Элинор он увидел первой и уж потом — идущего вслед за ней коронера Ральфа, чье появление, как всегда, не могло означать ничего приятного. Сейчас это подтверждалось и выражением лица настоятельницы.

— Что-то произошло, видите? — Томас кивком головы показал на приближающуюся пару.

Ральф стесненно поздоровался с Анной, кивнул Томасу.

— Сожалею, но приходится беспокоить вас, — сказал он, обращаясь куда-то в пространство между ними.

— Всегда готова помочь вам, Ральф, — любезно ответила Анна. — Если смогу, конечно.

— Благодарю вас, сестра, — с такой же любезностью, однако по-прежнему не глядя на нее, проговорил он и умолк.

Сестра Анна вопросительно посмотрела на Элинор и, не дождавшись объяснения, продолжала, обращаясь к Ральфу:

— Давно не было вас в Тиндале, сэр. Я подумала, что вы отправились вслед за вашим родственником ко двору. Набраться светских манер. Они у вас заметно улучшились, насколько я замечаю.

Ее колкости не были, видно, большой неожиданностью для Ральфа. Он сплюнул и довольно добродушно проговорил:

— Я не из тех, кто ошивается при дворе, вы знаете это, сестра. — И добавил без обиняков: — Я притащил вам труп.

Но Анну трудно было ошеломить этим сообщением: служение в лазарете приучило ее ко многому. И ответ монахини был подобающим.

— Я и не думала, сэр, — сказала она, — что вы пожаловали, чтобы почитать нам любовные стихи.

Доброжелательная улыбка приятно смягчила ироничность слов.

— Да, — поддакнул ей Томас, — хорошие свежие трупы куда больше в духе нашего коронера.

Начавшуюся пикировку прервала Элинор.

— Боюсь, шутки сейчас не совсем к месту, брат Томас, — заметила она сухо. — Легкомыслие и смерть не очень совместимы, как мне кажется.

Томас обиженно моргнул. Почему настоятельница адресует свое замечание только ему? Разве другие не делят с ним это осужденное ею легкомыслие?

— Прошу прощения, миледи, — сказал он с поклоном. — Сожалею, если кто-то умер, не добравшись до койки в нашем монастыре.

— Именно так и случилось, брат, — подтвердила Элинор, пропуская мимо ушей чуть заметную насмешливость в почтительном ответе. — Только умер этот человек не от болезни, а его убили. Зверски убили.

Анна побледнела. С лица Томаса сошло выражение обиды. Ральф негромко заговорил:

— Да, человека убили самым варварским способом. Это произошло в лесу неподалеку отсюда. Поэтому, чтобы избежать распространения слухов, я был вынужден привезти труп сюда.

— Господи, ну отчего на нас обрушивается столько смертей! — воскликнула в отчаянии Анна, воздевая руки, и потом истово перекрестилась. — Простите меня. Стыдно думать о собственном спокойствии, а не о несчастной душе человека, погибшего без покаяния.

— И все же вы правы, сестра, — попытался утешить ее Ральф и даже протянул руку, чтобы дотронуться до ее плеча, но не осмелился сделать это. — Монастырю много достается.

— Убитый не был местным жителем, коронер? — спросила Элинор.

— Я не опознал его, миледи. Может, кто другой сможет сделать это. Одёжа на нем солдатская, и, судя по кресту на ней, если он подлинный, человек этот побывал на Святой земле. Крестоносец… Мы с моим помощником обнаружили его, — продолжал Ральф официальным тоном, — в полумиле отсюда, на расчищенной поляне возле дороги, что идет через деревню. Он лежал лицом вниз. Сначала мы подумали — упал с коня или от какой болезни свалился, но когда перевернули… Лучше не смотреть на такое, — добавил он уже совсем неофициально. — Весь исполосован.

— Поляна возле дороги из деревни? — переспросил Томас.

Он вспомнил, что недавно шел там, только потом свернул в лесок, чтобы скорее добраться до монастыря. А ведь мог пройти там же… Слышал ли он что-нибудь? Пожалуй, только завывание ветра да шорох дождя. На человеческие звуки похоже не было — скорей, на дьявольские.

— Я еще не приветствовала вас, брат Томас! С возвращением домой, в монастырь!

Голос Элинор прервал его мысли. Он взглянул на нее в замешательстве: почему опять такая холодность тона? В чем он перед ней провинился? Что ничего не сообщал о себе из Йорка? Но, в конце концов, разве это было так уж необходимо? А она чуть вовсе не забыла поприветствовать его после столь долгого отсутствия. Что совсем непохоже на нее — всегда такую любезную и предупредительную. Но вот она опять заговорила — на этот раз более мягким, слава Богу, тоном.

— …Монахини дружно молились за скорейшее возвращение их исповедника, а сестра Анна, я уверена, ждала вас с особым нетерпением… — Элинор умолкла, раздумывая, не сказала ли чего-то лишнего, и потом договорила: — Словом, здесь ожидали вас. Все без исключения…

Томас молча поклонился. Всё, казалось бы, стало на свои места, и все же ее тон не был таким, как раньше, до его ухода. Что же могло измениться? Чем он мог вызвать немилость?

Как видно, сестра Анна тоже почувствовала некую перемену в отношении к нему настоятельницы, потому что решилась вступиться за него и напомнила:

— У Томаса очень болел брат, и только сейчас…

Элинор, что тоже было ей несвойственно, не дала закончить фразу и быстро проговорила, причем лицо ее покрылось румянцем:

— Тем более прошу простить мне, брат Томас, мою нелюбезность. Но сами видите, какие события происходят у нас под носом… Я не спросила, как здоровье вашего брата? Мы все молились за его выздоровление.

— Благодарю вас, миледи. — Томас снова склонил голову. — Ваши молитвы были услышаны. Он вполне здоров…

Господи, как тяжка ложь — пускай невредоносная, пускай даже кому-то во спасение! И догадывается ли настоятельница об этой лжи? А может, достоверно знает?..

Когда Томаса в этот раз отправляли на выполнение не вполне безопасного задания, он осмелился сказать своему патрону, что не считает более возможным скрывать от настоятельницы монастыря свою тайную работу на пользу церкви, ибо миледи Элинор имеет все основания знать об этом и, более того, выразить несогласие с тем, что монастырский лекарь вынужден отвлекаться на другие дела. А с другой стороны, продолжал Томас, зная о его миссии, она могла бы порою оказать и какую-либо действенную помощь…

Выслушав с кислым видом сбивчивую речь монаха, его начальник лишь отмахнулся и небрежно произнес, что об этом пока еще рано говорить. Томас понял так, что внутри церкви существуют, как и везде, свои взгляды, свои симпатии и антипатии, свои интриги, и что, если настоятельница Элинор окажется волею судеб в стане, враждебном тому, к которому принадлежит этот человек в черном, то противником она будет чересчур серьезным. Не говоря уж о том, что ее отец, барон Вайнторп, — видная фигура при дворе короля Генриха, а ее брат Хью (где-то он сейчас?) — приятель принца Эдуарда, наследника. Так что с семьей Вайнторпов шутки плохи, и обиды, нанесенные ей, не останутся безнаказанными… Впрочем, не дело Томаса в конечном счете беспокоиться об этом. Пускай у других голова болит…

— У монаха, оказывается, есть брат? — услышал Томас голос Ральфа.

С этим вопросом тот обратился к Анне. Господи, когда уже оставят в покое его бедного брата?

— А почему вы спрашиваете, Ральф? — поинтересовалась та. — Вы же слышали уже.

Ральф ухмыльнулся — не злобно, нет, ухмылка была озорная.

— Почему спрашиваю? Да потому, что теперь знаю: Томас родился, как все мы, от женщины, у него нет крыльев, а есть даже кое-какие грешки, как у всех нас.

— Вы сомневались, не ангел ли я безгрешный? — подхватил шутку Томас, с облегчением переключаясь на другую тему разговора. — Нет, я отнюдь не ангел, Ральф. Но успел ли я нагрешить столько, сколько вы, это другой вопрос. Ведь у меня из-за моего положения было куда меньше времени для этого. К сожалению.

Ральф расхохотался.

— Как я соскучился по тебе, дружище! Твой ум острее даже, чем у брата Эндрю.

— Спасибо за комплимент, коронер, но вернемся к печальному. Вы начали говорить об убийстве.

Ральф провел рукой по лицу, окончательно стерев улыбку.

— Да, вернемся. Этот человек был убит и зверски распотрошен. Как подстреленный браконьерами олень.

Томас содрогнулся и подумал, что коронер нашел весьма точный образ.

— Брат Эндрю, — продолжал тот, обращаясь к Томасу, — говорил, что вы возвращались как раз той дорогой. Когда это было и что вы там видели? Напрягите свою память, монах.

— Почему вы так со мной разговариваете? — возмутился Томас: ему не понравилась враждебность в голосе коронера.

Ральф пожал плечами:

— Просто собираю сведения. Должность у меня такая. Ну, так что вы там видели?

— Ничего, что могло бы вас интересовать.

Однако Ральф почему-то не отставал от него, и это не нравилось Томасу и беспокоило его.

— Странно, посудите сами, — говорил коронер, не сводя пристального взгляда с Томаса. — Вы шли по той же дороге, примерно в то же время, и ничего не заметили? А?

Томас считал, что они с Ральфом друзья, но сейчас чувствовал себя, как на самом настоящем допросе, и ему было не по себе. Даже прошиб холодный пот… Потому что вспомнил: однажды его уже допрашивали в подобном роде, после чего он оказался в темнице, где чуть не отдал Богу душу.

— Послушайте, Ральф, — сказал он, силясь оставаться спокойным, — чего вы прицепились? Я уже говорил, что свернул с той дороги.

Спокойствия не получалось: в голосе звучит страх. Ну, держи же себя в руках, говорил он себе.

— Свернули? Когда?..

Кто задает сейчас этот вопрос? — билось в голове у Томаса. — Где я? В Тиндале или в Лондоне? Кто со мной говорит?..

Он услышал свой изменивший тревожный голос:

— Я свернул в рощу и пошел более коротким путем, к Мельничным воротам. Там есть келья, где можно обсушиться. А потом — сюда, к лазарету…

— Услышать исповедь? — Это была уже легкая насмешка, но ему стало легче: значит, его больше ни в чем не подозревают? Допрос кончился. Он оправдан…

— Довольно, Ральф, — произнесла Анна. — Вы не дали брату Томасу отдышаться после долгого похода и сразу набросились с вопросами. Он же совсем измучен.

Она слегка прикоснулась к спине Томаса.

— Прости меня, брат, — сказал ему Ральф. — Как справедливо замечает эта женщина, мне не хватает хорошего воспитания. Но зато вполне хватает моей дьявольской работенки.

— Да, ужасное убийство предстоит раскрыть вам, коронер, — проговорила хранившая все это время молчание Элинор. — И, конечно, любые сведения могут помочь.

Томас понял ее слова как обращенное к нему предложение сказать еще что-то и неохотно заговорил опять:

— С утра сегодня на дороге было много попутчиков, но когда миновали деревню, то потом я уже был один… да, совсем один. Остальные задержались там…

Он замолчал. Что же еще сказать? Про ощущение, будто его кто-то преследует? Нет, это ни к чему. Ну, а раскрывать, зачем он был в Йорке, уж тем более он не имеет права.

Ральф, видимо, позабыл о нем и думать: он уставился на потолок больничной палаты словно плотник, изучающий результаты своей работы, и потом, взглянув на Элинор, произнес:

— Мертвец все еще лежит, привязанный к лошади моего помощника. Я полагаю, сестра Анна должна его осмотреть… Со своей стороны я помогу в чем нужно…

— Конечно, Ральф. Пускай этот скорбный груз доставят ко входу в мужскую часовню. Там его положат на подставку и прикроют, я распоряжусь.

— Благодарю, миледи.

Элинор сделала знак Анне, они обе вышли из палаты. Ральф так долго смотрел им вслед, что Томас решил: тот забыл о его присутствии, и напомнил о себе, кашлянув.

Ральф повернулся к нему и быстро проговорил:

— Вы разве не пойдете в часовню, брат? Когда мертвеца положат там, я бы хотел, чтобы вы взглянули на его лицо. Может, узнаете в нем одного из сегодняшних попутчиков?

— Хорошо, коронер, я пойду туда с вами.

Он на секунду прикрыл глаза и почувствовал, что почти освободился от прежней тяжести, давившей на душу. Но почему она не оставит его совсем? Почему он никак не может забыть то время в темнице, когда он валялся в собственных нечистотах, а крысы шныряли по его беспомощному телу? Пора, пора выкинуть все это из головы и жить настоящим.

А в настоящем требуется, чтобы он пошел сейчас в часовню и посмотрел в лицо мертвецу. И он сделает это. А прошлое пускай остается в прошлом.