— Это редкое счастье, миледи! Приобрести коленную чашечку и кусок бедренной кости святого! И по весьма сходной цене! Если мы сейчас не сделаем этого, продавец отправится в Норидж. Надо действовать! Я настоятельно прошу вас принять решение!

Брат Мэтью, говоривший все это, раскачивался от волнения, как тростник под порывами ветра. Сестра Руфь смотрела на него немигающим взором, и в нем непонятно чего было больше: сосредоточенности или обожания.

Однако настоятельница Элинор не казалась столь впечатлительной.

— Я уже решила, — спокойно сказала она. — Мы дождемся нового приора.

— Но, как вы сами правильно заметили, миледи, его назначение зависит от Анжу! — возопил монах. — А место сие так далеко!

В этом он был прав, и Элинор согласно кивнула. Что она еще могла сделать?

— Смеем ли мы так долго колебаться? — продолжал брат Мэтью. — Подумайте о престиже, о благосостоянии, которые приносят святые мощи другим святилищам! Святого Вильгельма в Норидже! Святого Фомы Бекета в Кентербери! — Его голос снизился до восторженного шепота. — Святого Фридесвиде в Оксфорде. Сам король Генрих наезжает туда и преподносит дары. Возможно, он и нам окажет такую честь, когда мы станем владельцами подобных реликвий!

На секунду смежив веки, Элинор с ужасом представила, какие усилия и расходы потребовались бы от них, случись такое в их монастыре.

Брат Мэтью не успокаивался.

— Я вижу в этом перст Господень, — возбужденно говорил он. — В том, что появляются все новые и новые реликвии и мы можем их обрести. И разве мы смеем поворачиваться спиной к этим божественным дарам?

Сестра Руфь наконец моргнула.

— Подумайте, миледи! — воскликнула она. — Целая кость! И коленная чашечка! Как возрастет влияние и значение нашего монастыря во всем христианском мире! Наш добрый брат целиком и полностью прав, ратуя за это!

В ее голосе, обычно суровом и жестком, появилась несвойственная ей елейность.

Элинор сжала зубы. Что, если она не выдержит и сдастся на милость победителя? К чему это приведет? Ну, прежде всего к тому, что Мэтью действительно одержит победу. В первую очередь духовную, которая, несомненно, поможет ему получить еще большую поддержку и выиграть битву за приорат, стать настоятелем всего монастыря. И получится, что она, не желая того, своими руками водрузила его на это место. С другой стороны, если она подтвердит свой отказ от приобретения реликвии, не вызовет ли это еще большей симпатии к Мэтью и не окажется ли большинство в его лагере просто из чувства протеста или негодования: как посмела она отказаться от такого дара Божьего?

Она почувствовала боль в левом виске, приложила к нему руку.

— Могу я прислать к вам продавца, миледи? — услышала она настойчивый голос.

Ох, какой он!.. Никак не отстанет! Чувство досады, поднявшееся в душе Элинор, помогло ей ответить решительно и однозначно и в то же время уклончиво-вежливо.

— Усердие, с каким вы отстаиваете свои взгляды, брат, заслуживает всяческого уважения. Тем не менее я не считаю, что сейчас время для скорых решений, и потому откладываю его.

— Но он может продать реликвию в другое место!

— В Норидже свой святой уже есть. Значит, там покупать не станут, не правда ли? Наш Тиндал, вы знаете это не хуже меня, расположен далеко от больших городов, и поблизости от него нет церквей или монастырей, которые могли бы позволить себе дорогие покупки. Если ваш торговец намерен, как вы говорили, продать реликвию в один из отдаленных монастырей на севере, он согласится еще немного подождать, я уверена. И на этом закончим разговор. Спасибо вам, брат.

— Но…

Два человека в черном, ставшие вдруг так похожи друг на друга, что не отличить, уставились на нее, как ястребы на полевую мышь. Однако эта мышь нашла в себе силы…

— Простите, брат, — произнесла она, — уже довольно поздно, я привыкла эти часы проводить в молитве. Всего доброго.

Боль над глазом стала сильнее.

— Миледи?..

В интонации, с которой сестра Руфь произнесла это слово, слышался вопрос: не нужно ли и ей принять участие в молитве, а также не может ли она рассчитывать на продолжение беседы на ту же тему, но уже вдвоем. Элинор постаралась разубедить ее и в том, и в другом.

— Я хочу остаться одна. Благодарю еще раз. Ваше беспокойство о репутации нашего Тиндала весьма похвально, и я ценю его…

Двое в черном, так похожие на ястребов, одновременно встали и одновременно устремились прочь из покоев настоятельницы.

Элинор проводила их взглядом и пробормотала в отчаянии:

— Ох, если брат Мэтью будет выбран приором, не отвертеться мне от этих костей.

Она подошла к столу, глубоко вздохнула и налила себе в кружку эля. На глаза ей что-то давило. На виски тоже. На сердце… а, что уж тут говорить!

У ее ног произошло какое-то движение. Большой рыжий кот взмыл с пола и в один миг оказался на столе. Она взяла его на руки.

— Иди ко мне, Артур. Посиди со мной и стань моим мудрым советчиком. Твое имя тебя обязывает, ты ведь знаешь это?

Она уселась вместе с ним на стул, зверь удовлетворенно замурлыкал, но советы давать не торопился. Правда, она и не спешила спрашивать. Ждала, пока утихнет головная боль. Боль проходила, но это не мешало Элинор сожалеть о своем упрямом отказе регулярно пить настой из девичьей травы, которая помогает от лихорадки и которую ей упорно советовала Анна. Упрямство, заслуживающее лучшего применения, ругала она себя. Если бы мне хватало его в беседах с настырным Мэтью, уж не говоря о том, чтобы употребить его для борьбы с охватившей ее и не дающей ни покоя, ни передышки греховной страстью. Для победы над которой ей так не хватает истинного упрямства. Или как это назвать?..

А что ты думаешь, Артур, о брате Мэтью с его исключительной настойчивостью, с его застылыми взглядами на все вокруг?.. Впрочем, Бог с ним, с Мэтью, у нее сейчас более насущные заботы… Убийство солдата. Кто это сделал? Где искать убийцу?.. Перестань мурлыкать и ответь!.. Может ли брат Томас быть замешан в этом? Я считаю, что нет, но, возможно, я так ослеплена своим чувством, что потеряла способность разбираться в людях и не в состоянии понять всю страшную правду о его натуре.

Она задумалась, перестала поглаживать кота, и тот подтолкнул головой ее руку.

Но я верю, что он невиновен, сказала она, снова почесывая ему горло. Да, признаюсь, сатанинский огонь вожделения обжег мою душу. Но он не превратил в пепел мой разум.

Кот согласился с этим и свернулся в клубок у нее на коленях. Однако не отказывался слушать ее, потому она продолжала.

Он хороший человек, уверяю тебя, Артур. Я чувствую это — смелый и верный. Ты должен помнить, как он показал себя, когда только прибыл в Тиндал, а еще мы с тобой знаем о его достойном поведении в замке Вайнторп прошлой зимой. Если бы он не помог в разоблачении убийцы, мой брат мог быть приговорен к повешению… Как ты думаешь, если человек так чтит закон, может он сам совершить такое ужасное преступление, как убийство солдата?

Артур фыркнул, подтверждая полную нелепость этого предположения, и потянулся, подставляя хозяйке для почесывания белое пятнышко на груди.

Она улыбнулась, вспомнив, как Артур сразу же после первого знакомства проникся симпатией к Томасу и помчался за ним по двору с радостно поднятым хвостом. За плохим человеком ты бы так не побежал, верно, дорогой?

Кот приоткрыл один глаз и замурлыкал еще громче, а его хозяйка снова улыбнулась и напомнила ему, что к брату Мэтью у него почему-то несколько иное отношение: пару раз он даже осмелился выпустить против того когти…

Элинор сняла кота с колен, встала, подошла к окну. Чувство некоторого облегчения сменилось прежним — тягостным и беспокойным.

Что же все-таки получается? Если Томас невиновен, во что она верит… хочет верить, то что же он так упорно скрывает? Знал ли он убитого солдата, и если да, почему отказывается сказать об этом? Что ему мешает?

Она прикусила губу, задумалась.

Быть может, умерший знал что-то о его прошлом? Но ведь он мертв, а мертвые говорить не умеют. В чем же причина для беспокойства, граничащего с ужасом? И какие-такие тайны мог знать солдат? Что-нибудь о нарушении монахом его обетов безбрачия и целомудрия? О женщинах, в чьих объятиях он испытывал греховную радость? Что ж, он привлекателен, даже красив, и нет сомнения, у него была не одна любовная связь до того, как он постригся в монахи… А после того?.. Ей неизвестно ни о том, ни о другом, и она не собирается предпринимать усилия, чтобы что-то узнать, но, конечно же, в миру, до посвящения в монашество он…

С горькой усмешкой она прервала свои размышления.

Да простит меня Бог! Во мне просыпаются чувства, свойственные ревнивой жене. Какая разница, в конце концов, даже если он был безмерно сластолюбив и спал со всеми замужними женщинами Лондона и их дочерьми? Господь уже простил ему, и ей остается сделать то же самое… И хватит об этом. Нужно подумать о другом. О нависшей над ним угрозе.

У Томаса, как у всех людей, есть семья. Возможно, тайна, которую он хочет сохранить, касается его близких родственников? Она вспомнила человека, одетого во все черное и явно принадлежащего к Церкви, что приезжал прошлой весной на прекрасном сером коне и обратился к ней с просьбой разрешить одному из ее монахов отбыть ненадолго из монастыря к серьезно заболевшему брату. Разумеется, она дала такое разрешение и с болью в сердце смотрела, как Томас выезжает из ворот монастыря вслед за посланцем. В те минуты, когда она давала ему благословение на поездку, ее удивило — она помнит — лицо Томаса: оно выражало не столько беспокойство за здоровье родственника, сколько нежелание ехать, даже злость. Это навело ее на мысль о серьезном разладе в его семье.

Она взглянула на кота, вольготно расположившегося у нее на постели.

Хорошо, сказала она ему. Понимаю, тебе надоели мои долгие размышления, ты считаешь, что пора переходить к действиям. Я согласна с тобой, Артур, и потому решаю незамедлительно увидеться с братом Томасом и, глядя на него строгим материнским взором, прямо спросить о том, что он утаивает от нас. Слово «материнский» я употребила оттого, что как настоятельница дала клятву быть матерью своим монахам, подобно тому, как наша Пресвятая Дева пребывает матерью всех, кого любит Господь.

Что касается Ральфа, то ему есть кем заняться, и он справится со своим делом без моей помощи. Только пускай он меня извинит, но я испытываю некоторые сомнения по поводу его главного свидетеля — того, кто видел Томаса недалеко от места убийства. И, значит, сам находился там. Этот человек безумен, но не всегда, а вроде бы только в те минуты, когда на него что-то находит. Однако Ральф полагается на его свидетельство, а также уверен, что безумец не мог совершить убийство, поскольку слишком слаб для этого телом. Вполне вероятно, что Ральф совершенно прав, однако не нужно ли более подробно и настойчиво допросить этого человека, и не в минуты его безумия, а когда он будет в более здравом разуме?..

Но, кажется, я начинаю вмешиваться не в свои дела — ведь Ральф не указывает мне, как надобно управлять Домом дочерей Христа при монастыре Тиндал.

Элинор нагнулась, чтобы еще раз погрузить руку в теплую рыжую шерсть Артура.

Я ухожу, прошептала она. Спи, и пускай тебе приснится жирная мышь. А я…

— Миледи! — раздался взволнованный крик.

В дверях стояла Гита.

Элинор побледнела.

— Что случилось?

— Пожалуйста, миледи… Вам надо туда пойти, потому что брат Томас…