Открыв глаза, я с удивлением обнаружила, что лежу в своей постели. На электронном будильнике краснели знакомые цифры: шесть четырнадцать.

— Кто бы сомневался, — пробормотала я и вылезла из-под одеяла.

В комнате, наверное, из-за открытой форточки, было холоднее, чем под одеялом. Поежившись от холода, я быстро натянула теплый халат и побежала в туалет.

Бабушка уже проснулась — с кухни доносились привычные утренние звуки: на печке закипал чайник (он как раз начинал посвистывать), бабушка то и дело хлопала дверью холодильника и гремела посудой. А когда по квартире понесся дивный аромат свежезаваренного кофе, ноги сами отнесли меня на кухню.

— Доброе утро, Аврора.

— Доброе утро, бабуль.

Я уселась на табуретку у окна, спрятав под себя правую ногу.

— Как спалось? — бабуля поставила передо мной тарелку овсяной каши.

— А можно кофе? — искусственно зевнув, поинтересовалась я.

— Сначала позавтракай, — бабушка, как всегда, была категоричной. — И сядь нормально, не порти осанку.

Пришлось опустить ногу, выпрямить спину и приняться за овсянку. Меня нельзя назвать ярым противником овсяной каши, но и фанатом ее я никогда не была. Нужно признать, что бабушкина стряпня была довольно вкусной, хоть и однообразной. На завтрак овсяная или ячневая каша, на обед борщ, на ужин мясо тушеное с овощами. Разное мясо с разными овощами, но все равно довольно предсказуемо. Конечно, праздничный стол бывал более изысканен, но лишь в тех случаях, когда бабушка не работала в праздники. Последнее время я сама пыталась готовить, но пока мои кулинарные опыты не уходили дальше жареной картошки или омлета с ветчиной и сыром. Учиться готовить я начала лишь с начала нового учебного года, и за эти пару месяцев не особо и преуспела.

— Кофе? — спросила меня бабушка, когда я поднялась, чтобы вымыть за собой тарелку.

Я кивнула. Бабушка встала и налила немного кофе в мою чашку. Затем она открыла холодильник и заполнила остальное пространство молоком. Учитывая баланс кофе и молока в чашке, выходило скорее молоко с кофе, чем наоборот. Но и на том спасибо. Ведь я так люблю этот горький бодрящий напиток, пусть и в таких малых количествах.

— Много кофе вредно для здоровья, — прокомментировала свой поступок бабушка.

— Я люблю тебя, — я чмокнула бабушку в щеку.

Бабушка улыбнулась, а затем глянула на часы. Лицо ее сразу же стало строгим.

— Аврора, у тебя осталось десять минут. Учти — ровно в семь, я ухожу. Если ты не успеешь, тебе придется добираться своим ходом.

Джинсы, толстовка, полосатые митенки и шапка, черные кроссовки и черная куртка. Лифт не работает — бегом по ступенькам. Бабушка уже в машине разогревает мотор, а я стараюсь успеть, чтоб не нервировать ее. Еще минута, и я распахнула дверцу нашего старого жигуленка и уселась на переднее сиденье.

— Успеваем?

Бабушка коротко кивнула. Било две вещи, которые она любила больше всего на свете: работа и машина. Вернее даже не так ей нравилось находиться за операционным столом и водить автомобиль. «Люблю чувствовать, когда все происходящее зависит от меня одной» — часто повторяла она. Моя бабушка относилась к той категории людей, которые любят держать все под контролем. Может быть, именно поэтому я выросла такой, какая я есть.

Все в моей жизни подчинялось определенным правилам. Неписаные законы, царившие в моем мире, были составлены задолго до моего рождения и выполнялись неукоснительно сначала бабушкой, потом мамой, а потом уже и мной. Маму я не помню, а отца не знала и вовсе. Весь мой мир — моя бабушка, которую я безумно люблю. Пусть она строгая и требовательная, но все-таки она единственный родной мне человек.

Дорогу до больницы мы провели в молчании. Разговаривать с бабушкой было нельзя. «Не отвлекай водителя» — сколько себя помню, таким был постоянный ответ на любой вопрос. Слушать музыку в наушники тоже не разрешалось — вредно для здоровья. Включать радио — мешать бабушке. Я просто смотрела в окно. Все лучше, чем ничего. Иногда попадались довольно интересные сценки из чужой жизни. Пока мы стояли на перекрестке перед светофором, какой-то малыш умудрился искупаться в луже. Мамаша так забавно пыталась оттереть грязь с его куртки, а он плакал так сильно, что ей даже пришлось его поцеловать. Так трогательно. Редко встретишь такое — обычно приходится наблюдать, как мама отчитывает непутевого сына.

Я попыталась вспомнить, какой была моя мама. Но я ее не помню. Только что-то теплое загорается внутри, когда я вспоминаю про нее. Так, словно, только моя душа помнит ее, хотя разум давно позабыл.

— О чем задумалась? — строго спросила бабушка.

От неожиданности я вздрогнула. Бабушка давно вышла из машины, даже успела обойти ее, открыть мою дверь и гневно смотреть на меня.

— Приехали?

Бабуля кивнула. Я постаралась выбраться из машины как можно быстрее. Бабушка закрыла машину и уверенной, чисто врачебной, походкой направилась в хирургический корпус городской больницы. Прошло совсем немного времени, и бабушка неслась по коридору облаченная в голубую хирургическую пижаму.

— Вера Антоновна, доброе утро! — поздоровалась с бабушкой старшая медсестра и приветливо улыбнулась мне. — А это ваша внученька? Такая уже взрослая. Время летит, ох…

И так почти с каждым, кто ни попадался на нашем пути. Некоторых я знала, некоторых — видела впервые. Иногда попадались и благодарные пациенты, которые, кстати, тоже не преминули восхититься «такой взрослой внучкой Веры Антоновны».

Узкие больничные коридоры с тусклыми лампочками, пошарпанные стены, мятые халатики санитарок и стойкий запах хлорки, создавали гнетущее впечатление об отечественных больницах. Почему-то сразу вспоминался мой «американский» сон, с режущими глаз яркими лампами дневного света, снежно-белыми простынями на койках и идеально выглаженных белых халатах. Бабушкин коллега Андрей Иванович Соколов, со своей трехдневной щетиной и отчетливым запахом перегара, вообще больше смахивал на бомжа, чем на сдающего смену хирурга.

— До свидания Вера Антоновна, — еле выговорил бабушкино отчество Андрей Иванович, и вышел из ординаторской.

Бабушка усадила меня на старый продавленный диван, приказала, молча посидеть пару минут, и выбежала следом. Сидеть пришлось около часа, но я скоротала это время, изучая картинки в хирургическом атласе. Картинки были жутковаты — судите сами: может ли быть приятно, разглядывать человека в разрезе? Конечно, нет, а что делать? Человеческие внутренности смотрятся пугающе даже на картинке. Совершенно не понимаю бабушку. Что я решила твердо, так это то, что никогда не пойду по ее стопам.

Появилась бабушка как всегда неожиданно, я как раз изучала строение почки.

— Аврора, пойдем, нам нужно много успеть, — бабушка лишь на секунду заглянула в ординаторскую.

Кто-то из сотрудников «поймал» бабушку у двери и начался непонятный медицинский разговор. Я положила атлас на место, вышла из ординаторской, и минут десять мышкой стояла возле бабушки, ожидая окончания разговора. А потом понеслось: осмотры у всевозможных специалистов, куча анализов. Мне даже рентген сделали, сводили к урологу, невропатологу и, наконец, к гинекологу.

Женского врача бабуля наверняка неспроста оставила «на десерт».

— Половой жизнью живете? — поинтересовалась у меня врач, как только я вошла в кабинет.

— Что? — оторопела я.

Тетка с красновато-коричневыми химическими кучерями недовольно посмотрела на меня поверх уродливых очков.

— Половой жизнью живете? — повторила она то же самое только громче.

— Нет, мне же только четырнадцать лет, — робко пробормотала я.

— Знаю я вас, — возмутилась тетка, врачом ее называть не поворачивался язык. — Быстро на кресло!

Я расплакалась. Уж не знаю почему, но я ее испугалась. Она так гневно что-то бурчала про подростковую беременность и последствия ранних абортов, что я не сдержалась — разрыдалась прямо в кресле.

Потом пригласили бабушку. Меня отпаивали валерьянкой, а тетка уверяла бабушку, что такого «невинного ребенка» она еще не встречала за последние десять лет практики, и все просила у меня прощения, что не сдержалась.

Потом мы с бабушкой отправились обратно в ординаторскую, там она написала мне справку для школы, чтоб не было прогула, и отпустила домой.

Дома мне предстояло несколько довольно неприятных дел. Во-первых, убрать за собой утренний разгром (не думаю, что бабушка придет в восторг, когда вернется завтра с дежурства). Во-вторых, отстирать вчерашнюю одежду. Ну, а в-третьих (самое унизительное и неприятное) узнать, что нам задали вчера и сегодня из «домашки».

Я решила начать с последнего. Это довольно сложно узнавать домашние задания, когда у тебя нет друзей в классе. Минуту поколебавшись, я позвонила старосте.

— Да, — беззаботно ответили на том конце.

— Жень, это Киселева, ты не могла бы мне сказать, что нам задали? — быстро протараторила я.

— Киселева? Я сейчас не могу говорить, перезвони попозже, — возмущенно парировала староста.

На заднем фоне послышался дружный смех. Понятно, наверняка где-то с одноклассниками зависают. Хорошо хоть не по кличке обратилась. Понимая, что терять мне нечего, я решила не отступать.

— Жень, мне очень срочно.

— Ой, ну ладно, — снисходительным тоном английской королевы согласилась она.

Довольно бегло (я едва успевала записывать) Женя Крюкова продиктовала мне наши домашние задания. Я так и представляла ее, такую надменную, с неизменным толстым записником вишневого цвета, всю такую строгую и правильную…

Сделала одолжение! Спасибо большое. Как мило. Только это лицемерия не к чему. Нужно доигрывать свою роль до конца, иначе я бы не услышала, как она назвала меня обидной школьной кличкой и парой нелицеприятных эпитетов, думая, что я уже разъединилась. И хоть я прекрасно знала этих людей, все ровно было до боли обидно.

Глотая горькие слезы унижения, я кое-как расправилась с оставшимися «обязательными» делами. Сложить обратно на полки, в спешке вывороченный утром из шкафа, гардероб оказалось довольно легко и сравнительно быстро. Со стиркой дела обстояли сложнее: пришлось старательно замывать коленки, чтобы светло-голубая джинсовая ткань приобрела первоначальный оттенок. В конце концов, я плюнула на это все и бросила джинсы в стиральную машину.

— В ваших интересах отстираться в машинке, — не знаю почему, я обратилась к джинсам, вертящимся в барабане с белой пеной стирального порошка.

Теперь можно было заняться любимым делом — почитать. Пробежав глазами по книжным полкам, я выбрала самый затрепанный, но, тем не менее, очень любимый томик. Впереди меня ждал приятный вечер в компании любимых героев.