Кожеваткина отперла дверь и уставилась на нас светлым, ничего не выражающим взглядом. Однако се вопрос был осмысленным:

– Зачем пришли?

– Здравствуйте, – ответил я.

– Может, впустите? – поинтересовался Лсдснцрв.

Не знаю, как он это делает – плечом оттирает? – но в квартире мы оказались почти сами собой. Следовало глянуть, нет ли там кого?

– Клавдия Ивановна, обычно человека вызывают повесткой. Мы же в порядке любезности приходим к вам сами.

Ее широкое обескровленное лицо, прозрачные глаза и всклокоченные седые волосы даже на близком расстоянии сливались для меня в белесый бесконтурный слепок. И дело тут не в зрении и даже не в полумраке – так воспринимался ее образ. Когда смотришь подводные съемки, то иногда видишь в голубоватой мгле белое и непонятное существо, которое живет себе и копошится…

– Чего надо? – спросила Кожеваткина именно меня.

– Клавдия Ивановна, говорят, вы деньги сняли?

– А и нет. Кто даст сразу такую суммищу…

– Значит, заказали?

– На завтрашний день.

– Для чего вам эти деньги?

– Отдать.

– Черному ворону?

– Матвею.

– Зачем ему деньги?

– Эва! – удивилась она. – Деньги-то его, трудом заработанные.

– Он же умер.

– От обиды большой, поскольку его деньги определила я на свою книжку. Деньги верну, он и явится в этот мир на постоянное место жительства.

– Понятно, Клавдия Ивановна. А когда муж придет за деньгами?

– Сегодня за полночь.

– Так ведь денег у вас нет.

– Растолкую ему. Он и завтра явится.

Мы выкатились из квартиры, обогащенные информацией. По крайней мере теперь я знал расклад Смиритского. Одна версия была для меня – насчет планетарного духа: вторая, попроще, для жены – смерть от обиды и воскрешение, если обида будет заглажена. Эта информация настолько взбодрила, что мы решили к полуночи сесть в засаду. Ну, засада не засада, а покараулить. Откровенно говоря, я не представлял, как Смиритский сделает все технически. Привозит старика и увозит? Да существует старик-то? Мысль, что он жив, есть всего лишь моя крайне зыбкая версия. Но эта версия неожиданно и ко времени подтвердилась…

Я позвонил Лиде и предупредил, что задержусь. Потом поехал с Леденцовым в райотдел, где и болтался в уголовном розыске. Имея дело только с капитаном, я не представлял всей оперативной работы, проводимой по убийству Кожеваткина. Вкалывала целая бригада. И здесь, что-то часов в десять вечера, молодой оперативник принес из ГАИ полуфантастическую весть: на окружной дороге, летом, самосвалом был насмерть сбит пожилой мужчина, труп которого таинственно пропал из морга. Мы с Леденцовым только переглянулись: он уважительно, я самодовольно. Впрочем, зря я раздуваюсь. Убежден, что все разгадки мира под силу каждому человеку. Истинно сказал наш отечественный математик Магницкий: «Умствуй, и придет!»

В двадцать три ноль-ноль мы вкрадчиво шагнули в парадную, поднялись на лестничную площадку меж первым и вторым этажами, расстелили газетки и сели на подоконник широкого старинного окна. Позиция отменная: от дверей Кожеваткиной нас не видно, мы же могли туда глянуть, буквально привстав с подоконника. Поскольку дверь в парадном была на пружине и открывалась шумно, а сверху Смиритский появиться не мог, то мы имели возможность перебрасываться словами.

– Сергей Георгиевич, труп-то выкрасть не так просто…

– На своей машине? Там что: военизированная охрана?

Редкие жильцы, идущие домой, особого внимания на нас не обращали. Сидят на газетках двое мужчин и вроде бы мирно беседуют. Или кого-то ждут. Один в годах, в очках и в модной шляпе, похожей на пирогу с каюткой; второй моложе, рыжевато-белобрыс, тоже в шляпе, походившей на уменьшенное ухо слона. Странное я испытывал чувство… Не следственное это дело – сидеть в засадах. И непривычно без портфеля, без бумаг и вроде бы без цели. Точнее, без процессуальной цели, ибо гражданская цель была – сохранить деньги Кожеваткиной.

– С хищением трупов я дел не имел, – вздохнул Леденцов.

– Мне приходилось…

С половины двенадцатого мы замолчали, прислушиваясь к шагам, звукам и шорохам. Их было немного, потому что старые стены хорошо держали тайны квартир. Я подумал, что свет тут неплохой и можно было бы прихватить журнальчик. Уж термос хорошего чаю никак бы не помешал. Откуда? Я не взял, чтобы не тревожить Лиду, а Леденцов холостяк.

В ноль часов двадцать минут дверь открылась и закрылась с некоторой деликатностью. Мы ждали шагов, но их не было. Заглянули и не вошли? Я кивнул Леденцову, после чего он снял слоноухую шляпу и выглянул. Странное выражение, походившее на пошловатое недоумение, село на его лицо. Я тоже не утерпел и глянул…

Парень целовал девицу, вминая ее в дверь Кожеваткиной. Леденцов прочистил горло так, что они вздрогнули, огляделись и сиганули вон.

– Чего пугаешь? – буркнул я.

– Операцию срываю.

– А если это были разведчики?

Мне пришла мысль, что сидеть бы здесь следовало не сегодня, а завтра. Придет Смиритский или другой, мы его задержим – и что? Денег-то Кожеваткина не передаст. Доказательств не будет.

Я поежился. В оконные щели дуло так, что узкие холодные кинжальчики ощущались сквозь куртку.

В час ночи Леденцов усомнился:

– Сергей Георгиевич, рациональнее последить бы за Смиритским…

– Во-первых, он может сам не пойти, а послать того, кого мы не знаем. Во-вторых, если заметит слежку, то жалоб не оберешься…

До двух ночи мы просидели оцепенело. Спал дом, спал город, и только два мужика тупо поджидали явление духа. Прокурор города не пожелал слушать про планетарный дух… Что бы он сказал, увидев своего подчиненного, ожидавшего убитого и похороненного человека? А ведь сидел я как-то с понятыми и тоже караулил духа: голос умершего мужа ежевечерне требовал от жены принести драгоценности на его могилу. И голос мы зафиксировали, и магнитофон нашли, и мошенника поймали… Дело не в самом ожидании, а в его результативности. Впрочем…

– Сергей Георгиевич, на четвертом хлебозаводе привидения ходят группами…

– Несуны, что ли?

– Студенты на практике. Положены белые халаты, а их нет. Хозяйственник достал на фабрике бракованные сорочки для девиц и кальсоны с рубахами для ребят.

Я глянул на часы – перевалило за три. Леденцов уже не шептался, а говорил вполголоса. Меня посетила полезная мысль: прислонить голову к стене. Что я и сделал. Эта стена сразу мягко поплыла и как бы потащила за собой и меня. Я закачался в тумане, который сомкнулся надо мной, поглотив… Но его, этот туман, прошиб тревожный толчок.

– Что? – открыл я глаза, позорно сомкнувшиеся в засаде.

– Говорю, капитан Оладько взглядом убивает муху.

– А сколько времени?

– Шестой.

– Ого!

Леденцов невозмутимо моргал белесыми ресницами, размышляя, видимо, о капитане Оладько, убивающем взглядом муху.

– Боря, машину отпустил?

– Конечно.

– Тогда сидим до шести, до метро.

Мне хотелось повторить опыт с мягко уплывающей стеной, но постеснялся Леденцова. Он-то не спал. С другой стороны, утренняя засада уже не имела смысла, потому что духи и всякая нечисть пропадает с первыми петухами. Впрочем, это было раньше, до экологических катаклизмов, до всяких нитратов и СПИДов…

В десять минут седьмого мы встали, свернули газетки и пошли. Минуя дверь, Леденцов сперва прислушался, а потом приложил к ней ухо:

– Ходит!

Я позвонил осторожно, по-раннему. Дверь открыли.

– Спозаранку приперлись, – бодро поприветствовала нас Кожеваткина.

– Доброе утро, – сказал я, поспевая за нахальным Леденцовым.

Но в квартире никого не было. Меня сразу обессилила усталость нашей бестолковой вахты. Неосмысленное лицо хозяйки квартиры, утром еще более светлое, до нездоровой мучнистости, подтверждало, что эта вахта толку иметь и не могла. И тогда я увидел на столе рюмку и графинчик с наливкой.

– Клавдия Ивановна, не был?

– Очень даже был и рюмочку принял.

– Кто? – на всякий случай уточнил я.

– Да Матвей.

– Во сколько?

– Сразу после полуночи.

– Врете! – сорвался Леденцов. – Мы у двери стояли и ничего не видели.

– А вы и не увидите, поскольку у вас земли нету.

– Какой земли? – уже повел разговор я.

– С его могилки. Без нее какая видимость?

– Он еще придет?

– Завтра, за деньгами.

– Спасибо, Клавдия Ивановна.

На улице вздохнулось с каким-то особенным вкусом. Шли люди, неслись машины, стояла мокрая и холодная, но удивительно свежая осень. После лестничного-то воздуха. И никаких духов.

– Боря, проследи за ней. Получает такие деньги, еще отберут или обронит…

– Само собой, Сергей Георгиевич, может, по кофейку?

– Мне нужно объяснить жене, где мог провести ночь неработающий человек.

– Тогда я двадцати трех ноль-ноль, Сергей Георгиевич.

– Боря, а ты куда?

– За землей на могилку, – усмехнулся он.