С Ивейном, освещавшим дорогу кристаллом, Анье нечего было бояться беспросветной ночной тьмы. Время шло, и душа ее постепенно напол­нялась покоем. Легкий ветерок шелестел в гус­той листве над головой, донося до нее ароматы цветов, робко пробивавшихся в траве под нога­ми. Умиротворенная, почти как лисенок, задре­мавший у нее на руках, Анья напомнила себе, что обрела драгоценнейший из даров – минуты, проведенные рядом с возлюбленным. Правда, он не хотел брать ее с собой, но Анья не сомнева­лась, что отправилась с ним не напрасно.

Ивейн, подавляя досаду, старался убавить шаг, подлаживаясь к неторопливой трусце Ягодки. Спиной он чувствовал пристальный, почти неотрывный взгляд девушки, и от этого ему было еще больше не по себе. Ее постоянная близость влекла и в то же время пугала его. Ивейн боялся, что, очарованный, позабудет рядом с ней обо всем на свете и на заметит засады, пока не окажется слишком поздно…

Внезапно какая-то птица, всполошившись, захлопала крыльями, и это так напугало Ягодку, что она в панике заметалась. Шум тотчас же от­влек Ивейна от его невеселых раздумий.

Лисенок повизгивал, лошадь заржала, и Ивейн, обернувшись, увидел, как Ягодка поднялась на .дыбы, передними копытами молотя воздух, точно пытаясь защититься от испуганной птицы, обере­гавшей свое гнездо. Ивейн не ожидал, что старая лошадь еще способна на нечто подобное.

– Не-е-ет! – тихо вскрикнула девушка и тут же, почти неслышно, упала на землю.

Ивейн замер. На земле, между двумя валуна­ми, лежала маленькая скорченная фигурка. И, что самое страшное, она не двигалась.

Бросившись к Анье, Ивейн почувствовал, как сердце его словно сжимает гигантская рука великана, стремящегося раздавить его в наказание за небре­жение. Да, он был слишком рассеян, задумался, а расплачиваться приходится девушке. Разве виновата она в том, что так обольстительна? Он мог только молить духов стихии спасти его маленькую, чистую фею и не наказывать ее за его прегрешения.

Ивейн поставил посох на землю, туда, где золотистым потоком струились волосы Аньи, рассыпавшиеся при падении. Лисенок с присущим животным проворством вскочил на лапки, но тут же, поскуливая, подполз и уткнулся мор­дочкой в плечо своей раненой хозяйки. К счастью, он, видимо, почувствовал намерение человека помочь и, хотя зарычал, но не препятст­вовал ему подойти. Так что Ивейну не пришлось тратить время на возню со зверьком.

Сбросив котомку, юноша опустился на коле­ни. Земля была мягкой, как губка, под толстым слоем прошлогодней листвы и под свежей, зеленой травой и папоротниками. Жрец осторожно ощу­пал голову девушки. Анья еле слышно застонала, когда пальцы его наткнулись на громадную шишку. Хотя и не столь искусный во врачевании, как Брина или сестра, Ивейн понимал в этом толк и нередко оказывал помощь не только при несчас­тных случаях, но даже при ранениях на поле боя.

Сдерживая волнение, жрец бережно поднял де­вушку из расщелины между камнями и уложил ее на мягкую, как ковер, траву. Осторожно, едва каса­ясь, он провел по зеленой материи платья от плеча до бедра, с той стороны, куда пришелся удар при падении. Анья, не приходя в сознание, застонала.

Ивейн присел на корточки. Ребра или сло­маны, или сильно ушиблены. Как бы там ни было, нужно перенести ее в какое-нибудь без­опасное место и там заняться лечением. Ивейна тревожили не столько поврежденные ребра де­вушки, сколько то, что она сильно ударилась го­ловой. От Аньи нельзя отходить ни на минуту, пока она не очнется. Он попросит духов стихии помочь ей прийти в себя.

К счастью, кобыла – хотя у Ивейна и не было времени ее утихомиривать – обрела уже свое обычное невозмутимое спокойствие. Он за­кинул торбу Ягодке на спину, и та спокойно ждала, пока друид возносил триады благоговения и просил даровать ему правильный путь. По мере того как протяжные слова срывались с губ Ивей­на, кристалл на набалдашнике посоха разгорался все ярче, и наконец от него пролег луч света, еще более ослепительный, чем светящийся круг, что сиял для них на протяжении всего перехода.

Ивейн бережно поднял девушку и, держа ее одной рукой, стараясь не причинить ей боли, взял посох и пошел за лучом назад, по уже про­йденному пути. Когда луч света переместился вправо, жрец тотчас повиновался и свернул. Через несколько шагов он наткнулся на моно­литную скалу – так, во всяком случае, ему по­казалось в первый момент.

Ивейна ничуть не смутило, что мольба об ук­рытии завела его в тупик. С минуту он пристально разглядывал скалу, затем, пригнувшись, нырнул во мрак, очутившись в пещере, невидимой снаружи. Лошадь остановилась около узкого входа, но ли­сенок не отставал и держался у ног друида.

Ивейн обнаружил, что в пещере, хотя и пустой, совсем недавно были люди. Ее невозможно было найти. И все-таки кто-то нашел. Об этом говорили холодные угли костра, помятый пустой ко­телок, рваное одеяло, сложенное у дальней стены, и горстка костей какого-то животного.

Ивейн прислонил посох с по-прежнему сияв­шим кристаллом к шершавой стене и расстегнул черный плащ. Сбросив его на каменный пол, жрец бережно уложил на него Анью. Он мог бы привести ее в чувство, но лучше ей побыть без сознания, чтобы не чувствовать боли. Сломаны ее ребра или ушиблены, их надо осмотреть. Ивейн сознавал это, но не мог решиться. Нужно снять с нее платье и нижнюю рубашку, нужно раздеть ее… и увидеть то, что он не сможет забыть до смерти. Но разве у него есть выбор? Он должен сделать это ради нее.

Отстегнув и отложив меч в сторону, друид снова опустился на колени рядом с девушкой и неловкими пальцами стал распутывать шнуровку на платье. Расстегивая ремень, опоясывающий узкие бедра, Ивейн заметил привязанный к нему маленький мешочек. Черные брови жреца слегка сошлись к переносице. Любопытно, какие аму­леты и снадобья могут храниться у очарователь­ной маленькой феи, не обладающей знанием дру­идов? Ивейн отложил мешочек в сторону, решив заглянуть в него позже, когда покончит с более важным делом. Напомнив себе, что состояние девушки может быть очень тяжелым, он поста­рался не думать о том, что ему предстояло сде­лать. Только после этого Ивейн бережно припод­нял Анью, снимая с нее одежды.

Когда нагота ее открылась его пылающему синему взору, даже стойкость друида не могла удержать его от созерцания этого чудного зрели­ща. Ее светлые золотистые волосы сияющей во­лною рассыпались по складкам темного шерстя­ного плаща, а теплые кремовые и нежно-розовые тона обнаженного тела таили то сладостное оча­рование, которого он так опасался. То, что он увидел, превосходило все образы, давно уже яв­лявшиеся ему в воображении и в снах.

Ивейн застонал. Влекомый силой, превосхо­дившей все те, какие были ему подвластны, жрец наклонился и чуть коснулся щеки Аньи губами. Он и не думал позволять себе большего, но девушка, не приходя в сознание, повернулась и губами нашла его рот. Ивейн замер. Искушение было слишком велико. Не в силах воспротивиться со­блазну, он наслаждался, впивая нектар ее губ.

Послышалось негромкое рычание. Маленькая лисичка припала к земле рядом с Аньей и челове­ком, склонившимся над ее безжизненным телом.

Предостережение, столь своевременно про­звучавшее, тотчас же охладило пыл Ивейна, ус­тупив место раскаянию. Он отшатнулся, ощу­щая невыразимое отвращение к себе. Он вооб­ще не смел целовать ее, и уж тем более тогда, когда беспомощная девушка лежала без созна­ния. Несколько раз глубоко вздохнув, Ивейн попытался приглушить муки совести, уверяя себя, что ни за что бы не причинил Анье зла.

Что верно, то верно, подумал жрец с невесе­лой иронией, он ничем не угрожал этой девушке. Скорее уж она, бессознательно откликнувшись на его поцелуй, представляла для него большую угрозу. Ему вдруг с полной ясностью открылась ужасная истина: куда бы ни бежал он от этой маленькой стройной красавицы, образ ее вечно будет являться ему во сне. Такой отчетливый, будто созданный из плоти и крови. Эту девуш­ку он не должен любить… но любит.

Волна яростного негодования к себе за­хлестнула Ивейна. Как мог он похитить поце­луй у лежавшей в беспамятстве девушки! По­давив и желание, и гнев, жрец обратил свои мысли на то, ради чего обнажил ее. Друид под­нялся и, выйдя из пещеры, снял свой дорожный мешок с седла Ягодки. Вернувшись, он порылся в котомке, пока не отыскал там свернутый бинт. Ивейну так часто приходилось перевязы­вать раненых, что он взял за правило всегда брать бинты в дорогу.

Бережно, но с намеренным безразличием он туго перетянул грудь Аньи. Затем, стараясь не поддаться искушению, он отвернулся и поднял ее плащ. Ивейн с облегчением накинул его на девушку, прикрыв ее от подбородка до малень­ких пальцев ног.

Пытаясь не думать ни о наготе девушки, ни о ее состоянии, жрец поднял тот мешочек, ко­торый снял с ее пояса. Он распустил стягивавший его шнурок и, подставив ладонь, перевернул и потряс над нею мешочек.

Кремень, первым упавший в подставленную ла­донь, не удивил Ивейна: в дороге это самая необхо­димая вещь. Два последовавшие за ним пузырька вызвали у него легкую улыбку. Зная о даре враче­вания матери Аньи, он мог предвидеть, что обнару­жит их здесь. В мешочке оставался теперь только какой-то странный, довольно большой предмет. От­ложив в сторону первые три находки, жрец сунул руку в мешочек и вытащил то, что там было.

Глаза его потеплели – это был тот самый кристалл, который он некогда подарил настыр­ной малышке Анье. Ивейи в этом не сомневался. Радость, вызванная открытием, что Анья не рас­стается с его талисманом, слегка померкла. Ос­трые края камня слегка сгладились. Ивейн по опыту знал, как долго и часто нужно обкатывать камень в ладонях, пока он не станет гладким, и понял, что девушка, несомненно, пыталась при­общиться к таинствам друидов. Ему стало грус­тно, так как он был уверен, что смешанная кровь Аньи заранее обрекала эти попытки на неудачу.

– Мне приснилось, что ты поцеловал меня.

Слабый, но ясный голосок Аньи застал дру­ида врасплох, что совершенно не подобало жрецу. Все еще сжимая кристалл в руке, он обер­нулся, глядя в большие затуманенные глаза, в ко­торых застыл вопрос.

Увидев, как темная краска волной залила щеки Ивейна, Анья догадалась, что это был вовсе не сон. Нежная улыбка расцвела на губах, словно вновь ощутивших на себе его губы. Опасаясь, что прежде она почти принуждала Ивейна целовать себя, Анья необычайно обрадовалась этому тай­ному поцелую и сразу простила жрецу ту угрю­мость, что тотчас же омрачила его лицо.

– Ты упала с лошади и ударилась головой о камень. Удар был так силен, что я боялся, как бы он навсегда не лишил тебя чувств. – Ивейн на мгновение умолк, мысленно возвращаясь к тревогам за девушку. – Я так рад, что ты вер­нулась ко мне.

В тот миг, когда эти искренние слова сорвались с губ жреца, он понял, что допустил оплошность, высказав то, о чем следовало молчать. В словах его не было ничего дурного, он просто неправильно вы­разился, но Ивейн рассердился на себя еще больше за это необдуманное высказывание. Сунув все вещи он поспешно поправился:

– Я возблагодарю все природные силы за то, что они вернули тебе сознание.

Улыбка на лице Аньи стала еще шире и такой ослепительной, что могла бы поспорить с сиянием кристалла на посохе. Девушка понимала его опасения. Ивейн боялся, как бы она не по­думала, что он рад этому только из себялюбия. И все-таки Анье были дороги эти слова, ведь она верила, что он сказал их от чистого сердца.

– Итак, они попались на мой крючок, м-м-м?

Епископ Уилфрид был доволен, но к удов­летворению примешивалась язвительность.

– Я беспокоился, не слишком ли мы его за­маскировали. Ну что же, я рад, что чутье меня не подвело. Чем больше потребуется трудов и лишений, тем большую ценность эта цель при­обретает в глазах друида и тем упорнее он будет стремиться к ее достижению.

Рольфу, не одаренному особой сообразитель­ностью, было не по себе от этих иносказаний епископа, и он беспрестанно неуклюже пересту­пал с ноги на ногу.

– Мне кажется, что вы правы.

Хотя и не уверенный, что уловил смысл ска­занного, Рольф чувствовал, что именно это хо­телось бы услышать его собеседнику.

– Как я уже сказал, я столкнулся с ним, когда он шел по дороге на юг, на расстоянии дневного перехода от его жилища.

– Столкнулся с ним? – подчеркнуто упирая на эти слова, переспросил Уилфрид своего неза­дачливого приспешника. Всем, кого епископ по­сылал в лес, он приказывал следить за жрецом и его передвижениями – только следить. Он четко объяснил им, что какие-либо столкновения ис­ключены и виновных ждет суровое наказание.

– Ну да.

Мысленно проклиная соглашение, из-за которого их король отдал его под начало епис­копа, Рольф набрал в грудь побольше воздуха. Он попытался придумать достоверное объясне­ние, чтобы не вызвать ярость священника, при­знавшись, что его втянули в столкновение.

– Мужчина, за которым я следовал, обер­нулся и заметил меня… но мельком.

Епископ выразил недовольство даже этой корот­кой встречей, если, конечно, все и вправду ограни­чилось этим. Он не доверял этому воину, который проявлял себя храбрым в бою, но беспомощным в интригах, где требовалась не сила, а нечто другое.

Несмотря на неповоротливый ум, инстинкты у Рольфа были достаточно развиты. Он чувство­вал, что допустил непростительную оплошность, но вовсе не собирался усугублять положение. Рольф стоял неподвижно, как вкопанный, с улыбкой глядя в подозрительные глаза епископа.

Уилфрвд хлопнул в ладоши, и звук этот гулко прокатился в каменных стенах.

– Что бы ты там ни натворил, мои расчеты оправдались, и я достигну желаемого.

Мысль о том, что связи и союзы, заключен­ные им в нескольких саксонских королевствах за это десятилетие, принесут скоро желаемые плоды, порадовала Уилфрида: он и не думал при­знавать греховность содеянного. Епископ нахо­дил себе оправдание в том, что не только будет покончено с двумя илдорменами и прервется ди­настия королей Нортумбрии, так долго досаждавших ему, но исчезнут с лица земли и опозо­рившие его друиды-язычники. И – он весело и самодовольно потер ладони – уничтожение язычников вполне можно рассматривать как свя­щенную войну, развязанную во славу Господа.

Рольф видел, что епископа распирают самодо­вольство и радость, но чувствовал, что за всем этим скрывается личная месть и холодная злоба. Возбла­годарив Создатели за то, что ожесточение это на­правлено не против него, Рольф порадовался, что не заговорил о странном происшествии с лошадью и всадницей, исчезнувшими в мгновение ока.