Несмотря на кажущееся всемогущество Сталина, его всевластие наталкивалось на ощутимые преграды со стороны как рабочих масс, так и старых и новых внутрипартийных оппозиций. Одной из попыток организованного выступления против этого всевластия стало собрание подольских рабочих совместно с представителями крупнейших московских заводов, состоявшееся 19 сентября 1930 года. В резолюции собрания, направленной Калинину, Рыкову и Ворошилову, в которых рабочие ещё видели людей, способных противостоять «бесконтрольно-самодержавному управлению Сталина», указывалось, что это управление привело страну к положению, намного худшему, чем в разгар гражданской войны. Рабочие требовали «для сохранения власти пролетариата… немедленно отстранить Сталина от участия в делах управления страной… предания его государственному суду за неисчислимые преступления, совершённые им против пролетарских масс». В резолюции содержалось предупреждение о возможности «нежелательных волнений, при нашем непосредственном обращении к массам», если не произойдёт «немедленного изменения политики в духе настоящего, не сталинского ленинизма» .

Отражением подобных настроений, захвативших и значительные слои партийного и государственного аппарата, стало возникновение новой оппозиционной группировки, возглавляемой кандидатом в члены Политбюро, председателем Совнаркома РСФСР С. Сырцовым и первым секретарем Закавказского крайкома партии В. Ломинадзе. К Сырцову примыкала группа работников центральных государственных учреждений, к Ломинадзе — некоторые организаторы и руководители комсомола, работавшие ранее под его руководством в Коммунистическом Интернационале Молодежи (Шацкин, Чемоданов, Чаплин и др.).

Некоторое представление о позиции Сырцова можно получить из его доклада на партийном собрании Института красной профессуры, опубликованного в журнале «Большевик». В нем резко осуждались эмпиризм в политике (этот термин широко употреблялся Троцким для характеристики бессистемности и бесплановости сталинской «генеральной линии») и казённый оптимизм, «предпочитающий на всё смотреть сквозь розовые очки и втирать их другим». «Есть у части наших работников,— говорил Сырцов,— тенденция подменять регулирование сложных экономических отношений самыми грубыми административными наскоками, вытекающими из привычки каждый вопрос решать эмпирически: „попробуем, что из этого выйдет, а если жизнь ударит по лбу, то убедимся, что надо было сделать иначе“… Ведь если долго возиться с крестьянином да убеждать его, да прорабатывать с ним практические вопросы, тебя глядишь и обскачет соседний район, не теряющий времени на эти „пустяки“. Так зачем же долго возиться с крестьянином? Намекни ему насчёт Соловков, насчёт того, что его со снабжения снимут, или заставь голосовать по принципу: „кто за коллективизацию, тот за советскую власть, кто против коллективизации — тот против советской власти“… Мы неправильно понимали бы задачи руководства, если бы теперь терпимо относились к перегибам, а потом навалились бы на низовых работников и их сделали бы ответственными за все ошибки. Задним умом в фактах головотяпства каждый разберется, надо уметь головотяпство предупредить» .

В отличие от Сырцова, занимавшего позицию, близкую к «правым», Ломинадзе ещё в 20-е годы выступал с «левыми» идеями, пытаясь, по словам Орджоникидзе, вместе со своими друзьями играть «особую роль в партии: подталкивателей» . В 1929 году за отстаивание права коммунистов критически относиться к спускаемым сверху директивам Ломинадзе и Шацкин получили партийные взыскания и были направлены на низовую работу в провинцию. Однако вскоре Ломинадзе, пользовавшийся поддержкой Орджоникидзе, был утверждён руководителем Закавказской партийной организации и на XVI съезде ВКП(б) был избран в состав ЦК.

Лишь в годы «большого террора» Сталин получил данные о том, что Ломинадзе неоднократно делился своими оппозиционными взглядами с Орджоникидзе. В речи на февральско-мартовском пленуме ЦК 1937 года Сталин сообщил, что ещё в 1926—28 годах Орджоникидзе знал об ошибках Ломинадзе «больше, чем любой из нас». В подтверждение этого Сталин заявил, что «Серго получил одно очень нехорошее, неприятное и непартийное письмо от Ломинадзе». Как следовало из слов Сталина, Орджоникидзе рассказал ему об этом письме «антипартийного характера», сообщив, что дал Ломинадзе слово не передавать его содержание. После этого Сталин заявил Орджоникидзе: «Если же ты эту штуку спрячешь от ЦК и будешь отстаивать, Ломинадзе и впредь будет надеяться, что можно и впредь некоторые ошибки против ЦК допускать… но потом он может попасться на большем, и если он на большем попадется, мы его разгромим вдребезги, пыли от него не останется» .

Хрущёв рассказывал в своих мемуарах, что Сталин не раз возвращался к этому эпизоду, возмущаясь тем, что Орджоникидзе дал честное слово Ломинадзе не сообщать о его взглядах .

О том, что Ломинадзе в присутствии Орджоникидзе и других грузинских коммунистов резко критиковал Сталина, рассказывал в 1937 году в своих показаниях на следствии один из старейших грузинских большевиков М. Орахелашвили. «На квартире у Серго Орджоникидзе,— записано в его показаниях (разумеется, в сопровождении ритуальных «криминальных» эпитетов, вписывавшихся следователями),— Бесо Ломинадзе, в моем присутствии после ряда контрреволюционных выпадов по адресу партийного руководства допустил в отношении Сталина исключительно оскорбительный и хулиганский выпад. К моему удивлению, в ответ на эту контрреволюционную наглость Ломинадзе Орджоникидзе с улыбкой, обращаясь ко мне, сказал: „Посмотри ты на него!“ — продолжая вести после этого в мирных тонах беседу с Ломинадзе» .

По-видимому, Ломинадзе убедился, что Орджоникидзе ограничивается пассивным восприятием критики сталинского руководства, но не выражает готовности к активной борьбе со Сталиным. Такую готовность Ломинадзе встретил со стороны Сырцова, называвшего Сталина «тупоголовым человеком, который ведёт страну к гибели» . Так сформировался блок, участники которого готовились осенью 1930 года выступить на очередном пленуме ЦК с критикой сталинской экономической политики и партийного режима . Эти вопросы обсуждались в ходе встреч Сырцова и Ломинадзе со своими единомышленниками. Получив информацию об этих встречах, Сталин на заседании Политбюро обвинил Сырцова во «фракционной деятельности» и добился передачи «дела Сырцова — Ломинадзе» в ЦКК. В октябре — ноябре были исключены из партии и арестованы лица из ближайшего окружения Сырцова. 1 декабря было принято постановление ЦК и ЦКК «О фракционной работе Сырцова, Ломинадзе и др.» В нем сообщалось о «клеветнических приемах», состоявших в том, что Сырцов называл сообщения «об успехах социалистического строительства» очковтирательством, а Ломинадзе утверждал, что в аппарате царит «барско-феодальное отношение к нуждам рабочих и крестьян» .

Сырцов, Ломинадзе и Шацкин, объявленные организаторами «право-левацкого блока», были исключены из центральных партийных органов. Такое решение было впервые принято в нарушение Устава партии, без рассмотрения их дела на пленуме ЦК и ЦКК.

Сырцов был направлен в провинцию на хозяйственную работу и в 1937 году разделил участь всех бывших оппозиционеров.

Ломинадзе был назначен парторгом московского авиационного завода и в 1933 году в числе других работников авиационной промышленности был даже награждён орденом Ленина. В период пребывания в Москве он принимал участие в организации блока всех антисталинских группировок (см. гл. XLII). Хотя эта сторона его деятельности осталась скрытой от ЦКК и ОГПУ, его продолжали травить как бывшего оппозиционера. В связи с этим Орджоникидзе обратился к Хрущёву как секретарю Московского комитета с просьбой, чтобы Ломинадзе «меньше терзали». Хрущёв, как истый сталинец, выдвинувшийся на преследовании оппозиций, ответил: «Товарищ Серго, ведь Вы знаете, что Ломинадзе — это активнейший оппозиционер и, собственно, даже организатор оппозиции. Сейчас от него требуют четких выступлений, а он выступает расплывчато и сам дает повод для критики» .

По-видимому, при поддержке Орджоникидзе Ломинадзе был переведён на пост секретаря Магнитогорского комитета партии, оказавшись, таким образом, одним из немногих бывших оппозиционеров, которые были возвращены на руководящую партийную работу. В начале 1935 года, когда наступила «кировская» волна репрессий и близкие соратники Ломинадзе оказались арестованными, он в преддверии неминуемого ареста покончил жизнь самоубийством.