По возвращении я нашел родителей состарившимися почти до неузнаваемости.

Мама не отходила от меня ни на шаг и беспрестанно дрожала. Отец, и так худощавый и темноликий, был изнурен бессонницей. Он сказал, что не может больше заниматься своим ремеслом — его сердце пусто.

— Захра, — сказал отец, — теперь в лучшем мире, но дух ее пребудет с нами вовек.

— Да, отец, — отозвался я.

— Но что станется с тобой, сынок? Мы видим, как тебе плохо, но ты отстраняешь нашу помощь. Это горе тенью лежит на наших сердцах.

— Не волнуйтесь за меня.

— На все воля неба, Хасан, смерть же не что иное, как итог каждой судьбы.

— Знаю, отец.

— Захре сейчас куда лучше, чем нам, — подхватила мама. — Она была слишком хороша для этого мира.

— Знаю, мама.

— Мы скорбим вместе с тобой, — продолжала мама. — Чем тебе помочь? Что сделать?

— Подождите немного, — сказал я.

— На все воля Господня, — повторил отец. — На все его воля. Ничто не напрасно; каждое событие имеет смысл.

— Это и к моему мертворожденному сыну относится, да, отец?

Он поник головой и ничего не ответил.