Ричард лежал, свернувшись в клубок под одеялами, повернув к стене бледное личико.

Томас присел на край кровати и ласково положил руку на худое тонкое плечико.

— Что с тобой, малыш?

Тело мальчика сотрясала дрожь, словно в лихорадке, но монах не ощутил особого жара. Ричард ничего не ответил.

Томас перевел взгляд на сестру Анну и, молча задавая тот же вопрос, слегка качнул головой в сторону притихшего ребенка.

Она встала и жестом указала в сторону двери. Томас легонько сжал пальцами плечо Ричарда и последовал за монахиней.

Лишь только они оказались вдвоем в коридоре, отделенные от спальни дверью, сестра Анна покачала головой.

— У него нет жара, брат, но он почему-то не хочет говорить. Я надеялась, что уж вам-то он скажет что-нибудь, но, по-видимому, напрасно.

— Что произошло? Болезнь вернулась?

— Я сама не знаю, что и думать. После вашей встречи в часовне он был в отличном настроении. С аппетитом поел и даже согласился немного подремать, особенно после того, как я сказала ему, что Гринголету тоже нужно отдохнуть. Когда он спал, пришла нянька и стала умолять позволить ей посидеть с ним. Она очень переживала из-за того, что он улизнул от нее, и хотела оправдаться, но когда я ушла, он был совершенно здоров. Барон рассказал мне о валлийском травнике, говорил, мне это может показаться интересным. Я ушла от Ричарда и, боюсь, потеряла счет времени, изучая его возле казарм, где хранятся книги.

— Значит, вы ушли, и Ричарду стало хуже?

— По словам няньки, к мальчику пришел отец Ансельм. Он пообещал, что побудет с Ричардом. Он собирался развлекать его своими историями, пока та сходит в обеденный зал за остатками ужина. Когда она уходила, Ричард был весел, но когда вернулась, отец Ансельм уже ушел, а Ричард снова лежал в кровати. Нянька решила, что он уснул, но тут он вдруг заплакал.

— Заплакал?

— Нянька бросилась к кровати, но, лишь она коснулась его, как он закричал. Его лицо пылало, и она подумала, что лихорадка вернулась и мальчик опять в беспамятстве.

— Она послала за вами?

— Нет. Ричард успокоился, и когда она снова потрогала его лоб, он был холодный. Женщина решила, что ему приснился плохой сон, и принялась петь, чтобы его успокоить. Однако время шло, и ей стало казаться странным, почему он не двигается и ничего не говорит. Меня позвали к отцу Ансельму. Когда она услышала в проходе мой голос, то стала умолять меня заодно осмотреть Ричарда.

— Должен ли я понять вас так, что в Вайнторп-Касле эпидемия? Ансельм что, тоже заболел? Мы с ним встретились на лестнице, как раз когда он собирался пойти навестить Ричарда. Он сказал, что потом хочет отправиться в часовню, — у Томаса вырвался нервный смешок, — А теперь, видно, от излишне продолжительного стояния на холодном полу он схватил простуду.

— Не смейтесь, брат. Отец Ансельм в беспамятстве, и я опасаюсь за его жизнь. Здесь нет никакой загадочной болезни, разве что так можно было бы назвать смерть. Наша настоятельница, возвращаясь из часовни, нашла святого отца лежащим в снегу у входа на лестницу, ведущую вот в этот самый коридор. Возможно, он поскользнулся на узкой ступеньке и упал — как бы там ни было, у него в голове страшная рана. Если бы не настоятельница, он бы замерз насмерть. Но он может и умереть от своей раны.

— Не дай Господи! От него, конечно, воняет невыносимо, но это человек с добрым сердцем, и я не желаю ему зла. — Томас замолчал на мгновение. — Вы говорите, его нашли на улице? Во дворе?

Анна кивнула.

— И никто ничего не видел?

— Насколько мы знаем, нет.

— После того как мы попрощались, я пошел в обеденный зал что-нибудь съесть. Немного спустя ко мне присоединился барон. Мы договорились назавтра перечитать вместе все показания. Сейчас я припоминаю, что и в самом деле видел няньку. Она вошла в зал и тихонько прокралась вдоль стены, боясь, как бы барон Адам ее не заметил. Он сидел к ней спиной, а я не стал говорить, что она здесь. Наша настоятельница, должно быть, молилась в часовне, — перечисляя людей, Томас загибал пальцы. — Это не считая Ансельма и Ричарда, находившихся в спальне. А знаем ли мы, где были сэр Джеффри и его жена?

— Наша настоятельница упомянула, что видела сэра Джеффри в часовне. Его жена, скорее всего, была у себя, однако, боюсь, она вряд ли могла что-то услышать. Похоже, она уже давно уединилась с кувшином доброго вина.

— Странный способ скорбеть о человеке, который надругался над ней.

— Быть может, это и не скорбь вовсе, а ужас перед убийством так повлиял на ее рассудок.

— Беседу с этой леди нам правильнее будет оставить нашей настоятельнице, поскольку она знает ее лучше, чем мы. — Томас нахмурился: — Однако случившееся с отцом Ансельмом кажется мне странным. Лестница такая узкая, — он поднял взгляд на Анну: — Кто-нибудь выяснил, почему он упал? Возможно, на ступеньках было что-то, обо что он мог споткнуться или поскользнуться?

— Никто ничего такого не говорил, думаю, даже и не смотрел. Что у вас на уме, брат?

— Если он оступился, то, конечно, мог бы удариться головой, но тогда не отлетел бы так далеко. Винтовая лестница слишком узкая. Если бы несчастье произошло на первом повороте, то он мог бы скатиться к порогу, но только не во двор. Если же он упал выше, у самых жилых покоев, то его бы или нашли на лестнице, или он разбился бы насмерть о камни внизу. Так или иначе, невозможно было упасть так, чтобы оказаться чуть не посреди двора.

— Я видела рану. С такой раной ползти он тоже не мог.

— Он приходил в себя? Говорил что-нибудь о том, что с ним случилось?

— Несмотря на все мои усилия, с той минуты, как его нашли, он так и пребывает в беспамятстве. Что же касается деталей, то их немного. Судя по обилию крови, вытекавшей из раны в голове, и по тому, что кровь была совсем свежая, я бы сказала, что наша настоятельница наткнулась на него почти сразу же, как он упал. Вот и все подробности.

— Вы говорите, что боитесь за его жизнь? Какая у него рана?

— Боюсь, пробит череп. Я, как могла, обработала рану снаружи, но вяжущие свойства тысячелистника и очищающие способности вина имеют свои границы. Я не сильна в хирургии, брат, но знаю, насколько сложно определить глубину такой раны. Я искала осколки кости, но не нашла ни одного. Холод помог остановить отек, но не знаю, давит ли рана на мозг. Боюсь, он может умереть, нам остается лишь полагаться на милость Божию. Отец Ансельм нуждается в наших молитвах.

Томас кивнул и отвернулся от сестры Анны. Несмотря на дружбу с первой помощницей лекаря в Тиндале, имелись некоторые вещи, о которых он не мог сказать ей. К этим вещам относилось и то, что он не умел молиться.

— Голова пробита спереди или сзади?

— Спереди. Так, словно он упал лицом вперед.

— Он бы наверняка выставил вперед руки, чтобы смягчить удар, и голова бы не коснулась ступенек. Кто-нибудь поинтересовался, где именно он разбил голову? На этом месте обязательно должна остаться кровь.

— Когда его нашли и занесли в помещение, было уже совсем темно. Как я уже сказала, вряд ли кто-то стал смотреть.

— Тогда, сестра, это должны сделать мы. — С этими словами Томас снял со стены факел и поспешил к лестничному пролету.

Лестница была слишком узкой, чтобы по ней могли одновременно спускаться два человека. Томас передал Анне факел, и она пошла следом за монахом, который медленно шел вниз, осматривая каменные ступени и стену. Много времени им не понадобилось.

— Это произошло вот здесь. Видите? — Томас только что завершил первый полный круг ниже жилых комнат. Теперь он стоял, показывая на стену.

Анна посмотрела назад.

— Тогда он должен был споткнуться на самом верху, но я не заметила никакого порожка, ничего, из-за чего он мог бы упасть.

— Мышь перебежала дорогу? Или, может быть, его напугала крыса. — Томас опустился на колени, не сводя глаз с кровавого пятна на стене, потом внимательно осмотрел ступени выше и ниже этого места.

— Так, говорите, он потерял много крови?

— О, да, — сказала она, тоже становясь на колени, Томас же переместился ступенькой ниже, чтобы освободить ей место. — Мне кажется, я понимаю, к чему вы клоните. При такой ране здесь должно было быть гораздо больше крови. Но, возможно, если он покатился вниз, вся лестница дальше залита кровью.

Томас выпрямился и знаком велел Анне поднести ближе факел.

— Посмотрите сюда. Как вам кажется, что это вот здесь, на окне?

— Кровь.

Монах перегнулся через каменный створ окна и выглянул во двор.

— Воистину Бог любит нашего святого отца. Если бы ветер не намел приличный сугроб у подножья башни, Ансельм не отделался бы проломленной головой.

— Вы думаете…

— Я подозреваю, сестра, что его выбросили из этого окна. После того как сволокли вниз по лестнице.