На XIV съезде ни Троцкий, ни один из других деятелей оппозиции 1923 года не выступали. Однако Троцкий тщательно анализировал не вполне ясный для него вначале смысл борьбы между двумя фракциями, раскрывшийся только в ходе работы съезда. Некоторые результаты этого анализа нашли отражение в его письме Бухарину, направленном спустя несколько дней после завершения съезда. Ещё ожидая от последнего принципиальной партийной позиции, Троцкий подчёркивал, что «в Ленинграде только более ярко и уродливо нашли себе выражение те отрицательные черты, какие свойственны партии в целом» . Вместе с тем Троцкий предупреждал Бухарина, что «аппаратным подавлением аппаратного ленинградского режима» можно лишь усугубить бюрократические тенденции. Основываясь на уроках борьбы между сталинско-бухаринской и зиновьевской группировками, он вновь подтверждал свою позицию, нацеленную на переход «от нынешнего партийного режима к более здоровому — без потрясений, без новых дискуссий, без борьбы за власть, без „троек“, „четвёрок“ и „девяток“ — путём нормальной и полнокровной работы всех парторганизаций, начиная с самого верху, с Политбюро» .

Отношение Троцкого к «новой оппозиции» было двояким: с одной стороны, как к «сановной фронде Зиновьева», с другой — как к выражению настроений рабочих масс. Впоследствии он так расценивал причины возникновения «новой оппозиции» и сближения её с оппозицией 1923 года: «От оппозиции 1923 г. ленинградские коммунисты были ограждены тяжёлой крышкой зиновьевского аппарата. Но теперь (в 1925 году.— В. Р.) очередь дошла и до них. Ленинградских рабочих взволновал курс на кулака и на социализм в одной стране. Классовый протест рабочих совпал с сановной фрондой Зиновьева. Так возникла новая оппозиция… К великому удивлению для всех и прежде всего для себя самих, Зиновьев и Каменев оказались вынуждены повторять по частям критику оппозиции и вскоре были зачислены в лагерь „троцкистов“. Немудрено, если в нашей среде сближение с Зиновьевым и Каменевым казалось, по меньшей мере, парадоксом» .

Пропасть, вырытая в предшествующий период зиновьевской группой между собой и «троцкистами», оказалась так велика, что понадобилось почти полгода после XIV съезда, чтобы произошло объединение этих групп, осознавших, кто представляет главную угрозу для партии и всего дела социалистического строительства.

Многие бывшие оппозиционеры, близкие к Троцкому, выступали против блока с зиновьевцами. Были среди них даже такие — правда их было немного — которые выступали за блок со Сталиным против Каменева и Зиновьева. Последних они считали, исходя из опыта предшествующей внутрипартийной борьбы, наиболее рьяными «антитроцкистами». Один из близких друзей Троцкого Мрачковский высказался против блока и с той и с другой фракцией, заявив: «Сталин обманет, а Зиновьев убежит».

«Но в конце концов такого рода вопросы,— писал Троцкий,— решаются не психологическими, а политическими оценками. Зиновьев и Каменев открыто признали, что „троцкисты“ были правы в борьбе против них с 1923 г. Они приняли основы нашей платформы. Нельзя было при таких условиях не заключить с ними блока, тем более, что за их спиною стояли тысячи ленинградских рабочих-революционеров» .

Троцкий не встречался с Каменевым вне официальных заседаний с памятной мартовской ночи 1923 года, когда между ними состоялся разговор о последних письмах Ленина. При первом же личном свидании с Троцким в начале 1926 года Каменев ещё раз проявил свою политическую недальновидность, заявив: «Стоит вам с Зиновьевым появиться на одной трибуне, и партия найдет свой настоящий центральный комитет». «Я мог только посмеяться над этим бюрократическим оптимизмом,— вспоминал Троцкий.— Каменев явно недооценивал ту работу по разложению партии, которую „тройка“ производила в течение трёх лет» .

Каменева и Зиновьева подталкивала на сближение с Троцким быстрота, с которой сталинская фракция лишала их руководящих постов. В 1926 году Зиновьев был снят с поста председателя ИККИ, сам этот пост был ликвидирован, а фактически руководителем Коминтерна стал Бухарин. Каменев был снят с постов председателя Моссовета, заместителя председателя Совнаркома и председателя СТО, на короткое время был назначен наркомом внутренней и внешней торговли, а затем направлен послом в Италию.

Сближение Троцкого и «новой оппозиции» впервые обнаружилось на апрельском (1926 года) пленуме ЦК при обсуждении доклада Рыкова о хозяйственной политике. К тому времени правящая фракция не обладала сколько-нибудь ясным планом социалистических преобразований в экономике, чёткими взглядами на соотношение между развитием промышленности и сельского хозяйства.

На XIV съезде Сталин говорил, что сельское хозяйство «может двигаться семимильными шагами вперёд», тогда как темпы развития промышленности после завершения её восстановления резко снизятся. При редактировании своего доклада для публикации Сталин заменил тезис о «семимильных шагах» более эластичной формулировкой о том, что «сельское хозяйство, в отличие от промышленности, может двигаться на известное время быстрым темпом и при нынешней технической базе» . Бухарин, в свою очередь, заявил, «что мы можем строить социализм даже на этой нищенской технической базе…» .

Крайне нечёткое представление правящей фракции о конкретных путях, методах, перспективах социалистического строительства отразилось и в докладе Рыкова на апрельском пленуме. Указав на сложности предстоящей индустриализации в «наиболее аграрной и отсталой стране в Европе», Рыков, исходя из расчётов Госплана, прогнозировал снижение прироста валовой продукции в промышленности с 23 процентов в 1926/27 хозяйственном году до 14,7 — в 1929/30 году.

Троцкий сделал на апрельском пленуме по существу содоклад, в котором он критиковал недооценку большинством Политбюро задачи более быстрого развития промышленности. Он предложил разработать планы более интенсивной индустриализации страны, предусматривающие увеличение в ближайшее пятилетие объёма капитального строительства до таких размеров, которые позволили бы уменьшить отставание промышленности от сельского хозяйства и тем самым ликвидировать «ножницы» между ценами на промышленные и сельскохозяйственные товары. В этом случае примерно к 1931 году «могло установиться относительное равновесие между спросом и предложением на промышленные изделия при условии неуклонного продолжения политики снижения цен» . Троцкий ставил вопрос о переходе от годовых планов к планированию «крупнейших сооружений и работ, рассчитанных на ряд лет… Годовой план должен рассматриваться в качестве определённой части пятилетнего перспективного плана» .

Поправки Троцкого к резолюции Политбюро по вопросам хозяйственного строительства были поддержаны на апрельском пленуме Пятаковым, Каменевым и Зиновьевым. Большинство ЦК отвергло эти поправки. Сталин заявил, что «тов. Троцкий думает подхлестывать наши центральные учреждения расширенными планами, преувеличенными планами промышленного строительства». В противовес «преувеличенным планам» Сталин в своей речи несколько раз возвращался к мысли о «предельно минимальном темпе развития индустрии, который необходим для победы социалистического строительства» . Из такой установки выросли последующие обвинения Сталиным, Бухариным и их союзниками Троцкого в «сверхиндустриализаторстве», «нетерпении», «сверхчеловеческих прыжках» и т. д.

Окончательное оформление «объединённой», или левой оппозиции произошло на следующем, июльском пленуме ЦК и ЦКК 1926 года. Оппозиционный блок объединил значительную часть старой партийной гвардии. В его составе находилось 7 из 12 членов ЦК, избранных на VII съезде партии, 10 из 18 членов ЦК — на VIII съезде, 9 из 16 членов ЦК — на IX съезде (не считая умерших к 1926 году).

Но «сложение сил» обернулось их реальным ослаблением. Сталин и его союзники, искусно обыгрывая прежние междоусобные распри двух объединившихся течений партии, представляли дело таким образом, что образование их блока произошло в результате перехода ленинградской группы на позиции «троцкизма», с одной стороны, и «амнистии» Троцким «капитулянтской» позиции Зиновьева и Каменева, с другой. Постоянно напоминая о прошлых филиппиках зиновьевской группы в адрес Троцкого и «троцкизма», Сталин и сталинисты успешно подрывали авторитет обоих течений в глазах членов партии.

Особенно активно этот процесс разворачивался в Ленинграде. Позже, на XV съезде в декабре 1927 года Киров так объяснял отход от оппозиции значительной части ленинградской партийной организации, которая в 1925 году безраздельно поддерживала своих лидеров: «…Один из моментов, который в своё время помог этой работе, заключался в том, что нигде троцкизм не был так разбит… как в Ленинграде… потом вдруг неожиданно состоялось знаменитое братание между Зиновьевым и Троцким. Этот шаг показался ленинградской организации чем-то совершенно волшебным…» 

В статье «Ответ на запросы товарищей об оппозиции» (сентябрь 1926 года) Троцкий отмечал, что сталинская фракция строит свою политику раскола партии на противопоставлении «троцкизма» ленинизму и на утверждении, будто ленинградская оппозиция перешла с позиции ленинизма на позицию «троцкизма». Между тем всякому мыслящему члену партии совершенно ясно, что целью такой агитации является отвлечение внимания от действительных разногласий, вызванных явным сползанием сталинской фракции с классовой линии. Объясняя причину объединения двух оппозиционных групп, Троцкий писал: «С 1923 г. партия накопила гигантский опыт, и на этом опыте не учились только те элементы, которые автоматически сползают в мелкобуржуазное болото… Мы объединились на защиту ленинизма против его исказителей, на безусловном признании всех указаний, сделанных в завещании Ленина насчёт каждого из нас, ибо глубокий смысл этих указаний подтвердился на опыте целиком, на безусловном проведении в жизнь завещания, смысл которого заключается не только в смещении Сталина с поста Генсека, но в сохранении всего руководящего ядра, сложившегося при Ленине, и предотвращении перерождения партийного руководства из ленинского в сталинское» .

На июльском пленуме лидеры оппозиции поставили вопрос о публикации ленинского «Завещания» и выполнении содержащегося в нём совета относительно Сталина. Этот вопрос имел некоторую предысторию. Продолжая использовать во фракционной борьбе имя и авторитет Ленина, Сталин в начале 1926 года повёл кампанию за публикацию ленинских писем 1917 года с критикой Каменева и Зиновьева. Им было инспирировано заявление, внесённое на апрельский (1926 года) пленум ЦК его десятью членами (Кагановичем, Кировым, Антиповым, Зеленским и другими) с требованием о рассылке членам ЦК и ЦКК письма Ленина от 18 октября 1917 года, где он характеризовал статью Каменева в газете «Новая жизнь» как поступок «изменнический» и «штрейкбрехерский». По предложению Рыкова это заявление было направлено пленумом ЦК для рассмотрения в Политбюро.

Сразу после этого в Политбюро поступили три заявления. В заявлении Троцкого подчёркивалась неправильность сепаратного использования некоторых неопубликованных писем Ленина при умалчивании о других. В изменившихся политических условиях выборочная публикация отдельных неопубликованных документов Ленина, по мнению Троцкого, могла возбудить подозрение в сознательной политике компрометации. Чтобы никто не мог использовать превратно ту или иную часть ленинского политического наследия, Троцкий предлагал собрать все неизвестные или недостаточно известные письма Ленина и передать их всем членам ЦК.

В заявлении Зиновьева и Каменева отмечалось, что предложение о рассылке письма Ленина 1917 года представляет попытку пустить его в ход как орудие внутрипартийной борьбы. В этой связи они ставили вопрос и о других письмах Ленина, в частности о письмах по национальному вопросу и «Письме к съезду», с которыми были ознакомлены только делегаты XII и XIII съездов, да и то лишь на слух. Поэтому эти ленинские работы некоторым членам и кандидатам нынешнего ЦК не известны в подлинном виде. Зиновьев и Каменев особо подчёркивали, что Ленин не сумел провести своего предложения относительно Сталина в жизнь только потому, что он не мог уже быть ни на XII, ни на XIII съездах партии.

Наконец, в заявлении Крупской отмечалось, что понятен интерес к письмам Ленина, особенно у некоторых вновь избранных членов ЦК и ЦКК, мало знавших его лично и совершенно не знакомых с его оценкой ряда товарищей. Некоторые члены ЦК и ЦКК не знают, может быть, даже о существовании целого ряда неопубликованных писем Ленина. Поэтому, если рассылать их, то все целиком, «иначе рассылка будет носить характер, который весьма возмутил бы Владимира Ильича» . Крупская подчёркивала также, что совершенно необходимо опубликовать «Завещание».

На эти заявления Сталин и Рыков откликнулись «Замечаниями», направленными членам ЦК 24 и 27 апреля. Сталин писал, что на XIII съезде воля Ленина была выполнена, поскольку съезд обсудил «Завещание» по делегациям (хотя на деле такого обсуждения не было), что в «Завещании» Ленин поставил октябрьские ошибки Зиновьева и Каменева «на одну доску с ошибками Троцкого» (хотя упоминание о Троцком рядом с замечанием о «не случайности» «октябрьского эпизода» Зиновьева и Каменева было сделано Лениным лишь в связи с его требованием не «ставить в вину лично» Троцкому его «небольшевизм»). Вместе с тем Сталин заявил, что если Крупская предлагает опубликовать «Завещание», то он может «лишь поддержать требование Крупской об опубликовании документа» .

Ко времени июльского пленума в партии, особенно в среде оппозиционеров, уже довольно широко распространялись копии «Завещания» и писем Ленина по национальному вопросу. Партийный аппарат также желал прояснить для себя, что же на самом деле сказал Ленин в своих последних письмах («Оппозиция знает, а мы не знаем»). После длительного сопротивления Сталин был вынужден огласить эти запретные документы на заседании пленума ЦК и они попали в секретную стенограмму, которая печаталась для верхушки партийного аппарата.

Июльский пленум принял решение просить XV съезд отменить постановление XIII съезда о запрещении публикации «Письма к съезду» и затем опубликовать его в Ленинском сборнике. Таким образом, Сталин получил санкцию на сокрытие, хотя бы и временное, до XV съезда, «Завещания» от партии, что было крайне необходимо ему в период обострения внутрипартийной борьбы.

На июльском пленуме тринадцать оппозиционных членов ЦК и ЦКК (Троцкий, Каменев, Зиновьев, Крупская, Пятаков, Евдокимов, Лашевич, Муралов и другие) представили «Заявление», в котором подчёркивалось, что «ближайшая причина всё обостряющихся кризисов в партии — в бюрократизме, который чудовищно вырос в период после смерти Ленина и продолжает расти» . В развитие этого положения в документе указывалось на «очевидное и несомненное последствие господства курса, при котором говорят только сверху, а снизу слушают и думают про себя, врозь, под спудом. Недовольные, несогласные или сомневающиеся боятся поднять голос на партийных собраниях. Партийная масса слышит только речь партийного начальства по одной и той же шпаргалке. Взаимная связь и доверие к руководству ослабевают. На собраниях царит казёнщина и неизбежно с нею связанное безразличие. К моменту голосования остаётся нередко ничтожное меньшинство: участники собрания торопятся уйти, чтобы не быть вынужденными голосовать за решения, продиктованные заранее. Все резолюции везде и всюду принимаются не иначе, как „единогласно“. Всё это только отражается на внутренней жизни партийных организаций. Члены партии боятся открыто высказывать свои наиболее заветные мысли, желания и требования» .

В «Заявлении 13-ти» обращалось внимание и на то, что ленинская идея о ЦКК как органе, способствующем борьбе с бюрократизмом и защите права коммунистов свободно высказывать своё суждение, оказалась грубо нарушенной: «…Центральная Контрольная Комиссия сама стала чисто административным органом, который помогает зажиму со стороны других бюрократических органов, выполняя для них наиболее карательную часть работы, преследуя всякую самостоятельную мысль в партии, всякий голос критики, всякое вслух выраженное беспокойство за судьбы партии, всяческое критическое замечание об определённых руководителях партии» .

Раскрывая связь между ростом бюрократизации партийного, государственного и хозяйственного аппарата и растущим социальным расслоением в городе и деревне, «Заявление» отмечало, что «государственный аппарат по своему составу и уровню жизни в огромной степени является буржуазным и мелкобуржуазным и тянет в сторону от пролетариата и деревенской бедноты, с одной стороны — навстречу устроившемуся интеллигенту, а с другой — навстречу арендатору, купцу, кулаку, новому буржуа… Неумелая и неряшливая тарифно-нормировочная работа, жестоко бьющая по рабочему, является в девяти случаях из десяти прямым результатом чиновничьего невнимания к элементарнейшим интересам рабочих и самого производства… Вопрос о так называемых излишествах верхов целиком связан с зажимом критики» .

Ещё один узел разногласий, приобретших крайнюю остроту на июльском пленуме, был связан с обвинением лидеров оппозиции в «попытках создания фракционной организации». Поводом для этого был избран факт организации собрания в подмосковном лесу, на котором с докладом, подвергавшим критике руководство ЦК, выступил Лашевич. Июльский пленум одобрил решение Президиума ЦКК о суровых мерах к участникам этого собрания. Зиновьев был исключён из состава Политбюро за «фактическое руководство фракционной борьбой оппозиции». Лашевич был исключён из состава ЦК (первый случай применения 7 пункта резолюции X съезда «О единстве партии»), снят с поста зампреда Реввоенсовета и лишён на два года права вести ответственную партийную работу. В 1928 году Лашевич покончил жизнь самоубийством.

В ответ на обвинения во «фракционности» оппозиция, напомнив о существовании в течение двух лет фракционной «семёрки», указала, что подобная фракционная верхушка существует и после XIV съезда. В Москве, Ленинграде, Харькове и других крупных центрах происходят секретные фракционные собрания, организованные большинством Центрального Комитета, несмотря на то, чти весь официальный аппарат находится в руках этого большинства. «Утверждение, будто „большинство“ не может быть фракцией, явно бессмысленно,— говорилось в «Заявлении» оппозиции.— Истолкование и применение решений съезда должно совершаться в рамках нормальных партийных органов, а не путём предрешения всех вопросов правящей фракцией за кулисами нормальных учреждений… Эта система неизбежно сужает руководящую верхушку, понижает авторитет руководства и тем вынуждает к замене идейного авторитета двойным и тройным зажимом» .

Развивая эти положения в письме, обращённом к товарищам по оппозиции, Троцкий в сентябре 1926 года писал, что разгром, устранение и отсечение «объединённой оппозиции» приведёт к последующему отстранению от руководства «более авторитетных и влиятельных представителей ныне правящей фракции» . В этом своём прогнозе Троцкий исходил из того, что Бухарин, Рыков и Томский не могут и не способны играть ту роль безоговорочных исполнителей воли Сталина, какую охотно выполняют лица типа Кагановича, не обладающие весомым революционным прошлым и высоким авторитетом в партии. Поэтому «отсечение нынешней оппозиции означало бы неизбежное фактическое превращение в оппозицию остатков старой группы в ЦК. На очередь встала бы новая дискуссия, в которой Каганович обличал бы Рыкова, Угланов — Томского, а Слепковы, Стэны и К° развенчивали бы Бухарина» .

Этот прогноз в главном оправдался уже в ближайшие годы. Единственное, в чем ошибся Троцкий, так это в именах «обличителей» следующей оппозиции. В действительности Угланов, Слепков, Стэн и другие сторонники Бухарина разделили его участь, а ряды «обличителей» пополнили новые стопроцентные сталинцы типа Мехлиса, Поспелова и Митина.

Июльский пленум 1926 года открыл продолжавшуюся ещё полтора года кампанию травли и преследований левой оппозиции.