Евгений  Рогачёв

За пеленой тысячелетий

Содержание

Введение………………………………………………………. 1

1. Вавилон……………………………………………………….. 2

2. Свободные племена.………………………………………… 34

3. План лидийского царя………………………………………..71

4. Противостояние…..…………………………………………104

Послесловие………………………………………………….141

«Как быстротечно время! Оно изглаживает

из памяти людей славные деяния великих предков»

Геродот (V в. до н.э.)

«Говорит Господь помазаннику Своему Киру:

Я держу тебя за правую руку,

чтобы покорить народы,

и снять поясы с чресл царей,

чтоб отворялись для тебя двери,

и ворота не затворялись»

Книга пророка Исаии.

Часть 1

Вавилон

539 год до н.э.

Вавилон, древняя столица Вавилонии, которая включала в себя почти всю Месопотамию, Сирию, Финикию, Палестину, часть Аравийского полуострова и Восточную Киликию - замер в ожидании погромов. Обезлюдили шумные до этого базары. Торговцы спешно позакрывали лавки и попрятались в глубине своих подворий, вознося молитвы богам, чтобы те отвратил от них беду. Огромный город сразу, как-то мгновенно, опустел. Ещё вчера на улицах было не протолкнуться от разноплеменного народа, а сегодня только ветер гонял по каменным мостовым мелкий песок. Босоногие, вечно любопытные мальчишки, выглядывали из-за домов и смотрели вслед чужим воинам, а потом уносились прочь, и прятались за подолами своих матерей… Город замер в ожидании.

Жители корили себя что пошли на поводу у царя Набонида и повели себя неблагоразумно - оказав сопротивление царю персов Киру, из рода Ахеменидов. Царю, который до этого усмирил непокорных лидийцев и взял их царя Креза в плен. Сейчас он в повозке следовал за войском Кира, и царь царей соизволял, время от времени, беседовать с ним и даже, иногда, прислушивался к его советам… Вслед за лидийцами изъявили покорность персам и милитяне. А затем и остальные греческие города были взяты один за другим самим Киром, или же его военачальником Гарпагом, за проявленную преданность назначенный сатрапом Лидии. Постепенно в состав, набиравшей силы, державы Ахеменидов вошли Дрангиана, Маргиана, Хорезм, Согдиана, Бактрия, Гедросия, Арахосия и Гандахара.

После длительной осады Кир, наконец, овладел неприступным Вавилоном. Когда он, в окружении телохранителей, через одни из многочисленных ворот, въехал в город, гордость наполняла всё существо уже немолодого правителя. Копыта коней поднимали пыль на опустевших улочках старого города и царь, с любопытством, оглядывал это детище легендарного царя Навуходоносора, ни мало приложившего сил и умения, чтобы превратить город в непреступную крепость.

Все удивляло его. Двухэтажные и трехэтажные дома, теснившиеся по сторонам, - он еще никогда не видел таких, тяжелые медные ворота, множество самых различных храмов. Царь пожелал узнать, сколько их. Жрецы с готовностью ответили, чем поразили царя:

-Храмов великих богов у нас пятьдесят три. Также пятьдесят святилищ царя богов Мардука. Ещё триста святилищ земных божеств, и шестьсот святилищ небесных божеств, да сто восемьдесят алтарей Нергал и Адада и двенадцать других алтарей

У каждого из храмов царь велел поставить по часовому, чтобы оградить их от случайного разграбления. Мудрый царь знал - ни что так не может снискать почитания, как уважение к чужой религии.

После взятия города, Кир проявил благоразумие и воинов, дабы не соблазнять их видом такого богатства, оставил за городскими стенами. Сам он въехал в город через пламенеющие под солнцем ворота богини Иштар, только во главе 10 000 «бессмертных», своих личных телохранителей и со свитой, состоящей из высших и ближайших царских военных сановников. Все они были Пасаргадами и вели свои роды из того же племени, что и их повелитель. А что может связать теснее, чем родственные и племенные узы?… Только окружив себя тесным кольцом «бессмертных», царь чувствовал, что находится в безопасности.

Овладев городом, персы отыскали спрятавшегося на женской половине огромного дворца царевича Бэлшаррууцура, и в назидание вавилонянам казнили на центральной площади. Он осмелился выступить с вавилонским войском против царя царей, но был на голову разбит под стенами города. Хотели так же расправиться и с престарелым Набонидом, царём Вавилонии, но в последний момент Кир передумал и решил обойтись с ним милостиво, чем снискал любовь и уважение жителей Вавилона, хотя они и недолюбливали своего царя. Мало что соображавшему, безумному старику с трясущимися то ли от старости, то ли от страха руками - сохранили жизнь и только удалили из Вавилонии, назначив сатрапом в далёкой Кармании. Вдобавок ко всему персидский царь велел вернуть обратно идолов богов, вывезенных Набонидом из храмов покоренных городов. Многие храмы, разрушенные ассирийцами и вавилонянами, были восстановлены обратно. Местная вавилонская знать в основном сохранила все свои привилегии и не переставала на каждом углу восхвалять персидского царя. Величая его не иначе, как только царём царей.

Поражённый красотой этого города Кир решил сделать его столицей всего своего царства. А именовать себя отныне велел не иначе как: «Я, Кир, царь народов, великий царь, могучий царь, царь Вавилона, царь четырех стран света». После падения Вавилонии все страны, расположенные к западу от нее до границ с Египтом добровольно подчинились персам. Кир разослал во все стороны малые отряды и постепенно установил свой контроль над частью Аравийского полуострова, захваченной до этого Набонидом.

Чтобы окончательно закрепить свои победы и доказать что Вавилон навсегда становится частью государства Ахеменидов Кир назначил своего старшего сына, рождённого от милетской княжны Камбиса, царём Вавилона и своим наследником...

...Три недели войско отдыхало, наслаждаясь плодами победы. Жители Вавилона в награду за то, что город был ограждён от разорения, каждый день устраивали пиршества для воинов. Столы ломились от всевозможных яств, до этого невиданных персами и мидянами, составляющими основной костяк армии и они постепенно теряли свой воинственный пыл, покорённые гостеприимством вавилонян.

В один из дней ко дворцу, где расположился Кир со своим сыном и ближайшими сановниками, подошла делегация жрецов. Убеленные сединами старцы робко вступили под своды дворца Навуходоносора и замерли, гадая, как встретит их появление новый владыка. Они со страхом смотрели на грозных воинов, обступивших их со всех сторон и на блики солнечных зайчиков, игравших на их копьях.

Невысокий, сухонький Херасмия, бывший визирем при царском дворе и одетый в кандий с широкими рукавами, провёл их в царские покои. И жрецы, наконец, смогли лицезреть владыку государства, простёршего свои пределы от Средней Азии и до Средиземного моря.

Кир сидел на троне, окружённый свитой и, слегка прищурившись, смотрел на жрецов. Рыжая хна скрывала густую седину в его короткой кудрявой бороде, завитой по ассирийскому обычаю. Пурпурная мантия и штаны ярко-красного цвета, были расшиты золотыми изображениями соколов и ястребов — птиц, посвященных высшему божеству Ормузду. На голове красовался символ царской власти - «митра», имеющая форму расширяющегося цилиндра с округлым верхом, так же украшенный золотом и драгоценными камнями. В руке царь сжимал золотой скипетр в виде посоха. Запястья охватили рубиновые браслеты, а на груди был укреплён массивный золотой диск, символизирующий солнце. По краям резного, золотого трона застыли с опахалами в руках, наподобие статуй, два чёрнокожих гиганта-нубийца, опять же в золотых, набедренных повязках.

Вокруг трона стояли приближенные царя, шесть знатных персов и мидян, единственных, кто имел право входить в покои царя в любое время суток, его личных Амеша Спента (духовных царей у трона Всевышнего -Ахурамазды)

Охватывая трон полукругом, расположились восемь лучников из десятитысячного отряда – личной гвардии Кира

От всего этого великолепия у жрецов закружились головы, но они не стали падать ниц, как это делали в других землях, а только немного наклонили головы. Негоже служителям небесных богов преклонять колени перед земными владыками... Самообладание вернулось к жрецам и старший, самый древний из пришедших, откашлявшись, начал свою речь, перечисляя вины несчастного Набонида:

-Слабый был поставлен властвовать над нашей страной... Боги, жившие в них, оставили свои жилища из-за гнева за их перенесение в Вавилон… Кира, царя Аншана, воззвал он по имени и призвал его ко владычеству над вселенной… Мардук, великий владыка, защитник людей своих, радостно воззрел на его благословенные деяния и его праведное сердце и повелел ему шествовать к своему граду Вавилону, дал ему направить свой путь к Вавилону, сопутствуя ему как друг и товарищ. Его широко растянувшиеся войска, неисчислимые, подобно воде реки, шли вооруженные с ним. Без боя и битвы дал он ему вступить в Вавилон и пощадил свой град от утеснения. Набонида, царя, не почитавшего его, Мардука, он предал в его руки...

Царь, слушая переводчика, позволил себе немного улыбнуться. Он был слишком умён, чтобы поддаваться лести, и оставался абсолютно равнодушен к ней, понимая, что за льстивыми словами, может скрываться что угодно. Жрецы, увидев улыбку царя, приняли это за добрый знак и продолжали восхвалять царя. Кир терпеливо дождался окончания напыщенной речи, милостиво наклонил голову и дал знак визирю зачитать ответный манифест, заготовленный заранее. Херасмия с полупоклоном взял с золотого подноса свёрнутый в трубочку папирус, скрепленный царской печатью, приложил в знак почтения к своему лбу, осторожно развернул и принялся читать, немного растягивая слова:

-Я — Кир, царь мира, великий царь, могучий царь, царь Вавилона, царь Шумера и Аккада, царь четырех стран, сын Камбиса, великого царя, царя города Аншана, внук Кира, великого царя, царя города Аншана, потомок Теиспа, великого царя, царя города Аншана...

«Пусть у жрецов, а значит и у простого люда, создастся впечатление, - думал царь, слушая визиря, – что их завоевал действительно потомок великих царей, а не сын перса Камбиза из ни кому не известного племени Пасаргад... Потешим их самолюбие и прибавим себе почитания...

...-Когда я мирно вошел в Вавилон и при ликовании и веселии во дворце царей занял царское жилище, Мардук, великий владыка, склонил ко мне благородное сердце жителей Вавилона за то, что я ежедневно помышлял о его почитании. Мои многочисленные войска мирно вступили в Вавилон. Во весь Шумер и Аккад я не допустил врага...

Манифест был длинным и, составляя его, Кир пытался умилостивить народы, которые подвёл под свою руку. Чтобы приняли они его приход как должное, а не искали бы других царей и царств, и не сеяли смуты и разорения в его государстве, и не пытались свергнуть его, Кира. Он был уверен, что только тогда наступит благоденствие среди покорённых им народов, когда уйдёт из сердца людей страх за завтрашний день. Он слишком часто видел, как рушились царства, державшиеся на одном страхе и угнетении, и не желал повторять ошибки прошлых правителей... Разве Вавилон не пример этому?... Он принял все титулы и звания, которыми нарекли его жрецы и старцы ушли от него умиротворённые. Кир знал - теперь слава о его великодушие и уме, разнесётся по всем землям бывшей Вавилонии.

Царь почувствовал жгучее желание побыть одному, наедине со своими мыслями. Мановением руки он отпустил всех, кто находился в тронном зале и, шурша одеждами, пятясь, они оставили его одного. Следом, неслышно, вышли телохранители, и Кир остался только с двумя стражниками. Царь облокотился на спинку трона, задумался. Под журчание небольшого фонтана, мысли неторопливо текли в голове.

«Путь на Египет открыт. Ещё немного и древняя столица фараонов вольётся в мою державу, а с ним и все обширные земли... Одни боги знают, как долго я шёл к этому. Семь лет готовилось вторжение в Вавилон, и вот я здесь, в сердце Азии... Раньше, на земле, существовало четыре великие державы - Мидия, Лидия, Вавилон и Египет. Первой пала под натиском моих воинов Мидия. Затем настал черёд Лидии, с их заносчивым и умным царём Крезом... Теперь Вавилон, эти «Врата бога». Со взятием древнего города только Египет остаётся на моём пути».

От долгого сидения в одном положении затекли ноги. Кир встал, прихрамывая, прошёл по залу, любуясь тончайшей золотой резьбой на стенах.

«Чтобы идти дальше, надо обезопасить свои восточные границы. Каждый житель в моей державе должен знать и помнить, что он Кир, царь царей и владыка вселенной заботится о его благополучии. Только тогда не оскудеют многочисленные стада и житницы будут всегда полны провианта... Для этого, в первую очередь надо приструнить диких скифов-массагетов, расселившихся за рекой Аракс. Этих необузданных варваров, появившихся не известно откуда, и налетающих как смерч из своих пределов...

Кир вспомнил истории, слышанные им в детстве. Когда его дед был ещё совсем маленьким и Мидией правил прадед, Киаксар. Тогда на их родину несметными полчищами нахлынули скифы. Мидяне пробовали защищаться, но скифы покорили их и, в конечном итоге, завладели всей Азией. Варвары хозяйничали двадцать восемь лет. Своим буйством и разбоями они разорили и опустошили мидийскую землю. Целые города и селения опустели, напоминая гигантские кладбища. Страх об этом завоевание ещё долго жил среди мидян. Даже после того, как они сбросили ненавистное иго, народ передавал из уст в уста невероятные истории о диких кочевниках, в звериных шкурах. Наконец настало время наказать их за то давнее унижение...

«... В Вавилоне я всего год, но уже пришло не менее десятка донесений о нападении массагетов на приграничные поселения. Царские шпионы, в обязанности которых входит сбор информации не только о вероятном противнике, но и всевозможных слухов, начиная от базарных и, кончая нетрезвой болтовнёй купцов, стали доносить, что на базарах и вокруг Вавилона, где жил простой люд, начали поговаривать о том, что Кир не способен защитить границы своего государства. Что я уже одряхлел и не такой как в молодости... Пора, пора положить этому конец. А значит - новый поход»!

Так думал царь царей, медленно переходя из одной комнаты в другую огромного дворца. Стража неслышно, словно тень, двигалась за повелителем...

...Время шло. Ещё пять лет потребовалось Киру, чтобы окончательно усмирить окрестные государства и подготовиться к походу на скифов-массагетов. И всё это время он занимался обустройством огромной империи.

Наконец, был отдан приказ о выступлении. Войска, повинуясь сердитым окрикам своих военачальников, начали строиться в боевые порядки. Племя к племени, клан к клану. Стычек между разноплеменными союзами почти не было, а если и случались, то тут же строго пресекались вождями. С которых, в свою очередь, очень жёстко спрашивал сам царь. За ослушание было только одно наказание – смерть. Кир хотел, чтобы его войско не походило на разноплеменной сброд, а напоминало стиснутый кулак, где все пальцы были за одно и подчинялись единой его воле.

Перед дальним походом Кир, как это делал всегда, провёл смотр своему войску. Окружённый большой свитой приближённых, царь расположился на правом берегу Евфрата, на высоком холме, на расстоянии примерно тысячи локтей от города. У подножия холма, на равном удалении друг от друга, стояли «бессмертные», оберегая покой владыки.

Кир с высоты смотрел на проходивших внизу воинов, и внутренняя гордость наполняла царя. Когда персы, под его началом подняли восстание против царя Астиага и сбросили иго мидян, они представляли собой немногочисленный народ, селившийся по горным ущельям и плативший дань сначала ассирийцам, а потом мидянам. Потребовалось пятнадцать долгих лет непрерывных походов, чтобы эти вчерашние пастухи завоевали для него полмира. Войско было его детищем и Кир не жалел сил и золота для его наилучшего устроения. По сигналу царя царей разнузданная орда за один день могла слиться в монолитный кулак и ударить туда, куда указывал владыка. Один Ахурамазда — творец неба, земли и человека, знает, сколько сил и хитрости ему пришлось приложить, чтобы сделать из полудиких кочевников первоклассных воинов.

Первым у подножия холма появился знаменосец на коне, под золоченой попоной. Высоко над головой он поднимал знамя, на котором был изображён золотой орёл – священная птица персов и военный знак рода Ахеменидов. Через мгновение пошли войска, и свита царя внутренне напряглась и подобралась. Они знали, что от всевидящего ока Кира не могла укрыться ни одна небрежность. Если такое случалось, то тогда пощады не жди.

Вначале стройными рядами прошла пехота, разделённая на ровные отряды по тысячи человек в каждом. Десять отрядов, в свою очередь, составляли полк. За ними сотрясала землю тяжёлая пехота, вооружённая ассирийскими булавами, топорами и секирами прошествовала ведомая своими командирами. Затем прошла лёгкая пехота, с обнажёнными мечами и луками, основным оружием персидской пехоты. Некоторые отряды шли с длинными, не менее двух локтей, копьями. У каждого полка был свой щит, отличимый от другого по форме и цвету. Последними прошли пращники, набранные из простого народа. Одеты они были в кожаные панцири и фригийские шапки, закрывающие затылок и уши.

Ещё не улеглась пыль после тяжёлой поступи множества пеших людей, как перед царём показались конники, вооружённые луками и мечами, с закинутыми за спину большими округлыми щитами. Конница шла нескончаемым потоком и, казалось, ей не будет конца. А затем понеслись колесницы. В своё время Кир заменил их на более прочные, а воинов, которые ими управляли, велел одеть в доспехи. Они представляли собой грозную силу, и Кир помнил, какую сумятицу они внесли в войско вавилонян под началом пасынка Набонида, Бэлшаррууцура, когда они пытались отстоять свой город. Наматывая на свои острые серпы вражеских воинов, они заставили неразумных повернуть вспять и, тем принесли Киру победу. Земля гудела от тысяч и тысяч ног. Казалось, сам воздух был напоён бряцаньем оружия, ржанием лошадей и криками погонщиков колесниц...

...Только к вечеру, когда солнце уже наполовину исчезло в голубых водах Евфрата, последний солдат прошёл перед царём царей. Кир остался доволен увиденным, и свита вздохнула с облегчением, почувствовав доброе расположение царя. Среди приближённых стал раздаваться негромкий говорок и послышался лёгкий смех.

Царь встал и сказал, ни на кого не глядя:

-Я доволен... Завтра выступаем на массагетов. Я чувствую, что боги будут на нашей стороне, – он повернулся к одному из вельмож, замершему рядом. В знак почтения тот склонился в поклоне, обнажив седую голову. Царь только сейчас понял, что его верный Гарпаг уже очень стар. В своё время Гарпаг участвовал в пленении лидийского царя Креза и подчинил Киру Ионию и Карию, а затем взял в плен милетского тирана Гистиея, сына Лисагора. Но время быстротечно и оно добавляет немощи в некогда ещё крепких людей. Царь решил, что после похода на Египет отправит Гарпага к себе в Лидию, а на его место подберёт молодого. А пока решил не обижать и не расстраивать старика: - Гарпаг, проследи, чтобы войска вышли ещё до рассвета. И отправь вперёд разведчиков. Мы должны знать все передвижения этого дикого народа.

С этими словами Кир, сопровождаемый охраной, удалился в свой шатёр.

Солнце ещё не взошло, а войска, ведомые своим полководцем, оставили позади большой и шумный Вавилон и направились в сторону Аракса, полноводной реки расположенной на северо-востоке.

До неё было восемь дней пути. Она служила границей между завоёванной Киром Вавилонии и дикими племенами. Часть войска, в основном пехота, погрузилась на суда и по обоим рукавам Евфрата стала сплавляться вниз по течению. Сам Кир, оставив в Вавилоне почти весь двор, и взяв с собой только ближайших людей, отправился посуху. Он рассчитывал, что для усмирения диких кочевников не потребуется много времени и вскоре он должен вернуться обратно, в Вавилон. Здесь надо будет готовиться к новому походу – на Египет. Нехорошее предчувствие, последнее время, не оставлявшее царя, после смотра войска – схлынуло, исчезло без следа. Он опять был полон сил и решимости.

Через пять дней пехота присоединилась к основному войску, а облегчённые корабли под началом опытных флотоводцев отплыли дальше. Они должны были по протокам, соединяющие две великие реки, приплыть в условленную точку на Араксе и там соединиться с царскими войсками.

Ещё через день пути показались первые вражеские всадники. Одетые в шкуры, на не высоких лохматых лошадях, они появлялись, словно из-под земли на курганах по ходу движения персидского войска. Что-то злобно крича и потрясая нагайками, кочевники всё время маячили вдали, заставляя сторожевые дозоры не смыкать глаз ни днём, ни ночью и постоянно быть начеку. Стоило к ним приблизиться на полёт стрелы, кочевники разворачивались и исчезали среди бесчисленных барханов. Напоминая духов степей – неуловимых и зловещих. Вскоре они появлялись вновь и так повторялось раз за разом.

Сотник Араш ехал в центре конной тысячи, во главе своей сотни. Он происходил из племени Пасаргадов, из которого был сам царь, и сотник очень гордился этим. Самым сильным и жгучим его желанием было попасть в ряды «бессмертных» и стать телохранителем самого повелителя. Но того, что он был одного с ним племени – не достаточно. Столь высокую честь надо заслужить и Араш ждал удобного случая, желая проявить себя. Может тогда начальник личной охраны владыки заметит его усердие и порекомендует самому царю. А там… От переизбытка чувств Араш вздыхал и причмокивал губами, продолжая настороженно осматриваться по сторонам. Его сотня, вооружённая короткими мечами и луками, состояла в основном из лидийцев, но были в ней и мидяне, и милитяне, и даже два гордых ионянина, За короткий срок Араш сумел их сплотить, перемешав между собой. Вколотив в людей нагайкой, что среди них теперь нет ни мидян, ни лидийцев, ни представителей других народов. А все они являются воинами великого персидского царя Кира, из рода Ахеменидов. Араш видел, что так поступают другие командиры сотен и тысячей, и следовал их примеру.

Арашу, как и другим, не давали покоя конники на курганах. У него так и чесались руки, пустить коня в намёт и, распластавшись на спине полудикого животного, достать лук и посылать певучие стрелы, одну за другой, туда, где толпятся эти дикари… Араш даже скулы сжал так, что заскрипели зубы.

Он оглянулся по сторонам и увидел, что Мазарес, начальник тысячи, в которую входила его сотня, едва уловимо махнул позолоченной нагайкой. Жест был недвусмысленным и Араш, повинуясь приказу, подъехал ближе.

-Повелитель будет доволен, если один из этих, - нагайкой Мазарес показал на ближайший курган, - будет валяться в пыли у его ног. А того, кто это сделает, ждёт награда.

«Вот оно. Неужели…», - от нахлынувших чувств сердце у Араша готово было выпрыгнуть из груди.

-Я поручился за тебя… Не омрачай моих помыслов, не заставляй думать, что я ошибся в тебе, - Мазарес впервые посмотрел на сотника, - доставь одного из этих дикарей к шатру повелителя, и я тебя не забуду.

Араш не стал ничего говорить в ответ, а только приложил правую руку к груди и слегка наклонил голову. Затем, развернув коня, умчался к своей сотне.

Прошло немного времени и сотня, ведомая Арашем, рассыпавшись цепью, уже неслась туда, где гарцевали вражеские всадники. Правое и левое крыло немного опередило центр, где находился сам Араш, стараясь напасть с флангов и отрезать скифам путь к отступлению. Несмотря на бешеную скачку, Араш зорко следил за врагом. Расстояние быстро сокращалось, и вот они сблизились уже настолько, что могли достать друг друга стрелами. Араш почувствовал, как у уха тонко пропела стрела. На её звук он даже не оглянулся, а только ещё ниже прижался к крупу коня, стараясь слиться с верным животным. Конь, как будто почувствовав настроение хозяина, ещё сильнее убыстрил свой бег, стараясь вывезти себя и хозяина из-под обстрела. Краем уха Араш услышал как рядом, вскрикнув, слетел с коня один из его сотни. Стрелы скифов стали достигать цели, и уже целый рой нёсся навстречу персидской сотне. Одна из стрел чиркнула по шлему Араша и отскочила. Он внутренне возблагодарил богов, пообещав принести хорошую жертву, если выйдет из этой стычки живым. Персы тоже достали луки и на ходу, как их учили ещё с детства, стали посылать ответные стрелы. Трое скифов, поплатившись за свою неразумность, тут же свалились в траву. Варвары немного отступили, но обстрел приближающихся персов не прекратили. До кургана, на котором они были, оставалось совсем немного. Араш оглянулся назад. Ряды его сотни сильно поредели, и многие кони неслись по полю уже без седоков. Араш зло сплюнул и увидел как скифы, выпустив ещё по стреле, стали заворачивать коней.

«Пора», - решил он и резко, так что конь встал на дыбы, развернул лошадь и стал огибать курган, устремившись в небольшую лощину. Поредевший отряд ринулся следом.

Араш рассчитал всё верно, и появились они вовремя. Скифы только спустились с кургана и собирались уже пришпоривать коней, как перед ними, словно из-под земли, вырос персидский отряд. Скифский дозор был небольшим. Даже изрядно поредевший отряд Араша, превосходил его почти что вдвое. Но замешательство их было не долгим. Образовав круг, они обнажили короткие акинаки и приготовились умирать. Защищались кочевники отчаянно, понимая, что пощады не будет. Персы тоже им не уступали и яростно бились, мстя за товарищей, оставшихся лежать на поле. Они даже на мгновение забыли, что главной их задачей было захватить пленного, и уничтожали кочевников одного за другим.

Схватка была яростной и недолгой. Скифов осталось трое. Кони под ними пали и они, окровавленные, залитые своей и чужой кровью стояли, прижавшись, друг к другу спинами и ждали нападения. Вокруг были навалены тела убитых персов. Араш опустил окровавленный меч и, тяжело дыша, огляделся. Из его сотни, кинувшийся в этот набег, осталась едва ли половина, и это было горше всего. Скифы умели драться, и мало в чём уступали персам, с детства приученным к оружию. В этот момент Араш впервые понял, что возможно эта война будет тяжелой и долгой.

Скифы стояли, не спуская мутных взоров с круживших вокруг персов. Особенно среди них выделялся великан, умудрившийся в стычке не потерять кожаную шапку. Из-под неё выбивались седые космы, доказывая, что варвар уже немолод. В глазах великана явно читалось безумие. Двумя руками он сжимал огромный меч, не типичный для скифов, и всё норовил достать им персов, громко крича и скалясь.

Араш понял, что живым его взять не удастся. Да и не к чему это. Если он доставит двух других, то повелитель вполне будет доволен. А чтобы повязать этого дикаря, может потребоваться много крови. Недолго думая, он достал лук, прицелился и выпустил стрелу. Она поразила скифа прямо в глаз и он, не вскрикнув, рухнул под ноги своих товарищей. А потом в воздух, как змеи, взвились арканы, сплетённые из конского волоса. Мгновенно двое, оставшихся в живых кочевников, были обезоружены и связаны, а поле боя осталось за персами.

Араш слез с коня и с трудом передвигая затёкшие ноги, переваливаясь, подошёл к пленникам. Потрогал, крепко ли они связаны. Один попытался его укусить, и Араш засмеялся, довольно скаля зубы. Но вдруг резко оборвал смех и за подбородок поднял лицо пленного скифа. И очень удивился, когда увидел что это женщина.

В войске Кира тоже было много женщин, но они занимались своими женскими делами, а в мужские не лезли. Удел мужчины воевать, а женщины должны растить детей и заботиться о своём муже - воине. Араш в недоумении покачал головой. Что же это за враг такой, где даже женщины сражаются наравне с мужчинами?

Сидевший рядом молодой варвар попытался вскочить, но стоявший тут же Артембар был начеку. Он и ещё двое, подоспевшие к нему на помощь, навалились на скифа и подмяли того под себя. В воздухе замелькали руки и ноги. Скиф, хотя и был не высокого роста, но довольно жилистым. Персам пришлось попотеть, прежде чем они смогли его спеленать по рукам и ногам. Под конец Артембар огрел скифа рукояткой меча по затылку, и тот затих, перестав сопротивляться.

-Осторожнее, не убейте его, - крикнул Араш, опять садясь на коня. – Строптивые эти варвары... Свяжите покрепче и кидайте на коней. Надо ехать, а то другие дозоры могут появиться. От своих мы далеко оторвались, можем не успеть.

Пока занимались молодым варваром, про скифскую девчонку совершенно забыли. А она, каким-то образом сумев освободиться от пут, вскочила и бросилась бежать. Ей удалось убежать на расстояние не больше десяти локтей, прежде чем конные персы настигли её. Улюлюкая, они по кругу стали носиться вокруг, стегая беззащитную жертву нагайками. Она пыталась вырваться из круга и кидалась то в одну сторону, то в другую, но выхода не было. В конце концов, персам надоела такая забава и ионянин Тезарус, товарищ которого погиб в стычке, взмахнул мечом и одним ударом, как проделывал это не раз, отделил голову жертвы от туловища. Бросив окровавленный меч в ножны, он копьём подцепил голову. Подняв высоко трофей, он подскакал к Арашу и швырнул её ему под ноги. Командир наклонил голову, признавая быстроту и красоту, с которой это было сделано, и приказал:

-Всё, уходим.

Сказано это было вовремя. Из-за соседнего кургана появились конные скифы и, увидев персов, пустились вскачь. Опять началась бешеная скачка, только на этот раз уже персидскому отряду пришлось уходить от погони. По широкой тропе они проскакали среди курганов, и, наконец, вырвались в степь. Там, настёгивая усталых лошадей, помчались туда, где вдалеке шло персидское войско и где ждало спасение. Но у скифов лошади оказались посвежее и расстояние медленно, но сокращалось.

Араш скакал впереди, не выпуская из рук уздечки лошади, к которой надёжно был приторочен пленник. Из-за него Араш положил больше половины своего отряда, и терять столь ценный груз не хотел. За спиной, отстреливаясь из луков, скакали остатки его людей. Передние скифские всадники уже настигли тех, у кого лошади оказались не такими резвыми и завязались стычки. Араш, не оглядываясь, гнал лошадь вперёд, стараясь оторваться от преследования. В тот момент, когда ему стало казаться, что от погони не уйти, он заметил как навстречу по степи, рассыпавшись цепью, несутся всадники. Расстояние быстро сокращалось. По их одежде Араш, с облегчением, понял, что это люди из его тысячи. Он пришпорил коня и оглянулся. Скифы заметили опасность и, отстав, стали осыпать персов стрелами. Но большого урона им не принесли и через мгновение Араш и те из его людей, кому посчастливилось пережить эту вылазку, оказались среди конников Мазареса, своевременно отправленных им на выручку.

Настырных скифов отогнали дальше в степь. А Араш со своими людьми, окружённый тесным кольцом и сдерживая разгорячённых коней, присоединились, наконец, к войску. Проезжавшие мимо конники и завистью оглядывались на них. Завидуя их удаче и тому, что они наверняка получат похвалу из уст самого повелителя.

Гордый собой Араш спешился и, подойдя к пленнику, поднял за волосы его голову. Послышался стон. Удовлетворённо кивнув, он подошёл к Мазаресу и поклонился.

-Твоё поручение выполнено. Варвар доставлен и ждёт, чтобы предстать перед светлые очи повелителя, - и немного помолчав, добавил, - спасибо за помощь. Если бы не ты, то нам едва ли удалось уйти от погони.

-Воины великого царя Кира должны помогать друг другу… А ты я думаю, не забудешь меня, когда будешь стоять на страже у шатра повелителя, и каждый день лицезреть его. Быть может, при удобном случае, ты замолвишь слово и за Мазареса, - весёлые морщинки собрались у глаз Мазареса.

Араш снова поклонился и отошёл прочь. Он распорядился перенести пленника в повозку и не спускать глаз. Потом опять взобрался на коня и влился в ряды своей тысячи. Теперь все на его смотрели с почтением, и он сам чувствовал, что, возможно, вскоре в его судьбе произойдут перемены.

Вечером войско устроило привал. После долгого перехода люди с облегчением садились на нагретую землю, давая отдых усталым ногам. Запылали костры. Вечер был жарким, и огни костров плавились и сливались с пламенем зари, а в неподвижном душном воздухе висел густой запах дыма и жареного мяса. Над кострами на вертелах жарились туши баранов, быков, лошадей. Войско, выставив сторожевые посты, отдыхало...

Царь царей, в своём шатре, собрал совет из ближайших людей. Надо было решать, как поступить дальше и как провести эту войну так, чтобы обойтись по возможности малой кровью. В огромном шатре, из ярко-красной, расшитой золотом парчи, разместились все военные сановники согласно своим заслугам. Ближе всех к царю, на почётных местах, сидели особо приближённые и те, кого Кир хотел отметить в дальнейшем. Следом расселись военачальники рангом пониже.

Кир еще был крепок и силен и находился в зените своей мужской силы и славы. Но постоянная жизнь в походах давала о себе знать. Возле его глубоких, полных черного пламени глаз легли тени, на высоком лбу, над крутыми бровями появились морщины, а лицо потемнело и загрубело в битвах и походах…

-Через два дня пути, - негромко начал царь, - мы подойдём к реке Аракс. За ней находятся дикие племена, до этого ни разу не попадавшиеся нам на пути… Что мы знаем о них?

Гистасп и Гарпаг, сидевшие по правую и левую руку от царя, переглянулись. Всё время они соперничали между собой, стараясь заслужить расположение Кира. Эти два ближайших сподвижника царя, были с ним ещё с того времени, когда он только поднимал восстание против Мидии. Они участвовали в его походах и внесли равномерный вклад в расширение границ Персии. И хотя оба уже были убелёны сединами – соперничество между ними не проходило.

Гистасп прикрыл веки, как бы отгораживаясь от всего мира и тогда Гарпаг, послав все мыслимые и не мыслимые кары на голову соперника – взял слово.

-Дозволь, повелитель, поведать тебе то, что мне в свою очередь рассказывали люди не раз побывавшие на другом берегу Аракса и хорошо изучившие жизнь этого кочевого племени.

Царь милостиво кивнул и Гарпаг продолжил:

-За рекой Аракс расположены земли диких кочевников. Они владеют безграничными просторами земли, но сами никогда ничего не сеют. Среди них есть разные племена. Есть осёдлые, которые живут в горах и питаются дикорастущими плодами, мясом и молоком. Они носят яркую одежду и по этой одежде их отличают от других скифов. Есть островные скифы, питающиеся кореньями и дикими плодами деревьев и кустарников. Одежду они делают из лыка, который мнут и обрабатывают, как могут. На равнинах, в небольших количествах живут скифы-земледельцы… Но самые могущественные из них это те, против кого направлено остриё твоего копья, о повелитель. Прозывается это варварское племя, скифами-массагетами и основное их богатство составляют огромные стада животных, кочующих вместе с племенем. Поэтому у них всегда есть в изобилии мясо, молоко, рыба, которую ловят в своих реках. Из шкур они шьют себе одежду… На вид они очень ужасны. Косматые, с длинными бородами, они ходят в широких штанах из звериных шкур, в стеганых кафтанах и острых колпаках… Скифы никогда ни кому не подчинялись и не платили дани. Сами же частенько ходят в набеги на соседние племена и государства…

Царь кивнул головой, вспомнив детские рассказы. Когда Гарпаг замолчал, спросил:

-У них есть царь?

-Не царь, а… царица.

-Что? – Кир недоумённо поднял одну бровь. – Значит, нам придётся воевать с женщиной?

-Прости, великий, но это так, - Гарпаг поклонился царю, а Гистасп, всё так же сидевший с закрытыми глазами зашевелил усами, пытаясь сдержать ухмылку. Всё-таки его соперник попал в неловкое положение.

-Думайте, почтеннейшие, как нам поступить. Я жду от вас мудрого и умного совета.

Царь с непроницаемым видом смотрел на подданных, и ждал когда скажут другие. Сам Кир уже принял решение, но… ждал. Стали высказываться робкие советы, но все они сводились к одному: неожиданно напасть на скифов, пленить их вождей, а потом, по одному, уничтожить разрозненные и обезглавленные племена... В чём-то они были правы, его советники, решив и здесь применить излюбленную тактику персов. В других условиях царь бы их поддержал, но не сейчас, когда перед ними был абсолютно другой и непонятный враг. Они не понимали главного: здесь на бескрайних степных просторах надо воевать по-другому… Он это постиг сразу, как только покинул Вавилон. А сейчас, оказавшись на расстоянии двухдневного перехода от скифской границы – эта уверенность у него окрепла… Кир вспомнил крепостные стены лидийских Сард, которые казались неприступными. Башни Вавилона и их медные ворота, которые казались несокрушимыми... Крепости ионийских городов... Тогда все было ясно: осада, затем бой. Город, который нужно взять. Войско, которое нужно разбить... А что здесь? Враг, уходящий куда-то, исчезающий среди барханов. Ни городов, ни крепостных стен. Как воевать? С кем воевать? Что осаждать, побеждать, захватывать…? Странная это будет война… Кир поднял руку, и все мгновенно замолчали, ожидая царского решения.

-Я возьму её в жёны. Тогда все скифские племена отойдут под мою руку, и не надо будет вести кровопролитную войну.

Минуту все перемалывали услышанное. Всё было настолько просто, что ближние к царю люди удивлялись: Почему им не пришла такая простая мысль в голову? Может действительно, как шепчутся воины на привалах, их царём управляет Ахурамазда, творец всего сущего на земле? Первым очнулся визирь Херасмия. Подняв руки к небу и закатив глаза, он проговорил:

-О. Великий!!! Кладезь твоих познаний поистине не имеет дна, а мудрость твоя безгранична. Да не оскудеют реки, питающие твой разум и насыщающие ум.

Вслед за Херасмием и другие принялись на разные голоса восхвалять царя. Каждый старался перекричать соседа, опасаясь, что его голос потонет в общем гвалте и царь его не услышит. Поднялся такой шум, что вовнутрь, раздвинув полог, заглянул стражник. Кир махнул рукой воину и, грозно сдвинув брови, крикнул:

-Замолчите! Вы должны знать, я не люблю лесть! Особенно когда она произносится лживым языком. Молчите и слушайте, если ваши головы не могут ничего, кроме как рождать льстивые слова, - восхваление резко оборвалось, и сановники отдвинулись подальше от разгневанного царя. Кир, немного успокоившись, сел обратно на трон и коротко приказал: - Слушайте… Если мы поступим, как вы предлагаете, то эта война может затянуться на годы. А у нас на это нет ни времени, ни сил. Мы не знаем, сколько там всего племён и насколько они опасны. Но то, что они многочисленны, вы, наверное, уже догадались, из слов нашего верного Гарпага. А гоняться за каждым племенем в отдельности, может не хватить и всей жизни… Поэтому мы сделаем по-другому… Мы пошлём в скифскую землю послов. Они повезут скифской царевне богатые дары и предложение стать нашей женой… Если их миссия удастся, то всё решиться само собой. Во главе послов поедет Гарпаг, - рука царя легла на вздрогнувшее плечо старика. – Если он так хорошо изучил нравы этого варварского племени, то ему и возглавлять посольство… Гарпаг, ты не сказал, как зовут мою будущую жену.

-Томирис, - Гарпаг поклонился.

-Томирис, - повторил царь и сморщился. – Какое варварское имя. Надеюсь, она будет выглядеть намного привлекательнее своего имени… Завтра, не мешкая, отправляйтесь в путь.

Царь поднял руку в знак того, что все могут быть свободны. Пятясь и низко кланяясь, вельможи вышли из шатра. На улице разогнулись, с удовольствием вдыхая ночной воздух, и поспешили к своим тысячам.

Раб подвёл к вышедшему последним Гарпагу коня, крытого попоной. Сам сел на корточки, услужливо подставив спину хозяину. Но Гарпаг даже не заметил склонившегося раба, а, задумавшись, прошёл мимо и исчез в ночи, начинающийся сразу за ярко горевшими кострами. Слуги поспешили следом, освещая факелами дорогу и раздвигая тьму. Гарпаг шёл и думал над заданием, которое поручил ему царь, да не померкнет его имя в веках. Задание было сложным, если не сказать больше – практически невыполнимым. Старый военачальник прекрасно понимал, что из степи можно вообще не вернуться и запросто сложить там свою голову. Он слышал о скифском обычае, делать из черепов врагов чаши. А затем, в назидание другим, украшать ими свои жилища. Гарпаг внутренне содрогнулся. Не хотелось бы ему потерять голову так далеко от дома.

Так, в раздумьях, Гарпаг дошёл до своего шатра. Все воины уже спали, оглашая степь храпом. Тлели догоревшие костры, выпуская в ночное небо снопы искр. Дозорные едва угадывались среди ночной тьмы, и Гарпаг знал, что они не спят, а чутко сторожат уснувших воинов. Вся эта картина была до боли знакома Гарпагу с детства. Она напомнила ему то время когда он, молодой, вместе с Камбизом, отцом Кира, по приказу царя Астиага, ходил в набеги на соседние государства и возвращался обратно, увешанный добычей.

Он решил не заходить в шатёр, а провести эту ночь под открытым небом. Гарпаг лёг у ближайшего костра, подложив под голову свёрнутый халат. Охрана неслышно расположилась вокруг, оберегая сон хозяина.

Гарпаг прикрыл усталые веки, но сон не шёл и он так и пролежал до утра, не сомкнув глаз.

Ещё только рассвет посеребрил верхушки дальних сопок, а Гарпаг с сотней воинов уже выехал в сторону скифских кочевий. Рядом с ним, в повозке, запряжённой двумя мулами, ехало два вавилонянина. Они не первый год вели менную торговлю с кочевыми народами на той стороне Аракса, знали многих скифских вождей, а также их царицу Томирис. И к тому же неплохо изъяснялись на их языке. Поэтому в деле сватовства они могли сослужить хорошую службу…

Ближе к обеду войско снялось с привала и неторопливо потекло в сторону Аракса. Царь не торопил воинов. Семь дней надо посольству чтобы выполнить свою миссию и вернуться назад. К тому времени, когда он получит ответ, его тысячи уже будут стоять на берегах великой реки, наводя страх на кочевников. А чем больше страха, тем более сговорчивыми они будут.

В четвертый месяц Тиштрия (Тиштрия – июль. Назван так по имени Небесного Всадника, отгоняющего от земли тьму, засуху и смерть, дарующего полям живительную влагу), передовые отряды упёрлись в водную гладь и остановились. Следом стали подходить всё новые и новые полки и постепенно весь берег, на протяжении многих тысяч локтей в обе стороны, был заполнен воинами. Безлюдная до этого местность стала напоминать гигантский муравейник. Царю поставили шатёр на некотором отдаление от реки, на возвышенности, чтобы он, с высоты, мог оглядывать своё воинство и теряющийся в дымке противоположный берег. Враждебный или дружественный. Всё зависело от того, с какими вестями прибудет обратно посольство, возглавляемое Гарпагом.

Царь смотрел на тёмные воды Аракса и думал, что такую водную преграду ему преодолевать ещё не приходилось. Если скифская царица ему откажет, то он много положит воинов, прежде чем ступит на другой берег. Кир послал воинов найти людей, которые жили на этой реке из поколения в поколение, и знали её достаточно хорошо, чтобы поведать об этом царю. И вот что он узнал: Река Аракс берет начало в Матиенских горах, откуда течет и Гинд, такая же великая река. Аракс извивается, образуя 40 рукавов, из которых все, кроме одного, теряются в болотах и топях. На этих берегах обитают люди, питающиеся сырой рыбой и обычно носящие одежду из тюленьих шкур. А одно единственное устье Аракса течет по открытой местности, впадая в Каспийское море. Это всё что смог рассказать трясущийся от страха старик из скифского племени рыбоедов.

Войско, между тем, устраивалось на длительный привал. Через два дня на третий, ночью, взбудоражив весь лагерь своим появлением, приплыли, наконец, суда. Они без особых проблем миновали опасные протоки и только в одном месте подверглись нападению островных племён. Но предупреждённые заранее, смогли отбиться и, потеряв всего десяток воинов, оторвались от погони. Дикари их ещё долго преследовали на своих, выдолбленных из цельных пород дерева, лодках, но, в конце концов, отстали.

Всё чаще стали напоминать о себе скифы. Чем ближе воины царя Кира подходили к скифским границам, тем ожесточённее становились стычки между персами и степными жителями. Теперь, когда их разделяла всего лишь река, быстротечных схваток происходило по несколько десятков за день. Скифские воины переправлялись то выше по течению, то ниже по одним им известным бродам, небольшими отрядами, от нескольких десятков человек, до нескольких сотен. Выбравшись на берег, они тут же нападали на сторожевые дозоры, и завязывался кровавый бой. Скифы пытались прорваться к обозам, стоявшим в центре войска, но всякий раз эти попытки удавалось пресечь.

Один раз, ночью, на левый берег переправился особенно большой отряд, состоящий из полутыщи воинов. Охране не удалось устоять и пресечь столь бешеный натиск. Скифы всё-таки прорвались до обозов и стали хватать все, что попадало под руку, а что не удавалось унести, они поджигали. Весь лагерь персов был взбудоражен ночным набегом и царь приказал окружить скифов и не выпускать, а истребить всех поголовно. Окружённые варвары дрались отчаянно, но всё равно почти все полегли под персидскими мечами. Только небольшой горстке воинов удалось переправиться на другой берег. Уже наступило утро, и разгорячённые персы видели, как оставшиеся в живых скифы долго стояли на другом берегу и грозили оружием. Персы хотели последовать следом, но царь запретил. Напрасно терять воинов он не хотел.

После того как скифский отряд полёг почти полностью, набеги прекратились, но персы были готовы в любой момент отразить новое, внезапное нападение.

На седьмой день, как и предугадывал Кир, ему донесли, что на противоположном берегу появились персидские воины. Царь вышел из шатра, прищурившись, посмотрел на противоположный берег и приказал отправить за посольством судно, чтобы быстрее их доставить на этот берег.

Он смотрел, как забегали, замельтешили по берегу воины, как отчалило судно. На том берегу уже были готовы к переправе и быстро погрузившись, отплыли. Царь гадал, с какими вестями они предстанут перед ним. С плохими или хорошими? Как только судно причалило, на берег легко, несмотря на возраст, соскочил Гарпаг и поспешил наверх, где его уже дожидался Кир. Представ перед царём, он низко, в пояс, ему поклонился и начал с обычных слов восхваления. Царь нетерпеливо перебил:

-Какие вести ты принёс? Говори главное и не засоряй свой язык всевозможной шелухой.

-Она ответила так, - Гарпаг на секунду замолчал и произнёс: - «Тебе нужна моя земля, но не я. У тебя достаточно и без меня красивых наложниц. Не быть мне твоей женой, а моим сородичам не быть в твоем подчинении».

-Это всё что она сказала?

-Да, мой повелитель, - Гарпаг поклонился.

-Рассказывай дальше.

-По всем скифским землям нас везли с завязанными глазами. Только ночью мы могли видеть тёмную степь, да бородатых воинов сидевших вокруг костров. На третий день пути, непрестанной скачки, мы предстали перед царицей скифов… Услышав наше предложение, она рассмеялась нам в лицо. Потом добавила, что не годится ей, которая не хуже любого мужчины может скакать на диком коне, метать стрелы и рубить мечом, быть женой персидского царя. Может, он еще захочет, чтобы она, накрывшись покрывалом, следовала в обозе за его войском? Вместе с ней над царскими послами, над твоими послами, великий царь, потешались и её воины, которые обступили нас со всех сторон и все кто находился рядом… Мы хотели кинуться в драку и рубить, колоть, рвать варварское племя… Но твой наказ сдержал наш порыв. Ведь если бы мы погибли, то кто бы донёс до твоих ушей, владыка, слова гнусной царицы? Поэтому мы молча сносили унижения, накапливая злобу в наших сердцах... А потом нас препроводили обратно, всё так же с завязанными глазами. - Гарпаг замолчал.

У царя царей потемнело в глазах, и они стали напоминать два бездонных тёмных озера... Царица оказалась умнее, чем он думал, и разгадала его план. Всё правильно - не она была нужна Киру, а её земли. Царю хотелось покорить скифов-массагетов, но избежать войны и завершить этот поход как можно быстрее. Он догадывался, что эта война, если она случится, будет долгой и изнурительной, а оставить положение дел так, как оно есть сейчас, нельзя. Скифов надо подчинить, иначе они никогда не дадут покоя его державе, и постоянно будут тревожить своими набегами.

«Хотелось всё решить миром… Жаль, что не удалось… Значит, война».

Гарпаг всё так же стоял и ожидал царского решения.

-Ты сделал всё правильно. И с честью выполнил моё поручение. Теперь можете отдыхать… И готовиться к битвам.

Перед тем как отдать приказ о строительстве переправы на другой берег, царь решил принести жертвы богам и позвать мага-предсказателя. Пусть боги скажут, что их ждёт в стране массагетов. Победа или бесславное поражение.

Маги явились на зов царя, обвешанные амулетами и в масках, олицетворяющих Ахурамазду, творца всего, что окружает человека в его жизни. Разожгли костры, и жрец прошёл обряд очищения, танцуя ритуальный танец, среди костров, и постепенно входя в транс. Затем, на глазах у всего войска, началось таинство прорицания. Жрецы привели огромного быка, с большой белой отметиной на лбу. По этому знаку его и выбрали среди стада, идущего за войском. Когда жрец закончил танец, он подскочил к животному, прокричал слова заклинания и одним точным ударом, поразил животное. Бык захрипел, повалился на передние ноги, затем мотнул головой и опрокинулся на спину. Из его раны кровь забила ключом, орошая всё кругом. Жрец отскочил в сторону и стал внимательно наблюдать за тем, какие узоры рисует кровь на горячем песке, следя за, одному ему понятными, знаками. Младшие жрецы, отработанными движениями располосовали животное, и жрец принялся изучать внутренности, вывалившиеся наружу. Продолжалось это долго. Люди затаили дыхание, но, несмотря на многотысячную толпу, стояла тишина, прерываемая только криками птиц над Араксом. Наконец жрец оторвался от созерцания внутренностей быка, вскочил, подбежал к трону Кира и распростёрся у его ног.

-Что обещает нам великий бог-творец, Ахурамазда? – кончики пальцев у царя, сжимающие золотой посох, побелели. – Удачным ли будет наш поход?

-Бог внял нашим молитвам и принял дары. Все твои враги до самой оконечности вселенной будут разбиты и побегут вспять. И воссияет над всеми солнце Ахеменидов… Так говорит моими устами Ахурамазда.

По мере того как жрец произносил слова пророчества, пальцы царя на посохе разжались, а по войску побежал едва слышный говор. И едва только смысл сказанного начал доходить и до задних рядов - над войском поднялась буря ликования. Значит, победа их ждёт впереди!!! А их повелителя бог-творец взял под своё покровительство!!! Ещё долго слышались восторженные крики над войском. Люди, ободрённые словами мага-предсказателя, готовы были идти за своим царем, куда бы он их не повёл...

На следующий день закипела работа. Строители, везде сопровождающие войско, приступили к сооружению понтонной переправы на другой берег. Ремесленники были набраны со всех земель, где проходил Кир со своим войском, но в основном это были греки с ионийского побережья. Они были искусны как в возведение осадных орудий, так и других сооружений. На судах для защиты воинов во время переправы и чтобы им не чинили препятствий, воздвигли башни, с большими смотровыми площадками наверху. Там сидели воины с луками и зорко вглядывались в противоположный берег. А опасаться было чего. Вся скифская сторона была черна от всадников, заполонивших собой всё пространство. Временами некоторые подъезжали к самой воде и стреляли из лука. Но Аракс в этом месте был так широк, что стрелы едва долетали до середины.

Сотник Араш тоже принимал участие в строительстве мостов. Всю амуницию он сложил в обозе, а остался только в штанах да кожаной рубахе. На правом боку, по персидскому обычаю, висел кинжал в ножнах. Это был трофей, достававшийся Арашу при штурме высоких стен Фокеи, когда настырные греки не хотели сдавать свой город, и он с ним никогда не расставался… Как и другие воины, Араш подносил тяжёлые, в два обхвата брёвна ближе к воде. Потом их связывали верёвкой, изготовляемой из специальных пород деревьев, и спускали на воду. Когда начнётся переправа, на такие понтоны будут загоняться колесницы, вместе с упряжками коней. Поэтому их надо было связывать особо крепко, чтобы в бурных водах Аракса брёвна не разъехались. За это строителей ожидала смерть, скорая и беспощадная.

Три дня минуло с того времени, как сотник пленил вражеского воинами, но о нём словно забыли. Даже Мазарес, проезжая мимо, не обращал на него никакого внимания. Как будто это не он, рискуя жизнью, выполнил поручение и не доставил пленника, который теперь ожидает своей участи в клетке, связанный по рукам и ногам... Один раз, во время перехода, Араш подъехал к арбе, на которой везли скифа. Пленник узнал его и бросился на деревянные прутья, стараясь дотянуться связанными руками до Араша. Даже то, что охранник тут же, весело ощерившись, перетянул его плетью, не возымело на варвара никакого действия. На его спине набух большой рубец, но он продолжал скалиться и что-то кричать сотнику на своём непонятном языке, грозя тому связанными руками. Араш никак не проявил своих чувств, а, немного сутулясь, сверху вниз, смотрел на человека… Он не стал над ним насмехаться, как сделал бы, наверное, любой другой, радуясь беспомощности пленника. Араш считал, что врага надо уважать, даже такого свирепого, как этот, готовый перегрызть зубами прутья своей клетки…

После той вылазки Арашу дали новых людей, набранных из покоренных племён. Войско царя Кира постоянно пополнялось живой силой и в каждом завоёванном государстве набирались новые воины. Потом они рассредоточивались по разным отрядам, а военачальники зорко следили за тем, чтобы нигде не пересекались воины одного и того же племени и чтобы они не смогли затеять бунта или заговора. Войско царя царей напоминало многоголосый табор, где можно было услышать любую речь и наблюдать воинов любой национальности, но все они, как единый, живой организм, были подвластны воле Кира. Одно оставалось неизменным - командирами над сотнями и тысячами стояли родовые персы. Только им царь мог доверять и знал, что в трудную минуту, они не предадут и не покажут врагу спину.

Но и из тех, кто не был персом по рождению, попадались такие, кто в силу своего ума и таланта, становился ближним человеком царя. Пример тому - мидянин Гарпаг, ещё в молодости служивший царю Астиагу, своему родственнику. Когда представилась такая возможность, он переметнулся к Киру. В дальнейшем помог ему овладеть всей Мидией и поныне верно служит своему царю... Араш хотел повторить его судьбу. Он ещё молод и если боги будут на его стороне, то удача ему непременно улыбнётся...

Постройка очередного плота почти завершилась, когда Араш почувствовал среди воинов, которые, как и он, трудились над постройкой плотов, какое-то волнение. Он поднял голову. В их сторону двигалась кавалькада всадников. Их было много, несколько тысяч, одинаково одетых в праздничные доспехи, и они представляли собой великолепное зрелище. Солнце отражалось от позолоты круглых, ассирийских щитов и играло на обнажённом оружии. В гривы коней были вплетены разноцветные бусы, броня блестела так, что было больно смотреть. Ехавший первым держал высоко над головой стяг и только по нему Араш догадался, что это царь царей почтил их своим присутствием. Стоило пышной процессии приблизиться, как все повалились на пыльную землю, приветствуя повелителя вселенной.

Кир поднял руку. Окружённый телохранителями, он ехал на лошади, покрытой золотым чепраком. Вороной конь под ним танцевал, готовый в любой момент сорваться в стремительный бег, и только властная рука царственного седока сдерживала его порыв. Отстав на полкрупа коня, ехал его сын, Камбис, увешенный сверху донизу золотым оружием, царь Вавилонии и наследник огромной империи Кира. Рядом, на коне сидел высокий, седой старик. Это был Крез, бывший царь Лидии, а теперь почётный пленник Кира. В последнее время они очень сдружились с Камбисом, сыном царя, и их часто можно было заметить беседующими друг с другом. Кир знал об этой странной дружбе, но не препятствовал этому. Креза, хотя и победил его в бою, он уважал, ценя в нём ум и здравый смысл.

В одном месте царь остановился. Что-то вспомнив, велел подвести к нему молодого воина, стоявшего, как и остальные, на коленях. Телохранители соскочили с коней и громко покрикивая, раздвинули толпу и выдернули из неё молодого сотника.

-Скажи мне воин, - обратился царь к Арашу, улыбнувшись. – Это не ты скакал по степи, стараясь уйти от скифской погони? Ты был так быстр, что, наверное, обогнал даже ветер.

Рядом раздались негромкие смешки. Араш почувствовал, что краска стыда заливает лицо. Он поднял голову и встретился с жёстким взглядом тёмных глаз. Царь уже не смеялся, а смотрел на воина и ждал ответа. Араш внезапно понял, что вот сейчас решается его судьба. Один неверный ответ и он так и будет до конца своих дней командовать сотней. Стараясь сдержать волнение и унять дрожь в голосе, он ответил:

-Я выполнял твоё поручение, царь.

-Поручение, - удивился Кир и грозно сдвинул брови. – Разве я кому-то поручал скакать по степи словно заяц? И делать это так быстро, словно стараясь обогнать хвост собственной лошади?.. Ты хочешь обмануть своего царя?

-Я выполнял твоё поручение, повелитель, – упрямо повторил Араш. – Ты велел доставить пленника, и я его доставил. Он ждёт решения своей судьбы и твоего приговора в обозе.

-Вот оно что, - царь повернулся к визирю: - Это правда?

-Да мой повелитель. – Херасмия стрельнул глазами в сторону Араша. Он злился, что это не он успел первым доложить о пленении скифа, а какой-то безродный воин, пусть даже, если судить по одежде, и из одного племени с повелителем. – Варвар ожидает тебя. Я хотел сегодня тебе доложить об этом, но…

-Что-то я не припомню, что отдавал такое распоряжение, - голос царя зазвенел, и в воздухе ощутимо запахло бурей.

-Прости, великодушный, - не на шутку перепугался Херасмия. – Это я велел пленить скифа. Я думал, тебе будет интересно узнать, что творится в стане врага.

Но Кир уже потерял интерес к своему визирю и отвернулся. Хотя того и следовало наказать. Он видел, что из сотни ушедшей вдогон за скифским дозором, вернулась едва ли треть. Это была слишком высокая плата за одного варвара. Когда войско в походе - каждый воин был на счету. Но не было сегодня настроения, и это спасло Херасмию... Царь посмотрел на, по-прежнему, склоненного воина. Чем-то он ему понравился. Чем, он и сам не знал. Кир редко ошибался в людях, особенно в воинах. Он знал эту касту. Знал и уважал. Наверное потому, что сам был одним из них. За это и любили его войска и охотно шли под его руку ещё вчерашние враги. В воине, который стоял перед ним, не было рабской покорности, а сквозила сила и уверенность. Кир тронул коня. Проезжая мимо, спросил:

-Как тебя зовут? И из какого ты рода?

-Я Араш, из племени Пасаргад.

-Хорошо, я тебя запомню, – и добавил: - Готовься к переменам в своей судьбе, воин.

У Кира поднялось настроение. Это происходило всегда, когда он беседовал с простыми воинами. В такие минуты Кир чувствовал своё единение с войском и ощущал себя опять молодым и сильным. Таким, как в молодости. Когда, победив царя Астиага и мидян, он объединил два царства в одно, и перенёс свою столицу в Сузы или, как тогда говорили в Шушаны... Как давно это было... Именно сейчас, когда победа стала так близка, на царя, неожиданно для него самого стала наваливаться усталость. В такие минуты хотелось бросить всё и целыми днями сидеть в шатре и слушать музыкантов, услаждающих слух, и смотреть на танцовщиц, услаждающих взор. Но Кир понимал, что рано вынимать ногу из стремени и останавливать бег своего коня. Остановись он на месяц или два, отойди от дел, и зашевелятся враги во всей его огромной империи. Поднимутся не до конца усмирённые греческие города, зашевелится Лидия. Гонцы доносят, что происходят волнения на границе с Индией, да и в самой Вавилонии, которую он покинул не так давно, ещё не всё спокойно…

Настроение опять испортилось. Царь круто повернул коня и, ни глядя по сторонам, поскакал к своему шатру. Свита поспешила следом. Херасмия на миг остановился около склонённого воина и поднял плеть, собираясь перетянуть согбённую спину сотника. Но рука замерла в воздухе и визирь, зло сплюнув, вместо сотника огрел своего коня. Тот, от неожиданности, взвился на дыбы и рванулся вперёд, обсыпав человека мелким камнем из-под копыт. Когда процессия удалилась, Араш поднялся с колен, отряхнулся и вновь принялся за прерванную работу, гадая, что могут означать слова царя…

На третий день плоты и мосты были готовы. Воины, воодушевлённые гаданием, рвались в бой, и Кир уже готовился отдать приказ о начале переправе. Но тут царю доложили, что у противоположного берега сгрудилось около десятка всадников, и просят разрешение на переправу.

«Неужели одумалась, скифская царица? – пришло в голову Киру. – Увидела мои тысячи и решила заключить перемирие?»

Послов он принял не сразу, а в назидание продержал полдня около своего шатра. Сам же в это время велел позвать танцовщиц и музыкантов. Послы, видя к себе такое пренебрежение, искусали все нагайки, но поделать ничего не могли, а сидели на земле, окружённые тесным кольцом персидских воинов.

Царь дозволил им предстать пред свои светлые очи только во второй половине дня, когда солнечный бог Митра склонил свой диск почти к самому горизонту. Послов было двое и, войдя в царский шатер, они не стали падать ниц, как делали это персидские вельможи, а только, в знак приветствия, едва наклонили головы. Поражённые великолепием, они украдкой оглядывались вокруг.

Столпившиеся вокруг персы тоже разглядывали тех, с кем вскоре придётся скрестить оружие. Скифы были среднего роста и крепкого телосложения. Длинные волосы свободно спадали на плечи, забранные для удобства, обручем. Глаза смотрели спокойно и настороженно. Одеты они были по варварскому обычаю в длинные кожаные штаны, заправленные в невысокие мягкие сапоги. На одном была одета куртка, мехом наружу, на другом льняной кафтан. У того, что постарше одежду дополнял войлочный башлык. Талию стягивали кожаные пояса с пустыми ножнами. Было видно, что без оружия они чувствовали себя не уютно, но старались не показывать этого.

Старший выступил вперёд и заговорил. Произносил слова он спокойно, но глаза его при этом метали молнии. К уху царя наклонился переводчик, взятый из Вавилона, и начал переводить варварскую речь.

-Моя царица, которая владеет всеми скифами-масагетами, кочующими по ту сторону Аракса велела тебе передать следующее, царь мидян, - Скиф на мгновение умолк, а потом начал нараспев произносить послание Томирис. - Царь мидян! Отступись от своего намерения. Ведь ты не можешь знать заранее, пойдет ли тебе на благо или нет сооружение этих мостов. Оставь это, царствуй над своей державой и не завидуй тому, что мы властвуем над нашей. Но ты, конечно, не захочешь последовать этому совету, а предпочтешь действовать как угодно, но не сохранять мир. Если же ты страстно желаешь, напасть на массагетов, то прекрати работы по строительству моста через реку. Переходи спокойно в нашу страну, так как мы отойдем от реки на расстояние трехдневного пути. А если ты предпочитаешь допустить нас в свою землю, то поступи так же. – Скиф замолк, а потом добавил: - Это всё, что велела тебе передать моя царица.

Скифских послов отпустили, велев им дожидаться царского ответа снаружи. А в шатре, тем временем, начался совет. Большинство вельмож высказывались за то, чтобы не переходить Аракс, а дожидаться Томирис с её войсками здесь, на этой земле. Кир повернулся к сыну. Но тот молчал, а только в задумчивости покусывал длинный ус. Кир внимательно выслушал всех, ещё не решив, как поступить. Неожиданно взял слово Крез, с недавнего времени присутствующий на советах и имеющий такое же право голоса, как и остальные.

-Царь! – начал Крез. - Я уже раньше, после того как Зевс предал меня в твои руки, обещал тебе сколь возможно отвращать всякую беду, грозящую твоему дому. Мои тяжкие страдания послужили мне наукой. Если ты мнишь себя бессмертным и во главе бессмертного войска, то мое мнение, пожалуй, тебе бесполезно. Если же ты признаешь, что ты только человек и царствуешь над такими же смертными людьми, то пойми, прежде всего, вот что: существует круговорот человеческих дел, который не допускает, чтобы одни и те же люди всегда были счастливы. Так вот, в настоящем деле я держусь другого мнения, противоположного мнению твоих вельмож. Ведь если ты допустишь врагов в нашу собственную землю, то вот какая грозит нам опасность: потерпев поражение, ты погубишь всю свою державу. Ведь совершенно ясно, что, одолев тебя, массагеты не побегут в свою сторону, но вторгнутся в твои владения. В случае же победы над врагом твой успех, думаю, будет вовсе не так велик, как если бы ты победил массагетов в их стране, и стал преследовать бегущих. Я хочу сравнить твои преимущества и их: ведь, разбив неприятеля, ты сможешь прямым путем вторгнуться во владения Томирис. Да и, кроме того, Киру, сыну Камбиса, было бы постыдно и нестерпимо подчиниться женщине и позволить ей вторгнуться в твою страну! Поэтому я полагаю, что нам следует перейти реку и подвинуться вперед на столько, насколько отступит враг, и лишь на их земле начинать сражение… А дальше предлагаю сделать вот как. Я думаю, что скифы ещё не вкусили благ персидской жизни, и им незнакомы её большие удовольствия, и великие наслаждения. Поэтому, нужно устроить для них обильное угощение. Для этого зарезать множество баранов и сверх того выставить огромное количество сосудов цельного вина, а также всевозможных яств. Потом советую оставить в лагере часть нашего войска, уже не годную к битве, а с остальными возвратиться к реке и там затаиться. Если я не ошибаюсь, неприятель при виде такого огромного количества еды, кинется на неё, даже не раздумывая. Нам же останется только неожиданно напасть на них и прославить себя победой. Вот что я предлагаю совершить... Я всё сказал. – Крез замолчал и сел на своё место.

Царь задумался. Едва ли не первый раз в своей жизни он не знал, как поступить. План, предложенный Крезом, был хорош. Но Кир привык побеждать в открытом бою, а не путём коварства и обмана. Но тут ему опять вспомнились рассказы деда его, Астиага. Как мидийскую землю топтали дикие полчища скифов, принося с собой произвол, разбой и разорение. Ожили в памяти царя красные костры, пылающие в чёрном, ночном поле, снова слышались хриплые голоса скифской орды и конский топот их лохматых и злых лошадей. Вопли, женский плач и крики детей, оглашающие мидийские города. Подстёгнутое этими воспоминаниями, верное решение пришло быстро.

-Я принял решение. Мы переправимся на тот берег, вступим в земли массагетов и там примем бой. Передайте об этом послам, - сказал Кир.

Двое скифов, выслушав решение царя, покинули расположение персидских войск, унося ответное послание в родные кочевья.

Совет закончился, и царь остался один. Он встал с трона, сбросил на руки рабов праздничную одежду, оставшись в мидийском нижнем одеянии, пурпурного цвета. На секунду Кир вспомнил, что когда был молодым, очень любил носить простую кожаную одежду, а любимым его одеянием был грубый плащ из толстой шерсти, который так хорошо защищал в плохую погоду. В то время он не стремился к роскоши, и только ножны короткого, широкого меча, сверкали золотом и дорогими камнями.

Кир хлопнул в ладоши и велел позвать танцовщицу, привезённую накануне из индийского храма… Еще, будучи в Вавилоне Кир замыслил поход на Индию. Не мешкая, послал туда верных людей, найти союзников и разузнать тайные тропы… Выполнив поручение царя, уже на обратном пути слуги наткнулись на храм, спрятанный в джунглях от посторонних глаз. Помня наставления царя, который всегда учил, что к чужой религии надо относиться с пониманием и терпением, они не стали вламываться в храм, а постучали большим медным кольцом, висевшим на высоких, в два человеческих роста, дверях. Завидев всадников в чужих одеждах, из храмовых ворот вышел старик в белых одеждах и с посохом в руке. Узнав, что они являются посланниками великого персидского царя, показал внутреннее убранство храма. Персы были поражены чужой культурой и непонятной, невиданной до этого религией. Тогда, в храме, они и увидели танец, который их поразил больше всего. Махараджа, сопровождающий их до границ своего княжества, видя какое впечатление, произвёл на них танец, великодушно преподнёс танцовщицу в подарок персидскому царю… Сейчас Кир с нетерпением ожидал её. Он желал знать - правда ли всё то, что рассказывали о ней его люди?

…Она появилась неожиданно - юная, длинноногая, стройная, со множеством браслетов на руке. Следом появились её служанки и, звеня браслетами, стали подготавливать помещение к таинству танца. Кир с любопытством наблюдал за их действиями. Неожиданно у царя мелькнула опасная догадка – вдруг это заговор? И его сейчас зарежут, как зарезали недавно жертвенного быка? Он покосился на воинов, стоявших по четыре с каждой стороны, и успокоился. Если что – они успеют придти на помощь своему царю

Приготовления закончились. В шатре осталось гореть только два светильника. Но они не могли рассеять мрак, подступивший вплотную к узким мерцающим языкам пламени. Вокруг сгрудилась тьма и наступила гипнотизирующая, сковывающая мысли тишина. И словно отсвет колеблющегося пламени, в слабо освещённый круг, вступило человеческое тело. Обнаженная храмовая танцовщица танцевала забытый танец, когда-то означавший высшее приближение к божеству. Он начинался с плавных движений, но потом переходил в чередование быстро сменяющихся и резко застывших поз, которые выглядели чарующе в неверном свете светильников. Она то появлялась на свету, то исчезала во мраке. Наблюдая за танцем, царь царей и покоритель вселенной, властитель империи равной которой до этого не было на земле – потерял отсчёт времени. Он как бы провалился в безвременье, весь погрузившись в таинство танца...

Неожиданно танцовщица остановилась, замерев на месте. Медленно, точно во сне, она сделала два шага к прямоугольнику света и так же медленно опустилась на колени, склонив голову и высоко подняв руки. Ее тело струилось - так плавны и незаметны были ее движения. Полушепотом, танцовщица произнесла не то молитву, не то заклинание и слова ее поразили Кира не меньше, чем сам танец... Не успел он опомниться, как легкое дуновение ее губ погасило светильники. Мгновение и все исчезло во мраке…

Кир услышал, как забегала в темноте стража, звеня оружием. В шатре один за другим стали вспыхивать светильники, разгоняя мрак по сторонам. Танцовщицы не было. Она исчезла, растворилась, и только запах дорогих благовоний ещё висел в воздухе... С Кира медленно сходило оцепенение. Он гадал, как танцовщица могла проскользнуть незамеченной мимо стольких вооружённых людей. Может, здесь не обошлось без помощи Анхра-Манью, демона лжи и порока, сил зла, тьмы и смерти, и вечного противника Ахурамазды?

-Стража! - крикнул царь,

В шатёр вбежали два испуганных воина и повалились царю в ноги.

-Где она? – Кир наклонился к перепуганным воинам.

-Мы никого не видели, повелитель, - пролепетал один. – Мимо нас никто не проходил.

-Великие боги, - царь рассвирепел, - зачем ты послал мне таких тупых стражей, которые не видят дальше собственного носа… Слушайте сюда непутёвые слуги демона ночи и мрака. Сроку вам до утра. Найдёте и доставите сюда танцовщицу. Если нет, то ваши головы полетят в воды Аракса… Пошли вон.

Стражи, не вставая с колен, пятясь задами и путаясь в оружии, выползли за порог шатра.

Царь услышал, как забегали воины, заржали лошади. Потом всё стихло. Кир вышел на улицу, вдохнул ночной воздух, знакомый и родной с детства. С того времени, когда он пас стада своего приёмного отца Митридата. И, неожиданно, послышался ему в ночи голос матери Сэпако:

-Куруш, (Так по-персидски звучит имя Кира. Киром его звали греки) сынок. Иди домой, кушать пора.

Кир посмотрел на звёздное небо и сказал в темноту:

-Позовите моего сына, Камбиса. Я хочу говорить с ним, – царь знал, что десятки глаз смотрят на него и ловят малейшее движение.

На зов отца сын пришёл заспанным и раздражённым, но старался не показывать этого. Скорее всего, слуги вырвали его из горячих объятий очередной наложницы, и раздражение у Камбиса смешивалось со страхом. Ничего не понимающим взглядом он уставился на отца. Кир первый раз вот так взял и вызвал сына ночью - раньше за ним такого не водилось. Неслышные рабы внесли мелко нарезанную ароматную дыню. Кир взял один кусок, укусил сочную мякоть. Сок потёк по бороде, и он вытерся рукавом халата. Камбис сел на резной стул у ног отца и заглянул тому в глаза. Кир молча пережевывал дыню. Наконец спросил:

-Скажи мне, сын. Как бы ты поступил, окажись на моём месте? Стал бы здесь дожидаться варваров, или же пошёл в их земли?

Камбис растерялся. Этот вопрос вверг его в смятение и он почувствовал, как предательская капля пота скатывается по позвоночнику. Голос у отца был ровным и спокойным, но сын знал насколько это обманчиво. Вот таким же тихим голосом Кир отправлял на смерть целые народы. Неужели отец опять, во второй раз, хочет отлучить его от власти, как это сделал восемь лет, лишив его права быть своим наследником? Кир как будто прочитал его мысли.

-Говори, не бойся, – он резко поднялся, быстрым шагом прошёлся по царскому шатру, остановился перед сыном. От резкого движения пламя светильников метнулось в стороны, на стенах обозначились причудливые тени. – Что-то не спокойно на душе у меня, что-то гложет. А что, не пойму.

И тогда Камбис решился. Он наклонил голову и сказал:

-Прости меня за дерзость, царь. Но я тебе отвечу то, что думаю. И пусть боги отвратят твой гнев от меня… Если бы я был Киром, царём Персии, я бы стал дожидаться варварское войско на этом берегу Аракса. При переправе варвары потеряют многих воинов, а наши войска довершат их разгром. Когда их главное войско будет разбито, то подвести под твою руку все остальные племена будет не сложно. А эта спесивая женщина, не захотевшая стать царицей в твоём гареме, будет обнимать копыта твоего коня, вымаливая прощение. Вот так бы я поступил… Прости отец, но мне кажется, что переходить на тот берег не разумно. Неизвестно ещё, что может нас ожидать в скифских степях.

Царь помолчал, размышляя над словами Камбиса.

-Ты не сказал ничего нового, - Кир вздохнул. - Если бы я был Камбисом, сыном Кира, то возможно, последовал бы твоему совету. Ты говоришь, так же как и все остальные, на совете. Как один из многих. Но ты будущий царь и решения твои должны всех поражать своей глубиной и мудростью, а не лежать на поверхности. Удел слабых искать ответ там, где и младенец примет верное решение… Только Крез оказался дальновиднее всех вас. И, поэтому, я последую его совету.

-Прости, но зерно истины есть в советах твоих ближних. За плечами у них не одно сражение… А Крез… Крез хотя и даёт иногда тебе дельные советы, но всё равно для нас он остаётся врагом. Он никогда не простит тебе, что ты захватил и присоединил к своему царству его Лидию. Поэтому оберегайся его советов. Они не всегда могут идти во благо нашей империи.

-Я слышал, что ты с ним сблизился в последнее время. Вас часто видят вместе, вы подолгу проводите время в гостях друг у друга, - Кир с любопытством посмотрел на сына. – А теперь ты пытаешься очернить его в моих глазах.

-Я, прежде всего твой сын и… наследник. И пытаюсь предостеречь от неверных поступков. А что касается лидийского царя, то с ним интересно беседовать.

-Хорошо… Я хочу тебе рассказать одну притчу. - Кир сел опять перед сыном, – Надеюсь, что смысл её дойдёт до тебя. Слушай… Однажды осел одного человека провалился в колодец. Он страшно закричал, призывая на помощь. Прибежал хозяин и всплеснул руками: "Как же его оттуда вытащить?" Немного подумав, он рассудил так: "Осел мой - старый. Ему уже недолго осталось. Я все равно собирался приобрести нового молодого осла. А колодец, все равно высохший. Я давно собирался его закопать и вырыть новый колодец в другом месте. Так почему бы ни сделать это сейчас? Заодно и осла закопаю, чтобы не было слышно запаха разложения". Он пригласил всех своих соседей помочь ему закопать колодец. Все дружно взялись за лопаты и принялись забрасывать землю в колодец. Осел сразу же понял к чему идет дело и начал издавать страшный визг. И вдруг, к всеобщему удивлению, он притих. После нескольких бросков земли хозяин решил посмотреть, что там внизу. Он очень удивился от увиденного. Каждый кусок земли, падавший на его спину, осёл стряхивал и приминал ногами. Очень скоро, к всеобщему изумлению, осёл показался наверху - и выпрыгнул из колодца… Вот такую притчу рассказал мне мой отец, когда я достиг зрелого возраста и вот этой рукой поверг на землю первого своего врага. Я рассказал тебе, а ты поведаешь её своему сыну, когда тот станет мужчиной. В ней звучат слова предостережения от неверных поступков.

Камбис встал, поклонился отцу в ноги.

-Я склоняюсь перед твоей мудростью, о великий, – польстил он Киру. - Просвети неразумного, что ты хотел этим сказать.

-Нам редко удавалось беседовать так, как это делают простые люди, не облечённые властью. Дела империи отнимали у меня всё время. Поэтому послушай отца… В жизни тебе будет встречаться много всякой грязи, и каждый раз жизнь будет посылать все новую и новую порцию. Когда упадет очередной ком, стряхни его и поднимайся наверх и только так ты сможешь выбраться из колодца. Запомни, что каждая из возникающих проблем - это как камень для перехода на ручье. Если не останавливаться и не сдаваться, то можно выбраться из любого самого глубокого колодца, – царь помолчал, опять еле слышно вздохнул. - Я завоевал империю, равной которой ещё не было в мире, где царствует Ахурамазда. Десятки и сотни народов подведены под мою руку и служат мне. Множество городов и государств платят нам дань, а их послы толпятся около моего шатра. Копыта наших коней прошли не одну тысячу локтей, а наши войска не знали поражений. Богатства наши огромны, а земли обширны. Казалось бы, мне надо радоваться, но, - царь наклонился к сыну и прошептал: - Я чувствую, что тень Анхра-Манью нависла надо мной. Сегодня мне был знак.

Камбис в страхе отшатнулся. Потом схватил руку Кира и прижал к своей груди. Прошептал, расширив и так большие от рождения глаза:

-Отец. Не время тебе говорить о смерти. Царствуй ещё сто лет, а мы все будем счастливы, находиться под твоим началом. Ты поистине явля…

-Ладно, сын, - Кир поднял руку, останавливая сына. – Запомни одно. Когда боги призовут меня, ты встанешь на моё место. Прислушайся к моим советам и никогда не пренебрегай ими… И главное. Остерегайся своего брата, Бардию. Он мстительный человек и очень любит власть. Я не люблю его и стараюсь не допускать до себя, хотя он, так же как и ты, мой сын. Когда будешь царствовать, удали его в какую-нибудь дальнюю сатрапию и очень пристально наблюдай за ним, - Кир махнул рукой, обрывая разговор. - А теперь иди, отдыхай. Я устал и хочу побыть один.

Камбис встал и весь в недобром предчувствии, покинул царский шатёр.

Оставшись один, Кир почувствовал, что его зазнобило. Он поплотнее закутался в халат, но озноб не проходил. Угли, тлеющие в жаровне, расположенной в центре шатра, уже почти остыли и не давали достаточно тепла, чтобы нагреть огромное помещение. Кир поднялся и, рукой остановив метнувшихся следом двух «бессмертных», вышел наружу. Ночь уже перевалила за вторую половину, небо было усыпано звёздами, а по земле стлался лёгкий, едва различимый туман, принося с реки ночную прохладу. Недалеко от входа пылал большой костёр. Вокруг стояли воины сменной, ночной стражи, грели руки и негромко переговаривались. Кир для них оставался незамеченным, находясь в тени шатра. До царя долетали отдельные слова, и он прислушался к разговору. Его разобрало любопытство. Он уже и забыл когда слышал простую, без слов лести, речь.

-Как вы думаете, скоро в поход? – глухо спросил один, ни к кому конкретно не обращаясь.

-Об этом знают только боги, да наш повелитель, продлят боги его годы, – воин, на щеке которого в отсвете пламене алел большой рубец, по видимому оставленный остриём меча, протянул озябшие руки поближе к огню.

-Скорее бы домой, - присоединился к разговору третий и передёрнул плечами. То ли от холода, то ли от нахлынувших воспоминаний. – Устал я други… Десять лет уже в походах с царём царей. Мой отец пас коз в горах Персии и был доволен своей жизнью. А я, его сын, который год не могу вложить свой меч в ножны, завоёвывая для повелителя всё новые и новые земли. Всё время куда-то скачем, с кем-то бьёмся, раздвигаем пределы империи. Пора и о старости подумать. А у меня ни семьи, ни дома - ничего нет. Всё моё богатство на мне, да в седельных сумках моего коня.

-И не говори, Анвар, - поддержали его товарищи. – Охота увидеть родную Персиду. Иногда глаза закроешь, и встают стены родного города. И речка, что протекала по оврагу за городом… Так бы и побежал туда.

Кир почувствовал как от таких речей, им овладевает бешенство. Не думал он, что среди воинов могут идти такие разговоры. Царь уже хотел выйти из укрытия, но тут заметил, как к воинам подходит начальник стражи, и опять отступил в тень.

-Тише вы, разболтались тут, - воины испуганно замолчали. – Не вам решать, когда окончатся походы повелителя вселенной. Домой им захотелось… Удел воина воевать, а не стонать от усталости… Забыли, кем вы были и кем стали? Повелитель поднял вас над всеми, дал вам власть, а вы… Опять хотите в горы, пасти коз на радость мидийскому царю? Смотрите, услышит царь, будете тогда за такие речи корчиться на жертвенном столбе.

Самый молодой вздрогнул и в страхе покосился на царский шатёр. И тут, увидев царя, застыл с открытым ртом. Глаза его полезли из орбит, готовые лопнуть, ноги подкосились и он рухнул на колени. Остальные тоже увидели царя и попадали ниц. По бокам у Кира выросло двое «бессмертных» с обнажёнными мечами. Они ждали только приказа царя, чтобы по его сигналу ринуться вперёд и изрубить неугодных в куски. Болтуны понимали это и, валяясь в пыли у ног повелителя, уже мысленно расстались со своими жизнями, проклиная длинные языки. Самый молодой издал звук, похожий на всхлип.

Кир вышел из тени. Он был взбешён, и первым его желанием было отдать нерадивых в руки телохранителей. Но, успокоившись, Кир внезапно понял, что так думают не только эти трое, но и большинство в его войске. Они устали. Пятнадцать лет он в походах, ни днем, ни ночью не давая отдыху не только себе, но и всем кто его окружает. И вот настал тот момент, когда усталость от походов может перетянуть страх перед ним и его «бессмертными». Тогда войско может выйти из повиновения, а это конец всем его планам.

Воины, по-прежнему не шевелясь, лежали у его ног.

-Пошли с глаз моих. Передайте своим сотникам, чтобы в первом же сражении вас поставили на самый опасный участок, – негромко сказал царь и воины, обрадованные, что смерть обошла их стороной, уползли во мрак.

Царь так же быстро, как вышел из себя, успокоился. Всегда найдутся недовольные, готовые противиться его воле. Так было всегда и так будет. Кир уже пожалел, что отпустил этих болтунов. Надо было их наказать в назидание остальным. Нельзя допускать распространения таких слухов.

Кир сел у костра на резной стульчик, вытянул к огню ноги. Стража подбросила в костёр сухого платана. Огонь яростно затрещал, и в небо взметнулись снопы искр. Кир, не мигая, уставился на огонь, в его тёмных зрачках отразились языки пламени…

…Воспоминания нахлынули на Кира с новой силой, и он унёсся во времена своей молодости. Вот так же он любил сидеть со своим приёмным отцом Митридатом у горящего костра и, не мигая, наблюдать за огнём, заворожено слушать рассказы о подвигах древних героях. Маленький Куруш очень расстраивался, что родился слишком поздно и на его долю не хватит подвигов. Когда он говорил об этом своему отцу, тот ухмылялся в большую, рыжую бороду и успокаивал сына как мог. Ему было хорошо в доме пастуха, и другой жизни для себя он не желал. Его учили всему, что должен знать и уметь перс: ездить на коне, метко стрелять из лука, всегда говорить правду. Учили Куруша и тому, что не дозволялось делать. Прежде всего, — не лгать. Лживость считалась самым постыдным из всех пороков. Чего нельзя делать, того нельзя и говорить. Вторым, после лживости, гнусным пороком считалось иметь долги. Эти два порока были связаны между собой: ведь должник вынужден всегда лгать.

Ещё не дозволялось среди персов плевать в реку, а также мыть руки в реке. И разрешать кому-либо делать это. Река - божество, а богов надо почитать. Чтобы боги были милостивы, нужны жертвы. Приносить жертвы надо Солнцу - оно согревает, дает жизнь, посылает урожай. Луне - она ведает водами. Земле - она кормит людей и кормит их стада. А также Воде, Огню, Ветрам - природе, от которой зависит вся жизнь человека.

Кира учили, как надо вести себя с людьми. Если человек с тобой одного звания, поцелуй его в уста, встретившись с ним на улице. Если человек званием немного ниже, поцелуйте друг друга в щеку. Если же повстречаешь знакомого, который гораздо ниже тебя по званию, тот должен пасть перед тобой на колени и поцеловать тебе ноги.

Маленький Куруш ещё не знал, что рождён царём и внуком царя, а мать его не простая женщина Сэпако, а дочь мидийского царя Мадана. Поэтому внимательно слушал наставления старших, стараясь во всём им подражать.

Кир улыбнулся, вспоминая, как выпытывал у взрослых про все, что его окружало. Он был настойчив в стремление достичь истины, и многим это нравилось.

Но всё когда-то кончается. Кончилось и детство Кира. Злой гений его деда Астиага, Мидийского царя, вырвал маленького Кира из привычного круга и кинул в водоворот событий, которые полностью изменили его жизнь, а затем вознесли на вершину власти. Где не было места уже ни Митридату, ни приёмной матери Сэпако.

Гарпаг, военачальник мидийского царя, открыл Киру глаза на его происхождение. В один из дней он прискакал с отрядом вооружённых людей туда, где кочевала приёмная семья Кира и, по приказу царя, увёз мальчика с собой. С тех пор он больше никогда не видел своих приёмных родителей

Став царём, Кир хотел их разыскать, но они пропали, исчезли вместе со своими стадами. Он пытался выведать о них у Гарпага, но верный военачальник, который привёл его к власти, ничего не ответил, а только опустил глаза, стараясь не встречаться глазами с царём. И тогда Кир всё понял. Их больше нет среди живых. Он хотел разгневаться на Гарпага, но потом понял - тот прав. Они унесли с собой тайну его рождения, чтобы ни у кого и в мыслях не возникло усомниться в его царственном происхождении. Это был первый урок, преподанный ему, и молодой царь его хорошо усвоил...

…А тогда юного царевича спрятали на окраине Персеполя, в то время столицы Персиды. Там Кир и узнал о своём царском происхождении. С ним много занимались, стараясь изжить воспитание, полученное в доме пастуха. А по вечерам приходил, всегда задумчивый, Гарпаг и рассказывал мальчику его родословную… Через полгода юный Кир предстал перед очи своего грозного деда Астиага.

Дед долго изучал его, а потом спросил, вперив в него свои огненные глаза:

-Ты кто?

-Я царь и твой внук, - гордо ответил мальчик и Астиаг вздрогнул, увидев в этом мальчугане самого себя.

-Где же твоё царство? – строго спросил он.

-Его пока ещё нет, но оно скоро будет, - тихо ответил мальчик, опасаясь прогневить деда.

-А может, ты захочешь у меня отнять царство? – дед улыбнулся, но в глазах повис мрак.

Краска залила лицо Кира. Он ничего не ответил, а только опустил глаза. Астиаг, неожиданно рассмеялся и велел отвести внука в самый дальние покои и не спускать глаз.

Так началась жизнь маленького Кира в царском дворце. Гарпаг к нему теперь не приходил, а посещали совершенно другие люди. Дед понемногу приближал внука к себе, и они часто беседовали, прогуливаясь в тени диких платанов. Шли годы. Кир, под неусыпным контролем своего деда, мужал, превращаясь в мужчину. И однажды, когда Астиаг отсутствовал, его навестил Гарпаг. За время, что Кир не видел его, Гарпаг очень изменился. Киру даже показалось, что тот постарел. Гарпаг был мрачнее тучи и слёзы текли по его лицу. В тот день он рассказал Киру всё.

Ещё до рождения Кира, его деду, Астиагу, приснился сон, что его внук будет владеть всем и в том числе его царством. Испугавшись предзнаменования, Астиаг, когда у его дочери Манданы, родился сын, велел умертвить его. И поручил это сделать своему ближайшему сановнику Гарпагу. Но Гарпаг пожалел младенца. У него у самого недавно родился сын и не мог он загубить только родившуюся жизнь. Гарпаг нашёл в горах пастуха, у которого родился мёртвый сын и подменил ребёнка. Так, благодаря Гарпагу, Кир остался жить. Спустя десять лет Астиаг, через своих соглядатаев, которые были раскинуты по всей Мидии, всё же узнал о подмене, и затаил злобу на Гарпага. Его месть была страшной. Он призвал к себе во дворец сына Гарпага, ровесника Кира, и приказал умертвить его. Затем устроил во дворце пир. Там были все, в том числе и Гарпаг. Когда все кушанья были испробованы, к Гарпагу поднесли корзину, накрытую рогожей.

-Испробуй и это угощение, мой верный Гарпаг, - крикнул со своего места царь, поднимая в знак приветствия кубок с вином.

Гарпаг откинул материю, и кусок мяса застыл у него в горле. Там лежало тело его сына, его мальчика, изрубленное на куски. Так царь Астиаг отомстил Гарпагу за ослушание. И с этого времени не стало у Кира вернейшего человека, чем Гарпаг. Вскоре он уехал в Персиду подготавливать влиятельных людей маленького государства на окраине Мидии, к приходу нового царя. А вскоре и Кир, воспользовавшись благовидным предлогом, покинул Экбатаны и отправился в сопровождении верных людей, посланных Гарпагом, в Персеполь, столицу Персиды.

Стоило появиться Киру, как наиболее уважаемые и влиятельные люди из племен пасаргадов, марафиев и маспиев провозгласили Кира царём. Все устали от гнёта мидян и от сумасбродного царя Астиага и торопились поскорее сбросить ненавистное иго. Астиаг послал против мятежной Персиды войска. Но злоба помутила разум старого царя. Он назначил главнокомандующим Гарпага, не догадываясь, что он был душою заговора. Не вступая в бой, войска перешли на сторону Кира… Три года шла война. Астиаг посылал всё новые и новые отряды против Кира, но каждый раз терпел поражения. И вот состоялся последний бой. Наспех набранное войско царя Мидии, почти всё полегло, а сам царь попал в плен к своему внуку. Кир не стал его наказывать, а отослал в самую дальнюю провинцию, где тот благополучно и дождался своей смерти… Так окончилось тридцатипятилетнее царствование Астиага и началось царствование Кира. Кир объединил два государства в одно, и началось возрождении Персии. Это случилось двадцать лет назад…

...Кир очнулся от дум. Длинной, сучковатой палкой пошевелил костёр. Прищурившись, посмотрел на горизонт. Небо уже стало сереть, предвещая начало очередного дня. Повернул голову вполоборота назад и, увидев раба с золотым подносом, поманил к себе. Взял чашу с горячим шербетом, сделал глоток. Приятное, согревающее тепло разлилось по всему телу...

...Кир помнил, как веселились персы. Впервые за много лет они получили царя из своего, родного персидского племени. Вместе с ними веселился он. Ещё он помнил, какой ненавистью горели глаза Астиага, когда его увозили в крытой повозке. Для многих он был уже не царь, а простой смертный, которому можно плюнуть вслед. Кир не удержался и проследил за тем, как увозили деда, но подойти не решился. Это была его единственная слабость.

Вскоре, после того как Кир стал царём, на него обрушилось первое испытание. Царство, возглавляемое им, подверглось нападению со стороны Вавилона, Египта и Лидии, поддержанной, вечно недовольной, Спартой, обладающей на тот момент наибольшей военной мощью среди полисов Эллады. Несмотря ни на что, он выстоял, а его войска закалили боевой дух и поверили в молодого царя. Он отбил их бешеные наскоки и, не желая останавливаться, присоединил к своему царству Парфию, Гирканию и Армению, расширив границы государства. Затем настал черед Лидии, с их заносчивым царём Крезом. Он не мог ему простить, что именно Лидия встала во главе государств, объявивших ему войну. Крез опередил его и сам, уверенный в своих силах, вторгся в Кападокию, принадлежащую ранее Мидии, а теперь Киру. Первая битва произошла на реке Галис и не принесла успеха ни лидийцам, ни персам. Крез отвёл своё войско к столице передохнуть, но Кир примчался следом, и произошла ещё одна, последняя битва. Кир до сих пор помнит тот страх, который его обуял при виде многочисленного лидийского войска. У Креза почти всё войско было на лошадях и превосходило по численности персидское. И тогда Кир пошёл на хитрость. По совету Гарпага он всех верблюдов, каких имел в войске, поставил перед войском, посадив на него воинов. Когда началось сражение, то лидийские кони, не привыкшие к виду и запаху верблюдов, обратились в бегство, внося сумятицу в задние ряды. Лидийцы потерпели поражение, а их царь был пленён. Кир проявил великодушие и не стал казнить Креза и пленных лидийцев. Они влились в его войско, пополнив ряды. А Крез стал его почётным пленником. Так Кир одержал одну из главных побед в начале своего царствования. После этой победы Кир поверил в своё божественное предназначение и продолжил походы, всё дальше и дальше раздвигая пределы своего государства. Персидская знать не могла нахвалиться на своего царя. Ещё вчера они пили кислое вино и ели из глиняных плошек, а сегодня он одел их в парчу и золото, и пьют они лучшее вино из драгоценных кубков. А в родную Персиду и Мидию, не переставая, шли караваны с захваченным добром.

Кир занялся переустройством армии, его детища. И через пять лет равной ей не было во всём подлунном мире. За это время были завоёваны Дрангиана, Маргиана, Хорезм, Согдиана, Бактрия, Гедросия, Арахосия и Гандахара. Все они вошли в состав его государства, раздвинув пределы империи. Гарпаг, получивший в управление Лидию, завоевал все прибрежные малоазийские города греков в Ионии и Эолиде. Потом наступила очередь Вавилона, этого чудесного города, со множеством храмов и разноплеменным народом. Но Кир не торопился. Семь лет он готовил вторжение в Вавилонское царство. И всё равно окончательно овладеть неприступными стенами удалось только благодаря поддержке торговых людей и жрецов страны. Но Кир сохранил войска, и это позволили ему вскоре захватить Палестину и Сирию.

Киру вспомнилось, как на пути к Вавилону ему преградила путь река Гинд, или, как ее ещё называли местные - Дийала. Кроме того, в его бурных водах утонул любимый конь Кира. Он отважно кинулся в воду, пытаясь переплыть реку, но его тут же захлестнуло волной и утащило на дно. Тогда Кир рассвирепел не на шутку и решил наказать реку обмелением. Среди его воинов никто не роптал. Люди восприняли это спокойно и не видели в этом ничего необычного. Река поступила вероломно, погубив лучшего коня Кира, хотя этой реке никто не нанес ни обиды, ни оскорбления. Значит, надо отомстить ей, наказать. И только Кир и ближайшие военачальники знали, что он готовит путь своему войску для продвижения вглубь месопотамской земли. Царь приостановил свой поход, и его огромное войско раскинулось по обеим сторонам непокорной реки. Целое лето они рыли эти триста шестьдесят каналов. Это был каторжный труд, но войско с ним справилось и по обмелевшей реке, переправилось на тот берег и вторглось во владения царя Набонида.

Здесь, в Вавилоне, Кир остановил стремительный бег своего коня. Он оглянулся назад и поразился сделанному. После десяти лет непрестанных походов Персидская империя стала простираться от Индии, вдоль Аральского и Каспийского морей, черноморского побережья Малой Азии и до восточного Средиземноморья. Сам Кир тоже изменился. Он уже мало походил на того мальчика, который лазил по горам Персиды, или на того горячего юношу, который жадно рвался к победам и делил в походах, со своими лучниками и копьеносцами, пищу у костра и ложе на земле. Теперь это был царь великой державы.

Он представал перед всеми роскошно одетый, с короткой, красной от хны бородой, завитой в мелкие колечки, с кудрями, падающими до плеч из-под высокой шапки — тиары, в украшенном золотом панцире. Эту роскошь царь перенял у завоеванных народов, в основном у лидийцев и греков. Власть возвеличила его. Он называл себя потомком Ахурамазды, и сам стал как бог…

…В сером рассвете заржали кони. Царь поднял голову. К нему спешил воин с непокрытой головой. Не доходя до того места, где сидел царь, он упал на колени и пополз к нему. Ткнувшись в царские сапоги, человек замер.

-Что ты просишь, несчастный? – устало, спросил царь, всё ещё находясь во власти воспоминаний.

-Прощения, - прохрипел человек.

-В чём твоя вина?

-Ты посылал нас найти и привести к тебе индийскую танцовщицу, но её нигде нет. Мы облазили всё вокруг на много тысяч локтей. Нет такого куста, под какой бы мы не залезли, нет такого шатра, куда бы мы ни заглянули. Но её нигде нет. Прости, великий, но твоё поручение мы не выполнили. Теперь мы в твоей власти.

-Ты знаешь, что бывает с теми, кто не выполнит царский указ? – спросил царь, рассматривая седую голову воина.

-Смерть.

-Тогда я приказываю тебе умереть. Иди и исполни мою волю.

К приговорённому подскочили двое воинов, подхватили под руки и утащили в темноту. Человек попытался вырваться, но в железных руках «бессмертных» это было бесполезно. Он только успел прохрипеть:

-Пощади!

Но царь уже потерял к нему интерес. Раздался короткий вскрик и опять наступила тишина… Он знал, что они не найдут её. Кир был уверен, что это не живой человек, а посланник Анхра-Манью. Он получил знак, и от этого становилось страшно. Кир опять смежил веки...

...Присоединив к своему государству огромные территории, Кир не забывал, что мало их завоевать. Надо ещё удержать всё это в своих руках. Поэтому, не мешкая, он занялся обустройством своего разросшегося государства. Первым делом царь велел восстановить дороги, оставшиеся ещё со времён господства ассирийцев. А где надо, то и проложить новые. Они были необходимы не только для того, чтобы связать центральные города своей империи с отдаленными областями, но и для беспрепятственного прохождения торговых караванов. Хорошие дороги позволяли в случае волнений и неповиновения в отдалённых провинциях довольно быстро перебрасывать войска с одного места на другое. Кир ввёл ещё одно нововведение, для облегчения получения депеш и донесений с разных уголков империи. А именно почты. Днём и ночью по ней скакали гонцы с царскими указами. Поэтому в народе её прозвали царской.

Он разрешил чеканить монеты. Золотые имел право изготовлять только царь. Местные царьки, города и даже управители провинций, если они собирались платить наемникам, имели право чеканить только серебряную и медную монету, которая вне их области считалась обыкновенным товаром.

Но основной его заботой оставалась армия. Каждому правителю народа, с которого он собирал дань, Кир предписал, сколько всадников, стрелков, пращников и вооруженных щитами воинов тот должен содержать. Сколько необходимо их для управления подчиненными и для защиты страны в случае нападения неприятеля. Содержать их должен правитель, которому это поручено, а Кир ежегодно производил смотр наемникам и другим войскам, которые должны были быть в полном вооружении. Тем из хилиархов (начальников гарнизонов), или сатрапов, которые окажутся с полным комплектом и представят войска с хорошими лошадьми и оружием, Кир раздавал подарки, и они дальше продвигались по службе. Ну а те, кого Кир считал нерадивыми или недобросовестными, жестоко наказывались и выгонялись со службы.

Кроме того, два раза в год Кир посылал особо доверенных людей осматривать разные области империи. Если они замечали, что у правителей дела идут хорошо, то Кир своим указом присоединял к ним другие области, а их возвеличивал. Если же было видно, что земля не обработана и мало населена, а законы суровы, то таких правителей Кир смещал, назначая на их место других.

В непрестанных заботах сменялись года, а Кир продолжал неустанно трудиться над возвеличиванием своей державы. Одних приближал к себе, всячески одаривая, других кидал в прах и память о них стиралась. Вся огромная империя находилась в постоянном движении. Ещё некогда враждебные государства соединялись вместе, цементировались волей Кира. Всё строилось и перестраивалось, вознося наверх могущества державу Ахеменидов. Все в его государстве были равны. И только родная, маленькая Персида – стояла особняком среди других народов. На веки вечные она была освобождена от налогов, на её землях строились храмы, а персы, ещё вчерашние бедняки, стали властителями мира...

...Кир и не заметил, как согретый пламенем костра, задремал. Перед скованным сном сознанием, проносились былые годы, проведённые в походах и сражениях. Царь проснулся, когда уже совсем рассвело. Костёр горел всё так же ярко, весело потрескивая, хотя теперь в нём уже не было необходимости. Ночь отступила, а вместе с ней ушла и ночная прохлада. Встающее солнце приятно грело спину. Кир пошевелил плечами, разминая затекшие суставы. Он уже и забыл когда вот так, в последний раз, ночевал у костра.

Увидев, что царь пробудился, к нему робко приблизился визирь и, склонившись в поклоне, произнёс:

-Великий царь. Прости недостойного, но твой лик хотят лицезреть хилиархи дальних провинций. Они уже со вчерашнего вечера топчутся у твоего шатра. Говорят, что дела у них не терпят отлагательства… Велишь позвать?

-Подождут, - отмахнулся царь. Делами империи совсем не хотелось заниматься. – Позови мне лучше сотника, с которым я вчера разговаривал на берегу реку. Да вели привезти пленного. Прежде чем вторгаться в кочевья варваров, надо как можно больше разузнать об этих племенах.

Араш только проснулся и с наслаждением принюхивался к запаху из котла, когда увидел, что к нему со всех ног бежит царский вестовой. Он его узнал по украшенному султаном шлему воина. Подбежав к Арашу, вестовой быстро затараторил, восстанавливая дыхание.

-Сотник… Давай быстрее… Приводи себя в порядок и беги к царскому шатру… Сам царь царей хочет тебя видеть. Поспеши, если не хочешь прогневить повелителя.

Араш вскочил, поправил на себе кожаный ремень и пошёл вслед за вестовым. У самого шатра его встретил визирь Херасмия. Он критически оглядел сотника с головы до ног и, приблизившись вплотную, злобно прошипел в самое лицо:

-Смотри, сотник. Если захочешь меня очернить перед очами повелителя, я с тебя шкуру спущу… Не болтай лишнего, держи язык за зубами.

-Да чего я могу разболтать? – Сотник не испугался, а только недовольно повёл плечами.

-Да мало ли что. Это я так, на всякий случай… Ладно, пшёл.

В шатре царил полумрак. Повелитель сидел на резном стульчике и ел сладкую дыню. Рядом застыли «бессмертные», с короткими мечами у груди. Два чернокожих раба держали большие, серебряные блюда. Ещё Араш заметил Мазареса, стоявшего по левую руку от царя. Он сверлил взглядом Араша и от этого тому стало не по себе. Араш припал на одно колено и наклонил голову.

-Ты звал меня, повелитель, - он постарался придать своему голосу твёрдость. – Я пришёл.

-Встань, сотник Араш, - проговорил царь, вытирая руки об расшитое золотом полотенце, услужливо поданное одним из рабов. – Я хочу от тебя услышать, как ты пленил скифа, и при этом положил большую часть своих воинов.

Предательский холодок коснулся спины сотника. Он растерялся, не зная, что ответить. И чтобы не молчать, сказал:

-Терпение наше лопнуло, когда твои славные воины стали гибнуть под их стрелами, великий царь. Тогда твой тысячник Мазарес приказал мне вывести свою сотню и наказать варваров. Но их оказалось больше, чем мы ожидали. Они налетели как шакалы, из-за барханов. Твои воины дрались, словно львы и, в конце концов, мы обратили проклятых варваров в бегство. – Араш горестно покачал головой. - Много славных богатырей погибло, но мы захватили в плен самого дерзкого из них. Теперь он ждёт твоего решения, запертый в клетке, как дикий зверь.

Царь изучал склонённую голову сотника и гадал: отдать его в руки «бессмертных» или нет. Он нарушил один из главных законов, установленных Киром. А именно - беречь вверенных им воинов. Беречь и заботиться о них. За ослушание наказание одно – смерть. Но царь решил не казнить сотника, а придумать ему другое наказание.

Кир встал и в сопровождении свиты вышел из шатра. Около входа двое воинов держали пленника, связанного словно кукла, по рукам и ногам. По знаку царя его рывком подняли с земли и поставили перед повелителем вселенной.

-Спросите у него, большое ли войско содержит его царица. И сколько в нём племён и много ли воинов в каждом племени. А так же далеко ли отсюда находятся их кочевья. Скажите, если ответит всё без утайки, то останется жить.

Переводчик перевёл сказанное царём. Глаза скифа зажглись огнем, и он рванулся из рук воинов. Тут же один, плашмя ударил его мечом по спине, и скиф упал на колени, успев пробормотать несколько слов.

-Что он сказал?

-Я не смею повторить, - тучный старик, взятый из вавилонских купцов, задрожал, заколыхался всем телом.

-Ну! – Голос царя зазвенел.

-Он сказал, что его царица заставит царя царей, повелителя вселенной, могучего царя, царя Вавилона…

-Ну!!! – Перебил царь.

-Заставит его есть землю и выносить мусор из её кибитки, - еле слышно закончил купец, и рухнул перед царём на колени.

-Неужели так грозна твоя царица, - царь, прищурившись, посмотрел на пленника и велел: - Отрежьте ему язык и бросьте собакам.

Царь раздражённо развернулся и отпихнул ногой жалобно стонущего купца.

Трое воинов тут же навалились на пленника. Он рычал и извивался, но силы были не равны. Его голову прижали к земле, кинжалом раздвинули крепко сжатые зубы. Один щипцами вытянул язык, а другой молниеносно махнул ножом. Миг и окровавленный кусок мяса полетел в сторону, где сидели два огромных пса, нетерпеливо повизгивая и высунув длинные языки.

От боли скиф потерял сознание. Его подхватили под руки и утащили обратно в клетку, где и заперли.

«Варвары они и есть варвары. Чувствую, война с ними будет затяжной и долгой. Посмотрим, выполнит ли Томирис своё обещание и отведёт войска от берега вглубь своей страны», - Кир смотрел, как потерявшего сознание скифа волокут прочь от костра и опять неприятный холодок коснулся его груди. Он посмотрел вдаль. Пока она этого делать явно не собиралась. Весь противоположный берег был усыпан скифами...

...Двое воинов, тяжело пыхтя, втолкнули Тавра в клетку и задвинули засов. Они перекинулись парой слов со стражей, и отошли прочь. Тавр остался один. Он хотел вскочить и кинуться на врагов, но потерял сознание и опрокинулся на спину.

Пленный очнулся, когда солнечный диск почти скрылся за горизонтом. Он был в полубессознательном состоянии и плохо соображал, где находится. Тавр поднял голову от пучка соломы, заменявшей ему ложе, мутным взглядом осмотрелся вокруг. Вспомнив всё, замычал и уронил голову на пол, выплюнув изо рта горячий сгусток крови. Немного полежал, стараясь утихомирить боль, рвавшее всё тело изнутри. Вся нижняя часть лица напоминала одну большую, открытую рану. Тавр подумал, что эта боль была, сродни той, которую он получил два лета назад. Он закрыл глаза и чтобы не думать о боли припомнил тот случай, едва не стоивший ему жизни…

...Тогда он и ещё двое из племени подняли медведя из берлоги. Зверь был огромный и к тому же злой. Тавр по неосторожности приблизился к нему слишком близко и медведь, молниеносно махнув лапой, располосовал ему весь бок. Когда его принесли в кочевье, он был уже на полпути в потусторонний мир, и видел души предков, звавших его к себе. Но племенной шаман вернул его с того света, травами и заклинаниями поднял Тавра со смертного ложа...

...Сейчас боль была подобна той, и Тавр замычал, переваливаясь на спину. Проклятые персы лишили его языка, и теперь он стал похож на бессловесное животное. Но лишив его языка, они не забрали главного – тяги к свободе. От этого хотелось рвать на части ненавистных врагов. Ещё горше становилось оттого, что погибла его Агапия. Она сама увязалась за ними в ту злополучную разведку с передовым дозором. Тавр не хотел её брать, как будто предчувствовал недоброе. И оно случилось. Когда погиб верный Аксай, а их связали, он понял - живым им не уйти. Тогда он отвлёк внимание врагов на себя, а ей шепнул, чтобы убегала. Но кони персов оказались быстрее бедной Агапии. Он видел, как её голова отделилась от тела и, в бессильной ярости, чуть не помутился рассудком. Теперь её душа никогда не найдёт успокоения, а тело останется без очищения.

Боль стала понемногу стихать, Тавр поднял голову и огляделся сквозь деревянные прутья клетки. Его телега стояла недалеко от берега. До спасительной воды было всего-то несколько сотен локтей. Мимо часто проходили персидские воины и посмеивались, разглядывая необычного пленника. Один раз подбежала ватага ребятишек и стала дразнить его, показывая языки. Он не обращал на них внимания и отвернулся. Но спрятаться было негде, и они обступили его со всех сторон. Кто-то, самый смелый, кинул в него камень, и он больно ударил по ноге. Но это было ничего по сравнению с той болью, что жила в нём. Ребятня бы ещё долго издевались над пленным, но воину, который его охранял, в конце концов, надоел этот гомон и он отогнал их от клетки.

Один раз Тавр заметил, как к клетке подъехал воин и остановился, рассматривая его. Что-то ему показалось знакомым в облике этого, не молодого, перса. Наконец, вспомнив, он бросился на клетку, стараясь дотянуться руками до ненавистного перса. Воин даже не сделал попытки отъехать подальше, а также молча наблюдал за ним. Это разозлило скифа ещё больше. Он тогда ещё не был безъязыким и посылал на его голову проклятия, на языке своего народа. Ведь это он, взял его в плен и был виновен в смерти Аксая, Агапии и всех его соплеменников. Когда охранник ожёг его плетью, он не переставал кричать, в злобе пытаясь перегрызть прутья клетки. Перс никак не выразил своего отношения к нему, а вдоволь налюбовавшись, молча отъехал прочь.

Тавр вспомнил это и понял, что надо бежать. Если он умрёт, то навсегда останется в тайне смерть их дозора. И кто тогда отомстит ненавистным персам за смерть Агапии? Когда его вели к царю, он успел кое-что заметить. Войско персов было огромным. Ещё никогда такие несметные полчища не вторгались на земли, где издавна кочевали скифские племена. Царица наверняка не догадывается, как их много. Они как саранча, будут идти вперед, и уничтожать всё на своём пути. Надо немедленно ей сообщить об этом, а то будет поздно.

Эти мысли отвлекли Тавра от безысходного положения, в котором он оказался. Он решил дождаться ночи и под её покровом попытаться скрыться и добраться до родного берега.

Ночь, как и всегда на юге, опустилась быстро и незаметно. Стражу к неудовольствию Тавра усилили и теперь его охраняли двое, старый и молодой. Старый воин был безучастным ко всему, видимо немало повидавший на своём веку. Он заметно прихрамывал и, скорее всего, это и послужило причиной того, что он был определён стеречь пленного скифа. Да и бежать тому всё равно было не куда. Молодой всё косился в сторону пленного скифа, весело скалясь. Воины разожгли костёр и сев спиной к Тавру, стали негромко переговариваться. Из котла, подвешенного над костром, приятно потянуло пищей. У Тавра затрепетали ноздри, но он унял чувство голода и ста ждать. Он не понимал, почему его не убили ещё там, у шатра персидского царя, а отволокли обратно в клетку. Значит, они придумали для него более мучительную казнь. Выходит, сегодняшняя ночь остаётся единственным шансом на спасение.

Воины принялись есть. Один отвернулся от костра и кинул ему кость. Тавр был настолько голоден, что, схватив её руками и обжигаясь, попытался вцепиться в неё зубами, забыв, что во рту у него рана. От дикой боли скиф замычал, замотал головой и отбросил кость в сторону. От костра послышался смех. Воины потешались, видя, как он страдает. Один взял копьё и, просунув между прутьев, подвинул кость опять ближе к Тавру. Глаза его при этом горели любопытством. Тавр уже давно не ощущал на своих губах вкуса мяса и поэтому опять взял в руки подвинутую ему кость. И стал осторожно, губами снимать мясо с кости и, превозмогая боль, проталкивать внутрь желудка. Так, по капле, он ободрал всю кость и утолил первый голод. Персы уже не смеялись, а с ненавистью смотрели на него. Тавр отвернулся, пряча злой огонь в глазах. Скоро он выйдет отсюда. Как, Тавр ещё не знал, но что это случится сегодняшней ночью, он знал наверняка.

Когда воины опять уселись около костра, Тавр потрогал прутья клетки. Колья были связаны между собой льняной верёвкой, и нечего было и думать разорвать её. Если бы не чудовищная боль во рту, то Тавр попытался бы перегрызть её, но сейчас это было невозможно. Единственная надежда была на то, что кто-то из воинов рискнёт подойти к клетке. Да так близко, чтобы Тавр смог дотянуться до него руками.

И боги услышали его молитвы. Один из сторожей встал и направился в его сторону. Другой в это время продолжал сидеть. Тавр затаил дыхание и даже закрыл глаза, чтобы не испугать перса лихорадочным блеском. Скиф почувствовал, как его ткнули в бок копьём. Тавр открыл глаза и замычал. Воин был молод, и любопытство толкнуло его подойти близко к клетке. Он заговорил, показывая на свой рот. Тавр кинул взгляд на костёр. Воин, оставшийся там, не обращал на них внимания и даже, как будто, задремал. Тавр перевёл взгляд на перса. Тот продолжал говорить. Скиф весь подобрался, затолкнул боль в самую глубину своего сознания и метнулся вперёд. Перс всё-таки был начеку, но успел сделать назад всего два шага. Тавр поймал его за ворот кожаной рубахи и притянул к клетке. Другой рукой он обхватил перса за шею и резко дёрнул на себя. Раздался негромкий хруст, и тело в его руках обмякло. Тавр нащупал у мёртвого воина на поясе ножны и вытащил короткий меч. Стараясь не шуметь, опустил тело на землю. Не спуская глаз с костра, разрезал верёвки, раздвинул колья и выскользнул наружу.

Тавр присел в тени телеги, выбирая направление. Лагерь затихал, но надо было торопиться, в любую минуту могли появиться вражеские воины. Сторож у костра не шевелился. Тавр хотел уже ускользнуть прочь, но, вспомнив, как тот громко над ним смеялся, припал к земле и пополз к костру.

Персидский воин действительно спал, разморённый сытным обедом. Он так и умер во сне, не успев ничего сообразить и наказанный за свою беспечность. Тавр вытер меч об траву, прислушался, и пополз к реке, стараясь держаться в тени и не попадать в отсвет костров. Боги были благосклонны к Тавру и дали ему беспрепятственно достичь реки.

На берегу ему встретилось ещё одно препятствие, едва не стоившее жизни. Неожиданно из темноты под ноги Тавру кинулось два лохматых пса. Одного он успел полоснуть по глотке и тот, захлёбываясь кровью, уполз в темноту. Но другой вцепился в одежду, едва не достав до тела человека. Он повис на Тавре, прижимая своим весом к земле. Тавр сумел рассмотреть его. Пёс был тигрового окраса с короткой мордой и довольно устрашающего вида. Если бы не меч, то человеку пришлось бы довольно не просто совладать с этими собаками, везде сопровождавшими персидское войско. Они и выведены были специально для того, чтобы охотиться на людей... Тавр изловчился и всадил меч в бок животного. Зверь заскулил и, наконец, свалился с человека. Человек присел, восстанавливая дыхание. Невдалеке, у костров, послышалось какое-то шевеление. Тавр увидел, как три воина поднялись и направились в его сторону. Видимо у костров услышали шум его борьбы с животными и заподозрили что-то неладное. Скиф повернулся и бросился бежать.

У самой воды он в последний раз оглянулся на лагерь персов. Везде, насколько хватало глаз, виднелись точки от горящих костров. Они уходили за горизонт и терялись вдали. Тавр ещё раз поразился, насколько их много.

Запоминая эту картину, скиф без всплеска ушёл в воду. Он проплыл под водой столько, сколько смог. И всплыл тогда, когда лёгкие уже стали разрываться от нехватки воздуха. Вокруг находились вражеские корабли и плоты, готовые к переправе. Тавр осторожно лавировал между ними и, наконец, выплыл на середину Аракса. Могучая река в этом месте была особенно широка, и Тавр грёб медленно, стараясь экономить силы. Неожиданно поднялось волнение. Большая волна захлестнула Тавра с головой и потащила на дно. Он отчаянно боролся, но сумел выплыть. Ещё несколько раз его накрывало с головой, но он всё время, каким-то чудом, выплывал на поверхность. Руки одеревенели, всё тело отказывалось повиноваться человеку, но он продолжал упорно грести, по капле продвигаясь вперёд. Тавр уже почти потерял сознание, когда почувствовал под ногами дно долгожданного берега. Он, шатаясь, вышел на берег и упал на песок родного берега. Последнее, что он услышал, это было ржание лошадей и тёплый, шершавый язык, лизнувший ему лицо. После этого Тавр окончательно потерял сознание.

-Смотри, человек, - произнёс негромко скиф, из передового дозора, соскакивая с коня. Он наклонился, пытаясь рассмотреть лицо утопленника.

-Наш или перс? – его товарищ сидел на коне, тревожно вглядываясь в темноту.

-Если по одежде, то наш.

-Ну, тогда давай, погрузим его на запасную лошадь и отвезём в кочевье.

Вдвоём они взвалили незнакомца на лошадь, крепко привязали и поскакали в ту сторону, где кочевали массагеты, возглавляемые царицей Томирис...

...На следующий день Кира разбудил шум за пологом шатра, у коновязи, где стояли кони вестовых. Слышался крик и ругань. Он толкнул ногой раба, спящего прямо у ног повелителя, и велел узнать, в чём там дело. Раб вскочил и выскочил за полог шатра. Через минуту он вернулся и, униженно кланяясь, произнёс:

-Начальник ночной стражи хочет тебя видеть, великий… Стража его не пускает, а он рвётся к тебе.

-Пусть ждёт, - сказал царь. – Вели одеваться.

Одевшись с помощью слуг, царь в сопровождении охраны вышел из шатра.

-Говори, - грозно спросил он у начальника ночной стражи, который ведал охраной всего войска, когда оно располагалось на ночлег или на длительную стоянку. Предчувствуя недоброе, царь грозно сдвинул брови.

-Солнцеликий, царь царей и владыка четырёх стран, - перс наклонился и Кир вспомнил, что он какой-то дальний родственник Гарпага. Кир посмотрел по сторонам. Но верного военачальника нигде не было видно. Не желая попадаться на глаза разгневанному царю, тот посчитал за лучшее на время уйти в тень.

-Говори, - повторил царь.

Перс, склонившись ещё ниже, произнёс:

-Пленник сбежал. Зарезал двух охранников и под покровом ночи ушёл.

Кир сузил чёрные глаза и вперил взгляд, в котором промелькнула лёгкая тень безумия, в начальника стражи. Свита, стоявшая по обе стороны от царя, замерла. С каждым годом царь становился всё раздражительнее и свирепее. Сановники чувствовали - сейчас могут полететь головы. Тем более что царь своими указами ужесточил законы. Теперь казнить могли не только за преступления против государства и царя, но и за менее тяжкие. Например, за оставление солдатами своих знамён или даже за неблагодарность.

-Стражу повесить, в назидание другим… А тем, кто был рядом и не заметил, как варвар проскользнул к реке, выдать по пятьдесят палочных ударов, на глазах у всех.

-Разреши спросить, великий, - сбоку приблизился визирь. Получив разрешение, кивнул головой на родственника Гарпага. – Что с этим делать?

-Я же сказал, всех кто виновен в том, что варвар убежал – отдать войсковому палачу.

Херасмия дал знак воинам, те подхватили под руки упавшего на колени бывшего начальника стражи и уволокли с глаз долой.

Казнь проходила на глазах у всего войска. Полки, тысячи и сотни были построены полукругом. В центре был сооружён большой помост, чтобы из самых дальних рядов могли разглядеть то, что творится в центре. Была объявлена вина провинившихся и палач принялся за своё кровавое дело. Кроме начальника стражи, к отрубанию головы приговорили ещё трёх воинов. Остальных десять человек, костры которых находились в непосредственной близости от клетки, в которой держали пленника, приговорили по приказу царя к палочным ударам.

Воины были рады неожиданному развлечению и находящиеся в самых дальних рядах, вытягивали головы, чтобы лучше видеть. Стража притащила первого, отчаянно орущего, приговорённого. Это оказался родственник Гарпага. Сам военачальник стоял за троном царя и смотрел на казнь. Недоброжелатели хотели увидеть хоть малейшую тень недовольства на его лице, но лицо старого воина было непроницаемо. Черты лица затвердели, губы крепко сжались.

Палач взмахнул огромным, обоюдоострым мечом и голова отделилась от тела. С глухим звуком она упала на землю и покатилась, орошая всё вокруг кровью. Над войском пронёсся вздох. Палач поднял за волосы голову, показал сначала царю, потом всем остальным и бросил в большую корзину. Затем наступил черёд двух остальных.

Приговорённых к палочным ударом, привязывали между двух столбов. Специально отобранные воины приступили к наказанию. Долго ещё слышались над войском крики осужденных. Двое провинившихся не выдержали наказания и испустили дух прямо под ударами палачей. Остальных, окровавленных, оттащили к магам и те занялись их врачеванием.

Когда показательная казнь была закончена, царь велел огласить через глашатаев, что завтра войско выступает в поход. И переправляется на тот берег.

Вынужденное бездействие и отдых для персидского войска закончился. Впереди ожидали неведомые земли и неведомые враги.

Нет в Азии народа, который сам по себе

мог бы устоять против скифов,

если бы они были едины.

Фукидид (404г. до н.э.)

Часть 2

Свободные племена

Два воина из скифского дозора скакали всю ночь, стараясь уйти подальше от берега полноводного Аракса. Только один раз они остановили бег своих коней и, положив утопленника на землю, напоили его водой. После того как человек сделал два глотка воды, он опять впал в беспамятство. А воины разожгли костёр, из кожаных седельных сумок достали куски тунца, в молчании перекусили, косясь на незнакомца.

Воинов звали Лик и Палак. Они происходили из племени дахов. Их племя, вместе со всеми родами и семьями, когда персы подошли слишком близко к границам Скифии, царица Томирис призвала под свои знамёна. Сейчас они возвращались из ночного дозора и случайно наткнулись на человека у берега могучей реки.

При свете небольшого костра воины попытались рассмотреть его получше. Палак, всмотревшись, внезапно узнал этого воина. Тот был из соседнего стойбища, из племени вождя Канита. Палак даже вспомнил, что звали его, как будто бы Тавр. Весь их дозор пропал, когда они отправились следить за продвижением персидского войска. Тавр был очень плох и болезненно морщился, когда они попытались его привести в чувство. Палак и молчаливый Лик быстро перекусили, вскочили на лошадей, приторочили к седлу Тавра и поскакали дальше.

Наутро они достигли главного становища скифов-массагетов. Задержавшись на пригорке, Лик и Палак смотрели на раскинувшийся внизу город на колёсах. Вид как всегда ошеломил их и заставил в восхищение забиться молодые сердца. На равнине, стиснутое со всех сторон сопками, раскинулось главное скифское кочевье...

...Нескольких племённых союзов и больше четырёх тысяч кибиток сомкнулось вокруг центральной площади, с царским шатром посередине. Все кибитки располагались вкруговую. В этом было своё преимущество. Любой противник, будь он хоть конным, хоть пешим и напавший на скифское городище, будет вынужден раздробить свои силы, зажатый в тесных проходах между кибитками. Эта предосторожность была не лишней. Скифия всё время с кем-то воевала. То сама уходила в набеги, то оборонялась от назойливых соседей.

Рябило в глазах от разнообразия красок, от разукрашенных аппликациями и вышивками кибиток. Они были на четырех или шести колесах и вырубались чаще всего из цельного массива дерева. Внутри кибитка разделялась на две или три комнаты. Одна была домашним очагом и алтарем одновременно. На полу и стенах для красоты и в тоже время для тепла висели войлочные и шерстяные ковры с орнаментом или рисунком. Стояли маленькие столики с загнутыми вверх краями для удобства при передвижении.

Снаружи для защиты от ветра и дождя кибитки крылись шкурами или войлоком. Для скифа кибитка была домом на колёсах, где они рождались, образовывали семьи, рожали детей и умирали. Поэтому здесь всё было сделано и продумано с максимальными удобствами. Насколько это было возможно, и насколько позволяло богатство рода. Это в свою очередь зависело от удачливости в набегах – основного источника дохода скифов.

Весь стан гудел как потревоженный улей. Гул тысяч голосов перемежался ржанием лошадей, мычанием буйволов, лаем собак. Жизнь вокруг кипела, и от этого захватывало дух. То там, то здесь поднимался дым от многочисленных передвижных кузниц, и слышался звон молотков по наковальням.

Во всём этом, казалось бы, на первый взгляд хаосе, угадывался чёткий, единожды установленный и уже не нарушаемый порядок. Каждая семья имела своё, отдельное стойбище. Оно состояло от двадцати до сорока кибиток стоявших кругом в два ряда, образуя две окружности. Посредине располагалась чистая площадка для вечевого сбора. В центре - шатер, где собирались, решать общинные дела, старейшины и вождь. Рядом с шатром алтарь, в форме железного меча-акинака, посвящённый богу Арею. Здесь приносились кровавые жертвы и гадали прорицатели.

Вокруг стойбища располагались загоны для молодняка, быков, коров и лошадей, составляющих основное богатство скифского племени. Одна семья, состояла примерно из 200-250 человек. Всё это были люди, связанные узами родства. Семьи входили в рода, рода - в племена, из которых и состояло скифское царство.

Численность царского стана постоянно менялась. Одни откочевывали на более обильные пастбища. Другие, наоборот, приходили под царскую руку, ища защиты и поддержки от завистливых соседей или кровожадных врагов. Они занимали отведённое им место и вливались в общую жизнь, становясь неразрывной частью всего скифского племени.

Всё это многолюдье могло в любую минуту сняться с места и, сопровождаемое несметными стадами, отправиться туда, куда укажет царь и совет старейшин. Берегись тогда тот, кто встанет у них на пути. Стонали от их набегов порубежные города-государства, и горела земля под копытами скифских коней. На протяжении многих десятилетий война являлась основным и любимым занятием скифов. Все свободные мужчины в Скифии были воинами. И это наложило свой отпечаток на весь уклад жизни.

От рождения они были великолепными наездниками. Ребёнок в скифской семье ещё не умел толком ходить, но уже сидел на коне, сжимая детскими ручонками жёсткую гриву коня. Вооружившись луками с трехгранными стрелами, бронзовыми мечами, секирами, копьями с железными наконечниками, скифы-массагеты представляли грозную силу. Они никогда никому не подчинялись и не платили дани. В бою славились мужеством и неустрашимостью, а в набегах беспощадностью и свирепостью. Косматые, с длинными бородами, в широких штанах из звериных шкур, в стеганых кафтанах и острых колпаках, они, как хищники, налетали на соседние племена. И это всегда было тяжелым бедствием для беззащитных поселений...

...Воины тронули коней и по тропе спустились в долину, направляясь к своему стойбищу. Их уже ждали. Навстречу из-за кибиток вышли воины, уже давно вернувшиеся в городище. Все в кожаных безрукавках-панцирях, из которой выходили рукава мягкой рубахи. Штаны, опускавшиеся до щиколоток, заканчивались над кожаными мягкими полусапожками без каблуков, обтянутые у той же щиколотки ремнем.

Выскочили голопузые и босоногие ребятишки и, сверкая чёрными бусинками глаз, заворожено уставились на двух воинов, вернувшихся из похода. За спинами мужчин-сородичей виднелись женщины одетые в длинные складчатые платья. У некоторых, на голове были накинуты расшитые мягкие покрывала, ниспадающие почти до поясницы.

Самая бойкая и молодая, по имени Мала, вышла вперёд. Она стрельнула глазами на Лика, ещё не успевшего слезть с коня и, схватив детей за руку, утащила их во внутренний двор.

Молодые воины слезли с коней и осторожно сняли Тавра. Положили его на землю. Мужчины, вышедшие встречать, столпились вокруг.

-Кто это? – Глухо спросил однорукий Савлий. Левую руку он потерял, когда отражали набег племени агафирсов. Много тогда полегло массагетов, и долго ещё стоял плач над скифским городищем, после того как враждебное племя растворилось в степи с награбленным богатством. Савлию повезло. В бешеной рубке ему лихим ударом отрубили руку, и он свалился под повозку, обливаясь кровью. Это, возможно, тогда и спасло его от пленения. Но и одной рукой он управлялся не хуже, чем иные двумя. Раз в год устраивали состязания на деревянных мечах, и Савлий ни в чём не уступал молодым. Когда он начинал крутить вокруг себя мечом, то все разбегались, потирая ушибленные места. В племени он учил молодых, как не потерять в бою голову и выйти с честью из любой схватки, даже самой кровавой.

-Нашли на берегу Аракса, - пояснил, на правах старшего, Лик. – Мы уже хотели возвращаться, как вдруг его увидели. Судя по одежде, это наш воин. А вот он, - кивок в сторону молчавшего Палака, – узнал его. Говорит, что из соседнего племени.

-Всё верно, - Палак важно наклонил голову. – Это Тавр, из племени апасиаков, где верховодит вождь Канит.

-То-то я смотрю лик его мне знаком.

В этот момент Тавр открыл глаза и мутным взором обвёл стоявших вокруг воинов. Он хотел что-то сказать, но вместо слов раздалось мычание. Тавр поднял палец и, переводя взгляд поочередно с одного на другого, показал себе в рот, продолжая мычать. В уголках глаз у него показалась едва заметная слеза. Он тут же смахнул её, устыдившись своей слабости. Савлий, догадавшись, чем вызвано мычание Тавра, наклонился к нему и раздвинул зубы. Разогнувшись, сказал:

-Он немой. Ему язык вырезали.

Среди женщин раздался вздох. Тут толпа раздвинулась и показался вождь племени дахов, Гнур. Это был высокий, ещё крепкий старик. Он шёл медленно, с достоинством, опираясь на резной посох. Одежда его отличалась от простых воинов тем, что на поясе висел кинжал в золотых ножнах, да волосы были убраны серебряным обручем. Вот и всё различие. Ещё можно отметить властный взгляд, которым он окидывал соплеменников. Позади него шли старейшины, такие же старики, как и сам вождь, а некоторые даже постарше. Люди почтительно расступились, пропуская вождя вперёд. Гнур остановился перед Тавром, осмотрел его с головы до ног. Потом повернулся к Савлию и, не разжимая сухих губ, негромко сказал:

-Говори.

-Это Тавр, из соседнего племени апасиаков. Из того, где вождём Канит. Лик и Палак только что вернулись и привезли его. Говорят, что нашли на берегу реки… Он там лежал, еле живой.

Гнур ещё раз, более внимательно, осмотрел Тавра. Сейчас от вождя зависело, жить тому или умереть. Он был пришлый, а значит чужак. А то, что он якобы из другого племени, так это ещё доказать надо.

-Если это правда, - говорил Гнур также негромко, медленно роняя слова, - то, как ты оказался на берегу реки. И где все твои сородичи? Отвечай.

-Он не сможет тебе ответить, Гнур, - вмешался в разговор Савлий. – Он немой. Ему язык вырезали.

-Кто?

Тавр замычал, болезненно морщась и показывая рукой туда, откуда его привезли. Лик и Палак не вмешивались. Их воспитывали, как и всех скифов, в почтении и уважении к взрослым. Они стояли и ждали, пока их спросят.

Гнур немного поразмыслил и произнёс:

-Пошлите за Канитом. Пусть прибудет, не мешкая, и подтвердит, что это действительно его воин.

Отрок, который едва пережил двенадцать зим, сверкая пятками и ловко лавируя между кибитками, убежал выполнять поручение вождя. Вскорости явился Канит и сразу признал Тавра за одного из своих воинов. Тут и выяснилось, что он единственный кто остался в живых из того дозора, который пропал восемь лун назад. Увидев знакомые лица, Тавр обрадовался. Кое-как удалось выяснить, что язык ему вырезали персы, у которых он сидел в клетке. Узнав об этом, воины долго ругались, посылая проклятье на головы нечестивых врагов.

Наконец Тавра увезли в родное стойбище. Лик и Палак, поведали вождю о том, что видели в дозоре. Затем, когда Гнур их милостиво отпустил, они расселись вокруг котла, в котором плавали большие куски мяса, и аппетитно пахло пряностями.

&&&

В центре стана на круглой площадке для вечевых собраний возвышался огромный царский шатёр алого цвета, разукрашенный золотыми аппликациями и символами царского рода. Вокруг, на высоких шестах, реяли стяги со знаками родов, которые в этот момент входили в царский стан. Внутри шатёр был красиво убран. Во всём чувствовалось влияние эллинской культуры. Он разделялся перегородками на царские покои и залы приёмов, где собирались старейшины и вожди. В особо торжественных случаях здесь принимались послы и пировали приближённые к царю люди.

Стояла тишина. Она нарушалась только ржанием лошадей, да звоном оружия, едва доносившимся из-за плотных стен шатра. В самой дальней комнате, там, где располагались царские покои одинокая женщина мерила шагами небольшое помещение. Это была царица всех скифов-массагетов, кочевавших по эту сторону Аракса. Звали её Томирис и о ней надо рассказать поподробнее. Для того чтобы понять эту женщину, посмевшую встать на пути основателя державы Ахеменидов.

Со спины царица, хотя ей минуло уже сорок лет, напоминала хрупкую девочку. Но, встретившись с ней глазами можно было понять, что она много повидала на своём веку и не раз водила воинов в битву. Кочевой образ жизни и постоянные тревоги наложили свой отпечаток на её лицо. Взгляд нахмурен, около твёрдо сжатых губ пролегла упрямая складка. Лицо от наложенных, по греческому образцу, белил, было неестественно бледным. Но одеваться царица предпочитала по скифскому обычаю. В полотняное платье, расшитое по подолу бисером. Сверху был накинут плащ, сшитый из дорогой, привозной ткани, красного цвета. Голову украшала высокая остроконечная шапка с двумя длинными шпильками. На одной можно было заметить фигурку стоящего оленя. В ушах висели длинные золотые серьги, достигающие плеч. При каждом шаге браслеты на руках, с тончайшим орнаментом, издавали мелодичный звон. Довершал убранство широкий царский пояс, стягивающий узкий, как будто девичий, стан. В золотых, украшенных драгоценными камнями ножнах, покоился кинжал.

Всё это одеяние составляло её повседневный наряд. Она появлялась в нём перед старейшинами и жрецами. Оставшись одна, Томирис переодевалась в простое льняное платье и лёгкие, мягкие сапоги. Голову держала непокрытой, хотя замужней женщине это и не положено. В таком виде её видели только рабыни и слуги.

Томирис, продолжая мерить ногами узкое пространство царских покоев, постепенно успокаивалась. Решение принято и отступать уже поздно. Она резко остановилась, серьги издали мелодичный звон. И, этот звук неожиданно напомнил ей о детстве.

Царица, как и любая скифская женщина, любила украшения. Особенно привезённые из греческих колоний или доставшиеся из набегов на богатые ионийские города. В то время, когда был жив её отец Спаргапит, он частенько баловал дочь золотыми безделушками. Вернувшись из очередного набега, Спаргапит усаживал дочь к себе на колени и начинал примерять золотые украшения. Она с замиранием сердца смотрелась в греческое зеркало с ручкой в форме змеи и не могла на себя налюбоваться. Отец весь пропах конским потом, кровью и запахом битв. И не было в тот момент для неё роднее запаха.

Однажды отца привезли на повозке бездыханного. Томирис к нему не допустили, и она наблюдала за ним из-под резной скамейки, куда успела прошмыгнуть незаметной. Она видела, как колдуют над отцом жрецы, и молила всемогущую Табити, охранительницу царского очага, чтобы она помогла отцу встать со смертного ложа. Грудь у Спаргапита тяжело вздымалась, а по откинутой руке стекала кровь и падала на ковёр. Долго она ещё не могла забыть алые капельки, падающие на пол. Тогда она поняла, что у войны есть и оборотная сторона. Это не всегда золото, украшения, радость или весёлый смех. Но боль и смерть, которая может настигнуть воина в любую минуту. Чтобы этого не случились, перед каждым походом они приносили богатые дары богам, которых почитали. Иногда боги принимали дары и поход оказывался удачным. После того как воины возвращались из таких набегов, праздники не стихали несколько дней. Иногда боги гневались на своих детей и тогда скудели стада, набеги не приносили ничего кроме горя и слёз, а на людей нападал мор и голод.

Отец то поправлялся, то опять впадал в забытьё. Так продолжалось на протяжении двух месяцев. Когда ему стало особенно невмоготу, он велел позвать троих, наиболее уважаемых прорицателей. Они начали гадание и обвинили вождя одного племени, по имени Иданфирс, в том, что он принёс ложную клятву охранительнице царского очага – Табити. Обвинённого в ложной клятве тотчас схватили и привели к царю. Предсказатели в один голос твердили, что это именно он ложно поклялся богам и виноват в болезни царя. Иданфирс валялся в ногах у прорицателей и у Спаргапита, пытаясь вымолить прощение. Он доказывал, что всегда придерживался веры предков, и его ложно оклеветали. Он был столь убедителен, что велели позвать ещё шесть прорицателей. После гадания они подтвердили вину осуждённого и ему тут же отрубили голову. А также всем его родственникам, но только мужского пола. Женщин, испуганно жавшихся в стороне – не тронули.

Маленькая Томирис, стоявшая в толпе, услышала, как один седой старик рассказывал другому о том, что пятнадцать зим назад случилось по-другому. Тогда царя поразил неизвестный недуг. Обвинили одного человека, бедняка, у которого не было даже своего коня. Но следующие прорицатели, вызванные вслед за первыми, неожиданно для всех, его оправдали. Приводили всё новых и новых предсказателей, но и они высказывались за то, что этот человек обвинён ложно. Наконец, убедившись в его невиновности, бедняка отпустили, а трёх жрецов приговорили к смерти. На запряженный быками воз навалили доверху хвороста. Прорицателей со связанными ногами и скрученными за спиной руками запихнули в кучу хвороста. Хворост подожгли, а быков выпустили в чистое поле. Долго носились обезумевшие животные и долго раздавались крики жрецов. Наконец дышло у телеги обгорело, и быки с опалёнными боками разбежались в разные стороны. А телега и всё что в ней находилось, вскоре превратилось в кучу пепла.

После гадания жрецов отец начал поправляться и постепенно встал на ноги. Но прежним уже не стал. Всё реже раздавался его весёлый смех. Как-то незаметно он состарился, а после и вовсе угас, взвалив на плечи дочери все заботы о царстве. Отца похоронили по царскому обычаю, вместе с лошадьми, жёнами и рабами и в тот момент жизнь для неё кончилась.

Мать у Томирис умерла рано, поэтому Спаргапит был для неё всем. И другом и подругой, и защитником, и наставником. Она настолько привыкла к его могучему плечу, на который в любой момент могла опереться, что первое время не знала, как дальше жить. Отец ушёл в потусторонний мир, чтобы там продолжать царствовать. Сидеть за столом, пировать со своими друзьями-побратимами, водить воинов в походы, делить добычу. Заниматься всем тем, чем занимался здесь, когда ходил среди живых. А Томирис осталась вместо него завершать земные дела.

Незадолго до смерти отца Томирис сосватали за Арианта, сына вождя племени асианов, что кочевали в низовьях Аракса. Отец надеялся, что Ариант займётся делами племени наравне с ним, вождём. К тому же союз этот был крайне важен и нужен массагетам. Два года подряд на племя обрушивался мор, оно ослабло в постоянных стычках и войнах, и кратковременный мир был крайне необходим. Поэтому Спаргапит и пошёл на этот союз, несмотря на то, что Томирис не желала этого. Хотя скифская женщина и ходила в битву наравне с мужчинами, права голоса она не имела. И была воспитана в непротивлении воле старшим и полного подчинения вначале родителям, а потом мужу. Поэтому она приняла решение Спаргапита со склонённой головой.

Поначалу Томирис приняла Арианта настороженно. Но время шло, и со временем она стала замечать его голубые глаза, волнистые волосы, свободно ниспадающие на плечи, могучее тело и сильные руки. Через год Томирис родила своего первенца. Его назвали в честь далёкого предка – Спаргаписом. И это имя должно было принести удачу сыну. Затем, с чередованием в год, родились две дочери. Дети подрастали, и Томирис стала понемногу отделяться от мужа.

Ариант обрюзг, появился огромный живот, и он уже с трудом влезал на коня, что было позором для скифа. К тому же Арианта ничего не интересовало, кроме охоты и пирушек. Он мог целыми днями не вылезать из-за стола, напившись хмельного кумыса и горланя песни. Под восторженный рев дружков-бражников в один присест съедал упитанного барашка. И запивал всё это бесчисленными бурдюками кумыса или бузы. Вскоре он совсем забыл дорогу в шатёр к Томирис. Томирис уже не единожды ловила на себе зловредные ухмылки, кидаемые скифянками как бы вскользь, невзначай. И в конце концов он ей стал противен.

К тому же в управлении царством Ариант совсем не принимал участия и постепенно совсем отдалился от государственных дел, доверяя все вопросы решать Томирис. Спаргапит, видя, как обстоят дела, только хмурился, но ничего не говорил непутевому родственнику.

Так продолжалось до самой смерти отца Томирис. И когда его не стало, она осталась одна. Ариант, погрязший в пьянстве и разврате, был не в счёт. Сын ещё слишком молод и неопытен, чтобы встать рядом с матерью, а больше ей не на кого опереться. Верные люди не раз докладывали царице, что среди знатных воинов и вождей племён, ведутся ненужные разговоры. Хуже всего то, что их поддерживает каста жрецов, ещё не забывшая что отец Томирис мало прислушивался к их нравоучениям. Идут разговоры о смене царя. А Томирис не может позволить, чтобы прервался род Таргидая, сына Зевса и родоначальника скифов. Дело пахло заговором. И в этот момент, как будто боги решили до конца испытать её, на границе появилась грозная сила, грозившая всему царству скифов-массагетов.

Поэтому и металась царица по шатру, звеня браслетами и не зная, что ей делать, у кого испросить совета. Томирис вспомнила, как получила первую весть о надвигающейся на её царство опасности...

...В тот день дозоры донесли о появление на левом берегу Аракса войска царя мидян, Кира. До скифов уже не первый год доходили слухи о завоевательных походах этого царя, появившегося неизвестно откуда. Ещё её отец, Спаргапит пристально и настороженно смотрел в сторону, где Кир подводил под свою руку одно государство за другим. Спаргапит был дальновидным царём и умным политиком. Он понимал, что когда-нибудь этот лев бросится и на них. Не допустит мидянский царь, чтобы под самым боком у его государства жили такие беспокойные соседи, как скифские племена.

Через торговцев, которые вели дела со степью, скифские цари всегда находились в курсе тех событий, что происходили по ту сторону Аракса. Они видели, как растёт мидяно-персидское государство. Он, а за ним и Томирис, лелеяли надежду, что Кир всё-таки не пойдёт в скифские степи. Что ему здесь делать? Нет в царстве массагетов ни больших городов, ни несметных богатств. Ничего, что могло бы прельстить персидского завоевателя. Кругом одни бескрайние степи да курганы.

Временами какой-то племенной союз отваживался на набег на вавилонские, а теперь уже персидские земли. Скифская конница, как смерч, проносилась по селениям и небольшим городкам. Хватали все, что попадётся под руку. Что не удавалось взять – безжалостно сжигалось. Достаточно пограбив, они уносились обратно в степь, исчезая среди барханов. Долго потом похвалялись воины у костров, скальпами, снятыми с убитых врагов и теперь используемых в качестве полотенец.

После таких удачных набегов, племя срывалось с места и уходило дальше в степь – опасаясь возмездия со стороны персидского царя. Но проходил год за годом, а ничего не менялось. Вожди племенных союзов осмелели, и набеги стали происходить всё чаще. Спаргапит и Томирис пыталась образумить зарвавшихся в своей алчности вождей. Не дело дёргать льва за усы – когда-то может наступить расплата. Те и слушать не хотели, и в тайне от царя набеги продолжались.

Время шло и персидское государство расширилось настолько, что подошло вплотную к границе со Скифией. И вот случилось то, от чего предостерегали Спаргапит и Томирис – персидский царь стоит на границе и грозит войной. Но нет уже рядом мудрого Спаргапита и некому помочь Томирис советом.

Как только такое случилось вожди, эти трусливые собаки, стали потихоньку откочёвывать от неё и уходить дальше в степь, стараясь затеряться среди её бескрайних просторов. Царский стан таял на глазах, и она могла остаться один на один с грозным царём. Часть племён ей удалось вернуть, запугивая вождей и призывая к их чести. Но шесть племенных союзов исчезли, растворились в степи. Гонцы отправились в разные стороны, и найдут они их или нет, об этом знает одна великая Табити. Степь велика, и затеряться в ней очень просто.

На седьмой день от персов пришли послы. От имени царя Кира выступал седой старик. Он говорил долго и напыщенно, перечисляя подвиги своего повелителя. Некоторые из старейшин откровенно стали зевать, показывая этим своё пренебрежение к послу мидян. Это старца не остановило и, перечислив всё, что хотел, он сказал главное. Когда до Томирис дошёл смысл сказанного, она подумала что ослышалась, настолько необычно было предложение царя Кира. Он предлагал ей стать его женой.

Первым её желанием было казнить послов и отослать царю их головы. Она подавила в себе это желание и усилием воли заставила себя рассмеяться в лицо послу. Она сказала, что негоже ей быть женой персидского царя. Ей, которая без промаха стреляет из лука и водит в битву воинов, ехать в обозе, как последняя наложница царя. Эти слова покоробили посла, но он смолчал и тогда, потихоньку, смех овладел всеми. Смеялись даже воины охранной сотни. Персы стреляли вокруг глазами, но слова супротив сказать не посмели. Царица их не останавливала. Она хотела чтобы послы поняли одно: их тут не боятся и пояса ломать перед ними никто не будет.

Когда опять воцарилась тишина, Томирис добавила: «Ступайте с миром. Ваш царь умный и хитрый человек. Но каким бы хитрым он не был - я разгадала его хитрость. Не я ему нужна, а мое царство. Не царица Томирис, а скифы-массагеты. Идите и скажите это Киру».

Когда послы удалились, собрался совет из вождей племенных союзов. Стали рядить да думать, что делать дальше. И, главное, как отреагирует мидянский царь на то, что план его разгадан.

Первая эйфория прошла. Старейшины разделились на два лагеря. В одном были те, кто поддерживал царицу. В основном вожди, чьи исконные родовые кочевья всегда находились рядом с царским станом. В другом лагере те, кто не хотел большой и долгой войны и готов был в любой момент откочевать от Томирис. Хотя они и подчинялись царице массагетов, но привыкли жить по старинке и думать своей головой. Когда ещё жил и правил Спаргапит, они не отваживались на открытое выступление, побаиваясь его бурного нрава. В горячке Спаргапит мог и зашибить огромным кулаком. Когда его не стало, они распрямили плечи и начали, чуть ли не в открытую, выражать своё недовольство.

Возглавляли лагерь противников два вождя - Камасарий и Аргота. Камасарий был тучным мужчиной с вечно трясущийся бородой. Ходил он, тяжело дыша, опираясь на суковатую палку. И при каждом удобном случае пускал её в ход, поколачивая рабов и прислугу. Аргота был прямой противоположностью Камасарию. Высокий и сухопарый, его лицо с упрямыми скулами было будто вырублено из камня. Между густых бровей пролегла резкая и глубокая черта. У них двоих были наиболее многочисленные племена, и с этим приходилось считаться.

Когда персидское войско расположилось станом на том берегу, Камасарий и Аргота, тайно, ночью, увели свои тысячи. Не поставив царицу в известность, они решили напасть на персидские обозы. Близкая добыча щекотала им ноздри и начисто лишила рассудка. Около трёх тысяч воинов они положили в той ночной битве и еле сами смогли уйти живыми. Вернулись обратно, как побитые собаки и уползли в свои стойбища зализывать раны. Томирис думала, что это их чему-нибудь научит, но просчиталась. Оправившись от поражения, они опять начали мутить воду и подбивать нерешительных вождей на сопротивление царице.

И вот, с их стороны стали раздаваться робкие голоса, что может быть, надо было принять предложение царя Кира. Тем самым избежать кровопролитной войны и жить дальше как жили. Началась свалка между сторонниками Томирис и её противниками. С трудом, но всё же удалось утихомирить разбушевавшихся вождей. В конце концов, она взяла верх, и последнее слово осталось за ней.

Через три дня дозорные сообщили, что персы приступили к постройке плотов и мостов и готовятся переправиться на скифский берег. Томирис поняла, что Кир от своего не отступится, и тогда решила последний раз вразумить его. Она послала к нему двух послов с гневными и мудрыми словами и с нетерпением ждала, что они привезут. Она предлагала царю мидян выбор того места, где они смогут помериться силами. Или на левом берегу Аракса, или на правом. Здесь она решила схитрить. Томирис рассчитывала, что перс пустит её на свой берег, а там она сможет показать силу своего войска.

Вскоре явились послы и своим ответом, разочаровали её. Кир предлагал ей отступить от берега и пустить персидское войско во владения массагетов. Делать было нечего, и Томирис приказала воинам, которые всё время дежурили на берегу отступить вглубь степи. Но велела оставить дозоры, чтобы те незаметно наблюдали за движением персидского войска и слали вестовых к царскому шатру...

...Раздвинулся полог, и просунулась голова русой девчушки. Её Томирис держала около себя для мелких поручений.

-Чего тебе? – недовольно спросила Томирис, всё ещё находясь под властью воспоминаний.

-Пришёл достопочтенный Канит, - произнесла служанка, низко кланяясь разгневанной царице. – Просит дозволения предстать перед твои светлые очи.

-Достопочтенный, - передразнила Томирис. Черты её лица смягчились. – Доберусь я когда-нибудь до них… Ладно, зови.

Вслед за служанкой Томирис прошла в комнату, где обычно принимала послов. Села на трон, на котором ещё сиживали предки, начиная с Анахарсиса и кончая её отцом, Спаргапитом. Он был сделан из слоновой кости и инкрустирован драгоценными камнями. Подлокотники трона украшали искусно вырезанные львиные головы.

Камит вошёл неслышно и замер на пороге. Царица мгновение разглядывала его, потом поманила пальцем. Когда он подошёл, спросила:

-Ты хотел меня видеть?

-Да, царица, - Камит ещё раз поклонился. – Дело у меня к тебе.

-Говори.

-По твоему повелению, - Камит выпрямился и пригладил большую, седую бороду. – Я отправил дозор, на тот берег, следить за вражеским войском. Но случилось несчастье. Они столкнулись с персидскими воинами, и все полегли в неравной битве…

-Ты пришёл мне об этом сказать старик, - перебила царица. – Удел воина сражаться и умирать в положенное время. Что может быть счастливее смерти с акинаком в руке? Таких воинов великий Арей набирает в свои тысячи.

-Нет, царица, не за этим я к тебе пришёл, - с достоинством ответил Канит, - я пришёл тебе сказать, что один из моих воинов выжил. И побывал во вражеском плену. Ему удалось бежать. Ночью он переплыл Аракс, и его подобрали воины из племени дахов. Но… Проклятые враги, вырвали ему язык, и теперь он может объясняться только на пальцах.

-За что он заслужил такую немилость?

-Насколько правильно мы смогли его понять, я не знаю. Но, по-моему, он оскорбил самого царя мидян и за это лишился языка.

-Воины твоего племени всегда славились непокорностью, - в словах царицы послышалось одобрение. – Впрочем, как и все скифы, мои подданные… Что он смог объяснить?

-Врагов бесчисленное множество и они уже готовы переправиться на этот берег.

-Ну, это мы и так знаем… Что ещё?

-В войске персов, помимо пеших воинов и конницы ещё есть очень много колесниц. Тавр, так зовут моего воина, их сам видел, когда его вели к царю.

-Значит, царь мидян настроен решительно. Война будет долгой и изнуряющей. Постарайся у него узнать что-нибудь ещё. Может быть, ещё чего вспомнит, - она посмотрела на Канита. – Ступай… А воин твой, за то, что пострадал за родичей, пусть проведёт остаток жизни в почёте и уважении. Выдай ему лучшего коня и лучшее вооружение… Такова моя воля… Всё, иди.

Канит, поклонившись, вышел. Томирис опять осталась одна. Она встала с трона, крикнула двух рабынь. С их помощью разоблачилась, оставшись в привычном, лёгком одеяние.

«Отец, отец!!! Где же ты, - мысленно воскликнула она. – Как же ты мне необходим. У кого мне испросить совета, к кому преклонить голову. Вожди обложили со всех сторон. Шагу не дают ступить, чтобы ногу не подставить. Жрецы плетут свои интриги… Муж мой, Ариант погряз в пьянстве и обжорстве».

Спаргапит молчал. Он видел с потустороннего мира, как мечется, страдает его дочь, но советов не давал. И тогда царица поняла. Это испытание ей предопределено богами – великой Табити, охранительницей всего живого. Томирис опустилась на колени перед домашним алтарём и протянула руки к статуе Арея, в виде огромной кучи хвороста, на вершине которой возвышался железный меч. По преданию этим мечом их великий предок Таргитай отрубил голову гигантскому Змею.

-Великий бог, помоги, - воскликнула она. – Дай совет. Как мне выйти из мрака и увидеть свет? Как спасти всех массагетов?

Внезапно Томирис почудилось шевеление, в том месте, где возвышался алтарь. От светильников на стене заплясали причудливые тени. Переплетаясь друг с другом, и постоянно дрожа, они создавали орнаменты, чем-то похожие на очертания людей. В одном из них Томирис узнала облик своего отца. У Томирис пополз холодок страха между лопаток. Она не могла оторвать взгляда от стены, где дрожала тень Спаргапита.

В этот момент в голове царицы возник голос. Он родился из ниоткуда, но звучал явственно и отчётливо. По стенам шатра продолжали метаться тени.

-Собирай войско, царица. Пошли к тиграхаудам, и они тебе помогут. Опасайся людей, которые тебя окружают. Не у всех чисты помыслы и не все хотят тебе добра. Помни об этом и будь осторожна, – голос стал затихать и вскоре совсем пропал.

Томирис очнулась. Она лежала на полу, у самого подножия алтаря. Свечи погасли, а в комнате царил полумрак. Все сомнения у царицы ушли. Она поняла - боги услышали её и дают знак. Она почувствовала себя вновь молодой и окрепшей. Теперь ей ничего не страшно, раз боги на её стороне.

Томирис крикнула людей. Вбежавшим рабыням приказала:

-Передайте глашатаям, чтобы созывали все племена на общий сход. А жрецы пусть готовятся к большому жертвоприношению.

Зашевелился царский стан. Полетели в разные стороны вестовые, разнося указ царицы. В царский круг стали стягиваться племена. Люди подходили по одному, семьями, а иногда и целыми родами. Все, кто был свободен от несения воинской службы, спешили на царский призыв. Конечно кроме рабов и бедных скифов, вынужденных передвигаться пешком.

В жизни племени могли принимать участие только свободные воины. Те, кто имел коня, семью и мог сам себя вооружить. Те же, кто по каким-либо причинам потеряли свои стада и были вынуждены пойти в услужение к другим, более удачливым сородичам, права голоса не имели, и даже не участвовали в войнах.

Появились жрецы в белых одеждах. Они шли, степенно вышагивая, и люди расступались перед теми, кто мог разговаривать с богами и передавать людям их волю. За жрецами шли гадатели. Они умели предсказывать судьбу по ивовым прутьям, или по шкуре животного. Среди этих гадателей можно было заметить людей, носивших женскую одежду. В племени они делали женскую работу и не вступали в брак. Это были знатные и пользовавшиеся большой властью служители богини Артимпасы, и назывались они энареи. Эти обязанности были возложены на них за разграбление храма Афродиты небесной в Аскалоне в Сирии во время походов скифов в Переднюю Азию.

Следом вели упирающегося жертвенного быка. Животное как будто чувствовало, что его ведут на заклание, и упиралось, как только могло. Четверо младших жрецов все умаялись, с трудом ведя в поводу быка. Замыкали шествие пленные, захваченные в последнем набеге. Их было десять человек, и всё это были молодые и сильные мужчины. В отличие от животных они понимали, куда их ведут и не упирались. Только бросали затравленные взгляды по сторонам.

Царица в окружение вождей сидела на троне в центре священного круга. Прямо напротив её возвышалось святилище богу Арею, второго после великой Табити, по преклонению, среди скифов. В центе были нагромождены, одна на другую, огромные горы хвороста. Наверху имелась четырёхугольная площадка. Три стороны ее были отвесны, а с четвертой имелся доступ к алтарю. Сам алтарь был выполнен в виде железного меча-акинака. От непогоды сооружение постоянно оседало, поэтому к святилищу были приставлены специальные жрецы, следившие за тем, чтобы святилище не развалилось. Они постоянно подкладывали новые кучи хвороста.

Жрецы подошли и встали за троном. Царица подняла руку, призывая к тишине. Оглядела всю многолюдную толпу и дала знак к началу жертвоприношения.

Младшие жрецы стреножили быка, связав ему передние ноги. Затем накинули на шею жертве верёвку и стали изо всех сил тянуть. Животное замычало, мотая головой и стараясь высвободиться. Но всё-таки упало на передние ноги, а потом и вовсе завалилось набок. В этот момент вперёд выступил главный жрец и воззвал к великой Табити. Он просил у богини снисхождения и удачного похода для всего скифского племени. Пока жрец общался с богиней, животное задушили с помощью палки, всунутой в петлю.

Затем настала очередь воздаяние жертвы богу Арею. Вперёд вывели пленников. По одному вызволяли из деревянных колодок и подводили к жрецу, который стоял у алтаря кровавого бога.

Головы пленников сначала окропили вином, а затем жрец, стоявший за спиной у жертвы, молниеносным взмахом большого жертвенного ножа, перерезал горло. Другой жрец подставлял сосуд, и кровь бережно собирали в него. Кровь относили наверх, к алтарю. Там поливали кучи хвороста и окропляли меч.

Внизу у святилища совершался, в это время, ещё один обряд. У зарезанных жертв отрубили правые руки с плечами и жрец, прокричав заклинание, бросал их в воздух. Гадатели внимательно наблюдали за тем, как и куда, упадёт рука и по одному им известным признакам предсказывали будущее.

Томирис внимательно наблюдала за действиями жрецов и прорицателей. Она была спокойна. Царица знала, что теперь находилась под защитой богов. Это вселяло уверенность. Когда последний пленник был заколот, а вся местность вокруг алтаря окрасилась в красный цвет, царица поднялась и обратилась к жрецам:

-Поведайте народу и свободным племенам о том, что предсказали вам боги.

В этот момент в голубом небе показался орёл. Он парил над степью, расправив крылья.

-Смотрите!!! – воскликнул жрец, указывая скрюченным пальцем в небо.

Над многотысячной толпой раздался вздох восхищения и в то же время облегчения. Орёл парил, свысока наблюдая за людьми.

-Боги приняли наши дары и посылают нам знак, - жрец забился в экстазе на земле. – Великая Табити не отвернулась от своих детей и услышала наши молитвы. Радуйтесь, свободный народ. Она избрала царицу Томирис для своего воплощения, и она поведёт вас на врагов. Радуйтесь, скифы. Пока она с нами, мы будем непобедимы!

Жрец забился в истерике и затих, потеряв сознание. Младшие жрецы подхватили его под руки и унесли. Над толпой стоял гул. Царица опять встала и мгновенно наступила тишина. Теперь все на неё смотрели как на воплощение богини Табити. Так сказал жрец, а он разговаривал с богами и передал им их волю.

Одна только Томирис знала, как смогла этого достичь. Она стояла и смотрела на толпу, а сама вспоминала, сколько даров приказала перенести в стойбище Саурмаега, верховного жреца. Такие богатые дары жрецы получали в последний раз ещё при её отце, Спаргапите. Когда тому надо было заручиться поддержкой всесильной касты жрецов, чтобы объединить все племена. Вот настал опять такой момент, когда потребовалась помощь жрецов. Томирис не поскупилась, а Саурмаег сделал всё так, как она велела. Теперь даже самые недоверчивые вожди, запихнут подальше свою гордость и встанут на её сторону.

Жёсткая складка на лбу царицы разгладилась, и она обратилась ко всему скифскому племени.

-Воины, - разнеслось над толпой, и глашатаи понесли её слова дальше, - грозный враг подступил к нашим границам. Мидянский царь Кир грозит нам войной. Пыталась я его образумить, но не внял он нашим словам и, наверное, уже сейчас переправляется на правый берег Аракса. На территорию, которая была исконно скифской.

Над толпой поднялись возмущённые крики, постепенно переросшие

в гул. Воины стояли и потрясали оружием. Из ближних рядов можно было расслышать отдельные слова. Они призывали царицу немедленно вести их в бой. Томирис подняла руку, опять призывая к спокойствию.

-Вы все сейчас увидели, что нас поддерживают боги, а значит, мы непобедимы. Повелеваю каждому племени выставить столько воинов, сколько возможно. Также повелеваю доставить, кто сколько в силах: кто пять, кто десять всадников на своем хлебе и жаловании, другой же, если может, то и большее число, иной — тяжеловооруженных или пехотинцев, сколько может, а самый бедный только самого себя. Так же повелеваю послать за помощью к соседним племенам, и вместе мы выстоим.

Она говорила долго. Тщательно подбирая каждое слово и вселяя в людей уверенность, которую после знамения в шатре, обрела сама.

Ещё долго после того, как царица скрылась в шатре, слышался возмущённый говор над толпой.

Гнур и Канит возвращались со схода вместе, благо их стойбища находились недалеко друг от друга. Оба их племени входили в один племенной союз, и верховным вождём был Ишпак, вёдший свой род от самого Калаксая, одного из сыновей Таргитая. Ишпак был мудрым и дальновидным вождём. Пятнадцать лет назад он сменил своего брата, Армапифа, погибшего в схватке с медведем. Благодаря его политике, племена, входившие в союз, с каждым годом становились всё более крепкими и сплочёнными. Множились стада, вскормленные на обильных пастбищах. Население постоянно росло, в кибитках подрастали будущие воины, на страх своим врагам. Некоторые чужие роды просили разрешения перейти под руку вождя Ишпая, но на это могла дать согласие только царица. Она медлила, боясь внести сумятицу и непонимание между племенами и родами.

-В Томирис вселилась великая Табити. Сам Саурмаег подтвердил это, - проговорил Гнур, старательно обходя лужи.

Вчера небеса неизвестно за что прогневались на них, и на степь обрушился настоящий ливень, уже давно не виданный в этих краях. Ещё до сих пор с некоторых кибиток капала вода. Женщины племени были заняты просушкой домашнего скарба.

-Да теперь наша царица стала ближе к богам, - согласился Канит. - Да охранят они её в многотрудном деле, которое она задумала. Надо готовить воинов. Сколько ты можешь выставить?

-Да сотен восемь, девять, наверное, смогу, - подумав, ответил Гнур.

-Конных? Пеших?

-Да, считай половину наполовину. А ты?

-И я столько же.

-Добре. Надо постоять за общее дело.

Они разошлись по своим стойбищам. Такие разговоры велись во всём городище. Люди были взбудоражены предстоящей войной. Хотя скиф и привык всю жизнь воевать, но сейчас он был призван защищать родные кочевья. Это совсем другое, чем уходить в набеги на чужую землю.

Только два человека во всём стане вели разговоры отличные ото всех. Камасарий и Аргота заперлись в шатре последнего, плотно задёрнули полог и вели неспешный и негромкий диалог.

-Этот старый дурак, Саурмаег, совсем из ума выжил. Провозгласил Томирис равной с богами... Не бывать этому, - Аргота ударил кулаком по небольшому, резному столику. Нежно звякнули золотые кубки.

-Тише, Аргота, - Камасарий опасливо покосился на вход. – Услышит кто-нибудь, да донесёт царице. Не сносить нам тогда головы.

-Ты никак боишься, ардхорд (друг-побратим у древних скифов)? - Аргота жёстко усмехнулся.

-Не боюсь, а опасаюсь, – Камасарий понизил голос до шёпота. –Что касается Саурмаега... Мне верные люди докладывали, что не один воз въехал к нему на подворье. И сопровождали его люди Томирис. Потом он провёл очень много времени в шатре царицы.

-Вот там они и сговорились. Теперь её так просто не возьмешь, все племена пойдут за ней. Как же, воплощение великой Табити, - Аргота хотел сплюнуть, но сдержался. Боги разгневаются, а это сейчас ни к чему. Но все равно он был очень зол, и это чувство требовало немедленного выхода. Он вскочил и заходил по шатру.

-Что будем делать? – Камасарий следил за мечущимся побратимом.

Они стали побратимами, когда им обоим минуло по десять зим. В торжественной обстановке, где присутствовали все воины обоих племён, в чашу с вином друзья примешали капли своей крови. Потом каждый погрузил в чашу меч, стрелы, секиру и копье. Затем, вначале Аргота, а потом Камасарий обратились с молитвой к богам и произнесли клятву, после чего вместе со знатнейшими людьми племени, которые выступали свидетелями этого обряда, выпили содержимое чаши. С той памятной минуты они поклялись никогда не расставаться и действовать всегда сообща. Изначально среди друзей-побратимов впереди шёл Аргота, а Камасарий, отличавшийся трусливым характером, старался с ним не спорить и во всём потакать.

-Что делать? - Аргота резко остановился напротив Камасария, так что тот вздрогнул. – Я знаю что. Пошлём верного человека к царю мидян. Когда царица встанет против персов, мы своих людей уведём и оставим её один на один с Киром. Посмотрим, много ли она тогда навоюет.

-Пойдёт он на это?

-А почему нет? Он умный царь. Вон сколько царств под себя подмял... К тому же он эту войну захочет закончить как можно быстрее. А мы ему в этом поможем. Когда Томирис не станет, – изберем себе нового царя. Кир, я думаю, на наши голые степи зариться не будет. Чего ему тут делать? Для Кира одно имеет значение – чтобы с этой стороны его державе ничего не угрожало. И мы ему это пообещаем, если поможет нам разделаться с ненавистной Томирис.

-А кого царём изберем? – Камасарий вскинул глаза на Арготу.

-Об этом говорить ещё рано. Надо сперва выполнить то, что задумали... Согласен, ардхорд?

-Согласен, - у Камасария сузились глаза. Он перехватил свой неизменный посох и потряс им в воздухе.

Аргота взял амфору с греческим вином. Оно было намного приятней надоевшего хмельного кумыса. Наполнил золотой кубок и, перед тем как выпить, опять усмехнулся.

&&&

Воин Скилур, личный вестовой царицы Томирис, спешился у коновязи, привязал коня и прошёл в царский шатёр. Задвинув полог, поклонился царице, стоявшей в дальнем углу и замер, ожидая распоряжений. Это был молодой, не высокий, кряжистый воин. Одетый в кожаную стёганую безрукавку, исполняющую роль панциря и кожаный шлем, из-под которого выбивались и свободно падали на плечи тёмные волосы. По своему облику он отличался от исконного скифа. В нём чувствовалась примесь чужой, скорее всего греческой, крови. Тёмные глаза настороженно смотрели на царицу.

Вестовые набирались из особо расторопных воинов и тех, кто имел хорошую память. Указы царицы разносились по всем округам, где кочевали подвластные ей скифы. Вся жизнь вестовых проходила на коне, в дороге и они редко обзаводились семьями. Они или погибали в схватке с дикими животными, или от стрелы выпущенной недругами из-за ближайшего кургана. Скилур, в отличие от других, сумел обзавестись семьёй. В кибитке ждали его возвращения жена и сын.

-Поедешь к тиграхаудам, - нарушила молчание царица. - Передашь их царю, Откамасаду, моё слово. Слушай и запоминай: «Царица Томирис шлёт привет моему брату Откамасаду. Враг в несметном количестве подошёл к нашим границам. Он грозит разорить наши кочевья, воинов убить, а жён и матерей, увести в полон. Вначале он расправится с массагетами, а потом приступит и к твоим владениям, брат мой Откамасад. Поэтому нам надо выступить сообща, чтобы не пасть под копыта персидского коня поодиночке. Вышли мне в помощь воинов, сколько сможешь. И в следующий раз я помогу тебе». Всё запомнил?

Скилур кивнул, поклонившись.

-Повтори.

Скилур повторил, ни разу не сбившись.

-Хорошо. Через пять дней ты должен опять стоять передо мной… Путь не близкий, поэтому возьми заводных коней, сколько надо. Всё, ступай и да поможет тебе охранитель воинов, Арей.

Скилур вскочил на коня и, поднимая пыль, рванул в своё стойбище. Себе он уже не принадлежал, а был царским гонцом. Люди, увидев на его шлеме красное перо, поспешно расступались в стороны. Он наскоро попрощался с женой, не забыв пощекотать усами заплакавшего сынишку. Затем набил седельные сумки припасами, состоявшими в основном из сушёной баранины и конины. Воины уже поймали для него заводных коней. Наскоро перекусив, Скилур, не мешкая, выехал в сторону мест, где издавна кочевали племена под началом царя Откамасада.

Саки-тиграхауды жили в таинственных и бескрайних просторах закаспийских степей. Они кочевали со своими бесчисленными стадами по берегам рек, по раздольям равнин, то, приближаясь к подножию Кавказских гор, то, скрываясь где-то в неизвестной дали пустынных северных земель, никогда подолгу не оставаясь на одном месте. В их сторону и направил бег своего коня, царский гонец Скилур. Хоть они и были неуловимыми, он ожидал, что без труда отыщет их, всецело полагаясь на своё чутьё.

Скилур скакал без остановки целый день и только к вечеру немного сбавил ход. Путь был не близкий, и загнать коней раньше времени, было бы неосмотрительно. Степь была прекрасна в это время года, пробуждённая после зимнего сна. Сквозь молодую зелень травы пробиваются цветы - артемисия, крестовик, тимьян, борец, ирис и дикие гвоздики. Местами кажется, будто вся степь покрыта цветочным ковром. От всего этого великолепия ликует душа Скилура. Волей, ветром и весенним солнцем напоена его душа.

Расстилается степь под ударами копыт. Лоснится на солнце взмыленная шея коня, на землю клочьями падает солёная пена. Жилы набухли, на могучей груди перекатываются бугры мышц. Несётся всадник в бешеном галопе, стелются кони над землей. К ночи он пересел на заводного коня и продолжил бег. В темноте разгорячённых коней приходилось сдерживать, чтобы случайно не влететь в какую-нибудь балку и не переломать ноги себе и лошадям. Скилур держал путь на пик высокой горы, отчётливо видневшийся на фоне звёздного неба. Он надеялся, что у подножия этой горы и кочуют саки-тиграхауды.

Утром Скилур пустил коня шагом, а сам, отведав конины, заснул, под мерный стук копыт. Долго ему спать не удалось. Суслик, маленький, вёрткий, выскочил из норки, и конь испуганно скакнул в сторону. Скилур чуть не вылетел из седла и окончательно проснулся. Выругавшись, он протёр глаза и опять пустил коня вскачь.

К вечеру посланник Томирис уже был у подножия высокой горы. Он спешился, стреножил, чтобы не разбежались, коней. Затем вскарабкался на сопку и, приложив руку козырьком ко лбу, стал всматриваться вдаль. В одном месте, сквозь марево солнечного дня, ему почудилось неясное движение. Вглядевшись повнимательней, Скилур кивнул головой и пробормотал себе под нос:

-Если меня не подводят мои глаза, в той стороне или движется табун диких коней, или идёт войско.

Он скатился с насыпи, поймал коней, успевших уйти уже довольно далеко, и поскакал к тому месту, где видел подозрительное движение.

По мере приближения Скилура, пыльное облако росло, увеличиваясь в размерах. Подъехав ближе, он расслышал скрип колёс кибиток и нарастающий гул от тысяч копыт. Постепенно становились различимыми огромные стада овец, коров и лошадей. Затем появились многочисленные бородатые всадники в остроконечных шапках, с копьями в руках. Это были саки-тиграхауды. Скилур их узнал по широким поясам, к которым были подвешены обоюдоострые мечи-акинаки, колчаны со стрелами и гориты с луками.

Скилура окружили со всех сторон, направив в грудь копья. Он поднял руки, ладонями вверх, проговорил:

-Я посланник царицы Томирис. Отведите меня к своему царю.

Минуту его подозрительно рассматривали. Потом, так же, не выпуская из кольца, препроводили в середину движущего кочевья.

Царь Откамасад ехал на белом коне, окружённый знатными воинами и вождями своего племени. Они выделялись блестевшими на солнце панцирями из нашитых на кожаную основу тысяч железных чешуек. Некоторые имели бронзовые шлемы и поножи греческой работы. Шеи их украшали золотые гривны, а одежда была обшита сотнями золотых бляшек. Конская сбруя, ножны мечей и гориты для луков были покрыты золотыми обкладками, искусно украшенными греческими ювелирами.

Царь Откамасад остановился напротив Скилура, бросил взгляд на его красное перо. Один из воинов наклонился к уху царя, потом отъехал за спину своего господина. Откамасад недолго изучал Скилура, спросил:

-Ты хотел меня видеть, гонец. Говори, что велела передать твоя госпожа.

Скилур разогнул усталую спину, выпрямился в седле и медленно, нараспев, проговорил выученные слова. Выслушав, царь саков-тиграхаудов ни чем не выразил своего отношения к просьбе Томирис.

-Отдыхай, гонец, - наконец проговорил он. – Ты проделал долгий путь. В обозе получишь сытный обед и хороший отдых. Отдыхай, а вечером мы тебе дадим ответ.

Воины племени показали Скилуру кибитку, где он может отдохнуть. Нехотя пожевав сухого мяса, Скилур забрался в кибитку и растянулся на шкурах. Положив под голову кинжал, он забылся тревожным и чутким сном.

Кочевье тиграхаудов продолжало двигаться, ни на мгновение ни останавливая свой неторопливый шаг. Царь Откамасад ехал погружённый в свои мысли. Свита не мешала думать вождю и царю. Они понимали - в этот момент тот может беседовать с богами.

Царь Откамасад отличался дальновидностью. Это позволило ему сколотить крепкое царство и подчинить все мелкие племена. Поэтому он раздумывал недолго. Ровно столько, сколько требуется быстроногому коню, чтобы преодолеть крутой подъём. Откамасад хоть и кочевал далеко от персидских владений, но через лазутчиков был наслышан о Кире. В отличие от Томирис он знал, что рано или поздно перс кинется на скифов и саков. Таких беспокойных соседей, какими являлись эти племена, персидский царь у себя под боком не потерпит. По крайней мере, так поступил бы сам Откамасад. Томирис права. Подчинив массагетов, он двинется дальше и тогда запылает вся степь. Находились неразумные, которые, прослышав о нашествии персов, уходили дальше в степь, надеясь там укрыться. Полагаясь на огромные расстояния и высокие горы. Не понимали они главного. Нельзя кинуть собаке кость и оставить у себя всю тушу. Рано или поздно она позарится и на более лакомый кусок. Царь Откамасад прекрасно это понимал.

Время было выбрано удачно. Зимой тиграхауды заключили перемирие с саками-хаумаварга. Племена породнились и война, длившаяся не один год, с переменным успехом и унёсшая не одну сотню воинов, что у одного племени, что у другого - закончилась. Поэтому с этой стороны тиграхаудам ничего не угрожало. К тому же неплохо заручиться поддержкой массагетов. Сегодня он их выручит, завтра они его. Жизнь как степь. В ней множество тропинок и неизвестно когда и где они пересекутся.

Откамасад прикинул, сколько можно выделить воинов, без ущерба для своего царства. Поразмыслив, решил, что тиграхауды могут выставить не меньше 20 000 воинов.

Приняв решение, царь очнулся от дум. Оглянулся назад и отдал распоряжение готовить воинов. Свита и вожди не роптала, всецело полагаясь на мудрость своего царя.

Скилур проснулся оттого, что почувствовал, как кто-то дёргает его за ус. Подумав, что он находится в родном кочевье и это балуется маленький сынишка, он зарычал и стал щёлкать зубами, изображая злого тигра. В ответ раздался весёлый смех. Скилур открыл глаза и увидел напротив себя маленькую, растрёпанную девочку. Из всей одежды на ней был только один халат, сшитый из кожи дикой козы. Местами он порвался, и сквозь него просвечивало худое тело. Она опять дёрнула Скилура за ус и засмеялась. Гонец обвёл глазами незнакомую кибитку. Вспомнил, где он находится и сразу построжел лицом. В этот момент откинулся полог и внутрь просунулся незнакомый воин.

-Вставай, гонец. Царь Откамасад ждёт тебя.

Девочка испуганно вскрикнула и зарылась в охапку шкур.

Племя всё также двигалось по одному ему известному маршруту. Солнечный диск уже скатился на другую сторону.

-Я дам воинов, - сказал Откамасад, как только Скилур подъехал ближе. – Передашь царице мои слова: «Я внял твоему совету и даю воинов на общее для всей степи дело. Надеюсь, что и другие племена поступят также. И да поможет нам всем великая Табити». Запомнил?

Скилур кивнул.

-Тогда езжай, и да помогут тебе боги.

Вечерело, когда Скилур во главе пятидесятитысячного отряда выехал в родные кочевья. Душа его пела. Он с честью выполнил поручение царицы и вскоре вновь увидит родные кочевья.

&&&

Военачальником над тиграхаудами был Кадуй, дальний родственник царя и один из его самых доверенных людей. Уже одно это указывало на то, что Откамасад всецело доверял Томирис.

По шрамам, которые украшали лицо Кадуя, можно было догадаться, что за плечами у этого воина не одна битва. Большой рубленый шрам, пересекавший лицо от подбородка до лба делал его лик зловещим и отталкивающим. Было заметно, что воины его побаивались и от того беспрекословно выполняли каждый его приказ. К тому же к седлу Кадуя было приторочено ни один десяток скальпов, снятых с убитых врагов. Это ещё больше добавляло ему почёта и уважения среди воинов.

Скилур, скакавший рядом, с уважением посматривал на военачальника тиграхаудов. Ему самому посчастливилось только два раза завладеть вражескими скальпами. Это произошло прошлым летом в бешеной стычке с исидонами. С тех пор удача не улыбалась ему. Ведь что может быть лучше, чем шкура убитого врага, натянутая на шест? Раз в году вождь приглашал воинов на пир. Вино наливали в сосуд, называвшийся кубком почета. Из этого сосуда пить разрешалось только тем, кто убил врага. Те же, кому не довелось еще умертвить врага, обязаны были сидеть в стороне, как опозоренные. Не было ничего постыднее для воина, чем оказаться в стороне от кубка почёта. Ну а тем, кто убил много врагов, подносили по два кубка. Не было для воина радостнее момента, чем тот, когда он подносил кубок ко рту.

Конный отряд ехал всю ночь. Только к утру они позволили себе сделать небольшой привал. Выставили сторожевые дозоры и принялись за трапезу. Костров разжигать не стали. Кадуй торопил своих воинов. Надо успеть к концу следующего дня, достичь стана скифов-массагетов. А то персы могут опередить, и их помощь уже не понадобится.

Над степью поднялся рассвет, а всадники всё мчались над степью, покрывая один парсаг за другим. Кадуй слился с конём, напоминая одно целое. Глаза его прищурились, настороженно обшаривая степь и выискивая опасность. Он был опытным воином, и война была для него привычным делом. Поэтому то, что простой воин мог и не заметить, Кадую сразу бросалось в глаза. Ему всё равно где разить акинаком врагов, лишь бы их было побольше. Или с хаумаваргами биться или вот теперь с персами. Выслушав распоряжение царя Откамасада, он никак не выразил своего отношения, а только кивнул головой и ушёл готовить воинов.

Ближе к вечеру показались знакомые места. До становища массагетов оставалось немного. Сердце Скилура забилось быстрее. Совсем скоро он увидит семью и вдохнёт дым родного кочевья. На соседних сопках показались дозоры скифов. Кадуй заметил их первым и показал на них Скилуру. Тот кивнул головой. Гонец догадался, что вестовые уже мчатся к царице доложить, что огромный отряд движется в их сторону.

Когда до главного городища массагетов оставалось совсем немного, Кадуй поднял руку и конная лава остановилась. Разгорячённые кони всхрапывали и били копытами, норовя опять сорваться в галоп. Отряд тиграхаудов заполнил собой всю равнину перед сопкой, за которой уже был стан массагетов. На окрестных сопках выстроились дозорные, охватывая отряд полукругом. За спиной тоже появились конные сотни. Тиграхауды оказались в западне, и вздумай они сейчас прорываться обратно, не мало положили бы воинов, прежде чем им удалось бы вырваться из каменного мешка.

Кадуй осмотрелся вокруг, усмехнулся, пригладил торчавшую в разные стороны бороду. Он знал, что массагеты отменные воины и ему уже доводилось с ними скрещивать мечи. Если бы царь Откамасад отдал распоряжение вступить с ними в битву, Кадуй не раздумывая кинулся бы в сечу. Полетели бы тогда скифские головы, а на боку его коня прибавилось бы вражеских скальпов. Сейчас они союзники, выступающие против общего врага, и надо поумерить свой пыл. Но все равно как здорово они их здесь заперли, – чувствуется боевое искусство.

Он тронул коня и они вместе с царским гонцом, шагом двинулись вперёд. Конные тысячи встали в боевой круг, ощетинившись копьями и, прикрываясь щитами от возможного нападения, напоминая собой гигантского ежа.

Навстречу им уже ехала кавалькада всадников. Во главе их была женщина, и Кадуй догадался, что это и есть царица массагетов, Томирис. Всадники спешились, подошли ближе, рассматривая друг друга.

-Ты встречаешь нас как врагов, царица - первым нарушил молчание Кадуй. – Хотя сама призвала нас на помощь. Не хорошо. Зачем направляешь на нас острия своих копий и грозишь нам из луков?

-Не гневайся, - черты лица царицы разгладились. – Мы находимся в состоянии войны с персами. Когда мне доложили, что большой отряд подходит к северным границам моего царства, я думала, что это персы окружили нас. И готовилась им дать отпор. Теперь я вижу, что ошиблась. Я рада вас видеть. Велел ли что передать мне ваш царь Откамасад, да не оскудеют его стада?

-Да, - вперёд выступил Скилур и передал слова Откамасада.

Когда он закончил, царица кивнула головой.

-Хорошо, - и повернулась к Кадую. - Пусть наши кочевья станут вашими кочевьями.

Они поприветствовали друг друга по скифскому обычаю и воины обоих племён вздохнули с облегчением. Скифские лучники опустили луки, а тиграхауды копья.

-Пусть твои воины отдыхают. Им сейчас привезут достаточно припасов, чтобы они наполнили свои животы хорошей едой. Ты тоже отдыхай. А завтра я тебя прошу в мой шатёр. Будем думать сообща, как дать отпор мидянскому царю Киру.

&&&

Камасарий и Аргота, два неразлучных друга-побратима, тоже вывели свои тысячи навстречу тиграхаудам. Таков был приказ царицы, а ослушаться его они не посмели. Нечего раньше времени дразнить львицу. Сами они в это время сидели в шатре у Арготы, попивали вино и с нетерпением ожидали встречи с верным человеком.

В племени Арготы был скиф под именем Лигдам. Довольно юркий и пронырливый малый, он частенько выполнял разные тайные поручения своего хозяина. Когда появилась необходимость кого-нибудь послать в стан персов, Аргота вызвал его к себе. Проинструктировав его как следует, он отправил Лигдама в путь. Это произошло пять дней назад. Сейчас вожди ожидали его возвращения. По всем подсчётом он уже должен вернуться. Аргота не сомневался, что тот выполнит всё как следует.

Они уже допивали вторую амфору вина, когда полог осторожно приоткрылся, и показалась голова сторожевого воина.

-Лигдам к тебе просится. Велишь позвать?

-Зови, - Аргота удовлетворённо потёр руки и подмигнул сидевшему напротив Камасарию.

Лигдам зашёл, поклонился вождям и застыл на пороге. Его лисья мордочка вытянулась, ноздри затрепетали. Он увидел амфору с вином и судорожно сглотнул. Кадык его, при этом, задвигался как живой.

-Подойди ближе, - велел Аргота.

Когда Лигдам подошёл, он налил ему в кожаный кубок вина. Протянул со словами:

-Выпей. И рассказывай. Всё сделал, как я велел? – спросил вполголоса, опасаясь шпионов царицы.

Лигдам с благодарностью принял кубок, по капле выцедил вино. Раскрытой ладонью вытер рот и начал рассказывать, переводя взгляд то на Камасария, то на Арготу. Заговорщики подвинулись ближе.

-Половина персидского войска уже переправилась на этот берег. Вторая ещё только готовится к переправе. Но дозоры уже рыщут далеко по степи. Они меня и полонили. Хотели сразу головы лишить, но я сказал, что имею слово от военачальников царицы Томирис к царю Киру. Мне вначале не поверили, но потом подъехал ближний человек царя и меня, завязав глаза, препроводили к нему... Я слово в слово передал всё, что ты мне велел, благородный хозяин, - Лигдам поклонился Арготе. – Он меня выслушал и велел дожидаться ответного слова. Сам же стал заседать с ближними людьми. Я до ночи ждал и думал, что про меня уже и забыли. К утру меня опять провели к царю, и он велел тебе передать такие слова: «Как только я подойду со своими воинами к войску Томирис, ждите от меня условленного сигнала. Три огненные стрелы разорвут небо, и после этого вам следует снимать свои тысячи и уходить в степь. Если всё удастся по-моему, и я покорю Скифию без большой крови, то вы останетесь царствовать в этих степях. Вот моё слово»… Так сказал царь персов, Кир, - Лигдам замолчал и перевёл дух.

-Это всё?

-Да мой господин. После того как я вышел из царского шатра, мне опять завязали глаза, отвезли за сторожевые посты и там отпустили.

-Хорошо. Следи за тиграхаудами. Если заметишь что подозрительное, сразу сообщай нам. А теперь ступай.

Когда Лигдам вышел, Аргота повернулся к Камасарию.

-Ну что, ардхорд? Что скажешь?

-То и скажу, побратим, – борода у Камасария задёргалась. - Если Кир поддержит нас, то свалим мы ненавистную Томирис. И никакие тиграхауды ей не помогут. А там и вся великая степь будет под нами.

Друзья-заговорщики стукнулись золочеными кубками и в молчании выпили.

Лигдам выскользнул из шатра Арготы и воровато оглянулся. Кроме своих воинов, поблизости никого не было. Стража на него внимания не обращала. Привыкли уже, что его часто вызывает к себе хозяин. Лигдам запахнул на себе кожаную безрукавку, в нескольких местах порванную и поспешил прочь. Он не заметил, как издалека за ним наблюдает пара внимательных глаз.

Дождавшись пока Лигдам исчезнет за кибитками, воин, не поднимаясь с колен, пополз назад. Когда шатёр Арготы скрылся из виду, Тавр, а это был он, поднялся и побежал следом, стараясь не упустить Лигдама из виду.

Ещё до своего пленения у персов Тавр знал Лигдама. Знал, что он верный человек Арготы и иногда выполняет разные тайные поручения своего хозяина. Когда пять дней назад он увидел, что Лигдам спешит в шатёр к своему вождю, Тавр решил проследить за ним. Он незаметно подобрался к задней стенке шатра и подслушал разговор между слугой и хозяином. То, что он услышал - ошеломило его. Тавр понял, что затевается заговор. И персы, эти ненавистные собаки, лишившие его языка, могут вскорости придти в его родные кочевья. Тавр хотел закричать от бессильной злобы, но только замычал и покатился по траве. Он выхватил нож и провёл по раскрытой ладони. Показались капельки крови. Тавр слизнул их и хищно улыбнулся. Тут же он понял, что ему следует делать дальше. Он выпотрошит этого Лигдама, а из его черепа сделает кубок. Себе на радость, а врагам на устрашение.

Пока Тавр так думал, Лигдам вышел из шатра, вскочил на коня и пустил его в галоп. Тавр был без коня. А пешему с конным не тягаться. Поэтому в тот раз ему не удалось отловить Лигдама. Решив, что он рано или поздно, а явится к своему хозяину, он стал дожидаться его у шатра Арготы. И дождался. Теперь он его не упустит. Хоть Лигдам и сделал своё чёрное дело, но судьба его была решена.

Тавр как тень крался за Лигдамом. Но смог настичь его только за обозами. Не раздумывая, он как тигр прыгнул ему на спину, собираясь нанести смертельный удар боевой плетью. В кончик плети вплетался металлический шарик и в руках опытного воина, которым являлся Тавр, плеть становилась смертельным оружием. Но Лигдам всегда был начеку. Это позволяло ему выходить живым и невредимым из разных переделок. Услышав шорох за спиной, он выхватил короткий меч и в развороте рубанул воздух позади себя, а сам отпрыгнул в сторону. Увидев Тавра, он очень удивился. Тот был из другого племени и до этого они ни разу не пересекались.

-Ты кто? Чего тебе надо? - Лигдам отбил выпад Тавра и сам, в свою очередь, нанёс серию ударов.

Тавр замычал и тоже, без труда, их парировал.

-А, ты наверное тот скиф, - догадался Лигдам, - которому персы подрезали язык? И теперь он напоминает мычавшего быка. Ну, ничего, я тебе сейчас отделю голову вместе с остатками языка.

Силы противников оказались равными, и они начали кружить друг вокруг друга, выискивая слабые стороны. Никто никому не хотел уступать. Лигдам хоть и был меньше ростом Тавра, но меч в его руках плясал как живой. Тавр уже начал уставать. Он догадался, что в Лигдама вселились демоны ночи, и победа лёгкой не будет.

Тавр сделал неловкий шаг назад и оступился, припав на одно колено. Лигдам не преминул этим воспользоваться. Он подскочил ближе и нанёс удар, целясь в шею. В последний момент Тавр смог его отбить, но всё-таки меч достал до тела. На боку у Тавра показалась кровь, всё тело сразу налилось слабостью. Лигдам размахнулся и выбил плеть из ослабевших рук Тавра. Глаза их встретились. Скиф понял, что проиграл, и это из его черепа будет изготовлен кубок, который украсит кибитку Лигдама. За мгновение до того, как акинак противника разорвал ему грудь, на его губах появилась улыбка. Мужчина должен умирать легко. Ведь там, наверху его ждёт Агапия и друзья-побратимы. Они снова будут ходить в походы, пировать и будут равны богам. Тавр так и умер с улыбкой на устах.

Лигдам вытер о траву окровавленный меч и наклонился над поверженным врагом. Это был достойный противник. Если бы он был у него первым, то Лигдам обязательно бы выпил кубок крови, нацеженной из этого богатыря. Чтобы с ней впитать всю силу и отвагу, которой тот обладал при жизни. Но это был не первый поверженный враг в его жизни. Поэтому Лигдам достал из ножен обоюдоострый нож и наклонился за трофеем.

&&&

В это время, на окрестных сопках, сторожевые сотни несли своё неусыпное дежурство, надёжно прикрывая сородичей. Во главе стояли опытные военачальники. Они не давали молодым воинам разводить костры, чтобы себя не обнаруживать. Их слушались беспрекословно. По-другому и быть не могло. Когда племя находилось в состоянии войны то за любое, даже самое малое ослушание было одно наказание – смерть. Ночи стояли довольно прохладные, и воинам приходилось прыгать и плясать на одном месте, чтобы согреться.

Лик и Палак, два друга, тоже находились со своим племенем в дозоре. Стреноженные кони паслись рядом, а воины расположились на невысоком пригорке, тревожно вглядываясь вдаль. Вооружены они были по-разному. У Палака была, как и у большинства молодых воинов скифского племени, боевая плеть, которой он владел виртуозно, не раз доказывая это в мелких стычках с врагом. Лик был вооружён мечом и чрезвычайно гордился этим. Обладание таким оружием ставило его в один ряд с прославленными воинами своего племени.

Они знали - в том направлении, находится персидское войско, а значит враг. Молодые воины гордились, что их поставили на такой опасный участок. Оба втайне надеялись, что им повезёт и удастся сразиться с врагом, и они наконец-то смогут разжиться вражескими трофеями. Тогда их не минует чаша почёта, на ежегодном совете воинов. Там они будут равными среди равных. А родители, да и все сородичи, смогут ими гордиться.

У Лика мечты пошли ещё дальше. Когда он убьёт своего первого врага, то сможет смело подойти к кибитке Малы, и повесить на неё свой лук. Это значит, что с этой минуты они будут мужем и женой. До тех пор пока Мала не надоест Лику. Такого, он был уверен, не случится никогда. Он уже не раз замечал, какие горячие взгляды бросает на него Мала. Подойти первым ему не позволяла гордость воина. От таких мыслей молодая кровь бурлила в жилах, и дыхание вырывалось со свистом из груди, а ноздри трепетали, как у волка, напавшего на след.

Лик почувствовал, как кто-то дёргает его за рукав кожаной куртки. Весь в своих грёзах он резко обернулся, сжимая меч. Палак отшатнулся, в зелёных глазах мелькнул страх.

-Ты что, Лик? Заснул?

-Ты чего дёргаешь? - в свою очередь громким шёпотом спросил тот.

-Послышалось мне что-то. Вон там, - Палак показал рукой в сторону стойбища. – Будто сюда идёт кто-то.

Лик вслушался в ночь, стараясь отделить естественные звуки от посторонних. Где-то далеко и вправду различил едва уловимые, осторожные шаги.

-Ты с той стороны, я с этой, - распорядился он. – Сейчас мы узнаем, кто здесь бродит, так далеко от родных кибиток.

Они расползлись в разные стороны и затаились. Ждать пришлось недолго. На фоне лунного неба появился неясный силуэт. Стоило ему приблизиться, как Лик, словно дикая кошка, прыгнул вперёд. Раздался вскрик, и он уже сидел на жертве. Сзади дышал Палак, навалившись на ноги незнакомца. Жертва под Ликом крутанулась, собираясь вырваться. Лик выхватил кинжал и направил к горлу человека, намереваясь навсегда утихомирить того. Как раз на небе вышла луна, осветив окрестности и Лик, к своему удивлению, узнал Малу. Молодая женщина от страха расширила глаза, наблюдая за кинжалом в руках Лика.

Воин отвалился от неё, недовольно проговорил:

-Ты чего по ночам ходишь. Не боишься демонов ночи?

Мала села, поправила съехавший на бок плат, сказала, ничего непонимающему Палаку:

-Слезь с моих ног, медведь... Вы чего на женщин бросаетесь?

-Откуда мы знали, что это ты, - Лик возблагодарил богов, что вокруг ночь и не видно как покраснело его лицо. – Ты благодари Табити, что она тебе указала путь именно на наш дозор, а не на другой. Не признали бы тебя, и отправили бы в загробный мир. Вдруг ты персидский лазутчик?

-Скажешь тоже, - Мала фыркнула, но в голосе чувствовалась тревога. – Меня сюда отправил Марсагет. Он со своей сотней почти у самого городища стоит. Сказал, что вы здесь.

-Зачем?

-Я вам поснедать принесла. Да в темноте мешок куда-то запропастился... Это когда ты на меня напал, аки волк голодный.

-Сейчас, мы мигом его отыщем, - Палак стал лазить по траве. И вправду он его вскоре нашёл и передал Лику: - Вот.

-Это ты хорошо придумала, - приговаривал Лик, развязывая мешок. – Марсагет не разрешает костры разводить, чтобы персов не приманить. Вот мы и ни ели ничего ещё.

-Я там немного собрала. Всё что успела. Два куска конины, тунец и бурдюк кумыса. Я бы больше принесла, да по приказу царицы все продукты отправлены на прокорм для тиграхаудов.

Друзья только сейчас почувствовали, как они голодны. И тотчас набросились на еду.

-Тебя не хватятся? - спросил Лик с набитым ртом. Он показал рукой направление: - Ступай в эту сторону, и ни куда не сворачивай, иначе заплутаешь.

Мала ещё немного посидела, наблюдая, как молодые воины насыщают свои животы. Вспомнила, что должен вернуться отец и засобиралась домой. Если он узнает, что она вот так взяла и пришла к воинам одна, ночью, то недолго думая, убьёт. Воин всегда сам выбирал себе женщину, и никогда она сама не могла сделать первый шаг. Так заведено предками и богами, а значит это закон. Если узнают, что она его нарушила, то её ждёт суд у царицы и немедленная смерть.

Она встала, ещё немного постояла, прислушиваясь к ночным звукам, развернулась и исчезла в ночи. Палак посмотрел вслед женщине, спросил Лика, маленькими глотками цедившего кумыс:

-Ты когда повесишь свой колчан на её кибитку?

-Как только убью своего первого врага. Я думаю, что это будет скоро.

-Скорее бы, - мечтательно протянул Палак.

Мала шла осторожно. Она выбирала направление, стараясь не сбиться с пути, указанного Ликом. Мала торопилась. Её отец был главою рода и самым старшим мужчиной в их семье. Кроме матери Малы у него было ещё восемь жён. Всех их, а также многочисленных детей он держал в строгости. Если что не так, то наказывал плетьми, а то и карал смертью. Мала вспомнила старшего брата, Орика, осмелившегося на охоте пойти наперекор отцу. Они тогда повздорили с отцом, чья стрела поразила дикого кабана и тот, недолго думая, проткнул его копьем. Матери Орика привезли уже бездыханного.

Задумавшись, Мала споткнулась и упала в траву. Она хотела подняться, как вдруг, рядом с собой, услышала шевеление. От неожиданности она вскрикнула и зажала рот ладошкой. Душа её обмерла. Она подумала, что это кровожадный Кадус поднимается из чёрных пещер, чтобы утащить её туда. Об этом звере ей рассказывала бабка, и они с сёстрами с замиранием сердца слушали её россказни. Она вскрикнула, когда почувствовала, что в бок ей упёрлось жало меча. Было больно, но Мала, парализованная страхом, молчала. Капелька крови скатилась по телу и упала в траву. Неожиданно Кадус проговорил человеческим голосом:

-Ты кто и что здесь делаешь?

Мала узнала голос Лигдама. Значит это не злой Кадус? Страх прошёл, а вместо него появилась злость.

Суровая жизнь скифского племени, жизнь в постоянной борьбе с природой и с соседними племенами воспитала скифскую женщина так, что она могла в любую минуту заменить в бою мужчину, и немногим ему уступала.

Мала выдохнула воздух и заскользила из рук Лигдама, стараясь отдалиться от лезвия меча. Это ей почти удалось, но Лигдам был опытным воином. Он почувствовал, предугадал это движение Малы и мгновенно надавил на меч. Акинак легко вошёл в тело Малы, разрывая внутренние органы. Она умерла сразу, расширив от удивления глаза. С такими же удивлёнными глазами она и вошла в другой мир, где её с распростертыми объятиями ждал брат, Орик.

Лигдам скинул безжизненную голову Малы в траву и во второй раз за этот день, протёр свой верный акинак. Подняв глаза к небу, прошептал заклинание воина, посылая хвалу богу Арею за то, что тот оберегает его.

-Ты слышал? - Лик поднял голову и прислушался. – Как будто кричал кто-то.

-Слышал, - Палак понюхал воздух, улавливая направление ветра. – Голос вроде Малы?... Или показалось?

-Сейчас узнаем, - Лик рванул в ту сторону, где исчезла в ночи Мала. Палак поспешил за ним.

Они бежали, низко пригнувшись, все обратившись в слух и ловя каждый посторонний шорох. Вышедшая на небо богиня луны Макошь освещала им путь, и они двигались словно две тени, быстро и легко скользя в траве. Наконец, безошибочное чутьё вывело воинов как раз к тому месту, где в траве лежала Мала. Первым её увидел Лик и подозвал друга. Она лежала в высокой траве, с неестественно согнутой головой. Лик подсунул под тело руку и сразу почувствовал, что она пропитались чем-то липким. Лик всмотрелся в лицо девушки. Ещё недавно такие смеющиеся и живые глаза Малы, безжизненно смотрели в лунное небо. Грудь у Лика вдруг сдавило, как будто обручем и ему стало трудно дышать. Глаза защипало, и он помотал головой, прогоняя резь. Палак смотрел на друга и молчал. Лик с шумом втянул носом воздух, медленно выдохнул.

-Он должен быть где-то здесь, - Лик судорожно оглянулся. – Берём в обхват и гоним на дозоры. Ему от нас не уйти… Но учти, - он притянул друга к себе и с шумом выдохнул в самое лицо: - Его скальп и череп мой. Поступим с ним так, как испокон веков делали наши предки с самыми лютыми врагами.

Лигдам не успел далеко уйти от того места, где зарезал Малу. Он притаился в кустах и выжидал удобного момента, чтобы незамеченным проскочить обратно в становище. Лигдам уже раскаивался, что оказался здесь в столь неподходящее время. Выполняя поручение хозяина, он надеялся отсюда наблюдать за воинами тиграхаудов. С высоты сопок вся долина просматривалась как на ладони, и любое передвижение большого количества людей сразу бы стало заметно. Поэтому он и забрался сюда. Если бы не Мала, то он так спокойно и просидел бы здесь до утра. Теперь Лигдам понимал что надо как можно быстрее уходить, иначе его, того и гляди, могут обнаружить дозоры.

Лигдам поднял голову и осмотрелся. Все окрестности были окрашены в мертвенно-бледный свет. Внезапно он увидел, как на него мчится воин. Лигдам крутанулся на одном месте и сумел откатиться в сторону. Палак молниеносно развернулся и рубанул то место, где ещё мгновение назад был Лигдам. Его плеть со свистом разрубила воздух. Тут подоспел Лик. Он выкрикнул боевой клич массагетов и кинулся на Лигдама с другой стороны. Палак опустил боевую плеть и, тяжело дыша, отступил в сторону. Пусть друг одержит победу в равной борьбе, тем желаннее она будет. Что это именно тот враг, который зарезал Малу, Палак не сомневался. Он зорко следил за дерущимися, готовый в любой момент придти на помощь Лику.

Тот и так одолевал противника, тесня его всё дальше и дальше к обрыву. Лигдам опасался второго, который стоял, как будто чего-то выжидая. Если бы он был один на один с этим мальчишкой, то его голова уже давно валялась бы в траве. А так приходилось быть осторожным. Лик сделал ложный выпад и Лигдам с трудом, но все-таки смог его отбить. В тот момент, когда Лигдам отвёл меч Лика в сторону и хотел сам нанести колющий удар, тот выхватил из-за пояса кинжал и метнул его в противника. Лигдам краем глаза заметил движение Лика и смог увернуться, но кинжал всё-таки оцарапал щёку. Потекла кровь. Почувствовав боль, Лигдам на секунду отвлёкся и Лик, снизу вверх вонзил кинжал в грудь Лигдама. Удар был такой силы, что кинжал пробил тело противника насквозь. Лигдам вскрикнул, обхватил меч двумя руками и сделал усилие, чтобы его вытащить. Это было последнее, что он совершил в этой жизни. Из его рта фонтаном забила кровь, и он повалился в траву.

Палак подошёл и встал рядом с другом.

-Я узнал его, - он ногой перевернул тело. – Это Лигдам, верный человек Арготы. Он всегда выполнял тёмные делишки своего хозяина, и в племени не пользовался уважением.

-Интересно, что он делал здесь ночью, - Лик тяжело дышал.

-Надо спросить Арготу. Если это его человек, то пусть платит виру за убийство Малы. В любом случае надо идти на суд к царице.

Лик достал кинжал, наклонился над трупом. Последний раз вгляделся в мертвенное лицо убийцы. Приноровился и одним ударом отделил голову от туловища. Подняв за волосы голову, гордо проговорил:

-Мой первый трофей. Я велю изготовить чашу, и мы будем пить из неё вино, – он хлопнул Палака по плечу, рассмеялся: - Не грусти. Когда-нибудь и тебе повезёт.

&&&

На следующее утро в шатре царицы собрался весь цвет военной аристократии и все ближние люди Томирис. Кадуй сидел на почётном месте и тоже принимал участие в совете. Решался вопрос жизни и смерти массагетов. Лазутчики доносили, что царь мидян Кир начал переправлять своё войско на этот берег Аракса. Это значило, что через десять дней передовые отряды персов подойдут к городищу. Воины, посланные в другие окрестные племена, начали возвращаться назад. Никто такой большой помощи, как тиграхауды, не оказал. Приходили маленькие отряды. Некоторые вожди и вовсе не хотели принимать посланников Томирис. Они отговаривались тем, что степь велика и царь Кир до них не дойдёт. Если и дойдёт, то растеряет свою силу на бескрайних просторах. Томирис приводило в бешенство такое отношение, но она ничего поделать не могла, а только покусывала в бешенстве уздечку, когда выслушивала очередного вестового.

В шатре было шумно и душно от множества людей. Томирис поднялась с трона, оглядела присутствующих. Заметила Камасария и Арготу, этих двух друзей, которые постоянно мутили воду и были вечно всем недовольны. Они сидели у самого входа, и когда царица остановила на них свой взгляд, настороженно замолчали. Постепенно установилась тишина. Все смотрели на царицу.

-Мы собрались здесь, уважаемые, - начала Томирис. – Чтобы решить, как нам поступить дальше. Или принять бой здесь, у родных кочевий, или уходить дальше в степь. Лазутчики мне доносят, что персы начали переправу на этот берег. Через десять дней передовые отряды царя Кира будут здесь. Я хочу вас спросить: Что нам делать дальше? Говорите.

Все молчали, только переглядывались между собой. Никто не решался первым высказать свои соображения.

-Дозволь сказать царица, - вперёд выступил Аргота. Он с высоты своего роста оглядел присутствующих, пригладил бороду и осторожно начал: – Негоже нам дожидаться врага здесь, у родных кибиток. Сама знаешь, позади нас горы и если боги не будут к нам благоприятны, а воинская удача от нас отвернётся, то уходить нам будет некуда. Кир прижмет нас к горам и нашим воинам останется только превратиться в горных козлов, чтобы преодолеть эти вершины. Наши женщины и дети будут растерзаны врагами, а наши стада станут персидскими стадами. Я предлагаю выступить вперёд и биться как настоящим воинам. Будем уповать на богов и великая Табити и покровитель воинов Арей, не оставят нас.

Вокруг одобрительно зашумели. Видно Аргота высказал мнение большинства.

«Трусливый шакал, - у царицы от злости потемнело в глазах. – Знаю, чего ты добиваешься. Ты и твой побратим, Камасарий. Выйдете в степь, а во время битвы, если только персы будут одолевать, повернётесь и уйдёте в свои кочевья. Вот для этого тебе и нужен простор».

-Ты раньше времени уже проигрываешь битву, - не выдержала и крикнула со своего места Томирис.

-Я хочу предостеречь тебя от неверных поступков, - перед тем как сесть, Аргота поклонился, но в глазах появился недобрый огонёк. – Я всё сказал.

Вперёд, неожиданно для всех, выступил Кадуй.

-Царь Кир, - начал он издалека. – Завоевал много государств. И много народов платит ему дань. Ещё ни разу он не потерпел поражения и всегда выходил победителем из всех сражений. Это грозный противник и не учитывать это нельзя... Уважаемый Аргота прав. Нельзя его дожидаться здесь, из-за опасения быть запертым в этих горах. Но и неразумно выступать ему навстречу. Поэтому я предлагаю не вступать с ним в открытое столкновение, а отступая постепенно заманивать его глубже и глубже в степь. Засыпать колодцы, сжигать посевы. И тогда без продуктов и без корма для своей огромной армии, он сам повернёт обратно. Вот я что предлагаю. (Такую тактику применили скифы через пятьдесят лет после описываемых событий. Когда персидский царь Дарий I напал на причерноморских скифов. Это принесло свои плоды. Персидское войско, в конце концов, повернуло назад и с позором убралось из скифских пределов).

-Ты предлагаешь бегать по степи? И ждать, когда тебя настигнут тысячи Кира? – поднялся седовласый начальник. На его панцирь были нашиты тысячи железных пластин, и от этого рябило в глазах. – Я считаю это верхом неблагоразумия. Мы разорим все наши кочевья. В постоянном отступлении наши стада оскудеют, а наши пастбища иссякнут.

-Но зато мы сохраним наших воинов, - с места ответил Кадуй. – К тому же мы у себя дома и для нас эти степи родные. А Кир здесь чужак.

Мнения военачальников разделились. Кто поддерживал Арготу и выступал за то, чтобы немедленно выступить навстречу персидскому войску. Более осторожные приняли сторону Кадуя и предлагали поступить так, как советовал военачальник тиграхаудов. Томирис не вмешивалась. Она внимательно всех выслушала и только после этого встала и произнесла:

-Я выслушала вас, уважаемые. И приняла решение, - все настороженно уставились на царицу. – Мы выступим навстречу персидскому войску и примем бой. Не годится нам, скифскому племени, показывать врагу хвосты своих лошадей. Такого не было никогда, и не будет. Боги нам помогут и мы одолеем Кира.

Аргота вздохнул с облегчением и незаметно толкнул ногой Камасария. Не думали они, что царица примет их сторону.

В этот момент перед шатром послышался какой-то шум. Он то нарастал, то затихал. Наконец полог откинулся и вошёл начальник охраны царицы, происходивший из того же рода, что и Томирис.

-Дозволь, царица?

-Что там ещё?

-Два воина из сторожевого поста требуют царского суда.

-Они что, другого времени не нашли? – Томирис повысила голос. - Подождать не могут?

-Говорят, что дело у них срочное... Велишь прогнать?

Царица успокоилась и задумалась. Можно, конечно, прогнать этих неразумных воинов, которые возомнили о себе невесть что и позволили нарушить царский совет. Но... Сейчас, когда готовился большой поход, каждый поступок должен идти во благо сплочению скифского племени. Томирис встала и, ведомая стражем, вышла из шатра. Военачальники шумной толпой повалили следом.

Перед шатром стояли два молодых воина. Томирис их раньше не видела. Разве упомнишь десятки тысяч воинов, находящихся под её началом? Прямо перед ними, на земле, лежала девушка. Судя по её виду, она была мертва. Томирис вынесли трон. Она села, свита расположилась рядом, полукругом.

-Говорите, - велела она.

Вперёд выступил тот, который выглядел постарше своего товарища.

-Я Лик, а это мой друг Палак. Мы из племени дахов. Сегодня ночью, по твоему приказу, мы несли охранение вокруг становища. После полуночи услышали крик. Побежали туда и увидели мёртвую женщину нашего племени. – Лик отступил в сторону и все, ещё раз, смогли обозреть Малу. – Мы требуем царского суда над убийцей.

-Вы знаете кто он?

-Да, мы настигли его, и в честном бою я покарал убийцу.

Лик достал из-за спины мешок и вытащил из него голову Лигдама. Держа её на вытянутой руке, он повернулся в разные стороны, чтобы все смогли увидеть убийцу.

Аргота при виде головы своего верного человека вздрогнул и прикусил губу.

-Вот он. При жизни его звали Лигдам. Это человек из племени Арготы и я сразу узнал его. Так как ни один раз видел там.

Царица посмотрела в мёртвые глаза Лигдама. В другой обстановке она велела бы прогнать воинов, чтобы не докучали ей мелкими ссорами. Тем более, как говорит этот, Лик, убийцу уже покарали. Сегодня другой случай. Надо сделать так, чтобы слава о её мудрости пошла по скифским племенам. Это добавит ей сторонников и укрепит власть. К тому же не плохо наказать Арготу за его заносчивость.

-Какого же ты требуешь суда, если сам и покарал убийцу? – спросила она.

-По древним законам, - Лик кинул обратно в мешок страшную голову. – За человека из своего племени, или за своего раба отвечает его хозяин или вождь. Он и должен платить штраф за убийство его воином человека из другого племени.

Среди толпы, успевшей собраться вокруг царского шатра, прошелестело:

-Это справедливо! Это справедливо!

Томирис повернулась к Арготе, спросила:

-Это твой человек?

-Мой, царица, - Аргота понял, что запираться неразумно.

-Что он делал на сопках тогда, когда всё его племя находилось внизу?

-Я не могу знать, что делает каждый мой воин. У меня их тысячи... Если он повинен в убийстве, то я готов заплатить виру. Я чту обычаи предков и не хочу их нарушать, чтобы не прогневить богов.

-Хорошо, - царица оглядела всех, кто в этот момент окружал царский шатёр. – Лик и ты Палак. Я принимаю ваши претензии к Арготе. Он заплатит штраф за убийство, которое совершил его воин. А он составит, - она на мгновение замолчала. – Три вола, запряжённые в кибитку, получит семья убитой женщины. И дойная кобыла с приплодом отойдёт в царскую казну.

От такой наглости у Арготы потемнело в глазах. За убийство женщины плата была очень высокой, если не сказать чудовищной. Даже если бы погиб воин, то и тогда плата была бы слишком высокой. А жизнь женщины всегда ценилась вполовину того, во что оценивали воина. Аргота понял - царица ему мстит за то, что он на советах иногда выступал наперекор её мнению. Томирис с внутренним ликованием наблюдала за тем, как в душе у Арготы борются два чувства: жадность и страх. Победил страх. Вождь опустил глаза и отступил за спины других военачальников.

-Вы довольны? - спросила она у двух воинов, всё также стоявших перед царским троном.

-Да царица, - оба поклонились.

На этом царский суд закончился. Все остались довольны тем, как распорядилась Томирис. Все, кроме Арготы. Ненависть к царице, тлеющая в его груди, разгорелась с новой силой. Он пожелал себе, что если случится всё так, как они рассчитывают, то лично отрубит ей голову. С такими мыслями он возвращался с царского совета. Даже друг Камасарий, переваливающийся рядом, не мог его успокоить.

В то время как большинство мужчин было на царском суде вождь апасиаков, Канит, обыскался своего воина по имени Тавр. Немой пропал, как будто провалился в подземный мир. Выполняя распоряжение царицы, вождь собирался ещё попытаться выведать у Тавра, что он видел в персидском войске. Может чего и вспомнит. И тут, к своему удивлению, узнал, что Тавра в племени нет. Он послал воинов в разные стороны городища и распорядился привести к нему немого. Но те принесли неутешительные вести. Тавра нигде не было. Только один из вестовых сказал, что последний раз его будто бы видели перед шатром Арготы.

Канит задумался. Тавра, несмотря на то, что тот был простым воином, вождь жалел. Когда пропал дозор, Канит сильно переживал. Хоть и изменчива судьба воина, а горе посетило сердце старого вождя, когда ему доложили, что воины погибли. Ещё сильнее он запереживал, когда узнал, что с ними ушла его дочь Агапия. Канит уже давно замечал, что дочь бросает косые взгляды на Тавра. Но чтобы разрешить им жить в одной кибитке, не могло быть и речи. Она дочь вождя, пусть и одна из многих, а он простой, безродный воин. Пусть даже и удачливый. Но вот не усмотрел, и ушла его дочь в тот злополучный дозор. Ушла и не вернулась. Теперь ещё и Тавр пропал. Неспроста это, ох неспроста.

Канит решил сам разузнать о своём воине и наведаться к Арготе. Он надел свой лучший наряд, взял в руке золоченый посох, увенчанный сверху искусно вырезанной головой какой-то причудливой птицы и в сопровождении двух воинов, направился к Арготе.

Вождя соседнего племени не было. Все свободные люди, собрались на царском суде и он, по-видимому, был там же. Узнав об этом, Канит потоптался на месте, не зная что делать дальше. В этот момент мимо пробегала ватага полуголых ребятишек. Увидев вождя, они шарахнулись в стороны, но одного Канит успел поймать крепкими, ещё не старческими руками за ухо и притянул к себе. Тот запищал, но вырываться не стал. Канит наклонился к нему и прошипел прямо в ухо:

-Не видал здесь чужих воинов? – он покрепче сжал ухо. – А ну отвечай. Иначе отведу к жрецам, а те кинут тебя на жертвенный камень... Ну?

-Видел, - на глазах у отрока показались слёзы. – Вчера ещё... Он всё прятался за телегами. Когда вышел от вождя Лигдам, то и побежал следом.

-А Лигдам это кто?

-Верный человек Арготы-ы-ы... Отпусти больно-о-о...

Канит разжал пальцы, и отрок скакнул в сторону, растирая распухшее ухо.

-Значит Лигдам, - бормотал Канит, возвращаясь к себе. – Надо будет узнать о нём поподробнее.

&&&

В это время Скилур спешил к своей семье. Он чувствовал, что вскоре племя двинется в поход. Удастся ли ещё увидеть свой род или нет – неизвестно. Чутьё, которое ещё ни разу не подводило царского вестового, говорило ему, что вскоре он снова может понадобиться царице.

За два полёта стрелы до родной кибитки, Скилур услышал смех сына. Стоило ему подойти ближе, как навстречу выскочил Скрев, и кинулся отцу на руки. Скилур схватил его под мышки, подбросил над собой. Взвизгнув, сын засмеялся. Скилур нежно прижал к себе комочек родной плоти. Глаза его при этом светились от счастья. Жена стояла рядом и улыбалась.

Она поставила перед мужем большое деревянное блюдо, налила из кувшина чистой воды. Скилур омыл руки и лицо, вытерся поданным женой холщовым полотенцем.

На костре, в котле, уже булькала похлёбка. Жена сняла котелок, налила мужу в деревянную миску, рядом положила большой кусок мяса, подала ложку. Спросила как бы невзначай, мимоходом:

-Ты надолго?

-Не знаю, - Скилур впился молодыми, крепкими зубами в сочное мясо. Только сейчас он почувствовал, что очень голоден. Подумал мельком, что за последние дни и поесть было некогда.

-Скоро в поход? – Жена села напротив, сложив руки на коленях. Вся её поза выдавала тревогу и ожидание.

-Да. Собираются все племена под знамя царицы Томирис. Под наше знамя, - в словах Скилура послышалась гордость. – Не было ещё такого войска в скифской степи. Полетят персидские головы.

Наевшись, Скилур отвалился от стола, сыто икая. После обеда стало клонить ко сну. Сынишка Скрев залез к отцу на руки и, немного повозившись, затих, задремав. Смежив веки, Скилур услышал чужие шаги. Он открыл один глаз и увидел, что к нему направляется Аксай. Товарищ Скилура ещё с тех пор, когда они были не намного старше Скрева. В недавней стычке Аксаю вражеской стрелой перебило обе ноги, и теперь он заметно прихрамывал. Это не мешало ему скакать на коне и разить врагов. Он подошёл, сел рядом. Пощекотал за ухом спящего Скрева. Тот во сне сморщился.

-Я выследил оленье стадо, – сказал Аксай, глядя в пустоту. Скилур знал, что слова обращены к нему. Сон с него моментально слетел. Любой скиф был страстным охотником от рождения. Любил это занятие и отдавал ему всё свободное время, не упуская возможности лишний раз потренировать руку и глаз.

-Далеко? – он заинтересованно посмотрел на товарища.

-Нет. За дальним ручьём, у высохшей балки.

-Хорошо, - Скилур передал спящего сына на руки матери. – Едем.

Скилур взял горит, где было два отделения – одно для лука, а второе для стрел и приладил его с левой стороны. Закончив приготовления, всадники вскочили на коней и поскакали в степь. Первым, показывая дорогу, скакал Аксай. Следом, отстав на полкрупа коня, Скилур.

Стадо было там, где и предполагал Аксай. Завидев его, всадники спешились и стали красться, прячась за конями.

Неожиданно вожак стада поднял голову и нервно задышал, раздувая ноздри. Он видел только двух пасущихся коней, а больше ничего подозрительного ветер не принес. Успокоившись, вожак продолжил трапезу, лишь изредка кося глазами в их сторону. Кони постепенно подходили всё ближе. Наконец вожаку это не понравилось. Он бросил есть и замер, жадно втягивая воздух и поводя головой из стороны в сторону. Ему почудился в весеннем воздухе, сквозь ароматы трав, прелой земли и запаха сородичей едва уловимый конский дух с примесью металла. Металл, в его сознание ассоциировался с человеком и с опасностью. Но не успел он протрубить тревогу, как воздух рассекла стрела. Стадо сорвалось и, набирая скорость, унеслось в степь. Остался лежать лишь молодой олень. Стрела ему пробила шею, задев аорту.

Охотники подбежали к поверженному оленю. Всё вокруг было пропитано вытекающей из раны кровью. Скилур присел, провёл ладонью по ещё тёплой шкуре животного, достал стрелу. Стрела была раскрашена продольными красными и черными полосами, как это принято у скифов. Расцветка и узор говорили о хозяине и роде, к которому он принадлежал. Взяв стрелу обеими руками, Скилур рисовал в воздухе над убитым оленем священный символ: ромб, перечеркнутый крестом и точками по четырем сторонам света. Для пахарей то был символ засеянного поля, плодородия и жизни. Для степняков вся степь и охотничья добыча были символом жизни.

Скилур, положив одну руку на голову оленя, а другую на сердце, проговорил заклинание:

-Благодарим тебя, дух Оленя-отца, старшего в роду, что ты дал нам сегодня в жертву своего младшего сына. Степь даёт твоему роду кров и пищу, ты даёшь её нам, а мы храним степь. Да прибудет так во веки веков и пусть процветает твой род.

Скилур и Аксай подъехали к стойбищу во второй половине дня. Туша оленя лежала на коне Аксая, привязанная за ноги. Конь косил глазом на необычную поклажу, и всё норовил её сбросить. Сам Аксай сидел позади Скилура, держа поводья своего коня.

В стойбище его уже давно ждал царский вестовой. Стоило им появиться, как вестовой, молодой отрок которому едва минуло пятнадцать лет, сказал, что его срочно хочет видеть царица. Если он не желает её прогневить, то ему надо поспешить. Скилур отдал тушу Аксаю, зная, что тот не обидит его семью, и поспешил к царскому шатру.

Томирис встретила его неприветливо.

-Ты где пропадаешь? Я когда за тобой послала?

-Прости царица, - Скилур низко поклонился. – На охоте был.

-Не время сейчас охотиться. Сам должен понимать. – Томирис успокоилась и пристально взглянула на Скилура. Он под её взглядом весь подобрался, понимая, что сейчас последует главное. То ради чего его позвали перед светлые очи царицы.

-Поедешь в стан персов, - наконец произнесла она, не глядя на вестового. – Поедешь со всем бережением. Тайно, ночью. Об этом не должен знать никто. Выведаешь всё про вражеское войско и сразу обратно. Кроме тебя послать некого. У тебя верный глаз и светлый ум. Мне доносят разное, а я хочу знать наверняка – когда ждать персов сюда. Цени доверие, - и без всякого перехода добавила: - Если я узнаю, что кому-то сболтнул – язык отрежу и на кол насажу… Всё понял?

-Да, царица. Велишь исполнять?

-Ступай. Да ещё... Найди этого немого, кажется Тавром его кличут. Выведай, как лучше к персам подобраться. Он там бывал уже, должен знать. Хоть и немой он, но разумение имеет, если судить по словам его вождя, Канита. Если научишься с ним объясняться, то он многое интересное тебе поведает, - она помолчала и закончила: - Если всё исполнишь, как я велю, то получишь золотой пояс и доброго коня в придачу. Иди... И помни, что я сказала.

Скилур вышел из царского шатра, почесал в затылке. Угрозы царицы он пропустил мимо ушей, не обращая на них внимания. Разведка в стане врага для него не внове. К чему такие тайны? Царица явно чем-то обеспокоена. Неужели в стане скифов завёлся враг? А если так, то надо быть очень осторожным, чтобы не потерять собственную голову. Всё ещё в раздумье он пошёл разыскивать Тавра, надеясь выведать у него побольше про лагерь персов.

Он начал с того, что наведался в стойбище апасиаков. В шатёр вождя его не пустили. Сторожевой воин грозно сдвинул брови и упёрся копьём Скилуру в грудь.

-Куда прёшь? Не велено никого пускать Почтенный Канит отдыхает.

-Буди своего вождя. Дело важное. Скажи, что это царский гонец, Скилур хочет видеть вождя. Да давай быстрее. А то получишь по сопатке.

-Но, но, полегче, - протянул воин, но копьё всё-таки убрал. Ещё раз смерив Скилура недоверчивым взглядом, он сказал: - Жди здесь, - и исчез в шатре.

Вскоре появился Канит. Он оглядел Скилура с головы до ног, задержал взгляд на красном пере, воткнутом в кожаный шлем. Спросил:

-Зачем меня искал? Говори скорее. Если дело пустяшное велю выпороть, и не посмотрю, что ты царский гонец. Здесь у себя я один и царь и бог.

-Прости, благородный Канит, что потревожил твой покой. Но, - Скилур понизил голос, - я разыскиваю Тавра.

-Зачем? – глаза пожилого вождя сверкнули подозрением.

-Об этом я тебе не могу сказать. Дело царской важности. Если я тебе проговорюсь, то потеряю свою голову. А этого мне не хотелось бы, - Скилур потрогал шлем на голове.

-Нету Тавра, - тихо проговорил Канит.

-Сбежал?

-Нет, не похоже. Скорее всего, пропал. Я его сам сегодня целый день искал. Искал и не нашёл. Последний раз его видели у стойбища Арготы. А после этого он пропал. Говорят, что его видели, как он следил за человеком Арготы, Лигдамом.

-И всё?

-Всё. Если хочешь о нём узнать, поищи там, где его видели последний раз. Может чего и найдёшь. А я уже стар, чтобы прыгать как белка в поисках какого-то безродного воина, - с этими словами Канит повернулся и исчез у себя в шатре.

Скилур постоял, размышляя как поступить дальше. Он мог хоть сейчас отправиться к персам, но его разобрало любопытство. Что же всё-таки случилось с Тавром, и куда он мог запропаститься?

В стойбище Арготы его встретили ещё более неприветливо, чем у Канита. Сторожа его даже близко к шатру не допустили, и докладывать о нём своему хозяину не собирались. В шатре между тем, раздавался смех и слышался звон кубков. Судя по всему, вожди пировали. Скилур понял, что немого Тавра он навряд ли отыщет, и побрёл прочь. По воле судьбы или по проведению богов он пошёл как раз в том направлении, где в последний раз схлестнулись в бешеной стычке Лигдам и Тавр.

Уже выйдя за обозы, он наткнулся на тело, едва прикрытое ветками. Скилур нагнулся, отбросил хворост в стороны. Тело лежало без головы и было наполовину объедено животными. По лоскуткам одежды, ещё оставшемся на теле, он узнал воина из племени апасиаков. Значит, перед ним лежал пропавший Тавр. Почему его убили, и почему именно здесь – Скилура не интересовало. Значит, были на то причины.

Он закидал обратно тело ветками и направился к своему стойбищу. Быстро собравшись в путь, Скилур выехал в сторону, откуда надвигалась опасность на скифские кочевья.

&&&

Скилур скакал без устали три дня. Останавливаясь только на короткие, ночные привалы. Стук копыт сливался в один, монотонный гул, ветер резал глаза. Пару раз он замечал скифские дозоры и, чтобы не встречаться с ними, делал большой крюк по степи. На пятый день он почувствовал приближение большого количества людей. Скорее не увидел, а почувствовал безошибочным чутьём степняка. Он остановил коня, встал на него ногами, приставил руку козырьком ко лбу. До рези в глазах стал всматриваться туда, где по его расчётам находилось персидское войско. Наконец увидел, как у самого горизонта к небу поднимается облако пыли. Вражеское войско было близко, а значит дальше двигаться надо с особым бережением. Скилур посмотрел на небо. Солнце скоро должно закатиться за горизонт и на степь опустится ночь. Царский лазутчик рассчитывал воспользоваться ночной темнотой, чтобы подобраться поближе к войску персов.

Он достал мешок со снедью, быстро перекусил. Коней далеко отпускать не стал, чтобы потом не ловить их в темноте. Ночь опустилась быстро, стремительно. Скилур обмотал копыта коней кожаными лоскутками, чтобы не привлекали стуком вражеские дозоры. Осторожно, шагом, двинулся вперёд.

До лагеря персов оказалось дальше, чем он предполагал. Скилур ехал, полагаясь только на своё чутьё и на зарево от множества костров, горевших на обоих берегах реки.

Скатившись в очередную балку, Скилур затих, прислушиваясь. Он понял, что с лошадьми дальше не пройти. По краям балки рос мелкий кустарник. Это было идеальное место для укрытия. Скилур связал ноги лошадей. На морды, чтобы не ржали в темноте, натянул холщовые мешки. А сам, вылез из балки и пополз в сторону реки.

Впереди послышалась чужая речь. Скилур замер, пытаясь слиться с землёй. В свете костра он увидел как мимо, едва не задев его, прошло два воина. Дождавшись пока затихнут их шаги, он пополз дальше. Так, стараясь не попадать в отсвет костров, Скилур достиг реки. И оказался, сам того не ведая, в самом центре вражеского войска. Ещё два раза он чуть не натыкался на дозор персов, но боги хранили его, и беда обходила стороной.

Около самой реки Скилур огляделся. Персов становилось всё больше. Оглядевшись в поисках укрытия, он не нашёл ничего лучшего, как забраться на ближайшую сопку. Там он осторожно приподнял голову. От увиденного захватило дух. Во все стороны, насколько хватало глаз, горели костры. Они были и справа, и слева, и впереди, и за спиной. Везде. Цепочка горящих точек убегала к горизонту и терялась вдали.

Скилур затаился на сопке, не зная, что делать дальше. Скоро рассветёт, а при свете дня ему отсюда не выбраться. Он уже хотел спускаться, как вдруг увидел, что к подножию сопки подходят четыре персидских воина. Они громко переговаривались, смеялись и к ужасу Скилура достали седельные сумки. Двое воинов разожгли костёр. Ещё двое куда-то ненадолго отлучились, но вскоре вернулись. Скилур лежал, затаив дыхание, наблюдая за тем, как персы готовят еду. Вскоре до него донёсся запах похлёбки. Скилур судорожно сглотнул и отвернулся.

Чтобы не думать о запахах, доносившихся снизу, он стал гадать о том, как получше выполнить поручение царицы. За этими думами Скилур и не заметил, как понемногу стало светать. Очертания предметов проступали более отчётливо. Скилур стал опасаться, что его могут заметить. На верху сопки трава была почти в половину человеческого роста, и только благодаря этому Скилур оставался ещё незамеченным. Он поглубже вжался в землю и продолжал наблюдать. Страха не было, а одно любопытство.

Над рекой, вспененной тысячью вёсел, висел туман. Постепенно рассвело совсем. Только при свете дня Скилур, наконец понял, насколько огромна персидская армия. Половина войска уже смогла переправиться на этот берег, а половина ещё стояла на противоположном, ожидая своей очереди. С рассветом переправа возобновилась вновь. Оба берега связывали понтонные мосты. Большие корабли, с башнями стояли на середине реки. Скилур заметил на верхних площадках лучников. Лучники стояли также по всему берегу, на ровном расстоянии друг от друга, настороженно поводя луками в разные стороны.

К берегу причалили очередные плоты. На землю съехали колесницы, погоняемые возницами, одетыми в доспехи. Кони тоже были закованы в латы, напоминая собой каких-то мифических животных. Их было много, каждый плот нёс на себе по две колесницы. Скилур заметил острые серпы, приделанные к колёсам.

Внимание Скилура привлекли плоты, причалившие выше по течению, неподалёку от того места, где съезжали на берег колесницы. Присмотревшись, Скилур заметил, как на берег сводят каких-то диковинных зверей. Они упирались и мотали головами, и при этом рёвели на всю округу. Внезапно Скилур вспомнил, где раньше мог видеть этих зверей. Два года назад он, вместе с обозом, ездил в Ольвию, город на берегу моря. Вот там он и видел этих диковинных, двугорбых животных. Он не знал, как они называются, но поразился тому, что о них рассказывают погонщики. Зачем они понадобились в войске царя Кира – было непонятно.

Целый день пролежал Скилур, наблюдая за персидским войском. И целый день мимо него текли вражеские воины. Казалось, что им не будет конца. Но во всём этом хаосе и беспорядке угадывался порядок и подчинение единой воле. Вдобавок ко всему, не по-весеннему жаркое солнце, стало ощутимо пригревать. Скилур лежал, обливаясь потом.

Незаметно опустился вечер. Всё тело, от долгого лежания, затекло, но Скилур продолжал неподвижно лежать. В животе от голода бурлило так, что его, казалось, могут услышать вражеские воины. Персы у подножия сопки, где притаился Скилур, ушли. Скилур молил Табити, чтобы больше никто не облюбовал это место для очередного ночлега. Вторых суток на этой сопке он больше не выдержит.

Ближе к вечеру Скилуру пришла в голову мысль. То, что он расскажет царице это хорошо. Она даже может быть, как и обещала, наградит его. Было бы лучше, если бы он доставил с собой вражеского воина. Это сложно, очень сложно. Но выполнимо и скиф стал обдумывать, как эту затею превратить в жизнь. К тому времени, когда ночь полностью накрыла своим покрывалом всю округу, план в голове у Скилура более-менее сложился.

Он дождался, когда окончательно стемнеет и осторожно, по пологому склону сполз на землю. Полежал, прислушиваясь. Вокруг кипела обычная, войсковая жизнь. По тому же маршруту, по которому приполз, Скилур пополз обратно. Достигнув балки, где он оставил коней, скиф там никого не нашёл. Скорее всего, коней обнаружил кто-то из персидских воинов и изрядно порадовался находке. Скиф залез под валежник и затих, размышляя, что делать дальше. Теперь, кроме вражеского воина, надо добыть ещё и коня, а это усложняло задачу.

Скиф выглянул из оврага, но тут же спрятался обратно. Мимо прошли два перса, ведя в поводу коней. Удача как будто улыбалась ему, и боги посылали свой знак. Мысленно поблагодарив Арея, Скилур заскользил вслед за воинами. Он достал из ножен кинжал и взял себе в зубы. Персы прошли мимо горящих костров и, негромко переговариваясь, углубились в степь.

Скилур не задавал себе вопроса, почему они туда пошли. Идут, значит надо, и он неслышно крался следом. Навстречу им попалось ещё два перса, шедшие со стороны степи. Остановились, о чём-то коротко поговорили и разошлись. Скилур подождал, пока вторая пара исчезнет, и поспешил за первой, боясь потерять её из вида.

Он уже хотел двинуться дальше, как вдруг почувствовал сбоку шевеление. В следующее мгновение какой-то лохматый зверь молча вылетел из-за кустов и кинулся на Скилура. Скифа спасла только молниеносная реакция. Он чуть отклонился в сторону, но всё равно клыки собаки сомкнулись на руке скифа. Скилур схватил кинжал и также молча полоснул по тому месту, где должна была находиться глотка зверя. Он попал, клыки разжались, и собака свалилась на землю. Скилур навалился на неё сверху, зажимая пасть, чтобы собака не завизжала. Всё произошло настолько быстро, что идущие впереди персы успели сделать только два шага. Вскоре зверь затих, и скиф смог рассмотреть его. Это оказалась собака огромных размеров, из той породы, которую специально выводили для охоты на беглых рабов. Именно такой же зверь чуть не разорвал Тавра, в ту ночь, когда он бежал из лагеря персов.

Скилур ощупал рану. Кость была не задета. Он наскоро, превозмогая боль, перевязал руку тряпицей и тут же забыл о ней. Он боялся, что из-за этой мимолётной стычки потеряет персов. Скилур осторожно пополз дальше, пытаясь хоть что-то рассмотреть в кромешной темноте.

Страхи его оказались напрасными. Вражеские воины расположились рядом, в неглубокой балке, где до этого находились их товарищи. Это был передовой персидский дозор, выставленный так далеко в степь на случай нападения скифов. Два грека, с ионийского побережья, уже третий год воевали в войске царя персов, Кира. Они были наслышаны про варваров, против которых затеял свой поход персидский владыка. Знали, как они поступают со своими пленными и поэтому, устраиваясь на ночлег, тревожно поглядывали в ночную степь. Персидские военачальники специально рассказывали им разные страхи про скифские племена, живущие в великой степи. Что там было правдой, а что вымыслом – понять было трудно. Делалось это для того, чтобы нагнать страху на воинов. Чтобы они не спали на посту и не проворонили врага.

Персидские воины разделили ночь на две половины и начали нести дежурство.

Скилур подобрался совсем близко и затаился, выжидая. Горел костёр, освещая воинов по обоим сторонам. Один спал, завернувшись в баранью шкуру. Второй, сжимая меч, отчаянно боролся со сном и с завистью поглядывал на своего товарища. Он с наслаждением думал о той минуте, когда вот также сможет завалиться спать, и забудет обо всём. Перс на секунду смежил веки, а когда открыл их, то увидел как из темноты, прямо на него, летит тёмный предмет. Запоздалая опасность коснулась сознания дозорного. Он начал разворачиваться, но в этот момент, получив мечом удар плашмя по голове, погрузился во мрак. Тень метнулась ко второму дозорному. В свете костра блеснул кинжал, раздался короткий вскрик, и опять наступила тишина.

Скилур прислушался. Опасности его настороженный слух не уловил. Потрескивал почти догоревший костёр, выкидывая в ночное небо, снопы искр. Всё произошло настолько быстро, что ни кто ничего не успел сообразить. Только персидские кони, стоявшие рядом с балкой, почувствовав своим звериным чутьём опасность, всхрапнули и попытались встать на дыбы. Но крепкие путы, которыми они были стреножены, удержали их на месте.

Оглушённый перс всё ещё находился без сознания. Скилур достал из мешка, припасённую на всякий случай, верёвку, сотканную из конского волоса и надёжно связал пленного. Когда он его переворачивал, тот не издавал не звука. Скилур забеспокоился, что может, переусердствовал и отправил перса в загробный мир. Он ощутимо ткнул перса мечом в бок. Тот застонал. Губы Скилура раздвинулись в улыбке. Значит, не зря он провёл на солнцепёке целый день, на виду у всего персидского войска. В награду за его страдания, боги послали ему удачу. Теперь ему есть чем порадовать свою повелительницу.

Скилур выбрался из балки, подошёл к косившимся на него коням. При его приближении они шарахнулись в стороны, напуганные незнакомыми запахами, которые шли от скифа. Скилур подошёл, провёл ладонью по крупу, вначале одной, затем другой. Под его властной рукой они успокоились, только шкура продолжала нервно подрагивать.

Он взвалил, обездвиженного перса на лошадь, на другую вскочил сам. Повернув коней, он исчез в темноте, направляясь в родные кочевья. Он сразу пустил коней в галоп, стараясь пока темно, отъехать как можно дальше от персидского войска.

Через некоторое время, на то место, где находился дозор, пришла очередная смена. Увидев, что один лежит мёртвый, а второй пропал, дозорные подняли шум. Прибежал начальник ночной стражи. Узнав, в чём дело, он наградил двух воинов, обнаруживших пропажу, зуботычинами. Как будто они были в чём-то виноваты? Начальник стражи был молодым, настырным. Он недавно выдвинулся из простых сотников и ночное происшествие могло стоить ему головы. Поэтому он быстро организовал погоню и сам её возглавил.

Скилур скакал, не останавливаясь, всю ночь. В тот момент, когда он думал, что опасность уже миновала – за спиной послышались гортанные выкрики персидских воинов. Скилур оглянулся и увидел цепочку воинов, преследовавших его. Их было чуть больше десятка, и с каждым мгновением они становились всё ближе. Он знал, что вскоре они сблизятся на полёт стрелы, и тогда ему не уйти. Скиф сжал покрепче зубы и хлестнул нагайкой коня, и тот, из последних сил, рванулся вперёд. Скилур оглядывал степь, ища выхода. Она была ровной и голой, и ни одного укрытия не попадалось на пути. А погоня становилась всё ближе.

Начальник стражи скакал первым, надолго опередив своих подчинённых. Он видел, что кочевник уже почти в их руках и ему не уйти. Ещё немного и они его настигнут. Тогда он по капле будет сдирать с него кожу, наслаждаясь страданиями проклятого варвара. Он заметил, что кочевник начал метаться из стороны в сторону, ища укрытия. Расстояние между ними ещё сократилось. Теперь его вполне можно было достать стрелой. Перс оглянулся на воинов. Некоторые уже достали луки и прилаживали стрелы. Он поднял руку с раздвинутыми пальцами. Этот жест был хорошо знаком его подчинённым. Он запрещал убивать степняка, а приказывал его брать живым.

Местность постепенно стала меняться. Потянулись места, знакомые Скилуру с детства. Здесь он первый раз в своей жизни был на охоте. Ещё тогда, когда был жив его отец, погибший пять лет назад. Он знал, что вскоре, по правую руку, потянется русло высохшей реки. Вода уже давно ушла из этих мест, и дно бывшего русла поросло мелким кустарником. Если успеть до него дотянуть, то возможно, удастся уйти живым. Скилур, в галопе немного сдвинулся. Он старался держаться так, чтобы между им и преследователями находился конь с пленником. Он недоумевал, почему персы не стреляют. Сейчас его вполне можно было достать стрелой из лука. Скилур догадался - его хотят взять живым.

Наконец показалась высохшее русло. Он резко, так что конь встал на дыбы, свернул туда. Мелкая поросль на время скрыла его от глаз преследователей. Скилур соскочил с коня, выхватил из седельных сумок горит с луком и стрелами, перекинул себе через плечо. Ударил ладонью заводную лошадь с пленником, и она умчалась дальше, вниз по руслу. Скилуру едва хватило времени, чтобы приготовиться, как послышался приближающийся цокот копыт.

Едва показались первые всадники, он стал посылать стрелу за стрелой, стараясь поразить как можно больше врагов. Среди персов началась паника. Один за другим они стали падать с коней. Русло было узким и в этом и состояло главное преимущество Скилура. Персы не могли растянуться цепью, чтобы охватить его со всех сторон. Скиф посылал стелу за стрелой и уже пять персов корчились у копыт своих коней.

Начальник стражи вовремя заметил опасность. Он успел поднырнуть под брюхо своего коня, прежде чем выпущенная первой стрела, нашла свою цель. Он отступил назад, спрятавшись за спины своих воинов. Он понял, что так скифа не взять. В узком пространстве численное превосходство не играет ни какой роли. Если они и дальше будут штурмовать его в лоб, то в скором времени все будут корчиться на земле. Он выбрался из балки, сделал большой крюк и зашёл Скилуру за спину.

Скиф знал, что рано или поздно его попытаются обойти. Поэтому, стреляя, он, шаг за шагом, отступал назад. К тому времени, когда его колчан почти опустел, большинство из персов валялись на земле мёртвыми. Двое оставшихся в живых, решили больше не искушать судьбу. Они выскочили из балки и понеслись обратно, отчаянно нахлёстывая коней. Стараясь уйти подальше от этого страшного степняка, который расстрелял весь их десяток.

Перс спешился и, выхватив меч, с высокой насыпи прыгнул на Скилура. В последний момент скиф сумел увернуться. Он перекувырнулся через голову, отбросил в сторону ненужный теперь лук, и выхватил меч. Перс был на голову выше Скилура, и всё его тело прикрывала металлическая броня. На тело степняка была накинута только кожаная безрукавка, и он мог надеяться разве что на быстроту своих рук, на реакцию, да на волю богов, которые до сих пор были благосклонны к нему.

Бой закончился, так и не начавшись. Перс понадеялся на свою броню, да на длинные руки и проиграл. Он первым кинулся в атаку, но скиф ушёл с линии удара. Он поднырнул под руку и снизу вверх вонзил меч в пах персу. Именно туда, где заканчивалась броня, и было самое уязвимое место. Перс захрипел и умер, так до конца ничего и не поняв.

Скилур сел, вытер пот со лба. Всмотрелся в лицо поверженного врага. По возрасту тот был едва ли старше его самого. Он обрезал тесёмки и снял с него блеснувший на солнце панцирь, перевязь с мечом. Скилур догадался, что перс происходил из богатого и знатного рода. Рукоятка меча и ножны были украшены драгоценными камнями. Скилур полюбовался игрой света на гранях. Потом достал кинжал и хотел взять у перса ещё один, свой законный трофей. Чтобы было чем похвалиться в городище перед друзьями-побратимами, но понял, что не успеет. Надо было как можно скорее уносить ноги, а то за этим отрядом мог появиться другой. Он с сожалением поцокал языком и убрал кинжал. Взвалив на себя все трофеи, он пошёл искать коней. Под конец, чтобы не прогневить богов, Скилур поднял руки к небу и проговорил:

-Благодарю тебя, великая Табити. Ты дала мне силу и ловкость и умение. С твоей помощью я одолел врагов и остался жив. В твою честь я зарежу самого жирного барана и самого быстроногого коня принесу тебе в жертву. Ты останешься довольна.

Коней он нашёл быстро. Они стояли за очередным изгибом русла, испуганно прижавшись, друг к дружке. Тут его ждало разочарование. Пленник был мертв, и его голова безжизненно болталась из стороны в сторону. Он не выдержал бешеной скачки и испустил дух. Скилур с досады сплюнул, стащил с лошади теперь уже мёртвого пленника. Вскочив в седло, он взял поводья другой лошади в руку, и поскакал в родные кочевья.

Остальной его путь прошёл без приключений и к вечеру третьего дня он достиг городища. Завернул к родным кибиткам. Там он оставил запасного коня и трофеи. Жене, выскочившей навстречу, устало улыбнулся. Ни одной слезинки не пролилось из её глаз. Жив и слава богам. Не мешкая, она принялась сразу за перевязку. Промыла рану чистой водой, наложила каких-то пахучих трав и накрепко перевязала чистой тряпицей. Подала мужу переодеться. В это время сын увидел у отца на перевязи меч, сверкающий драгоценными каменьями и потянулся ручонками. Скилур мягко отвёл руку, поцеловал Скрева в тёплую макушку.

-Потом. Меня царица ждёт. Ждите, вскоре возвернусь.

Увидев Скилура, царица выпрямилась, вперив в него немигающий взгляд. Сквозь белила, уложенные на лице, проступал румянец.

-Ну?

-Войско персов огромно, - начал без предисловия Скилур, не забыв поклониться. – Через пять дней оно будет здесь.

-Оно уже переправилось на этот берег?

-Когда я был там, большая часть войска уже переправилась на правый берег Аракса. Ещё день и оно всё переправится. Большая часть у персов конные. Есть и колесницы и страшные такие звери, с двумя горбами… Не знаю, как они прозываются… Я видел таких, два лета назад, в Ольвии. Оба берега Аракса покрыты горящими кострами и нет им числа.

-Значит, не пугали меня персидские послы, - задумчиво проговорила Томирис. – Огромную армию собрал царь Кир... Огромную.

Она добавила ещё что-то, но Скилур не расслышал. В царском шатре повисло молчание. Наконец царица тихо произнесла:

-Ступай... И готовься, скоро в поход, - Скилур кивнул головой и уже направился к выходу, как царица его остановила: - Передай страже, чтобы нашли моего сына и немедленно послали ко мне. Ты слышишь, не мешкая.

Выйдя из шатра, Скилур передал повеление Томирис страже, а сам поспешил к своей жене и сыну.

Спаргапис явился быстро, как будто специально дожидался приглашения матери. В отличие от Томирис или от отца, сын не любил драгоценности и был одет как простой воин. Он презирал всё греческое или персидское и признавал только то, что добывал в бою или снимал с убитых врагов.

Остановившись у входа, сын снял шлем и длинные, волнистые волосы, наследство от отца, свободно рассыпались по плечам. Мать давно не видела своего сына, поэтому соскучилась по нему и с любовью смотрела на воина, стоявшего перед ней.

Спаргапис был на голову выше матери, и широк в плечах. Слегка раскосые глаза внимательно следили за матерью. А тяжёлый, квадратный подбородок говорил о строптивом характере молодого царевича.

Последний год он гостил у своих сестёр, в дальних кочевьях. Только опасность, надвинувшаяся на всё племя скифов-массагетов, да призыв матери, заставил его вернуться назад. Теперь он стоял перед ней молодой и неугомонный и переминался с ноги на ногу. За время разлуки они отвыкли друг от друга и не знали как себя вести. Нужных слов не находилось и они стояли и молчали.

Неожиданно Томирис вспомнила, как маленький Спаргапис притащил домой волчонка. Она тогда страшно перепугалась, но отец, Спаргапит, велел ей не трогать внука. Он вырастил, выпестовал волчонка, а когда тот вырос в матёрого зверя, сам отпустил его в степь. Не было у внука царя в тот момент в глазах слёз. Когда сын возмужал, то всё свое время стал проводить среди воинов, разделяя все трудности походов. В ответ за это, они полюбили молодого царевича. Когда он убил своего первого врага, то и приняли в своё сообщество. Спаргапит очень пристально следил за ростом популярности внука среди воинов. Понимая, что когда-нибудь это пригодится.

Вражеская стрела, а затем и болезнь, в одночасье, подкосила скифского царя Спаргапита. Томирис на время отослала Спаргаписа из кочевий. Она берегла его и не хотела взваливать на ещё не окрепшие плечи, заботы о царстве. Хотя тогда, после смерти Спаргапита, многие хотели выкрикнуть царём его внука, настолько он им был люб. Царица-мать воспротивилась этому, и они тогда расстались не совсем хорошо. Сын не хотел уезжать, но она настояла на своём. Томирис умела быть жёсткой, когда того требовали обстоятельства. Сын не простил ей этого, и за много лет не прислал ей ни одной весточки. Только через верных людей Томирис узнавала о возмужание сына. Но вот настало время, кода сын должен встать рядом с матерью, и она призвала его. Он явился сразу, как будто ждал её этого зова.

Сейчас Спаргапис стоял перед ней и не знал, что сказать Томирис.

-Великая беда наступает на наши степи, – первой нарушила молчание Томирис. – И я призвала тебя, сын, чтобы ты помог мне. Мне и всему племени массагетов... Одной мне не выстоять.

-А отец? - вскинул глаза царевич.

-Отец погряз в пьянстве и разврате, - жёстко ответила царица. – Он не вмешивается в дела управления царством. Всё своё время Ариант проводит в шатрах греческих блудниц. Он окружил себя льстецами и забыл дорогу в мой шатёр.

За этим ответом крылась боль и отчаяние. Она хотела, чтобы сын понял – она одна, совсем одна. И он её понял.

-Я помогу тебе... мама.

Слово было сказано, и она бросилась к нему и прижала его непокорную голову к своей груди. Потом они долго беседовали, не замечая как летит время. Уже совсем стемнело и рабы внесли светильники. Свечи слегка чадили, издавая тонкий, едва уловимый аромат.

У коновязи послышался громкий говор. Кто-то препирался со стражей. Полог откинулся и в шатёр, покачиваясь, вошёл отец Ариант. От ветра, влетевшего с улицы, пламя свечей взметнулось, причудливые тени заметались по стенам.

-Что же ты, сын? – Отец раздвинул руки и пошёл навстречу к сыну. – К матери зашёл, а про отца и забыл. Не хорошо это, не по сыновьи.

Спаргапис встал, не зная как себя вести. Отец подошёл ближе обнял его. От отца пахло вином, благовониями и ещё чем-то чужим, что сразу возвело стену между сыном и отцом. Томирис сидела рядом и не вмешивалась. За то время что Спаргапис не видел отца, он очень изменился. Ариант обрюзг, появился огромный живот, под глазами пролегли тени, признак бессонных ночей и неудержимого пьянства. И сам он стал весь какой-то не родной и чужой. Спаргапис вспомнил, как в первый раз отец посадил его на невысокую лошадку и дал проехать круг. Не было тогда счастливее человека во всей степи, чем маленький Спаргапис. Сейчас отец стал другим, и сыну он стал неприятен.

-Что же ты, отец, не помогаешь матери? - Спаргапис отстранился и недовольно посмотрел на отца. – Опасность надвигается на наши кочевья, а ты...

-Ах ты... Ты что?... Ты кого вздумал учить? - Ариант мгновенно вышел из себя. Он стал шарить рукой по поясу, в поисках меча. Но с оружием запрещалось входить в царский шатер, и меч остался у стражи. Сын с улыбкой смотрел на эти телодвижения пьяного отца.

Томирис хлопнула в ладоши. Вбежала стража и остановилась у входа.

-Отведите Арианта в его шатёр. Он устал и хочет отдохнуть, - распорядилась она.

Муж и отец, сверкнул очами, но ничего возразить не посмел. Он резко, так что потухла половина свечей, развернулся и в сопровождении стражи вышел из шатра.

-Ты всё видел, сын, - после долгого молчания произнесла Томирис. – Вот поэтому ты мне нужен. Кроме тебя мне опереться не на кого. Жрецы плетут свои интриги. Знать свои. А я одна, посередине.

Они опять помолчали. Потом царица встала, прошлась по шатру. Повернулась к сыну, настороженно следившему за матерью глазами.

-Завтра все массагетские племена выступают против персов. Ты возглавишь их. Так я решила и так будет.

Глаза Спаргаписа зажглись радостью. Он припал на одно колено, поцеловал край одежды царицы.

-Поднимись, - Томирис подняла сына, произнесла, глядя прямо в глаза: - Если поход будет удачным, то ты займёшь моё место. Воины ещё не растеряли свою любовь к тебе. И с их помощью ты усмиришь непокорных и станешь царём... Но это в том случае, если мы одержим верх над царём Киром. А это будет нелегко. Как мне доложили лазутчики, он собрал огромную армию и уже движется в нашу сторону. Поэтому будь благоразумным и, не медля, выступай навстречу... А я буду тебя здесь дожидаться. Всё, ступай, и готовь войско. Время не терпит.

Поклонившись, Спаргапис покинул шатёр матери. Томирис опять осталась одна.

Одиночество её длилось недолго. Полог опять раздвинулся, и показалась голова воина. Глаза Томирис зажглись огнём, и в них засверкала любовь. Она кинулась к нему навстречу.

-Любый. Где же ты пропадал столько времени? Я истосковалась вся.

-К тебе пробиться невозможно, - Атей поцеловал ей руки. – Только ночью это мне и удалось.

Томирис, лаская возлюбленного, вспомнила, как они встретились.

...Тогда Томирисс не спалось. Всю ночь она ворочалась, не в силах сомкнуть глаз. На рассвете вышла из юрты, приказала подать её любимого, вороного коня. Стражник, подведший ей коня, был молод и красив. На его груди под кольчугой перекатывались бугры мышц.

«Кажется, его зовут Атей» – подумала она тогда и приказала ему следовать за собой.

Она привязалась к нему и полюбила сильно, страстно, пылко. Так как только могла любить она одна, не боявшаяся ничего на свете. Атей тоже боготворил её и называл своей царицей...

С той поры минуло уже много лет, а чувства их не охладели. Атей почувствовал, что Томирис сегодня не такая как обычно. Спросил:

-Тебя что-то волнует?

-Не хорошее предчувствие гложет мне душу, - пожаловалась она. – Хотя гадатели и предсказали победу, но что-то тревожно мне.

-Когда войско выступает? – спросил Атей.

-Завтра, поутру. Сын поведёт и да сопутствует ему удача. Пусть поможет ему бог Арей, великий покровитель всех воинов.

-Спаргапис? – в голосе Атея послышалось удивление.

-А что тебя удивляет? Он мой сын. А значит продолжатель моего дела, и моего отца Спаргапита.

Только к тому времени, когда стан начал просыпаться, влюблённые смогли расстаться. Атей незаметно выскользнул из шатра и растворился среди люда, который заполонил пространство перед царским шатром. Все ждали, что царица выйдет и скажет последнее, напутственное слово войску, выступающему в поход.

И она вышла. Как всегда строгая, одетая в царственный наряд, в высоком головном уборе, обсыпанном драгоценными камнями. Телохранители, все в начищенных до блеска латах, выстроились полукругом, оттесняя подальше людей и образуя гигантский круг. В центре круга остались только сын Спаргапис, и она – царица всех массагетов Томирис. Оглядела притихшую толпу и сказала, обращаясь как будто к сыну, но в тоже время и ко всем.

-Скифы, - голос её звенел. – Великая беда подступила к самым границам наших кочевий. Мидянский царь Кир, ненасытный в своей алчности вознамерился покорить свободные скифские племена и подвести их под свою руку. Такого не было никогда и не будет впредь, чтобы скифские племена кому-нибудь платили дань. Вся степь откликнулась на наш призыв, и разные племена прислали своих воинов... Мы выстоим в этой битве. Ведь каждый воин, вскормленный матерью-землёй, становится непобедим. Тот, кто не вернётся с этой битвы, будет пировать за одним столом с богами, и станет вровень с ними... Великая Табити с нами и она поможет своим детям одолеть грозного врага.

Последние слова царицы потонули в криках воинов. Они стояли, потрясая оружием и готовы были хоть сейчас ринуться в кровавую битву. Томирис дала знак, и войско стало строиться. По мере построения полки вытягивались из долины и исчезали среди холмов. Каждое племя, проходившее мимо царицы, издавало свой боевой клич. Она всё стояла и смотрела в ту точку горизонта, где исчез во главе передовых сотен, её сын.

«Главная доблесть персов – мужество»

Геродот (V в. до н.э.)

Часть 3

План лидийского царя

На следующее утро персидские воины с удивлением обнаружили, что скифские всадники с противоположного берега ушли. Ещё вчера весь берег был усыпан вражескими лучниками в кожаных безрукавках, а сегодня ничто не напоминало об их присутствии. Царица массагетов Томирис не обманула и отвела своих воинов дальше в степь.

Когда об этом доложили Киру, он задумался. Что это было на самом деле? Выполнение обещания или заманивание врага подальше в свои земли? Чтобы там, в таинственных и бескрайних степях, где расстояния измеряются ходом коня за день, растянуть войско царя царей и уничтожить? В любом случае, доверять безоглядно, этим варварам не следовало. Уже один раз мидянское царство поверило скифам, их лживым помыслам, и оказалось на двадцать восемь лет под их гнётом. Тогда только хитрость царя Киаксара позволило избавиться от ига степняков.

Кир умел оценивать деяния предков и извлекать из них уроки. Поэтому он не кинулся слепо на тот берег, а велел разослать дозоры, на дневной переход коня. Полетели по приказу царя конные дружины на тот берег. Выискивая и вынюхивая скифских всадников, но ни кого не обнаружили. Посланные возвращались и приносили благие вести. Увидев персидских всадников, варвары уходили дальше в свои степи и терялись среди барханов. Целый день персы без устали рыскали в землях массагетов. Как хищные волки, в поисках добычи они проверили каждый куст, каждую лощину, но всё было тихо и спокойно в великой степи.

Скифы отошли на три дня от берега полноводной реки, и путь вперёд свободен и открыт. Слушая такие донесения, царь хмурился, наматывая на палец подкрашенную хной бороду. Что-то терзало его, сдавливало грудь, не давало успокоиться. Он искоса посматривал на своих военачальников и молчал. Они нетерпеливо переминались с ноги на ногу, ожидая решения царя. По их виду он догадывался, что они готовы хоть сейчас ринуться на тот берег и кинуться вслед скифам. А он медлил. Один только верный Гарпаг молчал, ни чем не выдавая своего нетерпения.

-Что скажешь, Гарпаг? – царь вперил в военачальника немигающий, тяжёлый взгляд. – Пора переправляться на тот берег? Не готовят нам варвары ловушку?

Умудрённый опытом воин пригладил бороду и степенно ответил.

-Великий царь! Если ты решил выслушать раба своего, то я, ничтожный, осмелюсь сказать своё слово. – Гарпаг помолчал, осмотрелся вокруг. Царь нетерпеливо сдвинул брови, и Гарпаг поспешил закончить свою мысль: - Если мы и дальше будем находиться на этом берегу, то никогда не узнаем какого цвета шатёр у царицы варваров Томирис. А варвары не узнают, каково остриё наших мечей и копий. Я считаю, что надо со всей осторожностью переправляться на тот берег и вступить в земли массагетов. Тем более дозорные воины доносят, что скифов поблизости нет... Вот моё мнение... Я всё сказал.

Гарпаг сел. После этих слов сомнения царя понемногу стали рассеиваться. Он привык доверять своему старому полководцу и знал, что тот редко ошибается.

Кир отдал приказ о начале переправы. Задвигалось, зашевелилось огромное войско, как будто тело исполинского животного. Всё пришло в движение, и десятки тысяч ног вспенили спокойные до этого воды Аракса. Повинуясь приказам, носильщики устремились к берегу с лёгкими плотами. Более тяжёлые плоты, предназначенные для колесниц, уже покачивались на волнах, готовые принять первый груз. На кораблях, посреди реки, лучники нацелили острия своих стрел в сторону противоположного берега.

К царю царей подскакал конный вестовой. Он спешился, припал на одно колено и доложил, что первые сотни достигли того берега, и закрепились на нём. Кир и сам уже видел развивающийся стяг на противоположном берегу. Царь стоял в окружении военачальников и телохранителей и наблюдал за переправой войска. Всё новые и новые полки подходили к берегу, переваливаясь через прибрежную насыпь, и скатывались к воде. Пешие воины шли, закинув за спину ассирийские, покрытые кожей, щиты, с копьями в руках. Поножи и широкие пояса сверкали на солнце так, что было больно смотреть.

Воины шли, вытирая на лицах грязный пот и с нетерпением ожидая момента, когда смогут достигнуть речной прохлады. Всадники вели в поводу, почувствовавших влагу, и от этого нетерпеливых, коней. Катились страшные колесницы, сдерживаемые умелыми руками возниц. То в одном месте, то в другом слышался неожиданный вскрик, и в разные стороны летели кровавые куски мяса. В толчее, которую создавали десятки тысяч людей, кто-нибудь да попадал под смертельные ножи. На секунду движение прекращалось, но потом возобновлялось вновь. Воины обходили кровавое пятно на песке и людская лава катилась дальше.

Этот поток вооружённых людей был неудержим. Казалось, что вся Азия пришла к берегам Скифии, желая раздавить её своей мощью.

В числе первых воинов, которые взошли на плоты, чтобы причалить к противоположному берегу, была и сотня Араша. Десять рабов, набранных из покорённых народов, управляли плотом, на котором расположилась полусотня Араша. Два чернокожих надсмотрщика-нубийца, то и дело хлестали плетьми по оголённым телам, подгоняя. Рабы боролись с течением, но все равно плоты понемногу сносило в сторону. Справа и слева плыли другие сотни из тысячи Мазареса. Сам военачальник остался на берегу, зорко наблюдая за погрузкой воинов. Араш стоял у самого края плота и всматривался в противоположный берег. Сотник торопился и временами подгонял рабов. Он хотел быть первым из тех, кто ступит на противоположный берег. За это, он знал, его ждёт награда из рук самого повелителя.

Он оглянулся по сторонам. Вся водная гладь, насколько хватало глаз, была покрыта тысячами плотов с людьми, колесницами, верблюдами. Гул от множества голосов стоял над рекой и мириады брызг были подняты в воздух. Вся его сотня уместилась на двух плотах, а привычные ко всему лошади плыли следом, вспенивая воду. Араш увидел как слева один из плотов, разъехался, плохо скреплённый, и люди оказались в воде. Многие из них потонули, но десятку полтора удалось спастись, и они мокрые и жалкие благодарили своих спасителей. Араш подумал, что строителей, которые вязали этот злополучный плот, ждёт кол или клетка со львами. И это справедливо. За каждый проступок надо отвечать. Так воспитывались персы, ещё с тех времён, когда лазили в козлиных шкурах по горам в далёкой теперь уже Парсе. Того же они требовали и от покорённых народов.

Противоположный берег приближался. Араш крикнул, и засвистели бичи надсмотрщиков быстрее обычного, а рабы, напрягая бугры мышц, из последних сил налегли на вёсла, срывая кровавые мозоли на усталых руках. Ещё одно усилие, и плоты, мягко ткнувшись в прибрежный песок, остановились. Не успели рабы поднять из воды вёсла, как воины начали соскакивать на землю. Они выводили из воды мокрых, фыркающих лошадей и строились в боевые порядки. Как только последний воин покинул плот, он отчалил, направляясь обратно, за новой порцией.

Закончив построение, сотня Араша как вихрь поднялась на высокий берег и рассыпалась цепью. Араш жадно всматривался во враждебный берег, выискивая врага. Вокруг стояла тишина, и никто не кинулся на персов, стараясь опрокинуть их обратно в воду. Не доверяя своему чутью, Араш направил воинов в разные стороны. Расставив людей, удовлетворённо оглянулся. Он всё-таки сделал это и первым взошёл на вражеский берег. Стяг, со знаками его тысячи, победно развивался рядом. Следом поднимались воины из других тысяч, и с завистью поглядывали на удачливого сотника.

Араш ощерил в улыбке зубы, повернулся к своим людям, собираясь отдать команду. И в этот момент со стороны степи раздался негромкий свист и короткая, чёрная стрела вошла в горло воина, стоявшего рядом. Араш не увидел опасность. Он скорее её почувствовал своим звериным чутьём, за мгновение до того, как неизвестный стрелок спустил тетиву лука. Араш развернул голову и благодаря этому остался жив. Он выругался, присел, выискивая стрелка среди сопок. Руки перса в это время жили своей жизнью. Он столько раз проделывал это упражнение, что действовал точно и безошибочно. Араш сдёрнул из-за спины лук, приладил стрелу и натянул тетиву. На всё это потребовалось ничтожно мало времени. Столько же, сколько взрослому человеку надо, чтобы вздохнуть полной грудью. Его люди попадали, кто где стоял, тоже выискивая опасность. Пропела ещё одна стрела и воткнулась прямо перед тем местом, где сидел Араш. Значит, стрелок выделил его из общей массы воинов по нарядному шлему и безошибочно определил в нём командира. Он перекатился влево, под защиту большого валуна и осторожно выглянул.

Араш догадался, что стреляли из-за самой дальней сопки. Он дал знак воинам и они, вскочив на коней, ринулись с разных сторон к тому месту, где мог находиться неизвестный стрелок. Выждав немного, Араш поднялся на ноги и мысленно возблагодарил богов за то, что послали ему лишний день жизни. Он посмотрел на воина, лежащего с пробитым горлом рядом. Если бы Араш оказался на полшага впереди, то сейчас валялся бы вместо него. От этих мыслей сотник почувствовал, как на лбу выступила холодная испарина. Он тряхнул головой и в этот момент увидел приближающихся конников. Они соскочили с коней, встали перед сотником. По их виду Араш догадался, что приехали они с пустыми руками. Сотник грозно сдвинул брови:

-Ну? Нашли его?

Вместо ответа один из воинов потянул колчан из-под стрел. Он был наполовину пуст. Араш повертел его в руках, вынул стрелы. Сам горит, раскрашенный красной и чёрной краской, отбросил в сторону. Проговорил сквозь зубы:

-Первого же варвара, который попадёт мне в руки, я сварю живьём в котле и скормлю собакам, – Араш всё ещё злился на себя за пережитый страх.

А переправа продолжалась и шла своим чередом. Вот показалась нарядная кавалькада воинов, бешено мчавшихся вдоль берега. Летел гравий из-под копыт коней и люди, встречавшиеся на пути, испуганно шарахалась в стороны, чтобы не быть раздавленными. А две сотни «бессмертных» уносилась дальше, по направлению к царскому шатру. Более глазастые воины успевали всё-таки узнать в переднем всаднике сына царя, Камбиса. Они запоздало падали на колени, и, уткнувшись лбом в нагретые камни, ждали, пока стихнет вдали цокот копыт.

Камбис спешил в шатёр своего отца Кира. Уже второй раз за короткое время отец призывал его к себе и Камбис срывался на зов повелителя, гадая, зачем он понадобился ему на этот раз. Многочисленные послы, воины, сановники и ближние люди, все те, кто постоянно толкались у подножия трона, почтительно расступились перед наследником престола. Камбис легко соскочил с вороного, взмыленного скакуна, кинул поводья подбежавшему рабу и, ни на кого не глядя, прошел в шатёр.

В шатре царил полумрак. После яркого солнца Камбису потребовалось время, чтобы его глаза привыкли к темноте и, наконец, присмотревшись, он увидел царя. Кир сидел на маленькой резной скамеечке и ел свою любимую дыню. Склонённый раб держал перед ним на золотом подносе сочные ломтики. Увидев сына, Кир дал ему знак подойти ближе.

-Войска переправляются? – спросил негромко, когда сын подошёл ближе.

-Да, отец. Уже треть твоего войска вступило на тот берег.

-Успеем переправиться до темноты?

-Твоё войско слишком огромно, чтобы за один день переправиться на скифский берег, - осторожно ответил Камбис, не понимая, куда клонит отец. Не он отвечал за переправу войска и ни с него должен спрашивать царь. Для этого есть специально приставленные люди. Также осторожно закончил: – Если боги будут к нам благосклонны, то за два дня твоё войско будет на том берегу. Тогда можно продвигаться дальше.

-Хорошо, - Кир кончил насыщаться дыней. Поднялся, вымыл руки над серебряным тазиком, дал знак рабам удалиться.

Они остались с сыном одни. Кир подошёл, встал напротив. Они с сыном были почти одинакового роста. Только Камбис выглядел немного полнее своего отца и пошире в плечах. Под взглядом Кира сын весь подобрался, как бывало всегда, когда Кир буравил его своими тёмными, как бездна, глазами. Достаточно изучив лицо сына, Кир сел обратно. Камбис устроился напротив, на маленьком стульчике.

-Я принял решение, - негромко сказал царь и отец. – Ты не будешь переправляться на тот берег. Ещё до того времени как солнечный диск закатится за горизонт, ты направишь своих коней обратно, в Вавилон.

-Почему? - Камбис вскинул глаза на Кира. – Зачем отдаляешь меня от себя? Или я чем прогневил повелителя? Не гони меня... Я хочу участвовать в твоих походах и быть рядом с тобой.

В этих словах, вместе с просьбой и мольбой, мудрый Кир уловил нечто другое. То, что сын хотел скрыть, но ему это плохо удалось, как он не старался. Сквозь льстивые слова Камбиса, проглядывало облегчение. Он был рад удалиться, спрятаться, затеряться где-то в глубинах огромной империи своего отца.

В этом была правда. Постоянная близость со всемогущим отцом с каждым годом всё больше тяготила Камбиса. Он устал вздрагивать от каждого шороха и покрываться холодным потом всегда, когда царский гонец приближался к его шатру. Придворные, которые его окружали, постоянно плели свои интриги, подталкивая наследника к необдуманным поступкам. Камбис был уверен, что половина из его свиты и прислуги докладывает отцу о каждом его шаге. Стоит ему оступиться, как его голова покатится с плеч, на радость младшему брату Бардии. Тот с нетерпением ждёт того момента, когда Камбис оступится и уступит ему место у трона повелителя. Только двое наследников мужского пола осталось у Кира. Некоторые умерли в младенчестве, двоих отравил Бардия, в борьбе за расположение повелителя. После того Кир и отдалил его от себя, велев никогда больше не попадаться на глаза. А приблизил Камбиса, который до этого, хотя и был старшим, всегда находился в тени своего брата.

Все последние годы Камбис жил в страхе за свою жизнь, боясь мести ненавистного брата. Но проходил год за годом, а Бардия не давал о себе знать и постепенно царевич успокоился. Камбису была не нужна власть так, как его брату. Кир поэтому и назначил его своим наследником, потому что безошибочно угадал: Камбис не будет строить против него козни, и не будет поторапливать отца для перехода в потусторонний мир.

Один раз, восемь лет назад, Кир усомнился в этом, и Камбис тогда был свергнут с трона царя Вавилона и отослан в самую дальнюю сатрапию. Его стерегли днём и ночью, верные люди Кира с обнажёнными мечами. Пять дней Камбис не сомкнул глаз, и не расставался с мечом, готовый в любой момент пустить его в ход. Он уже чувствовал на своей шее холодную сталь секиры палача и молил богов, чтобы они отвратили от него гнев повелителя. И свершилось чудо: Кир вновь призвал его к себе, обласкал и назначил своим наследником.

С тех пор Камбис чувствовал себя неуютно в присутствии царя и старался лишний раз ему на глаза не показываться. Узнав, что царь отсылает его с глаз своих в далёкий Вавилон, он с трудом смог скрыть бурю ликования в душе. Кир мысленно усмехнулся. Душа сына уже давно стала для него открытой, хотя тот и не догадывался об этом. Он знал и мог предугадать каждый последующий шаг Камбиса. Даже тогда, восемь лет назад, он не поверил нашёптывающим придворным. Хотя они и уверяли его, что Камбис готовит свержение его, Кира. Он решил преподать урок сыну и сослал его в далёкую Парфию. Через десять дней Кир призвал сына обратно, и по его виду понял, как много тот пережил за это время. С тех пор Камбис уяснил, что пытался вразумить ему отец и стал полностью покорен его воле.

Он предпочитал держать Камбиса при себе. Потому что знал: страх мог затмить ему глаза и подтолкнуть к необдуманным поступкам. Сейчас что-то изменилось в душе Кира. Нехорошее предчувствие жгло душу изнутри. Сам не зная почему, но он решил отослать сына подальше от себя.

-Нет, - царь задумчиво посмотрел поверх головы сына. – Ты забыл, кто ты есть?... Ты царь Вавилона, а значит должен быть со своим народом. Поэтому ты поедешь и будешь править... Да и мне будет спокойно, если огромная Вавилония, со всеми землями, входившими в неё, будет под надёжным присмотром... - он помолчал, потом продолжил: - Я оставляю тебе царство. Царствуй, пока я буду в походе. Нельзя оставлять народ без правителя, как дом без хозяина... Но прежде, я хочу дать тебе, сын, несколько советов... Во время моего отсутствия ты будешь заниматься делами империи. От моего имени карать или миловать. Помни: народы под твоим началом не должны стонать от изнеможения. Но и воли им слишком не давай - всё должно быть в меру. Почтительно относись к другой религии, даже если она не понятна на первый взгляд. Только относясь с терпением к чужим богам, ты сможешь удержать покорённые народы в своей руке. Помни это, сын, – Кир склонил голову, негромко проговорил, как будто разговаривая уже не с Камбисом, а с самим собой: - Лазутчики доносят, что не всё спокойно на границах империи. Не до конца усмирённые племена поднимают головы и мутят народ в городах, склоняя к восстанию. Ты должен навести там порядок.

-Я сделаю так, как ты просишь, отец, - Камбис склонил голову. – Я усмирю непокорных и накажу бунтовщиков. Их головы будут украшать весь твой путь, когда ты вернёшься обратно.

-Хорошо, - Кир на мгновение замолчал, а потом продолжил: - Чтобы тебе было с кем советоваться в трудных делах управления империи, возьмешь с собой лидийца Креза. Он умный муж и в трудную минуту тебе поможет. Я отдаю его в твои руки... Если поход мой окончится несчастливо, береги Креза, почитай его, следуй его советам. Я прошу тебя об этом, Камбис, я тебе приказываю! – голос Кира сорвался на крик. Он схватил рукой за расшитый золотом ворот Камбиза и притянул его к себе

-Я склоняюсь перед твоей волей, о великий. – Камбис испугался, он в первый раз видел отца в таком состоянии.

Царь успокоился быстро. Он поднял руку, увенчанную перстнями, и Камбис прикоснулся к ней лбом. На сына Кир уже не глядел.

-Помни, что я тебе сказал. Теперь прощай. Иди, и пусть ко мне призовут Креза. Я хочу говорить с ним.

Вскоре на зов Кира, явился Крез. Царь царей передал ему свою волю и спросил: Берётся ли он оберегать его сына и наследника, как своего собственного? На что Крез, проведший не один год рядом с Киром в походах, ответил:

-С того момента, как я попал в твои руки, я обещал перед богами, что буду охранять и оберегать твоё царство. И ни разу за те десять лет, что мы вместе, не отступился от своего слова. И сейчас не отступлю.

-Я знал, что ты мне так ответишь, и вверяю тебе судьбу своего сына. Оберегай его от необдуманных поступков и помогай советом, когда он будет кидаться из стороны в стороны как слепой тигрёнок в поисках сосцов матери. Ты должен стать для него матерью. Если будет так - боги возблагодарят тебя.

Крез, хотя его Кир и лишил всего, что он имел в прошлой жизни – не кривил душой, а говорил правду. Он знал, что с богами шутить нельзя. Они не любят этого, и один раз его уже наказали, заставив поверить в то, чего на самом деле произойти не могло.

Двадцать лет назад, когда Крез задумал войну против Персии, он решил узнать волю богов. Царь Лидии прислал к Дельфийскому оракулу богатые подарки и задал один вопрос: «Что будет, если он нападет на Персию?» Жрецы ответили ему так: «Крез, перейдя через реку Галис, разрушит великое царство». Обрадованный добрым предзнаменованием Крез снарядил поход и... был наголову разбит Киром, а сам попал в плен.

Персидский царь Кир хотел убить неудачливого завоевателя, но, узнав историю с оракулом, пожалел его и отпустил. Крез же отправил послов в Дельфы, те бросили на алтарь оковы, которыми были скованы в персидском плену и спросили: «Всегда ли бог Аполлон обманывает тех, кто приходит к ним за советом?». На это оракул ответил: «Знай, Крез, что Аполлон не обманул тебя ни единым словом. Перейдя через Галис, ты разрушил великое царство – только не персидское, а свое собственное».

Вот так Крез был наказан за то, что неправильно истолковал волю богов.

Ближе к вечеру Камбис вместе с Крезом отбыли в далёкий Вавилон.

Царевич оказался прав. За один день войско не успело полностью переправиться на тот берег. И ночь застигла его разделённым на две части могучей рекой.

Последнюю ночь перед переправой царь царей решил провести на левом берегу, как будто хотел оттянуть тот момент, когда его нога вступит на противоположный берег.

Ночь выдалась душной. Кир долго не мог уснуть. И чтобы не мучить себя, вышел проверить посты. Нельзя быть спокойным, когда враг рядом. Враги, как змеи, могли заползти и сюда, а поэтому надо быть начеку. Этому Кир приучил себя ещё с детства и всегда следовал незыблемому правилу.

Вокруг стояла тишина. Только храпели стреноженные кони, шелестела трава от лёгкого ветерка, да потрескивали в кострах ветки сухого саксаула. Крупные звезды, спустившись до самого горизонта, мерцали, словно покачиваясь на своих тонких серебряных лучах. Киру казалось, что он слышит их призрачный серебряный звон, и это пугало его, как предвестие беды. От всего этого опять стало тревожно на душе.

Царь вернулся в шатёр и забылся тревожным, беспокойным сном. И приснился ему чудный сон. Увидел он Дария, старшего сына своего военачальника и ближнего человека, Гистаспа. Виделся ему Дарий с крыльями за спиной. Одним крылом он накрывал Азию, а другим Европу.

Кир проснулся в поту и понял, что сон виденный им – пророческий. Он заметался по шатру, рассуждая над виденным во сне.

Дарий тоже происходил из рода Ахеменидов, а значит, имел такие же права на трон, как и он, Кир. Сам Дарий, которому едва минуло пятнадцать лет, был оставлен в Персии, как непригодный к воинской службе по молодости лет. Его отец, Гистасп постоянно находился при Кире и входил в ближний круг. Теперь, после этого сна, Кир понял, что змея измены и раздора свила своё гнездо у самого его сердца.

Кир крикнул стражу и велел привести к нему Гистаспа. Но только одного, а более никого не звать. Кир решил выяснить – что скажет ему старый военачальник, когда он уличит его в измене. Его и его сына. Немного поразмыслив, царь велел усилить стражу, опасаясь заговорщиков. Они могут прознать о его планах и опередить. Неизвестно как далеко проникли нити заговора и скольких людей они оплели.

Гистасп пришёл, ничего не подозревая, спросонья протирая глаза. Кир вперив в него тяжёлый взгляд, сказал:

-Гистасп! Сын твой уличен в кознях против меня и моей державы, - от этих слов седой военачальник побледнел, и ноги его подкосились. Кир продолжал говорить, уличая изменника: - Мне это известно совершенно точно, и я скажу тебе откуда. Боги пекутся обо мне и заранее открывают мне грозящую беду. Этой ночью я видел во сне старшего из твоих сыновей, Дария. С крыльями на плечах, причем одним крылом он осенял Азию, а другим Европу. Из моего сновидения совершенно ясно, что твой сын посягает на мою жизнь. Он хочет завладеть моей державой, а меня убить.

Кир продолжал мерить шагами шатёр, в тоже время пристально наблюдая за Гистаспом.

-Что ты можешь мне ответить на это? – грозно вопросил царь, остановившись. – Говори!

Военачальник понял, что его жизнь висит на волоске. С болью в голосе, он промолвил:

-Царь! Лучше бы не родиться тому персу, который посягнет на твою жизнь! А если есть такой, то пускай он погибнет и как можно быстрее! Ведь это ты превратил персов из рабов в свободный народ и из данников другим народам сделал владыками всех. Если сновидение возвестило тебе, что сын мой замышляет мятеж, то я отдаю его в твои руки: поступай с ним как тебе угодно!

-Я не верю тебе и не хочу верить. Поэтому вот тебе моё царское решение. Пошли, как можно скорее, в Персию воинов и пусть они позаботятся, чтобы твой сын оставался на месте. После того как я покорю эту страну и возвращусь домой, я призову твоего сына к ответу. А теперь пошёл вон с глаз моих!

Гистасп, так и не вставая с колен, выполз из шатра. Оставшись один, Кир задумался.

-«Что с того, что Гистасп пообещал схватить своего собственного сына и держать до моего прихода? – думал царь, меряя шагами шатер. – С такой же лёгкостью он может предупредить Дария, и тот исчезнет и будет всю жизнь грозить мне и моим наследникам. Не будет тогда покоя в империи Ахеменидов. Можно, конечно, отдать Гистаспа в руки палача. Но тогда сын, узнав, что отец казнён, вообще может поднять восстание прямо в сердце моей империи. Ведь он такой же Ахеменид, как и я...»

Долго ещё ходил царь по шатру, пытаясь найти выход. Раздражение его росло. Он благодарил богов, что они открыли ему глаза на заговор. Наконец, когда от постоянных дум разболелась голова, решение пришло. Успокоившись, Кир хлопнул в ладоши и велел позвать Гарпага.

Старый советник явился сразу, как будто стоял за пологом шатра. Кир всегда поражался этой его способности. Создавалось впечатление, что Гарпаг мог читать его мысли царя и знал, когда тот призовёт его к себе. Гарпаг был единственным человеком во всём мире, с кем Кир мог говорить открыто, не лукавя. Даже с сыном, со своим наследником, временами приходилось что-то не договаривать, что-то утаивать. Чтобы не нанести вред ему, и, прежде всего, себе. С Гарпагом всё было по-другому. Это повелось ещё с тех пор, когда они боролись с дедом Кира, Астиагом. В те, далёкие теперь времена, Гарпаг примкнул к Киру и был жестоко наказан за это. Царь знал это и ценил преданность старого военачальника. Знал, что тот в трудную минуту не придаст.

Кир рассказал своему советнику о пророческом сне и о предупреждении, данном ему богами. Выслушав царя, Гарпаг ничего не сказал, но поразился услышанному. Боги давали Киру знак. Но смысл их предупреждения был в другом. Божество этим сновидением желало лишь открыть, что царь примет смерть здесь, в стране массагетов, а его царство перейдет к Дарию. Вот что хотели сказать боги, и так Гарпаг истолковал сон Кира. Он ничего не стал говорить Киру, зная, что тот всё равно не отступится от задуманного. Гарпаг всмотрелся в лицо того, кого знал ещё совсем ребёнком. И понял, что на Кире уже лежит печать смерти. Это читалось в его глазах, где на самой глубине двух бездонных тёмных озёр искорка жизни мерцала всё слабее и слабее.

-Что же ты молчишь, мой верный соратник? – наконец спросил царь. – Как посоветуешь мне поступить дальше?

-Не следует противиться воле богов. Иначе их можно прогневить. Я знаю, что ты давно уже всё решил и готов принять твою волю, - Гарпаг наклонил голову, чтобы скрыть огонёк грусти в своих глазах.

-Ты уходишь от ответа, Гарпаг. Говори, что бы ты сделал, окажись на моём месте?

И Гарпаг сказал то, что хотел услышать Кир.

-Я бы вырвал с корнем семя заговора. А тех, кто в этом повинен – отдал бы в руки палачу. Казнь моя была бы ужасна. Пусть вселится страх в сердце каждого человека, проживающего в подлунном мире, там, где правит великий Ахурамазда. Они должны понять, что так будет с каждым кто пойдёт против воли царя царей, Кира, Ахеменида... - от собственных слов Гарпаг распалился. Вздохнув полной грудью, закончил: - Вот чтобы я сделал, будь на твоём месте.

-И я поступлю так же, как советуешь мне ты, мой верный Гарпаг, – Кир схватил скрюченными пальцами плечо военачальника, притянул к себе. Горячо зашептал в самое ухо: – Вели послать верных людей в Пасаргады, с тайным поручением. Там сейчас находится Дарий и ждёт моего возвращения. Он должен уйти к предкам, по тропе, которую сам для себя выбрал. Изменника надо покарать, а так же всех кто с ним заодно... Я думаю, что Гистасп тоже пошлёт туда своих вестовых... Или уже послал... Якобы для того, чтобы схватить Дария и держать до моего возвращения. Я ему не верю. Поэтому твои верные люди, должны опередить вестовых Гистаспа. И сделать то, что от них требуется.

-Я всё сделаю, великий царь, - Гарпаг поклонился. – Можешь рассчитывать на меня... Как поступить с Гистаспом?

-До тех пор, пока Дарий жив, его трогать нельзя. Пусть пока живёт. Когда изменники будут уличены, мы и Гистаспа призовём к ответу... Иди, выполняй то, что я тебе поручил и пусть удача сопутствует тебе.

После ухода Гарпага Кир успокоился. Он знал, что старый соратник в точности выполнит всё то, что он ему поручил.

Царь вызвал начальника над «бессмертными», своими личными телохранителями. В последние годы он ни куда не ходил, не окружив себя кольцом преданных воинов. Понимая, что окружён одними врагами, желающими ему смерти. Разве сегодняшний сон не подтверждение этому? Появившемуся воину велел готовить всё для переправы на противоположный берег. Пора вступить на земли массагетов, хотя душа и не желает этого.

У Гарпага имелся верный человек. Лидиец по имени Пактиес. Когда произошла знаменитая битва под Сардами, где Кир одержал победу над Крезом, этот человек перешёл на сторону мидянского царя. Он указал прорехи в обороне лидийцев, и это тоже послужило тому, что в той битве, в конечном итоге, победил Кир. С той поры Гарпаг держал его при себе. Не раз уже Пактиес доказывал свою верность царю Киру. Сейчас появилась возможность сделать это ещё раз. Он велел разыскать его и привести к себе в шатёр.

В это время лидиец Пактиес, ничего не подозревая и скрывшись от посторонних глаз, был занят тем, что ему нравилось больше всего на свете. Он пересчитывал золотые монеты, перекладывая их из одного кожаного мешочка в другой. Глаза его лихорадочно блестели, отражая солнечные блики от золотых кружочков у него в руках. Он бережно кинул последнюю монету, склонив голову, прислушался к мелодичному звону, довольно улыбнулся. Взвесив на руке кожаный мешок, завязал тесёмки, и подбросил золото в руке. Прищурившись, посмотрел на солнце, поскрёб бороду.

Несмотря на то, что был очень богат, Пактиес одевался как простой воин – в кожаные штаны и меховой кафтан с поясом. Короткий меч был прицеплен, как и положено, с левой стороны. Своим видом Пактиес ни чем не выделялся среди основной массы воинов, хотя мог одеваться значительно лучше.

Улыбка на миг осветила заросшее щетиной лицо Пактиеса. Он ещё раз поблагодарил себя, что тогда, под Сардами, не растерялся и примкнул к победоносному войску мидянского царя. С тех пор золотая мошна его постоянно росла, радуя глаз и услаждая душу. Если так пойдёт и дальше, то в скором времени можно покинуть войско царя Кира и укрыться где-нибудь в дальней сатрапии. Чтобы счастливо доживать остаток дней, дарованных богами. Жизнь воина изменчива. Неизвестно, где его будет ждать удача, а где глубокая яма. Пактиес уже не первый год исполнял разные тайные поручения ближайшего человека царя, Гарпага. Хотя прославленный военачальник и платил чистым золотом за каждое выполненное задание, Пактиес решил всё-таки покинуть персов – незачем больше испытывать терпение богов. В один прекрасный момент они могут отвернуть от тебя свой лик, и тогда потеряешь всё то, чем сейчас обладаешь.

Пактиес вспомнил, как пятнадцать лет назад тайно, ночью пробирался в лагерь персов. Как спускался по отвесной стене из осаждённых Сард. Что его толкнуло на этот поступок – он не знал. До той злополучной ночи он состоял в личной гвардии лидийского царя Креза и мог каждый день лицезреть владыку. В битве у Птерии, когда впервые сошлись на поле брани мидяне и лидийцы, он бился как тигр, защищая своего царя.

Стоя тогда на посту, он с тревогой всматривался в тысячи огней от персидских костров под стенами города. Ночью, идя по обезлюдившему, как будто мёртвому городу, к себе в казарму, он встретил старуху. Она вынырнула из неоткуда, как будто спустилась в небесной колеснице, схватила его скрюченными пальцами и притянула к себе. Увидев её морщинистое, со множеством язв лицо, он остолбенел от страха, хотя был и не робкого десятка. Тогда Пактиес понял, что это прорицательница явилась ему на пути и слова, произнесённые морщинистыми, бескровными губами, стали роковыми для лидийского стражника. Она сказала, что все умрут в этом городе, и царь их будет пленён и всю жизнь проведёт вдали от родины, служа чужому владыке. Сказав так, она оттолкнула его и исчезла, словно злой демон, сошедший с небес.

Пактиес сразу поверил ей. И оказался в лагере персов, решив служить новому царю, раз судьба Креза предопределена богами. Так и случилось, как говорила старая колдунья, встреченная Пактиесом на улицах обречённого города. Именно тогда его заприметил Гарпаг и приблизил к себе. С тех пор Пактиес служил новому царю и ждал того момента, когда накопит достаточно золота, чтобы скрыться и доживать век в удовольствие и утехах. Ту старуху, он считал, ему послали боги. Ведь случись по-другому, и он мог погибнуть под стенами Сард, древней столицы Лидии.

От воспоминаний Пактиеса отвлекли осторожные шаги за спиной. Он быстро сунул золото под камень, на котором сидел, и обнажил меч. Приготовившись, рывком бросил своё тело навстречу тому, кто хотел подойти незамеченным. И чуть не пронзил безоружного воина. Вернее даже не воина, а отрока лет двенадцати. Меч остановился в двух пальцах от незащищённой груди. Пактиес выругался, кинул меч в ножны, схватил отрока за шиворот, притянул к себе:

-Ты чего крадёшься, как разбойник? Захотел, чтобы я тебя насадил на меч, как угря на острую пику? – Пактиес потряс его. Голова у бедного отрока замоталась из стороны в сторону. Видно было, что он сильно напуган. Не в силах произнести хоть слово, он только открывал и закрывал рот. Пактиес решил ещё нагнать страху: - Говори, чего здесь выведываешь?! Кто тебя послал? Говори, а то уши отрежу!

В подтверждение своих слов он наполовину вытащил меч. Отрок, наконец, обрёл дар речи. Из его глаз брызнули слёзы, он повис на руке Пактиеса и захныкал.

-Меня Гарпаг послал... Он тебя везде ищет... Велел немедля быть у него в шатре. А кто тебя отыщет – того ждёт награда.

-Да? – Пактиес отпустил ворот, и отрок сполз на землю. – А чего сразу не сказал? Вечно из вас молодых каждое слово надо клещами тянуть... Беги, получай свою награду.

Пактиес ногой придал мальчишке ускорение. Тот вскрикнул, вскочил и, потирая ушибленное место, бросился наутёк.

&&&

Новой столицей огромной державы Ахеменидов, стал город Пасаргады. Его основал Кир на севере Парсы, на западном берегу реки Пульвар, около двадцати лет назад. Именно тогда, под его стенами, Кир одержал свою первую победу над мидянами и в знак этого возвёл здесь свою новую столицу. Наряду с древними городами, такими как Экбатаны и Сузы, Пасаргады стали средоточием всей власти Ахеменидов. Такого грандиозного проекта Древний мир ещё не знал. Каменотёсов, плотников, кирпичных и рельефных дел мастеров свозили в столицу со всех концов империи, и строительство не затихало ни днём не ночью. Несмотря на то, что столица была молодой, город быстро разросся, благодаря своему удачному местоположению.

В отличие от других столиц и царских городов, вначале это было небольшое поселение, спланированное в стиле военного лагеря. Оно располагалось на плоской равнине, окруженной чередой низких гор. Здесь Кир разбил громадный, обнесенный стеной парк, воздвиг несколько рассредоточенных зданий, окружённых пальмовыми рощами и крепость.

Попасть вовнутрь можно было только через монументальный сторожевой дом, въезд в который охраняли два огромных гранитных крылатых быка в ассирийском стиле, а с внутренней стороны их поддерживала пара быков с человеческими головами. Стража неусыпно стерегла этот вход, и проникнуть за каменное ограждение незамеченным было невозможно.

Царь Кир любил этот город больше всех остальных. В последние годы до вавилонского похода все дела империи он вершил именно отсюда. Постепенно рядом с царским дворцом выросли дворцы поменьше, которые занимали сановники, военачальники и ближние люди. Все те, кто в данный момент находился в чести у царя. Сам Кир любил прогуливаться в тени пальмовых деревьев и слушать крики и пение многочисленных птиц, навезённых в царский сад со всех концов света. Особняком стоял огромный дворец, едва ли уступающий своими размерами царскому. В нём, под неусыпным надзором многочисленных стражников и евнухов, проводили свои дни в неге и удовольствии жёны и наложницы повелителя.

Царский дворец возвышался на холме и состоял из прямоугольной комнаты с портиком из двойных колонн по всем четырем сторонам. Кроме залы, где принимались послы других государств и вершились дела империи, были ещё царские комнаты. Сейчас все они пустовали, кроме одной.

В ней находился юноша с бледным, осунувшимся лицом. Видно, что он не любил выходить из царских покоев, и его лицо редко ласкали лучи солнца. От того оно и приобрело такой вид. Тёмные, как у всех потомков легендарного Ахемена, глаза горели огнём, выдавая в этом юноше огромную внутреннюю силу.

Это был Дарий, сын Гистаспа и дальний родственник Кира. Он и сам ещё не знал, что в дальнейшем ему предстоит сыграть огромную роль в становление молодого Персидского государства. Он поднимет его на такую высоту, на которую, до этого не поднималось ещё не одно государство. Сейчас он ничего этого не знал, а напоминал испуганную лань, застигнутую на месте свирепым хищником.

Юноша был растерян и не знал что делать. Виной всему послужил свиток папируса, который он держал в дрожащих руках. Письмо было от отца, который находился с войском царя Кира на границах далёкой Вавилонии. Его сегодня утром доставил запылённый гонец и с тех пор Дарий не находил себе места.

Он в который раз развернул свиток и вчитался в неровные строки. Его отец, хоть и достиг огромных высот при дворе царя Кира, в грамоте был несилен, поэтому письмо читалось с трудом. Это ещё раз доказывало, что письмо было особой важности, раз отец начертал его сам, а не доверил писцу. Отец писал:

«Сын мой, Дарий. Великая беда нависла над твоею головою, да и над моею тоже. Прогневали мы великого Ахурамазду, и он насылает на нас гнев богов. Сегодня призвал меня наш повелитель, да продлятся годы его, да прибудет в благочестии имя его, и лягут в прах все враги его. Он рассказал мне страшный сон свой. Как будто ты, сын мой, хочешь завладеть всем царством его, а самого его низвергнуть в пучину небытия. Даже сейчас, пытаясь вывести эти строки, я ощущаю, как дрожит моя рука, настолько я напуган и растерян. Повелитель сказал, что об этом ему поведали боги, явив сей зловещий сон. Он был очень разгневан, и я опасался, что моя голова упадёт в мешок палача. Но, успокоившись, повелитель повелел мне тебя схватить и держать до своего царственного возвращения из похода в Скифию. Я согласился немедля это сделать, и был прогнан из шатра повелителя. Жизнь моя теперь висит на волоске, да и твоя тоже. Не понимаю, чем мы могли так прогневить богов, что они отвратили от нас лик свой. Но я, любя тебя всем своим старческим сердцем, решил ослушаться повелителя и предупредить тебя, сын мой Дарий. После того, как прочтёшь это письмо, немедля уезжай из дворца, и постарайся где-нибудь затеряться, покуда не утихнет гнев царя. А я буду молить великого бога-творца, чтобы это случилось поскорее. Поспешай, потому что вскоре могут прибыть гонцы от самого царя и тогда я тебе уже ничем не смогу помочь. Прощай».

Дарий скомкал письмо, заметался по палате. В мозгу стучало одно:

«Бежать! Бежать!»

Здравым умом Дарий понимал, что от всевидящего ока царя ему всё равно скрыться не удастся. Где бы он ни находился, лазутчики Кира найдут его и доставят перед светлые очи своего повелителя. Дарий вспомнил тёмный, как два омута, взгляд своего царственного родственника и ему стало плохо. На ум пришло, что Кир всегда не доверял ему. Поэтому и оставил здесь под надёжной охраной и строго-настрого запретил покидать Пасаргады.

В этот момент в соседней комнате, где находились воины охраны из личной гвардии Дария, раздался шум. Кто-то вскрикнул, что-то упало, послышался звон мечей. Затем двери распахнулись и в палату ворвались неизвестные Дарию воины. Впереди с окровавленным мечом стоял бородач по облику похожий на лидийца. Встретившись с ним глазами, Дарий понял, что отец оказался всё-таки прав и ещё он понял, что опоздал.

Пактиес вытер о кольчугу меч, медленно вложил его в ножны. Он посмотрел на юношу, вскочившего при их появлении, и поразился, насколько они похожи. Кир и Дарий. Даже движения что у одного, что у другого были такие же стремительные и порывистые. Разница состояла только в том, что один был повелитель мира, а второй в скором времени мог потерять всё. В том числе и жизнь. Только от него, Пактиеса, зависело случиться это или нет.

Лидиец дал знак и воины, которые гурьбой стояли у него за спиной, покинули палату. Последний осторожно прикрыл дверь, и они остались вдвоём. Пактиес сел на резную скамейку у двери, расправил затекшие плечи, вытянул ноги. Последние семь дней он провёл в седле, перескакивая с одной заводной лошади на другую. Останавливаясь только за тем, чтобы перекусить и ненадолго заснуть тревожным сном. Так продолжалось день за днём. Но всё-таки он опоздал и не смог опередить гонцов, посланных Гистаспом. Как будто предчувствуя погоню за своей спиной, им в самую последнюю минуту удавалось скрыться, и всё начиналось заново. Две сотни воинов, выделенные ему Гарпагом, вконец вымотались. Когда они ворвались во внутренний дворик царского дворца, всадники напоминали скорее банду оборванцев, чем воинов победоносной армии повелителя вселенной.

Стражники, положив оперенные стрелы на витые тетивы луков, бдительно следили за их приближением к царским воротам. И готовы были превратить их в подобие ежей, утыканных стрелами, но Пактиес поднял царский знак на острие копья, и их беспрепятственно пропустили. Это была золотая пластина с изображением сокола с расправленными крыльями. Стража опустила свои луки, и воины склонили головы. Они знали, что тот, кто обладал золотым соколом, выступал от имени царя и провозглашал его волю. Ослушаться обладателя этого знака, было равносильно тому, чтобы пойти наперекор самому царю. Наказание за это одно – смерть.

Пактиес очнулся и посмотрел на юношу, всё так же молчаливо разглядывающего его. Он вспомнил последние слова старого полководца, перед тем как тот отправил его в дальний путь.

-Преклони колено перед тем, кто тебе предстанет в царских покоях, - говорил Гарпаг, пристально смотря в глаза Пактиесу. – И служи ему так, как до этого служил Крезу, а затем и нашему повелителю, Киру. Стань для него нянькой и наставником, другом и побратимом. Проведи его по всем жизненным лабиринтам и не дай оступиться в минуты сомнения. Помни, этого юношу ждут великие дела, и боги покровительствуют ему.

Тогда Пактиес поклялся могилами предков, что исполнит всё, о чём просил его старый военачальник. Тем более, всё это было оплачено золотом. За которое Пактиес готов был служить кому угодно.

А Гарпаг, когда стук копыт коня Пактиеса затих вдали, позвал самых верных воинов. Он распорядился приготовить богатые дары и готовиться к жертвоприношению. Гарпаг хотел задобрить богов, чтобы они простили ему его ослушание. Ведь он не выполнил волю своего повелителя, царя Кира.

Пактиес резко встал, поправил пояс с мечом. От этого движения Дарий вздрогнул и сделал шаг назад. Он поднял руку навстречу Пактиесу, как будто защищаясь от удара. Но лидиец опустился на колени перед отпрыском рода Ахеменидов и произнёс:

-Я пришёл, чтобы защитить тебя и служить тебе.

&&&

К полудню следующего дня войско царя Кира полностью переправилось на правый берег Аракса и медленно двинулось вперёд. В разные стороны, на полдня пути, выслали сторожевые дозоры, на случай внезапного нападения массагетов. Степь была пустынна, и даже животные, которых великое множество в это время года, куда-то пропали. Персидское войско, как огромная неудержимая лавина, неторопливо ползло по степи. Оставляя после себя только выжженную и вытоптанную копытами коней, да десятками тысяч ног, землю. Закончился один день и наступил другой, но враг не вставал на пути персов. Прошло пять дней в неустанном движении и войско царя Кира всё дальше углублялось в степь.

Сам царь ехал в окружении «бессмертных», погружённый в невесёлые мысли. Он понимал, что среди этих бескрайних степей можно растерять всё своё войско, а врага так и не увидеть. Войско уничтожит себя само. Сотни тысяч коней и десятки тысяч людей надо чем-то кормить. Чем дальше они углубляются в степь, тем всё тяжелее доставлять провизию из глубин империи сюда, в скифские степи. Десятки огромных караванов ежедневно доставляют в войско припасы, но с каждым пройденным парсагом это делать становится всё труднее. Лазутчики доносят - уже не единожды были нападения на обозы неизвестных всадников. Приходилось дробить силы и выделять воинов для охраны караванных путей. Иначе без подпитки из–за границ империи войско съест себя само.

Кир всё это прекрасно понимал. Поэтому и легла на его высокий лоб глубокая складка, а взгляд был мрачен. Он уже стал опасаться, что поступил опрометчиво, послушав совета Креза. Может, в этом и состоял план Томирис? И Камбис, его сын, оказался прав? Крез всегда останется врагом, несмотря на его льстивые речи. Ведь это он лишил его царства и родины. Может, зря он их отправил вдвоём в Персию? Неизвестно ещё что присоветует этот царь без царства, его сыну и будущему наследнику... Царь вздыхал. Вопросы, одни вопросы, а ответов нет.

Свита, видя, что повелитель находится в плохом настроении, старались на глаза ему лишний раз не попадаться. Всем был памятен случай, случившийся вчера, на закате солнца. Случайно, на глаза повелителю попался один военачальник. На несчастье он оказался рядом с повелителем, и тот уловил резкий запах вина у него изо рта. Кир вперил тяжёлый взгляд в немолодого военачальника и тот, прямо на глазах, стал трезветь. Понимая, чем ему это грозит, он застонал и хотел соскочить с коня, чтобы повалиться повелителю в ноги. Но было поздно. Кир, так же молча, сделал знак рукой, один из «бессмертных» взмахнул мечом, и голова незадачливого любителя греческого вина скатилась под ноги его собственного коня.

На шестой день местность начала меняться. На пути стали попадаться высокие сопки и небольшие горные массивы. Вклинившись в эту долину, войско уже не напоминало сплошной монолит, а оказалось расчленённым на десятки и сотни больших и малых отрядов. В разные стороны полетели гонцы с царскими указами. Эти горные ущелья как будто специально были созданы природой для засады, и здесь можно легко потерять не одну сотню тысяч воинов. Воины ехали, прикрываясь щитами от неожиданного нападения. Стих обычный шум и говор, который всегда сопровождает движение огромного количества людей. Все ехали в молчании, моля богов, чтобы это проклятое место поскорее закончилось. Воины с тревогой поглядывали на горные вершины. Этот поход, затеянный их повелителем, уже не казался воинам прогулкой по степи, как многие думали вначале.

Целый день войско двигалось среди скал и только к вечеру вышло на равнину. Все вздохнули с облегчением. Оказавшись опять на открытом месте, люди скинули с себя тот давящий страх, который преследовал их, когда они находились среди этих неприветливых гор. Снова послышался смех, а лица воинов разгладились и повеселели.

Сотник Араш, со своей сотней, находился впереди всего войска, на его острие. Если случится нападение варваров, то они будут первыми, кто примет на себя удар диких племён. Но не было грусти на душе у сотника. Впереди его ожидали походы, битвы, добыча, скифские полонянки. Что может быть слаще для воина? Это наполняло душу сотника ликованием и ему хотелось петь от переполнявших его чувств.

Араш ехал на гнедом, злом скакуне. Этот конь достался ему в битве под стенами Вавилона, взамен погибшего. Тогда, за мгновение до того, как вавилонские лучники спустили тетивы луков, Араш поднял коня на дыбы, и это спасло ему жизнь. Грудь коня приняла на себя все вражеские стрелы, но седок остался жив. Он пролежал, придавленный тушей коня, всё сражение. И смог выбраться только когда совсем стемнело, а битва между персами и вавилонянами уже закончилась. Тогда он и поймал этого скакуна, который носился по полю, усеянному трупами. Араш много потратил времени, прежде чем конь перестал на него косить злым глазом и подчинился его воле.

У него было одно неоценимое качество, которое уже не раз спасало Араша от смерти. В битве он зверел и начинал кусать всех, кто попадался ему на пути. Он грудью расчищал путь себе и седоку, а вражеские кони шарахались в стороны. За это Араш полюбил своего боевого друга, и сам ухаживал за конём, не доверяя такую работу не кому.

На седьмой день пути по ходу войска, в небо, стали подниматься сигнальные столбы дыма. С каждым часом их становилось всё больше. Когда солнечный диск перевалил на вторую половину неба, на горизонте показались вражеские всадники. Араш понял, что они вступили в исконные земли массагетов, и велел своим людям зорко смотреть по сторонам.

Первая стычка между передовой сотней и скифским дозором, произошла уже ближе к вечеру. Около трёх сотен варваров неожиданно выскочили из ближайшей балки и как одержимые кинулись на персов. Завязалась ожесточённая битва. Люди и кони смешались в неудержимой сече. Стоял сплошной гул от звона мечей, стона раненых, ржания коней.

Царь, услышав впереди звуки разгоравшейся битвы, послал вестовых узнать, в чём там дело. Те вскоре вернулись и доложили, что там идёт сражение с передовыми отрядами варваров. С каждой стороны в сече уже участвовали около тысячи воинов. Войско остановилось. Кир понял что битва, которую они ожидали вот уже не первый день, началась. Он начал отдавать команды и войско как живой, послушный организм задвигалось, перестраивая свои ряды. Фланги выдвинулись, и стали обтекать место, где проходила, не утихая, схватка с варварами.

Натиск скифов оказался настолько стремителен и внезапен, что персы в первое время даже растерялись, хотя и ожидали этого нападения каждое мгновение. К тому же сотня персов оказалась в меньшинстве и скифы, окружив, стали их методично истреблять. Воинов из передовой сотни осталось едва ли больше половины, когда к ним на помощь сумели пробиться ещё отряды, тем самым уровняв силы. Но и со стороны степи, навстречу персам, кидались всё новые и новые сотни. Битва становилась всё ожесточённее и из простой стычки постепенно переросла в настоящее сражение. Персам, чтобы не оказаться в меньшинстве, приходилось вводить всё новые силы. Так и сотня Араша оказалась в самом центре схватки.

Сотник как бешеный крутился на коне, отражая удары и сам, рубя врагов. Впереди он заметил варвара на невысокой, пегой лошадке. Тот, так же как и Араш, был неудержим и стремителен. Он вертелся на своём коне, а его два коротких меча были красными от крови. К нему подскочил перс из сотни Араша и хотел проткнуть пикой. Варвар молниеносно поднырнул под брюхо коня и мечом распорол живот лошади перса. Конь дико заржал и стал заваливаться на бок, увлекая за собой и всадника. Варвар вскочил опять в седло и сверху вниз нанёс удар мечом. Перс вскрикнул и с раскроённой головой исчез в гуще воинов. Варвар ощерился и завертел головой, выискивая нового противника. Всё это произошло настолько быстро, что Араш едва успел переложить меч из одной руки в другую. Он издал крик и всадил пятки в бок своего коня. Тот, от неожиданности, встал на дыбы, заржал и прыгнул вперёд, в самую гущу сечи. Араш оказался лицом к лицу с варваром, и их мечи схлестнулись, высекая искры.

Силы противников оказались практически равными. И они первое время просто кружили друг вокруг друга, выбирая слабые места противника. Но их не было. Что один, что второй виртуозно владели мечом. Удары сыпались, не переставая, и казалось, что силы обоих воинов неистощимы.

Скилур, а это был он, увидев перед собой перса в блестящей кольчуге, обрадовался. Наконец-то его ждёт достойный трофей. Он усилил натиск, но вскоре улыбка степняка померкла. Скиф понял, что такого достойного противника он ещё не встречал в своей жизни. Араш и Скилур продолжали наносить удары, кружась на небольшой площадке. Их кони, тоже почувствовав настроение хозяев, норовили вцепиться друг другу в холку.

А вокруг кипела битва. Гибли воины, падая на землю с раскроенными черепами. Некоторые пытались встать, но тут же превращались в кровавое месиво под копытами сотен коней, сгрудившихся на небольшом участке. Для перса и скифа, битва отдалилась, померкла и они уже не различали оглушающий шум и не обращали внимания на то, что творится вокруг. Теперь в их жизни не существовало ничего важнее, чем зарубить мечом ненавистного противника. Скилур первым почувствовал усталость, и сила его ударов стала ослабевать. Сказывалась рана, полученная в лагере персов, руки налились тяжестью, и каждый удар давался всё с большим трудом. Араш, видя, что противник устал, усилил натиск, чувствуя, что победа его близка. В этот момент зашевелились скифские сотни, затрубили рога и Араш со Скилуром оказались отброшены в разные стороны. Скиф издали погрозил мечом противнику и исчез в гуще своих воинов.

Случилось вот что. В пылу битвы скифы забыли наставления своего вождя, Спаргаписа, и чуть не поплатились за это. Вместо того чтобы просто пощупать противника, как им было велено, они постепенно все ввязались в битву. Велика оказалась ненависть кочевых племён к персам, поэтому и помутился их разум, уступив место безудержной отваге.

Персидские фланги, повинуясь военачальникам, уже охватывали забывших об осторожности скифов с двух сторон. Лидийская конница, стройными рядами выдвигалась всё дальше в тыл зарвавшимся скифским сотням. Ещё немного и захлопнулся бы мешок, из которого живым уже не ушёл бы ни кто. Но вовремя была замечена опасность, и не все степняки потеряли головы. Затрубили рога тура, отрезвляя опьянённых битвой варваров. Повинуясь приказу, скифы стали откатываться назад, стараясь сохранить порядки. В последний момент им все-таки удалось вырваться, и они понеслись в степь, огрызаясь на ходу из луков. Персы наседали, мстя за страх и за убитых.

Долго скифов преследовать не стали, понимая, что сами могут оказаться в мешке. Постреляв для острастки, персы вернулись назад. А скифы исчезли, как будто их и не было никогда.

Араш ехал грустный, хотя отделался всего несколькими царапинами. Он всё-таки не смог одолеть этого степняка, как не старался. Тряхнув головой, Араш дал себе слово, что обязательно отыщет его в следующей битве, которая может случиться уже завтра. И тогда он насадит голову этого варвара на пику.

Киру доложили, что поле боя осталось за персами. Варвары, потеряв много убитых воинов, умчались в степь. Кир хмуро выслушал донесения. Он не понимал, с кем здесь воевать. Ни городов, ни укреплений. Только степь, да ветер кругом. И всадники, появлявшиеся неизвестно откуда, и так же внезапно исчезающие.

Кир вспомнил, как ещё там, на берегу Аракса, к нему привели посланника двух вождей, которые хотели отложиться от Томирис. Они просили у него помощи. Он тогда пообещал им свою поддержку, в обмен на голову царицы. Если всё получится так, как они задумали, то пусть тут правят одни. Для него будет достаточно, если с этой стороны его империи ничего не будет угрожать.

Войско, взбудораженное дневным сражением, устраивалось на ночной привал. Располагались со всем бережением. Враг рядом и об этом забывать не стоит. Выставили двойные посты и в сухой, душной, тёмной степи запылали тысячи костров.

Перс Хасдай, назначенный вместо казнённого начальником ночной стражи, обходил посты. До этого момента Хасдай всегда держался в тени своего грозного начальника, родственника Гарпага, и никогда не стремился вперёд – довольствуясь малым. В одночасье всё изменилось. Проклятый варвар бежал, а голова начальника стражи покатилась по земле, несмотря на то, что он являлся родственником одного из ближайших людей царя. Хасдая поставили на его место и в его руках, неожиданно для него самого, появилась огромная власть. Хасдай был умным воином, хотя многие и не замечали этого. Он знал, что судьба воина переменчива. Вчера ты был ещё на вершине власти, а сегодня можешь быть низвергнут в прах.

Все эти мысли проносились в голове Хасдая, когда он объезжал в сопровождении охраны посты, выставленные далеко в степь. Всё было нормально, никто не спал и бдительно нёс службу. Хасдай знал, что можно забраться в шатёр и спокойно уснуть. Воины, после сегодняшней стычки со скифами, навряд ли позволят себе заснуть на посту. Но порядок есть порядок, а Хасдай не хотел повторить судьбу своего предшественника.

Поэтому он не позволил себе расслабляться. Воины, как только он подъезжал ближе, вскакивали и пялились на начальника, готовые выполнить любое его приказание. Он молча смотрел на них и ехал дальше. Остался ещё один пост, самый дальний. Подъезжая к нему ближе, Хасдай не услышал знакомого шевеления и негромкого говора. Он насторожился и дал знак воинам. Те обнажили мечи и в молчание последовали за начальником.

Воины спали. Костёр почти догорел и едва тлел, кидая в небо редкие искры. Три человека расположились вокруг, прижавшись друг к другу, и спали, ничего не замечая кругом. Скорее всего, они думали, что Хасдай не поедет в такую даль и со спокойной душой заснули. Хасдай кивнул и воины, как кошки, набросились на спящих людей. Те ещё не успели толком проснуться, как оказались связаны по рукам и ногам. Подбросили хвороста в огонь. Пламя взметнулось вверх, выхватив из темноты связанных и испуганных стражей, таращившихся по сторонам.

Хасдай подошёл ближе, остановился, с ненавистью рассматривая провинившихся. Медленно роняя слова, спросил:

-Вы знаете, какое наказание положено для тех, кто заснул на посту?

Двое заскулили и сделали движение навстречу Хасдаю, как будто хотели обнять его ноги. Третий, молча опустил голову. В отсвете костра было видно, что лицо его покрылось мертвенной бледностью. Хасдай присел перед ним на корточки, нагайкой за подбородок поднял голову.

-Отвечай! Ну!

-Смерть, - прошептали бескровные губы.

-Всё правильно, - Хасдай резко поднялся. Глядя в ночное небо, произнёс: - Любимое занятие скифов резать спящих воинов. Резать и снимать с них скальпы. Потом они украшают ими жилища... Так сколько бы погибло отважных воинов, прежде чем варвары утолили бы свою кровавую жажду? – он подскочил и пнул каждого из связанного, ногой. Ещё раз крикнул: - Сколько, я спрашиваю?

Все молчали. Хасдай махнул рукой. В ночи блеснули мечи. Ни вскрика, ни плача не раздалось, а только стук от падающих голов. Мгновение и всё было кончено, а вокруг костра лежало три обезглавленных тела.

Хасдай оставил до утра троих воинов, а сам возвратился в лагерь. Он возблагодарил богов, что они направили его. Ведь случись ночное нападение, и его голова валялась бы сейчас там, у костра.

Уже в лагере, у одного из костров, Хасдай задержался. Разговаривали двое воинов и Хасдай, дав знак не шуметь, замер. Находясь в тени, он отлично видел костёр и троих воинов, сидевших вокруг. Судя по одежде, это были греки, которых великое множество сражалось под стягами царя Кира. Да и говор выдавал в них представителей эллинской культуры.

Воины вспоминали былые походы царя Кира, а новичок, который ещё вероятно не участвовал ни в одном настоящем сражение, внимал им. Неожиданно они заспорили, откуда могло появиться племя, которое подчинило себе полмира. Один говорил, что оно сошло с небес, и сам Зевс благословил его быть первым среди первых. Второй утверждал, что оно спустилось с гор, где до этого появилось неизвестно откуда.

Слушая их, Хасдай вспомнил, что и он ещё пятнадцать лет назад был безродным пастухом и сыном пастуха. Он помнил, что в деревне, притулившийся на склоне гор, по соседству с ними жил пастух Митридат, который, судя по слухам, воспитал молодого Кира. Отец Хасдая был дружен с Митридатом и его семейством и мальчик не раз видел маленького Куруша. Отец не разрешал ему водиться с ватагой, где верховодил Куруш. Как будто уже тогда предвидел его высокую судьбу. Однажды маленький Хасдай наблюдал из-за забора, как играли его сверстники на дороге. Они играли в так любимую игру детей. А именно в царей и слуг. В тот раз мальчики выбрали царём Кира. Он не стал зря тратить время, а поступил так, как будто всю жизнь был царём. Одних назначил строить дома, других быть своими телохранителями. Одному мальчику, своему другу он велел быть «оком царя», другому, которому так же доверял, велел сообщать царю все самые важные сведения. Каждому он поручил особую должность. Неожиданно один из ребят воспротивился выполнять распоряжения мнимого царя. Это был сын знатного мидянина Артембара. Кир обошёлся с виновным весьма сурово, велев схватить и наказать плетьми. Дети с удовольствием повиновались, и отпрыск знатного рода был наказан.

Случилось так, что как раз в этот момент через их селение проезжал в окружении свиты царь Астиаг. Хасдай до сих пор помнил его гневный взгляд, когда он увидел что вытворяют на дороги дети его рабов над отпрыском знатного рода, которого он узнал по одежде. Виновный, вытирая слёзы и подтягивая штаны, пожаловался на бесчинства сына Митридата. Астиаг перевёл взгляд на Кира и грозно вопросил:

-Так это ты, сын столь ничтожного человека, осмелился так страшно оскорбить сына высокоуважаемого Артембара?

Маленький Кир вскинул глаза на Астиага и не дрогнувшим голосом, чему очень поразился спрятавшийся за оградой Хасдай, ответил:

-Господин! Я поступил с ним так по справедливости. Ребята из нашей деревни во время игры поставили меня над ними царем. Они решили, что я больше всех достоин такого звания. Прочие мальчики подчинялись мне, а этот был непослушным и не обращал внимания на мои приказы, пока за это его не наказали. Если за это я заслуживаю наказания, то вот я в твоей власти!

Разве мог он тогда предугадать, что этот мальчуган, бегающий во главе таких же, как и он ребятишек, поднимет племя персов над всеми остальными народами? Хасдай старался не вспоминать об этом, а тем более говорить вслух. Распространение такого рода слухов в войске царя Кира каралось смертью, и Хасдай прекрасно знал об этом...

...В это самое время, в царском шатре, едва слышно потрескивали светильники, а у входа стояла, готовая ко всему, стража. Здесь находились все ближние люди царя. Все, кроме Креза и наследника, царя Вавилона, Камбиса. Но они, согласно царской воле, были отправлены обратно, в Вавилон и совет проходил без них. Царь обвёл взглядом собравшихся, вопросил:

-Всё готово?

-Да, великий, - вперёд выступил Гарпаг. – Всё будет так, как ты велишь. Войска готовы в любой момент сняться и раствориться в ночи. Здесь, чтобы варвары не праздновали лёгкую победу, мы оставим больных и раненых. А также немощных и стариков. Всех тех, кто обременителен для войска.

Слушая, царь кивал головой. Когда верный военачальник закончил, он поднял на него тяжёлый взгляд.

-Кого поставишь над ними? Кто останется здесь?

-Дозволь сказать? - Гарпаг опять поклонился. – Я хочу просить тебя о милости. Разреши мне встретить варваров. Я единственный здесь, кому могу доверить сделать это. Сделать так, чтобы на твоё лицо не легла печаль уныния.

-Но ведь это верная смерть, - в голосе царя послышалось удивление. – Если ты умрёшь, то кто мне будет давать мудрые советы и остерегать от опрометчивых поступков? Найдутся и другие отважные воины. Те, кто не посрамит оружия предков и выполнит то, что на него возложено. Ты мне нужен здесь, у царского трона.

Гарпаг про себя уже всё решил, поэтому и оставался непреклонен. Была и ещё одна причина, по которой он решил встретить смерть здесь, на этой равнине. Он уверовал в сон, который накануне рассказал ему Кир. И не хотел видеть смерть своего царя, которого он любил как собственного сына. Раз он поклялся служить ему, пока кровь течёт в его жилах, то исполнит свою клятву и уйдёт первым.

-Я достаточно пожил на своём веку. Пора мне вступить на тропу, по которой меня проведёт Ахурамазда. Около твоего трона всегда найдутся достойные мужи, готовые поддержать тебя в трудную минуту, - Гарпаг помолчал, потом тихо попросил: - Отпусти меня, я устал.

-Значит, ты решил меня покинуть, - в голосе царя сквозила грусть. Он встал, подошёл к Гарпагу, взял его за плечи и заглянул в глаза. – Иди. Но помни, мне очень будет не хватать тебя. А в Персеполе я велю высечь из камня твой лик и украшу им главную улицу города... Иди, и вели готовиться к встречи варваров.

Царь остался один.

-Вот и верный Гарпаг уходит, - прошептал он, уставившись в одну точку. - Как будто чувствует, что смерть раскинула надо мной свои крылья. Неужели я был не прав, и мой сон означает что-то другое? И Дарий здесь совершенно не причём? Боги, помогите мне, дайте совет.

Но небо молчало. И только звёзды перемигивались друг с другом, как будто насмехаясь над переживаниями царя.

&&&

На расстоянии, которое пеший путник может одолеть за половину дня, расположилось скифское войско. Ржали кони, горели костры, негромко переговаривались воины. Одни проверяли остроту своих мечей, другие точность боевых плетей. Некоторые брили наголо головы и наносили на тело раскрас своего рода. Чтобы, если они погибнут, то в таком виде и взойти на небеса. Некоторые перед предстоящей битвой находили себе новых друзей-побратимов, и вступали в боевые братства воинов. Временами слышалось ритуальное пение и заклинания жрецов. Воины готовились сражаться и умирать.

В шатре царского сына Спаргаписа решали, когда нанести удар по войску царя Кира. Все сошлись во мнении, что лучше это сделать утром, когда сон наиболее крепок. Даже осторожный предводитель саков-тиграхаудов Кадуй, склонялся к этому. Большая стычка накануне показала, что воины царя Кира не так и отважны. Вначале их даже удалось немного потеснить и чуть ли не обратить в бегство. Спаргапис рассвирепел, когда увидел, что новые и новые сотни ввязываются в бесполезную сечу. Он посылал гонца, одного за другим, чтобы образумить зарвавшихся воинов. Но те пропадали, тоже опьянённые битвой. И когда уже казалось, что всё – воинской счастье отвернулось от скифов, они, одумавшись, вырвались из мешка.

Персы их не преследовали, опасаясь засады. Воины прискакали возбуждённые и довольные. Когда поредевшие сотни вернулись, Спаргапис выступил перед ними с гневной речью. Воины, устыдившись, опускали глаза, а он говорил и говорил. Пытаясь вразумить, что перед ними совсем иной враг, чем тот с которым они всегда привыкли иметь дело. В той стычке скифы потеряли полторы сотни воинов, и Спаргапис понимал, что это напрасные жертвы. Настоящее сражение ещё не началось, а они уже несут потери.

Царский совет закончился, и вожди пошли готовить воинов. Камасарий и Аргота как всегда шли рядом. Они молчали и ждали того момента, когда окажутся вне досягаемости ушей царских лазутчиков. Они не замечали, как за ними крался, стараясь держаться в тени повозок, царский человек Скилур.

Сегодня днем, перед тем как отправиться в дозор, Скилур услышал обрывок странного разговора. Как будто Камасарий говорил Арготе про какой-то знак в ночи. Что это было, Скилур так до конца и не понял, но природное любопытство гнало его вперёд. Дождавшись, когда вожди покинут царский шатёр, он решил проследить за ними.

Из битвы, произошедшей накануне, Скилур выскочил невредимым. Хотя всё могло произойти и по-другому. Враг достался ему достойный и едва ли уступающий в силе и ловкости. У Скилура до сих пор болела рука от его мощных ударов. Он дал себе слово, что обязательно с ним ещё встретится и поквитается.

Вожди, между тем, достигли становища, где за плотным кольцом из кибиток находились их племена. Они вошли вовнутрь, а Скилур, поднырнув под одну из кибиток, оказался в становище. Вожди, ни о чём не догадываясь, остановились рядом. Скилур услышал, как вздохнул тучный Камасарий.

-Уже скоро всё решится. Скорее бы. Надоело уже слушаться этого сосунка. Так и выхватил бы акинак и развалил его надвое, во славу Арею. Но нельзя, приходиться изображать подобострастие. Тьфу, - Камасарий сплюнул.

-Не заводись, - тихо проговорил Аргота. – Помнишь, что надо делать? Утром, как только увидим условный сигнал, снимаем свои тысячи и уходим. Пусть Спаргапис один бьётся. А мы со стороны посмотрим.

-А Томирис?

-А что Томирис? В городище мы не пойдём. Нечего нам там делать. Когда Кир с ней закончит, мы и вернёмся. К тому же, - Аргота помолчал. – И в её становище есть люди, готовые нас поддержать в любую минуту. Вспомни Атея. Он нам многим обязан, поэтому и выполнит то, что мы ему скажем. А нет – его голова в один момент скатится с плеч.

-Да. Удачная это была мысль. Подсунуть Атея Томирис, - Скилур расслышал негромкий смешок Камасария. – Кем он был до нашей встречи? Рабом. А стал? Приближённый царицы, разделяющий с ней одно ложе. Да за одно это он нам должен пятки лизать.

-И не говори друг. Так что всё в наших руках и я чувствую, что боги даруют нам удачу.

С этими словами вожди разошлись. Скилур лежал и не знал, что делать. От всего услышанного у царского вестового закружилась голова. А в мозгу билась одна мысль:

«Измена! Измена! Что-то надо делать...? Но что...? Что?!!»

Небо над степью уже посерело. Наступал новый день, чтобы собрать свою кровавую жатву.

&&&

Тысяча за тысячей воины снимались с места и скрытно уходили в ночь. Для пущей надежности они обматывали копыта коней шкурами. После них остались только не потушенные костры, да многочисленные столы, ломившиеся от всевозможной еды и питья. Если бы вдруг поблизости оказались вражеские лазутчики, то они подумали бы, что персидское войско отдыхает, устав от многодневного перехода. На самом деле всё войско, во главе с царём Киром уходило обратно в степь. Туда, откуда пришло. Они шли стройными рядами в абсолютной тишине. Со стороны могло показаться, что это огромная змея ползёт по степи, и конца и края не будет этому молчаливому скопищу людей.

Но не все растворялись в тёмной степи. Двадцать пять тысяч воинов осталось, чтобы утром встретить врага. И среди них военачальник Гарпаг. План, предложенный Крезом, воплощался в жизнь.

Гарпаг проводил взглядом замыкающие сотни уходящего войска. Как только они растворились в ночи, он вернулся обратно в лагерь. О предстоящей битве Гарпаг старался не думать. Удел воина сражаться и умереть – для этого он и рождён. Поэтому чего зря бередить душу? Что предопределено богами, того не изменить. Гарпаг вспомнил молодость, своего сына, которого так вероломно умертвил царь мидян, Астиаг. Свою любимую жену, после смерти сына уже не вставшую с ложа. Она так и угасла, унеся с собой частицу его любви. Тогда, поклявшись отомстить Астиагу, он принял сторону Кира, и помог ему взойти на трон древних мидянских царей.

Затем были походы и бесчисленные битвы, во славу персидского оружия. Многие города и государства присоединил он к набиравшей силы империи Кира. В награду за это Гарпаг был обласкан и возведён на самую вершину власти. Но ему всё было мало. Как простой воин Гарпаг бросался в очередную битву, стараясь забыть глаза своего сына. И тот день, когда он сам, собственноручно, привёл его во дворец к Астиагу.

Гарпаг, чуть ссутулившись, сидел на коне и смотрел на посеревшее небо. Вскоре наступит новый день, а значит опять звон мечей, крики поверженных врагов и радость победы. Утро наступало быстро. В предрассветной мгле уже можно было заметить напряжённые лица воинов, которые настороженно провожали его глазами. Прославленный военачальник вселял в них уверенность и уже не так грозен и страшен казался ожидаемый враг. Не одну тысячу парсагов прошли они рядом с ним, чтобы встретить смерть здесь, в скифских степях.

Гарпаг знал, что царь Кир оставил с ним самых не боеспособных, которые есть в любом войске. Раненые в недавних битвах, немощные, больные. Все они принесены в жертву богу войны Вархрану. И это справедливо, считал Гарпаг. Даже растеряв в сражениях свои силы, они должны были послужить своему царю.

Гарпаг постарался сделать так, чтобы победа скифам досталась как можно дороже. Прежде всего, он велел весь лагерь огородить тройным кольцом повозок. Между рядами расположил лучников с полными горитами стрел. Основные силы Гарпаг рассредоточил внутри лагеря. Копьеносцы, пращники и лучники были собраны в единый кулак. Гарпаг понимал, что только в этом их сила. Он хотел, чтобы все скифы ввязались в битву, только тогда царю царей будет легче покончить с варварами одним ударом. Что будет с ними самими, он не думал.

Закончив все приготовления, Гарпаг замер в ожидании, наслаждаясь последними минутами покоя. Уже полностью рассвело, и в степи наступила предрассветная тишина. Ветер, дующий все последние дни, неожиданно стих. На небе низко нависли тучи, готовые оросить землю влагой. Воины перестали переговариваться между собой и тревожно оглядывались по сторонам. Тишина была угнетающей и тяжёлой. И в этой тишине среди людей незаметно стал расползаться страх.

Но вдруг, среди этой тишины, до слуха воинов донёсся одинокий свист. Он прозвучал неожиданно, пронзительно и хлёстко и был как удар бича. На горизонте, там, где небо сливается с землёй, появилось пыльное облако. С каждым мгновением оно становилось всё ближе, и вот степь содрогнулась от десятков тысяч копыт. Скифская лавина двинулась на лагерь персов.

Вместе с этими звуками, разорвавшими тишину, у людей исчез и страх. Лучники натянули тетивы, пешие воины крепче сжали древко копья или меча. Одной ногой, чтобы не опрокинуться после первого натиска, воины поглубже упёрлись в землю. И стали отсчитывать мгновения, когда скифская конница достигнет их укреплений.

Скифы налетели как ураган. Первое кольцо повозок было опрокинуто сразу и степняки, ломая ноги лошадям и себе, ринулись дальше. Тут их встретили лучники, предусмотрительно поставленные Гарпагом. Целая туча оперённой смерти ударила в лицо кочевникам. Поток стрел был настолько густ, а атакующие скифы шли такими плотными рядами, что каждая стрела нашла свою цель. Мудрый Гарпаг, сам того не ожидая, применил ту же тактику, что и скифы. Он зажал превосходящие силы противника между повозками, и теперь они несли огромные потери. То, чем степняки наиболее опасны, а именно конной лавиной, здесь, среди тесных рядов, не имело ни какого преимущества, и просто сошло на нет.

Персы стреляли, не переставая. Гориты их быстро пустели, а количество мёртвых тел перед повозками, росло. Скифы пытались завернуть назад, но подходили всё новые сотни и, напирая, бросали передних под стрелы персов. В конце концов, степнякам удалось опрокинуть и остальные ряды повозок, похоронив под собой оставшихся в живых лучников.

Тут же, в повозки, полетели зажженные стрелы, и они мгновенно вспыхнули, предусмотрительно начинённые сухим хворостом. Скифы заметались среди огня, дико вереща и сгорая заживо.

Гарпаг из середины осаждённого лагеря наблюдал за тем, как происходит битва. Увидев, как запылали повозки, он хмуро улыбнулся. Он знал - бог Вархран соберёт сегодня богатую жатву. Гарпаг понимал, что горящие повозки только на миг смогут остановить скифов, и оказался прав. Скифы быстро оправились от неожиданного препятствия и, растащив в стороны догоравшие повозки, ринулись дальше. Ликуя и визжа от бешенства, они ворвались внутрь лагеря, где их уже поджидали пешие воины.

Закипела рукопашная сеча. Скифы с ходу вламывались в ряды персов и с коней прыгали на копья. Они гибли десятками, но за ними шли следующие, и неудержим был этот людской поток. Ненависть кочевников к персам не имела границ. Уже умирая, скифы пытались дотянуться до глотки врага. Они кусали, рвали на части поверженных врагов и по трупам ползли дальше. Всё смешалось в кровавом месиве. Уже невозможно было понять, где свои, а где чужие.

Персы недолго смогли сдерживать этот бешеный натиск. Постепенно, шаг за шагом, они откатывались назад. А скифы лезли вперёд по своим и чужим трупам. Персы сопротивлялись как могли, но силы были слишком не равными. Всё меньше оставалось их в строю и всё туже сжималось кольцо вокруг уцелевших.

Вождь скифских племён и царский сын Спаргапис стоял на пригорке и наблюдал за битвой. Ноздри его хищно раздувались, и он хотел ринуться туда, в гущу сражения. Спаргапис и все, кто стоял рядом с ним, понимали - персы обречены. И как настоящие воины, отдавали дань уважения тому, с какой отвагой сражались и умирали враги. Спаргапис нервничал из-за того, что скифы несут огромные потери. Кто знал, что персы так искусно выстроят свою оборону? Чувствовалась рука настоящего воина. На миг сердца сына царицы коснулась тень сомнения. Ведя в бой скифов, он думал, что врагов будет значительно больше. И они не будут отсиживаться за повозками как крысы, а выйдут в поле. Но сомнения растаяли, уступив место ликованию. Разгром персов будет полным, и они надолго забудут дорогу в скифские кочевья. Он ещё раз оглядел поле, где скифы окружили оставшихся в живых врагов. Неожиданная мысль коснулась его сознания. Он подозвал вестового, проговорил ему на ухо несколько слов и послал вперёд.

Гарпаг остался всего с сотней воинов из его личной гвардии. Это было всё, что осталось от двадцати пяти тысяч оставленных здесь царём Киром. Все в крови, своей и чужой, они сомкнулись вокруг своего военачальника. От усталости и от ран воины еле стояли на ногах, но в глазах продолжал гореть огонь. Скифы на миг схлынули, набираясь сил перед последним, решающим штурмом.

Гарпаг переложил меч из одной руки в другую, вытер пот, устало вздохнул. Посмотрел на небо. День уже перевалил за вторую половину, тучи низко нависли над землёй, скрыв солнечный диск. Гарпаг прикинул расстояние, которое нужно пройти воинам царя Кира, чтобы оказаться здесь. И понял, что пора. Он толкнул молоденького воина, стоявшего рядом, проговорил:

-Как только варвары полезут, выпустишь в небо горящую стрелу, - сжал окровавленными пальцами плечо отрока. – Сможешь?

Юноша, а это был именно тот молодой грек, которого ночью видел Хасдай, молча кивнул. Все его товарищи, которые спорили над тем, откуда взялось племя персов, лежали порубленные на этом поле. И только он ещё стоял, сжимая в дрожащих руках лук. Для него это было первое сражение. Первое и последнее. Но страха у молодого отрока не было, а только ненависть к варварам.

Гарпаг увидел, как вперёд выехал не молодой скиф. Подъехав ближе, он крикнул на наречии, которое понимают в пограничных со Скифией районах.

-Бросайте оружие и убирайтесь в свои вонючие земли, - каждое слово его было пропитано ядом ненависти. – Сын царицы, благородный Спаргапис, признал в вас храбрых воинов и дарует вам свободу. Мы скифы, всегда уважаем силу и храбрость, пусть даже у наших злейших врагов... Поэтому можете убираться, и передайте всем, что соваться в скифские степи не следует. Но перед этим, выдайте нам того, кто вас привёл в эти степи. Выдайте и можете уходить... Мы ждём.

Проговорив это, скиф скрылся среди воинов. Гарпаг замер. Это был соблазн, и многие могли на него клюнуть. Не то, чтобы он боялся смерти: страшной, лютой. Нет. Просто это могло поставить под удар весь план. И жертвы, которые они возложили на кровавый алтарь бога Вархрана, могли оказаться напрасными. Он оглядел воинов. Ни кто не тронулся с места. Только один вроде хотел сделать шаг вперёд, но тут же упал, проткнутый кинжалами своих товарищей. Его тело подняли на пиках и кинули в ноги скифам.

-Вот он хотел уйти, - крикнули из передних рядов. – Можете забирать его с собой.

Гарпаг вздохнул с облегчением. Не зря он знал почти всех воинов по именам и делил с ними тяготы походной жизни. Но раздумывать дальше некогда. Скифы ринулись вперёд. И тотчас одинокая стрела взвилась в небо, оставляя за собой огненный след...

...Самый глазастый из воинов царя Кира, увидев след на небе, прыгнул в седло и, нахлестывая коня, помчался к повелителю. Выслушав вестового, Кир пробормотал себе под нос:

-Прощай, Гарпаг. Ты был настоящим воином. И погиб так, как нам завещано предками. Прощай.

Войско персов сдвинулось и медленно поползло туда, где уже затихала битва...

...На Гарпага насело сразу три степняка. Несмотря на старость, он крутился на одном месте, не давая врагам подобраться ближе. Одного он сразил колющим ударом снизу, поразив в пах. У второго, изловчившись, отрубил руку прямо с мечом. Скиф упал, дико вереща и орошая всё вокруг кровью из предплечья. Но третий всё-таки достал военачальника. Усталость сковала движения Гарпага, он стал уже не так быстр, как в молодости и пропустил боковой удар. Меч скифа воткнулся между пластинами кольчуги и сумел достать до тела. У Гарпага поплыло перед глазами. Вместе с кровью из его тела уходила жизнь. Он вздохнул в последний раз и за мгновение до того, как меч скифа нанёс последний удар, прошептал:

-Ну, вот и всё.

Битва закончилась. Персы полегли все, а кто ещё дышал, того добивали озверевшие скифы. Они не думали, что эта победа достанется им так тяжело. Много славных воинов сложило здесь головы.

Молодой скиф, раскрашенный с ног до головы, склонился над Гарпагом и примеривался, как поудобнее отхватить тому голову. Он уже занёс меч, но вдруг волосяной аркан обвился вокруг его запястья и дёрнул назад, чуть не сломав руку. Скиф вскочил, дико вращая глазами, готовый рвать и рубить любого. Но, увидев, кто над ним возвышается, сник.

-Не трогай его, - проговорил с коня Спаргапис. – Он сражался как настоящий мужчина и умер как истинный воин. Поэтому из его головы не будет изготовлена чаша.

-Но это мой трофей, - попробовал возразить скиф. – Древний закон гла…

-Я здесь закон, - Спаргапис повернул к нему гневное лицо. Немного помолчав, распорядился: – Пусть его отнесут в сторону и похоронят со всеми почестями. Ты же в награду, что одолел такого славного воина, получишь лучшего коня из моего табуна.

Сказав это, он тронул коня. За ним, не спеша, проехала мимо ошарашенного скифа и свита сына царицы. Среди них был и Кадуй, у седла которого появились новые скальпы. Чуть дальше ехали Камасарий и Аргота. Они понимали, что бой ещё не окончен и царь Кир готовит им ловушку. Только какую, догадаться не могли.

По равнине, где ещё недавно слышался звон мечей, ходили воины, даря последнюю милость смертельно раненным, собирая оружие и доспехи, вытаскивая тех, кто нынче удостоится погребального костра. Над полем, расправив кожистые черные крылья, парили грифы, недовольно крича всякий раз, когда новая жертва исчезала в пламени.

К возвышению, где Спаргапис оборудовал себе временную ставку, подскакал молодой скиф. Спрыгнув с коня, он припал на одно колено перед сыном царицы.

-Великий царь, - в глазах его сквозило ликование. Он весь ещё был там, в пылу битвы. На его шее висели, так чтобы видели все окружающие, вражеские скальпы. Они были свежими, и местами на них запеклась кровь. Спаргапис понимал этого молодого воина. Он вёл себя также, когда сам был молод и давал выход своим чувствам. – Мы обнаружили столы с едой и с вином. Там, - воин махнул рукой себе за спину. – Их много, очень много... Воины ждут твоего распоряжения. Что нам делать?

-Столы с едой? – Спаргапис удивился. – Неужели персы оказались столь неблагоразумны, что надеялись победить в этой битве? А потом отпраздновать свою победу греческим вином? Веди!

Он легко вскочил на коня и поскакал туда, где обнаружились столы с едой. Подскакав ближе, Спаргапис удивился ещё больше. Столов было много, очень много и они просто ломились от всевозможных яств. Какой еды здесь только не стояло. Скифы всегда привыкшие довольствоваться малым, даже не подозревали что в одном месте, сразу, может находиться столько еды. Запах, исходивший от столов, кружил им голову не хуже хмельного кумыса.

В молодости, после размолвки с матерью, Спаргапис провёл около полугода в греческих приграничных городах. Хотя среди скифов это и не приветствовалось, но он вкусил другой, эллинской культуры. И его сложно чем, можно было удивить. Но даже он не представлял о существовании блюд, которые видел перед собой. Ещё больше чем еды, на столе было вина. Высокие греческие амфоры стояли среди блюд и притягивали взгляды воинов.

Все ждали решения царя. Спаргапис понял, что после победы над персами он стал для них настоящим вождём. Он вспомнил, как назвал его молодой скиф: Великий царь. Эти слова молодой воин произнёс от всего сердца, и они не были продиктованы подобострастием.

Он взял кубок, наполнил его красным тягучим вином, поднял над головой.

-Воины, - крикнул он. – Мы сегодня одержали достойную победу над грозным и сильным врагом. Мы стали продолжателями славных дел наших великих предков и в награду получили эти столы с вином и едой. Боги благосклонны к нам и послали нам, сей дар. Они смотрят на нас и радуются вместе с нами. Так возрадуемся же и мы вместе с ними. Хуррра-а!!! – С этими словами Спаргапис осушил кубок.

Его клич подхватили тысячи воинов и тут же накинулись на еду и питьё.

Спаргапис отъехал подальше и с улыбкой наблюдал, как его воины расправляются с едой, оставленной персами. Местами завязывались стычки за обладание очередной амфорой. Воины, не привыкшие к вину, быстро пьянели. Все военачальники были уже там, рядом с пиршественными столами. С царём остался только Кадуй. Спаргапис повернул к нему голову, спросил:

-Ты не хочешь разделить радость победы со своими воинами? Иди, выпей вина, ты этого заслужил. Я видел, как ты сражался и скольких врагов поразил.

-Нет. Я равнодушен к вину и к еде. И привык довольствоваться малым. Что касаемо веселья, то для меня уже давно минуло то время, когда я радовался как неразумный ребёнок, забыв об осторожности.

-О какой осторожности ты говоришь? Враг разгромлен, и поле сражения осталось за нами. Разве ты не сам был свидетелем этому? Почему тогда хмурен твой лик?

-Не знаю, - Кадуй тревожно оглянулся вокруг. Шрам на его лице набух и стал виден больше обычного. – Ты царь и тебе решать. Твоей матери я обещал, что буду во всём слушаться тебя и не изменю своему слову... Но что-то мне не нравится во всём этом. Как будто специально здесь поставили эти столы, чтобы завлечь нас... Я осмелюсь дать тебе совет. Выставь дополнительные посты и выдвини их как можно дальше в степь. Только так мы заранее узнаем о приближении врага.

Молодость и безрассудность сыграла со Спаргаписом злую шутку. А может быть, всему виной был выпитый кубок хмельного греческого вина? Но он в раздражении отвернулся от Кадуя и пробормотал себе под нос:

-Старый дурак, совсем из ума выжил. Нужны мне его советы. Чтоб его утащили демоны ночи, - а вслух сказал, сдерживая бешенство: - Отдыхай, благородный Кадуй. А о безопасности нашего войска я сам побеспокоюсь.

И отъехал прочь. Бросив взгляд на столы, которые уже заметно опустели, он увидел, что саков-тиграхаудов среди них нет. От этого раздражение его ещё возросло. Он увидел молодого воина, назвавшего его великим царём. Поманил его к себе пальцем. Тот подошёл, держа в одной руке кубок с вином, в другой кусок мяса. Он уже заметно охмелел и хотел поклониться, но не смог, а так и остался стоять, нелепо переводя взгляд с одной своей руки на другую – не зная с чего начать.

-Тебя как зовут?

-Лик, великий царь, - ответил скиф и громко икнул.

-Скольких врагов ты поразил?

-Я не считал, но многих. А мой друг Палак ещё больше. Но проклятые персы зарубили его, и теперь он пирует с богами, - Лик пьяно всхлипнул. – Я сам отнёс его на погребальный костёр.

-Достойному воину, достойная смерть, - проговорил вполголоса Спаргапис. – Иди, пируй дальше.

Хотя воины веселились, празднуя победу, сын царицы оставался хмурым. Разговор с Кадуем всё-таки вселил в его сердце тревогу. И когда он увидел, как к нему на бешеном скаку несётся всадник, тревога его усилилась и он замер в ожидании чего-то неизбежного. Подскакав, скиф крикнул прямо с седла:

-Персы!!! Целая тьма. Вся степь покрыта пешими и конными воинами... Они идут с трёх сторон... Они вырезали наши дозоры, и мне одному удалось уйти.

Сердце у Спаргаписа упало и бешено заколотилось.

-Далеко?!

-Три полёта стрелы.

От этих слов ему стало страшно. Спаргапис понял - персы вскоре будут здесь и пирующие скифы, потерявшие осторожность, обречены. Он догадался, что не давало ему покоя всё последнее время. Лёгкость. Легкость, с которой они одержали победу над войском, покорившим до этого всю Азию.

Он в беспомощности оглянулся и увидел, что к нему уже мчится Кадуй. Вдвоём они начали организовывать оборону. Всё равно время было упущено, и Спаргапис проклинал себя за проявленную беспечность.

Да, скифы, увидев столы с едой и амфоры с вином – утратили осторожность. Забыв, что так же на пиру, опоённый вином, погиб скифский царь Мадий, со своими приближёнными. История ни чему не научила варваров. И в скором времени они будут жестоко наказаны за это.

Персы атаковали тремя колоннами. Впереди, скрытно, шли дозоры. Обнаружив скифские посты, они по-тихому вырезали их и двигались дальше. Это не составляло большого труда. Большинство степных воинов были пьяны и расплачивались за это кровью.

Для того чтобы быстрее достичь лагеря скифов, царь распорядился часть пеших воинов посадить на лошадей, за спинами всадников. Остальные, скорым шагом, шли за конницей. Две колонны стали заворачивать в стороны, обтекая скифов с флангов. Головная, прямо с марша, ударила в лоб скифов и завязалась сеча. Вторая за этот день. Но теперь боги отвернулись от скифов, и они гибли под персидскими мечами, а ненасытный бог Вархран продолжал собирать свою жатву.

Сам Кир скакал в окружении «бессмертных» в головной колонне. Его губы плотно сжаты, взгляд устремлён вперёд, в руке обнажённый меч. Телохранители окружили плотным кольцом своего повелителя, готовые в случае чего лечь под скифские мечи, во славу царя. Не было в тот момент силы, которая могла противостоять персидскому натиску. Простые воины знали, что до этого на этом поле погибли их товарищи, и ненависть переполняла их сердца. Они легко прорвали оборону, которую успели поставить варвары и начали направо и налево разить врагов.

Когда весть о нападение персов достигла ушей племён Камасария и Арготы, они только переглянулись. Оба, в этот момент, подумали об одном. Правы они были, что решили поддержать царя Кира, а не плелись в хвосте коня царицы Томирис. Вон как ловко он расставил ловушку. Племена стояли чуть в стороне и не принимали участия в общей битве. Они ждали сигнала. Наконец, три огненные стрелы, прочертили небо. Увидев их, вожди одновременно вздрогнули и, не мешкая, стали заворачивать коней. Они устремились в узкую горловину, где ещё не было персидских воинов. Надо торопиться. Ещё чуть-чуть и кольцо могло сомкнуться и тогда будет уже не выскочить. Опьянённые битвой персы не будут разбираться в сговоре они с их повелителем или нет.

Поэтому, нахлёстывая коней, они ринулись в проход. Когда через некоторое время прискакал взмыленный вестовой от Спаргаписа, он застал только следы от костровищ да конский помёт. Вот и всё, что оставили после себя мятежные племена.

Не все скифы оказались столь беспечны, что забыв об осторожности, бросились насыщать свои животы. Предусмотрительный Кадуй не допустил своих воинов к столам с вином. Чутьё не обмануло старого воина и спасло много жизней его сородичей. Тиграхауды и составили тот костяк, который ещё мог организованно сопротивляться персам, их безудержному натиску. Но это всё равно, что бросить песчинку в бушующее море. Персы налетели как вихрь и начали терзать, рвать на части остатки скифского войска. Как до этого они сами рвали персов. Теперь всё перевернулось.

Кадуй и сын царицы, оказались рядом и бились плечом к плечу, сдерживая персов. Шаг за шагом они пятились, отступая, стараясь сохранить боевой порядок. Кадуй, бешено вращал двумя мечами, нанося удары направо и налево.

-Строй! - орал он, перекрывая шум битвы. - Держать строй!

Кадуй понимал, что если персам удастся их расчленить, то всё. Тогда они задавят их своим числом. И воины стояли. Единственное их спасение в надвигающихся сумерках. Под покровом ночи можно попытаться уйти, просочиться сквозь персидские тысячи. Поэтому они держались, теряя воинов, но не теряя голову.

В кольчугу Кадуя ударила стрела. Добротные греческие кольца, из которых она была сделана, выдержали, но на теле растёкся большой синяк. От сильного удара Кадуй крякнул, покачнулся в седле, но удержался. Пропела ещё одна стрела и впилась в левое плечо. Меч выпал из ослабевших рук. Кадуй зарычал от боли и хотел вырвать стрелу, но краем глаза заметил скифа, готового проткнуть его копьём. Он упал на холку коня и, не глядя, ткнул мечом. Перс вскрикнул, взмахнул руками и завалился назад.

Военачальником тиграхаудов стало овладевать бешенство, и он стал напоминать взбесившегося вепря. Кадуй поднял голову к небу и зарычал, призывая богов в свидетели. Они как будто услышали его и с неба тотчас хлынули потоки воды. Забыв о боли, он сорвал с себя кольчугу, шлем, а затем и все доспехи, оставшись в одной набедренной повязке. Кинжалом он нарисовал у себя на груди священные знаки своего рода. Персы со страхом смотрели на него и даже на миг опустили мечи. Проделав всё это, он отбросил в сторону щит и с мечом в одной руке, а с кинжалом в другой - ринулся на врагов, увлекая за собой оставшихся в живых воинов.

Персы попятились от рассвирепевшего предводителя саков-тиграхаудов. За ним, прорываясь, шли его воины. С каждым мгновением их становилось всё меньше, но они всё равно лезли вперёд, в надежде вырваться из кольца. И это им почти удалось. Персы не могли устоять и в страхе разбегались в стороны. Но тут копье, пущенное умелой рукой, ударило в грудь Кадуя. Краем глаза он заметил перса, который швырнул его и чуть развернул тело. Но всё равно на боку остался кровавый след. Кадуй упал на гриву своего коня, и это спасло его от следующего копья, которое просвистело над головой.

Наконец кольцо окружения скифы прорвали и кони, почувствовав свободу, рванули в открытую степь, унося израненных седоков. Воины поддерживали бездыханное тело своего военачальника и так скакали, окружив его плотным кольцом. Персы, было, погнались следом, но вскоре прекратили погоню, опасаясь попасть в засаду.

Из двадцати тысяч тиграхаудов, которых Кадуй привёл под знамя Томирис, смогло вырваться только пять тысяч. Это были чёрные дни для всего царства саков-тиграхаудов. Никогда прежде они не несли столь огромных потерь.

Персам удалось окружить, а затем и расчленить войско скифов и вклиниться между двумя частями. В проход устремились колесницы, наматывая на серпы людей и оставляя после себя кровавые ряды. Следом шли пешие воины, довершая разгром. Сопротивление кочевников вскоре было сломлено и началось избиение разрозненных воинов. Из железного кольца организованно удалось вырваться только остаткам саков-тиграхаудов.

Сын царицы был оттиснут в сторону от Кадуя, и вскоре потерял его из виду. Он только слышал голос военачальника тиграхаудов, но затем и он потонул в шуме битвы. Телохранители царя, и все кто успел сплотиться вокруг Спаргаписа, были зажаты между столов, где они ещё недавно насыщались, не подозревая, что это ловушка, расставленная персами. Разлитое вино, смешавшись с кровью, пропитало землю. И воины, оскальзываясь на сырой земле, продолжали сражение. Их становилось с каждым мгновением всё меньше, и они гибли, стараясь защитить царя.

Скилур тоже оказался среди тех, кто ещё стоял на ногах и прикрывал спину Спаргапису. В живых остались только десятка полтора скифов. Но и они один за одним падали. Наконец их осталось только двое. Сын царицы и царский вестовой. Персы схлынули, готовя новый, последний натиск. Спаргапис повернулся вполоборота к Скилуру.

-Тебя как звать, воин?

Скилур ответил и закашлялся от боли. Копьё всё-таки оцарапало бок и каждое движение давалось с трудом. Он загнал боль в глубину своего сознания и сказал царю:

-Камасарий и Аргота оказались предателями. Они увели свои племена в степь. Я случайно подслушал их разговор, но вовремя сообщить не сумел... Прости... Они что-то замышляют против царицы.

-Собаки... Я догадывался об этом. Жаль, матери сообщить не удастся, - Спаргапис замолчал.

Он выглядел не лучше Скилура. Не было, наверное, на его теле такого места, которое не стонало бы от боли и от усталости. Но он стоял и сжимал в руке меч, моля богов об одном. Чтобы смерть наступила по возможности быстро. Он взглянул на небо. Дождь прекратился, тучи разошлись, и показался край солнечного диска. Как будто оно хотело в последний раз посмотреть на то, как гибнут представители свободного народа. Спаргапис понял этот знак по-своему. Что может быть лучше, чем умереть на виду богов, с мечом в руках?

-Ты готов, воин?

-Да, мой царь, - хрипло ответил Скилур, вытер кровь на лбу и крепче сжал акинак.

Спаргапис поднял к небу обе руки и прокричал древний клич скифов:

-Хуррра-а !!!

Они со Скилуром ринулись вниз и врубились в гущу персидских воинов. Скилур успел нанести только два удара, как получил удар копьём и погрузился во мрак. Спаргапис ещё долго бился. До тех пор, пока его руки не опустились от усталости. Тогда вокруг его тела опутался один волосяной аркан, затем другой и Спаргаписа повалили на землю. Он хотел вырваться, но сил уже не осталось, и сын царицы потерял сознание.

После того как Спаргаписа полонили, сопротивление скифов было окончательно сломлено. Находились ещё отчаянные, пытавшиеся оказывать сопротивление, но персы быстро подавляли подобные очаги. В плен скифов старались не брать. Невольничьи рынки, раскиданные во всех крупных городах Азии, не охотно приобретали рабов из скифского племени. Скифы отличались буйным нравом и непослушанием и больше всего на свете ценили свободу. Поэтому и бежали при каждом удобном случае. Исключение делалось только для знатных скифов, которые легко узнавались по богатой одежде.

По полю ходили воины и собирали мечи, луки, стрелы. Тут же бродили, всегда идущие во след войску, торговцы. Война была для них прибыльным делом и давала не малый доход. Поэтому они и налетали как саранча и без зазрения совести обдирали как чужих павших воинов, так и своих. Справедливо полагая, что за стол с богами можно усесться и голым. У торговцев существовал один бог и ему они молились, со всем усердием.

Вавилонянин Азарий перевернул очередное тело и с отвращением отвернулся. У трупа было снесено полголовы, и серая кашица вытекла на землю. Закрыв рот платком, чтобы не дышать зловонием, он прошёл дальше и неожиданно услышал стон под грудой тел. Он остановился в замешательстве, не зная, что делать. Он хотел уже идти дальше, но любопытство взяло верх над осторожностью. Азарий оттащил в сторону одно тело, откинул кем-то брошенный щит и от неожиданности отшатнулся. На него, не мигая, смотрели два глаза. Азарий призвал богов в свидетели и хотел плюнуть в ненавистное лицо скифа. А что это скиф - он понял безошибочно по-боевому раскрасу на лице. Вавилонянин навидался их достаточно, когда вёл торговые дела со степью. Но вот глаза закрылись, потом открылись вновь и скиф прошептал:

-Помоги.

Это наречие Азарий знал достаточно хорошо и оглянулся по сторонам. В этой части поля он оказался один. Другие воины и торговцы бродили в стороне и не могли видеть, а тем более слышать Азария.

-Ты кто? – негромко спросил он.

-Я Лик, - опять прошептал скиф и добавил: - Помоги мне. Мне в бок ударило копье, и я истекаю кровью.

Азарий решился. В этих глазах устремлённых на него, из-под поверженных трупов было столько мольбы, что он неожиданно решил помочь скифскому воину.

-Жди до ночи. Если боги будут благосклонны к тебе, то как только опустится мгла, я приду вновь. Жди.

Затем закинул скифа неподвижными телами и, как ни в чём не бывало, побрёл дальше.

Араш искал своего соперника. Того, чью голову он грозился насадить на пику. Искал и не находил. Во время сечи, когда началось избиение скифов, он рыскал по всему полю в поисках своего врага. Но разве в том скопище воинов можно отыскать одного единственного человека? Поэтому когда окончилась битва, он возобновил поиски и хотел найти его среди мёртвых. В сече он сам почти не пострадал. Если не считать ссадины на голове. Араш, останавливая кровь, приложил к ране пахучих трав, которые всегда носил на поясе. Его конь ещё подрагивал влажными боками. Араш погладил его рукой, успокаивая, и отправился дальше искать своего врага.

Кир не спеша ехал по полю, усеянному трупами. Погибших было великое множество. Вороны уже кружили над полем, дожидаясь того момента, когда можно будет, наконец, начать терзать тела и утолять ненасытный голод. В основном убитые были скифы, но попадались и персидские воины. Особенно их было много там, где обезумевший Кадуй прорубал себе и своим воинам кровавую дорогу к свободе.

-Что случилось здесь? – царь обвёл глазами небольшой участок, усеянный персидскими воина.

Ему пояснили, что это обезумевший военачальник скифов, в которого вселился бог Вархан.

-Где его тело? Покажите мне его. Я хочу видеть того, кто так много порубил моих воинов.

-Прости, повелитель, - царедворец замялся. – Но богам было угодно, чтобы он покинул поле боя вместе с теми своими воинами, которым посчастливилось избежать наших мечей и копий.

-Если так пойдёт дальше, - Кир нахмурился, – то в этой степи я потеряю всё своё войско.

Взгляд царя упал на пленных скифов. Их было человек двадцать, крепко связанных между собой. Среди них выделялся молодой воин с растрёпанной гривой белокурых волос. Царь спросил, наклонившись с седла:

-Ты кто?

-Я царь. И сын, и внук царя, - Спаргапис вскинул голову, но, встретившись взглядом с царём, сник.

Сыну царицы хотелось плакать от стыда от того, что он так бесславно попал в руки врага. И благодаря своей беспечности погубил всё войско. Сколько славных воинов сложило здесь головы? И сколько женщин, в знак траура, будут разрывать на себе одежды, и посыпать головы пеплом? Спаргапис знал, что теперь до конца выпьет чашу своего позора и унижения. Его взяли, как щенка, сорвали с него и золотую повязку, и золотой пояс, и драгоценный кинжал... Он, сын царя, как последний раб, стоит в оковах перед чужим царем, перед чужими воинами. А они стоят и насмехаются над ним. От бессилия хотелось выть.

-Развяжите меня! – в ярости крикнул он Киру. – Прикажи развязать меня!

-Зачем? Разве от этого что-то изменится?

-Я царь. И не могу стоять со связанными руками, как последний раб.

-Хорошо, развяжите его.

Воины подскочили, вывернули руки Спаргапису и освободили его от пут. Он потёр затекшие запястья, снизу вверх посмотрел на Кира. Глаза их встретились, и Кир почувствовал что-то недоброе во взгляде Спаргаписа. Он догадался, предугадал, что произойдёт в следующую минуту, но помешать уже не мог. Все произошло так быстро, что никто не успел ничего сообразить. Спаргапис выхватил кинжал из-за пояса стоявшего рядом воина и с размаху ударил себя в сердце.

Кир вздрогнул. Царь видел много смертей в своей жизни. И сам часто смотрел ей в лицо, ещё тогда, когда бился за место под солнцем. Но этой смерти он не хотел. Дрожь прошла по его лицу, он развернул коня и, больше обычного ссутулившись, поехал обратно. Кир не хотел видеть у своих ног этого белокурого, белокожего и такого юного вражеского вождя.

Кир спросил себя: Почему с ним такое происходит? Может, он стал слишком старым или вспомнил о своём беззащитном детстве? Непонятно отчего, но сердце его дрожало. Боги свидетели, но он не хотел этой смерти.

К царю робко приблизился человек из свиты и доложил, что обнаружили тело Гарпага. Царь подъехал, спешился, немного прихрамывая, подошёл к своему старому соратнику. Свита почтительно остановилась за спиной и только «бессмертные» окружили повелителя тесным кольцом. Гарпаг лежал с закрытыми глазами, сложив руки вдоль тела. Смерть заострила черты полководца. Удивительно, что скифы, так охочие до чужих скальпов не тронули Гарпага. Это было странно.

-Почему они не тронули его? – спросил царь, не оборачиваясь.

-Пленные рассказывают, что он дрался как лев, - выступил вперёд один из царедворцев. – Варвары были поражены этому, и тому, как он умирал. Поэтому и оставили его тело не тронутым. Их царь повелел не осквернять тело. Это высшая дань уважения у варварских народов. Они собирались похоронить его со всеми почестями. Как знатного воина.

Кир смотрел на мёртвого Гарпага и вспоминал молодость. То время, когда он был ещё не оперившимся младенцем. И не догадывался о своём истинном предназначении в этой жизни. Гарпаг тогда спас его, вырвал из костистых лап деда Астиага. Заставил поверить в себя, в свою звезду. И всю жизнь был рядом, оберегая от необдуманных поступков. Теперь он лежал мёртвый перед своим царём, и Киру стало грустно оттого, что в этой жизни он остаётся почти один. Постепенно уходят все те, с кем он мог, без страха быть отравленным, разделить кубок вина.

-Херасмия! – крикнул он.

-Да, мой повелитель, - визирь вырос за спиной.

-Устрой верному Гарпагу достойные проводы. Вели собрать всех мёртвых варваров, и сооруди из них пирамиду. На вершину положи всех погибших персов и моего верного Гарпага. Пусть этот погребальный костёр будет виден со всех сторон степи. Варвары должны знать, как мы чтим своих героев.

Вскоре запылал гигантский костёр. Он горел, поднимая к небу столбы огня и дыма. В пламени исчезали тела скифов, отдавая последнюю дань уважения погибшему Гарпагу и воинам царя Кира. Они будут сопровождать его в путешествии по загробному миру. Вокруг, по приказу царя, собралось всё войско. Воины стояли плотными рядами и в молчании провожали погибших героев.

Царь отослал гонцов в Персию, с радостной вестью об одержанной победе. Послал он вестника и к царице непокорных массагетов, Томирис. Ей он велел передать:

-Царица! Победил я твоё войско, а всех твоих воинов умертвил. Также и сын твой принял смерть свою, не желая мне покориться. Такая участь ждёт всех твоих подданных, кто не пожелает подойти под мою руку. Покорись, войди в мой гарем и тогда я отвращу свой гнев от тебя, а обращу его на других врагов своих.

Погребальный костёр догорел и на поле, где ещё недавно сошлись в немыслимой битве два народа, опустилась ночь. Войско расположилось на отдых. У многих костров веселились воины, празднуя победу над варварами. Они уверовали, что счастливая звезда их повелителя не закатилась, как они думали вначале, когда вторглись в эти проклятые степи, а сияет всё ярче. И нет такого народа, который не лёг бы под копыта коня их повелителя.

&&&

Ни единой слезинки не выкатилось из глаз Томирис, когда она выслушала царского посланника. Губы её были плотно сжаты, пальцы, обхватившие подлокотники трона, побелели. Два персидских воина, которые принесли горестные вести, поразились выдержке этой женщины, посмевшей встать на пути их повелителя. Выслушав, она встала, и гневно сверкая глазами, на дне которых затаилась боль, произнесла:

-Вот моё слово вашему царю. Кровожадный Кир! Не кичись этим своим подвигом. Плодом виноградной лозы, которая и вас также лишает рассудка, когда вино бросается в голову и когда вы, персы, начинаете извергать потоки недостойных речей, – вот этим-то зельем ты коварно и одолел моего сына, а не силой оружия в честном бою. Я внимательно выслушала твоего посланника, а теперь послушай ты моего доброго совета: выдай тело моего несчастного сына и уходи из моей земли. После того, как тебе нагло удалось погубить третью часть войска массагетов, не думай, что таким же обманом тебе удастся покорить всё моё царство! Если же ты этого не сделаешь, то клянусь тебе богом Солнца, владыкой массагетов, я действительно напою тебя кровью, как бы ты ни был ненасытен!

Выслушав царицу, посланники отбыли к своему владыке. А на великую степь опустились чёрные дни. В каждом кочевье оплакивали убитых и проклинали ненавистных персов, призывая на их головы гнев богов. Вскоре вернулись остатки саков-тиграхаудов, привезя своего бездыханного вождя. Томирис постояла у ложа умирающего Кадуя. Боги уже полностью завладели его сознанием, и он никого не узнавал. Врачеватели и маги продолжали, по приказу царицы, колдовать над ним, стараясь вернуть к жизни.

Массагеты не собирались сдаваться. Царица опять разослала во все стороны гонцов и стала собирать под свои стяги воинов свободных племён.

Когда Кир выслушал вестника, он ничего не сказал. Только гневная складка легла около губ царя.

«Мне вздумала грозить женщина! — зло думал он. — Мне, владыке стольких стран! Я прошел столько дорог, покорил столько городов и племен. А что она мне предлагает? Я должен уйти, испугавшись её угроз. Глупая женщина!»

Кир усмехнулся, удивившись ее самонадеянности.

&&&

Племена, входившие в царство скифов-массагетов и ведомые вождями Арготой и Камасарием, уходили всё дальше в степь.

Два друга-побратима держались рядом, стремя к стремени и за всё время пути не обмолвились ни единым словом. Да и не о чем было говорить – они и так понимали друг друга с полуслова. Что у одного, что у другого даже мыслей не возникало на счёт того, правильно они поступили или нет. Они были уверены, что окажись на их месте кто-либо другой, то поступил бы точно так же. Просто им повезло, и именно им улыбнулись боги. Поэтому они не валяются сейчас порубленные воинами царя Кира, а остались живы.

За спинами вождей, широкой лавой, смешавшись, двигались оба племени. Многие воины были рады, что благодаря своим вождям выскочили из той сечи. То, что там гибли их братья по крови – воинов мало заботило. В этом жестоком мире каждый должен быть за себя.

Так думало большинство. Но не все. Группа воинов под предводительством главы рода, захотела отколоться от основной массы воинов. Они хотели вернуться и с честью умереть, но не покрывать себя позором. Вождям вовремя доложили об этом. Они приказали окружить неразумных, взять в плотное кольцо и разоружить. Что и было выполнено быстро и чётко. Большинство родов всё-таки поддерживали верховных вождей и, опираясь на них, они и управляли, каждый своим племенем.

Неожиданно, завязалась стычка. Скифский воин привык всегда ходить с оружием. Даже в мирное время, когда племена ни с кем не воевали, они ходили вооружённые. На боку у богатых воинов висел меч-акинак. У тех, кто не мог себе позволить обладание железным мечом, всегда на вооружении была боевая плеть или, на худой конец, праща. Даже у самых бедных представителей скифского племени всегда висел на поясе кинжал. Поэтому лишить кочевника оружия, было всё равно, что раздеть его догола, на виду у всего племени.

Почувствовав, что их лишают самого дорогого, что у них есть, мятежный род сперва глухо зароптал, а потом стал бросаться на обнажённые мечи. Вскоре всё это вылилось в массовое избиение ещё вчерашних сородичей. Безоружные люди хватали голыми руками за острые мечи и тут же падали, порубленные.

Вскоре с ними было покончено, и племена тронулись дальше. Они двигались без остановки и остановились только тогда, когда сумерки опустились на степь.

Для вождей поставили отдельный шатёр, разожгли костёр. Каждое племя вело с собой небольшое стадо, предназначенное для прокорма воинов. Это было удобно – получалось, что еда передвигалась сама, своими ногами. Поэтому, как только племена остановились, воины занялись приготовлением пищи.

В степи очень мало леса, поэтому мясо варили по древнему, ещё завещанным предками, способом. Очищенное от костей мясо бросали в котлы, которые по форме напоминали собой сосуды для смешивания вина, распространённые на острове Лесбосс, но только гораздо большего размера. Вместо дров использовали кости животных, которые отлично горели. У некоторых родов, в силу их бедности, не было таких котлов. Тогда они поступали иначе. Всё мясо клали в желудки животных, подливали воды, опять же поджигали кости и таким образом готовили. В желудке животных свободно помещается очищенное мясо, и получалось, что бык сам себя варит.

По всей округе разносились запахи варёного мяса. Когда оно было готово, то первые куски поднесли вождям. И те с наслаждением стали рвать ещё горячие, сочные куски. Запивая всё это обильным количеством греческого вина.

-Мы пойдём дальше? – спросил Камасарий с набитым ртом.

-Нет. Зачем? - Аргота пожал плечами. – Я предлагаю остаться здесь. Надо дождаться, когда Кир навалится на Томирис всей своей силой. Как только это произойдёт, мы вернёмся и предстанем перед царём. В награду за то, что мы помогли ему справиться с Томирис, он отдаст власть в наши руки.

-Клянусь богами, ты прав, - Камасарий наполнил кубок, часть выплеснул в костёр и поднял над головой. – Мы сделаем так, как ты предлагаешь. Главное не проворонить того момента, когда Кир нанесёт удар. А то другие вожди могут заявить права на обезглавленное царство.

-Не заявят, благородный Камасарий, - Аргота усмехнулся. – Ещё с марша я послал верных воинов в стан Томирис. Как только произойдёт битва между ней и Киром, они незамедлительно сообщат нам об этом и мы вернёмся.

-Хорошо ты всё продумал, - в восхищении проговорил Камасарий. – Мудрость твоя, подобно богу Солнца, не знает границ.

И вожди продолжили наполнять свои желудки.

&&&

Дождавшись темноты, вавилонянин Азарий выскользнул из обоза и, прихватив с собой кожаный мешок со всем необходимым, поспешил к тому месту, где оставил полуживого скифа. Про себя он подозревал, что тот за столь длительное время мог и умереть. Если учитывать, в каком состоянии он его оставил, то это вполне могло произойти. Был и ещё вариант, что его могли обнаружить, когда собирали тела для погребального костра. Обнаружить и добить. Или вместе с остальными бросить в огонь. В любом случае это следовало проверить. И Азарий, обмирая от страха, пробирался по полю битвы.

Он шёл, осторожно, спотыкаясь об оставленные тела и неподобранное оружие. Вышедшая на небо луна освещала всё достаточно хорошо, и он без труда нашёл то место, где оставил скифа. Воины, собиравшие трупы, сюда не добрались. За время, что отсутствовал Азарий, здесь ничего не изменилось. Только многочисленные вороны, спугнутые появлением человека, с громким клёкотом поднялись в воздух. Даже ночью они не желали закончить своё кровавое пиршество.

Выругавшись, Азарий растащил в стороны мёртвых и увидел скифа. Он мало чем отличался от лежащих рядом. Азарий припал к его груди и услышал слабое сердцебиение. Молодость и могучее здоровье удерживали скифа ещё на этом свете и не давали вступить в загробный мир. Когда Азарий вытаскивал его из-под трупов, то скиф издал лёгкий стон. Вавилонянин замер, тревожно оглянулся вокруг. Всё было тихо в округе и только вороны продолжали кружить над полем.

Неимоверных трудов стоило Азарию, чтобы дотащить скифа до ближайшей балки. Там, при свете луны, он занялся его врачеванием. Этому ремеслу его обучил старый грек. Он купил его на невольничьем рынке в Ольвии и привёл рабом в свой дом. Грек оказался на редкость искусным врачевателем и вылечил младшего брата Азария, который уже не один год страдал страшной и непонятной болезнью. Когда его братишка опять забегал по дому, Азарий освободил грека. Свобода не пошла на пользу греку – он так и умер в его доме, полностью не успев вкусить вольной жизни. Перед самой смертью, в благодарность, грек обучил его многим тайнам своего ремесла и Азарий часто пользовался этими знаниями.

Первым делом он дал скифу напиться. Затем стянул кожаную, заскорузлую от запёкшейся крови, рубаху и промыл рану. Обмазал её мерзко пахнувшей мазью, наложил сверху пахучих трав и крепко обвязал чистой тряпицей. Скиф очнулся и во время всей процедуры не издал ни звука, а только смотрел на склонённого перед ним Азария. Когда тот стал стягивать рану, боль была такой резкой, что скиф не удержался и застонал. Азарий поднял на него глаза, тихо проговорил на скифском наречии:

-Тише, воин. Если хочешь жить, молчи. Иначе всё брошу и уйду. Делать мне больше нечего, как рисковать тут с тобой и слушать жалобные стоны, - он вгляделся в бледное, даже при свете луны, лицо скифа. - Тебя как звать-то? Позабыл я.

-Лик.

-Вот что, Лик, - Азарий кончил перевязывать скифа. – Немного отлежись и начинай выбираться отсюда. Если боги тебе помогут, то останешься жить и доберешься к своим. Хотя... С твоей раной надо два дня лежать, не вставая. Но у тебя нет столько времени. Я слышал, что с утра воины царя Кира, пойдут собирать всех мёртвых и готовить их в последний путь. Таково распоряжение повелителя. Тебе лучше до этого времени отсюда исчезнуть. Иначе ты пополнишь ряды тех, на кого уже надели колодки невольников.

-Спасибо тебе, - прошептал Лик. – Скажи мне своё имя. Я буду знать, кого мне благодарить за своё спасение.

-Зачем тебе? А с другой стороны... Благодари вавилонянина Азария.

-Могу я знать, почему ты это сделал?

-Сам не знаю. Может, потом буду жалеть об этом, но сейчас... - Азарий резко поднялся. Его силуэт чётко выделялся на лунном небе. Он показал рукой направление. – Хватит слов. Ползи туда. И будь осторожен, а то мне будет жалко тех трудов, что потратил на тебя. И ещё хочу тебе кое-что сказать. Когда достигнешь своих кочевий, то передай, чтобы больше твои сородичи не вставали на пути у царя Кира. Не было ещё такого народа, который он не подчинил бы себе. Так случилось и с моей родиной, так будет и с вашей. Ему сопутствуют боги, и противостоять повелителю бессмысленно. Помни об этом. А теперь прощай.

С этими словами Азарий повернулся и исчез. Лик немного полежал, раздумывая над странными словами, ещё более странного вавилонянина. Затем, собравшись с силами, он пополз в сторону, куда указывал Азарий.

Скилур очнулся, когда совсем стемнело. Он открыл глаза и подумал, что ослеп. Он поморгал глазами, но ничего не изменилось - мрак окутал его со всех сторон. К тому же грудь сдавило так, что было трудно дышать. Он поворочался, стараясь освободиться от груза. Это ему немного удалось, но света всё равно не было. Руки его тоже оказались придавлены чем-то тяжёлым. С трудом он их выпростал и попытался ощупать лицо.

И тут Скилур понял, почему его глаза не видели света. На его голове лежал перевёрнутый щит. Накрыв его наподобие большого блюда и отгородив от всего мира. В довершение ко всему сверху, на щите, лежало тело мёртвого перса. Он кое-как отодвинул труп в сторону, скинул щит и, наконец, смог вздохнуть полной грудью ночной воздух.

Ночные запахи смешивались со зловониями, распространившимися уже по всей окрестности от разлагающихся трупов. На груди Скилура сидел большой ворон и примеривался, как бы половчее всадить клюв в тело человека. Блестящим глазом он уставился на очнувшегося скифа и, как будто, даже подмигнул. Скилур пошевелил рукой, и птица медленно взлетела, недовольно крича.

Малейшее движение отдавалось болью во всём теле. Скилур приподнялся на локте, осмотрелся вокруг. Везде, насколько хватало глаз, лежали тела павших. Скилур смог разглядеть, что большинство из этих воинов были скифами. От этого становилось больно и страшно.

Вдалеке он увидел воинов. Свои это или чужие - на таком расстоянии Скилур разглядеть не смог. Он опять лёг и закрыл глаза. Тело готово было провалиться в спасительную пустоту, чтобы не ощущать боль. Но сознанием человек понимал, что делать этого не стоит. Птицы, кружащие над полем, так и ждут того момента, чтобы человек потерял сознание. Тогда они облепят его со всех сторон и он уже не встанет.

Скилур перевернулся на живот и пополз. Туда, где как он думал, его ждёт спасение. Дважды он терял кратковременно сознание, но всё-таки дополз до края поля. Потом он кое-как встал и побрёл дальше.

Боги решили сегодня быть благосклонны к царскому вестовому. И послали ему скифского коня. Тот стоял над телом своего хозяина и косил большим глазом на подходившего Скилура. На земле, раскинув руки, лежал мёртвый скиф. Его настигла вражеская стрела тогда, когда он почти спасся от персидских мечей, а верный конь не покинул своего хозяина.

Скилур издал звук, которым он всегда приманивал диких коней и, не делая резких движений, стал подходить ближе. Конь всхрапнул, но не сдвинулся с места. Скилур подошёл, положил руку коню на холку, успокаивающе проговорил несколько слов. Тяжело, но всё-таки смог забраться в седло. Навалился на шею коня и потерял сознание.

Конь ещё немного постоял, перебирая копытами, потом сдвинулся с места и неспешно направился в родные кочевья.

В мирное время сыновья погребают отцов, а на войне отцы - сыновей.

В мирное время сыновья погребают отцов,

а на войне отцы - сыновей.

Геродот (V в. до н.э.)

Часть 4

Противостояние

Известие о том, что массагеты потерпели поражение от персов, взбудоражило всю степь. Никогда прежде, ещё с тех времен, когда скифы вытеснили с этих земель их исконных обитателей, киммерийцев, не случалось столь сокрушительного поражения. И от кого? От тех, кого массагеты всегда привыкли считать своими данниками и за счёт которых существовали не одно десятилетие. Рабов, одежду, оружие – всё брали они в приграничных государствах, и не одно поколение отважных воинов ходило в набеги на эти земли. Плач и стон сопровождал их грабительские походы, и они привыкли держать все порубежные народы в страхе перед дикой конной лавой, всегда неожиданно накатывающейся из степных пределов. Так продолжалось год от года, и скифские племена уверовали в свою безнаказанность.

Но случилось невозможное. Гений персидского царя Кира, поднял эти народы из небытия, сплотил их своей волей вокруг одного, доселе не известного, горного племени. Образовав государство, равному которому ещё не знала мировая история он, в конце концов, бросился на своих исконных обидчиков. Степь, не ожидавшая такого отпора, в одночасье погрузилась в траур. Запылали брошенные кибитки, опустели исконные места кочевий, обезлюдила степь. Только проплешины от костровищ напоминали о том, что когда-то здесь вовсю кипела жизнь. Племена, полагаясь на быстроту своих коней, уходили с пути персидского войска подальше в степь.

Так поступало большинство, но не все. Находились племена, не желавшие склонять голову перед всемогущим царём, превыше всего ценя свободу и волю. Надеясь на свою удачу и на остроту своих копий, они встали на пути у вражеского войска. Но звезда царя Кира ещё ярко сияла на небосклоне, и боги были на его стороне, задобренные обильными жертвоприношениями и дарами. Нанёс он массагетам тяжкое поражение и теперь, в степи, в трёх днях пути от главного становища скифов, ждал изъявление покорности с их стороны.

Вольный степной ветер быстро разнёс слух о роковой для массагетов битве. Потянулись в становище Томирис, со всех сторон необъятной степи, послы от других племенных союзов. Все они, направленные своими царями и вождями, хотели выведать одно. Уйдёт ли Томирис после поражения дальше в степь или продолжит сражаться? Вот что волновало их в первую очередь. Они прекрасно понимали, что если Томирис решит скрыться со своих исконных кочевий, то это откроет путь царю Киру дальше в степь. Тогда под копыта его коня лягут, наравне с массагетами, и другие степные племена.

Когда царица встречала посланников, то во взгляде Томирис сквозила печаль, а по её глазам ничего невозможно было понять и это ввергало послов в трепет. Все знали, что она потеряла сына, и поэтому терялись в догадках как поведёт себя ослеплённая несчастьем женщина. Уступит место горю или поступит так, как ей продиктует холодный рассудок? От этого зависело многое, если не всё. Ближних людей царицы, послы обхаживали как могли, одаривая богатыми подарками. Но те, принимая подношения, только поджимали губы и... молчали. Не потому, что не хотели говорить, а потому, что сами не знали, куда направит свой гнев их царица.

Когда уже вся степь гудела от всевозможных слухов, Томирис собрала совет. На него пригласили посланников других племенных союзов. Речь её была спокойной, но в каждом слове сквозила ненависть к персам. С первых слов послы поняли – Томирис сдаваться не собирается. Она стояла неестественно прямо, сверкая драгоценными камнями на царской одежде. Сквозь белила, наложенные на лицо, проступали красные пятна. Только это напоминало всем собравшимся, как она взволнована.

-Наш предок Таргитай, - говорила она, обводя взглядом притихших вождей, - когда пришёл на эту землю, то она была необитаема и пустынна. Только ветер шевелил ковыль на степных просторах. С ним было три его сына Липоксаис, Арпоксаис и Колаксаис. Все вы знаете, что именно от них берут своё начало степные племена. Боги решили испытать наших предков, и послали им с неба четыре золотых предмета: плуг, ярмо, секиру и чашу. Только самый младший, Калаксаис, смог поднять эти предметы и отнести их к своему очагу. Именно он стал родоначальником массагетов и от него мы ведём свой род... С тех пор минула тысяча лет и сменилось не одно поколение, но мы продолжаем чтить заветы наших великих предков. Они завещали нам хранить то, что даровано богами, и всячески оберегать, – Томирис помолчала. В шатре стояла тишина, нарушаемая только потрескиванием светильников. Наконец она вскинула глаза на вельмож: - Так неужели мы отступим от того, что завещали нам предки? Нарушим волю богов, которая для нас, массагетов, священна? И отдадим наши земли на поругание врагу?... Нет, не бывать этому! Да, мы потерпели поражение, но это доказывает, что враг коварен и силён. Тем слаще будет наша победа, когда мы омоем мечи в крови врагов, - она перевела дух. Вздохнула и уже тише продолжила: - Все вы знаете, что я потеряла сына. Он и ещё много славных воинов погибло, защищая наши кочевья. Я ещё раз спрашиваю - так неужели мы оскорбим их память и отступим?... Вы знаете, племена массагетов обескровлены этой войной и одним нам не выстоять. Пусть даже я посажу на коней женщин и детей, нас всё равно будет мало против столь грозного врага... Это не трусость, массагеты никогда не боялись умереть с мечом в руках. Но у нас ещё не было столь могущественного соперника. Я хочу, чтобы вы поняли - только сообща мы сможем одолеть его... Я обращаюсь к вам, послы дружественных нам племён. Передайте своим владыкам моё слово. Пусть шлют мне в помощь воинов, кто сколько сможет. Иначе, чтобы сохранить своё царство, мне придётся отступить дальше в степь. И Кир, ненасытный в своей жадности, двинется дальше.

Томирис знала, чем склонить племена на свою сторону. Только страх за свои кочевья, за своё благополучие, могло сплотить их. Она не ошиблась. Как только закончился совет, в разные стороны полетели гонцы с призывами объединяться под знамёна массагетской царицы Томирис.

Оставшись одна, Томирис, наконец, позволила себе превратиться из царицы в женщину и мать. С того самого момента, когда она получила известие, что её сын погиб, горе разрывало сердце матери. Силой воли она загнала его вглубь своего сознания, заставив себя двигаться, говорить, убеждать. Томирис понимала, что не время рыдать по убиенным воинам. Месть сушила ей слёзы и наполняла всё существо гневом и ненавистью. Но наедине со своими мыслями, она была не в силах совладать с собой.

Томирис сидела на троне и беззвучно плакала. Тело её мелко дрожало, а слёзы, стекая по щёкам, оставляли грязные бороздки на лице, сразу превратив его в неживую маску. В таком виде ни кто не мог видеть грозную царицу, но сейчас её это мало волновало.

Томирис почувствовала на своих плечах чьи-то руки. Она подняла голову и увидела Атея. Он стоял и молча смотрел на плачущую женщину. Она уткнулась в его кожаную безрукавку и по-настоящему дала выход своему горю, зарыдав в голос. Из-за полога высунулась голова испуганной служанки, но Атей, грозно сдвинул брови, сделал знак рукой, и та исчезла. Томирис рыдала, а он стоял и молчал. Она была благодарна ему за это молчание. Никакие, даже самые нужные слова, не могли вернуть ей сына.

Она оплакивала своего сына, и горе её не имело границ. Томирис знала, что Спаргапис воин и рождён для славных битв. Рано или поздно ему, как и многим другим, суждено умереть. Но она не думала, что его жизнь оборвётся так рано и так внезапно. Томирис верила, что Спаргапис умер как настоящий мужчина и воин и теперь сидит за одним столом со Спаргапитом, её отцом, и пирует рядом с богами. Самое страшное для Томирис было то, что его не удалось похоронить по древнему обряду. Проклятый перс не отдаёт тело бедного мальчика, как будто хочет до конца насладиться страданиями Томирис. Узнав о смерти сына, она через посланника, велела передать ему своё слово. Томирис обвиняла Кира, что он обманом разбил войско сына и пленил его самого. Но он не обратил на него никакого внимания, а только посмеялся.

Томирис начала успокаиваться. Атей, почувствовав перемену в настроении царицы, тихо исчез за входным пологом. Он всегда умел предугадывать желание царицы и этим тоже в своё время пленил Томирис. Именно сейчас она хотела остаться одна, и он безошибочно понял это.

Она встала, всмотрелась в греческое зеркало. Одна, без помощи слуг, привела в порядок свой наряд, наложила белила. Проделав всё это, направилась к тому, кто единственный мог до конца разделить с ней горе утраты. Она шла к своему мужу, Арианту.

Он был на удивление трезв и сидел в окружении наложниц. Увидев вошедшую Томирис, Ариант сделал знак и юные девушки, легкокрылыми бабочками, выпорхнули из шатра. Она осталась стоять, не в силах заставить себя сесть там, где Ариант, быть может, развлекался до её прихода. Они молчали – Томирис и Ариант. Последний раз им пришлось видеться в тот момент, когда Спаргапис готовился выступить против персов. Говорить им было не о чём. За столько лет они полностью отдалились друг от друга, став абсолютно чужими людьми. Даже общее горе не могло их сблизить.

Арианту гораздо уютнее было в кругу друзей-бражников, да на охоте. Вот две вещи, которые его по-настоящему волновали. Когда был жив Спаргапит, он ещё делал вид что участвует в управление царством, опасаясь своего буйного, царственного родственника. С его смертью Ариант полностью взвалил все дела о царстве на хрупкие плечи Томирис. Даже надвигающаяся опасность не могла заставить его вести себя по-другому. Молчание затягивалось, и Томирис первая нарушила его.

-Ты слышал, Спаргапис погиб?

-Да, - Ариант кивнул головой, но тут же вскинул глаза на Томирис. – Это ты виновата в его смерти! Ты отправила его во главе войск навстречу персам. Ведь могла же сделать по-другому? Могла. Мало что ли у тебя военачальников под рукой? Могла и не сделала. В своей жажде власти ты не пощадила даже сына.

Ничего нелепее этого обвинения, Томирис придумать не могла. Она задохнулась от злости, но заставила себя успокоиться. Человек, небрежно развалившийся перед ней, был ей противен. Она поняла, что надо было уже давно его отослать в родные кочевья, а не держать столько лет около себя. Ничего кроме горести и разочарования в её сердце он не принёс.

-Спаргапис был настоящий воин, и погиб как завещано предками – с мечом в руке. А ты, его отец, постыдился бы бросаться такими словами. Слава богам, он пошёл не в своего отца!

-Я это тоже замечал, что на меня он мало походил, - Ариант набулькал бокал вина, обливаясь, выпил. Вино тоненькой струйкой, словно кровь, потекло по подбородку.

-Заткнись, - Томирис грозно сдвинула брови.

-Отдашь палачу? – насмешливо перебил Ариант и, снизу вверх, посмотрел на Томирис.

-Нет, а следовало бы.

Она уже собралась уходить, когда Ариант остановил её вопросом:

-Когда воздвигнут погребальный костёр Спаргапису? – Томирис уловила, как при этих словах голос Арианта задрожал.

-Не знаю. Кир не выдаёт тело сына и не даёт похоронить его по древнему обычаю.

-Как, - Ариант вскочил и заметался по тесному шатру, раскидывая в разные стороны мягкие подушки, резные столики, посуду. Амфора с вином упала, и вино растеклось по ковру большим, кровавым пятном. – Эта персидская собака смеет держать у себя нашего сына. Я поеду к нему. Поеду и привезу тело нашего сына обратно.

Он приблизился к Томирис и её обдал неприятный запах у него изо рта. Она догадалась, что он всё-таки пьян и отступила.

-Я сделаю то, что не смогла ты. И докажу тебе, что кое-что ещё значу.

-Не езди, - Томирис попыталась успокоить Арианта. – Ничего кроме горя это не принесёт. Кир не будет тебя слушать. Он ждёт меня, а не тебя.

-Ты забыла, кто ты есть? Ты моя жена, а я царь! Ясно тебе?

-Вспомнил. Где же ты раньше был? Когда наши воины гибли под ударами персидских мечей?

-Молчи! – он поднял руку, сжатую в кулак, как будто собираясь её ударить, но не посмел этого сделать и выскочил из шатра.

Томирис с грустью посмотрела ему вслед. Она хотела найти здесь слова утешения, а нашла только разочарование. Томирис поняла, что Ариант утопил свой рассудок в амфоре с вином и его разум помутился.

Ариант с трудом кинул своё грузное тело в седло и вонзил пятки в бока лошади. От неожиданности тот встал на дыбы и рванул вперёд. Как вихрь, распугивая людей и животных, Ариант выскочил за становище и помчался, подставляя ветру своё разгорячённое лицо. Вино бурлило у него в жилах, ослепляя разум, наполняя всё существо нетерпением. За Ариантом, рассыпавшись по полю, скакала его личная охрана. Воинов было немного, а только те, кто успел вскочить в седло и ринуться за своим вождём. Они охраняли его и днём, и ночью и всегда находились рядом с Ариантом, нередко участвуя в его попойках. Они привыкли к его безумным поступкам, знали, что в любой момент он мог сорваться и, повинуясь своему безудержному нраву, скакать куда глаза глядят.

В тот момент их оказалось на удивление мало. Тех, кто должен быть постоянно со своим вождём и это сыграло не последнюю роль в судьбе Арианта. Воины, скакавшие за Ариантом, догадались, что он направляется именно туда, где могли находиться персы. Они хотели догнать его и попытаться вразумить. Но слишком далеко он их опередил и с каждым мгновением всё ближе и ближе приближался к персидским дозорам.

Вскоре случилось то, что и должно было случиться. Небольшая горстка воинов, поднявшись на пригорок, выскочила прямо навстречу персидской полутысячи. Передовой форпост персидского войска, рыская в поисках добычи, далеко оторвался от основной массы воинов. Они уже хотели заворачивать назад, как вдруг увидели нёсшихся прямо на них скифских воинов.

Военачальником над персидскими воинами был мидянин по имени Харсиг. Увидев скифов, он здраво рассудил, что грех не воспользоваться такой лёгкой добычей, раз она сама идёт в руки, и дал знак своим воинам. Скифы, в последний момент, попытались развернуть коней, да было уже поздно. Персы, вытянувшись цепочкой, взяли их в плотное кольцо.

Степняки сбились в кучу, ощетинившись копьями. Даже здесь, в минуты опасности они не потеряли рассудок, а готовились достойно умереть. Персы замерли напротив, ожидая приказа. Их военачальник, седовласый Харсиг, покусывал длинный ус и решал, что предпринять дальше. Расстрелять варваров из луков, или попытаться взять их в полон. Чем дольше он думал, тем больше склонялся к мысли, что лучше поразить этих воинов стрелами и скорее возвращаться обратно. В недавней битве Харсиг видел, какие степняки искусные воины, а зря терять своих солдат он не хотел.

Харсиг уже поднял руку, чтобы отдать приказ, как вдруг увидел, что от варваров отделился воин в богатой одежде и направляется в его сторону. Стоявший рядом перс, достал волосяной аркан и уже приноравливался, как бы половчее накинуть его на скифа, чтобы сдёрнуть того с седла. Харсиг остановил его руку. Он ждал, когда скиф подъедет ближе и тогда он решит что делать дальше.

Вино ударило в голову Арианту, и он забыл об осторожности. Забыл что перед ним не скифские воины, а враг гораздо опаснее. Он остановил коня в двух шагах от нарядного, седого воина, угадав в нём предводителя.

-Я хочу говорить с царём Киром.

-Кто ты? - спросил мидянин. – О чём ты хочешь говорить?

-Я Ариант. Царь скифов-массагетов, кочующих на этих землях. На землях, которые вы топчите копытами своих коней. Я еду к вашему царю и хочу говорить с ним.

-Зачем? – среди персов послышался смех. – О чём можешь говорить ты, безродный скиф, с повелителем вселенной? Ты, который лживо называешь себя царём скифов. Мы знаем, что над скифами, над которыми мы благодаря воле нашего повелителя, да продлятся годы его, одержали победу, царствует царица. И зовут её Томирис.

Персы откровенно потешались над Ариантом. Он стоял бледный, растерянный перед этими воинами и не знал, что сказать им в ответ. Его воины застыли за спиной, мысленно призывая на помощь богов охранителей. Чтобы те помогли им выбраться живыми из-под персидских мечей.

-Я ещё кое-чем могу поделиться с тобой, скиф, - продолжал Харсиг. – Скоро ваша Томирис войдёт в гарем нашего повелителя и займёт там достойное место. Так что радуйся скиф, оказанной чести вашему племени.

Этого Ариант уже стерпеть не мог. Он выхватил меч и ринулся на врагов. Персы ждали этого и были начеку. Стоило ему приблизиться, как сразу несколько копий упёрлось в грудь Арианту, проткнув его насквозь. Персы подняли, ещё подрагивающее в предсмертной агонии, тело над головой и бросили к ногам скифских воинов. Харсиг махнул рукой, и персидские лучники спустили тетивы своих луков, разя скифов. Те не стали дожидаться, пока их всех перестреляют, а ринулись навстречу своей смерти. Завязалась короткая, но жестокая сеча. Она продолжалась недолго. Когда всё было кончено, Харсиг подъехал к тому, кто называл себя скифским царём, посмотрел в мёртвые глаза.

-Отрубите ему голову и киньте в мешок. Покажем наш трофей повелителю. Может, он и вправду был их царём? Кто разберёт этих варваров.

Вскоре они унеслись прочь, оставив после себя порубленных скифских воинов. Тишина установилась на равнине, где ещё недавно слышался звон мечей. На небе, в предвкушении пиршества расправив крылья, стали собираться стервятники. Но оказалось, что не все воины погибли в этой неравной схватке. Одному всё-таки удалось выжить. Спрятавшись за мёртвыми товарищами, он сохранил себе жизнь. Этот воин и принёс скорбную весть о смерти Арианта в становище массагетов.

Только к вечеру, когда уже предвечерний сумрак повис над степью, окровавленный воин добрался до становища. Он бы так и умер, немного не дойдя до людей, но два молодых отрока случайно обнаружили его перед становищем и бегом, стараясь один опередить другого, кинулись к взрослым. Поэтому ему и не суждено было умереть, и он предстал перед своей царицей, поведав ей о том, как погиб её муж, Ариант.

Томирис выслушав, никак не проявила своих чувств. Только дополнительная скорбная складка легла на лоб женщины. Она распорядилась отправить воинов, привезти тело Арианта, и похоронить его по древнему обычаю.

Что и было сделано. Так как вокруг становища было неспокойно, и персидское войско стояло неподалёку, тело Арианта не стали, как это принято издавна, возить по скифским дорогам. Чтобы каждый скиф мог выразить печаль по поводу кончины владыки. Погребальный ритуал сократили до минимума. Томирис наблюдала за ним из своего шатра и в самой церемонии не принимала участия. Хотя, согласно верований скифов она, являясь женой царя, должна была быть похоронена рядом с ним, но её заменила одна из наложниц. А чтобы боги не заметили подмены, ей придали сходство с Томирис. Арианта, вместе с убитыми слугами, лошадьми и домашней утварью положили в могильную яму и насыпали огромный курган.

Наблюдая за погребением, Томирис вспоминала молодость. С Ариантом они уже давно не оставались наедине, но всё равно это был человек, которого она когда-то любила. В молодости вверила ему свою судьбу, надеясь на могучее плечо. Но всё случилось по-другому и он, вслед за Спаргаписом, ушёл в долину мёртвых.

У Томирис остались ещё две дочери, но они были далеко. Много дней пути надо проскакать быстроногому коню, чтобы преодолеть расстояния до городищ, где они жили. Путь этот не всегда был безопасным. Теперь только Атей, её любый, мог поддержать её в трудную минуту и дать нужный совет. Только ему она доверяла и искренне любила.

Томирис ещё не знала, что боги готовят ей новое испытание. Первой предвестницей их воли была служанка Мадана, осторожно вошедшая в шатёр и в нерешительности остановившаяся у входа. Она стояла долго, прежде чем Томирис, погружённая в свои мысли, её заметила.

-Чего тебе? – спросила грозно, недовольная, что нарушили её уединение.

-Прости, царица, - Мадана поклонилась. – Но воины дозорной сотни просят разрешения переступить порог твоего шатра.

-Что у них? Сходи, узнай. Я устала, и спать хочу.

Мадана юркнула за полог, но отсутствовала недолго.

-Я испросила у них, по какой надобности они хотят тебя потревожить, и узнала, какая причина привела их к тебе. Старший воин поведал, что когда они находились в дозоре, на них вышел конь. На спине которого лежал бездыханный всадник. Он смог проговорить только твоё имя и тут же впал в беспамятство. Они посчитали, что тебе будет интересно допросить его... Велишь позвать? Или прогнать?

-Допросить, - передразнила Томирис. Раздражение требовало выхода, и она проворчала, всё ещё недовольно: - С каких это пор простые воины решают за царицу, что ей делать?... Ладно, веди.

Только она увидела, кого привезли дозорные воины, всё раздражение у неё пропало, улетучилось, уступив место любопытству. Она узнала в этом бездыханном воине Скилура, своего царского вестового. Он лежал на земле и не подавал признаков жизни.

-Он жив?

-Да, царица, - вперёд выступил старший дозора. – Привести его в чувство?

-Да, и поживее.

Они немного поколдовали над ним, и Скилур открыл глаза. Обвёл всех мутным взором, остановился на Томирис. Взгляд его прояснился и с помощью воинов он с трудом, но всё-таки смог подняться на ноги. Чтобы опять не упал, его пришлось поддерживать с двух сторон.

-Говори, воин. Что ты мне хотел поведать?

-Пить, - прохрипел Скилур пересохшими губами. Томирис повела бровью и ему тут же подали деревянную чашу с водой. Скиф жадно припал к ней и не оторвался до тех пор, пока она полностью не опустела. Только после этого он смог говорить. – Мне повезло, царица. Я, наверное, последний, оставшийся в живых из тех воинов кто в тот роковой для скифов день скрестил свои мечи с проклятыми персами.

-Надо было меньше уподобляться грекам и персам с их любовью к напиткам из виноградной лозы, - гневно перебила Томирис. – Мне ли, женщине, напоминать вам что воин, прежде всего, должен ценить свой меч и всегда быть готовым кинуться в сечу? Вы забыли, что персы уже не единожды доказывали свою коварность!

Скилур молчал. Что он мог сказать в своё оправдание? Томирис была права, и он знал об этом. Он только проговорил негромко:

-Я не участвовал в питье хмельных напитков и не сидел за столом.

-Это доказывает, что ты не забыл заветы предков... Ладно, продолжай.

Скилур рассказал то, что Томирис и так уже знала со слов вернувшихся тиграхаудов. Рассказ вестового заставил её ещё раз пережить поражение войска, которым командовал её сын. Но он знал и видел то, чего не знали вернувшиеся до него воины. Он поведал Томирис, как они остались вдвоём с её сыном и отражали натиск обезумевших персов. Как враги падали вокруг них, а они стояли незыблемые, словно степные курганы. Но затем мрак окутал его и очнулся он только тогда и затем, чтобы увидеть смерть её сына. Скилур был уверен, что это боги вернули ему сознание и прояснили разум, дабы он мог рассказать об увиденном своей царице. Он лежал неподалёку под мёртвыми воинами и всё прекрасно видел и слышал.

Скилур видел как ненавистный персидский царь, в окружении многочисленной охраны, остановился напротив Спаргаписа. О чём они говорили, Скилур не разобрал, но догадался, что сын царицы требует освободить его. Персидский царь дал знак, и Спаргаписа избавили от пут, но сын степного народа выхватил у рядом стоящего воина кинжал и ударил себя прямо в сердце. При этих словах Томирис вздрогнула, как будто стояла рядом со своим сыном. Так умер Спаргапис, и Скилур видел, что даже персы были потрясены его смертью.

Рассказав всё это, Скилур остановился передохнуть. Выпил воды, из заботливо поднесённой, чаши. Томирис не произнесла ни слова, а смотрела куда-то вдаль, на звёзды.

-Молодец, воин, - наконец сказала она. Губы её были плотно сжаты, каждое слово давалось с трудом. – Ты выполнил всё с честью, и теперь я знаю, что мой сын умер как настоящий воин и вождь. Он предпочёл смерть позорному плену. Этим можно только гордиться. Ступай и залечивай свои раны. Вскоре мне понадобится много воинов.

-Я хочу ещё кое-что тебе сказать, царица, - проговорил Скилур в спину Томирис.

-Говори, - она остановилась.

-Я хотел говорить с тобой наедине. Это не для ушей посторонних.

-Проводите его в мой шатёр и оставьте нас, - распорядилась она.

Когда они остались вдвоём, Томирис вопросительно посмотрела на Скилура:

-Ну?

-Когда наше войско было на привале, я случайно подслушал разговор двух вождей. Камасария и Арготы. Так вот они...

-Говори быстрее, - поторопила царица. – Что приходится из тебя вытаскивать каждое слово, словно суслика из норы.

-Они сговаривались между собой как переметнуться к Киру. И предать тебя.

-Ты сам это слышал? - Томирис сжала руку в кулак так, что побелели костяшки пальцев.

-Да, повелительница, - Скилур наклонил голову.

-Рассказывай дальше!

-До этого они уже имели сношение с персидским царём и посылали туда своего человека. Он и принёс им весть, что Кир готов их принять под свою руку. Только ждали условного сигнала со стороны персов. Это и случилось, когда перс навалился на нас всей своей силой. Твой сын неоднократно посылал к ним вестового. Но они, так и не вступив в сражение, покинули поле брани. Тем самым, предав твоего сына и тебя.

-Трусливые шакалы! - Томирис ударила кулаком о раскрытую ладонь, заходила по шатру. Пламя свечей заметалось, рисуя на стенах причудливые узоры. – Проклятые вожди, всё им мало. Забыли уже, как мой отец рубил им головы и украшал их черепами свой шатёр? Ничего, я им вмиг напомню. Этих двух побратимов я давно подозревала в сговоре. Всё ждала, когда они нанесут удар, да недоглядела. Нанесли удар в спину. Тогда, когда это было наиболее больнее... Где они? – повернулась она к притихшему Скилуру.

-Я не знаю, повелительница. Если их нет здесь, рядом с тобой, то значит, они ушли подальше в степь и ждут, чем окончится наша битва с персами.

-Враги, кругом одни враги. Великая Табити, за что ты посылаешь на меня свой гнев? Чем я прогневила твой божественный лик? – Томирис опять заметалась по шатру, но внезапно остановилась в самом центре и погрозила рукой: - Недолго вам осталось осквернять нашу матушку землю своим присутствием. Берегитесь, месть моя будет ужасна. Я прикажу содрать с вас кожу и натянуть на бубны. А из голов велю изготовить чаши, из которых будут пить мои рабы.

Скилур, отступил немного назад и в молчании наблюдал за разгневанной женщиной. После перенесённых ран у него всё ещё кружилась голова, но он старался держаться и не показывать слабости. А так хотелось провалиться в спасительное забытьё. Но негоже показывать свою слабость перед женщиной и царицей. Для воина нет ничего позорнее.

Томирис остановилась напротив Скилура, положила руку на плечо, заглянула в глаза.

-Ты уже который раз мне приносишь благие вести и оберегаешь меня и моё царство. Помни воин, я не забываю добрых поступков. Мне нужны крепкие и надёжные воины. Те, кому я смогу доверять. Отныне ты будешь неразлучно при мне. Я дозволяю тебе входить в мой шатёр в любое время и докладывать обо всём, что покажется тебе важным. Ты будешь моими глазами и ушами. А пока, в награду, прими вот этот меч.

С этими словами она подала Скилуру меч в золотых ножнах. Рукоять меча была обсыпана драгоценными камнями и выделана в форме мифического зверя. На ножнах неизвестный мастер изобразил фантастических животных грифонов, и замершего в прыжке оленя. Только пояс был из простой кожи, но красиво инкрустирован золотыми аппликациями. От такого богатства Скилур немного ошалел и даже, на время, забыл о своих ранах.

Когда он брал клинок из рук царицы, пальцы его подрагивали. Он вытащил меч из ножен. Сталь блеснула, отражая огонь свечей, а на стенах заиграли зайчики.

-Служи, воин, - Томирис оторвала Скилура от созерцания меча. – Будь мне верен, и я тебя не забуду.

Он вложил клинок в ножны, посмотрел в глаза царице.

-У меня есть ещё новости.

-Ты ими набит как бочонок золотом, - Томирис улыбнулась. – Говори, не бойся. После всего, что я услышала, меня сложно чем можно удивить.

Скилур не знал с чего начать. Он откашлялся и, сразу почему-то севшим голосом, проговорил:

-Ещё я слышал, что в заговоре участвует воин Атей, - Томирис вздрогнула. – И он специально приставлен к тебе вождями, чтобы наблюдать за тобой и тут же сообщать, если ты что-либо заподозришь... Вот что я слышал своими ушами из уст Камасария, когда стал случайным свидетелем их разговора.

Томирис окаменела. Она застыла точно греческое изваяние и никак не отреагировала на слова Скилура. Он уже было подумал, что она не расслышала, но вдруг царица очнулась. Она подскочила к Скилуру, схватила его за ворот куртки и притянула к себе. Хватка её оказалась на удивление сильной, чего Скилур не ожидал от этой, с виду такой хрупкой, женщины.

-Ты врёшь, раб, - прошипела она ему в лицо. – Врёшь и хочешь оклеветать единственного дорогого мне человека! Говори, кто тебя послал? Вожди? Или ещё кто? Отвечай!!! Иначе крикну воинов, и тогда жизнь твоя закончится в моём шатре.

-Я не вру, повелительница, - Скилур задыхался.

Но Томирис уже отпустила его. Она упала на устланный коврами пол и забилась в истерике. Сейчас Скилур испугался по-настоящему. На шум вбежали многочисленные слуги и рабы. Они подняли с пола тело царицы, перенесли на топчан. Успокоившись, она выгнала всех, велев остаться только Скилуру. Он замер, не в силах подойти к застывшей на троне Томирис.

Перед её глазами проходила вся жизнь с того самого момента, когда она, ещё молоденькой девушкой, встретила Атея. Почему-то сейчас, хотя она и любила всем сердцем Атея, находя в нём единственное утешение, она сразу поверила Скилуру. Сознание её ещё противилось этому, но где-то в глубине билась одна мысль, заглушая всё остальное:

«Прав! Прав! Прав!»

Теперь ей стали понятны и его постоянные отлучки и косые взгляды, которыми он время от времени перекидывался с вождями. Она не придавала этому внимания, а оказывается, всё было просто. Он был приставлен к ней. Всё правильно – вожди не могли позволить, чтобы она находилась без постоянного контроля, и подсунули ей молодого и красивого воина. Со временем она привыкла к нему и уже не могла обходиться без его крепких объятий.

Скилур по-прежнему сидел невдалеке, не зная, что делать дальше. Удалиться ему не позволила царица, а сидеть и просто ждать было невыносимо. Подарок царицы он всё ещё держал в руках. Скилур встал, снял вместе с потёртыми ножнами свой старый кинжал. Вместо него нацепил блестящий золотом акинак и сразу стал как будто даже выше ростом. И тут услышал, как царица зовёт его.

-Эй, воин. Ты ещё здесь?

Скилур подошел, встал так, чтобы она его видела. Томирис открыла глаза. Мгновение изучала лицо верного оруженосца, потом перевела взгляд на акинак, едва заметно улыбнулась.

-Вот что, воин. Вели усилить охрану, и вызови Атея. Сам же затаись где-нибудь в шатре. Но так, чтобы в любую минуту мог явиться на мой зов.

Воины стражи удивились, когда Скилур вышел к ним и от имени царицы стал отдавать распоряжения. Но противиться не стали, обратив внимание на богатый меч. Простые воины догадались, что бог Арей возвеличил недавнего вестового и с завистью посматривали на него. Прихрамывая, рана на ноге давала о себе знать, Скилур проверил все посты вокруг шатра и велел звать Атея. Сам же опять предстал перед царицей.

Взгляд Томирис ни чем не напоминал о недавней трагедии.

-Я всё исполнил, как ты велела, - ответил Скилур на немой вопрос. – Он вскоре будет здесь... Я спрячусь неподалёку и явлюсь по первому твоему зову.

Стоило Скилуру затаиться, как полог раздвинулся и вошёл Атей. Из-за своего укрытия Скилур видел, как изменник подошёл к царице и хотел обнять её. Томирис отстранилась, чем очень удивила Атея. Скилур заметил, как на краткий миг его лицо исказила маска недовольства.

Томирис изучала знакомые черты. Она ждала, что он первый начнёт разговор, но Атей, ни о чём не догадываясь, молчал.

-Я хочу услышать от тебя, - наконец сказала Томирис, - как ты решил предать свою царицу и всё племя массагетов, сыном которого являешься. Что тебе пообещали вожди объединённых племён, когда ты решился на измену? Табуны коней, золото, стать вождём одного из дальних племён? Что!? – Томирис ударила Атея по лицу. Он не шелохнулся и молча смотрел, как беснуется Томирис. - Как ты мог так поступить со мной, ведь я так верила тебе? Верила и любила. А ты меня предал!

Ненависть на миг мелькнула на лице Атея. Промелькнула и погасла. Скилур отчётливо это видел и крепче сжал меч

Атей стоял спиной к Скилуру. Он чувствовал - сейчас что-то должно произойти и был напряжён до предела. Он боялся пропустить тот момент, когда его помощь может понадобиться царице. А Томирис, между тем, с ненавистью смотрела на лицо бывшего возлюбленного.

-Что же ты молчишь? Скажи хоть слово в своё оправдание. Скажи, и я, быть может, тебе поверю.

Эти слова Томирис сказала искренне. Она так хотела, чтобы всё это оказалось ложью и происками вечно недовольных вождей. Может они специально хотели поссорить её с любимым и внести сумятицу в её душу? А этот воин, которого она так великодушно одарила и есть настоящий предатель? С помощью обмана, как змея, заползший к ней в шатёр? Она хотела этому верить, но не могла найти ответы на свои немые вопросы в лице Атея.

Время совсем не изменило его. Несмотря на то, что минуло с их первой встречи почти два десятилетия, на его лице только появилось несколько новых морщин, а взгляд оставался, всё так же молод и прекрасен. Она пыталась поймать его взгляд, но он всё время куда-то ускользал, как будто Атей боялся встретиться с ней глазами. Тут Томирис поняла, догадалась своим женским сердцем, что всё это мечты и грёзы. Прав оказался Скилур – перед ней стоял предатель. Она это прочитала в его глазах и все сомнения сразу ушли. Знакомые до этого черты, в одночасье, стали чужими и отталкивающими.

Томирис сделала незаметный знак рукой и Скилур, ожидавший этого, как кошка выскочил на середину шатра и навалился на Атея. Он схватил за волосы голову предателя и приставил меч к его шее. На коже появилась капелька крови и скатилась за воротник. Атей не сопротивлялся и даже не помышлял об этом. Теперь он попытался поймать взгляд царицы, но она уже отвернулась от него и села на трон. После секундного молчания, устало сказала:

-Говори.

Атей понял, что обречён. Он знал, что когда-нибудь жажда золота и власти сгубит его. Похоже, этот миг наступил. Он понял это ещё тогда, когда шёл на зов царицы к ней в шатёр. От него не укрылось и двойное кольцо вооружённых воинов вокруг шатра, и их хмурые взгляды, которыми они провожали его. Понял, и душа обмерла со страху. Бежать он не пытался, понимая, что этим только ускорит свою смерть.

Когда меч упёрся ему в шею, готовый проткнуть насквозь, он решил быть честным с ней до конца. Полагаясь на богов и на своё чутьё, Атей решил рассказать Томирис всё, ничего не утаивая. Тогда, быть может, она простит его. Всё это промелькнуло в его сознание за то время, пока капелька крови катилась по шее.

Скилур держал изменника за волосы и ждал дальнейших приказов.

-Если будешь молчать, то я велю залить тебе в глотку расплавленное золото. Ведь ради него ты пошёл на предательство? Или я не права?

-Прости, царица, - наконец, после долгого молчания, прохрипел Атей. – Вели освободить мою голову. Я всё тебе скажу. Всё без утайки. Только прикажи ему удалиться. Я хочу говорить с тобой один на один.

-Великая Табити! - воскликнула насмешливо Томирис. – Ты видишь, что лопочет этот несчастный? Видимо его разум совсем помутился, раз он смеет мне предлагать такое... Я не хочу, чтобы ты перерезал мне горло, когда мы останемся одни, а потом сбежал. Я не настолько глупа, чтобы поверить твоим лживым речам... Воин останется здесь. Мне так будет спокойнее.

Она кивнула головой, и Скилур убрал свой меч от шеи Атея. Отступив на шаг назад, он замер, не спуская глаз с Атея. Тот потёр шею, в том месте, где его коснулась сталь клинка, обернулся, посмотрел на Скилура. Глаза их встретились и Скилуру они напомнили глаза зверя, загнанного в ловушку. Атей отчаянно искал выход и не находил.

-Прости, царица, - пробормотал он, упал на колени и хотел ползти к трону, где сидела царица, но почувствовав на своей коже холодный укол меча, замер. – Прости. Вожди опутали меня. Ещё тогда, когда я был молод и неопытен. Они пообещали мне многое, в обмен на то, что я постоянно буду при тебе, и буду докладывать им о каждом твоём шаге.

Атей рассказал о том, что случилось тридцать пять лет назад. Ещё мальчишкой его захватило, в очередном набеге, племя отца Арготы. Захватили и сделали рабом, одним из многих сотен, трудившихся день и ночь, за миску жидкой похлёбки. Долгих пятнадцать зим, он влачил жалкое существование. Летом, изнывая от испепеляющей жары, а зимой прикрываясь только драной рогожей. Там он и получил своё имя – Атей. С годами он привык к нему, свыкся. Как привык и свыкся с непонятными вначале, чужими богами.

Своего родного племени Атей не знал и кто он и откуда, даже не догадывался. Когда он возмужал, то черты его юношеского лица выдавали в нём примесь иной крови. Он был смугл, если не сказать чёрен и этим отличался от коренных скифов. Тогда его и приметил Таксакис, отец Арготы. Он определил Атея на более лёгкую работу и приставил к нему учителей из рабов греков. Они и сделали из бывшего раба прекрасного юношу. После этого его приставили в охранение Томирис, и со временем она его заметила и приблизила к себе. По-другому и быть не могло. Таксакис был старым умным пройдохой, не раз проворачивающий свои тёмные делишки. И всё рассчитал точно.

Атея такая жизнь вполне устраивала. Разве можно сравнить царский шатёр и лачугу раба? Шло время. Таксакис, подавившись на пиру костью, скоропостижно отправился к предкам. А Атей перешёл по наследству к его сыну, Арготе.

Выговорившись, Атей умолк, обречёно склонив голову.

-Где Камасарий и Аргота?

-Они в степи, в одном дне пути отсюда. Ждут моего сигнала.

-О чём ты должен сообщить им?

-О том, что Кир, разбил твоё войско. Тогда они должны вернуться.

-А если я одержу верх? Тогда как?

-Если ты, - Атей недоверчиво посмотрел на царицу. Пожал плечами. – В любом случае я должен им сообщить. А они уже примут решение – возвращаться им или нет. В свои планы они меня не посвящают. Для них я как был рабом, так и остался.

-Вон ты как заговорил, - насмешливо протянула Томирис. – А что же ты, раб, раньше об этом не думал? Когда вместе с вождями плёл интриги вокруг меня? – она неожиданно наклонилась к нему: - Кто ещё в заговоре? Кого ещё не устраивает моя власть? Говори, ничтожный.

Оказалось, что кроме Камасария и Арготы в заговоре ни кто не участвовал. В это верилось с трудом, но так клялся и уверял Атей. После того, как Томирис узнала всё, что нужно, Скилур крепко связал Атея и как куль бросил в угол шатра.

-Оставь меня одну, - велела царица. – Но будь рядом, ты вскоре можешь мне понадобиться. Ступай.

Скилур, поклонившись, вышел. Томирис осталась одна, если не считать связанного Атея в углу. Томирис на него уже не обращала внимания. Для неё он был мёртв. Томирис не умела прощать, особенно врагов. Этому ещё научил её отец, Спаргапит, и она всегда следовала этому правилу.

-Помни, дочь, - наставлял её старый царь, одной ногой уже находясь в загробном мире. – Врагов прощать нельзя, даже тех, кто раскаялся. Изменивший один раз, изменит и второй. Он как змея, будет ждать, когда ты отвернешься, чтобы нанести удар. Помни об этом.

Томирис размышляла, что ей делать дальше, как поступить. Постепенно, план сложился у неё в голове. Она подошла к Атею, склонилась над ним, заглянула в глаза.

-Слушай сюда, раб. Ты пошлёшь весть вождям, что я с ближними людьми испугалась царя Кира и бросив всё, ушла в степь. Царство осталось без царицы и готово принять вождей. Пусть они немедля снимаются и поспешают сюда, а то в противном случае может быть поздно. Всё понял? – Атей кивнул. Надежда мелькнула у него в глазах. - Сделаешь, всё как я говорю – будешь жить. Если вздумаешь предупредить их, умрёшь лютой, страшной смертью... Как вы договаривались сноситься между собой?

-Есть у меня один человечишка. Он всегда держит запряженным своего коня и готов в любой момент отправиться в путь... А ты вправду оставишь меня жить? - в голосе Атея послышались жалобные ноты.

-Не дерзи, раб, своей царице. Сперва исполни, что тебе велено, а потом думай о своей никчемной жизни.

Томирис хлопнула в ладоши и вошедшему Скилуру приказала:

-Возьми двух воинов и сопроводи этого... раба туда, куда он скажет. Проследи, чтобы он исполнил все, что я ему велела, и не болтал лишнего. После этого запрёшь его в яме.

Скилур освободил Атея от пут, рывком поставил на ноги и подтолкнул к выходу. В последний миг тот оглянулся и проговорил:

-Прости, – но Томирис на него уже не смотрела.

Скилур толкнул его в спину, и они вышли из шатра.

Хвала богам всё прошло гладко, и Атей не делал попыток сбежать, а уж тем более предупредить невысокого, сплошь заросшего светлым волосом скифа. Как только он выслушал Атея, то вскочил в седло и понёсся к выходу из становища. Скилур спрятался рядом, за повозками и слышал каждое слово. Как только лохматый скиф пропал из виду, Скилур выскочил из своего укрытия, крикнул воинов, и они связали Атея.

-Повезло тебе, раб, - прошептал он на ухо Атею, когда вели его к яме, на окраине становища. – Наша царица милостива. Будь моя воля, я бы из твоей спины нарезал уздечек.

Атея заперли в яме, и Скилур поспешил к Томирис. Как только он вошёл, она нетерпеливо спросила:

-Как всё прошло?

-Благодаря богам, всё получилось так, как и было тобой задумано, повелительница. Гонец умчался в степь.

-Атей?

-Заперт в яме. Как ты и велела.

-Хорошо. Он говорил, что до них один день пути. Но они будут торопиться, поэтому уже завтра, когда солнечный диск соприкоснётся с горизонтом, они будут здесь. Надо приготовить им достойную встречу... Позови вождя дахов Гнура и вождя апасиаков Канита. Хотя постой, - она в сомнении покачала головой. – Этого может не хватить.

Она назвала ещё четыре племени, которым вполне могла доверять. Среди них были и остатки саков-тиграхаудов. Они были настолько ожесточены после недавней битвы, что готовы были рвать любого, кто был повинен в смерти их товарищей.

Состоялся совет, и Томирис рассказала о предателях и о своём плане. Утаив в нём только роль её недавнего возлюбленного. Негодование вождей было столь велико, что они были готовы хоть сейчас ринуться в битву и разить без пощады предателей. Томирис охладила их пыл и изложила свой план.

Приготовления не заняли много времени и к вечеру следующего дня верные Томирис племена замерли в ожидание предателей. Томирис оказалась права – ждать пришлось недолго. Погрязшие в алчности и во властолюбии вожди торопились заявить свои права на опустевший трон.

Вначале на горизонте появилось огромное облако пыли. Оно быстро приближалось, и вот из него стали проступать кони, люди, слышались крики возничих. Томирис стояла на пригорке и ждала. Стоило племенам подойти достаточно близко, она взмахнула рукой, и степь, насколько хватало глаз, пришла в движение, повинуясь её знаку.

Мятежные племена оказались в кольце и остановились, ощетинившись копьями и закрыв свои тела продолговатыми щитами. В самой середине, на нетерпеливых скакунах сидели два друга-побратима. Они были раздавлены. Камасарий и Аргота настолько уверовали в правдивость слов посланника от Атея, что без всякого бережения двигались по направлению к главному становищу массагетов. За что и поплатились.

Камасарий растерянно покусывал свой ус и всё посматривал на Арготу. А тот был спокоен или, по крайней мере, ни чем не выдавал своего волнения. Наконец Камасарий не выдержал:

-Что будем делать, Аргота? Она заманила нас в ловушку и теперь не выпустит отсюда.

-Ждать, - не оборачиваясь, ответил Аргота. – Не настолько она глупа, чтобы бросить в сражение своих воинов. Много их здесь погибнет, прежде чем она одержит победу. А в трёх днях пути стоит Кир и тоже жаждет крови... Так что будем ждать, Камасарий. Ждать и молить великую Табити, чтобы она вразумила царицу массагетов... Нет, а всё-таки ловко она заманила нас в ловушку. Недооценили мы её ардхорд, недооценили.

От группы воинов отделился всадник и приблизился к мятежным племенам. На конце его копья висел лисий хвост. Знак того, что он выступает от имени своей царицы. Воины раздвинули щиты и пропустили его вовнутрь, пред очи своих вождей.

-Что ты хочешь нам передать, посланник? – подозрительно сощурил, и без того узкие глаза, Аргота.

-Моя царица и царица всех массагетов, кочующих по эту сторону Аракса и у подножия Великих Гор, Томирис очень опечалена и горе её не знает границ. В минуты опасности, когда судьба всей Великой Скифии поставлена под угрозу, вы затеяли смуту. Опомнитесь! Все мы пальцы одной руки и только сообща можем сжимать меч возмездия, занесённый над персами. Но она готова простить вас и забыть старые обиды. Но только в том случае, если вы, благородные вожди, сойдёте со своих коней и как простые воины подойдёте к её стремени, и будете молить о пощаде. Только так, а не иначе... Я всё сказал, - посланник замолк.

-Кто поручится, что царица не отрубит нам голову? – Аргота ещё пытался торговаться, хотя понял, что проиграл.

-Я ей не верю, - Камасарий повернулся к Арготе.

-Я ей тоже не верю, но у нас нет иного выхода. Будем уповать на волю богов и на то, что она не решится на глазах у всех племён накинуть нам удавки на шеи.

Они решили временно склонить голову перед Томирис. Вожди знали - если не поступят, так как велит она, то Томирис, не задумываясь, бросится в кровавую сечу. Таков был её отец, и такова она. А их слишком мало, чтобы противостоять всем объединённым племенам.

Не спеша, Аргота, а за ним и Камасарий, сошли с коней и, как простые воины, пешком направились к всадникам на холме. Томирис тоже спешилась и ожидала мятежных вождей. Каждого она по скифскому обычаю обняла, прикоснувшись щекой. Ей это стоило огромного труда, но она всё же заставила себя улыбнуться. Племена, увидев, что вожди примирились с царицей, вздохнули с облегчением и опустили копья и мечи.

Вечером Томирис устроила пир. Воинам, которые расположились в долине, тоже выставили изрядное количество крутобоких амфор с вином. Пусть и они порадуются тому, что всё окончилась миром и не пролилась понапрасну скифская кровь.

Сама царица возлежала на мягких подушках рядом с вождями. От такой чести, оказанной им, они совсем потеряли бдительность, и кубок за кубком поглощали крепкое вино. Вожди радовались, что за предательство не были наказаны, а наоборот обласканы, чего совсем не ожидали от гневной царицы. Аргота, усыплённый ласковыми словами Томирис, потерял осторожность. Вожди забыли одно – что нет ничего страшнее обманутой скифской женщины.

За шумом пира они не слышали, как умирают верные им воины. Как хрустят сломанные позвоночники, как тихо без вскрика вырезают охрану. Не догадывались, что судьба их уже предрешена и верные Томирис скифы, словно тени, в одних набедренных повязках пробирались за обозы к мятежным племенам. Под покровом ночи, с кинжалами в зубах, они снимали сторожевые посты, проникали в шатры и убивали всех, кто находился там: мужчин, женщин, стариков, детей. Главы родов, так ничего и не поняв, умирали тихо, во сне, а некоторые, успев всё-таки открыть глаза, тут же захлёбывались собственной кровью.

Ничего этого Камасарий и Аргота не слышали, занимаясь насыщением своих желудков. Они очнулись только тогда, когда острые клинки упёрлись им в грудь, сразу парализовав волю. Им связали руки и как жертвенных животных вытащили из шатра. Пир закончился.

Месть Томирис была ужасна. Когда рассвет посеребрил верхушки ближайших сопок, вся равнина была залита кровью, а трава приняла бурый оттенок. Те, кому посчастливилось пережить эту ночь, просыпаясь от похмельного сна, видели страшную картину. А вокруг стояли хмурые воины с натянутыми луками.

Вождей рядом не было и не кому было поднять их и крикнуть боевой клич. Потому что и главы родов валялись в лужах собственной крови. Посовещавшись, воины решили сдаться на милость царицы Томирис. Перед тем как принять мятежные племена под свою руку, она устроила казнь для вождей, посмевших идти против её воли. Воины, сломленные коварством Томирис, были вынуждены стоять и смотреть, как умирают их вожди.

Казнь называлась рассечкой. Она применялась только к тем скифам, кто был знатного происхождения и нанёс личное оскорбление самому царю. А измену, которую вздумали совершить два друга-побратима, Камасарий и Аргота, Томирис расценила, не только как угрозу всем массагетам, но и как личную обиду. Поэтому и решила применить к ним казнь, которую уже не использовали с незапамятных времён.

Провинившихся привязывали к коням за ноги и пускали вскачь по равнине. Кони, на всём скаку, огибали большой валун, и людей разрывало надвое. В стороны летели кровавые куски, а кони, ошалевшие от запаха крови, уносились в степь. Их ни кто не ловил и не пытался вернуть обратно. Для скифа считалось позором, если он прикоснётся к такому коню, и они носились по степи, пока не падали замертво от усталости или не ломали себе ноги.

Камасарий и Аргота, оглушённые и раздавленные всем произошедшим, лежали не шевелясь. Только у Камасария из глаз появилась слеза и стекла по грязной щеке, затерявшись в густой бороде. Просить и умолять о прощение бесполезно – они прекрасно понимали это. Камасарий повернулся к Арготе, прохрипел:

-Прощай, ардхорд.

-Прощай, - как эхо ответил Аргота, так до конца и не простивший себе, что поверил лживым обещаниям Томирис.

Когда Атея достали из ямы, где он просидел целый день, дрожа от страха, и повели на место казни, пришло понимание, что царица его обманула. Он заскулил как щенок, задёргался в руках двух могучих скифов, но, получив удар кулаком по лбу, затих. А очнулся только тогда, когда уже лежал на земле связанный, притороченный за ноги к коням. Рядом стояли голые по пояс соплеменники с кнутами в руках. Все ждали последнего слова царицы.

До Атея стало доходить, что с ним собираются совершить, и от страха он закричал, пытаясь освободиться от пут. И вдруг увидел склонённое лицо Томирис. Она была как в дымке, и сперва он подумал, что боги насмехаются над ним и послали ему это видение. Но видение произнесло человеческим голосом:

-Прими смерть достойно. Как настоящий воин. А не уподобляйся несмышлёнышу, впервые увидевшему кровь.

-Прости меня, - он протянул к ней связанные руки. – Прости... Ты ведь обещала.

-Нет тебе прощения. Ты обманул не только мою любовь, но и всех массагетов. Собираясь их бросить, вместе с изменниками вождями, под персидские мечи. Как ты мог так поступить?

Он что-то попытался ей ответить, но Томирис его уже не слушала. Она встала, повернулась спиной и пошла прочь. Её рука поднялась, на мгновение задержалась в воздухе и опустилась. Вслед за этим раздались щелчки кнутов, послышался конский топот. Приговорённые к страшной казни закричали, но вскоре их крики оборвались. А над бесконечными рядами воинов раздался вздох.

&&&

Уже четыре дня минуло с того момента, как персы нанесли поражение скифскому войску, под началом сына царицы Томирис, Спаргаписа. Теперь Кир ждал от её изъявления покорности. Проходил день за днём, а от скифов больше не было никаких известий. Они как будто, испугавшись несметных войск царя Кира, растворились в степи, убоясь его гнева. Царь знал, что это не так. Они где-то там, за предгорьями, затаились и ждут. Они ждали, что он, насладившись победой, уйдёт из степи, но царь царей не намеревался этого делать. Не для того он положил столько воинов и прошёл столько парсагов, чтобы уйти обратно. С каждым днём раздражение им овладевало всё больше. На четвёртый день он собрал совет из ближайших военачальников. Он спросил у них одно: Что делать, как поступить, в дальнейшем? Продвигаться и дальше в кочевья массагетов или ждать их здесь, на этой равнине, которая уже один раз принесла удачу персам?

Все отвечали по-разному и вразнобой. Единого мнения у военачальников не было. Так же, как и не было рядом верного Гарпага, всегда дававшего верные и правильные советы. Кир их слушал вполуха, особо не вслушиваясь. Что они могут ему посоветовать, бьющиеся только за его расположение? В этом своём желании они готовы раздавить и втоптать в прах любого. От этого нет им веры... Неожиданно дельный совет дал визирь Херасмия и Кир обратил внимания на его слова.

-Великий царь! Скифы доказали, что они умеют сражаться. Сражаться и умирать. Мы думали, что разбили всё их войско, но это оказалось не так. Судя по всему у Томирис ещё достаточно воинов, если она, ничтожная, смеет грозить тебе. Степь огромна, а поток варваров неисчислим и поэтому не известно скольких ещё воинов может выставить царица массагетов. Я осмелюсь дать тебе совет не продвигаться дальше вглубь территории варваров, а ожидать скифов здесь. Но чтобы не быть слепыми котятами, неразумными и глупыми, надо послать в стан массагетов лазутчиков. Под видом торговцев они проникнут в самое логово Томирис и выведают всё о планах варварского племени. Тогда мы будем знать, как поступить и направим своих воинов туда, куда укажешь ты, повелитель, - Херасмия замолк и поклонился.

Все зашушукались, обсуждая то, что предложил Херасмия. Кир поднял тяжёлый взгляд, посмотрел на сразу притихших сановников. Немного подумал. В словах Херасмии был толк.

-У тебя есть человек, готовый выполнить то, что ты предлагаешь?

-Всегда найдётся достойный, готовый послужить во славу твоего величия.

-Хорошо, - царь принял решение. – Позови его.

Кир махнул рукой и сановники, пятясь, обтянутыми халатами задами, вышли из шатра. Оставшись один, Кир вздохнул. В последнее время он стал уставать от советов, от глупости людей которые его окружали. Раньше он как будто этого не замечал, а доказывая всем свою правоту, ощущал себя равным богам и этим оправдывал многие свои поступки. Сейчас, что-то непонятное происходило в душе. Он спросил себя: что это, приближение старости или чего-то другого, неизбежного?

Прервав размышления повелителя, вошёл воин стражи и остановился, ожидая, когда царь обратит на него своё внимание. Он был молод и безус, на подбородке только начал пробиваться первый волос. Молодой воин впервые переступил порог царского шатра и, увидев повелителя вселенной, был раздавлен его величием и могуществом. Во взгляде голубых глаз, устремлённом на повелителя, было столько страха, раболепия и почитания, что Кир вновь почувствовал себя богом. Царь догадался, что этот юноша из того пополнения, которое прибыло два дня назад и набрано, если судить по светлым, курчавым волосам, с ионийского побережья.

-Чего тебе? – негромко спросил он.

-Великий, - несмотря на молодость, юноша не стал падать на колени, а с достоинством поклонился. – Визирь Херасмия просит дозволения предстать перед твои очи. С ним ещё вавилонянин Азарий, и тоже ждёт дозволения лицезреть твой солнцеподобный лик.

«Уже нахватался от придворных, выражаться витиевато, - непроизвольно подумалось царю. – Надо будет его отметить. Из этого юноши может получиться толк. Вон как ноги трясутся, а виду не подаёт... Молодец!... Хвала Ахурамазде у меня много таких воинов».

-Азарий – это кто?

-Если судить по одежде, то это торговец, следующий за твоим войском.

-Зови, - царь милостиво кивнул, - Только одного, без визиря. Я хочу переговорить с торговцем один на один.

Вошёл Азарий. По вавилонскому обычаю он распростёрся ниц прямо у самого входа и пополз к повелителю, намереваясь облобызать его золотую туфлю. Кир раздражённо топнул ногой, приказал:

-Встань. Нечего ползать в ногах, как червь. Не люблю я этого. О человеке судят по его поступкам, а не потому, сколько парсагов он проползёт на животе к ногам своего владыки. Так завещал великий Ахурамазда. Мы, персы, чтим его заветы.

Азарий поднялся, поправил халат, но глаз на повелителя поднять не смел. Он впервые видел так близко Кира, а поэтому робел без меры. Когда Херасмия нашёл его в обозе и приказал срочно собираться и идти в шатёр самого повелителя вселенной – Азарий растерялся. Первой мыслью было бежать, куда глаза глядят. Но потом он понял, что от оказанной чести нельзя отказываться и поспешил вслед за визирем. Так он оказался у подножия трона.

Кир кончил изучать лицо вавилонянина.

-Ты разумеешь язык скифов?

-Да, повелитель. Я разумею наречие всех племён, кочующих по эту сторону горного хребта. Не один год мне приходится отправлять караваны в Скифию. И сам я не однажды бывал здесь, в этих степях.

-Видел их царицу, Томирис?

-Видел владыка, но только издалека. Близко допущен я к ней не был.

-Какая она из себя? - заинтересованно спросил Кир, стараясь понять женщину, вставшую у него на пути.

-Какая, - Азарий в задумчивости пожевал губами. По взгляду Кира он понял, что надо отвечать только правду. Ложь царь поймет сразу и тогда не сносить ему головы. Он попытался вспомнить свои далёкие воспоминания. – Издалека она похожа на маленькую, хрупкую девочку. Движения её быстры и отрывисты. Скифы её слушаются и почитают, как продолжателя дел своего отца. Это тем более странно, потому что у скифов женщина всегда стоит позади мужчины. Собой она напоминает львицу, которую я видел в твоём обозе, повелитель. Такая же грациозная и опасная. Вот, пожалуй, и всё, - Азарий развёл руками.

-Поедешь опять к скифам? – спросил Кир, когда Азарий замолк.

-Если прикажешь, повелитель, поеду туда, куда укажет твой божественный перст, - Азарий опять хотел упасть, но сдержался.

-Будешь моими глазами и ушами в Скифии. Выведаешь, что на этот раз замышляет Томирис и когда она выступит против нашего войска. Сколько воинов и сколько племён пришло под её руку... Сделаешь, всё как я велю – озолочу. А если нет, прикажу бросить ко львам, которых ты видел в моём обозе... Скажи Херасмии, чтобы выдал тебе все, что ты не попросишь. Воинов бери столько, сколько пожелаешь. Всё ступай, – и Кир отпустил своего нового лазутчика.

Царь знал, что этот торговец выполнит всё, что от него потребуется. Даже если для этого придётся пожертвовать своей жизнью. Кир умел внушать своим подданным трепет и уважение и знал об этом.

К ночи караван, из пятидесяти верблюдов, был готов. В Скифию везли товар, который всегда находил большой спрос у варваров: шелк, амфоры с вином, орехи, зерно, пряности. Азарий по своему прошлому опыту знал, чем в первую очередь удастся прельстить скифов. Он хотел ещё взять наконечники для стрел. Этот товар всегда имел хороший спрос. Сейчас, когда шла война, он перетягивал всё остальное. Но толстый перс, приставленный визирем Херасмией, для пригляду за погрузкой, так зыркнул на него глазами, что у Азария сразу пропала охота с ним спорить.

-Ты что, торговец? Или боги совсем помутили тебе разум? Ты хочешь, чтобы эти стрелы поражали славных воинов повелителя вселенной? Совсем обезумел в своей алчности?

Для охраны каравана Азарий решил взять сотню Араша. Толстый перс не возражал, а только пожал плечами. Ему-то что. Он был приставлен приглядывать за погрузкой товара, а насчёт воинов ему никаких указаний не поступало. Сам Араш был рад возможности наведаться в Скифию. Вынужденное бездействие угнетало его, и он с лёгким сердцем расставлял воинов вокруг каравана.

За приготовлениями не заметили, как на степь опустились сумерки. Азарий не рискнул отправляться в опасный путь ночью, а поэтому приказал дожидаться утра. Верблюдов развьючивать не стали, и животные так и стояли, гружённые тюками до утра.

Как только забрезжил рассвет, тронулись в путь. Верблюды степенно вышагивали, позвякивая бубенцами. Стояла удивительная тишь. Только негромкое покрикивание погонщиков, да ржание лошадей разрывало предрассветную тишину в степи. Ни что не напоминало о том, что идёт война, что в любую минуту, из-за ближайшего кургана может вылететь неудержимая скифская конница. Поэтому охранные воины под строгим взглядом Араша не расслаблялись, а держались начеку.

Три дня пути прошло без приключений. Ни что не нарушило степенный ход верблюдов. Только на излёте третьего дня караван окружили скифские всадники. Они налетели как саранча и сразу полезли своими грязными руками в тюки, разрывая белоснежный шёлк и запихивая его себе в сумы. Караванщики бросились защищать хозяйское добро, и дело чуть не дошло до открытой, кровопролитной стычки. Но тут появился военачальник скифов и утихомирил своих воинов. Для этого пришлось переложить несколько тетрадрахм (Тетрадрахма — древнегреческая серебряная монета в 4 драхмы) в его протянутую руку. Довольно прищурившись, он милостиво махнул рукой, и караван вступил под сень главного становища скифов-массагетов.

Оставив верблюдов под присмотром караванщиков, Азарий в сопровождении Араша и двух воинов, направился к торговой площади.

Много караванных путей сходилось сюда, в центр Скифии. Поэтому, даже несмотря на войну, не утихал базар, поражая каждого вновь прибывшего своим многоголосием и множеством народу, сновавшим между торговыми рядами. Были здесь и свободные граждане эллинских городов с удивительно светлой кожей и кудрями до плеч, и черные как ночь ливийцы, и горбоносые выходцы из страны, прежде именуемой Урарту. Здесь можно было встретить воинов и торговцев, беглецов и охотников.

Азарий вздохнул полной грудью знакомый с детства воздух и стал продвигаться вперёд. Проходы между бесчисленными лавками, были тесны и извилисты, поэтому приходилось идти осторожно. Перед каждой лавкой лежал стёртый от тысячи прикосновений небольшой коврик. На нем покоились различные товары: у одних купцов - глиняные чаши и светильники, ножи, ложки, у других - деревянные ящики с мелкими отделениями и в них кольца с бирюзой, сердоликом, ляпис-лазурью, серьги, цепочки, браслеты, ожерелья, головные гребни, баночки с гвоздичным маслом и мускусной мазью.

Иногда, среди своего товара сидел, поджав ноги, сам хозяин, поджидая покупателей. Азарий, неспешно двигаясь между рядами, обратил внимание на одного. За торговцем, на раскрытых двойных дверцах, на деревянных гвоздях, развешаны башмаки, уздечки, ремни, пестрые шарфы, платки, деревянные сандалии. Рядом согнулся полуголый раб с длинными всклокоченными волосами. Он выстукивал молотком по наковальне, выделывая изогнутый нож или медные щипчики для вырывания волос.

Араш, идя позади, и видимо впервые попавший в такую сутолоку, с любопытством оглядывался вокруг. Азарию же всё это было знакомо с детства. Ещё с отцом он путешествовал сюда по торговым делам. А потом, с его смертью, сам занялся торговлей. Поэтому он мало обращал внимания на то, что творится вокруг. Не эта толчея интересовала соглядатая персидского царя. Он искал своего давнего знакомца – торговца Иезекию. Наконец пройдя тесные ряды лавок, и свернув в малозаметный переулок – он нашёл то, что искал.

Над входом одной из лавок висела шестилучевая звезда из лазурита, недвусмысленно указывая, что здесь проживает выходец из народа эбору. Ещё в незапамятные времена часть аморейского народа, отринувшая всех богов, кроме Единого, перешла Евфрат и отправилась в долгий путь на поиски земли, где бы могли они разбить свои шатры и молиться небесному Творцу. Оттого их и прозвали эбору – то есть «перешедшие реку». Грозный царь Навуходоносор, разгромив далекую столицу этого народа, привел их пленными на берега Евфрата, воссоединив распавшийся на части народ. Ведь и вавилоняне, и ассирийцы, и эбору – всего лишь разные части аморейского народа. Правда, как говорил отец Азария: «Разбитый кувшин доцела не склеить».

Велев воинам дожидаться его снаружи, Азарий толкнул скрипнувшую дверь и вошёл внутрь.

В лавке, как и на улице, было многолюдно. Ее хозяин – невысокий, лысоватый, с длинной ухоженной бородой, ниспадавшей на округлое брюшко, успевал приветствовать каждого вошедшего, желая здоровья, долгих лет и милости того, в чьих руках нить жизни каждого.

Увидев вошедшего Азария, он всплеснул руками и поспешил навстречу.

– Мир входящему! – поприветствовал он с довольной улыбкой, как будто, после долгой разлуки, встретил родного брата. – Что-то давненько тебя не было видно в наших краях, досточтимый Азарий.

-Дела торговли требовали моего присутствия в других местах, - степенно ответил Азарий, оглядываясь и привыкая к полумраку. – И тебе мир, Иезекия... Я вижу в твоей лавке много чужеземных купцов. Значит, дела твои идут неплохо?

-Боги не оставляют меня своей милостью, - осторожно ответил Иезекия. – Могу я поинтересоваться, что тебя привело в стан скифов в такое неспокойное время?

Азарий оглянулся вокруг, не подслушивает ли кто, и придвинулся ближе к Иезекии.

-Вот об этом я и хотел с тобой поговорить, благородный Иезекия. Не уделишь ли ты мне немного своего драгоценного времени? Уверяю тебя – в накладе ты не останешься.

Иезекия нюх на золото имел отличный. Он сразу почувствовал, что здесь пахнет большой прибылью. К тому же и раньше каждая встреча с вавилонским купцом всегда значительно пополняла его мошну. Иезекия прекрасно помнил об этом.

– Йоханан, останься в лавке. Илиа, немедля подай угощение и нагрей воду для купания, – начал он распоряжаться, придерживая гостя за руку. – Мой дом – отныне твой дом. Пойдём в дальнюю комнату. Нам там ни кто не помешает.

Иезекия увлек Азария в жилую часть дома, начисто потеряв интерес к прочим клиентам. Его подручные поспешили занять место хозяина, однако спиной Иезекия почувствовал их любопытные взгляды.

После того, как юная наложница, в знак уважения, омыла Азарию ноги, и подали пиалы с жидким шербетом, завязался разговор, ради которого и прибыл Азарий в стан царицы Томирис. Явился Илиа и доложил, что вода для купания нагрета. Иезекия нетерпеливо махнул рукой и Илиа, недовольно пожав плечами, исчез.

-Я давно не был в этих краях, - издалека начал Азарий, прихлёбывая шербет и поверх пиалы наблюдая за Иезекией. – И не знаю, что творится в степях, подвластных скифам. Много воды утекло с тех пор, и много путей я прошёл, прежде чем опять появиться здесь. Я слышал, что скифы находятся в состоянии войны с персидским царём Киром. И уже якобы, потерпели от него поражение. Правда это или врут базарные сплетники?

-Правда, - горестно сказал Иезекия, качая головой. – Все мы ждём его появления здесь со дня на день. Уже многие мои знакомцы, свернули свой товар, заколотили лавки и покинули это неспокойное место. Я сам готов хоть сейчас, погрузиться на верблюдов... В неблагоскловенное время ты сюда прибыл, благородный Азарий.

-Неужели всё так серьёзно? Разве царица не хочет сдаться на милость Кира? Я прошёл по многим землям. В том числе и по тем, что захватил повелитель персов. Те народы, что попали под его руку, не стонут от гнёта, а наоборот всячески восхваляют Кира. Ты, наверное, слышал, что в Вавилоне он отпустил иудеев, твоих единоверцев, захваченных до этого царём Навуходоносором, а затем Набонидом?

-Да я слышал об этом. Но такие слухи сразу пресекаются соглядатаями царицы. Она теперь после смерти сына, совсем обезумела и хочет отомстить Киру. В город ежедневно прибывают тысячи воинов, и им нет конца, - сказал Иезекия и прикусил язык, проклиная себя за несдержанность. Проклятый вавилонянин опутал его сладкими речами, и он сболтнул лишнего. За это можно вмиг потерять голову.

Азарий это понял и чуть заметно улыбнулся. Он сунул руку под плащ, достал мешочек и подбросил его на руке. Многоопытный Иезекия, по звуку, безошибочно определил в нём благородный металл.

-Благородный Иезекия, эти монеты могут стать твоими, если ты поподробнее расскажешь мне об этом.

-Значит, правду говорили, что тебя видели в обозе персидского царя, - Иезекия понизил голос до шёпота, в котором явно улавливался страх. Глаза его округлились. – Когда мне сказали об этом – я не поверил. А оказывается что, правда? Ты теперь служишь Киру?

-Все мы кому-то служим. Одни явно, другие тайно, - Азарий откинулся на мягких подушках, оглянулся. Но голос на всякий случай убавил. – Царь Кир всемогущ. Много государств он подвёл под свою руку и войска его несметны. Они подобны разливу полноводной реки, затапливают всё вокруг. Если ты, Иезекия, сделаешь правильный выбор, то приумножишь своё богатство... Вспомни, что сделал Кир с твоими единоверцами.

На лице Иезекии появлялся то страх, то его тут же сменяла жадность, и он никак не мог сделать правильный выбор. Всё-таки алчность победила и он, вмиг севшим голосом, прохрипел:

-Что надо делать?

-А ничего, - Азарий подтолкнул к нему мешочек с золотом. – Пусти своих людей по базару. Пусть ходят, слушают, а завтра, после заката солнца я опять к тебе приду. Если сведения будут стоящими, получишь ещё два раза по столько. И, - Азарий наклонился к самому уху Иезекии и медленно проговорил: - охрану от царя Кира.

Азарий встал:

-Благодарю за угощение, благородный Иезекия. Завтра, как и обещал, я приду к тебе. И ещё, - он остановился около самого входа. – Мои люди будут неусыпно наблюдать за твоей лавкой. Если твои боги надоумят тебя предать меня, то я тут же буду об этом знать. Помни об этом.

И ушёл, оставив Иезекию в чувствах, близких к отчаянию. Но золото, которое он сжимал в руке, манило его взгляд и предопределило дальнейший выбор.

Иудей Иезекия давно вёл торговые дела со степью и привык ко всяким поворотам в своей судьбе. Просьба старого знакомца Азария вначале напугала его, но потом, поразмыслив, Иезекия понял, что не всё так и плохо. Золото оно везде одинаково, что в Скифии, что в далёком Коринфе, городе на побережье Ионического моря. Уже долгих пять лет Иезекия не был дома, всё это время вдыхая пыль многочисленных дорог. Они, в конце концов, и привели его сюда, в стан диких кочевников. Со временем Иезекия понял, что с умом, можно и с ними вести дела, и даже с немалой прибылью для себя.

Грядущая война не пугала Иезекию. Как всякий предусмотрительный человек, все свои многолетние накопления Иезекия давно припрятал в надёжном укрытии и мог в любой момент сняться с места и раствориться среди караванных троп. Но... Жажда наживы удерживала его на месте. Он знал, что война не всегда приносит одни разорения. Так было ещё с тех незапамятных пор, когда боги жили среди людей. И оказался прав. Как только он увидел, что Азарий переступает порог его лавки, Иезекия возблагодарил прародителя всех богов - Яхве.

Азарий просил немногого. Всего-то узнать: готовятся скифы к войне или готовы запрячь свои повозки и унестись, куда глаза глядят. Иезекия задумался, перекладывая увесистый мешочек из одной руки в другую.

Среди ближайших людей царицы Томирис у Иезекии давно был один знакомый вождь, который больше всего на свете любил звон золотых монет. На эту мелодичную музыку, ласкающую слух, он готов был обменять всё, что угодно. Вот к этому человеку и решил отправиться Иезекия. Уж у него-то он выведает всё, что нужно вавилонянину. Правда придётся расстаться с частью монет, переданных Азарием, но от этого ни куда не деться. Иначе этот проклятый скиф не откроет рот.

-Илиа!!! - крикнул он, спрятав золото. Вбежавшему слуге велел. – Запряги самых быстрых лошадей и подай к заднему входу. И сам готовься, со мной поедешь...

...Пока Азарий разговаривал с иудеем-торговцем, Араш на улице осматривался. Ему всё было в диковинку и всё интересно. Хотя Араш прошёл много городов, такого столпотворения ему ещё видеть не доводилось.

Вдруг, в проходившем мимо воине, ему почудилось что-то знакомое. Тот остановился около противоположной лавки, если судить по разложенному товару, торгующей, кожевенными изделиями и стал прицениваться, присматриваться к товару. Арашу из своего тупика всё было хорошо видно, но он, чтобы не рисковать, отступил в тень и присмотрелся внимательней. Этот поворот головы, порывистые движения – явно ему что-то напоминало. Вдруг перса осенило. Это было как вспышка молнии, блеснувшая на безоблачном до этого небе. Вспышка высветила недавнюю битву и скифа с обнажённым мечом. Тогда ещё немного и Араш бы одержал верх, но боги не разрешили довести до конца тот поединок. И вот теперь опять свели их вместе.

Араш облизнул вмиг пересохшие губы. Его воины увидев, что сотник не спускает глаз со скифского воина, положили руки на рукояти мечей. Они догадались, что Араша что-то встревожило по-настоящему и один, самый старший, показал на скифа и украдкой провёл рукой по горлу. Араш покачал головой. Это было равносильно тому, чтобы самому с мечом броситься в самую гущу вражеских воинов. Они находятся в стане врага, и надо помнить об этом.

Скиф, видимо не сойдясь в цене, покачал головой и пошёл дальше. Араш поплотнее закутался в неудобный и непривычный халат и, чтобы не быть узнанным, замотал половину лица белой материей. Приказав воинам дожидаться Азария, вслед за варваром нырнул в толпу.

Он лавировал между людьми, стараясь не потерять скифа из виду. Они миновали торговые ряды, прошли загоны для лошадей и скота. Начинались ряды повозок. Воинов здесь было ещё больше, чем встречалось до этого на пути Араша. И следить становилось всё труднее. Скиф мог затеряться в этой массе и Араш боялся, что потеряет его из виду. Варвар шёл не спеша, не оглядываясь и, едва заметно, прихрамывая на правую ногу. Араш подумал, что это, наверное, результат той стычки и зло улыбнулся.

Внезапно скиф остановился, встретив видимо знакомого воина, и о чём-то заговорил с ним. Араш нырнул за ближайшую повозку и, выждав немного, осторожно выглянул.

Степняк пропал. Он как сквозь землю провалился или, в одночасье, вознёсся на небо. По-прежнему толклись воины, бегали полуголые ребятишки, поднимая тучи пыли, но знакомца Араша не было. Сотник вышел из-за повозок, прошёл немного вперёд, вытягивая голову, и вдруг почувствовал на плече тяжёлую руку. Этот было так неожиданно, что он вздрогнул, а душа отважного воина, не раз заглядывавшая в глаза смерти, ушла в пятки.

-Ты кого-то ищешь, уважаемый? – произнесено это было на наречии, которое Араш немного понимал.

Араш обернулся и увидел того самого воина, за кем решил, на свою беду, проследить. Глаза скифа были холодны и с недобрым прищуром изучали Араша. Теперь, увидев лицо варвара близко, все сомнения у перса пропали. Перед ним стоял именно тот скиф, с кем они столкнулись в недавней битве. Араша он, судя по всему, не узнал. Перс возблагодарил бога-творца, что тот надоумил его предусмотрительно замотать лицо.

Рука под халатом крепко обхватила рукоять кинжала и наполовину вытащила его из ножен. Араш подумал - если что, ему не потребуется много времени чтобы всадить кинжал в глотку скифа. Они продолжали изучать друг друга глазами. Варвар снова спросил:

-Если судить по твоей одежде, то ты из далёкого Вавилона. Могу я узнать, что тебя привело в наши земли? – скиф раздвинул в улыбке губы, но глаза оставались острыми, как два кинжала, направленные в самое сердце перса. – И зачем ты следил за мной?

Молчать дальше было глупо, и Араш позволил себе удивиться:

-Я? Следил? Тебе показалось уважаемый, я шёл туда, куда меня послал мой хозяин.

-Могу я узнать его имя? – по взгляду скифа не сложно было догадаться, что скиф ему не верил.

-Я слуга иудея Иезекии, - продолжал врать Араш, вспомнив имя купца, которого искал Азария. – Он отправил меня прикупить сыромятных кож для своей лавки. А я пошёл и заплутал.

-Знаю, знаю, - скиф кивнул головой. – Знаю я досточтимого Иезекию. Часто заглядываю к нему в лавку, отведать сладкого шербета и насладиться достойной беседой. Но что-то я тебя раньше не видел у него в услужении.

-Всё правильно, - Араш кивнул головой. Одной рукой он придерживал плат, чтобы не сполз с лица, а второй по-прежнему сжимал кинжал. Постепенно он начал приходить в себя и поверил, что ему удастся выбраться из той переделки, куда загнало его неуёмное любопытство. – Иезекия недавно принял меня к себе. Я бежал из охваченного ужасом Вавилона, когда несметное войско персов подошло к его стенам. Долго я скитался в поисках куска ячменной лепёшки, прежде чем добрейший Иезекия не распахнул передо мной двери своей лавки. С тех пор я выполняю разные его мелкие поручения. Я редко выходил из лавки, но сегодня раб, который обычно ходил за кожами, сломал ногу и хозяин послал меня. Путь мне объяснили хорошо, но я пошёл не в ту сторону и заплутал. Вот поэтому я и оказался здесь. Так далеко от лавки своего хозяина.

Араш говорил и говорил, стараясь опутать скифа словами, как паутиной. Тот видимо начинал ему верить. Во всяком случае, холодная сталь во взгляде пропала, уступив место простому любопытству. Он снял руку с плеча Араша, немного развернул его и показал направление:

-Иди вот туда. Там продают кожи, которые подойдут твоему хозяину. Кожевенные ряды ты найдёшь по запаху, который распространяется на всю округу. Не понимаю, как ты мог сбиться с пути. Прощай, - с этими словами скиф повернулся и исчез, растворился среди снующих туда сюда воинов.

Араш перевёл дух и, подняв голову к небу, возблагодарил Ахамуразду. В очередной раз ему повезло, и чтобы больше не искушать судьбу повернулся и направился туда, где они оставили караван.

Скилур, расставшись со странным вавилонянином, в задумчивости возвращался к себе. Что-то ему не понравилось в облике этого человека, случайно встреченного около повозок. Он кого-то ему отдалённо напоминал, но кого, Скилур вспомнить не мог.

Сам царский вестовой, а ныне доверенный человек царицы Томирис, после всех мытарств, которые выпали на его долю в последнее время, наконец-то стал обретать душевное спокойствие. Мало того, что Скилур был обласкан самой грозной царицей, он сумел раскрыть заговор. Это сразу подняло его над другими военачальниками и вождями, которые постоянно окружали царицу.

От такого изменения в своей судьбе захватывало дух. Не пугало даже то, что вскорости им придётся опять схлестнуться с ненавистными персами. Выстоят они в том поединке или нет – известно одним богам. Маги и волхвы каждый день гадают, и из их палатки слышны громкие заклинания, которыми они хотят умилостивить богов. Но боги молчат, желая до конца испытать своих земных детей. Каждый день прибывают новые воины под стяги царицы, и никогда ещё не было такого войска у скифов. Скилур знал, что предстоящая битва будет намного кровопролитнее той, что вели кочевые племена до этого времени.

Скилур не понимал, как ему удалось выжить в том сражение, когда полегло всё войско скифов. Скорее всего, ему помог маленький оберег, с которым он не расставался ни на минуту. Он и сберёг воина в той страшной резне, что устроили персы. Это была искусно вырезанная фигурка матери всех богов – Табити. Она досталась Скилуру от отца, а тому в свою очередь от своего отца. Он нащупал её на груди, бережно достал, поднёс к губам и... замер.

Глаза!!! Он понял, что ему не понравилось в вавилонянине. Не понравилось и насторожило. Его глаза, которые он видел совсем недавно. Скилур напряг память, и перед мысленным взором явилась недавняя битва и перс на гнедом, злом скакуне. И его бешеные глаза, в которых плескалась ненависть.

Скилур бегом кинулся назад, к тому месту, где расстался с персидским лазутчиком, но того уже и след простыл. Скилур завертелся на одном месте, сунулся в одну сторону, в другую. Пусто. Лазутчик пропал. Скилур стал припоминать разговор с персом и вспомнил имя, которое тот называл. Иудей Иезекия. Скилур приблизительно знал, где находится лавка этого купца, и кинулся туда, расталкивая встречных. В след ему неслись проклятия, но Скилур не замечал этого.

&&&

Азарий, закончив разговор с Иезекией, вышел на улицу и прищурился от яркого, после полутёмной лавки, солнца. Воины изнывали от жары там, где он их и оставил. От нетерпения они переминались с ноги на ногу и, увидев выходящего Азария, вздохнули с облегчением. Араша рядом с ними не было. Азарий подошёл ближе, спросил вполголоса:

-Где ваш сотник?

-Не ведаем, - тот, что постарше вытер со лба обильный пот. – Он как оглашенный сорвался за одним из варваров и пропал. А нам велел дожидаться тебя.

-Что б его забрали демоны, - выругался Азарий. – Накличет он беду на наши головы. Всё, пошли отсюда.

Верблюды уже были развьючены и стояли, лениво пережёвывая солому. Товар, что до этого покоился в тюках, был разложен и вокруг толпился народ. Азарий подошёл к толстому персу, которого оставил вместо себя, пока отсутствовал. Дело тому явно нравилось, и он увлечённо торговался с худым, словно жердь, скифом из-за двух драхм. Азарий отозвал купца в сторону.

-Завтра к вечеру распродай весь товар. К ночи мы должны уже быть далеко отсюда. Так что особо не усердствуй. Если что не распродашь – придётся бросить здесь. Помни – ни это главное.

Перс согласно кивнул. Сразу превратившись из довольного жизнью заморского купца в воина великого царя персов. Азарий улыбнулся такой метаморфозе, отвернулся и... похолодел. Прямо на него шёл скиф, спасённый им на том поле брани. Вавилонянин даже вспомнил его имя – Лик. Азарий беспомощно оглянулся, ища куда бы нырнуть, чтобы скрыться от этого взгляда, но, посмотрев вторично на скифа, замер. Тот, заметив эти потуги вавилонянина, едва заметно покачал головой и, подойдя поближе, как ни в чём небывало потрогал тончайший шелк, разложенный прямо у его ног.

-Что ты хочешь, купец, в обмен за этот дивный шёлк?

Азарий проглотил ком, застрявший в горле. Лик стоял и улыбался, и от этой улыбки мнимому купцу стало не по себе. Так как Азарий молчал, то молодой скиф наклонился к нему и проговорил:

-Я думал, мы уже никогда не встретимся, Азарий. Благодаря твоим чудодейственным мазям мои раны почти затянулись. Ты пришёл сюда, чтобы услышать от меня слова благодарности? Или другая причина привела тебя в наше становище?

Азарий заметил, как подручный кивнул головой и вокруг Лика с двух сторон выросли воины. Это выглядело так, как будто истоптав подошвами своих сандалий тысячи дорог, после долгой разлуки, встретились старые друзья. Одного кивка Азария было достаточно, чтобы душа Лика, мгновенно отделилась от тела. Подручный вопросительно посмотрел на Азария, но тот вместо ожидаемых слов, сказал:

-Оставьте его. Я буду говорить с ним и потом решу как поступить.

Воины отпустили Лика, и он передёрнул плечами.

-Хорошая у тебя охрана, быстрая, - он посмотрел в глаза Азарию. – Неужто приказал зарезать бы?

-Если бы приказал, ты уже лежал бы и захлёбывался кровью.

Азарий не ожидал этой встречи и боялся её. Боги распорядились по-своему, и теперь он стоял и мучительно думал - что предпринять. Лика выпускать нельзя – он знал точно. Выход напрашивался сам собой, и от этого становилось горько на душе и тягостно. Чем-то приглянулся ему этот молодой скиф. Ещё там, на поле, сплошь усеянным трупами. Поэтому он и помог ему выжить тогда. Теперь выходило, что спасённую жизнь он должен сам и загубить? Азарий вздохнул.

Вокруг шумел базар, равнодушный ко всему и безучастный. Мимо проходили любопытные и пытались сунуться к прилавку, где стояли Лик и Азарий, но тут же оттирались в сторону воинами. Поворчав для виду, и не решаясь связываться со свирепыми на вид стражами, шли дальше.

-Что будем делать? - спросил Лик. – Если бы ты не спас меня на том поле, то я, не задумываясь, отдал бы тебя в руки стражи. А так...

-Что так? Что это меняет? Я тебе ещё там, той ночью говорил, что не вставайте на пути у всемогущего царя Кира.

-Ты всё продолжаешь ему служить?

-Все мы кому-то служим, - сказал Азарий и подумал, что уже второй раз за этот день повторяет эту фразу.

-Я так и думал, - Лик кивнул головой. – Надо было мне крикнуть воинов. Не один бы из вас не ушёл живым. Мои соплеменники обозлены на персов из-за поражения. Когда вы, обманом, разгромили войско сына царицы.

-Значит, она не собирается сдаваться на милость царя Кира?

-Ты, вавилонянин, совсем обезумел, если призываешь нас забыть древних богов. Они нас учили не забывать обиды и мстить обидчику до тех пор, пока глаза видят солнце, а рука сжимает меч. Не будет вам покоя, пока жив хотя бы один скиф. Так и передай это своему царю, - Лик помолчал. – Ты спас меня, а я не забываю доброту. В награду за это я предлагаю тебе свернуть свой товар и покинуть наше становище. Если до заката солнца ты уйдёшь отсюда, я готов забыть что видел вас здесь.

-Это не мы безумны, а ты, - Азарий рассмеялся. – Ты забыл, что одного моего кивка достаточно для того, чтобы ты расстался с жизнью?

-Я это помню. И всё равно предлагаю тебе убираться.

-Нет, мы сделаем по-другому, - Азарий принял решение. – Пока мы находимся здесь, ты останешься с нами.

Он сделал незаметный знак и могучий воин стоявший рядом с Ликом, опустил на голову скифа свой кулак. Лик сразу обмяк и повис на руках воинов. Они опустили его за прилавок. В мгновении ока спеленали как ребёнка и бросили, словно куль с зерном в повозку. Всё это было проделано настолько быстро, что ни кто ничего не заметил.

Азарий перевёл дух.

-Вот так-то, - пробормотал он себе под нос. – Так будет лучше... Великие боги! Где носит этого Араша, что б его поглотила река мёртвых!

Как будто в ответ на его слова из-за угла вывернул Араш. Он был так закутан, что даже Азарий не сразу его признал.

-Где тебя духи носят? Забыл, где мы находимся.

Араш ничего не ответил, а только устало привалился к прилавку, пробормотав:

-Надо как можно скорее уезжать отсюда. Иначе проклятые скифы, нас порвут на части.

-Никак ты боишься, сотник? – Азарий с презрением посмотрел на Араша. – Когда решу, тогда и снимемся отсюда. А пока нечего шляться по базару.

&&&

Скилур быстро нашёл лавку иудея Иезекии и затаился напротив, в тени навеса. В лавку входили и выходили разные люди, но перса со злыми глазами среди них не было. Скилур выждал ещё немного, вышел из своего укрытия и, толкнув скрипнувшую дверь, погрузился в сумрак лавки.

За прилавком, показывая кусок материи очередному покупателю, стоял молодой юноша. Скилур дождался, когда купец отвалится от лавки, держа подмышкой, вожделённый кусок ткани, подошёл ближе.

-Я хотел бы видеть досточтимого Иезекия. Не подскажешь дома хозяин или нет? – Скилур достал серебряный дирхем и подбросил в воздух.

-К сожалению, господин, он только что отбыл.

-И куда?

-Не могу знать. Я всего лишь его слуга. Но знаю одно – он очень торопился. Велел запрячь самых быстрых коней и, как только повозка была готова – тут же отбыл.

-Жаль, - Скилур поймал монету и хотел уже убрать её в карман. – Я думал ты знаешь, где может находиться твой господин.

-Я не знаю, но могу догадываться, - юноша судорожно сглотнул. – Его слуга, с которым он уехал, говорил, что их хозяин хочет повидать вождя Ишпака. Это всё, что я знаю. Клянусь богом творцом, всевидящим и всезнающим, - юноша прижал руки к груди.

-Да? – Скилур с сомнением посмотрел на юного иудея. – Ну, тогда лови.

И перебросил ему монету. Он узнал всё что надо. Оказывается, Иезекия направился в родное племя Скилура. Царский вестовой быстро покинул лавку и припустил к своему родному стойбищу.

Беседа Иезекии с Ишпаком, к обоюдному удовольствию обоих, подходила к концу. Иезекия выведал всё, что хотел, правда для этого пришлось расстаться с доброй половиной золотых дирхем, но информация того стоила. И он теперь думал, как бы подороже её продать Азарию. Распрощавшись с вождем, он покинул шатёр, вышел на улицу и тут, неожиданно, нос к носу, столкнулся с молодым скифом.

Скорее всего, он стоял и поджидал именно его. Иудей, имеющий безупречный нюх как на золото так и на опасность, мгновенно насторожился. Он хотел пройти дальше, но наглый скиф заступил ему дорогу и Иезекия был вынужден обратить на него внимание.

-Чего тебе? – недовольно спросил он. – Почему не даёшь пройти господину. Я сейчас крикну стражу и велю им, как следует тебя выпороть.

За напористостью Иезекия старался скрыть липкий, тягучий страх. Он опутал его, как паутиной, не давая сосредоточиться и не смотря на жару, иудей покрылся липким потом. В такое состояние его привели глаза скифа, немигающе смотревшие на иудея.

-Прости, благородный господин, но я хочу узнать у тебя про одного моего товарища, с которым мы давно не виделись. Мне сказали что ты, благодаря своей доброте, приютил его. Я заходил в твою лавку, но не нашёл его, - и Скилур, как мог обрисовал Араша.

Иудей его не слушал. Стоило Скилуру закончить, он заставил себя двинуться вперёд. Отодвинув скифа плечом, он прошёл к своей повозке, бросив через плечо:

-Не знаю я никого. И знать не хочу.

Повозка тут же рванула с места и скрылась в туче пыли. Скилур задумчиво посмотрел вслед иудею. Он заметил, что Иезекия был напуган, а значит его связь с персом, случайно встреченным им, есть. Скилур хотел тут же крикнуть воинов и именем царицы задержать иудея. Когда жаркое пламя будет лизать тому пятки – он обо всё расскажет. Немного поразмыслив, не стал этого делать. Клан иудеев слишком многолюден и могущественен, чтобы осмелиться его тронуть самому, без разрешения царицы. Да и она навряд ли будет ссориться с сыновьями древнего народа. Но знать о том, что за её спиной иудеи плетут нити заговора – она обязана. Приняв это решение, Скилур поспешил в царский шатёр.

Иудей Иезекия, как только повозка достигла родных ворот легко, несмотря на возраст, соскочил на землю и вбежал в лавку. Через некоторое время он выскочил, прижимая к груди увесистый мешок.

-Гони!!! - крикнул он, и кони с места взяли в намёт.

Прежде чем покинуть главное становище скифов, Иезекия всё-таки завернул на подворье, где всегда останавливались купцы, прибывающие из далёкой Азии. Здесь он и нашёл Азария. Увидев иудея, взволнованного и растрёпанного, вавилонянин очень удивился.

-Что случилось, уважаемый Иезекия?

Он провёл иудея в самый дальний угол подворья, где никто не мог помешать их беседе. Усадив его на топчан, накрытый разноцветной циновкой, Азарий ещё раз вопросил: Что могло привести сюда в столь неурочный час, Иезекия? Ведь они договаривались встретиться только завтра, после заката? Задыхающийся Иезекия рассказал внимательно слушающему его Азарию, что с ним приключилось после того, как они расстались. Как, выполняя поручение Азария, он встретил подозрительного скифа. Когда Иезекия сказал, что скиф искал какого-то странного человека, которого он никогда не видел, Азарий догадался, что это, скорее всего Араш и мысленно ещё раз проклял его. Варвар так его напугал, что Иезекия хотел сразу же покинуть это негостеприимное место, но счёл своим долгом встретиться с Азарием и рассказать ему то, что удалось узнать. При этих словах Азарий улыбнулся. Не долг заставил сюда придти хитрого иудея, а то золото, которое обещал ему вавилонянин. Он не стал разочаровывать Иезекия, а достал обещанные мешочки и передал его в трясущиеся руки иудея.

-Вот. Ты заслужил его, - Азарий понизил голос. – Всемогущий царь никогда не забудет твоей услуги. Я при разговоре с ним обязательно упомяну твоё имя... Что собираешься делать дальше?

-Меня ждёт повозка. И я намерен покинуть это место, - Иезакия вскочил, прижимая к себе золото.

-Прощай, благородный Иезекия. Может быть, когда-нибудь наши тропы опять пересекутся. Прощай.

Когда Иезекия садился в повозку, он вознёс молитву единому богу, чтобы никогда больше не встречаться со страшным вавилонянином. Который опутал его своими речами и благодаря этому он чуть не попал в руке скифскому палачу. От этих мыслей Иезекию прошиб холодный пот. Золото приятно позвякивало за пазухой, а скифский стан, с каждым взмахом кнута, отдалялся всё дальше. Постепенно настроение у иудея улучшилось, и он даже стал вполголоса напевать песню, слышанную им однажды среди варваров.

Миновав торговые ряды и выскочив на степной простор, кони ещё прибавили ходу, и вскоре повозка скрылась из виду.

Азарий ещё немного посидел в молчании. Размышляя, он понял, что надо немедленно вьючить верблюдов и уходить отсюда. Иначе они могут не пережить следующий рассвет. Азарий потёр шею, как будто уже ощущая на ней меч палача, и крикнул Араша. Вошедшего сотника спросил:

-Рассказывай, кого ты видел среди скифов? Да говори всё без утайки, если не хочешь расстаться с жизнью.

-Не грози, - сразу ощерился сотник. - Как всякий перс, рождённый свободным, я не раз заглядывал в глаза смерти.

-Видимо боги кроме смелости, не наградили тебя больше ни какими качествами достойными настоящего воина.

Араш выхватил кинжал и хотел броситься на Азария. Но тот не сделал не одного движения, чтобы помешать разгневанному персу. Только проговорил:

-Успокойся и рассказывай.

Араш стоял с кинжалом, бешено вращая белками глаз. Рядом стояла пустая амфора из-под вина. Он развернулся и одним ударом развалил её на мелкие черепки. Спрятав под халатом кинжал, он ещё немного помолчал, успокаиваясь. А потом рассказал всё, как было.

Выслушав сотника, Азарий подумал, что боги отвернулись от них, если два раза подряд ставят под угрозу всю их миссию. Сначала Араш, по своей глупости, чуть не попал скифам в руки, потом он сам, оказался узнанным... Выслушав, Азарий поднялся, прошелся по тесному закутку.

-Вели вьючить верблюдов и немедля отправляться в путь. Нам надо как можно скорее покинуть становище скифов. Боги мне подсказывают, что вскоре здесь может появиться стража царицы Томирис. Благодаря тебе сотник, мы могли не выполнить то, что поручил нам наш повелитель. За это ты знаешь, какое может последовать наказание... Но хвала богам у нас есть вести, которые порадуют нашего повелителя. Так что поспеши.

Араш побледнел и выскочил за дверь. Вскоре весь караван-сарай пришёл в движение. Кричали потревоженные верблюды, ржали лошади, кричали погонщики, еле справляясь с непослушными животными. Тот товар, что не успели продать, грузить было некогда и поэтому пришлось его бросить.

Когда караван уже был готов отправиться, Азарий зашёл в клетушку, где держали Лика. Присел перед ним на корточки.

-Мы уходим. Твои соплеменники вскоре будут здесь, они тебя и освободят, - он поднялся. – Прощай. Надеюсь, что мы никогда уже не перейдём дорогу друг другу.

-Прощай. Но боги мне подсказывают, что это не последняя наша встреча, - проговорил вслед уходящему Азарию Лик, но тот его уже не слышал.

Караван благополучно покинул скифское становище и углубился в степь. Он шёл до тех пор, пока сплошная мгла не накрыла всю округу. Тогда они не надолго остановились на ночлег, а с первыми проблесками зари опять тронулись в путь.

На следующее утро скифская стража под командованием Скилура ворвалась в караван-сарай. Их встретила пустота и тюки товара, брошенные в спешке, а всё указывало на то, что караванщики очень торопились. В одной из комнат нашли связанного скифа. От него мало что удалось добиться и в конечном итоге, всыпав плетей, того отпустили. Иезакия тоже пропал и Скилур, в ярости приказал запороть чуть ли не до смерти слуг, оставшихся в брошенной лавке.

Царь царей, выслушав своих лазутчиков, опечалился. Он не боялся предстоящего сражения – ему был неведом страх. Война с варварами затягивалась, а дела империи требовали его присутствия в её сердце, а не на окраине, в скифских степях. И Египет, страна фараонов и древних богов, ждал, когда его конь омоет свои копыта в реке Тибр. Поэтому и грустно было на лице повелителя вселенной, когда он понял, что своенравная царица не собирается преклонить перед ним голову.

&&&

Ещё никогда не было такого огромного войска под началом одного скифского царя. С тех давних времён, когда они пришли из дальних стран и заявили свои права на эти бескрайние просторы и воздух, напоённый запахом трав. Ненависть к персам объединила разрозненные скифские племена.

Были здесь и агафирсы, ближайшие соседи массагетов и первыми откликнувшиеся на их призыв, и саки-тиграхауды со своим царём Откамасадом, жаждущие отомстить за свой позор. Вместе с ними пришло родственное им племя саков-хаумаварга. Явились и диковатые невры, обитающие около самых предгорий, держались отдельно меланхлены, одетые в шкуры диких животных и сами заросшие длинным, спутанным волосом. Никогда ещё не видело главное становище скифов-массагетов такого скопища чужих и своих воинов. От того становилось радостно на душе царицы Томирис, когда она объезжала ряды воинов. Позади неё ехала свита: военачальники, цари, вожди. Все те, кто вверил ей своих воинов.

Войско было готово к походу, да она и сама понимала, что следует торопиться. Не далее как вчера, в стане, были замечены, лазутчики ненавистного царя. Значит, вскоре и он может сюда пожаловать со своими несметными полками. Поэтому надо опередить его. Слава богам, что всё готово и воины могут выступить хоть сейчас. Сердце Томирис учащённо билось, когда она смотрела на стройные ряды воинов, уходящих к горизонту.

Перед тем как выступить Томирис посетила больного Кадуя. Раненый вождь тиграхаудов был ещё очень плох, но всё равно рвался в битву. Он и помыслить не мог, что воины из его родного племени будут сражаться, а он будет валяться на шкурах, как последний старик. Больших трудов стоило удержать его на месте.

-Мы выступаем, Кадуй, - произнесла царица, когда остановилась у ложа больного. – Ещё никогда войска скифов не имели столько воинов. Мы отомстим за всех, кто полёг на том поле брани, где проклятый перс заманил вас в ловушку. Там, где погиб мой сын, - Томирис смахнула слезу.

-Отомстите за всех, - прохрипел, не открывая глаз, Кадуй. – Пусть перс, ненасытный в своей жадности, почувствует какова бывает месть свободного народа.

Войска выступили утром, когда роса серебрит степную траву и лёгкий туман стелется по земле. В этот раз, во главе войска, ехала женщина, имя которой войдёт в историю и на тысячелетия станет нарицательным, вдохновляя на новые подвиги. Она ничего этого не знала, и единственным её желанием было отомстить за смерть сына и отстоять родные степи.

Через два дня войска сошлись и встали в пределах видимости друг друга. Кир, увидев, сколько скифов пришло за своей царицей, поразился их многочисленности. Вся степь, от края и до края была черна от островерхих кожаных шапок, и лес копий поднимался над рядами конных варваров.

Персов было не меньше. Царь царей, обозревая своё воинство, понимал, что победа, которую они одержат над варварами, будет нелёгкой. Кир знал, что массагеты опытные воины и ничем не уступают его персам. А стреляют из луков даже не хуже, а лучше, чем его стрелки, натягивая лук иначе, чем персы и другие народы. Кир обратил внимание, что персы притягивают тетиву к груди, а варвары становятся к неприятелю боком, притягивают тетиву к плечу, и стрела у них летит с большей силой. И массагеты проворны в бою, стреляют и правой и левой рукой.

«Надо будет научить наших лучников тому же», — думал Кир, наблюдая за воинством варваров.

И вот битва, о которой потом сложат легенды, началась. (Как писал впоследствии Геродот, это была наиболее жестокая битва из всех, где участвовали варвары. А поток стрел был настолько плотен, что затмил солнце) Вначале в дело вступили лучники. Тысячи и тысячи стрел взвились в небо. Воины подняли над головой щиты, закрываясь от летящей с неба смерти. Те, кто по бедности своей не имел щита, падали на землю и прятались под брюхо коней. Много сотен воинов полегло, что у персов, что у скифов, прежде чем опустели колчаны у лучников.

Когда иссяк поток стрел, скифская конная лава пошла в атаку на персидские ряды. Царь царей, когда увидел надвигающееся на него с дикими криками войско массагетов, собрал все свое мужество закаленного в боях воина и хладнокровие опытного полководца, не один раз заглядывающего в глаза смерти. Рядом в молчаливом ожидании замерли «бесстрашные». При виде этой конницы, поднявшейся, словно туча, на горизонте, Киру вспомнилась страшная песчаная буря в пустыне Деште-Кевир, которая надвигалась вот так же зловеще и неотвратимо.

Атака скифов была столь стремительной, что персы даже не успели дать отпор. Как только скифская лава схлынула, тут же затрубили трубы в рядах персов. Оставшиеся в живых разобрались, подхватили щиты убитых, успели вновь сомкнуть ряды, заполняя пустоты, а лучники и пращники изготовились. Вновь полетели в скифов стрелы и камни. Скифы заставили своих коней попятиться назад, разрывая дистанцию между собой и персами. Теперь даже долетевшие стрелы персов, ткнувшись в щит или роговую чешую панциря, выточенную из конских и сайгачьих копыт, из лобовой бычьей кости, бессильно падали на землю.

Степняки применили свою излюбленную тактику. Наскакивая на плотные, сомкнутые ряды персов, они молниеносно выпускали несколько стрел. Затем, завернув своих лошадей, уносились туда, где их не могли уже достать ни вражеские пращники, ни лучники. Так повторялось раз за разом. Персы приходили в ярость от неуловимости скифов. Удары их конницы и пехоты ни где не встречали той сплоченной массы, которую они смогли бы раздавить и искрошить. Персы продолжали еще держаться кучно, стараясь настичь скифов, но тревога уже расползалась по их рядам. Привыкшие наводить ужас и побеждать, они впервые видели врага бесстрашного и непреклонного. Перед ними были не те пьяные степняки, над которыми уже единожды была одержана победа.

Урон пеших персов был огромен, а скифы всё атаковали. С проклятием раненые воины оставляли ряды, падая на землю. Выдернув стрелы, они перевязывали цветными тряпками кровавые раны, и затем кто мог опять вставали в строй, а кто нет, тащились в обозы. Надеясь там найти спасение от скифских стрел и мечей.

Затем персы и скифы бросились друг на друга с кинжалами и копьями. Ни одно войско не желало отступать. Всё смешалось в кровавой сече. Задние ряды сминали передние. Упавшие и раненые задыхались под конскими копытами и ногами пеших воинов.

Звероподобные невры, принявшие на себя первый удар разъярённых персов, полегли почти все, вместе со своим вождём, но не отступили назад. Тем самым они дали возможность задним рядам перестроиться. Скифы несли огромные потери, но всё равно лезли вперёд. Пращники с такой силой швыряли круглые камни, что легко пробивали насквозь незащищенную грудь скифов, и они десятками и сотнями валились под ноги сражающихся.

Когда дело дошло до рукопашной, Кир облегченно перевел дух. Он знал, что теперь кочевников ждет один конец — разгром. Так было в Лидии, Вавилоне, Армении, Урарту, Палестине, Бактрии, в войне против греческих городов и диких племен Прикаспия, так будет и здесь! Великий Ахумуразда не может оставить их своей милостью!

Кир стоял на холме, в окружении «бессмертных», и внимательно наблюдал за битвой. Он видел, как под натиском скифской конницы гнутся его ряды, как падают под ударами скифских мечей прославленные воины, кинувшие к его ногам всю Азию. Он взмахнул рукой и в бой ринулись колесницы. Пехота разомкнула свои ряды, пропуская их вперед, и опять сомкнулась за их спинами. Кир улыбнулся в бороду. Вот сейчас они перемелют скифов и принесут долгожданный перелом и победу. Не было ещё такой силы, способной противостоять отряду, бешено мчавшихся колесниц.

Но случилось непредвиденное. Скифы не стали встречать их грудью, как бывало прежде, а уходили с дороги мчавшихся колясок, без промаха поражая возничих. Лошади, потеряв управление, растерянно заметались по полю. Затем, испуганные диким воем степняков, повернули назад и врезались в лидийскую кавалерию, внося сумятицу и панику.

Солнце перевалило за вторую половину, но не было ещё перелома ни с одной, ни с другой стороны. Широкие отточенные мечи в руках воинов переливались яркими вспышками солнечных лучей.

Восстановив порядок, персы построились клином и врубились в ряды кочевников и медленно начали вгрызаться во фланг противника, шаг за шагом подвигаясь вперед. В это время из-за холмов, им в помощь, показался большой отряд, на ревущих верблюдах. Они вломились в массу скифов, дробя палицами и железными булавами черепа степняков. Оторопевшие, охваченные паникой скифы заметались, подставляясь под секиры персов. Ещё немного и скифы готовы были дрогнуть, но грозные окрики вождей быстро привели их в чувство. Пропуская верблюдов вперёд, они сзади подрубали сухожилия животным и те, обезумев от боли, сбрасывая седоков, носились по полю, внося сумятицу и неразбериху в ряды персов и замедляя их продвижение вперёд.

Томирис, как и Кир, стояла на холме и наблюдала за ходом сражения. Внизу, так чтобы не видели лазутчики персов, стоял её резерв. Пятнадцать тысяч воинов под началом бывшего царского вестового Скилура. Последняя её надежда, способная переломить ход сражения, или прикрыть отступающих. Скифские богатыри разъярились и искали рукопашной схватки с надменными персами, желавшими поработить их свободные степи, а кони, почувствовав настроения седоков, зло покусывали упряжь.

Потемневшие глаза Томирис с расширенными, как у кошки, зрачками, казалось, не мигали, тело в седле вытянулось, напоминая гибкую лань. Когда она увидела, что Кир вводит в бой смертоносные колесницы, сердце её захолонуло. Сейчас, её верные степняки испугаются блестевших на солнце серпов и повернут коней. Она в волнении облизнула обветренные губы, оглянулась назад. Скилур ловил взгляд своей повелительницы, ожидая приказа. Встретившись с ним глазами, покачала головой и прошептала одними губами:

-Рано.

&&&

Кир понял, догадался острым умом полководца, прошедшего не одну битву, что наступает перелом. Он сказал, обращаясь к свите, почтительно внимающей своему повелителю:

-Скифы оказались самыми достойными противниками из всех виденных мной. Эта победа даётся нам нелёгкой ценой, и много славных богатырей сложат здесь свои головы. Чтобы довершить разгром я поведу в бой «бессмертных». Но... я думаю, что слишком много чести для варваров, если против них выйдет сражаться царь царей, сын и внук царей, покоритель полумира. Нет, против них пойдет сын простого пастуха Митридата и его доброй жены Спако.

Кир вошел в шатер. А когда вышел, на нем был наряд простого воина, и только щит и меч искусной работы говорили о том, что это не рядовой воин.

Кир бросил взгляд на поле битвы.

-"Бессмертные"! Много раз водил я вас в бой, и всегда впереди наших рядов, опережая, летела, раскинув крылья, победа! И сейчас ваш царь с вами! Помните, в этой битве не будет жалости. Если скифы победят, они не оставят в живых ни одного из вас: ни перса, ни мидянина, ни грека, ни одного воина из моей армии. Помните об этом! Вперед!

&&&

Томирис вновь посмотрела на поле битвы, ожидая увидеть бегущих соплеменников, но бой продолжался, и скифы не собирались отступать. Вот, наконец, случилось то, что Томирис ожидала с таким нетерпением. Кир, видимо почувствовав, что наступает перелом в битве, бросил в бой своих «бессмертных». С диким рёвом они вырвались на простор, преодолели расстояние до скифского войска и врезались в ряды кочевников.

Томирис со своего места видела, как изогнулся строй скифов, в том месте, где в него ударили «бессмертные» Кира. Как он стал всё больше прогибаться вовнутрь, готовый лопнуть. Отсчёт пошёл на мгновение. К царице подскакал Скилур, осадил разгорячённого коня.

-Пора, повелительница! Ещё немного и они сомнут наши ряды! Прикажи выступать!

Она обернулась к нему, ожгла взглядом.

-Знай своё место, раб!!! – прошипела зло.

Её глаза горели, и Скилуру показалось, что боги помутили царице рассудок.

Стремительный и единый натиск "бессмертных" внёс панику в ряды массагетов. Они стали постепенно отступать под бешеным напором испытанных бойцов персидского царя. А «бессмертные» всё глубже вгрызались в строй скифов, устилая себе путь сотнями мёртвых степняков.

Царица вновь бросила взгляд туда, где под ударами мечей гибли массагеты. Наконец она почувствовала, что еще миг и всё - скифы не выдержав, покажут врагу спину. Пора!

-Скифы! – крикнула она, обернувшись к сплочённым рядам, её последней надежды.— Пусть узнает перс всю силу и ярость массагетов! Не дадим пощады врагу! Хурр-а!!!

-Хурр-а! – подхватил Скилур боевой клич скифов, а вслед за ним заревели и тысячи голосов.

Вздрогнули степняки, выхватили короткие тяжелые мечи и вырвались из укрытия. Впереди них неслась их царица, окружённая плотным кольцом телохранителей. Пегие, бурые и рыжие скифские кони сбоку ударили в персов, опрокидывая и ломая их стройные ряды. Персы, побросав длинные копья, завертелись в рукопашной схватке, рубясь мечами с налетевшими, как буря, отчаянными скифами. Удар массагетов был ужасен. В плотных рядах персидского войска появились огромные проломы. Туда, раздавая удары направо и налево, вслед за свежими силами устремились воспрянувшие духом скифы. Ошеломленные неожиданным появлением новых сил, персы пали духом и отбивались вяло.

И перелом произошёл. Но не тот, которого ожидал царь Кир. Массагеты, их враги, одерживали верх. Персы не долго сдерживали бешеный натиск скифов и, наконец сломленные, не выдержали и показали врагу спины. Оказалось, что некуда бежать из зажатой горами равнины и началось полное истребление персов. Разгром был сокрушительный. Почти все персидское войско полегло под ударами массагетских акинаков. Только «бессмертные», сомкнувшись вокруг своего царя, продолжали отбиваться от наседавших скифов.

Скилур прорывался в самую гущу «бессмертных», разя направо и налево двумя красными от крови акинаками. Следом за ним шла сотня таких же неуёмных скифских богатырей, желающих обрести славу и бессмертие, пленив персидского царя. «Бессмертные» заметили свирепого скифа, пробивавшегося к повелителю и воинов, идущих за ним. Громадный черный нубиец подлетел сбоку и мощным размахом метнул в него копье. Копье скользнуло по панцирю, зацепило бедро и пронзило спину жеребца. Скилур полетел на землю вместе с перевернувшимся через голову конем. Соседний воин метнул длинное копье, и оно пронзило могучего нубийца. В последний момент Скилур успел вскочить на ноги и тем сохранил себе жизнь, а не оказался растоптанным. Он вскочил на коня без седока и вновь ринулся в битву.

Скилур нанёс два удара, поразил одного воина, уклонился от копья другого и вдруг увидел того, с кем он так долго искал встречи. Сотник Араш, весь залитый кровью, с безумно горевшими глазами, вынырнул откуда-то сбоку и скрестил свой меч с акинаком Скилура. Поединок их был недолгим. Араш нанёс два удара, сам прикрываясь щитом. Скилур, потеряв в схватке один меч, приподнялся в седле, перехватил поудобнее акинак и, сверху вниз нанёс мощный удар. Араш успел подставить щит, но удар был такой силы, что крепкий ассирийский щит, разлетелся на две части, как скорлупа ореха. Остриё меча достало до кожи перса и оцарапало ему щёку. Он этого даже не заметил, а отбросив в сторону остатки щита, кинулся на Скилура.

И тут, из гущи воинов, вылетело копьё, пущенное чьей-то мощной рукой, и воткнулось Арашу в грудь. Оно пробило панцирь и вышло со стороны спины. Он захрипел, ухватился руками за древко, выронил меч и захлёбываясь кровью, повалился на спину коня. Скилур, не ожидая этого, опустил меч, но в этот момент страшный удар обрушился на него, и мгла накрыла его своим покрывалом.

&&&

Кир сражался из последних сил. Находясь в гуще сражения, и видя как гибнут его «бессмертные», он осознал, что звезда его закатилась. Отбиваясь от настырных скифов, краем глаза он заметил как погиб, пронзённый копьем воин Араш, увиденный им ещё там, на берегу Аракса. Вдруг, в последний момент перед вечностью, царь царей спросил себя: Может, это было ошибкой? Когда решил вторгнуться в пределы этих воинствующих скифов? Но разве мог он поступить по-другому? Он, равному которому не было до этого в подлунном мире, где безраздельно правит Ахамуразда? И почему-то вспомнился ему маленький домик и старая, согбенная годами женщина. А также горы, вонзающие свои островерхие вершины ввысь и милее которых не было в этот момент ничего.

Полёт мыслей неожиданно прервался и царь царей, как простой воин, обливаясь кровью, упал под копыта своего коня. Над ним ещё продолжалась битва, но всесильный Кир и повелитель Азии был уже мёртв. Маленький, юркий скиф, со злыми узкими глазками, выдернул на лету копьё из поверженного врага, не догадываясь, кого он поразил на самом деле, и Кир скрылся под грудой мёртвых воинов.

Разгром персов оказался полным. Никогда ещё до этого не несли они столь сокрушительного поражения. И от кого? От варваров, ходивших в звериных шкурах, и кого они даже и за людей не считали.

Некоторые отдельные отряды, полагаясь на свою смелость, и удачу, пытались вырваться, но скифы окружали их и тут же истребляли. Прав был царь Кир, когда предупреждал, что скифы, в случае своей победы, ни кого не оставят в живых. Одиноких персов скифы, улюлюкая, догоняли на своих пегих, невысоких лошадках. Взмах меча и голова несчастного катилась по земле.

Пресытившись видом крови и устав махать мечом, скифы обратили свой взор на огромный обоз. Как голодные стервятники, набросились они на повозки и принялись растаскивать добро, до этого принадлежащее поверженным врагам. Дорогая ткань, одежда, золотые и серебряные украшения - всё становилось их добычей. Кто вставал на пути обезумевших степняков тут же падал под ударами мечей.

Крик испуганных верблюдов; ржание лошадей, встающих на дыбы и пытавшихся разорвать путы, которые их связывали; битьё посуды и крики успевших уже отведать тягучего и крепкого вина степняков; визг женщин и проклятья мужчин, старавшихся ещё защитить своё добро. Все эти звуки смешались в одно целое, и над полем стоял один сплошной гомон.

Томирис, как безумная, носилась по полю и воины из личной гвардии едва поспевали за ней. Когда бой закончился полной победой массагетов, она, наконец, вложила окровавленный меч в ножны и хрипло приказала:

-Найдите мне Кира! Я хочу посмотреть в глаза тому, кто отнял у меня сына и кто призывал меня вступить к нему в шатёр простой наложницей.

Во все стороны полетели гонцы с приказом царицы. Долго искали Кира, среди поверженных воинов. И только в одном месте, скифы обратили внимания на большое скопление своих и чужих воинов. Разбросали в стороны трупы, привели тех, кто лично видел Кира. Наконец, после долгих споров, в одном воине, который был одет как простой воин, признали повелителя Азии.

Тело принесли и положили у ног Томирис. Она сошла с коня, заглянула в мёртвые глаза царя царей. Увиденное разочаровало её. Она ожидала увидеть огромного человека, под стать скифским богатырям. В её понимании только такой человек мог подчинить себе половину мира. А перед нею лежал невысокий, сухонький старик, с бородой, в которой проступала проседь. Может, это смерть так изуродовала того, перед кем преклонялись целые народы?

-Это точно он? – спросила, хотя и сама уже знала, что перед ней лежит Кир.

-Да, владычица, - начальник гвардии склонился в поклоне. – Обрати внимание на его правую руку.

Томирис перевела взгляд и увидела перстень, который мог принадлежать только очень богатому человеку.

-Наполните бурдюк кровью, - велела она.

Воины бросились выполнять её распоряжение. Когда ей подали винный мех, весь пропитавшийся кровью, она погрузила голову царя Азии в эту кровавую чашу. Голос Томирис зазвенел от злости и ярости, когда она сказала:

-Ты принёс много горя нашей земле и мне. Хотя я и осталась в живых и одолела тебя в битве – ты погубил меня. Ты хитростью захватил моего сына и умертвил его. Но я выполнила то, что обещала тебе. Пей же досыта кровь, которую ты так возжелал.

&&&

Азарий, когда скифы добрались до обозов, понял, что не время думать о золоте, которым наградил его царь Кир. Впору было заботиться о собственной жизни. Он бросился на землю, около повозки и, взвалив на себя тело пронзённого стрелой человека, сам притворился мёртвым. Закрыв глаза, он слышал, как над ним пробегают воины. Один из них наступил Азарию на голову, но он не выдал себя, а продолжал лежать. Из всего оружия он оставил только тонкий кинжал, с рукояткой, обсыпанной алмазами. Это была единственная драгоценная вещь, оставшаяся у вавилонянина. Сейчас он одной рукой сжимал оружие, а другую откинул в сторону.

Вдруг он почувствовал прикосновение чего-то холодного к своим пальцам. Азарий приоткрыл один глаз и увидел скифа, разглядывающего его руку. Вавилонянин понял, что так заинтересовало варвара. Кольцо с большим камнем, одетое на безымянный палец. В суматохе он забыл его снять и вот теперь благодаря этому мог лишиться жизни. Скиф примеривался, как половчее отхватить палец вместе с кольцом. Так чтобы не забрызгаться кровью. Азарий не стал ждать, когда скиф прицелится. Он выпростал руку и всадил кинжал в шею степняка. Тот захрипел, выплюнул в лицо Азарию сгусток густой крови и завалился вперёд. Пару раз дёрнулся и затих.

Азарий повернулся, пытаясь скинуть тело с себя, но это его движение привлекло остальных варваров, и они скопом навалились сверху на вавилонянина. Сопротивлялся он недолго, и, получив удар плашмя мечом, погрузился во тьму.

Когда Азарий очнулся и открыл глаза, он увидел над собой склонённое бородатое лицо. На глазах висела красноватая пелена, от этого все предметы виделись в причудливой, розовой дымке. Азарий проморгался, сфокусировал взгляд на человеке, прохрипел:

-Ты кто? И где я?

-В плену мы все, - дед тяжело вздохнул. У него у самого на лбу красовалась большая ссадина. - Проклятые варвары полонили всех, кого не убили. Не знаю, что теперь с нами будет. Наверное, погонят всех на невольничьи рынки в Элладе. Или продадут перекупщикам. Всевидящие боги! Отвратите от нас гнев свой!

-Откуда ты так всё хорошо знаешь? – Азарий с помощью деда поднялся на ноги. К горлу подступила тошнота, и он сглотнул горький комок.

-Как откуда? – дед на мгновение замолк. Потом неожиданно хохотнул. Азарий с опаской поглядел на него. Или от постигшего его несчастья у того помутился рассудок, или чувство юмора было его второй натурой. – Я ведь сам занимался этим. Перекупал пленных рабов и отправлял их дальше, в Элладу. Там был у меня один человечек. Он и продавал рабов на рынках. И отец мой этим занимался, и дед, и я, значит, тоже. Но ведь вот как боги распорядились. Теперь сам могу оказаться в роли раба. Никогда не думал, что так произойдёт. За что боги отвернулись от меня? Всегда почитал хранителей и тех, в чьих руках жизнь каждого. А вот, гляди ж ты, - дед горестно покачал головой.

Слушая деда вполуха, Азарий оглядывался вокруг. Он оказался на некотором возвышении, поэтому ему всё было прекрасно видно. Пленных было много, очень много. Азарий прикинул и решил, что их не меньше десяти тысяч. Здесь были все, кому посчастливилось пережить эту кровавую драму. Старики, женщины в изодранных одеждах, дети, испуганно жавшиеся к своим матерям и сёстрам. Кто лежал, кто сидел, кто, как Азарий, стоял.

Среди них уже бродили, выбирая себе рабов, перекупщики с невольничьих рынков. Дед оказался прав – у них, у всех, была одинаковая судьба.

Вдруг, вдалеке, среди скифских всадников, плотным кольцом обступивших невольников, Азарий заметил знакомое лицо. Он стал спускаться, пробиваясь вперёд, расталкивая пленных. Оказавшись внизу, он попытался было сунуться вперёд, но тут же отскочил обратно. Скиф из охранения, весело оскалясь, с натягом, перетянул его плетью.

-Лик!!! – закричал Азарий, даже не обратив внимания на боль. – Лик!!! Оглянись!!!

Скиф хотел ещё раз перетянуть его плетью, но не решился больше портить товар и только зло заругался. А в вавилонянина словно вселились боги безумия. Он кричал, не переставая. Близ стоящие люди уже не обращали внимания на странного беснующегося человека, с залитым кровью лицом и с кровавым следом вдоль всей спины.

Лик уже собрался уезжать, как вдруг до его слуха донеслось, что кто-то его зовёт по имени. Он обернулся, сузил и без того узкие глаза и вдруг увидел Азария. Тот прекратил махать руками и застыл. Лик развернул коня, подъехал ближе.

Дорогу ему заступил надменный скиф в богатой одежде. Важно спросил:

-Куда прёшь? Если хочешь заиметь раба, то сначала узнай цену, а уж потом при как буйвол.

Лик с презреньем посмотрел на своего соплеменника. Он знал, что руки таких людей созданы не для того, чтобы сжимать меч, а чтобы считать монеты. Они как голодные шакалы следовали за войском, питаясь его объедками.

Лик отцепил от пояса короткий меч, в богатых ножнах, протянул толстому скифу:

-Этого хватит?

При виде такого богатства глаза торговца расширились от жадности. Он взял меч, вытянул клинок, полюбовался игрой света. Лик заметил, как у него заходил кадык. Этот меч было его единственной добычей из всего, что удалось захватить в сражении.

-Так хватит или нет? – оторвал он работорговца от созерцания клинка.

-Да, - наконец проговорил тот. Он отъехал в сторону: - Выбирай, любой раб твой. А рабынь можешь брать две. Но не советую – это уже порченый товар, - скиф засмеялся.

Не глядя, Лик указал нагайкой. Торговец удивился, но перечить не стал. Его вполне устраивал выбор странного молодого скифа, за более дорогую цену этого побитого перса навряд ли удастся продать. Он сделал знак, и Азария вывели за оцепление и подтолкнули к Лику.

Лик, не глядя, поехал в сторону, Азарий поплёлся следом. Они остановились, Лик спешился, повернулся к Азарию, негромко сказал.

-Теперь можешь идти. Наши дороги слишком часто пересекались, но эта встреча, я надеюсь, будет последней.

-Спасибо тебе, - только и мог выговорить Азарий.

-Помнишь первую нашу встречу? Я тогда лежал бездыханный, а ты меня перевязывал? Так вот, ты мне тогда сказал, чтобы мы не вставали на пути у царя Кира. Запугивал, что и мы ляжем под копыта его коня. Но видишь, как произошло? – Лик обвёл рукой поле. – Где теперь ваш Кир? Валяется вместе со своими убитыми воинами и вороны рвут его тело. Запомни этот день, вавилонянин. Запомни и детям своим передай, что тот, кто придёт с мечом в степи здесь и останется. Теперь езжай. Если твои боги тебе помогут, то ты выберешься живым. Ну, а если нет, то что ж... тут я не волен. Я сделал всё что мог. Ты спас меня тогда, я тебя сейчас. Теперь у нас нет претензий друг к другу. Прощай!

Лик вскочил на лошадь, взмахнул нагайкой и поскакал обратно. Азарий ещё немного постоял и поплёлся на заход солнца. Он шёл и размышлял над превратностями своей судьбы. Кем он только не был. И торговцем, и лазутчиком всесильного царя и рабом. Он обрёл всё, что может пожелать человек: богатство, власть, уважение. Но тут же всё и потерял. За короткий промежуток времени он был вознесён на вершину и низвергнут в прах.

Азарий вздохнул. Лишившись всего, что имел до этого времени, и, сохранив жизнь, Азарий понял, что она-то и есть самое ценное из всего, чем обладает человек. Когда Азарий, наконец, это осознал, шаг его стал увереннее. И он бодро зашагал навстречу закату, взметая пыль босыми ногами.

&&&

Боги хранили Скилура и на этот раз, дав ему возможность ещё понаблюдать за рассветом. Когда он очнулся – было темно. Что-то навалилось на него сверху и ноги невыносимо болели. Рук он тоже не чувствовал. Только глаза видели, что в ногах поперек него лежит большая туша, а в тёмном небе мерцают, переливаясь звёзды.

Скилур приподнял голову, через силу повернул её и снова опустил на камень. Он увидел равнину, упирающуюся в горы, неясные клочья тумана, плывущие над землёй. Увидел, как луна выбирается из дымчатой паутины и катится по черно-синему небу. Она ему напомнила голову, срезанную ударом меча.

При свете луны Скилур различил круп коня. Значит, вот что придавило его и не даёт дышать. Вдруг туша начала дёргаться и раскачиваться. Скилур издал хриплый стон и услышал рядом с собой ворчание, шорох и царапанье когтей.

Почему нет людей? Где они? Куда пропали? Их были тысячи - массагетов и этих спесивых персов, во главе со своим царём, одетых в панцири, непроницаемые для скифских стрел.

Скилур оглянулся через плечо, насколько позволял мёртвый конь. Он увидел, как сквозь туман движутся черные расплывчатые тени. Они пробираются гуськом, бесшумные, словно призраки, одна за другой, уткнув острые носы в землю. Скилур догадался, что это волки. Они собираются в стаи и крадутся за скифами, когда те выступают в поход. Зная, что после сражения всегда будет чем поживиться.

Скилур напряг оставшиеся силы и со стоном приподнял голову. Он видит около себя камни. И кто-то в упор смотрит на него. Глаза навыкате со светлым ободком белков, крупные зубы оскалены. На шее белеют бусы-ракушки. Скилур вспомнил чернокожего воина, бросившегося ему наперерез. Он лежит теперь рядом со Скилуром, а в глазах его застыло удивление. Он уже увидел мост Чинвад и ивы, склоненные над шестью потоками воды, дающей бессмертие и забвение горестей.

Скилур впал в дремоту. Слабость разлилась по всему телу. Теперь ему уже все равно... Мост Чинвад прекрасен. Он весь сделан из длинных хрустальных нитей, на них нанизаны белые ракушки. Нити протянулись над глубокой синей пропастью. Ветер раскачивает эти бусы... Интересно, выдержат они Скилура или порвутся под его тяжестью?

Мысли медленно ворочаются в голове. Если сюда придут скифы, они вытащат Скилура из-под коня и, может быть, спасут его. Если же придут персы, они добьют его и избавят от дальнейших страданий. Если придут бродяги, всегда вместе с волками следующие за войском и обирающие павших воинов - они задушат его камышовой петлей, снимут одежду, ожерелье, сапоги...

...Ускользающим сознанием Скилур уловил осторожные шаги и тихие голоса. Что они принесут: смерть или спасение? Скилуру теперь все равно. Только бы услышать человеческую речь, увидеть живые лица. Скилуру уже трудно раскрыть глаза. Веки, искусанные за день конскими мухами, напухли. Шаги ближе. Мягкий шорох ног по камням. Чья-то рука трогает лицо и пробует приоткрыть слипшиеся гнойные веки...

&&&

Похоронив убитых, войска возвращались домой, в свои родные, политые и пропитанные кровью, степи. Впереди них, опережая бег самого быстроногого коня, летела слава. Томирис вскочила в седло и ударом пятки погнала коня. В лицо пахнуло ветром и запахами, знакомыми и родными с детства. Царица прищурилась, вглядываясь вдаль. Пламенея, лениво развивались волосы. Одним махом она взлетела на вершину холма и остановилась. Конь встал, как вкопанный, поводя влажными боками. Томирис окинула взглядом необъятную ширь степного простора. Внизу проходили колонны войск. Воины поднятием руки и громкими криками приветствовали свою царицу. Она тоже приветствовала их.

Томирис только сейчас, на виду у всех скифов, почувствовала, как она одинока. На глаза невольно навернулись слёзы, и она украдкой смахнула влажные росинки.

Томирис одержала величайшую победу. Разгромила армию, равной которой не было. Она, женщина, объединила под своей рукой скифов, чего раньше не бывало среди свободных племён. Обессмертила своё имя, которое и через тысячи лет будет жить в легендах, обрастая домыслами и неправдоподобием. Она стала матерью для скифов. Но... потеряла сына, единственного наследника и продолжателя дела. Ушла в прошлое, и уже никогда не вернётся назад её любовь, оскорблённая предательством. С приходом в их степи царя Кира, и победы над ним, её жизнь изменилась. Так же как изменилась и жизнь всех скифов.

От этого радость победы омрачилась. Томирис спустилась с холма и, чтобы ни кто не видел вновь выступивших слёз, направила коня вглубь степи, навстречу вольному ветру.

&&&

Над Вавилоном, одной из трёх столиц Персидской империи, раскинулась душная, южная ночь. Затихли торговцы, с приходом сумерек, позакрывав свои лавки, исчезли с улиц редкие прохожие. Только кошки, священные животные вавилонян, неясными тенями скользили по мостовым. Город замер, окунувшись во мрак ночи. С приходом персов и их славного повелителя Кира, порядок воцарился на узких улицах. Стражей прибавилось и те, для кого ночь всегда была средством обогащения, теперь попрятались, опасаясь грозных воинов.

Посередине огромного города высился царский дворец. Когда-то он был отстроен Навуходоносором. Потом стал пристанищем Набонида. Когда пришёл Кир, он отправил вавилонского царя в далёкую Лидию и занял дворец – сделав его своей резиденцией.

Стражник Фархад, стоявший у самых дверей в царские покои, упорно боролся со сном. Он зевнул, так что хрустнули скулы, и тряхнул головой, отгоняя сон. Посмотрел вдоль длинного коридора – освещённый множеством свечей он был пуст. Вдруг, в тишину, нарушаемую только потрескиванием свечей, откуда-то сбоку, начал вплетаться посторонний звук. Фархад насторожился, прислушиваясь. Он повернул голову и увидел, как дверь в царскую опочивальню приоткрылась, и на пороге появился сам повелитель. Сон моментально пропал, будто и не зевалось ещё, мгновение назад. Фархад вытянулся и застыл, напоминая каменный барельеф, расположенный прямо у входа во дворец.

Камбис постоял около стражника, вглядываясь в немолодое лицо с тонким шрамом поперёк лба, в могучие руки, сжимающие меч. Хотел что-то сказать, но передумал и опять скрылся в своих покоях. Фархад выдохнул воздух из готовых лопнуть лёгких, перевел дух. Покосившись на прикрытую дверь, вытер со лба выступивший пот. Он всегда, несмотря на своё могучее телосложение, робел перед повелителем. Это происходило непроизвольно, и Фархад ничего не мог с собой поделать.

Камбису не спалось. Вот уже которую ночь он не находил себе места. Позвал к себе магов. Они долго гадали на внутренностях животных, но так ничего вразумительного не смогли сообщить своему царю. Камбис, разгневавшись, выгнал их прочь и остался неудовлетворённым.

От отца, уже который день, не было известий и это волновало его больше всего. Последний вестовой прибыл, когда Кир одержал победу над скифами и пленил царского сына. Узнав об этом, Камбис повелел по всей огромной империи устроить грандиозные празднества, которые продолжались две недели. Но празднества миновали, и уже полмесяца отец не давал о себе знать. Камбис, с каждым днём, тревожился всё сильнее.

Кроме радостных вестей о победе, вестовой сообщил, что Кир задержится в скифских степях. Не до конца ещё были усмирены варварские племена, и это требовало присутствия повелителя. Такая весть опечалила Камбиса. Царская митра, при живом отце, тяготила наследника. Хотя все и называли его царём и почтительно склонялись при его появлении, но замечал Камбис, какие злорадные взгляды бросали они на него, стоило ему отвернуться. Ярость сводила скулы наследника, но ничего поделать он не мог. Камбис догадывался, что половина из его подданных доносит о каждом его шаге не только отцу, всесильному Киру, но и ненавистному Бардии, его брату

Только на женской половине, в покоях своей несравненной Фии, Камбис находил успокоение и покой. Дочь фракийского народа, она привлекла его своей чистотой и открытостью. Взятая в гарем Камбиса совсем ещё девочкой, со временем она повзрослела, превратившись в настоящую красавицу. Она не была сварлива, как другие жёны, и её не интересовали драгоценности. Со временем, Камбис всё больше привязывался к ней.

Старшая жена заметила, что повелитель охладевает к ней, и хотела извести Фию, подсыпав ей в чашу яду. Но боги уберегли её. Верный евнух, приставленный к фракийке, пресек злой помысел. Камбис не на шутку рассвирепев, выдал ненавистную жену замуж за своего пастуха. Теперь она где-то в горах Персии пасёт несметные стада своего повелителя, вместе со своим мужем пастухом.

При воспоминании об этом Камбис улыбнулся. Улыбка на миг осветила его лицо, разогнав морщины и омолодив. Он и сегодня хотел идти к Фии, но уже на пороге передумал и вернулся. Гнетущее состояние не покидало его. Чувство чего-то неотвратимого наползало из тёмных углов опочивальни.

В коридоре послышались торопливые шаги. Он замер, вслушиваясь. Шаги приближались и вот затихли около самой двери. Камбис испугался. Он догадался, что пророчество сбылось, и посланник его грозного отца ждёт у входа, чтобы забрать его с собой. Камбис нашёл в себе силы подойти ближе и толкнуть тяжёлые створки.

На пороге стоял запылённый воин и припирался со стражником. Увидев повелителя, он замолчал на полуслове и повалился в ноги Камбису. Наследник минуту изучал согбённую спину, потом произнёс:

-Встань! Что тебя привело в царские покои в столь поздний час? Говори! – за грозным окриком он пытался спрятать свой страх. - Если это плохие вести, я прикажу тебя выпороть, а если хорошие – награжу. Говори!

Человек поднял голову и проговорил:

-Повелитель вселенной! Царь персов! Владыка Азии! Твой отец, великий Кир, сложил свою голову в битве с несметными полчищами варваров. Отныне ты, продолжатель и наследник великого предка, Ахемена.

Камбис отшатнулся. Он бросил взгляд вдаль по коридору и увидел толпившихся воинов.

«Западня, - ожгло мозг. – Вот сейчас они бросятся на него, и будут рвать на части его тело»

Но что-то подсказывало, что всё это правда и его отец, который казался незыблем как скалы над Ионийским морем – мёртв.

На смену страху пришла радость.

«Царь!!! Я теперь царь и повелитель всех персов!!!»

И упала пелена с глаз, и он как будто даже стал выше ростом.

Над Вавилоном взметнулось тысячи огней. Народ приветствовал нового царя.

&&&

Спустя двести лет Александр Македонский завоевал Персию и добрался до усыпальницы царя Кира, в Пасаргадах. Он прочитал надпись внутри гробницы, и эти слова потрясли молодого завоевателя: "О, человек, кто бы ты ни был и откуда бы ни пришёл! Я Кир, основатель Персидского государства, лежу здесь. Не оказывай мне в горсти праха, который покрывает моё тело, и не завидуй мне. Так говорю я, царь Кир, Ахеменид!". Александр Македонский ненавидел персов. Но, несмотря на это, приказал восстановить пирамиду Кира.

Гробница Кира стоит и поныне. Но нет уже пышной зелени и чудесных рощ вокруг. Всё выжгло беспощадное солнце. Один камень и песок кругом. Время стёрло пышные надписи. Лишь только степной ветер доносит издалека голос великого полководца:

-Я, Кир!

Время открывает все сокрытое и скрывает все ясное.

Софокл (V в. до н.э.)

Послесловие

Кир погиб на самом взлёте своего триумфа. Но его империя не рассыпалась на отдельные государства, как случалось неоднократно на протяжении всей последующей истории. Этому, в мировой истории есть множество примеров. Объединённые авторитетом одного завоевателя-тирана с его смертью подобные государства переставали существовать.

С Персидской империей, которая на протяжении веков оставалась символом величия и богатства, всё обстояло по-другому. Она хоть и была создана силой, но держалась больше на экономических отношениях, а не на мощи своего войска. Она существовала ещё более двух веков и рассыпалась только под напором боевых фаланг Александра Македонского. В чём здесь кроется причина? Наверное, в том, что те принципы, которые заложил Кир в фундамент своей империи, продолжали существовать и после его смертью. А вот когда они были утрачены, тогда и наступил закат державы Ахеменидов.

Кир весьма примечательная личность, хотя о нём и о том времени мало что сохранилось в анналах истории. В короткий срок вождь небольшого, мало кому известного до этого горного племени, организовал могущественную империю, распростёршую своё влияние от Инда и Яксарта до Эгейского моря и пределов Египта. Для этого Киру потребовались таланты не только полководца, но и политика. Не погибни Кир в том сражении со скифами-массагетами, неизвестно ещё как бы пошла вся мировая история, по какому пути.

Кир был великим воином и государственным деятелем. При жизни он прославился прежде всего своим милосердием в отношении покорённых народов, веротерпимостью. И был одним из немногих правителей древности, кого по праву можно назвать великим. Евреи звали его машиахом, что значит помазанник, в памяти персов он остался как «отец народа», а покорённые греки-ионнийцы называли основателя Персидской империи, справедливым политиком и благодетелем.

Вместе с этим не надо забывать, что Кир был человеком своего времени. Чтобы подняться на вершину власти и поднять своё молодое государство, пролились реки крови, в бесчисленных сражениях, которые вёл Кир на протяжении всей своей жизни. Но за двадцать пять веков, что минуло с того времени всё это стёрлось из памяти человечества и Кир предстаёт перед нами как один из величайших правителей древности...

...В своей первой книге, посвящённой становлению Персидской империи, я попытался отразить наиболее интересные моменты из того времени. Дальше пойдёт речь о продолжателях и наследниках Кира Великого, Ахеменида...

С уважением Автор