К тому времени я жила в этом ужасном доме полтора месяца. Я твердо решила не привлекать к себе внимания миссис Шпиц, хотя вывести ее из себя могла любая мелочь. Достаточно было хлопка дверью или забытого «мэм», чтобы вызвать ее гнев. Временами детей, отбывавших наказание, было так много, что приходилось выискивать свободный уголок. Отъявленным возмутителям спокойствия миссис Шпиц водружала на голову вонючие мусорные корзины.

Хотя некоторые из детей мочились в постель, со мной такого не случалось много лет, пока однажды меня не разбудили громкие возмущения Хизер.

– Чем это воняет? – сказала она, притворяясь, что ее сейчас вырвет. – Эшли, ты описалась!

– Не может быть… – запротестовала я, но тут же осеклась, почувствовав под собой что-то холодное и влажное.

Я стаскивала простыни с кровати, когда в комнату вошла миссис Шпиц.

– Что тут такое?

– Эшли описалась в кровати, – первой подала голос Дарла.

– Ты прекрасно знаешь, что мы меняем простыни раз в месяц. Так что спи на этой и считай, что ты наказана.

Через пару дней простыня снова была мокрая.

– Со мной такое в первый раз, – оправдывалась я, когда новости дошли до миссис Шпиц.

Она заставила меня натянуть один из подгузников для Клэр.

– Теперь выйди и скажи: «Я писаю в постель, я – грязная свинья».

– Нам запрещено так выражаться.

– Иди и повтори в точности то, что я тебе сказала. Может, это тебя чему-нибудь научит.

Я вышла на веранду и застыла в оцепенении.

– Сначала к мальчикам, потом к девочкам, и повтори слово в слово! – проорала через дверь миссис Шпиц.

Шлепая босиком по раскаленному двору, я направилась туда, где мальчишки гоняли ветками надувной мяч.

– Я писаю в постель, я – г-грязная свинья.

Тоби перестал раскачиваться на качелях и разинул рот. Митчелл хохотнул, но Тоби бросил на него такой взгляд, что тот сразу заткнулся.

Я поплелась на площадку для девочек.

– Тебе идет! – захихикала Хизер.

– Ступай в дом, – дрожащим голосом сказала Дарла. Казалось, она вот-вот расплачется. Хоть мы, дети, часто ссорились между собой, часто мы горой стояли друг за друга, потому что каждый знал, каково это – быть козлом отпущения.

К несчастью, Люк так и не научился быть паинькой. Когда его в очередной раз запирали в комнате, он напяливал на голову корзину для мусора и бродил вслепую, натыкаясь на стены. Стоя в углу, он без конца прыгал, пукал, вертелся во все стороны, только продлевая наказание. Получался заколдованный круг: он дурачился, его наказывали, он снова принимался за свое.

Оттого что мы весь день проводили на улице, каждый вечер нам было положено мыться. Набрав воды не более чем на треть ванной, мы с Дарлой купали малышей, потом, не меняя воду, купались сами, а после нас – старшие. Купать малыша Брендона было одно удовольствие: он не вертелся, а смирно стоял, держась за край ванны, пока я снимала с него подгузник. Я подняла ребенка, чтобы опустить в воду, как вдруг по ноге у меня скользнуло что-то теплое. Догадавшись, в чем дело, я рассмеялась.

– Что там такое? – прокричала из гостиной миссис Шпиц.

– Брендон меня описал!

Миссис Шпиц тоже засмеялась. Впервые мы смеялись вместе. Мне даже показалось, что я начинаю ей нравиться.

В теплой воде Клэр часто ходила по-большому, но и тогда нам с Дарлой запрещалось менять воду. Твердые испражнения удавалось выудить чашкой и смыть в унитаз, а ведь малыши могли еще и написать в воду. Если вода становилась непригодной для купания, я ухитрялась только ополоснуться. Но если миссис Шпиц казалось, что я вымылась недостаточно хорошо, она тащила меня назад в ванную, где принималась скоблить меня мочалкой из люфы, да так сильно, что на коже оставались царапины.

Люк терпеть не мог купаться. Если он упирался, миссис Шпиц обтирала его мокрым полотенцем, наливала на голову шампунь, а затем насильно окунала его головой в воду. Чем сильнее Люк брыкался, тем дольше она удерживала его под водой. Хоть я и не видела, что происходит в ванной, но слышала, как Люк орет от страха.

В конце июля к нам с Люком приехал мистер Феррис. Миссис Шпиц одела нас в новую одежду, а остальных детей выдворила на улицу. Мистер Феррис передал подарки от мамы: конфеты, школьную форму, учебные принадлежности, а еще – рюкзаки.

– Я записала Люка в программу дошкольного развития, – доложила миссис Шпиц тоном ответственной мамочки. – Ему не повредит.

Она кивнула в мою сторону.

– Ну а без Эшли я как без рук…

Мистер Феррис приподнял брови и принял крайне удивленный вид.

– А как ведут себя дети?

– По-разному бывает…

К моему облегчению, она не упомянула о том, что я теперь еженощно мочусь в постель.

Они говорили поверх наших с Люком голов, словно мы не в состоянии понять, о чем речь, но я услышала достаточно: мама не выполнила условий, и нас ей не отдадут. Мистеру Феррису звонила Адель и рассказала, что мама «на улице». Миссис Шпиц охнула, и я испугалась, что маме негде жить.

– Тем не менее она все еще хочет вернуть себе девочку, – подытожил мистер Феррис.

– А как же брат? – озабоченно спросила миссис Шпиц, словно ей и в самом деле не все равно.

– Его родственники по отцу требуют, чтобы я заново подготовил документы на опеку!

– И небось как можно быстрее, – сочувственно покачала головой миссис Шпиц, будто бы ей жаль бедного мистера Ферриса, который из шкуры вон лезет ради этих неблагодарных.

Но я помешалась на мысли, что наши родственники не намерены от нас отказываться, и с тоской подумала об Адели. Она любила меня не меньше, чем родная мать. Я бы с радостью переехала к ней из этого гадюшника.

– И мне придется пойти им навстречу, хотя лично я всегда считал, что дело закончится лишением эр-пэ, – продолжил мистер Феррис.

Тогда не более чем пустой звук, «эл-эр-пэ» – лишение родительских прав – влекло за собой катастрофические перемены в жизни ребенка. Разумеется, я не знала подробностей, однако шушуканье и косые взгляды не предвещали ничего хорошего. Судя по тому, как у меня засосало под ложечкой, «лишение эр-пэ» – вещь малоприятная.

Ужасное душное лето подходило к концу. Мне не терпелось пойти во второй класс, к тому же школа обещала стать надежным прибежищем. После миссис Шпиц даже самый строгий учитель показался бы ангелом. В первый день школы я вызвалась распределять одежду, чтобы выбрать себе одно из платьев, которые прислала мама.

– Нормальная еда! – то и дело напоминал всем Тоби. Детей из приемных и малоимущих семей кормили в школе завтраком и обедом. Я обожала школьные завтраки: блинчики, омлеты, сосиски, маленькие бутылочки с соком. Когда на обед подавали горячие бутерброды с сыром или курицей, я выклянчивала объедки у других ребят: миссис Шпиц, зная, что нас кормят в школе, урезала ужин до прозрачных ломтиков хлеба с маслом.

В классной комнате парты стояли по кругу, а в центре мы построили вигвам, где каждый, сдав задание, мог порисовать или почитать. Я читала там часами напролет. Когда мы учили времена года, миссис Браш велела написать сочинение «Как наша семья провела зимние каникулы». Лучшее сочинение, сказала она, напечатают в школьной газете.

В обеденный перерыв я спросила у друзей, о чем они будут писать. Одна девочка собиралась написать про поход за новогодней елкой; другая – как она пекла с мамой печенье к празднику; несколько ребят вспоминали про каникулы, проведенные у родственников в северных штатах.

Я вернулась в класс и уставилась на белый лист бумаги. Слезы застилали глаза, в носу щипало. Миссис Браш жестом подозвала меня к себе.

– Что-то случилось за обедом? – участливо спросила она. Я мотнула головой. – Может, тебе надо к медсестре? – Я опустила голову, но не издала ни звука. – Так в чем же дело? – ласково спросила учительница.

– Я не хочу писать про зимние каникулы.

– А что так, пчелка моя? – Миссис Браш называла меня «пчелкой», когда я первой сдавала письменные задания или тянула руку, едва не выпрыгивая из-за парты. – Почему не хочешь?

– Мы н-никогда не п-праздновали Н-новый год всей с-семьей, – проговорила я сдавленным голосом, стараясь унять ком в горле.

– Ох, котик, – вздохнула миссис Браш, осознав мое положение. – Вовсе не обязательно писать о людях. Чем тебе нравится зима?

– Тем, что идет снег. Однажды я видела снег, но его не хватило на снеговика.

– Тогда придумай сказку про снеговика, – улыбнулась учительница.

Нужные слова тут же нашлись, и я до сих пор помню начало:

Дальше рассказывалось, как снеговик чуть не растаял на солнце, но спрятался подо льдом до следующей зимы. Сбоку я нарисовала картинки и выиграла конкурс. По указанию миссис Браш я отправилась в вигвам, где аккуратно переписала стихотворение для газеты. Тогда же я выучила его наизусть, догадываясь, что его никто для меня не сохранит. Так и случилось.

Ожидалось, что мы будем видеться с мамой раз в месяц, но прошло долгих четыре месяца, а от мамы не было никаких вестей. Наконец, в конце октября, она приехала. Миссис Шпиц надела на нас подаренные мамой вещи. Такое внимание к деталям поразило меня до глубины души. Миссис Шпиц снова устроилась в комнате для свиданий, подслушивая наш разговор.

– Ну, как дела, солнышко? – воскликнула мама, подхватывая меня на руки.

– Все еще учусь на «отлично», – похвалилась я.

– А я хожу на «развивалки», – подхватил Люк.

Я заметила стоящую в пакете большую коробку.

– Это мне?

Мама протянула мне желанную «Чудо-печку».

Пока я возилась с упаковкой, мама вручила Люку вертолет.

– Это «Калт Виспер», с пультом управления, – сказала ему мама, – но, чур, играться только на улице.

В комплекте с «Чудо-печкой» оказались и противни, и смесь для выпекания. Мама принесла воды, и мы впервые вместе испекли пирог. Люк то и дело совался под руку, и мистер Феррис отозвал его в сторонку – распаковывать вертолет.

По комнате разнесся лимонный запах. Мама протянула мистеру Феррису свидетельство о завершении родительских курсов.

– Мне осталось совсем немного, и я смогу наконец тебя забрать, – сказала мне мама.

Мистер Феррис предупреждающе кашлянул.

– Давайте присядем? – Он указал на соседний стол.

Цепляясь за мамины штаны, я неотступно следовала за ней.

– Ну что ж, вы почти у цели. – Мистер Феррис пролистал какие-то бумаги. – А как насчет реабилитации?

Мама протянула ему очередную бумажку.

– Очень хорошо, миссис Гровер. – Куратор взглянул на часы. – Боюсь, я уже опаздываю на встречу.

– Но я ехала сюда почти девять часов!

Он встал, дав понять, что наше время вышло.

– Увидитесь через месяц.

– Когда мне уже вернут детей? Чего вам еще не хватает? – простонала мама.

– Следуйте инструкциям, и у вас все получится.

Мама разрезала крошечный пирог на пять кусков – по одному для каждого.

– Мама! – заволновалась я, когда миссис Шпиц приготовилась заступить на свой пост.

– Солнышко, я вернусь через месяц.

Она обняла меня, а между нами протиснулся Люк.

В лифте Люк захныкал:

– Хочу к мамочке!

Рядом стоящие люди сочувственно взглянули на него.

– Через месяц мама вернется, – притворно-ласково произнесла миссис Шпиц. – Зато у тебя теперь есть чудо-вертолет, правда?

Дома Люк принялся умолять миссис Шпиц разрешить ему поиграть с вертолетом. Поскольку я играла с «Чудо-печкой», миссис Шпиц уступила.

– Дай я тебе покажу, – подбежал Митчелл.

Со второй попытки у Митчелла получилось запустить вертолет. Люк пришел в восторг, но вскоре я услышала его крик:

– Ты его сломал! Ты сломал мой «Калт Виспер»!

В открытую дверь просунула голову миссис Шпиц. Ее жесткие волосы торчали во все стороны, как ершик для бутылок.

– Что ты натворил? – набросилась она на Митчелла.

– Он сказал «кал», – ухмыльнулся Митчелл.

– Я сказал «Калт Виспер», – упирался Люк. – Ты его сломал!

– А вот и нет! – ответил ему Митчелл.

– Кал, кал, кал! – заголосил Люк.

Миссис Шпиц тряхнула Люка за грудки.

– Не надо было вообще давать его тебе в руки!

– Он не виноват! – закричала я.

Миссис Шпиц отпихнула меня локтем и поволокла Люка в дом.

Все это время мистер Шпиц преспокойно стоял у сарая, будто все происходящее – в порядке вещей. Сквозь стеклянную дверь я видела, как миссис Шпиц втиснула Люка в детский стульчик для кормления, а чтобы он не отбивался, прижала его руки съемным столиком. По грязным щекам Люка струились слезы.

– Сейчас ему влетит! – осклабился Митчелл и со всех ног помчался на свою площадку.

Я задрожала, глядя, как миссис Шпиц сжала щеки моего брата своими толстыми пальцами, так, что он стал похож на рыбу, вытащенную из воды. Она силой просунула горлышко бутылки с соусом сквозь сжатые губы. Люк задохнулся, и соус забрызгал его лицо и рубашку. Чем больше Люк плевался, тем больше наклоняла бутылку миссис Шпиц.

Миссис Шпиц словно бросала кости, выбирая, кого истязать следующим. Мы облегченно вздыхали, когда ей под руку попадался кто-то другой, ведь это значило, что нам ничего не грозит – до поры до времени. Поэтому мы и капали друг на друга, чтобы не стать объектом гнева миссис Шпиц по воле случая. Но беспомощно смотреть, как Люк бьется в истерике, было хуже всякого наказания.

Рано утром я проснулась от плача Люси. Я прошла в хозяйскую спальню, помогла ей выбраться из колыбельки и привела в гостиную. Там посадила ее к себе на колени и, поглаживая по спинке, запела вполголоса «Ты – мое солнце». Малышка затихла.

Со спины ко мне подошла миссис Шпиц и взяла Люси на руки.

– Знаешь продолжение? – спросила она и шепотом спела следующий куплет. – Когда Тоби встанет, выберешь с ним школьную форму для остальных.

– Но сегодня выходной.

– У нас будут гости, и я хочу, чтобы все девочки спели «Ты – мое солнце».

– Наверное, чей-то куратор, – поделилась я с Дарлой.

– Точно. Слышишь, пахнет шоколадным кексом? – принюхавшись к запахам из кухни, согласилась со мной Дарла.

Мы не удивились, когда перед обедом приехали двое – мужчина и женщина. Раньше мы их никогда не видели и предположили, что это проверяющие или инспекторы. Я пинала камушки, бродя по выложенному плиткой двору, а миссис Шпиц угощала визитеров кофе и шоколадным кексом.

– Не хочу распевать эту идиотскую песню!

Дарла посмотрела на меня так, словно я с луны свалилась.

– Ты чего это?

– Из-за тебя мы все тут застряли!

– А что я такого сделала? – обиженно спросила Дарла, сцепив пальцы.

– Не рассказала, что тут творится на самом деле.

– Мы больше никому не нужны, и если мы отсюда уедем, нас с Тоби разделят, – заплакала она.

Что я могла на это сказать? Мы с Люком и сами жили порознь дольше, чем вместе, но мы хотя бы иногда виделись с мамой. А к Дарле никто не приезжал.

Миссис Шпиц позвала нас в дом.

– Мы как раз выучили новую песню, – непринужденно сказала миссис Шпиц, будто ежедневно проводила с нами спевки. И взмахнула руками, как дирижер.

«Ты – мое солнце…» – запели мы.

Слова застряли у меня в горле, как куриная кость. Это моя песня! Моя и мамина. У меня задрожали колени. Я бы все отдала, только бы обнять маму и услышать, что она больше никуда не денется. Я сморгнула слезы и попыталась выровнять спину, но задрожала еще больше. Сомнений не оставалось – миссис Шпиц нарочно выбрала эту песню, догадываясь, что она много для меня значит. Очередная издевка. Чтобы унять гнев, я начала кусать заусеницу на ногте, однако тут же перестала: нельзя петь с пальцем во рту. Миссис Шпиц наверняка накажет меня, если я испорчу ее представление; я через силу беззвучно открывала рот, еле сдерживаясь, чтобы не разрыдаться.

В начале декабря пришли первые посылки с рождественскими подарками от благотворительных организаций. Некоторые свертки по форме напоминали детские косметички. Кто-то надорвал обертку, чтобы узнать наверняка. Заметив это, миссис Шпиц собрала девочек на кухне.

– Чья это работа? – И она оглядела нас испепеляющим взглядом. – Если не признаетесь, я все подарки брошу в костер!

В ответ на наше молчание миссис Шпиц принялась швырять подарки в зеленый пакет для мусора.

– Это я.

Слова эхом отдались у меня в голове. Я надеялась, что она поймет: сейчас я действительно говорю неправду.

– Так я и думала! – Миссис Шпиц схватила надорванный сверток. – Это был твой подарок, однако теперь я отдам его кому-нибудь другому. – Она оглядела гору подарков. – А еще этот, и вон тот.

Виновница стояла рядом и не пикнула, глядя, как у меня отбирают подарки. Скорее всего, то была Дарла, но она тряслась от вида собственной тени и поэтому позволила бы всему сгореть.

В рождественское утро Дарла нашла под елкой детскую косметичку. Подарков ей досталось куда больше, чем мне. В моих коробках лежала новая одежда, а еще – кукла Барби, такая же, как у Дарлы. Миссис Шпиц милостиво разрешила нам оставить кукол в доме, с условием, что мы будем делиться с младшими. Уже через неделю Дарла присвоила мою Барби, потому что Клэр открутила голову ее собственной.

– Тебе нравится у Шпицев? – спросила меня учительница, когда я вернулась в школу после новогодних каникул.

– Угу.

– Зайди, пожалуйста, к психологу, там сейчас твой брат.

Когда я вошла, Люк плакал. Его лицо и волосы были обляпаны засохшей грязью. Пахло от него так, будто он обделался.

– Небольшая авария, – сказала мне психолог.

– Только не выдавай меня! – зарыдал Люк.

– Не буду, – пообещала я.

– Он утверждает, что его снова заставят пить острый соус, – сказала психолог. – Это правда?

Я взглянула ей прямо в глаза.

– Да, соус достается ему каждый день.

Той ночью, когда мы ложились спать, миссис Шпиц готовила пудинг. На кухне пахло бананом и сливками. Должно быть, приедет чей-то куратор, решила я и очень удивилась, когда утром увидела на пороге Саймона Паркера, инспектора по защите прав несовершеннолетних, в сопровождении помощника шерифа.

Хизер к тому времени уже не жила с нами, но в доме все равно оставалось четырнадцать детей.

– Что сегодня произошло с Люком? – спросил мистер Паркер.

– Ах, мальчик заигрался и забыл вовремя сходить в туалет, – махнула рукой миссис Шпиц, словно о таком пустяке и говорить-то не стоит. – Мне позвонили из школы, и я забрала его домой.

– Где он сейчас?

Миссис Шпиц взглянула на часы. Было почти десять.

– В постели, спит. Где же еще ему быть, в такое-то время?

Она прошла в комнату мальчиков и вывела Люка. Он был в пижаме, волосы еще не высохли. Тем вечером мы все принимали ванну, и миссис Шпиц тщательно проверила, хорошо ли мы помылись. Теперь я знаю, почему.

Мистер Паркер провел Люка назад.

– Там душновато, – заметил он, когда вернулся. – Вентиляция у вас не очень. – Взглянув на полную пепельницу, стоявшую на столе, мистер Паркер добавил: – А курить в доме совсем не годится.

– Я тут надумал потолочные вентиляторы приладить, – неожиданно для всех подал голос мистер Шпиц.

– Давно не проветривали, и детей у вас многовато. В остальном у меня претензий нет, – подытожил мистер Паркер.

– У нас временно живут несколько родных братьев и сестер. Жаль их разлучать. Вот мы и ждем, пока кто-нибудь другой не возьмет их к себе всех вместе. – Миссис Шпиц мило улыбнулась. – Не желаете ли кусочек свежего бананового пудинга?

Проверяющие отказались.

– Мы не так уж много можем предложить детям, зато делаем это от чистого сердца, – добавила миссис Шпиц, махнув рукой в сторону полки с детскими фильмами. – Конечно, есть дома и побогаче нашего, но счастливее дома вам не найти.

Два дня спустя в школу явилась какая-то женщина и захотела побеседовать с каждым, живущим у Шпицев, отдельно. Оказалось, это социальный инспектор. Сначала я заявила, что мне все нравится.

– Здесь больше никого нет, зайка, – сказала она, отведя меня в глубину комнаты. – Тебе ничего не будет, если ты расскажешь правду, понимаешь?

Я кивнула, но не могла сразу довериться ей.

– Вы купаетесь каждый день?

– Ага.

Я остановила взгляд на трещине в стене, и чувство, будто я вот-вот упаду, утихло.

– Ты помогаешь мыться кому-нибудь?

Я рассказала, как мы с Дарлой купаем малышей, а после них купаемся сами в грязной воде.

– А правда, что миссис Шпиц грозилась сжечь все ваши подарки?

Откуда она об этом знает, удивилась я.

– Я всегда всех выгораживаю.

– Может, хочешь еще что-нибудь мне рассказать?

Пользуясь случаем, я пожаловалась, что у меня отобрали мои игрушки. Инспектор пообещала помочь.

– Что ты рассказал тете, которая приезжала сегодня к нам в школу? – спросила я у Люка по дороге домой.

– Как миссис Шпиц бросила в меня куклу. Когда я устал держать руки над головой, как она велела. – Люк встревожился. – Не надо было, да?

В разговор встрял Митчелл, который сидел позади:

– А я сказал, что тебе правильно досталось, нечего было обзывать ее «сукой». – Люк обернулся и погрозил Митчеллу кулаком. – А еще я рассказал, как вмазал тебе так, что у тебя глаза повылазили и башка треснула.

– А что ты ей еще наговорил? – спросила я у Митчелла.

– Как миссис Шпиц насильно заталкивала свою запеканку в рот Кэндис, и девчонку чуть не вырвало. – Он отвернулся к окну и продолжил: – Да какая разница. Миссис Шпиц мне сказала, что ей дозволено хоть весь день продержать нас в углу. У нее разрешение есть. – Митчелл поежился. – Кажется, сегодня мне влетит.

– Мы все наговорили много всего, – сказала я, чтобы как-то его утешить. – Спорим, кураторы сегодня же нас увезут оттуда.

– Не-а. Они скажут, что я сам виноват. Я никому не нужен. Характер у меня дурной. Вот потому мы и будем сидеть у Шпицев. Они берут к себе тех, кто больше никому не нужен.

– Я нужна маме! – запальчиво возразила я.

– Я тоже! – вмешался Люк, хотя я уже знала, что мама заберет только меня, а его отдадут Дасти.

– В общем, я за тебя, – сказал Митчелл.

– А про то, как она чуть не сожгла наши подарки на Новый год, рассказал?

– Еще бы. И про то, как ты якобы призналась, хоть была не виновата.

На этот раз я была уверена, что после школы нас встретит мистер Феррис с нашими вещами, в спешке побросанными в мешки для мусора. Наконец я получу назад свои платья и своих кукол, и мы уедем в безопасное место. Увы, как и прежде, ничего такого не произошло.

Майлз Феррис приехал только в конце января. Я случайно подслушала, как миссис Шпиц жалуется:

– В школе Эшли вечно рассказывает страшилки про меня. – Мистер Феррис неодобрительно нахмурился. Решив, что он на ее стороне, миссис Шпиц проворчала: – Чего я только не терплю от этой неблагодарной девчонки.

К моему удивлению, Майлз Феррис снова явился через неделю. Обычно он приезжал не чаще, чем раз в два-три месяца. Визит был коротким. Уходя, он нагнулся ко мне и негромко произнес:

– Будь умницей и веди себя хорошо.

Через две недели в школе праздновали День святого Валентина. Мамы некоторых учеников принесли порционные кексы и раздавали конфеты в форме сердечек с напечатанными на обертке пожеланиями. Самую большую «валентинку», ту, которую я смастерила для мамы, я подарила миссис Браш. Она прикрепила ее на пробковую доску рядом со своим столом. Я и не догадывалась, что через неделю меня в ее классе уже не будет.

В пятницу, когда я вернулась из школы, дома поджидал Майлз Феррис. На этот раз мои пожитки действительно были упакованы в полиэтиленовый мешок.

– Я подержу, – сказал мистер Феррис, подхватив мой рюкзак.

Я направилась в свою спальню, но миссис Шпиц преградила мне дорогу:

– Я уже все сложила. Щетка, белье, обувь и одежда – все там.

– И одежду, которую подарила мама? – недоверчиво спросила я.

– Конечно, – заверила миссис Шпиц.

– И платье на каркасе?

– Оно тебе уже мало.

Я умоляюще посмотрела на мистера Ферриса.

– Ну хоть спальный мешок с ангелочками вы взяли?

– Я все забрал.

И он легонько подтолкнул меня к машине.

Мистер Феррис положил в багажник мой рюкзак и небольшой полиэтиленовый пакет. Остальные вещи так и остались лежать в сарае.

– А мои куклы? Моя «Чудо-печка»? – запаниковала я.

Мистер Феррис закатил глаза и покосился на миссис Шпиц.

– Опять придумывает, – заверила его миссис Шпиц.

– Вы сами видели, как мама подарила ее мне! – пылко возразила я.

Но мистеру Феррису куда больше хотелось уехать, а не разбираться с моими претензиями.

– А где Люк?

– Ты с ним потом увидишься, – ровным, ничего не выражающим тоном ответил куратор и пристегнул на мне ремень безопасности.

– Пожалуйста, мои игрушки и одежда, они остались в сарае, – умоляюще попросила я.

– Я привезу их потом, – сказал он, чтобы я угомонилась.

Мы тронулись, и у меня в голове зазвенело, словно разбилось стекло: моя школа… миссис Браш… мои друзья… Дарла и Тоби… малышка Клэр… Лили и Кэти… и – Люк! Мне удалось спастись, но Люк остался там. Кто теперь предупредит, защитит, утешит его? Я казалась себе такой же ненужной, как барахло в моем пакете. Меня снова вышвырнули.