Не успели новоселы разложить вещи, как Гендлер нанес визит.
– Поздравляю, господин Разумовский с прекрасной квартирой! Шикарно выбрали. Все правильно, благосостояние растет, а за ним и потребности.
– Спасибо, господин Гендлер. Последнее время вашими молитвами и живем, – с грустью в голосе произнес Фима.
Как и ожидалось, Гендлер не пролил свет на скандальную историю с тиарой, когда Фима деликатно поинтересовался ее дальнейшей судьбой. Ицхак с интересом выслушал последние новости и посочувствовал честным людям, страдающим от чужой непорядочности.
– Захотел сделать приятное своему знакомому, и что из этого вышло? – поучительно произнес он. – Я вам больше скажу, обстановка на рынке антиквариата накалена до предела. Где это видано, англичане отказались с нами сотрудничать и сильно говорят за мошенников. Везде они им мерещатся, даже слышать про скифов не хочут. Ну и ладно, на них свет не сошелся. Пускай пополняют свои музэи второсортной ерундой, а мы будем держаться друг друга и назло всем завсегда останемся с приличным интересом.
В этот раз Гендлер заказал Ефиму несколько золотых пластин с изображением животных, оставил солидный залог и удалился. То ли из чувства вины, то ли из личной симпатии к мастеру, Ицхак всегда платил за работу хорошие деньги.
В свободное от заказов время Фима упорно трудился над саркофагом, прорабатывая и доводя до совершенства каждую деталь и сцену. Как и задумывалось, все конечности скелета, включая нижнюю челюсть, были подвижны благодаря особой конструкции шарообразных шарниров. Двести пять костей, и все суставы подвижны! Фиминой радости не было предела. Наконец-то он закончил работу всей своей жизни! Десять сантиметров ажура по золоту! Десять сантиметров аллегории, символизма, жизненной мудрости и красочных панорам! О работе ювелира узнали, и впервые дом Разумовских посетил фотограф из «Одесских новостей». Для произведения ювелирного искусства отвели целую страницу. Скелет красовался на фоне саркофага в разных позах и ракурсах.
– Мне очень жаль, господин Разумовский, но навряд ли найдется покупатель на вашу работу, – с грустью произнес профессор Школы Изящных искусств.
– Это еще почему?
– Очень уж грустная тема, а богатые люди, сами понимаете, ой как боятся смерти. Им нужны цветочки, бабочки, откровенные сцены. За слегка прикрытых женщин они отдавали и будут отдавать огромные деньги, даже если это пошлость.
После высказанного предположения Фима не на шутку обиделся за то, что многолетний труд ни у кого не вызвал ожидаемого интереса. Немного погодя он и сам убедился в правоте слов профессора. Однажды ему представился случай показать свое детище богатому коллекционеру. Тот повертел саркофаг в руках, прикинул на вес и спросил:
– Как вы думаете, на какой подставке саркофаг будет лучше всего смотреться?
– Вы хотите сказать, что он сам по себе недостаточно хорош и нуждается в подставке, которая сделает его более привлекательным?
Ошарашенный подобным безразличием к произведению искусства, Фима забрал работу и молча вышел. После неудачной попытки он попробовал еще раз предложить саркофаг, когда в Одесский порт зашел корабль с венценосной особой. Ефим решил попытать счастья и показать шедевр заморскому принцу, но тот взглянул на работу без особого интереса и перевел разговор на тему о подделке древних монет. Оскорбленный Фима покинул судно в полном отчаянии и решил больше никому ничего не предлагать, пока не подвернется подходящий случай.
Но как бы там ни было, жизнь продолжалась. Фимина семья за счет мальчиков и девочек увеличилась до 8 человек. Каждому из них хотелось дать приличное воспитание и образование, а для этого нужны были деньги, и очень немалые.
Скандал вокруг тиары затихал и вновь разгорался после каждого выступления какого-нибудь авторитетного ученого, не желающего мириться с присутствием подделки в лучшем музее мира. Лувр продолжал настаивать на подлинности приобретенного шедевра. И продолжалось бы это неизвестно сколько, пока французский художник Майенс Элин после очередного ареста за подделку художественных ценностей не заявил о своем авторстве на тиару.
«Помирать, так с музыкой», – подумал он и, от нахлынувшего вдохновения, назвал тиару Сайтаферна тиарой Семирамиды.
Для пущей правдоподобности Элин решил поведать о трудностях, сопровождавших процесс ее создания, и о шве, спаянном не по технологии древних греков.
Скандальное заявление вызвало новый шквал эмоций со стороны научного мира и обожающих пикантные штучки парижан. Доверчивая часть граждан тут же поверила фальсификатору, а вторая – разумная и образованная – начала требовать объяснений. Лувру ничего не оставалось делать, как начать собственное расследование этой запутанной истории.
После публикаций в газете о мошеннике с Монмартра в прессе появилось сообщение господина А. М. Левинзона, пожелавшего восстановить справедливость. Он возмущался наглой ложью француза, приписывающего себе лавры господина Разумовского. В статье он рассказал о том, как этот черезвычайно талантливый и крайне порядочный человек много лет работал в его лавке, и о том, как перед эмиграцией во Францию он заходил к Разумовскому в гости в то самое время, когда ювелир работал над тиарой.
Вейз мир! Уже через несколько дней наиболее шустрые представители прессы штурмовали квартиру Ефима. На все вопросы он отвечал неопределенно и не спешил подтверждать свою причастность к изготовлению шедевра.
– Может быть, эта моя работа, а может, и нет, – уклончиво отвечал он с улыбкой собравшимся корреспондентам. – Пока не увижу тиару собственными глазами, не могу признать ее своей.
Такое заявление только подогрело интерес у правительства Франции и жаждущей сенсаций публики. На адрес Разумовских посыпались письма с подкупающими предложениями в обмен на информацию из первых уст. Цунами набирало силу. После первой волны последовала вторая, и более мощная. Фиму пригласили на беседу во Французское консульство, где с легким пристрастием провели допрос. Будучи человеком неглупым и порядочным, он рассказал все как есть и согласился повторить то же самое в Париже, если ему и его семье выделят 1200 франков на проезд и проживание. Консул запротоколировал разговор, дал расписаться и отправил информацию на Родину дипломатической почтой.
После такого поворота событий Министерство народного просвещения назначило профессора Сорбонны Клермон-Ганно специальным уполномоченным по расследованию этой шумной истории. А он, в свою очередь, попросил правительство выделить господину Разумовскому необходимую сумму.
На следующей встрече с консулом Ефим получил не только деньги на поездку, но и заманчивое предложение, о котором только можно было мечтать.
– Господин Разумовский, я с большой симпатией отношусь к вам и вашему таланту, поэтому хочу вас попросить приехать в Париж под чужим именем. Никто не должен знать о вашем визите. Вопрос, который придется решать нам всем, касается Академии наук. Ее честь пытаются очернить, а нам с вами предстоит восстановить правду и разоблачить группу мошенников, греющих руки в государственном кармане. И второе, о чем я собирался поговорить. Для подтверждения ювелирной квалификации вам понадобится продемонстрировать несколько своих работ. Совершенно спокойно вы можете нам доверить самые лучшие произведения. Консульство переправит их в Париж.
Счастью мастера не было предела.
– Мэри, мне все-таки придется уехать во Францию, – сообщил Ефим жене, вернувшись домой.
– Значит, не обошлось.
– Не обошлось, и я этому бесконечно рад. Представляешь, наконец-то мои произведения законным путем появятся в Европе! – ликовал Фима. – Париж сможет по достоинству оценить все, над чем я трудился много лет. Мэрька, как ты и хотела, я стану знаменитым!
– Ой, Фимочка, что-то мне страшно делается через эту историю. Недолюбливала я этого Гендлера и правильно делала. Скользкий тип. Арестуют тебя из-за него, а ты и оправдаться не сможешь.
– Это еще почему?
– Вы умеете говорить по-французски, господин Разумовский?! – расплакалась Мэри на плече у мужа.
Звездный час приближался со скоростью парижского экспресса. Как всякий разумный и наученный опытом человек, Фима сделал несколько экземпляров копий рисунков, фотографий и схем тиары. Во избежание потери, один пакет он отправил с дипломатом, второй – почтой, а третий взял с собой. Как он был прав! Уже в Париже из чемодана исчезли привезенные бумаги. Кому-то сильно не хотелось, чтобы правда о тиаре всплыла на поверхность. Не менее чудным образом в это же самое время американский миллионер высказал жгучее желание приобрести тиару за огромные деньги. Смешной человек! Кто же ее отдаст, когда скандал в самом разгаре, а на кону честь самого авторитетного музея в мире! Таким образом, избавиться от нее тоже не получилось.
В начале апреля 1903 года Ефим поселился в гостинице «Централь» под фамилией Бордес. Уже на второй день он посетил министерство иностранных дел, где ему отдали переправленные дипломатической почтой эскизы. Встреча с Клермон-Ганно проходила в полном секрете. Вопросы профессора переводились быстро, четко и фиксировались секретарем, равно как и Фимины ответы. Уже с первых минут стало понятно, что он разговаривает со специалистом высокого уровня. Господин Клермон обладал не только обширными историческими знаниями, но и имел весьма глубокие понятия в ювелирном деле. «Как готовился сплав золота? Какими инструментами делался тот или иной фрагмент? Какие исторические сцены были изображены на короне и что взято за образец? Какие вес, диаметр и высота тиары?» Один за другим в адрес мастера летели вопросы. Ефим абсолютно честно рассказывал все, что касалось процесса работы.
После беседы состояние Ефима было словно у шахтера, отработавшего смену в угольном забое. Такого психоэмоционального напряжения он еще никогда не испытывал. С одной стороны, интересно беседовать с интеллигентным, эрудированным человеком, но с другой, немного пугал напор, а также ответственность, о которой то и дело напоминал профессор. Фима старался быть спокойным и максимально открытым. Честь Лувра волновала его не так сильно, как его собственная. Он знал жизнь и хорошо понимал, что любая тяжба может легко обернуться против честного человека, если этого возжелают сильные мира сего. Но, как бы там ни было, после первой беседы между ним и господином Клермоном-Ганно появились точки соприкосновения и даже симпатия. Фима это почувствовал на интуитивном уровне, а интуиция его никогда не обманывала.
Следующая встреча проходила в расширенном составе. Кроме уже знакомых людей, добавились эксперты из Лувра и ювелиры. Вновь полетели вопросы со скоростью отточенных стрел. Уже с самого начала чувствовались негативный настрой, желание уличить мастера во лжи и объявить его самозванцем. Как бы Ефим ни старался, любой ответ вызывал насмешку и еще большую подозрительность. Фотографии тиары, сделанные сразу же после ее изготовления, схемы, рисунки и даже пометки страниц, откуда взяты идеи, тоже оказались «наглой подделкой». Эксперты требовали макет тиары. Фима не на шутку призадумался, потому что абсолютно не понимал, что именно от него хотят. Видя, как мастер стушевался, ювелир Фализ заметно оживился.
– Господа, у него нет макета! – злорадствовал он. – О чем говорить с ним дальше!
– Что такое «макет»? – наконец-то набравшись храбрости, спросил Ефим.
– Вы слышали?! И он еще называет себя ювелиром! – не унимался тот. – Макет, да будет вам известно, есть изготовление будущего изделия из воска, и только потом уже его отливают из золота или серебра.
– Так вот вы о чем! – облегченно вздохнул Фима. – Тогда и я вам отвечу: я не работаю с макетами, я сразу работаю по металлу.
Члены комиссии многозначительно переглянулись и объявили перерыв.
После отдыха было решено дать господину Разумовскому возможность продемонстрировать свое мастерство на деле.
«Вот, наконец-то, первый раз за все дни я слышу разумное предложение, – подумал Фима. – Хотите зрелищ? Их у нас есть!»
Естественно, для «показательных выступлений» необходим был инструмент. Фима наотрез отказался работать чужим и попросил переправить ему из Одессы все, что он укажет в письме.
И вновь на помощь пришла дипломатическая почта. В кратчайшие сроки, насколько это было возможно, ящик с орудиями труда прибыл в Париж. В назначенный день и час эксперты по чеканке собрались в мастерской. При виде Фиминых инструментов специалисты разразились хохотом.
– И вот этими гвоздями вы сделали тиару?
– Ну да, – без всякого смущения подтвердил Фима.
– Это же каменный век! Вы хоть знаете, как выглядят профессиональные лощатники и фигурные чеканы?
– Конечно, но я привык работать инструментом собственного изготовления. Будь у вас такие, возможно, и вы бы смогли делать вещи, сродни моим, – пошутил Ефим.
– Дерзкий парень, – ухмыльнулся один из мастеров.
– Дерзкий не я, а жизнь.
– Это точно, – поддержал Фиму Клермон. – Господа, не будем мешать мастеру трудиться. Чтобы поднять настроение господину Разумовскому, спешу объявить: все выполненные им работы он может использовать по своему усмотрению.
Ефим смущенно произнес merci за столь щедрое и справедливое решение.
Фиме дали золотую пластину и объявили первое задание, условием которого было изобразить сцену из греческой мифологии. Ах, с каким воодушевлением и старанием он трудился! Как ему хотелось утереть нос невеждам и гордецам, издевающимся над ним которую неделю подряд! К тому же удивляло и обижало отсутствие солидарности со стороны ювелиров.
Уже к концу рабочего дня все рельефы были нанесены и фигурки людей почти готовы. За один день Фима сделал работу, которую все ожидали увидеть минимум через пару суток. Но по большому счету, не это удивило членов комиссии, а нетронутый воск.
– Господа, он работал без макета! – воскликнул Клермон. – Вы только посмотрите на результат! Это еще не конец, но уже смотрится прекрасно!
Чеканщики передавали пластину из рук в руки и одобрительно кивали. Напряжение, висевшее в воздухе в последнее время, улетучилось в неизвестном направлении. Откуда ни возьмись, появилась доброжелательность, которой так не хватало Ефиму в чужой стране.
После выполнения второго задания вновь собрался ученый совет. Посовещавшись часик-другой, на совете приняли решение: повторить один из фрагментов тиары.
Несколько недель Фима трудился в мастерской, забывая про еду и питье. Каждое утро он благодарил Бога за ниспосланное ему испытание и просил благословения на предстоящий день не только для себя и родных, но и для недругов. Господь видел светлую душу Фимы и не отказывал в просьбе, потому что угодны Ему доброе сердце и искренняя молитва труженика.
– Вот и настал мой звездный час, – радовался Фима. – Как они не понимают, что если уж мастер один раз что-то сделал, то второй раз сработает еще лучше.
Лучше Ефим делать не стал, а сделал все точно так же, как и в первый раз, включая крошечный дефект на подбородке воина. О нем знал только он. Повторить погрешность, не видя тиары, означало раз и навсегда закрыть тему авторства.