— Еб-би-ческая сила!.. — обрушив кулак на лакированную поверхность стола, с ненавистью к жизни констатировал Полошенко.

Минуту назад он получил секретное сообщение полковника Лободы (будет генералом, сукин сын, решено!), и теперь мысли путались и пролетали через мозг, как рекламные клипы, если прокручивать их на большой скорости.

Киллер... Юля... Акция... Приспущенные флаги... Тонущий в цветах белоснежный гроб, венки от Буша, Путина и всех этих европейских засранцев... И как результат — ореол мученицы, Жанны Д'Арк в квадрате, в кубе, в двадцать четвертой степени!.. Причем не просто надолго, а на этот раз — пожизненно! Нет... Что-то я не то говорю... Пожизненно тут не совсем подходит... Навсегда... Вот!

Ему вдруг почему-то представился монумент — огромная, метров в пятьдесят, позолоченная Юля на месте статуи Незалежностн. и Полошенко глухо застонал. «Бля, это же зависть — по мне дурка плачет». Он почувствовал, что вспотел от ужаса, схватил со стола бутылочку «Миргородской», плеснул себе на лоснящееся лицо...

«Подбери сопли!» — постарался сам себя строго одернуть Секретарь, но эффект получился обратный: из носа потекло, пришлось долго, с утробным гулом сморкаться.

А подлое воображение продолжало работать, в деталях рисуя стоящую плотным кольцом вокруг гигантского монумента миллионную толпу — хмуро-беспощадная, она на миг замерла перед тем, как пойти в «последний и решительный» на «иуд от новой власти» и отомстить за свою героиню, любимицу, избранницу... Самым неприятным было то, что в фантомной толпе почему-то оказалось на удивление много военных, причем с оружием...

«Нужно не сидеть здесь и дрочить, а что-то делать! — сформулировал Полошенко. — Знать бы еще что...»

Первая мысль была такой дикой, что он сам себя испугался, — немедленно ехать не куда-нибудь, а к ней самой, премьеру Юльке. Ехать этаким отважным спасителем, защитником, верным другом... Это не просто перемирие, это — новый расклад сил, его путь наверх...

«Нет, нельзя, эта п..да опять все умело перекрутит, отзвонит Татаринову и меня же за мою доброту раком поставит...» Как ни странно, противно шипящая на лице «Миргородская» постепенно успокаивала. До психического равновесия было, конечно, далеко, но выпрыгнуть в окно хотелось уже меньше.

«А с Пиней-то что? Совсем оборзел?.. — пораженно подумал господин Секретарь. — Или, может, он романтик, а мы просто не знали?.. Нет, то, что его, раскулаченного, сейчас не по-детски колбасит, это ясно, но все равно, киллер — это круто... Да еще и успел засветиться при этом, мудак!..»

Ясность мыслей возвращалась. Но по-прежнему медленно, исподволь.

Нет, этого допустить нельзя. Нам только народной героини не хватало для полного счастья!.. Как говорится, хер вам, дети Батькивщины! Уйдет ваша Юлечка не в белом гробу с ореолом мученицы, а оплеванной и засравшейся по всем направлениям, как сказано в старой комедии, «согласно вновь утвержденному плану»... Вот такой можете ее помнить и любить, это — сколько угодно!

Вместе с облегчением пришло, как часто случалось в последнее время, желание посетить туалет. Телефонную трубку — секретарскую, особую, самую защищенную в стране! — взял с собой. Уже сидя на толчке, набрал номер Третьяка.

— Привет, — выдохнул приглушенно (не из секретности, просто так получилось). — Нужно срочно встретиться. Прямо сейчас...

— В каком смысле — прямо сейчас? — почему-то удивленно спросил Третьяк.

— В прямом!.. В прямом!..

— Так ты же сейчас срешь... — совершенно буднично отозвался на том конце связи Саша.

Петр Алексеевич разозлился — и на себя, и на Сашку, — мало того, что он, падла, все знает, он еще и все слышит!.. Но разозлился не сильно. Тем более что ответить было что.

— Погоди, услышишь свежие новости — сам обосрешься!

И не объясняя больше ничего, мстительно отключил трубку.