При использовании процесса творческой связи люди часто обнаруживают, что оказываются в необычных состояниях сознания. В результате художественного творчества могут появиться символы, существующие во многих культурах. Человек может всему этому удивляться: «Я не знаю, откуда пришел этот образ. Раньше я никогда не связывал себя с бабочкой (медведем, крестом, змеей, пасхальным яйцом)» или «Как этот символ, который есть также на египетской гробнице и на китайской вазе, появился на моем рисунке, ведь я никогда раньше не думал о нем?» Такие символы обнаруживаются как в древних, так и в современных культурах, они архетипические, универсальные, но их значение может быть специфическим в разных культурах. Как свидетельствуют открытия Карла Юнга и других психологов и антропологов, эти образы приходят из коллективного бессознательного. Участники групповой работы, размышляющие над своими экспрессивными произведениями, испытывают восхищение этой универсальной символикой. Когда могущественные образы приходят ниоткуда, даже скептик может забрести в чертоги мистицизма.

Как я уже неоднократно повторяла, я не интерпретирую символы вместо их создателей. Даже участвуя в экспертизе, я прошу людей следовать за собственным смыслом и значением их рисунков, а не полагаться на любой авторитет. Открывая собственное внутреннее отношение к символу, люди обнаруживали его истинную силу. У интеллектуально любопытных личностей изучение смысла этих изображений с точки зрения других культур усиливает интерес, и они рассматривают эти знаки с других ракурсов.

Духовными символами полны церкви, пещеры, наскальные изображения, изделия из ткани, гробницы и храмы, начиная от креста во всех его возможных формах, окна-розетки, чаши до лингама (фаллоса), йони (вагины), одушевленных животных и священных растений. Когда эти и другие символы спонтанно возникают в экспрессивных искусствах, я подбадриваю художника копать глубже, больше двигаться, рисовать, вокализировать и писать об этих символах. Иногда я побуждаю открыть соответствующие ссылки на сайты в интернете, где даются описания значений этих символов, определения которым даны другими людьми.

 

Рыбий скелет Гейл

Очень значимый фрагмент символизма открылся мне в послеполуденной сессии с моим хорошим другом и коллегой Гейл Лэйард, которая в то время переживала горе из-за смерти своей матери. Лично тронутая нашей совместной работой, я в тот вечер описала ее в своем дневнике. С разрешения Гейл я предлагаю вам мой отчет о том дне, чтобы проиллюстрировать, как действуют многие из методов, описанных в этой книге. Рассматривая динамику консультативной сессии, а также спонтанно появившийся в ее ходе духовный символ, я потом прокомментирую некоторые аспекты человекоцентрированной терапии на основе экспрессивных искусств.

Преодоление горя требует времени. Процесс облегчается, если тот, кто переживает утрату, способен дать волю чувствам в присутствии сочувствующего и понимающего человека. Конечно, горе можно переживать и в одиночестве; но, как известно многим социальным работникам, присутствие партнера, который может принять весь калейдоскоп переживаний, ускоряет исцеление. Горе проходит через определенные стадии: отрицание, грусть, гнев, катарсис, принятие и наконец исцеление от травмы потери. Иссушающая боль потери подавляет слова: они застревают в горле. В такие периоды люди могут дать волю чувствам через цвет и линию, через образы и метафоры в визуальном искусстве, поэзии, дневниковых записях или кинестетически, через движение и звук. Таким образом, экспрессивные искусства представляют собой особенно полезные средства высвобождения эмоций и доверительного общения с другим.

Погружение в колодец горя означает погружение в страдание. Когда страдание полностью пережито и принято, оно ведет к просветлению и духовности.

Гейл сказала: «Последние три месяца я несколько раз ездила на Восточное побережье, чтобы ухаживать за умирающей мамой. Затем, после третьей поездки, мы с мужем вернулись домой и получили сообщение, что умер его отец. Затем умерла моя мама». Она продолжила: «А в течение предыдущего года мой хороший друг, коллега и наставник был застрелен. И мой прежний терапевт умер от СПИДа. Это чересчур, это просто слишком!»

Гейл – очень компетентный, очень уравновешенный профессионал, динамичная женщина, с чувством юмора. Даже в такой момент она не могла не проявить его! Поскольку Гейл использовала свои профессиональные навыки, чтобы помочь мне преодолеть очень трудный месяц в моей жизни, мне захотелось предложить ей поработать в моей студии. Она уже посещала тренинг по экспрессивной терапии, поэтому знала, как использовать эту работу для себя в общении с другими. Определив время для работы, в назначенный день мы начали, сидя на больших подушках. Мы договорились, что во второй половине дня я буду ее консультантом и предоставлю ей возможность сосредоточиться на той теме, на какой ей захочется. Вот почти точная стенограмма из моего дневника:

«Не хотела бы ты помедитировать несколько минут вместе со мной?» – спросила я. Она кивнула, соглашаясь. Когда мы начали погружаться в тишину, я сказала: «Думаю, что буду слегка направлять нас, чтобы добраться туда». Она мягко ответила: «Мне это нравится. Это поможет мне проникнуть в себя».

Я направляла нас в медитации примерно так: «Подыши глубоко. Позволь плечам расслабиться. Сидя на подушках, лежащих на полу, почувствуй поддержку снизу. Почувствуй поддержку, которая идет от пола и из-под пола. Можешь представить себе корни, идущие вниз, в глубь земли. Позволь этим корням разрастись. Если тебе нравится этот образ, представь, что энергия земли проходит через эти корни в твое тело, давая тебе энергию. Посмотри, как эта энергия поднимается, входит в каждую клеточку, каждый орган твоего тела. ( Пауза .) Теперь представь над собой чистое голубое небо. Если тебе нравится этот образ, представь, что энергия неба проникает через твою макушку и вливается в каждую клеточку, каждый орган твоего тела. Пусть она сольется и смешается с энергией земли. ( Пауза .) Дыши. Расслабляйся. Теперь сверься со своим телом. Что ты чувствуешь? ( Пауза .) Где в теле находятся энергии? ( Пауза .) Появились ли какие-то цвета или образы? ( Какое-то время мы сидим в тишине .) Не спеши, а когда будешь готова, постепенно открой глаза и дай мне знать».

Какое-то время мы молча смотрели друг другу в глаза. Я испытывала сочувствие к той боли и опустошению, которые видела в них. Гейл начала:

«У меня был образ рыбы. Она висела вертикально. Черно-белая рыба с головой и хвостом, но скелетом вместо тела. Позвоночник и ребра были видны, но ни мяса, ни кожи не было».

Я сидела молча, впуская образ Гейл в свое восприятие. Она продолжила описывать его подробнее. «На костях играло солнце. Они были сухими и выбеленными». После того как Гейл закончила говорить, я попросила ее вновь рассмотреть образ и описать его с помощью высказываний от первого лица. Эту целостную художественную практику мы находим весьма полезной, а Гейл была с ней знакома.

«Я рыба, подвешенная вертикально. Моя голова цела. Есть связующее звено, которое прикрепляет голову к скелету». При этих словах Гейл сгорбилась. «Я вижу, что мой хвост все еще здесь. Но посредине вижу только скелет. У меня есть позвоночник и белые, выбеленные ребра, и это все».

«Можешь ли ты рассказать что-то еще о средней части?» – спросила я. Она немного задумалась. «Ну, ничего от меня не осталось. Ни печени, ни кишок, ни желудка, ни сердца». ( Длинная пауза и глубокий вздох.) «У меня больше нет сердца». Ее голос полон печали, она тихо всхлипывает. «У меня нет больше сердца, я всего лишь интеллект».

Я обеспокоена ее неточным восприятием себя. После внутреннего спора с собой я решаю быть конгруэнтной и поделиться с ней моим восприятием.

«Я понимаю, что ты чувствуешь, будто теперь у тебя нет сердца, и что ты видишь себя как управляемую интеллектом, но, думаю, если бы мы спросили твоих друзей и коллег, есть ли у Гейл сердце, то они сказали бы, что ты очень сердечный человек. В конце концов, это лишь мое восприятие тебя. Мне всегда кажется, что ты действуешь от сердца. Однако я слышу тебя  – сейчас такое время, что ты действительно чувствуешь, что потеряла свое сердце».

Гейл расстроена из-за того, что потеряла сердце. Она описывает детали мучительной смерти ее матери: она задыхалась при каждом вдохе, не могла вдохнуть достаточно воздуха, чтобы жить, но не могла и прекратить дышать, чтобы умереть. Любящая дочь чувствовала себя беспомощной, но все же оставалась рядом с ней все эти дни. Гейл говорила о том, как ужасно видеть, что мать покидает этот мир именно так. Она всхлипывала, рассказывая об этом.

Обойдя ее сзади и встав на колени за ее спиной, я поместила свои колени в основании ее позвоночника, дав тем самым ей поддержку. Я осознавала, что не хочу обеспечить ей «комфорт» в том смысле, чтобы она почувствовала себя лучше. Я лишь хотела дать ей необходимую поддержку и прикосновение, которое позволит ей не сдерживать своих слез. Я позволила своей интуиции и рукам вести меня. Когда я начала поглаживать Гейл по волосам, она стала горько рыдать. «Моей матери всегда нравились мои волосы. Когда я была ребенком, она расчесывала и гладила их, говоря мне, что они прекрасны. Твои руки нашли правильное место. Это чудесно». Она продолжала плакать. Мой комментарий был простым: «Плакать – это нормально. Ты можешь просто отпустить это».

Через некоторое время я спросила: «Есть что-нибудь, что ты хочешь сказать своей маме?» Еле слышно она ответила: «Мне тебя не хватает, мама, я так тебя люблю. Ты действительно была замечательной для меня». И уже более бодрым голосом произнесла: «Кстати, с твоей собачкой все хорошо. Она со мной». Потом, уже обращаясь ко мне, Гейл сказала: «Я ведь на самом деле завершила все свои дела с матерью в ходе всех этих поездок на Восточное побережье».

Я все еще поддерживала Гейл своим телом, гладя ее волосы. Я спросила:

– Можешь ли ты рассказать маме о своем сердце, что с ним произошло?

Большая подушка лежала напротив Гейл, и она говорила с ней будто со своей мамой.

– Мама, я потеряла свое сердце, я больше его не чувствую. Оно пропало.

У нее вырвался глубокий вздох.

– Где же оно? – спросила я.

– Я оставила его с тобой, мама. Я оставила его с твоим телом в гробу.

Гейл живо описала сцену в похоронном бюро:

– Когда гроб закрыли, в нем оказалось заперто мое сердце.

– А что бы твоя мама сказала на это? – поинтересовалась я.

Голос Гейл изменился, он звучал довольно уверенно и жестко:

– «Ты заберешь свое сердце немедленно!» – сказала бы она.

– И как бы ты отреагировала на это? – спросила я.

Гейл задумчиво ответила подушке:

– Ну, я сказала бы, что на это может уйти какое-то время, мама. Ты всегда была более нетерпеливой, чем я. Боюсь, что пройдет много времени, прежде чем я заберу его обратно.

Повисла долгая тишина.

Мое собственное сердце было с Гейл, когда я эмпатировала, отражала ей ее заключение.

– Даже если твоя мама захочет, чтобы ты немедленно забрала свое сердце, это зависит от тебя, поэтому может занять какое-то время.

Я все еще сидела у нее за спиной, позволяя ей говорить с мамой, сидящей перед ней.

Гейл произнесла:

– Я действительно ощущаю здесь ее присутствие. Она повсюду здесь, в этой комнате!

Мы поговорили об этом как о возможности.

– Я часто чувствую ее присутствие, и в моих снах и даже вокруг моего дома.

Я согласилась:

– Должна согласиться с тобой. Я сама удивлялась такой возможности. Я определенно ощущала, что за последний час атмосфера в этой комнате изменилась.

Я и правда чувствовала возможность присутствия «духа» в комнате.

В конце концов я снова пересела на свою подушку.

– Ты, должно быть, устала, – сказала Гейл, проявляя заботу обо мне.

– Нет, мне кажется, скорее это ты устала, но быть с тобой в этой скорби было очень ценным для меня. Я тронута, а не устала.

Она поняла, что ей нужно сделать еще что-нибудь.

– Я бы очень хотела нарисовать свой образ.

– Замечательно! – ответила я, радуясь тому, что нахожусь рядом с человеком, которому известно о целительных свойствах художественного процесса. Гейл подошла к столу для занятий рисованием, на котором лежали большая пачка бумаги, масляные пастели и мелки. Я предложила ей для начала закрыть глаза, положить руки на бумагу и исследовать ее в медитативном состоянии. Затем напомнила, что один из эффективных способов включиться в процесс творческой связи – пользоваться неведущей рукой, устраняя таким образом внутреннего критика. «Спасибо, что напомнила», – сказала Гейл и тотчас же целиком погрузилась в процесс.

Заметив, что ей хочется побыть при этом в одиночестве, я приняла ее предложение заняться собственной художественной работой. Я подошла к столу с глиной, не имея никакого представления о том, что буду делать, взяла холодный кусок серой глины и с закрытыми глазами стала его осторожно разминать. Я осознавала, что пребываю одновременно в очень спокойном и определенном настроении, поскольку в течение прошедшего часа была очень центрирована и заземлена, хотя и предельно открыта происходящему. В отличие от Гейл у меня не было никакого конкретного образа. Некоторое время я просто играла с глиной, катая и катая ее. Сначала получился шарик, который потом стал больше похож на цилиндр. Затем мои пальцы начали открывать его. Он был гладкий снаружи. Я открыла глаза. Мое внимание привлекли несколько линий, сильными движениями пальцев я сделала их более рельефными. Когда я начала открывать цилиндр, мне стало интересно, во что он превратится. Одна часть стала углублением – дуплом, а потом начала напоминать толстое дуплистое бревно. Я все еще лишь следовала формам, которые взывали ко мне. Глина и я были задействованы в чем-то, что в данный момент происходило.

И вдруг я увидела очертания женской фигуры. Она была похожа на абстрактную Мадонну. Мои пальцы придали форму ее груди и коленям. Рука фигуры была вытянута вперед, словно обнимала кого-то. Она была накрыта большим платком. «Ну конечно, – сказала я себе, – называется это произведение “Мама”».

Я чувствовала себя очень открытой и всеобъемлющей тогда, когда Гейл погружалась в свое горе. Хотя у меня возникали образы смерти моей собственной матери, когда говорила Гейл, я оставалась сфокусированной непосредственно на ее опыте. Сейчас же мое художественное творчество обращалось ко мне. Тщательно и с любовью я создаю не свою мать и не мать Гейл, а просто Мать в наилучшем смысле этого слова. Этот кусок глины принес мне опыт осуществления.

Тем временем Гейл закончила свой рисунок и сказала мне, что теперь собирается заняться письмом. После того как мы обе закончили, мы посмотрели на ее рисунок. И вновь я была тронута. Образ очень сильный, он заполнил собой весь лист. Большая рыба с черной головой и черным хвостом висела головой вверх. Между головой и хвостом остов из выбеленных ребер, скрепленных тщательно выписанными черными кружочками позвонков. «Как так получилось? – озадаченно спросила Гейл. – Я не художник и рисовала левой рукой, а вышло именно так, как я хотела! Мне нравится!»

В тот момент не было смысла обсуждать рисунок в подробностях. Гейл «присвоила» каждый его аспект посредством словесного описания. Несмотря на то что картина производила мрачное впечатление, глубокая концентрация и тщательность, с которыми она вырисовывала каждую деталь, похоже, немного улучшили ее мрачное настроение. Я спросила, не хочет ли она теперь заняться свободным письмом. Ей эта идея понравилась.

По окончании работы мы пошли во внутренний дворик, чтобы выпить чая. Я показала ей свою скульптуру, а она прочитала свои записи:

Образ – рыбий скелет. Рыба с сохранившимися головой и хвостом, между которыми ничего нет. Только кости и позвоночник. Ни внутренностей, ни кишечника, ни желудка, ни сердца. НИ СЕРДЦА. Я рыба с головой и хвостом, но без сердца. Так что я могу решать, куда двигаться; мой хвост будет толкать меня туда; но если у меня нет сердца, не все ли равно, куда плыть? Для моего сердца не все равно, а для моей головы нет никакой разницы.

Рыбий скелет Гейл: «Ни внутренностей, ни кишок, ни сердца… Я потеряла мое сердце»

Где мое сердце? Я нахожу его в мамином гробу под землей в Пултэни, на кладбище Лейквью. Когда я спросила о нем, мама потребовала забрать его СЕЙЧАС ЖЕ! Но я хочу, чтобы оно полежало там, пока я не вернусь на следующей неделе в Нью-Йорк.

Вокализация – это вибрация, связь между небесами и землей. Мое пение и вокализация были хорошими и очищающими. Они очистили меня, дав простор для мыслей, идей. Возможно, даже создали пространство для сердца, которое станет больше, когда вернется ко мне.

Натали была такой чувствительной, работая со мной, мягко исследовала, предлагала, прикасалась к моей спине, голове, волосам. Направлял ли руки и пальцы Натали к моим волосам дух моей матери? Мама так любила мои волосы.

Спасибо тебе, Натали, за это особенное время – время быть и время делать, спасибо за твою глубину, поскольку я смогла доверять и уйти глубоко в себя. Я истощилась.

К полудню, когда мы закончили, осталось обсудить одну тему – символическое значение рыбы. Хотя никто из нас не силен в трактовках символизма, мы обе знаем, что рыба – это глубокий религиозный символ; в христианской религии это символ Христа. Я посмотрела значение этого символа, чтобы поделиться с Гейл.

Символ рыбы трактуется двояко. С одной стороны, это холоднокровное животное из глубины, поэтому оно олицетворяет бессознательную инстинктивность… С другой – это символ Христа. Иными словами, рыба символизирует и Спасителя, и того, кого нужно спасти {69} .

 

Обзор процесса

Эпизод с Гейл не нуждается в пояснении, он описывает самоисследование с помощью слов и образов, проходившее в поддерживающей обстановке. И все же этот пример содержит в себе некоторые нюансы целительного клиентоцентрированного художественного процесса.

 

Эмпатическое слушание

Слушание и «музыки» человека, и его слов – это сердце и душа эмпатического слушания. Задача консультанта – слышать самые глубокие нюансы эмоциональных высказываний клиента. Обратная связь помогает клиенту посмотреть на свои чувства и увидеть перспективу, как будто он всматривается в зеркало.

Насколько более заманчиво было бы успокоить (и тем самым смягчить) горе Гейл или принять сторону ее матери, сказавшей: «Тебе нужно немедленно забрать свое сердце обратно!» Дать возможность клиенту быть своим собственным проводником («Это займет время, мама») – вот что на самом деле исцеляет и вселяет силы в клиента.

Важность этого момента состояла в том, чтобы принять и понять прочувствованный смысл Гейл, который заключался в том, что она действительно потеряла свое сердце. Я чуть было не ушла от этого важного момента, попытавшись убедить ее в том, что она «очень сердечный человек». Я быстро поняла, что говорю это исходя из моих собственных потребностей, поэтому такое сообщение было бесполезным и, возможно, отвлекающим. Я вернулась к той мучительной точке, которую Гейл сама обозначила: «Ты чувствуешь, что потеряла свое сердце». Мое принятие позволило ей почувствовать себя глубоко понятой – редкое событие для тех, кто испытывает эмоциональную боль. Возможность быть понятой на таком уровне придает ей сил сделать еще один шаг, вспомнив мучительные детали смерти ее матери и похорон. Будучи принятой и услышанной на этом уровне, она продолжает погружаться в боль: «Мне не хватает тебя, мама. Мое сердце в твоем гробу».

Терапевт, который находит страдание, заключенное в истории клиента, большим по сравнению с тем, которое он способен выдержать, будет бессознательно уводить клиента от этой боли. Хотя мое сердце болело от скорби Гейл, а воспоминания о смерти моей матери время от времени проникали в мои мысли, я нашла внутренние силы, чтобы еще внимательнее сосредоточиться на глубине опыта самой Гейл. В критической точке, подобной этой, мой разум движется одновременно по нескольким дорожкам:

«Я хочу быть всецело присутствующей ради Гейл».

«Мне мешает то, что я чувствую ее боль, а вспоминаю смерть своей матери».

«Мне нужно переключить внимание с моей боли на ее боль и увидеть, что она чувствует себя полно и глубоко понятой».

«Ага, уже лучше, я вижу, что ей стало легче, когда она почувствовала себя принятой и понятой».

«Сейчас я чувствую, что лучше контролирую свои эмоции, после того как сфокусировалась на Гейл».

Такой мысленный разговор происходит в течение нескольких секунд. Я делюсь этим, поскольку терапевты в процессе обучения интересуются, как я справляюсь со своими чувствами. «Как вы остаетесь такой присутствующей и при этом держитесь в границах?» Размышляя над этим вопросом, я понимаю, что не защищаюсь и не выстраиваю границ. Осознание того, что в определенный момент меня лично затрагивает скорбь клиента, позволяет мне целенаправленно переключиться на словесное и эмоциональное принятие его опыта и помогает тем самым сдерживать свои эмоции. Я испытываю большое удовлетворение от знания того, что человек, переживающий проблему и доверяющий мне, находит силы в моем присутствии и что я не беру на себя его боль.

Многие коллеги и студенты говорили мне, что принятие чужого горя – серьезная профессиональная обязанность. Некоторые консультанты медитируют перед каждой сессией, представляя образ теплого, защищающего света вокруг них. Другие представляют защитный костюм, который они застегивают на молнию. Но какой бы метод защиты ни придумали, консультанту нужно уметь быть полностью присутствующим, открытым и сердечным, не становясь при этом губкой, впитывающей боль.

 

Практики диалога

В этой послеполуденной сессии мы также использовали практику гештальт-терапии – разговор с воображаемой матерью. Эта полезная разговорная техника помогает с помощью воображения и диалога включить отсутствующего человека в ситуацию настоящего. Предложенная мной структура в сочетании с человекоцентрированной философией позволила клиенту идти впереди меня. И хотя я и задавала вопросы, чтобы побуждать Гейл к диалогу, у меня не было предопределенного представления о правильных и неправильных ответах. Все, что она говорила своей матери и что та отвечала ей, было приемлемым. Ваша цель – помочь клиенту полнее раскрыть свои чувства и установки, какими бы они ни были.

 

Быть полностью присутствующим

Быть полностью присутствующим, на первый взгляд, относительно просто. В действительности же отложить в сторону привычку советовать, делиться своими прошлыми проблемами, интерпретировать или анализировать картину, созданную клиентом, означает твердое намерение быть полностью присутствующим для другого. Как друзья мы с Гейл и подшучивали над нашими слабостями, и давали друг другу советы, и слушали друг друга. Однако в данном случае между нами существовало негласное соглашение, состоявшее в том, что я намеренно сфокусируюсь на ее мире, каким она его видит, испытывает, переживает. Клиентоцентрированный процесс основывается на вере консультанта в то, что человек, если его глубоко понимают, в конце концов найдет верный для себя путь. Все это привносит ощущение личной силы, самоуважения, расширения своих прав и возможностей. Случай с Гейл отчасти высвечивает разницу между дружескими отношениями и отношениями между клиентом и консультантом в ходе сессии.

 

Физическая поддержка

Прикосновение – еще один важный аспект консультативной сессии. Из-за большого количества судебных исков по поводу сексуальных домогательств со стороны терапевтов по отношению к клиентам многие терапевты вообще боятся прикасаться к клиентам. Хотя сама я испытываю отвращение к сексуальным домогательствам и злоупотреблению физическим контактом в консультационных отношениях, мне очень жаль, что терапевты так сильно запуганы судебными исками, что больше не думают о том, как использовать любую разновидность прикосновения. В нашем быстроразвивающемся обществе люди обделены физическим контактом. На протяжении сессии я не избегала прикосновений, но всегда следила за тем, приносят они помощь или являются помехой. Простой способ выяснить это заключается в том, чтобы СПРОСИТЬ: «Тебе поможет, если я положу руку тебе на спину?», «Что, если я прикоснусь к твоим волосам?» Если возникают сомнения, нужно сразу же убрать руку.

Читатели могут возразить: «Это не лучший пример консультативной сессии, поскольку Гейл ваша подруга. Отношения между друзьями и клиентом и консультантом различаются». В некотором смысле это правда. Доверие, существовавшее между нами, было легкодостижимым и взаимным. У нас не было контракта или обязательств продолжать работу. Тем не менее многое из консультационного процесса удалось, это было похоже на событие, из которого мы обе могли что-то узнать.

На этом примере я хотела показать, как можно помочь своему коллеге. Где бы я ни жила, я стараюсь создать собственную группу поддержки из двух-трех человек, которые после установления близких дружеских отношений оказывали бы друг для друга глубокую поддержку. Устанавливать такие поддерживающие связи особенно свойственно женщинам. Для меня, например, это одна из тех вещей, которую друзья, особенно друзья-терапевты, способны дать. Поэтому мы тщательно выбираем друг друга.

 

Трансперсональные аспекты

Обзор процесса творческой связи завершается рассмотрением трансперсональных аспектов сессии. Слово трансперсональный означает буквально «внеличностный». Трансперсональный и духовный опыт тесно связаны. Мне представляется, что каждый раз, когда я нахожусь в измененном, необычном состоянии сознания вместе с кем-либо – с клиентом, другом или любовником, – случаются особенные вещи. Они происходят и внутри меня, и вовне (если вообще «вовне» существует). В такие моменты вызывается дух, неважно, приходит он из внутренней или какой-то другой реальности или из той и другой сразу. Кто скажет, присутствует ли дух в этой комнате вместе с нами или ее наполняет наше собственное расширенное сознание? Кто скажет, может ли дух покойника вернуться и «заполнить всю комнату»? Для клиента важно, чтобы вы приняли такой его опыт любым способом, соответствующим вашей системе убеждений. А вот полное отрицание подобного опыта не помогает и не исцеляет.

Почему же Гейл, погрузившись в свое горе, вышла оттуда с универсальным символом Христа, истощенного, страдающего Христа без тела? Карл Юнг, пожалуй, согласился бы, что этот религиозный символ возник из бессознательного:

Религиозные символы имеют определенно характер «откровения»; обычно они представляют собой спонтанный продукт бессознательной психической активности. Они есть нечто иное, нежели то, что о них обычно думают; напротив, за тысячелетия они, подобно растениям, развились в качестве естественных проявлений человеческой психики. Даже теперь мы можем увидеть в индивидах спонтанное развитие подлинных и значимых религиозных символов, прорастающих из бессознательного, подобно цветам странных разновидностей, в то время как ошеломленное, сбитое с толку сознание наблюдает за происходящим со стороны {70} .

И еще один момент: когда Гейл сказала, что нарисует образ, мне было интересно, будет ли это образ ее потерянного сердца, рыбы или матери. Как важно позволить клиенту самому выбрать то, что будет нарисовано! Образ рыбы пришел из глубин ее бессознательного и продолжал существовать, реализуя для нее свою значимость. И вновь очевидно, что страдание, будучи глубоко исследованным, приводит к состоянию более глубокого сознания. Кажется, процесс вводит человека в контакт с коллективным бессознательным.

Станислав Гроф пишет:

Глубокое переживание столкновения с рождением и смертью обычно ассоциируется с экзистенциальным кризисом экстраординарных размеров, когда человек серьезно задается вопросами о смысле своей жизни и существования в целом. Успешное разрешение этого кризиса возможно только посредством контакта с внутренними духовными измерениями психики и глубинными ресурсами коллективного бессознательного. Итоговые трансформация личности и эволюция сознания могут быть сопоставлены с изменениями, описанными в контексте древних мистерий смерти-возрождения {71} .

Хотя Гроф обращается к повторному переживанию человеком собственного рождения или возможной смерти, я убеждена, что то же самое происходит тогда, когда мы глубоко переживаем рождение ребенка или смерть любимого человека.

Я сравниваю мой собственный опыт с опытом Гейл. Поскольку я была рядом с обоими моими родителями в момент их смерти, мне известно, что опыт переживания (а возможно, даже восприятия) того момента, когда они покидали свои тела – оставаясь при этом в комнате, – изменил мое понимание смерти. В молодости я всегда представляла смерть как абсолютный конец. Смерть была подобна попаданию в черный ящик: после этой жизни нет никакой другой. Теперь мой опыт дает мне серьезные основания оспорить это предположение. После смерти моих родителей я провела месяцы в скорби, освобождаясь и исцеляясь посредством визуального искусства, движения и обсуждения своего опыта с близкими друзьями. Все это привело меня к важному личному пониманию смысла смерти. Попытавшись принять смерть как своеобразное начало, а не конец всему, я почувствовала, что становлюсь более полно присутствующей в жизни.