Несмотря на то что я применяла экспрессивные искусства в разных ситуациях – с детьми, учителями, художниками, клиентами, специалистами в области здоровья, организациями, – своей миссией я считаю кросс-культурную работу, фасилитацию взаимопонимания как внутри наций и этносов, так и между ними. Мне посчастливилось работать в большинстве европейских стран, бывшем Советском Союзе, Мексике, Южной Америке, Японии и на Филиппинах.
Работа с экспрессивными искусствами помогает людям снять социальные маски. Это дает мне возможность заглянуть в сердца и души людей, исповедующих разные религиозные, социальные, политические и этнические убеждения. И так уж повелось, что я тоже делюсь с ними своими истинами. Благодаря такому взаимообмену возникают своего рода мосты, соединяющие людей на протяжении всей их жизни. Представители разных культур, присоединившиеся к нашей тренинговой программе, обогащают свое понимание самих себя и мира в целом. Когда мы отправляемся во внутреннее путешествие и делимся своими заботами и надеждами, возникает межличностная связь. В ходе работы мы помогаем создавать международное сообщество людей, разделяющих гуманистические и демократические ценности. Каким бы маленьким ни было наше сообщество, каждое из звеньев общения укрепляет его в целом.
Невербальная, символическая, мифическая экспрессия, поднимающаяся из глубины наших я в моменты творческого самовыражения, понятна независимо от того, к каким культурам мы принадлежим. Где бы это ни происходило – во Франкфурте, Москве, Токио или Буэнос-Айресе, – образы зарисовываются, танцы создаются, звуки вокализируются, и любой из нас может сказать: «Да, я понимаю, что ты чувствуешь» или «У меня был похожий опыт». Никакие объяснения не нужны. Боль есть боль в любой культуре. Ощущение праздника и радости тоже испытывают повсюду. Цвет, движение, звук ясно выражают эти чувства. Всего один рисунок может обнаружить для меня ваш внутренний опыт, несмотря на нашу разную этническую принадлежность. Экспрессивное движение может пленить меня, по мере того как я отождествляюсь с вашими усилиями и преобразованием.
Музыкальное исполнение и художественная экспозиция всегда объединяют представителей различных национальностей, потому что эти формы экспрессии идут от сердца и души и непосредственно обращаются к людям. Они не нуждаются в переводе. В работе с отдельными людьми и группами экспрессивные искусства привносят сердечную и душевную связь в личные отношения. Когда собравшиеся вместе люди не говорят на одном языке, может возникнуть неловкость и дистанция. Предложите им упражнение на основе экспрессивных искусств, в котором используется движение, позволяющее им познакомиться друг с другом, или визуальное искусство, помогающее поделиться опытом, и барьеры исчезнут.
Как и в любой ситуации при кросс-культурном использовании экспрессивных искусств применяется та же человекоцентрированная философия и ее общие установки. Особенно важно давать возможность для выражения индивидуальных и культурных различий и уважать их. Формирование доверительной среды потребует особых усилий. То, что создает доверие в США, может быть неприемлемым в другой культуре. Прежде чем предлагать упражнения с движением или звуком, разумно поговорить с представителем принимающей стороны, чтобы понять местные обычаи. В одних культурах прикосновение приемлемо лишь в очень редких случаях. В других – поцелуи и объятия составляют часть повседневного общения. Фасилитатору, предлагающему экспрессивные искусства, нужно осознавать эти табу и социальные привычки. Если вы в чем-то сомневаетесь, лучше спросить участников группы. Они всегда с удовольствием описывают традиции своей родины.
Чтобы понять представителя другой культуры, нужно приложить дополнительные усилия. Наши навыки восприимчивости и слушания должны быть обострены. Я особенно внимательна к тому, чтобы не интерпретировать и не анализировать рисунки, движения, вокализации или письмо, находясь в другой стране. Там я учусь впитывать знание о сходствах и различиях, а также о социальных и политических условиях, характерных для этой культуры. Жизнь и работа в других странах невероятно обогатили меня.
Когда в 1970‑е годы меня впервые пригласили поработать в Европе, я поставила перед собой цель развеять мои стереотипы о людях из других стран, такие как «французы ко всему подходят рационально», или «итальянцы необычайно эмоциональны», или «шведы спокойные и сдержанные». Поработав в этих странах, я обнаружила, что некоторые из этих обобщений справедливы. Климат, религия и привычки формируют определенные качества, проявляющиеся у многих представителей конкретного народа. (Подобно тому как и мнение, будто бы калифорнийцы постоянно улыбаются, имеет определенные основания.)
Впоследствии моя цель стала более релевантной: как я могу понять этих людей, поведение которых отличается от моего, и что можно предпринять, чтобы фасилитировать взаимопонимание? В Швеции мне пришлось побороть свое раздражение тем, что, казалось, должна была пройти целая вечность, прежде чем шведы начнут говорить то, что у них на сердце или в душе. Я освоила аккуратные, преисполненные терпения методы работы, позволявшие им отбросить сдержанность и почувствовать свою глубину. Во Франции передо мной встала задача создать такую среду, где участники могли бы выражать свои чувства наравне с мыслями. В Италии эмоциональные вспышки участников были настолько сильны, что мне пришлось применить все свои умения, чтобы помочь им заземлиться и центрироваться. И в этом процессе в целом я обнаружила свою собственную сдержанность, свои способы интеллектуализации и свою эмоциональность. В работе с представителями других культур и различных этнических групп я лицом к лицу столкнулась с собственными предубеждениями, расизмом и этноцентризмом. Личностное обогащение происходит за счет обнаружения связывающих всех нас глубинных человеческих качеств. А для этого требуются мудрость и смирение.
У меня в запасе много замечательных историй о моих приключениях в Европе и Японии, иллюстрирующих фасилитацию личностного роста и пробуждение природной креативности. Но в ходе данного обсуждения я хочу сфокусироваться на тех странах, которые находились под властью диктаторов. Я делаю это для того, чтобы показать и в теории, и на личных примерах, что применение экспрессивных искусств в человекоцентрированной среде имеет особую ценность для наций, пребывающих в отчаянии, порожденном деспотизмом. Экспрессивные искусства погружают людей в мир их воображения, метафорические образы, танец и звук. Это добавляет жизнестойкости и возвращает жизнь их лишенному жизненных сил духу. И хотя я помогаю людям сфокусироваться на их горе и отчаянии, существует также возможность снова испытать творческие, детские, преисполненные игры и надежды аспекты их я. Там, где смерть и трагические события принимают угрожающие размеры, есть потребность мечтать, воображать и вернуть себе веру в возможное.
Экспрессивные искусства в условиях латиноамериканских диктатур
В ноябре 1977 года я сообщила друзьям, что освободилась от всех профессиональных дел дома, чтобы отправиться в путешествие в Центральную и Южную Америку, причем не планируя ничего заранее. Я получила замечательный опыт от общения с коллегами в Мексике, Чили, Аргентине и Никарагуа. На каждой встрече я знакомилась с людьми, которые хотели организовать для меня воркшоп в другой стране.
Это были времена больших политических смут и волнений. Я приехала в Манагуа, столицу Никарагуа, через десять дней после убийства национального героя, оппозиционера Педро Хоакина Чаморро. Это преступление было совершено, очевидно, по приказу сына президента Сомосы.
Женщина, пригласившая меня в Никарагуа, приехала в аэропорт, чтобы сообщить мне о только что объявленной национальной забастовке. В воздухе витал дух революции, восстания против коррумпированного правительства. Мы ехали по опустевшим городским улицам, и на каждой крыше видели военных с готовыми к бою автоматическими винтовками. Каждый вечер наша женская группа тайно собиралась дома у одной из участниц. Воркшоп должен был заканчиваться до наступления комендантского часа, чтобы женщины могли спокойно вернуться домой. По общему признанию, им было страшно приходить и уходить, но они все же шли на этот риск.
Групповой процесс с применением человекоцентрированных экспрессивных искусств – а в нем участвовали все эти женщины: директор школы, университетский психолог, эксперт по связям с общественностью, директор коммуникационной компании, домохозяйки, добровольно раскрывавшие свои таланты, – приводил к обсуждениям их борьбы за равенство и обеспокоенности нарушением прав всех людей. При обсуждении своих попыток добиться того, чтобы их принимали наравне с мужчинами, сердца и души этих женщин как будто увеличивались в объеме, чтобы вместить в себя всех, кто подвергался угнетению. Хотя все они были представительницами высшего класса, получили образование в колледжах, многие были замужем за бизнесменами, разбогатевшими при правительстве Сомосы, они говорили: «Человеческие ценности важнее финансового благополучия». Мне было интересно, понимают ли они последствия своих заявлений. Например, понимают ли они, что ради поддержания всеобщего равенства им пришлось бы отказаться от того, чтобы иметь слуг и отправлять своих детей в университеты Северной Америки. Между тем такова была их мечта, надежда, видение: все люди, включая тех, кто восстает против правительства, должны иметь равные возможности. Они устали жить в коррумпированной системе. Они спорили с мужьями, которые инвестировали и свое я, и свои деньги в существующий порядок вещей.
Я покинула Никарагуа с мыслью о том, что, по мере того как женщины начнут обнаруживать степень своего угнетения, они будут становиться очень серьезной мировой силой в борьбе за права человека и человеческое достоинство. Опыт посещения Никарагуа представляется мне ярким примером того, что, обнаруживая собственные ценность и достоинство, мы начинаем проявлять заботу о ценности и достоинстве всех людей.
В Чили я созвонилась с супругами – членами Ассоциации за гуманистическую психологию. Они пригласили меня посетить их дом, и в разговоре жена попросила меня поработать с ее знакомыми женщинами-терапевтами. Я согласилась.
Для этих женщин было в новинку собираться без мужчин ради собственного личностного роста. Снова, как и в Никарагуа, женщины шаг за шагом обретали свои права и открывали возможности, учась тому, как поддерживать группу, созданную и существующую для каждой из них. С помощью визуального искусства, движения и обсуждения они освобождались от своих формальных обличий, раскрывая скрытую сущность своего бытия.
Одна из женщин (психолог, парашютистка, жена и мать) совершила метафорические прыжки в свое бессознательное, в результате которых обнаружила у себя установку: женщины будут критиковать ее за то, что она воспринимает себя равной мужчинам или даже выше их. Преуспевающий терапевт с детским прозвищем повысила свою самооценку, раскрыв смысл этого прозвища; после этого она стала просить своих коллег обращаться к ней полным именем. Красивая женщина боялась старения, поскольку ее внешняя привлекательность давала ей возможность быть принятой другими. Ей всегда хотелось танцевать. И мы танцевали! Она начала испытывать радость от своего тела в целом, а не только от лица. И она решила опросить шестидесяти– и семидесятилетних женщин, чтобы узнать, как они поддерживают свою жизнестойкость.
По мере того как женщины признавали свои сильные стороны, проговаривали их и вырабатывали план действий, воркшоп вызвал у участниц настоящий энтузиазм. От одной из них я получила трогательную обратную связь, которая придала мне энергии для дальнейших путешествий. Она сказала: «Натали, я чувствую, что вы испытываете глубокое уважение к людям, у которых иной стиль жизни и иные ценности. И это не просто терапевтический инструмент. Это вы сами!»
Мой новый друг, терапевт из Чили, позвонила коллеге из Аргентины. И к моменту моего прибытия туда был организован еще один воркшоп для женщин. Вот выдержки из моего дневника:
1977 год, Аргентина. Меня поразила смелость психологов, которых я встретила. Поскольку они жили в атмосфере страха много лет, то привыкли к этому как к определенному образу жизни. Эта страна управляется военными; на протяжении последних трех лет 12 тысяч человек либо пропали без вести, либо были убиты, либо брошены в тюрьму.
Я только что вернулась после первого дня фасилитации на воркшопе для женщин-психотерапевтов. Боже мой, как же мне грустно! Это фантастические женщины – умные, сильные, красивые и отважные перед лицом всех тех проблем, которым должны противостоять женщины во всем мире. Сейчас, сидя в своем номере в отеле и просматривая только что сделанные записи, в которых резюмированы их проблемы, я плачу. Я уже работала с теми, у кого есть серьезные эмоциональные расстройства, но здесь происходит что-то другое. Эмоциональные проблемы этих женщин усугубляются или создаются политической жестокостью и той основанной на страхе системой, в которой они живут.
Одна из участниц сказала: «Я все еще пытаюсь пережить потерю двух моих детей». Она терапевт. Я спросила, не хочет ли она подробнее поговорить об этом. «Они умерли несколько лет назад. Хотя они были еще подростками, принимали активное участие в борьбе за свободу». Ее слова заставили заговорить другую женщину: «Двое из моих детей сейчас в Испании, и у них возникли психологические проблемы из-за преждевременного разрыва с семьей. Я вынуждена была отправить их туда, чтобы сохранить им жизнь. У меня нет возможности поехать навестить их, а они не могут вернуться сюда». Подобные истории звучали вновь и вновь, трагические случаи, потери, разлуки и мучения, обусловленные политической ситуацией в стране. Одна из терапевтов рассказала, как ее вместе с семьей посреди ночи забрали в тюрьму и держали там много месяцев. Она страдала от сильного чувства вины, потому что ее и ее семью освободили, а другие все еще оставались в тюрьме. Она до сих пор слышит ночью во сне крики и вопли тех, кого пытают.
Слез почти не было. Женщины просто говорили о том, что стало частью их повседневной жизни. То, что мне казалось немыслимым, для них было реальным. Смерти в семье, похищение детей и одиночество одной женщины еврейского происхождения по причине того, что все ее родственники бежали из страны. Она сказала: «У меня нет никого, с кем можно было бы провести праздничные дни».
Я поняла, что это совершенно иной контекст совладания с психологическими проблемами. Аргентинцы привыкли к постоянной угрозе внезапной потери; слушая их рассказы, я соприкоснулась с собственным ощущением бессилия перед лицом диктатуры. Подобная политическая беспомощность – мой собственный жуткий кошмар. Постоянно чувствовать себя под дулом пистолета, не иметь сил, чтобы открыто сказать то, во что веришь, испытывать ежедневный террор со стороны властей – для меня это словно удар под дых! Я обнаружила, что плачу их слезами, хочу выкрикнуть их гнев. Они проглотили это или измучили себя приступами гнева и слез дома. Они знают, что за публичный протест могут расстаться с жизнью или попасть в тюрьму.
Последний день: результаты этого единения оказались необычайно радостными и ресурсными. Эти женщины нуждались друг в друге, и они обнаружили смысл группы поддержки. В среде, где сосед может донести на соседа, доверие друг к другу растет медленно. Как сказала одна из них: «Страх у нас под кожей».
Построение кросс-культурных связей приносит взаимное обогащение. Для меня естественно создавать атмосферу доверия, в которой люди могут общаться друг с другом как с помощью слов, так и посредством художественных образов. Когда я слушаю их – и их «музыку», и их слова, – они действительно начинают слышать друг друга. Мое неподдельное принятие позволяет им проговаривать свои страхи и невзгоды, утешать и поддерживать друг друга. Мой приезд по-новому объединяет их. Они будут продолжать встречаться и вселять друг в друга смелость.
И эти люди вдохновляют меня! Выслушивание тех, кто живет под пятой угнетателя, переживает трагические потери и преодолевает препятствия в профессиональной деятельности, дает мне новую энергию. Их внутренняя сила и отвага гораздо сильнее всего, что я переживала в своем опыте. Хотя я говорила им о том, что они меня вдохновляют, не уверена, что они мне поверили. Угроза жизни слишком реальна в этой стране, чтобы люди могли увидеть собственную силу духа.
Экспрессивные искусства в Советском Союзе
Мои недавние поездки в (то время еще) Советский Союз тоже были двусторонним мостом для кросс-культурного взаимопонимания. Как показывают приведенные ниже примеры, настойчивые усилия многих людей действительно стали причиной перемен. Осознание того, что всего несколько человек способны существенно изменить не только жизнь отдельных людей, но и страны в целом, глубоко трогает. Наши советские друзья рассказали нам, что общее направление психологической науки сильно изменилось под влиянием гуманистических психологов, первыми в ряду которых были Карл Роджерс и Вирджиния Сатир, посетившие СССР в середине 1980‑х годов.
Советский Союз, обладавший богатым музыкальным, художественным и литературным наследием, был полностью изолирован от информации о психологии и гуманистических ценностях. В течение 70 лет психотерапия была вне закона. Клиническое обучение и супервизии были недоступны. В психиатрических больницах содержались политические заключенные. Ситуацию лучше всего описали сами советские психологи. В заявлении нового Санкт-Петербургского некоммерческого консультативного и тренингового центра «Гармония» читаем:
Уродливая идеология, существовавшая в нашей стране на протяжении 70 лет, нанесла ущерб нашему народу. Она засорила его ум, стерев из памяти подлинные человеческие ценности и отвергая священную уникальность каждого человеческого существа.
Переориентировать умы людей в сторону гуманистических идеалов – вот главная цель нынешней перестройки…
Не все изменения в жизни советских людей оказались позитивными. Политическая нестабильность, межнациональные конфликты и экономические трудности – все это привело к усилению человеческого страдания, интенсификации страхов и чувства безнадежности, разжиганию агрессии и саморазрушения…
Чтобы помочь людям пережить критические времена, предложить им не только материальную поддержку, но и, что более важно в сегодняшних драматических обстоятельствах, стимулировать их личностный рост перед лицом внезапных разрушительных событий… Психотерапия и психологическая помощь приобретают еще б о льшую значимость. А они теперь безнадежно неадекватны. Например, в Ленинграде, городе с пятимиллионным населением, работает всего несколько десятков профессиональных психотерапевтов, в небольших городах их единицы, а в большинстве городов нет вообще.
Нужно понимать, что психотерапия официально рассматривалась как идеологический инструмент, используемый главным образом для того, чтобы усилить приспособленность личности к уродливому образу жизни. Профессиональное обучение вынуждало психологов и терапевтов подгонять науку под марксистскую философию. Даже сейчас психологическое образование нельзя назвать сколько-нибудь удовлетворительным.
Как ответ на этот кризис группа ленинградских психологов и психотерапевтов организовала независимый кооперативный центр «Гармония».
Мне неоднократно говорили о том, что визит моего отца в СССР изменил лицо советской психологии. Юлия Гиппенрейтер, профессор Московского университета, в разговоре у нее дома, за кухонным столом, сказала мне следующее:
До приезда Карла Роджерса психология как область исследований вызывала небольшой интерес, поскольку мы были сосредоточены на вещах вроде измерения движения глаз или других подобных, имеющих весьма относительную ценность проектах. Узнав о приезде Карла Роджерса, мы просто не могли в это поверить.
Когда же он приехал, мы боролись за то, чтобы попасть на его мастер-классы и переполняли аудитории на его лекциях. Получение опыта человекоцентрированного подхода от этого искреннего и весьма скромного человека изменило видение психологии не только у меня, но и у многих моих коллег. Теперь я обучаю преподавателей общению с учащимися и использую принципы фасилитации в моих занятиях в университете.
Когда Карл Роджерс вернулся из поездки, он сказал, что даже не думал, что в СССР читали его книги, поскольку ни одна из них не была переведена на русский язык. Он был скептически настроен насчет того, что они знали что-то о его работе.
Визиты ряда гуманистических психологов в Советский Союз в конце 1980‑х повысили статус и популярность этого направления психологической науки. И конечно, такого рода программы были весьма востребованы, поскольку в стране не было ни телефонов доверия, ни методов кризисной интервенции, а уровень клинической подготовки оставлял желать лучшего. Во времена правления коммунистов у людей не было эмоциональных проблем, во всяком случае так предписывала власть.
После кончины моего отца в 1987 году доктор Алексей Матюшкин предложил мне продолжить работу, начатую Карлом Роджерсом в СССР. Я объяснила, что мне хотелось бы обучать своему методу, который несколько отличается от метода моего отца, и дала ему литературу, чтобы познакомить с человекоцентрированной терапией посредством экспрессивных искусств. После ознакомления с ней он прислал мне восторженное приглашение.
Обе мои поездки в СССР (в 1989 и в 1991 годах) сделали меня мудрее. Мои попытки что-то понять в области политики, экономики, а более всего в обстоятельствах жизни тех, кто на протяжении семидесяти лет жил под властью репрессивной и жестокой системы, настолько глубоко затронули меня, что изменили мой собственный взгляд на жизнь. Когда меня спрашивают, чему я там научилась, я отвечаю: «Смелости и терпению». Каждый раз, когда иду в расположенный по соседству с моим домом огромный супермаркет, переполненный всевозможными продуктами, я вспоминаю мои походы в московские универмаги, где люди стояли в очередях, чтобы раздобыть несколько фунтов колбасы или кусок масла.
Примечательно (поскольку это обнаруживает процесс изменений в стране), что первое приглашение мне в 1989 году поступило от могущественного государственного учреждения – Академии педагогических наук. Мой второй приезд был спонсирован двумя новыми частными некоммерческими институтами, созданными для обучения психотерапевтов, – Московским институтом психологии и психотерапии и центром «Гармония». В течение года, пока я писала эту книгу, произошли невероятные изменения: СССР стал СНГ, наши советские коллеги начали называться российскими, Ленинграду вернули прежнее название – Санкт-Петербург, а наши эстонские коллеги восстановили свою национальную независимость.
Обе мои поездки включали в себя интенсивный тренинг по человекоцентрированной экспрессивной терапии для практических психологов, педагогов, социальных работников, врачей, сотрудников служб телефона доверия и ученых-исследователей. В 1989 году я пригласила своих коллег, Клэр Фитцджеральд и Фрэна Мейси, поработать со мной в одной команде. В 1991 году мы с Фрэном продолжили эту работу, предложив опыт экспрессивных искусств как для индивидов, так и для групп, чтобы углубить самосознание, усовершенствовать навыки невербальной коммуникации и открыть более высокие состояния сознания. Этот опыт был связан с клиническим тренингом по человекоцентрированному консультированию.
Вовлекаясь в процесс творческой связи, россияне увлеченно открывали свою творческую, интуитивную природу, погружаясь в болезненные эмоции и травматический опыт, создавая рисунки, делая коллажи или выражая себя в танце. Исследуя свой внутренний мир как с помощью метафор, движений и образов, так и с помощью слов, они преобразовывали большую часть этой боли в жизненные уроки, радость, смех и новые видения своего будущего. Ниже представлены некоторые живые примеры того, как люди использовали эту возможность, чтобы измениться и помочь себе, что позволило им совершить серьезные и позитивные поступки в собственной жизни.
Эстония: «Все, что нам говорили, – ложь!»
В эстонском городе Тарту (тогда часть СССР) участники группы создали коллажи, изображавшие их чувства от того, что представляет собой их жизнь в настоящем. Я попросила «Петера» рассказать мне о своем коллаже – комбинации фотографий, вырезанных из журналов и газет, и его оригинальной художественной работы. Он ответил:
Это ночная сова, с надеждой смотрящая в будущее. Это часть меня, которая надеется. Однако сова также символ дьявола в каждом из нас. В верхнем левом углу портрет Ленина; я поместил на нем черный глаз, потому что это чернота, которую мы видим сейчас. Мы очень устали от него и от всего, чем он был. Он не во всем плох, но сейчас, получая информацию из других стран, мы осознаем, что все, что нам говорили, – ложь! Вот сюда я приклеил человечка из комикса, пытающегося поймать бабочку, но, как видите, эта большая нога ставит ему подножку.
Длинный вздох вырвался у него из груди, когда он продолжил объяснять символику своего коллажа.
Здесь пустая голова мужчины, в которую что-то льется из бутылки. Это означает путь, который избрали люди потому, что лживая информация была залита в нас. Какой ужасный шок – узнать, что столь многое из того, что в нас так долго вдалбливали, оказалось неправдой!
Я спросила Петера, не хочет ли он перефразировать свои высказывания от первого лица. Этот метод позволяет присвоить творчество и вызванные им чувства. Он сказал: «Я словно сова, с надеждой глядящая в будущее. Как и многие другие, я был наполнен дезинформацией. К тому же, даже если я только попробую поймать бабочку, кто-нибудь наверняка попытается остановить меня».
Затем я привлекла его внимание к трем оранжевым ладоням, вырезанным из цветной бумаги и приклеенным к краю коллажа. «Что это означает для тебя?» – спросила я. Он ответил: «Я хочу выйти за рамку моего мира посредством трансценденции. За пределами моих собственных границ я смогу обрести перспективу».
Я была поражена тем, как быстро Петер достиг инсайта в этой ситуации личной и политической травмы. Использование воображения – быстрый путь к снятию запретов. Бессознательное делает явными скрытые истины, позволяя образам говорить со своим создателем.
Петеру было нелегко лицом к лицу столкнуться с шокирующей реальностью, вскормленной дезинформацией на протяжении всех 34 лет его жизни. Исследуя свой коллаж, он открыл в себе ощущение того, что его предали. После того как он осознал новую правду, его следующим шагом было бы столкновение с чувствами, которые он испытывал.
Москва: «Окно надежды»
Еще один волнующий эпизод произошел во время демонстрационной консультации в Москве. Сначала группа разделилась на пары, чтобы провести десять минут, интервьюируя друг друга о «чем-то захватывающем и беспокоящем в вашей жизни». После интервью каждый участник воркшопа взял необходимые материалы, чтобы на одном листе нарисовать два рисунка, изображающие его чувства, вызванные этими жизненными ситуациями. Когда эта работа была окончена, я спросила «Сашу» (Алекса) Орлова, 36-летнего психолога, не хотел ли бы он поговорить со мной о его картинах в рамках демонстрационной консультации для группы. Он с признательностью принял мое предложение. Все участники сели в круг, внутри которого стояли два стула, и я пояснила, что концентрированная энергия группы, ее молчаливое и сосредоточенное внимание углубляют опыт и консультанта, и консультируемого.
Саша взял лист с двумя своими рисунками, изображающими «элементы моей жизни, которые захватывают, и те, которые беспокоят» (см. ). Вначале он описал светлую сторону – концентрические круги в полыхающем желтом цвете – как часть себя, которая лучезарна, устремлена вперед, солнечна. Затем пристально вгляделся в другую картину: зазубренные скалы, черные птицы на горизонте, океан, и на дне океана большая рыба с открытым ртом и угрожающими зубами. Он описал океан как бурный, а рыбу как всепожирающую; опасность все время подстерегает его и может настигнуть в любой момент. Он рассказал о вынесенной из детства боли, о своих вездесущих страхах, о возможной опасности, представленной этой рыбой. Его интонация выражала искренность и задумчивость. В воздухе повисла атмосфера подавленности.
Я отвечала с теплом и принятием, задавая вопросы лишь тогда, когда нуждалась в вербальном прояснении его образов. Затем он посмотрел мне прямо в глаза и почти две минуты спокойно и внимательно вглядывался в них. Я была несколько озадачена такой долгой тишиной и этим взглядом, но осознавала, что тишина может быть одним из наиболее продуктивных моментов для клиента. Постепенно я начала испытывать некоторый дискомфорт и любопытство, поэтому сказала: «Думаю, мне было бы легче принимать этот длительный зрительный контакт, если бы я хоть немного знала, что происходит с тобой сейчас».
Медленно Саша ответил: «Смотреть в ваши глаза – это как смотреть в окно надежды, окно в другой мир».
После демонстрационной сессии у Саши была возможность прокомментировать, что он испытал. «Сначала я не хотел погружаться в мои чувства по поводу океана, скал и рыбы. Но по мере того как я исследовал их, они переставали казаться мне такими ужасными. Но самым важным моментом этой сессии было то, что вы позволили мне увидеть другой мир в ваших глазах».
На этом воркшопе я услышала много личных историй о жизни в Советском Союзе при Сталине. Кроме того, все мои чувства были буквально пропитаны различными красками, запахами, едой, лицами и всем тем, что меня окружало в Москве. Я одновременно ощущала и пафос, и богатство духа и культуры. Пока участники создавали заключительный коллаж, я взяла масляные пастели, чтобы спонтанно выразить свои впечатления о России. Начав с прекрасных соборов Загорска, я быстро набросала несколько схематических фигур, танцующих на улицах в качестве символов духа нашей группы. Когда я раскрашивала небо над соборами, показалась темная фигура. Я посмотрела на нее и постепенно осознала, что она хочет появиться. Окончив свою импрессионистскую работу, я поделилась ею с группой. Некоторые участники были очень обеспокоены тем, что «черный ангел» был плохим предзнаменованием будущего. Они поинтересовались моей собственной интерпретацией. Я ответила: «Когда я заметила появление этой фигуры на картине, то сразу подумала о темных временах, которые вы пережили при Сталине. Но теперь, когда вы описываете ее как “черного ангела”, который очень интригует меня, мне бы хотелось знать, не является ли он защитником будущего? Или кем-то зловещим? Я действительно не знаю».
Москва: мое впечатление – прекрасные соборы Загорска, танцующие друзья с нависающим над ними черным ангелом
Создание кросс-культурного взаимопонимания (Москва) (Натали Роджерс)
Итоги
Пример Саши указывает на некоторые аспекты человекоцентрированной экспрессивной терапии, которые служат средством создания условий для установления мира. Когда он изобразил свой ужасный страх, живший в нем с детства, подавляющий аспект этого чувства начал исчезать. Страх парализует. Он удерживает нас от действия. Конечно, советские люди жили в страхе. Эта реакция позволяла им выжить. Изображение страшных моментов и возможность поделиться этим с другими запускает процесс включения страха в новую перспективу. Сейчас, когда тоталитарный режим пал, страха стало меньше. Однако тяжело изменить старые формы поведения и установки. Здесь Саша мог по-настоящему увидеть и почувствовать смену перспективы.
Другой важный аспект экспрессивных искусств заключается в том, что они пролагают путь для выражения надежды и восхищения. В этой принимающей атмосфере Саша сумел увидеть в моих глазах мир надежды. В каком-то смысле он смотрел в глубину моей души, поскольку я чувствовала себя в высшей степени тронутой смелостью советских людей, делившихся со мной своей личной и политической историей. У меня было очень позитивное чувство, что эти стойкие люди станут частью решения проблемы, существующей в их собственной стране.
Саша использовал яркие цвета, чтобы выразить свое пробуждающееся ощущение света. Образ говорил с ним как послание и напоминание. Вербальная терапия не дает достаточно возможностей, чтобы пережить надежду, радость и предвидение. Воображение через движение и рисунок пробуждает ощущение того, что возможно.
Снова приехав в Москву в 1991 году, я встретилась с участниками нашей группы 1989 года, чтобы узнать, как они применили свое обучение, и была поражена. Вера и Вита начали работать с большой группой людей, которая состояла из семей и включала 76 участников, собиравшейся по воскресеньям раз в месяц на протяжении двух лет. Комментарий Веры: «Детская естественная любознательность и игровая креативность в отношении материалов и средств художественной деятельности проложили путь для родителей и подростков. Родители говорят, что это полностью изменило их способ общения с детьми. У меня никогда не хватило бы смелости предложить это до нашего тренинга».
Виктория работает с невротизированными одаренными детьми: «Пытаясь вписаться в узкий академический шаблон, они оказались фрустрированы. Экспрессивное искусство и письмо, а вовсе не прямое словесное общение, действительно лечат их неврозы».
Юрий, представитель академической науки, использует экспрессивные искусства в работе с военными. «Им нужно узнать своих товарищей как людей. Возможно, мы революционизируем войска!» – смеется он.
Видеть, как быстро эти люди научились применять новые знания в работе, действительно вдохновляюще. Испытывая недостаток в эффективных подходах, они использовали экспрессивные искусства, чтобы удовлетворять потребности людей, с которыми работали.
Резюме
Построение мостов между культурами – это гражданская дипломатия в наилучшем проявлении. Использование экспрессивных искусств помогает нам открыть, что все мы люди со своими надеждами и устремлениями, страданиями, гневом и любовью и что каждый из нас уникален и ценен.
В этой главе приводится множество характерных примеров применения творческого процесса в целях упрочения межнационального взаимопонимания. В следующей главе формулируется теория, согласно которой развитие личной креативности представляет собой суть продвижения демократии и мирных решений в мире в целом.