В предисловии к военному сообщению «Бой на р. Кушке у Таш-Кепри. 18 марта 1885 года» полковник генерального штаба А. Д. Шеманский пишет следующее: «Да не посетуют читатели, что мы слишком налегли на обрисовку событий, предшествовавших бою, — это совершенно необходимо для уразумения смысла события на р. Кушке 18 марта 1885 г., одного из весьма громких эпизодов нашей истории в XIX веке и в истории нашей работы в Средней Азии. Наши задачи там остаются неизменными с XVI века: открытие прямой, свободной и безопасной от соседей торговли с Индией, с „богатой Индией“ наших былин. На почве улажения добрососедских отношений в Средней Азии, „не мытьем — так катаньем“, и случались все наши боевыя столкновения в Средней Азии, до Кушкинского боя, включительно. Они возможны и впредь, если Англия и Афганистан не пойдут навстречу нашим историческим стремлениям и потребностям в этих краях».

Это предисловие как нельзя больше подходит не только к этой главе, но и ко всей книге, поэтому я и начинаю с него изложение предпоследнего эпизода столкновений России и Англии в Афганистане в XIX веке.

1

Гегель как-то сказал в сердцах: «История никого ничему не учит»! Глядя на то, как развивались события вокруг Афганистана дальше, невольно начинаешь ему верить.

Еще не совсем утихли страсти после окончания Второй англо-афганской войны, а англичане едва не развязали третью. На этот раз горячей точкой стал отдаленный и малоизвестный оазис Пендэ, расположенный между Мервом и Гератом. Англичане и афганцы всегда расценивали его как собственность Афганистана, однако Россия смотрела на этот вопрос иначе, полагая, что оазис принадлежит тем, кто владеет Мервом.

Но… по порядку.

Вскоре после того, как англичане в очередной раз покинули Кабул, Скобелев, как мы уже отметили в конце предыдущей главы, проведя в январе 1881 года образцовую военную операцию, взял текинскую крепость Геок-Тепе, загладив тем самым позорную неудачу генерала Ломакина 1879 года. Разгром Скобелевым Ахал-теке окончательно решил участь и всей остальной Туркмении, простиравшейся на север от наших Ахальских и Хивинских владений, на восток до Амударьи, на юг до Афганистана и на запад до Персии. Но англичане тогда еще не могли выражать активных протестов, хотя новый успех России тайно вызывал у них сильное раздражение.

Вскоре после этого 1(13) марта 1881 года от рук террористов погиб Александр II, а 7 апреля в Ташкенте апоплексический удар неожиданно разбил генерал-адъютанта Кауфмана, на которого, по общему отзыву знавших его старых туркестанцев, произвела потрясающее впечатление весть о мученической кончине императора. На место тяжелобольного Кауфмана был назначен военный губернатор Семиреченской области генерал Колпаковский. Приезд его в Ташкент и начало временного исправления должности генерал-губернатора совпали с передачей китайцам русским правительством Кульджи.

Вероятно, судя по себе, англичане были уверены, что, несмотря на все свои обещания, Россия не захочет расставаться с такой благодатной территорией, как Кульджинская провинция, и поэтому втайне радовались воинственному настрою китайцев в этом вопросе. Китай еще в 1877 году, когда умер кашгарский владыка Якуб-бек, воспользовавшись беспорядками в Кашгаре, оккупировал его бывшие владения и с этого момента стал относиться к России враждебно, обвиняя ее в том, что она признавала Якуб-бека независимым владетелем, обменивалась с ним посольствами и заключала договоры. Не признавая русских договоров с узурпатором Якуб-беком насчет границы Ферганы, китайцы требовали очищения Иркештама и, в виде понудительной меры, арестовывали русских купцов.

Китайцы настолько уже оправились, уладив свои внутренние дела и покончив с мятежами, что теперь могли выставить к границам своих отпавших западных провинций достаточное количество войск. И Китай вдруг переменил тон, настойчиво потребовав очищения Кульджи и доказывая, что главное условие последнего договора им выполнено, то есть для принятия этой провинции под власть богдыхана и для поддержания в ней порядка на границу выслано достаточное количество регулярных войск.

У русской стороны, однако, на этот счет вдруг появились некоторые возражения. Во-первых, тон, принятый Китаем, показался русским властям не соответствующим понятию уважительности. Во-вторых, по прошествии десяти лет Россия и в самом деле уже не собирались покинуть эти края просто так. Тогда, в 1871 году, Кауфман предписал Колпаковскому не требовать от китайского уполномоченного Жуна денежного вознаграждения за военные издержки, ограничившись льготными условиями для русской торговли. Теперь же ситуация изменилась — за время пребывания России в этом крае расходы по его содержанию возросли до порядочной цифры и дарить эти земли китайцам, да еще и в резкой форме потребовавшим их у нас назад, Русское государство не хотело. Поэтому правительство решило предъявить китайской стороне следующий счет:

— на отвод войск из Кульджи в Семиречье — 300 000 р.

— на возведение укрепления в Борохудзире — 130 000 р.

— на укрепление в Бактах — 120 000 р.

— на укрепление в Музарте — 130 000 р.

— на укрепление в Ат-Баше — 220 000 р.

— на казармы в Верном — 300 000 р.

— на мост через р. Или — 80 000 р.

— на мост через р. Нарын — 60 000 р.

— на мост через р. Текес — 60 000 р.

— на 15 ночлежных пунктов по пути к укреплениям — 105 000 р.

— на водворение китайских переселенцев между реками Борохудзир, Хоргос, Текес и Нарын — 80 000 р.

— на суточные этим переселенцам, в течение двух лет, считая по 10 копеек в сутки — всего 430 000 р.

— на пособие офицерам, в размере годового жалованья — 250 000 р.

Таким образом, за военные издержки ничего не требовалось; за содержание русских войск в течение всего времени занятия края — так же ничего; сверх того, китайцы получали прекрасные выстроенные для русских солдат казармы. Этим и объясняется, почему постройка новых казарм для Кульджинского отряда в Верном и других городах была отнесена на счет китайцев. Общая сумма, таким образом, дошла до двух миллионов двухсот шестидесяти пяти тысяч четырехсот рублей. Кроме этого русская сторона потребовала исправления границы, уже намеченной точками будущих укреплений. Для охраны же русского консула, статского советника Шишмарева, и фактории предложено было оставить в Кульдже казачью сотню.

Переговоры велись русским послом сначала в Пекине, а затем в Петербурге, куда за ним прибыл и китайский. На совещании 27 февраля 1880 года, после возможных уступок со стороны России, был наконец подписан трактат. Однако богдыхан не одобрил и не утвердил трактата, китайский посол был предан суду, а Кульджу было решено отнять у русских силой.

Россия тотчас стала готовиться к отпору. В Семиречье по распоряжению Кауфмана уже были собраны отряды из разных родов оружия, в любой момент готовые двинуться к китайской границе. Считая, что одна русская рота побьет тысячу китайцев, решили приготовить двадцать три роты, семнадцать сотен, двадцать шесть орудий (из них восемь скорострельных, т. е. картечниц) и восемь ракетных станков.

Россия знала, что китайцы, восстанавливая свою власть в Кашгарии, поневоле должны были разбросать свои войска по городам в виде гарнизонов и потому против русского отряда не могли выделить ничего. Жестокие казни и неслыханные поборы с местного населения, конечно же, возбуждали в покоренных, но еще не покорных мусульманах глухое неудовольствие китайцами. Но, рассчитывая, вероятно, на поддержку англичан, которые в последнее время постоянно ставили России палки в колеса, они вели себя весьма решительно.

России предстояло действовать на двух военных театрах: в Кульдже и Кашгаре. Против Кашгара считалось достаточным пятнадцать рот, девять сотен, шесть конных и шесть горных орудий и восемь ракетных станков. Отряд должен был наступать со стороны Ферганы, из города Ош, откуда к Иркештаму шел удобный Талдынский перевал. Таким образом, на обоих предполагаемых театрах военных действий китайцы встретили бы тридцать восемь рот, двадцать шесть сотен, тридцать восемь орудий и шестнадцать ракетных станков.

Но так как со стороны Семиречья горные перевалы открывались только в конце мая, то Кауфман посчитал нужным привлечь к участию в военных действиях еще и войска Западно-Сибирского округа, для которых переход через китайскую границу не представлял никаких затруднений. Седьмого апреля 1880 года туркестанский генерал-губернатор обратился к тогдашнему генерал-губернатору этого округа генералу Казнакову с просьбой двинуть от Зайсанского поста в тыл китайцам для захвата их обозов и транспортов конный партизанский отряд из двенадцати сотен при четырех орудиях и восьми ракетных станках.

Пройти им следовало четыреста километров до Кур-Кара-Усу, для чего достаточно было трех недель. Поэтому выступить предполагалось в середине мая. Начинать раньше было нельзя, так как семиреченские войска могли перевалить через горы только к началу июня, и в этом случае китайцы насели бы на сибирский отряд, не опасаясь семиреченцев. Выступление позже этого срока также было нецелесообразно, потому что отступающие перед семиреченцами китайцы могли обрушиться на сибирцев.

Кроме того, Кауфман просил выставить к концу мая на границе, у перевалов Сай-Асу, шесть рот и шесть сотен, при двух пеших и двух горных орудиях для действия во фланг китайцам, занимавшим Чугучак. Так как перевалы эти находятся в четырехстах километрах от Семипалатинска и в двухстах от Зайсана, то на передвижение отряда понадобилось бы двадцать восемь дней из первого пункта и четырнадцать — из второго.

План был обдуман обстоятельно, и не подлежит сомнению, что китайцам пришлось бы плохо. Всех войск, считая с сибирскими, у России стояло наготове сорок четыре роты, сорок четыре сотни, сорок шесть орудий и двадцать четыре ракетных станка. Китайцам против таких сил следовало бы иметь, по крайней мере, сорок тысяч свободного войска, а этого количества они никоим образом выставить не могли. Для усиления войск Семиречья двинуты были из Ташкента: в Верное — пять рот, в Каракол — четыре роты и две сотни, в Кульджу — восемь рот, четыре сотни и конная батарея в шесть орудий; к проходам — четыре сотни, а также джигиты и созванная милиция из киргизов, на которых возлагалась разведывательная служба.

Пятнадцатого апреля первый эшелон выступил из Ташкента. В Кульдже еще с прошлого года стояли пять рот 10-го линейного батальона, две сотни и шесть орудий; в Суйдуне — две роты и одна сотня; в Борохудзире — одна сотня. Дорога в Кульджу была уже хорошо изучена, и потому расчет маршрутов не представлял никаких затруднений. Продовольствия с собой требовалось только на время марша до границы, остальное заготавливалось и стоило значительно дешевле в Кульджинском районе.

Для первоначальных переговоров с китайским уполномоченным Дзо-дзу-таном из Ташкента с точными инструкциями был послан капитан Быков, с двадцатью джигитами и десятью казаками. Китайцы, узнав о количестве выставленных Россией войск, были серьезно напуганы, сразу переменили тон и пошли на уступки. Для новых переговоров в Петербург вместе с нашим чрезвычайным посланником в Пекине, действительным статским советником Бюцовым, прибыл китайский чрезвычайный посол Цзэн, имевший титул ни-юн-хау — вице-председателя кассационной судебной палаты.

На этот раз китайцам было предъявлено требование уплаты военных издержек, содержания войск, убытков наших подданных, вознаграждения семействам убитых и, сверх того, исправление границ. А также признание русского договора с покойным Якуб-беком об уступке России части территории со стороны Ферганы, в чем до тех пор китайцы упорно отказывали. Контрибуция была исчислена, за всеми уступками, в 9 миллионов металлических рублей (около тринадцати миллионов кредитных по тогдашнему курсу).

Сорок четыре роты и сорок четыре сотни, как видно, действовали магически даже на значительном расстоянии, и 24 февраля 1881 года в Петербурге был подписан договор из двадцати статей — с нашей стороны управляющим Министерства иностранных дел, статс-секретарем, действительным тайным советником Гирсом и Бюцовым, а с китайской — Цзэном, согласившимся на все требования. Посланный к богдыхану, этот договор был ратифицирован им 15 мая, затем по возвращении в Петербург 16 августа ратифицирован и императором Александром III.

Девятнадцатого августа Цзэн прибыл в Министерство иностранных дел и обменялся с Гирсом ратификациями, о чем составили протокол, подписанный обеими сторонами.

Распространившиеся в среде кульджинского населения слухи об условиях передачи китайцам Кульджи породили в народе панику, повлекшую за собой прекращение посевов, продажу за бесценок всего имущества и стремление массами эмигрировать в русские пределы. Ввиду этого Колпаковский распорядился немедленно командировать в Кульджу в качестве комиссара (таковой был предусмотрен пятой статьей договора) помощника командующего войсками Сыр- Дарьинской области, генерал-майора Фриде, которому вверил командование нашими войсками в Кульдже и подчинил местную гражданскую администрацию. «Дабы, — как доносил Колпаковский министрам военному и иностранных дел, — чрез сосредоточение властей гражданской и военной в одних руках гарантировать успешную подготовку к передаче и самую передачу».

До прибытия Фриде в Кульджу Колпаковским была послана в город Верный гражданскому губернатору камергеру Щербинскому депеша, предписывающая ему выехать в Кульджу и успокоить население, передав, что жителям не возбраняется переходить в русские пределы, но после уборки хлеба и приведения в порядок всех своих дел. Тем более что спешить ни к чему, ибо передача Кульджи Китаю состоится не раньше осени. Поездка Щербинского по Кульдже и повсеместное объявление этих условий действительно успокоили население.

Вскоре по ратификации договора богдыхан объявил полную амнистию кульджинскому населению за все его прежние возмущения против китайского правительства. Эта амнистия, опубликованная в многочисленных прокламациях, усердно расклеивавшихся китайцами по всем кульджинским селениям, хотя и была встречена населением с недоверием, тем не менее сыграла свою роль. С 25 августа началось выступление русских войск из Кульджи, и к концу 1881 года Кульджа стала принадлежать китайцам, как это и было обещано десять лет назад.

Терентьев: «Передача эта была нами обещана… и потому была обязательна. Сверх того, Китай, за все время соседства с нами, т. е. со времени присоединения Сибири, всегда старался сохранить с нами мирные отношения, уступал нередко не только в мелочах, но и в серьезных вопросах. Такого соседа следовало ценить, поэтому удержание за собой Кульджи было бы не только несправедливостью по отношению к дружественному соседу, не только нарушением данного обещания, но противоречило бы и нашим собственным выгодам.

Да, Илийская провинция хорошо обработана, плодородна, может прокормить войска, ее занимающие, но все это капля в море расходов, какие нам пришлось бы нести из-за испорченных отношений с Китаем на всем протяжении границ, а не в одном только Туркестане. Кроме того, с водворением китайцев на своих старых местах устранялись опасения наши относительно предприимчивости мусульманских подданных Китая. Строгость и жестокость китайцев все-таки служит для них хорошей уздой. Наученные горьким опытом китайцы держали здесь достаточно войск и справедливо рассчитывали в этом на наше содействие, так как и мы были заинтересованы в охранении законного порядка в этих краях».

Конечно же, англичанам такой прямой ход не был понятен; они видели за отходом России из Кульджи все что угодно, только не акт доброй воли. Вот что пишет по этому поводу Хопкирк: «Весной 1880 года китайцы пригрозили вернуть Кульджу силой и направили для этого туда свою армию. Русские в тот момент не имели ни желания, ни возможностей затевать войну с Китаем и в соответствии со своей старой политикой максимального приобретения при минимальном риске уступили, заодно обвиняя британцев в том, что те стали причиной неожиданной воинственности Пекина». Согласно договору, который Санкт-Петербург подписал на следующий год, русские согласились вернуть Кульджу при условии сохранения контроля над небольшой территорией к западу от города и получения от китайцев значительных компенсаций «оккупационных затрат» на охрану этой территории. «Для русских отступление под угрозой азиатской силы было беспрецедентным. Китай, — заявил лорд Дафферин, — заставил Россию сделать то, чего она никогда не сделала бы прежде, — извергнуть территорию, которую однажды поглотила».

Впрочем, что бы ни думали по этому поводу англичане, событие все-таки поразило их воображение и на какое-то время выбило из-под ног русофобов всякую почву. Воспользовавшись спокойной внешнеполитической обстановкой, Россия продвинулась еще дальше. В Мерв на переговоры был послан ротмистр Алиханов. Переговоры с туркменскими старейшинами завершились успешно, и 5 марта 1884 года после долгого колебания и междоусобной борьбы партий Мерв также стал русским.

На этот раз англичане не выдержали и тотчас заговорили об условиях договора 1873 года, согласно которому независимые туркмены предоставлены были «сфере влияния России», а Герат, принадлежавший Афганистану, из этой сферы изъят. И вот теперь встал вопрос: какие, собственно, земли надо считать принадлежащими туркменам? Англичане настаивали, что туркмены-сарыки, в сущности, кочуют по афганской земле. Русское правительство ответило, что наша пограничная линия с Афганистаном идет по реке Герируду до города Зюльфагара и южнее него поворачивает к востоку до реки Кушки, отсюда вниз, по этой реке, то есть к северо-востоку, до высоты города Пендэ; здесь граница перебрасывается через реку, проходит в нескольких верстах южнее Пендэ, не захватывая развалин Бала-Мургаба, а затем прямо тянется кверху на северо-восток до Ходжа-Сале на Амударье.

Таким образом, русская сторона определила границу на сто километров южнее Серахса и, соответственно, на столько же ближе к Герату. Этого никак не ожидали англичане, и лондонская печать забила тревогу. Как всегда, англичане стали торговаться: сначала согласились на границу от Серахса до Иолотана, потом уступили пятьдесят километров к югу по линии Пули-Хатун (Женский мост, построенный будто бы дочерью Тамерлана, через реку Герируд) до Сары-Язы на Мургабе; однако русское правительство на такие условия не согласилось. Тогдашний вице-король Индии, лорд Дафферин, опасаясь за спокойствие в Индии ввиду слухов о дипломатической неудаче англичан, настаивал на скорейшем разграничении, лишь бы покончить вопрос. Англия предложила обсудить спорную полосу на месте, через делегатов смешанной пограничной комиссии.

И вот в декабре 1884 года под видом английского отдела пограничной комиссии из Индии прибыл целый вооруженный отряд в тысячу девятнадцать человек. Этот конвой сопровождал двадцать восемь топографов и других специалистов. Главой экспедиции был назначен генерал-майор Ламсден, его заместителями — секретарь посольства в Тегеране Стивен, полковник Стюарт, подполковник Риджуэй, а также майор Гольдич. Риджуэй командовал конвоем и обозом из тысячи двухсот семидесяти шести верблюдов и семисот семидесяти четырех лошадей.

При этом любопытно отметить, что английская печать горячо обсуждала вопрос, каким именно путем следует отправить этот конвой пограничной комиссии из Индии на север Афганистана. Эмир «подчиненного им» Афганистана снимал с себя всякую ответственность за безопасность конвоя на территории его страны и требовал, чтобы конвой не показывался в Герате. Можно было послать экспедицию вкруговую: через Суэцкий канал и затем через Россию, но британская гордость не позволила им пойти на это. В результате англичане, обходя Герат, пробирались от Кветты почти по самой границе Персии, через Сеистан.

С стороны России главой комиссии назначен был генерал-майор Зеленый, бывший перед тем военным агентом в Константинополе, а его заместителями — инженер Лессар, геодезист полковник Кульберг и генеральный консул в Тавризе Петров. Входили в нее также топографы и специалисты по ботанике, зоологии и другим отраслям. Конечно, Россия была недовольна поднявшейся вокруг дела возней, которая могла изрядно повредить репутации русских в глазах местного населения. Восточные племена могли истолковать прибытие англичан по-своему: дескать, русские без одобрения Англии не могут сделать и шагу даже у себя дома. Под благовидным предлогом, будто бы делегаты еще не достаточно выработали свою позицию относительно главных пунктов границы, русский отдел остался дома. На самом же деле русская сторона прекрасно осознавала, что с членами английской комиссии бесполезно даже пытаться договориться. Если уж британский парламент не смог уступить ни пяди в своей стране, то кто из англичан решится на малейшую уступку вдали от дома?

Ламсден прибыл 23 ноября, и англичане сразу же приступили к работе, к 13 декабря закончили ее и ушли на зимние квартиры. Русская же делегация так и не приступала ни к каким обмерам. Терентьев пишет по этому поводу, что «разграничение это, в сущности, затеяно было англичанами для поднятия своего престижа в глазах афганцев и тех кочевников, которые случайно могли бы им встретиться в степи. Нам не было ни малейшего расчета плясать по их дудке и способствовать их блеску. Итак, пусть себе они работают, пусть пекутся на жаре и дрожат на холоде, а мы преспокойно проведем именно ту границу, какая давно уже нами намечена! Самые начала, положенные в основу соображений о границе, были у нас различны: мы требовали этнографической границы, т. е. всю землю, где кочуют туркмены, англичане же цеплялись за местные предметы, урочища и т. д., не обращая внимания на то, кто тут живет или сюда наезжает периодически».

Прекрасно понимал ситуацию и командующий войсками Закаспийского отдела генерал Комаров. У него к этому времени уже был богатый военно-политический опыт. По окончании в 1855 году Академии генерального штаба он до 1883 года служил на Кавказе, занимая, между прочим, должности военного начальника Южного Дагестана и начальника Кавказского военно-народного управления. Комаров гораздо больше соответствовал идеалу участника Большой игры. Не теряя на Кавказе времени даром, он собирал материалы по археологии, этнографии и другим отраслям знания и передал обширную палеонтологическую коллекцию из Дагестана в кавказский музей; около трех тысяч наиболее редких восточных монет были уступлены им Императорскому Эрмитажу. Часть монет описана бароном В. Тизенгаузеном в «Записках Восточного Отдела Императорского Русского Археологического Общества». Часть археологической коллекции, собранной Комаровым на Кавказе (предметы начала железного века), описана в известном издании Эрнеста Шантра: „Recherches anthropologiques dans le Caucase“ («Антропологические изыскания на Кавказе». Париж; Лион, 1885, с превосходными таблицами). На V Археологическом съезде в Тифлисе (1881 г.) Комаров был избран председателем.

В Закаспийскую область Комарова перевели в 1883 году, назначив начальником отдела и, соответственно, командующим войсками. Александр Виссарионович вполне понимал, что затеянная в таких обширных размерах комиссия была бесполезной тратой времени и денег; а многочисленный конвой, мало похожий на мирное предприятие, очевидно, имел целью произвести впечатление еще и на население Герата. Видя отношение русского гарнизона к комиссии, Ламсден прекрасно понял, что русское правительство и не собирается признавать выводы англичан и что здесь, скорее всего, так просто дело не кончится. Считая столкновение с русскими неизбежным, он послал майора Николсона и капитана Дея в Герат с заданием изучить городские укрепления и решить, как лучше оборонять город. По пути офицеры принялись картографировать маршрут возможного продвижения русской армии на случай ее вторжения. Капитана Йета с несколькими офицерами Ламсден отправил в лагерь афганского сердаря для руководства предстоявшими военными действиями.

Британцы стали готовиться к военному столкновению не на шутку; два индийских армейских корпуса, один из которых возглавлял генерал Робертс, в случае необходимости были готовы пересечь Афганистан и быстрым маршем направиться к Герату. Афганцы, по совету английских военных, рекомендовавших им пока не поздно занять район, который Россия намеревается сделать своей территорией, послали в Пендэ войска для усиления его контингента. 21 марта 1885 года близ Пешавара произошло свидание между вице-королем Индии и афганским эмиром. Эмир согласился мобилизовать свои войска и пропустить английский корпус к Герату; за это ему преподнесли почетную саблю, бриллиантовую звезду, горную батарею, пять тысяч снайдеровских ружей, миллион двести пятьдесят тысяч патронов и, конечно же, достаточно денег.

В то же время в английском парламенте в полную силу шли дебаты о необходимости осадить Россию; газеты наполнены были самыми резкими высказываниями. Русского министра иностранных дел на публичных собраниях ругали последними словами. Тринадцатого марта под нажимом Британии Санкт-Петербург клятвенно пообещал, что, если афганцы воздержатся от военных действий, русские войска не станут атаковать Пендэ. Через три дня это повторил и министр иностранных дел России Николай Гире, добавив, что обязательство дано с полного одобрения царя. А накануне королева Виктория лично телеграфировала Александру о своем желании предотвратить «бедствие» войны. Однако, несмотря на такие шаги, оба государства вновь оказались на весьма шаткой грани полномасштабного военного конфликта из-за Афганистана. Внимание всех теперь было приковано к этой маленькой приграничной провинции, где командовал генерал Комаров.

2

Генерал Комаров, прекрасно понимая сложившуюся ситуацию, тем не менее совсем не испугался легшей на его плечи гигансткой ответственности. Он спокойно двинул свою небольшую двухтысячную армию к Пендэ, намереваясь во что бы то ни стало добиться того, что, по его понятиям, являлось в его владениях неотъемлемым правом России. С одной стороны, у него были четкие инструкции всеми силами избегать военного конфликта. Но с другой — знал он и следующие слова Александра III: «Ни в чем им не уступать, наметить самим желательную для нас границу, занять ее войсками и подготовить все на случай разрыва нашего с Афганистаном и Англией». Комаров старался исполнить и то и другое в точности. Ламсден, постоянно следивший за развитием ситуации из афганского лагеря, срочно телеграфировал в Лондон о начале движения русских войск по направлению к Пендэ.

Двадцать седьмого марта королева Виктория обратилась к парламенту с посланием о созыве семидесяти тысяч резервистов I и II разрядов. Началось быстрое вооружение флота. Комаров же в этот день подошел практически вплотную к Ак-Тепе (Таш-Кепри), близ впадения реки Кушка в Мургаб. У него было восемь рот, четыре сотни и четыре орудия, всего около двух тысяч человек. Кавалерией командовал Алиханов, к этому времени ставший уже майором. Афганский же отряд в Пендэ насчитывал до четырех тысяч человек.

Афганцы немедленно перешли Мургаб и Кушку и тоже стали у Ак-Тепе, на левом, то есть на нашем, берегу Кушки, затем заняли окружавшие русскую стоянку высоты и стали возводить укрепления.

Двадцать девятого марта утром Комаров через парламентера направил афганскому командующему Наиб-Салару письмо следующего содержания: «Требую, чтобы сегодня до вечера все подчиненные вам военные чины до одного возвратились в прежния стоянки свои, на правый берег Кушки и чтобы посты ваши на правом берегу Мургаба не спускались ниже соединения этих рек. Переговоров и объяснений по этому вопросу не будет. Вы обладаете умом и проницательностью и, вероятно, не допустите, чтобы я свое требование привел в исполнение сам».

Наиб Салар ответил, титулуя Комарова, как зовут старших начальников в Индии: «Его превосходительству Генералу Бехадуру, храброму и отважному». Он уверял, что не может исполнить русского требования вопреки приказаниям эмира и советам английского капитана Йета, для него обязательным. В то же время Наиб обещал, если нужно, исправить то или другое маловажное расположение своих постов.

До этого момента Ламсден внимательно контролировал события и сообщал обо всем в Лондон. Однако теперь, сделав все, что было в его силах для предотвращения столкновения, он решил все-таки отодвинуть свой лагерь подальше, чтобы не оказаться втянутым в сражение. В результате о том, что произошло далее, в Британии известно лишь по русским отчетам.

В тот же день, в десять часов вечера, отдавая приказ о бое на 30 марта, генерал Комаров послал еще одно, более мягкое письмо «уважаемому, отважному и благодарному» Наиб Салару, в котором говорил, что самой маловажной из перемен в афганских силах, по его мнению, будет являться полное очищение левого берега Кушки и правого берега Мургаба ниже Кушки и что если афганцы этого не исполнят, то ничего хорошего их не ожидает и вина за все, что произойдет далее, полностью ляжет на афганцев, которых он еще раз предупреждает в видах охранения дружественно-соседских отношений отойти, не слушая дурных советов. Он уверял, что советники афганцев, англичане, видимо, стараются разорвать дружественные отношения России и Афганистана. Заканчивалось же письмо следующими словами: «Да поможет вам Господь! в разрешении этого дела и установлении вместо вражды — дружественных соседских отношений, дабы не пришлось раскаиваться в том, что вы слушались бесполезных советов посторонних лиц… Выбор между дружбой и враждой зависит от вас самих!»

Затем Комаров, прекрасно зная, что все его требования останутся без внимания, отдал своему отряду следующее приказание: «Истощив все средства мирно уладить это дело… я решил удалить афганцев из этого урочища силой. Для чего предписываю: завтра в 4 часа утра Мургабскому отряду выступить… Во время движения, до рассвета соблюдать полную тишину, не курить, не разговаривать, приказания отдавать вполголоса. Особенное внимание обращаю на то, чтобы не было допускаемо ни малейшей суеты, спокойствие чтобы было полнейшее… строгое запрещение первым начинать действовать оружием», даже больше того — «не отвечать на неприятельский огонь без приказания, в надежде на мирный исход удалением афганцев за Кушку одним маневрированием».

И вот 30 марта в четыре часа утра, еще в темноте, в густом тумане и легкой измороси, русские войска выступили из лагеря. В начале шестого часа кавалерия стала выходить на плато Ташкепринского бугра и, развернувшись, остановилась шагах в четырехстах-пятистах от вдвое превосходящей русскую афганской конницы, которая была построена глубокой массой, до двух тысяч коней против Алиханова и около двухсот против пехоты Туркестанского линейного батальона. На левом фланге конной массы тотчас вышло и залегло около роты пехоты. Туркестанцы же к этому моменту еще не подошли, а Закаспийские стрелки, развернувшись, уже наступали. Вскоре подошли и туркестанцы, и генерал Комаров направил к ним полубатарею.

В это время к афганской коннице, составлявшей основную силу и надежду отряда, подъехал Наиб-Саляр и обратился к ней со словами: «Подвизайтесь во славу Божию!» Ему отвечали троекратным «Алла!» и обещанием сражаться во имя Господне. По всем сведениям, настроенные весьма воинственно афганцы и в самом деле собирались драться с неверными русскими всерьез.

Алиханов, полагая, что афганская конница тотчас ринется в атаку, быстро спешил казачьи сотни и тех туркмен, у которых (двадцать человек) были ружья. На правом фланге на коне осталась только сотня Мервской милиции, на левом — туркмены конвоя и свита Комарова. Огня все еще никто не открывал. Афганцы, видимо, по-прежнему не решались сделать это первыми. Но вот в их рядах кто-то все же не выдержал, и раздалось четыре ружейных выстрела по русской коннице, одним из которых была ранена казачья лошадь. Казаки тут же дали ответный залп, после чего начался частый непрерывный огонь.

Афганцы сразу же начали поливать огнем всю позицию из ружей и из пушек, и после этого ответный огонь открыли уже все русские колонны. Афганская кавалерия заколебалась, отхлынула, но тут же стала опять строиться к атаке и бросилась с бугра в равнину, охватывая конную колонну русских с левого и правого флангов и с тыла. Однако после пятого залпа казаков афганцы дрогнули и обратились в бегство вместе с ротой, выдвинувшейся на левый фланг их конницы.

Вся афганская кавалерия бросилась за реку Кушка в полной панике, прыгая с обрывов бугра, скапливаясь плотными массами у брода и у моста и неся под русским огнем большие потери. Афганская же пехота под частым огнем противника вообще попряталась в траншеи с бойницами; все их пушки действовали через амбразуры и, будучи хорошо прикрыты окопами, начали приносить русской стороне заметный урон.

По свидетельству туркестанцев, огонь афганских траншей на бугре был силен, особенно против казаков. Трупы людей и лошадей валялись по обоим берегам реки, темнели в русле и уносились быстринами.

Тогда спешенные части Алиханова, к которым присоединились и Мервские милиционеры, вместе с туркестанцами двинулись на афганские траншеи, прикрывавшие расположенную на бугре батарею, а Сводный Закаспийский стрелковый батальон атаковал в штыки равнинный участок Кушкинской позиции афганцев.

Афганцы, мужественно отстреливаясь, подпустили атакующих к своим траншеям шагов на сто и, хотя в отдельных группах дрались геройски, русской штыковой атаки все же не выдержали.

Русская артиллерия в этот период боя помогала пехоте своим огнем и сообщением дистанций. Выехав на позиции тотчас по завязке боя, она стреляла во фланг и тыл афганцам, потом по переправам, где скопился противник, затем по его толпам, строившимся на высотах другого берега, и по орудию, действовавшему с Ак-Тепе.

С начала боя неприятельская артиллерия, в количестве не меньше шести орудий, вела частый огонь по Закаспийскому стрелковому батальону, по цепи и резервам, с бугра, с долины и с Ак-Тепе. Но закаспийские стрелки обратили свой огонь на афганские батареи и быстро заставили замолчать два афганских орудия. Затем, подойдя перебежками на близкое расстояние к траншеям, цепь пехоты и резервы бросились одновременно на афганцев, которые тут же бежали к мосту, оставив три орудия.

Теперь, продолжая оборонять правый берег Кушки, афганцы стали строиться на южном краю лагеря, конница южнее пехоты. Но теперь у них оставалось уже лишь одно орудие в Ак-Тепе. И все-таки около восьми часов утра, после еще одного натиска русской пехоты, лагерь афганцев был занят, а еще через два часа перебиты или переловлены и все укрывшиеся в складках местности афганцы.

Генерал Комаров не позволил преследовать афганцев и даже вернул сотню, бросившуюся было к Пендэ. Отказавшись преследовать разбитого неприятеля, Комаров хотел дать всем понять умеренность наших требований; мы сделали только то, чего просили, и не более, освободили левый берег реки. А дальше — посмотрим.

Однако паника афганцев была столь велика, что в этот же день они преодолели более сорока километров до Меручака, и только там основная масса беглецов остановилась на первый ночлег. Защитники оазиса бежали, оставив на поле боя более восьмисот трупов, также многие утонули, в поисках спасения пытаясь одолеть разлившуюся реку. Потери Комарова составили только сорок человек убитыми и ранеными.

Итак, дело было сделано. На этот раз Россия, не испугавшись войны с Англией, сделала то, что считала нужным. Теперь интересно проследить, кто и как повел себя в пиковой ситуации столкновения интересов трех стран — России, Англии и Афганистана.

3

Наиб-Саляр, выслушав доклад о причинах, ходе и последствиях боя, пришел в ярость и приказал отрезать нос и уши начальнику конницы и кавалерийским офицерам за то, что конница первая подала пример к бегству. Но тут к нему прибыл русский гонец с письмом от генерала Комарова. Афганцы были уверены, что письмо наполнено издевательствами над позорно бежавшим с поля боя противником; в Азии это является обычным делом. Но вот что они прочли: «Высокостепенному, славному и благородному Наиб-Салару-Тимур-шаху. После добрых пожеланий, считаю необходимым уведомить Вас, что люди, попавшие в плен, из состава вверенных Вам войск, освобождены и отправились домой, снабженные продовольствием и деньгами на путевые расходы. Семнадцать человек раненых лечатся в госпитале и по мере выздоровления будут точно также возвращены Вам. Все убитые похоронены мусульманами и по-мусульманскому обряду. Вы можете быть спокойным, я добился только того, чего желал, и даже не переношу своего лагеря через Кушку. Остаюсь с афганскими войсками и подданными в добрых и дружественных отношениях, без всякой враждебной цели.

Командующий войсками генерал-лейтенант Комаров».

Афганцы были поражены. «Так может поступать только великий народ!» — вырвалось у одного из них.

Теперь взглянем на то, как реагировала на эти события Англия.

Новость о захвате русскими Пендэ дошла до Лондона через неделю и была встречена с такой яростью и тревогой, что даже правительство признало «чрезвычайную опасность» ситуации. Большинство наблюдателей, включая иностранных дипломатов, считали, что теперь война между двумя державами неизбежна. Гладстон, которого Гире, не говоря уже о самом царе, всегда выставлял дураком, осудил устроенную над афганцами резню как акт ничем не спровоцированной агрессии и обвинил русских в захвате территории, бесспорно принадлежащей Афганистану. В Палате общин он заявил, что ситуация серьезна, но не безнадежна, и, хотя на фондовой бирже уже наметились признаки надвигающейся паники, он получил от взволнованных парламентариев обеих партий кредит в одиннадцать миллионов фунтов. Таких огромных сумм не давали со времен Крымской войны.

Министерство иностранных дел подготовило официальные заявления относительно начала военных действий. Королевский флот был переведен в состояние боевой готовности и получил приказ наблюдать за передвижениями всех русских военных кораблей. На Дальнем Востоке флоту следовало занять порт Гамильтон в Корее с тем, чтобы использовать его как плацдарм для проведения операций против крупной русской военно-морской базы во Владивостоке и других объектов северной части Тихого океана. В то же время рассматривалась возможность нанесения удара по русским на Кавказе, желательно при поддержке Турции.

На этот раз намерения правительства были непоколебимы, и британский посол в Санкт-Петербурге получил инструкции предупредить министра иностранных дел Гирса, что любое дальнейшее продвижение русских в направлении Герата будет означать войну. На тот случай, если это не сработает, вице-король подготовил и отправку двадцатипятитысячного корпуса в Кветту, где ему надлежало ожидать согласия Абдуррахмана на марш-бросок в направлении Герата. Персидский шах, изрядно встревоженный агрессивными действиями России в непосредственной близости от его собственной границы с Афганистаном, убеждал Британию войти в Герат прежде, чем это сделает Санкт-Петербург, и в случае войны между могущественными соседями подтвердил свой нейтралитет.

Плодовитый писатель-русофоб Марвин издал книгу, озаглавленную «Русские у ворот Герата». Книга эта была написана и издана всего за одну неделю и сразу же стала бестселлером — мгновенно разошлось шестьдесят пять тысяч экземпляров. Прежде всего Марвин заявлял, что все проблемы в отношениях с Санкт-Петербургом создаются в основном из-за бесхребетных и нерешительных действий последовательно сменяющих друг друга британских правительств, особенно либеральных.

Отзвуки кризиса мгновенно разнеслись по всему миру. В Америке, где от новостей содрогнулась даже Уоллстрит, только и говорили что о ссоре между двумя гигантскими империями, а в обычно трезвомыслящей газете «Нью-Йорк Таймс» появилась статья под заголовком, набранным огромными буквами: «БИТВАРОССИИ С АНГЛИЕЙ», которая начиналась словами: «Это — война». И это вполне могло стать реальностью, если бы среди всеобщего безумия не сохранил здравый рассудок один человек.

И кто, вы думаете, был тот единственный человек, сохранивший в этой истории здравый рассудок?

А именно тот, кто, по мнению англичан, немедленно должен был «потребовать смыть оскорбление русской кровью и в соответствии с англо-афганскими соглашениями попросить британской помощи».

Все газеты и государственные деятели мира предсказывали скорую драку между двумя крупнейшими державами из-за отдаленного среднеазиатского селения. Находясь в ежедневном ожидании войны, британские газеты требовали преподать русским урок, а газеты Санкт-Петербурга и Москвы настойчиво домогались от своего правительства разрешения на аннексию Герата и предостерегали Британию, предлагая ей держаться подальше. И только один «безжалостный», по определению Хопкирка, эмир Афганистана Абдуррахман спокойно сказал: «Ну и что, что там погибло двести человек. Хотя бы и две тысячи». Но за этим спокойным ответом стояло не безразличие восточного деспота, а холодная мудрость опытного правителя. Абдуррахман прекрасно понимал, что это будет не его война. Эмир просто не имел ни малейшего желания еще раз увидеть свою страну превращенной в поле битвы между конфликтующими соседями.

Кроме спокойной позиции Абдуррахмана имелись здесь и другие сдерживающие факторы, исподволь оказывавшие влияние на ситуацию. Фактически ни одна из сторон не хотела начинать войну из-за Пендэ, другое дело — Герат. В России отлично понимали — продвинься они еще хотя бы немного, британцы, даже возглавляемые либеральным правительством, ринутся в битву. И на протяжении всего кризиса между министрами иностранных дел обеих стран, лордом Гренвиллем и Бирсом, поддерживалась постоянная связь. Постепенно спокойствие восстановилось. Стороны в конце концов пришли к соглашению о том, что Пендэ останется нейтральным до тех пор, пока его будущее не решат три заинтересованные страны; русские войска должны отойти от селения на небольшое расстояние. Переговоры относительно границы следовало начать как можно скорее, а пока, по мере постепенного угасания непосредственной угрозы, королевский флот и индийский контингент британских войск должны были вернуться на исходные позиции…

Войну удалось предотвратить, но англичане все же отчетливо дали понять всем, что при любом дальнейшем продвижении русских к Герату она неминуема. Тем не менее, даже учитывая это, далеко не все обозреватели были убеждены, что этим можно надолго остановить продвижение русских.

Здесь относительно этих событий очень уместно привести слова генерала Терентьева: «Теперь англичане стали уже вопить о неприкосновенности Герата. Это ворота в Индию, это ключ к Индии! Мы знаем, однако же, что Герат ни то, ни другое: воротами в Индию служит собственно река Герируд; это ворота и коридор. Герат, как крепость, — ничтожество и надолго задержать европейские войска не может, а в случае недосуга его просто можно оставить в покое, под наблюдением небольшого отряда. Важен он только, как склад, но складом этим можно пользоваться, несмотря на гарнизон цитадели. Это всегда и делали даже персияне. Герат от нашей границы всего в 130 верстах. Лучший путь к нему от Серахса через Ах-Рабат, по родникам на Меймезек.

Захватывая все главные горные проходы, ведущие к Индии, навешивая на эти ворота крепкие замки, в виде фортов, англичане думают держать свою Индию, как сказочную принцессу за тридевять земель.

Но все проходы имеют еще обходы. Боланский имеет их 15, причем некоторые весьма удобны для движения войск. Уберечь свою принцессу им не удастся запорами да воплями против России. Только честным и справедливым отношением к нам и в Европе, и в Азии они могут застраховать свою дорогую колонию от всяких случайностей; а тогда им не нужны будут никакие крепости. Этого секрета они пока не знают…»

Да, именно этого англичане никак не могли, да и не хотели понять. Непонимание их весьма характеризует поведение Ламсдена и его коллег после победы Комарова. Поначалу англичанин попытался сохранить лицо и прислал Комарову записку с вопросом, не нуждаются ли русские в связи с произошедшими событиями в помощи еще одного врача. Однако когда русский офицер с несколькими казаками направился к нему, чтобы передать ответ генерала Комарова и пригласить британцев в лагерь, те при виде приближающихся всадников вдруг поспешно собрались и умчались прочь.

Комаров: «В сущности, при Кушке разбиты были англичане, распоряжавшиеся афганцами. Заячий вид улепетывающих английских офицеров, конечно, не мог вселить в афганцев особого к ним уважения, и престиж пострадал; без сомнения, они сделали бы лучше, сдавшись русским: ведь они были членами смешанной комиссии и, значит, шли бы только на соединение с русским отделом ее, как товарищи… Нет, они сами сознавали, что поступали, как враги! Поэтому они и боялись попасть к нам в руки…»

«Полная победа еще раз покрыла громкой славой войска Государя Императора в Средней Азии. Нахальство афганцев вынудило меня, для поддержания чести и достоинства России, атаковать 18 марта сильно-укрепленныя позиции на обоих берегах р. Кушки… Афганский отряд регулярных войск, силою в 4 т. человек при 8-ми орудиях разбит и рассеян, потерял более 500 человек убитыми, всю артиллерию, два знамени, весь лагерь, обоз, запасы… Английские офицеры, руководившие действиями афганцев, просили нашего покровительства; к сожалению посланный мною конвой не догнал их. Они были, вероятно, увлечены бежавшей афганской конницей».

Так доносил военному министру, для доклада государю Александру III, генерал-лейтенант Александр Виссарионович Комаров.

Фактическое присоединение им к русской территории, без кровопролития и сверхсметных ассигнований со стороны казны знаменитого Мервского оазиса и оазисов Тедженского, Серахского и Иолатанского было уже признано его крупнейшей заслугой перед отечеством. Эти присоединения были окончательно закреплены за Россией боем при Кушке с добавлением Пендинского оазиса. Площадь присоединенной территории составляет сто девяносто шесть тысяч триста двадцать семь квадратных верст (около двухсот тысяч квадратных километров). За Кушку Комарову была пожалована шпага, украшенная бриллиантами, и с производством, в 1890 году, в генералы от инфантерии Комаров был отчислен в запас. Алиханов был награжден орденом Св. Георгия 4-й степени.

Однако англичане еще долго пытались что-то изменить в этой истории, и лишь летом 1887 года были наконец подписаны окончательные протоколы, касающиеся всех поселений, за исключением расположенных вдоль восточной границы. При этом Россия сохраняла за собой Пендэ, который «разменяли» с Абдуррахманом, уступив афганской стороне находящийся западнее стратегический перевал, который ему и его британским советникам непременно хотелось взять под свой контроль. Более того, в качестве компенсации нашими была присоединена к территории России значительная часть правого берега Кушки вплоть до Мургаба. Таким образом, труды английской комиссии не только пропали даром, но русская граница теперь пролегла даже еще южнее, чем Россия требовала вначале, и теперь от Кушкинского поста до Герата оставалось всего около ста километров.

Впоследствии Г. В. Чичерин писал: «Вопрос о мире и войне висел на волоске, и потребовалось все искусство традиционной дипломатии, умевшей в потоке слов притуплять политические обострения и отсрочивать столкновения, в лице одного из последних виртуозов этого традиционного искусства русского посла в Лондоне Сталя, чтобы превратить вопрос о войне между Россией и Англией в чисто канцелярский вопрос об афганском разграничении, переданный технической разграничительной комиссии на местах».

Хопкирк: «Вновь русские показали себя мастерами fait accompli, фактически получив то, что хотели, хотя генералы и остались недовольны в конце концов согласованной границей, проходившей в основном по первоначальной линии, определенной еще в 1873 году. Единственным отклонением являлся изгиб на юг в районе Пендэ, заметно приближавший русских к Герату».

Как бы хотелось на этом победном результате поставить точку. Однако то, что легко сделать в книге, оказывается не так-то просто в действительности.

Правда, на какое-то время и Британия, и Россия, наказанные за свои дорогостоящие среднеазиатские авантюры, успокоились, якобы усвоив уроки и научившись осмотрительности. Начался период разрядки, который, несмотря на взаимные опасения и подозрения, продлился целых десять лет. Однако обе державы использовали этот период отнюдь не для мирного сближения, и в конце концов получилось так, что в борьбе за господство над Азией эта передышка стала лишь короткой интермедией.