Яркий свет 200-ватных ламп накаливания, заливает зал дома культуры завода точного машиностроения «Темп». Слышен обычный фон из разговоров, шуршания бумаги, скрипа половиц. Все как умеют, убивают время перед началом. Мой сосед справа, высокий парень с густой курчавой копной на голове, вынул из кармана свернутую газету и пытается что-то читать.

     - Привет! Что пишут?

     - Да, вот ругают Золотухина, типа, не сумел «Сибирь» на том же уровне продержать, только на первые матчи и хватило.

     - Наверное, правильно ругают, хоть бы половину игр в ничью свели…

     - Ну, ты скажешь тоже! Вспомни, как парни начинали.

     Соседа, я чувствую, переубедить невозможно, да и ни к чему. Лучше обратить внимание на сцену.

     На сцене - простой канцелярский стол. На столе чёрный параллелепипед мощной конструкции. Каплин мне уже рассказал, что это «Комета - 007». Маг притащили из лаборатории новых разработок завода. Аморфные японские головки ТЕАС, лентопротяжка с тремя моторами, компаудерная система шумопонижения. Крутяк наикрутейший. Говорят, что его скопировали со штатовской модели «Studer-Revox». Но что-то подшаманили, головки на японские поменяли. Зверь, а не аппарат! Каплин правильно говорит: – «А чего добро просто так стоит, пусть послужит народу. Науку и технику – в жизнь!». Интересно, а как они с плёнкой нашей будут работать? Говорят же, что она даже советские головы спиливает за десять прогонов. Тоже, наверное, импортную придётся закупать, на заводе большой запас ни к чему.

     Наконец, на эстраде появилась тёмная фигура, которая, казалось, вышла только что из преисподней. Это был заводской гуру западной музыки Андрей Черепанов, с погонялом, естественно, Череп. Весь от ботинок и до очков облачён в чёрное. Даже чёрные длинные волосы забраны черным кожаным ободком. Череп коротко кивнул залу и опустился за стол. Перед ним микрофон. Его лицо, выглядевшее при ярком освещении мертвенным и бледным, приняло при этом выражение снобистского высокомерия. Разговоры среди зрителей постепенно стихли.

     Кто научил его такому странному поведению? Вроде бы простой инженер-механик, три года как закончил НЭТИ. Откуда набрался? Блин, вампир, который хочет высосать кровь из нас. Эти мысли сразу оборвались, когда внезапный резкий свист микрофона резанул по ушам. Хм… Сапожник без сапог? Слишком чувствительный микрофон? Секунда и голос Андрея абсолютно чистый, без каких-либо искажений наполняет пространство.

     - Приветствую вас, друзья!

     - Привет, Андрюх! – отвечает какой-то шутник из зала.

     - Сегодня мы немного поболтаем о музыке протеста, кое-что посмотрим и послушаем. И поскачем, конечно! Главная тема: молодёжный социальный протест в странах Запада и его музыкальное оформление на примере творчества таких команд как «Весёлые ребята» и «Синяя птица»… Что? Не правильно сказал? – Андрей делано пугается и делает вид, что ищет бумажку с текстом.

     - Точно! Сегодня мне придётся вам рассказать о… он переходит на патетический тон - «Пинк Флойд»!!! и «Лэд… Зеппелин»!!! Итак - композиция из альбома «Дарк сайд оф зэ мун» - «Моней»!!! - текст Роджер Уотерс, музыка – предмет коллективного творчества Пинков. – Череп щелкает клавишей.

     Шелест купюр и звон монет потихоньку наполняют пространство. Вот включается ударник и жестким мощным ритмом задает почти маршевый рисунок. Голос Гилмора возникает, как всегда, внезапно, но заставляет повторять про себя непонятные слова. Стоять на месте просто невозможно! Народ быстро сдвигает стулья к стене. Мощные звуковые волны из динамиков насыщают вибрациями всё тело.

     Свет внезапно гаснет. Только цветные всполохи светомузыкальной системы ритмично вспыхивают на потолке, отбрасывая световые блики на публику внизу.

     Игра цветных теней развертывалась передо мною; Сама мелодия постепенно становится главным действующим лицом. Просто замечательно, что музыка звучит в почти полной темноте. От людей остаются только тени, бьющиеся в ритме барабанов Ника Мэйсона. Басовый рифф Уотерса пронизывает тело от ушей до кончиков пальцев.

     Громкость звука не позволяет думать о постороннем, только сливаться с музыкой. Образы, которые, то мягко покачиваются подобно лодке на прибрежной волне, то мощно сталкиваются друг с другом, то растворяются в воздухе, словно наполняя собой пространство. Шесть минут композиции пролетают незаметно.

     - Вещь! - восклицает мой сосед, переводя дыхание – чувствуешь какой звук?

     - Класс! Пинк флойт это мастера, кто б говорил! Как сакс летает, обратил внимание?

     Ответа я уже не слышу. Череп врубает Цепеллинов, сопровождая кратким вступлением:

     - Друзья, сейчас слушаем известную и давно всеми любимую «Стэйр ту хэйвен». Мы помним, что этой музыкой Роберт Плант и Джимми Пейдж активно протестуют против войны во Вьетнаме, против безработицы и против несправедливости вообще.

     Мягкая, похожая на гавот мелодия из гитарных переборов Пейджа сплетаются с печальным голосом. Музыка проникает, кажется, прямо под кожу. Улёт! Девочек среди присутствующей публики хватает и постепенно вся толпа разбивается попарно…

     Вечеринка продолжается в течении трех часов. Череп к концу мероприятия совсем выдохся, потные пряди прилипли ко лбу, но не уходит – сторожит бесценную аппаратуру. Я его очень даже понимаю, такой больше не существует нигде в мире. В десять вечера народ разошелся до такой степени, что расходиться не собирается. Но мужики из экспериментальной лаборатории сказали, что со сторожем договорились только до десяти, и если они к этому времени технику мимо вахты в обратном направлении не пронесут, то им никто и никогда больше этого не позволит. Пришлось народу смириться и топать по домам. Было ясно, что мероприятие удалось на славу.

     …

     - Пётр Михайлович, здравствуйте, к Игорю Митрофановичу зайдите – пожалуйста, - секретарша Томочка, полненькая девушка лет двадцати, заглянула в кабинет и, прощебетав, исчезла, как сон, как утренний туман. Утро начинается, как-то слишком резко, - подумал Владимиров.

     - Владимиров? Заходи, не тяни кота…, тут по твою душу письмо от населения. Сейчас будешь отчитываться, чего там в твоей вотчине происходит.

     - Игорь Митрофанович, побойтесь бога! Я же вам в пятницу всё докладывал. Всё идёт просто замечательно. Новых членов принимаем, статьи в заводских многотиражках публикуем, в центральную прессу отчетные статьи отправляем... Что еще за сигналы с мест? С каких мест? Ничего не понимаю.

     - А вот это, брат, уже твоя недоработка! – несмотря на грозный тон, Тихонов только изображал грозного начальника, - тут у тебя под носом комсомольцы устраивают идеологические диверсии, а ты значит, ни сном, ни духом?

     - Что! Какие еще диверсии? Причём тут мой агитационный сектор? – не выдержав, начинает возмущаться Владимиров.

     - Ты не егози, не егози, ишь взъерепенился тут. На вот, возьми письмо нашего уважаемого ветерана. Или ветеранки? Может ветеранши? Не знаю, как правильно… В общем читай и как-то комментируй.

     Петр Михайлович взял из рук Тихонова листок, вырванный из школьной тетрадки, и углубился в чтение.

     «Первому секретарю Дзержинского районного комитета ВКП(б) от заслуженной коммунистки на пенсии Овсянко Галины Николаевны. Донесение.

     Доношу до вашего сведения, что в субботу 12 декабря сего года в помещении физкультурного зала клуба «Темп» завода Точного Машиностроения имела место идеологическая диверсия, выражавшаяся в массовом преклонении перед Западом и его бескультурными ценностями. Молодыми людьми обоего пола всячески попирались нормы коммунистической морали и кодекс строителя коммунизма, а также основы советской нравственности. Организаторы цинично способствовали проведению в среду нашей советской молодежи тлетворного влияния буржуазной псевдокультуры, пропаганды чуждых идеалов и настроений. Это выражалось в проигрывании музыки неизвестных мне, но явно вредительских исполнителей, а также в так называемых танцах, состоящих из неприличных движений разными частями тела.

     Прошу обратить пристальное внимание на вредительскую деятельность наших идеологических врагов окопавшихся в среде комсомольцев завода точного машиностроения.

     С коммунистическим приветом, Галина Овсянко, член ВКП(б) с 1939 года».

     Читал он быстро, поэтому для прочтения опуса хватило десяти секунд.

     - Игорь Митрофанович, и вы серьёзно относитесь к этому бреду выжившей из ума старушки?

     Я то, могу и проигнорировать, но сам пойми, чай не первый день замужем, вдруг кому-то захочется моё место занять? А может это ты меня подсидеть решил таким дурацким способом? Нет? Хоть это радует. Тогда думай, как с этими комсомольщиками быть, вот же навоспитывали на свою голову. Может их всех скопом на БАМ отправить и тебя во главе поставить? Не хочешь? Ладно, не бери в голову, иди лучше думай, как канализировать эти молодецкие настроения в полезное нам русло. Послезавтра чтобы всё продумал и мне доложил. Свободен!

     …

     Петр Владимиров в понедельник 14 декабря вернулся домой необычно поздно. Мария Кузьминична уже начала, было, беспокоится, но к счастью, муж вернулся хоть и поздно, но трезвым, без телесных повреждений, в здравом уме и твердой памяти.

     - Петя, что случилось?

     - Да, и смех и грех! Я голоден как тысяча чертей! Ты меня сначала накорми, напои, а потом уже и спрашивай.

     - Да всё уже остыло… Курицу с гречкой будешь?

     - Буду, конечно, всё буду, говорю же – голодный как собака!

     Петр Михайлович стряхивает с пыжиковой шапки снег, вешает её на вешалку и идёт мыть руки. Из ванной доносится его голос:

     - Похоже, что идеи твоего Рожкина нашли поддержку у заводской молодежи. К нам в райком пришло сегодня письмецо. Бдительный член партии, а по совместительству вертухай, некая Овсянко 66 лет довела до сведения партии в лице нашего районного комитета об идеологической диверсии. Вот ведь не много, ни мало, а именно – диверсии. Где она только таких слов набралась!

     - А можно поподробней? – осторожно накладывая кашу в тарелку, медленно произносит Кузьминична.

     - Конечно, это же из серии «Нарочно не придумаешь». Куда я сунул эту цедулю? Михалыч, порывшись в портфеле, извлекает нетленное произведение и с выражением начинает читать вслух. Закончив, берёт в руки ложку, однако вместо того, чтобы зачерпнуть ею, поднял над головой:

     - Вот, интересно мне, в какой каморке надо просидеть 40 лет, чтобы так хорошо сохраниться! Нет, я прекрасно её понимаю. Громкая музыка, все эти бум-бум-бум, нерусские слова песен, скачущие парни и девки, вызывающие наряды могут взбесить любого из тех «кому за тридцать», но надо же помнить, что время идет и мир меняется. Вот, все-таки хорошо, что у нас сегодня не тридцать седьмой и в моде мирное сосуществование, разрядка и прочее. Однако если такое письмо попадёт какому-нибудь активному карьеристу, то головы могут полететь. Наш Первый уже этим озаботился. Вот, Маша, скажи мне как коммунист коммунисту, что делать с такими сигналами борцов за чистоту идеологии.

     - Петя, постой, я что-то не поняла, а Боря Рогов тут причём? – Мария Кузьминична повернулась от плиты к мужу.

     - Тут тоже интересная, но отдельная история. В райкоме комсомола есть такой совмещенный инструктор Каплин, ты его должна знать. Он встречался с твоим Рогулиным. Что тот ему наплёл, я не знаю, но после этого этот Каплин развернул такую бурную культурно-массовую деятельность, что только перья полетели, - Владимиров, наконец, сумел донести ложку до рта и зажмурился от удовольствия, - хороша каша, что варит Маша, ты у меня просто кулинарный гений!

     - Ты мне зубы не заговаривай, дальше рассказывай, - довольно ворчит хозяйка.

     - Комсомольцы провели рейд на барахолке совместно с милицией, изъяли кучу пластинок с западной музыкой. Договорились с молодежью «Точмаша» и на его площадях провели танцевальный вечер, в точности как твой Рогожин у тебя в школе. А Овсянко в этот день была на своем сторожевом посту, поскольку работает она там вахтёром. Проявила бдительность. Надо будет ей благодарность объявить, а молодёжи посоветовать найти какой-нибудь подвал или чердак и там все оформить так, как им хочется. Главное в стороне от вохровских глаз.

     - Слава богу, Боря здесь вовсе никак не замешан. От сердца отлегло… - Кузьминична, облегченно вздохнула и подсела к столу. – Тебе добавки? Может водочки, пять капель?

     - Какая ты у меня, Маша, мудрая женщина! Сто грамм еще никому вреда не приносили!

     - Петя, у меня тут мысль появилась довольно отвлеченная, но, может быть, она натолкнёт тебя на что-то. Вот смотри – сегодня наша молодёжь гоняется за западной музыкой, западной одеждой, прочей западной мишурой. Почему? Ведь это может привести и к западной идеологии, к их нормам морали. Не теряем ли мы наших детей, как в той истории про крысолова.

     - Это как раз понятно. Мы 20 послевоенных лет занимались восстановлением и достижением паритета, не было у нас ни времени, ни ресурсов для всяких культур-мультур. Ясно, что мы здесь отстали и вынуждены пользоваться чужими наработками. А потерять можем, тут ты права. Для того, чтобы этого не случилось процесс нужно организовать и возглавить. Вот тут есть проблема. Кадров у нас для этого нет.

     - Вот здесь, мне кажется, ты ошибаешься. Ведь посмотри. Сейчас в мире пропагандируется не привычный еще 20 лет назад сладенький сиропчик про «айлавю и юлавми». Всякие французы с итальянцами – задворки мировых хитпарадов, именно потому, что они не вписались в пропагандируемое англосаксами направление. Нам бы не плестись на задах, а отслеживая эту тенденцию срезать и попасть в лидеры. Потому что жёсткость и бескомпромиссность, здоровая агрессивность и коммунистический напор это близко к тому, что сейчас на пике. Вот только наши старички из союза композиторов этого не понимают. Поэтому только снизу от молодёжи, вооружённой электрогитарами и барабанами мы сможем провести культурную революцию номер два.

     - Ну, ты мать, сильно, как выражается молодёжь, задвинула! – Прямо Роза Люксембург и Клара Цеткин в одном лице! По-твоему мы должны одной рукой пацанов подталкивать, а другой сажать?

     - Получается, что так! Сажать, конечно, не нужно, но делать вид, что есть запрет, есть преследование и зажимание, нужно обязательно. Запретный плод, как говорится, сладок! Надо создавать красный рок, коммунистический удар. Не знаю, возможно, ли как-то стимулировать такое движение из нашей глуши, но надо думать.

     - Ладно, ладно, успокойся, милая моя, время пока еще есть, как сложится, так и сложится, а как нам действовать обстоятельства подскажут. И, следуя твоей идее, Каплина с его компанией надо наказать. Выговор ему завтра же влеплю. И бабке этой благодарность за бдительность. А вот из вахтеров её пусть уволят, по причине старческого маразма, стукну на завод. Вот и будут все довольны.