Знание преимуществ терапии на основе экспрессивных искусств – исходный пункт применения этих методов. Помимо этого, важно понимать философию и принципы формирования фасилитирующего отношения. Психологические принципы создания безопасной, свободной атмосферы (описанные в главах 1 и 2) очерчивают необходимые условия такого терапевтического отношения. Многое из этого вы уже знаете, если вы терапевт, социальный работник или любой другой профессионал в области душевного здоровья.

Человекоцентрированный экспрессивный терапевт применяет искусства для исцеления, самоисследования и понимания. Мы отличаем наш подход от тех медицинских моделей, в которых терапевт обладает «истинным знанием» и точной интерпретацией творческих произведений клиента, а развитие клиента происходит вследствие принятия этой интерпретации. Мы верим в способность человека самостоятельно найти собственное направление движения, если психологический климат преисполнен эмпатии, честности и заботы. Данная традиция восходит к работам многих гуманистических психологов, в частности Карла Роджерса, Абрахама Маслоу, Ролло Мэя, Кларка Мустакаса, Росса Муни, Артура Комбса, Сиднея Джурарда и Прескотта Леки. Все они, бросив вызов авторитарной медицинской модели, создали модель личностного роста на основе такого межличностного отношения, в котором терапевт уважает достоинство и ценность клиента, его способность идти своим путем.

Несколько блестящих гуманистических психотерапевтов стали авторами книг, проливших много света на процесс психотерапии как с точки зрения клиента, так и с точки зрения терапевта. Я особенно рекомендую труды Джеймса Бьюдженталя, Фрэнсиса Вогана, Кларка Мустакаса, а также классическую работу «Становление человека» Карла Роджерса.

 

Человек как организм, заслуживающий доверия

Один из базовых принципов, которого придерживаются гуманистические психологи, заключается в том, что человек, если ему предоставить надлежащие условия, обладает потенциалом позитивного роста. В своей книге «Карл Роджерс о личной силе» (Carl Rogers on Personal Power) мой отец формулирует это следующим образом:

Человекоцентрированный подход основан на предположении, что человеческое существо, – это, по сути, заслуживающий доверия организм, способный к оценке внешней и внутренней ситуации, пониманию себя в своем контексте, совершению конструктивных выборов в отношении дальнейших действий в своей жизни и действию на основе этих выборов {28} .

Мой терапевтический опыт подтверждает данное предположение. Порой трудно отказаться от мысли, что мы, терапевты, обязаны исправлять положение дел для клиента или давать ему совет, который решит его проблемы. Тем не менее непривязанность к потребностям нашего эго, в частности к потребности обладать ответом, – одна из величайших целительных сил. Многие клиенты говорили мне: «Похоже, у вас больше веры в меня, чем у меня самого». Именно эта вера – моя уверенность в естественной способности каждого человека самостоятельно выбирать свое направление в жизни – дает им возможность усилить самих себя. Чтобы создать климат для такого самонаправленного движения, я могу предложить литературу, образовательную информацию, которая поможет им в принятии решений, но это лишь готовит почву для обретения ими новых сил. Если клиенты стремятся поменять что-то в своем поведении, то эти изменения должны исходить из внутреннего убеждения, а не от внешнего авторитета. Мне нравится, как сформулировал это Том Ханна:

Дело не в терапевте, который, следуя старой медицинской авторитарной модели, держит пациента в темноте неведения, подобно тому как относится к ребенку отец-патриарх. …Дело в несчастном, потерянном человеке, заново обретающем самоконтроль и самообеспечение собственной целостности и здоровья {29} .

В мире, где рушатся старые политические формы, те из нас, кто придерживается демократических принципов, сталкиваются с трудной задачей – продолжать развивать и поддерживать терапевтический процесс, основанный на самодетерминации и демократических принципах.

Политика клиентоцентрированного подхода – это осознанный отказ терапевта от всякого контроля над клиентом или принятия решений за него. Она состоит в фасилитации присвоения клиентом самого себя и тех способов, благодаря которым эта цель может быть достигнута; в фасилитации присвоения клиентом локуса принятия решений и ответственности за их последствия {30} .

 

Эмпатия, конгруэнтность и безусловное позитивное принятие

Основные условия терапевтического взаимоотношения тестировались и исследовались Карлом Роджерсом и коллегами более тридцати лет. Часто эти три условия неверно трактовались или сильно упрощались в соответствующей литературе. Поэтому мне хотелось бы процитировать четкое резюмирующее заключение самого Карла:

Существуют три условия, которые создают эту способствующую росту и развитию атмосферу, говорим ли мы о взаимоотношении между терапевтом и клиентом, родителем и ребенком, лидером и группой, учителем и учеником, администратором и персоналом. Фактически эти три условия применимы в любой ситуации, если ее целью является развитие человека. Я подробно описал эти условия в прошлых работах {31} . Ниже я предлагаю их краткое описание с точки зрения психотерапии, но оно применимо ко всем вышеупомянутым взаимоотношениям.

Первый элемент подразумевает подлинность, реальность или конгруэнтность. Чем больше терапевт является собой во взаимоотношениях, не выставляет перед собой профессиональный или личностный фасад, тем выше вероятность того, что клиент будет развиваться и расти в конструктивном отношении. Это означает, что терапевт открыто является теми чувствами и установками, существующими в нем в настоящий момент. Имеет место близкое соответствие, или конгруэнтность, между тем, что ощущается на телесном уровне, тем, что представлено в сознании, и тем, что выражается клиенту.

Вторая по важности установка для создания атмосферы, благоприятствующей изменениям – признание, или забота, или поощрение, – безусловное позитивное принятие. Это означает, что, когда терапевт испытывает позитивную, безоценочную, принимающую установку в отношении всего того, что в данный момент представляет собой клиент, терапевтическое продвижение или изменение более вероятно. Это предполагает готовность терапевта к тому, что клиент может быть любым непосредственным актуальным переживанием: смущением, негодованием, страхом, гневом, смелостью, любовью или гордостью. Эта забота лишена момента присваивания. Когда терапевт ценит клиента в целом, а не за что-то, продвижение вперед более вероятно.

Третьим фасилитирующим аспектом взаимоотношений служит эмпатическое понимание, то есть терапевт точно чувствует переживания и личностные смыслы, переживаемые клиентом, и сообщает ему это исполненное принятия понимание. Когда эта установка действует наилучшим образом, терапевт настолько проникает во внутренний мир другого человека, что может прояснять не только осознаваемые им значения и смыслы, но также и те, которые лежат немного ниже уровня его сознания. Слушание такого очень особого, активного типа – одна из самых действенных и известных мне сил, способствующих изменению.

Существует постоянно пополняющийся массив полученных в исследованиях эмпирических доказательств, который в общем и целом подтверждает точку зрения, что при наличии фасилитирующих условий действительно происходят изменения личности и поведения. Подобные исследования ведутся у нас [14] и в других странах с 1949 года по настоящее время. Исследовались изменения установки и поведения в психотерапии, уровня обучения в школе и поведения больных шизофренией. В целом эти исследования подтверждают данную точку зрения (см. Rogers, 1980 {32} : резюме исследований) {33} .

Эмпатию необходимо передавать с помощью слов и языка тела

В ходе обсуждения этих понятий участники моей обучающей программы по человекоцентрированной экспрессивной терапии добавили свои мысли, основанные на их личном опыте. Они предложили следующие формулировки для определения конгруэнтности: «Конгруэнтность означает находиться в контакте со своим опытом и быть честным по отношению к нему, – честным и с собой, и со своим клиентом». «Быть конгруэнтным означает оставаться в контакте с собой, клиентом, пространством и временем». «Быть конгруэнтным – значит делиться с другим своей мыслью или чувством, если они неотступны».

Карл Роджерс подчеркивал последнюю позицию, когда участвовал в нашей программе по обучению экспрессивным искусствам (в 1985 и 1986 году). Он говорил: «Терапевт не может – да это и неразумно – все время делиться своими переживаниями. Когда некое чувство не покидает нас и мешает нам присутствовать с клиентом, именно тогда важно быть конгруэнтным и поделиться этим чувством».

Понятие безусловного положительного принятия часто толкуется неправильно. В ходе ряда обсуждений мы сошлись на следующих формулировках: «Это принятие без суждения», «Это принятие на самом глубоком уровне. Я могу не одобрять поведения этого человека, но принимаю то, кем он является, на гораздо более глубоком уровне», «Это означает ценить целостность бытия». Мой отец всегда подчеркивал, что такой тип глубокого признания и заботы есть то, к чему следует стремиться в терапевтических взаимоотношениях, но что на самом деле достигается отнюдь не всегда. Для описания моего опыта бытия с клиентом я употребляю выражение «идти от сердца».

Эмпатию я определяю как «способность воспринимать мир глазами, ушами, сердцем другого человека». Можно определить ее и по-другому, например «идти с кем-то рядом, разделяя его путь». Терапевту недостаточно просто чувствовать эмпатию. Ее нужно передавать с помощью слов и языка тела. Часто клиенту нужно слышать слова, чтобы понимать, что терапевт действительно находится рядом, разделяет его путь.

Клиентоцентрированный, или человекоцентрированный подход, предполагающий соблюдение этих трех условий фасилитации роста, был главной темой жизни Карла Роджерса как профессионала. Казалось бы, они звучат почти элементарно, однако большинство людей соглашаются с тем, что для того чтобы полностью проживать эти условия в качестве терапевта, нужно очень много практиковаться.

Уважение внутреннего мира художника и его собственных интерпретаций расширяет клиентоцентрированную теорию и распространяет ее на область экспрессивных искусств. Человекоцентрированная экспрессивная терапия основана на прочном фундаменте теории, исследований и практики клиентоцентрированной психотерапии. Она расширяет методы последней, предлагая стимулирующие и содержащие в себе вызовы пути экспрессивных искусств. Процесс творческой связи может стимулировать клиента к применению своих врожденных творческих способностей для того, чтобы распахнуть окна в собственное бессознательное. Терапевт преподносит этот стимул таким образом, что власть и процесс принятия решений остаются за клиентом. Терапевт уважает все то, что обнаруживает клиент.

Я пришла к неприязненному отношению к аналитической арт-терапии на личном опыте. Когда я начала обучаться арт-терапии и моя работа в какой-то момент супервизировалась известным арт-терапевтом психоаналитиком, я почувствовала протест, очень сильный протест. Поскольку я с удовольствием занималась художественным творчеством, мне было легко поставить себя на место клиента и задуматься, как бы я себя чувствовала, если бы кто-то мне рассказывал о том, что означает мое искусство. Даже если бы у терапевта были благие намерения, я все равно запротестовала бы, услышав от него, что мои страстные, чувственные красно-оранжево-розовые рисунки были на самом деле «проявлениями гнева, исходящими из моего бессознательного». Я знала, что подобная интерпретация серьезно помешала бы любым моим будущим попыткам выразить себя через цвет.

Мне представляются непродуктивными диагностические категории для различных цветов и символов. Как я как клиент буду чувствовать себя спонтанной или свободной в творчестве, если мои работы оценивают и вешают на них ярлыки? Подобная «маркировка» заставила бы меня сознательно относиться к экспонированию своих бессознательных чувств средствами искусства. Я предпочитаю относиться к своим клиентам (и студентам) с тем же уважением и вниманием, которые нужны и мне.

Второй случай из моего опыта произошел во время обсуждения в семейной клинике, где я проходила интернатуру. Рассматривался случай ребенка с эмоциональным расстройством. Арт-терапевт, увлеченная теориями Мелани Кляйн, настаивала на том, что рисунок ребенка, на котором была изображена красная пожарная машина, символизировал сексуальную агрессию. Мои симпатии были на стороне ребенка. «Может, ему просто нравятся пожарные машины», – подумала я. Казалось, это было еще одним способом поиграть в Бога, почувствовать свою власть и отбить у клиента всякое желание создавать творческие работы.

Мои реакции в связи с использованием искусства в целях диагностики и анализа вытекают из моего опыта контактов с клиницистами, получившими профессиональную подготовку в качестве арт-терапевтов фрейдистского направления. Меня также ужасали некоторые психологи-гуманисты, использовавшие произведения искусства для того, чтобы «читать» прошлое и предсказывать будущее человека. Быть такого рода предсказателем судьбы противоречит основным правам и уважению индивида, неотъемлемым от гуманистических принципов. Я считаю подобные практики опасными.

Каждый из нас как психотерапевт имеет свою систему ценностей. Важно осознавать эти ценности, применяя процесс творческой связи в работе с клиентами. Кредо, выработанное мной за годы практики, суммирует на очень личном уровне мое видение человекоцентрированной философии.

 

Мое кредо

Я сознаю, что внутреннее путешествие может быть пугающим, веселым, утомительным предприятием.

Я буду рядом с вами, но не буду назойливой.

Я верю, что вы знаете, как позаботиться о себе. Я не буду нести ответственность за вас или отбирать вашу силу.

Я не буду также покидать вас.

Я буду уважать вас и ваши решения, которые вы принимаете для себя. Я верю в ваши способности.

Я буду поддерживать и ободрять вас в вашем внутреннем путешествии.

Я могу иногда быть вызовом для вас и вашей системы убеждений, но всегда буду уважать вас и вашу правду.

Я буду поощрять вас опробовать что-то новое, рисковать в неизвестном вашего внутреннего мира, но никогда не буду вас подталкивать.

Я буду предлагать вам средства экспрессивных искусств, чтобы помочь вам открыть вашу природную креативность и обнаружить вашу внутреннюю сущность. Вы вправе не пользоваться этими средствами.

Иногда я буду высказывать свое мнение и давать вам обратную связь, но всегда буду проверять, насколько она значима для вас.

Я буду делать все, чтобы чтить мои собственные и ваши границы.

Я буду делиться с вами моими ценностями и убеждениями, чтобы вы знали, почему я говорю или делаю то, что говорю и делаю.

Я всегда открыта тому, чтобы учиться у вас.

Я совершаю ошибки, делаю то, что мне не нравится, и иногда ввожу в заблуждение. В таких случаях я признаюсь в этом. Я могу сказать: «Я сожалею».

 

Многие психотерапевты, а также люди, занятые в помогающих профессиях, спрашивают: «Как вы предлагаете эти методы? Как определяете, в какой момент следует использовать рисунок, движение или направленное воображение? И что вы делаете, чтобы вовлечь в этот процесс клиентов?» Атмосфера, благоприятствующая развитию творчества и использованию экспрессивных искусств, создается, когда вы на себе ощутили целительные свойства самовыражения посредством этих искусств (при условии, что вы профессиональный терапевт, который открыт новым способам работы с клиентами).

Пережив глубокий процесс внутреннего путешествия при помощи любой из модальностей экспрессивного искусства, вы сможете предлагать этот материал, будучи полностью уверенным в его эффективности. Если вы сами раскрыли свои внутренние глубины благодаря движению, визуальному искусству, письму или вокализации, то у вас есть самое существенное для того, чтобы предлагать все это своим клиентам, – доверие к процессу. Крайне необходимо исходить из этой убежденности. Творчество – не инструмент, а таинство, к которому вы приобщаетесь, разворачивающийся, открывающийся процесс.

Несмотря на то что многие терапевты заинтригованы экспрессивными искусствами и могут представить себе, как эти методы улучшат их работу, некоторые из них не решаются предлагать их клиентам. Я хорошо помню собственные первые терапевтические сессии, когда я робко предлагала нарисовать рисунок как дополнение к основной разговорной терапии. Вдруг клиент испугается, или подумает, что я несерьезно отношусь к работе, или сочтет, что мы будем попусту тратить столь драгоценное время? Поскольку я никогда не сталкивалась с экспрессивными искусствами ни при обучении, ни в личной терапии, мне не на что было опереться в своей практике. Но я знала, что занятия искусством приносили мне озарения, а занятия, в которых я практиковала йогу и свободное движение, привносили в мою жизнь новую энергию и свет.

Мужество и смелость начать практиковать экспрессивные искусства в работе с клиентами мне дала основательная подготовка в клиентоцентрированном консультировании. Я знала, что лучший учитель – клиент. Я также знала, что, если предложу ему нечто в порядке эксперимента и попрошу поделиться своими впечатлениями, вместе мы сможем прийти к осмысленному для него процессу. Кроме того, я не собиралась анализировать или интерпретировать продукты творчества клиента. Мне не нужно было быть экспертом по символам и их значениям. Я просто следовала человекоцентрированной философии, в соответствии с которой каждый человек способен найти собственные смыслы. Я видела себя не как эксперта в области экспрессивных искусств, а как компаньона, спутника клиента в его процессе самоисследования.

Клиент сам выбирает, прибегнет ли он к предлагаемым мной художественным методам. Я должна была искренне предлагать этот метод как выбор для него. Если бы клиент предпочел не использовать визуальное искусство, движение или направленное воображение, то я бы приняла его «нет», не чувствуя себя глупой или отвергнутой. Я видела свою роль в создании атмосферы доверия, в которой клиент будет услышан на самом глубоком его уровне, где будут доступны любые средства самоисследования. По этой причине я предпочитаю сейчас рассказать о том, как сама работаю как терапевт, и предоставлю возможность выбрать из всего этого то, что полезно для вас. Нет какого-то одного правильного способа работы. Нужно экспериментировать и практиковать, чтобы понять, что лучше всего соответствует вашей терапевтической философии.

 

Начальные сессии

Приходя на терапевтическую сессию, большинство клиентов испытывают тревогу. Перед началом работы я обычно говорю им: «Мне важно сконцентрироваться и полностью быть с вами. Для меня полезно, если минуту-другую мы вместе посидим в тишине с закрытыми глазами, чтобы оставить за дверью шум и суету. Как вам мое предложение? Знакомы ли вы с медитацией, приемлема ли она для вас?»

По мере того как мы успокаиваемся, я могу предложить побыть с закрытыми глазами и «позволить себе глубоко подышать, почувствовать опору поддерживающих нас кресел и попросить наши мышцы расслабиться». Такое простое начало оказывает основательную помощь и мне как терапевту, и моим клиентам. Оно позволяет мне стать полностью присутствующей и погружает меня (а зачастую и клиента) в то состояние сознания, которое движет нас прямо к сути всего того, что есть эмоционального в клиенте.

Начальная медитация также представляет собой подготовительный этап для знакомства с процессом направленного воображения. По мере того как клиент знакомится с этим процессом центрации или сосредоточения, в последующие сессии уже можно включать более специфические методы осознавания, такие, например, как: «Сейчас постарайтесь осознать свои внутренние мысли и чувства. Приходят ли к вам какие-нибудь образы? Возможно, эти образы расположены в какой-то определенной части вашего тела?» Образы и их телесная локализация могут быть прямой дорогой к глубоким чувствам, блокам на пути энергии и инсайтам. Они также позволяют использовать визуальное искусство и движение в качестве метода для дальнейшего исследования.

Во время первых двух сессий я говорю клиентам примерно следующее: «Как терапевт я применяю в своей практике экспрессивные искусства, то есть я подготовлена к тому, чтобы использовать движение, визуальное искусство и направленное воображение для того, чтобы помочь вам исследовать символические, невербальные способы действия и с их помощью продвинуться в вашем внутреннем путешествии. Время от времени я буду предлагать вам попробовать эти методы. Меня больше интересует целительный аспект самого процесса работы, а не конечный результат, хотя он может давать обратную связь, открывая для вас новую информацию о себе. Я не применяю искусство для диагностики или интерпретации. Визуальное искусство и движение доступны для вас в качестве еще одной дороги к самоисследованию и исцелению».

Начальные сессии: я предлагаю клиенту попробовать выразить свое чувство или образ в цвете (Натали проводит демонстрацию с коллегой Мукти Ханной)

На этом этапе я прошу клиентов поделиться своей реакцией на мое предложение. Одни готовы использовать новые материалы, другие говорят: «Я не умею рисовать», или «Я не творческий человек», или «У меня две ноги, но обе левые, и я не могу танцевать». Их страх перед необходимостью сделать что-то красивое или создать что-то изящное очевиден. Я лаконично заверяю их в том, что наша работа нужна не для проверки их креативности или способности рисовать или танцевать, а представляет собой метод самоисследования.

Я также заверяю клиентов, что всякий раз, когда я предлагаю им выразить себя невербально, у них есть свобода выбора, право в любой момент сказать «нет». Я говорю им так: «Я буду что-то предлагать вам, буду поощрять вас, но решение всегда остается за вами. Я отнесусь к нему с уважением», и тогда слышу, как клиенты вздыхают с облегчением. Зачастую я обнаруживаю, что многие клиенты готовы с энтузиазмом использовать экспрессивные искусства. Так что, скорее всего, дело именно в терапевте, предлагающем экспрессивные искусства клиентам, но чувствующем при этом неуверенность.

При индивидуальной работе с клиентом я задействую не только свое рациональное мышление, но и интуицию. Это помогает построить взаимоотношения, стимулирующие доверие, открытость и самоисследование. Этот процесс я описываю метафорически как процесс создания большой, полупрозрачной скорлупы вокруг нас двоих, в которой много воздуха и света и присутствует атмосфера безопасности.

Использующаяся модальность зависит непосредственно от самого хода работы. Когда клиент погружается в свою внутреннюю сущность, чтобы обнаружить те аспекты самого себя, которые блокируют всю полноту его потенциала, он зачастую использует язык тела, говорящий «я хочу двигаться», активно жестикулирует, описывая свои чувства. Или, наоборот, может контролировать свое тело и совсем не двигаться, но его речь при описании тех или иных событий и переживаний будет богата образами. Все это служит мне подсказками относительно того, какие из экспрессивных искусств могут быть полезными.

Если клиент начинает жестикулировать во время разговора, ему можно предложить вместе создать на основе этих жестов определенные движения, чтобы он продвинулся глубже. Если клиент начинает сильно притопывать ногой, когда говорит: «Я совершенно не знаю, что сказать своему начальнику», я могу попросить его понаблюдать за тем, как он притопывает, и усилить это движение. Я могу предложить встать с кресла и предоставить право ногам вести разговор или попросить разрешения присоединиться к его движениям, чтобы понять, как это ощущается. Таким образом я становлюсь компаньоном клиента в его кинестетическом, двигательном путешествии. Притопывая, я, возможно, испытываю то же, что и он. Чтобы свериться с этим, я спрашиваю: «Что говорит вам притопывание?»

«Я очень нетерпима по отношению к своему начальнику».

Тогда я могу предложить ей еще более усилить притопывание и добавить к нему возникающий внутри нее звук и слова – тогда нетерпимость может трансформироваться во фрустрацию или гнев. Проживание такой перемены в чувствах может указать клиентке на то, что ее нынешняя ситуация связана с подобными переживаниями в прошлом. Мое следование за клиенткой поддерживает ее кинестетический опыт и помогает глубже погрузиться в проблему. Мне не обязательно знать, куда следует ее вести. Она сама мне это покажет. Любое движение, незначительное или выраженное, может содержать в себе ключ к самоисследованию. Концентрация внимания на движении извлекает материал из бессознательного. После этого клиентка сумеет осознать его смысл.

Временами клиенты используют в речи множество образов, например таких как: «Складывается ощущение, будто мое сердце раскалывается», или «Я представляю себя в черном ящике». Такие выражения подсказывают, что здесь может оказаться полезным визуальное искусство. Я делаю клиенту следующее предложение: «Не хотите ли выразить это переживание или образ с помощью цвета?» Если следует положительный ответ, я напоминаю: «Попробуйте рисовать неведущей рукой. Выберите цвет с ее помощью. Не заботьтесь о конечном результате».

Иногда я предлагаю взять глину: «Для начала просто закройте глаза и почувствуйте текстуру глины. Поиграйте с ней немного и затем позвольте появиться чему угодно». Некоторые люди предпочитают делать это с открытыми глазами – вылепливать образ, возникший у них в голове. Важно, чтобы они вовлеклись в процесс творчества.

Многим терапевтам легче вовлечь клиентов в процесс изобразительного творчества, нежели в движение или танец. Визуальные искусства, конечно, позволяют получить продукт, который увидят и клиент, и терапевт и на который можно опираться в дальнейшем общении. Движение гораздо более неуловимо. Поскольку большинству терапевтов использование искусства как средства их собственного самовыражения представляется более удобным, кажется более естественным предлагать его и клиентам. Переход к движению можно облегчить, если попросить клиента посмотреть на картину и выразить увиденное в движении, начав, предположим, с позы, которая постепенно преобразуется в движение. Я обычно предлагаю свободно двигаться, исходя из линий, ритма и цвета рисунка. Как терапевт я присоединяюсь к своему клиенту в движении и прошу рассказать мне, на что оно похоже и какие чувства вызывает. На основе всего этого иногда появляется другой рисунок или глиняная скульптура.

 

Доверие к пути клиента

Часто люди, наблюдающие за моей работой в демонстрационной сессии, спрашивают меня: «Откуда вы знаете, что с этим клиентом лучше использовать визуальное искусство, движение, рисунок или звук?» На самом деле я не знаю, какая форма искусства будет для него более подходящей. Я просто слушаю свою интуицию, подсказки от клиента и, самое важное, доверяю клиенту самому сказать мне о подходящем для него пути. Иными словами, я всегда спрашиваю, действительно ли предлагаемая мной художественная форма является той, которой он хочет воспользоваться.

Полезно представить, что клиент путешествует, а путь ведет к его внутреннему я. Этот путь извивается, то и дело поворачивает, на нем встречаются глубокие пещеры, мосты, и в конце концов он приводит к дому. Мы не знаем этого пути. Терапевты просто компаньоны, помогающие освещать этот путь. На нем мы можем предложить танцевать, или использовать направленное воображение, чтобы продвинуться по этому пути, или применить визуальное искусство или звук. Что бы мы ни предложили, мы находимся на его пути, и он вправе воспользоваться нашим предложением или отказаться от него.

Я пытаюсь придать вам смелости в испробовании этих методов – сначала для работы над собой, а потом уже для работы с клиентами. Однако я не умаляю необходимости в обучении терапии экспрессивными искусствами. Чтение книг о человекоцентрированной философии и экспрессивных искусствах не замена личному опыту. Многие люди считают, что, прочитав книги Карла Роджерса, они понимают философию и практику клиентоцентрированной терапии. Этого недостаточно. Пребывание в атмосфере, где вы в самом деле ощущаете полное принятие и позволение быть вашим подлинным я, преобразует ваше интеллектуальное понимание в более полное осознание. Глубинное проживание – критически важное условие для профессионального усвоения этих методов.

Только когда вы сами в полной мере проживете и испытаете вызов, риск и мощь целительного процесса, используя экспрессивные искусства, только тогда вы будете готовы применять эти методы профессионально. По мере того как терапевт практикует экспрессивные искусства различных модальностей в супервизируемых сессиях, он начинает более уверенно предлагать клиентам применять движение, визуальное искусство, звук или письмо. Практика помогает понять, каким образом нужно быть вместе с клиентом, создающим образы или прибегающим к движению и звуку в целях самоисследования. В нашей обучающей программе, по мере того как люди практикуют новые подходы к консультированию, они учатся способам, позволяющим помочь клиентам исследовать смысл их образов. Учащимся тоже можно предлагать видеозаписи их сессий как еще одну возможность для обучения, которой они могут воспользоваться в ходе групповых супервизий.

 

Многослойная осознанность

Быть полностью присутствующим с клиентом и одновременно создавать специальные средства выражения для его самоисследования – это целое искусство. Для того чтобы чувствовать себя уверенно и научиться быть креативным в быстром оформлении полезного для клиента опыта, нужна практика. Я сравниваю свой внутренний терапевтический опыт с тем, как работает магнитофон с восемью дорожками. Первая дорожка отвечает за то, чтобы полностью быть с клиентом, слушать и отвечать ему, отражать его. Вторая нужна для того, чтобы осознавать собственные чувства и телесные ощущения. Она может запускать внутренний диалог, например: «Нервничаю ли я? Если так, то что я должна сделать, чтобы уменьшить свою нервозность? Стоит ли предложить помедитировать в тишине, чтобы помочь нам обоим?» Или же мой внутренний диалог может быть таким: «Я чувствую боль в глубине желудка. Это от несварения или я что-то воспринимаю от клиентки, поэтому должна сообщить ей это, чтобы оставаться конгруэнтной?»

Третья дорожка представляет собой наблюдение за физическим состоянием клиента: «Она говорит сейчас очень мягко и как будто не может посмотреть на меня. Для нее это, должно быть, трудно». Четвертая дорожка – размышление о том, стоит ли сейчас предлагать опыт экспрессивных искусств. Пятая дорожка может быть связана с оформлением опыта на основании того, что сейчас говорит клиент. Шестая дорожка – воспоминание об опыте, пережитом этим клиентом в детстве и рассказанным им на прошлой неделе, который может быть релевантен теперешнему исследованию. Седьмая дорожка – слежение за временем, чтобы понять, сколько осталось до окончания сессии. Восьмая дорожка содержит интерес к внешнему событию в моей собственной жизни, например придет ли сегодня важное для меня письмо.

Все мы действуем в режиме нескольких таких дорожек одновременно. Натренированные осознавать самих себя терапевты хорошо знакомы с ними. Часто только три-четыре таких трека работают одновременно. По мере переключения внимания я задействую разные дорожки. В моем опыте пребывание в любой комбинации из перечисленных восьми создает чуть измененное состояние сознания. Это означает, что я интенсивно концентрируюсь на мире так, как видит его клиент, вхожу в его систему координат, чтобы попытаться полностью понять, кто он и как себя чувствует. Такое измененное состояние, возможно, очень знакомо и вам. Я говорю об этом, чтобы еще раз повторить: несмотря на то что я поощряю вас использовать экспрессивные искусства в терапевтической практике и стараюсь сделать этот процесс видимо простым, у него много уровней, каждый из которых должен быть освоен.

 

Тайм-менеджмент

Некоторые терапевты говорят, что у них не хватает времени для использования экспрессивных искусств в сессиях, которые длятся всего пятьдесят минут. Для меня это означает, что они убеждены в том, что слова представляют собой более эффективную терапевтическую модальность, нежели экспрессивные искусства. Похоже, они думают, что экспрессивные искусства служат дополнением к работе, помогающим заполнить паузы. На самом деле верно прямо противоположное. Экспрессивные искусства быстро погружают людей в их внутреннее путешествие, и терапевт должен быть готов справиться с сильными эмоциями, которые эти процессы могут пробудить.

Тем не менее пятьдесят минут не вполне подходящий отрезок времени для работы с экспрессивными искусствами. В моей собственной практике я общаюсь с клиентами один час и двадцать минут. Этого достаточно и для визуальных искусств, и для движения, и для обсуждения основных важных моментов. Однако даже один час я нахожу вполне приемлемым для того, чтобы включить в работу экспрессивные искусства.

Если мы не успеваем окончить разговор в рамках сессии, я предлагаю клиенту вечером заняться свободным письмом или продолжить погружение во внутренний мир, сделав еще несколько рисунков или дневниковых записей. Большая часть терапевтического процесса происходит обычно за пределами кабинета, по мере того как клиент обдумывает все, что произошло в ходе сессии. Нам, терапевтам, необходимо давать такой опыт самоисследования, которым клиенты смогут воспользоваться потом сами. Выражение себя через искусство – чудесная практика, которая может длиться всю жизнь.

Я не настаиваю на том, чтобы мы расстались с вербальной терапией. Слова столь же важны, сколь и экспрессивные искусства. Я постоянно транслирую клиенту с помощью слов эмпатию и понимание. Благодаря разговору клиент может достичь инсайта и испытать облегчение. По сути, можно объединить использование экспрессивных искусств и слов благодаря творческой связи, ускоряющей и углубляющей терапевтический процесс.

 

Как уже отмечалось, терапевт может предложить клиенту поработать с визуальными искусствами каждый раз, когда тот использует визуальные образы и цвет для описания себя. Таким образом, ход терапии скорее усиливается, нежели прерывается. Клиент не чувствует никакого разрыва в последовательности своих мыслей или чувств. Он использует визуальную художественную форму для того, чтобы глубже погрузиться в тот опыт, которым только что поделился.

Вы также можете предлагать выполнить определенные упражнения, или, как я предпочитаю их называть, исследования. Время от времени в своих самоисследованиях клиенты зацикливаются или начинают повторяться. Люди с высоко развитой речью начинают «рассказывать истории», которые в терапевтическом смысле никуда не ведут. Вот несколько полезных исследований, которые можно предложить, чтобы способствовать достижению инсайта и расширению горизонта.

 

«Это я»

Спросите клиента, не желает ли он попробовать пуститься с помощью направленного воображения в небольшое путешествие, где можно воспользоваться экспрессивными искусствами. (Вы можете попробовать выполнить это упражнение в форме коллажа, как было предложено в главе 3.) Направленное воображение сводится к следующему:

Закройте глаза, глубоко подышите, позвольте плечам расслабиться. Отпустите напряжение. [ Пауза .] Представьте, что ваш разум – это проектор слайдов и перед вашим внутренним взором проходят события этой недели или месяца. Не задерживайтесь на какой-либо картинке подолгу, но осознавайте те чувства, которые будит каждая из них. Побудьте в этом три-четыре минуты.

Теперь сфокусируйтесь на событии, эмоциональное содержание которого вам хотелось бы понять лучше. Какое-то время побудьте с соответствующими чувствами. Это могут быть фрустрация, стыд, сексуальность, надежда, страх, гнев или сочетание чувств – что угодно, в чем вам хотелось бы разобраться.

Пока вы смотрите на слайды, какие цвета, линии и образы приходят вам на ум? [ Пауза .] Теперь откройте глаза и неведущей рукой с помощью этих цветов сделайте быстрые наброски образов и чувств, приходящих к вам. Вы можете использовать один лист бумаги или столько, сколько захотите. Для создания рисунка у вас есть примерно десять минут.

Как терапевт вы можете быть свидетелем клиента, пока он рисует, или создать свой рисунок. Я пришла к выводу, что большинство клиентов предпочитают, чтобы я была молчаливым свидетелем их работы. Поскольку я не сужу и не интерпретирую ее, они ощущают мое присутствие как поддержку и ободрение. И снова я спрашиваю у них, что для них предпочтительнее, и скоро мы устанавливаем тот распорядок, который комфортен для каждого из нас.

Кое-кто из клиентов, напротив, испытывает смущение, если я становлюсь свидетелем. И некоторые терапевты тоже его чувствуют, наблюдая за тем, как рисует клиент. Они говорят, что ощущают себя вуайеристами или что они будто проникают в чужое личное пространство. Однако это нужно решать с каждым клиентом, важно, чтобы каждый из вас был честен в отношении того, что ему нужно и чего хочется, чтобы затем достичь определенного соглашения. Здесь нет одного правильного решения.

После того как клиент закончит рисунок, вы можете предложить любой из способов проработки и расширения смысла этого опыта (как предложено в главе 5) – например, подвигаться в ответ на рисунок, или провести несколько минут за свободным письмом, или использовать целостность процесса, присваивая каждый из аспектов рисунка, или просто рассказать о своем рисунке.

«Это я» в работе с глиной. Поиграйте с глиной: скручивайте, мните и разглаживайте ее. Почувствуйте ее текстуру. Позвольте возникнуть форме

 

«Это я» в работе с глиной

Клиент может предпочесть поработать не с цветом, а с глиной. Чтобы было легче настроиться, предложите ему взять в руки глину и закрыть глаза, а затем, держа в своем уме картинки из жизни, позволить появиться чему угодно.

 

Мандала жизни

Если вы захотите, чтобы клиент получил целостную картину важных событий своей жизни, то можете немного изменить описанное выше направленное воображение. Приведу пример.

Бумагу нужно подготовить заранее. На листе формата 46 × 61 сантиметр нарисуйте круг. Это легко сделать при помощи импровизированного циркуля, привязав нитку к карандашу, прижав ее свободный конец к центру листа и проведя карандашом по окружности. Или можно обвести карандашом по краю большой круглой тарелки, приложив ее к листу бумаги. Вам понадобятся масляные пастели, фломастеры или цветные мелки.

Затем настройте клиента на следующее упражнение в направленном воображении:

Лягте на пол и займите позу, удобную для отдыха. Представьте, что ваш ум – это экран, на который слайд-проектор проецирует события прошлой жизни. Начните с  раннего детства , припоминая относящиеся к нему сцены и образы. Пока вы просматриваете опыт того времени, осознавайте виды, звуки, запахи, вкусы и цвета этих событий. Вместо того чтобы подолгу застревать на каком-то одном событии, позвольте слайд-шоу продолжаться. Пока просматриваете его, не забывайте глубоко дышать.

Теперь вспомните годы отрочества , позволяя сценам появляться и проплывать мимо вас. Снова осознавайте свои чувства, ощущения и настроения. Потом вспомните годы начала взрослой жизни . Пусть сцены появляются в вашем сознании и покидают его. Проделайте то же самое с  годами середины жизни и  годами зрелости . Сделайте паузу, чтобы позволить чувствам, мыслям и образам пропитать вас.

Наконец, представьте будущее . Дайте себе время вообразить себя в ситуациях, которые для вас означают исполненность и осуществление. Позвольте возникнуть в воображении цветам, чувствам и образам.

По окончании направленного путешествия предложите клиенту перейти к бумажному кругу. Вот последующие инструкции:

Выразите свои чувства посредством цвета, линии и формы. Вы можете рисовать как условных человечков и другие образы из реальной жизни, так и изображать абстрактные образы. Не беспокойтесь о том, на что это будет похоже. Нарисуйте что-нибудь для каждого периода жизни. Постарайтесь также изобразить чувства, относящиеся к вашему будущему. Вы можете рисовать, оставаясь внутри круга, или же ощутить желание распространить образ за его границы. Если вы испытаете смущение, связанное с вашими образами, постарайтесь пользоваться неведущей рукой. Почувствуйте вовлеченность в процесс выражения чувств с помощью образов.

Возможно, клиент сразу же захочет поговорить о созданных образах, или же можете сначала предложить ему подвигаться, исходя из этих образов, и лишь потом разделить с ним мысли и чувства. Если он захочет подвигаться, скажите:

Рассмотрите свою мандалу. Повесьте ее на стену. Позвольте ей что-то сказать вам. Потанцуйте и подвигайтесь, изображая разные этапы вашей жизни и позволяя при этом рождаться любым звукам.

Затем предложите клиенту выразить мысль о созданных образах в свободном письме. Часто легче писать от третьего лица. Предложите взять мандалу домой и, глядя на нее, сочинить рассказ, который будет начинаться со слов «Когда-то давным-давно…».

Рассматривание своей жизни через эту последовательность творческой связи дает нам информацию, получаемую как от сознания, так и от бессознательного. Если клиент повесит мандалу на стене у себя дома, где сможет какое-то время обращаться к ней, то, возможно, он увидит важные паттерны в своей жизни.

 

Линия жизни

Вариантом мандалы жизни может служить линия жизни, которую можно нарисовать, не помещая образы в заранее приготовленный бумажный круг, на длинном листе из рулона оберточной бумаги или из бумаги, которую обычно стелют на полки. Я предпочитаю формат круга, но некоторым людям больше нравится располагать события своей жизни линейно.

Когда клиент заканчивает работу над образами из своей жизни, у него появляется новая информация о себе и своей установке относительно будущего. Рассмотрение имевших место событий может обогатить нас важной информацией.

Несмотря на то что на картине может быть изображено множество радостных событий, в ней также могут открыться неприятные эпизоды. Однако возможность взглянуть целиком на свою историю выявляет области для более глубокого исследования. Понимая свое прошлое, мы лучше видим настоящее и потенциальное будущее. Представлять, что нас ждет впереди, делать будущее видимым – это важный шаг к его осуществлению.

У клиента может возникнуть желание проработать неясные части своей картины в последующих рисунках. Таким же образом то, в чем есть большое эмоциональное содержание, тоже указывает на возможность создания на этой основе других образов (движения, письма, звука), для того чтобы глубже погрузиться в их значения и смыслы.

Визуальные искусства представляют собой отличный способ выражения любой проблемы или чувства, о которых говорит клиент. Гнев, горе, ревность, боль, сожаление, депрессия, тревога, а также скука, безысходность, страх, потеря ориентиров, хаос – все эти чувства могут быть спроецированы на бумагу или глину. Как терапевт я говорю: «Похоже, эта ситуация вызывает у вас много эмоций. Хотели бы вы выразить свои чувства на бумаге или в глине?» Это очень простое приглашение может стать почвой для плодотворной работы.

Изображение не только говорит что-то клиенту и терапевту, поскольку процесс его создания зачастую трансформирует само чувство. Когда клиент находится в крайне эмоциональном состоянии, простое предложение использовать то или иное экспрессивное искусство может стать для него настоящим подарком. Концентрация внимания на проживании эмоции и ее выражение через ритм, цвет или форму приносят облегчение. Если же взять картину домой и разглядывать ее на протяжении какого-то времени, то это может привести к новым инсайтам.

 

Открытие сессии с использованием искусств

Иногда клиенты предпочитают прийти в мою студию и после небольшой совместной медитации сразу начать с экспрессивных искусств, еще до того, как они что-то расскажут о себе. Начиная с искусства, эти люди уже открыли для себя, к чему именно они стремятся в терапевтической сессии.

 

Терапевт удачно использует метод движения, если пригласит клиента применить его к любому из своих актуальных чувств или образов. Предоставление клиенту возможности полнее испытать свои переживания, воплотив их в кинестетическую форму, – это сильнодействующее средство. Вот простое приглашение к движению: «Интересно ли вам исследовать это чувство с помощью движения? Найдите для себя нужное пространство, закройте глаза и позвольте этому чувству выразить себя с помощью вашего тела».

Наша основная предпосылка заключается в том, что движение существенно для разрядки подавленных эмоций и высвобождения энергии, пребывающей за психическими и соматическими блоками. Такой выход энергии фасилитирует новые уровни восприятия, приводящие к интеграции тела, разума и духа. Танцедвигательная терапия укрепляет уважение к индивидуальным различиям, помогает развивать позитивный образ своего тела и стимулирует творчество посредством исследования внутренних чувств {34} .

Иногда для клиента важно оставаться долгое время неподвижным, например, если он чувствует такой кинестетический импульс от своего тела. Вы можете сказать, что «отсутствие движения тоже движение, если это соответствует вашему намерению».

Сьюзан Фридер Уоллок перечисляет следующие три стадии двигательной терапии. «Первый шаг заключается в том, чтобы помочь клиенту начать осознавать свое тело». В повседневной жизни наши движения становятся настолько привычными и автоматическими, что мы перестаем осознавать, как движемся и какое эмоциональное содержание передают наши движения. Мы можем лучше осознавать свое тело, концентрируясь на его движении. Например, я могу ходить так, чтобы голова вела мое тело. Осознав эту осанку, я могу обратить внимание на то, как она проживается; утрировать ее, чтобы лучше понять, что она делает с моим телом (и моей я-концепцией в целом). Я также могу повернуть процесс в обратную сторону, выставив подбородок вперед. Тогда я сумею прочувствовать эмоции, возникающие во мне и выражающиеся вовне, если я живу «с высоко поднятой головой».

«Второй шаг процесса заключается в том, чтобы помочь клиенту доверять внутренним импульсам тела и позволять им перерастать в движение». На этом этапе клиент может перестать анализировать, что он делает. Бессознательное снабдит его той искрой, которая приведет тело в движение (в том смысле, что мы позволяем чему-то случиться, а не делаем что-то сами).

«Третий шаг – [помочь клиенту] найти внешнюю связь с тем, что происходит внутри». Например, один клиент начал движение на полу, свернувшись в плотный клубок. Затем он медленно распрямился, вытягиваясь, а потом снова вернулся в позу плотного клубка. Он экспериментировал с этим движением, добавляя звуки разной высоты. Постепенно он стал осознавать связь этого движения со своей жизнью: он ощущал себя в безопасности в своем маленьком тесном мире, а когда распрямлялся, становясь открытым и уязвимым, чувствовал волнение и страх.

Он прошел через все три стадии: сначала осознавая свое тело, затем доверяясь внутреннему импульсу и наконец понимая метафору движения в качестве урока применительно к своей жизни. Таким образом, он соединил спонтанное движение со своей психологической реальностью.

Теперь этот мужчина мог создать движение, или танец, отражающий и утрирующий элементы страха и безопасности в его жизни, и продолжить исследовать эти движения, интегрируя их и находя для себя некое кинестетическое решение. Протанцовывая чувства, мы можем – иногда постоянно – изменять свое эмоциональное состояние.

При использовании движения в качестве экспрессивного искусства важны некоторые понятия. Понятие интенциональный фокус означает, что клиент сознательно принял решение осознавать свои переживания и позволять им выражать себя с помощью тела. Я называю это «двигаться изнутри наружу». Когда человек помещает свой интенциональный фокус на какое-то переживание и движется изнутри наружу, возникает подлинная экспрессия. От такого процесса сложно оторвать взгляд, даже если движения приглушенные или неловкие. Когда клиент движется, конгруэнтно выражая подлинное переживание, он создает буквально осязаемое энергетическое поле.

Фокусируясь на чувстве и позволяя ему протекать через мое тело в танце, я использую движение для самовыражения. Однако если я не знаю, что именно испытываю, то закрываю глаза и позволяю телесному импульсу самому прийти ко мне, чтобы запустить мое движение; я делаю это для самоисследования. Самовыражение может привести к самоисследованию и наоборот. Разница в точке отсчета. Я либо начинаю с чувства или мысли, которые хочу выразить, либо жду, пока мое тело само скажет мне, что я чувствую и думаю.

Понятие осознанное движение означает движение, во время которого интенциональный фокус помещен на выражаемые вовне чувства. Оно подразумевает также осознание изменений чувств, по мере того как разворачивается движение. Например, в момент грусти я позволяю своему телу выражать грусть. Если я испытываю тревогу и танцую ее, это чувство может трансформироваться в игривость. Таким образом, двигаясь осознанно, я отмечаю перемену и замечаю, как чувства меняются по мере движения.

Терапевт-свидетель – этот термин я позаимствовала из работы Джанет Адлер, посвященной аутентичному движению. Я поклонница Джанет и ее работы, поскольку сама пережила этот глубокий опыт. Тем не менее мое определение этого понятия несколько иное, так как я вывожу его исходя из клиентоцентрированной теоретической системы.

Когда клиент движется в целях самоисследования и самовыражения, терапевт становится свидетелем его движений. Свидетельствование – очень важный аспект происходящего как для клиента, так и для терапевта. Подобно взаимоотношению терапевт-клиент, диада свидетель-движущийся тоже находится во взаимоотношении. Терапевт не «смотрит на» клиента в обыденном понимании, так как мог бы смотреть танцевальное представление. Терапевт остается в своей позиции полного присутствия, проявляя эмпатию, конгруэнтность и присутствуя с открытым сердцем (безусловным позитивным принятием).

Движущийся начинает, закрыв глаза и глубоко погрузившись в себя, чтобы услышать послания тела. Терапевт-свидетель полностью присутствует, не вынося суждений и не оценивая. Воспринимая движущегося, он позволяет активизироваться собственным образам и своей интуиции.

Когда позже двое обсуждают происшедшее, первым начинает говорить движущийся, делясь тем из своего опыта, чем желает поделиться. Затем терапевт-свидетель рассказывает о своем опыте, говоря от первого лица. Например, он может сказать: «Когда ты подняла руки, я почувствовала облегчение. Когда ты свернулась в маленький клубок, я будто стала маленьким ребенком». Такой род отклика со стороны свидетеля позволяет движущемуся полностью сохранять идентичность и присваивать свой опыт в чистом виде. Я рассматриваю такую разновидность отклика как полностью отвечающую принципам клиентоцентрированной философии, преисполненной уважения к индивидуальности клиента. Терапевт должен быть осторожен, чтобы ничего не проецировать на клиента.

Терапевт как сопровождающий движение: двигаясь вместе с клиентом, я пытаюсь понять его мир таким, каким он его ощущает

Говоря: «Когда ты полностью развернулась из клубка, ты двигалась, как маленький ребенок», терапевт интерпретирует движение клиента. Клиент мог вовсе не ощущать себя маленьким ребенком, а переживать нечто совсем иное.

Подобно тому как терапевт присваивает свое впечатление от рисунка клиента, а не интерпретирует его, точно так же он присваивает и свое впечатление от движения клиента. Это дает возможность движущемуся почувствовать аутентичность своего опыта. Являясь свидетелем того, как клиент создает рисунок, я создаю для него окружение, контейнер, пока он рисует. Таким же образом я как свидетель создаю безопасное пространство для него, когда он движется. В обоих случаях между терапевтом и клиентом помимо каких-либо слов струится динамичная энергия.

 

Терапевт как сопровождающий движение

Буду ли я двигаться вместе с клиентом или просто останусь свидетелем – это мое интуитивное решение. Если у меня возникают сомнения насчет того, уместно ли сопровождать движение, я спрашиваю об этом, даже если мы уже начали двигаться. «Как вам то, что я тоже двигаюсь вместе с вами?» Большинству людей такое сопровождение оказывает поддержку. Двигаясь вместе с клиентом, я танцую его танец, не имитируя его, но с ощущением тех чувств, которые он выражает. Из опыта клиента возникает более глубокое ощущение, даже несмотря на то что я испытываю лишь то, что испытываю.

 

Вокализация в сочетании с движением

Движение естественным образом порождает звук. В то время как клиент выражает свои актуальные чувства посредством движения, я предлагаю ему освободить и голос своего тела. «Если вы почувствуете, что внутри вас рождается какой-то звук, не стесняйтесь этого», – так я формулирую свое предложение. Иногда я вижу, что клиент сдерживает то или иное звучание. Для нашей культуры очень естественно хранить молчание, даже если мы очень энергично двигаемся.

В следующих упражнениях даются обобщенные инструкции, позволяющие каждому клиенту выразить в движении свою уникальность. Независимо от того, что предлагается, упражнение «Поза в музее» – самоисследование проблемы посредством движения или движение, начинающееся с телесного импульса, – помогает клиенту выразить то, что он чувствует в настоящий момент.

 

Поза в музее

Это короткое путешествие в формате направленного воображения, в результате которого клиент совершает движение.

Закройте глаза, подышите, расслабьтесь. Представьте, что вы находитесь в волшебном музее и идете по длинному коридору, в конце которого размещена ротонда. Войдя в нее, вы видите только одну статую в центре. Вглядываясь в нее, вы говорите самому себе: «О, я чувствую себя сейчас именно так!» Обойдите вокруг статуи и внимательно рассмотрите ее. Не открывая глаз, примите позу этой статуи.

Обратите внимание на то, как вы себя чувствуете. Какие эмоции и ассоциации вы связываете с этой позой?

Клиент, не открывая глаз, может сказать вам, что он чувствует, находясь в этой позе. Затем предложите ему занять новую позу, которая изображала бы: «Вот так я хотел бы себя чувствовать». Можно опробовать разные положения, пока не найдется подходящая поза. Обсудите эмоции и мысли, возникающие в данном положении.

Наконец, предложите клиенту проделать движение от первой позы ко второй, обращая внимание на то, как одно положение преобразуется в другое. Что для этого в буквальном и метафорическом смысле нужно?

Благодаря такому исследованию у клиента может возникнуть инсайт на кинестетическом, метафорическом и концептуальном уровнях.

 

Проблема

Любую проблему или сложный вопрос можно перевести на язык движения. С помощью движения клиенты выражают свой опыт зависимости, стагнации, хаоса, страха, любви, столкновения с необходимостью принять решение и решить дилемму и тому подобные состояния. Погружение в бессознательное посредством движения приводит к высвобождению энергии и впечатляющим прозрениям.

 

Движение на основе телесного импульса

Клиенту, который уже готов к использованию движения, вы можете предложить начать с любой позы, с которой он пожелает. Предложите делать это с закрытыми глазами, чтобы телесный импульс подсказал ему, как двигаться. Чтобы достичь инсайта, можно добавить к движению звуки или слова.

Приведу один пример из клиентоцентрированной двигательной терапии, в котором сорокалетний мужчина, с которым я работала на протяжении года, был соавтором терапевтического процесса с использованием движения. Это позволило ему испытать его эмоциональные состояния на кинестетическом уровне, высвободить эти эмоции и обнаружить новые аспекты самого себя.

Этот мужчина работал в компьютерной сфере. Его ценности и надежды были связаны с окружающей средой и ее экологическим обновлением, с миром, в котором существует разумная экономика, – таким миром, где ресурсы ценятся, а не расточаются впустую. Он был склонен сдерживать себя, не исследуя полностью возможности, предоставляемые ему жизнью. Он был полон страха, грусти, желания принадлежности и общности, в то время как сам выстраивал (неосознанно и ненарочно) свою жизнь так, чтобы оставаться в изоляции.

Сидя у меня в кабинете, он описывает свое внутреннее противоречие. С одной стороны, он говорит о «себе» как о том, кто должен быть в офисе с компьютерами, а с другой – о том «себе», который хочет «быть в потоке» жизни и наблюдать за ее изменениями. Это противоречие можно было бы исследовать с помощью визуальных искусств, используя цвет, глину или коллаж, или посредством движения. Я предложила перейти в студию, непосредственно прилегавшую к кабинету. Ему знакома эта комната с материалами для занятий искусствами, но он привык использовать в работе движение. Я спрашиваю его, хочет ли он начать работу с материалами для визуальных искусств или желает двигаться.

«Давайте подвигаемся», – отвечает он.

Уловив его волнение, я предлагаю: «Давайте просто походим несколько минут, найдем свой ритм и путь. Обращайте внимание на свое дыхание, на его ритм, на ритм ваших шагов. Вам не нужно ничего менять, просто осознавайте это». Так мы провели несколько минут. Я ходила, чтобы раскрыть свои каналы энергии, настроиться на себя и быть чувствительной к его движению. Я не взаимодействовала с ним. В тот момент я лишь искала себя, пока он искал себя.

«Представьте себя по дороге на работу. Как вы себя чувствуете?» Он шагает быстро, его руки и ноги напряжены.

«Теперь представьте себя на работе. Какие движения изображают то, как вы себя чувствуете на работе?» Он незамедлительно обнаруживает кинестетический смысл себя на работе. Поскольку я чувствую, что он хочет углубиться в этот опыт самостоятельно, то решаю стать свидетелем, а не продолжать двигаться с ним вместе. Я сажусь на софу у стены рядом с большим таосским индейским барабаном и аккомпанирую его быстрым движениям.

«Ничего, если я буду аккомпанировать вам на барабане, пока вы двигаетесь?» – спрашиваю я, чтобы понять, насколько мои действия поддерживают его, ведут ли они, направляют или мешают его процессу.

Он кивает в знак явного подтверждения. Мужчина сухой, поджарый и слегка сутулится. Он ходит по кругу, хлопая в ладоши, снова и снова, напряженно, словно робот. Его ноги словно заставляют его двигаться торопливо. Заводной оловянный солдатик. Механические хлопки сопровождают столь же механическую поступь. Наконец он останавливается и приседает, чтобы остановить головокружение.

«Неудивительно, что мне тошно, – объявляет он. – Моя жизнь вызывает у меня головокружение. Я все время хожу по кругу, что вызывает у меня головокружение. Я хочу, чтобы меня вырвало! Это вызывает у меня приступы тошноты!»

Эти десять минут движения изнутри наружу позволили ему испытать в своем теле то, о чем он рассказывал на протяжении многих сессий. «Меня тошнит от того, как я проживаю свою жизнь».

Потом он начинает двигаться спонтанно, с силой поднявшись с пола и приняв позу человека, испытывающего страх. «Когда я перестаю ходить кругами, меня наполняет страх. Мне на самом деле очень страшно». Похоже, это еще один инсайт. Он снова начинает ходить кругами. «Когда я двигаюсь так, страх уходит, но затем начинается головокружение». Он снова останавливается, экспериментируя с ощущениями, прислушиваясь к тому, что говорит ему его тело. «Когда уходит головокружение, я осознаю свой страх».

У меня складывается впечатление, что его страх всеохватывающий, глобальный. Я жду, давая ему полностью прочувствовать этот страх и борясь с желанием спросить: «Чего вы боитесь?» Я начинаю понимать, что он не боится чего-то конкретного. Он напуган вообще или просто полон страха.

Когда он заканчивает исследовать свой страх, я спрашиваю, не хочет ли он попытаться двинуться в направлении другого аспекта самого себя, к той своей части, которую описал как «плывущую вместе с течением реки».

«Я бы хотел начать здесь, прямо на полу». Он знает, что в зоне его ответственности – создавать самостоятельно или вместе со мной элементы своего опыта исцеления, будь то необходимость забраться под одеяло, чтобы почувствовать себя защищенным, как в материнской утробе, или, как в этой ситуации, поймать ощущение, что находишься в потоке реки.

Он начинает медленно подниматься с пола и выпрямляться, позволяя правой руке вести себя. Он начинает осторожно двигаться по комнате, то туда, то сюда. Мой мягкий барабанный ритм следует за его движениями. В конце концов, правая рука приводит его к картонной коробке, где я храню кассеты с музыкальными записями. «Можно я возьму одну из них?» – спрашивает он, и я утвердительно киваю в ответ.

Он быстро берет кассету, долго не раздумывая о выборе. Его рука тянется к григорианским песнопениям. Когда они начинают звучать, он закрывает глаза, чтобы погрузиться в себя, какое-то время стоит совершенно неподвижно, сложив перед собой руки, словно для молитвы. Затем начинает ходить, медленно, методично, все еще молитвенно сложив руки.

Я сохраняю мягкий ритм на своем барабане. Мужчина склоняется, становится на колени, потом прижимает свой лоб к ковру и вытягивает руки в стороны. Слушая музыку, он остается в этой позе еще примерно минут пять. Я сохраняю полное присутствие: свидетельствуя, чувствуя глубину его вовлеченности. Когда музыка смолкает, он тянется, чтобы выключить магнитофон, и только потом поднимает голову. Его глаза полны слез, а тело дрожит.

Я подвигаюсь поближе и спрашиваю, могу ли я дотронуться до его спины. Он кивает с благодарностью. Чувствуя, что слезы словно застыли, я провожу рукой по его спине от поясницы к шее. Я чувствую, что это поможет ему излить свои слезы. Я понимаю, что мне сейчас не нужно его успокаивать. Мне нужно дать ему разрешение выплакаться.

Сквозь слезы он говорит: «Я не знаю, о чем это».

«Все в порядке, – отвечаю я. – Позвольте себе пережить этот глубокий опыт. Его смысл может прийти позже» {36} .

Я записала все это сразу же после окончания нашей сессии. Если бы у нас было больше времени, я предложила бы ему нарисовать рисунок и заняться свободным письмом. Использование процесса творческой связи, так же как движений и слов, позволяет людям погружаться еще глубже в свои противоположности. Между тем на этой сессии я полностью была на одной волне с клиентом, даже если порой не понимала смысла происходящего. По существу, это прекрасный пример клиентоцентрированной двигательной терапии в ее наилучшем проявлении: она интегрирует в себе глубокое уважение к клиенту, неизменное позволение ему самому вести процесс, одновременно предложение ему некоего стимула (такого как предложение подвигаться) и наконец атмосферу принятия.

Клиент принимает на себя руководство процессом, описывая образы, которые приходят к нему. Он выбирает движение. Терапевт лишь предлагает клиенту погрузиться глубже и постараться восстановить контакт с образами, перед тем как начать двигаться. Он участвует в движении клиента, поддерживая его звуком (ритмом барабана), и полностью присутствует как свидетель, оставаясь здесь с открытым сердцем. Он (терапевт) пребывает в «здесь и сейчас», принимая каждый момент таким, каков он есть.

Терапевт спрашивает клиента о приемлемости прикосновения. (Если бы он дал понять или я сама почувствовала, что это неуместно, я не погладила бы его по спине.) Терапевт дает разрешение клиенту как двигаться в направлении его чувств, так и излить слезы, чтобы обнаружить новые аспекты самого себя. И поскольку оба пребывают в измененном состоянии сознания, имеет место процесс, целительный сам по себе и ведущий к исцеляющим последствиям.

Интересно заметить, что клиент ощущал страх и исследовал его на поверхностном уровне. На следующей сессии, через неделю, его исследования поставили его лицом к лицу со своим страхом.

Мы начинаем с сонастройки, или молчаливой медитации. Затем он говорит об образе, который пришел к нему во время медитации: «Я связан с землей корнями, а со вселенной – энергией, которая втекает в меня и вытекает наружу через мои руки и голову. Но я стою в пустоте. Вокруг меня ничего нет, и меня ужасает что-то, что находится позади меня».

Мы идем в студию, и я спрашиваю, не желает ли он принять позу своего образа. Он становится рядом с пустой белой стеной, повернувшись к ней лицом. Почувствовав эту пустоту, мужчина опускается на корточки, накрывая себя подушками. Он начинает рычать. Этот звук усиливается.

Думая о том, какие новые образы могли прийти к нему, я спрашиваю: «Что происходит сейчас?»

«Я испытываю страх оттого, что позади меня находится что-то огромное, – отвечает он. – Сумасшедший безумец». И он защищает себя подушками.

Я предлагаю ему использовать движение и звук. Он берет большую подушку для защиты и поворачивается, чтобы встретить ужасного великана. Он топает, рычит, начиная говорить со страхом: «Я ненавижу тебя, я убью тебя! Ты омерзительный, уродливый, сумасшедший безумец! Я сильнее тебя. Я задам тебе!» Он продолжает кричать грубым, рычащим голосом. Я чувствую себя вместе с ним в его столкновении с Тенью, и, похоже, он понимает, продолжая кричать, что этот демон является частью его самого.

Постепенно он опускает подушку, оставаясь лицом к лицу с этим созданием. С закрытыми глазами он опускается на корточки и еще немного рычит, затем начинает подниматься, встает в полный рост и исполняет ритуальный танец победителя {37} .

В этой сессии его образы, тело и звуки перенесли его в то место, где он столкнулся лицом к лицу со своим предельным страхом. Он прятался от него, атаковал его, сталкивался с ним, танцевал с ним и наконец одолел его. Кинестетический опыт усилил то, что до этого он проговаривал в словах.

Столкновение с неизведанным может быть ужасающим независимо от того, сталкиваемся мы с ним посредством слов, визуального искусства, движения, звука или письма. В этом примере клиент предпочел испытать страх на кинестетическом уровне, что оказалось весьма уместным. Когда мы перемещаем неизведанное в фокус сознания, ужас, который оно несет в себе, начинает уменьшаться. Секрет, скрытый в этом мужчине – как от него самого, так и от других, – был страхом сойти с ума, стать бесноватым безумцем. Протанцевать его, столкнуться с ним, проговорить его вслух и позволить мне засвидетельствовать все это, было для него подобно тому, как включить свет, проснувшись от ночного кошмара. Дальнейшие обсуждения, рисунки и движение уменьшили страх до того уровня, на котором с ним можно было справляться.

Мое участие в этом процессе по большей части было свидетельством, хотя часто во время других терапевтических сессий я двигаюсь вместе с клиентом, отзеркаливая его движения, чтобы понять их эмпатически.

Впервые экспериментируя со своей версией того, что делают клиенты, я чувствовала неловкость. Однако когда я попросила обратную связь, они постоянно твердили мне, что чувствуют в этом большую поддержку. Это демонстрирует одну из моих основополагающих установок как терапевта: если я сомневаюсь в полезности и уместности какого-либо из моих действий, я всегда спрашиваю об этом клиента. Он самый лучший проводник, и, кроме того, когда я его об этом спрашиваю, он чувствует, что я его уважаю.

Помимо очевидных физических выгод, движение пробуждает все органы чувств, позволяет проявляться интуитивным аспектам я, разряжает подавленные эмоции, устраняет преграды на пути энергии и улучшает дыхание. Все это приводит к изменениям своего образа и восприятия окружающего мира. Ощущение и слушание посланий тела дают нам возможность интегрировать и усилить самих себя. Тело – это наш личный храм. Когда мы чтим и уважаем его, пользуемся им как средством самопонимания и творческого самовыражения, мы становимся интегрированными, целостными и связанными со всеми проявлениями жизни.

Я всецело соглашаюсь с мнением Шона Мак-Ниффа:

Возможно, ничто из средств художественной и человеческой экспрессии так не упускается из виду при подготовке психотерапевтов, как язык тела… По мере того как мы лучше осознаем экспрессивный потенциал ощущений движения и прикосновения, мы начинаем видеть, насколько они могут усилить как возможности и сферу действия психотерапии, так и нашей жизни в целом {38} .