По постановлению XIII съезда РКП(б), следующий партийный съезд должен был проходить в Ленинграде. Но в 1925 году Центральный Комитет принял решение открыть съезд в Москве, а затем провести в Ленинграде лишь часть его заседаний. Таким образом, у оппозиции всё же оставалась надежда, что ленинградские рабочие смогут оказать влияние на съезд. Однако при открытии съезда 14 декабря 1925 года Рыков от имени ЦК внёс предложение, тут же принятое большинством голосов, чтобы вся работа съезда проходила в Москве.

Атмосфера XIV съезда была напряжённой, нервозной. «Помню, когда мы приехали на съезд,— рассказывал Хрущёв,— уже, как говорится, воробьи обо всём чирикали, и довольно громко был слышен в народе глас, даже и для обывателей, что в партии наметился глубокий раскол» . Разногласия в ходе обсуждения на съезде, как и в ходе дискуссии 1923 года, были сразу же перенесены большинством Политбюро в плоскость борьбы двух «линий» — Центрального Комитета и противостоящей ему оппозиции. «Сталин, Бухарин и Рыков выступали за линию ЦК, то есть за линию Сталина. Это грубовато, но так говорили — вот линия ЦК, а там — линия оппозиции» ,— вспоминал Хрущёв.

Зиновьев, выступивший с содокладом, построил его в достаточно мирных тонах и с самого начала попытался обратить внимание делегатов на причины, которые «загнали в оппозицию» ленинградцев. «Если серьёзные разногласия загнать внутрь,— говорил он,— если слишком долго пытаться их изживать в узком кругу, то может возникнуть положение, подобное тому, которое создалось у нас сейчас… для партийного съезда, для всей партии было бы лучше, если бы разногласия, намечавшиеся среди основного ядра большевиков-ленинцев вот уже около полутора лет, если бы они в соответствующей форме были поставлены вовремя» .

Каменев также говорил о том, что на октябрьском пленуме большинство ЦК запретило открыть предсъездовскую дискуссию и вынести разногласия, имевшиеся в ЦК, на широкое обсуждение партийных организаций, в результате чего партия узнала о них только на съезде. Это противоречит традициям партии, где «идейные споры решаются после борьбы, а не до борьбы. Так, по крайней мере, было всегда» .

XIV съезд был по существу первым и последним после смерти Ленина партийным съездом, на котором развернулась дискуссия по принципиальным вопросам.

Основное направление съездовской дискуссии было связано с вопросами политики партии в деревне. Здесь инициативу перехватил Сталин, который уже в своём политическом отчёте резко сместил акценты, содержавшиеся в решениях октябрьского пленума ЦК. В резолюции пленума говорилось о возникшей опасности искажения политики, намеченной XIV конференцией, «в двух направлениях: в направлении недооценки отрицательных сторон нэпа и в направлении непонимания значения нэпа, как необходимого этапа к социализму». При этом в решениях пленума отмечалось, что недооценка отрицательных сторон нэпа в условиях «неизбежного для ближайшего времени усиления процессов социального расслоения (дифференциации) крестьянства» «ведёт к забвению интересов деревенской бедноты и недооценке кулацкой опасности» .

На съезде же Сталин заявил, что партия «должна сосредоточить огонь» на уклоне, состоящем в переоценке кулацкой опасности, в раздувании роли кулака и вообще капиталистических элементов в деревне. «…Этот уклон ведёт к разжиганию классовой борьбы в деревне, к возврату к комбедовской политике раскулачивания, к провозглашению, стало быть, гражданской войны в нашей стране…»  «Странное дело! — заявил по этому поводу Сталин.— Люди вводили нэп, зная, что нэп есть оживление капитализма, оживление кулака, что кулак обязательно подымет голову. И вот стоило показаться кулаку, как стали кричать „караул“, потеряли голову» . Эти безадресные намёки в докладе Сталина были расшифрованы в выступлении Бухарина, который прямо обвинил «ленинградскую оппозицию» в желании сорвать нэп и восстановить отношения «военного коммунизма».

Вместе с тем Сталин, как всегда, умело лавируя, отрицательно отозвался о статье В. Богушевского «О деревенском кулаке или о роли традиций в терминологии», в которой точка зрения сторонников курса на «старательного крестьянина» доводилась до логического конца. «Говорить о кулаках, как об общественном слое,— писал Богушевский,— сейчас можно только в том случае, если считать, что всякий сельскохозяйственный предприниматель есть кулак или же если вообще по инерции от эпохи военного коммунизма всякого исправного крестьянина считать кулаком» . На съезде Сталин сказал об этой статье Богушевского, что в ней проявился «уклон в сторону недооценки кулацкой опасности», который «осуждён, как известно, решением Центрального Комитета партии» .

В начале работы съезда могло создаться впечатление, что спор между Зиновьевым (и стоявшей за ним ленинградской делегацией) и Бухариным касается лишь отдельных нюансов в понимании смысла и значения нэпа и в истолковании некоторых цитат Ленина. Ведь сам Бухарин, вроде бы соглашаясь с некоторыми доводами оппозиции, в своей речи подчеркнул: «…Я, грешный, в каждом выступлении подчёркиваю и говорю о том, что у нас будет на первых порах обострение классовой борьбы в деревне» .

Однако на самом деле разногласия проявлялись всё резче, атмосфера съезда накалялась. Уже на первом заседании съезда активное недовольство большинства делегатов вызвало предложение ленинградской делегации выдвинуть своего содокладчика по политическому отчёту ЦК. Во время содоклада Зиновьева было шумно, раздавались выкрики с мест. Начавшаяся на заседаниях съезда дискуссия «продолжалась затем по группам и индивидуально, при личных схватках и во время перерывов между заседаниями съезда, в Георгиевском зале и в коридорах. Одним словом, везде, где встречались двое, уже шла дискуссия, если эти люди принадлежали к разным лагерям» ,— вспоминал Хрущёв. Эта борьба «разных лагерей» была столь ожесточённой, что на съезде Хрущёву «пришлось встретиться не как с другом, а как с врагом», с его хорошим товарищем, которого он очень уважал. Этим «врагом» оказался коммунист Абрамсон, работавший ранее вместе с ним в Юзовке, а в период съезда возглавлявший один из райкомов партии в Ленинграде и, как все ленинградцы, принадлежавший к «зиновьевцам».

Агрессивный тон, взятый первыми же выступающими в прениях, показал, что дискуссия с самого начала выносится большинством за рамки принятой при Ленине товарищеской полемики на партийных съездах. Именно это вызвало тревогу у Крупской, призвавшей делегатов «как-то иначе вырабатывать коллективное мнение партии. Большинство товарищей работает в очень разных условиях и разных областях работы, и поэтому они видят действительность с несколько разных точек зрения. Надо как-то дать возможность этим точкам зрения выявиться. Это необходимо не только для отдельных членов партии, это необходимо для правильного нащупывания партийной линии» .

Крупская призывала не подменять принципиальное обсуждение актуальных вопросов организационной склокой, «не покрывать те или другие наши взгляды кличкой ленинизма, а… по существу дела рассматривать тот или иной вопрос» .

Только на съезде Крупская получила возможность сказать о причинах, по которым она считала бухаринский лозунг «обогащайтесь» ошибочным. Она говорила о тревоге, возникшей у многих партийных работников после провозглашения этого лозунга в связи с тем, что содержание лозунга «обогащайтесь», «накапливайте» было таким, что по существу дела он мог быть обращён не к сельскохозяйственным рабочим, не к беднякам, не к значительной части середнячества, которым не до накоплений, а к зажиточному крестьянину и кулаку. Крупская напоминала: «Владимир Ильич в письме к тов. Преображенскому в своё время, когда только что начал налаживаться нэп, писал: „Мы должны уметь перегибать эксплуататорские стремления зажиточного и кулака“ . Это уже писалось в эпоху нэпа, когда нэп был решён, как партийная линия. А лозунг тов. Бухарина представлял от этого отступление» .

Далее Крупская указывала на практические последствия, которые повлекло выдвижение этого лозунга: в некоторых районах сельхозналог стал распределяться так, что льготами по нему воспользовались зажиточные крестьяне, а налоговые тяготы пали на бедняков. Некоторые партийные работники стали ослаблять защиту прав батрачества и бедноты из-за стремления не обидеть богатого мужика, не помешать развитию производительных сил в деревне. В результате «обнаглел кулак».

Из лозунга «обогащайтесь», говорила Крупская, вытекала неправильная, расширительная трактовка нэпа. «Владимир Ильич определил нэп, как капиталистические отношения, которые мы допускаем в нашу хозяйственную жизнь на известных условиях… Нэп является в сущности капитализмом, который держит на цепи пролетарское государство. Такое понимание нэпа всегда было у партийных товарищей. Но вот после лозунга т. Бухарина началось другое толкование нэпа. Я совершенно согласна, когда говорят, что надо расширить нэп на деревню… Но надо расширять на деревню именно нэп, т. е. капиталистические отношения, которые ограничиваются и нашим законодательством, и определённой организацией и которые держатся на цепи. А когда у нас толкуют таким образом расширение нэпа на деревню, что нельзя отстаивать интересы батрака, то это называется не нэп, а капиталистические отношения, ничем не ограниченные» . Крупская упрекала Бухарина в преувеличении социалистичности «нэповского» общества, в «подтягивании» нэпа к социализму.

Развивая вслед за Крупской идеи доклада Зиновьева, Каменев говорил, что в партии нет течения, которое мечтало бы о срыве нэпа, восстановлении отношений «военного коммунизма», о разжигании войны в деревне и раскулачивании. В решениях XIV конференции, по его словам, была сделана совершенно правильная уступка верхушечной части деревни, «уступка кулацким элементам деревни, которая расширяла неизбежно их значение и их мощь» . Однако именно поэтому нельзя трактовать эти решения в духе лозунга «обогащайтесь», закрывать глаза на рост капиталистических отношений, рост кулачества в деревне и нэпманства в городе. Дальнейшая дифференциация деревни, как подчёркивал Каменев, неизбежно приведёт к «хлебным стачкам» зажиточных слоёв крестьянства. «Что же,— спрашивал он делегатов съезда,— вы хотите, чтобы мы дожили до того, когда совершенно ясно выкристаллизуется психология, идеология того крестьянства, которое не хочет давать нам хлеб в том размере, который нам нужен для развития социализма, не хочет давать хлеб по той цене, по которой нам, как рабочему государству, было бы выгодно, да и им в конце концов было выгодно, только в конце концов, в конечном счете?» 

Считая, что расширение нэпа есть оживление капиталистических элементов, Каменев заявлял: «Тот, кто говорит, что облегчение аренды земли, льготные условия найма рабочей силы есть уступка середняку, тот скрывает действительность и извращает перспективы, потому что на деле мы сделали уступку кулаку» .

Усматривая именно эту идеологическую тенденцию в последних работах Бухарина, Каменев говорил в адрес Сталина: «…Ты твёрдый человек, но ты не даёшь партии твёрдо отвергнуть эту линию, которую большинство партии считает неправильной. Я говорил тов. Сталину: если лозунг „обогащайтесь“ мог гулять в течение полугодия по нашей партии, то кто в этом виноват? Виноват т. Сталин. Теперь я вижу, товарищи, что т. Сталин целиком попал в плен этой неправильной политической линии (смех), творцом и подлинным представителем которой является т. Бухарин» .

Каменев считал, что выразителем определённого идеологического течения, которое смазывает трудности, вытекающие из тех капиталистических ростков, которые имеются в нэпе, являлась так называемая «бухаринская школа». Речь шла о «школе», которая с 1924 года стала формироваться вокруг Бухарина из числа молодых «красных профессоров», занявших ключевые посты в важнейших партийных изданиях. Судьба этой «школы», состоявшей примерно из пятнадцати человек, оказалась весьма драматичной. На XIV съезде партии лидеры «ленинградской оппозиции» заявляли, что «школа» Бухарина получила фактическую монополию на «политическо-литературное представительство партии», что в её руках находится вся партийная печать и вся политико-просветительная работа. Они утверждали, что эта «школа» или это течение делает больше ошибок, чем Бухарин, проповедует неправильные взгляды о мирном врастании кулака в социализм, придумывает третий — не капиталистический и не социалистический путь развития деревни, приукрашивает те элементы капитализма, которые есть в нэпе, и представляет дело так, будто бы вопрос «кто — кого» уже решён.

В противовес этому Молотов говорил о «бухаринской школе» как о «той молодежи, которая вокруг партии и вокруг её руководящих органов начинает подрастать, которая приносит нашей партии громаднейшую пользу, которая в общем превосходно работает в центральных органах нашей печати… Они делают ошибки? Да, ошибки делают, но эти ошибки можно поправить, и за исправление этих, как и всяких других ошибок Центральный Комитет стоял и будет безусловно стоять, но он будет против всякого политического раздувания ошибок, против искусственных попыток сделать из них особую линию, особый уклон в нашей партии» .

Вскоре после съезда один из самых рьяных сталинских идеологов Е. Ярославский говорил о том, что представители «новой оппозиции» «пытаются ошельмовать группу молодых товарищей, которую именуют „школой Бухарина“. Мы думаем, что у т. Бухарина нет никакой особой школы; школа Бухарина есть ленинская школа» . Пройдёт всего несколько лет, и вслед за политическим и идеологическим развенчанием Бухарина те же Молотов, Ярославский и другие сталинисты обрушат на «бухаринскую молодежь» обвинения в политическом обосновании правого уклона. «Школа Бухарина» станет квалифицироваться как «агентура кулачества в партии» и уже в начале 30-х годов вслед за «троцкистами» пополнит тюрьмы и политизоляторы.

Помимо вопросов о трактовке нэпа и социальной дифференциации деревни «новая оппозиция» поставила, правда, в недостаточно развитой и разработанной форме ряд вопросов, имевших несомненную важность для правильной оценки перспектив социалистического строительства.

Крупская подчёркивала необходимость направить возросшую активность рабочего класса на то, чтобы «сделать нашу госпромышленность до конца социалистической» и критиковала Молотова и Бухарина за выдвинутое ими положение о том, что государственный аппарат уже является широкой организацией рабочего класса. Зиновьев доказывал, что отношения, сложившиеся на государственных предприятиях, нельзя считать последовательно социалистическими, поскольку там сохраняется наёмный труд, жёсткое деление на управляющих и управляемых и т. д. Главный довод, выдвинутый Бухариным и другими представителями большинства против этого тезиса, сводился к тому, что трудовой энтузиазм рабочих ослабнет, если им будут говорить, что государственные предприятия — не вполне социалистические. Отстаивание идеологами правящей фракции тезиса о последовательно социалистическом характере отношений, складывающихся на государственных предприятиях, представляло важный шаг к сталинскому тезису о построенном в СССР социализме.