Содержание действия двадцатого

Лукресия стучится в дверь комнаты Плеберио. Плеберио спрашивает, что ей надобно. Лукресия просит его по­спешить к дочери. Встав с постели, Плеберио идет к Мелибее и утешает ее, спрашивая, что у нее болит. Ме­либея притворяется, будто у нее болит сердце. Она просит отца принести музыкальные инструменты, а сама поднимается с Лукресией на башню и, отослав служанку, запи­рает за собою дверь. Отец приходит к подножию башни. Мели- бея открывает ему все происшедшее. Окончив свою речь, она бросается с башни вниз.

Плеберио, Лукресия, Мелибея.

П л е б е р и о. Что тебе нужно, Лукресия? К чему та­кая поспешность? О чем хочешь просить меня? Ты так взволнованна! Что с моей дочерью? Что это за нежданная болезнь? Почему ты не даешь мне времени подняться и одеться?

Л у к р е с и я. Сеньор, поспеши, если хочешь застать ее в живых. Болезнь, видать, опасная — бедняжка прямо в лице переменилась.

П л е б е р и о. Идем скорее! Ступай туда и пойди впе­ред, подыми занавес на двери и открой пошире окно: по­гляжу при свете на ее лицо. Что это, дочь моя? Откуда взялись недуг и страдания? Что это за новости? Какая слабость! Взгляни на меня — твой отец здесь. Вымолви хоть словечко, расскажи причину твоей внезапней бо­лезни. Что с тобой, что ты чувствуешь, чего хочешь? Го­вори же со мной, посмотри на меня, скажи, отчего зане­могла, чтобы я поскорее тебе помог. Хочешь, чтобы я, ста­рик, сошел в могилу от горя? Ты ведь знаешь, у меня нет иного сокровища, кроме тебя. Открой же свои милые очи и погляди на меня.

М е л и б е я. Ах, больно мне!

П л е б е р и о. Какая болезнь сравнится с моей при виде тебя? Твоя мать услышала, что тебе плохо, и от волнения не может даже прийти сюда. Подбодрись, соберись с си­лами, пойдем к ней вместе со мной. Открой же, душа моя, причину твоих мучений.

М е л и б е я. Нет для меня лекарства!

П л е б е р и о. Дорогая моя, любимая дочь старика отца, бога ради, не приходи в отчаяние от жестокой муки, которую тебе причиняет твоя болезнь; только слабые сердца чахнут от боли. Если ты откроешь, что с тобою, тебя тотчас же излечат. Не будет недостатка ни в лекар­ствах, ни в лекарях, ни в слугах. Отыщем для тебя целеб­ное средство, где бы оно ни крылось — в травах, в камнях, в теле животного или в наговорных словах. Не терзай меня больше, не мучь, не своди с ума, скажи, что у тебя болит?

М е л и б е я. Смертельная язва в самом сердце не дает мне говорить. Она не похожа на другие болезни; чтобы ее вылечить надо вынуть сердце, она таится в самой его глу­бине.

П л е б е р и о. Рано же тебя постиг недуг, присущий старости! Юность должна радоваться и веселиться. Она враждует с унынием. Поднимись, пойдем на берег поды­шать свежим воздухом. Поговоришь с матерью, и боль тебя отпустит. Смотри, избегать удовольствий вредней всего для больного.

M e л и б е я. Пойдем, куда прикажешь. Поднимемся, сеньор, на эту высокую крышу, я полюбуюсь оттуда на прекрасные корабли, быть может это облегчит мою тоску.

П л е б е р и о. Подымемся, и Лукресия с нами.

М е л и б е я. И еще прошу, отец мой, прикажи принести какой-нибудь инструмент, быть может пение и музыка смягчат мои страдания; как ни терзают они меня, их все же успокоят нежные звуки и веселый напев.

П л е б е р и о. Сейчас, дочь моя. Пойду прикажу при­нести инструменты.

М е л и б е я. Лукресия, подруга, как высоко мы подня­лись! Мне жаль, что я так быстро рассталась с отцом. Спустись к нему и скажи, пусть остановится у подножия башни, я забыла сказать ему несколько слов для матушки.

Л у к р е с и я. Иду, сеньора.

М е л и б е я. Все меня покинули. Все готово для моей смерти. Единственное облегчение для меня — мысль, что скоро соединюсь я с дорогим моим возлюбленным Калисто. Я запру дверь, чтобы никто не поднялся сюда и не помешал мне умереть. Пусть не препятствуют моему уходу, пусть не преграждают пути, по которому я вскоре пойду к тому, кто приходил ко мне прошлой ночью. Все сверши­лось по моему желанию. Я успею еще рассказать отцу о причине моей добровольной гибели. Какую обиду наношу я его сединам, какое оскорбление — его старости! Великое горе я причиню ему! Как одинок будет он без меня! Но даже если смерть моя сократит дни дорогих моих родителей, кто посмеет сказать, что не было родителей еще более несча­стных? Прусий, царь Вифинии, без всякой причины, без горя, подобного моему, убил собственного отца; Птолемей, царь египетский, ради обладания девушкой убил отца, мать, братьев и жену; Орест убил свою мать Клитемне­стру; жестокий император Нерон без всяких оснований приказал убить свою мать Агриппину. Вот они-то действи­тельно виновны, они, — а не я, — настоящие отцеубийцы! Я же искупаю свою вину скорбью и смертью. Известны мне и другие, еще более жестокие убийцы своих сыновей и братьев, и перед их грехами мой грех невелик. Филипп, царь Македонии, Ирод, царь Иудеи, Константин, импера­тор римский, Лаодикея, царица Каппадокии и Медея-чер­нокнижница — все они без всякого повода убивали дорогих и любимых детей, а сами оставались невредимы. Наконец мне припомнился Фраат — царь парфян; дабы не оставить преемника, он убил престарелого отца Орода, единственного сына и тридцать братьев. Вот они-то зло­деи, достойные кары, ибо, оберегая от опасности себя самих, убивали своих отцов, детей и братьев. Я знаю, не следует подражать их дурным поступкам, но это не в моей власти. Ты, господь, внимающий речам моим, видишь мое бессилие, видишь, в каком плену моя воля, как покорны все мои чувства всесильной любви к погибшему кабальеро, ты видишь, что она выше любви моей к живым родителям.

П л е б е р и о. Дочь моя, Мелибея, что ты там делаешь одна? Что ты желаешь сказать? Хочешь, я поднимусь к тебе?

М е л и б е я. Отец мой, не трудись, не пытайся под­няться сюда, ты только помешаешь мне проститься с то­бой. Скоро, ах, скоро постигнет тебя печаль! Ты потеряешь единственную дочь. Наступил мой конец, пробил час моего покоя и твоих мук, моего облегчения и твоей скорби, моего свидания и твоего одиночества. Нет, отец мой, не надо музыки — она не смягчит мое горе, мне теперь нужен лишь погребальный звон колоколов. Постарайся выслушать меня без слез и узнаешь горестную причину моей неотвра­тимой и желанной гибели. Не прерывай меня рыданиями и речами; ведь тебе горько будет оплакивать меня, не зная, отчего я умерла. Не отвечай, не спрашивай у меня ничего сверх того, что скажу тебе но доброй воле. Когда сердце в плену у отчаяния, слух не внемлет советам, и уте­шения в такой час не успокаивают, а разжигают страсть.

Слушай, отец мой, последние слова мои. Прими их, как должно, и не станешь винить меня. Видишь печаль и скорбь, что царят во всем городе; слышишь этот унылый колокольный звон, вопли людей, вой собак, громкий стук оружия? Всему этому я причиной. Я одела в траур почти всех кабальеро в городе; из-за меня сегодня многие слуги лишились хозяина, а бедняки и нищие потеряли пособие и милостыню; я виновна в том, что к усопшим присоеди­нился самый совершенный из людей; по моей вине уже нет средь живых зерцала любезности и изящества, знатока нарядов и украшений, образца красноречия, воспитания, учтивости и доблести; по моей вине земля безвременно за­владела самым благородным телом, самой свежей в мире юностью. Тебя, верно, ужасают столь неслыханные мои злодеяния, — я разъясню происшедшее... Много дней тому назад воспылал любовью ко мне один кабальеро по имени Калисто, которого ты хорошо знал; известны тебе были и его родители и знатное происхождение; а доблесть его и благородство всем были очевидны. Столь непомерно стра­дал он от любви и столь трудно ему было поговорить со мной, что поведал он свою страсть одной хитрой и лукавой женщине по имени Селестина. И вот она явилась от его имени и вырвала у меня признание в моей тайной любви к Калисто. Я открыла ей то, что скрывала от своей доро­гой матери. Старуха заручилась моим согласием и сде­лала все, чтобы исполнить наши желания. Любовь Кали­сто была велика, и я платила ему тем же. Свершился наш печальный уговор о сладостном и губительном исполнении его воли. Покоренная любовью Калисто, я впустила его в твой дом. По лестнице поднялся он на стены нашего сада и победил мое целомудрие; я потеряла невинность. Почти целый месяц наслаждались мы упоительным грехом любви. И когда Калисто, как обычно, пришел ко мне этой ночью, изменчивая судьба обошлась с ним по своему коварному обычаю: стены в саду высоки, а лестница узка, ночь темна, и сопровождавшие его слуги неловки в делах такого рода. Услышал он, что спутники его подняли на улице шум, и стал поспешно спускаться к ним, но второпях не разгля­дел ступеней, сделал неверный шаг и упал. Мозг его обрызгал камни и стены. Оборвали парки нить его жиз­ни. оборвали ее, не дав ему исповедаться, оборвали мои надежды, оборвали мое блаженство, лишили меня друга. Но сколь жесток был бы мой жребий, отец, когда бы я осталась жить после кончины Калисто! Его смерть призы­вает мою, призывает и торопит, велит мне поспешить и разбиться о камни, чтобы во всем быть ему равной. Да не скажут обо мне: у мертвых и ушедших нет друзей. При жизни я не успела его порадовать, так сделаю это после смерти. О любовь моя, о господин мой Калисто! Жди меня, я иду! Остановись, если хочешь меня встретить; не вини меня за то, что я замешкалась здесь: я должна по­говорить с престарелым отцом в последний раз, — он имеет право и на большее. О бесконечно любимый отец мой! Молю тебя во имя любви ко мне в сей горестной и минувшей жизни, пусть нас похоронят с ним вместе, пусть почтят нас единым погребальным обрядом. Хотела бы я перед моим желанным концом напомнить тебе в утешение мудрые слова из старинных книг, что ты велел читать мне, просвещая мой разум, но память моя растеряла все в страшном смятении при виде страдальческих слез, бегущих по твоим морщинам. Снеси поклон моей дорогой, любимой матушке, расскажи ей о жестокой причине моей гибели. Я рада, что ее здесь нет. Прими же, дорогой отец мой, дар, что несет тебе старость; ведь чем дольше живешь, тем больше терпишь горя. Прими этот залог долгой жизни, получи свою любимую дочь. Горько скорблю я о себе, еще больше о тебе и всего более о моей старой матери. Бог да хранит тебя и ее. Ему вручаю я мою душу, тебе же — мое тело, что ринется сейчас вниз.