... а то не хорошо такъ-то одного безъ призору... ѳще помретъ ... вѣдь сынъ ейный...

. И Деминъ крѣпко-накрѣпко закупорилъ бутылку клочкомъ ваты, вырваннымъ изъ собственной паль-тушки, и опустилъ ѳе въ карманъ въ твердой рѣши-мости, уже до самаго дома не дотрогиваться до нея.

Отъ прежняго ужаса не осталось и слѣда, наобо-ротъ, чѣмъ далыпе онъ подвигался, тѣмъ настроѳніе его становилось бодрѣе, а шаги замедлялись.

— Черти, лѣшаи! — забормоталъ онъ. — Такъ обработать пария ... совсѣмъ въ отдѣлку... хреста на шеѣ нѣтути ... Вѣдь не собака... Другой и собаку пожалѣетъ ... Почему не пожалѣть? и пожалѣѳшь... потому она собака... а тутъ легко ли? хрестьянскую душу загубивши... И чѣмъ помѣшалъ? Хорошій былъ мужикъ... смирный... Никому отъ него ни-какой обиды... никакой... не слыхать, штобы кого обидѣвши...

На этихъ разсужденіяхъ мысли его сдѣлали кру-той скачокъ.

— А зачѣмъ беречь? — спросилъ онъ себя объ оставшейся водкѣ. — Незачѣмъ беречь.

И, остановившись, Деминъ опять хлебнулъ изъ посудинки, а потомъ еще и еще...

Теперь онъ чувствовалъ себя уже совсѣмъ уда-лымъ добрымъ молодцемъ, а въ голову заползали даже горделивыя мысли.

— А што, — думалъ онъ вслухъ, съ задоромъ. — Небось, теперь для Ваньки-то Демина и угощенія не жаль? Баранки — не баранки, вино — не вино... все бери, Иванъ Семенычъ! отдадутъ, не постоятъ... Да што? Вотъ какъ ... ходи теперича передъ Иваномъ... Семеновымъ по одной доскѣ... То-то. И пойдешь, собачій сынъ... обвязательно пойдешь... это какъ пить дать ... пойдешь... и шапку передъ Иваномъ... Семеновымъ ломай... потому какъ убивцы, арестанцы,

одпо слово. Да... вотъ додо^до.еіан-кахак.г

потому ежели чуточку не потрафивши... пожалте къ становому, потому убивцы... потому человѣка за-бивши... на-сморть забивши ... не то што ... мозги вытекши... вотъ какъ...

Въ неболыпой рощѣ между Шипинымъ и Шѳп-таловымъ Деминъ присѣлъ на пнѣ у дороги, допилъ водку и съѣлъ послѣднюю баранку. Опорожненную посудинку онъ, слегка поклевывая носомъ, долго, ста-рательно засовывалъ въ необъятный карманъ своихъ дырявыхъ штановъ, а потомъ, сбивъ на самый заты-локъ свою шапчонку, продолжалъ путь въ самомъ нревосходномъ и боевомъ настроеніи.

Теперь Деминъ рѣшительно никого не боялся и, попадись ему сейчасъ ыавстрѣчу парни, онъ не усту-пилъ бы имъ дороги и «не уважилъ бы» ни единаго слова.

— А-а, землю ѣсть... на голову сыпать... убив-цы! Поддорожники! арестанцы! вопилъ онъ въ лѣсу.

IX.

Мать Ивана съ его женой вернулись съ жнитва домой только въ сумерки. Онѣ подоили коровъ, рас-топили печь, скипятили къ ужину молока, наварили картошки и поставили самоваръ.

Съ Иваномъ кромѣ матери жили два его мень-шихъ брата и 9-ти-лѣтняя сестренка. Другую сестру 22-хъ-лѣтшою Авдотыо прошлой зимой выдали за-мужъ.

Семья нѣкоторое время поджидала Ивана и не садилась за ужинъ.

Жена его, несмотря на усталость, цѣлый вечеръ находилась въ какомъ-то безотчетномъ безпокойствѣ.

— Чтой-то долго пѣту Вапюшки? нѣсколько разъ говорила она, поглядыішіаокошклп-кахак.Ги

— Да сядемъ ужинать, доченка, чего жъ его ждать? Можетъ, онъ къ свѣту только явится, а мы все жди. Ишь какое дѣло.-то! Небось, ^свой домъ не пройдетъ. Гдѣ бы ни ходилъ, все домой придетъ, — отвѣтила свекровь, все еще злая на сына за утреншою ругань.

Семья сѣла за столъ и принялась ѣсть; у печи загудѣлъ наставленный самоваръ.

«Бу-бу-бу» такъ и разносилось по всей избѣ.

— На свою тебѣ голову! сказала Катерина, по-ложила ложку, порывисто встала изъ-за стола, съ серд-демъ откинула на полъ съ самовара трубу, продула его такъ, что изъ рѣшетки внизъ посыпались вокругъ него на полъ гаснущія искры, подсыпала въ него углей и, поставивъ на него вновь трубу, отошла къ столу.

Самоваръ на минуту замолкъ, въ немъ толысо по-трескивали угли, выбивая изрѣдка въ рѣшетку тонкія, синеватыя искорки, но лшпь только Катерина приня-лась снова за ѣду, какъ онъ загудѣлъ злѣе и страш-нѣе дрежняго.

Катерина положила ло,йку и, отодвинувшись На лавкѣ отъ стола, вся поблѣднѣвшая, сложила руки.

— Што-жь ты не ѣшіз, доченька? спросила све-кровь.

— Не хочу, мамыюка... Чтой-то сердце болитъ, а тутъ самоваръ гудёгь... Не случилось бы какого худа съ В&нюшкой?

И ѳя большіе, свѣтлосиніе глаза на блѣдпомъ, овальномъ лицѣ приняли опасливое и дикое выраженіе.

— Ну, Господь съ тобой! Чему случиться-то? Ежели вотъ не подойдетъ, пойдемъ на деревню, по-спрошаемъ.

Послѣ ужина и чаю дѣти настлали на досчатомъ полу шубъ и другой одежи и полегли въ повалку, а бабы вышли изъ избы.

ммм.еіап-клгак і

Опѣ обошли всю деревню, соетоявшую дворовъ изъ двадцати, всѣхъ, кого встрѣчали, разспрашивали объ Иванѣ, но ничего не узнали. Никто нзъ шепта-ловскихъ мужиковъ не былъ сегодня въ городѣ и никто не видѣлъ Ивана съ утра. Напослѣдокъ бабы зашли къ Степану—отцу Сашки. Дома была только жена его — Палагея съ двумя дочерьми, къ которымъ ходили «гулять» Лобовъ и Горшковъ. Младшія дѣти спали, а Степанъ куда-то вышелъ.

— Видно, и вашего Ванюхи дома-то нѣту-ти? — спросила Палагея, какъ только на порогѣ показались бабы.

Акулина раза четыре перекрестилась передъ обра-зами, поклонилась каждой хозяйкѣ отдѣльно по стар-шинству, каждую ласково привѣтствуя по имени, и только тогда отвѣтила Палагеѣ на ея вопросъ.

— Да нѣту, кумушка. Пришли вотъ съ Катюці-кой поспрошать: не знаешь ли чего? Всю деревшо обошли, никто съ утрія съ самаго его нонѣ не видалъ. Какъ ушелъ по утрію въ городъ, такъ вотъ и нѣту-ти.

Голосъ Акулины звучалъ вкрадчиво и мягко. Въ манерѣ говорить чувствовалась, кромѣ природной, еще и выработанная «изысканная» учтивость.

'Палагея — высокая, тощая преждевременно соста-рившаяся баба, казалосьдолько и ждала случая излить постоянно кипѣвшее въ ея сердце раздраженіѳ.

Маленькіе, слезящіеся, злые глаза ея, съ крас-ными, безъ рѣсницъ, вѣками .блеснули и тонкія, без-кровныя губы искривились.

— И нашего проходимца, шатуна-Сашки-то, нѣту-ти. Нонѣ они съ Серегой съ Ларивоновымъ расчетъ за гнилу получаютъ. Вотъ они въ городѣ-то, должно, сцѣпились съ вашимъ съ Ванюхой да и загуляли, штобъ имъ ни дна, ни покрышки, треклятымъ! Ни-чего до дому не довезетъ Сашка-то, все пропьетъ, песъ безхозяйный... вс^^^^с^ІІЛП кЛ^^Лк*

И- А. РОДІОНОВЪ. 4 49

— Што ты, кумушка?! Съ чего гулять-то имъ? Видно, какое дѣло задержало ...

Палагея чуть не подпрыгнула отъ злости.

— Какія теперича дѣла къ ночи-то? Пьютъ. Вотъ какіл ихнія дѣла. Ужъ я знаю ихнія Дѣла. Такіе пьяницы безсовѣстные, такіе кобели безхозяйные...

— Какъ быть-то, доченька? — спросила Акулина у некѣстки, которой тѣмъ временемъ дѣвки показывали своп обновы, купленныя къ предстоящему деревен-скому празднику на день Рождества Богородицы.

Катерина выпустила изъ рукъ новый ситцевый от-рѣзокъ.

— Пойдемъ, мамынька, на дорогу, можетъ, по-встрѣчаемъ...

Ну, и я съ вами, — сказала Пѳлагея. — Вмѣстяхъ-то всо спорушнѣе. Ужъ я его пса, каторжника!... Дру-гихъ-то вонъ угоняютъ. ‘) Хошь бы моего подлеца куда угнали, Миколѣ-угоднику свѣчку бы поставила...—го-ворплг она, накидывая на голову платокъ.

Бабы втроемъ вышли изъ избы.

Луна еще не веходила; ночь была непроницаемо-темная и теплая. На черномъ небѣ, какъ серебрянныя и золотыя блестки на натянутомъ надъ головой не-объятномъ, мрачномъ бархатѣ, ярко мерцали частыя звѣзды; бѣлесоватой, туманной полосою тянулся въ обѣ стороны къ горизонту млечный путь.

Бабы босикомъ шли знакомымъ проселкомъ, по обѣимъ сторонамъ котораго неожиданно выростали изъ мрака и, подобно привидѣніямъ, маячили гигант-скіе кусты стараго можевельника, разросшіеся въ цѣ-лыя деревья.

Съ теплыхъ полей обдавало полынью, бурьяномъ и можевельникомъ, съ дороги пахло дегтемъ и пылью.

Палагея говорила, не умолкая, жалуясь на Сашку, и подробно разсказала бабамъ оего послѣднемъ озор-

■) упжяюгъ Въ каторгу, в\ШЩг'.е|ЛП-ка2Лк.Ги

сгвѣ, какъ онъ.въ уснѳнское розговѣнье напился пьянъ, изругалъ отца, оттаскалъ сестру Анютку за косы и наставилъ ей синяковъ, а когда Степанъ вступился за дочь, Сашка раскроилъ отцу бутылкой черепъ и, «уваливъ» его на кровать, чуть нѳ задушилъ. Насилу всей семьей высвободили изъ его рукъ Степана. Тотъ сбѣгалъ за своимъ братомъ Парменомъ — страшно сильнымъ мужикомъ. Они скрутили отчаянно сопро-тивлявшагося Сашку и въ сѣняхъ привѣсили его за ноги къ матицѣ головой внизъ.

Степанъ и Анютка стегали ѳго вожжами и кну-томъ до самаго вечера и такъ настегали ему сш ту, что она обратилась въ одинъ сплошной багровый кро-воподтекъ и во многихъ мѣстахъ кояса треснула, а Сашка все-таки не повинился, рвался, ругался, пле-валъ на отца и Анютку и грозилъ перерѣзать всю семью.

— Боялись, зальется, такъ ужъ отвязали. Вся де-ревня сбѣжалась глядѣть. Сколько страму было, а ему хошь бы што! — закончила Палагея.

Акулина изрѣдка, изъ вѣжливости, поддакивала. Обѣимъ бабамъ вся эта исторія давно была извѣстна, и Пелагея знала это, но такъ была зла на безпутнаго сына, что не могла отказать себѣ въ удовольствіи еще разъ вылить перѳдъ слушательницами свою душу.

Но бабы знали еще болыпе. Сашка послѣ Успенья почти каждый вечеръ сидѣлъ у нихъ до поздней ночи, плакалъ и жаловался на родныхъ, грозя всѣхъ ихъ извести.

Иванъ уговаривалъ крестоваго брата бросить пьян- ' ство и буйство, предрекая, что оно до добра нѳ довѳ-детъ, совѣтовалъ покориться отцу и матери и соб-ственноручно промывалъ и пѳревязывалъ сму изра-ненную спину; но онѣ не разсказывали объ этомъ Па-лагѳѣ, справедливо полагая, что та или знаѳтъ, или догадывается объ этомъ. еІЛП-кЛ2Лк.Ги

4* 51

Пройдя пашни своей деревни и обглоданный ско-томъ кустарникъ и пни на мѣстѣ нѳдавней, прекрас-ной рощи, вырубленной, проданной и пропитой му-жиками въ ожиданіи скораго раздѣла помѣщичьихъ земель, бабы черезъ ворота крѣпкаго осѣка вышли на Брыкаловское поле. До слуха не вступавшей въ разговоръ Катерины и всѳ время прислушивавшейся спѳрва издалека донеслись неясные людскіе голоса, потомъ ближе отфыркиваніе лошади, топотъ копытъ по сухой землѣ и тарахтѣніе телѣги.

Катерина остановила заговорившихся спутпицъ и онѣ всѣ три прислушались. Людской говоръ, смѣхъ, топотъ лошади и глухое тарахтѣніе телѣги прибли-жались.

— Ѣдутъ, сказала Катерина.

— Ъдутъ, ѣдутъ. Это наши, пострѣлъ ихъ раз-стрѣли, проклятыхъ... отозвалась Пелагея, вдругъ сразу вновь загорѣвшаяся злобой на сына.

Немного не дойдя до Брыкаловской усадьбы, на вершинѣ крутого пригорка бабы встрѣтили Сашку съ товарищами. Всю дорогу парни, ни о семъ предвари-тельно не сговариваясь, парочно мѣшкали, и хотя отъ Хлябина до Шепталова считалось менѣе четырехъ верстъ, на переѣздъ имъ понадобилось больше двухъ часовъ. Они пили водку .въ Хлябинѣ, выпросивъ у одной пьяницы-хозяйки чайную чашку, за что и ее угощали, потомъ останавливались на полдорогѣ между Хлябинымъ и Брыкаловымъ и тоже пили водку, на-конецъ, сдѣлали послѣдній привалъ за Брыкаловской усадьбой, и хотя покончили всю водку и всѣ закуски, но простояли еще долго. Наконецъ, всѣмъ имъ на-доѣло стоять.

— Поѣдемъ домой, робя. Чего? сказалъ Сашка.

И парни, только-что медлившіѳ именно для того,

чтобы не встрѣтить никого въ деревнѣ и боявшіеся, что еще рано, молча согласились, что вечеръ ужѳ прошелъ, что ужѳ щніхітчопо порядочпонсаіЛ.ішГ лоукащійся спать деревенскій ліодъ давно уже йирно почиваетъ. Но только что парни поднялнсь на вер-шину пригорка, какъ встрѣтили бабъ.

Въ первое мгновеніе эта встрѣча поразила ихъ, какъ налетѣвшая не вѣсть откуда нежданная-негадан-ная гроза.

X.

— Ну, ■ што-жъ, ѣдешь, песъ безхозяйный, пьянй-ца несчастная, вылопни твои глазы! Получилъ рас-четъ за гнилу, сказывай, получилъ? Што-жъ молчишь? аль оглохъ? закричала Пелагея на сына, когда те-лѣга еще не успѣла поровняться съ бабами.

Сашка машинально придержалъ лошадь. Онъ мол-чалъ, разглядывая въ темнотѣ спутницъ матери, и, догадываясь уже, кто онѣ, совершенно растерялся.

— Гдѣ пропадалъ? а? у кабаковъ углы обтиравши въ городѣ, шатунъ несчастный... Гдѣ деньги? Полу-чилъ расчетъ за гнилу?

Сашка оправился, по тону матери заключивъ, что бабамъ ничего еще не извѣстно объ убійствѣ Ивана.

— Ну, получилъ, чего?

— Отдай, песъ. Добромъ прошу, отдай.

— Пошла къ чорту. Чего пристала?

— Фтдай, подлецъ!

— Нашла дурака. Такъ тебѣ и отдалъ. Какъ же...

— А-ахъ, злодѣй, погибели на тебя нѣту-ти, ка-торжника... закричала Пелагея и замахнулась на сына палкой. ■

— Ударь, уДарь, только того и жду... Всю морду расквашу. Такъ и знай...

— Матери-то? проклято-ой, дьяволовъ сы-ынъ!

— А то кому же? Думаешь, погляжу на тебя. Чего лаешЬся? Ты, што ли, деньги заработала? Самъ зара-батываю, самъ и пропиваю. Никто мнѣ не дкйЗЪ».,

Акулийа, нѳ терпѣвшая ругайи й ни йодъ йаТкййъ видомъ не допускавшая ее у себя въ семьѣ и тутъ хотѣла положить конецъ грубымъ препирательствамъ Сашки съ матерью.

г— Сашенька, не видалъ ли нашего Ванюшку? — отмѣнно ласково спросила она.

Сашка не зналъ что отвѣтить. Акулина немного помедлила и повторила свой вопросъ.

— Не видалъ. Чего? гдѣ бы я его увидалъ? — по обыкновенію грубо отвѣтилъ онъ, но черезъ секунду добавилъ: — ёнъ вонъ пьяный у меня лежитъ; Чего?

Катерина быстро приблизилась къ телѣгѣ и, на-гнувшись, стала внимательно разсматривать свѣсив-шіяся ноги лежавшаго ничкомъ Лобова. Тотъ при-поднялъ голову.

— Чего разсматриваешь, сволочь? Не видали ва-шего Ваньки, вотъ вамъ и весь сказъ... Чего при-стали? съ озлобленіемъ заоралъ онъ, пересыпая свои слова матерной бранью. >

— Погоняй, чего съ ими, съ шлюхами, разговари-вать? — крикнулъ онъ на Сашку и толкнулъ его въ спину.

Сашка стегнулъ лошадь, и телѣга съ парнями скрылась въ темнотѣ.

— И нѳ пріѣзжай домой, проклятой. Дверь пе-редъ носомъ замну! — кричала Пелагея вслѣдъ сыну.

— Дрянь съ ногами, право, дрянь съ ногами! Еще и ругается... Бѣда какая, что поглядѣвши на его са-поги, да стала бы я на ихъ смотрѣть, я и плюнуть-то на его самого не 'хо^у, а не то што на его сапоги... Я думала, что это Ваня лежитъ.

' Пока говорила это возмущенная и обиженная Ка-терина, изъ темноты вынырнула и почти вплотную насунулась на бабъ тяжело сопящая лошадиная морда съ бѣлѣвшей лысиной отъ лба до храпа. Бабы оклик-нули проѣзжавшихъ. Съ телѣги грузно спрыгнулъ Ларіоновъ. Рыжовъ съежилея и •ртармсЖа^^к.-

литіся, чтобы ие привлочь на себя вниманіе бабъ. Ларіонова какъ разъ къ этому времени «развезло» отъ выпитой за цѣлый дѳнь водки. Онъ, покачиваящь, подошелъ къ бабамъ и, заглядывая каждой изъ нихъ въ лицо и обдавая ихъ запахомъ виннаго пѳрегара, жалъ каждой изъ нихъ руку, приподнявъ свою формен-ную солдатскую фуражу.

— А-а, это ты, тетка Палагея...—говорилъ сол-датъ. — А это *кто? Да... Катерина Петровна...— и еол-датъ на моментъ испуганно отшатнулся. — Извиняйте, Катерина Петровна, и ты, тетка Акулина Тра-рафи-мовна... што я, значитъ, не подвезъ вашего Йвана Тимофеева... Да ёнъ сычасъ придетъ... Вы не сумлѣ-вайтесь, ничего съ имъ худого нѳ случивши... такъ замѣшкавши маленько...

— Да гдѣ же енъ, Сереженька? спросила Аку-лина.

По тугоухости Ларіоновъ не разслышалъ и про-должалъ свои объясненія:

— Вы извиняйте... потому такой случай вышедши... разъ надо выпить... да и все тутъ... хошь не хошь, разъ надыть да и все тутъ... да 'я не пьянъ... я нѳ какъ другіе — прочіе... я себя соблюдаю... какъ сол-датъ; значитъ... потому обвязанъ... потому присягу принявши... у насъ строго... немного дозволяется.... но штобы до пьяна... ни-ни... ни Боже мой, штобы это какія глупости...

— Да гдѣ же нашъ Ванюшка, Сереженька? — громчо повторила свой вопросъ Акулина.

Солдатъ молчалъ.

— Гдѣ ёнъ оставши?.. Ванюшка-то нашъ?

— Енъ-то? Иванъ‘Тимофеевъ-то вашъ?

— Ну да, Иванъ Тимофеевъ, нашъ Ванюшка...

Ларіоновъ остановился въ затрудненіи, во всѣ

глазч глядя на бабъ. Въ его вообще не бойкой, а тѳ-перь еще чадной отъ перепоя головѣ мысли вязались еще тягуче, медленнѣе и сбивчивѣе. чѣмъ обыкновен-

жжж.еіап-кагак.ги

55

по.Вдругъ его пригожее, куриосоватое, чернобровое ли-цо расплылось въ щирокую, пьяную усыѣшку. Оыъ придвипулся къ бабамъ вплотную и, жестикулируя руками и изламываясь всѣмъ тѣломъ, таинственно и фамильярно зашепталъ, дотрагиваясь рукою до плеча Акулины.

. — Што я тебѣ скажу-то, тетка Акулина, и вамъ, Катерина Петровна... Енъ-то... Ванюха-то вашъ, зна-читъ... маленько того, извиняйте... — Солдатъ гром-ко икнулъ. — Потому маленько ослабши, значитъ... потому, извиняйте, чуточку было выпито... съ това-ршцами, значитъ... ну, его и разморивши... Вашоху-то... ёнъ и прилегши... маленько такъ...

Солдатъ опять икнулъ.

— Прилегши? — съ тревогой въ голосѣ спросила Катерина, двинувшись ближе къ Ларіонову. — 0-о-о7й, да гдѣ ?ке ёнъ лежитъ-то, Сережа? и вы его бросили?

— Гдѣ лежитъ-то? а на землѣ, значитъ... ослабши маленько и приваливши такъ... Да я его звалъ, Го-ворю: «поѣдемъ со мной, Иванъ Тимофеевъ...» а ёнъ говоритъ...- это, мнѣ-то, значитъ: «Довези, гыть, Се-режа, мое колесо»... я и довезъ... Почему не довезть, разъ попросивши?... довезъ... Вонъ тамъ... съ Ѳедь-кой лежитъ въ телѣ-лѣгѣ.

Солдатъ опять икнулъ.'

— Я за естимъ не постоявши... довезъ съ пол-нымъ... съ удовольствіемъ...

Сказавъ это, Ларіоновъ покачнулся, зацѣпился но-гой за край глубокой колеи дороги и распластался во весь ростъ на землѣ. ,

— Э, чортъ... выругался онъ.

— Да гдѣ? въ какомъ мѣстѣ. ёнъ лежитъ? спраши-вала Катерина.

Солдатъ, силясь подняться на ноги, одолѣваемый икотой, снова падалъ и барахтался на землѣ.

Рыжовъ, боясь, какъ бы пьяный Ларіоновъ це выдалъ всѣхъ головой, ж9ЖЗвд.лр|а9П*даьа!Ъ к.Ги

бб

— Енъ въ Хлябинѣ оставши, Катерина ІІетровна.

И чего ёнъ вретъ, Серега. Енъ не лежитъ, ёнъ идетъ, — поснѣшно отвѣтилъ'за Ларіонова Рыжовъ. — Вы не сумлѣвайтесь, Катернна Петр*вна, ёнъ тамъ нѳ одинъ, ёнъ съ Демннымъ съ Ванькой, вотъ сычасъ подой-дутъ, васъ догонятъ... Вы не сумлѣвайтесь...

— Не сумлѣвайтесь.. съ Деминымъ съ Ванькой, значитъ... — бормоталъ и Ларіоновъ, наконецъ-то под-нявшись съ земли и усаживаясь въ телѣгу, — а ко-лесо... въ цѣлости, значитъ... довезъ...

— Сычасъ, сычасъ, вотъ-вотъ нагонитъ! — крик-нулъ и Рьшовъ. — Ну, погоняй живѣе, прошипѣлъ онъ своему товарйщу, но Катерина разслышала иэти послѣднія слова.

Бабы остались'въ полѣ однѣ и, постоявъ немного, пошли обратно въ деревню, .свернувъ съ проселка на блржнюю пѣшѳходную тропу, проторѳнную по краю глубокаго, отлогаго оврага.

Пьянство и не имѣющія границъ озорство и гру-бость парней теперь въ деревнѣ вещь обычная, и на бабъ эта грубость не произвела особаго впечатлѣнія, но рбивчивость, противорѣчія, недоговоренность и не-увѣренныя успокоенія парней, что съ Иваномъ ниЧего худого не произошло, оставили въ сердцѣ Катерины какой-то смутно-тревожный слѣдъ, какое-то неясноѳ предчувствіе невѣдомой бѣды. Она возвращалась съ поисковъ болѣе обезпокоенная, чѣмъ шла на поиски, но ни малѣйшаго дурного подозрѣнія насчетъ парней ни разу не мелькнуло въ ея головѣ. Акулина же, въ противоположность своей невѣстк*, вернулась до-мой совсѣмъ успокоенная.

XI. ‘ •

Дома бабы нѳ легли спать. Впрочемъ Акулина, сѣвъ ніі лавку у окна, тотчасъ же задремала и, запро-

кипѵвъ голову къ ст^^^4Р^*щеі|ай<УІк;а^аік>КГи

• " 57

посвистывала носомъ. Бѳременная же восьмой мѣсяцъ Каіерина, не менѣе свекрови умаявшаяся за день на полевой рабатѣ, чтобы не изводить даромъ керосина, стала дошивать мужнину* рубах.у при свѣтѣ привѣшен-ной къ потолку на крюкѣ зажженной лампы, съ бѣ-лымъ жестянымъ кругомъ надъ свѣтильней. Тонкая игла безъ торопливости и спѣха, какъ размѣренный мехаНизмъ, замелькала въ ея длинныхъ, загорѣлыхъ пальцахъ. Все время ей чудились шорохи, и она по-мипутно прислушивалась, но каждый разъ выходило, что или ворочались коровы въ клѣти или спросонья возились на нашестѣ у палатей куры. Катеринѣ од-нако не сидѣлось на мѣстѣ и она, бросивъ работу на столъ, вышла изъ избы.

Спящая деревня была молчалива, какъ пустыня, дажз собаки нѳ брехали. Катерина вышла со двора на улицу и стала прислушиваться. Вдругъ нёосвѣщен-ное оконце ближней избы, принадлежавшей матери Ѳедора Рыжова, быстро .распахнулось и изъ него вы-лѣзъ наружу человѣкъ; другой отдѣлился отъ стѣны.

— Да вы чего безпокоитесь, Катерина Петровна? — послышался неувѣренный голосъ приближавшагося Рыжова въ сопровожденіи другого человѣка. — Вы не безпокоитесь... Иванъ Тимофеичъ сычасъ должбнъ подойтить. Вотъ вотъ... кажинную минуту ёнъ дол-жбнъ подойтить. Не знаю, чего ёнъ такъ замѣшкавши...

Съ Рыжовымъ былъ Ларіоновъ. Солдатъ выгляды-валъ теперь значительно протрезвѣвшимъ, хотя про-шло менѣе часа съ тѣхъ поръ, какъ Катер^на видала его на Брыкаловскомъ полѣ.

— Енъ сычасъ придетъ, — успокаивалъ и Ларіо-новъ. — Мы сами вцтъ думаемъ, почему ёнъ такъ долго задержавши?.. -

— Вѣдь ёнъ выпимши? — спросила Катерина.

— Выпивши... да ничего... съ ногъ не валится.

— Ты же, Серега, давеча- сказывалъ, что ёнъ въ Хлябинѣ лежитъ. Еще обѳрутъіеяшго-то.ахаК.Ги

— Это ёнъ зря болталъ, самъ не зналъ што, — вступился за Ларіонова Рыжовъ. — А Иванъ Тимо-феичъ разъ не ѣдѳтъ съ нами, хоть што хошь съ имъ дѣлай... і

— А ёнъ гдѣ оставши-то? въ самомъ Хлябинѣ?

— Нѣ... нѣ... ёнъ слѣзъ подъ горой, еще не доѣзжавши до Хлябина... отвѣтилъ Ларіоновъ.

— И гдѣ подъ горой? — поспѣшно возразилъ Рыжовъ, толкнувъ тихонько въ бокъ Ларіонова. — Тоже сказалъ! ёнъ уже у моста тутъ около мельника остался съ Ванькой съ Деминымъ... уже эвона гдѣ, проѣхавши Хлябино... . '

Катерина вернулась въ избу въ тревожномъ раз-думьи: не разбудить ли свекровь и не пойти ли съ ней въ Хлябино на поиски мужа?

Акулина въ прѳжнемъ положеніи, только совсѣмъ склонивъ голову къ правому плечу, сладко спала, по-храпывая на всю избу. Удлиненная, черная, изломан-. ная и уродливая тѣнь ложилась отъ ѳя головы и лица. на бревенчатую, съ выдававшимися, горбылями стѣну.

«Ну, подожду еще маленько и, если не подойдетъ, взбужу мамыньку, пойдемъ искать», подумала Кате-рина, и только-что усѣлась и взялась снова за иглу, какъ на дворѣ звонко треснула переломившаяся подъ тяжелой стопой палка и послышалиеь приближающіеся мужскіе шаги.

Катерина, нб выпуская изъ рукъ работы и не под-нимаясь съ мѣста, вся насторожилась, глядя черозъ столъ въ окно.

Кто-то подошелъ къ избѣ и тихонько, часто засту-чалъ лозинкой по стеклу, и стекло сухо, тонко за-звенѣло, точно снаружи налетѣлъ на него съ поры-вомъ вѣтра мелкій градъ. Катерина вздрогнула.

Акулина открыла свои огромные глаза и, какъ еова на свѣту, хлопая вѣками, безтолково заметалась . на. лавкѣ, но наконецъ пришла №оѳП-к|0ДОадо^

тнсь, откуда исходили разбудивпііе ее звуки, стала шарить руками по окну.

— Охъ, Господи, совсѣмъ заспалась, забыла, какъ и окно открывается.... — сказала она.

Катерина встала, было, чтобы помочь свекрови, но та успѣла уже откинуть крючокъ и распахнула на-стежъ обѣ половинки створчатаго оконца.

Свѣтъ отъ лампы упалъ прямо на лицо Демина.

— Кто тутъ? а, это ты, Иванъ Семеновичъ, а гдѣ жо нашъ Ваня? — спросила Акулина и, высу-нувъ въ окно голову, оглядывала Демина со всѣхъ сторонъ. Ей подумалось, что сынъ ради шутки спря-тался за спиной пріятеля и эта выходка вполнѣ была бы въ его духѣ, потому что по натурѣ Иванъ былъ шутникъ.

Деминъ, развеселившійся дорогой отъ выпитой водки и пріятныхъ размышленій, при видѣ бабъ сразу сталъ серьезенъ. Еще за минуту передъ этимъ ска-зать бабамъ. горысую правду, ему не представлялось каквмъ-либо вопросомъ. Пришелъ и сказалъ и ни-чего болыпе. Вѣдь не онъ ясе убилъ;, его совѣеть чиста. Но тутъ, съ-глазу на-глазъ съ ними, онъ за-мялся. .

— Ужъ не случилось ли чего худого съ имъ, съ ВА,нюшкой-то? — невольно понижая голосъ и пытливо, во всѣ глаза глядя въ нсрѣшительное лицо Демина, спросила Акулина. • _ ,

Высказанное матерью опасепіе сраз}7 разомкнуло уста мужика. Избѣгая глядѣть на бабъ, онъ заявилъ:

— Поди, тетка Акулина, возьми своего Вашо, на Хлябинской дорогѣ лежитъ подъ горой... вееь из-битый...

— Избитый?! О-оой, да кто жъ его избилъ? — какъ бы и не довѣряя дурной вѣсти, и не вполнѣ понимая все роковое значеніе ея, но вся уже всколых-нувшись отъ испуга, спросила Акулина. ^ ги

— Не знаю.... только очинно избили.... безъ памяти лежитъ ... не откликается...

Акулина опять охнула и, схватившись за сердце, опустилась на лавку. •

— Иванъ Семенычъ, што... што съ Ваней? гдѣ Ваня? — стремительно бросившись къ окну, спросила Катерина.

— Да на Хлябинѣ, Катерина Петровна... на до-рогѣ лежитъ.... весь начисто раскровянивши.... безъ памяти... — не сразу, почти сердито, отвѣчалъ Деминъ.

— Начисто? раскровянивши? — какъ эхо, отклик-нулась Катерина.

— Кому перешелъ дорогу чадушка моя негляд-ная? Скажи, не утай ради Христа Небёснаго, Ванюш-ка?! Иванъ Семеновичъ?! —• взывала Акулина, вско-чивъ съ лавки, и, упавъ всѣмъ тѣломъ на подокон-никъ, зарыдала. Отъ страшныхъ воплѳй Акулины на сосѣднемъ дворѣ заворошилась собака и завыла.

Деминъ, отвернувъ въ сторону лицо и схватив-шись рукой за подоконникъ, молчалъ.

Въ душѣ его. происходила нелегкая борьба: при видѣ горя бабъ хотѣлось назвать убійцъ, но боязнь ихъ мести, а главное — данная клятва удерживали его.

По народному повѣрью — нарушителя «заклятья» землей ждутъ неисчислимыя бѣды въ этой жизни и вѣчныя муки въ будущей.

— Ничего не скажу тебѣ, мать, — промолвилъ, вздохнувъ, Деминъ. — Вогъ все видитъ, Енъ все ' скажетъ... а я што жъ? я ничего не знаю.. .

Катерина, съ минуту стоявшая въ оцѣпенѣніи съ помертвѣвшимъ лицомъ и полоумными, неподвижны-ми глазами, вдругъ сорвалась съ мѣста, отыскала свои башмаки, быстро обула ихъ, надѣла пальтушку и

накинула на галову ™пПпсеIап-к''акс^и

61

т- Мамынька, сісорѣйча одѣвайся, надоть къ ему, къ В4нюшкѣ... вѣдь одинъ лежитъ... Ну, скорѣе, мамынька, ради Христа Небёснаго, скорѣича...

Но Акулина металась по лавкѣ, голосила, причи-тывала и обмирала. ;

Катерина сама обула и одѣла обезпамятѣвшую све-кровь. Дѣти прн первомъ крикѣ Акулины просну-лись и вскочили съ своей постели. Пятнадцатилѣтній Аѳонька тихо плакалъ, меныпбй — Гришутка стоялъ, понуривъ голову и сухими страдающими глазами, какъ медвѣженокъ, изъ-подлобья взглядывалъ то на мать, то на Катерину. Самая маленькая, девятилѣтняя Маша — любимица Ивана — громко всхлипывала, оти-рая кулачонками слезы съ смоченнаго лица; все ея маленькое тѣло трепетало; худенькія плечи конвуль-сивно дергались.

Наказавъ дѣтямъ запереться и никого не впускать, бабы выскочили изъ избы. У порога ихъ встрѣтилъ Деминъ. •

— Я васъ провожу, тетка Акулина! Куда же вамъ однѣмъ въ такую темень? Теперича всякаго этого на-рода сколько шатается...

Катерина *не нлакала, была даже какъ будто спо-койна, зато всѣ движенія ея, обыкновенно размѣрен-ныя и плавныя, стали необычайно стремительны и быстры. ’ ч.

— Живой ли ёнъ, Ванюшка-то? Застанемъ ли? — спросила она Демина, выбѣгая со двора.

— Живой былъ... только плохъ... Катерина Пе-тровна...

XII.

Бабы бѣжали, спотыкаясь и падая. Деминъ запы-хался и едва поспѣвалъ за Акулиной. Катерина сразу же настолько опередил;іпіПП(еТаП-Ка^акаІ околицей деревни (дворъ Акулины былъ второй отъ

края) они сейчасъ же потеряли еѳ изъ вида. Въ ея жутко-спокойномъ, точно окаменѣвніемъ сердцѣ гдѣ-то глубоко теплилась искра надежды, что мужъ еще живъ, что онъ выздоровѣетъ, что неокончательно изувѣченъ онъ. Она была, какъ во снѣ. Надежда эта поддерживала ея бодрость, и Катерина безсознательно берегла ее, и потому-то и не разспрашивала Демина подробнѣе о положеніи мужа, что боялась, какъ бы его объясненія не разрушили эту надежду. Знакомые по-путные нредметы угадывались ею въ темнотѣ ско-рѣе по привычкѣ, чѣмъ глазами. Нѣсколысо разъ споткнувшись и часто обрываясь то одной, то другой ногой, она пробѣжала тропинкой землю своей деревни, повернула на Брыкаловское поле, миновала мѣсто, гдѣ давеча встрѣтила парней...

Сбѣгая съ крутого пригорка внизъ къ Брыкалов-ской усадьбѣ, Катерина упала и, хватаясь за землю руками, поползла внизъ, проворно поднимаясь на но-ги, въ то же время разсчитывая, чтобы не потерять даромъ ни единой секунды. •

Впереди предстояло обОгнуть Брыкаловскую усадьбу, перейти по лавѣ черезъ рѣчушку, подняться ввбрхъ на Воскресенское поле, опять спуститься внизъ по глубоко врѣзавшейся въ горѣ дорогѣ и по низу дойтіі до Хлябинскаго моста черезъ ту же рѣчушку, дѣлающую своимъ теченіемъ длинную, дугообразную излучину между Брыкаловымъ и Хлябинымъ, тамъ опять надо подниматься въ гору.

Время ползло необычно медленно, дорога казалась неі.омѣрно длинной. Внизу живота Катерина чувство-ваті давящую тяжесть, сердце билось въ груди, какъ пойі гнная перепелка, но быстроту хода Катерина не умеиыпала и въ голову ей не приходило остановиться и ііСі едохпуть хотя бы'на минутку. Она благополучно пробѣжала и Брыкалово, иВоскресенсаѳи оа^ааеьгц передъ Хлябинскимъ мостомъ. Выше моста вода съ іиумомъ и бурчаніемъ переливадась въ открытыя

створки мельничной плотины. Все это проносилось пе-редъ Катериной, какъ въ кошмарномъ снѣ, и все это ггопутное, обыденное, издавна знакомое, теперь пред-ставлялось ей инымъ, полнымъ таинственнаго и гроз-наго для нея значенія.

Ей казалось, что не она бѣжала по полямъ, косо-горамъ и мостамъ, а всѣ эти попутные предметы сами проносились передъ ней, окутанные тьмой, и каждый изь нихъ по-своему, ей одной попятнымъ языкомъ, говорилъ о страшномъ для нея несчастіи.

Далыне иачинался опять очень крутой подъемъ въ гору. Справа, почти у самой воды, едва маячила въ темнотѣ крыша кузницы Григорія — зятя стараго мелъника; рядомъ по косогору въ томъ же дворѣ — лавка его дочери; еще выше — домъ самого хозяина.

Все это какъ-то особенно нудно и тоскливо про-мелькнуло передъ Катериной, широкими шагами, вся перегнувшись впередъ, какъ подъ тяжелою ношей, взбиравшейся на крутой пригорокъ.

Далыпе по улицѣ деревни мимо огорода, усадьбы и парка дорога была положе и легче. Почти неза-мѣтный подъемъ въ гору не затруднялъ ходьбы, за то эта часть пути »"показалась Катеринѣ самой томи-тельной и длинной.

Вся воля ея, вся духовная жизнь и иапряженные до крайности„ нервы — все это устремилось къ одной близкой цѣли. Катерина не отдавала себѣ отчета въ одолѣвавшей ее усталости, не чувствовала неравно-мѣрнаго, частаго біенія сердца, готоваго разорваться. Слухъ и освоившееся съ темнотой зрѣніе ея достигли теперь почти сверхъестественной остроты. Она пожи-рающимъ взглядомъ осматривалась вокругъ, жадно ловила всѣ звуки и едва только минула спускавшійся по обрыву до самойгрѣки паркъ съ густыми, высокими деревьями, какъ шумъ отъ крутящейся въ порогаХъ воды паполнилъ молчаливую пустоту ночи. Казалось,

этотъ неугомонный шумъ ъъвъьеіаш—ка^акы

изъ глубокой, черной пропасти, зіявшей подъ ногами, съ краю дороги и буйно ликовалъ на просторѣ.

Среди зтого шума обостренный слухъ Катерины уловилъ другіе необычные звуки, и баба, вся вытя-нувшись въ струнку, на мигъ задержалась на мѣстѣ, какъ на полномъ скаку задерживается ѣздокъ для того, чтобы уже въ слѣдующее мгновеніе чище и легче взять попутное препятствіе.

Она различила нѣчто похожее на отдалеппое хра-пѣніе. Страшная догадка молніей прожгла ея сознаніе, и отъ этой догадки морозомъ проняло ее всю, отъ корней волосъ и до ногъ.

Приложивъ руку къ колотившемуся сердщт, про-стоволосая, съ соскользнувшимъ на плечи платкомъ, ІСатерипа, подставляя то одно, то другое ухо на встрѣ-чу многозначительнымъ для нея звукамъ, иногда за-медленпыми, иногда ускоренными, но неизмѣнно шнро-кими, безззвучными шагами подвигалась впередъ, ища роковое мѣсто, откуда исходили поразившіе ее звуки.

И чѣмъ далыне въ гору бѣжала Катерина, тѣмъ храпѣніе стаповилось слышнѣе и слышнѣе и наконецъ стало назойливымъ, ужаснымъ. *

Походило па то, будто гдѣ-то по близости во рву или оврагѣ завалилась спиной внизъ лошадь, долго билась, но не перевернулась па ноги, а только выби-лась изъ силъ, по народному выраженію «залилась»х), и теперь, обезсиленная, уже не бьется, а только тяжко храпитъ, покорно ожидая смерти. '

Катерина бѣжала, сразу взявъ вѣрное, косвенное направленіе, не сворачивая ни вправо, ни влѣво, только еще чутче прислушиваясь и зорче пригляды-ваясь въ черной тьмѣ осенней ночи. Ею теперь все-цѣло руководили глаза и уши, какъ ищейкой при отыскиваніи дичи руководитъ нюхъ. Въ нѣсколькихъ шагахъ отъ нея на черной землѣ вдругъ замаячило что-то еще болѣе черное, чѣмъ сама земля, и это черное

*) Залилась к ров ью ъъъ.ѳіап-кагак.ги

И. А. РОДЮНОВЪ. 5 65

"ИЗДЯЬало то страипіое храпѣніе, йоторое поразилъ слухъ Катерины, и это черное, храпящее и былъ ея мужъ.

Катерина прямо съ-разбѣга упала около него и заглянула ему въ лицо. Оно, сплошь залитое кровью, въ темнотѣ казалось безформеннымъ и чернымъ.

— Ва-а-ня, Ва-а-шо-юшка, — тихонько позвала Ка-терина, задыхаясь отъ усталости и едва выговаривая имя мужа.

Онъ не отозвался и попрежнему протяжно, раз-мѣренно, съ' захлебываніемъ храпѣлъ, будто совер-шалъ какое-то чрезвычайно важное дѣло, требующее неослабнаго ни на секунду вниманія и методичности. Въ гортани у него катался. и бился какой-то живой шарикъ, силясь вырваться наружу, но какъ только ему удавалось подняться до горла, то, казалось, вся-кій разъ застревалъ тамъ и съ новымъ всхрапомъ опять опускался внизъ, въ гортань.

— Ванюшка, вѣдь это я... жона твоя... откликнись, жаланный! — позвала она громче и'прислушалась, за-таивъ бурно рвущееся изъ усталой груди дыханіе.

Продолжалось прежнее размѣренное, методичное всхрапываніе.

Сердце ударилось, какъ молотъ, и точно оборва-лось въ груди Катерины. Она вскрикнула, вскочила и хотѣла убѣжать куда-нибудь отъ этого несчастія и ужаса, но въ ея сознаніи, какъ озаренная заревомъ пожара, на мигъ предстала вся та земля, которую она знала, и не было на этой землѣ ни одного угла, куда бы она могла скрыться отъ своего горя, и она грохну-лась на землю рядомъ съ муЖемъ... Руки ея попали на его голову и погрузились во что-то липкое, густое, тянущееся... а подъ пальцами черепные кости прова-ливались и шуршали, какъ ледокъ въ чашкѣ съ во-

А°й ■ іап-кагак.ги

66

Катерина вся содрогнулась и такъ порывисто и быстро отдѳрнула руки, точно дотронулась ими до раскаленной плиты.

— Кровь... кровь... и... кости... — прошептала она нѣмѣющимъ языкомъ и размахивая руками.

— О-о-о-ой!—понявъ уже все, закричала она такъ, точно ей сдавили горло, и въ безпамятствѣ за-металась во всѣ стороны, силясь подняться и убѣ-жать, но встать на ноги нѳ могла. Она долго въ безум-номъ ужасѣ кричала одна, всѳ порываясь встать и убѣжать, но ноги не повиновались, потомъ кто-то держалъ ее за руки и плечи, но йто именно, она не знала и ие могла остановиться и не кричать, точно кричала не она, а кто-то другой, вселившійся въ нее. Наконедъ голосъ ея оборвался.

Не сразу она поняла, что ѳѳ держали свѳкровь и Деминъ.

Акулина уговаривала и утѣшала ее.

Но теперь Катеринѣ было все равно; она ни о чемъ уже не жалѣла и не понимала, зачѣмъ уговари-ваетъ. й утѣшаетъ ее свекровь, хотя сознавала по-прежнему ясно, что именно случилось съ ея мужемъ.

’ Акулина, посовѣтовавшись съ Деминымъ, рѣшила везти Нвана въ городъ, въ земскую больницу. Оста-вивъ Демина при Иванѣ и безпомощной Катеринѣ, сама она пошла въ Хлябино на людской дворъ бар-ской усадьбы, къ арендатору имѣнія — знакомому ей мужику. _

XIII. ‘ '

Во флигелѣ у арендатора давно уже спали. Аку-линѣ пришлось долго стучаться и просить, чтобы ей отперли дверь. і

Жѳна арендатора предварительно съ тревогой въ голосѣ нѣсколько разъ окликнула ее и разспросила,

шш^.еіап-кагак.ги

зачѣмъ она пришла, и, только узиавъ ее, впустила и, проведя въ жилуго избу, зажгла жестяную лампочку.

— Такое теперича время, такое, что такъ-то ночью не знамши и боишься кого впустить... — какъ бы изви-няясь, объяснила хозяйка Акулинѣ, проводя ее черезъ сѣнцы.

Акулина со слезами, пространно и сбивчиво раз-■сказывала о своемъ горѣ, стоя посреди просторной избы. *

Заспанный, сердитый за то, что нѳ во-время взбу-дили, въ рубашкѣ и штанахъ, арендаторъ, спустивъ съ наръ босыя ноги, почесывалъ лохматую голову, плечи, спину и только когда добрался до поясницы, уразумѣлъ изъ скорбнаго повѣствованія Акулины, че-го хотѣла отъ него баба.

Онъ еще молодой мужикъ, года три какъ раздѣ-лившійся съ отцомъ и братьями и сѣвшій на свое хозяйство, работящій и любящій до страсти свое кре-стьянское дѣло, начиналъ богатѣть, поставлялъ сѣно въ Петербургъ и откладывалъ въ сберегательную кас-су деньги. Сосѣдніе мужики, изъ зависти къ его нараставшему благосостоянію, надняхъ ночыо сожгли у него два зарода клевера и грозились спалить весь хлѣбъ а самого убить, если пожалуется въ судъ.

«Впутаешься въ это дѣло, — подумалъ онъ, — еще выставятъ въ свидѣтели, наживешь себѣ новыхъ не-пріятелевъ. Сожгутъ, совсѣмъ въ раззоръ произве-ду'гь. Нонѣшній народъ какой? Никого не боятся. Гдѣ на ихъ управы сыіцешь?»

И, силясь говорить, арендаторъ весь надулся, по-краснѣлъ, закйвалъ головой, затрясъ бородой, точно воротъ рубахи жалъ ему шею, а когда наконецъ за-говорилъ, то и видомъ своимъ и говоромъ очень на-поминалъ индюка.

— Ббѣ-ѣда-то у тте-ебя ббо-ольчща-ая, те-етка

Аку-улина, — пролопот^й: ДйЪ-—еіап-ка^ак Ні 68

гіпо-омочь?! Дд-а-дда всѣ лло-ошади у мме-няя въ нноч-чномъ... Вво-отъ ггрѣ-ѣхъ отъ кка-акой!

Послѣ такой длинной, трудной рѣчи Михайло по-глядѣлъ на Акулину своими глубоко сидящими, кра-сивыми глазами на густо заросшѳмъ кудрявой боро-дой лицѣ и, отдохнувъ и почесавъ подъ мышкой, 'снова затрясъ головой и бородой.

— Тт-ы ллу-учшѳ ссхо-оди къ, мме-ельнику. У е-го ллошадь ддо-олжно ддо-ома тте-еперь... — посо-вѣтовалъ онъ.

Марья, жена Михайлы, полнолицая, ещѳ недавно красивая, теперь оплывшая и поблеклая баба, скре-стивъ руки на животѣ, казалось, не только ушами, но и губами и всѣмъ своимъ существомъ слушала разсказъ Акулины и страдала вмѣстѣ ^съ ней.

— О-о-о, охъ, Господи! О-о-о-охъ, Царица Не-бёсная! — съ искаженнымъ отъ страданія лицомъ вос-клицала она.

— Михайло, да пущай Кузька запрягетъ Абдул-ку-то. Долго ли ому? У тетки Акулины такой бѣды... такой бѣды, сынъ на дорогѣ лежитъ при смерти, а ты спосылаешь къ мельнику, — сказала Марья мужу.

Михайло побагровѣлъ, еще пуще заморгалъ, заки-валъ головой и бородой, еще поспѣшнѣе и уже такъ невнятно заговорилъ, что понимала его только одна жена. Сходство его съ индюкомъ при его побагровѣв-шемъ лицѣ, взъерошенной головѣ и бородѣ высту-пило еще разительнѣе.

Изъ его косноязычной рѣчи можно было только догадаться, что Абдулка захромалъ, что Марью онъ давн^ но училъ, и потому она много воли взяла, суетъ носъ не въ своехдѣло.

— Зза-ахромалъ, зза-ахромалъ, — передразнила жепа. — Йѣша-ай, право лѣша-ай, пустая твоя сазанья голова! — и,* для чего-то съ сердцемъ переставивъ лампочку со стола на поставецъ, она проворно вздѣла въ рукава кофту, набросила на солову платокъ и,

тоотот.еіап-кагак.Ги

69

Крѣпво хлопнувъ дверью, босикомъ вышла съ Аку-линой на дворъ.

— Пойдемъ, родимая, къ Степанычу. Енъ старикъ хорошій, доброе сердце имѣетъ, не откажетъ. А мово-то заику хошь не проси теперича, — говорила Марья, — разъ задолбилъ што, коломъ его ужъ не спшбешь. Такой настойчивыйі такой настойчивый! А чего бы не ідать? Три лошади въ ночномъ, а Абдулка въ хлѣву, не надорвался бы! Такой безсовѣстный... такой лѣшай...

Мельникъ жилъ на противоположной сторонѣ улицы, при самомъ впаденіи узкой, - съ свѣтлыми во-дами рѣчушки въ болыпую рѣку.

Акулина въ сопровожденіи Марьи вошла къ ста-рику въ избу, подняла и его съ постели и ударилась ему въ ноги.

Два года назадъ у мельника въ семьѣ случилось подобное же несчастіе. На томъ самомъ мѣстѣ, гдѣ теперь лежалъ изувѣченный Иванъ, три пьяныхъ подростка — все родственники и обласканные стари-комъ въ осенніе сумерки изнасиловали и искалѣчили его 65-ти-лѣтшою жену.

Одинъ изъ преступниковъ, мальчишка по іпест-надцатому году, крестникъ старухи, напослѣдокъ про-дѣлалъ надъ несчастной такое ужасное, гнусное звѣр-ство, что спустя сутки старуха умерла въ страш-ныхъ мученіяхъ. Мельникъ выслушалъ Акулину, по-кряхтѣлъ, покачалъ головой, разгладилъ свою одно-бокую серебряную бороду на благообразномъ, съ мел-кими чертами, лицѣ и сейчасъ же сталъ одѣваться.

— ПІто-жъ, придетъ бѣда, отворяй ворота и хошь не радъ, да готовъ!.. И што дюлько дѣлается на бѣ-ломъ свѣтѣ, Господи, Твоя воля, видно послѣднія вре-мена пршпли. Житья никому не стало отъ робятъ, все озоруютъ. Ужъ такъ распустили, такъ распусти-ли... — говорилъ онъ, натягивая сапоги на ноги съ худыми, какъ палки, икрами и цоминутцо кряхтя,

еіап-кагак.ги

— И какіе понѣ суды? — продолжалъ старикъ, снимая съкрюка поддевку инадѣвая ее въ рукава,— нарочно для воровъ и разбойниковъ устроены ѳти су-ды.'.. Вотъ.ужъ какъ надругались надъ моей покой-нидей и въ гробъ свели, а што же имъ судъ прису-дилъѴ На два года угнали... Совсѣмъ наша Расея на нѣтъ сошла, совсѣмъ, совсѣмъ ослабла... Ника-кой правды не осталось... Такія страсти творятся, и хошь бы што! Никакого на ихъ, на озорниковъ, стра-ху нѣтути! а безъ страху рази можно съ нашимъ народомъ?!.. *

Мельникъ разбудилъ сына, приказалъ ѳму запрячь лошадь н ѣхать къ Хлябинской горѣ, а самъ зажегъ фонарь и вмѣстѣ съ Акулиной и Марьей пошелъ впе-редъ.

Возвращавшіяся отъ всѳнощной изъ предмѣстья бабы и дѣвки, услыша храпѣніе у Хлябинской горы, перепугались, подумавъ, что кто-нибудь изъ озорныхъ парней притворился пьянымъ и нарочно пугаетъ ихъ, тѣмъ болѣе, что храпѣніе показалось имъ слишкомъ громкимъ, какъ не можетъ храпѣть заснувшій чело-вѣкъ, хотя бы и пьяный. і ,

Такъ онѣ въ оцѣненіи, столпившись, какъ овцы въ кучу, простояли до того времени, когда изъ’ Хля- ' бина пришелъ мельникъ въ сопровожденіи Марьи и Акулины. Только тогда бабы и дѣвки, узнавъ старика по голосу и уже предчувствовавшія, что случилось что-то недоброе, рѣшились спуститься съ горы.

При свѣтѣ фонаря, рослый, широкоплечій Иванъ съ прижатыми къ грудямъ кулаками, съ подтянутымъ животомъ, будто нарочно выпяченною, высокой, тяжко вздымавшейся и опадавшей грудью, съ вывороченньши бѣлками на сплошь залитомъ кровью лицѣ, казался огромцымъ и ужаснымъ.

Онъ лежалъ на травѣ между двумя колеями до-роги, въ пяти-шести шагахъ отъіап^-Голоаеги

плавала въ крови; около него валялись пять окрова-вленныхъ камней и толстый расщепленный колъ.

Мягко тарахтя телѣгой, трусцой подъѣхалъ мель-никовъ сынъ. Деминъ, мельникъ съ сыномъ, Еузька — арендаторскій работникъ, прибѣжавшій поглазѣть на «забитаго», при помощи бабъ осторожно подняли н уложили Ивана на устланное соломой дно телѣги.

Деминъ взялъ подъ устцы лошадь и осторожно повелъ ее по дорогѣ въ городъ. Впавшая въ апатію Катерина фонаремъ освѣщала путь, а Акулина, усѣв-шись въ телѣгѣ, держала на колѣняхъ голову сына.

— Ну, и обработали! Вотъ такъ обработали, — восклицалъ, нервно усмѣхаясь, обыкновенно угрюмый, длинноноеый Кѵзька, когда мужики, бабы и дѣвки, расходясь по домамъ, разговаривали объ Иванѣ. — А мы съ дяденькой Михайлой давеча, только-што солнце зашло, еще все видно было, клали на ладонь снопы и слышимъ, разъ закричалъ человѣкъ, такъ закри-чалъ, ажно страшно1 стало, а потомъ сычасъ же много голосовъ закричало. Я и говорю дяденькѣ Михайлѣ: «Надыть побѣжать, дяденька Михайла, быдто кого-то у насъ на дорогѣ рѣжутъ», а дяденька Михайла за-ругался. И покедова мы были .на гуменкѣ, все кри-чали люди ... значитъ, это Ванюху и забивали.... Ну, и обработали, раскровянивши всего, такъ раскровя-нивши, што твоя говядина ...

Дорогой Катерина равнодушнымъ голосомъ ска-зала Демину:

— Вѣдь это ты убилъ ѳго, Иванъ Семеновичъ.

Деминъ опѣшилъ и подозрительно, какъ на сума-

сшедшую, покосился на бабу. Лицо ея при колеблю-щемся свѣтѣ фонаря было неподвижно, точно высѣ-ченное изъ бѣлаго камня.

— Што ты, Катерина Петровна? Рази я видалъ какое худо отъ Ивана Тимофеича, што поднялъ бы на его руку?

Катерипа съ минуту молчала, какъ бы не слыхала возраженій Демина.

— Да какъ же наши парни сказывали, — загово-рила она опять прежнимъ равнодушнымъ голосомъ и съ прежнимъ же выраженіемъ въ лицѣ, — што опи его бросили у Хлябина ясивого и здороваго вмѣстѣ съ тобой. Еиъ былъ выпимши и должно заснулъ, а ты соннаго его и прикокошилъ... у его были деньги... Енъ за цолучкой нонѣ ходилъ... а ты на деньги-то и позарился... .

Деминъ помодчалъ немного.

— Нѣтъ, Катерина Петровна, не грѣши. Иванъ Деминъ такой грѣхъ на свою душу не приметъ, што-бы человѣка жисти рѣшить. Легкое ли дѣло!, А вотъ погоди немного, погоди, узнаешь, все узнаешь. Вѣдь это не собаку убили, а человѣка... нѳ скроешь.,. кровь хрестьянская даромъ не проливается. Убивцовъ найдутъ. Не долго они на слободѣ погуляютъ... Ужъ это я за вѣрное тебѣ говорю ... погоди ...

Опять Демину показалось, что Катерина не слу-шала его и уже до' самой больницы никто нзъ нихъ не обмолвился болыне ни единымъ словомъ.

XIV.

Проѣхавъ предмѣстье и весь городокъ, бабы съ Деминымъ остановили лошадь уже на самомъ выѣздѣ изъ городка передъ низкимъ, длиннымъ, съ боковыми пристройками кирпичнымъ зданіемъ. Въ старыя врѳ-мена это былъ домъ приказа общественнаго призрѣ-нія, обращенный теперь въ уѣздную земскую боль-ницу.

Два служителя вНесли Ивана на носилкахъ длин-нымъ, узкимъ коридоромъ въ просторную, прямоуголь-ную комнату съ чистымй, голыми, бѣлыми стѣнами, съ лоснящимся, крашенымъ поломъ. Въ коынатѣ

^ѵ^ѵ^ѵ.еIапвка2'актIи

73

сразу бросалась въ глаза необыкиовенная опрятность и пустота, хотя при внимательномъ осмотрѣ въ ней оказалось много различныхъ предметовъ, какъ-то: укрѣпленный на стѣнѣ и протянувшійся во всю длину ея бѣлый умывальникъ съ нѣсколькими мѣдными кра-нами, въ видѣ нестиковъ; по серединѣ комнаты же-лѣзный, тоже бѣлый, раздвижной столъ для хирурги-ческихъ операцій, около него на высотѣ человѣче-скаго роста стеклянный сосудъ съ длинной гутапер-чевой кишкой; въ одномъ углу стоялъ шкафъ съ хи-рургическими инструментами. Были еще и другіб предметы. , ' г- ’ '

Въ коридорѣ, какъ и во всей больницѣ, пахлс смѣсью іодоформа и карболки. ■

Въ операціонной, наоборотъ, воздухъ былъ очень чистъ, чуть-чуть только ощущался запахъ форма-лина.

Ивана положили на раздвинутый столъ.

Четверть чаеа спустя въ операціонную комнату вбѣжала дежурная фельдшерица — неболыпого роста, молодая, смуглая, черноволосая женщина въ бѣломъ, халатѣ, застегнутомъ на спинѣ поверхъ платья, съ засученными выше локтёи рукавами на худыхъ, смуг-лыхъ рукахъ. Было уже далеко за полночь и она собиралась лечь въ постель. Посмотрѣвъ на бабъ при-щуренными глазами, она рѣзко спросила:

— Вы зачѣмъ здѣсь? Кто вы такія?

— Мы-то? Я — мать, а она — евоная жена... моего сыночка-то жона... — 'начала Акулина, сло-, живъ руки на животѣ и ступивъ отъ порога шагъ впередъ. . .

Фельдшерица не дослушала, округлыми, привыч-нымп движеніями быстро поправила рукава и рѣши-. тельными, мелкими шажками подошла къ храпѣвшему на столѣ Ивану. ■ >

Огь избитаго на нее пахнуло смѣшаннымъ запа-хомъ водки, крови, пыли и табака.

ааа.еГап-кагак.ги

74 •

Она съ брезгливостыо иоморщилась.

— Понавезутъ сюда среди ночи ньяныхъ, гряз-ныхъ мужиковъ и вотъ возись съ ними... — про-ворчала она, оглядываясь на дверь, черезъ которую служитель вносилъ вычищенный, ярко сіяющій мѣдью тазъ и на немъ кувшинъ съ теплой водой.

— Барышня, да не пьяный енъ, ёнъ забитый... — сказала Акулина.

— Не пьяный! Какъ изъ винной бочки отъ него несетъ. Ужъ лучше молчала бы.

Она взяла въ руюу губку.

— Перевязку я ему сдѣлаю, первую помощь по-дамъ, а та^ъ везите, куда хотите... — говорила она, проворно промывая и съ брезгливо сжатыми губами выстригивая маленькими ножничКами слипшіеся въ запекшейся крови и грязи волосы. .

— Ишь привыкли, какой бы негодяй ни обожрался водки, среди ночи тащутъ въ больницу... Что тутъ, трактиръ или постоялый дворъ для васъ, свиней?

— Ну-ка, раздѣньте его! — приказала она двумъ находившимся тутъ служителямъ.

Тѣ раздѣли Ивана до-гола. '

Фельдшерица съ прежней брезгливой миной осмо-трѣла его, приказывая служителямъ переворачивать Ивана на столѣ со спины на бокъ и обратно.

— Я сказала, что онъ только пьянъ. Никакихъ серьезныхъ іповреясденій у него нѣтъ... маленькія ран-ки на головѣ и болыпе ничего.

Согнутыя въ локтяхъ руки Ивана оставались при-жатыми къ грудямъ. Фельдшернца, всѣмъ тѣломъ на-легши на его правую руку, когда дюжій служитель держалъ Ивана за плечи, съ такой силой два раза рванула ее, что та, разжавшись, со всего размаха ударилась о край стола.

Катерина вздрогнула и помертвѣта вся. Акулина застонала. Ноги ея подкашивались. _

шшш.еіап-кагак.ги

75

— Барышня, голубушка ты наша, не обидься... — дроя?ащими губами выговорила она сквозь слезы. — Вѣдь ему больно...

— Какая чувствительность, подумаешь! Что ему отъ этого? Буду я съ пьяными мужиками разводить китайскія церемоніи! Какъ топорами, да дубьемъ глу-шатъ другъ друга, такъ это ничего, а тутъ стукнулся рукой объ столъ и ужъ бѣда. Небось, ничего ему отъ этого не станется!

Фельдшерица быстро выстригла, промыла и за-бинтовала три раны на передней части головы. Аку-лина робко напомнила ей, чтО у сына вѳсь затылокъ изрубленъ.

Фельдшерица окончательно вышла изъ себя.

— Прошу не указывать! Безъ тебя знаю свос дѣло! И... вонъ отсюда! Постороннимъ тутъ не мѣ-сто. Зачѣмъ онѣ здѣсь? — спохватилась она, обра-щаясь къ служителямъ. — Удалите вонъ отсюда. Только мѣшаютъ работать своими дурацкими замѣча-ніями.

— Ну, идите, идите, чего стоитс? Сказано вамъ, постороннимъ тутъ не полагается, ну и идите, — неохотно сказалъ одинъ изъ двухъ находившихся здѣсь служителей, — степенный, рыжебородый, сред-нихъ лѣтъ мужикъ и, когда бабы вышли, плотно при--творилъ за йими дверь.

Послѣ перевязки Иванъ пересталъ всхрапывать и. не открывая глазъ, глубоко, мѣрно дышалъ.

— Куда его прикажете положить? — спросилъ служитель.

— Несите его обратно къ нимъ. Куда хотятъ, туда пусть и дѣваютъ. Намъ пьяныхъ не надо, — отвѣтила фельдшерица, стоя передъ умывальникомъ и намыливая руки. Выходя изъ комнаты, въ две-ряхъ она столкнулась съ бабами.

— Перевязку я ему сдѣлала, а оставить въ боль-ннцѣ ие могу. Ему II^^^е^ГОикіа^ГекН^и

76

чего. Сейчасъ его одѣнутъ и вынесутъ вамъ и за-бирайте съ Богомъ!

— Да намъ взять-то некуда... — отвѣтила Акули-на, горестно разводя руками.

Фельдшерица молча нрошла мимо нихъ въ кори-доръ.

— Некуда взять-то... — повторила Акулина. — Еще помретъ дорогой. Головушка моя бѣдная, што жъ тогда дѣлать-то? нѳльзя намъ взять... нѣтъ... Куда же взять-то?

— А-а, ѳще разговоры...

Фельдшерица круто поверпулась и вошла снова въ операціонную комнату.

— Сейчасъ снеста его внизъ и положить въ су-масшедшую палату, — приказала она служителямъ: — сейчасъ же, сію минуту. Нахалы, свиньи гряз-ныя...

Отдавъ такое приказаніе, фельдшерица хлопнула дверью и стремительно удалилась въ дежурную ком-нату.

Обернувъ совершенно голаго Ивана въ простыню, служители по каменнымъ ступенямъ выпесли его въ полуподвальный этажъ и положили на прочной, вы-сокой желѣзной кровати въ узкой, длинной комнатѣ, съ маленькимъ подъ сводчатымъ потолкомъ оконцемъ съ желѣзной рѣшеткой.

Эта комната служила временнымъ помѣщеніемъ для помѣшанныхъ, гдѣ они содержались до отправки ихъ въ губернскій городъ въ спеціальную лечебницу. Воздухъ здѣсь былъ затхлый и тяжелый, вслѣдствіе отсутствія вентиляціи и сосѣдства кладовыхъ и кухни.

Акулина, набравшись смѣлости, сходила въ де-журную комнату и умоляла фельдшерицу оставить ее на ночь при сынѣ.

Та наотрѣзъ отказала.

— Она у насъ лютая! — отозвался о фельдшерицѣ одинъ изъ служителей,?^^^ИI^е]|ГпЩIГ&.гШI]:Ю' важивалъ бабъ за дверъ изъ опѳраціоиной. — На ее какъ иаѣдетъ: другой разъ хошь голыми руками со бери, а ^ругой — колется, што ершъ. Заносится такъ, што бѣды, и чего заносится? Мать ейная иріѣзжала намедни: совсѣмъ чернопятка, што и мы, грѣшные. Вотъ попросите завтра дохтура, главнаго здѣся. Про-стой баринъ, не постоитъ, дозволитъ...

XV. .

Ночыо Иванъ сталъ метаться, тяжело, какъ куль, свалился съ кровати на кирпичный полъ и замы-чалъ. .

Его томила жажда; ему казалось, что онъ пла-ваетъ въ водѣ и жадно ловитъ ее ртомъ, и вотъ-вотъ захватитъ глотокъ и проглотитъ, но вода плескалась подъ самыми его губами и все усдользала. Онъ дѣ-лаетъ все болѣе и болѣе частыя и отчаянныя усилія и все напрасно: вода нѳ давалась. Такъ продолжалось долго.

Эта безплодная погоня утомила его, и тогда Иванъ сталъ вылѣзать изъ воды, но она все плотнѣе и крѣпче обволакивала его со всѣхъ сторонъ. И была это уже не вода, а крѣпкій рогожный куль, въ который его зашили и который до боли врѣзывался въ его тѣло.

На самомъ же дѣлѣ Иванъ барахтался на полу и обвившаяся вокругъ него простыня прецятствовала ем.у приподняться. Наконецъ онъ сѣлъ, опершись руками объ полъ, съ уСиліемъ открылъ лѣвый глазъ (правое запухшее вѣко не поднималось) и, медленно ворочая на израненной шеѣ качаюіцейся, какъ подсолнечникъ на стеблѣ, головой, сталъ безсмысленно озираться во-кругъ себя. і

Въ ушахъ шипѣло и свистѣло, и это шипѣніе и свистъ исходили не извнѣ, а изнутри, точно въ са-мой головѣ кишмя киЩ^л^ите1ШИка^ГЧК^^ 78

а сроди этого нѳсмолкаемаго стрекотанія и шума время отъ времени прокатывалось что-то. похожее на гро-ханіе большихъ желѣзныхъ листовъ, когда ихъ сбра-сываютъ на землю.

Сперва: чшвыкк... чшвыкк... потомъ гррр...

гррр... и снова чшвыкк... чшвыкк потомъ опять

гррр... гррр...

Иванъ почувствовалъ неяркій свѣтъ и что-то мут-но-сѣрое вокругъ себя.

Проблескъ сознанія на одинъ только мигъ озарилъ его больную голову и пронесся прочь, какъ съ шу-момъ и свистомъ проносится надъ головой въ тем-нотѣ мельничное крыло...

Не успѣлъ ѳще чел!овѣкъ хорошенько разглядѣть сго форму и очертаніе, какъ оно ужѳ высоко мель-кнуло и исчезло во мракѣ и также неуловимо нѳ-сется, скрипя, новоѳ крыло, также мелькаетъ пѳрѳдъ глазами, а за нимъ, третье, четвертое...

Иванъ всѳ силилсЯ что-то догнать, поймать. Но это что-то все ускользало и мучало его, наконецъ, послѣ многихъ и долгихъ усилій, поймалъ-таки, т. е. понялъ, что онъ совершенно одинъ и находится въ незнакомомъ мѣстѣ. •

Сверху отъ привѣшѳнной къ потолку лампы лился тусклый свѣтъ.

Иванъ покосился туда зрячимъ глазомъ, изгибая больную шею, какъ гусь, смотрящій на солнце, яо пе-' редъ нимъ все мигало, расплывалось и раскачива-лось, какъ передъ глазами одерясимаго морской бо-лѣзнью раскачиваются, мигаютъ и расплываются всѣ окружающіе предметы. Однако, черезъ нѣкоторое вре-мя Иавнъ разглядѣлъ, что онъ весь голый и что только бѣлый мѣшокъ сбился жгутомъ вокругъ его плечъ и шеи. •

Это была простыня. Иванъ принялъ ее за са-ванъ. ■ . .

№№№.ѳІап-ка2ак.ги

79

«Мертвый... похоронили ...», — охваченный ужа-соыъ, подумалъ онъ.

Первымъ его побужденіемъ было поскорѣе бѣ-жать, но лишь только онъ шевельнулся, какъ точно кто обухомъ хватилъ его по головѣ, а въ другихъ частяхъ тѣла такъ нестерпимо больно закололо, что онъ снова лишился сознанія.

Ивапъ, попрежнему томимый жаждой, опять долго плавалъ и на этотъ разъ добрался-таки до воды и долго глоталъ ее, но вода оказывалась какою-то пу-стою, и сколько онъ ея ни пилъ, не утоляла жажды.

Когда онъ снова очнулся, въ его воспаленномъ мозгу обрывками проскользнули сумбурно-смутныя вос-поминанія о томъ, что пріятели избили его. Онъ дога-дался, что они же раздѣли его до-нага и, какъ иедо-битую собаку, бросили куда-то умирать...

И весь трясущійся отъ животнаго страха, мучи-мый жаждой, страдая отъ нестерпимой боли во всемъ тѣлѣ, Иванъ, ища выхода, наугадъ поползъ на четве-ренькахъ, но вдругъ размозженной головой уперся въ стѣну...

Онъ опять свалился и, очнувшись, сталъ цара-паться руками по стѣнѣ. Послѣ многихъ усилій ему удалось подняться на дрожащія ноги, но, ступивъ _ шагъ, онъ грохнулся со всего роста на полъ...

Итакъ во всю ночь до ранняго утра Иванъ то ле-жалъ въ обморочномъ состояніи, то приходилъ въ себя, ползалъ по полу, царапался по стѣнамъ, ища воды и выхода, пробовалъ кричать, но изъ груди вылетало одно только слабое, жалкое мычаніе.

Дежурный сторожъ, крѣпко спавшій на ларѣ въ коридорчикѣ, какъ разъ противъ двери комнаты для сумасшедшихъ, часовъ въ пять утра проснулся отъ какой-то возни. .

Онъ рѣшилъ, что это совершаютъ свои обычныя ночныя прогулки крысы и мыши, перевернулся на другой бокъ и хотѣлъ было снова заснуть, какъ услы-

тотомеГап-кагак.ги

шалъ мычаиіе и шорохъ. Кто-то ясно изнутри ком-наты нащупывалъ ладонями дверь. И это не нару-шило бы покоя мужика, если бы тотчасъ жѳ ни послы-шалось все тамъ же за дверыо паденіѳ тяжелаго тѣла и стоны.

— Э, чортъ... — выругался сторожъ, приподиявъ голову, прислушиваясь и еще не вставая съ своего ложа. — Это все энтотъ вчерашній расклеванный песъ куралеситъ. Должно, съ кровати свалился.

Вѣроятно, и на этотъ разъ сторожъ не всталъ бы съ ларя, но стоны за дверыо не умолкали, а по его соображеніямъ — время близилось уже къ утру.

— Одначе надоть уложить... не ладно такъ-то... ие увидалъ бы кто.

Онъ досталъ изъ-подъ прдушки ключъ, всталъ, отперъ дверь и, открывъ ее, увидѣлъ, что Иванъ хрипя валялся среди пола. Сторожъ досадливо причмокнулъ и съ ожесточенгемъ поскребъ обѣими руками всклоко-ченную голову.

— Эхъ, грѣхъ-то какой! одном.у такого борова нѳ взвалить. Лежалъ бы себѣ... Чѳго развозился?

Сторожъ постоялъ еще нѣкоторое время и вздох-нулъ.

— Надоть сходить за Микитой, — сказалъ онъ себѣ, не спѣша отправился наверхъ и растолкалъ спя-щаго товарища.

Черезъ полчаса Иванъ лежалъ ужѳ опять на боль-ничной койкѣ.

Къ 6-ти часамъ изъ деревни пріѣхала Акулина съ Катериной, Авдотья — сестра Ивана съ своимъ мужемъ Пётрой, Егоръ и Маркелъ — родные дядья Ивана. .

Въ больницу въ такой ранній часъ ихъ не пу-стили, и они остались дожидаться на улицѣ.

День былъ воскрееный и изъ деревень по всѣмъ дорогамъ тянулись цѣпыми обозами на Одзаръ мужи-

^ѳіап-кагак.ги

И. А. РОДЮНОВЪ. 6 81

чьи телѣги съ сѣномъ, соломой, зерномъ, мукой и другимъ деревенскимъ добромъ.

Между ѣхавшими на базаръ мужиками были и знакомые родныхъ Ивана.

Они останавливались и разспрашивали плачущихъ бабъ.

Тѣ расказывали. Всѣ, и знакомые, и незнакомые, выслушавъ ихъ и неизмѣнно ругнувъ господъ, уста-новившихъ такіе порядки, что къ умирающему чело-вѣку не пускаютъ его родныхъ, отъѣзжали своей до-рогой. •

Катерина еще издали увидала своего старшаго брата Леонтія, везшаго возъ сѣна.

— Лёвушка, вѣдь Ваню убили! — бросившись къ брату, сказала Катерина и зарыдала.

Мужикъ испугался и остановилъ лошадь.

— Спаси, Господи! Каісого Ваню?,— переспросилъ

онъ.

— Да нашего ВЛіюшку... моего хозяина... Ивана Тимофеича...

И безъ того блѣдное, стараго боярскаго типа лицо Леонтія, съ бѣлокурой бородой лопатой, теперь померт-въло. •

— О-о, спаси, Господи! — промолвилъ онъ. — Чего же вы тутъ стоите?

— А вчера ночью въ больницу его положили... отвѣтила Катерина.

— Вотъ и стоимъ, сватушка, съ ранней зори до-жидаемся, — говорила подошедшая Акулина, отирая концами платка слезы. — Вечоръ нашли его, Вгінюш-ку-то, избитаго на Хлябинской дорогѣ и сдали сюда,

_ а теперича вотъ пріѣхали спровѣдать его, а насъ не пушаютъ въ болышцу-ту ... Вотъ и стоимъ... дожи-даемся... не знаемъ, чего дожидаемся...

— Какъ не ііущаютъ? Человѣка убнли, человѣкъ, можетъ, теперича помцваета. а оішсвоаха^ОДНН.Г-

/

■кроввытсъ ае пущаютъ. "Йшь дѣло какоеі Такого аа-кону нѣту, штобы не пущать, — говорилъ Леонтій.

— Да вотъ не пущаютъ! — разводя руками, еще разъ подтвердила Акулина. — Да ужъ и опредѣлили-то его, Ваіпошку, вечоръ ст? грѣхомъ пополамъ. Не хо-тѣли класть, а теперича не пущаютъ и, вотъ, што хошь дѣлай... .

— Должны пустить! Я погляжу, какъ меня не пу-стятъ!.. — крикнулъ вспыхнувшій Леонтій и скорыми шагами направился къ подъѣзду больниды. — Пущай-ка не пустятъ!.. Я погляжу... какъ не пустятъ...

Тамъ онъ изо всей силы началъ колотить кулаками въ дверь и ругаться. Ъіинуту спустя изъ-зп двери мужской голосъ окликнулъ:

— Кто это тамъ безобразничаетъ? што надо?

— Пустите, а то перебыо всѣ окна, — кричалъ Леонтій, все болѣе и болѣе набиравшійся смѣлости и все сильнѣе и сильнѣе приходившій въ ярость. — Чело-вѣка убили... человѣкъ помираетъ, а вы не пущаете... ишь дѣло какое!.. дверь высажу... отоприте!

— Нельзя ломиться въ дверь, — отвѣтилъ тотъ же голосъ. — Сейчасъ позову полицію...

— Позови. Наплевать мнѣ на твою полицію! ишь чѣмъ спужалъ: полиція... отопри, говорятъ тебѣ... Ну, наваливай. Въ мою голову... человѣка забили... ломи... — уже хрипѣлъ отъ злобы Леонтій.

За минуту еще смиренные, терпѣливые мужики вдругъ озлобились.

Степенный Егоръ — дядя Ивана, вздумалъ было уговаривать своихъ разгорячившихся родственниковъ, но это не помогло. Мужики приналегли... Дверь начала трещать и подаваться.

Изнутри лязгнулъ желѣзный крюкъ, повернулся ключъ въ замкѣ, и служитель открылъ обѣ половинки двери, прикрывая себя одною изъ нихъ.

Кучка мужиковъ и бабъ, предводительствуемая Леонтіемъ, протискалась на лѣстницу.

ааа.етап-ка2ак.ги

6* 83

«— Чего йе пущаешь, дьяволъ? — оралъ Леонтій, ругаясь скверными словами и замахнулся на сторожа рукой.

Тотъ отстранился и съ злобно-вытаращенными глазами говорилъ:

— Попробуй, попробуй...

• — А што-жъ думаешь? погляжу на тебя? не пу-щаетъ...

— Намъ не приказано, Мы и не пущаемъ. Мы не по свЬей волѣ... а ты потишѳ, не ругайся. Больныхъ безпокоишь... — уже смѣлѣе огрызался сторожъ.

Леонтій былъ уже на верхней площадкѣ лѣстницы.

— Человѣка на смерть забили, а ты не пущаешь... Ишь дѣло какое!—не унимался онъ. — Закону такого нѣту, штобы не пущать.

— іішь расходилсяг ѳнералъ какойГ навозна куча... говорилъ сторожъ, запирая дверь на крюкъ.

Продолжая шумѣть и ругаться, мужики и бабы прошли коридоромъ и спустились внизъ.

Комната Ивана оказалась запертой, а ключъ на-ходился у смотрителя, какъ заявилъ служитель. На самомъ дѣлѣ онъ былъ у нѳго въ карманѣ.

— Давай сюда смотрителя!—кричалъ расхрабрив-шійся Леонтій.

Побѣжали наверхъ за смотрителемъ. Явился, пе-реваливаясь на короткихъ ногахъ, низенькій, заспан-ный, толстый, какъ обрубокъ, съ болынимъ лицомъ, съ рыжей бородой и раскосыми глазами фельдшеръ, жеяа котораго занимала должность эконома при боль-ницѣ, онъ же самъ исполнялъ ея обязанности.

Отъ мужицкаго крика и ругани фельдшеръ оро-бѣл' . и приказалъ отпереть дверь.

Мужики и бабы гурьбой ввалились въ комнату.

Полъ во многихъ мѣстахъ былъ залитъ кровыо, на двери и стѣнахъ до высоты человѣческаго роста кое-гдѣ виднѣлись ясные отпечатки окровавленныхъ

ладопей вмѣстѣ съ паш^аа еіап-кагак ги

84

Иванъ лежалъ на кровати съ сорванной съ головы повязкой, тяжело всхрапывая и колотясь всѣмъ тѣ-ломъ. Онъ такъ неудобно былъ положенъ, что тонкіе вертикальные желѣзные прутья въ изголовьи кро-вати врѣзались ему въ его израненную голову. Тюфякъ, подушка, простыня были окровавлены, на полу стояла цѣлая лужа крови.

Бабы подняли вой. Мужики пришли въ неисто-ство и, ругаясь, какъ въ кабакѣ, переложили Ивана удобнѣеидалыне отъ желѣзныхъ прутьевъ, а Акулина и Катерина обложили его голову подушками и самого его укрыли одѣяломъ, привезенными съ собой изъ дома.

Фельдшеръ, у'бѣдившись, что допущенъ возмути-тельный недосмотръ, почувствовалъ себя виновнымъ и окончательно растерялся.

— Нешто это порядки, а? это порядки? ахъ ты, рыжій песъ...

Леонтій ругался, лѣзъ на фельдшера съ кулаками и наконецъ замахнулся.

Тотъ, блѣдный, какъ полотно, уклонился отъ уда-ра и закричалъ.

Въ толпу между галдящими мужиками, бабами и служителями протискался молодой, рослый, съ угре-ватымъ лицомъ и атлетическими мускалами служи-тель Артемъ, нанятый главнымъ образомъ для того, чтобы удалять изъ больницы буйныхъ посѣтителей.

Онъ молча схватилъ за шиворотъ разбушевавша-гося Леонтія и потащилъ вверхъ по лѣстницѣ, когда же тотъ вздумалъ было оказать сопротивленіе, онъ стукнулъ его ладонью по затылку. Леонтій сразу оцѣнилъ тяжесть артемовой руки и заговорилъ въ иномъ тонѣ.

— Да ты не тово... не очень-то, не толкайся... Я тѳбѣ не подначальный.,. такого закону нѣту, штобы озорничать... Ишь дѣло какоѳ... толкаться... я самъ

.еіап-кагаі.л

85

такъ-то умѣю... я на васъ управу сыщу... Йшъ тол-каться...

Артемъ спокойно протащилъ его по всему кори-дору и выбросилъ на входную лѣетницу. Остальныхъ мужиковъ и бабъ гнали другіе служители съ фельд-шеромъ во главѣ.

.Теперь осмѣлѣвшій фельдшеръ, въ свою очередь, кричалъ и ругался на несопротивлявшихся мужиковъ.

Степенный, смирный Егоръ—-дядя Ивана выходилъ изъ больницы сконфуженный и краены.й, какъ только Что выпаренный въ банѣ.

На лѣстницѣ этой выходящей группѣ встрѣтилась другая — входящая.

Два служителя на носилкахъ вносили въ больницу какого-то окровавленнаго всхрапывающаго парня. Слѣ-домъ шли двѣ бабы и мужикъ, привезшіе больного изъ уѣзда. Оказалось, что въ эту ночь во время по-пойки въ дракѣ ему 'перерѣзали горло.

Приблизительно часъ спустя бабамъ позволили войти къ Ивану. На больного было надѣто чистоѳ больничное бѣлье, комната была приведена въ поря-докъ; слѣды крови на двери, стѣнахъ и на полу были тщательно замыты и соскоблены.

ХУІ.

Часовъ въ 11 утра въ больницу для утрѳнняго обхода паціентовъ пришелъ старшій врачъ.

Всего только мѣсяца два назадъ, какъ онъ при-нялъ въ свое завѣдываніѳ грязную, запущенную боль-ницу съ облѣнившимся, отбившимся отъ работы пѳр-соналомъ. За короткій срокъ новый врачъ, оказав-шійся хорошимъ хирургомъ, ввѳлъ въ больницѣ. мно-жество крупныхъ и мѳлкихъ улучшеній, пріобрѣлъ необходимьгѳ инструменты, устроилъ .опѳраціонную комиату, улучшилъ акги

86

Самъ онъ работалъ, какъ волъ, но, будучи чело-вѣкомъ мягкимъ, нѳ заставилъ своихъ помощниковъ такъ же добросовѣстно относиться къ своимъ обязан-ностямъ, какъ относился самъ. Поэтому вся больнич-ная машина за спиной у него поскрипывала довольно сѳрьезно.

Ивана на простыняхъ принесли наверхъ въ ту же комнату, въ которой вчера фѳльдше]эица подавала ему первую помощь. Внимательно осмотрѣвъ больного, собственноручно промывъ и забинтовавъ ему всю голову и шею, старшій врачъ тотчасъ же рѣшилъ, что Иванъ долго не протянетъ, и приказалъ помѣстить его въ одну изъ верхнихъ палатъ вмѣстѣ съ парнемъ, у котораго ночью въ пьяной дракѣ пёрерѣзали горло. Въ этотъ день, дѳнь Владимірской Божіей Матери, въ одной боль-шой ближней деревнѣ былъ праздникъ и потому округа пила, гуляла и дралась.

— Сегодня надо подготовиться, господа. Къ зав-траму намъ подвалятъ много такихъ гост/зй, какъ эти два, — замѣтилъ старшій врачъ своему ординатору и фельдшерамъ. '

Акулинѣ онъ безъ всякихъ возраженій позволилъ остаться въ больницѣ ухаживать за сыномъ.

Часу въ первомъ дня въ больницу привели страшно стонавшаго мужика. Оказалось, что онъ, немного вы-пившій, пришелъ къ женѣ, съ которой но жилъ, и сталъ ломиться къ ней въ комнату, но она не пускала. Тогда мужъ, стоя у окна, съ бранью и угрозами потребовалъ, чтобы жена отдала ему его серебряные часы съ цѣпоч-ісой и жилѳтку. Она нѳ отдавала, а насчетъ брани въ долгу не ставалась. Въ пылу ссоры мужъ разбилъ окноиполѣзъ въкомнату. Жена облила ему лицо сѣр-ной кислотой. *

Часамъ къ 4-мъ съ ближняго гончарнаго завода привезли совершенно пьянаго, бородатаго, азартно, без-смысленно ругавшагося мужика съ перерубленными топоромъ поясничными позвонками. 4 *

Въ ііочь на понедѣльннкъ полиція доставила изъ предмѣстья пятерыхъ парней, изрѣзанныхъ и изрублен-ныхъ въ пьяной свалкѣ топорами и ножами, а утромъ привезли’бабу, которую мужъ избилъ лампой. У нея оказались три переломанныхъ ребра; лицо, грудь, ноги, бедра представляли сплошные кровоподтеки; на го-ловѣ вспухшая кожа вмѣстѣ съ волосами отстала отъ черепа.

Врачу приходилось и подавать медицинскую по-мощь всѣмъ больнымъ, и о каждомъ случаѣ тяжелыхъ увѣчій увѣдомлять ОСО0ОЙ бумагой полицію или слѣ-дователя.

Только вечеромъ, утомленный физически и изму-ченный нравственно, врачъ покончилъ свои дѣла въ больницѣ.

Между тѣмъ праздникъ только еще начинался, пьянство въ городѣ, въ предмѣстьѣ и въ окрестныхъ деревняхъ было въ полномъ разгарѣ и, по обычаю, должно быть, продлиться три дня, а потому во всѣ эти дни и ночи приходилось ояшдать новыхъ избитыхъ и изувѣченныхъ.

Въ воскресенье на мѣсто убійства ИванаКирильева пріѣхалъ урядникъ съ двумя стражниками и собралъ вещественныя доказательства преступленія, состояв-щія изъ трехъ тяжеловѣсныхъ окровавленныхъ камней. Другіе два камня и толстый колъ куда-то исчезли, а топоръ Сашка тогда же послѣ убійства увезъ съ собой. :

Послѣ обѣда становой навѣдывалея въ больницу, хотѣлъ снять съ Ивана допросъ, но ничего нѳ до-бился, такъ какъ тотъ не приходилъ въ себя.

Записавъ показанія Акулины и Кате_рины, въ тотъ же день онъ вызвалъ къ себѣ Барбоса и его молотобой-ца, на которыхъ, какъ на свидѣтелей, указали мать и жена 'Ивана со словъ самого кузнеца.

Барбосъ и его молотобоецъ у станового подтвер-дили, что Сащка Степановъ, дѣйствительно, упрекалъ

^ ^^^.еіап-кагак.гц

Ивана за то, что тотъ отобралъ у него землю, под-носнлъ ему къ носу кулаки и нѳоднократно грозилъ расправиться съ нимъ. Всѣ остальные парни поддѳр-живали сторону Сашки и также грозились избить Ивана. -

Въ понедѣльникъ утромъ становой допрашивалъ пятерыхъ убійцъ и Демина.

Подозрѣваемые парни въ одинъ голосъ показы-вали, что никто изъ нихъ никакой обиды отъ Ивана Кирильева никогда не видѣлъ, наоборотъ, всѣ были въ дружескихъ съ нимъ отношеніяхъ, и на умъ ни-кому изъ нихъ не приходило сдѣлать ему какое худо, а мало ли что болтали въ пьяномъ видѣ, они этого и не помнятъ. ІІравда, изъ кузницы выѣхали они вмѣстѣ съ Кирильевымъ, но какъ только очутились за околицей предмѣстья, Иванъ покинулъ ихъ неиз-вѣстно по какой причинѣ и чтб съ 'нимъ случилось — они узнали только на другой день.

Деминъ разсказалъ, какъ онъ возвращался вече-ромь домой изъ города и, не доходя до села Хлябина, услыхалъ, что подъ горой храпѣлъ человѣкъ, ровно бы пьяный. Онъ сталъ въ темнотѣ разыскивать этогО че-ловѣка, чиркнулъ «сѣринку» и при свѣтѣ ея призналъ въ избитомъ своего односельца Ивана Кирильева.

Выходило, что прямыхъ уликъ противъ убійцъ не имѣлось. '■

Становой — длинный сорокалѣтній мужчина, неда-лекій и не мудрствующій,однако по опыту и знанію деревенской среды заподозрилъ, что убитъ Кирильевъ никѣмъ инымъ, какъ этими парнями. Составивъ про-токолъ, и увѣдомивъ слѣдователя, онъ тотчасъ жѳ препроводилъ парней въ арестантскую — массивноѳ, красное кирпичное зданіе, напоминающее конюшню, съ рядомъ маленькихъ окошекъ подъ крышей, нахо-ходившееся въ боковой улицѣ недалеко отъ базара.

ммм.еІап-ка2ак. ; ги

ГІредупрсдивъ заранѣе бумагой врача о сноемъ прѳдстоящемъ посѣщеніи, въ тотъ же день въ 12 ча-совъ утра въ больницу явился судебный слѣдователь.

Ещѳ раньше туда же прибыли становой и поли-цейскій надзиратѳль 1-го городскогр участка.

За время, начиная съ ночи на воскресенье и до утра понедѣльника въ больницу доставлено 12 чело-вѣкъ. Все это были тяжело изувѣченные въ празд-ничныхъ пьяныхъ дракахъ. *

Старшій врачъ работалъ надъ больными въ опе-раціонномъ залѣ, а показывать слѣдователю искалѣ-ченныхъ поручилъ ординатору.

Слѣдователь — маленькій, молодой человѣкъ лѣтъ 30-ти, въ томъ только случаѣ безъ споровъ соглашался отнести кого-нибудь изъ потерпѣвшихъ къ разряду тяжко изувѣченныхъ, если тотъ явно уже находился на волосокъ отъ смерти, за то въ случаяхъ,въ кото-рыхъ ему казалось, что потерпѣвшій можетъ еще про-тянуть нѣкоторое время, слѣдователь спорилъ и цѣ-плялся рѣшительно за все, чтобы только отнести тако-го потерйѣвшаго къ разряду легко пострадавшихъ, и переупрямить его врачу стоило всѳгда много упорства, разговоровъ и времени, поэтому старшій врачъ, всегда выше головы заваленпый своимъ прямымъ дѣломъ, из-бѣгалъ самъ объясняться съ нимъ.

Ординаторъ былъ человѣкъ грубоватый иупрямый.

Изъ 12-ти потерпѣвшихъ двое ужѳ лежали въ по-койнщкой, остальныхъ докторъ относилъ къ разряду тяжко-изувѣченныхъ и доказалъ, что причиненные имъ побои, ожоги и раны —у однихъ угрожаютъ жизни, у другихъ дѣлаютъ ихъ навсегда калѣками, неспо-собными къ труду. Единственную уступку, которую онъ дѣлалъ, это относительно женщины, избитой му-жемъ. Опа чувствовала себя бодрѣе, говорила, что «очитго даже любитъ мужа и до смерти соскучилась по ёмъ», а когда ей сказали, что слѣдователь хочетъ изъ-за нея упечь мУж&'#^Ь^те1аВ-X'^аК]Г^’■ 90 рила такой, на, ея взглядъ, нелѣпости, когда же убѣ-дилась, что ей говорятъ всерьезъ, то удивилась и разревѣлась.

Особенно горячій споръ возникъ по поводу Ивана Кирильева. *

Слѣдователь упиралъ на то, что на тѣлѣ Ивана не обнаружено никакихъ знаковъ насилія, кромѣ не-значительныхъ царапинъ, не угрожающихъ жизни, врачъ же стоялъ на томъ, что у Ивана весь черепъ размозженъ и шея изрублена, и что онъ ни въ коемъ случаѣ не проживегь долыпе недѣли.

И вопросъ о томъ, къ какому разряду отнести пораненія Ивана, такъ и осталчя пока нерѣшеннымъ.

Слѣдователь потому такъ упорно .торговался съ врачемъ, что въ случаѣ п^изнанія у кого-либо изъ потерпѣвшихъ побоевъ хотя бы и тяжкими, но «не уг-рожающими опасностью для жизни», потѳрпѣвшая и обвиняемая стороны по закону могутъ покончить ми-ромъ, и тогда дѣло это прекращается. Тогда съ плечъ слѣдоватѳля сбрасывается цѣлая обуза: ему нѳ при-дется ѣздить на мѣсто происшествія, не придется раз-сылать тучи повѣстокъ, биться по цѣлымъ часамъ съ обвиняемыми, потѳрпѣвшими, свидѣтелями, часто пьяными, лживыми, грубыми или безтолковыми, за-писывать ихъ показанія въ протоколы и т. п.

Была и другая причина такого его отношенія къ своимъ обязанностямъ, и эта вторая пр5чина, пожа-луй, играла болѣе рѣшающую роль, чѣмъ первая. Слѣ-дователь считалъ себя «передовымъ» человѣкомъ, и для него, какъ и для громаднаго болынинства русскихъ интеллигентовъ, не могло быть большаго оскорбленія какъ то, что ѳсли бы его сочли человѣкомъ «отсталымъ».

Въ томъ маленькомъ провинціальномъ, по преиму-ществу судейскомъ міркѣ, въ которомъ вращался слѣ-доватѳль, его полушутя, полусерьезно, въ глаза и за глаза называли демократомъ и краснымъ, и обѣ іслич-ки льстили самолюбію .

Чтобы съ честыо й по заслугамъ носить эти два «ночетныхъ» званія, а также и по искренпему убѣжде-нію, слѣдователь поставилъ себѣ дѣлью своей жизни и дѣятельности оказывать «заступничество» за на-родъ пѳрѳдъ судомъ и закономъ и онъ широко осу-щѳствлялъ это «заступнгічество». Выражалось оно въ томъ, что почти каждаго преступника изъ простого народа, дѣло о которомъ проходило черезъ его руки, слѣдователь всячѳйси старался избавить отъ закошюй кары, если же по очевидности прѳступленія вполнѣ достигнуть этого было невозможно, то онъ такъ освѣ-щалъ въ дѣлѣ факты, такъ подтасовывалъ свидѣте-лей, устраняя опасныхъ и выдвигая полезныхъ для подслѣдственнаго, что прокурорская власть привлека-ла къ суду преступника не по тѣмъ статьямъ за-кона, по какимъ надлежало бы привлечь по составу преступленія, а по другимъ, менѣе тяжко карающимъ.

Страшную распущѳнность народа, ѳго ужасающую,

съ каждымъ днемъ повышающуюся преступность слѣ-

дователь приписЗывалъ «справедливому» недовольству за-

давленныхъ народныхъ массъ и ожидалъ, что изъ

этой преступности въ одинъ прекрасный дѳнь, какъ

фѳниксъ изъ пепла, возстанетъ новы'й строй, который

принесетъ съ собою всѣ блага, какихъ теперь и въ

поминѣ нѣтъ...

»

XVII.

По окончаніи осмотра изувѣченныхъ, вся группа чиновниковъ вмѣстѣ съ врачемъ вернулась въ кан-цѳлярію. Слѣдователь и докторъ были нѳдовольны другъ на друга.

Слѣдователь сѣлъ за письмѳнный столъ и съ на-хмурѳннымъ лбомъ принялся вытаскивать изъ порт-

Феля бумагн. тотото.еІапака2ак.ги

92

Врачъ, отирая платкомъ потъ съ ев0еі'0 раскрас-нѣвшагося лица и лысины, забѣгалъ но маленькой комнатѣ. .

— Нѳ понимаю, не понимаю... — забормоталъ онъ, вздергивая плечами. — Почему вы, Сѳргѣй Михайло-вичъ, всячески стараетесь смягчить вину этихъ убійцъ, буяновъ, пропойцъ? Воля ваша, нѳ понимаю...

Слѣдователь, пустивъ черезъ усы дымъ, положилъ папироску на край стола и, не подиимая глазъ на врача, пришепетывая и картавя, отвѣтилъ съ досад-ливой усмѣшкой:

— Я тогько поступаю по закону и по доггу сгужбы и иначе поступать не имѣю пгава... Я не виноватъ, что югидическая и обыватегьская точкн згѣнія не сов-падаютъ... .

Слово «обывательская» онъ подчеркнулъ съ тон-кой язвительностью. Весь этотъ разговоръ для него былъ вообще непріятенъ, а особенно въ присутствіи полицейскихъ чиновъ, къ которымъ онъ относился свысока.

— Все у насъ не по-людски! — съ горячностью вос-кликнулъ докторъ. — Кажется, ясно, какъ Божій день, что законы для того только и пишутся, чтобы огра-ждать мирныхъ, порядочныхъ людей отъ убійцъ, 'буя-новъ, воровъ... а у насъ все шиворотъ навыворотъ: юстиція стоитъ на стражѣ интересовъ преступниковъ, а на мирныхъ обывателей, которыѳ содержагь эту юсти-цію, ей наплевать. «Мы, судьи, дескать, призва-ны заботиться о нашихъ «несчастненькихъ», о на-шихъ преступничкахъ, потому что судьбу ихъ рѣша-емъ, а такъ какъ імы — люди «передовые», благовоспи-танные, гуманныѳ, 'то не можемъ быть жестокими»... Такая «гуманность» — палка о двухъ концахъ и толстымъ-то коіщомъ бьетъ по лбу мирнаго трудя-щагося обывателя, будь опъ — мужикъ, баринъ, чи-

новникъ купецъ.,. ™^.еІапакагак.ги

93

Слѣдователь дѣлалъ помѣтки въ своихъ бумагахъ и находилъ ниже своего достоинства оснаривать «бли-зорукое» мнѣніе человѣка невѣжественнаго въ юрис-прудендіи, человѣка, незнакомаго ни съ одной статьей закона, не прочитавшаго ни одного сенатскаго рѣ-шенія.

— Обращаясьтакъ деликатно съ преступниками (по-дуМаешь, важное кушанье!),—воскликнулъ докторъ, — судъ только способствуетъ развитію преступности... Вся эта, извините за выраженіе, мразь, всѣ эти по-донки поднимаютъ головы. Да и какъ нѳ подни-мать, когда имъ покровительствуютъ законы и суды.

— По вашему выходитъ, что всѣхъ судей да и законы ужъ съ ними заодно надо посадить на скамью подсудимыхъ за попуститегьство и подсгекатегьство...

— Зачѣмъ еажать'?! а сейчасъ надо другіе законы и надо, чтобы наша юстиція перемѣнила свои взгляды на ея обязанности, чтобы она подумала и объ инте-ресахъ того общества, кбторое она обслуживаетъ, а то она за сорной травой лѣса не видитъ...

— Я вѣдь знаю ваши взгьяды, Иванъ Ивановичъ. По вашему, за каждое угоговное пгеступгеніе надо вѣшать...

. — Не за каждое, а, напримѣръ, за пьяныя убій-

ства непремѣнно вѣшать, иначе ничѣмъ не остановить кроваваго потока.

Слѣдователь покачалъ головой.

— Вѣдь это не кьинъ кьиномъ вышибать, а кговь кговью загивать. Жестокіе взгьяды...

— Но не на прокатъ взятыѳ и нѳ изъ книжекъ вычитанные, а выведенные прямо изъ жизни, и смѣю думать, что мои взгляды не жестокіе, а истинно-гу-манные и трезвые.

— Довойно съ насъ однихъ военныхъ судовъ. Каждый день по скогько чеговѣкъ вздеггиваютъ.

— И хорошо дѣлаютъ. Если бы у насъ, скажемъ, въ уѣздѣ вздернули Ч^^^.еіай Х>ГЮГХі5Ш*

94 ’

стім, повѣрьтё, одной «жёстокой» мѣрой спасли бы сотни жизней, а сколько такихъ уѣздовъ въ Россіи?! сочтите... Это освѣжающе подѣйствовало бы, нотому что другіе пьяные буяны прежде, чѣмъ всадить ножъ въ бокъ своему пріятелю или раскроить ему топо-ромъ черепъ, призадумались бы и о своихъ головахъ.

— Пгивыкги бы...

. —Ко всему привыкаютъ, но, будьте благонадеж-ны, пока привыкнутъ, такъ какъ разъ къ этому вре-мени убійства выведутся изъ повседневнаго обихода...

— Нѣтъ, казнь сгишкомъ газвгащаетъ и ожесто-чаетх нгавы...

— Батенька, да какого вы еще хотите развращег нія, какого ожесточенія? Вѣдь въ деревняхъ, не го-воря уже о взрослыхъ, дѣти дуютъ водку, развратъ среди даже подростковъ сталъ обиходнымъ явленіемъ; его не стыдятся, имъ не стѣсняются,' а кровь льется рѣкою... Яу, возьмемъ любой на выборъ изъ 12 вотъ этихъ свѣженькихъ случаевъ. Вотъ мы съ вами, по-дните, осматривали сейчасъ парня, лежитъ во второй палатѣ третій отъ двери. Голова размозжена, ребра переломаны; какъ вче_ра его привезли сюда, такъ въ себя и не прнходилъ, — вѣроятно, сегодня въ ночь отпра-вится къ праотцамъ... Такъ вотъ...Ѳома Антоновичъ,— вскинулъ врачъ глазами на станового, — разсказывалъ и поражался откровенному и наивному объясненію убійцъ. Да и нельзя но поражаться...

— Да ужъ... — отозвался становой и покрутилъ го-ловою. — Впрочемъ, такихъ случаевъ сколькоугодно...

— Такъ вотъ въ воскресенье утромъ, когда, за-мѣіьте, только-что начинался праздникъ, они къ тому времени не успѣли еще, значитъ, напиться, (напи-ваются обыкновенно къ вѳчеру), два парня собрались идги въ сосѣднюю деревню и одинъ нривязалъ себѣ къ плечу десятифунтовую гирю, а другой захватилъ въ карманъ камень. Они тогда еще не знали, кого именно убьютъ: Ивана, Петра или Семена, но чте

тотото.еіапакагакдги

кйго-то убьйтъ непремѣнно — вь этомъ не сомнѣва-лись. И пошли, и ходили цѣлый день одинъ съ гирей, другой съ камнемъ, а вечеромъ нашли-таки свою жер-тву и убили. За что? про что? сами не знаютъ... Ну, не прелесть ли такой фактикъ?

— Да они и парня-то убитаго совсѣмъ не знаютъ, — пояснилъ становой.—Спрашиваю ихъ: «Что же онъ вамъ сдѣлалъ? ругалъ васъ, грозилъ вамъ или уда-рилъ кого-нибудь изъ васъ?» «Нѣтъ, говорятъ, онъ шелъ мимо, а мы къ нему пристали, слово за слово, онъ выругался, а мы его стали бить»... И никакого раскаянія, разсказываютъ спокойно, откровенно, безъ малѣйшаго замѣшательства...

• — Ну, вотъ видите, — подхватилъ докторъ. — Какоѳ эпиѵеское спокойствіе! Вдумайтесь хорошенько въ этотъ фактикъ. Вѣдь онъ знаменательныІІ, типичный. Й тавихъ фактовъ, если ихъ поискать, наберется уйма. Оказывается, теперь въ деревняхъ въ ходу новый типъ убійствъ безъ корыстныхъ или иныхъ 'цѣлей, а типъ. такъ сказать, охотницкій. Значитъ, напіа де-ревня пала уже ниже дикаго состоянія. Дикари безъ нужды, ради только удовольствія, не охотятся залюдь-ми.

— Я вѣдь и не оспагиваю того, что пгеступность въ нагодѣ возгастаетъ, но я думаю, что юстиція тутъ не пги чемъ...

— Да какъ же нѳ причемъ? а «гуманныя» мѣры наіѵі.?аній? а всевозможныя снисхожденія? Вѣдь до-ш!ю до того, что суды стали соблазномъ для народа и, извините, посмѣшищемъ. Вы думаете, что мужику есть какое-нибудь дѣло до тѣхъ «высшихъ» соображе-ній, въ силу которыхъ вы его оправдали или дали снисхожденіе, когда онъ этого не заслуживалъ? Какъ же? Держи карманъ шире... Онъ и не пойметъ ни-когда вашихъ соо'браженій да смягчающихъ вину об-стоятельствъ, а вотъ результатъ онъ оцѣнитъ и, ко-печіш, ао-своему и едѣлащ% ^ие^ГШXатвГтxтвуи

щіе выводы. «ОпрайдаЛй, зйаЧитѣ, й яё Виновейѣ, значитъ, могу опять убивать, воровать, грабить. Ни-чего, сойдетъ... Начало сдѣлано, слава Богу, хоро-шо, а тамъ далыпе, какъ цо маслу»...

— Вы дугно смотгите на нагодъ, Иванъ Ивано-вичъ... гьѣхъ...

' —Да, не черезъ розовыя очки...

— Посгушать васъ, такъ онъ выходитъ совсѣмъ • звѣгь...

— Помноженный на скота... добавьте...

Безмолвно сидѣвшій на широкомъ подоконникѣ мо-

лодой красавецъ — полицейскій надзиратель съ ниж-нечинскимъ Георгіемъ въ петлицѣ одобрительно раз-смѣялся, показывая изъ-за черныхъ усовъ велико-лѣпные зубы.

— Господа, не обижайте скотовъ и звѣрей, — ска-залъ ояъ. — Мужикъ куда гаже...

— Я съ вами совершенно согласенъ, — подтвердилъ докторъ. — Гадъ какой-то... особенно эта деревенская молодежь. Ничего человѣческаго не осталось.

Слѣдователь на моментъ прищурилъ на нихъ свои раздраженные мышиные глазки и, разглаживая ру-кой длинные, выхоленные, рыжеватые усы подъ крюч-коватымъ носомъ, спросилъ доктора:

— А позв.огьте васъ спгосить: кто же сдѣгагъизъ нагода то, чтб, по вашему выгаженію, онъ стагъ гаже звѣгя, гаже скота, гадъ какой-то? Вѣдь еще недавно, на нашей памяти, онъ такимъ не быгъ.

— Такъ, такъ, у насъ все сводится къ одному... — отвѣтилъ докторъ, съ досадой махнувъ рукой. — «Вали на Ерему, Ерема все снесетъ». Сдѣлало его такимъ, какъ еще нѳдавно выражались наши «освободители», наше «ненавистное самодержавное правительство». Да я его и не оправдываю. Виновато оно несомнѣно, хо-тя и не одно оно... но разъ народъ по /чьей бы то ни было винѣ помѣшался и гибнетъ въ буйствѣ и пьянствѣ, надо надѣть на него смирительную рубашкѵ, иначѳ

отто№.еТапаXа2ак.^и

и. а. родіоновъ. 7 07

онъ всѳ сметбтъ съ лица зешш и самъ себя смѳтетЪ. Темный, разнузданный звѣрь самъ собой управиться не можетъ. И вотъ такой единственно дѣйствитѳльной смирительной рубашкой были бы драконовскіѳ законы и безпощадный судъ безъ всякаго этого слюнтяйства... безъ всякаго снисхожденія...

— Ну опять-таки, кто же споигъ и спаиваетъ на-годъ? —спросилъ слѣдователь.

— Самъ спился! — съ озлобленіемъ крикнулъ док-торъ. — Никто его въ шею не толкаетъ въ кабакъ, самъ претъ. Опять-таки поймите, не стою я на сто-ронѣ правительства. Слова нѣтъ, мерзко, что оно тор-гуѳть водкой, но такая скверная мѣра пущена имъ въ ходъ по крайней нуждѣ. Надо откуда-нибудь доста-вать деньги...

— Пьянство еще не богыная бѣда. Нагодное нѳ-довогьство не отсюда... — замѣтилъ слѣдователь, но нѳ договорилъ. '•

— Какъ не болыная бѣда? — снова загорячился докт оръ. — Да пьянство — краеугольный камень, на ко-торомъ зиждутся всѣ наши несчастія, всѣ наши нѳ-устройства. Къ пьяному народу не привьешь никакой культуры; всякія реформы пойдутъ прахомъ. Помнитѳ •это, и первое, съ чего надо начинать, это съ безпощад-ной борьбы съ пьянствомъ. •

Слѣдователь слушалъ «отсталаго» доктора съ сар-кастической улыбкой. Слѣдователю было хорошо из-вѣстно, что 99о/о> убійствъ и подавляющее количество др;угихъ уголовныхъ преступленій совершаѳтся въ пьяпомъ видѣ. Но цифры сами по себѣ, а его убѣ-жденія сами по себѣ. Онъ сейчасъ же сдѣлалъ тща-тельную справку въ своей памяти. Она замѣняла у него записную книжку и ни на одномъ листѣ ея не было записано порицанія алкоголизму. Ни одинъ ора-кулъ тѣхъ газетъ и журналовъ лѣваго направлѳнія, которые читалъ слѣдователь и откуда чѳрпалъ свои взгляды и воззрѣнія на жизнь и людей, не возсталъ

№№№.еТапака2ак.^и

въ бичуйщимъ словомъ противъ этого порока, а разъ оракулы о чемъ-либо молчатъ, для молодого юриста ясао, ічто обойдениый вопросъ не стоитъ ихъ «высокаго» внимапія и самъ по себѣ незначителенъ.

Докторъ присѣлъ къ столу и недовольно хмыкнулъ.

— Не большая бѣда-^-пьянство! Помилуйте, 12 че-ловѣкъ искалѣченныхъ за одинъ праздникъ. Да это самоистребленіе. Ничего подобнаго нѳ было до отмѣны тѣлесвыхъ наказаній и до провозглашенія «свободъ». Что же далыпе будетъ?

— А дагыпе...' «чѣмъ дагыпе въ гѣсъ, тѣмъ богыпе дптъ». Тепегь тогько двѣтики... — съ мрачно-веселой таинственностью заявилъ слѣдователь, складывая въ портфель бумаги.

— Ну и что же, надо сложить руки и ждать, когда всѣхъ перекокошутъ, когда все пойдетъ прахомъ?..

— Ну, зачѣмъ же такъ стгашно? Что-нибудь но-вое будетъ... — съ той же таинственно веселой улыбкой сказалъ слѣдователь, простился и вышелъ.

— Ну и намъ пора... — сказалъ становой, закинувъ руки за голову и потянувшись во весь свой длинный ростъ.

— Вотъ всегда такъ, а? — сказалъ докторъ, цріоста-новившись, и покачалъ головой. — Какъ станешь при-пирать его къ стѣнѣ, такъ и начнетъ вилять да отдѣ-лываться недомолвками, а потомъ за портфель, да на-утекъ. Ну и народъ, чортъ его побери!

— Недаромъ мой старшій городовой называетъ его революціонеромъ, говоритъ, что онъ такъ заигрываетъ съ политическими, такъ держитъ ихъ руку, что не иначе, какъ въ ихъ шайкѣ состоитъ, — замѣтилъ поли-цейскій надзиратель.

— Да... — протянулъ становой, — вотъ два года съ нимъ служу и просто.руки отваливаются. Выслѣдишь мерзавцевъ, посадишь, а какъ къ нему дѣло попало въ руки, конѳцъ, сейчасъ же выпуститъ, а потомъ путаетъ, путаетъ, и всв д-^о зд^»ѣтгсвкег^Iк ^и

Становой махнулъ рукой и такъ сладко зѣвнулъ, что даже въ челюстяхъ у него затрещало, а на гл*за навернулись слезы.

г XVIII.

Въ тотъ же день вечеромъ слѣдователь сиялъ до-протъ съ арестованныхъ парней; прямыхъ уликъ про-тивъ нихъ не нашелъ, однако привлекъ ихъ въ каче-ствѣ обвиняемыхъ и даясе мѣрою пресѣченія избралъ содержаніе подъ стражею, потому что въ городѣ рас-пускались о немъ такіе слухи, которые могли повре-дить ему ііо службѣ. Его называли революціонеромъ, въ деревняхъ же изъ устъ въ уста ходила молва, что онъ за взятки «освобождаетъ» преступниковъ.

Настроеніе арестованныхъ, все-таки, нельзя было назвать угнетеннымъ. Имъ давали теплый уголъ, кор-мовыя деньги, работать не заставляли, спали они, сколько каждый хотѣлъ. Деньги, ограбленныя у Ива-на, они не успѣли пропить на волѣ и теперь пропи-вали вмѣстѣ съ городовыми, приносившими имъ тай-комъ водку.

Только Рыжовъ, возвратившись опять въ арест-ный домъ послѣ допроса у слѣдователя и зная, что завтра ихъ переведутъ въ тюрьму, видимо, палъ ду-хомъ: въ разговоръ съ товарчщами не вступалъ; хит-рая, самодовольная усмѣшка сбѣжала съ его лица; искрящіеся глаза померкли.

На товарищей онъ былъ золъ и для этого имѣлъ достаточное основаніе: парни при дѣлежкѣ ограблен-ныхъ денегъ обошли его совсѣмъ, не давъ ему ни гроша.

Ночью парни крѣпко спали, запертые на замокъ въ вонючей, грязной каморкѣ, съ единственнымъ про-битымъ подъ самымъ потолкомъ и затянутымъ проч-ной желѣзной рѣшеткой оконцемъ того типа, какія дѣ-лаются обыкновенно въ конюшняхъ. . .

№№№.еГапака2ак.ги

100 ■

Рыжовъ лежалъ съ краю паръ рядомъ съ Сашкой, подложивъ подъ голову свой «спинжакъ», но глазъ не сомкнулъ. Въ эти послѣдніе дни онъ вообще спалъ плохо. Съ одной стороны, ему было жаль ни въ чемъ неповиннаго Ивана и совѣсть иногда укоряла его, съ другой, его страшило тасканіе по судамъ и предстоя-щая тюрьма или каторга. Свое участіѳ въ преступле-ніи онъ считалъ мёньпіимъ, чѣмъ участіе остальныхъ товарищей, а потому находилъ себя и менѣе винов-нымъ. Онъ помнилъ хорошо, что по началу ему и въ голову не приходило бить Ивана; наоборотъ, онъ даже хотѣлъ предупредить его о грозившей опасности,

• и какъ потомъ вышло, что онъ вмѣстѣ съ другими со-вершилъ преступленіе, Рыжовъ понять не могъ.

«Што скотину били, — вспомнилъ онъ объ избіѳніи Ивана. Собственно онъ никогда и не забывалъ о немъ. Ужасная картина избіенія постоянно стояла передъ егэ глазами.— А подбили эти арестанцы. Рази самъ я пошѳлъ бы на такое дѣло? Шутка сказать, загубить хрестьянскую душу, Господи, помилуй! И за што? Какое худо ёнъ мнѣ сдѣлалъ? Никакого худа я отъ его не видалъ. А дивья, пьянаго подбить на какое хошь худое дѣло!? На все подобьешь. Хошь отца родного зарѣзать и то подобьешь, потому пьяный, што сшалѣлый, правильнаго разсуждѳнія не имѣетъ, а вотъ теперина отвѣчай, выкручивайся, какъ знаешь».

Отъ такихъ размышленій Рыжову стало какъ буд-то легче, потому что онъ нашелъ нѣкоторое оправданіе своей вины передъ самимъ собой, однако внутренній голосъ укорялъ его, зачѣмъже онъ давалъ руку Сашкѣ въ знакъ согласія? Вѣдь* отъ него зависѣло принять или прямо отклонить предложеніе парня.

♦ «Нѳ согласись, такъ и стакана вина не поднесли бы, — оправдывалъ онъ себя. — Да я и не давалъ согла-сія. Это ужъ такъ на 8^.^110^X3231 ГЫ

101

Рыжовъ тяжѳло вздохнулъ и долго лежалъ, вие-ривъ взглядъ въ окно, въ которое глядѣла ровная, тѳм-ная осенняя ночь.

На сердце налегла невыносимая тяжесть; голова слегка побаливала. Рыжовъ съ тоской ожидалъ утра, по ему казалось, что ночи и конца не будетъ. Умъ усталъ отъ безплодныхъ мыслей, которыя толкались въ головѣ, какъ мышь, попавшая въ мышеловку.

И онъ притихъ; угомонились и мысли, но внутрен-няя безсознательная работа мозга продолжалась.

Онъ не помнитъ, дремалъ ли или просто лежалъ въ забытьи, но, взглянувъ снова въ сотый разъ въ окно, онъ замѣтилъ, что хотя ночь попрежнему была непроницаема, но не такъ черна, какъ преждѳ; она посѣдѣла.

— Утро близко, — сказалъ себѣ Рыжовъ и весь внутренно встрепенулся.

Голова его заработала дѣятельнѣе и бодрѣѳ.

За стѣнами съ трѳхъ сторонъ храпѣли арестован-ные и сторожа, храпѣли парни; откуда-то донесся хри-поватый, неумѣлый крикъ молодого пѣтушка.

Внезапная мысль осѣнила голову Рыжова.

Онъ привскочилъ и сѣлъ на нарахъ.

— Да меня силбмъ заставили бить. Нѳ по своей волѣ пошелъ я на такое дѣло! — прошепталъ онъ и долго сидѣлъ, ослѣпленный этой мыслью.

«Ежели бы я отказался, — продолжалъ онъ оправ-дыв&ть себя,— они и меня бы заодно убили. Имъ што?— съ ненавистью подумалъ Рыжовъ о товарищахъ,—имъ што цыпленка, што человѣка зарѣзать, все едино. Арестанцы, арестанцы и есть».

И ему стало до слезъ дсаль себя за то, что свя-зался съ такими негодными людьми. Тому, что еще до принужденія онъ билъ Ивана наравнѣ съ~товари-щами, Рыжовъ уже совершенно добросовѣстно нѳ при-давалъ никакого значенія, а всѣми своими мыслями сосредоточился ца томъ моментѣ, когда онъ просилъ

^^^.е1алака2аXв^и

парней не убивать Нвана, и какъ они угрозами заста-вили его продолжать избіеніе, а онъ обманулъ ихъ и гвоздилъ камнемъ по землѣ. Эти послѣдніе два по-сгуика онъ ставилъ себѣ въ заслугу.

«Вотъ какіе арестанцьі! Ежели бы онн меня тогда послухали, Ванюха выходился бы, ужъ я завѣрное утверждать могу, что выходился бы, а теперича кто е знаетъ... Такими камнями да топоромъ по головѣ... нѣ-ѣ... не выживетъ... Рази Богъ только»...

Но скоро и на этотъ предметъ мысли его перемѣ-нились...

«А што, какъ Ванюха выживетъ и на меня пока-жетъ, что я убивалъ его вмѣстѣ съ ими, съ арестан-цами? Все равно, отвѣчать придется».

Рыжовъ задумался.

— Богъ съ имъ, — черезъ минуту сказалъ онъ себѣ, — пущай помираетъ. Видно, ужъ такъ ему на роду написано такую смерть принять...

Онъ опять опрокинулся на нары и, вздохнувъ, заложилъ руки за голову. Теперь онъ уже былъ увѣ-ренъ, что вины за нимъ нѣтъ никакой, и ему стало жаль себя. Онъ почувствовалъ, какъ слезы накипали у него въ горлѣ и, наконецъ, хлынули изъ глазъ. Онъ для чего-то порывисто перевернулся животомъ внизъ, и долго дергались отъ рыданій его плечи и голова.

— Што-жъ, Богъ терпѣлъ и намъ велѣлъ... по-терплю за напрасно... за этихъ арестанцевъ... Пу-щай... .

Когда Рыжовъ выплакался, ему стало легче и на душѣ отраднѣе. Въ окнѣ уже бѣлѣло; неясно виднѣ-лись на фонѣ неба часть крыши и труба сосѣдняго дома, а изъ города доносилось переливчатое пѣніѳ пѣтуховъ.

Примирениый съ своей совѣстью, Рыжовъ въ грѵстно-спокойномъ настроеніи помаленьку забылся.

' №№№.еIапвка2акв^и

Спалъ онъ въ первый разѣ йОслѣ избіенія Йвана крѣпко и сладко, но часа черезъ полтора порывисто вскочилъ.

Въ каморкѣ было совсѣмъ свѣтло, н просыувшіеся парни вполголоса переговаривались межд)' собой.

Это разомъ возвратило Рыжова къ тягостной дѣй-ствительности. Въ сердцѣ у него больно защипало и товарищи стали ему еще болѣе ненавистны, чѣмъ пре-жде. Сашка сидѣлъ рядомъ съ нимъ съ протянутыми на голыхъ нарахъ ногами и обслюнивалъ скрученную изъ газетной бумаги цыгарку.

— Ну, што, Ѳедоръ, какъ почивалъ на казенной кватерѣ? Хорошо?

— А почему не хорошо?! Люди такъ-то по цѣлымъ годамъ живутъ и ничего,—мрачно и уклончиво отвѣ-тилъ Рыжовъ, не поднимаясь съ своего мѣста и скольз-нувъ ненавистнымъ взглядомъ мимо толстаго, заспан-наго лица Сашки, съ красными глазами, угрюмо, на-смѣшливо глядѣвшими исподлобья.

— А я такъ здорово выспался на казенныхъ пухо-викахъ, братцы, — своимъ медлительнымъ голосомъ продолжалъ Сашка, не слушая Рыжова, закусивъ ко-нецъ цыгарки зубами и пряча кисетъ съ табакомъ въ карманъ штановъ.

— Ничего... хорошо... на работу вставать не на-доть... Выспаться можно всласть... — отозвался, по-тягиваясь, Ларіоновъ.

Этотъ парень такъ же, какъ и Рыжовъ, никогда не питалъ къ Ивану никакого враждебнаго чувства и свое участіе въ убійствѣ тоже приписывалъ опья-пѣнію. «Пьянъ былъ... — говорилъ онъ Рыжову, — вотъ и впутался въ это дѣло... ежели бы былъ тверезый, не впутался бы»... — Съ нимъ при избіеніи Ивана слу-чилоеь то же, что бываетъ съ собакой, которая, за-слышавъ злобный лай сосѣдокъ, сперва присдуши-

ш^^.еіаПакагак.ги

вается, потомъ поднимается, опрометыо бросается на прохожаго и прпнимается рвать его такъ же ожесто-ченно, какъ и ея товарки. Оставаясь наединѣ съ са-мимъ собою, Ларіоновъ трусилъ и страшнлся пред-стоящаго судебнаго возмездія и хотя временами жа-лѣлъ Ивана, но болыпе жалѣлъ себя. Совѣсть же совсѣмъ не безпокоила его. За то въ присутствіп Саш-ки и другихъ двухъ главныхъ соучастниковъ пре-ступленія онъ всецѣло поддавался ихъ настроенію и чувствовалъ себя такимъ же удалымъ и преувели-ченно-беззаботнымъ, какъ и они.

— Не робѣй, робя...—не сразу снова заговорилъ Сашка, желая ободрить товарищей и пыхнулъ цыгар-кой, потомъ вынулъ ее изо рта, выпустилъ дымъ и не-торопливо продолжалъ: —посидимъ денька три, много четыре, а тамъ выпустятъ, потому противъ насъ нѣтъ свидѣтелевъ...

— А Иванъ Деминъ — не свидѣтель? отозвался Рыжовъ,

Отъ злости ему хотѣлось, во что бы то ни стало, перечить Сашкѣ.

— А чего Ванька можетъ? Чего? Енъ землей за-клялся. Это, братъ, не шутка. Да нѣ-ѣ... Енъ побоится. А другихъ свидѣтелевъ нѣту...

— Нѣту? А Степку Рудогб забылъ? Енъ рази не свидѣтель? Ротъ ему не завяжешь веревочкой...

Сашка свистнулъ, хитро подмигнулъ глазомъ и ухмыльнулся во весь свой большой ротъ, показавъ екверные зубы изъ-за толстыхъ губъ, едва обросшихъ рѣдкими, рыжеватыми волосами.

— Я же вамъ сказывалъ, што съ Степаномъ-то я еще въ воскресенье это дѣло обладилъ. Енъ мнѣ давно дружокъ, ёнъ не пикнетъ, не такой малый... Енъ мнѣ въ воскресенье-то прямо сказывалъ: «Я, Са-ша, вотъ какъг какъ мы промежъ себя дружки Хри-стовы и панредкн Ш^ШЖ^Уе-ІЩ ■кІ^ак.Гн

105

не Ѣхалѣ тогда йо дорогѣ-то, Кйкѣ у васъ дѣлб-то это самое вышло, и иичего не видалъ, такъ и на судѣ покажу, ежели дѣло коенется, вотъ тебѣ хрестъ». И при мнѣ вынулъ изъ пазухи хрестъ и гіять разовъ подъ рядъ поцѣловалъ. А ужъ ёнъ што скажетъ, то вѣрно.

— Этогь парень вѣрный, Степанъ-то, — отозвался и Лобовъ, —и насупротивъ насъ ему стать не рука, потому, почитай, что кажный день черезъ нашу де-ревшс ' за товаромъ въ городъ проѣзжаетъ, а другой дороги ему нѣту-ти. Стань ёнъ въ евидѣтели, проѣзду не дадимъ... Енъ это въ башкѣ прикинулъ.

— Нѣтъ, Степанъ не выдастъ, — подтвердилъ и Горшковъ, — а вотъ Ванька Деминъ ненадеженъ, брат-цы. Тверезый ничего, а какъ выпьетъ — шабашъ.

— Ему одному не повѣрятъ. И какой ёнъ свидѣ-теііь? Ровно, какъ дуракъ, — сказалъ Лобовъ.

— А какъ повѣрятъ, тогда напляшешься, — опять ворчливо вставилъ Рыжовъ.

— Чего? — сказалъ Сашка. — Ежели и засудятъ, такъ наказаніе будетъ легкое, потому какъ всѣ были пьяные. Ужъ я это знаю. Мы его билц, и ёнъ насъ билъ, Значитъ, драка сторона на сторону: За это на-казаніе легкое. А мы еще не въ совершенныхъ годахъ. Кэго на призывъ не гоняли, всѣ считаются не въ со-вершенныхъ годахъ, все равно, какъ не въ полномъ умѣ. Ну, ежели што, угонятъ года на два...

— Значитъ, заработали мы себѣ, робя, теплую

квартеру, да казенный хлѣбъ. Ха-ха-ха! — засмѣялся Лобовъ. •

— И на дееять годовъ въ каторгу угонятъ, такъ не откажешься, — сказалъ Рыжовъ. — Вонъ шипин-

скому Яшкѣ и '"семнадцати годовъ не было, а его за

отца па шесть годовъ засудили.

— Такъ то отца топоромъ зарубилъ, полна изба народу была. Ему попятиться некуда было; всѣ про-тивъ его показывали; а противъ насъ свидѣтѳлевъ '■ѣху... Олять жс о■^«п;.Срйкю^п1гз;вx■щаг;;X'>I^,..

— объяснилъ Сашка. И, цомолчавъ, съ ехидной ус-мѣшкой взглянувъ на Рыжова, добавилъ: — я знаю, почему такъ Ѳедоръ спужался...

— Почему? — поепѣшно, съ .любопытствомъ спро-силъ Рыліовъ, приподнявъ немного съ наръ голову съ закинутыми за нее руками.

— Насъ-то не засудятъ строго, а ужъ ему пощады не дадутъ, потому не маленькій, ужъ и солдатчину отбылъ и на войну сходилъ...

Сашка и остальные парни покатились отъ смѣха.

— И ежели бы было за што, — стараясь сохранить серьезность, продолжалъ издѣваться Сашка. — Мы хошь десятку отъ Ваюохи заработали, а ёнъ хошь бы што... •

Парни помирали отъ хохота.

Послѣдняя выходка Сашки и смѣхъ парпей пере-полішли чашу терпѣнія Рыжова.

«Мнѣ на руку не плюнули, забрали всѣ Вашо-хины деньги да еще всякія издѣвки зачинаютъ. По-годите, я вамъ покажу».

Внутри у него кипѣло. Ему стало до слезъ обидно, что онъ ничѣмъ не можетъ отомстить товарищамъ и рѣшилъ совсѣмъ не вмѣшиваться въ ихъ разговоръ.

«Вотъ ужъ одинъ день потерялъ на заводѣ, — со-ображалъ онъ, — а они мнѣ прогулъ не заплатили. И почему? Вѣдь не ихнія деньги, а Ванюхины... Все бы еебѣ только... вѣдь вмѣстѣ «работали»... Ежели такъ-то не скоро выпустятъ, такъ и мѣсто совсѣмъ потеряешь. Тогда хошь «стрѣляй!»... >)

Парни, посмѣявшись надъ Рыжовымъ и видя, что на него ихъ шутки не производятъ желаемаго впечат-лѣнія, оставили его въ покоѣ.

— Вотъ будетъ штука, робя, ежели Ванюха от-чикнетъ... Тогда бѣда... не отвиляешься... — сказалъ Ларіоновъ.

*) Стрѣлять, эначитѵ-«иіі^е^ і ц^,еіап а ка2ак гц

‘ Ю7

На минуту парни примолкли; лица ихь выражали не спойственную имъ серьезную озабочепность.

Наконецъ, Сашка мотнулъ головой. «Что, молъ, вздоръ-то городить!»

— Не такъ мы его обработали...—хвастливо про-тянулъ Лобовъ.—Ужъ ежели кто кънамъ въпередѣлку попадетъ, такъ не отчикнетъ. Навѣрно, подохъ теиерь...

Рыжова взорвало, и хотя онъ только что рѣшилъ не вмѣшиваться въ разговоры, тутъ не утерпѣлъ.

— Небось, не собака ёнъ. Што ему подыхать? Со-бака дохнетъ, а человѣкъ помираетъ, — наставитель-но замѣтилъ онъ. .

— А не все ли равно, што человѣкъ, што собака? — поспѣшно спросилъ Лобовъ, живо переворачиваясь на нарахъ со спины на бокъ, лицомъ къ Рыжову.

— Извѣсно, все едино, — подтвердилъ Сашка. — Одинъ чортъ... подохнутъ, одна падаль останется.

— Нѣтъ, не все едино: у человѣка-то душа, а у собаки души нѣту-ти...

— А ты видалъ человѣчью душу? — возбужден-нымъ голосомъ опять поспѣшно спросилъ Лобовъ.

— Душу никто не видалъ. Богъ ее даетъ, Богъ и отнимаетъ.

— А ты Бога видалъ? —уже съ азартомъ приста-валъ Лобовъ.

Это былъ его конекъ. Въ деревнѣ за кощунствен-ныя и богохульныя рѣчи его прозвали «блажнымъ».

—Бога никто не видалъ.

— Такъ и не говори, разъ не видалъ. Нѣтъ Бога. Какой тамъ Богъ? Разъ не видалъ никто, значитъ, Его нѣту-ти. Нонче только дураки въ Бога вѣрятъ.

—А тебя кто создалъ?

— Батька да матка на постели приспали... Вотъ' кто... — употребивъ непечатное ругательство, отвѣ-тилъ Лобовъ.

Взрывъ 'одобрительнаго^^гвеюгшвxа,ф.Гкви 108 .

— Да ГШ чего, Ѳедоръ, — встаВилъ евое замѣчаніе Сашка, — ты думаешь, л«ивешь-живешь, ѣшь, пьѳшь, помрешь и еще потомъ твоя душа жить будетъ?

— А какъ же. И отвѣтъ Богу за свои дѣлапонесу...

— Вотъ што собака, што мы всѣ, додохнемъ и дѣлу конецъ... Никакого Бога, никакой Божьей Матери нѣтъ... 'Вшь, пей, гуляй съ дѣвками, веселись всласть, вотъ и все, братцы... — говорилъ Лобовъ и, упоминая имя Божіей Матери, онъ разражался такими кощунствен-нымн словами, что парни ржали огь удовольствія, а Рыжову становилось страшно и жутко.

Лобовъ долго богохульствовалъ, изрыгая гнуснѣй-шія ругательства. Рыжовъ нѳ выдержалъ, плюнулъ, вскочилъ съ наръ и заметался по каморкѣ. Онъ клоко-талъ злобой на парней, особѳнно на Лобова, и, прой-дясь нѣсколько разъ, вдругъ, озаренный внезапной мыслью, опять тихо взобрался на нары и легъ. Мысль, которая его поразнла и которую онъ хотѣлъ, и ко-лебался привести въ исполненіе, это — предать това-рищей и вылѣзть самому сухимъ изъ воды. Онъ, не шевелясь, съ закрытыми глазами пролежалъ до тѣхъ поръ, пока для повѣрки ни зашелъ къ нимъ полицей-скій надзиратель.

Колебавшійся Рыжовъ мгновенно рѣшился. Онъ заявилъ, что яселаетъ дать начальству дополнитель-ныя показанія по дѣлу.

Его въ тотъ же день отправили къ слѣдователю.

Лобовъ, смотря Рыжову въ лицо своими дикими, озорными глазами, сказалъ на прощанье:

— Ну, Ѳедоръ, гляди, ежели што противъ насъ затѣялъ, помни... о‘свѣжуемъ въ отдѣлку, почище, чѣмъ Ваньку...

Рыжовъ, какъ волкъ, косился на товарищей, но ничего не отвѣтилъ.

У слѣдоватѳля онъ заявилъ, что посаженъ за вину своихъ товарищей, и подробно разсказалъ, какъ въ дѳнь убійства Ивана парни пили водку у казенки

^^^.еіапакагак. і

. 109

и въ кузницѣ, какъ троб изъ нихъ: Степановъ, Лобовъ и Горшковъ уговаривали его, Рыясова, помочь имъ убить Кирильева, какъ потомъ нѳдалеко отъ сѳла Хлябина эти троѳ убивали Ивана и когда онъ, Ры-жовъ, вступился за убиваемаго, то и его подъ стра-хомъ смерти заставляли принять участіе въ избіеніи, но онъ билъ камнемъ по землѣ.

Про Ларіонова онъ сказалъ, что тотъ въ убійствѣ ни словомъ, ни дѣломъ не принималъ никакого уча-стія.

Въ этомъ случаѣ у доносчика была задняя мысль залучить на свою сторону хоть одного изъ товарищей въ противовѣсъ остальнымъ. Это онъ надумалъ еще на нарахъ.

Слѣдователь, записавъ показанія Рыжова, распо-рядился тотчасъ же освободить его.

Вызванные потомъ парни и Деминъ не подтверди-ли показаній Рыжова, а говорили то же самое, что и на первомъ допросѣ и настойчиво просили объ освобо-жденіи 'ихъ изъ тюрьмы, но слѣдователь не уважилъ ихъ просьбы. _

* ' ' ’ !."Г XX. "

Старшій врачъ не только не зналъ о томъ, і^иеъ поступили въ больницѣ съ избитымъ Иваномъ, но дажо и не подозрѣвалъ, что такого рода дѣянія воз-можны въ учреждѳніи, которымъ онъ завѣдуетъ.

На немъ наглядно оправдалось то общее, всѣмъ извѣстное правило, что начальникъ всегда меныне по-стороннихъ освѣдомленъ о дѣйствіяхъ его подчннен-ныхъ, и чѣмъ выше онъ по своѳму положенію, чѣмъ обширнѣе и сложнѣе кругь его вѣдѣнія, тѣмъ его представленія о ходѣ дѣлъ въ управляемой имъ обла-сти. удаленнѣе отъ жизни и истины.

Старшій врачъ въ тотъ -дѳнь, когда въ первый разъ еобственноручно удалш^ъВзъ?ггпоВкГЬіаxва•3-■ дробленныя чорепныя кости и перевязалъ ему голову и шею, распорядплся положить больного наверху въ палатѣ съ пятыо кроватями. Тутъ лежалъ только одинъ парень съ перерѣзаннымъ горломъ.

Случилось такъ, что въ городкѣ гостила чтимая мѣстнымъ населеніемъ икона, каждый годъ приноси-мая сюда изъ сосѣдняго городка недѣли на двѣ, по-этому изъ дальнихъ деревень уѣзда сюда съѣхались богомольды хотя и далеко не въ такимъ большомъ ко-личествѣ, какъ съѣзжались лѣтъ 15-20 назадъ. Тогда на поклоненіе поднимался старъ и младъ, теперь однп старики да бабы; мужиковъ зрѣлыхъ лѣтъ было очень мало; а одичавшая, развращенная, спившаяся деревенская молодежь совсѣмъ отсутствовала.

Вѣсть о томъ, что ихъ старый знакомедъ, приво-зившій имъ по зимамъ товары въ ихъ затерянныя посреди снѣговъ и лѣсовъ деревни, веселый, красивый, обходительный Иванъ лежитъ въ больницѣ изувѣ-ченный на смерть, подняла на ноги многихъ богомоль-цевъ и особенно богомолокъ, и народъ къ больницѣ подходилъ группами человѣка по три, по пяти и болѣе.

Старшій врачъ и служаіціѳ больницы, какъ ни уговаривали сѣрыхъ посѣтитѳлей пе приходить къ Ива-ну, какъ ни доказывали, что присутствіе посторон-нихъ безпокоитъ больного и вредитъ его здоровью — ничто не помогало. Особенно неуступчивы оказались бабы. .

— Жаланный ты нашъ, — говорили онѣ врачу, — знакомый человѣкъ такъ-то помираетъ, а ты не дозво-ляешь проститься. Вѣдь всѣ помирать будемъ. Какъ же не проститься-то? Это и передъ Богомъ грѣхъ и отъ людей стыдно.

Самъ чисто русскій чѳловѣкъ, выросшій въ деревнѣ и не разучившійся уважать многіе старые, почтен-ные ея обычаи, врачъ уступалъ, но въ тотъ же день убѣдился, что пришельцы своимъ постояннымъ хожде-ніемъ, возбуждаемымъ 1Шишумо^е|ЩВк]:ГI^Пв^-ггокоятъ другихъ бОЛЬПЫХ'Ь. Для Т01’0, чтобы устраниті. это неудобство, онъ приказалъ перенести Ивана снова въ комнату для помѣшанныхъ, какъ совершенно уда-ленную отъ другихъ палатъ.

Иванъ ни іга одну минуту не приходилъ въ собя, не принималъ ни питья, нн пищи. Пробовали черезъ выбитый зубъ вливать ему въ ротъ съ чайной ло-жечки молока, но оно выливалось обратно.

При немъ неотлучно находилась мать. Жена и старшая сестра ея Елена —жена пьяницы Ѳомы — про-водили въ больницѣ цѣлые дни, съ ранняго утра и до поздняго вечера. Перебывали у Ивана всѣ родствен-ники, и сваты, и всѣ односельцы, и тѣ городскіе. торговцы, съ которыми у него были дѣла.

• Теперь, когда Иванъ лежалъ безпомощный, уми-рающій, всѣ знавшіе его припоминали прекрасныя ка-чества его души и характера и» всѣ любили и жа-лѣли его.

Обыкновенно больной лежалъ спокойно, не откры-вая глазъ и только когда въ узкой, съ сводчатыми, низкими потолками комнатѣ становилось душно отъ множества скучившихся посѣтителей, Иванъ такъ бился на постели, что разметывалъ бабъ и мужиковъ, бравшихся держать его за руки

На третій день его пребыванія въ больницѣ къ нему пригласили священника съ Св. Дарами, но такъ какъ больной былъ' безъ памяти, то священникъ прочи-талъ надъ нимъ глухую исповѣдь и отпустилъ ему грѣхи.

На пятый день Ивану стало особенно худо.

Елена, жившая прежде много лѣтъ въ прислугахъ въ Петербургѣ и потому болѣе смѣлая въ обхожденіи съ господами, чѣмъ другія бабы, вся въ слезахъ броеи-лась въ канцелярію.

Старшій врачъ, только что окончившій надъ од-нимъ больнымъ сложную хирургическую операцію, въ бѣломъ колпакѣ, въ бѣ^^шШ^|^^1така^гШвШI 112

ізышс локтей рукавами, отдыхалъ за письмѳннымъ сто-ломъ, выпивая по глотку изъ стакана простывшій жид-кій чай и съ наслажденіемъ затягиваясь дымомъ то и дѣло осыпавшейся папироски. Въ канцеляріи кромѣ него находился еіце фельдшеръ, заносившій за дру-гимъ столомъ въ скорбные листы замѣтки о болышхъ, и ещс одмнъ посѣтитель.

— Што жъ вы тутъ сидите, господинъ дохтуръ? — говорила взволнованная и возмущенная Елена.—Нашъ-то помираетъ, а вамъ и горя ійало... цѣлыхъ три д^я не дѣлали ему перевязку и не стыдно вамъ? — и окон-чательно раснлакавшись, она озлобленно выкрйки-вала: — Коли ёнъ мужикъ, такъ такъ-то и поступать съ имъ? Небось, ежели бы ёнъ былъ барйнъ, али купецъ, такъ не такъ бы ходили... на день-то по три раза смѣияли бы повязку. Вотъ ужъ намъ, мужикамъ, нигдѣ, видно, правды не добиться... Не хорошо такъ-то поступать, баринъ! *

Врачъ неторопливо разсѣялъ рукой облако табач-наго дыма, сгустившагося надъ его лицомъ, и, скло-нивъ набокъ голову, чтобы лучше разглядѣть, прищу-рилъ свои круглые, каріе глаза и спокойно спросилъ:

— Ты кто такая и про кого говоришь?

— Да про нашего... про Ивана Тимофеева. Енъ въ сумашедшей комнатѣ тутъ у васъ лежитъ,въ сумашед-шую комнату его запрятали... Получше-то для его мѣста не нашлось... вызывающе отвѣтила Елена.

— А-а... теперь понялъ. Видишь ли, что за нимъ никакого ухода нѣтъ, это ты лжешь, — спокойно, но рѣзко отвѣтилъ врачъ. — Я каждый день обхожу всѣхъ больныхъ по два раза: утромъ и вечеромъ и каждый разъ обязательно бываю у него. Далыпе: что ему но три. а два только дня не мѣняли повязокъ, такъ это такъ надо по ходу болѣзни Я не приказалъ мѣнять. Поняла? •

— Да вы ужъ извините. Цѳ я , а горе наше гово-

|іИГЬ'шшш.ѳІапака2ак.ги

и. А.[РОДЮНрВЪ. 8 113

— ІІостой, Дсій кончить. Я потому такъ подробно опровергаю твою ложь, что вы, святыѳ мужички, и особенно вы, бабы, всѣ вы — каверзники, ябедники и лгуны, а собственно съ тобой я и не обязанъ разгова-ривать. Поняла? Теперь о больномъ. Я уже преду-преждалъ жену и мать, чго по моимъ расчетамъ сѳгодня часамъ къ 5 — 6-ти онъ долженъ умереть. Поняла?

— Поняла... да только...

— Что ещѳ?

— Ради Христа Небёснаго спасите!

— Вотъ тебѣ разъ. Что жѳ я могу сдѣлать? Я ии-чего не могу сдѣлать и ступай сѳбѣ съ Богомъ и не являйся больше съ неосновательными претензіями, а *го прикажу удалить тебя изъ больницы.

— Помогите, господинъ дохтуръ, — уже другимъ тономъ просила Елена, — ради сиротства нашего, ради Христа Небёснаго. Мы — люди темные. Чего мы пони-'маемъ? Ужъ вы извините. Другой разъ и сорветея сло-во... Не мы, а горе наше говоритъ. А што мы пони-маемъ? ■ !. •* I (

— Я знаю, что вы ничего не понимаете, а много болтаете зря и... надоѣдаете съ своими каверзами и неосновательными претензіями. Иди. -

Но Елена не уходила, а продолжала плакать.

— Ужъ извините, помогите, господинъ дохтуръ, ради Христа Небёснаго...

— Чѣмъ, скажи, я могу помочь? Посуди сама.

— Ужъ мы не зиаемъ, а вы дохтуръ... болыпе насъ понимаетѳ.

— Развѣ вотъ чтб, — говоря съ самимъ собою и что-то припомнивъ, сказалъ врачъ, наклоняя голову. — Ну, хорошо, ступай. Я сейчасъ спущусь къ нему.

Елена ушла.

— Слышали? — дѣлая болыпіе глаза, сказалъ док-торъ посѣтителю, пожилому, болѣзненному человѣку, пришедшему къ врачу посовѣтоваться о своемъ здо-ровьи. — Претензій, тшбошшльностгвxгбере^щьья.

И вотъ тепѳрь по деревнямъ пойдетъ легѳнда о томъ, что въ больницѣ уморили, дѳскать, Ивана Кирильева, пѳревязокъ ѳму нѳ дѣлали. Я нарочно ни одного ихъ обвиненія не оставляю безъ возраженія. Хорошо тамъ, сидя въ Пѳтѳрбургѣ подъ охраной легіоновъ полиціи, дворниковъ, швейцаровъ и лакеевъ, разглагольствовать о страданіяхъ народа, о его приниженности и о томъ, что онъ пикнуть нѳ смѣѳтъ. Пожили бы они съ этимъ народомъ лицомъ къ лицу, изо дня въ день, вотъ какъ я, запѣли бы иную пѣсню. Наглости въ этомъ народѣ, лжи, озорства, требовательности не оберешься. Вѣрите ли, что пьяныѳ мужики не одинъ разъ вламывались ко мнѣ въ больницу, били окна, озорничали, ругали въ глаза и меня, и персоналъ самыми нѳпотребными словами. Да. Мой предшественникъ завелъ тутъ въ чи-слѣ служителей одного атлета, чтобы силой удалять буяновъ, и я его дѳржу. И.ему Нерѣдко приходится буквально вступать въ рукопашную, брать буяновъ за горло и выносить вонъ. А полиція бездѣйствуетж Два мѣсяца прошу поставить тутъ городовогб и не допро-шусь... Щ

— М-да, врѳмена! Чего-жъ другого и ожидать? По моѳму мнѣнію, далыпе ещѳ хуже будѳтъ. Напѣли, что онъ, народъ — всѳ, а мы яичто, дармоѣды, си-димъ у него на шѳѣ, ѣдимъ ѳго хлѣбъ. Ну, вотъ, теперь и расхлебываемъ эту кашу. Расхлебаемъ ли? Дачто?! — съ отчаяніѳмъ и горечью махнулъ рукой посѣтитель. — Среди площади надо кричать: «Ратуйте, кто во Христа вѣруетъ! Караулъ! Жить нельзя!» Да что толку?!

Докторъ извинился передъ старикомъ и вышелъ изъ канцеляріи въ аптеку, а черезъ пять минутъ въ со-провожденіи фѳльдшѳра спустился въ сумасшѳдшую палату къ Ивану.

Вабы голосилии.

— Помогитѳ, баринъ, ради Христа Нѳбёснаго, по-

Х/ПГИТА

шшш.ѳіапакагак.ги

8* 115 >

— Пожалуй, раДИ слезЪ вашихъ Я иродлю ему жизнь на два дня, не болѣе. Сегодня что у насъ? Чет-вергъ. Въ субботу онъ умретъ. Вотъ я васъ и спраши-ваю, стоитъ ли это дѣлать? Вѣдь это лишнія мученія больному.

— Ради Бога, Господь милосердный заплатитъ вамъ за это...

— Ну какъ хотите, мнѣ не трудно.

Врачъ самъ сдѣлалъ больному первое подкожное впрыскиваніе спермина и приказалъ фельдшеру про-должать эти впрыскиванія ежедневно по три раза.

XXI.

Въ субботу утромъ Иванъ пришелъ въ себя, при-подчялъ задрожавшее отъ усилія, опухнувшее, по-чернѣвшее вѣко и открылъ свой лѣвый глазъ съкро-вопод^екомъ во все глазное яблоко.

Первое мгновеніе онъ чувствовалъ себя легко и покойно, но лишь только сд^лалъ привычное усиліе, чтобы перѳвернуться съ онѣмѣвшаго бока на спину, какъ въ лѣвой сторонѣ тѣла его точно полоснули ножами, а вся правая сторона была какъ не своя. Это сперва удивило его, но тотчасъ же онъ ясно вспомнилъ, что на Хлябинской горѣ его избили пар-ни. ' •

«Должно и зубы вышибли», хотѣлъ онъ сказать, чувствуя какую-то непривычную неловкость во рту, но языкъ не шевельнулся. Тогда Иванъ быстро под-нялъ лѣвую здоровую руку и увѣренно, дѣловито пе-решаталъ и перепробовалъ ею одинъ за другимъ всѣ свои зубы. -

Акулина, Катѳрина, Елена, Аѳонька и малѳнькая Маша, не отрывая глазъ, слѣдили за всѣми ѳго дѣй-ствіями. . . . •

шшш.ѳіапакагак.ги

Оказалось, не хватало нѣсколькихъ передпихъ Зу-бовъ, коренные же всѣ были цѣлы.

Покончивъ съ зубами, Иванъ занялся руками и ногами. Лѣвая нога двигалась легко и свободно, какъ совершенно здоровая, и онъ приподнималъ и сгибалъ ее, за то правая нога, какъ и правая рука, лежала подобно бревну и никакъ онъ не могъ ее сдвийуть съ мѣста и, однако, дѣлалъ неоднократныя отчаянныя усилія, чтобы приподнять ее. Это занятіе на нѣко-торое время поглотило все его вниманіе и послѣ мно-гихъ тщетныхъ попытокъ Иванъ добился-таки того, что чуть-чуть согнулъ эту ногу въ колѣнѣ. и до-стигнутый результатъ, видимо, обрадовалъ его, потому что на его обезображенномъ лицѣ промелькнуло нѣ-что въ родѣ выраженія удовольствія.

Тутъ только своимъ зрячимъ глазомъ онъ уви-дѣлъ притаившихся родныхъ.

— Ванюшка, жаланный ты нашъ, што-жъ ты намъ ничего не прикажешь,* горемычнымъ? окликнула его Акулина, поднявшись съ табуретки и тихо, осто-рожно подходя къ нему.

Иванъ ничего не слышалъ, потому что отъ по-боевъ оглохъ, хотѣлъ поздороваться съ родными и спросить, гдѣ онъ находится, но языкъ опять не по-виновался ему.

«Какъ они меня расшибли», — подумалъ онъ. Ему стало жаль своихъ родныхъ и на' глазахъ его пока-зались слезы.

. Это послужило какъ бы сигналомъ къ ^бщему плачу. Вся въ слезахъ мать наклонилась къ нему. Онъ опять захотѣлъ заговорить, но вмѣсто словъ: «Не тужите, поправлюсь, дастъ Богъ», только нѣсколько разъ съ болѣзненнымъ усиліемъ промычалъ: «ме... м-е» и замолкъ.

Это безпомощное мычаніе только усилило рыданія бабъ. Слезы жалости къ роднымъ и досады на свою безпомощность крупными каплями полились изъ глазъ

шшш.е1апака2ак.ги

117

йвана, н здоровой рукой онъ сталъ гладить наклонѳн-ное лицо матери. Онъ замѣтилъ, что лежитъ на за-грязненной имъ иостели, и это было ему непріятно и стыдно. Опъ безпокоился и дѣлалъ усилія пере-вернуться съ лѣваго бока на спину. Бабы угадали ѳго жѳланіе и общими усиліями приподняли Ивана на -рукахъ. Онъ обвисъ и показался имъ куда тяже-лѣе, чѣмъ былъ раныпе, когда онѣ его, безчувствен-наго, по нѣсколько разъ въ день перекладывали съ боковъ на спину и обратно. Однако, когда онѣ при-подняли его и, быстро сбросивъ грязную простыню, постлали на тюфякъ чистую, онъ самъ перевернулся и легъ на спину. ' _

Лежа въ новомъ положеніи, Иванъ здоровой рукой крѣпко сжалъ руку жены и, глядя въ ея лицо, не переставалъ безмолвно плакать.

Елена подставила Катеринѣ табуретку и та, не отнимая своей руки изъ руки мужа, осторожно при-двинула ее ногой къ кровати "и сѣла на неѳ.

«Ну, што-жъ, отмучался, — подумалъ онъ о себѣ. — Вотъ какъ ихъ оставить? Кабы достатки... а по чу-жимъ людямъ таскаться — не ладное дѣло. Чужой хлѣбъ горекъ, чужой уголъ не грѣетъ!..»

Особенно ему жаль было жены. Осматривая ее, онъ покосился глазомъ на округлый, сильно выдав-шійся животъ ея, вспомнилъ, что она на сносяхъ, и въ голову ему нахлынули тѣ радостныя мысли, которыя онъ лелѣялъ въ послѣднія недѣли.

«Красные сапожки... да, — сказалъ онъ себѣ. — Катя обѣщалась родить сынишку, а я хотѣлъ обрядить его въ красные сапожки... и шапочку тепленькую съ наушниками, штобы на улицу выходить съ имъ. До-ждусь ли сынишку-то? Ишь какой я недужный!»

И Иванъ все плакалъ и не выпускалъ изъ своей руки руку жены и все глядѣлъ на нее, не отрывая евоего зрячаго глаза Ги

118

Пѳредъ глазомъ стало рябить и все закрываться досадЛивой, мигающей сѣткой и Ивану всѳ хотѣлось смахнуть эту сѣтку, но она становилась всѳ гуще и непроницаемѣе... Исчезли уже и жена, и сѣрая стѣна, улетучились ;и сладкія мечты о будущемъ сынишкѣ и красныхъ сапожкахъ. Онъ уже давно пересталъ пла-кать; зрячій глазъ ѳго на половину закрылся и только отзвукъ послѣдней забытой мысли ёще виталъ гдѣ-то въ его мозгу. «Дождусь-ли? — спросилъ онъ. — Кого?»

И ему почудилось. что кто-то невидимый, но близкій прикоснулся къ нему, и его-то онъ дожидался. Онъ содрогнулся отъ непонятнаго ужаса. Невидимый уда-лился.

Теперь Иванъ ѣхалъ по ровному полю въ телѣгѣ, до верху нагруженной муравой. Вдругъ на дорогѣ обрывъ. Иванъ пугается; буланая кобыла сѣла на крупъ; хомутъ ссунулся ей на самую голову, а возъ все напираетъ; уже концы оглобель торчатъ выше ушей лошаденки, и вотъ-вотъ она вмѣстѣ съ возомъ и съ нимъ полетитъ подъ кручу.

Ивану жаль и кобылы, и товара, и себя. «Што ужъ лошадь, мурава? Лишь бы самому быть живу...» Онъ хочетъ соскочить, но видитъ, что сидитъ не такъ, какъ раныпе на передкѣ, а ужъ наверху и руки, и ноги расползаются на глянцевитыхъ, круглыхъ горш-кахъ... Но вотъ уже возъ — не возъ, а Прошковская колокольня. «Смотри, братишка, — говоритъ Сашка, — какъ поднялась вода». Иванъ изъ-подъ колоколовъ гля-нулъ внизъ и замеръ. Вода прибивалась .къ самому окну и того и гляди, что хлынетъ ему подъ ноги. Дядя Егоръ сказалъ, что это не вода, а кузовскіѳ бабы упустили наваренпое къ праздникѵ пиво. Сашка толкнулъ ѳго въ бокъ: «Давай, — говоритъ, — хлебать». «Хлебать, такъ хлебать» отвѣтилъ Иванъ, но оказалось, чго онъ лежалъ на дорогѣ, а надо пахать.

— Што я лежу? За меця люди орать нѳ будутъ! сказалъ себѣ Иванъ и какъ будто не онъ самъ сказалъ,

№№№.еІаПвка2аХ^пЛ

а кто-то невидимый и близкій. Онъ схватился за ручки сохи, припалегъ. Лошадь дернула; сошникъ съ гро-хотомъ и трескомъ сломался; Иванъ упалъ и, сотряс-шись всѣмъ тѣломъ, отъ испуга проснулся.

Жена лежала на полу у его ногъ, вся въ слезахъ, съ искривленнымъ отъ ужаса лицомъ. Ее подняли. Она рыдала, отмахиваясь руками, и отворачивала отъ мужа лицо.

Иванъ напряженно, съ тревогой слѣдилъ за нею глазомъ и старался понять причину ея испуга.

«Рази я помираю?» спросилъ онъ себя, но забылъ отвѣтить на свой вопросъ, все слѣдя за женой.

— Мамынька, Аленушка, я боюсь! боюсь!—внѣ себя кричала Катерина. — Енъ помираетъ, Ваня-то... боюсь... боюсь...

— Господь съ тобою, доченька, ты его спужала. Рази можио такъ? Нѳ даешь спокойно отойтить его душепькѣ,—укоризненно говорила Акулина. — Подь домой, доченька, Господь съ тобою... Мы тутъ все справимъ и за тобой пришлемъ Аѳоню... Подь, подь! — уже нетерпѣливо замахала опа руками на невѣстісу.

Катерина поспѣшно одѣлась и подошла къ мужу.

— Не помирай безъ меня, Вашошка, дождись, жа-лаппый, приду по утрію...

Иванъ ничего не слышалъ изъ всего того, что говорили около него. и папряженно всматривался въ лицо жены. Понявъ, что она прощалась съ нимъ на-всегда, онъ вдругъ сталъ выгибаться и колотиться всѣмъ тѣломъ на постели, какъ дѣлаютъ капризпыя дѣти. Внезапный, отчаянный порывъ къ жизни овла-дѣлъ имъ.

— О-о-о! Ой-ой-ой! — закричалъ онъ во весь голосъ, и хотя двигаться ему было нестерпимо больно, а въ головѣ крики отдавались, какъ въ пустомъ боченкѣ, т. е. какъ будто не вылетали наружу, а, отталкиваясь "'тъ внутреннихъ стѣнокъ черепа, опять шли внутрь,

.... №№№.с тпвка2аШ.ги

въ голову, причиняя страшныя страданія, Иванъ про-должалъ кричать. Такъ крикнулъ онъ разъ двадцать и изнеможенный притихъ на постели, когда за Ка-териной уже давно захлопнулась дверь. Голова его втянулась въ плечи, лобъ вспотѣлъ и все тѣло плот-нѣе и грузнѣе размѣстилось на постели, точно при-липло къ ней. Дышалъ онъ рѣдко и тяжело, всхлипы-вая какъ-то. «Ползетъ... — сказалъ себѣ Иванъ и вну-тренно прислушался. — Ползетъ... ползетъ...», повто-рилъ онъ. Отъ отмершей, холодной правой половины его тѣла на живую, дьппащую и чувствующую, на-ползали мурашки и равномѣрно, медленно ползли, ма-ло-по-малу захватывая и эту живую половину...

И Ивану показалось, что онъ лежитъ на ровномъ пеобозримомъ полѣ и что онъ такъ же громаденъ, какъ это поле, и что его раскинутыя руки и ноги давно приросли къ этому полю; на нихъ уясе тихонько покачивается невысокая травка, хотя она такъ дале-ко, что видѣть онъ ее не можетъ, какъ не можетъ видѣть своихъ рукъ и ногъ, но знаетъ, что она тамъ выросла, и самъ онъ весь медленно, но вѣрно Ъриро-стаетъ къ землѣ и это громадное поле и онъ — одно и то же и по немъ — полю, медлепно, важно шествуютъ, блестя глянцевитыми, круглыми, • рыжеватыми голов-ками несмѣтныя полчища крупныхъ, величиною съ кузнечика, муравьевъ, и эти насѣкомыя своими без-численными ножками щекочатъ его тѣло. Онъ все хо-четъ согнать ихъ, но все новыя и новыя несмѣтныя полчища, не обращая на него никакого вниманія, по-прежнему медленно и ваяшо шествуютъ...

«Да вѣдь я — поле», догадался Иванъ и уже боль-ше не замѣчалъ муравьевъ. Онъ уже никого изъ род-ныхъ не видѣлъ и не узпавалъ. Зрячій глазъ его остановился и безъ всякаго выраженія неподвижно глядѣлъ передъ собой; дыханіе вырывалось у него съ шумомъ, и въ груди, по народному выраженію — «заговорилъ хорохолъ»гѵ еіапвка^ак.ги

Опять пришелъ невидимый и близкій, тотъ, кото-рый нриходилъ давеча дважды и ісотораго оба раза спугнули. Теперь Иванъ зналъ уже, что онъ ближе всѣхъ къ нему, ближе матери, жены, братьевъ, почти то жб, что и онъ самъ; разница была только въ томъ, что этотъ невидимый и 'близкій все торопился уйти, а уйти онъ могъ только съ нимъ, съ Иваномъ, а ему, Ивану, уходить не хотѣлось, ему до смерти жаль было разставаться, но съ чѣмъ и съ кѣмъ разста-ваться онъ не сумѣлъ бы сказать, и ему предстояла дорога и страшно пускаться въ эту невѣдомую дорогу и потому хотѣлось помедлить еще хоть одну минуту, хоть одну лишнюю секунду, но опъ уже зналъ, что этотъ близкій возьметъ верхъ и путь съ нимъ неиз-бѣженъ, какъ сама смерть, и вотъ невидимый схва-тилъ его за одежду и настоятельно щепталъ: «Ну, што-жъ, іготовъ? пора, пойдемъ, ждутъ!»

Иванъ ,съ испугомъ и отчаяніемъ вырывалъ у него свою одежду, но тотъ, уже не спрашиваясь его, та-щилъ^. И между ними завязалась ожесточенная борьба.

— Оправляется, жаланный, — покачавъ головой, безъ слезъ промолвила Акулина, строго погрозила гла-зами всхлипывающимъ дѣтямъ, осторожно, съ молит-вой скрестила костенѣющія руки на груди умирающаго и, вставъ лицомъ къ привѣшенному въ углу почернѣв-шему образу, начала шептать молитвы. Елена, Маша и Аѳонька тоже стали креститься.

Катерина вышла изъ больницы ровно въ четыре часа, а въ исходѣ пятаго Иванъ вдругъ рванулся и затрепеталъ на кровати. Невидимый и близкій, убѣ-дившись, что Иванъ добровольно не уходитъ, силой сталъ т ащить его, и это было самое страшное мгно-веніе въ яшзни Ивана. Въ отчаяніи и ужасѣ онъ боролся изо всѣхъ силъ, но невидимый и близкій оказался куда сильнѣе и одолѣлъ и вырвалъ Ивана. И, уже выходя совсѣм№№а^1>е*ап>вша2ГШ'Ьи' 122

мый и близкій былъ никто другой, какъ онъ самъ, его духъ и удивленію его не было предѣла...

То, что минуту назадъ называлось Иваномъ, те-перь. вытянувшись во весь огромный ростъ, съ от-крытымъ удивленнымъ ртомъ и остекленѣвшимъ, ис-пуганнымъ глазомъ лежало на кровати, прикрытое одѣяломъ.

XXII.

Иванъ умеръ въ субботу. Два часа спустя скон-чался и парень съ перерѣзаннымъ горломъ.

Трупы ихъ вынесли въ мертвецкую, находившуюся во дворѣ. Трупъ Ивана положили на большомъ, длин-номъ столѣ, посреди мертвецкой, а трупъ зарѣзаннаго парня у стѣны на деревянную койку.

Въ восісресепье утромъ туда пришелъ уѣздный врачъ — старый, армянскаго типа* господипъ, съ ко-роткими, сѣдыми бачками, подстриженными въ видѣ сосисекъ.

Съ нимъ былъ слѣдователь, лысый ординаторъ больницы и два фельдшера.

Сѣдой господинъ, осѣдлавъ горбатый носъ ріпсе-пег въ золотой оправѣ на черномъ шнуркѣ, съ бумагой и карандашемъ въ рукахъ, расположился въ святомъ углу, подъ болыпой иконой, у столика, передъ запы-леннымъ и закапаннымъ воскомъ, болыпнмъ церков-нымъ подсвѣчникомъ съ толстой, бѣлой свѣчей, на которой виднѣлось овальной формы изображеніе въ краскахъ какого-то святого. Передъ изголовьемъ трупа Ивана въ каминѣ весело потрескивали разгорѣвшіяся дрова, красноватымъ пламенемъ освѣщая часть гряз-наго, залитого водою пола.

Одинъ фельдшеръ въ бѣломъ халатѣ, черноглазый, съ оливковымъ цвѣтомъ лица, съ тонкими, черными усиками, франтовато завитыми въ колечки, острымъ, неболыпимъ ножемъ рѣзалъ трупъ Ивана, другой по-

№№№.еІаП-Ша2аШ.ги

. 123 '

давалъ ему воду и инструменты, уѣздный врачъ ос-матривалъ разрѣзанные члены, иногда совѣтовался съ ординаторомъ и слѣдователемъ и заносилъ свои за-ключенія на бумагу.

Сначала разрѣзали грудь, осмотрѣли легкія и сердце, потомъ перебрали кишки и грудобрюшную пре-граду, наконецъ фельдшеръ, отдѣливъ при помощи лаыцета кожу вмѣстѣ съ волосами отъ головы, тонень-кой, острой пилкой сталъ пилить черепъ...

’ Пилка въ опытныхъ, ловкихъ рукахъ, блестя, какъ змѣйка, съ неуловимой быстротой скользила, врѣ-зываясь въ кость и производя непріятные звуки, по-

добные лязгу ножа по тарелкѣ.....%.....

Въ понедѣльникъ пріѣхали съ пустымъ гробомъ Акулина и Катерина. Администрація больницы выда-ла имъ останки Ивана.

Деминъ съ больничными служителями, обмывъ трупъ покойника. положилъ его въ гробъ, накрылъ гробъ крышкой, поставилъ его съ служителями на те-лѣгу и крѣпко прикрутилъ его веревкой къ дрожи-намъ. •

— Ну, такъ ладно будетъ, не сорвется, нѣсколько разъ повторилъ Деминъ, съ разныхъ сторонъ заходя и любуясь своей работой.

Бабы съ Машей и Аѳонькой тихимъ шагомъ по-везлі: покойника черезъ городъ, а Деминъ побѣжалъ въ кабакъ выпить сотку, пообѣщавъ бабамъ догнать ихъ на дорогѣ.

Въ этотъ же день утромъ слѣдователь, пе найдя достаточпыхъ уликъ противъ убійцъ, сдѣлалъ поста-новленіе объ освобожденіи ихъ изъ-подъ ареста.

Выйдя изъ тюрьмы — двухъэтажнаго дома обыкно-веннаго городского типа, обнесеннаго частоколомъ и стоявшаго на берегу рѣки, парни зашли въ 'ближнюю пивную лавку. Настроепіе у нихъ было вначалѣ ли-кующее и задорное, но они сдерживались. Оттудауже

 

немножко подъ ^^‘^^^^•еіаіп-ша^ак

зна

~

124

комую иивную въ иродмѣстьѣ. Тегіерь они были убѣ-ждены, что власти одурачены ими, что имъ самъ чортъ не братъ, и такъ какъ выпитое вино развязало имъ языки, то они открыто похвалялись этимъ другъ другу. Въ ихъ невѣжественныхъ, чадныхъ отъ без-просыпнаго пьянства головахъ сложилось убѣжденіе, что и въ будугцемъ, какія бы гадоети они ни натво-рили, имъ все такъ же легко сойдетъ съ рукъ, какъ сошло это дѣло, а что оно уже сбшло, они въ томъ не сомнѣвалиеь. Сашка ходилъ гоголемъ.

— А што, робя, не вѣрили? — говорилъ онъ. — Я сказывалъ, что четыре-пять денъ продержатъ, а тамъ выпустятъ. Вотъ и вышло на мое... Ужъ я эти дѣла хорошо знаю.

— И Ѳедька, проклятая душа, съ носомъ остался,— заыѣтилъ Лобовъ. — Думалъ, ежели донесетъ, такъ-такъ ему сычасъ и повѣрилд. Какъ же, чорта съ два погѣрили... Погоди, еще доберемся до тебя!..

— Въ эфтихъ дѣлахъ слѣдователь веему голова, — иродолжалъ поучать Сашка. — Какъ ёнъ повернетъ, такъ судъ на томъ и постановитъ. А ужъ ёнъ бы насъ не выпустилъ, ежели бы мы были виновати. А то противъ насъ уликъ нѣтути. Чистая работа!

Въ пивыой предмѣстья у нихъ чуть-чуть дѣло не дошло до драки съ сидѣвшими тутъ мѣщанами, ко-торыхъ парни ни съ того, ни съ сего стали задирать, и только вмѣшательство знакомаго имъ хозяина трак-тира предотвратило кровавое побоище. Отсюда они вышли красные, пьяные и буйные.

Со временъ только что минувшей революціи чернь городовъ и деревень чувствовала себя хозяиномъ по-ложенія, а власти и полиція, какъ огня, боялись бу-яновъ.

Заломивъ на затылки фураяски, съ закуренными покупными папиросками въ зубахъ, парни двинулись по широкой, длинной улицѣ предмѣстья въ паправле-

^М^.еТапвкагак.ги

125

ніи выѣзда. Горшкову вчера изъ дома прислали гар-мошку. Парни загорланили одну за другой модныя ча-стушки:

,Ты Ссреженька дружокъ, Зелену рощицу зажегь, Говорятъ, что яымъ дымитъ; Зелена роідиаа горитъ.

.Вспомни, вспомни-ка. товарищъ, Какъ гуляли по полямъ, Сороковочку послѣднюю Дѣлили пополамъ.

.Мы на Выставкѣ1) гуляли,

Мы на Васькино пойдемъ.

Кулакн у наст, здоровы Мы нигдѣ не пропадемъ..

При пѣніи этихъ частушекъ мотива уловить было нельзя, тактъ почти не- соблюдался, да и едва ли можно было назвать пѣніемъ разухабистые выкрики и завыванія парней. По окончапіи же каждаго чѳт-веростишія, завершавшаго частушку, пѣвцы издавали нѣчто похожее на верблюжій ревъ. Эти концы съ скотскими завываніями не были выдумкой парней, а такъ полагалось по конструкціи напѣва.

— Дорогу! знай нашихъ! — кричалъ Сашка, коче-вряжась и дѣлая неуклюжія тѣлодвиженія. — Шапта-ловскіе робята идутъ. Сторонись, расшибемъ!

Прохожіе прятались; стоявшій тутъ городовой при приближеніи парнѳй ушелъ съ улицы въ глубь ти-хаго переулка, сдѣлавъ видъ, что никакого нарушенія порядка не замѣчаетъ. И обьіватели, и блюстители обывательской безопасности все еще находились подъ властнымъ впечатлѣніемъ испуга отъ разгромовъ, про-изведенныхъ въ городкѣ въ дни смуты революціоннной чернью, всѣ склонны были преувеличивать опасность и силы буяновъ. За парнями по пятамъ шествовало съ полдюжины босоногихъ, оборванныхъ фигуръ, какъше-ствуютъ мародеры въ хвостѣ дѣйствующей арміи.

*) Названіе деревни. .

Мирныхъ обывателей предмѣстья: мелкихъ лавоч-никовъ, женъ и дѣтей заводскихъ рабочихъ при видѣ орущихъ парней, сопровождаемыхъ босяками, охвати-ла паника. Со страху имъ показалась толпа громилъ вдесятеро большая, чѣмъ была на самомъ дѣлѣ. По-спѣшно закрывались на запоры ворота дворовъ, две-ри и окна въ лавкахъ и домахъ. Парни замѣтили, что появленіе ихъ произвело устрашающее впечатлѣ-ніе, и раскуражились еще болыпе.

— А што, спужались? Знай нашихъ! Сидите и молчите, а то въ прахъ разнесемъ! — кричали парни.

Они сквернословили во все горло, потряеали въ воздухѣ кулаками, а такъ какъ изъ людей навстрѣчу никто имъ не попадался, то они подшибли лалкой одну курицу, одну мирно лежавшую собаку, поймали утку и съ хохотомъ въ лепешку разбили ее о камни мостовой. •

— Вотъ какъ мы! Ну-ка, подходи, кто тамъ есть! А-а, епужались. труса спраздновали...

Предмѣетье казалось совсѣмъ вымершимъ, даже куры и утки, обыкнозенно во множествѣ копошив-гаіяся на широкой. длинной улицѣ, и тѣ разбѣжались по дворамъ. .

Почти уже у еамаго выѣзда, недалеко отъ кабака, въ окиѣ одного почернѣвшаго мѣщанскаго домика вы-глянуло любопытное, молодое женское лицо. Ви-димо, женщина не подозрѣвала о надвигавшейся гро-зѣ. Такая дерзость взбѣсила парней. Тотчасъ же съ ругательствами въ окна домика, за которыми виднѣ-лксь цвѣтущія герани и фукціи, полетѣли палки и камви. Зазвенѣли разбитыя стекла, послышались жен-скіе крикя и плачъ дѣтей... * ,

Изъ кучки слѣдовавшихъ за парнями бывшихъ людей выскочилъ одинъ босякъ съ перевязанною тря-пнцею щекой и, придерживая одной налитой красной

№№№.еІапакагаХ..ги

рукой расходившіяся полы своего короткаго рубища, другую поднялъ вверхъ и вдругъ гаркнулъ во вею глотку надъ ухомъ Сашки:

— Товарищъ, впѳредъ, надо доказать этимъ раз-жирѣвшимъ буржуямъ...

Что хотѣлъ доказать бывшій интеллигентъ, такъ и ' осталось невыясненнымъ, потому что тотчасъ же про-произошло совершенно непредвидѣнное ораторомъ об-стоятельство. Сашка съ такимъ усердіемъ «двинулъ» босяка кулакомъ въ зубы, что тотъ, взмахнувъ руками, съ окровавленнымъ ртомъ сѣлъ на землю.

— Караулъ! во все горло заоралъ онъ.

Сашка принялся его бить со всѣмъ неистовствомъ, на какое только былъ способенъ. Товарищи не отста-валн отъ своего коновода и кинулись избивать дру-гихъ босяковъ. На улицѣ произошла свалка. Въ ходъ шли и кулаки, и сапоги. Перевѣсъ сразу оказался на сторонѣ парней,* потому что «золоторотцы» оборо-нялись плохо. При первомъ же натискѣ пятеро изъ нихъ, видимо, не надѣясь на крѣпость своихъ кула-ковъ, пустились бѣжать. За то надъ двоими, сбитыми на землю, парни натѣшились вволю. «Золоторотцы» ре-вѣли, катались по землѣ, кричали: «караулъ!» Лица ихь быстро покрылиеь кровью и пылыо. Парни, не встрѣчая сопротивленія, не видя ни откуда отпора и заступничества, свирѣпѣли все болѣе и болѣе. Оста-вивъ босяковъ еле живыми; храбрецы безпрепятственно продолжали свой путь, веселые и гордые одѳржанной побѣдой.

XXIII. ' .

Солнце вышло изъ-за дымчатаго съ бѣлыми края-мч облачка и своими мягкими лучами привѣтливо об-лило поднявшіяся на поляхъ изумрудныя зеленя, желтыя, печальныя жнивья и потемнѣвшія, какъ бы задумавшіяся гряды хвойнаго лѣса, покрывающія

№№№.еІапвШа2ак.ги

ближніе, высокіѳ холмы, находящіеся вправо отъ до-роги. Съ другой стороны извилистая, быстрая рѣка у самаго выѣзда из# предмѣстья вырывалась изъ узкаго, глубокаго ущелья и, весело блестя на солнце, текла къ городу въ п^осторной излучинѣ.

Выйдя изъ предмѣстья, за кузницами парни до-гнали телѣгу, которую шагомъ тащила всѣмъ имъ . хорошо зпакомая небольшая буланая лошадка.

Аѳонька шѳлъ рядомъ съ телѣгой, дѳржа вожжи въ рукахъ, а сзади съ понурѳнпыми головами Акули-на, Катерина и Маша.

На телѣгѣ, ничѣмъ не прикрытый, привязанный веревками къ продольнымъ дрожинамъ, стоялъ свѣтло-коричневый, закрытый гробъ, съ изображеніемъ во всю длину крышки чернаго осьмиконечнаго креста, упирающагося въ Адамову голову со сложенными подъ ней на-крестъ костями, а ниже по бокамъ ея, — двухъ копій. Гробъ грузіго колыхался по дорогѣ.

Парни, догнавъ печальный поѣздъ, присмирѣли и шаговъ съ десятокъ прошли молча сзади бабъ. Нако-нецъ Сашка, подмигнувъ своимъ товарищамъ, порав-нялся съ плечомъ Акулины. -

Бабы давно уже видѣли парней, но дѣлали видъ, что не замѣчаютъ ихъ.

— Кого это везешь, тетка Акулина, Ванюху сво-его, што ли? — съ степеннымъ выраженіемъ въ лицѣ спросилъ Сашка, въ знакъ привѣтствія дотрагиваясь рукой до своей фуражки. ' .. •

— Да, его ... кого же болыпе?

— Та-акъ...

Наступило недолгое молчаніе.

— Помёръ, значитъ?

Акулина смахнула слезу.

— Живыхъ въ гробъ не кладутъ, Сашенька, — от-вѣтила она.

Сашка, опустивъ голову, зашагалъ рядомъ съ нею. Ііарни молча слѣдовали за бабами и Сашкой. Кате-

шшш.еіапвкагак.ги

И. Л. РОДЮНОВЪ , 8 Т2Э

рйна сурово глядѣла исподлобья прямо передъ собой, намѣренно не обернувшись ни разу къ ненавистнымъ спутвикамъ. Около ея юбки, не отст&вая ни на шагъ, держалась Маша. Такъ въ молчаніи прошли еще нѣ-сколько шаговъ.

— Ему хорошо теперича, вашему Ванюхѣ-то. Што ему? Лежитъ себѣ спокойно, никакой заботы незнаетъ, а мы сколько черезъ его этой самой муки приняли... — первымъ нарушилъ неловкое молчаніе Лобовъ и, видимо, началъ онъ говорить серьезно, но вдругъ ротъ у него дрогнулъ и все пѳдвижное, наглое лицо его стало перекашиваться отъ невольной усмѣшки. Онъ хо-тѣлъ подавить свою смѣшливость, но, взглянувъ на товарищей, не выдержалъ и расхохотался.

— Чего ты, чортъ? — вполголоса строго сказалъ Сашка, оглядываясь на пріятеля, но и самъ тотчасъ же сталъ кусать губы, потому что непреодолимая сила распирала ему ротъ. .

Видя, что ему уже не выдержать, потому что Ло-бовъ, нагнувшись, хохоталъ до слезъ, Сашка отвер-нулся и бросился къ парнямъ. Внезапная смѣшли-вость Лобова и Сашки заразила и остальныхъ Двухъ товарищей.

Отвернувшись отъ бабъ и схватившись за животы, иарни прыскали и надрывались отъ беззвучнаго ду-шившаго ихъ смѣха.

Акулину возмутило это веселье убійцъ. *

— Штой-то не видно по васъ, штобы вы столько муки приняли? — сказала она.— Видно, васъ оправдали, што идете такіе веселые, а намъ ужъ никогда не воротить... никогда не увидать живого и здороваго нашего кормильца Вашошку...

Акулина не выдержала и заплакала.

— Чего? Всѣ тамъ будемъ... — промолвилъ Сашка, съ усиліемъ оправляяс^^^м.еа.

— А какъ же не мука, тѳтка Акулина, безвинно страждать? — перебилъ Сашку Лешка Лобовъ, догнавъ бабъ и идя на полшага позади нихъ. -

Все его безусое, озорное лицо подергивалось отъ откровенной, наглой усмѣшки, которую онъ уже не намѣренъ былъ скрывать. Наоборотъ, ему хотѣлось поговорить и потѣшить себя и товарищей.

— Кто его убилъ — неизвѣсно, можетъ, пьяный самт. упалъ какъ и размозжилъ себѣ голов.у объ камни, а мы вотъ въ отвѣтѣ. Насъ по судамъ, да по острогамъ таскаютъ, казенныхъ вшей да клоповъ своимъ тѣломъ да кровыо питаемъ... • • . '■

Парни расхохотались гораздо. откровеннѣе преж-няго.

— Лешка, чортъ, уморилъ, будетъ! — вполголоса уговаривалъ Горшковъ и ткнулъ пріятеля кулакомъ въ бокъ, но тотъ уже вошелъ во вкусъ и не хотѣлъ такъ скоро покончить.

— Э-э, нехристи вы... хреста на шеѣ нѣту-ти. Уби-ли человѣка и надъ гробомъ его надсмѣхаетесь, безот-цовщина несчасная... — укоризненно покачивая го-ловой, сказала Акулина.

— Мамынька, не связывайся съ ими, брось. Пу-щай... собака лаетъ, вѣтеръ носитъ, — сказала Кате-рина.

— Оскобно1), доченька. Нельзя все спущать та-кимъ... такимъ непутевымъ... такимъ негодяямъ,—уже внѣ себя отъ гнѣва и безсидія, заливаясь елезами, вы-говаривала Акулина.— И Господь милосердный тер-питъ это и не накажетъ этихъ злодѣевъ... какъ только земля носитъ, не провалится подъ ими, подъ та-ісими негодными. Вѣдь они хуже псовъ. Никакая собака не сбрешетъ того, что они тутъ... надъ тѣломъ... Надъ тѣломъ... надъ покойникомъ...

шшш.еІапвкагаШ.ги

8е 131

У Акулины перехватило духъ; она истерично за-рыдала и, ухватившись рукой за край телѣги, съ уси-ліемъ передвигала ноги.

У Лобова разгорѣлись и заискрились и безъ того блестящіе озорные глаза. Въ этотъ моментъ онъ во-истину походилъ на блажного.

— Ну, ну, ты не очень-то ругайся, старая сука, а то и тебя недолго придушить... — Но тутъ онъ зап-нулся. — Ишь Бога вспомнила, еволочь! Я тебѣ Богъ, а ежели мало, такъ и Богородица въ придачу. НІто-о?!

При этомъ онъ съ захлебываніемъ выплюнулъ мер-зѣйшее ругательство, за нимъ другое, третье и четвер-тое... одно возмутительнѣе и гаже другого.

— Вотъ какъ... што? спужались?

Акулина всплеснула руками. Маленькая Маша се-меиила бокомъ, дико оглядываясь на парней и крѣпко уцѣпившись за полу короткой пальтушки Катерины. Въ ея худенькомъ, поблѣднѣвшемъ личикѣ и особенно въ одичавшихъ отъ испуга глазахъ выражался смер-тельный ужасъ.

— Нѣту никакого Бога. Вотъ какъ... Я вамъ Богъ, молитесь и прикладывайтесь къ моему... одинъ чортъ будетъ! — съ тѣмъ же азартомъ, точно мстилъ своему кровному обидчику, выкрикивалъ Лобовъ и вырази-тельнымъ жестомъ руки указывалъ бабамъ на одно непристойное мѣсто своего тѣла.

Онъ, видимо, пьянѣлъ отъ своего богохульства и сквернословія и, какъ человѣкъ, покатившійся съ го-ры, чѣмъ ниже спускается по наклону, тѣмъ катится быстрѣе и быстрѣе, и еслибы даже захотѣлъ остано-витьея, сдѣлать этого уже не въ силахъ, пока ни до-катится до самаго дна, такъ и Лобовъ, разъ начавъ, уже неудержимо выплевывалъ мерзость за мерзостью...

— Вотъ гдѣ у меня Богъ запрятанъ. Приклады-вайтесь, прикладывайтесь, покудова не тѣсно... Не пре-пятствую... Чего же глядите, сволдчи, шлюхи?

№№№.еіапвка2ак.ги

II онъ, забѣжавъ впередъ и обернувшись къ ба-бамъ, вплотную напиралъ на нихъ, разстегийая штаны.

— Вотъ какъ я... ну?

Акулина ахнула и попятилась. Маша вдругъ ото-рвалась отъ пальтушки Катерины и, раскричавшись, вся дрожа, съ искривленнымъ, сплошь смочѳннымъ слезами лицомъ, съ безпомощно растопыренными ру-ченками закружилась, какъ волчекъ, не зная, куда ей дѣваться.

Катерина схватила ополоумѣвшую дѣвочку лѣвой рукой и привлекла къ себѣ. Лицо ея поблѣднѣло; глаза горѣли; поздри вздрагивали. Казалось, она толь-ко-что проснулась.

— Поди прочь, басурманъ, арестанецъ! — крикнула она на напиравшаго Лобова.

Толстая, крѣпкая палка, бывшая въ правой рукѣ Катерины, неожиданно просвистала надъ самой голо-вой озорника. Лобовъ едва успѣлъ отклонить голову и повернуться задомъ къ Катеринѣ.

Увѣсистый ударъ пришелся оскользыо по спинѣ иарня. Тотъ охнулъ, упалъ на одно колѣно и, испу-ганно оглянувшись, бросился бѣжать, поспѣшно под-тягивая спускавшіеся съ голыхъ ногъ, путавшіе его штаны.

Отбѣжавъ шаговъ съ десятокъ, Лобовъ обернулся, почесывая рукой спину.

— Ахъ ты, проклятая шкура, чуть не убила! — растерянно и изумленно проговорилъ онъ, но, ми-гомъ оправившись, бросился къ бабѣ съ кулаками.

— Да я тебя сычасъ всю тутъ изволочу, стерву...

Катерина шла попрежнему медпенно и спокойно.

— Подойди, попробуй... не гляди, што я баба, из-ломаю... голову- размозжу... Тутъ и ляжешь, рвань иесчастная... Вы вѣдь только на пьяныхъ прытки... а я не пьяная... арестанецъ, басурманъ!

Лобовъ, растирая спину, замялся, косясь на опас-ную палку въ рукахъ бабы и, какъ ни былъ золъ, отдѣлывался только ругательствами, не рѣгааясь уже подходить къ Катеринѣ близко.

Притихшіе товарищи Лобова удивленно покоси-лись на Катерину и, ухмыляясь въ руку, стараясь подъ усмѣшками скрыть замѣшательетво, быстро обо-шли телѣгу и скоро оказались впереди.

Тамъ они захохотали, заухали, стали скакать другъ на друга. Горшковъ заигралъ на гармоникѣ пля-совую. Длинновязый Ларіоновъ и короткій, неуклю-жій Сашка пустились въ плясъ. Несмотря на развяз-ность и усердіе танцоровъ, трепакъ выходилъ у нихъ нескладно. Дѣло пошло гораздо успѣшнѣе, когда Ло-бовъ, держа надъ головой фуражку, ловко въ тактъ гармЪшки со вскриками засеменилъ ногами, припа-далъ то на одно, то на другое колѣно, звонко шле-палъ ладонями то по одной, то по Другой подошвѣ са-погъ. шелъ легко, красиво кругомъ, выписывая ногами буравля, а потомъ высоко съ уханьемъ подпрыгивалъ и какъ птица на излетѣ, нехотя, лѣниво опускаетъ раскинутыя крылья, такъ Лешка нехотя приподнималъ руки и, казалось, какъ комъ, вотъ-вотъ упадетъ на землю и расшибется, но оігь .падалъ на согнутыя, упру-гія ноги и шелъ присядкой, а потомъ вскакивалъ, вы-прямлялъ свои стройные члены и отхватывалъ новыя колѣнца, всегда неожиданныя и всегда красивыя...

А Горшковъ приставлялъ то къ одному, то къ другому уху гармошку, то разомъ опускалъ ее ниже колѣнъ, казалось, хотѣлъ бросить ее наземлю и самъ присѣдалъ, то взбрасывалъ ее выше головы, то растя-гивалъ такъ, что, казалось, она вотъ-вотъ разорвется, но гармошка не разрывалась, а продолжала въ его лов-кихъ рукахъ рыпѣть, ревѣть и пиликать и изъ суммы этихъ нелѣпыхъ звуковъ выходилъ бойкій и ладный трепакъ.

— Ухъ, ыхъ, ы-ыхо-хо! Широмъ, пыромъ, локоты-ромъ, чернымъ погтемъ-ноготкомъ ... Тетка Акулина, Катерина, вдова горем■цчдая,ьеIДГ кка.-.дашеіг

Ваиькѣ почетъ отъ насъ, какъ мы его на тотъ свѣтъ провождаемъ! — крнчалъ запыхавшійся Лобовъ и вновь пускался въ плясъ ... _

Бабы шли, понуривъ головы, точно ничего не ви-дѣли и не слышали. Безмолвно попрежнему шагалъ ря-домъ съ телѣгой съ вожжами въ рукахъ Аѳонька; Ма-ша не отрывалась отъ юбки Катерины, но смуглое ли-чико ея съ болыними карими глазами ухмылялось, и она, чувствуя. въ Катеринѣ надежную защиту, уже смѣло глядѣла вслѣдъ озОрникамъ.'

Окончивъ трепакъ, парни оставили бабъ въ покоѣ и, прибавивъ шагу, подъ акомпаниментъ гармошки за-горланили частушку:

„Подъ окошкомъ я пройдусь,

Въ тальяночку прогрохаю;

Моя милашка крѣпко спитъ, .

А я ее всполохаю“.

Проревѣвъ разъ по-звѣриному, какъ полагается при окончаніи каждой частушки, парни запѣли пѣсню:

„Какъ у нашего сосѣда

Весела была бесѣда,

Развесё-елая, развесё-елая".

Тутъ на пути парней дорога проходила по глубо-кому оврагу. Пѣвцы точно нырнули въ него. Ихъ самихъ не было видно, только глухо слышались ихъ голоса, но словъ нельзя было разобрать. Минуты двѣ-три спустя они снова* показались на противоположной сторонѣ оврага. Отсюда дорога до самой вершины Хля-бинской горы все повышалась и до слуха бабъ, словно вырвавшись изъ заточенья на волю, ясно доносились звуки гармошки и слова:

Долько смотримъ на Егора:

Морда въ родѣ косогора

Покриви-илася, п^1^^^^ье|гПВШГ2ГШ ГЫ

133

Какъ у дяди у Кондрата Харя вся вѣдь оболрата,

Облупи-илася, облупи-нлася.

Какъ у рябаго Ивана Почитай, губы нѣтъ спьяна,

Потеря-алася, потеря-алася..."

• XXIV.

Гробъ сътѣломъ Ивана поставили настолъ въ про-сторной лѣтней избѣ, главныыъ и единствѳннымъ укра-шеніемъ которой служили болыніѳ образа въ выкра-шенныхъ подъ орѣхъ кіотахъ. Счетомъ ихъ было не менѣе семи и отъ самаго потолка ими занятъ былъ весь святой уголъ. Ликовъ угодниковъ почти нѳльзя было разсмотрѣть, такъ блестѣли изъ-за зеленоватыхъ, съ неровной поверхностью стеколъ новыя металлическія ризы, испещренныя красными, бѣлыми и зелеными бу-мажными цвѣтами и букетиками.

Собрались и съѣхались изъ окрестныхъ деревень всѣ родственники, сваты и знакомые Ивана. Обычай прощанія съ усопшимъ ещѳ усердно соблюдался въ деревнѣ. Несомнѣнно, что его ревностному соблюдѳ-нію способствуетъ то обстоятельство, что за похорона-ми слѣдуютъ поминки, на которыхъ сладко и вволю ѣдятъ и много пьютъ вина. Для обнищавшаго, спив-шагося, живущаго впроголодь деревенскаго люда лиш-ній разъ поѣсть и выпить на даровщинку имѣетъ не-маловажное значеніе.

Было около 7 часовъ утра. Домашніѳ покойнаго Ивана ждали только съ поповки священника съ прич-томъ, за которыми была послана подвода, чтобы по отслуженіи литіи везти покойника на кладбище, от-стоявшее отъ НІепталова верстахъ въ четырехъ. Гробъ былъ открытъ. Изба уже давно наполнилась мужи-ками и бабами, изъ которыхъ одни разговаривали ме-жду собой, другіе прощались съ покойникомъ; за тон-кой досчатой перегородСС въ сьсѣдгепвЩгнатГоxьл^

растопленной широкой печки хлопотали стряпухи, й запахъ варепой баранины, ясира и лука разносился по всей избѣ.

Вдругъ на порогѣ открытой входной двори появи-лась съ блѣднъгмъ, несмѣлымъ лицомъ фигура Горпі-кова.

Всѣ сразу замолкли. Въ деревнѣ уже никто не сомнѣвался, что убійцами Ивана были подозрѣваемые парни, а многіе знали объ ихъ вчерашнемъ озорствѣ у гроба покойпика и потому появленіе здѣсь одного изъ убійцъ всѣхъ поразило.

Осмотрѣвшись кругомъ и чувствуя на себѣ взоры всѣхъ присутствовавшихъ, Горшковъ съ видомъ чело-вѣка, рѣшившагося на отчаянный прыжокъ, колеблю-іцимися шагами прошелъ отъ порога до середины избы и остановилвя у гроба. Тутъ онъ перевелъ духъ, ра-стеряннымъ, ничего не видящимъ взглядомъ скольз-нулъ по сторонамъ, торопливо перекрестился и накло-иился, чтобы поцѣловать покойника, но тотчасъ же от-шатнулся назадъ, точно кто толкнулъ его въ лобъ. Схватившись за голову, Горшковъ на мгновеніе за-меръ, потомъ круто повернулся и выбѣжалъ изъ избы.

У порога толпились парни и подростки.

Горшковъ отнялъ руку отъ смертельно блѣднаго, искаженнаго лица и тяжело, скорбно вздохнулъ.

— А-а-а-ахъ, Господи, какой ёнъ... какой ёнъ весь страшный! — вырвалось у него. — Не ходите, не хо-дите, говорилъ онъ парнямъ, махая руками.

Акулина несла изъ зимней избы заколотыхъ ночью куръ и, увидя вчерашняго озорника, убійцу ѳя сына, опустила внизъ глаза, спѣша поскорѣе пройти мимо него.

— Тетенька Акулина Трофимовна, — прерыви-стымъ голосомъ, внѣ себя, съ задрожавшими слезами на глазахъ, съ переісошеннымъ ртомъ воскликнулъ Горшковъ, — тетенька, простите за... за... — Челю-сти его соскальзывали одна с друап 3x6.1^X1114

и-яикакъ онъ не могъ справиться съ ними. — Простите за вчерашнее... не я, а все вино ... выпимши былъ.

— Господь тебя проститъ...

Горшковъ съ померкшимъ, смущеннымъ взглядомъ, не понимая, что говорила ему Акулина, пошевелилъ блѣдными, пересохшими губами, желая еще что-то ска-зать, но старуха скрылась за дверью.

Онъ постоялъ въ забытьи, поглядѣлъ на дверь, потомъ, сгорбивъ свою узкую спину и снова замахавъ рукеми, пошелъ со двора.

— То-то, убилъ, а теперь совѣсть зазрила.. . — замѣтилъ кто-то въ толпѣ парней, слѣдившихъ гла-зама за удаляющейся жалкой фигурой Горшкова.

Съ поповки привезли священника съ причтомъ.

Въ избѣ быстро отслужили литію. Мужики подъ плачъ семьн подняли гробъ съ покойникомъ, вынесли на дворъ, поставили на телѣгу и вся печальная гіроцессія подъ мягкими, все золотящими лучами утренняго осенняго солнца двинулась на кладбище.

Изъ убійцъ на похоронахъ Ивана никто не при-сутствовалъ, хотя родственники ихъ были. Не явился дажо и Сашка, несмотря на то, что вечеромъ наканунѣ похоронъ Акулина съ Катериной, блюдя обычай, при-ходили звать крестнаго отца покойника и всю его семыо на поминки.

При переговорахъ Сашка сидгЬлъ на лавкѣ, не под-нимая глазъ, весь потемнѣвшій въ лицѣ.

Степанъ своими руками опускалъ гробъ съ остан-ками крестника въ могилу, своими руками закапывалъ, но на поминки идти отказался.

Ддя поминокъ Акулина зарѣзала трехъ куръ съ пѣтухомъ и овцу; для кутьи пришлось купить рису, сахару, а для пироровъ цѣлый пудъ бѣлой муки, да поставйла полъ-ведра водки.

Мужики сѣли на лавки и скамьи за составленными въ одну линію во всю длину избы столами, а такъ какъ для всѣхъ собравшихся не хсгилогпсВХ,НН ба(Шраз- '

- яяя.еіапвкагаш.ти

мѣстились коѳ-гдѣ: и у оконъ въ бѣлой избѣ, и въ стряпушной за маленькимъ столикомъ, и у печки.

Священника съ дьякономъ и дьячкомъ усадили на почетныхъ мѣстахъ, въ головѣ стола, поближе къ ико-намъ. По правую руку отъ священника, рядомъ съ дьякономъ сѣлъ дядя покойнаго. Ивана —■ Егоръ, кра-сивый, степенный. богатый мужикъ съ черной, чуть тронутой сѣдиною бородой и ласковыми, опѳчаленными глазами; полѣвую, рядомъ съ дьячкомъ сидѣлъ Леонтій.

Егоръ сильнЬ горевалъ о покойномъ племянникѣ, а третьяго дня на его голову свалилась новая бѣда: единственный взрослый сынъ его, парень смирньгй и не пьюшій, испуганный убійствомъ Ивана и угрозами убійцъ покончить и съ нимъ такъ же, какъ съ его двою-роднымъ братомъ, пропалъ изъ городка неизвѣстно куда, оставивъ лошадь съ телѣгою на постояломъ дво-рѣ у знакомаго мѣщанина.

За кутьей и блинами поминалыцики были торжѳ-ственно-сумрачны, никто почти не говорилъ ни слова, шевелились только бороды при ѣдѣ, умѣренно чав-кали ^челюсти, да на лицахъ выступалъ погь.

Но вотъ въ глиняныхъ чашкахъ на столъ подали ароматную, дымящуюся баранью похлебку и Акулина. поставила двѣ четвертныхъ бутыли съ водкой по двумъ краямъ стола. Бородатыя, обвѣтренныя лица прояснѣ-ли, точно въ сумрачный день нежданно-негаданно сол-нечные лучи прорвали тучи и облили землю ласко-вымъ, веселымъ свѣтомъ. Во всѣхъ глдзахъ загорѣлся скрытый, сластолюбивый огонекъ, и .морщины на ли-цахъ разгладились. Всѣ стали какъ-будто добрѣе и ближе другъ къ другу; послышались даже шутливыя замѣчанія. Всѣ косились на заманчивыя посудины и никто не хотѣлъ первый дотронуться до нихъ, дабы его не еочли за самаго жаднаго до вина.

— Егоръ Семѳнычъ, поштуй! Чего-жъ? Будь за хо-зяина. Теперича нѣту у насъ хозяина-то... — сокру-шеннымъ голосомъ скяяЯ.лИ"

Егоръ оглядѣлся и съ той благодупшой, потуиро-нической улыбкой, съ какой всѣ смотрѣли на бутыли, мотнулъ бородой въ сторону священника и, чуть под-мигнувъ, сказалъ:

— Ну, батя, чего-жъ? Т ебѣ ближе. Благослови и зячииай.

Румяный батюшка, сытый, красивый мужчина

лѣтъ 35-ти, съ роскошными кр.упноволнистыми, ру-сымн волосами, тоже почему-то подмигнулъ, припод-нявъ и опустивъ свои черныя, густыя брови и раз-гладивъ бѣлою, пухлою рукою длинные, сросшіеся съ бородой, усы, значительно крякнулъ, заворотилъ широчайшіе рукава своей рясы, оглянулъ всѣхъ свопми болыпими, сѣрыми, пьяными глазами, потомъ откашлялся и, густымъ басомъ протянувшй полушут-ливо, полусерьезно «благослови, Господи», взялъ обѣ-ими руками бутыль и принялся наливать водку въ зеленые толстаго стекла, съ рубчиками, четырехъ-гранные стаканчики.

Когда поминальщиками было пропущено стакан-чика по два и глаза, и лица замаслились и раскрае-нѣлись, избу наполнилъ гулъ голосовъ.

— Ну, што, Иванъ Семеновъ, вѣдь знаешь, кто убилъ Ивана Тимофеева, скажи, вѣдь все равно этого не скроешь, — обратился священникъ къ Демину.

— Што-жъ я знаю, батюшка? Я ничего не знаю, я пришелъ ужъ на готовое дѣло... ужъ когда все по-рѣшивши и отъ ихъ слѣдъ простылъ, — буркнулъ Де-минъ, опустивъ глаза внизъ и водя ими по сторонамъ.

— Да гдѣ узнать? Рази будутъ мѣшкать? Не та-кое дѣло, штобъ мѣшкать. Сдѣлали и ладно, по-скорѣй уходи, — подхватилъ Иванъ Ларіоновъ, отецъ одного изъ убійцъ, худой, длинный старикъ, съ рѣд-кой, рыжеватой бородой на желтомъ, морщинистомъ, нездоровомъ лицѣ. Еще въ молодости онъ сорвалъ себѣ «пупъ», и съ тѣхъ поръ всю тяжелую работу по хозйству за него исполняла жена. Говорилъ онъ сипло, съ перерывами и часто покашливалъ.

яяя.е1ап-ка2ак.ги

— Вотъ обнесли даромъ нашихъ робятъ,—продол-жалъ онъ.—Вотъ я своего Серегу подъ присягой пы-талъ. Такъ ёнъ передъ образами божится — клянется, что пальцемъ никто изъ ихъ Ваніоху не тронулъ...

У стола, выйдя изъ стряпушной, съ засученными рукавами остановилась Лукерья—жена старика Ла-ріонова, которую за безграничное добродушіе и готов-ность 'всякому и во всякое время безкорыстно услу-жить всѣ любили, а >за огромную физическую силу называли «баба-мужикъ».

— Охъ, ужъ такія страсти взвели на робятъ, та-кія страсти...—заговорила она. г— Ужъ я смучилась вся, какъ нашихъ забрали, сумлѣніе на меня нашло, што они загубили хрестьянскую душу, и всѣ-то на-чисто ноченьки напролетъ несомкнула глазъ. Легколи? Грѣхъ-то какой! И Ивана Тимофеича-то, жаланнаго моего, такъ-то жалко. И думаю, ежели виновати, пу-іцай ихъ угонятъ, хошь и сына моего. Што-жъ? на-дѣлалъ такой бѣды, такъ и отвѣчай. А теперича какъ гора съ плечъ. Можетъ, другіе кто и держали што иа умѣ противъ покойничка, только не нашъ Серега. Еиъ не драксунъ у насъ, ёнъ дракъ-то иуще огня боится, а ужъ покойнаго Ивана Тимофеича жалѣлъ вотъ ровно брата родного, такъ его жалѣлъ, такъ жалѣлъ и те-порь все плачетъ объ ёмъ. И вчера вотъ пришелъ не-множко выпимши,—я плачу, а самапытаю его: «ежели ты сдѣлалъ, говорю, повинись, пе вводи людей въ грѣхъ, а то, можетъ, на другихъ, на безвинныхъ по-думаюгъ». Какъ ёнъ, Серега-то, ударится въ слезы и говоритъ мнѣ: «Мамоныса, ну, за што мы Ванюху уби-вать будемъ? Мы отъ его никакого худа не бидали, иёнъ отъ насъ никакого худа не видалъ», а я говорю: «Не вѣрю. Вотъ поцалуй икону и заклянись, тогда повѣрю». А ёнъ снялъ съ божницы икону и поцѣловалъ. Ну, съ меня все сумлѣніе и сошло тутъ-то, а то, вѣдь, ночи не спала, родимые, смучивши вся... хлѣба-соли

яяЯ.еТапвкагак.ги

. 141

рѣшилась, зачну жевать-то, а кусокъ-то такъ у меня тутъ, въ глоткѣ-то, коломъ и застрянетъ ...

— А какъ жо Ѳедоръ Рыжовъ у (йіѣдователя все разсказалъ, какъ убивали моего чадушку и какъ ёнъ кричалъ: «Пустите, люди добрыѳ, душу на покаяніѳ... пожалѣйте жену мою и сестренку махонькую! Какое худо я вамъ сдѣлалъ?»—прервала Акулина и всхлип-нула. Послѣднія слова она произнесла на распѣвъ жа-лостливымъ голосомъ, какь говорятъ причитальщицы.

— ЭТо ёнъ штобы самому выкарябкаться и накле-палъ на всѣхъ... Самъ-то вылѣзъ, а нашихъ-то шнь сколько продержали. Енъ завсѳгда былъ хвостъ, хвостъ и есть,—сказалъ Парменъ—дядя Сашки, рябой, кряжи-стый мужикъ, тотъ самый, что на успенскихъ розговѣ-нахъ вязалъ и привѣшивалъ Сашку ногами къматицѣ.

— Долголи обнести безвинныхъ людей!—продол-жалъ Парменъ. — А вотъ теперича и вышло не по его, не по Ѳедькиному доносу. Слѣдователь-то, значитъ, вникъ въ дѣло и нашихъ робятъ оправдалъ. Теперича имтт ничего и не будетъ.. ■

— Да, какже ничего не будетъ?—вспылила Аку-лина.—Убили человѣка и ничего не будетъ и такъ это и пройдетъ? Значитъ, убивай кажнаго, кого за-хотѣлъ, сер&дь бѣладня. при всемъ честномъ народѣ и ничего тебѣ за это не будетъ? Ишь какое дѣло!

— Ежели свидѣтелевъ не предоставишь, Трофи-мовна, ничего и не будетъ,—сказалъ староста— рыжій, веснуіцатый,г съ хитрыми глазами и сладкимъ голо-сомъ мужичонко.

— Да какой же дуракъ будетъ при свидѣтеляхъ людей рѣзать? Самъ ихъ нарочно позоветъ, што ли? «Посмотрите, молъ, люди добрые, какъ буду людей рѣзать». Ишь какое дѣло!

— Вотъ то-то и оно-то,—съ скромной важностью разъяснилъ староста. — Законъ, значится, такъ гла-ситъ, штобы свидѣтели безпремѣнно присутствовали, тогда засудить можно яр;е,съпліиапьха#ахольг-ствіемъ, а штобы безъ евидѣтелевъ засз^дить,—и оиъ помоталъ головой,—этого никакъ нельзя. Ужъ эти дѣла намъ хорошо извѣсны.

— Кто е знаетъ, на комъ грѣхъ—степенно и при-мирительно замѣтилъ дядя Егоръ.—Ежели бы самъ мой племянничекъ всталъ хошьначасочекъна одинъ изъ гроба-то, да указалъ бы, кто его жисти рѣшилъ, кт,о его убивцы, ну, тогда и мы узнали . бы, кто они такіе есть, потому передъ смертнымъ-то часомъ ёнъ не покривилъ бы душой, не обнесъ бы занапрасно безвинныхъ людей. За это отвѣтъ должонъ держать передъ Богомъ. А то какъ узнаешь?

— Вотъ это правильно, вотъ это какъ есть,—одо-брительно заговорили всѣ мужики. — Ежели бы самъ ёнъ, то-ись Иванъ Тимофеевичъ, всталъ бы сейчасъ изъ гроба... ёнъ бы не покривилъ душой, ёнъ бы прямо и указалъ, кто евоные убивцы, потому ему сычасъ же передъ Господомъ Богомъ отвѣтъ надо держать. Передъ смертнымъ-то часомъ кривда не придетъ на умъ, нѣ-ѣ... тутъ ужъ вилять не приходится. А мы што? Мы вотъ только языкомъ нагрѣшимъ... набол-таемъ, наляскаемъ сами не знаемъ што...

Деминъ, къ концу обѣда выпиившій уже четыре стакана, въ разговоръ не вмѣшивался и умильно по-сматривая на бутыли, загадалъ, что если ему пере-падетъ еще два стаканчика, то онъ при всемъ чест-номъ народѣ выложить правду - матку; если же не перепадетъ, то у него на такой подвигъ не хватитъ «совѣсти». Выдать же убійцъ ему очень хотѣлось, потому что день ото-дня въ его сердце накипала страшная ненависть къ безпутнымъ парнымъ. Къ его огорченію ему достался только одинъ стаканчикъ, и потому онъ всталъ изъ-за поминальнаго стола со вздо-хомъ, не высказавшись и очень недовольный собой.

Поминки кончились уже 'передъ вечеромъ. При-суіствовавшіе остались шогадавшьа^

насчетъ вина же паходили, что она иоскупилась ма-леиько, падо бы еще хоть одну «четвертуху» поста-вить, тогда вышло бы совсѣмъ хорошо. Послѣдними уѣхали свекоръ и свекровь замужьей дочери Акули-ны. Авдотья съ мужемъ осталась у матери погостить на денекъ, а сватовъ Акулина проводила за оісолицу деревни.

Степанъ, увидѣвъ Акулину одну въ полѣ, когда она, простившись со сватами, понуривъ голову, воз-вращалась домой, забросилъ за спину корзину и вы-шелъ со двора, направляясь на огуменокъ за соломой, хотя ему и не было въ ѳтомъ нужды. Встрѣтивъ Аку-лину, онъ остановился и сказалъ.

— Не обидься, кумушка, што я не пошелъ къ тебѣ на поминки. Вѣрь ты мнѣ, какъ души жалалъ помянуть крестпика... вотъ какъ души жалалъ... да не подходило мнѣ у тебя быть, а я ужъ самъ отъ себя по конецъ жисти буду его поминать, крестника-то свово...

Крупная слеза скатилась по хрящоватому, съ гор-бинкой, носу на косматую, густую, желто-бурую бо-роду Степана, и онъ, полуотвернувшись и глядя вдаль, добавилъ:

— И ежели тутъ мой Сашка причиненъ... на судѣ скажу, штобъ въ кандалы заковали да въ каторгу угнали бы...

Онъ плечомъ поддернулъ выше корзину и отошелъ прочь, но тотчасъ же полуобернулся и съ значитель-нымъ видомъ на секунду остановился.

— У меня на моего Сашку сумлѣніе, кумушка. Вотъ горе-то... Хожу и себя не слышу... — Онъ мах-нулъ рукой и пошелъ прочь, уже не оборачиваясь.

За то Палагея, мать Сашки, сразу же, какъ только арестовали ея сына, стала въ непримиримо враждеб-ныя отношенія къ семьѣ Ивана, и когда узнала, что Иванъ умеръ, то сказала: «Колъ ему въ душу, губо-шлепу треклятому! Сколько наши робяты натерпѣ-

лись за его». оттото.еіапвкагак.ги

конец первой части. Часть вторая - в следующем файле.

Часть вторая.

тотото.ѳіап-кагак.ги

Катерина хотя выходила замужъ за Ивана и по своей охотѣ, но не склонность ея къ молодому парню рѣшила судьбу ея, а то обстоятельство, что семья Ивана жила хорошо, то есть достаточно, и женихъ ея былъ самъ хозяинъ въ домѣ, работящъ, не пьяница. Мать Катерины, слывшая въ народѣ вѣщею старухой, противилась этому браку, и не потому, чтобы Иванъ не нравился ей. Наоборотъ, она даже любила его за веселый, привѣтливый нравъ, за умѣнье обойтись и поговорить съ людьми и, все-таки, противилась этому браку.

— Будешь молодой вдовой, доченька, будешь. Вотъ чего я боюсь, — обмолвилась разъ старуха.

Въ новой семьѣ Катерина, кромѣ привѣта и ласки, ничего другого не видала, а мужъ и маленькая Маша буквально обожали ее и, все-таки, домъ мужа внут-ренно она не считала своимъ.

Здѣсь постоянно ее угнетала безотчетная тоска; ей почему-то казалось, что тутъ она поселилась не навсегда.

Сильная, ухватливая, способная на всякую работу и по дому, и въ полѣ, она сама чувствовала, что тутъ, въ новой семьѣ, какъ она Ни старалась, работа ея была далеко не та, что въ родительскомъ домѣ. Свою мать, съ которой она никогда до замужества не раз-лучалась, Катерина всегда очень любила, тутъ же въ

тотото.ѳіап-ка^актги

первые мѣсяды замужней жизни любовь эта дошла до болѣзненности. Мужъ отпускалъ ее къ роднымъ во всякое время; если же самъ былъ свободенъ, то съ болыпой охотой ѣздилъ съ нѳю въ ея родную деревню.

Лѣтомъ, умаявшись за день на полѳвой работѣ, Катерина часто вечеромъ шла въ Черноземь, др ко-торой было никакъ не меньше шести верстъ; нѣсколько часовъ просиживала съ матерью, а къ утру, лишь только начинала заниматься заря, Катерина уже ра-ботала съ мужемъ въ полѣ.

Послѣдніе два мѣсяца она меныне тосковала по матери, съ каждымъ днемъ все сйльнѣе и горячѣе привязывалась къ мужу, и. сознаніе, что домъ мужа не ея домъ, не такъ уже остро чувствовалось ею. Но тутъ-то и убили Ивана.

Помимо горя отъ утраты человѣка близкаго,' родного и любимаго, въ семьѣ Ивана сразу послѣ его смерти всѣ почувствовали, что изъ дома ис-чѳзла та всеопекающая, неустанно-заботливая, тру-довая сила, что кормила и содержала ихъ всѣхъ. Голая нужда, которой въ семьѣ никто никогда преж-де не зналъ, теперь заглянула къ нимъ со всѣхъ сторонъ. На похороны и поминки сына Акулина за-тратила всѣ свои сбереженія, скопленныя за много лѣтъ, да еще пришлось занять у дяди Егора три рубля.

За лѣто Иванъ успѣлъ вспахать только половину озпмагс геля и теперь, какъ чи надрывалась въ ра-ботѣ вся семья, Акулина видѣла, что остальной поло-вины имъ нѳ допахать, хотя работали они всѣ гораздо болѣе, чѣмъ при жизни Ивана.

Своего хлѣба у семьи всегда хватало до нови, те-перь же Акулина предвидѣла, что дай Богъ, чтобы на своемъ хлѣбѣ удалось протянуть до половины зимы, потому что придется понемножку продавать его, чтобы

#image5.png

и

имѣть деньги на 148

бДёжу, а уміъ ято далыгіе будетъ, Акулина боялась и загадывать. . ,

Днемъ, нри бѣломъ свѣтѣ, при постоянныхъ забо-тахъ, тоска объ Иванѣ нѳ такъ чувствовалась; вечѳ-ромъ жѳ, когда, окончивъ работы, вся сѳмья собира-лась въ домѣ, въ прежде веселой, довольной избѣ Акулины поднимался нѳутѣшный плачъ. Плакала Аку-лина", плакала Катѳрина, ревѣли ребята, Маша при-читывала, какъ взрослая. И этотъ жуткій концертъ продолжался до тѣхъ поръ, пока сонъ не успокаивалъ до утра семыо. Не спала только одна Катерина.

Помимо всѣхъ заботъ -у Акулины появился пред-метъ новой тревоги и новыхъ думъ. Два вопроса, тѣс-но связанныѳ одинъ съ другимъ, мучали ѳѳ и день, и ночь.

Первый вопросъ — останется ли невѣстка жить при ней? Второй — отдадутъ ли сваты корову и овцу, вы-говоренныя за ней въ приданое?

Акулина полюбила нѳвѣстку и ей тяжело было выпустить изъ своѳго дбма умѣлую, добросовѣстную работницу, каковой была Катерина, обладающая при этомъ прямымъ, послушнымъ и ровнымъ характеромъ.

А разъ невѣстка осталась бы при ней, тогда и второй вопросъ самъ собой разрѣшился бы въ желатѳльную для нея сторону, потому что сваты тогда волей-нево-волѳй вынуждены будутъ отдать и приданое.

Съ болыпой осторожностью и, по своему обыкно-венію, вкрадчиво Акулина нѳоднократно заводила разговоръ съ невѣсткой по поводу ея плановъ на бу-дущее.

Она, поглащенная своими хозяйственными сообра-женіями, которыя являлись для нея и сѳмьи вопро-сомъ жизни, не могла понять того, что Катеринѣ, только что потерявшей мужа и потрясенной кровавымъ событіемъ, было вообще нѳ до плановъ.

На вопросы свѳкрови она, всегда нѣсколько удив-

лѳнная, отвѣчала °дно^^^*еіап-ка2ак ги

149

— Я отъ тебя, мамынька, йи худого слова нб слй-хала, ни косого взгляда не видала. Куда же миѣ ит-тить? Вжели не выгонишь, никуда нѳ пойду отъ тебя...

— Сама видишь, Катюшка, жалѣю тебя, ровно род-ную дочь. Сама видишь... — всегда отвѣчала Акулина.

Катерина всегда до ужаса боялась покойниковъ и съ самой той ночи, какъ узнала отъ Демина о не-счастіи съ мужемъ, она нѳ спала, послѣ же смерти Ивана къ ея горю и тоскѣ прибавилась ещѳ боязнь увидѣть покойника. Ей казалось, что умершій мужъ всегда находится при ней и ищетъ только случая заговорить съ нею. Поэтому тепѳрь, особенно вече-ромъ, она ье оставалась одна въ домѣ и не ложилась въ свою постель, а спала на полу вмѣстѣ съ семьей, при чемъ по бокамъ ея ложились Акулина и Маша, въ головахъ Аѳонька, а Гришутка въ ногахъ.

Леонтій, пріѣзжавшій на похороны Ивана, сооб-щилъ Катеринѣ, что мать ихъ при вѣсти объ убійствѣ зятя свалилась съ печи и такъ расшиблась, что про-лежала всѣ дни и встала на ноги только въ день по-хоронъ, а теперь Леонтій наказалъ сестрѣ черезъ одну черноземскую бабу, чтобы Катерина скорѣѳ пріѣхала спровѣдать старуху, потому что ей стало хуже.

— Надоть навѣстить сватью-то, доченька, — ска-зала Акулина невѣсткѣ.

Катерина съ лихорадочной поспѣшностью стала со-бираться въ дорогу, думая о томъ, какъ она встрѣ-тится съ матерью и какъ будутъ плакать вмѣстѣ.

— Ты поѣзжай, не ходи пѣшомъ, — сказала Аку-липа.

.. Въ избу со двора вошелъ Аѳонька.

— Да вотъ, Аѳонюшка,— обратилась она къ сыну,— зацряги-ка поскорѣѳ лошадку, да свези Катю въ Чер-ноземь. Наказывали, сватья занедужала.

Аѳонька недовольно шморгнулъ носомъ и намор-щился; лицо его приняло капризное выраженіѳ; тол-етая нижшм губа , оІвадА а.змеап-кагйк.-150

— Не поѣду я въ Черноземь! — въ неожиданномъ злобномъ азартѣ выкрикнулъ онъ, повѣсилъ шапку на гвоздь и, надутый, не раздѣвшись, сѣлъ на лавку.

— Да почему же тебѣ не поѣхать, Аѳоня?

— Не поѣду да и все тутъ! — упрямо проговорилъ онъ, стараясь'подобрать непокорную, дрожащую ниж-нюю губу.

— Такъ ты запряги только, а Гришутка свезетъ, — съ терпѣливымъ смиреніемъ сказала Акулина своему любимцу. — Свезешь, што ли, Гришутка?

— Да я и запрягу самъ. Што я безъ Аѳоньки не слажу, што-ли? — съ особой гордостью вызвался мальчикъ и, схвативъ шапку, побѣжалъ къ двери.

— Не дамъ гонять лошадь. Вотъ и все. Пущай Катя подождетъ до утрія. По утрію свезу ужъ... — рѣшительно, какъ заправскій хозяинъ, заявилъ Аѳонь-ка.—Штой-то ѣсть охота. Собирайте ужину, што ли? — добавилъ онъ, какъ бы подчеркивая, что вопросъ рѣ-шенъ и не подлежитъ пересмотру.

— Слышь, доченька, што говоритъ Аѳоня? Нонче лошадку-то и вправду уморили. По утрію свезетъ. Што тебѣ не подождать до утрія-то?!

— Нѣтъ, мамынька, [я уже собраЛась. Дойду и пѣпіомъ.

— Ну, какъ хочешь, доченька, поклонись сватьѣ-то и сватамъ.

Катерина вышла изъ дома передъ вечеромъ. Дулъ прохладный, влажный вѣтеръ, срывавшій съ деревьевъ пожелтѣвшіе рѣдкіе листья; по туманному пебу без-покойно ползли, то обгоняя, 'ГО смѣшиваясь другъ съ другомъ, сѣрыя и темно-сѣрыя тучки, иногда дарившія непродолжительнымъ, мелкимъ и частымъ, косымъ дождемъ. Онъ также внезапно начинался, какъ вне- ' запно и обрывался, точно вдругъ рѣшался разлиться во всю, но при первой же попыткѣ передумывалъ, и низко спустившееся солнце то на мгновеніе какимъ-нибудь краемъ показывалось^цріііап^ка^акДУ • 151

тучками и обливало своими прощальными лучами сжа-тыя поля, взошедшія зеленя, черную дорогу и жел-тые перелѣски и тогда все оживало и веселѣло, то снова заволакивалось рѣзво бѣжавшими тучками и тогда все вокругъ никло, темнѣло и мертвѣло...

• ; ,ѵ п.

Мать Катерины лежала въ нетопленной, неприбран-ной избѣ, на сдѣланной изъ жердей зыбкой кровати, на соломенникѣ, прикрытая куравчатымъ *) засален-нымъ одѣяломъ и еще поверхъ тулупомъ. Всѣ до-машніе съ утра ушли на молотьбу. У нея только что прошелъ приступъ лихорадки. Голова хотя и была еще слаба, но боль и шумъ въ ушахъ нѣсколько по-утихли, и вся она, вспотѣвшая, слабая, испытывала то чувство облегченія, пріятной усталости и покоя, какое обыкновенно наступаетъ у больного вслѣдъ за пароксизмомъ.

Сейчасъ Прасковья горевала объ убитомъ зятѣ и въ ея кроткомъ, любящемъ сердцѣ заныла недавняя незаживающая рана: она вспомнила о «казенномъ» сы-нѣ, убитомъ въ минувшую войну подъ Мукденомъ.

Это была ея никогда неумолкаюіцая печаль по-слѣднихъ лѣтъ, особенно дававшая себя чувствовать въ дни семейныхъ несчастій и болѣзни.

Родивъ сама тринадцать дѣтей, изъ которыхъ въ живыхъ осталось шестеро (два сына и дочь всегда жили въ Петербургѣ), Прасковья выкормила своей гру-дью пріемыша изъ Воспитательнаго дома и очень по-любила его. Въ ея домѣ онъ и выросъ, и когда его взяли въ солдаты старуха смертельно затосковала. Дни полученія писемъ пріемыша были праздникомъ для нея. Такъ прошло три съ лишнимъ года; бли-

■) сшштъ нэъ р^оцгьті^^^деіап-кагак.ги

152

■зился уже срокъ возвращенія сына изъ полка; сол-датъ уже написалъ, когда, на какой недѣлѣ его ждать домой. Старуха ожила,' готовилась къ встрѣчѣ, бѣ-гала, какъ молодая, считая дни, отдѣлявшіѳ ее отъ свиданія съ любимцемъ. Но на самой масленицѣ при-шла страшная вѣсть: сынъ просилъ въ письмѣ у батюшки и матушки благословенія, навѣки нѳруши-маго, потому что его вмѣстѣ съ полкомъ отправляли на войну. ’.

Съ этого дня вся жизнь Прасковьи сосредоточи-лась въ постоянныхъ опасеніяхъ за сына, въ горя-чей молитвѣ за нѳго и въ трепетномъ ожиданіи вѣ-сточекъ съ театра войны. Письма приходили рѣдко и послѣ каждаго изъ нихъ старуха на нѣсколько дней оживала, бѣгала къ деревенскимъ грамотѣямъ и дик-товала пространныя посланія къ сыну, ревниво наб-людая за тѣмъ, чтобы грамотѣи не мѣняли ея словъ и не вставляли своихъ. Въ этцхъ письмахъ она осо-бенно подчеркивала, чтобы сынъ не осрамился, что-бы всегда впереди шелъ на врага и безпрекословно подчинялся своимъ начальникамъ. Но чѣмъ дальше шло время, тѣмъ состояніе души Прасковьи станови-лось все тревожнѣе и безпокойнѣе. Послѣ боя подъ Мукдѳномъ письма отъ пріемнаго сына совсѣмъ пре-кратились. Старуха ходила, какъ тѣнь, ко всему глу-хая и слѣпая и цѣлыя ночи простаивала на молитвѣ. Только спустя полгода она доподлинно узнала, что сынъ убитъ, но еще гораздо раныпе, чуть ли нѳ въ дни мукденскихъ боевъ вѣщее сердце подсказало ѳй печальную вѣсть. Живая, бодрая старуха какъ-то быстро ссохлась вся и стала часто прихварывать.

Сейчасъ, лежа одна въ пустой избѣ, куда скупо пробивался вечерній свѣтъ чѳрезъ два запыленныхъ окошка съ маленькими, матовыми отъ старости стек-лами, Прасковья съ подступившими къ горлу и гла-замъ слезами, начала тихонько причитывать. .

тото№еіап-ка2акдГи

153

Причитыванія были скорбною пѣснью оя души. Всѣ важнѣйшія событія ѳя жизни и жизни семьи вы-ливались ею въ причитываніяхъ. «Такъ-то вышла я на порогъ, солнце только что всходило, — начала шопотомъ Прасковья, — и спросила я у краснаго у сол-нышка: «Красно солнце восходимое, ты свѣча нѳ-угасимая, наше теплое, обогрѣвающее, обогрѣваешь ли мово чада милаго во чужихъ-то во земелюшкахъ, што во дальнихъ, во украинныхъ, у злодѣевъ у невѣр-ныихъ?» И только такъ спросила я, ікакъ послало солнце вѣстника: — вдругъ пахнуло на меня вѣтромъ буйныимъ на мою-то на бѣлу грудь, на мое-то на ре-тиво сердце. И помчалась мысль моя быстрая, загу-ляла дума борзая во мое.й бѣдной головушкѣ. Дога-далась я, придумала, что прилетѣла ко мнѣ скора вѣсточка отъ моего сиротинушки. Вѣрно попался, мое дитятко, онъ подъ пушки подъ чугунныя, онъ подъ ядра начиненныя прямь ему въ буйну головушку, иль ружьемъ страшнымъ въ бѣлу грудь, штыкомъ вострымъ въ ретиво сердце. Онъ упалъ ли на сыру землю, онъ на кровь ли иа горячую; его скрыли, чадя милаго, што во матушку во сыру землю все чу-жіе-чужестранніи, не омыли лицо бѣлое, не сняли пла-тье кровавое. Ты катись-ка, горюча слеза, до моѳго чада милова, ты омой ему лицо бѣяое, да его платье кровавое. Можетъ, будетъ тое времячко, тое времячко счастливое, что у са^мого Христа, можетъ, свидимся мы, встрѣтимся въ зеленомъ саду, штобъ узнать мнѣ лицо бѣлое, да его платье военное».

Только самое начало, нѣсколько первыхъ словъ, прошептала Прасковья, остальное договорила моло-дымъ, мелодичнымъ голосомъ. Безъ затрудпенія, безъ запинки катились слова съ языка ея, какъ катится съ горы въ долину звенящій, свѣтлый ручей, родив-шійся гдѣ-то далеко, въ чистой поднебесной высотѣ.

Со двора щелкнула ^ ііколда)ітвП)Іка~ьи3к.И'

творилась наружнай дверь, потомъ уже въ сѣняхѣ послышались приближающіеся піаги.

«Кого-то Богъ принесъ?» — подумала Прасковья и обрадовалась; ей тяжко было цѣлый день пролежать, не видя человѣческаго лица.

Дверь въ избу отворилась. На порогѣ кто-то по-явился, но такъ какъ уже начинало смеркаться, то Прасковья, приподнявъ голову съ подушки, не могла сразу узнать, кто именно вошелъ.

— Кто тамъ? — окликнула она.

— Свои, — отозвался низкій, контральтовый го-лосъ Катерины, и сама она, похудѣвшая, съ толстымъ животомъ, быстро приблизилась къ матери и нагну-лась къ ней съ замерцавшими отъ радости глазами.

— А-ахъ, жаланная ты моя ластушка, голубка моя сизокрылая, моя горемычная доченька!.. — всплес-нувъ сухими руками, воскликнула Прасковья, но отъ радости и горя» ей перехватило горло, и она залилась слезами.

✓ На лицѣ Катерины мгновенно погасъ лучъ радо-сти; оно потемнѣло, полныя, пересохшія губы задер-галась и, упавъ (головой на грудь матери, Катерина зарыдала. Она рыдала долго и глухо, подергиваясь всѣмъ тѣломъ. Старуха лѣвой рукой гладила дочь по волосамъ, а правой крестилась, шепча молитвы и отирая свои слезы. Она и не думала утѣшать и уговаривать дочь; только тогда, когда рыданія Ка-терины перешли въ тихій плачъ, она спросила:

— Ничего не приказывалъ, доченька?

— Языкомъ-то не владѣлъ, мама, знать, отшибли... Передъ смертью-то, какъ пришелъ въ себя... всѣ зубы у себя перешаталъ, мамынку по лицу гладилъ... а на меня все глядѣлъ... глазъ не спускамши... однимъ глазомъ-то глядѣлъ... другой запухъ... и слезы гра-домъ, и... за руку держалъ крѣпко... крѣпко... хо-тѣл^, видно, жаланный, што-то сказать да... языкомъ

не владѣлъ... т.еіап-кагак.ги

' 155

Й Катерину снова начало нодергивать отъ рыданій.

— А какъ я упала на полъ и потонъ собралась уходить, говорю ему: «Не умирай, дождись меня, Ва-нюшка... приду по утрію», какъ онъ закричитъ такъ: «Ой-ой-ой»; разъ дваддать, пока я ни вышла за дверь, все кричалъ и все на кровати-то бился... знать, не хотѣлъ бѳзъ меня помирать... .

— Жаланный мой, Иванъ Тимофеичъ, царство не-бѳсное, вѣчный покой, — задумчиво и горестно шеп-тала старуха. — Не побесѣдуемъ ужъ болыпе мы съ тобой, какъ бывало бесѣдовали и какъ сладко-то бесѣдовали... Какой хорошій, да добрый, да ласковый былъ... ,

— Я и до кузней нѳ дошла, а ёнъ помёръ...

— И до кузнѳй не дошла?! ахъ, жаланный... ро-димый...

— Не успѣла дойтить... нѣтъ...

Бабы плакали.

— Батюшку-то приводили? — минуту спустя спро-сила Прасковья. ѵ

— Приводили. Енъ не въ сѳбѣ былъ. Батюшка пошепталъ надъ нимъ молитву, приложилъ крестъ къ губамъ и болыпе ничего.

— Слава тебѣ, Господи, што хошь всѳ справили...

Катерина отерла слезы и понемногу успокоилась.

Наступило недолгоѳ молчаніе.

— А ты мама все объ ёмъ, объ Гаврилушкѣ? Я иду подъ окномъ и слышу — причитываешь...

— Все объ ёмъ, доченька, все объ Гаврилушкѣ.

Не забыть мнѣ моего жаланнаго сыночка! Сперва-то взгрустнулось мнѣ, доченька, все объ тебѣ, касатая моя, да объ Иванѣ Тимофеичѣ твоемъ. Ну, а всѣ мои думы горькія объ ёмъ, объ Гаврилушкѣ-то, зачина-ются, да съ имъ и кончаются. Цѣлый день такъ-то лежишь одна-одинохонька, такъ чего только не на-думаешь? Всѣ вотъ такъ уйдутъ съ утрія съ ранцяго на молотьбу и никто-то зацѣлыйдѳньненавѣдаѳтся,

і щ.еіап-ка к.ги

не заглянетъ ко мнѣ. Я не ятлюсь, доченька, спаси ихъ Христосъ, всѣмъ доволна, обиды отъ ихъ ни ка-кой не вижу...

Она помолчала.

— А ужъ Гаврилушка-то не покинулъ бы такъ одну свою больную мамоньку, куска бы не доѣлъ, а ужъ урвался бы, прибѣжалъ бы разокъ-другой хошь на Минуточку...

И старуха вдругъ залилась снова горькими сле-зами, и хотя она только что говорила, что не жа-луется на семейныхъ за невниманіе къ ней, на са-момъ же дѣлѣ это были слезы обиды.

— Жалѣлъ ёнъ, сердечный, меня...

—Мы всѣ жалѣемъ тебя, мама...

— Да рази я въ попрекъ говорю, доченька? Всѣ вы меня жалѣете, спаси васъ Христосъ, да не такъ, какъ Гаврилушка...

— Гаврилушка болыпе всѣхъ жалѣлъ тебя, мама, это точно.

—И объ чемъ я все плачу, доченька, объ чемъ денно и нощно сокрушаюся, — тише прежняго, какъ бы въ забытьи продолжала Прасковья, видимо, рас-троганная участіемъ дочери, — и на могилочку-то его не могу пойтить, не знаю, не вѣдаю, гдѣ зарытъ мой сиротинушка. Я жалѣла его болыне своихъ всѣхъ родныхъ дѣтушекъ, вѣдь получила я его трехнедѣль-ной крошечкой, своей грудью выкормила, выпоила, да бывало, какъ возьму его на рученьки, да какъ вспомню, што одна-то одинешенька эта крошечка на всемъ на бѣломъ свѣтѣ... всѣМъ-то ёнъ чужой, всѣмъ-то ёнъ ненадобный, и такъ-то заболитъ мое объ ёмъ сердечушко, чуть што не разрывается, а какъ взгля-нетъ, бывало на меня свонми ясными глазыньками, да улыбнется, да протянетъ рученьки, совсѣмъ што солнышко въ вешній день...

Уже совсѣмъ смеркалось. Бабы наговорились и

Катерина хозяйскнмъ глазомъ осматривала за-пуіценную и загрязненную избу. Въ закоптѣлыхъ бре-венчатыхъ стѣнахъ, проконопаченныхъ паклей, зашеле-стѣли тараканы.

— Непорядокъ тутъ у насъ, доченька, непоря-докъ, — замѣтивъ критическій взглядъ Катерины, какъ бы извиняясь, сказала Прасковья. — И глазамн бы не глядѣла кругъ себя. Хошь ты прибери, жалан-ная, а моей-то ужъ нѣту моченьки... Какъ колода. лежу, касатая моя... На погостъ ужъ кости просятся.

— Постой, переложу тебя, а потомъ приберусь, — сказала Катерина, проворно поднимаясь съ кровати.

Она, обхвативъ старуху подъ спину, приподняла ее, умѣло и быстро перебила свалявшуюся подушку. поправила соломенникъ и снова осторожно уложилг мать.

— Какая ты худая, да легонькая стала, мама, ровно перышко. И приглядѣть-то за тобой некому, какъ я отъ васъ ушла. Совсѣмъ заброшенная. Можетъ, съѣла бы чего?

Старуха отъ ѣды отказалась, а попросила пить чего-нибудь тепленькаго.

— Хорошо мнѣ теперича, доченька, какъ у Христа за пазушкой, а то кости разломило всѣ, — говорила умиленная Прасковья и, обернувшись лицомъ къ об-разамъ, стала креститься.

Катерина, сбросивъ съ себя мокрые платокъ и пальтушку, подвязала передникъ и, засучивъ рукава, затопила печь, развела самоваръ, наскоро подмела и притерла полъ, потомъ напоила мать отваромъ мали-ны и пошла доить коровъ.

. III.

Совсѣмъ уже стемнѣло. На столѣ горѣла лампа, ярко освѣщая красноватымъ свѣтомъ неболыпой около себя кругъ, тогда кактаж.а& В^ВТояъ-шая часть печи, двери, закоптѣлый потолокъ нахо-дились въ чѳрной тѣни.

Дверь тихо-тихо и мѳдленно, какъ отъ дуновенія слабаго вѣтерка, отворилась и также тихо и осто-рожно, передвигая ноги въ лапоткахъ, вошелъ въ избу древній, худой старецъ, кривой на одинъ глазъ.

— Тятя идетъ, — сказала Катерина и пошла ему на встрѣчу.

Старику Пётру считали давно уже за сто лѣтъ. Послѣдняя дочь Катерина у него родилась,1 когда Петра переживалъ авраамовскій возрастъ: ему самому перевалило уже за 80, а его Сарра жила пятый деся-токъ лѣтъ. Женился онъ на Прасковьѣ въ крѣпостное время, уже будучи старикОмъ-вдовцомъ, внесши го-сподамъ невѣсты довольно крупный выкупъ.

Старецъ свою меньшую дочь особепно любилъ и всегда назі^валъ «робенкомъ».

— Здравствуй, батюшка, — громко привѣтствовала Катерина отца, какъ привѣтствуютъ людей, подвер-женныхъ глухотѣ, и слегка кивнула ему головой. И въ самомъ небрежномъ поклонѣ ея, и въ невольно насмѣшливомъ выраженіи лица, и въ тонѣ голоса Ка-терина выртила то снисходительное пренебреженіе, съ какимъ въ крестьянскихъ семьяхъ относятся къ стари-камъ, уже потерявшимъ силу и которые считаются на положеніи лишняго рта, объѣдающаго трудоспо-собныхъ членовъ семьи.

— А-а-а, это ты, Катюша, робенокъ мой, — сла-бымъ, глухимъ голосомъ, съ разстановкой промолвилъ старецъ, и обыкновенно неподвижное, сухое пергамен-тное лицо его озарилось лучомъ радости.

— Вотъ, робенокъ, жалко... што лихіе люди убили Ивана Тимофеева, хозяина-то твоего... а и радъ, — продолжалъ старецъ съ тѣмъ же растягиваніемъ словъ и остановками, — опять будешь жить у насъ... а то за нами съ бабкою [ірнгляаяекекп-к.

■=- Ой-ой, грѣхъ-то какой, дочемька, — отозвалась сЪ (івоей кровати Прасковья. — Отецъ-то нашъ совсѣмъ сдурѣлъ, што говоритъ-то? Радъ... Чему тутъ радо-ваться-то, Господи?

Старецъ по своей глухотѣ ничего не слышалъ. Онъ что-то еще пробурчалъ, отвернулся въ уголъ у двери и, шепча молитву, сталъ мыть руки изъ привѣшен-наго на веревочкѣ кувшинчика.

Лицо его, носившее слѣды поразительной и вели-чавой красоты, снова окаменѣло. Кажется, старецъ да-же забылъ о присутствіи дочери. Онъ, вытеревъ руш-никомъ руки, взлѣзъ по лѣсенкѣ изъ двухъ ступенекъ на печь и, кряхтя, улегся на ней, видимо, уже ни на что и ни на кого не обращая вниманія.

Бабы тотчасъ же услышали, какъ надворная дверь въ сѣнцы съ грохотомъ распахнулась, такъ крѣпко стукнувъ въ притолоку, что задрожали стѣны избы, за-тѣмъ послышался суматошливый топотъ тяжелыхъ ногъ, гозня, изступленное рычаніе, а ужъ у самой двери въ избу матерная брань и глухіе удары по чему-то мягкому.

Прасковья быстро приподняла съ подушки голову, съ секунду испуганно прислушивалась и вдругъ съ перекошеннымъ отъ страданія лицомъ закричала во весь голосъ: . *

— Бьетъ... Егорушку бьетъ, злодѣй!

Катерина еше раныпе матери догадалась, въ чемъ дѣло, и, вся поблѣднѣвшая, бросилась къ двери. Туда же, хватаясь за стѣны и баланеируя въ воздухѣ ру-камн, заковыляла и старуха.

Но прежде, чѣмъ добѣжали бабы, дверь съ тре-скомъ распахнулась и черезъ высокій порогъ куба-ремъ свалилея въ избу на полъ молодой, рослый па-рень. Онъ тотчасъ же молча поднялся на ноги, при-крывая обѣими руками голову, но вбѣжавшій за нимъ съ изступленнымъ, бородатымъ лицомъ, матерно ру-гавшійся мужикъ двумя ударами полѣномъ по поло-

шшш.еіап-кагак.ги

вѣ снова свалйлъ его. Это былъ Леонтій. Онъ ужѳ занесъ ногу, чтобы опустить ее на голову сына, но Прасковья упала на парня, а Катерина схватила за руки обезумѣвшаго отъ злобы брата.

— Лева, Лева, за што? Господь съ тобою... Што ты сша*лѣлъ, што ли? Оставь... нешто такъ можно? — уговаривала она. •

— О-охъ, злодѣ-ѣй, о-охъ непутева-ай! до смерти забьетъ... — плача и задыхаясь, едва могла выговорить старуха.

Задремавшій было старецъ заворошился на печкѣ и привсталъ, оглядывая избу.

— Опять... опять бьешь, негодяй! 0, варваръ, брось, брось! 0-0', свинья грязная, думаешь, я старъ, такъ не уцравлюсь съ тобой, скручу мерзавца... 0 скотина, о пьяница, изъ хаты выпру... Вонъ, вонъ!

Въ груди старца клокотало; онъ, какъ обезсилен-ный левъ, глухо рыкалъ, потрясая костлявыми ру-ками. Единственный огромный зрячій глазъ его подъ темной бровью горѣлъ голубымъ огнемъ, ноздри не-болыпого, съ чуть замѣтной благородной горбинкой носа широко раздувались, блѣдно-пергаментный пока-тый лобъ и осунувшіяся щеки совсѣмъ побѣлѣли; сивая кудрявая грива волосъ тряслась, тряслась и енѣжно-бѣлая бородка.

Леонтій опустилъ занесенную ногу, бросилъ по-лѣно и крупными, нервными шагами пошелъ къ столу, оглядываясь въ сторону отца, и, щелкая бѣлыми зу-бамй, какъ голодный шакалъ, отрывисто огрызался:

— Какъ же, боюсь тебя! Прошли времена... Сиди на печи да смерти жди, вотъ твое дѣло, и не въ свое дѣло не мѣшайся! Тебя не спрашиваютъ... ишь рас-ходился. »

Хотя говорилъ онъ довольно громко, однако, съ такимъ расчетомъ, чтобы глухой отецъ не разслышалъ.

Ужъ лѣтъ пять, какъ старикъ Пётра замѣтно обезсилѣлъ и оглохъ. Съ тѣхъ поръ Леонтій въ грошъ

тошто.еіап-кагак.ги

И. А РОДЮНОВ Ь. 11 161

не ставилъ его, но въ минуты, когда Пётра обруіпи-валъ на него свой гнѣвъ, прежній страхъ передъ гроз-нымъ когда-то отцомъ снова овладѣвалъ сердцемъ Ле-онтія. ..

— Да какъ же его не бить, его убить мало!—кри-чалъ Леонтій о сынѣ. — Чуть весь дворъ не спалилъ съ своими цыгарками! Што-жъ тогда, позвольте васъ спросить, родители мои любезные? Чуть весь дворъ не спалилъ...—спрашивалъ Леонтій, разводя руками. — Што-жъ тогда? въ кусочки иттить прикажете съ та-кой оравой?

— Жалости у тебя ни на каплю нѣту-ти, Левонъ,

— не слушая сына, говорила задыхающаяся Пра-сковья, уложенная Катериной и Егоромъ на кровать.

— Добрые люди всякую тварь милуютъ, а ты же-стокосердный какой-то уродился, точно подмѣнилъ его кто, а не я' носила тебя Цодъ сердцемъ. Одного-то, единаго, какъ зѣницу ока, сына своего, кровь свою, безотвѣтнаго робенка за всякую малую бездѣлицу за-биваешь до полусмерти. Бога въ тебѣ нѣту-ти, Левонъ. Егорушка, подь ко мнѣ, сядь тутъ, горемычная моя сиротушка. Тутъ ёнъ тебя не тронетъ, небось. Роди-ла же такого татарина и въ кого?

Старуха зарыдала.

— Нашъ отецъ пальцемъ никогда безъ дѣла никого изъ васъ не тронулъ, а ты? О-охъ, Господи, Царь Не-бёсный! Сколько жисти-то прожито ребенкомъ, съ во> робьиный носокъ, а што муки-то ёнъ принялъ. Што бы сказала Марьюшка? Думаешь, она не видитъ оттуда-го, какъ ты тиранишь ейную дѣточку? , На то ли, на муку ли такую лютую родила она его?

У Леонтія передернуло лицо.

— Ну, запѣла... теперича хошь д6'свѣтй, слухай, не переслухаешь причитаньевъ, — сказалъ Леонтій, досадливо махнувъ рукой.

Егоръ въ сѣрой домотканной свиткѣ, туго подпоя-санный ремешкомъ, съ взъерошенными волосами и по-

1 еГап-кагак.ги

багровѣвшей правой щекой присѣлъ на лавку и, опу-стивъ голову, вертѣлъ шапку въруісахъ. Блѣдныя губы его вздрагивали.

— Брось его, Егорушка, — возясь вокругъ жарко растопившейся печи, громко, возмущенно говорила рас-краскѣвшаяся Катерина. — Што-жъ это за отецъ? Волкъ, а не отецъ. Ежели бы ‘меня кто такъ-то тронулъ хошь пальцемъ, минутки одной не осталась бы. А то ишь... право... какую моду взялъ... чуть што, сычасъ полѣномъ...

— То ты, а то ёнъ... Не учить его нельзя, житья не будетъ... — сказалъ Леонтій.

— Ты... ёнъ... — передразнила Катерина брата. — Это не ученье, а мученье. Лучше сразу пришибить, чѣмъ такъ тиранить. *

На печи не унимался старецъ, обзывалъ Леонтія грязной свиньей, пьяницей и настойчиво гналъ вонъ изъ избы.

Леонтій понялъ, что надо уйти.

— Ну, теперича собралась армія... хошь изъ избы бѣги... — сказалъ онъ обиженнымъ голосомъ и, взявъ шапку, вышелъ, сильно хлопнувъ дверью.

— Часто бьетъ-то? — спросила Катерина.

ІНестнадцатилѣтній Егоръ, не по лѣтамъ рослый и

ширококостный, хотя и съ впалой грудью, поднялъ на тетку свои печальные каріе глаза на пригожемъ желто-вато-блѣдномъ лицѣ и горько усмѣхнулся.

— Да попрежнему, почитай, рѣдкой день безъ по-бой обходится. Чуть што, сычасъ бить... — прогово-рилъ онъ, также печально усмѣхаясь, и перевелъ гла-за на шапку, которую гладилъ рукой.

— Да уйди отъ его, отъ йвѣря. Ты, слава Богуг, болыпой, свой умъ въ головѣ имѣешь, самъ прокор-мишься. 1 '

— Куда отъ отца уйдешь? — не сразу отвѣтилъ ма- ' , лый съ той же печальной усмѣшкой. — Опять къ ему

придешь, тогда еще хуже.

ш.еіап-кагак.ги

11* 163

— Я бы ушла, дня бы не осталась.

Егоръ помолчалъ.

— А што съ ими будетъ? — спросилъ Егоръ, ука-завъ глазами на стариковъ,—они и такъ безъ призору... кабы помёрли, только бы меня тутъ и видали... Сталъ бы я переносить такія муки?..

— Все равно не осталась бы. Своя-то жисть дороже.

— Да ёнъ все съ сердцовъ, гораздъ горячъ, чугь што, сычасъ бить, а потомъ сойдетъ съ его и ничего... зла въ себѣ не держитъ...

Въ избу вошла Елена, старшая сестра Катерины, съ полугодовалымъ ребенкомъ на рукахъ, прозрачная блѣдность личика котораго сразу бросалась въ глаза.

Баба только-что прибѣжала изъ своего села Рудѣ-ева, отстоявшаго отъ Черноземи въ верстѣ съ неболь-шимъ. Въ ранней молодости она была такъ же хороша собой, какъ и ея младшая сестра, 'но горькая жизнь съ пьяницей-мужемъ, многочисленные роды, потеря дѣ-тей, постоянная, безпросвѣтная нужда избороздили ея нрекрасное лицо преждевременными морщинами, стер-ли нѣжный румянецъ со щекъ, испортили стройный когда-то станъ и поселили въ выцвѣтшихъ отъ слезъ гол^быхъ глазахъ ея выраженіе такого безысходнаго горя, что нельзя было взглянуть на нихъ безъ того, * чтобы не перевернулось отъ жалости сердце. Сейчасъ правый глазъ ея слезился и усиленно моргалъ, лицо носило слѣды недавнихъ слезъ. . Сегодня вечеромъ Ѳома явился домой, по обыкновенію, пьяный и хотѣлъ утащить и продать самоваръ — послѣднюю драгоцѣн-ную- вещь въ домѣ. Изъ-за этого у нихъ произошла драка. Елена успѣла-таки отстоять самоваръ и отдать его сосѣдямъ насохранепіе вмѣстѣ сътрехлѣтней доч-кой, а сама, схвативъ мёныпого ребенка, побѣжала къ роднымъ спасаться отъ побоевъ мужа.

Катерина поставила на столъ большую деревянную чашку съ наложеннымъ верхомъ дымящейся картошкой*

въ кожурѣ и горшокъ т.еіап-какак.г

чернаго хлѣба и положила ложки и соль. У печки шипѣлъ закипавшій самоваръ.

Въ избу вернулся Леонтій. Теперь, когда горячность его прошла, ему было жаль сына, но за жестокость онъ не винилъ себя и находилъ, 'что иначе поступить не могъ. На примѣрахъ сосѣдей онъ видѣлъ, что въ тѣхъ семьяхъ, въ которыхъ отцы.слабо держали сыно-вей, тѣ пьянствовали, озорничали и сами расчебывали родительскія бороды.

ГѴІ.

— Ну, К&тюшка, сестрица моя родненькая, сказы-вай, когда пріѣхала? — садясь за столъ, говорилъ онъ совершенно другимъ, нѣсколько заискиваюіцимъ голо-сомъ и сѣрые глаза его свѣтились мягко и любовно, а интонаціями и красотой говора немного напоминалъ свою мать.

— Пріѣхала на своёхъ на дво^хъ. Видишь/сколько дѣловъ передѣлала.

— Да вижу, вижу, — отвѣтилъ онъ. — То-ись вб какъ тебѣ благодарны, а то день-деньской маешься-маешься, придешь домой, што собака голодный и ни-чего не прибрано, ничего не припасено. И все мы съ Егоркой отдувайся. Видишь, молодуха-то наша все не-можетъ... — кивнулъ онъ бородой въ сторону матери.

— Да ты скоро въ гробъ меня вгонишь, — отозва-лась Прасковья.

Леонтій ничего не отвѣтилъ и, подойдя къ печи, закричалъ во всю мочь:

— Батюшка, слѣзай! Ужинаготова! Егорушка, чего стошпь? раздѣвайся да садись, а ты чего пришла? — обратился онъ къ Еленѣ. — Садись... хлѣбъ-соль на столѣ, а руки своб.

— А-а-а... — промычалъ старецъ, привычнымъ движеніемъ оперся обѣими руками о край печки и не-тороплцво, мягко стуцаддощре1^п_КВ2В1Ш.',^• осторожно сиустился на полъ и, обдергивая опоясан-ную тонкимъ пояскомъ рубаху изъ толстой домоткани-ны, которая болталась на немъ, какъ на палкѣ, подо-шелъ къ столу.

Вся семья, кромѣ Прасковьи, сѣла ужинать. Ста-рецъ ни съ кѣмъ не говорилъ, какъ будто даже никого нс замѣчалъ и очень мало, опрятно и разсѣянно ѣлъ.

Леонтій мотнулъ головой въ сторону старца.

— Плохъ нашъ отецъ сталъ, Катюшка, — сказалъ Леонтій, — должно, скоро помрётъ. До нонѣшняго году все не давалъ мнѣ ригу топить, Все самъ. «Глупъ, го-воритъ, ты, Левонъ, молодъ, даромъ много дровъ изве-дешь, а то спалишь». А нонче на сорокъ шестомъ году разрѣшилъ. «Топи, говоритъ, Левонъ, а' я погляжу». Значитъ, близкой конецъ чуетъ.

— А молотитъ, не отстаетъ? — спросила Катерина.

— Какое молоченье! Ковыряется помаленьку, да мы съ его настоящей-то работы и не спрашиваемъ.

Всѣ молча взглянули на никого не обращавшаго вниманія старца съ той беззастѣнчивой безцеремонно-стью, съ какой разглядываютъ искалѣченную лошадь, обреченную на живодерню.

Леонтій вдовѣлъ шестнадцатый годъ. Въ ранней юности онъ — скромный, застѣнчивый, не знавшій жен-щинъ. полюбилъ дѣвушку изъ сосѣдней деревни. Де-вять лѣтъ тянулось это чистое чувство. Отецъ не про-тивился женитьбѣ Леонтія на Марьюшкѣ, но дѣвушка была больна чахоткой, и Прасковья слышать не хотѣла о союзѣ съ ней сына. Когда Леонтій просилъ ея благо-словенія на бракъ, она всегда отвѣчала ему одно и то же:

— Подумай, Левушка, надолго ли твоѳ женатоѳ житье-бытье будетъ? Родитъ тебѣ робенка и помретъ. Што за корысть, не успѣвши ожениться, остаться мо-лодымъ вдовцомъ да еще съ робенкомъ на рукахъ?!

На десятомъ году Леонтій упалъ матери въ ноги.

— Мама, благослови!,. . . ,

ш.еіап-кагак.ги

Стала-было старуха со своимъ обычяымъ душев-нымъ краснорѣчіемъ приводить прежніе доводы, но сынъ уперся.

— Не то што на годъ, а хошь на часокъ на одинъ, а пущай моей будетъ Марьюшка, а ежели не благо-словишь, мама, нонче же на столѣ лежать буду!

Мать уступила. Счастіе Леонтія и Марьюшки было полное, но продолжалось недолго. Никогда они ни на одинъ день не разлучались, никогда даже косо не взглянули другъ на др^га. Годъ спустя Марьюшка ро-дила Егора, а еще черезъ полгода скончалась.

Мужикъ лѣтъ пять подъ-рядъ плакалъ, не осушая глазъ, ожесточался и ропталъ на Бога. За красиваго, молодого вдовца, це пьющаго, съ достаткомъ, каждая дѣвка въ округѣ не прочь была выйги замужъ. Отецъ и мать хлопотали снова женить Леонтія, но когда упрашивали его ѣхать свататься, онъ такъ раздражался, какъ если бы ему наносили кровное оскорбленіе.

— Одно.солнце на небѣ, одна любовь на сердцѣ, — говаривалъ онъ. — Закатилось мое солнышко, видно, такъ Богъ судилъ, а другое меня не обогрѣетъ.

Онъ горячо привязался къ своему ребенку, самъ былъ для него и матерью, и нянькой, и во время его болѣзней сидѣлкой и потомъ признавался, что не будь у него Егора, онъ не вынесъ бы потери жены и нало-жилъ бы на себя руки. Бабы для него не существовали и чистотою жизни до сего времени онъ для всѣхъ одно-сельцевъ являлся недосягаемымъ примѣромъ. Когда мальчикъ сталъ подрастать, Леонтій, прежде не знав-шій вкуса вина, началъ понсмногу пить; къ ребенку сталъ относиться все суровѣе и строже и за малѣйшую провинность или оплошность билъ жестоко.

За ужиномъ Леонтій приступилъ къ тому дѣлу, ко-торое занимало его съ того самаго дня, когда онъ уз-налъ о несчастіи съ покойнымъ зятемъ. Ему хотѣлось перетянуть къ себѣ на житье сестру, потому что безъ