Сестра Анна склонилась над трясущейся женщиной.

— Не дать вам еще одно одеяло, миледи? — ласково спросила она.

Исабель подтянула колени к подбородку и неподвижно глядела прямо перед собой. Ее глаза не мигали.

— Мне позвать брата Томаса, чтобы он побеседовал с вами?

Единственным ответом женщины был отрывистый смешок.

Сестра Анна встала, кивнула служанке Исабель, чтобы та присмотрела за хозяйкой, и вышла из комнаты. Сразу за дверью, в задумчивости опустив голову, стоял брат Томас.

— Она не хочет видеть ни вас, брат, ни отца Ансельма.

— А если так, может, со мной она захочет поговорить? — В коридоре, ведущем на лестницу, показалась Элинор. Потом она покачала головой. — Как бы там ни было, но ей придется.

С этими словами она вошла в комнату Исабель, притворив за собой тяжелую дверь. Томас и Анна посмотрели друг на друга и пожали плечами. В голосе их настоятельницы прозвучали нотки, которых они оба прежде не слышали.

* * *

Попросив служанку оставить их вдвоем, Элинор села рядом с Исабель. Глаза вдовы были закрыты. Руками она обхватила колени, тесней прижав их к груди. Пятна крови все еще виднелись на ее пальцах и ногтях.

— Исабель?

— Уходите.

— И не подумаю. Вы должны выслушать, что я вам скажу.

— Вы? Что вы можете мне сказать? — презрительно откликнулась вдова. — Бескровное, бесполое существо.

— Бесполое? Бескровное? В свое время вы обвиняли меня не в чем-нибудь, а в том, что я изображала кобылу, а Джордж был жеребцом. Но оставим это. То, что я должна вам сказать, не имеет никакого отношения ни к полу, ни к любви, но зато имеет самое прямое отношение к страху и ненависти.

Исабель замерла в испуге, ее лицо покрылось пятнами.

— Вы знаете, я его не убивала.

Одной испачканной в крови рукой она прикрыла рот.

— Вы хотели, но согрешили помыслом, а не поступком…

— Как вы узнали…

— Труп Генри был достаточно красноречив. Когда вы открыли дверь, вы знали, там не может быть ваш муж. Его вы надежно услали в казармы, а служанку отправили на ночь куда-то еще. Вы надеялись, что Роберт придет к вам в спальню, и подумали, что это он. Вы ведь испугались, увидев Генри? Он что, говорил шепотом у вашей двери и вы не узнали голос?

Исабель опустила руку и в ужасе смотрела на Элинор, потом чуть заметно кивнула.

— Скажите мне, если я ошибусь. Он схватил вас? Вы впились ногтями ему в лицо? Потом вы вырвались от него? Откуда-то у вас взялся нож. Маленький женский кинжал. И вы ударили его. Единственное, о чем вы тогда могли думать, — это о том, что он вас изнасиловал. — Элинор колебалась. Права ли она, поступая так, или это лишь усугубит и без того ужасное положение? Она сглотнула и продолжила: — Или вы нарочно соблазнили его и довели до того, что он, обезумев от страсти, набросился на вас и сделал вам ребенка, которым вы воспользовались, чтобы выйти замуж за его отца? Вы ударили его ножом, чтобы охранить свою честь или, наоборот, потому, что хотели заставить его замолчать…

Исабель села на кровати и плюнула в Элинор.

— Как смеете вы говорить, что я намеренно обольстила Генри, толкнув его совокупиться со мной! Я ненавидела его больше, чем всех прислужников сатаны. — Сейчас ее глаза пылали безумным огнем. — Да, я думала, что это пришел ваш драгоценный братец. За обедом моя рука пригласила его, и его петушок с большой готовностью принял приглашение.

Элинор почувствовала, как от негодования ее щеки обдало жаром, но заставила себя промолчать.

Исабель же закрыла глаза, и ее лицо покрылось бледностью.

— Когда я открыла дверь и увидела лицо Генри, его скотские черты, искаженные похотью и злобой, я отпрянула назад, но он схватил меня. Я впилась в него ногтями, но он притиснул меня к стене. Рядом со мной, на сундуке, лежал нож, которым я пользовалась за обедом. Я схватила его и ударила в лицо, в шею — всюду, куда могла достать. Под моими ударами он попятился назад, и тогда я нанесла ему удар в бок.

Элинор наклонилась и притронулась к плечу дрожащей женщины.

— И вы думали, что убили его.

— Он упал навзничь. Наверное, я лишилась чувств. Когда я открыла глаза, надо мной стоял муж. Я лежала голая на своей кровати, а он стирал с моего тела кровь Генри. Потом муж кинул мне одеяло и велел идти к дверям. Он сказал, чтобы я закричала, но не сразу, а когда он скроется в коридоре, ведущем в башню.

— Снаружи, в коридоре, лежало тело Генри.

— Да, а потом я услышала на лестнице шум — муж едва успел скрыться в темноте. Я закрыла дверь, а когда снова открыла ее, Роберт стоял, склонившись над телом Генри. Он водил по телу рукой, проверяя, жив ли тот и есть ли раны. Честное слово, я не знала, что делать. Когда ваш брат увидел меня, он выпрямился. Его рука была красной от крови Генри. Он протянул ее к свече, которую я держала, чтобы зажечь факел на стене коридора. Я дала ему свечу, потом закричала. — Ее голос сорвался в крик: — Мой кошмар стал явью! Меня должны были обвинить в смерти Генри. Я знала, что меня повесят…

Элинор тряхнула ее за плечи:

— Ваш сон не стал явью.

Исабель моргнула, потом заговорила дальше, словно сама не помня своих слов.

— Я закричала. Я сделала так, как приказал мне мой муж. Я не знала, что другое можно сделать. Это уже потом коридор наполнился людьми, и пришли солдаты, и Роберт стоял, обвиненный в убийстве, которое совершила я.

— В убийстве, которое совершил ваш муж, Исабель. Вы могли ударить Генри ножом в бок, но это ваш муж нанес ему смертельный удар в спину.

— Если вам известно, что я сделала, то сколько еще…

— Я говорю вам, что ваш муж убил собственного сына, чтобы защитить вас, а вы по-прежнему беспокоитесь только о себе? — Элинор не хотела, но в ее голосе помимо воли прозвучало презрение. — Не бойтесь. Как вы слышали, сэр Джеффри взял на себя всю вину за убийство. Чтобы так поступить, он воистину должен был очень любить вас. Он не открыл того, что могли сделать вы, а все, что брат Томас услышал от него на исповеди, кануло навек в молчание. Лишь труп поведал нам о вашем участии, а его скоро предадут земле.

— А моя вина?

— Это между вами и Богом. Ваш поступок можно понять: вы защищали свою честь…

Исабель презрительно фыркнула и вцепилась в руку Элинор. Ее глаза были сухими, как песок.

— Честь? Какая честь у меня была, когда я явилась в дверях своей спальни голой в надежде заманить Роберта в свою постель? Какая честь у меня осталась после того, как я гонялась за вашим братом в надежде заполучить ребенка, которого у меня теперь никогда не будет?

— Я имела в виду изнасилование.

— Изнасилование? А как быть с изнасилованием моего сердца, когда я лишилась всех тех немногочисленных привязанностей, которые были у меня в этом мире? — Слезы потоком хлынули по щекам Исабель. — Сначала мать, потом ребенок, а теперь и сестра покинула меня!

— А ваш муж, Исабель? Взяв вас к себе в дом, сэр Джеффри отнесся к вам с отеческой нежностью. Потом он женился на вас, как вы того пожелали, хотя это был грех. Как вы могли захотеть наставить ему рога, и неужели теперь не горюете, потеряв его? Я не понимаю…

— Горевать? Нельзя так долго плакать над мертвецом. Он умер, когда умерла его первая жена! Все, чего я хотела, — это подарить своему мужу ребенка, отцом которого ему было никогда не стать. Разве это не доброта? Он получил мои земли. Он мог разделить со мной моего ребенка. — Она застонала от боли. — Но что вы можете знать о любви? Когда я говорила о вас с Джорджем, я смеялась над вами, настоятельница. Никакие слухи о вас не ходили. Вы бы никогда не стали играть в подобные сладострастные игры. Вы — пиявка, высосавшая из себя жизнь, которой не терпится высосать жизнь и из остальных тоже. Таких, как Джордж, который, похоже, любил вас. Если бы Юлиана вышла замуж за Роберта, она, быть может, сохранила бы свою женскую природу и осталась рядом, чтобы согревать меня. Вместо этого она предпочла последовать вашему примеру и превратиться в такое же бескровное создание, как и вы. — Тут ее голос сорвался и она взвыла: — Разве грех в том, чтобы желать материнской любви, улыбки ребенка, сестринской ласки? Разве это грех?

Элинор посмотрела на длинную царапину на своей руке, где в нее впились ногти Исабель. Белая борозда начала наполняться кровью. Что еще могла она сказать этой женщине, которая сходила с ума от скорби по любовям, которые она потеряла и никогда не найдет? Настоятельница хотела плакать с этой женщиной, но слез не осталось. Еще сильнее хотелось ей узнать ответы на кое-какие вопросы, но она почувствовала, что и слов для вопросов у нее тоже нет. Она закрыла глаза, как если бы хотела помолиться, сама же прекрасно знала: сейчас она не знает, что сказать Господу.