Особое беспокойство Сталина должны были вызывать сообщения о настроении и поведении оппозиционеров. Если большинство лидеров оппозиции после перехода из комфортных условий существования в тяжёлые условия ссылки выступили с капитулянтскими заявлениями, то тысячи рядовых троцкистов даже в местах лишения свободы оставались не сломленными.
До 1936 года большинство репрессированных оппозиционеров находились в ссылке и политизоляторах — тюрьмах для политзаключённых, где режим был относительно мягким. В 1936 году начался их массовый перевод из мест ссылки в концентрационные лагеря. Параллельно с этим шло резкое ужесточение режима в политизоляторах. На это, равно как и на первые московские процессы, оппозиционеры ответили негодующими письмами в партийные и чекистские органы, что только усилило репрессии по отношению к ним. В феврале 1937 года Ежов подписал приказ, предписывающий предать суду «содержащихся в тюрьмах ГУГБ осуждённых на разные сроки заключения, приславших мне в связи с введением нового тюремного режима и процессом оскорбительные заявления». Среди лиц, подлежащих, согласно этому приказу, новым репрессиям, мы находим имена многих троцкистов, а также лидера группы «децистов» В. М. Смирнова и одного из наиболее непреклонных «правых» В. В. Кузьмина .
На февральско-мартовском пленуме ЦК Сталин обнародовал свои планы относительно троцкистов и зиновьевцев. Определив их примерную численность в 30 тыс. человек, он сообщил, что из этого числа уже арестовано 18 тысяч. Таким образом, «каких-нибудь 12 тыс., может быть из старых кадров остаётся… которых мы скоро перестреляем» . Разумеется, эти каннибальские высказывания не вошли в опубликованный текст его выступлений.
Тем временем в лагерях оппозиционеры прибегали к коллективным акциям протеста. Так, троцкисты, находившиеся на Колыме, объявили в августе 1936 года голодовку, предварительно направив в ЦИК и НКВД заявления с требованием об установлении для них режима политзаключённых. На тринадцатый день голодовки администрация прибегла к принудительному искусственному кормлению, в результате чего состояние многих голодающих резко ухудшилось. Спустя некоторое время требования участников голодовки были удовлетворены, троцкисты стали содержаться компактно, а мужья и жёны получили возможность жить совместно (при наличии детей — и с детьми) .
В одном из лагерей, где находилось 180 троцкистов, центром их общения стала комната барака, в которой жили супруги Сербский и Захарьян с ребёнком. В донесении охраны, им вменялось в вину следующее «преступление»: «Ребёнок 4—5 лет резвится, слыша имена вождей рабочего класса СССР от детей вольнонаёмных служащих, но мать категорически и с угрозами воспрещает ему их воспринимать и произносить… Он выращивается замкнутым от действительности советского веселья и радостной детской жизни и выковывается в будущего троцкиста».
Сербский и Захарьян оказались одними из первых, кому было сфабриковано новое, «лагерное» дело (до этого они уже пять раз подвергались репрессиям). В сентябре 1937 года оба они были приговорены к высшей мере наказания и спустя месяц расстреляны .
Примерно в то же время была привлечена к следствию и суду Т. И. Мягкова. В конце 20-х годов она была членом Всеукраинского подпольного центра оппозиции. В 1928 году была выслана на 3 года в Астрахань, где работала секретарём Раковского, участвовала в выпуске листовок, требующих возвращения из ссылки Троцкого и освобождения из тюрем оппозиционеров. После подачи в 1929 году заявления о разрыве с оппозицией была досрочно освобождена. В 1932 году вместе с другими участниками группы И. Н. Смирнова вернулась к нелегальной оппозиционной деятельности и была вторично арестована. С 1933 года содержалась в Верхнеуральском политизоляторе, а затем — в казахстанской ссылке. В июне 1936 года была арестована в Алма-Ате и отправлена в Колымские лагеря сроком на 5 лет . Здесь вначале она работала плановиком-экономистом, жила в благоустроенном бараке для служащих, получала такую же зарплату, как и вольнонаёмные работники, пользовалась правом вести неограниченную переписку.
Как вспоминала подруга Мягковой М. Варшавская, Мягкова говорила начальнику секретно-политического отдела Магаданского УНКВД Мосевичу, осуждённому по процессу ленинградских чекистов в 1934 году: «Уничтожат не только нас. Уничтожат и вас, потому что вы знаете, что мы (троцкисты.— В. Р.) Кирова не убивали» .
Осенью 1937 года Мягкова была арестована за то, что вступила в разговор со своим старым товарищем Поляковым, проходившим мимо её барака в составе этапа троцкистов. В ответ на требование охранника отойти от колонны она кричала: «Фашисты, наймиты фашистские, я знаю, что при этой власти не щадят ни женщин, ни детей. Скоро вам будет конец с вашим произволом» .
В 50-е годы бывшая оппозиционерка С. Смирнова рассказывала: летом 1937 года Мягкову, как и других троцкистов, привезли в Магадан из дальних лагерей для предъявления новых обвинений. Заключённых помещали в большой барак с двухъярусными нарами. По ночам в бараке появлялась команда охраны, зачитывавшая очередной список осуждённых. В одну из таких ночей вызвали Мягкову.
Последнее письмо Мягковой родным датировано восемнадцатым сентября. А спустя месяц ей был вынесен смертный приговор по следующим обвинениям: находясь в лагере, систематически устанавливала связи с заключёнными троцкистами; держала голодовку в течение шести месяцев; высказывала контрреволюционные пораженческие идеи.
В конце 1937 года начали производиться в массовом порядке мероприятия по ликвидации «зачинщиков-организаторов волынок (т. е. забастовок.— В. Р.) среди троцкистов». Родственникам жертв этих истребительных операций было в 50—60-е годы отказано в партийной реабилитации их близких. Большинство троцкистов были полностью реабилитированы в юридическом и партийном отношении лишь в конце 80-х годов.
Положение троцкистов в лагерях осложнялось тем, что заключённые из числа наиболее тупых или наиболее запуганных сталинистов продолжали выказывать и питать к ним искреннюю ненависть. Один из таких «ортодоксов» в воспоминаниях, написанных в 60-е годы, так рассказывал о своей первой лагерной встрече с троцкистами. В Магадане, где, по его словам, «нас [арестантов] встретили, как рабочих, нужных людей для большой стройки и для добычи крайне нужного стране золота», к прибывшему этапу подошёл один из старых заключённых-троцкистов со словами: «Что, товарищи сталинцы, получили от своего мудрого бати благодарность за верность и преданность?» «Пишу об этом штрихе потому,— присовокуплял к этому рассказу автор воспоминаний,— что бытующее сейчас мнение, что 100 процентов арестованных в те годы были невиновны, неверно. Были тогда и настоящие враги нашего социалистического строительства. Они и в лагере вели антипартийную работу, стремясь поколебать ленинскую убеждённость» .
Об отношениях между сталинистами и троцкистами в лагерях много говорит эпизод, описанный в романе К. Симонова «Живые и мёртвые». С явным одобрением Симонов рассказывал, как главный герой романа комбриг Серпилин, находясь в заключении, «без долгих слов избил в кровь одного из своих бывших сослуживцев по гражданской войне, троцкиста, по ошибке избравшего его своим поверенным и поделившегося с ним мыслями о том, что партия переродилась, а революция погибла» .
Проводя с 1923 года каждого члена партии через серию погромных кампаний, где неизменным условием выживания являлось выражение ожесточённой ненависти к «троцкизму», Сталин внёс в партию глубокую рознь, которая не иссякала даже в обстановке лагерей. Ожесточение против «троцкистов» лишь усугублялось у лиц, причисленных к ним «по ошибке», мыслью, что виновниками их несчастья являются подлинные троцкисты, и впрямь представляющие опасность для государства.
Историкам ещё предстоит определить, кто из осуждённых по статье КРТД (контрреволюционная троцкистская деятельность) действительно принадлежал к троцкистам. Такой подсчёт может быть облегчен тем, что оппозиционеры, никогда не выступавшие с капитулянтскими заявлениями, были арестованы в первом потоке большого террора и содержались в лагерях, как правило, компактно. Сопоставление некоторых свидетельств о численности подлинных троцкистов позволяет сделать вывод, что она только в колымских и воркутинских лагерях составляла тысячи, а, может быть, и десятки тысяч человек.
Перед администрацией лагерей была поставлена задача: создать троцкистам особо тяжёлый режим. А поскольку троцкисты не скрывали своих убеждений и выступали с коллективными акциями протеста, они подвергались по приказам из Москвы свирепому истреблению.
Вместе с тем бесчисленные сталинские амальгамы породили серьёзный парадокс. Подавляющее большинство подлинных троцкистов были направлены в лагеря в 1936 году, когда Особое совещание не имело права давать более 5 лет лишения свободы. Большинство же тех, кто прибывал в лагеря в 1937—1938 годах, когда по статье «КРТД» давали сроки в 10—25 лет, никогда не принадлежали ни к каким оппозициям. Тупым сталинским тюремщикам было не под силу отделить настоящих троцкистов от тех, кто был подведён под эту статью в горячке большого террора. Поэтому среди тысяч троцкистов остались десятки, может быть, сотни тех, кто не был расстрелян в лагерях. Некоторые из них вышли на свободу после отбытия своего срока и принимали участие в Отечественной войне.
К числу выживших относился, например, А. Р. Пергамент, впервые арестованный за оппозиционную деятельность в 1927 году и высланный в Вятскую область сроком на 2 года. После возвращения из ссылки и вплоть до января 1935 года он работал в Москве помощником председателя Госплана. 26 августа 1936 года был осуждён Особым совещанием к пяти годам лишения свободы. В лагере подписал групповое заявление в ЦК ВКП(б) и Исполком Коминтерна с требованием пересмотра дел троцкистов. 17 июля 1938 года был приговорён к высшей мере наказания, замененной Верховным Судом РСФСР десятью годами лишения свободы .
В конце 40-х годов все бывшие троцкисты, находившиеся на воле, оказались «повторниками», направленными вновь в лагеря без предъявления каких-либо новых обвинений.