Прошло время, и отец Ансельм поправился, окрепнув настолько, что смог вернуться к своим обязанностям священника для солдат и обитателей Вайнторп-Касла, где, говорят, он и дальше проповедовал, предостерегая всех подряд против мясоедения и греха излишнего мытья. Никогда больше он не охотился в темных коридорах на маленьких мальчиков верхом на игрушечных лошадках, хотя время от времени упоминал, что вложил-таки свою, пусть малую лепту в раскрытие таинственного убийства лорда Генри.

Юлиана и Исабель гостили у барона Адама до тех пор, пока дорога в поместья Лейвенхэмов вновь не стала проезжей. Когда женщины вернулись, наконец, к себе домой, Юлиана сразу же обратилась к епископу с прошением разрешить ей поселиться отшельницей в Тиндале. Тогда же она пала к ногам своего брата, ныне сэра Джорджа Лейвенхэма, моля дать ей благословение и необходимые средства, чтобы она могла вступить в Тиндал достойно.

Несмотря на то, что сэру Джорджу не хотелось отпускать горячо любимую сестру, пожелавшую для себя столь суровой жизни, он удовлетворил обе ее просьбы и, когда Юлиана получила от Элинор и епископа разрешение ехать, со слезами отпустил ее, снабдив щедрым приданым. К его дарам прилагалось письмо, в коем он весьма учтиво заверял будущую настоятельницу в своей истинно братской любви, хотя Элинор и угадала в его словах легкую тень грусти.

О леди Исабель известно немного, хотя в записях канцелярии епископа значится, что вскоре после того, как Юлиана отбыла в Тиндал, вдова сэра Джеффри официально приняла покров и кольцо, приняв обет никогда больше не выходить замуж.

Среди разнообразных бумаг в Тиндале хранилось письмо от сэра Джорджа Лейвенхэма к настоятельнице Элинор, написанное много лет спустя после того, как Исабель приняла обет. В нем он ставил настоятельницу в известность, что Исабель все еще жива. После того как молодая вдова приняла обет безбрачия, она избрала для себя добровольное заточение в одной из башен замка сэра Джорджа. С тех пор она сильно постарела, писал он с очевидной печалью, и ее редко кто видит, если не считать женщины, которая ей прислуживает. В те несколько раз, когда она позволяла ему навестить себя, он заметил, как сгорбилась ее спина и как выцвели глаза, ставшие молочно-голубоватыми. Когда он приходил, она говорила мало, не садясь сама и не предлагая садиться ему, — лишь молча глядела в единственное окно своей комнаты, обращенное в сторону Тиндальского монастыря.