Произнести речь перед целым собранием полицейских – дело нелегкое, здесь нужен организм поздоровее. Ради такого события я оделась соответственно: брюки и закрытый, несмотря на жару, топ. Опыт подсказывал: покажешь хоть полоску тела – пиши пропало. Бернс уже подстегнул свою команду, так что помещение оперативного штаба было забито под завязку, но улыбкой меня встретил только лишь мертвец. Лео Грешэм благожелательно улыбался с фотографии со стены, пока я включала свой лэптоп. Стив Тейлор, сидевший в первом ряду, рядом с Бразертон, глуповато ухмылялся, как подросток, шутки ради побривший наголо голову. Я щелкнула кнопкой, и на стене появилась карта Сити. В комнате наступила тишина. В моем распоряжении было секунд двадцать, чтобы привлечь внимание присутствующих.

– Все любят банкиров, так ведь? Эти люди распоряжаются нашими деньгами и никогда ничего не берут себе, – начала я, и собрание отозвалось насмешливым гулом. – Но сейчас мы имеем дело не с какой-то группой, ненавидящей всех поголовно банкиров. Если бы дело обстояло так, они уже выступили бы с каким-то заявлением. Наша проблема намного более специфическая. – Я указала на красные точки на карте, отмечавшие Кингс-Кросс, Гаттер-лейн и Стейнинг-лейн. – Все жертвы подверглись нападению поблизости от банка «Энджел» и были в той или иной степени связаны с этим учреждением. Грешэм управлял инвестициями, Николь Морган раз в неделю занималась их пиаром, а Джейми Уилкокс проходил у них стажировку.

Я тронула тачпад, и у меня за спиной появились три картинки с ангелами.

– Визитки можно воспринимать буквально и говорить о том, что ангелы всего лишь указывают на место работы жертв, но я думаю, что преступнику нравится символизм – он чувствует за собой моральную правоту, поскольку что-то в деятельности банка ему сильно не нравится. Может быть, название, предполагающее, что банк – это нечто святое. И кстати, белые перья – это еще один способ показать, как он презирает своих жертв: тем, кто отказывается идти в армию, такие перья подсовывают в почтовый ящик как знак трусости. Они же говорят нам и кое о чем еще: у него было время спланировать детали. Он безработный или занимается частной деятельностью и проводит немало времени, выслеживая жертв и определяя маршруты их передвижения. Возможно, он очень расчетлив, и даже самые близкие люди не догадываются, что у него на уме. Нападает ночью, потом пробирается домой, и семья ничего не подозревает. Убийцы такого типа зачастую умеют блестяще категоризировать. Они могут быть хорошими родителями и партнерами, но при этом совершать такие вот злодеяния. Думаю, он выпускник университета и у него высокий ай-кью. Он свободно чувствует себя в Национальной галерее, знает искусство, у него религиозное воспитание. Возможно, лечился от какого-то психического заболевания. Возможно, пытался покончить с собой.

Некоторые ветераны демонстративно смотрели в сторону, но большинство слушали внимательно, а кое-кто из новобранцев даже прилежно записывал за мной.

– Копии моего отчета вы получите уже сегодня, но вот что следует иметь в виду: почерк и подпись в случае с нападением на Николь Морган отличаются от первых двух, – продолжала я. – Такое случается редко. Обычно жестокость серийных убийц возрастает от раза к разу, но при этом почерк практически не меняется. Николь – первая жертва женского пола, преступник в этом случае был менее решителен и оставил другую визитную карточку. Исходя из этого можно предположить, что мы имеем дело с подражателем. – Среди собравшихся послышалось ворчание несогласных, некоторые покачали головой. – Они оба знакомы с болью. Когда убийца столь жесток, это означает обычно, что он расплачивается за собственную травму – сексуальное надругательство или психологическое страдание, нередко подталкивающее людей убивать других. Главная разница в том, что убийца двух мужчин стремился сделать смерть быстрой и безболезненной, подражатель же хотел, чтобы Николь Морган страдала как можно дольше. – Я взяла паузу и оглядела аудиторию. – Есть вопросы, прежде чем я продолжу?

Руку поднял один молодой полицейский. Кожа его под искусственным светом флуоресцентных ламп выглядела болезненно красной.

– Это всё ведь только догадки, разве нет? Почему вы думаете, что ваши догадки лучше моих?

Тейлор ухмылялся уже открыто. Догадаться, кто подбросил парню вопрос, не составляло особого труда. Прежде чем ответить, я улыбнулась молодому человеку.

– Психология не относится, как мы все знаем, к числу точных наук. Но мои выводы базируются на уликах, которые мне предоставили вы. Каждый загружаемый в систему отчет добавляет что-то к моему профилю. Например, вы опросили десятки пассажиров на станции Кингс-Кросс. Пятеро из них видели, как убийца Лео Грешэма уходил с места преступления. И их показания помогают нам определить его тип мышления. Он уходил решительно, проталкиваясь через толпу и не оглядываясь. Он не остался, чтобы позлорадствовать или послушать крики Грешэма, но он и не боялся. Его действия были спланированы и точны. Он отчетливо представлял, что делать на каждой стадии. Эти пять показаний формируют композиционную фигуру, ведь так? – Я выдержала взгляд молодого полицейского и улыбнулась. – Мне довелось участвовать в трех расследованиях, и тот факт, что меня позвали снова, о чем-то ведь говорит или я ошибаюсь?

Парень не ответил, но он был явно разочарован. Может быть, он ожидал какой-то словесной стычки, которая добавила бы ему уважения в глазах товарищей. Других вопросов не последовало. Полицейские либо были ошарашены выводом о том, что у Убийцы ангелов есть подражатель, либо просто устали слушать человека, говорящего на другом языке. Многие заметно оживились, когда Бернс поднялся со своего места и начал отдавать распоряжения, хотя никаких верных ниточек у полиции не было. Роль начальника давалась Дону легко, чему содействовала и внушительная комплекция, и громкий, отскакивающий от стен голос. Инспектор объяснил, что АБОП обратилось за разрешением проверить банковскую документацию, и менеджеры, должно быть поняв, что зашли слишком далеко, согласились предоставить информацию о бывших и нынешних служащих.

В десять часов мы сели в машину. Инспектор хмурился: похоже, постоянное сопротивление со стороны руководства банка начало действовать ему на нервы.

– Просчитай их, Элис. Сделай это для меня, – попросил он. – Я хочу знать, что они скрывают. До сих пор мы не получили от них ничего.

– Постараюсь, – ответила я.

По дороге в банк Бернс рассказал кое-какие дополнительные подробности тайной жизни Лео Грешэма. В его изложении она складывалась из дорогих отелей, шампанского и девушек из эскорт-агентств. Джейми Уилкокс был полной его противоположностью и в годы учебы постоянно подрабатывал на складе. Ничего нового о загадочной блондинке в «Каунтинг хаус» узнать не удалось. Ни одна из полдюжины работавших в этом районе проституток не призналась, что встречалась с Уилкоксом в ночь его смерти. Я рассказала Дону о визите к Рейнеру, но он никак не отреагировал. Возможно, он так устал от навязчивых идей Тейлора, что и слышать о нем уже не хотел.

Машин становилось все больше, и Бернсу стало не до разговоров, так что я оставила его в покое и повернулась к окну, за которым пробегал город. К тому времени, когда мы достигли финансового района, над тротуаром уже колыхалось марево. Бизнесмены ходили туда-сюда с таким видом, словно несли на своих плечах судьбу экономики всего мира. Их униформа постепенно менялась, приспосабливаясь к новым временам: костюмы в мелкую полоску уступили место «Армани» и «Полу Смиту», но как же они, должно быть, изнывали в них! По тротуарам ковыляли на высоченных каблуках женщины, твердо вознамерившиеся быть элегантными любой ценой.

Мы повернули налево, в Энджел-Корт и узкий тупичок, выглядевший иначе в свете дня. Банк возвышался над ближайшими зданиями, и его белый карниз резко контрастировал с неряшливыми викторианскими соседями. Мраморные ангелы наблюдали за нами со спокойным равнодушием.

– Надеюсь, сами они себя ангелами не называют? – спросила я.

– Боюсь, что так оно и есть, называют, – ужаснулся Бернс. – Они ведь берегут ваши финансы. Такая у них миссия.

Шахматный пол в фойе блестел, начищенный до блеска армией уборщиков, отскобливших и отполировавших его перед рассветом. До сих пор бывать в частных банках мне не доводилось, и этот сильно отличался от моего отделения Кооперативного банка на Тауэр-Бридж-роуд с его испуганными кассирами, прячущимися за пуленепробиваемым стеклом. Я все искала глазами свидетельства того, что работники здесь получают огромные бонусы, но атмосфера везде оставалась сдержанной. Должно быть, трейдеры прятались на другом этаже, а «Ягуары», чтобы не привлекать внимания, парковались позади здания. Стойки видно не было, но время от времени администратор в черном костюме прогонял по мраморной лестнице одного-двух клиентов. Дон заговорил с молодой женщиной, всем своим видом дававшей понять, что этот разговор самый занимательный в ее жизни. Я полистала брошюру. В ней утверждалось, что банк «Энджел» пользуется распрекрасной репутацией, что он один из старейших в Лондоне и что некоторый процент от его прибыли идет на благотворительность. Что он поддерживает детей-инвалидов и помогает переобучению безработных. На фотографиях, сделанных через мягкорисующий фильтр, одетые ангелами детишки веселились в домике на дереве. Внизу страницы я заметила логотип «Благотворительной ассоциации». Интересно, бывал ли Пирнан здесь в последнее время?

– Нас ждут в зале заседаний, – возбужденно, как будто его вызвали на встречу с Аланом Шугаром, сообщил, торопливо подходя ко мне, Бернс.

В конце овального стола сидели двое мужчин, причем стулья их были сдвинуты так близко, что они едва не касались друг друга головами. Одного я узнала сразу по клубу «Альбион». За прошедшее с тех пор время загар Макса Кингсмита стал еще темнее. Может быть, он только что вернулся из отпуска на Барбадосе или пристрастился играть в гольф по утрам? Вблизи было видно, что Кингсмит изо всех сил старается поддержать хорошую форму. Ему было за шестьдесят, и его улыбка выглядела слишком безупречной, чтобы быть настоящей.

– Вы не сказали, инспектор, что будете с помощницей. – Макс смерил меня оценивающим взглядом, как предмет мебели, за который он намеревался побороться на аукционе.

– Доктор Квентин помогает мне в расследовании, – объяснил Бернс.

– Извините, доктор Квентин. Нам приходится сейчас больше, чем обычно, думать о безопасности. Надеюсь, вы понимаете. – Кингсмит вовсю старался изобразить из себя Джорджа Клуни, обжигая меня взглядом, от которого мой пульс должен был, наверное, сорваться в галоп, но его акцент оставался, без сомнения, британским. Определить цвет его глаз оказалось труднее – то ли серые, то ли зеленые. Как ни странно, проводимое АБОП расследование ничуть не поколебало его самоуверенности. По крайней мере, Кингсмит изо всех сил старался показать, что ему бояться нечего.

– Хенрик Фрайберг, – представился, поднимаясь, второй банкир. – Хорошо, что вы пришли.

Спокойный и вежливый, слегка сутулый, как и любой человек, проводящий много времени за столом, Фрайберг носил очки в массивной черепаховой оправе и старомодный костюм, в котором больше походил на учителя истории, чем на банкира.

Затем мужчины выжидающе посмотрели на Бернса.

– Нам нужен доступ ко всей вашей клиентской базе, – заявил тот.

– Мы уже предоставили вам затребованные сведения по всем нашим сотрудникам, – раздраженно ответил Кингсмит. – А что касается клиентов, то они не позволяют нам выдавать их финансовую информацию. Я говорил вам об этом.

– Разве вас не беспокоит негативная реакция прессы? Чем скорее вы передадите информацию, тем скорее мы оставим вас в покое, – принялся убеждать его Дон. – Все наши действия имеют целью обеспечение безопасности. Как вашей лично, так и ваших сотрудников.

– Сомневаюсь, что вы на это способны, – усмехнулся Макс. – Вы не сумели остановить того, кто напал на Николь Морган.

– Мои люди работают круглосуточно. – Бернсу приходилось делать над собой усилие, чтобы оставаться спокойным. – Нам необходимо выявить тех, кто может таить неприязнь, – бывших служащих или клиентов.

– Мы, инспектор, заботимся и о сотрудниках, и о клиентах, – холодно возразил Кингсмит.

Знал ли он о том, что некоторые сотрудники, как, например, Стивен Рейнер, вынуждены скрывать свою сексуальную ориентацию? Кингсмит не производил впечатления человека, которому можно доверить свои секреты. Как и Николь Морган, он мог произвольно, по собственному желанию, включать и выключать обаяние. Я решила посмотреть, как он будет реагировать на прямую конфронтацию.

– Тем не менее некоторые ваши сотрудники должны испытывать давление, – сказала я. – Вы ведь выплачиваете самые высокие в Сити бонусы.

Макс пронзил меня взглядом:

– Мы не публикуем данных о заработках. Хотелось бы мне знать, откуда у вас такие сведения.

Я обезоружила его милой улыбкой, а поскольку спор не закончился, он отыгрался на Бернсе. Ситуация обострялась, пока Хенрик Фрайберг не взял коллегу за локоть.

– Успокойся, Макс, эти люди пытаются помочь нам.

Я подумала, что Фрайберг похож на старосту, сдерживающего классного задиру.

Пока инспектор убеждал Кингсмита открыть банковские архивы, я оглядела зал заседаний. На стенах висели написанные маслом портреты основателей банка, квакеров. Мужчины в строгих черных сюртуках смотрели сурово, словно убеждая нас расставаться с деньгами. Наконец переговоры закончились, и Хенрик проводил нас к выходу.

– Вы уж простите Макса, – негромко сказал он. – У него ребенок родился, и стресс ему сейчас совсем не нужен.

Прощаясь, я улыбнулась. Может быть, именно жена и была причиной развившегося у Кингсмита комплекса Питера Пена. Стремясь замедлить бег часов, он женился на молодых, детородного возраста женщинах и попал в замкнутый круг.

– Толку мало, да? – Бернс остановился на тротуаре. – Будем надеяться, Лоренс Фэрфилд представит нам завтра истинную картину. Что скажешь об этих?

– Классический случай нарциссического расстройства личности.

– Другими словами, парень с большим самомнением, так?

Я покачала головой:

– Кингсмит построил собственную вселенную, и все должны подчиняться его правилам.

– Я мог бы охарактеризовать его и попроще. Сколько, говоришь, он заработал в прошлом году?

– Пятнадцать миллионов, не считая бонусов.

В мимике инспектора смешались два чувства – зависть и возмущение.

– Как говорится, деньги портят, да? Так что убийцей может быть любой в пределах Квадратной мили.

Дон предложил подвезти меня, но я предпочла пройтись пешком, решив, что десять минут солнца пойдут на пользу, пусть даже и без защитного крема. Палило так, что тротуар светился, а ограда переливалась, как ртуть. Я думала о Кингсмите с его холодными недоверчивыми глазами. От него исходило ощущение опасности. Или, может, мне в свое время довелось общаться слишком со многими «нарциссами». Их мир был жесток, но прост – значение для них имели только их собственные желания и нужды.