У Панова испортилось настроение. Тело обмякло, журчащая вода, еще недавно убаюкивающая генерала в ванне и навевавшая мысли о медсестре Женьке, «киргизском мальчике», теперь действовала на нервы своей беспечной монотонностью. Гладя свою пухлую, выступающую из воды грудь, Панов почему-то ощущал себя стоящим на пустынной дороге перед развилкой, обозначенной мрачным серым булыжником с затертой, еле различимой надписью: «Направо пойдешь — коня потеряешь, налево пойдешь — себя потеряешь, а прямо по этой дороге нормальный человек вообще никогда не пойдет».

И хотя Панов точно не помнил, какой выбор сделал русский богатырь, но то, что риск велик в любом случае, знал наверняка.

Операция, разработанная в советской военной миссии, рассекречена.

И пусть Оливейра врет, что угодно, но противник, несомненно, уже в курсе. Не в пример долдону Емельянову генерал насквозь разглядел пройдоху-предпринимателя.

Значит, давать отбой подготовке к штурму форта? А кому это выгодно? Только Двинскому и его окружению. Саблин в таком случае Здесь уже не появится. А кто на его место? Положим, нового не пришлют, ситуация не та. Пока подберут да введут в суть проблем, тут вообще все может закончиться. К тому же Советов будет против. Панова-то он не подведет, слишком давно кормится из генеральских рук. То с оказией видео получит, то подержанную, но иномарку. Небось, уж все родственники одарены. Но против кандидатуры Двинского Советов открыто не выступит. Значит, Панов останется на вторых ролях. А с возвышением Двинского может скатиться и на третьи.

Ежели, несмотря ни на что, проводить операцию, то почти наверняка обрекать ее на неудачу. В ней ведь важен фактор неожиданности. Зато при правильном освещении событий не поздоровится ни Саблину, ни Двинскому.

Поднимется скандал, ангольское министерство неудачу полностью спишет на неразумность действий советских военных советников, и обоих генералов для разборок отзовут в Москву. При таком раскладе он, Панов, единственный, кто останется на хозяйстве. Следовательно, операцию нужно проводить в любом случае.

А вот пропажа двух или нескольких вертолетов в зависимости от исхода операции будет восприниматься по-разному. В случае ее провала наверняка из центра примчится комиссия по расследованию причин. Начнут копать, вынюхивать...

Замучают рапортами и докладными. В таком случае нужен успех операции. Громкий, впечатляющий. Все довольны, делят награды. Разве кто-нибудь вспомнит про злополучные машины? На то и техника: выполнила свою боевую задачу — ив статью расходов. Да, победа намного безопаснее. Саблин, если и окажется героем, долго здесь не задержится. Генштаб не простит ему самовольства. В любом случае наградят и отзовут. Двинский к операции отношения не имеет, остается самому в первый ряд встать. Ах, как нужна удача! Тем более речь идет не о каких-то долларах -.в игре алмазы. Меняет дело. Доллары у Панова лежат в римском банке, но пользоваться ими практически невозможно. Эти деньги для дочери, а вернее, для внуков. Может, и он сам когда-нибудь, будучи в отставке, плюнет на все предосторожности, поедет туристом в Рим и кутнет напоследок с какой-нибудь рыжей итальянкой. Но и это проблематично. Алмазы другое значение имеют. Они концентрируют в себе самоумножающийся капитал. А это дает ощущение свободы.

Хотя и они в основном на черный день...

И вдруг Панов нашел выход из сложившейся ситуации. Да такой, что от возбуждения погрузился в воду с головой и с громкими бульками выпустил воздух.

Он даст Оливейре не два, а четыре вертолета. Но поставит условие, чтобы покупающая сторона содействовала успеху операции. Этот чертов мулат может многое, руки у него здесь длинные, «алмазные». Вот она, истинная стратегия.

Генерал вылез из ванны с ощущением государственной значимости принятого решения. В создавшейся ситуации никто, кроме него, не смог бы предотвратить провала и бессмысленной гибели людей. А он сможет. Малой ценой.

Потерей всего четырех довольно изношенных вертолетов. Жаль, что подобная стратегия не может быть обнародована. В генерале уже свербило авторское самолюбие. Долдону Емельянову до такого никогда не додуматься.

— Ничего, пусть учится, пока я здесь, — важно и снисходительно пробормотал Панов.

В дверь настойчиво постучали. По стуку понятно: Светлана Романовна пожаловала. Накинув халат, генерал открыл дверь.

Какую бы позу ни принимала его жена, Панов всегда чувствовал в ней скрытую агрессию. Возможно, это впечатление возникало от того, что свои плотные короткие руки она держала слегка согнутыми в локтях, а может, и потому, что даже дома постоянно ходила на высоких каблуках и, когда останавливалась, одну ногу привычно выставляла вперед и приподнимала носок, опираясь всей тяжестью на каблук. Панову казалось, что еще мгновение — и второй ногой жена ударит его в пах. Поэтому его левая коленка инстинктивно поднималась, чтобы защитить легко уязвимое место. При разговорах с женой Панов предпочитал стоять несколько боком. Так было проще выдерживать лобовой напор. И хотя ни одной стычки, да еще с применением физических действий, между ними никогда не было, Угроза нависшей над ним расправы не покидала генерала.

Вот и сейчас она стояла в своей излюбленной позе, и Даже желтый, с громадными лиловыми цветами и большим декольте халат не делал ее хоть чуть-чуть женственнее. Генерал безразлично посмотрел на ее почти открытую полную сомкнутую грудь (единственное неувядающее достоинство Светланы Романовны) и покорно приготовился к очередным претензиям. Но то, что он услышал в этот раз, превзошло все ожидания...

Светлана Романовна смотрела на него с брезгливостью, и в этом было что-то новенькое. Обычно в ее глазах, устремленных на него, плавно чередовались высокомерие и жалость. И он привык. На других она смотрела точно так же, и это их впечатляло. У генерала и должна быть генеральская жена, хотя спать лучше с женой лейтенанта. Но поскольку вопрос постели поднимался у них редко, в тех случаях, когда агрессивность жены переходила в неумелое приставание, генерал чувствовал себя с этой женщиной вполне сносно.

Вволю продемонстрировав брезгливость, Светлана Романовна натянуто улыбнулась и почему-то с упреком спросила:

— Вылез?

— Вылез.

— Я сегодня была в миссии.

— Слышал. Встретила там зятя Советова. Не мне решать, как с ним поступить.

— Это не единственная новость для меня.

— Боже, какие в миссии могут быть новости? Очередные сплетни? Мне выслушивать их некогда. Срочно еду в госпиталь на процедуры.

Генерал решительно двинулся мимо жены.

— Сегодня у тебя нет процедур, — раздалось навстречу угрожающее шипение.

— Меня там ждут.

— В физиокабинете?

Генерал остановился. Неужели она подслушивала? Этого еще не хватало. Он резко развернулся на нее:

— Кто сказал?

— Сказали...

Генерал вновь покрылся испариной. Тотальный шпионаж! Об операции известно. О встрече с кубинским полковником, оказывается, тоже! Уже из ванной идет утечка информации. Неужели действительно подслушивала? Генерал приблизился вплотную, позабыв осторожность.

— Что тебе известно?

— Все, — зло щурясь, прошипела Светлана Романовна.

— Да как ты смеешь...

— Я смею? Ты ко всему еще и подонок! Панов отшатнулся. И вовремя, иначе жена кинулась бы на него подобно обезумевшему бычку.

— Кто тебе позволил совать нос в мои дела? Это большая политика, и не тебе судить.

— Политика?! Это?! Знаешь, как такая политика называется?

— Знаю. Но все годы благодаря ей ты ходишь расфуфыренная.

— Ах, благодаря ей... одной?

— Она моя единственная привязанность и обязанность! — произнес генерал с пафосом, ощущая себя на три головы выше этой мещанки, умеющей только тратить незаработанные деньги. И, как все никчемные людишки, выпячивающей свою честность и брезгливость к любым аферам.

— Значит, сейчас ты идешь в физиокабинет заниматься политикой?

— И ты меня задерживаешь.

— Она тебя там ждет?

— Не она, а он.

— Ах, да, извини, конечно он — «киргизский мальчик».

Генерал едва не рухнул. Этот выстрел пришелся прямо в лоб. Но упасть ему не удалось. Светлана Романовна одержимо схватила его за халат и потащила в ванную. Панов почему-то решил, что сейчас она разобьет ему голову и инстинктивно прикрыл лысину руками.

— Ну, рассказывай дальше, какой политикой с этой Дрянью ты занимаешься! — разъяренная жена трясла не столько его, сколько распахнутый халат.

Генерал молчал и лишь пытался если не прикрыть, то хотя бы заслонить Одной рукой свою межбедерную наготу, не снимая другую руку с головы.

Защищал то, что считал главным.

Светлана Романовна устала и тяжело повалилась в кресло.

«Странно, так и не ударила», — удивился про себя генерал.

Наступило тягостное молчание.

Заплачет или не заплачет? — гадал генерал. Он был настолько обескуражен, сбит с толку, что не мог сообразить, как себя вести дальше.

Поэтому решил молчать и вылавливать информацию, которая наверняка будет изрыгаться вместе с оскорблениями и проклятьями. Ну, влип. Как чувствовал, нельзя было Женьку сюда вызывать. Тут все стучат...

Светлана Романовна отдышалась, разгладила сбившийся на коленях халат и глухим голосом приказала:

— Рассказывай!

— Что?

— Все.

— Сначала давай выясним, что тебе известно.

— Мне — все.

— О ком?

— О тебе и «киргизском мальчике».

— Ты хоть знаешь, кто он?

— Знаю. Медсестра Евгения Хасанова. Твоя любовница. Неужели дожила до такого позора! Генерал, уважаемый человек. Толстый, плешивый, похотливый. На глазах у всей миссии в отсутствие жены совращает девчонку. Что ты с ней мог делать? Мерзавец! Как мне теперь выходить из дома? Я слежу в миссии за нравственностью, а мой муж, как какой-то деревенский прапорщик, пристает к бесстыжей девчонке.

— Не правда!

— Смеешь и сейчас отрицать? Она же к тебе в эту самую ванну залезала... Ты всегда был гнусным неприличным человеком. Уж кому, как не мне, знать твои генеральские заслуги. Ты еще лейтенантом занимался тем, что начальству девок подкладывал.

— Вранье.

— Они мне сами жаловались. Я их проверяться заставляла, чтобы ты хоть заразу в дом не занес. Но тогда ты был лейтенантом, и я не собиралась жить с тобой вечно. А сейчас, оказывается, за старое принялся? Только теперь уже тебе подкладывают. Мерзавец ты, а не генерал. Но с меня довольно. Развод, и такой, что пулей в отставку вылетишь, а заодно из партии. Я тебе отплачу за все сполна...

Разговор начинал принимать суровый оборот. Никогда раньше Светлана Романовна себе подобного не позволяла. Нет, мерзавцем называла, но о разводе и в самом сильном запале не заикалась. Понятно, решила воспользоваться ситуацией.

Почти все накопления лежат на ее сберкнижках, дача тоже записана на нее, «волга» на дочь, а уж из той заразы и бензина не выжмешь. То есть у него лишь квартира на «Соколе», которую они раздерут на части, и запихнут его в коммуналку? Перспектива... Ух, змея! То-то все тридцать лет он ждал от нее какой-нибудь особенной гадости. Всю жизнь предчувствовал, что живет с бикфордовым шнуром в заднице, и вот пришло время — подожгла. С такими капиталами, которые он перевел на нее, как всякий осмотрительный человек, в любой момент ждущий проверки партконтроля или еще хуже прокуратуры, Светлана Романовна может жить припеваючи и мужика себе приобретет какого угодно.

Ну уж дудки! Мысли о разделе имущества и закате карьеры резко отрезвили и заострили работу генеральского мозга. Он почувствовал себя в боевой обстановке, и не Светлане Романовне тягаться с ним в вопросах стратегии.

— Все сказала? — спросил он почти спокойно и как ему казалось, безразлично.

— Нет.

— Думаю, достаточно. Чем больше будешь говорить, тем труднее будет потом извиняться за сказанное.

— Мне?! — Светлана Романовна от возмущения вскочила на ноги и снова стала похожа на разъяренного бычка, готового броситься на обидчика.

— Тебе, тебе. Оскорблениями меня не удивишь. Твоей культуры хватает только на соседей. Но до сих пор смотрю на тебя и поражаюсь женской глупости. С годами она не проходит и даже расцветает неожиданными цветами. Ты отрываешь меня от важных государственных дел. Выдвигаешь чудовищные обвинения.

Собираешься «информировать общественность». И все почему? Потому что собственную глупость ставишь выше рассудка. Мне стыдно за тебя. Да, Евгения Хасанова действительно связана со мной... и не только со мной, потому что является агентом военной разведки, в ее обязанности входит... входит... нет, не имею права...

— Говори, — прошипела Светлана Романовна.

— Что значит говори?! У тебя муж боевой генерал, а не какой-нибудь снабженец! Я присягу принимал!

— Плевала я на твою присягу, либо говори, либо прямиком иду к Двинскому, и пусть они разбираются кто она — агент или потаскуха и каким местом получает от тебя информацию.

Генерал на минуту представил, как обрадуется Двинский. Наверняка от малярии мгновенно избавится.

— Иди, — вяло произнес он. — Мне, разумеется, навесят служебное несоответствие, но не из-за твоей дурацкой выдумки, а из-за того, что лично провалил агента.

— Агента? В госпитале агентом работает? Не смеши людей. Медсестры агентами не бывают, — все так же зло и убежденно продолжала Светлана Романовна.

— Бывают. Сама знаешь, наш госпиталь связан с кубинским контингентом, и именно там высшие чины, такие, как я, могут беспрепятственно встречаться с кубинскими товарищами для обсуждения секретных вопросов.

— И обязательно в кабинете физиотерапии?

— Обязательно.

— А сюда «киргизский мальчик» тебе кубинца в подоле принесла?

— Какая же вы дура, Светлана Романовна! — генерал понял, что пора закреплять тактическое преимущество. — В нашем доме, пора бы уже знать, только ванная комната не снабжена подслушивающими устройствами. Поэтому и принимаю здесь конфиденциальных посетителей. Сегодня, между прочим, ангольский предприниматель приходил. Заметила?

— И всех вот в таком виде принимаешь?

— Хасанову, или, как ты выражаешься, «киргизского мальчика», это, кстати, ее агентурная кличка, не понимаю, откуда ты узнала, я встречал в мундире. Во всяком случае, в брюках и рубашке. Вот так вот, сующая нос не в свои дела, Светлана Романовна.

— Вранье... — довольно неуверенно, но упрямо не сдавалась жена.

И в этот момент спасение само вошло в дверь.

— Извините, генерал, — пробормотал Емельянов, вытаращив глаза на возбужденную генеральшу.

— Входи, входи. Что у тебя?

Емельянов мялся, не зная, стоит ли докладывать при Светлане Романовне.

— Говори.

— Родриго Санчес... виноват, полковник Санчес ждет вас.

— Где?

— В кабинете физиотерапии... как всегда. — Емельянов чувствовал, что является аргументом в семейной ссоре.

Генерал воскликнул фальцетом:

— Ага?! — И, остепенившись, добавил:

— Вам ясно, Светлана Романовна?

— Не верю, — угрюмо настаивала жена.

— Хорошо, поедешь с нами. Одевайся. А ты, Емельянов, заводи машину, через пять минут выезжаем. Чего уставилась? В конце концов, дайте мне переодеться!

Емельянов и Светлана Романовна без слов, поспешно и неловко заторопились к выходу. Генерал провожал их властным, суровым взглядом.