ГЛАВА 1

Здравствуй, лето!

Наконец–то в небольшой провинциальный районный центр Киевской области пришло лето. Оно даже не притопало маленькими шажками — оно просто ворвалось на улицы, в дома и в сознание жителей городка. Его особенно заждались школьники, ведь уже заканчивалась первая декада июня, а у многих старшеклассников одновремённо приближались к завершению и годовые школьные экзамены. А вот 10-Б классу, как и их коллегам и параллельного 10-А, предстояло ещё сдать по паре экзаменов. Впрочем, это совсем их не расстраивало и не мешало радоваться приходу тепла, которого все так долго ожидали.

Май выдался в этом году довольно прохладным и дождливым. Майские праздники, включая и 9 Мая, прошли в относительно тёплые и погожие дни. А вот после Дня Победы резко похолодало. Вовсю цвели сады, которые и забирали тепловую энергию, впрочем, так случалось каждый год. Однако на этот раз неприятности доставляла не столько прохлада, которая была довольно обычным делом, сколько затянувшиеся дожди. Они не лили беспрестанно до начала календарного лета, были у них и перерывы. Но эти перерывы, как всем казалось, приходились почему–то в основном на тёмное время суток. А днём — то дождь, то солнце, и вновь дождь, который мало походил на тёплый приятный весенний дождичек. Конечно, для работников сельского хозяйства это было некой Божьей благодатью — что может быть лучше для любых посевов, нежели обильный майский дождь, для будущих хороших урожаев он просто необходим в эту пору. Но вот для остальных людей…

Сейчас же так бурно наступившее лето весьма радовало школьников и в частности 10-Б класса, даже не смотря на то, что ещё не все экзамены были ими сданы. Ничего страшного — пройдёт менее недели и это испытание для них всё же завершится. А затем почти 2,5 месяца отдыха. Экзамены они как–нибудь сдадут, тем более что те пока что были не выпускными. Впереди ещё год учёбы. В этом плане, как считали те же десятиклассники, им очень не повезло. Они, как и ученики младших за них классов, попали в полосу перемен, а что может быть хуже, нежели жить во времена разных перестроек, изменений, даже если эти изменения обещают в будущем к лучшему изменить их жизнь. Такие перемены в школьном образовании начались ещё в далёком (для них) 1958‑м году. Тогда Верховный Совет СССР принял закон «Об укреплении связи школы с жизнью и о дальнейшем развитии системы народного образования в СССР», на основе которого вместо всеобщего обязательного 7-летнего образования должно было быть введено такое же, но уже 8-летнее образование, которое планировалось завершить повсеместно к 1962‑му году. И вот в их школе именно ученики теперешнего уже 10‑го класса стали в своё время тем первым классом, которому пришлось учиться для получения всеобщее обязательного образования не семь лет, как это было ранее, а целых восемь лет. Ещё тогда это стало для них, выражаясь устами гоголевского персонажа, «пренеприятнейшим известием». Но что они могли поделать?

Однако, как ни странно, первый выпуск 8‑го класса (тогда он был только один) им запомнился гораздо меньше, нежели событие, которое произошло за пару месяцев до того. Что касается этого события, то они запомнили его на всю свою жизнь, и позже с грустной радостью рассказывали о нём своим детям и внукам. А событие, действительно, было знаменательное — первый полёт человека в космос! Значительно позже семейное потомство сегодняшних восьмиклассников никак не могли взять в толк — почему из какого–то заурядного полёта в космос, да ещё длительностью менее 2‑х часов (всего 108 минут), мог возникнуть такой ажиотаж. Тогда же сообщение о полёте Юрия Гагарина в космос явилось сногсшибательным для всех без исключения событием. Первый человек в космосе, да ещё и советский человек! Потомки в своё время не верили и в то, что после сообщения о полёте Гагарина в космос можно было вот так запросто отменить оставшиеся школьные уроки и устроить массовые торжества. Причём торжества никто официально не объявлял, не организовывал, возникли они совершенно стихийно, с торжественным и праздничным шествием по улицам, с плакатами в честь первого космонавта планеты Земля.

Дети сегодняшних восьмиклассников запомнили хотя бы организованные демонстрации на майские и ноябрьские праздники. А вот внукам и это было неведомо. Как они могли понять тот патриотический подъём всего советского народа, их огромную гордость за свою страну — Союз Советских Социалистических Республик, сокращённо СССР. Такой массовый энтузиазм, вероятно, был в далёком 1941‑м году во время записи добровольцев на фронт и, конечно же, подобные торжества проходили 9 мая 1945‑го года. Но было всё это ещё до их рождения, они же дети мирного времени. Сами тогдашние восьмиклассники тоже не припоминали таких восторженных импровизированных торжеств в дальнейшем. Да, ещё лет 5–6 подобные празднования по поводу очередного полёта в космос проводились, но уже в значительно меньшем масштабе. Космическая эйфория постепенно уменьшалась по, так называемой, затухающей синусоиде, пока, действительно, запуск очередного космического корабля с экипажем на борту не превратился в рядовое событие, о котором скупо сообщалось по радио и телевиденью, ещё реже в газетах. Потому–то все подобные торжества и были непонятны потомкам, для них полёты в космос уже казались рядовым делом, обычной будничной работой. Да, работой очень опасной, но сколько существует таких опасных профессий — те же лётчики, подводники, водолазы, минёры, шахтёры, даже лесорубы и прочие. В 21‑м веке даже учеников младших классов сложно чем–нибудь удивить, что уже говорить о старшеклассниках. А вот в начале 60‑х годов XX-го столетия — другое дело.

Вообще–то, 1961‑й год был богат на значимые события. Кроме 12 апреля, школьникам запомнилось ещё одно незаурядное событие — в начале этого года была проведена денежная реформа. Денежные билеты образца 1947‑го года изымались из обращения, а вместо них вводились банкноты нового образца достоинством 1, 3, 5, 10, 25, 50 и 100 рублей. Деньги менялись по формуле 10:1. В связи с таким нововведением со временем у некоторых ребят появилось некое увлечение. Была одна интересная особенность этих денег, которая проявилась позже — в каком бы году их не напечатали в типографии, на них всё равно стоял 1961‑й год. Кроме этого, не так часто происходящего события, в стране началась также массовая десталинизация, последствиями которой явились такие акции как вынос тела Сталина из Мавзолея, переименование названных в честь Сталина городов, площадей, улиц и снесение памятников бывшему вождю.

Из внешнеполитических событий наиболее важными, кроме, конечно же, запуска советского человека в космос, явились такие события как возведение Берлинской стены, вступление на президентский пост в США Джона Кеннеди (20 января), который сменил Дуайта Эйзенхауэра. Были события и не весьма радостные. Так 25 апреля Франция произвела в пустыне Сахара испытание своей атомной бомбы, а в самом конце года, в декабре во Вьетнам были переброшены первые регулярные подразделения Вооружённых сил США — две вертолётные роты. До этого Национальный фронт освобождения Южного Вьетнама (НФОЮВ), получивший в странах Запада широкую известность как Вьетконг, довольно успешно старался воссоединить две части Вьетнама и создать единое государство. После активного вмешательства Соединённых штатов Америки и других стран войну в этой стране уже сложно было называть чисто гражданской. С другой стороны НФОЮВ поддерживали СССР и Китай.

Но для первых выпускников 8‑го класса вышеперечисленные события тогда остались практически незамеченными. В настоящее же время 10-Б спокойно готовился к очередному экзамену. Следует отметить, что большинство учеников этого класса вряд ли так уж усердно «зубрили» пройденный материал — ведь экзамены только за год, не по всему курсу предмета, как это будет уже в следующем году. Поэтому они просто пролистывали учебник, материал которого ещё не успели забыть. Известная пословица гласит: «Делу время — потехе час». Но сейчас, пожалуй, всё было наоборот — на подготовку к экзамену отводился час–другой, а остальное время — на потеху. Да и как можно было себя заставить целый день корпеть над учебником, когда на улице установилась такая замечательная погода. Примерно подобный распорядок дня был и у Виктора Самойлова, которому все эти ежедневные зубрёжки изрядно надоели, и он вышел немного прогуляться. Жил он в двух шагах от районной средней школы № 1, и примерно в стольких же шагах (в другую сторону) от стадиона. О последнем ему напомнил встретившийся (проезжал мимо на своём велосипеде) одноклассник Антон Гаркавенко.

— Привет, Витька! — они все обращались друг к другу довольно грубовато: Вовка, Витька, Толька, Юрка, Гришка. Это касалось и их одноклассниц, к которым они, увы, обращались подобным образом. И также в разговорах между собой они упоминали даже имя нравившихся им девчонок, их подружек, симпатий. Исключение в этом плане составляли разве что одна–две одноклассницы, к которым почему язык всех ребят не поворачивался обращаться грубо. Такие, не весьма приятные обращения, повелись у них ещё со средних классов, если не с младших, когда они в своих играх, в спешке, не очень–то подбирали слова. Так оно сохранилось почему–то и в старших классах, хотя обычно в этом возрасте уже наступает некоторое просветление, и обращения обычно становятся более джентльменскими. Но вот сами девчонки редко платили своим одноклассникам той же монетой, преобладающим образом обращаясь к ним по полному или сокращённому, но вполне нормальному имени.

— Привет, Тошка! Откуда и куда?

— Заезжал в школу, а сейчас на стадион — там проводятся районные соревнования по лёгкой атлетике.

— А в школе тебе чего нужно было? На консультацию, что ли, так её сегодня нет.

— Да какая там консультация. Собственно говоря, в самой школе я не был, а только возле неё. Просто проезжал мимо, а у входа беседовала Валентина Викторовна, — их классный руководитель, — с заучом. Вот они–то меня и остановили и пригласили подойти к ним. Я, конечно, остановился, подошёл, поздоровался, а они начали допытываться.

— О чём ещё? — удивился Виктор.

— Да как о чём. Так же, как и ты, поинтересовались, куда это я еду, почему не готовлюсь к экзаменам.

— Понятно, — улыбнулся Самойлов. — И что ты им наплёл?

— Что–что, сказал — еду к Молодилину, вместе будем готовиться.

— Молодец, выкрутился, — уже рассмеялся коллега Антона. — А сам–то на стадион двигаешься.

— Ну, двигаюсь. Сегодня с утра я уже предостаточно научился. Голова забита этими формулами, — очередным экзаменом была физика. — Кстати, они мне одну новость сообщили.

— И какую же?

— Не скажу, узнаешь позже. Всему своё время, — начал прикалываться Гаркавенко.

— Да хватит тебе резину тянуть! — возмутился Самойлов. — Давай, рассказывай!

— Ладно, расскажу. Они мне сообщили, что после экзаменов наш класс едет на экскурсию.

— Ух, ты! Интересно! И куда же?

— В Умань, в парк «Софиевка».

— Та–а–а, — разочарованно протянул Виктор. — Всего лишь в Умань.

— Ну да, а ты хотел сразу в Москву или Ленинград

— Вообще–то, не очень. Я там уже был.

— Вот и я там был. А в «Софиевке» как раз не был.

Экскурсии в упомянутые известные всем города Советского Союза организовывались Домом Пионеров ещё в младших классах, и многие друзья из их класса принимали в них участие. Вот как раз на экскурсиях в Москву и Ленинград и присутствовали Самойлов с Гаркавенко. Правда, это было, как они считали, довольно давно, да и сами они были ещё подростками.

— Ладно, Умань, так Умань, — согласился Виктор. — И то неплохо. Да и «Софиевка» довольно интересное место, как мне рассказывали.

— То–то же! Ну, что, айда на стадион?

— Не–е–е, не горю я желанием смотреть этих сельских легкоатлетов. Что там интересного.

Отчасти Виктор был прав. Да, общий спортивный уровень сельских спортсменов был гораздо ниже, нежели их сверстников в районной школе. На многих сельских школьных стадионах было в основном футбольное поле (иногда просто зелёная лужайка), да пара столбов для натягивания волейбольной сетки, хотя чаще «в волейбол играли», просто стоя кружком. Могла быть приспособлена вокруг этой лужайки и некая беговая дорожка. Кое–где могли стоять ещё пару столбов с примитивной доской и кольцом для упражнений забрасывания в него баскетбольного мяча, но саму игру на таком поле, естественно, провести было очень сложно. О гандболе в сельских школах только слышали. Да, местные школьники порой неплохо играли в футбол (в него можно играть где угодно — играют же в Бразилии на пляжах), а вот волейбол и баскетбол для глубинки были играми чуть ли не экзотическими. Особенно это касалось баскетбола, очень техничной игры. В этом ещё прошлым летом смогли убедиться районные болельщики, пришедшие на стадион родного города, где проводились соревнования сельских спортсменов в игровых видах спорта. Кроме футбола, программа соревнований включала ещё волейбол и баскетбол. В волейболе даже девушки с горем пополам ещё перекидывали мяч на противоположную сторону сетки, именно «перекидывали» — всей ладонью, а не кончиками пальцев рук. Но вот баскетбол… Это было очень любопытное (хотя, одновремённо и печальное) зрелище. Так, например, одна из игр девичьих баскетбольных команд завершилась с уникальным, как для баскетбола, просто фантастическим счётом 4: 2 в пользу одной из команд. Ох, и «весело» же было смотреть такую игру. Смех да и только (хотя такая игра скорее должна была вызывать слёзы), а он–то как раз постоянно и был слышен со стороны зрителей.

Но это были игровые виды спорта. А вот что касается сельских спортсменов–легкоатлетов, то здесь Самойлов был, всё же, неправ. Во многих видах лёгкой атлетики среди сельской молодёжи было немало очень способных ребят и девчат. И бег, и прыжки, и метательные виды были в исполнении сельских школьников весьма привлекательными, и те порой могли давать даже фору своим районным сверстникам. Во все времена в глубинках находились истинные самородки.

— И что же ты тогда собираешься делать? — спросил приятеля Антон. — Ты же куда–то направлялся.

— Схожу просто в центр, может быть, ещё кого–нибудь из наших встречу. Поболтаем.

— Давай, давай — и нарвёшься, как и я, на учителей или директора.

— Что, я совсем дурной. Хорошо, что ты мне о них рассказал. Я пойду другой дорогой — минуя школу.

— Ну, а я поеду посмотреть лёгкую атлетику, — ответил на отказ одноклассника Антон. — А на футбол то ты придёшь? В шесть часов.

— А кто играет?

— Наша юношеская сборная с «Нивой» из какого–то села в стороне Богуслава.

— О! Приду, конечно. Нужно на наших ребят посмотреть.

«На наших ребят» — Виктор имел в виду не вообще городских ребят, а ребят из их школы и даже из их класса. Юношеская сборная города была организована из талантливых и настырных 16–18-летних ребят. Некоторые из них ещё учились в школе, другие уже работали на мелких предприятиях, не имеющих своей футбольной команды. В их число не попадали только работники районного автопарка с очень сильной командой и учащиеся сельскохозяйственного техникума, тоже с довольно неплохой командой. Юношеская же команда в виде исключения была включена во взрослое первенство района и стала, таким образом, третьей футбольной командой от их города. А вот из их класса в юношеской команде играл вратарём Анатолий Молодилин. Следует сказать, что в первенстве района юношеская сборная не пасла задних, раз за разом обыгрывая более опытные сельские команды. Она играла даже в финале Кубка района, обыграв сенсационно в полуфинале со счётом 2: 1 опытный и, пожалуй, самый сильный футбольный коллектив районного центра, да, пожалуй, и всего района в целом — команду автопарка. В финале же они уступили техникумцам.

Интересным был один нюанс, связанный с Молодилиным и его игрой в футбол. Всё дело в том, что Анатолий был как бы «скрытым» гипертоником. Почему скрытым? Возможно, это и неверный термин, потому что самым важным симптомом гипертонической болезни является постоянно повышенное артериальное давление. А вот у Молодилина оно было не постоянным, но частенько повышалось в преддверии каких–нибудь важных и непредсказуемых событий. А одним из таковых событий для него был именно футбол, ведь он как раз непредсказуем. А сыграть как можно лучше хочется всегда. Все волнуются в преддверии подобных случаев, так же, как, например, перед экзаменом. Интересным было то, что Анатолий, в общем–то, не особенно волновался перед футбольным матчем, он был уверен в себе. Да и внешне это волнение не проявлялось, но его выдавало именно артериальное давление. Когда в футбол играли команды на уровне города, то никто перед матчем не интересовался здоровьем игроков. Но вот на первенство района каждый игрок должен был пройти медицинское обследование. В их городе оно фактически сводилось к одному — измерению артериального давления. И вот оно у Молодилина иногда подскакивало до 140–145 — для семнадцатилетнего паренька великовато. Опытный врач понимал, что во время игры оно может ещё повыситься. Но до какого уровня? Его же во время матча не измеришь. Но предматчевое давление таким быть не должно. И Анатолию врач запрещал выходить на поле. Начинались уговоры, и не только самого Молодилина, но и других игроков и тренера — как же играть без вратаря.

— Ничего не знаю, — отвечал врач. — Я не могу брать на себя такую ответственность. А вдруг с ним во время матча случится гипертонический криз. Давайте справку, что он может играть, пусть кто–то другой ему разрешает играть — иной врач или родители, под их ответственность, но только под расписку.

И Анатолий быстро нашёл такого «иного» (причём одновремённо и врача, и родителя) в лице своей мамы. Она была терапевтом и работала в районной больнице начмедом. Что ей оставалось делать, она–то знала о том, что у сына иногда скачет давление. Но, в целом, он абсолютно здоровый парень. И запрещать ему заниматься спортом она, естественно, не хотела — что это за будущий мужчина, если он не занимается спортом. А сын выбрал для себя как раз подвижные игровые виды спорта. Поэтому она, хотя и скрепя сердце, но писала расписки о том, что разрешает сыну играть в футбол с таким давлением и берёт всю ответственность на себя.

Гаркавенко и Самойлов, правда, футболом лично не увлекались (хотя и были отчаянными болельщиками), их страстью был баскетбол. Антон был довольно высокого роста и его баскетбольное амплуа было центровой. А вот Виктор со своим средним ростом числился разыгрывающим. Гаркавенко и упомянутый выше Молодилин играли ещё в гандбол и волейбол, то есть все эти ребята предпочитали командные игры. У них в классе, помимо таких командных игр как баскетбол и гандбол, больше всего лёгкой атлетикой увлекался Виктор Лемберт. Вообще, он пробовал свои силы в любых спортивных соревнованиях, а в лёгкой атлетике принимал участие чуть ли не во всех её видах. И, нужно признать, что это у него неплохо получалось. Он был довольно амбициозным парнем, и старался во всём держать пальму первенства. И часто добивался своего. Так, в той же лёгкой атлетике он улучшил два школьных рекорда, и в дальнейшем гордо посматривал на специальный, хорошо оформленный стенд, где среди рекордсменов во всех школьных спортивных видах красовалась и его фамилия. Кроме него в их классе лёгкой атлетикой увлекалось ещё несколько человек, где среди девушек наиболее выделялась Алина Макарова. Виктор же в этом плане, как и многие другие, был довольно пассивным, да и Антон тоже редко участвовал в легкоатлетических соревнованиях. Но зато он был заядлым спортивным болельщиком и хорошо разбирался во многих видах спорта.

Вот почему легкоатлетические соревнования не особенно нравились Самойлову, да ещё по его словам каких–то сельских спортсменов. А вот на футбол Виктор, конечно же, собирался пойти. Вообще, на футбол, и особенно на игры юношеской сборной, всегда собиралось много народа, и не только мужского пола. Приятно было поболеть за «своих», тем более, что к некоторым своим ты порой и сам был неравнодушен, точнее, не равнодушна.

Семнадцать лет — возраст первых (а, возможно, уже и не первых) влюблённостей. Конечно же, не обошло стороной это явление и 10-Б. У многих учеников этого класса были свои пристрастия к противоположному полу. Чаще всего (но не обязательно) это были те же одноклассники, реже ребята и девчата их других классов. О таких парах знали, естественно, многие — и сотоварищи, и учителя, и (реже) родители. Воспринималось это вполне естественно — ведь влюблённым уже не 10 или 12 лет. Учителя, да и многие ученики понимали, что это отнюдь не последняя юношеская увлечённость. Вряд ли, проводя сегодня время вдвоём, эта пара в таком же составе будет проводить его и через 5–10 лет, не говоря уже о 30–40 годах. Но во всех правилах, как известно, есть свои исключения. Так получилось и здесь. Изредка попадались и такие пары, о которых не только они сами или их товарищи, но и гораздо старшие люди, многое повидавшие на своём веку, думали о том, что вот у этих влюблённых всё всерьёз и надолго. Была такая пара и в 10-Б классе — Люба Великанова и Виктор Самойлов. Об их влюблённости и неразлучности знали все. Взаимная симпатия у них появилась года два назад и с течением времени только крепла. Никто не сомневался в том, что после школы, а скорее всего, по окончанию института, это будет новая семейная пара. В то, что они через год поступят в институт, тоже сомнений не возникало — ученики они были довольно сильные.

В жизни часто бывает, что за одной девчонкой пытается ухаживать не один парень. Возникают стычки, нередко дело доходит до выяснения отношений. Впрочем, в того или иного парня тоже нередко влюблялись 2–3 девчонки, но в этом случае конфликты были не так ярко выражены. Но вот в случае с Любой и Виктором всё было абсолютно не так. Никто никогда не пытался оспаривать у Самойлова право на его пассию, не подбивали девчонки клиньев и к Виктору. По крайней мере, никто из их окружения о таких случаях не ведал. Все знающие их старшеклассники как бы отдавали дань взаимной любви этой пары и не пытались разрушить утвердившуюся идиллию. Нельзя сказать, что отношения Любы и Виктора бросались в глаза. Вовсе нет, это были пока что дружеские, почти платонические, чистые отношения двух впервые влюблённых друг в друга людей — неких современных Ромео и Джульетты. Правда, Джульетта средины 20‑го века была чуть старше литературной героини.

Возвращаясь к разговору Гаркавенко с Самойловым, следует сказать, что на том они и расстались — Антон уехал на стадион, Виктор же пошёл окружными путями прогуляться в центр города, наслаждаясь чудесной погодой и надеясь встретить там нового собеседника, кого–то из своих друзей. Неизвестно, встретил ли он кого–либо в центре, но вот уже под вечер на стадионе он точно встретился с ними во время футбольного матча, который, кстати, завершился уверенной победой юношеской сборной, обыгравшей своих старших соперников со счётом 3:1.

 

ГЛАВА 2

Экскурсия

Но вот уже сданы все экзамены. Теперь уже ученики, далее, к их огромной радости, уже 11-Б класса, были практически свободны. Почему практически? Да потому, что предстояло ещё пару недель потрудиться на ремонте школы и на обустройстве школьного двора. Но такой труд они тоже воспринимали как отдых — не за партами ведь сидеть, учить уроки и бояться схлопотать «двойку». Кроме того, работали они в школе не так уж и долго — всего до обеда.

Но прежде всего, до начала работ в школе, как только закончился последний экзамен, им предстояло интересно отдохнуть, правда, пока что всего один день. На воскресенье 16 июня была намечена поездка в Умань в парк «Софиевка» — пока ещё весь класс в сборе, часть учеников которого разъедутся по домам, как только закончатся работы. Выехал 10-Б (а теперь, пожалуй, уже 11-Б) рано утром, ведь предстояло провести в пути около трёх часов. К тому же ехали они не автобусом, а обыкновенной бортовой открытой машиной — июнь, как бы в компенсацию за долго ожидаемую хорошую погоду, выдался жарким. В кузове машины параллельно кабине были установлены несколько досчатых перемычек–лавочек, на которых и расселись школьники со своим классным руководителем. Правда, сидеть им пришлось спиной по ходу машины, поскольку первая лавочка была жёстко прикреплена непосредственно у переднего борта, и дала, таким образом, ориентир пассажирам. Но это обстоятельство совсем не смущало экскурсантов — обзор был довольно хороший практически во все стороны. Бывает, что при езде в таком положении некоторых ездоков укачивает, даже при передвижении в поезде. Но молодое поколение оказалось довольно стойким и, ни с кем ничего подобного не произошло. А что уж говорить о Валентине Викторовне — она была хорошо закалена за два года руководством доверенным ей классом, в котором нередко случались те ещё бури, от разных проделок своих подопечных ей порой здорово доставалось.

Собственно говоря, в начале поездки и обозревать особо было нечего. Окрестности своего родного города (а частично и одноимённого с ним района), который назывался Тараща, все знали неплохо. Пейзажи же части соседнего района ничем не отличались от ранее увиденных панорам. Несколько оживились путешественники километров через 30, уже при выезде на трассу Киев — Одесса. Этому способствовало как раз оживлённое движение транспорта по ней.

Теперь ехать стало поинтересней, да и грузовик начал двигаться резвее. Теперь уже можно было поделиться со своими соседями мнениями по поводу увиденного. Так за разговорами они и коротали немалое расстояние до цели их поездки. Добрались экскурсанты до Умани без остановок. На экскурсию им предоставлялось полдня времени. Все неспешно выгрузились и минут 15 просто отдыхали от почти трёхчасового неподвижного сидения, да ещё на довольно жёстких лавочках. На экскурсию всё же поехал не полный состав класса, некоторые отказались — или уже бывали здесь или (это касалось живших в общежитии школьников из сёл, где не было школ–одиннадцатилеток) решили съездить на выходной домой. Всё правильно — на экскурсию ездят только желающие. В итоге, кроме учительницы, в Умань поехало 22 человека.

В Умани школьники, вместе со своим классным руководителем сначала немного ознакомились с самим городом. Собственно говоря, кроме знаменитой «Софиевки», в городишке осматривать было практически нечего. Да, это был город с богатой историей, с историческими и культурными памятниками, на стиль архитектуры и искусства в котором каждая эпоха наложила свой отпечаток. С историей города связаны имена известных деятелей науки, культуры, писателей и поэтов. В городе некоторое время жил И. П. Котляревский, приезжала Л. Украинка, жили или работали выдающиеся деятели украинской науки и культуры М. Анненков, В. Пашкевич, М. Биляшевский, Д. Щербаковский, М. Комаров, Ю. Смолич, И. Кулик, художник Л. Крамаренко, скульптор Г. Петрашевич. Но, всё же, он был в первую очередь знаменит именно своим парком. Правда, Валентина Викторовна рассказала своим ученикам, что в Умани находится также могила основателя брацлавского хасидизма Нахмана из Брацлава, который последние свои годы прожил в этом городе. В начале 19‑го столетия Умань превратилась как бы в центр иудейского религиозного движения — хасидизма. А сам Рабин Нахман — это правнук основателя хасидизма рабина Баал Шем Това. Согласно завещанию он был похоронен на старом еврейском кладбище, а в его доме расположилась синагога. Сам же город издавна каждый год привлекает тысячи паломников — в сентябре–октябре на праздник Рош Ха — Шана (еврейский Новый год), один из важнейших праздников в иудаизме, съезжаются тысячи ортодоксальных евреев. Празднуется он в определённые дни этих месяцев по солнечному европейскому календарю. Но такие праздники совершенно не интересовали подопечных Валентины Викторовны.

Их заинтересовала, кроме последующего посещения Софиевки, разве что лишь одна достопримечательность города — памятник легендарному герою гражданской войны Григорию Ивановичу Котовскому. На гранитном постаменте, отлитый в бронзе Котовский был изображён стоящим во весь рост с гордо поднятой головой в военном обмундировании. В правой руке, поднятой на уровне груди, он держит бинокль, а левая рука опущена вдоль тела чуть впереди шашки, которая достигает чуть ли не каблуков его сапог. На табличке скромная, без перечисления рангов командира корпуса, надпись: Григорий Иванович Котовский, 1881–1925 гг. Правда, большинство школьников не очень–то понимали, какое отношение этот заурядный городишко имеет к Котовскому.

— Странно, — протянул Антон. — Почему памятник установлен именно в Умани? Его, что здесь убили?

— Нет, убили его под Одессой, где он находился с семьёй на отдыхе, — ответила классный руководитель, которая преподавала в школе историю. — В Одессе Григорий Иванович и похоронен, причём в памятнике–склепе, похожем на небольшой мавзолей. Памятники же Котовскому установлены в Кишинёве и Тирасполе, а также, если я не ошибаюсь, в Бердичеве.

— Ну, в Кишинёве и Тирасполе — это понятно. Ведь он родом из Молдавии, бывшей Бессарабии. А Умань при чём здесь? Да ещё Бердичев?

Не успела Валентина Викторовна ответить на этот вопрос, как все неожиданно услышали голос Анатолия:

— В районе Умани, в то время располагался 2‑й конный корпус, которым и командовал Григорий Котовский. А отдыхал он в военном совхозе Чабанка на черноморском побережье, в 30 км от Одессы. Там находился санаторий — дом отдыха для командного состава РККА. Но 6 августа 1925‑го года он как раз собирался возвращаться в Умань, где стоял штаб кавалерийского корпуса. Народный комиссар военных и морских дел Михаил Фрунзе решил назначить его своим заместителем, а потому нужно было ехать в Москву принимать дела. Как раз Фрунзе, бывший приятелем Котовского, и посоветовал тому отдохнуть в Чабанке, где сам накануне отдыхал. Он, кстати, ненадолго пережил своего приятеля, менее чем через 3 месяца скончавшись во время хирургической операции. Котовский же спешил в Умань ещё и потому, что вскоре должна была рожать его жена, Ольга Петровна. И ещё, в районе Умани Котовский взял в аренду сахарные заводы, обещая снабжать сахаром Красную Армию. Он также пытался контролировать торговлю мясом и снабжение им армии на юго–западе Украинской республики. А вот в Чабанке, на прощальном ужине Котовского и убили. И застрелил Григория Ивановича его адъютант.

— А почему это Фрунзе был приятелем Котовского? — задал вопрос уже Самойлов. — Они что, вместе воевали?

— Не знаю, по–моему нет. Но судьбы у них были немного схожими ещё до революции, и тот, и другой приговаривались к расстрелу, который был заменён каторгой. И ещё, по отцу Фрунзе, как и Котовский, был молдаванином.

— Господи! Толя, откуда ты знаешь такие подробности? — удивилась учитель истории. — Даже я не все эти детали знаю.

— Мне о Котовском много рассказывала моя бабушка.

— А бабушка то при чём? Она, что знала Котовского?

Удивление Валентины Викторовны было вполне обоснованно. Бабушка Молодилина по маминой линии была доброй, трудолюбивой, но малограмотной женщиной. Она была родом из небольшого местечка в Западной Украине. В 1917‑м году 16-летняя Анна вышла замуж, не умея ни читать, ни писать. И только позже, её муж, один из средних чинов Красной Армии обучил свою супругу грамоте.

— Очень просто, — ответил Анатолий. — Бабушка не только его хорошо знала, она с мужем, да и вообще, вся её семья была очень дружна с семьёй Григория Ивановича. Когда убили Котовского, моей маме было 5 лет.

— Ой! — воскликнула Жанна Шафренко, жившая по соседству с Антоном. — Твою бабушку мы хорошо знаем. Она очень хорошая женщина. А вот твоего деда никогда не видели. Он, что погиб во время войны?

— Нет, не во время войны. Я его тоже не знаю, потому он погиб задолго до войны. Он ненадолго пережил своего боевого товарища.

— Да ты что? И как это произошло?

— Мой дед, Иван Макарович, погиб в 1932‑м году от рук бандитов.

— Бандитов? А что, в те годы ещё оставались бандиты?

— Бандиты были во все времена. А кто поджигал колхозы и убивал активистов? Как рассказывала моя бабушка, мой дед в конце 20‑х годов был назначен у нас в городе управляющим банком. И вот однажды, когда он возвращался из Белой Церкви, везя полученные деньги, бандиты его и подстерегли.

— И убили?

— Его не сразу убили. Его ранили, причём не очень тяжело. Но он выпал из пролётки, на которой ехал, вцепившись в какую–то сбрую, чтобы не остаться у бандитов. Лошади так тащили его по брусчатке километра 3–4, и он отбил себе лёгкие. После этого он серьёзно болел, а затем от болезни и скончался.

— А как твоя бабушка познакомилась с Котовским? — спросила уже Таня Стручкова.

— Познакомилась не она сама, а именно мой дед. Он–то как раз воевал вместе с Котовским. Они были хорошими друзьями. Бабушка рассказывала, что у неё долгое время хранились часы и портсигар, которые Григорий Иванович подарил своему приятелю, её мужу, а моему деду. Правда, в годы войны эти памятные подарки пропали.

— А она тебе не рассказывала, почему убили Котовского?

— Рассказывала, — замялся Анатолий. — По секрету, так сказать. Но она не очень–то хотела, чтобы это афишировалось.

— Почему?

— Понимаешь, по её словам, Котовского убили из–за женщины.

— Ой, как интересно? И как же?

— Очень уж интересно, — возмутился Толя. — Вот именно потому бабушка и не хотела, чтобы шли какие–нибудь сплетни. Тем более что комиссия по расследованию гибели Григория Ивановича вроде бы откидала эту версию. Но она, для тех, кто его хорошо знал, имела право на существование. Хотя, по–моему, официальной версии гибели Котовского до сих пор не существует, тайна его гибели так и не раскрыта. Ладно, хватит об этом. Не хочу говорить с чужих слов.

Все эти вопросы и рассказ Молодилина происходили уже по пути к знаменитому парку. А вот уже, наконец, и он. После короткого отдыха они купили билеты и прошли на территорию парка «Софиевка». Никто из нынешних экскурсантов до сей поры в этом известном парке не бывал, и его территории они не знали. На входе висела большая схема парка, но это был всего лишь рисунок, который никак не мог рассказать об истории парка и о самих его достопримечательностях. Поэтому пришлось немножко подождать и затем уже начать обход парка в сопровождении экскурсовода, который сообщил (точнее, сообщила) группе много интересного.

Из уст среднего возраста женщины–экскурсовода учащиеся 11-Б класса узнали, что национальный дендрологический парк «Софиевка» располагается в северной части города, на берегах реки Каменка. Сам парк — это памятник ландшафтного типа мирового садово–паркового искусства конца XVIII-первой половины XIX-го века. Парк был основан в 1796‑м году владельцем города Умани, польским магнатом Станиславом Потоцким, назван в честь его жены Софии Витт — Потоцкой, а затем в мае 1802‑го года и подарен ей ко дню именин. Автором топографического и архитектурного проекта и руководителем строительства парка был назначен польский военный инженер Людвиг Метцель, а все работы в парке исполнили непосредственно крепостные Умани. По замыслу архитектора, парк должен был являться наглядной иллюстрацией к отдельным частям поэм Гомера «Илиада» и «Одиссея».

А затем уже начался осмотр достопримечательностей, а таковых было немало. К ним относились:

▪ павильон Флоры;

▪ Тарпейская скала;

▪ Верхнее озеро;

▪ исполненный из гранитных клиноподобных камней арочного свода Венецианский мост;

▪ Нижнее озеро с фонтаном «Змея» — из широко раскрытой пасти чугунной змеи, извивающейся на камне, бьёт столб воды на высоту до 18 метров. Этот водопад, самый большой и красивый в парке, знаменит он в первую очередь тем, что в его конструкции нет никаких насосов — давление воды создаётся за счёт перепада высоты между Нижним и Верхним прудами;

▪ грот страха и сомнений;

▪ грот Сциллы;

▪ источник Гиппокрены со статуей купающейся Венеры;

▪ Большой водопад, построенный в первый период создания парка. Вода для его питания поступает через подземную речку Ахеронт из Верхнего озеро;

▪ гроты Локетек, Орешек и грот Калипсо (в восточной части парка), грот Фетиды (Венеры).

Были в парке также статуи Эврипида, Париса, Амура, Аполлона Флорентийского, а также бюсты Платона, Аристотеля, Гомера и Сократа. На территории парка также расположены оранжерея, розарий, Розовый павильон, Партерный амфитеатр с расположенной ниже Террасой Муз, Китайская беседка, Фазанник, и много других интересных архитектурных им ландшафтных творений. Интересным был и фонтан Семиструй со статуей «Зима» в облике старого человека, лицо которого выражает боль и страдания. Ранее статуя называлась скульптурой Вечного Жида.

С экскурсоводом группа будущих одиннадцатиклассников осматривала парк немногим более часа. Но и за это время регламент осмотра успел им надоесть. Не столько даже надоел, сколько он просто их не устраивал. В одних местах им хотелось побыть возле достопримечательности, которую кратко описала экскурсовод, подольше, хорошо всё рассмотреть, возможно, и сфотографироваться на её фоне, но гид постоянно торопила группу — у неё был своя программа с уплотнённым графиком. Поэтому все с облегчением вздохнули, когда «принудительный» осмотр закончился. Они немного отдохнули и с новыми силами стали сами осматривать понравившиеся им места и фотографироваться около них, а то и в/на самих этих рукотворных и природных творениях, как, например, около гротов, у водопада, в разных беседках и на каменных валунах, частично расположенных в воде озера.

История того или иного объекта их созерцания была уже им известна, а потому хотелось увековечить его вместе с собой на фотографии. Сфотографировались они и на громадных гранитных валунах Нижнего озера и расположенной там же смотровой площадке с установленной на ней статуей купающейся Венеры. Теперь уже все школьники с классным руководителем не ходили вместе, а разбрелись небольшими группами по всему парку, договорившись собраться в назначенное время перед отъездом у входа в парк.

Группа, в которой находился Виктор Самойлов, насчитывала 7 человек. Кроме него, это были Антон Гаркавенко, Анатолий Молодилин, конечно же, Люба Великанова, ещё Алина Макарова, Настя Одарченко и Жанна Шафренко. Это был, в общем–то, довольно сплочённый коллектив, состав которого редко менялся и в школе, и на отдыхе. Вот только вместо Жанны обычно в их компании присутствовала Лариса Шемилова, который на этот раз в «Софиевку» не поехала. Жанна же попала в их компанию как жившая по соседству с Молодилиным, а вообще–то она была несколько замкнутой девочкой и не очень компанейской. А вот в их группу нередко с удовольствием подключался Алик Дейман, который как раз был очень компанейским и весёлым человеком.

— Так, — протянул Антон, когда их группа немного отдалилась от остальных, — чем займёмся дальше? Снова осмотром достопримечательностей?

— Не совсем, наверное, осмотром, — возразила Настя. — Скорее фотографированием у этих достопримечательностей. Вон, у Толи имеется фотоаппарат, он нас и увековечит в этом знаменитом месте. Через десяток лет интересно будет посмотреть на себя, увидеть какими мы были.

Далее, нежели через 10 лет, они пока что не заглядывали, для них и такой срок казался огромным. У Молодилина, действительно, имелся фотоаппарат ФЭД‑2. он со своим другом Антоном был страстным фотолюбителем и в свободное время они часто просиживали у Анатолия, проявляя плёнки и печатая фотографии.

— Конечно, — поддержал Одарченко Анатолий, — сейчас обойдём интересующие нас объекты и будем возле них фотографироваться.

Этому приятному времяпрепровождению было уделено около двух часов. Очень много кадров Молодилин посвятил паре Великанова — Самойлов, которые очень органично смотрелись вдвоём. Затем вся группа вместе отдохнула, все немного перекусили и вновь бродили по парку, не забывая сфотографироваться у очередного интересного объекта. После этого они уже начали неспешно продвигаться в сторону выхода. В этот момент их удивило некое оживление некоторых экскурсантов, которые попадались им навстречу, они что–то радостно, с улыбками на лице, обсуждали. Часть людей собралась у размещённого на столбе громкоговорителя, который что–то вещал, но что именно — им пока что не было слышно. Вся «великолепная семёрка» поспешила туда же — вдруг передают нечто важное. И они не ошиблись. Правительственное сообщение, которое они услышали через несколько минут, очень их обрадовало, особенно женскую часть их группы. Оказывается, сегодня в 12 часов 30 минут в Советском Союзе на орбиту спутника Земли был выведен космический корабль «Восток‑6» впервые в мире пилотируемый женщиной–космонавтом Валентиной Владимировной Терешковой. До этого несколькими днями ранее был запущен и сейчас находился на орбите космический корабль Восток‑5, пилотируемый космонавтом Валерием Быковским. Этому известию все радовались долго — опять СССР утёр нос США! Когда они собрались все вместе у входа в парк, только и слышалось:

— Вы слышали? Вы слышали? Женщина в космосе! Вот здорово!

Это неординарное событие ещё долго обсуждалось во время обратной поездки. А ещё через пару дней все узнали, что позывной первой женщины–космонавта был «Чайка». Так её потом и стали назвать: «Валя — наша космическая Чайка». На время полёта ей было 26 лет, она была на 10 лет младше, чем Гордон Купер, самый молодой из первого отряда американских астронавтов. После полёта Терешкова вернулась женщиной–символом и ей стали отчаянно подражать дамы, прося, например, в парикмахерских сделать стрижку, как у Терешковой, а чуть позже на прилавках магазинов появились наручные часы «Чайка». Как стало известно значительно позже, Валентина Терешкова была (и есть) единственной женщиной Земли, совершившей одиночный космический полёт. Все последующие женщины–космонавты летали в космос только в составе экипажей.

После обсуждения такого знаменательного события, уставшие экскурсанты, ненадолго притихли, а затем стали вновь, сначала негромко, отдельными голосами, а позже уже и все вместе напевать полюбившиеся, и часто исполняемые именно учениками их класса, песни. Начали они с простенькой, незамысловатой и короткой песенки Евгения Долматовского и Вано Мурадели, которая очень подходила к сегодняшнему знаменательному событию в СССР:

Затем они спели песню Сергея Гребенникова и Александры Пахмутовой:

После этого они спели ещё несколько песен, а завершили же этот импровизированный концерт, пожалуй, самой их любимой (коллективной) песней Михаила Светлова и Михаила Львовского «Глобус»:

Первые две песни были совершенно новыми, написанными в этом году, но они уже успели всеми полюбиться. Начало же третьей песне было положено авторами ещё в 30‑х годах, после чего студенты МГУ несколько её переработали. А вот всенародно популярной песня стала уже после войны.

Экскурсанты за песнями даже не заметили, как свернули с Одесской трассы — до их родного города оставалось около 30 километров. И вот здесь, через десяток километров, вдруг случилось неожиданное происшествие. При разъезде со встречной подобной их грузовику машиной что–то резко и громко ударилось о левый борт их транспортного средства. Одновремённо вскрикнул Антон Гаркавенко.

— Что случилось? — испугалась Валентина Викторовна. — Что произошло? Что случилось, — Вторили ей голоса со всех сторон в адрес Антона.

Антон показал кисть своей правой руки, по которой стекала кровь. Он сидел на второй скамейке у левого борта, держась за него правой рукой. А с кузова удаляющейся машины, как они ещё успели заметить, во все стороны торчали длинные металлические прутья арматуры. Вот одна из них, задев их машину, с ходу раскроила тыльную часть кисти Гаркавенко в районе мизинца и безымянного пальца. Остановив машину, рану смазали найденной у водителя зелёнкой и перебинтовали. После этого попросили шофёра ехать побыстрее и прямо к районной больнице. Там уже Антону оказали квалифицированную помощь. Вот на такой минорной ноте неожиданно завершился в целом очень даже неплохой для класса день.

Через пару недель Антон ходил уже без повязки, нормально заживала и рана. Два повреждённых пальца у него в дальнейшем почти нормально функционировали. Почему почти? Да потому, что арматурный прут задел какие–то сухожилия, которые управляют этими пальцами и всё же частично ослабили их функциональность. Это, в общем–то, вовсе не мешало Гаркавенко орудовать пальцами в быту — при удержании тех же ложки, вилки, ножа или же пишущей ручки травмированные пальцы участия не принимают. При захвате древка лопаты, пилы или топора их сжатие тоже практически не уменьшилось. А вот в процессе игры в волейбол, баскетбол или гандбол (Антон был правшой) нарушенная координация травмированных пальцев всё же немного сказывалась. Впрочем, через пару лет пальцы у Гаркавенко вроде бы нормально разработались, и о былой травме напоминал разве что малозаметный шрам.

А в целом экскурсия старшеклассникам очень понравилась. Да так, что группа, в которой в Умани пребывала Люба Великанова, решила организовать что–либо самостоятельно. И они её довольно успешно организовали в средине того же лета. Они съездили без присутствия кого–либо из старших ещё в один из прекраснейших пейзажных парков Украины «Александрию», который находился в Белой Церкви. Этот парк был основан в конце XVIII-го века женой великого коронного гетмана Польши и Белоцерковского старосты Францишека Ксаверия Браницкого. Графиня Александра Васильевна Браницкая (Энгельгардт) приходилась родной племянницей светлейшему князю Г. А. Потёмки? ну и получила эту территорию (после его смерти) как часть своего наследства. Парк располагался на пойменной террасе реки Рось по западной окраине города (сейчас уже далеко не окраина). Автором генерального плана застройки парка стал известный французский архитектор Мюффо, а позднее в парке работали известные европейские архитекторы и садовники.

Люба даже взяла на эту экскурсию свою младшую сестру Наташу. Вся группа очень хорошо провела время (почти целый день), успев побывать не только в самом парке, но и немного ознакомится с самой Белой Церковью, и даже покататься на лодках по Роси.

А вот для Анатолия Молодилина в этом году летний отдых был вообще богат на экскурсии — ближние и дальние. В средине июля он с родителями ещё съездил в Белоруссию, посетив там город Мозырь и небольшой посёлок Калиничевского района, в котором отец в 50‑х годах проходил воинскую службу, а сам Толя обучался там первые четыре года в местной школе. Это было прекрасное для него воспоминание о начале своего детства.

 

ГЛАВА 3

Ивана Купала

В первую пятницу июля возле городского Дома Культуры столкнулись Алина Макарова и Алик Дейман, живший по соседству с этим учреждением культуры.

— Привет, Алик! — обратилась к нему, поздоровавшись, Алина. Вообще–то по паспорту Дейман был Олегом, но все его, включая и домашних, называли Аликом. — Куда направляешься, на пляж, что ли?

— Да я и сам пока что не знаю. На пруд пока что не планировал идти, может быть, чуть позже. Так, вышел просто прогуляться. Дома скучновато. А ты куда, что у тебя нового?

— Слушай, Алик, — после кратких обменов новостями произнесла Алина, — завтра же 6 июля. Правильно?

— Да, ну и что? И чем же знаменателен этот день?

— Знаменателен как раз не сам день, а, скорее, вечер или даже ночь. Завтра же вечер перед праздником Ивана Купала.

— А–а–а! Понятно, — протянул Дейман. — И что из этого?

— Господи! Какой же ты недогадливый. Тебе не надоело на каникулах сидеть сиднем дома или бесцельно бродить по городу?

— Почему сидеть сиднем. После обеда я с Гаркавенко, Самойловым, Игорем Пономаренко, Олегом Бубкой, — Пономаренко был из параллельного класса, а Бубка на год младший, — и другими ребятами ходим на стадион играть в баскетбол. Туда и другие ребята подтягиваются — те же Молодилин, Лемберт. Надоедает играть в баскетбол — в футбол гоняем. А до обеда, как ты знаешь, большинство из нас на твоих прудах купаемся, загораем, опять же играем в мяч. Так что не очень мы дома и сидим.

«На твоих прудах» — довольно странное высказывание Деймана. Конечно, никаких личных прудов у Алины не было. Просто она жила рядом с тем прудом, в котором купались почти все горожане. За территорией сельскохозяйственного техникума располагался ряд довольно больших проточных прудов, в которых разводили рыбу. Алина жила на берегу (ул. Набережная) первого из них, а вот уже на следующем пруду, в дальнем его конце было выделено место для купания. Некоторые жители городка ходили ещё на более дальние небольшие пруды, бывшие карьеры — глубокие и с довольно прохладной родниковой водой. Хорошей речки в черте города не было. На мелкой, змейкой вьющейся в нижней части районного центра речушке с названием Котлуй, не покупаешься. Она была узкая, местами вообще шириной всего 2–3 метра, заросшая камышом и другими влаголюбивыми растениями и с неочищенным дном. По территории района протекала и хорошая река Рось, но до неё от города было километров 10–11 — далековато, хотя иногда компанией на велосипедах ездили и туда. В черте Таращанского района протекала ещё одна речушка — Гнилой Тикич (или Гнилок).

— И не надоело тебе такое однообразие? — упрекнула Алина Деймана. — Пруд, баскетбол, снова пруд, баскетбол. И так изо дня в день.

— А что ты предлагаешь?

— Я предлагаю завтра вечером собраться всем, кого соберём, и совершить вылазку в лес подобно майским праздникам.

На такие торжества, как майские праздники, действительно, было принято организованно, семьями или компаниями выезжать в располагавшиеся рядом с городом леса и там отмечать подобные радостные мероприятия, где к услугам отдыхающих были предоставлены различные буфеты.

— А что, неплохая идея! — обрадовался предложению Макаровой Алик. — Соберём поесть, попить и в лес или на берег пруда. Или, может быть, на Моховое озеро выберемся?

— Нет, далеко. Лучше где–то здесь, поблизости. Отдохнём, разведём костёр, попрыгаем через него согласно древним традициям.

— Ладно, нормально и так. Только вот нужно собрать наших. А это непросто. Я даже не знаю, кто из наших сейчас в городе. Кроме тех, с кем встречаемся на стадионе или пруду. Многие разъехались. Может быть, пригласить тех же Пономаренко, Бубку?

— Не нужно. У них своя компания, у нас своя. Ты постарайся собрать из нашего класса.

— Хорошо, за сегодня мы этот вопрос решим. Я подключу Антона Гаркавенко. Давай завтра встретимся часов в 10–11 на пруду, и я тебе скажу, кого удалось сагитировать на такую вылазку.

— Отлично. Только вот где и когда мы завтра соберёмся, — задумчиво протянула Макарова, не сомневавшаяся в успехе их мероприятия.

— Н-да, — задумался Алик, и через время произнёс. — Давай будем собираться в переулке, где живут Гаркавенко и Лемберт. Он тихий, народа там мало ходит, но он почти в центре, для всех удобно. К тому же рядом ещё и Настя Усенко живёт. А можно просто собираться во дворе у Антона или Виктора.

— Нет, у Лемберта мама не очень–то коммуникабельная. Тогда лучше у Антона. А в какое время?

— Я думаю, часов в пять.

— Согласна, я тоже так думала. Всё, договорились. Занимайтесь сборами. Завтра на пляже сообщишь, кого удалось собрать, и мы всё обсудим.

Засим Макарова удалилась по своим делам, а Дейман направился к Антону, который жил кварталом ниже и немного в сторону (пер. Кооперативный). Того долго уговаривать не пришлось. Он вытащил велосипед и поехал к своему лепшему другу Анатолию Молодилину. Следует отметить, что Антон и Анатолий были заядлыми велосипедистами и без велосипедов свою жизнь не представляли. Каждую весну они совместно совершали «регламентные работы» по своим двухколёсным друзьям, перебирая их по каждому винтику и готовя их к долгому напряжённому сезону. После этого до глубокой осени закадычные друзья не расставались как со своими транспортными средствами, так и сами в свободное время почти всегда были вместе. Они в школе даже сидели за одной партой. Их дружба началась примерно в 7‑м классе, когда они оба участвовали в домровом оркестре при Доме Пионеров, играя оба на альтах. Этим же летом, где–то в средине августа они даже совершили вдвоём экскурсионный «велопробег» в соседний районный центр Белую Церковь, расположенный от их города на расстоянии ~ 42 км. При этом туда они ехали длинной дорогой, часть по одесской трассе, через развилку Киев — Белая Церковь — Одесса, а уже назад более короткой трассой, так сказать, по прямой. В тот день они «намотали» свыше 100 км.

После того, как Антон сообщил другу о поставленной перед ними задаче, они вдвоём стали объезжать на велосипедах своих одноклассников. Домашние телефоны в городе пока что были редкостью, а вот расстояния были немалые. Та же Люба Великанова жила довольно далеко от центра города, уже почти на его выезде, в одном из переулков, напротив школы–интерната. Но уже к средине дня Антон и Анатолий знали полный состав участников завтрашнего вечернего пикника. Он был не очень большим, но это и к лучшему — большие компании не очень–то благоприятствуют веселью, нередко в них начинаются раздоры.

И вот уже наступило 6 июля — преддверие ночи на Ивана Купала. У них в городе этот праздник отмечался не часто, но в этом году этот день выпадал на субботу, поэтому имелась возможность завтра хорошо отдохнуть не только школьникам (они сейчас и так отдыхали каждый день), но и молодёжи, которая работала. Собственно, от них то Макарова вчера и узнала о празднике.

День Ивана Купа́ла — народный языческий праздник, который часто просто называют Иванов день. Отмечается он практически по всей Европе, но всё же больше обычно в славянских странах. C принятием христианства праздник стали отмечать в день рождения Иоанна Крестителя — 24‑го июня по старому стилю, а с переходом на новый стиль — 7 июля. Ранее праздник Ивана Купала был приурочен ко дню летнего солнцестояния (20–22 июня по старому стилю), но с переходом на Григорианский календарь он потерял астрономическое соответствие солнцестоянию.

По старой языческой традиции в ночь накануне Ивана Купала девицы опускали на речные волны венки с зажжёнными лучинками или свечками, вили венки из таких трав как иван–да–марья, медвежье ушко, богородская трава или лопух. Венки девушки плетут и сейчас, но уже не из выборочных трав, а чаще всего из цветов одуванчика. Поверья гласили, что если венок в реке сразу утонет, то, значит, суженый разлюбил обладательницу венка и замуж за него ей не выйти. А вот у кого венок дольше всех проплывет — та девица будет счастлива. И ещё — у кого лучинка дольше других будет гореть, та девица проживет долгую–предолгую жизнь.

Группа ребят и девчонок из 11-Б решила отметить этот древний русский (не просто российский), языческий праздник вечерним походом в лес. Нет, они, конечно же, не собирались искать ночью вдруг раскрывшийся цветок папоротника, хотя он и является главным героем растительного мира в Иванов день. По некоторым преданиям, увидев появляющийся всего на несколько мгновений в полночь на Иванов день цвет (не цветок) папоротника, можно также увидеть и все клады, как бы глубоко в земле они ни находились. Ещё по поверьям цветок (или цвет) папоротника в славянской мифологии волшебным зельем. Сорвавший цвет папоротника и сохраняющий его при себе получает дар прозорливости и может понимать язык животных.

Не верили они в эти прекрасные и такие манящие легенды. В школе ботанику, биологию и подобные им природоведческие предметы преподавала пожилая, немного чудаковатая учительница Мелания Сидоровна, которая стыдливо рассказывала своим ученикам даже о тычинках и пестиках. Но свой предмет она знала досконально, и доводить материал до сведения детей (а для неё даже одиннадцатиклассники оставались детьми) умела очень неплохо. Поэтому и участники вечернего похода хорошо знали, что папоротник не цветёт. Папоротники очень интересные растения, которые появились около 400 миллионов лет назад в девонском периоде палеозойской эры. Современные же папоротники — одни из немногих древнейших растений, сохранивших значительное разнообразие, сопоставимое с тем, что было в прошлом. Интересны папоротники, прежде всего, тем, что у них нет настоящих листьев. То, что у папоротника напоминает лист — вовсе не лист, а по своей природе — целая система ветвей, да ещё расположенных в одной плоскости. Так это и называется — плосковетка, или вайя. Глядя на вайю, трудно понять, где заканчивается «стебель», на каком уровне ветвления, и где начинается «лист». Разгадка мифов о цветке папоротника заключается в том, что папоротник на самом деле никогда не цветёт — он размножается спорами и вегетативно (вайями, корневищами, почками, и так далее), а потому ни о каких цветах речь идти не может. Обычно речь идёт не о цветке, а о цвете папоротника — оттенке, являющимся цветом листьев папоротника.

В этот день десятиклассники просто хотели совместно отдохнуть на природе, повеселиться. При этом нельзя сказать, что их одолевали помыслы о том, что всего через какой–то год её, его, да и всех друзей–приятелей жизнь разбросает по разным уголкам бескрайней Родины. Нет, об этом они и не думали, ведь в таком возрасте год казался для них просто огромным сроком. Когда они в беседах вспоминали об окончании школы, то все без исключения грустили не о предстоящем расставании, а о том, как же долго ещё ждать по их понятиям этого прекрасного момента, такого важного в их жизни.

Собирались будущие одиннадцатиклассники недолго, но в целом подготовились к импровизированному походу довольно обстоятельно. Они взяли с собой пару стареньких покрывал, чтобы комфортабельно было сидеть на земле и, естественно, располагать на них продукты — нехитрую снедь, которую каждый захватил из дому. В итоге в магазине они купили только 3 бутылки дешёвого «Рислинга», столько же «Лимонада» и с десяток бумажных стаканчиков. Местный маслозавод выпускал мороженое, которое продавалось на развес, и фасовали его при этом то в вафельные, то (за их неимением) в такие именно стаканчики. Вопрос о приобретении спиртного вызвал небольшую заминку. Когда было предложено закупить именно «Рислинг», то девчонки увидели, что о чём–то тихонько шепчутся между собой два Виктора — Самойлов с Лембертом.

— Так, что там у вас за прения? — спросила Люба Великанова, которая лучше других знала Самойлова.

Всем им уже исполнилось по 17 лет и в этом возрасте не так уж редко ребята начинали пробовать не только креплёные вина, но и ликёроводочные изделия. Применительно к местным условиям и возможностям таковым чаще всего был самогон. Пробовали, как знали об этом их одноклассники, такие напитки и Лемберт с Самойловым. О пристрастии последнего к такого рода напитков Люба была хорошо уведомлена. Потому–то сразу почувствовала некий подвох.

— Что мы совсем ещё дети, чтобы пить эту кислятину? — заранее скривившись, недовольно ответил Самойлов.

— А что, обязательно нужно пить водку?

— Не обязательно водку, но можно ведь купить, например, «Портвейн», — поддержал одноклассника и тёзку Лемберт.

— Обойдётесь без креплёных вин, — тут уже поддержала Любу Алина Макарова. — В такую жару сухое вино очень даже подходит. Вам что, обязательно напиться нужно?

Оба Виктора ещё немного побурчали, скорее для порядка, но замолкли и смирились, не поддержанные другими ребятами, которые, как ни странно, относились к крепким напиткам довольно равнодушно и даже с некоторой опаской. Даже успешно сдав экзамены за десятый класс, такое важное для старшеклассников событие практически не отмечалось, а если и отмечалось, то тоже с употреблением лишь слабоалкогольных напитков.

Компания отдыхающих была небольшой группой, насчитывающая всего 11 человек. Кроме упомянутых Самойлова, Лемберта, Великановой и Макаровой, на вечернюю вылазку с удовольствием отправились ещё Гаркавенко, Молотилин, Алик Дейман, Стас Пригожин, Тамара Стручкова, Таня Кирикова и Люба Денисова. Естественно, это были только местные жители, их друзья–одноклассники из общежития давно разъехались по домам. Да и многих местных школьников тем же Гаркавенко и Молодилину (собиравших всех на встречу) застать дома не удалось. Совместно решено было провести вечер не в самом лесу, а около него на берегу пруда. С этой целью был выбран пруд (назывался он Кириковым — но отнюдь не принадлежал Тане) справа от дороги на Богуслав, за старой мельницей. На въезде в Таращу со стороны Богуслава и прочих посёлков, по улице Розы Люксембург было расположено старинное трёхэтажное красно–белое здание, стены которого изложены фигурным кирпичным орнаментом — прямо настоящий дворец. Это и есть водяная мельница — самое мощное предприятие Таращи. Построили её в конце ХІХ-го века. Эту мельницу в народе называли «Петель», потому что муку в ней «петлевали», то есть мололи на самый тонкий помол. Значительно позже её переоборудовали, достроив ещё один новый корпус, в завод «Мотор», выпускающий металлопродукцию. Ранее много поколений таращанцев молотили здесь хлеб из своих нив. Приводит колесо в движение вода из Кирикового пруда. Рядом, через дорогу, когда–то находилась и старая паровая мельница. По дамбе через Котлуй проходит путь на Луку, Богуслав или на Лысянку, Звенигородку, Катеринополь. Это своеобразные ворота Таращи с юго–востока, потому что с обеих сторон дороги пруды и непроходимые грязи.

Сразу же за прудом как раз начинался сосновый лес. На этом пруду, в отличие от дальнего пруда за техникумом, практически никто не купался. Ни его дно, ни сам берег (вход в воду) к этому не располагали. Хотя внешне это место очаровывало своей красотой — сочетанием неподвижной голубой глади пруда, зелени тонких гребешков обычной травы вперемешку с трилистниками клевера и тихим покачиванием верхушек стройных сосен. И, если выбранное друзьями место и не располагало к купанию, то оно отлично подходило для отдыха.

По народным поверьям в Иванов день принято купаться, хотя в некоторых областях считается такое купание опасным, поскольку в этот день именинник — сам водяной, который не может терпеть, когда в его царство лезут люди, а потому мстит им тем, что топит всякого неосторожного. Купаться, как уже говорилось, никто из участников похода и не собирался, поскольку пруд к этому не располагал. Не пускали девушки и венков на воду — течения в пруду практически не было. Правда, венки они всё же сплели, но просто надели их на головы. Но зато в этот праздник, по тем же поверьям, вода может «дружить» с огнём, и их союз считается природной силой. И огонь — является главной особенностью купальской ночи. Разжигаются, так называемые, очищающие костры. Вокруг них пляшут, через них прыгают: кто удачнее и выше прыгнет, тот будет счастливее.

Чтобы не затягивать повествование, можно отметить, что вечер группа одноклассников провела очень хорошо и весело. Не спеша, была выпита вся приобретённая жидкость и съедена вся провизия. На свежем воздухе пища употребляется обычно очень легко. Да и состояла она в основном из помидоров, огурцов, зелёного лука и ранних домашних яблок сортов типа «Папировка» (её ещё часто называют «Белым наливом»), «Китайка золотая ранняя» или «Десертное». Всё это отлично шло под аккомпанемент весёлых разговоров, дружеских шуток и мелких, вполне приличных, анекдотов, иногда и небольших розыгрышей. А завершилась вечерняя трапеза ещё и пением любимых песен.

Когда же яркий солнечный диск начал скрываться за горизонтом, решено было развести небольшой костёр. На берегу пруда это было неопасно для леса при жаркой погоде, а пищи для будущего огня хватало с лихвой. Когда костёр набрал свою силу, стало ещё веселее и интереснее. Во–первых, огонь, как и быстротекущая река или водопады, всегда очень завораживающее зрелище, а во–вторых, все были прекрасно осведомлены о традициях своих далёких предков. Ну как в ночь перед Ивана Купала не попрыгать через горящий костёр! И это действо оказалось хорошим, весёлым развлечением. Прыгали через огонь и в одиночку, и парами, взявшись за руки. Второй способ оказался для всех более привлекательным, хотя и более сложным. Парами не так–то просто было синхронно разбегаться, отталкиваться и совершать перелёт через костёр. Вначале было немало сбоев — и до прыжка, и после него. В сам огонь, к счастью, никто не угодил, но приземлялись пары, стараясь не размыкать при этом рук, по–разному. Бывало, что кто–либо из двойки прыгающих немного оступался, попадая во время приземления в уже перегоревшие угли, поднимая при этом тучи золы. Но это только веселило остальных, при этом никто из прыгающих не обжёгся. Пары по составу периодически менялись, и лишь одна пара оставалась постоянной — Великанова и Самойлов, никто и покушался их разъединить. Прыгали они довольно слаженно и удачно. И лишь один раз во время разбега перед самым прыжком Люба оступилась и вынуждена была для сохранения равновесия отпустить Викторову руку, прыгнув через костёр хотя и вполне синхронно, но как бы в одиночку. Приземлилась она довольно удачно и эта мелкая погрешность не испортила общей картины от прыжков всех участников.

Однако оказалось, что древние обычаи, и особенно поверья, участники отлично завершившегося вечера знали всё же недостаточно хорошо. Вот только выяснилось это значительно позже, когда это уже не имело никакого значения.

* * *

Возвращались по домам все уже довольно поздно. Однако эта пешая прогулка тоже имела свою пользу. Во время её, в процессе беседы, отдыхающие лучше узнали о своём родном городе и её обитателях, и древних, и современных. А началось всё с обыденной фразы, брошенной Стасом:

— Хорошо мы сегодня отдохнули. Красота! И место замечательное. Да и вообще, замечательный у нас город.

— А ты–то хоть хорошо знаком с его историей? — подколол его Лемберт. — Вот, например, когда он был основан?

— Не помню точно, кажется в 16‑м или 17‑м веке. А ты сам–то знаешь? — подобные перепалки были свойственны этим непримиримым оппонентам. Они оба были довольно начитаны и порой кичились своими познаниями.

В их диалог подключились и другие одноклассники. Немного поспорив, они, как им казалось, установили истину. Пришли к выводу, что город Тараща был основан в ХVІ-м веке, примерно в 1709‑м году. Однако под именем урочища Тараща он упоминался ещё с 1611‑го года. Долгое время местечко было казацким. Городом оно фактически стал в 1722‑м году, а 1800‑м году уже было назначено уездным городом тогдашней Киевской губернии. Располагался этот уездный городок к югу от Киева, в 21‑й версте (1 верста = 1067 м) от ж/д станции Ольшаницы Фастовской железной дороги. Удалённый от главных торговых путей, он никогда не имел торгового значения. В 1724‑м году в Тараще числилось всего 60 домов. Со слов стариков они также знали, что до 19‑го века Тараща даже вроде входила в состав Польши.

Одиннадцатиклассники гордились своим городком, не подозревая, что в 1913‑м году корреспондент «Киевской мысли» охарактеризовал их город следующей фразой: «Тараща — в сущности, еврейское большое местечко, несколько принарядившееся под город». Чуть ранее энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона так писал о жителях Таращи: «Большая часть населения занимается ремеслами, хлебопашеством и огородничеством; купцы ведут свои дела в уезде».

— Вы лучше скажите — а каких его известных людей нашего города вы знаете? — вклинился в беседу Олег Дейман, до того времени больше слушавший.

— Ну, это несложно: Щорс, батько Боженко, — сразу же ответила Стручкова.

Да, что–что, а историю 20‑х годов они знали неплохо. Как знали и то, что в феврале 1918‑го года в Тараще состоялся первый уездный съезд. А уже в марте была проведена мобилизация в партизанский отряд, который принял участие в партизанском движении. Уже в июне его отряды и составили ядро легендарного Таращанского полка.

— Э–э–э, — протянул Анатолий, — подожди, Томка, с такими выводами. Алик то, по–моему, имел в виду известных людей, которые родились в Тараще.

— Ну да, — подтвердил Дейман.

— Вот, видишь. А Щорс таковым явно не является.

— Да и Боженко тоже, — подхватила эстафету Великанова. — Он родом, по–моему, из Херсонской области.

— Вот те и на! — искренне удивился Самойлов. — А какие же тогда наши земляки?

— Да кто его знает, — задумчиво протянул Пригожин. — Так вот сразу и не припомнишь.

В то время таращанцы ещё не знали, что самым знаменитым их земляком является академик АН СССР, будущий президент Академии Наук СССР (1975–86 гг.) Анатолий Петрович Александров, сейчас уже дважды (а позднее, с 1973‑го года трижды) Герой Социалистического Труда. Правда, знаменитый учёный почему–то стеснялся своего города и называл своей родиной Киев. А вот бюст А. П. Александрову (как полагается по Указу Верховного Совета СССР для дважды и трижды Героев Соцтруда) вообще установлен не на его исторической родине, а в 85 км от Ленинграда, в городе Сосновый Бор. Там были расположены Ленинградская АЭС и филиал Института атомной энергии им. И. В. Курчатова (позже Научно–исследовательский технологический институт им. А. П. Александрова).

— Вот видите. Плохо знаем свою историю, точнее историю родного города, — вновь отозвался Олег.

— А ты что, знаешь каких–то известных наших земляков? — скептически спросил Пригожин.

— Знаю, только вы о них вряд ли слышали. Есть очень известный наш земляк — актёр, певец, режиссёр, продюсер, только он в конце прошлого века эмигрировал в Америку

— Да ты что! И кто же это?

— Это пионер еврейского театра в Америке Борис Томашевский или Томашевски. Родился он в ноябре 1866‑го года в Тараще, а умер в 1939‑м году. Он эмигрировал в Америку. При этом он обладал красивым голосом и по субботам подрабатывал пением в синагоге на Генри — Стрит в Нижнем Ист — Сайде. Впервые Томашевский вышел на сцену в 1982‑м году в Манхэттене в полулюбительской постановке по пьесе Гольдфадена «Колдунья». Это самый известный еврейский сын Таращи.

— Ты смотри, как хорошо знаешь историю еврейской народности в нашем городе, — удивился Лемберт. — Молодец.

— Кстати, — продолжил Алик, — женой Бориса Томашевского была тоже наша землячка — Бесси Томашевски (Бесси Баумфельд — Кауфман). Она родилась в нашем городе в 1873‑м году и тоже переехала с родителями в Америку. А познакомилась она с Борисом в 14-летнем возрасте, когда труппа Бориса Томашевского, ставшего уже знаменитым еврейским артистом, играла в Балтиморе. Немногим позже Бесси убежала из дома и присоединилась к труппе Бориса, а в 1891‑м году вышла за него замуж и стала играть все женские роли, которые, как ни странно, до этого играл муж. Умерла она совсем недавно, в прошлом году, в возрасте 89 лет.

— Любопытные сведения, — протянула Алина.

— А ещё в нашем городе похоронен один из влиятельных хасидских цадиков рабби Рафаэль из Бершади, — продолжил свою импровизированную лекцию Олег. — Правда, он не уроженец Таращи.

— Оп–па! А это ещё кто такие? — удивился Антон. — Что ни слово, то и непонятное.

— Рафаэль — это имя, рабби — то же самое, что и раввин, только на древнееврейском языке — служитель культа в иудаизме, означает — мой учитель. Хасид — еврейское религиозное учение, цадик — праведник. Бершадь — город в Винницкой области, известен как поселение со средины 15‑го столетия. Рафаэль подом из Бершади, а умер в наших краях, здесь же и похоронен.

— И чем он знаменит? — спросила Зоя. — Это же не художник?

— Конечно, не художник. Я же сказал, что он был служителем культа.

— Попом что ли?

— Можно сказать и так, привязываясь к православной религии. А известен он был тем, что он был хорошим проповедником, просветителем, а ещё его отличала необыкновенная скромность. Важным качеством Рафаэля было то, что он никогда не лгал. Он повторял: лучше погибнуть, чем сказать ложь. Его исключительная правдивость и привела его к гибели. Есть даже свидетельства того, как это случилось. В одном из судебных слушаний речь шла о даче клятвы перед судом о еврее, подозревавшемся в контрабандной торговле — нужно было свидетельствовать, что он к этому не причастен. Но такую клятву Рафаэль дать не мог, поскольку не был уверен, что этот еврей не виноват. Он рыдал, понимая, что надо спасти еврея, но опасался своей возможной лжи. Рафаэль уже был стар и болен, сказались годы, проведенные им в бедности. Его больное сердце не выдержало это испытания, и он умер.

— Да, ну и познания у тебя! — уважительно протянул Гаркавенко. — А мы так свою историю не знаем. О дедах, отцах, воевавших в Великую отечественную войну, о некоторых наших земляках в те годы немного знаем, помним — и всё.

— И каких же это ты наших воевавших земляков знаешь? — ухмыльнулся Пригожин.

— Ну, например, Навроцкий Михайло Карпович.

— Ладно, этого все знают, — дело в том, что фамилия была на слуху, потому что в Тараще проживало немало Навроцких. — А ещё?

— Ещё? — задумался Антон.

Не успел он вспомнить, как на помощь ему пришёл Самойлов:

— А ещё Вернигора Пётр Леонтьевич, тоже Герой Советского Союза.

— Пилипченко Дмитрий Алексеевич, Герой Советского Союза, — подсказала Великанова.

— Шевченко Александр Евсеевич, — снова вставил слово Антон.

— Э, нет, — уверенно сказал Дейман, — этот Шевченко то ли из Рокитного, то ли из Узина. А я вот знаю ещё одного нашего земляка, правда, не Героя Советского Союза — Севериновский Израиль Владимирович. Он был командиром подводной лодки, погиб в августе 1941‑го года.

— С именем Израиль был командиром подводной лодки? — удивился Лемберт. — Что–то не верится.

— И, тем не менее, это так, — уверенно подтвердил Олег. — Между прочим, евреи перед войной составляли 46 % населения нашего города. У нас, вы, наверное, знаете, есть еврейское кладбище. Но есть ещё и овраг около него, получившем прозвище «Бабий Яр», как в том же Киеве. Так вот в том яру оккупанты за годы войны расстреляли более 1300 местных жителей, среди них были сотни евреев, а также пленных красноармейцев. И вот с гибелью этой основной массы евреев–таращанцев был уничтожен целый пласт этнической и культурной истории нашего города.

— А вот вы, наверное, не знаете, — поспешила поделиться своими познаниями Тома Стручкова, — что в нашем городе одно время жил и работал основоположник украинской классической музыки М. В. Лысенко. — Тома была музыкальной девочкой и хорошо играла на фортепиано.

— Когда же это и как он здесь оказался? — удивился Анатолий.

— Как мне говорили, он работал в нашем городе на должности мирового посредника, кажется в 1864–1865‑х годах.

Так беседуя, познавая историю своего края, ученики будущего 11‑го Б класса вошли в центр своего родного города и разбрелись по домам. Вечер, действительно, удался на славу.

 

ГЛАВА 4

И вновь школа

Какими бы календарно длинными не казались два с лишним месяца, школьные каникулы всё же закончились. Всё в мире относительно, а потому летний отдых ученикам длинным вовсе не показался. Но нельзя сказать, что в школу им не хотелось. Возможно, сидеть за партой в такие прекрасные сентябрьские денёчки не очень–то они жаждали, но в школу их тянула возможность вновь увидеться со своими друзьями. Ведь на лето бывший 10-Б, а теперь уже 11‑й разъехался кто куда. Недаром же на вечерний пикник перед днём Ивана Купала удалось собрать всего 11 человек. Обычно иногородние ученики, проживающие в общежитии, после каникул (особенно летних) приезжали за пару дней до начала занятий. Так было и на этот раз. А встретился 11-Б класс в полном своём составе в школе хотя и 1‑го сентября, но совсем даже не для учёбы. За парты в этот день они (как и все остальные ученики) так и не сели, и причина была довольно простая — этот день припал на воскресенье. Но в школу оба одиннадцатых класса, всё же, пришли, поскольку на следующий день в школе с утра должна была состояться торжественная линейка — первый звонок для первоклассников. На первый взгляд, это был очень удобный случай для того, чтобы провести такое торжественное мероприятие именно в выходной день, а уже завтра полноценно проучиться без срыва уроков. Для преобладающего большинства учеников такое решение было бы вполне справедливым. Но не для всех. И педагогическим коллективом было принято решение всё же проводить торжественную линейку в первый учебный день. Было это решение, вероятно, правильным. Можно пожертвовать первым уроком, но какое же это будет начало занятий для первоклашек, какой же для них это праздник, если они после линейки сразу разойдутся по домам, так и не узнав в этот день, что же это такое — школа. Далее–то у них будет учёба, а не праздники.

При хорошей погоде такое мероприятие обычно проводилось на школьном дворе в районе спортивных площадок. Но для этого праздника нужно было всё подготовить: разметить сыпучим мелом или белым песочком периметр линейки и прочее, установить разноцветные флаги, да и просто хорошо убрать территорию от уже падающих листьев и прочего мусора, накопившегося за лето. И кто же из них всю эту работу должен был делать? — ну, не младшие же классы. Во все времена эта работа поручалась самым старшим, будущим выпускникам. А таковыми сейчас как раз и был 11-Б с коллегами из параллельного класса. Эта работа была уже им хорошо знакома — в конце мая они так же готовили школьный двор к последнему звонку — было бы странным поручать подобную работу уже без одного дня выпускникам, ведь всё и готовилось то для них.

Собрались все на эту трудовую повинность вовремя и с большим удовольствием. Их совершенно не расстраивала работа в последний день каникул, для них это была не столько работа, сколько забава, которую они с радостью выполняли. Но ещё с бо́льшим удовольствием, соскучившись, они общались между собой. Для 11-Б класса была ещё одна любопытная неожиданная новость — у них в классе появился новый ученик, точнее ученица. После первых взаимных объятий девчонок и сдержанных приветствий ребят, Валентина Викторовна представила своим подопечным новую девушку, которая должна была вместе со всеми получать в следующем году аттестат зрелости. А сейчас же новенькая среднего роста, крепко сбитая, в очках скромно стояла в сторонке.

— Представляю вам новую ученицу — Елена Ивановна Панасенко. Она будет с вами учиться и заканчивать школу. Прошу любить и жаловать.

— Так уж прямо и любить! — вероятно, пронеслось в голове у большинства ребят. — Ничего особенного собой не представляет. Как то она ещё у нас в классе приживётся?

В тот момент никто из окружающих не мог себе представить, что в ближайшие 3–4 года — да, и после окончания школы тоже (уже будучи и студентами), эта девчонка станет тем эпицентром внимания, вокруг которого будет группироваться если и не весь 11-Б, то, по крайней мере, значительная часть её новых соучеников из нового для неё города, а также и некоторых сельских коллег. А сейчас девчонки обступили новенькую с расспросами, и видно было, что со своими однополыми одноклассниками у неё контакт наладится довольно быстро. А вот как с ребятами? Те довольно критически осматривали Лену со стороны.

— Подумаешь, Панас какой–то, — произнёс скорый на клички Степан Немчинов.

— Цей Панас не про нас, — в унисон Стёпе с усмешкой на украинском языке протянул, не уступавший Немчинову в слове и остротах, весёлый Григорий Канюк.

— А вы заметили, — откликнулся Анатолий Посохов, — что у неё немного волосатые ноги. Почти как у меня.

— Ну, ты даёшь, даже такое заметил. И как ты умудрился разглядеть. А что ты ещё успел заметить:

— Да пока ничего больше.

— А вы знаете, — как–то медленно, думая о чём–то своём, протянул Виктор Лемберт, — волосатые ноги — это неплохо. Значит, страстная будет женщина.

— Тебе–то это как знать? — усомнился Посохов.

— Поживём — увидим, — оптимистически завершил эту тему Виктор.

Дальше все приступили к работам. Работали они вперемешку с 11-А классом, ребят и девчат которого они прекрасно знали, по крайней мере, преобладающее большинство его состава. Ведь они вместе проучились немало лет. Как уже говорилось, первый выпускной 8‑й класс был в школе один. Однако он не был единственным в начальных классах. В то время в школе формировалось по два небольших по своему составу класса в каждой возрастной категории. В их школе, как и во всех школах великого Советского Союза, изучался иностранный язык, обычно начиная с 5‑го класса, хотя в некоторых специализированных школах и ранее. Практически во всех классах при этом было немало, так называемых, «переростков» — наследие военного и послевоенного времени. Учителям было довольно сложно с такими учениками управляться, да и им самим не очень–то удобно было учиться со школьниками в их классе, которые порой были на две головы ниже своих более взрослых сотоварищей. Малышам здорово доставалось от этих «переростков». Те были словно «деды» в армии, которые порой немало издеваются над молодёжью. Постепенно эти «переростки», немного подучившись, оставляли школу, переходя в интернаты или даже устраиваясь на работу (их возраст это позволял). Классы при этом становились меньшими по составу и их начинали объединять в один крупный. Но в этих классах (сначала в небольших, а затем уже и в объединённом) изучались разные иностранные языки. Вот так получилось, что в одном и том же классе разные ученики изучали и разные иностранные языки.

И вот, начиная где–то с шестого класса их объединённый класс вновь начал разделяться, но только на уроках иностранного языка — ученики, изучающие немецкий язык, оставались в своём классе, «англичане» же переходили на это время в другую классную комнату. В СССР наравне с этими языками изучался и французский язык, но в их школе, да, пожалуй, и в районе в целом, он популярности не получил. Начиная с 9‑го, классы были сформированы с учётом прибывших из сёл учеников, закончивших 8 классов, то есть снова стало два класса «А» и «Б». На сей раз индекс «А» (в котором было больше учеников, изучающих английский язык) получил параллельный класс. А их класс стал именоваться 11 — «Б», хотя и в нём наряду с немецким часть школьников (меньшая) изучала и английский язык… Сейчас по индексам класса в школе, как это водится, называли и их обитателей — «Акалы» или «БЕкалы», хотя в «Б» классе сами ученики себя чаще называли «Бешками». Так оно звучало более приятно и даже как–то уменьшительно–ласково. Так они себя затем продолжали называть уже и по окончанию школы.

Иностранный язык в «Б» классе вёл пожилой уже учитель, прошедший всю войну, Михаил Егорович. Возможно, он неплохо знал этот язык, но вот довести его до сведения своих учеников явно не умел. Потому и в дальнейшей жизни бывшие его подопечные очень слабо знали язык великих Гёте и Гейне. К тому же, Михаил Егорович был добродушным и не требовательным человеком и страдал некими провалами памяти. И ученики, к их стыду, этой его слабостью иногда пользовались. А происходило это примерно так:

Идёт урок немецкого языка. Вдруг поднимается рука.

— Чего тебе, Гаркавенко?

— Михаил Егорович, можно выйти? В туалет.

— Ну, раз нужно — иди. И поскорее возвращайся.

Антон выскакивает за дверь. Урок продолжается. Через время (немалое) учитель, что–то рассказывая, случайно бросает взгляд в окно.

— О! А это ещё что!? Почему на уроке немецкого языка Гаркавенко играет в баскетбол? Как он там оказался?

Нечто подобное случалось не раз. При этом нужно отдать должное их учителю. Он никогда никого не наказывал и не жаловался на своих учеников классному руководителю или директору школы. Возможно, что и по банальной причине своей забывчивости.

Возвращаясь к подготовке школьного двора к праздничному мероприятию, следует отметить, что работа была в самом разгаре и велась довольно энергично. Не обошлось, конечно, и здесь без разных шуток и прибауток, отправной точкой которых были всё те же Немчинов и Канюк. Один интересный случай этого дня запомнился ребятам на всю жизнь. Девочки в это время занимались уборкой территории, ребятам же было поручено устанавливать по периметру будущей школьной линейки флаги. Обычно для таких целей в стационарных условиях (для удобства монтажа и демонтаж флагов) закапываются специальные отрезки кронштейнов–труб, в которые затем легко и, главное, быстро вставляются (и вынимаются) древки флагов. Кронштейны при этом остаются в земле постоянно. Но в районе спортивных площадок такого категорически нельзя было делать по вполне естественной причине — нужно уберечь школьников–спортсменов от травм. Поэтому флаги приходилось закапывать. Неглубоко, чтобы не перерывать кардинально обочину той же, например, баскетбольной площадки. Но флаги при этом должны были надёжно простоять в течение суток. Для этого землю вокруг неглубоко вкопанных древков приходилось хорошо трамбовать.

Места установки флагов перед этим старательно разметили, и теперь одиннадцатиклассники группами по 3–4 человека занимались уже непосредственно установкой украшений. Стёпа Немчинов работал вместе с Толиком Молодилиным, Аликом Дейманом и Игорем Пономаренко (из параллельного класса). И вот надёжно утрамбовав землю вокруг очередного древка, Немчинов удовлетворенно произнёс:

— Ну, теперь только попи́сать, — произнёс он (правда, грубее), — вокруг древка и флаг во! — жест большим пальцем руки, — стоять будет.

Его услышали и другие группы ребят, и раздался хохот. Но тут они все услыхали неожиданный ответ Степану:

— Не нужно. И так стоять будет.

Ребята тут же узнали голос директора школы, которого они в разгар работы как–то и не приметили. Теперь уже хохот стоял просто гомерический. Не до смеха было только Немчинову. Он стоял красный и что–то лепетал в своё оправдание:

— Да я, да я… Я просто так. Я пошутил.

Директор тоже улыбнулся, махнул рукой и отошёл в сторонку, успев перед этим промолвить:

— В следующий раз сначала думай, а потом уж говори.

У них в школе был хороший, строгий, но справедливый директор Дмитрий Захарович Пильчугин. Он очень хорошо контачил со своими учениками, нормально с ними разговаривал, никогда не кричал, а спокойно внушал, если это было необходимо, провинившемуся как нужно учиться и вести себя в школе. Директора любили и уважали, так же, как и его супругу Валентину Викторовну, преподавателя истории и классного руководителя 11-Б.

Много было и других весёлых эпизодов во время этой несложной и нравившейся (из–за постоянного общения с друзьями) будущим выпускникам работы. Степану Немчинову в последующие несколько лет ребята часто напоминали приключившийся с ним перед 1‑м сентябрём эпизод и все вместе смеялись. Сама работа по подготовке к торжественному завтрашнему построению завершилась менее чем через три часа после её начала. А с завтрашнего дня снова за парты, за учебники и тетради. Год у одиннадцатиклассников обещал быть довольно напряжённым.

* * *

И вот уже наступило это самое завтра. То, что в этот день начинается новый учебный год, было видно по всему городу. Со всех сторон в школы (а в городе была не только СШ Nо 1) стекались празднично одетые ученики. Важно шествовали малыши–первоклассники с огромными (по сравнению с ими самыми) портфелями, которые они низачто не хотели отдавать нести своим родителям. Только сами — ведь они уже взрослые и уже идут в школу. Не папа с мамой ведь будут учиться, а они — потому и портфели будут носить сами. Заплечные ранцы в то время почему–то популярности не имели, да и выпускалось их совсем мало. Поэтому многие первоклашки шли перекошенные от тяжести портфеля, а некоторые во второй ручонке несли ещё и букеты цветов. Впрочем, с букетами шли и родители, и многие старшеклассники.

Ученики 11-Б класса за время своей учёбы навидались подобных торжественных линеек предостаточно. Но эта линейка для них была особенной. Впервые (после первого класса) они должны будут принять в ней самое активное участие. Они должны будут вывести первоклашек на торжественную линейку и стоять за каждым из них как старшие наставники. Ученик их класса (или параллельного) пройдёт с малышом на плече, объявляя звонком в руках у того начало нового учебного года, первого для него самого и, давая начало этим звонкам в последнем году для того, на плече у которого он сидит. А далее они уже передадут своих, совершенно незнакомых им, первоклашек их первой учительнице, которая и поведёт будущих Ломоносовых и Менделеевых в школу знаний.

А вообще, это был, что там ни говори, праздник для всех учеников. И удался он на славу. И погода была чудесная, и обстановка на школьном дворе — цветы, улыбки, музыка. В школе был свой очень хороший духовой оркестр, созданный одним из учителей, энтузиастом музыкального дела. Со временем менялся, естественно, состав оркестра, однако не менялось качество его исполнения, как маршей, гимнов, тушей, так и популярных мелодий. И в течение всего школьного праздника оркестр исполнял любимые всеми мелодии, прерываясь только на время произношения речей да на трели школьного звонка в ручонке маленькой девочки. Она с радостной улыбкой трясла этим непременным школьным атрибутом над головой Игоря Пономаренко из 11-А, которому выпала в этом году честь прошествовать вдоль школьной линейки с первоклассницей на плечах. А далее половина учеников школы неспешно направилась в свои классы вслед за первоклашками. Новый учебный год начался!

Ни 11-А, ни 11-Б, как и ученики других старших классов, начиная с 9‑го, в школу не торопились. Они учились во вторую смену. Некоторые ученики 11-Б класса пришли в школу с портфелями, другие же, в основном ребята, просто запаслись ручками и тоненькими тетрадями или блокнотиком, которые засунули в карманы. Большинство из них возвращаться домой не собирались — что там делать в такой день. И переодеваться в другую одежду они не спешили, ведь сегодня их праздник. Целый день не евши? Ерунда, перекусят в школьном буфете — с голода не пропадут. Те, кто пришёл с портфелями, сложили их ещё до школьной линейки в дальнем уголку своей классной комнаты, никто их там не тронет, ученикам младшего класса, занимавшимся в этой же классной комнате, они, как говорится, сто лет не нужны. И вот теперь почти на полдня будущие выпускники были свободны. И они просто пошли гулять по городу. Нечто подобное им предстоит ещё менее чем через 9 месяцев. Но тогда эти гуляния будут всем классом по поводу окончания школы, а сейчас они разбрелись кто куда небольшими группами или парами.

Одной из таких пар, которая с удовольствием прогуливалась по городу, были Великанова и Самойлов. День был чудесным, под стать ему было и настроение гулявших.

— Всё, Витя, вот мы и начинаем свой последний школьный год, — грустно протянула Люба. — Пролетит он быстро, и мы с тобой расстанемся.

— Не так–то он быстро пролетит. Год ещё тот будет — очень напряжённый.

— Вот потому–то и пролетит быстро. Ты разве не замечал, что когда ты загружен работой, то время проходит очень быстро. А вот когда слоняешься без дела, то оно ползёт со скоростью черепахи.

— Гм, наверное, ты права. Нечто подобное я замечал. Но всё равно впереди почти целый год.

— Какой там год — в мае всё закончится. Подобная школьная линейка, только уже с последним звонком — и прощай школа.

— Ну да! — не согласился Виктор. — А экзамены?

— Это уже не сидение за партой. Да и они быстро закончатся. А потом уже нам всем будет не до гуляний. Подготовка в институт.

— Ну вот, завела песню о грустном. Сегодня такой день. Давай будем проводить его весело.

— Ладно, давай.

И они, взявшись за руки, довольно быстрым шагом направились в сторону прудов. Если бы их никто не видел, то они, наверное, не просто шли аллюром, но, скорее всего, бегали бы кружились, веселились как дети. Да, они и были пока что детьми, но детьми достаточно взрослыми, а потому веселиться, как те же малыши, считали для себя уже несолидным. Но это не мешало им чудесно провести несколько часов до начала занятий.

— Слушай, Витя, — спросила Великанова, когда они уже направлялись в сторону школы, — я забыла спросить — а что это вы там вчера так хохотали во дворе?

— А, — махнул рукой Самойлов, — это Стёпка Немчинов немного начудил.

— И что он такое на сей раз выкинул? — мало удивилась Люба, хорошо знающая Стёпу.

— Да не важно. Давай не будем говорить о всякой чепухе.

Люба не стала настаивать, она поняла, что Немчинов выкинул, наверное, не очень–то приличное коленце, и Виктору неудобно рассказывать. Они вновь перевели свою беседу в более праздничное русло, приближаясь уже к хорошо знакомому им зданию, в котором провели целых десять лет, и в котором им доведётся провести ещё год, их последний школьный год.

 

ГЛАВА 5

Школьные будни

Нужно отдать должное ученикам 11-Б класса, в учёбу они включились без особой раскачки. У них был довольно сильный класс и «двоечников» в нём не было вообще. Было, как и во всех классах, несколько человека, которые перебивались с «тройки» на «четвёрку», но и те старались окончить школу более–менее нормально. Это, конечно, не означало, что «двойки» в их классе никто не получал. Получали их порой и даже очень хорошо успевающие ученики, а иногда и отличники. Интересы к тем или иным предметам у каждого ученика были разные — кому–то лучше давались гуманитарные предметы, кому–то технические. А дисциплин то было немало, и не всегда всем постоянно уделялось должное внимание. Так что учителя, в общем–то не скупились на «двойки» за невыученный урок, тем более в начале учебного года. Сейчас это было некой профилактической мерой — чтобы ученики не расслаблялись и должным образом готовились к урокам. Вот под конец учебного года «неуды» постепенно исчезали. Тогда уже и сами ученики старались не портить себе аттестат, да и учителя прекрасно понимали значение той или иной оценки перед экзаменами, а уж тем более перед выпускными.

А важность, точнее, качественная сторона аттестата была понятна всем. Ведь в ВУЗах первым стоял вступительный экзамен по профилирующей дисциплине. Выпускники, окончившие школу с золотой или серебряной медалью, и во время поступления в ВУЗ сдали этот экзамен на «отлично», обеспечивали себе уже дальнейшую лёгкую жизнь — далее экзамены они уже не сдавали. А ведь их то было пять, реже — четыре. Такие поступающие, вчерашние ещё школьники, сразу же становились студентами. Конечно, при получении «3» или «4» на первом экзамене, они продолжали сдавать остальные экзамены, и многие всё равно поступали в институт. Но шанс поступить в ВУЗ сразу же после успешной сдачи первого экзамена у медалистов был очень высок. Поэтому качеству аттестата уделялось большое внимание. Иногда, правда, уже в конце года, нередко можно было услышать от ученика, не очень хорошо выучившего урок, такую просьбу:

— Людмила Петровна (Иван Трофимович, Мария Николаевна…), я вас очень прошу — не ставьте мне, пожалуйста, «тройку». Она мне испортит годовую оценку, а с ней и аттестат. Я всё выучу, и на следующем уроке расскажу всё на пятёрку — и этот материал, и тот, что будем изучать сегодня.

И учителя нередко шли на такие уступки, они ведь тоже были людьми, и не хотели портить своему ученику аттестат, а, возможно, — кто это сейчас может знать — и всю его жизнь. В таких случаях напротив фамилии такого ученика в графе календарного дня временно ставилась точка, которая на следующем уроке заменялась полноценной оценкой. Но не дай Бог, ученик не держал своё слово, эта вчерашняя «тройка» на полном основании и абсолютно безапелляционно заменялась крупной «двойкой». Так что такие, на первый взгляд, неправомерные уступки учителей своим подопечным, на самом деле тоже были очень хорошей воспитательной мерой. Но всё это было впереди, а пока что шли обыкновенные занятия, с разными оценками, которые учениками пока что не оспаривались.

В классе за первый же месяц учёбы все хорошо познакомились с новенькой девушкой и выяснили, почему и откуда она к ним перевелась. Оказалось, что её отца перевели на повышение по партийной линии из города Богуслава (по величине соизмеримым с их городом) и в то время входящим в состав Таращанского района (он, как ни странно, периодически то входил в состав их района, то выпадал из него, становясь самостоятельным районным центром). Но Елена совершенно не кичилась таким родством и никогда не использовала положение отца в своих интересах. Она оказалась простой, коммуникабельной, довольно компанейской девчонкой, без гонора и каких–либо «выбрыков», а потому довольно быстро прижилась в 11-Б. Училась она тоже очень хорошо, до перевода в их школу была круглой отличницей, да и здесь окончила школу, забегая вперёд, с золотой медалью. К её чести, нужно признать, оценки ей отнюдь не завышали, памятуя об её отце, — она, действительно, хорошо училась. Конечно, не на одни «5» или «4», иногда могла проскочить и «тройка», но в целом такие оценки не портили картину её успеваемости.

Внешне, без очков, Лена оказалась нормальной девчонкой — не красавица, но вполне привлекательная. О том, как наличие или отсутствие у человека очков, преображает его внешность, многие ученики 11-Б знали не понаслышке. С ними вместе по 8‑й класс включительно училась одна девочка, которую звали Лиза Яковлева, и которая из–за близорукости в повседневной жизни постоянно носила очки. Она была тихой, замкнутой девчонкой, которая сторонилась различных компаний и ни с кем не дружила. Позже одноклассники, к своему стыду, поняли, что это не она сторонилась их, а именно они её сторонились и не дружили с ней. Не очень–то в школах уважают «очкариков». По окончанию 8‑го класса все, как водится, сфотографировались для памятной общей (но с отдельными кадрами учеников) выпускной фотографии. Каково же было изумление всех, когда получив эти фотографии (размером примерно в 1,5 стандартного машинописного листа), они увидели овал фото Лизы, которая снялась на сей раз без очков. Девушка оказалась не просто симпатичной, она была красивой. Ребята единодушно признали, что Лиза была самой красивой девушкой в их классе, и кусали себе локти, что до того времени не обращали на неё никакого внимания.

Но, увы, как говорится, поезд ушёл. Лиза не продолжила учёбу в их классе, она поступила то ли в какое–то училище, то ли в техникум, уехав из родного города. И, вполне возможно, что на такое её решение повлияло отношение к ней её одноклассников. Как же часто чёрствость, нетерпимость и эгоизм одних нарушает судьбы других людей. Хорошо, что в отношении Лены Панасенко такого повторения не произошло. Правда, она была не из тех, кто так просто сдаётся, и умела за себя постоять. В классе у них была ещё пара человек, которые иногда надевали очки, но, в основном, на уроках, где нужно было много писать, в быту они очков не носили. Одним из них был и Алик Дейман, который все последние классы просидел на первой парте в центральном ряду, что было довольно необычно для мальчишки — в старших классах те обычно на первые парты ребята аж никак не рвутся. Но Алик был очень компанейским парнем, весёлим и просто хорошим человеком, а потому его очки как бы оставались для остальных незамеченными.

Их школа была построена ещё в средине 19‑го века и практически с той поры не расширялась. Здание было сооружено в далёком 1869‑м году для министерского двуклассного, а впоследствии — высшего начального училища. Правда, во время оккупации было достроено правое крыло школы, здесь размещался гебитскомиссариат. И только в 70‑х годах будет построена вторая очередь школьного комплекса со спортзалом. Поэтому сегодня её стены не могли вместить всех учеников — и город, и окрестные сёла, как ни как, а постоянно расширялись. И особенно остро стал этот вопрос, когда в ней после окончания 8‑го класса пришлось доучиваться полному среднему образованию школьникам из районных сёл и двух восьмилетних школ самого городка. Не могла физически теперь школа вместить всех своих учеников в одну смену, а потому пришлось её воспитанникам учиться в две смены. И кто же должен был учиться во вторую смену, как не ученики старших классов. Не заставлять же малышей расходиться после школы по домам в тёмное время суток, особенно зимой. В этом были для старшеклассников свои плюсы и свои минусы. Но плюсов, как им казалось, было всё же больше — можно утром подольше поспать, выполнять домашние задания им выпадало с более ясной, свежей головой, да ещё и не под контролем родителей, ушедших на работу. К тому же, их день не ограничивался самой школой. Школа школой, но ведь есть ещё и неучебное время. Поэтому самым главным преимуществом, особенно для учеников 10‑х и 11‑х классов, по их же мнению было то, что сразу после школы можно было проводить свою подружку домой, погулять с ней по улицам, посидеть в темноте на лавочках в парке или сквере или даже сходить вместе на вечерний киносеанс. В кинотеатре такие пары старшеклассников предпочитали садиться в самом последнем ряду и обмениваться во время сеанса поцелуями. Такое положение дел очень устраивало старшеклассников, ведь сегодня никто из родителей уже не будет заставлять своих почти уже взрослых детей готовить уроки, да и на позднее время их возвращения они смотрели сквозь пальцы.

Правда, были в классе и такие особи, которые вечером, при свете луны предпочитали гуляньям по улицам, сиденью в парках или в кинотеатре другие более экстравагантные места своего ночного отдыха. Некоторые пары проводили часть своего свободного времени не где–нибудь, а в таком месте, как кладбище! Это было, конечно, весьма редкое явление, но оно было, и такой досуг был присущ Виктору Лемберту, который часто уединялся там со своей очередной подружкой, которые у него довольно часто менялись.

— И тебе там не страшно? Среди могил и крестов. Нужно оно тебе? — увещевали его многие одноклассники.

— А чего там бояться, — отвечал Виктор. — Мёртвые не встанут, а в приведения я не верю.

— Но там же темно, сидеть негде.

— Ну, темно сейчас везде. Это и хорошо — никто тебя не видит. А что касается того, что сидеть негде, то в этом вы не правы. Там есть отличные лавочки возле могил или надгробных памятников.

— Так ты прямо у могилок сидишь?

— Ну да. Получается как бы отдельный особнячок — и ограда, и калиточка, и лавочка. Очень удобно и уютно. Тихо, спокойно, никто не мешает. Вы же знаете песню, — и Лемберт напел знакомый куплет стихов Владимира Высоцкого (или приписываемых ему):

А на кладбище так спокойненько,

Ни врагов, ни друзей не видать.

Всё культурненько, всё пристойненько —;

Исключительная благодать.

— И что, девчонкам там тоже не страшно?

— Ну, на первых порах боятся, аж трусятся. Но потом привыкают, и говорят, что им там тоже нравится.

Но было у Лемберта ещё одно, и тоже довольно странное, увлечение: он очень любил анекдоты. Казалось бы, что в этом плохого — анекдоты нравятся многим, они порой очень тонко подмечают все изъяны человека и общества, этот самобытный юмор является лакмусовой бумажкой событий, происходящих как в человеке, так и стране в целом. И часто составителям этих анекдотов удавалось высмеивать человеческие пороки лучше, нежели это получалось у известных юмористов. Да те и не могли шутить на очень уж острые темы, а вот анекдоты передавались из уст в уста абсолютно беспрепятственно. Одни анекдоты рассказывали во всеуслышание, при рассказе других — понижали голос, а третьи вообще рассказывали шёпотом. Но весёлый, а нередко и осуждающий, обличительный смех от этого тише не становился. Так в чём же дело, что необычного было в таком увлечении Лемберта? А необычным было то, что каждый новый услышанный им анекдот он заносил в свою записную книжечку, которую постоянно носил с собой. Записывал он анекдоты, наверное, очень кратко, всего в пару строк — это можно было определить по небольшому времени, чтобы анонсировать очередной анекдот. Уж как он их сортировал, никто не знал. Но во многих беседах Виктор вдруг вытаскивал свою книжечку, несколько секунд листал её, а потом выдавал острый анекдот на тему разговора. И нужно признать, во многих случаях это было очень эффектно и к месту.

Одноклассники не разделяли ни первое, ни второе увлечение Лемберта, ни у кого, например, не возникало желаний повторять второе увлечение Виктора — кто–то помнил анекдоты, лучше, кто–то — хуже, некоторые их вообще, как тот же тёзка Виктора Самойлов, очень неважно запоминали анекдоты, да и эффектно рассказывать их не могли. А вот у Лемберта была очень артистическая натура, которая скажется гораздо позже. Но это не никого не подвигало на подобные подвиги. Да и первое его пристрастие никого не соблазняло на повтор — остальные одноклассники (и девчонки, и ребята) предпочитали проводить время в менее экзотических местах.

В родном городе таких мест можно было найти немало. Их районный городок, несмотря на не слишком большую численность населения (около 13.000 человек), был расположен, тем не менее, на значительной территории. В центре планировка улиц Таращи была классической — улицы пролегали строго перпендикулярно, изгибаясь где–нибудь только уже в их окончаниях. Центральной была улица Шевченко (ранее Дворянская), параллельно ей выше располагались Карла Либкнехта (Александровская), ниже шли улицы Советская (Григорьевская) и Богдана Хмельницкого (Ивановская), а пересекали эти стрит (Street) такие авеню (Avenue) как Парижской Коммуны, стыкующейся с улицей Ленина (Софийская), Красноармейская (Солдатская) и Розы Люксембург (Екатерининская). При этом географически авеню располагались под небольшим углом по оси Юг — Север (на примере центральной улицы — со стороны школы в сторону городских и районных административных зданий). Что касается улицы Ленина, то её первые 3 квартала были спроектированы по плану бульвара. Центральная улица города Дворянской была названа недаром. Проживали на ней, по большей части, люди дворянского сословия. Центральная часть улицы не так уж длинна — чуть более километра, но очень красочна. Поэтому так приятно прогуляться улицей Шевченко летним вечерком и составить своё впечатление обо всём городке.

Кроме этих более–менее крупных и ухоженных улиц в стороне было немало различных мелких улиц или переулков, не столь уж правильной планировки. Расположен городок был на пересечённой местности — его центр ещё на равнине, выше улицы не особо заметно поднимались вверх, а вот вниз авеню шли под довольно заметный уклон. Та же улица Ленина после пересечения с Богдана Хмельницкого круто спускалась вниз, деля этот участок на два городских района: Заречье и Лысая Гора. Далее эта улица, поворачивая то влево, то вправо, доходила до самого леса. Спускалась к прудам и улица сама Богдана Хмельницкого. Затем она вновь поднималась, чтобы, разделившись надвое, создать, устремившиеся влево и вправо, две новые улицы: Белоцерковская и Кирова. Ранее в старой Тараще были и такие улицы как Мариинская, Зиновьевская, Глаголевская, Ануфриевская, Поворотная, Прямая, Гончаровская, Песочная, Церковная и Весёлая. Некоторые из них сохранили свои названия и по настоящее время, например, Белоцерковская, Ломаная, Глыбичок.

В городе были 2–3‑х этажные здания административных служб, техникума, его общежития, магазинов и других коммунальных предприятий. А вот многоэтажные жилые дома (да и какие там многоэтажные — 2 этажа) только начинали строиться. Поэтому подавляющее большинство горожан проживали в частных домах, а это как раз и означало, что жилая территория города относительно немалая. Никакого городского транспорта не существовало. Была, правда, предпринята пара попыток пустить по городу автобусный маршрут, связав один из окраинных его районом с центром, точнее, с его рынком. Но даже маленький автобус оказался, вероятно, нерентабельным, и эти попытки «успешно» завершились.

Но вот из–за разбросанности жилых домов прогулки старшеклассников в послеурочное время были не для всех таким уж простым делом. В этом плане в более выгодном положении оказались те ребята, чьи подруги жили в общежитии (были иногородними). Само двухэтажное здание общежития (ранее в нём размещалось частное еврейское училище) находилось в двух небольших кварталах от школы, рядом с новой автостанцией. Еврейские дети учились здесь грамоте и наукам.

В их классе более всего повезло с прогулками и провожанием своих пассий Антону Гаркавенко (с Ларисой Карпушко) и Стёпану Немчинову с (Любой Донченко). Обе девушки, да и Стёпа, проживали в общежитии, Антон же — примерно в трёх кварталах от места обитания сельских школьников. Они могли зайти в общежитие, оставить там свои портфели или сумки, зимой немного погреться, а уж затем продолжить свои гуляния по городу, не спеша выбирая предпочитаемые ими места.

Другие местные ребята провожали тоже местных девушек, которые жили не так уж далеко. А вот больше всего с такими проводами доставалось Виктору Самойлову и Анатолию Молодилину. Их пассии жили на другом конце города. Как уже говорилось, дальше всех проживала Люба Великанова, немного ближе — Алина Макарова. Тащиться с портфелями «к чёрту на кулички» ребятам было не очень–то удобно, достаточно того, что ты будешь нести портфель своей дамы. Виктор, живший совсем рядом со школой, ещё успевал забросить свой портфель домой (именно забросить, не заходя в дом), пока Люба ожидала его. А вот Анатолию это было сделать сложнее, поскольку жил он ещё в трёх с лишним кварталах от Самойлова в противоположном направлении от нужного ему маршрута с Алиной. Но немногим позже они с Виктором уладили и этот вопрос. Виктор начал заносить в свой двор не только свой портфель, но и портфель Молодилина. Прятал он их оба за поленницей дров возле сарая. Проводив девушек в район их проживания, и погуляв там с ними некоторое время, по пути домой Анатолий забирал свой портфель из двора Самойлова. При этом каждый из ребят абсолютно точно знал — вернулся ли уже домой его приятель, то есть находится ли портфель того на своём обычном месте. Это давало повод кому–нибудь из них на следующий день незлобно, по–дружески подколоть другого:

— Да, ну и загулялся ты вчера. Я поздно возвращался, но ты побил все рекорды. Наверное, вообще после полуночи домой вернулся.

Поскольку Люба и Алина проживали примерно в одном районе, правда, по разные его стороны, то места прогулок пар были примерно одинаковыми. Однако странным было то, что за всё время маршруты этих пар так ни разу и не пересеклись, очевидно, у каждой из них были свои укромные места. А гуляли они в очаровательных местах, вблизи прудов. Они могли слышать и трескучий хор лягушек, ближе к лету и соловьиные трели, дышать умопомрачающим свежим воздухом, любоваться тихой рябью воды в прудах, нередко покрывающихся туманной пеленой, любоваться ярким светом луны или затейливыми фигурами туч. И не раз бывало, что домой ребята возвращались, действительно, если и не за полночь, то всё же ближе к ней, заставляя волноваться своих родителей.

Неужели они не уставали от такого распорядка дня — 5–6 часов в школе, а затем ещё не один час брожения по городу? Конечно, уставали. Но в 16–18 лет ты этого совершенно не ощущаешь. Ты наоборот, ощущаешь невероятный прилив энергии от приятного времяпрепровождения с любимой девушкой, а таковыми они тех считали, хотя признания любви выдавить из их уст было не так просто. Кроме того, следует отметить, что эти прогулки происходили не каждый день, как говорят поляки: «Что занадто, то не здраво». Таким образом, вторая смена в школе позволяла старшеклассникам прекрасно сочетать учёбу с отдыхом.

* * *

Если Виктор был единственным сыном в семье, то у Любы была ещё сестрёнка, которая училась в младшем классе. То, что они учились в разные смены, было для Любы и плюсом и минусом. Конечно, минус был более значительным — занятые работой родители не могли много времени уделять ребёнку при подготовке уроков. А с малышами, особенно в первые пару лет их школьной жизни нужна родительская опека, чтобы привить ребёнку такие важные черты характера как усидчивость, аккуратность и добросовестность при выполнении домашних заданий. Впрочем, эти качества важны и не только для учёбы. Поэтому Любе, которая очень любила свою сестричку, часто приходилось с ней заниматься, тем более, что она такими свойствами характера как раз обладала. Но Наташа, так завали меньшенькую Великанову, уроки готовила в то время, как Люба сама сидела за партой. И Любе приходилось после уроков срочно бежать домой, чтобы хоть немножко помочь сестре. Но на это уходило немало времени, потому что расстояние к дому было великовато. Жила она в районе, который назывался «Глыбичок», через который пролегала основная его улица — Белоцерковская.

Эта дистанция, правда, несколько сокращалась в погожую пору года. Её район был отделён от центра города небольшой речушкой Глыбочица (одноимённая с такой же киевской речкой в районе Львовской площади, полностью спрятанной в коллектор). Глыбочица (иногда её называли Глубочицей) где–то дальше то ли соединялась с речкой Котлуй, то ли и далее протекала отдельно, но затем обе эти речушки, наполняя ряд прудов, впадали в реку Рось. Протекала Глыбочица в некоем «ущелье» (куда как раз спускался изогнутый отрезок улицы Карла Либкнехта), по обе стороны пруда располагались холмистые местности с довольно крутыми откосами. Естественно по такому рельефу нормальную хорошую дорогу невозможно было проложить, а потому были там лишь тропинки, по которым в слякотную и зимнюю скользкую пору года не очень–то походишь. Поэтому в такие времена Любе, как и всем жителям этого района, приходилось идти не тропинками, а нормальной асфальтированной дорогой, которая проходила в стороне (возле техникума) и делала значительный крюк. Но зато в хорошие денёчки в районе этого «ущелья» с прудом было так хорошо прогуливаться, там были такие чудесные уголки, в которых можно было уединиться влюблённым.

Вообще, в Тараще были очень интересные названия райончиков, районами их сложно было назвать, многие из них называли участками или углами (укр. кутки): куток Пески, куток Козакивка, Овражки, Вернигорщина, Ярки, Вал — они являлись большей части околицами городка. Например, если спрашивали коренного таращанца, где он живёт, то можно было услышать ответ: «На валу». Да этот райончик, пожалуй, и соответствовал своему названию — в его части, граничащей с окраинной территорией города, были заметны следы какого–то старого земляного вала, наверное, бывшего укрепления на границе городка. А вот сам Центр (не в географическом понимании, а как городской район) кутком никто не называл, также как и те же Глыбичок или Муливщина, Полевая, Заречье, Лысая Гора. Последние два района были нижней частью города на правом берегу речушки Котлуй и примыкали к лесу. Был ещё целый ряд микротопонимов Таращи, какие появились в седую давность и указывали на конкретные местности, например, Новоселица или Голопуз, Вакулив берег (Пески), Кириков ставок (Заречье), Барков пруд (Лысая Гора). Был и такой район как Видная (недаром он, наверное, так назывался), откуда можно было увидеть Таращу словно с высоты птичьего полёта. Через него пролегала шоссейная трасса на административный центр соседнего на юге района — Ставище.

Наташа Великанова очень любила свою старшую сестру; она, когда это было возможно, ни на шаг от неё не отходила. Люба была для сестрёнки примером во всём. Маленькая Наташа в садике на утренниках и как–то даже уже, будучи в первом классе, всегда читала стихотворение Агнии Барто «Любочка»:

Ей, правда, не нравилась вторая часть стихотворения, поэтому она говорила, что вначале стихотворение повествует о её старшей сестричке, а вот вторая часть (где Люба вредная, как говорила Наташа) — это совсем про другую Любочку. Её сестричка и дома очень хорошая.

Когда Наталья доучилась до четвёртого класса (а это уже был последний год учёбы её сестры), возник один вопрос, который в семье вызвал очень много споров и разрешился не так уж быстро. В пятом классе Наташе предстояло выбирать иностранный язык, который бы она хотела учить. Когда спросили саму девочку, то она сначала спросила:

— А Любочка какой язык учит?

— Люба учит немецкий язык. Но в школе ещё изучают английский.

— Нет, не хочу я английский. Я хочу изучать тот язык, который учит Любочка.

— Наташенька, — вступила в разговор Люба, — английский более интересный, он и звучит более красиво, и очень много стран на нём разговаривают. А на немецком разговаривают только в ГДР, ФРГ да Швейцарии.

— Нет, я хочу учить твой язык, — заявила малышка, подразумевая тот иностранный язык, который изучает её старшая сестра.

А вот та как раз очень этого не хотела. Но не могла же она объяснить своей сестричке, что немецкий язык в их школе преподаётся неважно, хотя для родителей, как и для другого взрослого населения города, это секретом не являлось. С другой стороны, она знала, что коллеги из параллельного класса (да и часть из их класса) довольно неплохо владеют английским языком. А ведь кто сейчас может сказать, куда через семь с лишним лет захочет поступать Наталья, а хорошее владение иностранным языком может очень пригодиться. В семье мнение родителей по этому поводу тоже разделилось. Мама была за то, чтобы младшая дочь изучала тот же язык, что и старшая. Ни она, ни её муж никакими иностранными языками не владеют, кто же будет помогать дома Наташе его изучать. А вот отец внял доводам старшей дочери и поддерживал её в этом вопросе. Соотношение сил было два на два. Но так можно было вообще не найти никакого выхода. Но смекалистая Люба такой выход, всё же, нашла. Она зачастила в библиотеку и в книжные магазины, и начала приносить сестрёнке книги исключительно английских и американских писателей. Конечно, Наташе очень интересно было читать такие произведения как «Алиса в стране чудес» и «Алиса в Зазеркалье» Льюиса Кэрролла», «Книга джунглей» Киплинга (точнее рассказы о Маугли), «Удивительный Волшебник из Страны Оз» Фрэнка Баума (точнее её русский вариант «Волшебник Изумрудного города»), «Робинзон Крузо» Даниэля Дефо, «Путешествия Гулливера» Джонатана Свифта, «Приключения Винни Пуха и его друзей» Александра Милна.

При этом Люба рассказывала своей сестричке, сколько ещё хороших произведений подобных писателей она сможет прочитать, когда вырастет. Она называла ей имена Вальтера Скотта, Уильяма Шекспира, Этель Лилиан Войнич, Чарльза Диккенса, Теодора Драйзера и других. Люба также сказала, что много произведений подобных авторов она, изучив английский язык, сможет прочитать в оригинале, и не только прочитать, но тогда сможет съездить в одну из стран этих великих писателей и много интересного там увидеть. А вот в отношении последнего Люба явно кривила душой — это было совершенно нереально. Но она тогда не могла предполагать, что и это станет реальностью. Что касается книг, то хорошо, что маленькая сестрёнка не могла сказать Любе, что есть ведь хорошие книги и немецких писателей, таких как братья Якоб и Вильгельм Гримм, Иоганн Вольфганг Гёте, Генрих Гейне, Стефан Цвейг, Томас Манн и другие. В общем, упорство маленькой сестрички было сломлено и она согласилась изучать английский язык. Махнула рукой на это решение и мама, заявив только при этом старшей дочери:

— Ты её на это подбила, теперь сама и выкручивайся. Но только смотри, чтобы Наташа хорошо этот язык знала. Ты сама этого хотела. Я, конечно, понимаю, что английский язык более распространён и может ей хорошо пригодиться, но теперь ты отвечаешь за его изучение своей сестрёнкой. Но ты через год уедешь учиться в институт, а мы как будем Наташе помогать?

И что после этого оставалось делать Любе? И она решила оставшиеся полгода самой позаниматься самостоятельно с сестрёнкой английским языком — опыт у них одинаковый, то есть никакой, а потому интересно как он пойдёт у Наташи, и как она сама будет воспринимать английский язык. Ей удалось уговорить сестричку (вроде бы для лучшей подготовки уже в школе) в выходные дни пару часов позаниматься английским языком. Наташа, хотя и не очень довольно, но согласилась — в садике же учат буквы, хотя их потом снова приходится изучать в школе. Люба взяла в библиотеке учебник английского языка для 1‑го класса, и они начали вдвоём заниматься. Конечно, это была не полноценная учёба, произношение им ведь никто не ставил, а разбираться в транскрипции для Любы было сложновато, ведь немецкий язык в этом отношении проще. Но они, тем не менее, запомнили немало слов и научились составлять небольшие предложения. Но, главным было то, что Наташе английский язык понравился, она щеголяла своими знаниями перед папой и мамой, а особенно перед бабушкой и дедушкой, удивляя тех такими словами как house (дом), father (отец), grandfather (дедушка), table (стол), spoon (ложка) или fork (вилка) и тому подобное. А потому, хорошо усвоив начальные фазы языка, Наташа стала изучать его в школе без помощи старшей сестры, да и чем та уже могла ей сейчас помочь. Но, в итоге в дальнейшем этот язык Наталье понравился, он ей давался несложно, и она неплохо на нём разговаривала.

Но это всё минусы в вопросе учёбы в разные смены. А где же его плюсы? Единственным плюсом, как значительно позже определила для себя Люба, отмечая при этом некоторую свою эгоистичность, было то, что, уже учась в 10–11‑м классах, по вечерам ей не доводилось возвращаться вместе с сестричкой из школы домой. В это время сестрёнка не могла мешать её свиданиям с Виктором. Люба корила себя за такие мысли, потому что очень любила Наташеньку, но такова была реальность. Виктор же ничего не знал о таких сомнениях своей подружки, их вечерние встречи регулярно продолжались и приносили радость обоим.

 

ГЛАВА 6

Встреча Нового года

Школьные месяцы, особенно в выпускном классе, хотя и плотно загружены занятиями (а, может быть, именно потому) пролетают довольно быстро. Не стали исключением и осенние месяцы. Зима началась довольно рано — в конце ноября уже устойчиво лежал снег, хотя потом особых морозов и не было. Суровая пора года немного сказалась и на более серьёзном отношении одиннадцатиклассников к занятиям. Все прекрасно понимали, что через каких–то полгода у них начнутся серьёзные испытания. Меньше стало и прогулок под луной. Хотя в один из вечером того же конца ноября часть 11-Б с большим удовольствием покатались по первому снегу на саночках (и на иных подручных средствах) с горки. Они также не забыли поиграть в снежки и даже, как маленькие дети, слепили небольшого снеговика.

О том, что первые привязанности не стабильны уже было сказано. И подтверждением этого явилось то обстоятельство, что многие пары к тому времени либо распались, либо поменялся их состав. Одни поссорились, другие, как тот же Лемберт, нашли себе новые привязанности или просто охладели друг к другу. Что поделаешь, это свойственно юности. Кстати, Лемберт начал периодически потихоньку, так сказать, подбивать клинья к Панасенко, строя при этом какие–то свои планы, хотя Лена относилась к таким его попыткам довольно равнодушно. Нужно отметить, что за новенькой в классе позже пытались ухаживать ещё Станислав Пригожин и Анатолий Молодилин. Последний временно прекратил свои встречи с Алиной после того, как в драке из–за неё около недели ходил с заметным фингалом под левым глазом. Лену же Панасенко, как оказалось позже, в этом плане интересовал парень из класса на год меньшего. Она, кстати, очень сдружилась и с двумя девчонками из того же класса — Клавдией Сабуровой и Софьей Катержинской. В своём классе наилучшие отношения у неё сложились с Любой Великановой и Алиной Макаровой.

Подобная эрозия в отношениях не коснулась только пары Виктора с Любой. Их взаимоотношения как будто бы не поддавались никаким временным испытаниях, их не нарушали никакие коллизии. Их дружба со временем только крепла. Люба днём, за пару часов до начала второй смены в школе, часто приходила в гости к Самойлову, и они вместе готовили домашние задания, после направлялись на занятия. Об их отношениях были прекрасно осведомлены родители обоих, которые вовсе не возражали против такой дружбы, привязанности. Они только переживали о том, как бы Виктор с Любой опрометчиво не создали рано семью. Они молили Бога, чтобы это случилось не ранее, чем на последних курсах института. О том, что их дети сразу же после окончания школы станут студентами, они совершенно не сомневались. И на то у них были довольно высокие основания.

Тем временем дни проплывали, и уже близился Новый год. В школе ежегодно проводили праздничные мероприятия по этому поводу. Для меньших классов устраивали утренники, а старших — предпраздничные вечера. И те, и другие были театрализованными, маскарадными. Конечно, в них участвовали и ученики без карнавальных костюмов, потому что многие не имели либо средств на пошив дорогих костюмов либо просто желания. Однако немало учеников всё же шили себе новогодние костюмы, им нравилось щеголять в них на импровизированных балах. И отдельные участники таких вечеров изготавливали себе костюмы не каких–нибудь снегурочек, мишек или зайчиков (что было присуще ученикам младших классов), а серьёзные костюмы различных литературных героев. Поэтому часто на новогодних вечерах танцевали усатый запорожец с «оселедцем» на голове и прекрасная Шахерезада, Дон Кихот и Клеопатра, боевой офицер и Василиса Прекрасная, удалой гусар и королева Марго, граф Монте — Кристо и княжна Мэри.

Подобные вечера и утренники проводились в большом фойе на первом этаже школы, поскольку спортивного зала в школе пока что не было — он появится несколько позже при достройке нового крыла. В этом году новогодний вечер для старшеклассников был назначен на воскресенье 29 декабря.

Никто заранее не знал, какой себе карнавальный костюм приготовит тот или иной ученик, ученица. А потому нередко на школьном балу танцевали одновремённо несколько Печориных или Татьян Лариных, а что уже говорить о гусарах или Золушках. В 11-Б было немного учеников, которые увлекались подобными перевоплощениями, поэтому бо́льшая его часть просто наблюдала за «маскарадниками» и комментировала красочность пошитого костюма, соответствие деталей костюма эпохе, поведение его обладателя и тому подобное.

— Ты смотри! — воскликнул Алик Дейман. — А мой тёзка на сей раз в костюме мушкетёра, — Олега Бубку, как и самого Деймана, тоже часто называли Аликом.

Действительно, по разукрашенному фойе с ёлкой в центре гордо прогуливался, положив правую руку на эфес шпаги, мушкетёр Олег. При встрече с какой–нибудь маскарадной дамой он почтительно кланялся, снимая широкополую шляпу. Узнаваемы были и другие старшеклассники, хотя приготовленные ими костюмы немного их преображали.

— О! Смотри, смотри! — толкнул Антон своего друга Анатолия. — Вот ещё сразу три мушкетёра.

И он был прав — из школьного коридора в фойе вальяжно вошли три мушкетёра. На них сразу обратили внимание не только друзья их 11-Б, но и многие другие участники школьного вечера. То, что обладателями довольно красивых костюмов были девчонки, заметно было сразу — и по походке, и по лицам. Хотя их длинные волосы были упрятаны под широкие мушкетёрские шляпы, лица неплохо загримированы, глаза прикрыты широкими чёрными картонными очками, скрыть нежность лиц 17-летних девушек было не так–то просто. Ведь у многих ребят в их возрасте на лицах уже появилась первая растительность, у некоторых довольно заметная. Сначала издали было сложно разобрать, кто же скрывается под этими масками. Но когда мушкетёры подошли поближе, их все узнали. Никакой грим не смог скрыть тот факт, что мушкетёрами являются Лена Панасенко, Соня Катержинская и Клава Сабурова. Нужно отдать должное мастерам, которые шили девушкам костюмы — выполнены они были довольно профессионально и со вкусом. Вся эта троица в конце школьного бала была отмечена специальными призами за одни из самых удачных карнавальных костюмов. С той поры эту троицу так и стали называть: «Три мушкетёра», чему девчонки были только рады. Они частенько потом и сами себя и подруг так именовали.

Что касается 11-Б, то в классе, кроме Лены Панасенко, в карнавальных костюмах было ещё всего три человека. Но вот об одной его ученицы стоит поговорить отдельно. Так, например, Люба Великанова не блистала в подобном наряде, но она пошила себе пышное белое платье, которое ей было очень к лицу. Большинство ребят класса были на школьном вечере в обычных костюмах, которые они надевали несколько раз в году именно на различные торжества. Серые, чёрные или коричневые костюмы укомплектовывались белыми или голубыми рубашками с галстуками, а иногда и бабочками. В подобном чёрном костюме с галстуком был и Виктор Самойлов, в обычные же дни он предпочитал носить тёмные брюки и серый твидовый пиджак. И вот когда они с Любой танцевали, кружились вокруг ёлки или просто прогуливались по фойе, взявшись за руки, всем казалось, что они находятся не на новогоднем вечере, а на свадьбе Великановой и Самойлова, уж больно те в своих нарядах (отнюдь не маскарадных) походили на жениха и невесту. И воспринималось это совершенно закономерно. Окружающие любовались этой парой ничуть не меньше, а, возможно, и более чем «тремя мушкетёрами». А вообще, на вечере было очень весело — прекрасная музыка, танцы, разнообразные конкурсы, в зале сверкали бенгальские огни, бухали хлопушки, обсыпая всех разноцветными конфетти, летали спирали серпантина. Все были радостны и счастливы. Давно ученики 11-Б так не отдыхали.

В целом школьный предновогодний вечер удался на славу, ученикам 11-Б он очень понравился и запомнился. Ещё бы — последний подобный школьный праздник для них. На другой день они, встретившись, азартно обсуждали перипетии прошедшего карнавала и сожалели, что больше, по крайней мере, до выпускного вечера ничего подобного не будет.

— А почему не будет? — как–то медленно, очевидно размышляя, протянул Алик Дейман. — Всё ведь зависит только от нас самих. Мы можем, например, встретиться уже завтра вечером и встретить совместно Новый год.

— И где мы его встречать будем? — удивился Стас Пригожин. — В ресторан или какое–нибудь кафе пойдём что ли?

— Зачем в ресторан. Можно встречать Новый год и у кого–нибудь на дому.

— И у кого? — отозвался Антон. — У тебя что ли?

— Вообще–то, я, да и мои родители были бы не против, — невозмутимо ответил Алик. — Только у меня места мало. Вы же знаете, как мы живём.

И он был абсолютно прав. Многие в классе хорошо знали приветливых родителей Алика, которые старались усадить за стол и обязательно чем–нибудь угостить любого одноклассника сына, который заходил к ним в дом, пусть даже на пару минут — чтобы передать тому какое–нибудь сообщение. Но они также прекрасно осведомлены как живёт семья Дейманов. Они ютились (а у Алика была ещё и младшая сестра) в небольшом старом доме на две семьи, который находился в самом центре городка на чудесном зелёном дворике. И хотя двор был немалый, достроить, расширить это жильё семье вряд ли было по силам — отец их одноклассника работал простым парикмахером, а мама рядовой работницей на плодово–ягодном комбинате.

— Слушайте! — спустя какое–то время откликнулся Виктор Самойлов. — А ведь, пожалуй, можно встречать Новый год у меня. У нас квартира большая, дом недалеко, почти в центре, да и мои родители, я думаю, возражать не будут.

— Ты так уверен? — спросил Анатолий Молодилин. — А если они не согласятся?

Кстати, у самих Молодилиных был большой двухэтажный дом, строительство которого (в конце ул. Карла Либкнехта) отец завершил буквально пару месяцев назад. Вся семья, включая и бабушку Анатолия (по матери) до зимы уже перебрались в этот дом с улицы Советской, расположенного возле старого молокозавода. Там они ранее ютились в старом доме (на две семьи) бабушки в двух комнатах (одна из них переделанная из кухни, а под кухню был оборудован коридор). Вот у кого сейчас в новом доме можно было встречать Новый год. Но семья Молодилиных только переселились в это жилище, в котором было ещё (как это обычно бывает) много недоделок, да и мебелью дом был пока что не полностью укомплектован.

— Согласятся, — не задумываясь, ответил Самойлов. — Я сегодня же с ними поговорю и до конца дня всё вам расскажу. Но, думаю, что мы соберёмся у меня. Так что, приглашаю желающих. Готовьтесь.

— Да, такая встреча Нового года весьма заманчива, — подключились к разговору более практичные в этом вопросе девушки, до того не вмешивающиеся в беседы ребят. — Но только готовиться в этом случае нужно основательно и заранее.

— Что значит — «основательно»? — удивился Виктор.

— А вот то и значит, — ответила Лена Панасенко. — Нужно совместно закупить продукты, обговорив перед тем, что и кому покупать.

— Ещё чего! Вы же идёте ко мне в гости. Почему вы должны что–то покупать? — удивилась и даже несколько рассердилась приглашающая сторона. — Мы сами всё организуем.

— Ох, Виктор, Виктор! Ты на радостях о совместной встрече Нового года совсем думать не хочешь. Ты же нас не свой день рождения приглашаешь. Хотя и тогда гости приходят с покупками, то бишь с подарками. А сейчас почему твои родители обязаны будут нас кормить. На разных там маёвках празднуют то вскладчину. И здесь тоже самое.

— Правильно, — поддержала подругу Великанова. — Нужно всё организовать вскладчину. Да и готовить твоей маме нужно помочь. Попробуй наготовить еды на всю нашу ораву. Она же не рабыня — целый день из–за нас на кухне крутиться. У неё ведь тоже праздник.

— Вас там будет не так уж много, — вставила своё слово Лариса Картушко. — Мы, — она имела в виду сельских учеников 11-Б, — ведь едем домой на Новый год. А, вообще–то Люба права — и скупиться, и помочь Викторовой маме обязательно нужно.

— Ой, как же так! А, может быть, вы не поедете? То есть поедете, но уже первого числа, после Встречи Нового года.

— Нет, нас же родители ждут. Мы же договорились. Разве бы вы не поехали домой, не видя своих близких несколько месяцев.

— Лариса права, — поддержала её Лена. — Они должны ехать. А, вообще–то, действительно жаль, что вас не будет.

— Ну, вот! — недовольно пробурчал Гаркавенко. — Никак класс не может собраться полным составом. Всё время вы уезжаете. И летом мы без вас вечер на Ивана Купала отмечали.

— Ничего не поделаешь, — подключился никогда не унывающий Гриша Канюк. — Мы скоро отметим одно событие всем классом.

— И какое же?

— Как какое — выпускной вечер!

— Да когда это ещё будет.

— Не волнуйся, время пролетит так быстро, что мы и не заметим.

— Ладно, это всё понятно, — перебила спор ребят Лена Панасенко. — Жаль, конечно, что многих не будет, но давайте ближе к теме. Нужно думать о завтрашнем дне. Если только Виктор договорится с родителями.

— Я тоже, думаю, что он договорится, — поддержала Виктора в этом вопросе, Люба. — У него хорошие, добрые и отзывчивые родители.

— Да уж, тебе–то не знать, — съехидничал Пригожин.

— Да, мне это хорошо известно, — твёрдо и без всякого смущения ответила Люба на реплику Стаса. — А потому я думаю, что ребятам под руководством кого–то из девочек придётся заняться покупками продуктов. А нам, 2–3‑м девчонкам нужно будет помогать маме Виктора.

— А почему это мы должны делать покупки под вашим «чутким» руководством? — заартачился Лемберт.

— Да потому, что вы в подобных вопросах абсолютно бестолковые. Накупите одной варёной колбасы и хлеба.

— Это уж точно, — согласилась с Любой Алина. — Кстати, можно ведь какие–нибудь продукты из дому принести. Все же на зиму делали заготовки.

— А вот это верно, — вмешался в девичий разговор Антон. — Нужно только решить, что кто сможет принести. Витька, ты, наверное, иди договариваться с родителями, это займёт у тебя немало времени — тебе же их придётся на работе разыскивать. А мы пока что здесь прикинем насчёт продуктов, надеясь на положительное решение.

Самойлов ушёл, оставшиеся же ещё долго спорили по поводу организации встречи Нового года. В конце концов, они сумели обо всём договориться. Затем немного погуляли по городу, после чего направились к школе — ведь сегодня и завтра в школе всё ещё будут занятия. Правда, 31‑го (то есть уже завтра), как показывала практика, их наверняка, немного сократят. А вот с первого же дня наступившего года уже каникулы. И вот пришедший в школу перед самым началом занятий Виктор с радостью сообщил всем, что родители не возражают против такой инициативы своего сына. Сами они будут встречать Новый год у друзей, а их квартира в полном распоряжении 11-Б класса. В итоге согласились встречать Новый год у Самойлова 14 человек, но это тот максимум, которого и следовало ожидать. Причины отказа большинства остальных одноклассников были понятны и вполне обоснованы. Кое–кто из лучан даже умудрился договориться с Валентиной Викторовной и директором о том, что те отпустят их ещё сегодня с последних уроков, им нужно завтра с утра помогать родителям. Какая может быть от них помощь, одноклассникам они не сказали, да те и не допытывались, хотя догадывались. В сёлах перед Новым годом или Рождеством очень часто режут свиней, чтобы встречать праздники со свежатиной. А при этом работы всегда много.

* * *

И вот 31‑го декабря, утром все приглашённые к Виктору распределили обязанности и занялись каждый своим делом — кто–то ходил по магазинам, кто–то помогал Витиной маме (отпросившейся с работы), кто–то переставлял в гостиной столы, стулья и т. п. после обеда почти все убежали на занятия; почти все, но, всё же, не все, потому что Виктор и Люба отпросились у Валентины Викторовны с занятий и остались помогать. Они при этом, посоветовавшись со всеми, пригласили отмечать с ними Новый год и своего классного руководителя. Валентина Викторовна тактично отказалась, впрочем, её ученики в её отказе и не сомневались. Они понимали, что она не захочет им мешать — это во–первых, а во–вторых, кто захочет взваливать на свои плечи такую ответственность. Случись что — отвечать придётся классному руководителю, которого при этом могут и обвинить в том, что всё это она организовала. А так компания собирается сама по себе, по собственной инициативе и вне школьных стен.

Виктора и Любу она, конечно же, отпустила, если опускают одних, то почему нельзя отпустить и других. Сделать это было не так уж сложно, потому что в последний день уходящего года (если только он не припадал на воскресенье) уроки во вторую смену и так несколько сокращались. Да и учителя в этот день проводили их почти что формально, в мыслях тоже подумывая о предстоящем празднике. И хотя никто официально такой команды не давал, ежегодно происходило одно и то же. Знали об этом, конечно, и в районо, да, наверное, и повыше, но ведь все они тоже люди и прекрасно понимали ситуацию. И вот во второй половине дня Самойлов и Великанова, постепенно закончив все дела на кухне, как бы стали в доме полноправными хозяевами–распорядителями. Витина мама, пожелав обоим, да и всем остальным, хорошо встретить Новый год, ушла с мужем в свою компанию ещё до прихода одноклассников своих детей (Люба стала для неё уже почти родной).

После школы (а уроки закончились довольно рано) все приглашённые со школы сначала разбежались по своим домам, переоделись и вернулись уже в дом Самойловых разнаряженные и с кульками или авоськами домашней консервации. Собирались они на 10 часов вечера. Нужно было ещё накрыть столы с учётом принесенного, а затем до встречи Нового года, успеть ещё провести Старый год, который, как они считали, был для них в целом очень неплохим. А каким–то окажется Новый год. В том, что он будет нелёгким, никто не сомневался, но вот каковы окажутся отдельные его результаты для каждого из них. И до встречи Нового года гости не скучали. Успели они нормально накрыть стол, испытать новый (недавно купленный) Виктором проигрыватель для пластинок (или как чаще называли такие приборы — вертушка), и даже немного сами потанцевали под приятную музыку. Коллекция (действующая) грампластинок у Самойловых хотя и не была такой уж большой и разнообразной, но отличалась качеством, с душой подобранным ассортиментом, музыка была очень хорошей. Имелись и просто приятные мелодии, но чаще были записи песен известных исполнителей, таких как Марк Бернес, Гелена Великанова, Олег Анофриев, Мария Пахоменко или Владимир Трошин. Танцевальная музыка была в основном зарубежная, например, итальянская «Ладзарелла», вальс «Неаполитанские ночи, «Неаполитанская тарантелла», «Аргентинское танго», «Испанская серенада», «Брызги шампанского» и другие приятные мелодии. Пластинки (с частотой вращения 45 об/мин или 78 об/мин) были в основном производства подмосковного Апрелевского завода. Этот завод уже в наступающем году создаст известную фирму грамзаписи «Мелодия», которая будет выпускать до 65 % всех отечественных грампластинок.

Ну, а дальше уже были сами торжества, которые прошли очень весело, без каких–либо инцидентов. Это были первые праздники, которые ученики 11-Б класса, пусть даже неполным составом, провели вместе и абсолютно самостоятельно. Еды неопытные школьники наготовили так много, что её достаточно ещё и осталось. За столом звучали хорошие тосты, пожелания, шутки и даже вполне приличные анекдоты. Юноши трепетно ухаживали за столом за своими дамами. А вне стола были и танцы, и песни и различные игры. Все остались очень довольны проведенным временем. Всем было очень интересно это, организованное ими самыми, не зависимое ни от кого из старших мероприятие, а потому каждый старался, чтобы встретить Новый год как можно лучше, чтобы такое событие запомнилось. И оно им, действительно, очень хорошо запомнилось. Одиннадцатиклассники обменивались мнением о нём во время зимних каникул, и даже уже в третьей четверти очень часто вспоминали его, с восторгом рассказывали о нём тем, кто не принимал в нём участия, и продолжали периодически обсуждать хорошо запомнившееся им событие.

Запомнилось некоторым и утро, а точнее, день 1‑го января. Виктор пригласил друзей прийти ещё и в этот день, и немного пообщаться вместе. Можно было и перекусить, благо еда, как уже говорилось, осталась ещё с ночи. Пришли далеко не все из тех, кто в компании встречал Новый год, но даже им повеселиться не удалось. Молодой вчерашний хозяин дома лежал на диване с мокрой салфеткой на голове. Оказывается, под утро Виктору стало плохо — тошнота, рвота, головная боль. Он просто банально перепил. Остальные его «собутыльники» чувствовали себя нормально. А вот Виктор, расхрабрившись (ему ведь, как уже говорилось, доводилось ранее опрокидывать рюмочку), да ещё в качестве хозяина дома, который должен показывать пример и приглашать гостей, чересчур поверил в свои силы.

И вот в первый день наступившего года сил на новое гулянье у него уже не было. Возле Самойлова сидела Люба, которая периодически смачивала салфетки холодной водой. Она даже не ругала Виктора, понимая, что он просто не рассчитал свои силы. Он, хотя и пробовал ранее такое зелье, но алкоголиком не был.

— Слушай, Толька, — вдруг обратился Самойлов к Молодилину, — а как ты себя чувствуешь? Ты же до этого, насколько я знаю, крепкие напитки не употреблял.

— Нормально я себя чувствую, — ответил тот. — Абсолютно нормально. Мне, правда иногда в качестве исключения на праздники родители за общим столом наливали грамм 30–50 коньяка или ликёра, но не более того. А вот водки, до вчерашнего вечера я, действительно, не пил.

— Но ты же вчера от неё вроде бы и не отказывался. Как же тебе удалось не опьянеть?

— Понимаешь, ещё 30 числа, вечером, когда я дома рассказал, что мы собираемся вместе встречать Новый год, родители резонно решили, что без крепких напитков у тебя не обойдётся. И они верно посчитали, что к этому нужно правильно подготовиться.

— Правильно подготовиться — как это?

— Ну, во–первых, попробовать, а во–вторых, правильно употреблять такие напитки.

— И что ты делал?

— Что я делал? — засмеялся Анатолий. — Да просто пил. Ну, не совсем пил, а пробовал — исправился он. — Бабушка налила мне с интервалом пару рюмочек, миллилитров по 50–70 самогонки. Я выпил, хотя честно сказать она мне не понравилась. Водка оказалась немного лучше.

— Но я всё равно не понимаю, почему я опьянел, а ты нет? От 100 или 150 грамм, которые ты выпил дома, возможно, ты и не опьянел. Но здесь ты, пожалуй, побольше выпил. Пили мы с тобой один и тот же напиток. Как же так?

— Да не в этом дело — одни напитки, не одни напитки. Можно мало выпить и опьянеть, а можно и побольше — и всё будет нормально.

— И что же я такого делал неправильно? — уже сердясь и немного с сарказмом, спросил Виктор.

— Что неправильно? А то, что я после каждой рюмки хорошо закусывал, а ты — нет. Меня ещё позавчера родители заставили после каждой рюмки хорошо закусывать. Вот это и было главным! — постепенно начинал сердиться уже и Анатолий. — Я тогда вечером не опьянел и утром нормально себя чувствовал. Да и у тебя вчера я после каждого поднятия рюмки основательно закусывал. А вот ты закусывать не успевал. Вот тебя и свалило. К тому же, можно ведь и не всю рюмку сразу выпивать. Многие так и делали. Но ты–то пил свою рюмку до конца. Оно и понятно, конечно — ты должен был всех угощать. Хотя это и неправильно. Приглашать выпить ты, естественно, как хозяин, должен был, но пить каждую рюмку до конца было вовсе необязательно. Но, всё же, самое главное — закуска. Она не менее важный компонент застолья, нежели выпивка. Понимаешь, как мне объяснили родители, закуска позволяет затормозить процесс всасывания алкоголя в кровь через стенки желудка, а, следовательно, и уменьшает степень опьянения. Так что нужно хорошо закусывать. Да это, наверное, и правильно. Ведь согласно русским традициям в трапезе самостоятельной ценности выпивка и еда не имеют — они как раз хороши в обоюдном сочетании.

— О, Господи! Да ты мне целую лекцию прочёл. Но, в общем, ты прав. Я вчера, действительно, ел очень мало, — негромко протянул Виктор и ещё тише добавил. — А вот пил много. Но как–то не получалось у меня нормально закусывать. То одно, то другое. Да, ты молодец. Теперь и я приму к сведению, что во время употребления такого рода жидкостей нужно капитально подкрепляться и твёрдыми, так сказать, блюдами.

Таким образом, проведенный вечер оказался ещё полезен и в плане некой познаваемости. Сегодняшние школьники на собственном опыте, порой горьком, как в переносном, так и в прямом смысле учились познавать премудрости жизни. Они учились жить той взрослой жизнью, которая была им пока что не особенно знакома, но казалась такой привлекательной, хотя на самом деле эта взрослая жизнь бывает довольно суровой.

 

ГЛАВА 7

Новые виды отдыха

Зимние каникулы пролетели довольно быстро, хотя отдохнуть от занятий школьники успели довольно интересно и активно. Хорошая снежная погода с небольшим морозцем тому способствовала — можно было походить на лыжах, покататься на санках с горок или прокатиться и на коньках. На стадионе залили каток, на котором периодически можно было поиграть в хоккей с мячом — хоккей с шайбой в городе почему–то не культивировался. Правда, в хоккей из их класса играл один Анатолий Молодилин. Это была, по крайней мере, для него, да и для зрителей, довольно странная игра — все остальные хоккеисты играли, стоя на коньках, а вот Молодилин без таковых. И не потому, что их у не было (а их таки не было), а по более банальной причине — он не умел на них стоять, не научился в детстве, поскольку ездить на коньках было негде. Каток на стадионе стали заливать только в последние пару лет, а до прудов, где иногда энтузиасты расчищали лёд и катались, в детстве ему ходить было далековато. А, не научившись кататься на коньках в детстве, в более позднем возрасте особого желания уже не проявляешь. И как же он тогда играл в хоккей? Да очень просто, они ему не особенно и нужны были — он, как и в футболе, стоял в воротах. Правда, порой не так–то просто ему было отталкиваться ото льда в ботинках при ловле мяча, но, к удивлению, он всё же со своими обязанностями неплохо справлялся.

Но если ребят–спортсменов в этом виде спорта было немного, то вот болельщиков на такие игры приходило немало. Их, кроме самой этой игры, привлекал ещё и тот факт, что как раз на зимние каникулы (так было, например, в прошлогодние каникулы, в начале 1963‑го года) в город наведывался отдохнуть вратарь футбольной команды киевского «Динамо Борис Разинский. И, хотя сам он был родом из Подмосковья, поговаривали, что здесь жил кто–то из его родни. В это зимнее время в футбольном чемпионате СССР во всех дивизионах, естественно, было время отпусков — зимой–то в футбол не играли. Вот Борис Разинский и стал энтузиастом и инициатором развития этой игры в городе. В Российской республике это было обычным делом — многие известные футболисты летом играли в футбол, а зимой в хоккей, причём, чаще в хоккей с мячом, так называемый «бенди» (англ. bandy — изогнутая клюшка) или русский хоккей, ведь хоккей с шайбой это канадское изобретение. Да и размеры площадки для игры в русский хоккей более подходили футболистам — то же самое футбольное поле. Правда, в Тараще заливали под каток только гандбольную площадку, таким образом, получался как бы мини–бенди.

Разинский был знаменитым футболистом, начал он свою спортивную карьеру ещё в 1952‑м году. Вначале Борис играл за прославленные московские клубы, но в 1962‑м году переехал в Киев, где завершал карьеру легендарный вратарь Олег Макаров. Борис сыграл за «Динамо» 18 игр, но ему не очень–то повезло, поскольку в это же время в «Динамо» пригласили молодого и очень перспективного Виктора Банникова, и прогресс юного таланта оказался настолько стремительным, что Разинский уступил ему место в воротах. Играл Разинский также за сборную СССР и за олимпийскую сборную страны, в которой он и добился наибольшего успеха, завоевав золотые медали на Олимпийских играх в Мельбурне в 1956‑м году.

Играя вратарём, Борис Разинский отличался большой акробатичностью и техничностью. Да вообще, он был довольно талантливым и разноплановым игроком — мог играть и в воротах и в нападении. До него в дубле Динамо был ещё один подобный вратарь — Андреас Гаваши, который тоже играл на двух позициях: вратаря и форварда, на его счету были и забитые голы. Но Андреас играл нападающим за дубль «Динамо», а вот Борис, играл таранного нападающего в основном составе того же «Черноморца», а позже и в липецком «Металлурге». Ему в прошлом году исполнилось уже 30 лет — как раз расцвет спортивного возраста, как для футбола, так и для хоккея. Но в высококлассных командах ему уже не довелось играть, хотя, например, Лев Яшин стоял в воротах до 41 года. И вот в прошлом году Разинский уже выступал за одесский «Черноморец». А чуть позже началась и его тренерская карьера — в 1964–1965‑м годах он стал тренировать команду Южной группы войск в Венгрии.

Но вот уже и пришла пора школьникам вновь рассаживаться за парты. После коротких каникул делалось это неохотно, но всё же вскоре все усердно занимались — как–никак учиться оставалось всего 4 с небольшим месяца. А на природе солнце постепенно поднималось всё выше, дни становились всё длиннее, а улыбки школьников в преддверии весны и последних каникул — всё шире. И вот уже неспешно катился к своему завершению самый короткий месяц в году, до весны оставалось всего несколько дней. Но в это время у одиннадцатиклассников появилась новая забота. И причиной тому была Лена Панасенко, которая оказалась очень энергичной девчонкой с хорошими организаторскими способностями. В средине последнего зимнего месяца она в рядовой беседе с одноклассниками вдруг, ни с того, ни с сего, предложила всему классу:

— Давайте на досуге организуем что–нибудь весёлое. Скучно ведь так просто заканчивать школу. Скоро все разбежимся. Смогли же мы хорошо встретить Новый год, так почему не организовать ещё какое–нибудь интересное мероприятие.

— А что сейчас, в разгар учебного года, можно организовать весёлого? — удивился Гриша Канюк. Сам то он был очень весёлым парнем, но кроме какой–нибудь очередной «хохмы» ничего стоящего ему в голову не приходило. — Вот разве что на 8 Марта, которое не за горами, можно собраться и отметить праздник.

— Вообще–то, 8 Марта не такой праздник, как, например, тот же Новый год, а потому вряд ли так уж интересно его отмечать. Можно и до него найти хорошее развлечение.

— И какое же?

— Ну, например, давайте сыграем с кем–нибудь в КВН.

В стране, в начале 60‑х годов под таким названием выходила в телевизионный эфир очень популярная молодёжная передача, которая часто транслировалась центральным телевиденьем. Она была созвучна и с маркой одного из тогдашних отечественных телевизоров — КВН‑49, однако расшифровывалась как «Клуб Весёлых и Находчивых». Сначала её вели врач Альберт Аксельрод и диктор телевидения Светлана Жильцова, но, уже начиная с 1964‑го года Аксельрода, который занялся написанием диссертации, заменил тогда ещё студент Александр Масляков, который заканчивал Московский институт инженеров транспорта.

— И с кем мы будем играть? — скептически произнёс второй весельчак Стёпа Немчинов. — С «А» классом? Не интересно, мы прекрасно знаем друг друга, нам известно, что каждый из них может «выкинуть», да и надоели мы уже друг другу.

— А если мы сыграем с одиннадцатым классом, но не с нашим параллельным?

— А с кем же тогда? Где у нас ещё есть 11‑й класс? В городе таких нет.

— Ну, допустим, такой класс есть, — вставил слово Антон. — Ты забыл, что у нас имеется ещё школа–интернат.

— Да ведь там маленькие классы. Так что команды не наберёшь.

— Ладно, не о школе–интернате сейчас речь, — вела дальше разговор Лена. — Я хочу вам предложить сыграть в КВН с 11‑м классом города Богуслава, с моим бывшим классом. Как вам такое, слабо?

— Ух, ты! А вот это здорово! — загорелся сразу Виктор Лемберт. Он активно участвовал во всех театрализованных постановках школьной самодеятельности. — Вот это класс, это интересно. А как организовать такую встречу? И где — у нас или у них?

— Я с ними сама договорюсь, и с директором школы, конечно. А встречу, я думаю, мы проведём у нас — раз инициатива наша, то мы выступим и как приглашающая сторона.

— Нормально! А когда?

— Да, наверное, не раньше 8 марта. Это как раз и удобно — на вечере перед праздником.

— Правильно, — поддержали Лену и другие ученики класса. — Давай, Лена, договаривайся. Мы все только «за». Интересно должно быть.

— Я то договорюсь, но нужно создать команду, выбрать капитана, ну, и, самое главное, — хорошо подготовиться.

— Будем готовиться, — заверил Лемберт. — Всё, замётано.

Команду таращанцы решили создать на базе двух классов, договорившись, что богуславцы тоже смогут усилить свою команду. Капитаном единогласно был избран Виктор Лемберт, у которого язык был хорошо подвешен. В составе команд должно было быть по 15 человек. От 11-Б для участия в игре КВН были отобраны, кроме Лемберта, ещё Стас Пригожин, Анатолий Молотилин, Виктор Самойлов, Алик Дейман, Григорий Канюк, Анастасия Одарченко, Любовь Великанова и Лариса Шемилова. В состав команды хотели, конечно, включить инициатора этого проекта, но Лена Панасенко категорически отказалась — она хотела сохранить нейтралитет, и это было абсолютно понятно. В команду от «А» класса были приглашены Игорь Пономаренко, Антон Куликов, Ксения Онопко и ещё три человека.

Игра с богуславцами, как и было запланировано, состоялась на предпраздничном школьном вечере, который состоялся в пятницу, женский День в этом году, к сожалению, выпадал на воскресенье. На этом вечере для затравки выступили в художественной самодеятельности несколько человек, в том числе (по настоятельной просьбе Панасенко) экспромтом ещё и пара человек из богуславского класса. Но это действо не заняло и часа. Все прекрасно понимали, что основное время припадёт на игру команд КВН. Такого ажиотажа на предпраздничных вечерах в школе ещё не видели. Не особо большой зал был забит до отказа, пришлось даже приносить приставные стулья.

Сама игра, в общем–то, оправдала ожидания школьников. Проходила она очень весело и оживлённо. Интересными были конкурсы, любопытными и неожиданными были экспромты ответов на вопросы и шутки участников. И, как на первый взгляд ни странно, зрители поддерживали не только свою команду, но всех участников с обеих сторон. Они порой даже недовольно шумели, когда, по их мнению, жюри давало гостям небольшие баллы. В жюри вошли учителя обеих школ — таращанской и богуславской (приехавших со своими учениками). Закончилась игра с небольшим перевесом учеников приглашающей стороны. Но богуславцы совершенно не расстроились — ведь это просто игра, в которой всегда есть победитель и побеждённый. Главным была не победа, а дружеское общение со своими новыми, так сказать, коллегами.

Вот только для команды СШ Nо 1 г. Таращи, как впрочем, и для зрителей несколько неожиданным оказался итог конкурса капитанов, в котором Виктор Лемберт проиграл своему коллеге–гостю. Это вызвало, по меньшей мере, удивление у многих, а у некоторых ещё и скрытое злорадство. Злорадство потому, что не всем в школе Лемберт нравился, слишком уж он был гонористым, излишне амбициозным. Таких в школе часто называют «воображалами». А вопрос, решивший итог дуэли, был короткий и простой. Во время этого капитанского поединка богуславец протянул в сторону Виктора руку с раскрытой ладонью, на которой лежал предмет округлой формы размером с теннисный мяч, и спросил:

— Что это?

Лемберт взял предмет в руки и, внимательно разглядывая, ощупал его. Неизвестным предметом оказался кусок каучука или мягкой резины. Виктор тот час обратился к членам команды, и они начали вспоминать формулу каучука. В таких экстремальных условиях сделать это было непросто, но его команда с этой сложной задачей почти справилась. Виктор сразу вернулся к капитану соперников и важно произнёс:

— Это каучук. Его формула (C5H8)n, где величина n составляет от 500 до 2000. Каучук является полимером изопрена. — На самом же деле n лежит в пределах от 1000 до 3000. — Возможно, в спешке я немного ошибся в определении n, но и формула то непростая, в смысле, значение коэффициента.

Капитан команды соперников снисходительно улыбнулся и негромко с улыбкой произнёс:

— Да это же просто мячик, — после чего он ударил каучуковым шариком о пол, и тот отскочил чуть ли не до потолка.

Восторга зрителей не было предела. Они долго и громко аплодировали, смеялись, раздался даже свист. Аплодировали и улыбались даже невозмутимые на вид (до этого ответа) и беспристрастные члены жюри. Конечно, вряд ли кто–нибудь из сидящих в зале сомневался, что ответь так же Лемберт, капитан богуславцев дал бы иной ответ. Вопросы всегда имели не один ответ, но они были рассчитаны на смекалку, сообразительность и острый язык. И оценивался, в первую очередь, не абсолютно точный ответ, а умение ответить лучше, интереснее (а ещё хорошо бы с юмором), нежели была домашняя заготовка соперников. Такие бесхитростные, сухие ответы, каковым был ответ Виктора, зрителей не привлекали. Ведь по определению это игра весёлых и находчивых, а не абсолютных эрудитов. Потому так радовались и смеялись зрители. Всегда приятно видеть, как человек тужится, пыжится, чтобы придумать что–то очень уж умное, а его садят в лужу совершенно простым, бесхитростным ответом.

После игры богуславцы ещё около часа общались со своими новыми товарищами, побывали у них в классах, пригласили коллег к себе в гости и только затем не спеша потянулись к ожидавшему их автобусу. Долго ещё около школы обменивались мнениями об игре, да и не только о ней, и выпускники таращанского 11-Б. Сегодняшний вечер всем понравился. Они удивлялись, почему сами ранее не додумывались до чего–либо подобного, почему им понадобилась подсказка новой, и, всё–таки, малознакомой пока им девушки.

* * *

А девушка эта была непростая, и организовывать развлечения она умела. Уже на следующий день после праздника она озадачила своих новых одноклассников новым сюрпризом. Началось всё с того, что её одноклассники, вспоминая вчерашнюю игру КВН, начали благодарить Лену за организацию такого прекрасного вечера, точнее, за идею о его организации. Хорошо, что хоть до слов благодарности старожилы додумались. Но Лена отмахнулась от их похвал и сказала:

— Я ещё осенью заметила, что вы как–то скучно отдыхаете, каждый сам по себе. Не очень то вы дружные.

— Почему скучно? А Новый год? — возразил ей Самойлов.

— Да, хорошо, что хотя бы до этого вы додумались. Но, как я поняла, это было первое подобное ваше времяпрепровождение.

Можно было, конечно, рассказать Лене о летнем вечернем отдыхе вечером перед праздником Ивана Купала, но это было, скорее, исключение, а не правило. Единственное место, где они ещё собирались, это летом на пруду на пляже. Но это был стихийный отдых, основными развлечениями которого были игра с мячом и в карты. Да ещё всякие проделки, порой небезопасные, в воде. Поэтому все молчали, понурив головы. Лена была права.

— Да, вечер, действительно, мы провели интересно, — вновь заговорила Панасенко. — Так давайте и продолжать в том же духе. Нам вместе суждено пробыть уже совсем мало времени.

— Ну, праздники ещё не скоро, — протянул Молодилин. — До них ещё целых два месяца. Можно на весенние каникулы, что–нибудь придумать. Только вот что? Вылазки никакие не получатся, погода будет ещё не очень.

— А при чём здесь праздники? — удивилась Лена. — Разве обязательно встречаться только по праздникам, или куда–то отправляться на природу?

— А когда же и где ещё встречаться? — не понял друг Молодилина Антон.

— А вот вы скажите, сколько раз вы вместе бывали на дне рождения друг у друга. Не поодиночке, а группой. А ведь для именинника это большой праздник.

Все растерянно молчали. По одному, по два человека они, конечно, у своего друга или подруги бывали, но чтобы компанией… Поэтому Лена вновь была права. Это ведь ещё около тридцати таких праздников в году. Конечно, не каждой семье по силам организовать день рождения для своего уже почти взрослого ребёнка с приглашением десятка–двух гостей. Но даже половина или треть таких дней рождений — очень существенно.

— Да, судя по всему, таких праздников у вас было очень мало, — произнесла Лена, выждав эту затянувшуюся паузу. — Так вот, я попробую изменить сложившуюся ситуацию. У меня через три дня День рождения и я вас приглашаю на него.

— А ведь точно! — радостно воскликнул Самойлов. — И это здорово! Действительно, можно встречаться на Днях рождения. — Но затем он уже сокрушённо добавил, — только вот на Новый год я вас пригласил, а на свой день рождения как–то не додумался. А ведь он у меня был в январе.

Примерно о том же подумала и Великанова, только ничего не произнесла вслух — а у неё–то день рождения был и вовсе недавно — в феврале.

— Ничего страшного, что ты нас не пригласил на день рождения, — откликнулась Лена. — Для одного человека достаточно приглашения и на один из праздников. А теперь моя очередь. Я приглашаю всех, но не обижусь, если кто–то не придёт. У каждого могут быть свои планы. В общем, смотрите сами — приходите, кто захочет или сможет. Правда, день рождения выпадает на четверг, поэтому я приглашаю вас на воскресенье 15 марта.

Молчание остальных одноклассников от этих Любиных слов не нарушилось. Просто предложение было для всех очень уж неожиданным. Все только молча переглядывались. Наконец, тишину нарушил Виктор Лемберт.

— Мы, конечно же, придём. Спасибо за приглашение. Хорошо ещё, что ты заранее предупредила.

— Я поняла тебя, — улыбнулась Люба. — Если вздумаете, что–то принести, то никаких дорогих подарков. И ещё, — она на мгновение смолкла, а затем произнесла, — у меня к вам будет одно условие.

— Оп–па! И что же это за условие? — удивлённо и с интересом спросил Антон Гаркавенко. И в самом деле, интересно, когда именинница ставит какие–то условия. Не часто такое бывает.

— Не покупайте ничего вскладчину, и не вздумайте просто собрать деньги и подарить их мне. Деньги мне не нужны. Мне гораздо интересней получить маленький, пусть даже копеечный, подарок, но знать, кто его подарил. Я ведь с вами проучилась всего полгода и ещё недостаточно хорошо знаю каждого из вас. А сам выбор подарка может, если и не полностью охарактеризовать дарящего, то, по крайней мере, хорошо дополнить мои знания о нём, уточнить его образ.

Вот тут уж все всерьёз задумались о сложности подобной процедуры. Лена была умной девушкой и задачу своим одноклассникам задала очень непростую. Конечно, вскладчину проще выбрать подарок, а вот индивидуально, да ещё после таких красноречивых фраз именинницы… Очень уж сложная проблема — выбрать подарок 18-летней девушке, да ещё так, чтобы у неё о тебе сложилось благоприятное мнение. Вполне вероятно, что именно после такого условия многим расхотелось идти на день рождения. Анатолию Молодилину при этом вспомнилась одна притча по этому поводу:

Юноша, не зная, что выбрать своей 17-летней подруге на её день рождения, обратился к своей бабушке (дети чаще делятся секретами не с мамой, а именно с бабушкой):

— Бабушка, что бы хотела, если бы тебе было 17 лет?

Бабушка грустно улыбнулась и коротко ответила:

— Больше ни–че–го!

Уж как бы то ни было, но на день рождения к Панасенко из 11-Б пришло всего 13 человек. Таковыми были Виктор Лемберт, Виктор Самойлов, Антон Гаркавенко, Анатолий Молодилин, Виктор Порох, Алик Дейман, Станислав Пригожин, Станислав Наумов, Любовь Великанова, Анастасия Одарченко, Алина Макарова, Лариса Шемилова и Любовь Донченко. Присутствовали на дне рождения, естественно, и две Любины подруги из младшего класса — два «мушкетёра»: Катержинская и Сабурова. Почему всё же мало было учеников из её класса? Некоторые возможные причины были уже упомянуты. Кроме того, вполне вероятно, что не всем в классе нравилась подобная компания. Как обычно бывает, не все одинаково относятся к тому или иному человеку. По этой простой причине некоторые ученики недолюбливали Лену, считая её выскочкой и разбалованной дочерью высокопоставленного чиновника. Такое мнение было, в общем–то, несправедливым по отношению к новой ученице. Избалованной она как раз не казалась и положением отца никогда не пользовалась. Да, она была неординарной девчонкой, и не всем это было привычно. Как–то больше в почёте были скромность, стеснительность и, как следствие, безынициативность. Неписаный лозунг социалистического государства «Не высовывайся!» большинство людей усвоило достаточно хорошо. Лена же была довольно инициативной, задорной девушкой и порой просто непредсказуемой. В этом плане Антону Молодилину в разгар празднования, после очередной неожиданной для всех шутки именинницы вспомнился один интересный эпизод их отношений. В пору его ухаживания за Леной, они как–то в январе, в пору зимних каникул долго гуляли по улицам, бегали, бросались снежками и, в довершение всего, забрались на второй этаж недостроенного дома. Они были разгорячены, и когда Анатолий прижал Лену к себе, он почувствовал и своё, и её волнение. Они долго стояли обнявшись, целовались, а затем он проводил Лену домой.

По дороге домой Лена вдруг неожиданно спросила:

— Толя, а если бы я когда–нибудь решила выйти за тебя замуж, ты бы взял при регистрации брака мою фамилию?

До этого момента у Молодилина с Панасенко никогда разговор на тему бракосочетания не заводился. До него они просто не доходили, точно так же, как Анатолий пока что и не признавался Лене в любви. Как уже говорилось, нелегко в школьном возрасте давались такие признания, тем более, если ты ещё и для себя то ничего не решил. И хотя такой неожиданный вопрос застал Молодилина врасплох, он не задумываясь, решительно ответил:

— Нет, мне нечего стыдиться своей фамилии.

Далее к Лениному дому они шли молча, и расстались несколько суховато. Более интересующий Лену вопрос никогда не поднимался. На следующий день, ещё до обеда, Анатолий зашёл к ней домой, где, кроме Лены, находились Сабурова, Катержинская и кто–то из девчонок их класса. Молодилин пробыл в доме минут 20, а затем ушёл обиженный и озадаченный. А дело было вот в чём. Видя, что Лена сегодня несколько сухо разговаривает с Анатолием, Соня спросила подругу:

— Что это ты с Толей сегодня горшки побила?

Лена хитро улыбнулась и ехидно ответила:

— А, ну его. Хотела ему вчера отдаться, а он этого не оценил.

Девчонки засмеялись такой неожиданной шутке. Но Анатолий так и не понял: а была ли это и в самом деле шутка? Как уже успели перефразировать известную поговорку, «в каждой шутке есть только доля шутки». Чем чёрт не шутит. И предугадать, насколько серьёзным или шутливым было заявление Любы, по невозмутимому виду и поведению хозяйки дома было невозможно. А что же это тогда было? Некая попытка задеть парня, унизить его в глазах своих подруг или маленькая женская месть за его нежелание носить такую привычную для Лены фамилию Панасенко. Понять, не искушённому в подобных тонкостях молодому парню, женскую логику и коварство было сложно. Потому–то Молотилин почти сразу ушёл домой. Собственно говоря, после этого дня их отношения стали заметно прохладнее, а вскоре и вовсе разрушились. Это, конечно не повлияло на его общее отношение к Панасенко, за прошедшие полгода она таки сумела сколотить вокруг себя крепкое ядро товарищей или просто единомышленников.

Лена была одной из первых в их классе, кто достиг своего совершеннолетия. До этого, как потом выяснилось, 18 лет исполнилось всего двум их одноклассникам. Это чудесные мгновения жизни для каждого. Естественно, каждый день рождения, увеличивающий возраст человека, бывает только один раз. Но 18 лет — это нечто. Недаром ведь никто и никогда не забывает эту дату, так же как и слова простенькой песни композитора Октября Васильевича Гришина на стихи поэта Владимира Кирилловича Застрожного, написанной 5 лет назад, с замечательными, и как предполагалось (а позже и подтвердилось), нестареющими словами: «…В жизни раз бывает восемнадцать лет». Восемнадцать лет — это возраст, молодости, любви, счастья, бескомпромиссности, решительности и огромного настроя на будущие свершения.

К имениннице ребята впервые пришли с цветами. Об этом их, конечно же, надоумили девчонки, сами бы они вряд ли так поступили. И не потому, что не додумались бы, а по банальной причине стеснительности. Понимая, что именинникам обязательно принято дарить цветы, они всё же перепоручили бы эту миссию одноклассницам. Среди школьников, и даже старших классов, это было как–то не принято, пока что, по крайней мере. Слишком уж, как казалось ребятам, очевидным и нескромным, в их понимании, было бы внимание к той или иной девчонке. И хотя они уже вышли из того возраста, чтобы обращать внимание на детскую дразнилку «Тили, тили тесто — жених и невеста», афишировать свои отношения они пока что стеснялись. Покупали цветы совместно — ребята с девушками. Нести же их к дому Панасенко всё же довелось последним. И только во дворе ребята забрали цветы из девичьих рук и уже в доме торжественно вручили имениннице. И та была очень тронута таким неожиданным вниманием. Правда, научились юноши дарить цветы своим возлюбленным и даже открыто приходить с ними на свидание уже довольно скоро — в студенческой среде, да ещё в столице, это было уже обычным делом.

Подарки Лене дарили, как она и просила, недорогие, но самые разнообразные. Здесь были и различные автоматические перьевые ручки, и книги (в том числе и «Три мушкетёра» Александра Дюма) и небольшие настольные светильники или бра, навороченные расчёски и даже очень красивый футляр для очков. Когда все одаривали именинницу, в сторонке как–то нерешительно мялись Виктор Самойлов с Любой Великановой. Когда, наконец, все закончили дарить подарки, Виктор несмело сказал:

— Лена, ты извини, но мы не выполнили твоё условие. У нас не отдельные подарки, а один на двоих, — он нерешительно потянулся рукой к матерчатой сумке, но затем остановился.

— Один? — вдруг обрадовалась Лена. — Так это же прекрасно, вы ведь для меня как раз и олицетворяете единое целое. Так что, давайте. Замечательно! — повторила она.

Теперь уже Виктор смело достал завёрнутый в бумагу подарок размером с большую книгу. Это оказался действительно большой красивый фотоальбом, фотографий эдак на 150–200. Самойлов вручил подарок имениннице, а Люба сказала:

— Лена, мы дарим тебе этот альбом, чтобы ты увековечила в нём самые лучшие моменты своей жизни. И пусть в этом альбоме найдётся место и для нас, твоих одноклассников и друзей.

— Боже! Какие же вы молодцы, — всплеснула руками Панасенко. — Лучшего вы и придумать не могли. Мне этот подарок будет очень дорог. В нём я буду хранить фотографии не просто самой себя, но и всех моих друзей, одноклассников. Я думаю, что Толя, — взгляд в сторону Молодилина, — уже сегодня запечатлит много памятных нам мгновений. Большое вам спасибо за такой подарок.

А затем начались уже непосредственные торжества в честь именинницы. Было ничуть не менее весело, а скорее всего, даже более весело, нежели на Новый год. Стол был заставлен различными яствами, хватало на нём и бутылок с минеральной водой, сладкой газировкой и спиртными напитками различной крепости. Правда, на последние не очень–то нажимали, веселья хватало и без них. Тем более что некоторым было хорошо памятно утро 1‑го января у Самойлова. На дне рождения у Панасенко все просто веселились, не особенно налегая на такого рода напитки, как тогда выразился Самойлов. Была и музыка, и танцы, и песни, частые фотографирования, разные игры, из которых больше других всем понравилась игра в «фанты». Во время этой игры Виктор Лемберт, не видя, чей фант у него за спиной показывал всем Молодилин, заставлял их обладателей выполнять различные причуды. Это могли быть пение куплетов песен, чтение стихов, копирование каких–либо предметов или животных. Конечно, учащимся далеко было до знаменитых (в ту пору ещё неизвестных) артистов Леонида Ярмольника и Геннадия Хазанова, которые значительно позже, в конце 70‑х — начале 80‑х годов профессионально изображали «цыплёнка табака» или «попку дурака». Но и у сегодняшних юных юмористов–аматоров иногда подобные изображения получались довольно весёлыми. Ещё обладатели фантов рассказывали смешные анекдоты, пытались сложить какие–то рифмованные строки или какие–то побасенки, не обошлось, конечно, и без поцелуев. Но поскольку Лемберт не видел, кому принадлежит тот или иной фант, то порой всё было неожиданно и очень смешно. Ладно ещё, когда девушке доводилось целоваться с девушкой, но когда однажды это довелось делать двум парням, то хохота было не унять. В общем, день рождения, а точнее, мероприятия в его честь удались на славу. Решено было традицию празднования дней рождения продолжить. Но, по совести сказать, необдуманно данные в этом плане обещания, исполнены не были.

Забегая вперёд, можно отметить, что, по крайней мере, до окончания школы на дне рождения они собрались ещё только один раз — на 18-летии Тани Кириковой. В общем, её день рождения был, скорее, простым поводом отдохнуть и повеселиться. Было это в двадцатых числах мая, когда установилась, как бы, в противовес таким же дням прошлого года, чудесная погода. Было очень тепло, солнечно. Таня жила в той части Лысой Горы, где уже с частными домами соседствовал лес. Это была такая красота! — свежая хвоя ёлочек и сосенок и молодая зелень лиственных деревьев. Заканчивала отцветать сирень, но и она местами украшала этот хотя и отдалённый, но такой уютный городской район. А каким был чудесным, прямо пьянящим майский воздух. Все очень хорошо повеселились в этот день. Были и музыка, и танцы во дворе, на свежем воздухе. Много было различных шуток, особенно блистал в этот день Олег Дейман, устраивая показательные (для фотографирования) шуточные номера, включая и дикие «танцы с топором». Кстати, у Тани на дне рождения было гораздо больше одноклассников, нежели на дне рождения Лены. Видимо начинало уже сказываться понимание того, что это практически последнее их веселье в подобно составе — менее чем через месяц все расстанутся. И это было верно — больше на таких мероприятиях ученики 11- Б класса уже не собирались. А дни рождения–то были (и до, после этого дня), и даже у некоторых участников сбора у Панасенко. И мешали им уже думы об успешном окончании школы или же нечто другое. Но факт, тем не менее, остаётся фактом.

 

ГЛАВА 8

Весенние радости и проблемы

Весенние радостные деньки прибавили настроение учащимся 11-Б класса. Естественно, они вновь больше времени стали проводить на свежем воздухе, и чаще всего не в одиночку. Нет, шумных компаний тоже не было, хотя по 3–4 человека они нередко собирались у Лены Панасенко. Её дом как бы стал местом сборов и своеобразного притяжения для некоторых одноклассников. Это были фактически те же лица, что присутствовали на её дне рождения. Изредка заходили к Любе ещё Григорий Канюк, Анатолий Посохов и Лариса Картушко. Дом семьи Панасенко находился в удобном месте, был он новым и просторным, с небольшим, но уютным двориком. Располагался он почти в центре города, но немного на отшибе, в маленьком тихом переулочке, как бы был спрятан от нескромных любопытных глаз. Это лишало возможности сунуть свой нос разным праздношатающимся гражданам. Дом фактически находился в центре сферы влияния учеников 11-Б. Так, например, расстояние от дома Любы Великановой, жившей в одном конце города, было примерно такое же, как и дома Анатолия Молодилина, жившем в противоположном конце, а вот до дома Тани Кириковой было дальше. Остальные ученики жили поближе.

Обычно влюблённые назначают свидания в полюбившихся им местах, кои могут быть самыми разнообразными. Ранее они назначали свидания в Парке Славы или около Пожарной каланчи — памятника архитектуры местного значения, расположенной недалеко от пересечения (начала) улиц Шевченко и Революции. Пожарное депо вместе с каланчой построили в середине XIX-го века. Здания депо периодически красили в самые разные цвета. А вот сама каланча была сложена из красного (неокрашенного) кирпича, с узкими высокими смотровыми окнами, смотровой площадкой, крытой широким козырьком верха башни с высоким шпилем. О геройском противостоянии пожарной башни врагам свидетельствуют следы от пуль и, возможно, снарядов. Когда–то, как поговаривали, что у каланчи был ещё один этаж, но его по каким–то причинам давненько разобрали, вроде бы он был разрушен немецким снарядом во время Второй мировой войны.

И вот с некоторых пор Великанова и Самойлов стали договариваться ожидать друг друга у развилки дороги, расположенной недалеко от дома Панасенко — любопытных глаз там было немного. Жила Лена по улице Короленко, которая была проложена довольно чудным образом: от улицы Карла Либкнехта она спускалась перпендикулярно вниз, а затем метров через 100 поворачивала вновь перпендикулярно влево, проходила ещё метров 100 и заканчивалась на краю косогора. Вот на этом последнем участке и располагался дом Панасенко. Сама же улица Карла Либкнехта в этой части резко поворачивала влево и шла тоже вниз к косогору. В неблагоприятную погоду (или если ты пришёл раньше) можно было заскочить к Лене, переждать, например, внезапно припустившийся дождь и немного поболтать с ней. Это, конечно, больше касалось Любы. Если же кто–то из этой пары по какой–либо причине задерживался, то прекрасно было известно, где искать возлюбленного(ную). Рядом с местожительством Панасенко (в небольшом квартале, обтекаемом короткими переулками) располагались строения, которые ранее назывались комплексом присутственных мест или государственных учреждений. И тех за прошедшее время поменялось немало. Здесь были и суд, и казначейство, и тюрьма с хозяйственными зданиями. Это была, очевидно, первая кирпичная застройка в Тараще, ей уже по возрасту было почти 200 лет. Это, пожалуй, самые давние кирпичные сооружения города.

Вот и сегодня Виктор договорился встретиться с Любой у той же развилки. Он пришёл раньше, Люба же подошла минут через семь–десять. Конечно, в этом случае заходить к Лене, с которой у Любы в последнее время установились довольно дружеские отношения, необходимости не было, и они пошли с Виктором гулять по городу. Начались уже весенние школьные каникулы, к тому же было воскресенье. Погода стояла отличная, она больше походила на апрельскую, нежели на позднемартовскую. Они немного поднялись от развилки вверх и прогулялись пару кварталов по улице Карла Либкнехта, идущей параллельно ул. Шевченко — центральной в городе. Затем они свернули вправо и вновь пошли вверх к стадиону и рынку. Они зашли на стадион, немного посидели на лавочках, посмотрели, как многие знакомые им ребята играют на гандбольной площадке в футбол и прошли к танцплощадке, расположенной здесь же в глубине территории стадиона. Вечером, как гласило объявление, должны были состояться танцы.

— Пойдём сегодня на танцы? — спросила Люба.

— Если ты хочешь, то, конечно, пойдём. Но ты же знаешь моё отношение к ним.

— Ничего, давай пойдём, Витенька. Мне так хочется потанцевать.

— Решено, — невозмутимо ответил Самойлов. — Вечером идём на танцы, а сейчас давай пойдём в кино.

— Решено, — улыбнувшись, в унисон Виктору ответила Люба.

Люба, действительно, очень любила танцевать, а вот Виктору такое времяпрепровождение не очень нравилось. Поэтому он все танцы и танцевал хорошо: медленные — неплохо, в среднем темпе — похуже, а вот в быстром темпе — и того хуже. Плохо он танцевал и вальс, который так и не научился нормально танцевать и позже, хотя лет через двадцать это уже не имело существенного значения — кто в средине 80‑х годов танцевал вальс. Да и вместо танцплощадок всё больше стало появляться орущих дискотек. Нет, вальс, конечно, не был забыт, однако его танцевали либо на довольно серьёзном уровне — бальные танцы, либо наоборот — в небольших компаниях сорока–пятидесятилетних граждан, как воспоминания о былой молодости. Но чего не сделаешь ради любимой — придётся выполнять её желания, тем более, что они весьма несложные.

На стадионе слонялся без дела и Стасик Пригожин. Увидев его, Самойлов с Великановой даже удивились. Станислав никогда не интересовался спортом, и не выступал ни в каких соревнованиях. Поэтому было непонятно, что его привело на стадион.

— Привет, Стас! — поздоровался с ним Виктор. — И каким же ветром тебя на стадион занесло?

— Да так, проходил мимо, вот и заглянул. Ничего интересного здесь нет, пойду дальше.

— И куда же?

— Пока что и сам не знаю. Прошвырнусь по городу, а там видно будет.

— Ищешь жертву для своей очередной хохмы?

— Ничего подобного, просто гуляю, — надулся Стас и, не прощаясь, направился в сторону ворот.

Виктор не зря задал последний вопрос. Дело в том, Стас был не особенно компанейским парнем, немного замкнутым, но вот подшутить, устроить какую–нибудь каверзу очень любил. Мог он не только схохмить сам, но ещё подбить на какую–нибудь проделку других ребят. Виктору, да и Любе (которую он в своё время по секрету проинформировал) был памятен случай с военкоматом. В средине февраля ребят 11-Б в плановом порядке вызвали на медкомиссию, как будущих призывников. Комиссия проходила днём, времени она, хотя и заняла многовато, но закончилась где–то в районе первого урока второй смены. Конечно, ребятам после неё очень не хотелось идти в школу, сидеть на этих нудных уроках. Погода стояла отличная, установились очень хорошие деньки — солнечно, тепло (t0 ≈ — 7–80 С), чувствовалось уже скорое приближение весны. И вот Стасик Пригожин внёс своё «деловое» предложение:

— А зачем мы сегодня будем идти в школу? Мы сегодня официально вызваны на медкомиссию. А кто может знать, сколько она продлится. Если человека куда–нибудь вызывают повесткой, то его же освобождают от работы. А у нас, считайте, повестка в военкомат. Так что всё, в школу сегодня мы можем не идти.

Все прекрасно понимали, что аргументы Пригожина «притянуты за уши», но нежелание идти в школу от этого не уменьшилось. Было подано предложение, Стас оказался его «застрельщиком», и все поспешно с ним согласились. Они торопливо (не центральной улицей) направились подальше от школы, да и от центра города, в сторону техникума. Сам сельскохозяйственный техникум располагался как бы на спуске улицы Богдана Хмельницкого (до революции это была территория казённых винных складов) к прудам и мосту через них. Немногим позже техникуму, а затем уже агротехническому колледжу было присвоено имя Александра Евсеевича Шевченко, Героя Советского Союза, который вплоть до 1941‑го учился в этом техникуме, а в годы войны повторил подвиг Александра Матросова. Напротив корпусов техникума высился довольно крутой косогор с пустырём. Наверху этого косогора по ул. Ивановской (сейчас улица Революции) когда–то стояла самая давняя церковь Таращи — «Георгиевская». В 70‑х годах там построят новое современное здание городского Дома Культуры. А вот ниже техникума располагался пруд, который часто называли Карасём. И вот там, на замёрзшем пруду ребята провели часа два, а то и три, играя в «ножной» хоккей (шайбой служил небольшой обломок кирпича) и прочие игры. После этого они тихонько, скрытно разошлись по домам.

Но как же здорово им влетело в школе на следующий день. Обнаружив отсутствие всех особ мужского пола на занятиях уже во второй половине расписания, Валентина Викторовна, естественно, спросила у директора (и мужа), что случилось. Дмитрий Фёдорович позвонил в военкомат и выяснил, что медкомиссия давным–давно закончилась. Сделать это было несложно ещё и по причине того, что сын военкома Анатолий Посохов учился в этом же классе. И вот сегодня их всех «долбали» по полной программе. Конечно, директор, в первую очередь, пытался узнать фамилию организатора этой затеи. Но теперь уже из его, так сказать, затеи ничего не вышло. Никто «сдавать» Пригожина не собирался, все держались стойко. Но упрёков и различных нелестных эпитетов, а также обещаний директора применить к ним строгие меры наказания, каждый наслушался предостаточно. Ребята же в своей компании затем ещё долго припоминали Стасику этот случай.

Часа через два на стадионе должен был состояться первый футбольный матч сезона, на который уже понемногу подтягивались зрители. Но сегодня юношеская сборная города не играла, а потому пара влюблённых сидеть в шумной толпе не намеревалась (да и прохладно всё–таки), им хотелось хоть немного уединиться, тем более, что вечером, на танцах они будут в подобной шумной компании. Поэтому они и решили пойти в кино, затем ещё немного погулять, после чего вновь вернуться на стадион, когда уже начнутся танцы. Люба с Виктором вышли со стадиона, пресекли квартал по территории рынка, слева за забором которого, начиналось кладбище, где так любил проводить время Лемберт. Кладбище было расположено довольно близко от центра города, всего в 2,5 кварталах от центральной улицы. Но и город то был не особо велик. Правда, лет через пятнадцать это кладбище вообще закрыли из–за «перезаселённости» (мест уже не было), а расширять его было некуда. Под новое кладбище была выделена территория, лежащая полностью за чертой города. И провожать в последний путь своих близких сегодняшней молодёжи пришлось уже на новое кладбище.

В настоящее время напротив этого пока что пустынного места, чуть в стороне располагался городской аэродром. Правда, назвать таким словом данное место было очень сложно. Никаких сооружений, похожих на здание аэропорта там и в помине не было. Это просто была довольно обширная ровная, неосвоенная в сельском хозяйстве часть луга, скорее даже степи (поскольку растительность там была довольно скудной). О её принадлежности к авиационному транспортному обеспечению можно было судить лишь по высокому шесту с пустотелым полосатым (чередующиеся поперечные полосы белого с красным цветом) матерчатым усечённым конусом указателя ветра (длиной около 2,5 метров). Но, тем не менее, рейсы самолётов с этого позволения сказать «аэродрома» совершались регулярно. Собственно говоря, маршрут полётов был только один — Киев — Тараща и обратно в столичный аэропорт «Жуляны». Осуществлял воздушное сообщение с Киевом биплан с расчалочным крылом, так званый кукурузник АН‑2. Этот самолёт, будучи простым в эксплуатации и обладая малым разбегом и пробегом, был пригоден для работы с неподготовленных грунтовых площадок. Поэтому он использовался для выполнения различных народнохозяйственных работ, а также для перевозки пассажиров и грузов на линиях, которые связывали областные центры с районными (и порой даже с крупными сёлами). Рассчитан он был на перевозку всего 12 пассажиров, продажа билетов на рейс производилась (в районном центре) непосредственно на входе в салон самолёта. Но, тем не менее, это был очень удобный вид транспорта, позволяющий за каких–то 30–40 минут доставлять районных пассажиров почти в центральную часть столицы Украины. Особенно удобным такое передвижение стало для студентов, обучающихся в Киеве, а потому часто спешащих на праздники домой или уже после них — на учёбу. Но, к сожалению, позже, через пару лет эту воздушную связь районного городка со столицей отменили — иное, кроме студенческого «сословия», население Таращи постепенно утратило интерес к такому способу передвижения. Да и особой надобности они в нём не испытывали, а потому подобные авиационные сообщения стали просто нерентабельными. Сам же районный аэродром продолжал использоваться, как и ранее, только для нужд санитарной авиации.

Но довольно о подобных достопримечательностях городка. Сейчас Самойлов и Великанова спешили к кино. Точнее, не очень–то они и спешили, а просто целенаправленно приближались к кинотеатру, директором которого был отец Олега Бубки. До него после выхода из рынка было рукой подать. Располагался он на пересечении улиц Ленина (её начале) и Карла Либкнехта. На том месте, где он был сооружён, ранее (в довоенные годы) стояла Софийская церковь.

Улица Ленина (Софийская), точнее начало «вливающейся» в неё улицы Парижская Коммуна, начиналась на северном западе города и спускалась к речке Котлуй. Сверху открывается прекрасный пейзаж на лес и долину реки. Неизгладимое впечатление оставляет по себе картина, когда в лесу запылают осенним огнём клёны, березы и осины. С этой же улицы, взгляду находившейся на ней особи, на заре открывается также очень красивое зрелище, когда над лесом начинает подниматься алый диск солнца. На этой стрит (по чётной стороне домов) между улицами Карла Либкнехта и Шевченко стоит доныне дом фотографа Юровского, который оставил после себя целую галерею снимков старой дореволюционной Таращи.

Ниже, на пересечении улиц Ленина и Шевченко стоит дом известного всей Тараще врача Корсу́нского. Таращанцы узнали его уже как немолодого человека, когда он вернулся после эвакуации во времена Второй мировой войны. Корсунский — замечательный дантист, многодетный отец. Лечить зубы у него было престижно. Напротив дома врача располагался старый кинотеатр, во дворе которого был ещё и летний кинотеатр. Часто пацаны норовили посмотреть демонстрирующиеся там фильмы с высокого забора. Когда ввели в эксплуатацию кинотеатр «Мир», в здании старого кинотеатра расположили городскую типографию.

Далее улица пролегает по равнинному участку, а, уже начиная от пресечения с ул. Богдана Хмельницкого, с Шевелёвой горы спускается к мостику через Котлуй, а дальше, петляя, проходит через районы Заречье и Лысая Гора. Там же, на Заречье, на ул. Жовтневая (Октябрьская) находилась ещё одна городская восьмиклассная школа Nо 3.

Самойлов с Великановой взяли билеты на ближайший сеанс, который начинался почти через 1,5 часа. Далее они спустились на центральную улицу, на которой практически не было народа — старшее поколение скупилось в магазинах ранее, а более младшее — выходило на улицы, когда уже начинались зажигаться фонари. С улицы Шевченко они прошли ещё ниже в парк возле Дворца пионеров, который располагался недалеко от места жительства Гаркавенко и Лемберта. Хотя это заведение было предназначено для отдыха, досуга и творчества более молодой категории школьников, по вечерам там часто проводились танцы и для старшеклассников. Проводить время там было гораздо приятней и спокойней, нежели на стадионе, поскольку в дом пионеров не допускались гораздо старшие парни, которые, как это часто можно было увидеть на стадионе, бывали ещё и выпившими. Это было, действительно, приятное место отдыха по вечерам для старших школьников. Гораздо позже, вспоминая школьные времена, Самойлов как–то в порыве ностальгического и романтического настроения написал следующие строки:

Однако, сегодня во Дворце пионеров (таково было его правильное название, хотя всем было привычное, укороченное название — Дом пионеров) танцев не было. Люба с Виктором немного посидели, обнявшись, на лавочке в уютном небольшом парке возле пионерского культурного центра и, не спеша, направились другой дорогой, немного более длинной, через Парк Славы к кинотеатру. Проходя по этому грустному и патриотическому месту, Люба вдруг теснее прижалась к своему милому и тихо спросила:

— Витёк, а тебе хорошо со мной?

Виктор удивлённо взглянул на Любу, обнял её и ласково произнёс:

— Конечно, хорошо. Вроде бы ты сама не знаешь. И как может быть иначе.

— А так будет всегда?

— Что значит «всегда»?

— Ты будешь меня всегда… Ну, тебе всегда со мной будет хорошо? Всю жизнь?

Пока что и Люба, и Виктор избегали или стеснялись вслух произносить слова «люблю», «любить». В их возрасте в записках свободно можно было написать: «Я тебя люблю», но вот произнести эти слова вслух, да ещё глядя в глаза любимой(ого) было весьма затруднительно. Самойлов прекрасно понял, что Люба хотела сказать. Он немного подумал и ответил:

— Непростые вопросы ты задаёшь. Ведь нам ещё жить и жить. Многое может измениться за 50 или 60 будущих лет. Но я знаю одно — мне всегда будет с тобой хорошо. Я надеюсь, что и тебе со мной будет так же хорошо. Мы ведь не можем друг без друга. И поэтому мы всегда будем вместе.

— Всегда, всегда? — с надеждой спросила Люба.

— Всегда, всегда! — уверил её Виктор.

Сказал он это абсолютно искренне, потому что сам в это свято верил и надеялся прожить со своей любимой долгую жизнь. Удовлетворённые этой неожиданной, короткой, но такой важной и содержательной беседой, они продолжили свой путь к намеченной цели. Однако не доходя до кинотеатра с полквартала Самойлов вдруг резко остановился.

— Что случилось, Витя?

— Ты знаешь, Люба, может быть, мы не будем идти в кино? Что–то мне расхотелось. Ну его. Сидеть там целых два часа, когда можно хорошо провести время на свежем воздухе. Зима уже прошла, тепло. Как ты на это смотришь?

— Ой, да я только «за», — обрадовалась Люба. — Мне с самого начала не хотелось идти в кино. Но ты ведь хотел, вот я и согласилась. Конечно, на свежем воздухе лучше. А как же билеты?

— А что билеты? Ну, пропадут, тоже мне важность.

— Может быть их сдать, или продать желающим?

— Да какие там сейчас желающие. Ой, Люба! Ерунда какая! Стоит из–за этого переживать. Не хочу я вообще к кинотеатру идти. Подумаешь, пропадёт на двоих всего какой–то рубль. Невелика потеря.

Приняв такое решение, они, развернувшись, весело, чуть ли не бегом стали удаляться от первоначально намеченного ими объекта. Они с удовольствием погуляли по скверам, побродили по улицам и направились к прудам — это было для них самым лучшим местом отдыха. Природа там пока что не соответствовала их романтическому настроению, но, всё же, оказалась значительно привлекательней, нежели на улицах, где кусты и деревья стояли, не начиная ещё надевать свой весенний наряд. Пустынны были после зимы и клумбы, которых было довольно много, по крайней мере, в центре города. А здесь, у прудов уже начинала по–настоящему чувствоваться весна. Активно распускались вербы со своими рябовато–белыми раскрытыми почками — такие красивые, как их часто называют, «котики». Начинал также зеленеть свежий камыш у берегов пруда. Виктор выборочно сломил несколько молодых веточек распустившейся вербы и вручил их своей спутнице. Люба с удовольствием ходила с этим импровизированным букетом, прижимая его к себе. Не пошли они в этот день и на танцы в Дом Культуры. Любе уже расхотелось танцевать, к тому же им просто хотелось побыть наедине, а не растворятся в шумной толпе. Общества своего возлюбленного им было вполне достаточно. Отдыхали они таким образом в этот день до позднего вечера, и разошлись по домам в самом чудесном настроении. День, и в самом деле, выдался чудесным — они хорошо запомнили и очень часто вспоминали его уже став значительно старшими.

Положительный заряд энергии Любе с Виктором, да и другим выпускникам, был очень нужен. Вскоре должна была начаться уже последняя для них школьная четверть. Однако, кроме обычных школьных занятий, у некоторых одиннадцатиклассников была и другая головная боль. В 11-Б классе всего 5–7 выпускников, трезво оценивая свои знания, не планировали поступать в высшие учебные заведения. Остальные же твёрдо были намерены стать студентами ВУЗов или, по крайней мере, хотя бы испытать себя на пути к этому поприщу. Но сдать пять вступительных экзаменов (не принимая в расчёт медалистов, хотя части из них наверняка придётся сдавать столько же) — дело очень даже непростое. Поэтому даже отличники, как и слабоуспевающие школьники, прекрасно знали свои слабые стороны. В совершенстве знать всю школьную программу, вероятно, не под силу никому. В школе детям неоднократно напоминали о том, каким блестящим учеником был Владимир Ильич Ульянов (Ленин). Но даже у него в аттестате об окончании гимназии была одна «четвёрка» — по логике. И поставил её Володе, кстати, ни кто иной, как отец Александра Керенского, который был директором этого учебного заведения. А что уж тут говорить о них, простых смертных. Значит, нужно нажимать на те предметы, по которым тебе придётся сдавать экзамены в институт. Но и это сделать не совсем просто. Сейчас в школе проходили завершающую стадию предметов, на повторение ранее пройденного (например, 2 года назад) учебных часов не планировалось. Повторять этот материал самостоятельно (по дисциплине, которую ты слабо знаешь) в принципе возможно, но очень уж неудобно. Читать всё подряд самому долго и утомительно, да ещё и сложно всё систематизировать, обобщать. Давно ведь известно, что наилучшее усвоение любого материала происходит, когда тебе его доводят в разговорно–иллюстрированном виде. Именно поэтому многие выпускники предпочитали улучшать свои знания по отдельным предметам с помощью репетиторов. А на это тоже уходило свободное личное время, ведь такие занятия проходили вне стен школы.

Немногим более года назад у некоторых (если не у многих) учеников появилась новая проблема. Министерство высшего образования СССР заменило при поступлении в технические ВУЗы вступительный экзамен по иностранному языку на экзамен по химии. Отмена первого названного экзамена в том же 10-Б (ранее) классе прошла на «ура». Это была для них большая радость (особенно для «немцев»), поскольку немецкий язык они знали плохо. Но вот введение взамен него экзамена по химии озадачило многих. Нельзя сказать, что химию старшеклассники плохо знали. У них была хорошая «химичка», которая в совершенстве знала свой предмет, а также умела его довести до сведения своих учеников. К тому же она была строгая, очень требовательная и заставляла школьников добросовестно готовить домашние задания. Получить у неё «пятёрку» было непростым делом. В классе лучше других химию знала Жанна Шафренко, которую учительница всем ставила в пример. Остальные ученики учили этот предмет добросовестно не столько из–за знаний, а больше из боязни нахватать «троек», а то и «двоек», не особо утруждая себя досконально знать весь материал, тем более, что предмет этот довольно сложный. По принципу — зачем мне химия, и без неё как–нибудь проживу.

Теперь же нововведение заставило многих схватиться за головы. При поступлении то придётся сдавать экзамен за весь курс — неорганическую, органическую, физическую, биоорганическую химию. А большинство учеников учило химию по принципу — выучил–сдал–забыл. Теперь своё отношение к важному предмету приходилось пересматривать. Для некоторых тогдашних ещё десятиклассников (они уже тогда стали подтягивать свои знания по иностранному языку) пришлось срочно менять репетиторов. И вот сейчас, уже в одиннадцатом классе, наряду с занятиями в школе, всё интенсивнее становились занятия вне школы. А время поджимало, на носу стоял уже апрель — всего два месяца занятий и уже выпускной звонок.

 

ГЛАВА 9

Апрельские неприятности

А вот начало апреля для 11-Б класса ознаменовалось небольшим происшествием, на первый взгляд курьёзным, но которое могло иметь для некоторых его учеников довольно серьёзные последствия. Как известно, 1 апреля — это День смеха, день шуток и розыгрышей. В школе этих шуток и розыгрышей было в предостаточном количестве, самых разных — и добрых, и не очень, хотя первых было значительно больше. Когда закончились занятия, некоторые из ребят, как обычно, пошли прогуляться и проводить домой своих подружек. Кто–то, не спеша, направился домой. Но были и такие, кто и домой не спешил, и провожать им было некого. Они оказались некими неприкаянными, и таковыми были Пригожин, Порох и Молодилин. Последний разорвал свои отношения и с Макаровой (ранее), и с Панасенко. Настроение у ребят было отличное, домой идти не хотелось, и их, так сказать, потянуло на подвиги. День смеха пока что ещё не успел закончиться, и требовалась очередная жертва для розыгрыша. Но та никак не находилась. Попадались, конечно, знакомые, но в этот день все были настороже, и разыграть никого не удалось.

— Что бы такое интересное придумать? — задал вопрос Витя Порох.

Он был с юмором, но довольно спокойным парнем, что как–то абсолютно не вязалось с его фамилией. Под стать ему были и его коллеги, правда, у Пригожина всегда сидел внутри какой–то чертёнок, который нашептывал ему не всегда благовидные советы. И вот сегодня этой троице что–то особенно не сиделось, никак они не могли угомониться. И Стас здесь играл не последнюю скрипку. В общем, совместно было принято решение, что если не удаётся разыграть кого–либо индивидуально, напрямую, так сказать, то можно попробовать устроить какой–нибудь сюрприз заочно. Что значит заочно? Ну, например, попробовать устроить что–нибудь во дворе у кого–то из своих знакомых. Началось обсуждение, а что же такое устроить. Вреда ведь они не хотели никому причинить. Таких незлобных видов розыгрышей было, как они считали немало. Ну, например, подпереть палкой дверь, чтобы утром хозяин немного повозился, положить под дверь или просто на крыльцо какой–нибудь камень, завязать проволокой или верёвкой калитку во двор, опять же нужно будет с ней повозиться. Идея о входной калитке понравилась всем, потому через камень на крыльце можно перецепиться, упасть и, чего дорого, ногу повредить, а с калиткой — безобидная шутка. Но вот беда — под рукой у них не было ни проволоки, ни верёвки. И тут свою идею подал уже Молодилин:

— А зачем возиться с завязыванием калитки, если её можно просто снять с петель и поставить где–нибудь в сторонке.

Напарники очень высоко оценили поданную идею. Она им понравилась — всё легко и просто. И ущерба хозяевам никакого, ну повозятся те немного завтра утром, почертыхаются, но навесить калитку на место — плёвое дело. Далее встал следующий вопрос: кому же такой розыгрыш устроить? Если нескольким, то это уже перебор.

— А что там думать, — протянул Пригожин. — Кто поближе живёт, вот тому и снять калитку. Только не на центральной улице — очень уж там фонари светят, да и шастают прохожие.

И это предложение было принято. В стороне от центральной улицы, но поблизости, находился дом хорошо знакомой (хотя и не из их класса) Сони Катержинской. Шутники тихонько подошли к усадьбе Катержинских (на углу улиц Красноармейская и Карла Либкнехта) и попытались снять калитку. Но не тут–то было — во–первых, она была металлической, а во–вторых, заперта изнутри. Добраться до затвора было нелегко. А тут ещё во дворе во всю мочь залилась лаем собака, и кто–то уже включил свет на веранде. Друзья поспешно свернули за угол на улицу, ведущую к кинотеатру. Они быстро миновали здание банка, который и в старые часы был таковым, и направились дальше, успешно проскочив этот квартал. Здесь, на углу, по диагонали к кинотеатру жил Олег Бубка. Но троица миновала этот дом, единодушно решив, что этой семье такой розыгрыш устраивать не следует. Алик свой парень, хороший, добрый, отзывчивый. К тому же Олег был другом Анатолия, семьи Бубки и Молодилина очень дружили, и совместно проводили все праздники. Но, самое главное, отец у Алика был инвалидом войны, без ноги. Жестоко было бы устраивать подобный розыгрыш тому, кто пострадал в борьбе с фашистами, сражаясь за светлое будущее всех, а, значит, и их самих. Кто же тогда следующий претендент на розыгрыш? По их маршруту вблизи никто из знакомых не жил. Правда, всего в двух кварталах находилась усадьба Панасенко.

— Класс! — воскликнул Пригожин, когда сей факт дошёл до его сведения. — Вот у Ленки и снимем калитку, тем более что она у них деревянная, не то, что у Соньки. Да и собаки у них нет.

— А не влетит нам? — засомневался Порох. — Как ни как, а отец у неё большая шишка.

— Да чего там влетит. Это же шутка. Что её отец шуток не понимает?

В общем, калитка во дворе Панасенко была быстро и успешно снята. Её никуда не относили, не прятали, а просто поставили рядом. Ну, увидят, что калитка снята, покачают головой, пошлют пару «ласковых» слов в адрес таких шутников, но калитку за пару минут водворят на прежнее место. Ещё, наверное, и улыбнутся такой безобидной шутке.

Однако шутка явно не удалась, её не оценили, и улыбаться совершенно не собирались. Скорее, даже наоборот — шутка вызвала не улыбку, а гнев. Дело в том, что троица шутников, как и в случае с праздником Ивана Купала, не очень–то хорошо знала народные традиции и поверья, с ними связанные. Им даже в голову не приходило, что снять калитку во дворе незамужней девицы — почти то же самое, что и обмазать ей калитку или ворота дёгтем. Но другие то это поверье могут знать. А Лена такого позора не заслуживала. И это знал её отец. Увидев утром снятую калитку, он начал допытываться у дочери, кто эти «шутники». Но Лена и сама об этом никакого представления не имела, хотя догадывалась, что это очередной розыгрыш (и очень неудачный) ребят из её класса. Отец, между тем, начинал «закипать», он грозился через милицию разыскать этих «ублюдков» и засадить их за решётку минимум на 15 суток.

Лена отдавала себе отчёт, что такое решение отца всего за два месяца до выпуска погубит все планы ребят и может исковеркать всю их будущую жизнь. Лена, как уже отмечалось, была умной девушкой и, к тому же, не мстительной, хотя ранее тому же Молодилину так не казалось. Она, как могла, вдвоём с матерью успокоила разъярённого отца и попросила «не выносить сор из избы». Зачем это афишировать, только хуже будет. Если привлечь милицию, то уже сегодня об этом будет знать весь город, и неё будут незаслуженно тыкать пальцами. Они живут на отшибе, снятую калитку никто не видел — отец вставал рано и снятую калитку тот час водворил на место, а уж потом стал разбираться с дочерью.

— Папа, я сама выясню, кто это сделал. Но они не понимали, что делали, они просто шутили — ведь вчера был День смеха.

— Хороший мне смех! Они тебя опозорить хотели.

— Да не так всё. Вот увидишь, я их найду, они извинятся и обо всём тебе расскажут.

— Не хочу я их видеть. Если это ещё кто–то из тех, кто к нам в дом приходил, то эта злосчастная калитка для него отныне закрыта.

Лена долго уговаривала отца и тот, наконец, сменил гнев на милость:

— Ладно, разбирайся сама. Но этих чёртовых шутников, всё же, приведи. Мне не особо нужны будут их извинения, я просто хочу им в глаза взглянуть — глаза не соврут.

Лена довольно быстро выяснил состав «шутников», да они, в общем–то, и не скрывали своей причастности к розыгрышу, даже бравировали этим. Но куда только делась их бравада, когда Панасенко рассказала им о первой части своего утреннего разговора с отцом и сообщила о его решении засадить их за решётку. Ребята перепугались не на шутку. Что–что, а это отец Лены вполне мог сделать. В целом он был добрым человеком, но любовь к единственной дочери могла пересилить всю его доброту. Лена специально пока не говорила ребятам о том, что ей удалось переубедить отца — хотела немного напугать «шутников». И это ей удалось. Но вот добиться того, чтобы эти неразумные шалуны стали просить её заступиться за них, ей так и не удалось. Пригожин и Молодилин были весьма упрямыми особами и даже перед такой серьёзной угрозой не собирались сдаваться. Порох был более мягким человеком, но и он, глядя на друзей, не собирался от них отставать. Поэтому они все только упрямо твердили о том, что никого не собирались оскорблять, это просто была глупая, необдуманная шутка. И если за это их следует наказывать, то пусть наказывают. Но большой вины за собой они не чувствуют. Да, виноваты, но они не преступники, и даже не хулиганы, всё было в рамках Дня смеха.

Панасенко быстро поняла, что сломить этих упрямцев ей не удастся, а потому через время успокоила их и сказала, что она всё уладила, но им нужно извиться перед её отцом. Она даже зауважала этих ребят за такое упорство — они хоть и причинили ей неприятность, но, всё же, не оказались слюнтяями, не начали ныть и упрашивать её заступиться за них перед отцом. А вот для шутников необходимость идти с извинениями к Панасенко старшему было тяжёлым испытанием, очень уж им не хотелось попадаться тому на глаза. Но они понимали, что это вполне справедливо, а потому в тот же вечер предстали перед Иваном Николаевичем. Тот был опытным человеком, которому в жизни доводилось встречаться со многими людьми, а потому он сразу понял, что это просто ещё мальчишки, взрослые по виду, но, по сути, с детским пока что мышлением, которые не задумываются над своими поступками. Они, конечно, были прощены, но услышали в свой адрес замечание–напутствие подобное тому, какое 1‑го сентября услышал Немчинов от директора школы:

— И когда только вы станете серьёзными. Повырастали ростом с меня, женихи уже почти. Кое–кто даже, вроде, и женихался к моей дочери, — и Лена, и этот кое–кто залились краской, — а ума, как у первоклассников. Повзрослели, так и ум ваш должен взрослеть. Пора становиться более серьёзными. А вообще, сначала думайте, что делаете, а только потом делайте, а не наоборот.

«Сначала думайте, а уж потом делайте» было посерьёзней, нежели «Сначала думай, а уж потом говори». А потому это происшествие стало для ребят очередным весомым камушком в чаше формирования их сознания. Урок на будущее они хорошо запомнили. Даже на другой день в школе они уже не были такими бесшабашными, а более серьёзными и казалось, что всего за одну ночь что–то в их сознании изменилось, они казались повзрослевшими. А потому в классе их никто не донимал по поводу первоапрельского происшествия. Виктор Самойлов даже успокаивал ребят:

— Всё нормально. Держитесь. С кем не бывает.

Сам Виктор в своё время дружил с Андреем Нагибиным, высоким крепким парнем из старшего класса, дело о хулиганстве которого даже разбиралось в суде. Поэтому ему хорошо были знакомы подобные перипетии, и он искренне сочувствовал одноклассникам. Самойлов был хорошим добрым человеком, конечно, не паинькой и тоже довольно упрямым, но спокойным, симпатичным и приятным парнем. Возможно, именно поэтому он и понравился Великановой. Хотя нравиться человек, действительно, может за что–то, а вот любишь ты его (а это со стороны Любы была уже, скорее всего, любовь) не за что–то, а, как говорится, — вопреки всему. И вряд ли кто–нибудь может объяснить, почему он любит этого человека. «Люблю и всё, а за что — не знаю. Но это и не важно».

* * *

А сейчас для Любы и Виктора продолжались незабываемые приятные деньки их последней школьной весны. Они встречались по 2–3 раза в неделю. Этих встреч им, конечно, не хватало, но на большее сейчас не было времени. Апрель уже был в разгаре, учебных дней оставалось совсем мало, ведь в мае их дополнительно «съедят» праздники. В очередной выходной Самойлов и Великанова решили встретиться днём и немного прогуляться по городу, благо наступили тёплые погожие денёчки. Сегодня тоже был какой–то небольшой праздник, правда, церковный. Церковные праздники в городе открыто не отмечались. В Советском Союзе церковь была отделена от государства, и отмечать такие праздники очень даже не приветствовалось. А они–то все были комсомольцами, а, значит, и атеистами. Хотя, кто может знать, что творится в душе того или иного комсомольца. Во многих семьях были старенькие верующие бабушки, детство и юность которых проходили ещё при царизме. В городе была очень красивое старинное здание церкви, точнее римско–католицкого костёла — ещё один памятник архитектуры — причём в самом центре города, на пересечении улиц Шевченко и Красноармейской (ул. Шевченко, 68). Но оно уже давно было переоборудовано под музыкальную школу, и богослужения в этих помещениях не велись. А потому никогда никакого колокольного звона горожане не слышали. Правда, богослужения всё же были, но в небольшом здании, расположенном на окраине города и, конечно, без каких–либо колоколов. Далее, вверх по улице (по направлению к стадиону, куда шла влюблённая пара), за костёлом в глубине двора в небольшом здании (вроде бы когда–то это был дом ксёндза) располагается Таращанский районный историко–краеведческий музей. А вот по диагонали от костёла (через перекрёсток) ранее находился одноэтажный кирпичный дом надворного советника Александрова. В этой семье 13 февраля 1903‑го года появился мальчик, которого назвали Анатолием. Пройдут годы, и А. П. Александров станет президентом Академии наук СССР. Так что, непростые люди происходили из Дворянской улицы (сейчас ул. Шевченко).

Молодая пара, обговорив тему церковных праздников, решила всё же узнать, что же верующие празднуют сегодня — возможно, Пасху, время как–будто подходящее? Ну, не день же космонавтики, который церковь не празднует.

— Бабушка, скажите, пожалуйста, а что сегодня за праздник? — поздоровавшись, спросила Люба одну старушку, которая, как они поняли, спешила на богослужение. — Не Пасха ли?

— Ну, что ты деточка, Пасхи ещё не было, — уважительно ответила бабушка. — Сегодня день памяти преподобного Иоанна Лествичника, а скоро ещё день памяти святителя Софрония–чудотворца, епископа Иркутского.

— А когда же Пасха будет? — удивился Виктор. — Она вроде бы всегда в апреле празднуется.

— Не всегда, милый мой, бывает и позже. И вот в этом году Пасха будет праздноваться как раз в мае месяце, сразу за майскими праздниками, в воскресенье 3‑го мая. Эх, молодёжь, ничего–то вы сейчас не знаете, — вздохнула старушка и поспешила дальше.

А молодёжь, и в самом деле, никаких церковных праздников не знала. Разве что Рождество, но то празднуется постоянно 7 января, его хоть легко запомнить. А в какие дни по годам празднуется Пасха, они понятия не имели, как и не понимали, почему она «блуждает». И только значительно позже, лет через 20, Виктор случайно прочитал в какой–то газете, что Пасха не имеет постоянной даты, а потому празднуется в первое воскресенье после весеннего полнолуния. А вот оно–то, действительно, разбросано во времени. Он узнал также много интересных сведений об этом дне, в частности то, что день пасхального полнолуния александрийской пасхалии всегда совпадает с 14‑ым днём пасхального месяца «Вечного лунно–солнечного церковного календаря». Этот вечный календарь предполагает 19-летний цикл, то есть календарь составлен на 19 лет, имеющих ровно 235 лунных месяцев, а затем циклически повторяется. Поэтому пасхальное воскресенье может «блуждать» в районе целого месяца — от 4‑го апреля до 8 мая (по новому стилю). Принято праздновать христианскую Пасху в первое воскресенье после первого полнолуния, следующего за 21‑м марта — днём весеннего равноденствия. Но, тогда, по идее, Пасха могла бы праздноваться ещё и в конце марта? Но такого не происходит по той причине, что расчётное полнолуние наступает позже (порой значительно) дня весеннего равноденствия, да ещё и на 4–5 дней позже астрономического. И когда день весеннего равноденствия выпадает на вторую половину недели (четверг, пятница…), то расчётное полнолуние, приходится уже как минимум на следующую неделю. Сдвигается соответственно и первое после него воскресенье, поэтому Пасха всегда празднуется уже, начиная с апреля.

Однако 19-летняя цикличность «Вечного лунно–солнечного церковного календаря» не означает, что через 19 лет празднование Пасха припадёт на тот же день месяца. Если в 1964‑м году Пасха была 3‑го мая, то вот в 1983‑м году (через 19 лет) она будет праздноваться уже 8‑го мая, а ещё через 19 лет, в 2002‑м году будет праздноваться 5‑го мая. Почему же происходит такая сдвижка? Дело в том, что вечный церковный календарь составлен, как уже отмечалось, по 19-летнему циклу, а вот повторяемость, цикличность всех дней в году происходит раз в 28 лет. Если сегодня была, например, пятница, то этот день может припасть вновь на пятницу лет этак через семь. Но вот для того, чтобы совпали все 365 (или 366) дней года нужно будет значительно большее время — именно 28 лет. В иудаизме существует даже молитва, выражающая благодарность Творцу за сотворение светила. Произносится она всего один раз в 28 лет утром, при виде солнца, которое номинально вернулось после 28 годовых циклов в ту же точку на небе в то же время и тот же день недели, что и при Сотворении Мира.

Но всё это Виктор узнал гораздо позже, а сейчас подобные думы его, как и Любу, не занимали. Никакого представления Виктор с Любой не имели и о том, кто такие преподобный Иоанн Лествичник или святитель Софроний, но узнавать у старушки они не стали — это было им совершенно не интересно. И они продолжили свой променад. Нагулявшись по городу, влюблённые направились к стадиону. Обычно, в дни церковных праздников «отцы» города, чтобы отвлечь граждан от подобных событий, устраивали масштабные спортивные соревнования. Сегодня, как они поняли, церковный праздник был незначительный, и вряд ли его будут «ретушировать» большими спортивными состязаниями, обычно это делалось на Пасху или Троицу. Но, всё равно, на стадионе должны быть какие–нибудь игры, там всегда веселее, нежели на улицах. Поднимались они к базару по улице Красноармейской (ранее Солдатской). Выше бывшего костёла, через квартал, на противоположной стороне улицы Карла Либкнехта от дома Катержинских располагалась вечерняя школа, директором которой был отец Молодилина. До революции в этом здании располагалась почтово–телеграфная станция. Выше, справа, перед самым рынком находилась Таращанская восьмилетняя школа Nо 2, ранее там находилось женское училище. Значительную территорию слева (за частными домами) занимал упоминавшийся ранее районный военкомат, размещённый на территории казарм драгунского полка. За этими казармами был когда–то плац военной части. Здесь происходили все торжественные построения. Вот на месте этого плаца и был построен городской стадион. В обратном направлении Красноармейская, спустившись, упиралась в улицу Богдана Хмельницкого и расположенную на ней старую мельницу.

Не доходя до стадиона, влюблённым повстречалась группа цыган, идущих со стороны рынка. Как это обычно бывает, цыганки начали приставать к Виктору и Любе с предложениями погадать. Но те с трудом отбились от них и пошли дальше. Уже на подходе к своей цели они столкнулись ещё с одной молодой цыганкой, которая тоже намеревалась предложить свои услуги в гадании, но затем почему–то замялась. Всё же она тихо и вовсе не настойчиво спросила:

— Может быть вам погадать, молодые люди?

Виктор хотел молча пройти дальше, но Люба почему–то его остановила, почувствовав некое необычное волнение, да и цыганка внушала ей доверие:

— Погоди, Витя. А, может быть, пусть она нам погадает, что в этом плохого. Она одна и приятная на вид.

Виктор сначала пытался возразить, но потом передумал — если любимая просит, то почему бы ему не сделать ей приятное. И в самом деле, что там такого.

— Хорошо, пусть гадает, только быстро.

— Позолоти ручку, дорогой, — всё так же негромко попросила цыганка.

Виктор вынул из кармана и вложил в протянутую руку цыганки 3 рубля — немалые деньги для неработающего юноши.

Цыганка, молча, внимательно переводила свой взгляд с одного на другого. Затем она осмотрела ладонь Виктора, на Любину же руку только мельком взглянула. И снова молчание. Странно, но те, которым цыганка собиралась гадать, отчётливо почувствовали, что она не решается говорить. Им видно попалась хорошая, совестливая женщина, которой очень не хотелось огорчать молодую пару.

— Ну, что? — как–то грубовато и хрипло спросил Виктор.

— Ты, мой золотой, добьёшься того, чего желаешь, — неспешно и, стараясь не глядеть ему в глаза, начала свой сказ цыганка. — Ты станешь уважаемым человеком. Но лет через 25–30 ты серьёзно заболеешь, и будешь долго хворать.

— У тебя, — она повернулась к Любе, — тоже всё будет хорошо. У тебя будет, семья, будут дети, только…, — она замялась, но, всё же, окончила фразу, — счастья у тебя не будет.

— Как это, почему? — растерялась Люба

— Вы скоро поссоритесь, расстанетесь и никогда не будете вместе, — уже быстро завершила цыганка и сразу же поспешила уйти.

Люба с Виктором стояли растерянные и ошеломлённые.

— Что за чушь она нам нагадала! — наконец–то, после долгого неприятного молчания негодующе произнёс Виктор.

— Витя, она же нам нагадала, что мы расстанемся.

— Ерунда какая–то. С чего это мы должны расставаться.

— Она сказала, что мы поссоримся и никогда не будем вместе. Как же это так? А ещё она сказала, что ты заболеешь, — чуть не плача, тянула Люба.

— Ой, чепуха всё это, — успокаивал подругу Виктор. — Ну, заболею, ну и что? Много людей болеет и вылечиваются. Она же не сказала, что я умру. Да и когда это ещё будет — на старости, а тогда практически все болеют.

Для восемнадцатилетних, по их понятиям, 50-летние люди — уже глубокие старики. Потому–то именно таким образом Виктор довольно искренне и успокаивал Любу.

— Ну, хорошо, болезнь — это одно, а то, что мы расстанемся — совсем другое.

— Да успокойся, Люба. С чего бы мы стали расставаться. Расстанемся, конечно, временно, в разные ведь институты будем поступать. Но мы же оба будем в Киеве, значит, снова будем вместе.

— Она, по–моему, не про такое расставание говорила. Она же сказала: «Никогда не будете вместе ».

— Ой, не нужно переживать из–за всякой ерунды, — продолжал гнуть свою линию Виктор, но чувствовалось, что оптимизма у него поубавилось. — Ты что, не знаешь цыган. Они тебе такое нагадают! Наговорят кучу чепухи, лишь бы деньги содрать.

— Не знаю, Витя. Эта цыганка показалась мне доброй и порядочной.

— Да как эта категория людей может быть порядочной! — начал уже выходить из себя Самойлов. — Всё, Люба, забыли об этом гадании. Пошли на стадион, развеемся, повеселимся.

Но развеяться и успокоиться, не говоря уже о веселье, им так и не удалось. На стадионе не только Люба, но и сам Виктор и гуляли, и сидели грустные, и мало следили за ходом соревнований. Спустя какое–то время Люба произнесла:

— Витя, давай уйдём отсюда. Мне совсем не интересно.

Виктор, молча, поднялся, и они направились к выходу. Самойлову тоже совсем не хотелось ничего смотреть. Настроение было совершенно не подходящим.

— Куда мы пойдём, Люба?

— Никуда, я хочу домой.

Виктор даже не стал уговаривать подругу погулять ещё — ведь день в самом разгаре. Гулять ему почему–то тоже не хотелось, наоборот, впервые ему, как сейчас, наверное, и Любе, просто хотелось забиться куда–то в угол и побыть одному. Поэтому, даже провожая Любу домой, он был немногословным, его же подруга вообще молчала всю дорогу. Оба они были угнетены. Так хорошо начинавшийся день был безнадёжно испорчен. Не улучшило настроение влюблённой пары и длинное, как им показалось, одиночество каждого во время второй половины выходного дня.

 

ГЛАВА 10

Вот и не верь…

Прошло пару дней, и Люба с Виктором немного отошли от неожиданно полученной моральной травмы. Они просто заставляли себя забыть о встрече с цыганкой, забыть как страшный кошмарный сон. В этом им очень помогала школа. Занятия, как и для взрослых работа, очень хорошо отвлекали от всего другого, направляли мысли учеников в нужное русло. Немного оживились и Люба с Виктором, тем более, что ничего за прошедшие пару недель не указывало на то, что предсказания цыганки могут сбыться. Любе в этом очень помогало отвлечься от плохих мыслей общение со своими подругами, девчонки более общительны в личных вопросах, нежели особи противоположного пола. Правда, Люба поделилась своими думами об ужасном предсказании цыганки только с Леной Панасенко. Та, как только могла, успокоила её и сказала, чтобы она выбросила глупые мысли из головы:

— Не верь ты различным предсказаниям. Чепуха всё это. У вас с Витей всё будет хорошо. Поступай, как говорится в одной украинской пословице: «Не бери важкого в руки, а дурного в голову». Забудь об этой цыганке.

Люба и старалась это сделать, но на первых порах это плохо получалось. Если ты плохо засыпаешь, и тебе скажут: «Вы быстро заснёте, только не думайте о розовом слоне», то ты точно долго не заснёшь, потому что этот злосчастный розовый слон будет тебе постоянно лезть в голову. Но, всё же, постепенно Великанова ожила и немного повеселела.

Ребята обычно менее общительны и практически никогда не делятся своими секретами. На первый взгляд они тоже постоянно, как говорится, «кучкуются» и азартно что–нибудь обсуждают. Но серьёзные беседы при этом не ведутся. Так, обычный трёп, пустые разговоры, анекдоты, различные истории (зачастую приукрашенные), нередко упоминания о девчонках, их обсуждение, но только не о своей подруге. И часто такие беседы ведутся с целью привлечь внимание тех же девчонок, показать свою значимость в их глазах. А вот о подруге можно иногда поделиться со своим лучшим другом, но в классе настоящим верным другом Виктора сложно было кого–то назвать. Ещё по 8‑й класс он дружил с Игорем Пономаренко, но сейчас тот был в параллельном классе, а потому не так часто они общались. Ранее он ещё дружил и с Андреем Нагибиным, но после суда отношения прекратились.

Но постепенно ожил и Виктор, которого тоже одолевали гнетущие воспоминания. Бытует мнение, что мужчины, да и юноши, быстрее забывают всё плохое и не думают о нём, не переживают. Неверно это. Ничего не забывается, и мужчинам свои мысли тоже порой, помня неприятности, очень трудно переключить на что–либо хорошее. Просто сильный пол не склонен много говорить о неприятностях, облекать свои воспоминания о плохом в словесную форму. Они держат свои переживания внутри, а это как раз не очень–то хорошо. Вероятно, именно потому инсульты и инфаркты (отбросив в сторону иные причины) более присущи мужчинам, а не женщинам. Последние, вылив со слезами подруге (а порой и не только ей), наболевшее, значительно облегчают как свою душу, так и тело, которое весьма зависимо от нормального душевного состояния. Правда, Виктору немного помогало отключиться от неприятных дум ещё и некоторое разнообразие в занятиях. А разве у девчонок не было подобного разнообразия? Оказывается, что его не было не только у девчонок, но и у большинства ребят класса. И вот на том, что было тому причиной, следует остановиться более детально, начиная с предыстории.

У них в классе (да и в параллельном) физику вела интересная учительница Надежда Михайловна, которую между собой ученики называли просто «Надийка». Она была среднего возраста, но незамужняя. Была ли она старой девой или был у неё когда–то муж, никто не уточнял, да и было это школьникам совсем безразлично. Ходила Надийка в стареньких, но аккуратных платьицах и в таких же старых туфлях. Но если устаревший фасон платьев не очень бросался в глаза, то вот туфли… В начале 60‑х годов в моду прочно вошли туфельки на высоком узком каблуке, так называемые «шпильки». А вот Надежда Михайловна по–прежнему носила туфли с широким каблуком — раритет далёкого начала 50‑х, а то и конца 40‑х годов. Правда, буквально через 3–4 года её бывшие ученики, а сейчас уже студенты или рабочие, с удивлением признали, что их Надийка ходит в очень модных туфлях. Нет, свои туфли она не поменяла, просто изменилась мода, которая предложила женщинам вновь туфли на широком каблуке. Мода — переменчивая мадам, которая постоянно меняет свои вкусы.

Избавлением от одиночества у Надежды Михайловны была постоянная работа в школе — занятия и различные кружки (до или после уроков). Она была большим энтузиастом своей профессии и своего предмета. Она старалась досконально изложить предмет и как можно лучше вложить знания в ещё не переполненные головы своих учеников. И это ей неплохо удавалось. Сие не означает, конечно, что физику знали поголовно все — предмет тоже нелёгкий. Но кому этот предмет нравился, и кому он был необходим в дальнейшем, знали его, действительно, хорошо. Были у Надийки в 11-Б и свои любимчики. Все об этом знали, но никто её за это не осуждал, потому что быть её любимчиком было достаточно накладно, и таковым никто абсолютно не завидовал. Она их совершенно не щадила, а совсем даже наоборот. Вот пара примеров.

На уроке у доски домашнее задание рассказывает Татьяна Кирикова. Излагает тему не совсем внятно.

— Так, а ну–ка Пригожин, дополни с места, — обращается к Стасу Надежда Михайловна. Стас дополняет.

— Хорошо, садись. Кирикова — «три», Пригожин — «пять».

Далее у доски Настя Усенко так же не очень хорошо освещает домашнее задание.

— Так, Молодилин, дополни.

Молодилин дополняет, но не совсем удачно, не так, как того хотелось Надийке.

— М-да! Садись. Усенко — «три», Молодилин — «два».

Таким образом, быть любимчиком у Надежды Михайловны означало досконально знать её предмет и быть готовым, так сказать, «в любое время суток» ответить на любые вопросы. Неудовлетворительных оценок своим любимчикам Надийка не жалела. Правда, в конце четверти старалась чаще их вызывать, да и те старались отвечать, а, значит, и готовиться — и в табеле у них плохих отметок никогда не было. Но постоянное напряжение на протяжении четверти, года выносить было нелегко.

Начиная ещё с 10‑го, у них в классе Надежда Михайловна, кроме кружка по физике, вела ещё и кружок киномехаников, в состав которого вошли, конечно же, лучшие её ученики. В кружке были одни ребята, в том числе и «любимчики» — девушек же такой род занятий абсолютно не интересовал. До конца 10‑го класса число этих киномехаников резко сократилось всего до 3‑х человек — те же Пригожин, Молотилин и как раз Самойлов. Эти ребята, и в самом деле, лучше других знали физику. В школе была 16‑миллиметровая установка «Украина», которая и позволяла демонстрировать очень полезные для учёбы, очень наглядные научно–документальные фильмы по тому или иному предмету. Сами фильмы правдами и неправдами выбивали в методическом кабинете районо, а то и в облоно директор и завуч школы.

Надийка твёрдо решила дать своей любимой троице дополнительную профессию, поэтому изучали они и 36‑миллиметровые кинопроекционные установки. И даже работали на детских сеансах киномеханиками в кинотеатре на новой чехословацкой аппаратуре — как бы проходили практику. Вместе с аттестатом зрелости они должны были ещё получить и диплом киномеханика. Правда, они его так и не получили, но не потому, что их обманули. Просто за выпускными экзаменами о них временно забыли. Позже вспомнили, но, как говорится, поезд ушёл, да и на оформление этих дипломов уходило немало времени, а палки в колёса чиновники вставлять всегда хорошо умели. Да и самих юных «киномехаников» эти дипломы уже совершенно не интересовали, не собирались они «сидеть в будках и крутить кино» у них были гораздо более амбициозные планы.

Учебные фильмы в школе демонстрировались по 3–4 раза в неделю для самых разных классов. И, конечно же, для их показа с уроков снимали поочерёдно кого–то из Надийкиных киномехаников. Отпускали их с уроков для подобных целей безоговорочно по распоряжению директора школы. Ну, и сами они, конечно же, были рады такому необычному разнообразию в надоевших уже занятиях. Вот и Виктор Самойлов во время таких киносеансов, которые он сам и проводил, постепенно отвлекался от своих тяжёлых мыслей и постепенно забывал о неприятных гаданиях. Он продолжал встречаться с Любой, при этом они, не сговариваясь, во время своих гуляний никогда в разговорах не касались темы предсказаний гадалки.

Конечно, этому способствовала и чудесная погода, которая установилась в конце апреля и приближающиеся праздники. Теперь уже яркое свеже–зелёное убранство окружающей их природы навеивало совсем не грустные, а наоборот — радостные, весёлые мысли о прекрасном будущем. Скоро наступят праздники, будет очень красиво, весело, все будут нарядные. Однако в праздничной, нарядной форме школьники пришли в школу ещё в двадцатых числах апреля. В один из этих рядовых рабочих (и учебных) дней (а это была среда, 22 апреля) отмечался день рождения В. И. Ленина. Ученикам 11‑х классов было доверено положить венки к памятнику вождю мирового пролетариата, который находился в центре города. Школьники не только возложили венок, но и сами увековечились на фоне этого монумента. Отлично провели Виктор с Любой и майские праздники. Сначала 1 Мая вся школа приняла участие в праздничной общегородской демонстрации, которая завершилась на стадионе. Для приветственных речей там на втором этаже административного здания и раздевалки для спортсменов была очень удобная некая площадка–балкон — такая минитрибуна. Бравурная музыка, популярные мелодии, цветы, транспаранты, цветы (искусственные и даже уже живые — тюльпаны), масса воздушных шариков — как всё это могло не способствовать чудесному настроению. Дурачились при этом ребята (они так и оставались мальчишками), исподтишка прокалывая воздушные шарики у девчат. Те, хотя немного и сердились, но, всё же, прощали такие невинные шалости, некий укоренившийся атрибут праздничных демонстраций. После демонстрации уже просто прогулки всем классом или группами, с обилием фотографирований, по улицам и скверам города, вечером уже свидания, которые проходили с зарядом положительной энергии, полученной за день.

А вот второго мая, и так не очень–то большой город, как–будто бы вымирал. Улицы его были совершенно пустынны. В этот день большинство его жителей устремлялись в леса по одну или другую сторону города (то в южной части Таращи, в замечательном лиственно–сосновом лесу, то в Улашевском лесу, расположенном на северо–запад от города в трёх километрах), где организовывались праздничные маёвки — места в лесах периодически менялись. Там тоже работала громкоговорящая связь. Были установлены динамики, из которых лилась праздничная музыка. Туда выезжала масса буфетов, обеспечивающая отдыхающих всем необходимым. Маёвки проводили семьями или группами, так сказать, по интересам. Во второй половине дня в этот день на стадионе обычно организовывался какой–нибудь футбольный матч, но уже на первенство области между сборными командами районных центров. Во Дворце Культуры проходили выступления самодеятельных художественных коллективов, а вечером, конечно же, танцы. В общем, программа обеих дней была довольно насыщенной, и скучать не приходилось. Не скучали и Виктор с Любой. Они успели побывать на маёвке, на некоторых мероприятиях, а также побродить у прудов. Всё складывалось чудесно. Им вообще в этом году с майскими праздниками повезло — сразу три выходных дня (1 и 2 мая выпали на пятницу и субботу), после самих праздников следовал ещё и выходной день, в который, как о том три недели назад поведала Виктору и Любе старушка, праздновалась Пасха.

* * *

После майских праздников в школе снова пошли учебные дни. Дни как дни, только вот большинство из них для 11-Б (да и для некоторых других классов) с небольшим дополнением. Приближался День Победы. День Победы был введён ещё в 1945‑м году, но являлся он сейчас обыкновенным рабочим днём. Таких праздников в календаре было довольно много: День печати, День радио, День Парижской коммуны, Международный день защиты детей, День военно–воздушного флота и пр. Что уж там говорить о профессиональных праздниках: День шахтёра, День медицинского работника, День учителя… Правда, последние всегда припадали на выходной. Забегая вперёд, следует отметить, что только со следующего, юбилейного года (20 лет со дня Победы в Великой отечественной войне) День Победы вновь станет нерабочим днём. Но этот день не забывали и на протяжении всех прошедших лет, к нему всегда готовились и проводили праздничные мероприятия (в тот же день или накануне). Такими обычно были торжественные заседания и праздничные концерты. В этом году День Победы выпадал на субботу, а потому в школе решено было провести, немного сократив уроки, вечером предпраздничный концерт. Отдавая дань памяти погибшим воинам, а также в честь своих отцов и матерей, всё старались устроить наилучшим образом.

В праздничном концерте уделялось место и 11-Б классу. Они должны были выступить с хоровым исполнением (всем классом) любимых песен. Было выбрано две песни, кстати из того же репертуара, который был во время экскурсии в Умань — «Главное, ребята, сердцем не стареть» и «Глобус». Песни были знакомы всем и хорошо изученные, но их нужно было только отлично отрепетировать, чтобы не ударить в грязь лицом. Одно дело стихийное пение и совсем другое — организованное. Проводила репетиции учительница пения, но при этом всегда присутствовала и классный руководитель 11-Б класса.

Сначала репетиции хотели проводить за 1–1,5 до начала второй смены. Но по соседству с актовым залом располагались два класса, в которых ещё не заканчивались уроки, а звукоизоляция дверей оставляла желать лучшего. Поэтому решено было проводить репетиции всё же после занятий. Для старшеклассников 7–8 часов вечера — вполне работоспособное время. Да, такое мероприятие отнимало (не умышленно) лучшие часы у влюблённых, но ничего не поделаешь — чем–то нужно было жертвовать. Тем более, что это временно, ненадолго. Репетиции начались ещё до 1 мая, а сейчас уже (всего за пару дней до праздника) был их пик.

Но сегодня день оказался каким–то неудачным, с аномалиями, что ли. Ну, бывают в природе такие дни, что тут поделаешь. Перефразируя песню из известного фильма «Бриллиантовая рука» (снятого 4‑мя годами позже), наверное, лучше было «им бы дни такие взять и отменить». Но, увы, такое до сих пор никому не удавалось. А репетиция сегодня не заладилась, предыдущие дни всё было нормально, а вот сегодня всё шло прахом. Что–то случилось с мужской половиной хора. Им всем в рот попала какая–то смешинка. То ли перед репетицией был услышан смешной анекдот, то ли ещё что–то, но они постоянно хихикали и не могли никак сосредоточиться. Поют девочки — ещё ничего, хотя видно было по прикрытым ладонями ртам, надутым щёкам ребят усиленно себя сдерживающих, что вот–вот взрыв произойдёт. Как только вступают ребята — одно–два слова и сначала какое–то неудержимое фырканье, а затем громогласный хохот. И так раз за разом. Смех по своей сути, по виду бывает разный. Часто это безобидный смех, даже когда он перерастает в хохот. Но могут быть и такие формы заразительного смеха, который может стать болезненным и даже навредить здоровью человека. Подобный смех очень хорошо описан в романе Александра Серафимовича «Железный поток», а позже ещё и наглядно показан в одноимённом фильме (1967 г.). Конечно, у сегодняшнего хохота ребят было мало общего с тем смехом, но вот сдержать его в данной ситуации было уже, наверное, не в их силах.

Следует отметить, что женская часть хора обладала хорошими голосами и пела песню неплохо. Ребята же пели, кто как умел, а умели они как раз не очень–то. Ранее в средних классах на уроках пения они откровенно «волынили», не стараясь учиться пению и развивать голоса. Поэтому как раз эту часть хора нужно было подтягивать. Но сегодня это никак не удавалось. Злилась и кричала учительница пения, сердилась и расстраивалась более мягкая Валентина Викторовна. Постепенно закипали уже и девушки, сердясь на такую несерьёзность ребят. Но кроме самих ребят на репетиции не было ни одного мужчины, который, возможно, мог бы стать третейским судьёй. Да, это были довольно взрослые 18-летние парни, но они всё равно оставались мальчишками. Мужчина и в 40 лет часто остаётся мальчишкой, который порой совершает детские причуды — но это некая разрядка мужского организма. И, пожалуй, не так уж плохо это мальчишество — чем дольше мужчина внутри (именно внутри) остаётся мальчишкой, тем лучше, очень скучно, наверное, было бы проводить женщинам время с постоянно серьёзными мужами.

Если бы учительница пения была поопытней, она могла бы изменить непростую ситуацию если плохой день нельзя отменить, то это не касается репетиции. Её даже не нужно было отменять, достаточно было сказать:

— Всё на этом мы временно закончили. Объявляю 15‑миинутный перерыв. Отдохните, вволю насмейтесь и начнём всё снова. Сосредоточитесь. Но после перерыва не повторяйте свою несобранность. Вы сами себя наказываете, забирая своё же свободное время.

Нет сомнений, что после перерыва всё бы нормализовалось. Но учительница пения была молодой и не слишком опытной. А Валентина Викторовна только призывала своих учеников перестать шалить и серьёзно отнестись к репетиции. Вмешиваться в организацию репетиции она не хотела, это было бы некорректно по отношению к учительнице пения. Поэтому подготовка к праздничному выступлению продолжалась без какого–либо перерыва и всё с тем же неблагоприятным исходом. В общем, репетиция была сорвана, учительница пения в порыве гнева обругала ребят и выскочила из зала. Валентина Викторовна тоже хорошенько отчитала парней, но поезд ушёл. Девчонки с сердитыми лицами поспешили к дверям. Когда ребята гурьбой высыпали в коридор, там находилась одна лишь Люба Великанова, которая не спеша шла к выходу. Самойлов попытался остановить её:

— Люба, подожди! Пойдём вместе.

Великанова остановилась, подошла к Самойлову и сердито, глядя ему в глаза, бросила:

— Не нужно меня провожать. Вот уж никогда не думала, что ты такой дурак, — и она снова поспешила к выходу.

Конечно, она просто хотела немного укорить своего любимого за его глупое поведение (а тот, как назло, был одним из наиболее хохотавших во время репетиции), но она не хотела его обижать. Так мамаши в порыве гнева часто ругают за какие–то шалости своих детей, не переставая, конечно же, их любить при этом. Люба была очень сердита на всех ребят и на Виктора в частности (а досталось ему одному), а потому в расстроенных чувствах не подбирала слов. Но Виктор этого совершенно не понял, он только уяснил, что Люба обругала его грубым словом. И это слово очень оскорбило его. Скажи она ему это наедине, он бы не особенно обратил на это внимание. Но она оскорбила его перед всей мужской частью класса. Для мужчины в подобных обстоятельствах это очень серьёзное оскорбление. Это была первая, но весомая капля в чашу их раздора. Виктор обиделся не на шутку.

— Это я дурак, я?! — закричал он вдогонку Любе. — Сама ты… — и он осёкся.

Он вовремя прикусил язык и не посмел оскорбить ни в чём не повинную Любу. Да, в этом случае слово не вырвалось из уст, но оно прекрасно угадывалось. И Люба могла быть обижена ещё больше, нежели Самойлов, обижена незаслуженно. Итак, сразу за первой каплей в ту же чашу упала и вторая капля, не менее, а, возможно, и больше первой.

На следующий день репетиция была вновь продолжена и прошла почти идеально. Как бы там ни было, но ребята уже были взрослыми и прекрасно понимали свои ошибки. И повторять их не собирались. Вот только на занятиях, на репетиции и после неё Виктор уже не общался с Любой. Последствия вчерашней репетиции сделали своё чёрное дело. Девятого мая на праздничном концерте хор 11-Б выступил вполне нормально, возможно, и не столь блестяще, но довольно хорошо. Неудачная репетиция была благополучно забыта. Но двое учеников забыли далеко не всё, а следовало бы забыть все перипетии того вечера и никогда не вспоминать о нём, помирившись. Но не тут то было. Как же часто два человека не могут найти общее взаимопонимание, объясниться друг с другом, и в итоге серьёзно ссорятся из–за каких–то пустяков, хотя и Виктор, и Люба очень хотели помириться. И судьба давала им такой шанс. Они ещё после майских праздников договорились, что проведут полдня 10 мая вместе и назначили время свидания. Место встречи оставалось прежним. И они оба помнили об этой договорённости и не собирались отменять свидание, во время которого хотели извиниться друг перед другом и помириться.

Люба пришла на свидание за 5 минут до назначенного времени, надеясь увидеть там ожидающего её Виктора. Но его пока что не было. Не появился он и через 15, а затем и через 30 минут. Когда истекло 40 минут после назначенного срока. Люба развернулась и со слезами на глазах ушла. Это была третья и последняя капля, которая переполнила чашу терпения. Люба даже не заходила к своей подруге Лене, а сразу же с мокрым от слёз лицом поспешила домой. И там она уже дала волю своим слезам, уткнувшись в подушку.

Виктор таки пришёл на свидание где–то минут через 10–15 после ухода своей возлюбленной. Он, конечно же, не ожидал застать там Любу. Не увидев её, он поспешил к дому Панасенко, надеясь, что именно там его Люба и ожидает. Но двери дома Лены были закрыты.

— Не пришла! — пронеслось в голове у Самойлова. — Или не захотела ждать. Подождала пару минут для формы и с чистой совестью демонстративно ушла. Оскорбила меня, и мириться не хочет. Раньше то ждала.

В своей обиде Виктор не учитывал то обстоятельство, что они с Любой никогда не опаздывали более чем на 8–10 минут.

— Невнимательный она человек. Не могла подождать, — одолевали Виктора гнетущие мысли по дороге домой. — А я‑то не виноват, что опоздал. Всякое ведь может случиться.

Виктор не кривил душой, он и в самом деле был не виноват в опоздании. Но бывают же в жизни роковые случаи. Вот именно такой выдался в семье Самойловых. Буквально за 30 минут до того, как Виктор собирался уходить их дому, с его мамой случился гипертонический криз. Отец остался у постели супруги, а Виктору пришлось бежать искать телефон и звонить в службу «Скорой помощи». «Скорая помощь» приехала, как это часто бывает, отнюдь не сразу. Потом медики довольно долго оказывали маме помощь. Убежать сейчас на свидание было бы просто кощунством по отношению к человеку, подарившему тебе жизнь. Этого, добрый во взаимоотношениях с родителями, Виктор позволить себе никак не мог. После отъезда «Скорой» ему ещё пришлось бежать в аптеку за назначенными врачами лекарствами для мамы. И только когда они с отцом увидели, что маме стало лучше, Виктор уже с чистой совестью, но всё ещё с переживаниями за маму, мог отправляться на свидание с любимой девушкой, зная, что около мамы находится отец. Таковы были обстоятельства опоздания Виктора на свидание. Но Люба об этом не догадывалась и узнала сей факт спустя годы из случайного разговора. Таким образом, судьба как бы специально отдаляла влюблённую пару друг от друга. Предсказания цыганки–гадалки, к сожалению, начинали сбываться!

 

ГЛАВА 11

Прощай, школа!

После праздника время пошло как–будто бы с каким–то ускорением — дни пролетали один за другим с сумасшедшей скоростью. Неполные три недели до последнего звонка пробежали как–то незаметно, что радовало далеко не всех выпускников. Уплывали ведь последние шансы поправить свои оценки в немалой степени определяющей четвёртой четверти, а, следовательно, и годовые показатели тоже. Очень редко доводилось ранее наблюдать такую картину, когда на отдельных уроках на вопрос преподавателя: «Кто желает выйти к доске и рассказать домашнее задание?», поднимался целый лес рук. Такое, пожалуй, наблюдается только в первом классе, и вот теперь, как противовес, — уже в последнем.

Конечно, всех учеников, даже тех, у кого были мелкие проблемы, очень радовало то приближающееся мгновение, когда они, наконец–то, перестанут сидеть за партами. Но они ещё не осознавали, что более никогда не повторятся мгновения их беззаботной, а порой, и бесшабашной жизни, что менее, чем через месяц они все расстанутся и, если даже и будут видеться впредь, то не так уж часто и не все вместе. Многих жизнь разбросает по разным городам. Но сейчас об этом они не думали, все их помыслы были направлены на одно — скорее бы свобода. А ведь для части выпускников эта свобода превратиться в необходимость почти ежедневно ходить на работу. Да, те, кто поступит в институт, на протяжении ещё пяти лет будут ощущать эту свободу. Но при этом повысится и степень личной ответственности за достижение намеченной тобой цели, и, по крайней мере, на первых порах не каждый сумеет правильно распорядиться предоставленной свободой.

Но молодость есть молодость. Помня об оценках в своём аттестате, ученики всё же не забывали о том, что после окончания уроков у них до сна есть ещё много свободного времени. И это время использовалось ими по назначению, ведь скоро все расстанутся. А потому нужно не упустить предоставляемую им возможность побыть со своими симпатиями вместе. И как–то сразу стали забываться былые ссоры и разногласия, многие выпускники вновь разбились на старые пары. У некоторых примирение происходило довольно неожиданно.

Однажды, где–то в начале двадцатых чисел мая после очередной прогулки Антон Гаркавенко и Лариса Картушко сидели на лавочке в сквере и негромко беседовали. Вдруг Лариса, заметив проходящую, смутно различающуюся пару, отвлеклась от темы разговора и удивлённо спросила:

— Интересно, Антон. Твой друг опять встречается с Алиной. И когда это они успели помириться?

— Я это и сам заметил. А когда они помирились и как, я и сам не знаю.

— Как это не знаешь? Анатолий же твой друг. И что же вы за друзья такие?

— Слушай, Лара. Это у вас, у девчонок принято делиться такими подробностями. Мы подобные вещи не обсуждаем. Вон, Витька Лемберт вовсю последнее время приударивает за Ленкой Панасенко. Так что я у него должен допытываться, с чего бы это вдруг? А ведь он мой сосед. А ты Ленке такого вопроса не задавала?

— Ладно, ты прав. Конечно, я Лену ни о чём не спрашивала. Но с Виктором то как раз, как мне кажется, всё довольно просто — чувствует кот, где сметаной пахнет. А вот с Толей и Алиной не так всё ясно.

Анатолий, действительно возобновил свои встречи с Алиной в средине мая. И произошло это довольно неожиданно, по крайней мере, для него. В один из таких дней у него был день рождения. В классе он это событие не афишировал, хотя некоторые и знали об этом. Да и его одноклассников, занятых сейчас вопросами окончания школы, такие вещи мало интересовали. День заканчивался как обычно. И вдруг на последнем уроке Анатолий с удивлением обнаружил, что в классе отсутствует Алина Макарова. Не заметить этот факт ему было очень трудно, поскольку Алина сидела прямо перед ним.

— Наверное, что–то случилось, и она отпросилась домой, — довольно равнодушно решил Анатолий.

Но каково же было его удивление, когда Алина попалась ему по дороге домой, недалеко от школы. Она поздравила Анатолия с днём рождения и вручила ему пять тюльпанов, ради которых она и сбежала с последнего урока. Конечно, после такого неожиданного поздравления Молодилин провёл Алину домой. Вот так они начали встречаться снова.

Сидящие же на лавочке Антон с Ларисой этих подробностей не знали, а потому просто продолжили рассуждения на тему, кто сейчас с кем встречается.

— Да, — потянул Антон, — практически у всех былые отношения перед окончанием школы стали налаживаться. А вот у Любки с Витькой всё разрушилось.

— Случай, Антон, — рассердилась Лариса. — Как меня, да и всех девчонок в классе, уже достали ваши Любка, Витька, Толька и прочие. Что за имена! Когда вы, — она имела в виду ребят, — уже научитесь называть своих одноклассников, а тем более друзей, нормальными человеческими именами? Взрослые совсем, через неделю школу заканчиваете, а всё как те же беспризорники называете всех то какими–то собачими кличками, то такими же гавкающими именами.

— Ладно, не сердись, больше не буду, — виновато пролепетал Антон. — Привыкли как–то. Но мы на такие имена не обижаемся.

— А мы обижаемся. И чтобы ты при мне больше никого так не называл. И девочек подобными именами не называй. Со своими ребятами как хочешь разговаривай, но в разговорах с ними девчонок так не называй. Услышу — и мы поссоримся, несмотря на окончание школы.

— Ну, что ты всё об одном и том же. Я же сказал — не буду больше.

— Ладно. А на счёт Любы и Виктора ты прав. Странно, — вздохнула Лариса, — поругаться из–за какого–то пустяка. И никто первым мириться не хочет. И как только Виктору не стыдно.

— А чего ему то чего стыдиться, — возразил Антон. — Это Люба виновата, она его при всех дураком обозвала. А ты бы в таком случае не обиделась?

— А Виктор такой белый и пушистый, и ни в чём не виноват? Сорвал репетицию, да ещё и Любу почти так же обозвал. Вот если Виктор с Любой не помирится, то она его правильно назвала, — будет самым настоящим дураком, да ещё и не просто дураком, а самым настоящим идиотом.

— Так, во–первых, сорвали репетицию мы все, ребята, я имею в виду, во–вторых, он всё же, сдержался и не обозвал Любу, а в-третьих, если мы с тобой сейчас продолжим эту тему, то, не ровён час, тоже поругаемся.

— Ладно, прекратили, — улыбнулась Лариса, прижимаясь к Антону. Затем она тихо произнесла, — и всё равно Виктор глупый. Такую девушку упускает.

Хорошо, что Антон промолчал. Да и как могло быть иначе, женщина она и есть женщина, и всегда старается, чтобы последнее слово осталось за ней.

А Виктор и Люба, действительно, сторонились друг друга, хотя и ходили как в воду опущенные. Все в классе к этому времени уже знали историю их ссоры. Вот только о сорванном свидании Люба пока что никому не говорила, а уж Виктор — и тем более. Все девчонки, хотя и поддерживали Великанову и не видели за ней вины, всё же, почти единогласно уговаривали её помириться с Виктором. Она и была не против, но уж слишком неприступным был Виктор. Но, если Любе давались практически однозначные советы, то вот Виктору пришлось выслушивать прямо противоположные. Мнения мальчишек разделились. Одни советовали мириться, и при этом первым извиниться Виктору. Другие категорически возражали:

— С чего это он должен первым извиняться? Ещё чего! Не он, а она его оскорбила. Вот сама пусть извиняется.

Виктор, который хотел возобновить свои хорошие отношения с Любой, оказался как бы между двух огней — при таких противоречивых советах он не знал, как ему поступить. Конечно, ему вообще не стоило выслушивать никакие советы, а поступать так, как ему подсказывает сердце. А оно бы ему подсказало правильный ответ. Но опять же непримиримая молодость, излишняя гордость, упрямство не позволяли трезво оценить ситуацию. Но чашу весов, всё же, перевесило то злополучное свидание, хотя он понимал, что Лена не могла знать о его очень уважительной причине опоздания, себя он опять же не чувствовал виноватым — так сложились обстоятельства. А потому у него всё больше крепла мысль:

— Что из того, что она не знала об уважительной причине моего опоздания? Это ничего не меняет. Могла бы и подождать. Должна была подождать!

И хотя Самойлов, вроде бы, не был отпетым эгоистом, он не понимал, что в своих помыслах несправедлив и именно эгоистичен. Но он всё больше убеждался, а точнее, заставлял себя убедиться в своей правоте. Потому то и был таким неприступным. Господи! Почему же молодость порой так глупа и жестока?!

* * *

Но вот уже практически все дни школьных занятий пролетели, и впереди остался один единственный такой день. В школу практически все выпускники пришли чуть ли не час раньше — не сиделось им уже дома. Пришли очень нарядные: ребята в строгих костюмах и белых рубашках, в начищенных до блеска туфлях. Девушки в парадной школьной форме с белыми фартучками и с разноцветными нежных тонов бантами в волосах. Эти банты сегодня у них будут красоваться, пожалуй, последний раз в жизни, разве что на выпускном вечере, да и то очень у немногих. Некоторые девушки даже надели туфли на высоком каблуке, что в школе на занятиях категорически запрещалось. На школьных вечерах на такое нарушение школьного устава ещё смотрели сквозь пальцы, но на уроках — ни–ни. Но сегодня выпускникам разрешалось всё. Многие также пришли с цветами, которые предстояло дарить своим наставникам. В этот день идти по улицам с цветами не стеснялись даже мальчишки.

По намеченному плану в одиннадцатых классах должен был состояться всего лишь один (первый) урок, после чего уже торжественная линейка с последним звонком. На этот урок придержали и учеников младших классов, чтобы и они были на линейке (эти 45 минут они просто гуляли во дворе школы). Можно ли было обойтись в этот день вообще без урока для старшеклассников, не задерживая учеников первой смены? Наверное, можно было. Но, так же, как и в случае с первым звонком, какой же это тогда последний звонок, если не было самого урока! В расписании 11-Б класса таким уроком оказалась геометрия, точнее заключительная её часть, стереометрия — раздел, изучающий объёмные фигуры. Геометрию, как всю математику в целом, в старших классах вёл строгий в целом (в отношении оценок), но справедливый и, в общем–то, очень добрый Артём Николаевич. Он был пожилого возраста и очень хорошо, ровно относился ко всем без исключения своим ученикам. Были, конечно, и у него свои любимчики, как у той же Надийки, но их никогда не выделял. Начался урок с повторения пройденного материала. Сегодня оценки уже не ставились, да они уже и не могли повлиять ни на четвертную, ни на годовую оценки. А потому к доске Артём Николаевич вызывал только сильных учеников. Урок–то нужно было чем–то заполнить, а потому доказательство теорем в задачах с объёмными многоугольниками было уже как бы подготовкой к экзаменам.

Учитель обычно был довольно строгим в отношении дисциплины на уроках, но никогда никого не наказывал. Как–то само собой получалось, что его слушали с одного слова. Он действительно был добрым и справедливым, его любили и уважали даже те, кто был не в особых ладах с математикой. Сегодняшний последний урок был совершенно не похож ни на один из предыдущих за многие года учёбы. Сегодня ученикам было позволено почти всё. Они довольно громко переговаривались, пересаживались, кто как хотел, и много фотографировали — и самих себя за партами, и отвечающих у доски, а также своего учителя (одного или с учениками). Даже иногда просили Артёма Николаевича принять определённую позу. Он безотказно выполнял все их просьбы, подобно тому старому большому и на вид злобному псу, который позволяет маленьким детишкам, ещё толком не научившимся ходить, безнаказанно тормошить себя. Старый учитель их прекрасно понимал — это ведь последние мгновения их пребывания в классе и школе.

Но урок, всё же, не резиновый, и вот он уже закончен. Все обступили своего учителя, поблагодарили его за обучение и, вручив ему цветы, пожелали успехов в его почётном труде, а, главное, здоровья и долгих лет жизни. Старый преподаватель был очень растроган — волею случая он оказался первым учителем, которого приветствовали ученики, да ещё как — на школьной линейке такого внимания уже не удостоится никто из других учителей. После этого выпускники шумной гурьбой высыпали во двор. Тот был разнаряжен подобно тому, как он был подготовлен и украшен перед первым звонком. Но теперь уже двор украшали и готовили десятиклассники. И вот торжественная линейка, музыка, речи, маленькая первоклассница со звоночком, на сей раз уже на плечах у высокорослого Гаркавенко. И масса поздравлений и цветов. Пожалуй, впервые в жизни (не считая, конечно дней рождений) поздравляли не они, а поздравляли их. Они тоже поздравляли своих учителей и тоже дарили им цветы. Но всё равно больше всего цветов оказалось у них самих. В стороне стояли их родители — гордые за своих детей папы и, утирающие кончиком носового платочка глаза, мамы. Всё, их дети уже совершенно взрослые. Ощущали какие–то невидимые перемены, а порой и видимые, и сами выпускники.

Но вот они уже парами, за ручку с маленькими первоклассниками, которые подарили им цветы, под звуки марша в последний раз прошлись по периметру школьной линейки и разошлись. Но со двора школы никто из них не спешил уходить. Они ещё долгое время собирались небольшими группами, сидели на лавочках, обменивались впечатлениями и просто беседовали. Да, сами занятия закончены, но им ещё предстоит сдать немало–немного, а целых шесть выпускных экзаменов. И к ним нужно очень серьёзно готовиться, если хочешь получить хороший аттестат. И тут уже не до гуляний. А вот сегодня ещё можно было вволю погулять, что они и сделали, долго бродив по улицам родного города. Это была как бы репетиция гуляния после выпускного вечера. Только сейчас они ещё гуляют в своей школьной форме, а тогда будут гулять уже нарядах, какие каждый сам себе выберет, тогда они уже будут себя чувствовать полноправными взрослыми.

Но вот уже настала и пора выпускных экзаменов, которые проходили через 3–4 дня. Были они, конечно, довольно строгими, но весёлых моментов хватало. Большинство экзаменов были устными. А потому некоторые ответы сдающих порой вызывали не только смех одноклассников, но и грустные улыбки экзаменаторов. При подготовке к ответу нередко пользовались и заранее заготовленными шпаргалками или просто исподтишка вынутыми из–под парты учебниками. Если таковые обнаруживались, то немедленно изымались, хорошо ещё, что сдающий экзамен не удалялся из класса с «двойкой». Хотя такое право учителя имели, но они, всё же, щадили своих выпускников. Сами же «шпоры» бывало прятались в самых невероятных местах. Так, например, Стасик Пригожин увидел (и рассказал потом ребятам), как Тома Стручкова, сидевшая в одном ряду с ним, только через проход, откинула подол платьица и списывала ответ со шпаргалок, прикреплённых к комбинации. Его тогда поразил не сам этот факт, а вид короткой красивой кружевной нежно–розовой комбинации и симпатичных ножек одноклассницы.

Но, в конце концов, все экзамены были успешно сданы, при этом обошлось, слава Богу, без «неудов» и осенних пересдач. Через день после окончания последнего экзамена все выпускники получили аттестаты об окончании средней школы, которые им вручали в очень торжественной обстановке. Это происходило в актовом зале школы. Собралось немало народа — кроме виновников торжества там присутствовали и некоторые из родителей и, естественно, учителя. Было немало и школьников старших классов, у которых экзамены давно уже закончились, но им хотелось увидеть это праздничное событие и порадоваться за своих старших друзей. А вручение аттестатов происходило следующим образом. После короткой вступительной речи директора и поздравлений, завуч школы Маргарита Степановна произносила фамилию очередного выпускника, например:

— Одарченко Анастасия Павловна!

По отчеству вчерашних школьников называли впервые, поэтому Настя, немного смущаясь, встала из первого ряда и поднялась на сцену. Пока она шла за аттестатом, школьный духовой оркестр играл туш. Уже при подходе Анастасии Павловны к директору школы, туш смолкал. Дмитрий Фёдорович торжественно вручил выпускнице аттестат, поздравил её и пожелал дальнейших успехов. Обладательница долгожданного аттестата (одиннадцать лет — немалый срок) коротко поблагодарила руководителя школы и направилась к своему месту. Сделав маленькую паузу, чтобы Настя успела спуститься с четырёх ступенек, Маргарита Степановна вызывает следующего выпускника:

— Немчинов Степан Михайлович!

И всё повторяется. Сидящие в зале награждали окончивших школу аплодисментами, которые чуть позже заглушал оркестр. Иногда сами аплодисменты уже заглушали слова завуча, так что ей иногда приходилось повторять фамилию вызываемого. Отдельные выпускники получили из рук той же Маргариты Степановны ещё и похвальные грамоты за успехи в учёбе, а 7 учеников 11-Б класса получили ещё из рук директора золотые (3 шт.) и серебряные (4 шт.) медали. Вот теперь уже все ученики 2‑х выпускных классов окончательно перестали быть таковыми!

А далее их ожидало неординарное событие — школьный выпускной вечер, который был назначен на этот же день. И вот здесь, на вечере ребята с удивлением отметили, что их одноклассницы, действительно, здорово изменились, и всего–то за какие–нибудь 2–3 недели. Такими своих одноклассниц юноши ещё не видели, те нарядились в красивые платья, специально пошитые к этому дню, и стали особо красивыми, просто неузнаваемыми. Да, после последнего звонка девушки тоже прекрасно выглядели в своей парадной форме, но сегодня они смотрелись вообще сногсшибательно. А тут ещё из репродуктора в унисон лилась мелодия вальса выпускников (поэта Николая Доризо и композитора Никиты Богословского) из кинофильма «Разные судьбы» со словами:

В школе организовали не только выпускной бал, но накрыли ещё и праздничный стол, вопреки рекомендациям вышестоящих инстанций. Прямого запрета, правда, не было, но, всё же, накрывать столы по этому поводу не рекомендовалось. Иногда указывалось, что если и накрывать столы, то без спиртных напитков. Но кто же в такой день будет пить минеральную воду или лимонад. Такие мероприятия в школах всегда не рекомендовались, но так же всегда они и проводились. И те, кто их фактически запрещал, не могли об этом не знать, но все рекомендации шли, скорее всего, «для галочки», ибо все прекрасно понимали, что это бесполезно — невозможно не отмечать такое событие, происходящее всего раз в жизни. Вот только самим выпускникам непривычно было сидеть за столами не только со своими родителями, но и уже с почти бывшими учителями. Поэтому и сидели они недолго, через пару тостов поблагодарили всех и поднялись из–за стола. Старшие прекрасно понимали, что их учеников немного удручает подобная компания, они скованы, зажаты в подобной обстановке. Выпускники хотели отметить такое важное для них событие только в своём кругу, где они смогут себя чувствовать равноправными. Не сомневались также ни родители, ни учителя в том, что при этом не обойдётся и без выпивки. Но это их менее волновало — и встреча Нового года и день рождения Лены показали, что могут их дети подходить к таким вещам вполне здраво. Их ещё за пару дней до выпускного вечера более волновало нечто другое. В школе, как и в школах всего Союза, была традиция после выпускного вечера совместно классом гулять всю ночь и встречать рассвет. Но вот в их школе уже на протяжении многих лет рассвет выпускники встречали не где–нибудь, а на озере, расположенном за 5 км от города, рядом с дорогой, но почти в лесу, который и тянулся по обе стороны дороги. Почти взрослые 18-летние парни и девушки ночью, в лесу, да ещё и выпившие! Рассуждений и споров по этому поводу было предостаточно. Но, в итоге, хотя некоторые родители и с трудом согласились, решили, что дети у них сознательные и им нужно доверять. Самих же выпускников, слава Господу, подобные сомнения совершенно не одолевали. Они отмечали своё расставание со школой, радовались, веселились и после небольшого застолья (где, кстати, было только вино), походили по улицам города, а затем, не спеша — времени до утра много — направились к озеру, которое называлось Моховым. За разговорами, шутками, песнями, они и не заметили, как пришло время рассвета — ночи уже были самыми короткими в году.

А вот встретив долгожданный рассвет, выпускники расходились по домам уже группками или парами, снова–таки никуда не торопясь, приседая по пути на какое–нибудь поваленное дерево, валун или просто на холмик. Позже Лена Панасенко, ушедшая с Лембертом одной из первых, рассказывала своим друзьям и подругам, что они с Виктором, взобравшись на небольшую горку, справа от дороги (Белая гора) могли отлично созерцать шествие всех одноклассников. Они, как вожди на праздничной трибуне, сверху созерцали эту импровизированную демонстрацию. «Демонстранты» же, не видя созерцавших, не могли тех поприветствовать, а Лена с Виктором не махали им ручками в ответ. Но видели они всё и всех прекрасно — мне сверху видно всё, ты так и знай. При этом некоторые демонстранты просто шли молча, взявшись за руки, другие беседовали, некоторые вполголоса что–то напевали, третьи о чём–то спорили, а были и такие, как, например, Анатолий с Алиной, которые выясняли отношения. Та же Лена потом подтвердила тот факт, что Самойлов и Великанова возвращались домой после встречи рассвета порознь, совершенно в разных группах. Даже в такой день они не сумели или не захотели сделать шаг навстречу друг другу и помириться.

Разошлись выпускники по домам, когда некоторые их родители уже собирались на работу. Всё, детство и юность закончены. Прощай, школа! Конечно, они ещё не один раз в будущем посетят её стены, но уже не как ученики, в новом для себя качестве. В каком — пока что никто этого не знал.

 

ГЛАВА 12

К новым вершинам

И вот теперь для большинства выпускников наступили очень горячие денёчки — и в прямом, и в переносном смысле. Впервые за все одиннадцать лет у них не было каникул, и оказалось очень загруженное лето. Бывали у них ранее и школьные практики, ремонты, благоустройство школьного двора, но это была для них как бы некая игра, нежели серьёзная работа. Сейчас же они, хотя никакой физической работы и не выполняли, но её перекрывала умственная работа, которая порой была куда тяжелее физического труда. При этом немного странным для них самих казалось то, что выполнять эту работу их никто не заставлял. Они сами пришли к такому решению, сами наметили свой будущий путь. Так они, незаметно для себя, начинали постигать азы самоорганизованности, которая им очень пригодится в дальнейшем.

Сначала выпускники вновь засели за учебники. Большинство из них уже давно определились, куда они будут поступать. Некоторые выбирали желанный путь до сих пор. Точнее, его направление они тоже уже давно выбрали, но сейчас нужно было конкретно определиться, на какую специальность поступать, ведь в одном и том же ВУЗе не один факультет, и не одна специальность. Обычно ВУЗы (кроме, разве что, университетов) были профилирующие, и экзамены на разные специальности были практически одинаковы. Готовился к поступлению каждый в одиночку. И как же подчас трудно было заставлять себя сидеть за учебниками, когда на дворе стоит такая чудесная погода. Приходилось иногда пересиливать себя. Было у них, конечно, и время для отдыха, но они им не злоупотребляли, оно у них оказывалось не столь длинным, как того порой хотелось. Но они всё время помнили о подготовке к вступительным экзаменам.

Далее те, кто собирался поступать в высшие учебные заведения, предстояло с таковыми коротко ознакомиться — настала пора приёма в них документов от абитуриентов. Все выпускники разъехались — кто куда. Нет, не по всей стране или даже Украине, таковых были единицы. Преобладающее большинство собиралось поступать в ВУЗы столицы Украинской социалистической республики, правда, в разные из них. После этого возвращение домой и вновь за учебники. Наконец, в первых числах августа пришла пора вступительных экзаменов. В Киеве некоторые абитуриенты их города на время экзаменов поселились в общежитие, но большинство предпочитало остановиться на квартире родственников или знакомых их родителей, понимая, что в общежитиях качество подготовки к конкретному экзамену будет не очень высокое — ты учишь одно, а твой сосед совсем другое. Полностью же учить предмет молча никак не получалось, лучше, всё же, запоминается материал, если ты его повторяешь не молча, а хотя бы вполголоса. Многие родители взяли на это время отпуск и тоже находились в Киеве, переживая за своих чад и, одновремённо, оказывая им моральную поддержку.

Виктор Самойлов поступал в Киевский политехнический институт (КПИ) на приборостроительный факультет на довольно престижную специальность «Гироскопы и навигационные системы». Конкурс на эту специальность был немалый. Одновремённо в КПИ поступало немало ребят из их класса и параллельного. И практически всем им удалось поступить на выбранные специальности. При этом некоторые успевали, как позже выяснилось, повоевать на двух фронтах. Нет, они поступали не на две специальности одновремённо, но совмещали! сдачу вступительных экзаменов со спортивными соревнованиями. Когда их родители об этом узнали, то схватились за головы — какие же безответственные у них дети, гоняют мяч в такое то время! Но Гаркавенко, Молодилин и Лемберт (именно они были такими «совместителями») вовсе не были безответственными — они просто очень любили спорт. Дело в том, что в августе в Киеве проходили областные соревнования среди спортивных обществ. И вот эту троицу пригласили играть в гандбол за сборную района по обществу «Спартак», причём во взрослой категории. Неужели в районе не оказалось других хороших спортсменов в том виде спорта, кроме вчерашних школьников? Были, конечно, и такие, но не так много. Дело в том, что в районной СШ Nо 1 физкультуру вела спортивная семья Макарских. С ребятами занимался Виталий Александрович, который был мастером спорта по гандболу. Он–то и создал в школе спортивную секцию по этому виду спорта и, как следствие, очень сильную команду. А о силе указанной троицы говорит тот факт, что годом ранее они стали чемпионами области среди команд… сельскохозяйственных техникумов?! Как это могло произойти? Да очень просто — они играли за районную команду техникума под чужими (реальными для этого учебного заведения) фамилиями студентов. В общем, это были банальные «подставки». В техникуме физруком был Анатолий Петрович, который и сам неплохо играл в гандбол и создал боеспособную команду. Но он понимал, что на завоевание чемпионства области она пока что не тянет, поэтому и решился на такой нечестный шаг. Правда, как потом выяснилось, он был таким не один — и в командах других городов были подобные подставки.

Соревнования проходили в районном центре Сквира, который располагался за Белой Церковью по дороге на Житомир. В общем, этот чемпионат их техникум выиграл. Несколько курьёзным оказалось чествование победителей. Организаторы соревнований по окончанию игр в торжественной обстановке вручили Анатолию Петровичу, как капитану команды) диплом за победу, а затем начали награждать и самих участников команды индивидуальными дипломами (других наград не предусматривалось).

— Смирнов! — вызывает награждающий игрока команды для вручения диплома.

Молчание. Никто не выходит, недоумение организаторов. Затем настоящий техникумовец толкает Гаркавенко и тихо шепчет:

— Антон, иди. Это же ты.

И та же история с Молодилиным и Лембертом. Все они даже не удосужились запомнить фамилии, под которыми выступали, их интересовала только сама игра. Им не нужны были титулы и дипломы, которые, конечно же, осели в техникуме. Поскольку все расходы (проезд, проживание и питание) шло за счёт средств техникума (да, вероятно, и областных спортивных ведомств), то троица школьников была сосредоточена исключительно на игре. Вот там то их и заприметили районные спортивные руководители и пригласили в сборную «Спартака», хотя они в этом спортивном ведомстве и не состояли.

Игры в Киеве в этом году проходили на спортплощадках Киевской сельскохозяйственной академии, расположенных далековато как от КПИ, так и вообще от центра города. Поэтому добираться на игры приходилось долго. Родителям, которые были с ними в Киеве, они говорили, что едут на консультации. Хорошо ещё, что сами игры не совпадали со временем проведения вступительных экзаменов. Правда, в один из таких дней у Гаркавенко был экзамен, но он проводился с 9:00, а игры — в послеобеденную пору. Так что Антом сумел совместить два события даже в один день. В районной команде играли и оба физрука — школьный и техникумовский.

Что касается итогов гандбольного чемпионата, то их районная команда заняла очень высокое третье место, уступив лишь команде г. Киева (что было заранее прогнозировано) и команде соседнего Белоцерковского района. Вот такие перипетии происходили с некоторыми выпускниками 11-Б класса во время сдачи экзаменов в институт. О своём же участии ещё и в спортивных соревнованиях троица энтузиастов гандбола рассказала родителям только после того, как им пришло официальное сообщение о том, что они зачислены на такой–то факультет по такой–то специальности в институт (кстати, в один и тот же — Киевский политехнический). Правда, уже до этого они видели себя в списках зачисленных (на разные факультеты).

Но это была ещё не вся головная боль для родителей абитуриентов. Дело в том, что по окончанию соревнований как раз обоих физруков и эту троицу пригласили на сборы, которые должны были состояться в конце августа–начале сентября и на которых должен был определиться состав областной команды общества «Спартак» для участия уже в республиканских соревнованиях. Такое предложение для вчерашних школьников было очень престижным, и, конечно же, они хотели принять участие в подобных сборах. Но когда со временем они заикнулись об этом родителям, то ответ их всех можно объединить одной фразой:

— Только через мой труп!

Ещё бы, вместо того, чтобы явиться с первых дней на занятия в институт, в который они с немалыми усилиями поступили, ехать на какие–то соревнования. В общем, на сборы физруки поехали вдвоём.

Теперь же все поступившие могли, наконец–то, немного отдохнуть от долгой и утомительной нагрузки — до конца лета оставалось ещё немногим менее двух недель. Все они вернулись домой — сейчас уже нужно было собирать всё необходимое для временного (хотя и относительно долгосрочного — минимум на 5 лет) проживания в Киеве. Кроме того, им ещё необходимо было заняться вопросами выписки из города, а также снятия с военного и комсомольского учёта с формулировкой «в связи с переездом на учёбу». Во время этих процедур, да и во время отдыха происходили, конечно, и встречи друзей.

— Привет, Витька! Как дела? Поступил?

— Привет, Анатолий! — это уже Самойлов отвечает Молодилину. — всё в порядке. Поступил. А ты поступил?

Они постепенно начинали называть одноклассников нормальными именами, хотя часто были в употреблении и грубоватые. Но они друг на друга не обижались. А вот к девушкам, сразу же после выпускного вечера они, не сговариваясь (так уж как–то само собой получилось) стали обращаться только уважительно.

Конечно, многих выпускников очень интересовало их дальнейшее будущее, личное, так сказать, но не меньше им было любопытно, как же сложилась судьба (за очень короткое время) и у друзей. Поэтому они довольно подробно выясняли, как обстоят дела у того или иного. Они даже сумели многое выяснить об их одноклассниках из соседних населённых пунктов — а таких было в основном два: Лука (большинство приезжих старшеклассников) и Ковшеватая (укр. — Ківшовата). И вот как раз из этого второго села был Виктор Порох. В один из дней он приехал в Таращу. Он вообще частенько наведывался в районный центр даже в дни каникул. Дело в том, что у Виктора имелся старенький легендарный американский мотоцикл Харлей — Дэвидсон (Harley‑Davidson). Этот мотоцикл привёз ещё с войны отец Виктора, как трофей или подарок одного из офицеров армии союзников (Виктор этого не выяснял). Со временем отец перестал на нём ездить, да и состояние мотоцикла после стольких лет эксплуатации оставляло желать лучшего. Однако Виктор своими руками вместе с одним из сельских умельцев перебрал его буквально по винтику. Это было нелёгким делом, потому что в СССР к таким мотоциклам запчастей, естественно, не было. Но в итоге двум энтузиастом удалось вдохнуть в эту металлическую диковинку вторую жизнь, и с тех пор Виктор разъезжал на своём мотоцикле, часто даже вечером после школы, возвращаясь домой, а на следующий день возвращался на занятия. Даже для старенького мотоцикла пробежать расстояние в 15 км (от Таращи до Ковшеватой) не составляло никакого труда.

Порох очень гордился своим транспортным средством. У его сверстников в ту пору не было ничего подобного (кроме велосипедов), да ещё такой диковинки. Они только слышали о таких моделях мотоциклов краем уха, и то в основном после просмотра по телевизору популярной телепередачи «Кинопанорама», в которой однажды показали отрывки из американского фильма «Беспечный ездок», где была изложена история двух друзей, колесящих по США на мотоциклах. И вот тогда уже и сам Виктор заинтересовался историей создания двухколёсных помощников, подобных его детищу. И он выяснил, что компания Harley‑Davidson была основана двумя друзьями (Уильямом Харли и Артуром Дэвидсоном). В 1903‑м году эти, тогда ещё 20-ти летние, парни собрали в деревянном сарае (площадью 3×4 метра) свой первый мотоцикл.

И вот теперь, летом, приехав на своём мотоцикле в Таращу, Порох и поведал своим бывшим одноклассникам некоторые данные о новостях своих сверстников из той же Луки, до которой от Ковшеватой было вообще рукой подать — всего 4 км. Сам то он поступил в институт лёгкой промышленности. О судьбе многих таращанцы пока что ничего не знали.

Так, например, об успешном поступлении в институт своих партнёров по гандболу знала пока–что только спортивная троица. Об остальных одноклассниках они ничего не ведали, так же, как и те о них. Вот в таких разговора и выяснилось, что, кроме Самойлова, в тот же институт из их класса поступила троица спортсменов да ещё Стасик Пригожин. Правда, все они поступили на разные факультеты: если Самойлов — на приборостроительный, то Гаркавенко — на электромеханический, Молодилин — на теплоэнергетический, а вот Лемберт и Пригожин — оба на машиностроительный, правда, совершенно на разные специальности. Так что их пути в стенах КПИ за 5 лет никогда не пересекались, на занятиях, разумеется — даже у Стаса с Виктором Лембертом. Они оба, как уже говорилось, вообще, не очень контачили между собой, хотя поговаривали, что в их семьях имелось какое–то дальнее родство. На территории же института, в кафе или в столовой они, конечно, встречались не раз. Тот же Лемберт и Молодилин на третьем курсе однажды встретились и в очном поединке. Не на дуэли, разумеется, или в драке, а как спортивные соперники — в финале институтского первенства КПИ по гандболу среди факультетов. Анатолий в этой дуэли стал победителем — у них на факультете была очень сильная гандбольная команда.

О судьбе других ребят будущие студенты КПИ ничего не знали. Их в этом вопросе просветила Люба Великанова, которую как–то встретили Антон с Анатолием Молодилиным. Оказывается, некоторые девчонки, как и она сама, поступили в Киевский технологический институт пищевой промышленности, другие — в институт лёгкой промышленности. В институт пищевой промышленности поступили и большинство приезжих ребят их класса, оно было и понятно — в их селе располагался крупный сахарный завод и ребята пошли по стопам своих родителей.

— Люба, а куда поступила Лена Панасенко, Алина Макарова, Люба Денисова?

— Не знаю за остальных, а вот Алина не поступила.

— А куда она поступала?

— В университет, на геологоразведовательный, но не прошла по конкурсу.

Забегая вперёд, следует сказать, что Алина на следующий год повторила попытку, но вновь неудачно. Тогда на третий год она поступила на агрономический факультет Белоцерковского сельскохозяйственного института, который затем успешно и окончила.

Люба Денисова, не поступив в институт с первой попытки, более и не пыталась никуда поступать. В первый же год она устроилась на работу в городское (одновремённо и районное) почтовое отделение, да так там и работала.

Ситуацию о своих делах днём позже прояснила сама Лена Панасенко — она была единственной их одноклассников, кто поступил в Киевский национальный университет имени Т. Г. Шевченко. Она стала студенткой довольно престижного факультета иностранной филологии. Правда, из параллельного класса в тот же университет на философский факультет поступил их бывший одноклассник (по 8‑й класс) Антон Куликов, ставший лет через двадцать профессором философии.

Большим разочарованием для всех стала весть о том, что не поступили в институты Тамара Стручкова и Алик Дейман. Кто–то поговаривал, что Тамара со своими родителями вроде бы переехала в другой город (позже оказалось, что это не так), но, всё же, о её судьбе ничего пока что не было известно. Алик же весной следующего года ушёл в армию, прослужил три года, поступив при этом в члены КППС, что было довольно удивительно. Но это дало ему неплохие перспективы и он, вернувшись из армии, поступил в Винницкий медицинский институт. Однако он закончить его не успел, по крайней мере, в Советском Союзе. До этого он успел жениться на симпатичной девушке. Кстати, история его женитьбы, точнее, её предыстория, была тоже довольно неординарной, как на взгляд его одноклассников. Примерно через год после возвращения Алика из армии на летних каникулах родители начали подыскивать ему невесту. С этой целью они гостили с сыном у своих знакомых в Киеве, у которых были дочери на выданьи. Вот именно это и было для его друзей диковинно.

— Это что, брак по расчёту? — удивлялись знакомые.

— Почему по расчёту. Совсем не по расчёту, — отвечали родители своего планируемого жениха. Они были хорошими, коммуникабельными людьми и объясняли, что в еврейских семьях так часто поступают.

— Но, если ему эта девушка не нравится? Вы что, будете силой заставлять его жениться на ней?

— Нет, что вы! Ни в коем случае. Не нравится ему девушка, никто его силой жениться заставлять не будет.

— И как же тогда быть? Тогда он сам уже будет искать себе невесту?

— Нет. Кто его знает, кого он найдёт. Если он сам найдёт, то ничего ещё. Но вдруг ему на шею повесится какая–нибудь вертихвостка. Или такая, что ничего не умеет делать. А за мужем то нужно ухаживать, и семью свою нормально обслуживать.

— Непонятно. И что же вы в таком случае предпримете?

— Вот чтоб не допустить подобного, мы и подыскиваем ему невесту. Не нравится ему эта девушка, мы познакомим его с другой, третьей, и так до тех пор, пока та ему не понравится, а мы будем знать, что у него будет хорошая семья.

— И как вы можете это знать?

— Но мы же знакомим Алика не с кем попало, а с девушками из хороших семей, которые мы тоже неплохо знаем.

В итоге Алик женился на симпатичной и, на первый взгляд, очень хорошей и обеспеченной девушке. Начало их семейной жизни было безоблачной. А как уж там было дальше, неизвестно, потому что неожиданно для всех он эмигрировал на постоянное жительство в Соединённые Штаты Америки. Там у него проживали какие–то родственники, которые и помогли ему в этом вопросе, и устроился он там, как поговаривали, довольно неплохо. Вероятно, политика семьи Дейманов в этом вопросе оказалась верной. Уехал в США Дейман со своей женой Тамилой, а через пару лет помог переехать туда же и своим родителям. Поселился он там на юго–западе штата Огайо, в городе Цинцинатти. В общем, всё в жизни Олега Деймана после окончания школы для его одноклассников казалось не совсем обычным. Даже его более ранние рассказы об эмигрировавших когда–то в Америку их земляках, чете Томашевских (правда, порознь). Сейчас же нечто подобное воплотилось в жизнь для него самого и его супруги.

Что касается других выпускников 11-Б, то ничего не было известно о судьбе Жанны Шафренко, Татьяны Кириковой, Любы Донченко, Анатолия Посохова и некоторых других. Поговаривали, правда, что Посохов, вроде бы, поступил в какое–то военное училище. Но точно об этом никто не знал. В домах у них редко кто когда–нибудь бывал, а сами они или их родители не встречались остальным будущим студентам.

А вот одно известие стало практически для всех одноклассников настоящим шоком. Оказалось, что не поступила в институт староста их класса Лена Казимирова, очень хорошо успевающая девушка, гордость класса, в студенческом будущем которой не сомневались ни учителя, ни её друзья. Но неожиданностью было не это, разное ведь бывает на вступительных экзаменах, некоторые её одноклассницы тоже не поступили. Ну, не поступила сейчас, поступит на следующий год. Ан нет. Оказывается, Лена и не пыталась поступать в институт. Сразу же после окончания школы она вышла замуж, а в 37 лет стала впоследствии среди своих подруг самой молодой бабушкой и чувствовала себя вполне счастливой и без высшего образования. Вот такие фортели порой выкидывает жизнь.

Во время кратковременного отдыха в своём родном городке перед будущей учёбой в группе поступивших (а часто и не поступивших) нередко присутствовали и Великанова с Самойловым. Но они за это время не общались друг с другом и не делали попыток остаться наедине. И хотя никакой неприязни к другому не выказывали, видно было, оба с облегчением вздыхали, когда один из них покидал компанию. Правда, Любе это давалось значительно труднее, и было заметно, что облегчение у неё было какое–то грустное. В общем, за это не такое уж и короткое (как для влюблённых) время в их отношениях, к сожалению, ничего не изменилось. Оставалось только надеяться на то, что студенческие годы смогут всё поправить — ведь учиться им придётся в одном городе. И какой бы не был Киев большим городом, но встретиться там, при желании, конечно, можно всегда. Было бы только у потенциальных встречающихся это самое желание.

Но бывших одноклассников интересовали не только сегодняшние новости своих друзей. Они рассчитывали узнавать о них и в дальнейшем. В предпоследнее воскресенье августа на стадионе перед футбольным матчем встретилась небольшая группа выпускников бывшего 11-Б в составе Самойлова, Молодилина, Гаркавенко, Лемберта, приехавшего посмотреть футбол Пороха и Алины Макаровой. Вновь зашёл разговор об их друзьях, о том, кто чем в дальнейшем будет заниматься. И Антон Гаркавенко задумчиво протянул:

— Да, много интересного мы узнали друг о друге. Но вот как в дальнейшем?

— А что в дальнейшем? — не понял Самойлов.

— Я имею в виду, как мы будем узнавать, как идут дела у каждого из нас в дальнейшем. Многое ведь может измениться. Кто–то, кто не поступил в этом году в институт, может поступить на следующий год. Кто–то может выйти замуж, как та же Лена Казимирова, или женится.

— Ну, жениться — это вряд ли, — улыбнулся друг Антона Молодилин. — Нам–то рановато, а вот выйти замуж, это, пожалуй, вполне возможно.

— Ну и что, — удивилась Алина. — Город небольшой, новости распространяются быстро. Всё узнаем.

— За горожан, конечно, а вот о наших одноклассниках, например, из Луки.

— А что, Виктор съездит к ним и всё узнает.

— Чего это он будет мотаться взад вперёд — то в Луку, то в Таращу. Других забот у него больше не будет?

— Нет, это не дело. Нужно всё узнавать из первых уст. Хорошо было бы, если бы лучане хоть на денёк наведались к нам.

— В этом году, это уже вряд ли получится, — протянул Порох, — Времени уже мало до осени. А вот в следующем вполне возможно. Я как–нибудь заскочу в Луку и предупрежу наших о том, чтобы на один день собраться в Тараще. Да и в институтах многих можно предупредить. Только вот на когда.

— Да что там думать. Сразу после сессии, ну, где–то через неделю, — откликнулся тёзка Пороха Самойлов.

— Ты знаешь, неверное, нужно встречаться всё же позже, — возразил Виктору Молодилин.

— Почему?

— Потому, что мы пока что не знаем, что будет после сессии в институте. Как я слышал, да и вы, наверное, в институте после сессии могут быть какие–то отработки или практики.

— Тоже верно, — поддержал друга Антон. — Точно, нужно назначить дату встречи на более поздний срок.

— Тогда давайте, — произнёс, размышляя, Самойлов, — соберёмся, к примеру, 15 июля. Как раз средина лета.

— Здравствуйте вам! — тут же откликнулась Алина. — А какой это день недели будет?

— Да какая разница.

— Как это какая разница. А если это рабочий день? Вы–то соберётесь. А вот те, кто не поступил в этом году в институт — они то как? Вот я, например. Не буду же я сидеть сиднем целый год дома. Я на работу где–нибудь устроюсь.

— Алина права, — поддержал одноклассницу наиболее рассудительный Антон. — Нужно собираться в выходной день, то есть в воскресенье.

— Тогда давайте соберёмся в третье или четвёртое воскресенье июля.

— Лучше на четвёртое. Никто пока не знает распорядка институтских мероприятий. Лучше, всё же, иметь запас. А нам то всё равно — третье или четвёртое, времени отдыха всё равно остаётся много.

— Хорошо, договорились — четвёртое воскресенье июля. Это, действительно удобно. И будем знать, что встречаемся в это воскресенье каждый год. Теперь второй вопрос — где?

— Можно собраться здесь же, на стадионе, или в центре, возле парка, или у кинотеатра, — протянул Виктор Лемберт. — Да мало ли мест есть в городе.

— Да, в городе много мест, ты прав, — улыбнулся Анатолий. — Те, что ты назвал — неплохие, конечно. Но есть и место получше.

— И какое же?

Анатолий не успел ответить, как его перебила Алина:

— Да наша школа!

— Правильно. Очень хорошее место. Во дворе школы. Например, часов в 12 — чтобы лучане, да и Виктор — имался в виду Порох — успели доехать. Там можно уютно посидеть на лавочках, поговорить. Да и учителей можно встретить. В школе наверняка ремонты будут идти.

Как ни странно, но выпускники, совсем недавно расставшиеся со своими учителями, и отчасти радуясь этой от них независимости, успели за ними уже и соскучится. А потому все, молча, согласились с такой возможностью.

— Всё, решили, — подытожил Антон. — Четвёртое воскресенье июля, в школе, в 12 часов дня.

На том они и порешили. Первая такая импровизированная встреча была закончена, но все расходились, радостно надеясь на подобные встречи уже в более расширенном составе в следующем году, да, возможно, и в последующих за ним.

Оставшиеся несколько дней до 1‑го сентября пролетели довольно быстро, тем более что будущие студенты старались его как можно полнее насытить различными видами отдыха. Они понимали, что во время учёбы этот отдых будет уже совсем другой. А в первое время его вообще может быть не так уж и много — пора привыкания к новому всегда довольно сложная. Итак, всех их ожидало неведомое будущее, которое казалось им таким привлекательным. Но надежды надеждами, а что же окажется на самом деле?

 

ГЛАВА 13

Трудовой месяц

Пребывание в институте для Виктора Самойлова началось с общежития. Студенты, в нём нуждающиеся, приехали в институт на пару дней раньше, потому что поселение, как и предполагалось, оказалось довольно хлопотным делом. Да ещё предпоследний день августа припал на воскресенье, и многие боялись, что в этот день поселять не будут. Но их волнения оказались напрасными — и в этот день, и в понедельник 31 августа поселение студентов в общежития шло полным ходом. Большинство корпусов общежитий оказались рядом с институтом, хотя на некоторых факультетах они пребывали на значительном расстоянии. В первую очередь поселяли остронуждающихся из категории малоимущих, поскольку на всех желающих мест не хватало и некоторым приходилось жить у родственников или снимать комнату (чаще всего на 2–3 человека). Виктору в этом плане повезло, а вот, например, его товарищам Гаркавенко и Молодилину довелось жить у родственников Антона. Но они там довольно неплохо устроились на мансарде частного домика в районе Нивки. Они даже не захотели позже (года через три) переселяться в общежитие, когда появилась такая возможность. Несколько позже общую с ними крышу над головой разделил ещё и Олег Бубка.

В самих же аудиториях Виктор, его коллеги по группе, да и все студенты первых трёх курсов провели всего три дня. Первокурсников предупредили ещё сразу после зачисления в институт, чтобы они из дома приехали оснащённые, так сказать, всем необходимым для работы в колхозе. Когда подобную фразу на собрании 1‑го курса произнёс один их руководителей приборостроительного факультета, то у кого–то из ребят возник вопрос, развеселивший всю аудиторию:

— Это как, всем необходимым? С лопатами, что ли, приезжать?

Когда в аудитории смолк хохот, заместитель декана, с улыбкой на устах, ответил, что необходимый рабочий инвентарь они, конечно же, получат в самом колхозе.

— Всем необходимым, — разъяснил он, — это имеется в виду соответствующая одежда и обувь. Одеждой запаситесь и тёплой — сегодня хорошая погода, а что будет через пару недель неизвестно. Из обуви — лучше всего сапоги, или высокие крепкие ботинки.

При этом первокурсников строго настрого предупредили, что никакие справки о болезни приниматься не будут. К тем, кто не поедет в колхоз, будут принимать самые строгие меры.

— Больных среди вас быть не должно, — продолжал поучать их зам. декана, — потому что перед поступлением в институт вы все проходили медкомиссии, значит, вы здоровы. Если вы готовы к нелёгкому умственному труду и многочасовому пребыванию в душных аудиториях, то вполне подходите и для несложных физических работ. Если среди вас и есть какие–то не совсем здоровые, то такой труд и свежий воздух любого больного сделает здоровым.

На некоторый неодобрительный ропот в аудитории он ответил:

— Вы поймите, вас же там не будут заставлять ямы копать, бетон мешать, класть кирпичную кладку или крыши перекрывать. Для таких работ есть разного рода строители. Вы даже картошку копать не будете, — её копают комбайны — а только сортировать. Будете собирать овощи — помидоры, огурцы прочее. Возможно, в садах яблоки или груши срывать.

В этом вопросе зам. декана был не совсем прав. На втором году работы осенью в колхозе, его председатель предложил ребятам работу по замене полов в свинарниках, и многие на неё с радостью согласились — такой труд хорошо оплачивался. Была сформирована бригада из 8 человек, в которую попал и Виктор. Работали они под руководством опытных ребят, поступивших в институт по окончанию срочной службы в армии. Ремонтом свинарников эта группа занималась весь месяц пребывания в колхозе и, действительно, неплохо заработала. Обратной стороной медали было только то, что их рабочая одежда за это время основательно пропиталась не совсем приятным специфическим запахом, который, правда, успешно улетучился после стирки.

А вот вопрос оплаты труда во время своего первого институтского собрания очень заинтересовал новоиспеченных студентов:

— А нам в колхозе за работу платить будут?

— Несомненно, будут. Любой труд у нас в стране оплачивается. Если это только не работа на коммунистических субботниках.

— И сколько нам будут платить?

— Этого я не знаю, я не специалист в подобных вопросах. Но платить вам за ваш труд будут в соответствии с едиными сельскохозяйственными расценками. То есть, столько, сколько за эту работу получают и колхозники. За вычетом, естественно, подоходного налога, а у некоторых ещё и налога за бездетность.

— Как это? Что это за налог ещё такой? — удивились те ребята, которым пока что не приходилось трудиться.

— Большинство из вас такой налог платить не будут. А вот те, кому уже исполнилось 20 лет — придётся. Это налог на холостяков и бездетных замужних женщин.

— И сколько по этому налогу платить нужно? — поинтересовался кто–то.

— Я точно не помню. По–моему 6 % от заработанных денег.

— Ты знаешь, как в народе называют этот налог? — наклонившись к Виктору, тихо спросил парень, уже успевший отслужить армию.

— И как же?

— Налогом на яйца, — улыбнулся сокурсник.

— А подоходный налог в каком размере высчитывают? — продолжались вопросы студентов в адрес зам. декана.

— Этот налог дифференцирован по группам плательщиков и размерам дохода. Для нашей с вами категории максимальная ставка налога — 13 % (при заработной плате свыше 100 рублей в месяц).

— Ого! Почти целых 20 % с нас высчитывать будут.

— Не с вас, а со всех граждан СССР. А что вас удивляет — все этот налог платят, и он очень важен для государства — это один из источников доходов государственного бюджета. Во всех страна граждане платят налоги. У нас в стране они ещё небольшие. А в других странах есть налоги, которые доходят и до 40 %.

— А для того, чтобы не платить налог за бездетность, нам что, нужно сразу детей заводить? — начались уже шутки.

— Так, прекратили разговорчики. Мы собрались здесь не для того, чтобы обсуждать налоги. Кого они очень интересует, узнавайте о них в соответствующих инстанциях.

В зале снова продолжилось обсуждение вопроса о зарплате на работах в колхозе.

— За такие работы, как вы нам перечислили, в колхозе, наверняка, копейки платят, — снова ехидная реплика в сторону руководителя факультета.

— Неверное суждение. Я думаю, что вы в газетах читаете и знаете, что, например, на сбор тех же помидоров, яблок, а летом клубники, вишен часто приглашаются желающие городские жители, даже из других регионов страны. И желающих потрудиться на таких работах немало. Это означат, что и такие работы довольно хорошо оплачиваются. Просто на любой работе трудиться нужно добросовестно, а не волынить, как это часто бывает среди вашей возрастной категории.

В общем, все вопросы постепенно были успешно решены.

И вот на третий день их группа поездом выехала в Кировоградскую область, где на одной из станций к месту назначения их доставили уже машинами. Забегая вперёд, следует отметить, что в колхоз они ездили 3 года подряд, и только, пребывая уже на 4‑м и 5‑м курсах, эта трудовая повинность их миновала. На первом курсе попали они в довольно крупное село под названием Верблюжка, Новгородковского района — на запад от Кировограда (примерно в 60 км) в сторону г. Днепропетровск. Разместили их по несколько человек у местных жителей. В их группе было всего 3 девушки (специальность была более интересна ребятам), которые на сельскохозяйственных работах не были задействованы, а помогали одной из местных женщин готовить пищу для остальной оравы голодных, после физической работы, парней. Собственно, в обязанности девчонок входило не только функция приготовление еды, но и сопутствующие этому процессы — подготовка, накрытие столов, обязанности официанток и мытьё посуды. Так что студентки тоже были задействованы по полной программе. Оплата на кухне не была положена, поэтому в конце трудового месяца общую сумму денег (а начисляли им их не отдельно каждому лицу, а за выполненный объём работы) просто разделили на весь состав группы, включая и девушек. Это было абсолютно справедливо, потому что, если на поле кто–либо из ребят и мог «проволынить», то у плиты не очень–то «проволынишь» — девушки трудились добросовестно.

Ребята работали в основном на сборе овощей — в первые дни они собирали в ящики и грузили на машины помидоры и кабачки, реже огурцы, которые к тому времени были почти собраны. Грузили также на машины ими же собранные тыквы, прямо в кузов. Под конец срока работы в колхозе их перевели на обработку кормовой и столовой свеклы, турнепса и прочих кормовых корнеплодов, которые выкапывал комбайн. Студентам же нужно было очищать их от ботвы, земли и складывать в кучи. Но основную часть своего времени в колхозе ребята трудились на работе, которая им очень понравилась — нужно было на бахче собирать и грузить на машины арбузы. Вот это была работа так работа! Не в плане её лёгкости или простоты — собирать, носить и грузить довольно крупные шары этой ягоды (а, как ни странно, но арбуз считается ягодой, огромной, но всё же ягодой), было нелёгким делом. Хотя, как значительно позже где–то вычитал Виктор, это не совсем верное суждение. С ботанической точки зрения арбуз, всё же — многосемянная, сочная тыквина. Но студентам, впрочем, было не до таких ботанических тонкостей, это была для них просто очень «вкусная работа».

Урожай арбузов в этом году на сельской бахче, а она по площади была значительной, выдался на славу. В перерыве между работой, на отдыхе разрешалось съедать столько арбузов, сколько колхозные помощнички смогут. Но с целым арбузом, а их крупных и спелых было предостаточно, одному человеку справиться было не так–то просто. Первую неделю ели арбузы, как говориться, от пуза. Но затем оскому сбили, и уже питались ими выборочно. Что значит выборочно? Позднее Виктор осознал, что такая «выборочность», к стыду ребят, была варварской. Они разрезали арбуз и съедали только его самую вкусную часть — наиболее спелую сердцевину, которую называли «кочанчиком». Остальной же арбуз выбрасывали. Но так поступали не только студенты, но и сами колхозники — именно они подали такой пример. Такие действия были наглядным подтверждением мнения некоторых нерадивых колхозников, что колхозное — не своё. Ни один частник никогда не допустил бы такой бесхозяйственности.

Конечно, ребята приносили арбузы и девушкам на кухню. Кроме арбузов им довелось приносить однажды и свеклу, но не на кухню, а хозяйке дома, у которой квартировалась группа ребят. И свеклу они приносили не столовую, а сахарную, которая попадалась среди кормовой и турнепса. Кстати, тот же турнепс оказался очень вкусным после того, как его запечёшь на костре. Зачем нужна была сахарная свекла, сахар из неё в бытовых условиях не получишь? Но из неё можно было получить некий жидкий продукт — самогон. Дело в том, что почти под самый конец работы в колхозе у одного из ребят этой группы намечался день рождения. Вот и решено было отметить его, а заодно уже и окончание сельскохозяйственных работ, за общим столом. Ну, а какое же застолье обходится без выпивки. Было принято решение не покупать в магазине казённую водку, поскольку хозяйка обещала нагнать хорошего самогона. Конечно, при этом она не забыла и о себе, поскольку большая часть выгнанной ею самогонки ей же и досталась.

Эту, с позволения сказать, самогонку ребята запомнили на всю жизнь. Ни до того, ни после они подобного пойла не пили нигде. Виктору ранее в городе доводилось пробовать разное народное зелье, но здесь, в селе это было нечто странное. Когда ребята увидели выставленные хозяйкой на стол бутылки с жидкостью и, особенно, уже разлитую жидкость в стаканы (цветные бутылки из–под лимонада немного скрывали цвет налитого в них), то многие удивились:

— Это ещё что такое?

— Водка, — объяснила хозяйка усадьбы. — Точнее, самогонка. Что вы её никогда не видели?

— Вот это водка?! Такую мы точно никогда не видели, даже под названием самогон.

Нет, по крепости местный самогон не уступал и магазинной водке, был даже покрепче. Но вот вкусовые его качества и цвет явно оставляли желать лучшего. По вкусу он практически ничем не отличался от продукта, их которого его готовили. Что же касается цвета, то он напоминал слегка разведённое молоко. Куда ему было до той самогонки, которую часто показывали в фильмах о старой жизни русских деревень — в кинолентах самогонка в сулиях–четвертях выглядела куда более привлекательней. Но студенты в итоге пили на этом импровизированном празднике и такую самогонку, и никто не жаловался. Виктор в группе позже сдружился с одним парнем, Антоном Рознянским, который был старше его по возрасту (после армии) и который во время еды часто приговаривал:

— Нам всё полезно, что в рот полезло.

А в его рот порой попадала такая пища, от которой остальные ребята напрочь отказывались. Уже на третьем курсе они попали в такой колхоз, где после выпивки закусывать было практически нечем. И это было тем более удивительно, потому что тот находился совсем недалеко от Киева — в одном из сёл Вышгородского района, Киевской области. Сам Вышгород находился всего в 20 км от Киева, был как бы его окраиной, и располагался перед самым Киевским водохранилищем. На восток от него располагалась дамба ГЭС, по которой осуществлялась автомобильная связь с левым берегом Днепра в этом районе. Район же делился Днепром на две разновеликие части: по его правому берегу — большая часть с самим районным центром, и по левому берегу — меньшая часть (примерно одна его треть). Левобережная часть района, то ли в силу своей малости, большего отдаления от столицы Украины или в силу каких–то других причин была и значительно беднее своего правобережного коллеги–напарника. Из населённых её пунктов только Воропаев и Лебедевку можно было отнести к более–менее крупным сёлам — местные жители даже считали их посёлками городского типа. А вот остальные сёла, скорее, деревни (Хотяновка, Новосёлки, Высшая Дубечня, Низшая Дубечня, Пирново, Жукин, Боденьки, Сувид и другие), были довольно захудалыми, возможно, что в силу не очень–то плодородных, песчаных земель, хотя картофель на таком грунте родился очень даже неплохим. Но обеспечение этих сёл (всего–то в 40–50 км от столицы) оставляло желать лучшего. И вот в одном из таких сёл — Высшая Дубечня — работала группа Самойлова. Кормили студентов, в принципе, неплохо — очевидно местный колхоз был не так уж беден, но в магазинах было хоть шаром покати.

Как–то во время одного из досугов (с выпивкой) Антон Рознянский накупил в маленьком деревенском продуктовом магазинчике в качестве закуски банки с морской капустой — кроме хлеба, соли, сахара и спичек там больше ничего и не было. Он эту морскую капусту с аппетитом уплетал, в то время как другие ребята предпочитали закусывать одним хлебом или сорванными в садах яблоками. И доказать им, что морская капуста — очень полезный для организма продукт, Антону так и не удалось.

Сейчас в Верблюжке были, конечно, у студентов и выходные дни наравне со всеми. И эти выходные, как впрочем, и ежедневные вечера они проводили очень неплохо. Во–первых, они в этот день отсыпались, поскольку работа в колхозе начиналась довольно рано. За выходной, а таким было только воскресенье, они успевали постирать и просушить свои вещи, сами помыться, иногда (когда выдавался тёплый день) искупаться в пруду — на южной окраине села протекала небольшая речушка, которая наполняла довольно–таки большой пруд. Можно было отдохнуть днём, а вечером, сидя на лавочках или просто на завалинке, наблюдать мириады звёзд в лунном небе, поболтать и попеть песни.

Были и разные весёлые случаи, розыгрыши, казусы. Однажды один из парней, Николай, сидя на лавочке и глядя на Полярную звезду, удивлённо заметил:

— Как–то в этом селе улицы неправильно расположены.

— Что значит неправильно? — спросили у него.

— Ну, обычно в селе улицы идут с севера на юг, а здесь — с востока на запад, даже под каким–то углом.

— А с чего ты взял, что в сёлах улицы должны прокладываться с севера на юг?

— Ну, как. У нас в селе все улицы так проложены.

Тут уж раздался смех:

— Ну, ты даёшь! Так то ж у тебя в селе, а почему и в других сёлах тоже так должны быть проложены улицы? Их прокладывают, приспосабливаясь к рельефу местности, точнее, дома так строят.

На это замечание Николай, естественно, ничего не смог ответить, продолжая смущённо сидеть и озадаченно чесать голову.

Днём (а работы и заканчивались рано — не позже 16:00) ребята часто играли в футбол, при этом в основном с местными парнями — команда на команду. И, несмотря на то, что их команда была пока–что не сыграна, победы в таких матчах, как ни странно, чаще одерживали студенты — видимо, класс городских ребят оказывался повыше. Хотя и у них в группе пару человек были из крупных сёл, в которых имелись школы–одиннадцатилетки. Не обходилось и без ночных прогулок, гуляний под луной, тем более что у их девушек кавалеров хватало с лихвой. Один раз они даже наведались в сельский клуб на танцы, но затем от такого отдыха отказались — слишком уж назойливое внимание местные парни пытались оказать студенткам, дошло чуть ли не до стычек. Правда, и некоторые студенты успели закрутить кратковременные романы с местными девушками, но таких было единицы. В основном, все предпочитали свою дружную компанию.

А вот как раз в плане сдруживания коллектива колхоз имел неоценимое значение. Все они, ранее не знавшие друг друга, оказались как на открытой ладони друг перед другом, их общение длилось чуть ли полные сутки. Разве в институте за 6–7 часов, проведенных за различными столами и студенческими лавами, можно так хорошо узнать друг друга. Совместное же пребывание в колхозе позволило почти сразу раскрыть характеры, узнать, кто чем дышит, у кого какие пристрастия — в общем, узнать, что ты за человек. Ну, и, естественно, сплотить коллектив — ведь ни одна работа не выполнялась в одиночку, всегда в ней находится место для общения. И Самойлов постепенно убедился в том, что ему здорово повезло — у них очень дружная и сильная группа. И это впоследствии было подтверждено следующим фактом. Как известно, нередко бывает, что отдельные студенты из группы отчисляются из–за неуспеваемости или берут по уважительным причинам академический отпуск. Для подобных студентов всегда остаётся право восстановиться в институте, досдав академзадолженности или просто выйдя из академотпуска. Только попадаешь ты уже не в свою группу, она за это время от тебя «убежала», а в группы на год, а то и более поздние. У них в группе за 5 лет никто отчислен не был и академотпуск не брал.

Но это ещё не полная характеристика группы. Начиная с 3‑го курса, у них в группе периодически появлялись восстановленные студенты из других групп (более ранних годов) данной специальности. И было их немало, но почему–то они в группе не приживались. Как в группу на первом курсе попало 25 человек, так только эти 25 человек и защитили дипломы. Никто же из восстановившихся студентов дипломы защитить не смогли, по крайней мере, одновремённо с их группой.

Что касается отдыха в колхозе и внимания Виктора к одногруппницам, то первое, естественно, было, а вот второе — нет. У него в группе были девушки как девушки, все трое более или менее симпатичные. Да и сам Виктор, хотя и не был писаным красавцем, был довольно симпатичным и внимание других девушек привлекал. Но у девушек его группы внимания со стороны ребят и так хватало, сам же Виктор к своим коллегам слабого пола, можно сказать, оставался равнодушным. Да, с Любой горшки побиты, но вот забыть её, не помнить он был не силах, как бы мысленно и не старался отвести её в сторону от себя. Но даже, если эти мысли, не особо лицеприятные, если они крутятся у тебя в голове, то это означает только одно — ты всё равно помнишь и забыть не можешь! Забыть — это не вспоминать никогда, ни в каком контексте. Но этого то, как раз, у Виктора не получалось. Да и его сердце не могло смириться с потерей для него Любы, щемило оно при воспоминании о ней. А сердце то, несмотря на медицинское определение о том, что это просто кровеподающий насос, — чувствительный индикатор, его трудно обмануть. Разум ещё подвластен человеку, а вот сердце вряд ли.

Но вот уже этот трудовой семестр был закончен, хотя до окончания настоящего учебного семестра было ещё далеко. Он ведь только начинался, а первый — он всегда самый трудный, и отнестись к нему следовало очень серьёзно. В труде они все сплотились и узнали друг друга, теперь же им предстояло сплачиваться в науке и узнавать все аспекты нелёгкой студенческой жизни.

 

ГЛАВА 14

Колхозные вариации

В то же время, в сентябре подобным образом трудилась и Люба, правда, по другую сторону Днепра. И добираться до места своей временной работы её группе пришлось совсем недалеко. Их от института автобусом доставили прямо к месту назначения — одному из сёл Иванковского района той же Киевской области, соседствующей с Бориспольским районом. В институт Великанова поступила, в общем–то, без особых проблем. Она окончила школу с серебряной медалью, а потому, в отличие от того же Самойлова (тот до медали немного не дотянул), была зачислена в свой институт после первого же экзамена, сдав его на «пятёрку». И вот теперь её, как и всех других однокурсников ожидал месячный «трудовой семестр».

В селе их группу поселили сначала в каком–то бараке на два отделения — мужское и женское. Там были деревянные нары, устеленные соломой и накрытыми тёмно–синими одеялами типа солдатских. Ещё одно такое же одеяло было предназначено для укрытия. В комплект такого оригинального постельного белья входила ещё и набитая соломой подушка, без каких–либо наволочек. На улице стояли несколько прибитых к горизонтальной доске между деревянными столбами несколько алюминиевых бачков–умывальников. Кормили их на колхозном стане, и питание было довольно неплохое. А вот бытовые условия явно оставляли желать лучшего. Не было даже элементарного душа, чтобы обмыться после работы, а под умывальником не очень–то вымоешься. И особенно такие условия не устраивали, естественно, девушек.

Прожили они в таких условиях дня три, после чего руководитель группы Фёдор Степанович (преподаватель с их факультета) пошёл к председателю колхоза.

— Уважаемый товарищ председатель! — вроде бы вежливо, но, в то же время, с некой иронией начал свою речь Фёдор Степанович. — Мои студенты в таких условиях в дальнейшем работать не будут.

— Это ещё почему? Что вас не устраивает? — довольно грубо спросил тот.

— Не устраивают бытовые условия. В таком сарае, просто на соломе мы ночевать не модем.

— Ишь, какие вы изнеженные! Я в своё время и в худших условиях жил. И в землянках жил.

— Мне тоже доводилось жить в хужих условиях, — спокойно ответил руководитель группы, а он прошёл два последних года войны. — Но то было военное или послевоенное время. С той поры уже 20 лет прошло. И люди сейчас в таких, извините, свинских условиях не живут.

— Почему в свинских условиях? У меня в прошлом году точно так же жили приезжие строители, причём более полугода. И нормально, никто не жаловался.

— То строители–шабашники. Они едут за длинным рублём, работают почти полный световой день, им, конечно, не до того, какие условия. Кроме того, это взрослые крепкие мужики, а у меня в основном 18-летние юнцы, да ещё половина девочек. Это большая разница. Поэтому постарайтесь, пожалуйста, создать для них нормальные бытовые условия.

— Но что я сейчас могу сделать. Мы строим общежитие, но до его сдачи далеко, — уже более миролюбиво произнёс председатель. — Где я вам возьму другое жильё? У меня его попросту нет. Летом мы хоть в школе людей поселяли, но сейчас я вас там поселить не могу, сами ведь понимаете — идут занятия. А условия работы, питание вас тоже не устраивают?

— Как раз условия работы и питание у вас хорошие. К ним никаких претензий у нас нет. Но, если у вас нет нормальных бытовых условий для помощников вашему колхозу, то не нужно было их и приглашать. Выход же есть всегда. Я не первый год езжу со студентами на сельскохозяйственные работы. Расселяйте студентов по домам, где по 2–3 человека, а где и по одному. Село у вас немаленькое и домов предостаточно.

— Я попробую что–то сделать, но быстро это не получиться.

— Нет уж, именно быстро. Иначе на работу мои студенты не выйдут.

— Как это не выйдут?! — возмутился председатель. — Я тогда сообщу о вашем саботаже в райком партии.

— Это ваше право. Но не старайтесь меня запугать, я воробей стреляный, мне не 20 лет. Но я со своей стороны сообщу не в райком, а в Киев, в институт, а, следовательно, и в соответствующие инстанции, что ваш колхоз абсолютно, — подчеркнул Фёдор Степанович, — не готов к приёму добровольных помощников. И нашу группу с работ в вашем колхозе отзовут.

Тут уж председатель колхоза не на шутку испугался. Он прекрасно понимал, чем ему грозит такой звонок, об этом тотчас будут знать не только в райкоме партии, но и куда повыше, и тогда ему уж точно не поздоровится.

— Хорошо, я постараюсь расселить вашу группу ещё сегодня, в крайнем случае, завтра до обеда — угрюмо согласился он. — Но и вы меня поймите — так быстро это сложно сделать.

— Я понимаю, поэтому согласен и на завтра. Но есть ещё одно условие.

— Какое ещё условие? — недовольно спросил председатель.

— Люди должны спать на простынях и под простынями, а также на подушках с наволочками.

— О, Господи! Да где же я вам их сейчас возьму?

— А вот это уже ваши проблемы. Вы можете их ещё сегодня или завтра закупить. Или же пусть хозяева домов выделят студентам своё постельное бельё из своих запасов. А вы потом после закупки, вернёте им новое или компенсируете деньгами. Судя по всему, колхоз у вас далеко не бедный и средства для таких целей найдутся. Тем более что комплекты постельного белья вам пригодятся и в дальнейшем. Я думаю, что студенты к вам ещё не один год ездить будут. Но тогда вы уже со спокойной совестью их станете приглашать — условия будут нормальные.

— На всё то у вас готов ответ, — уже выдавил из себя улыбку председатель. — Упрямый вы, однако, нелегко с вами разговаривать. Хорошо, что–нибудь придумаем.

— Спасибо. А что касается моего упрямства, то просто я забочусь о здоровье вверенных мне людей. А вы разве о своих не заботитесь?

Председателю нечего было возразить, и на том они, найдя, всё–таки, приемлемое решение, расстались. И уже сегодня группу начали распределять по 2–3 человека на постой к местным жителям. На новых местах и девчата, и ребята первым делом хорошо помылись и выстирали свою одежду, потому что даже за такой короткий период своего пребывания в злосчастном бараке успели набраться блох. И в дальнейшем, до конца срока работы уже никаких проблем у приезжих не было.

А вот своей работой все они были довольны с первого же дня. Им предстояло помогать колхозу в уборке яблок. Яблок в этом году уродилось много, сады в колхозе были большими и ухоженными, а сами яблоки (разных сортов) — крупными и вкусными. Единственным неудобством было то, что для их сбора очень часто доводилось лазить по деревьям. Стремянок было маловато, а с лестниц обрывать яблоки было не очень–то удобно, а порой и опасно. Но Люба лазила по деревьям наравне с ребятами, ей такое развлечение нравилось ещё с детства. Она в ту пору была довольно шустрой девочкой и дружила больше с мальчишками, нежели с представительницами своего пола. Сейчас в колхозе собирали пока что ранне–осенние сорта яблок, более поздние, включая и зимние, пока что к уборке ещё не поспели. Работы проводились обычно на пару с кем–либо: один рвал яблоки внизу, а второй — вверху в небольшую корзинку, а затем спускал её напарнику, работавшему внизу, после чего последний наполнял уже подготовленные ящики. Яблоки собирались все, даже червивые или падающие, но строго сортировались. Сорванные, без изъянов яблоки предназначались для продажи, остальные, в том числе и обсыпанные — для переработки.

Любе очень нравилась такая работа, и она с напарницей постоянно числилась в передовых, обгоняя по количеству заполненных яблоками ящиков даже подобные пары ребят, которые были не очень–то расторопные. Да и вообще, девчонки на такой работе почему–то были более добросовестными, ребята же нередко волынили, им быстро надоедала такая несложная, но однообразная работа. Девушки же с удовольствием и собирали яблоки и употребляли их — приятно было хрустеть вкусным яблочком даже в процессе работы. Яблоки, как и арбузы в Кировоградской области, разрешалось есть в неограниченном количестве, да и как можно контролировать этот процесс. Но сколько ты их сможешь съесть за день — ну, вероятно, десяток, дюжину, не больше. А с каждым днём т того меньше — всё постепенно приедается. Да и то, что яблоки были так доступны, у некоторых несколько отбивало охоту к ним. Ведь в детстве не у всех семей около дома выращивали яблоки, а потому интересно было залезть в какой–нибудь соседский или общественный сад и отведать там яблочко. Нередко в чужие сады лазили и те, у кого имелись собственные яблоки, но свои, во–первых, были как бы не такие, а, во–вторых, свои срывать было не интересно — этот интерес убивает как раз вседозволенность. А вот запрет — это как раз привлекало, вырабатывался адреналин, чувство приключений.

Отдых же у всех студентов, наверное, был одинаков. Вот и в Любиной группе он мало чем отличался от отдыха группы Самойлова. Было только одно отличие — группа студентов–пищевиков ходила на танцы постоянно и никаких конфликтов с местными парнями при этом не возникало. Девушки танцевали со своими ребятами наравне с местными, иногда даже, с согласия самих девчонок, даже провожали их к местам жительства, но всё было чинно и без каких–либо эксцессов. Вероятно, оказывала своё влияние на воспитание подрастающего поколения в этом селе не такое уж далёкое расстояние до столицы — всего около 100 километров. А вот мальчишки в футбол редко играли, чаще в волейбол — для футбольной команды (учитывая, что не все и умели нормально играть) полного состава не набиралось. Так, играли иногда в «дыр–дыр» или просто били по воротам на точность — кто больше голов забьёт одному и тому же вратарю. Были у них и совместные, довольно оживлённые вечера с задушевными беседами и песнями. Песни при этом они редко пели те, что транслировались по радио. Все старались выучить и петь совершенно новые песни аматоров, бардов, каких–то любителей, а порой и вообще неизвестных авторов. Но такие песни всем очень нравились они были очень задушевным, с приятными мелодиями и какие–то задористые. Многие девчонки, да и некоторые ребята, записывали их слова себе в блокнотик, который спустя много лет неожиданно попадался под руку и приятно напоминал годы молодости. И тогда родители удивляли своих детей необычными и неизвестными им песнями. Пелись эти песни под аккомпанемент гитары.

Кроме песен студенты иногда познавали и народные приметы. Как–то, вернувшись с работы, помывшись и переодевшись, Люба с двумя другими подружками (жившими вместе) просто отдыхали во дворе дома приютивших их хозяев. Там же, вместе с другими деревьями, росла и довольно развесистая рябина, сплошь усыпанная гроздьями красных ягод, ветви дерева гнулись под их тяжестью.

— Боже, сколько ягод! — протянула одна из девчонок. — И что с ними делать?

Никто ничего не успел ответить, а, возможно, и не знали ответа на этот вопрос. Но они неожиданно услышали ответ из уст старого дедушки, отца хозяйки дома:

— Эти ягоды можно есть в свежем виде. А можно готовить из них варенье, джемы, пастилу, мармелад, а также кисели и различные настойки. Сушёные плоды перетирают на порошок, который идёт на начинку для пирогов.

— Но как же их можно есть? Они такие горькие и невкусные, да ещё готовить из них варенье.

— Это они сейчас горькие, — улыбнулся старик, — а после первых заморозков горечь исчезает. Кроме того, даже горькие ягоды рябины употребляются в народной медицине как противоцинготное, кровоостанавливающее, мочегонное, желчегонное, потогонное и слабительное средство.

— Ну, это понятно. Многие растения употребляются в народной медицине. Господь ничего лишнего, не нужного не создал. Всё человеком употребляется.

— Молодец, внучка! Это ты правильно говоришь. Ничего ненужного Господь не делал. Вот и в этом году он позаботился о птичках — зима то суровая будет.

— Как это? Почему? Откуда вы знаете?

— Понимаете, — неспешно тянул дедушка. — Природа, которая в полном ведении нашего Господа, заботится о своих питомцах. Если намечается холодная зима и много снега, то птичкам очень трудно отыскивать себе корм. Вот природа перед суровой зимой и создаёт такие запасы пищи. А подмороженные ягоды рябины очень вкусны и полезны. Есть такая народная примета — если очень много рябины уродилось, как в этом году, то будет очень суровая зима. Вот так–то, внученьки.

* * *

Таким был отдых студентов, вечера были и похожими, и непохожими один на другой. Но менялись не только вечера, менялась и работа студентов. На уборке яблок они проработали две недели и довольно успешно — осенние яблока были почти все собраны, хотя и не до конца. После этого киевлян, а так их в селе все называли (хотя коренных киевлян в группе было всего 4 человека), перевели на новую работу, до того не ведомую им. Яблоки то они (большинство) собирали и ранее, а вот хмель до этой поры им собирать не доводилось.

Хмель, как известно, довольно быстро растёт, и к осени, когда созревают его то ли цветы, то ли плоды (бутоны–шишечки или метёлки), его вьющиеся ветви–лианы достигают значительных размеров, до 8–9 метров. Выращивают его на высоких шестах или столбах, между верхушками которых натягивают провода с такими же проволочными поддержками. Поспевает хмель в августе или сентябре, в зависимости от сорта и погоды. Цвет спелых шишек желтоватый, а при созревании они становятся более плотными и шелестят. Очень важно уметь определить время уборки хмеля, потому что и перезревший, и недозревший хмель дает неважный продукт. Опоздание с уборкой значительно ухудшает качество шишек в результате высыпания его зёрен. В основном, в хмелеводческих районах уборку заканчивают до 15–30 сентября. Вот и в этом колхозе нужно было срочно убрать хмель, чтобы он не презрел, потому–то киевлян и перекинули на его уборку. Хмель ещё называют зелёным золотом. Это название он получил со времён запредельно взлетевших цен в неурожайном 1949‑м году. С той поры это стало его вторым именем.

Работа была непростой. Если стойки–шесты (деревянные или металлические трубы) были закопаны в землю, то их просто вынимали из земли и укладывали вместе с хмелем на землю. Со стационарных столбов ветви хмеля приходилось снимать длинными шестами или расплетать с лестниц, тоже укладывая на землю. А далее уже несложная, но довольно кропотливая сидячая работа. Шишечки нужно было ощипывать с черешками около 1 см длины. Но уже в сборную корзину должны были попадать только отборные, чистые шишки, без какого–либо сора, листьев или веточек. Далее собранные шишки отправляли в сушилки, и как можно скорее, потому что ссыпанные в мешки шишки могли отсыреть. Самое интересное, что именно в это же время на экраны вышел чехословацкий фильм режиссера Ладислава Рихмана «Старики на уборке хмеля». Фильм, рассказывавший о семнадцатилетних юношах и девушках, приехавших убирать хмель и о любви одноклассников, был созвучен и с эмоциональными проблемами киевлян.

Да, работа была несложная, но специфическая. Недаром ведь от названия этого растения происходит и слово «хмельной». У хмеля стойкий и какой–то тёрпкий аромат. Если бы студенты, особенно девушки, не вели эти работы на свежем воздухе, а где–нибудь в закрытом помещении, то находились бы в состоянии, полностью соответствующему названию убираемой культуры. А так, на свежем воздухе, под тёплым солнышком, с небольшим ветерком работалось очень неплохо. Все были довольны такой работой. Но вот только девчонки не предполагали, какой сюрприз некоторым из них может преподнести этот самый хмель. Вместе со студентами на уборке хмеля работали и женщины колхозницы, плантации хмеля были немалые. Как–то в один из обеденных перерывов к студенткам обратилась одна из женщин, среднего возраста:

— Ой, девочки! Вы бы надели на головы платки или хотя бы косыночки. Угробите вы свои красивые волосы.

Сами колхозницы работали исключительно в платках, но кто же в колхозе из женщин работает без платков — платок как бы непременный атрибут колхозницы. А та не объяснила девчонкам, как это они «угробят» свои волосы. Да те и не обратили на её слова особого внимания. Между собой они, правда, немного поговорили на эту тему.

— Что там может случиться с нашими волосами! Ну, может быть, немного выгорят на солнце. Не беда.

— Да вряд они выгорят. Я летом сколько на солнце загораю, и никогда волосы не выгорают.

— Платок наголову! Ещё чего — что мы, старухи какие–то или монашки.

Ну, кому скажите, из 18-летних девушек захочется закрывать свои роскошные волосы каким–то платком. Чтобы только ребята смеялись! А они то как раз должны не смеяться, а оценивать их красоту. Но предупреждение колхозницы стало понятно только по возвращению в общежитие. В колхозе девчонки большим зеркалом не пользовались, а смотрелись чаще всего в свои маленькие зеркальца. Особого внимания друг на друга тоже не обращали — день за днём постепенно привыкаешь к облику другого и особых изменений не замечаешь, да ещё в блёстках яркого, пока что, не очень–то осеннего солнца. А вот в общежитии хорошо после хорошей бани Надежда из Любиной комнаты, глянув на себя в зеркало, просто перепугалась. У неё были красивые светлые волосы, золотисто–соломенного цвета. Сейчас же они стали бледно–зелёными. Хмель здорово и стойко их покрасил. У других девчонок его влияние практически было не заметно. Цвет волос шатенок практически не изменился — небольшое добавление блёклой зелени к коричневому для последнего было абсолютно не заметно. Не волновал этот вопрос и брюнеток. Вряд ли та же зелень могла оказать влияние на чёрный цвет. Скорее, даже слегка изменил их волосы в лучшую сторону, чуть разбавив отдельными волосинками тёмно–пепельного цвета — основная масса волос получилась как бы с некими блёстками. А вот для блондинок последствия воздействия хмеля были просто катастрофическими.

Для Надежды положение дел усугублялось тем, что у неё была не короткая стрижка, а длинная пышная коса. Надежда, ещё до увиденного в зеркале, хорошо вымыла волосы от колхозной пыли, а затем попыталась, всё же, ещё раз повторить эту операцию. Но, увы! Все попытки отмыть зелень оказались безуспешными. Волосы, как некогда у литературного героя Кисы Воробьянинова после их покраски поддельной радикальной чёрной краской «Титаник», оставались прежними, то есть зелёными. Но Надя–то не могла, естественно, решить свою проблему методом того же Кисы — сбрить волосы. А делать то что–то нужно было — уж очень неестественного цвета были волосы. Кардинальное решение девчонкам подсказал теперь уже не литературный герой, а реальная американская киноактриса, певица и секс–символ Мэрилин Монро. Пришлось бежать в аптеку, покупать водный раствор перекиси водорода (а его для Надиной косы понадобилось чуть ли не 0,5 литра) и совместными усилиями подруг по комнате возвращать волосам почти их природный цвет. Но только почти, потому что такого красивого золотисто–соломенного цвета уже не получилось. И вот с тех пор Надежде доводилось периодически пользоваться подобными красящими средствами. Кроме того, волосы стали более жёсткими и хрупкими, и Надя впоследствии не раз вспоминала о предостережении колхозницы — не послушала её, и волосы свои подпортила. Через год Надежда вообще отрезала свою пышную косу, укоротив волосы до плеч. Такими вот стали для одной из однокурсниц Любы последствия колхоза.

А далее всем им уже предстояло надолго усаживаться за студенческие столы и парты. На первый взгляд занятия в институте, по крайней мере, на первом курсе не должны были так уж сильно отличаться от школьных, но это только на первый взгляд. Сейчас Любе предстояло окунуться в пучину нового, неведомого, а потому была небольшая боязнь, которую перевешивал огромный интерес.

 

ГЛАВА 15

Первые месяцы в столице

Буквально через неделю (или дней десять) после возвращения студентов из колхоза в стране произошли серьёзные перемены — сменился глава государства. Состоявшийся 14 октября 1964‑го года Пленум ЦК КПСС освободил Никиту Сергеевича Хрущева от обязанностей Первого секретаря ЦК КПСС, члена Президиума ЦК партии и Председателя Совета Министров СССР. Бывший лидер был обвинён в волюнтаризме, грубом администрировании, бездумной и необоснованной реорганизации государственных структур, и снят со всех должностей с формулировкой «в связи с преклонным возрастом и ухудшением состояния здоровья». Преемником Н. С. Хрущёва стал 58-летний летний Леонид Ильич Брежнев. При этом Председателем Совета Министров СССР был назначен Алексей Николаевич Косыгин. Смещение Хрущёва было вроде бы и закономерным, но, в то же время, казалось многим каким–то странным, неестественным, что ли. Ведь в конце апреля в кинотеатрах шла хроника о праздновании в средине того же месяца (15 апреля) 70-летия Никиты Сергеевича. Показывали заставленный столами Георгиевский зал. Тот же Брежнев, как Председатель Президиума Верховного Совета СССР, вручает юбиляру награду. Естественно, были сладкоречивые речи. А уже через несколько месяцев Хрущёва будут убирать. Только что восхваляли, и вдруг — пошёл вон. Странные нравы.

Хотя Хрущёву на момент снятия с должностей и было 70 лет, но лета нового главы государства для 18-летних студентов тоже казались ничуть не менее старческим возрастом. За время первых лет правления Брежнева ощутимых перемен в стране студенты как–то не особо и заметили, разве что, как поговаривали в районных центрах, уменьшились разнарядки на посевы кукурузы и гороха. Да и по молодости лет не видели студенты особой разницы в смене фигур руководства страной.

Хрущёв был неоднозначной личностью. Эту неоднозначность после его смерти воплотил в памятник на могиле Никиты Сергеевича известный скульптор Э. И. Неизвестный. На установленном в августе 1975‑го года памятнике чёрные камни перекрывают белые, а белый цвет переходит в чёрный. Хрущёв был известен на Западе во многом благодаря своим эксцентричным выходкам и прямодушно–грубому стилю общения. В Советском Союзе благое желание Хрущева добиться разоружения во всем мире сопровождалось сокращением армии, и как следствие тем, что многих военнослужащих буквально выкидывали за борт, оставляя без средств к существованию. Неоднозначным был и период Карибского кризиса, точнее, этапы ему предшествующие и последствия. В начале 60‑х годов в Советском Союзе иногда шутили, что название острова Куба расшифровывается как «Коммунизм у берегов Америки». Ещё Никита Сергеевич в первую очередь запомнился многим хотя бы тем, что разоблачил культ личности Сталина, выступив в 1956‑м году на XX-м съезде КПСС с докладом «О культе личности и его последствиях». А также названой его именем оттепелью, характерной ослаблением тоталитарной власти, появлением некоторой свободы слова, относительной демократизацией политической и общественной жизни, большей свободой творческой деятельности. В период правления Хрущёва была начата подготовка к внедрению в плановую социалистическую экономику отдельных элементов рыночной экономики. Сейчас студенты жили в период прохождения известной Хрущёвской семилетки — семилетнего плана развития народного хозяйства (1959–1965 гг.), представлявшего собой расширенный шестой пятилетний план, и являющийся временем бурного роста советской экономики. При Хрущёве была проведена полная или частичная реабилитация ряда репрессированных народов (кроме крымских татар и немцев), а также восстановление Кабардино — Балкарской, Калмыцкой, Чечено — Ингушской АССР. При нём же были осуществлены запуски искусственных спутников Земли и первые полёты человека в космос.

Правда, Хрущёв начал проводить политику, направленную против личных подсобных хозяйств, в результате которой жителям городов и рабочих посёлков было запрещено держать скот, у колхозников же личный скот выкупался государством. Начался массовый забой скота колхозниками. Эта политика привела к сокращению поголовья скота и птицы и ухудшила положение крестьянства. Не всем нравилось и его насильственное внедрение по американскому подобию значительных посевов кукурузы и гороха. Кроме того, позже из анализа некоторых приоткрывшихся документов историки сделали вывод, что к некоторым злодеяниям И. В. Сталина был также причастен и сам Хрущёв. Как 1‑й секретарь Московского горкома и обкома ВКП(б) он входил в Тройку НКВД, которая выносила расстрельные приговоры.

А ещё запомнился Хрущёв студентам, возможно, еще, будучи школьниками, стихотворением Владимира Высоцкого, строки из которого негласно передавались из уст в уста:

А дело было вот в чём. В средине мая последнего года своего правления (13.05.1964 г.) Хрущёв присвоил звание Героя Советского Союза президенту Египта Гамаль — Абдель Насеру и военному министру, маршалу этой страны Абдель Хаким А́меру. Об этом Никита Сергеевич сообщил на следующий день во время открытия Асуанской плотины в Объединённой Арабской Республике (ОАР). Так с февраля 1958‑го года стал называться Египет, когда он вместе с Сирией образовали Объединённую Арабскую Республику под руководством Насера. Правда, спустя всего 3,5 года (28.09.1961 г.) Сирия вышла из состава ОАР и вновь объявила о своей независимости. СССР же ещё с конца 50‑х годов оказывал Египту экономическую помощь, в том числе и в разряде масштабных строек. Но всё усугублялось тем, что коммунистические идеи президент ОАР не разделял, своих политических противников без колебаний преследовал, и бывали случаи, когда коммунистов он сажал в тюрьмы. Насер не скрывал своей неприязни к демократии, считая её чуждой арабам. Поэтому многим, мягко говоря, казалось странным такое решение руководителя Советского государства.

Но сейчас студентам некогда было задумываться над подобными вопросами. Их ожидали внезапно прерванные занятия, которые немного пугали, но одновремённо и манили своей неизвестностью. Учёба у Великановой протекала довольно успешно. С первых месяцев она получала и стипендию. К началу учёбы все студенты сдали в деканаты справки о составе семей и заработной плате родителей. Жила её семья, хотя и не бедно, но и к слишком зажиточной её тоже было сложно причислить — всё–таки, с дедушкой и бабушкой состав семьи был в шесть человек. Потому–то ей и повезло со стипендией. Получали стипендию далеко не все, и как раз лакмусовой бумажкой в этом вопросе выступали указанные справки. Сейчас Люба стипендию получала (по крайней мере, до конца 1‑го семестра), а вот далее её получение необходимо было подтверждать успешными оценками на сессии. При этом при пяти экзаменах (а позже ещё и 1–2‑х дифференциальных зачётах — с оценкой) отдельным студентам достаточно было только успешно сдать экзамены, другим — получив при этом пару «четвёрок», кому–то нужно было не иметь во время сессии вообще «троек», а вот некоторым, чтобы получать стипендию, нужно было быть круглыми отличниками. Любе, по подсчётам, нужно было сдать экзамены не менее чем на «четвёрки», имея при этом, хотя бы две «пятёрки». Для новоиспеченных студентов задание не очень простое, но, всё же, вполне выполнимое.

Люба хорошо училась в школе и была усидчивой девушкой. Поэтому и учёба в институте не была для неё такой уж сложной. Кроме того, на первом курсе пока что не было никаких специальных предметов, читались в своём большинстве те же общеобразовательные дисциплины, только в расширенном объёме. К тому же на первых порах первокурсников одолевало любопытство к занятиям в институте и боязнь пропускать занятия или быть неподготовленными к практическим занятиям. Посещая все занятия, и регулярно ведя конспекты, первой в их жизни сессии можно было не особенно пугаться. А вот некоторых институтских новичков «заносило», и особенно это относилось к мужскому полу. Вырвавшись из–под плотной опеки родителей и почувствовав свободу, они этой свободой нередко пользовались односторонне: можно не ходить на некоторые лекции — скучно и надоедливо, можно не готовиться к практическим занятиям — хлопотно и нудно, авось не спросят. Некоторым нерадивым студентам очень не хотелось идти на первую пару — уж больно спать хотелось после бурно проведенного вечера или ночи. В итоге потом на сессии у них то и возникали проблемы. Но к Любе это никоим образом не относилось. С первых же дней она показала себя старательной студенткой, у которой и учёба ладилась, и свободного времени хватало. Особо зубрить предметы не было необходимости — достаточно было посещения занятий и наличия конспекта. Это, слава Богу, был не медицинский институт, где студентам постоянно приходится сидеть в читальных залах, лабораториях или препараторских, заучивая название каждой мышцы или косточки, да ещё и на латинском языке.

Свободного времени и впрямь было достаточно, если нормально его распределить. Занятия в институте заканчивались не позже 15:00, в иные дни и того раньше, а потому всё можно было успеть: и повторить материал (при желании) лекции, нормально подготовиться к практическому занятию (а они были не ежедневно), и хорошо отдохнуть. Были у них ещё лабораторные занятия, где по результатам проведенных экспериментов (физика, химия) нужно было своевременно оформить журнал лабораторных работ. Некоторые студенты записи данных опытов в журнале делали, но вот оформляли его уже в общежитии. Тогда приходилось защищать лабораторную работу на следующем занятии, но не всегда это удавалось, поскольку в это время защищались те студенты, которые успевали оформить сегодняшнюю лабораторную работу. В этом случае несвоевременно сданные (защищённые) работы накапливались и создавали к концу семестра немало проблем. Люба всегда старалась оформить работу и сдать её в тот же день. Это было проще — несколько сдающих студентов тихонько могли подсказать, да и преподаватели при сдаче лабораторной работы в день её проведения были более благосклонны.

Ранее в Киеве Люба была 2–3 раза, но это были короткие, всего лишь несколько часовые поездки. По большому счёту Киева она не знала — так, немного центр города, и всё, этим её знания столицы Украинской социалистической республики и ограничивались. А сейчас с городом, в котором тебе придётся провести пять лет, предстояло ознакомиться более обстоятельно. В первое же воскресенье (а занимались они по шестидневке), после совместного завтрака в комнате на 6 человек (а готовили студентки по очереди), Надежда, а была она родом из Полтавской области, спросила:

— Ну что, девчонки, как мы начнём своё знакомство с Киевом?

— Конечно, с центра, с Крещатика, — тотчас ответила другая девушка — Валентина.

— Ну, Крещатик то, наверное, все знают, — произнесла Люба.

— Знают, наверное, не все, — пояснила Валя. — Я вот Киев немного знаю, но, всё равно, кроме центра, да ещё некоторых мест, не очень хорошо разбираюсь в лабиринтах его улиц, — пояснила Валя. — До этого я бывала в Киеве, но не так уж часто. Правда, ещё один раз была на ВДНХ. Девчонки, какая там красота. Но мы туда как–нибудь в другой раз съездим — добираться, наверное, по времени столько же, сколько и в центр. Но в центре, всё же, интересней.

— А я так вообще в Киеве раньше не была, — грустно вздохнула четвёртая девушка — со звучным, красивым, но очень редким сейчас, незаслуженно забытым именем Соломия. — Если не считать, конечно, сдачи документов и экзаменов. Но тогда было не до экскурсий. Я ведь родом из Тернополя, там и проживала, и в столицу ранее не ездила.

— Так, всё — решено! — объявила Валентина. Она среди шестёрки была самой разбитной и решительной, и считалась как бы старшей по комнате. Родом она была из Белой Церкви и в столице, естественно бывала, 90 км — это не расстояние для тех, кто хочет ознакомиться со столицей. — Едем на Крещатик. Прогуляемся по нему, а потом пойдём на Днепр.

— Ты что, купаться собралась, — удивилась Мария, уроженка Житомира. — Холодно ведь уже.

— Конечно же, не купаться, — рассмеялась Валентина. — Погуляем в парках над Днепром. Там такая красота!

В комнате проживала ещё и Ольга, тихая, молчаливая девушка из села на Херсонщине. Она, конечно, тоже была за то, чтобы начать экскурсию с главной улицы столицы (ранее в Киеве она тоже не бывала), а затем уж постепенно знакомиться и с другими достопримечательностями города. Примерно подобным образом девчонки определяли маршруты своего знакомства со столицей Украины и в дальнейшем.

А в этот день после неспешной прогулки по главной улице Киева, да ещё с заходом (ради любопытства) в магазины, они, действительно, неплохо отдохнули в Крещатом парке над Днепром, долго любовались панорамами Днепра, части Подола и левобережной части города. Ели мороженое, пили газированную воду, по Чёртовому мостику прошли в Мариинский парк, и так пешком дошли до станции метро «Арсенальная». Они миновали её и прошли дальше к парку Вечной Славы, памятнику Вечной Славы на могиле Неизвестного солдата в Киеве с обелиском высотой 27 метров и Вечному огню.

— Ну, что, девчонки, назад? — спросила Валентина. — Поездим ещё немного на метро.

— А что там дальше? — спросила Надя, подразумевая, что находится за парком Славы.

— Ой, дальше Киево — Печерская лавра.

— О! Давайте сходим в неё, — сразу же откликнулась Соломия.

Для жительницы Тернополя церкви, соборы и другие культовые места не были диковинкой, местные жители их часто посещали. Но вот других девчонок (комсомолок, к тому же) перспектива побывать в подобном месте, не очень–то прельщала, не смотря даже на то, что это просто знаменитая историческая достопримечательность.

— Ты знаешь, — уклончиво ответила Валентина, — это очень долго. Мы и так уже устали. Давайте лучше на метро покатаемся. Там хоть можно посидеть и отдохнуть. А Лавру мы посетим как–нибудь в другой раз.

Означает ли это, что, большинство девчонок, да и комсомольцев в целом, были истинными атеистами? Сложно ответить на этот вопрос — скорее всего, нет. Многие из них втайне верили в Бога, другие для себя определяли некую всевышнюю силу в мироздании, позже определяемую как космический Разум. Просто уж больно много этой теме, хотя и вскользь, уделялось внимания при обучении, делая акцент на том, что мир материален. Кроме того, они, будучи ещё учениками средних классов, смотрели один знаковый фильм, который назывался «Иванна». Картина режиссера Виктора Ивченко, созданная на киностудии имени А. Довженко, вышла на экраны в 60‑м году. Сюжетом этого фильма явилась трагическая история молодой девушки — дочери священнослужителя из Западной Украины, происходящая с ней в преддверии и в годы Великой отечественной войны. В захваченном фашистами Львове Иванна, имея возможность посещения с душеспасительными проповедями концлагеря с военнопленными, активно помогает им. Но по коварству митрополита девушка попадает в лапы фашистов. Квинтэссенцией фильма явилась сцена казни Иванны, когда она совершает явное богохульство — срывает со своей шеи святой крест. Девушку и до этого мучили сомнения по поводу любви к Господу. Ведь именем Бога церковь в этом фильме освящала расправы с евреями, советскими активистами, да и жестокое обращение с военнопленными в целом.

Этот фильм потряс советских зрителей, имея огромный успех, но одновремённо вызвал бурную реакцию на Западе. Фильм не закупали страны с католической верой, а на Западной Украине церковь запрещала верующим–униатам смотреть «Иванну». Этот фильм стал для школьников весомым камнем, заложенным в фундамент их материального мировоззрения и утверждения идеалов социалистического строя. Однако спустя всего каких–то полгода эта атеистическая вера была значительно поколеблена. Как стало известно, римско–католическая церковь во главе с Папой прокляла картину (а поговаривали, что и саму артистку) за её яркую антиклерикальную направленность. Но не это было главным. Странным и немного ужасающим стало то, что это Божье проклятье таки настигло талантливо сыгравшую в картине главную роль Инну Бурдученко (Кирилюк). Молодая, всего лишь 20-летняя актриса трагически погибла на съёмках другой ленты всего через несколько месяцев после окончания работы над этим фильмом. И вот в такую случайность многие отказывались верить, хотя и опасались заявлять об этом вслух.

А сейчас, спустя 4 года после выхода в свет указанного фильма, предложение Валентины всё же было поддержано большинством, и девчонки направились обратно к станции метро «Арсенальная». К тому же, не искушённые в церковных вопросах девчонки просто не знали, что в настоящее время Лавра закрыта для посетителей. Да и не только для посетителей, поскольку три года тому назад действующий монастырь, возобновлённый на территории Нижней Лавры в годы Великой Отечественной войны, был упразднён, а её община распущена. Первый раз закрытие Лавры произошло в 1926‑м году, когда Советская Власть закрыла монастырь, репрессировала монахов и конфисковала все драгоценности, земли, недвижимость. А ведь в своё время это был один из первых монастырей на Руси, основанный ещё при Ярославе Мудром в 1051‑м году монахом Антонием. Возрождение монастыря началось только в 1988‑м году в связи с празднованием 1000-летия крещения Руси.

Далее новоиспечённые подруги покатались немного на метро, выходя для ознакомления на некоторых станциях. В Киеве к этому времени функционировали уже 7 станций метрополитена. Первые 5 первых станциях метро, связавших железнодорожный вокзал с центром города («Вокзальная», «Университет», «Крещатик», «Арсенальная» и «Днепр»), были открыты ещё 6 ноября 1960‑го года, и на них некоторые из девушек побывали ранее. А вот на двух станциях, открытых менее года назад («Политехнический институт» и «Завод Большевик») и продливших линию, которая в дальнейшем получила название Святошинско — Броварская, не был никто, даже Валентина. Поэтому девушки и поехали сначала на эти станции, выходя для ознакомления на некоторых из них. На станции «Политехнический институт» они поднялись на поверхность и с интересом огляделись. Никто из них в этом районе ещё не бывал.

— Вот он район, в котором в течение пяти лет будет находиться Виктор, — грустно думала Люба. — Далековато от её института. Хотя, какое это имеет значение. Кто его знает, доведётся ли ей с ним встречаться.

Она и сейчас боялась этой встречи и, одновремённо, надеялась на неё. А вдруг она его сейчас встретит. Он же где–то здесь в общежитии живёт. Но она не знала, что общежития факультета КПИ, на котором учился Виктор (да и большинства других факультетов) расположены диаметрально в противоположной отсюда части территории института. Не могла она знать и то, что как раз сейчас Самойлов, всё же, находиться поблизости. Но встретиться с ним ей не пришлось. Девчонки немного прогулялись небольшим парком, посидели на лавочках, издали осмотрели одно из зданий КПИ (главный корпус) и поехали дальше к станции «Завод Большевик». Затем они вернулись на станцию «Днепр», спустились на набережную и прогулялись вдоль главной водной артерии Украинской социалистической республики. Посмотрели они также на стремительно несущиеся по голубой глади реки «Ракеты» и «Метеоры», понаблюдали за не совсем удачливыми рыболовами, пытающими поймать рыбу с лодок и парапета набережной. К сожалению, не смогли они пересечь на метро водные просторы Днепра, поскольку следующие станции метрополитена («Гидропарк», «Левобережная» и «Дарница») ещё не были достроены, и будут сданы в эксплуатацию только через год. После этого, уже изрядно устав от такого активного отдыха, они вернулись в своё общежитие, ставшим для них на 5 лет родным домом.

* * *

Но это был, так сказать, микроотдых, микро — в том плане, что в минимальном составе, только с девчонками со своей комнаты. Со временем у каждой девчонки появились свои собственные интересы, собственные приоритеты — с кем и как проводить время. На занятиях они всё больше знакомились с однокурсниками, часто вместе сидели на лекциях, и, как следствие этого, порой часто и отдыхали вместе. Чаще всё же этот отдых был с коллегами из своей группы, но его и называть можно было именно групповым. А вот личный отдых девчонки начинали проводить более индивидуально. Если уж в школе были свои привязанности, то, как их могло не быть уже в институте. Люба часто проводила время в совместных компаниях ребят и девчат, в состав которых входили и одногруппники, и однокурсники. Великанова была довольно привлекательной девушкой, невысокого роста с тёмными вьющимися волосами. На стройную девушку с карими задорными глазами и приятной улыбкой на устах обращали внимание немало ребят. Люба же не отдавала предпочтение никому из них. Она была приветлива, ровна со всеми в отношениях. Одинаково улыбалась как ребятам, так и подругам. Нет, это было не кокетство, не игра, просто она старалась быть со всеми в нормальных, дружеских отношениях. Именно дружеских, в этих отношениях не было никакого намёка на некую симпатию, и уж, тем более, привязанность. За Любой ребята ухаживали, но это ухаживание осуществлялось в стенах университета, общежитии или какой–либо компании. Но пока что никому из ребят не удавалось добиться её согласия на свидание. Она мягко отказывала парням даже на приглашение пойти вдвоём в кино, в театр или на концерт. Вместе небольшой группой — пожалуйста, а вот вдвоём… Студенты начинали удивляться такой замкнутости Любы и категоричности. Не очень–то понимали её и соседки по комнате:

— Люба, я тебя не понимаю, — чаще других напускалась на неё Валентина. — Ты ведь красивая девчонка, ну, пусть не высокорослая модель, но ведь очень привлекательна, и многим ребятам нравишься. Столько ребят стараются поближе пообщаться с тобой, погулять. А ты перебираешь.

— Во–первых, я не перебираю. Просто они меня не интересуют. А, во–вторых, Валя, ты правильно говоришь поближе, погулять. Что такое поближе — тоже известно. Погуляют день–другой, возможно, добьются своего и переключатся на других девчат.

— Ой, Люба, не цепляйся к словам. Я, конечно, неправильно выразилась. Ведь есть и серьёзные ребята, готовые к таким же серьёзным отношениям.

— Наверное, есть. Но как их определить. Внешний вид ничего не скажет о характере и помыслах человека.

— Поэтому то и нужно проводить с ними время, узнавать человека. А не встречаясь с парнем, ты ведь и не распознаешь его как следует.

Валентина как бы на правах старшей (на год) своей землячки Любы (из одной и той же области) считала, очевидно, что имеет право давать какие–то советы. Правда, Люба больше и сдружилась как раз с ней и Надеждой.

— Пока его рассмотришь, может быть уже и поздно, — улыбнулась Люба.

— А, ну тебя! Ты всё только плохое видишь.

— Да не стараюсь я видеть плохое. Это я к слову. Но всякое ведь бывает. Ты ведь и сама знаешь.

— Знаю, конечно. Но лучше свои помыслы направлять на хорошее. У тебя что, и в школе парня не было?

— Почему, в школе как раз был, — грустно протянула Великанова.

— И что, он такой необыкновенный? Чем он отличается от сегодняшних ребят?

— Не знаю. Возможно, что он от них ничем и не отличается от сегодняшних, как ты выразилась, ребят. Но я их ведь совсем не знаю, колхоз не в счёт

— А того своего парня ты так уж хорошо знаешь?

— Не просто хорошо, Валя, а очень хорошо — я с ним проучилась в одном классе не много, не мало, а целых одиннадцать лет. Этого человека я достаточно хорошо знала, — начала убедительно, а закончила расстроено, уже в прошедшем времени и как–то неуверенно произнося последние слова Люба. Но Валентина, слава Богу, не обратила на это внимание.

В разговорах на подобные тему Великанову, пожалуй, поддерживала лишь полтавчанка Надежда Говорова (и были у неё на то свои основания), а вот Соломия и Мария чаще принимали сторону Валентины, вместе с которой корили Любу. Практически не принимала в этих спорах участия молчаливая Ольга, как бы держа при этом нейтралитет. На первый взгляд такое осторожное отношение Великановой к парням могло кому–то и в самом деле показаться несколько странным. Но для того, чтобы понять её, да и других девушек, нужно самому пожить в этом времени. Начало 60‑х годов отличалось некой чистотой и целомудренностью во взаимоотношениях молодых людей, особенно в школе, а для многих — и в институтские годы. Любовь во все времена была одинаковой (не без редких прыжков в сторону), а потому девичья невинность была в большой цене. Как раньше говорилось — до свадьбы ни–ни! Особей мужского пола это, как и в любые времена, меньше касалось, но тем не менее. Такое положение дел сложилось не потому, что кто–то чего–то боялся, а просто таково было воспитание молодёжи тех лет в Советском Союзе. Правда, не все поголовно девчонки были так строги во взаимоотношениях с парнями, как Великанова. И уже со средины учебного года о некоторых таких случаях в общежитии, из шушуканья подруг Любы, ставало порой известно. Да, были, естественно, исключения из правил, но такое бывает всегда, а исключения, как известно, только подтверждают правила. Да и не они определяли картину морали молодёжи 60‑х годов.

Однако не вышесказанное было определяющим в отношениях Любы с парнями. Она была современной, умной, интеллектуально развитой девушкой и не страшилась разных там предрассудков. Она, в принципе, всегда могла постоять за себя и сделать правильный выбор. Она немного кривила душой в разговоре с Валентиной. Она просто не хотела развивать эту тему, потому и старалась отделаться самыми простыми, общими объяснениями. Она всё же не настолько была дружна со своими соседями по комнате, чтобы изливать им свою душу. Раньше она могла более–менее позволить себе откровенничать только с Леной Панасенко и с Настей Одарченко, да, пожалуй, ещё с Ларисой Шемиловой. Да и характер и серьёзность того или иного парня она уже немного научилась определять — хотя опыт в таких делах у неё был минимальным, однако в этом ей начинала помогать чисто женская интуиция.

Но вот в средине декабря Люба, всё же, впервые, так сказать «вышла в свет» в компании одного из парней. На такой шаг её толкнуло одно весомое обстоятельство. За первые 2,5 месяца учёбы Люба в компании с ребятами и подругами уже не один раз бывала на концертах и один раз в оперетте. А вот увидеть серьёзный спектакль ей пока что не удавалось. В их городе на сцене Дома Культуры шли спектакли аматорских коллективов, иногда приезжали и профессиональные труппы, но их небольших областных центров, в основном соседних. По–настоящему профессиональной игры актёров в серьёзном спектакле Люба пока что не видела. В Киеве в это время на сцене театра русской драмы шёл спектакль, вызвавший большой ажиотаж среди жителей города. Это была лирическая драма по пьесе Леонида Зорина «Варшавская мелодия» с молодой талантливой актрисой Адой Роговцевой. Спектакль шёл вместе с другими всего пару раз в неделю, и достать на него билеты было чрезвычайно трудно. Они были раскуплены на пару месяцев вперёд. На этот спектакль мечтали попасть многие студенты (а их в столице столько!), да и не только они. И вот за пару дней до даты очередного показа этого спектакля к Любе подошёл Николай — парень из параллельной группы — и довольно буднично произнёс:

— Люба, я достал билеты на «Варшавскую мелодию».

— Да ты что, вот здорово! Завидую тебе.

— Можешь мне не завидовать, — улыбнулся Николай. — У меня не один билет. Я приглашаю тебя посмотреть этот спектакль.

— Меня?! — удивилась и одновременно обрадовалась Люба. — Вдвоём, или ещё кто–то будет?

— У меня 4 билета, два из них я предложил Ане Лысенко и Толе Борисову, — тоже студенты группы Николая. — И вот один билет я предлагаю тебе.

Николай, вероятно, был неплохим стратегом — во–первых, знал, чем можно заинтересовать Великанову, а, во–вторых, понимал, что, предложи он пойти Любе на спектакль только с ним одним, то, не ровён час, может нарваться и на отказ. И его стратегия сработала.

— Но я же не из вашей группы, — как–то странно протянула Люба.

— А при чём здесь группа? — вновь улыбнулся Коля. — Разве в театр обязательно ходить группой. Просто так получилось, потому что Анатолий знал, что я достаю билеты. Не мог же я ему отказать. Так ты принимаешь моё предложение, пойдёшь на спектакль?

— Пойду, Коля. Большое тебе спасибо за такое неожиданное предложение.

— Люба, но ты точно пойдёшь, не откажешься в последний момент?

— Ты боишься, что билет пропадёт? — улыбнулась уже и Люба.

— Да о чём ты говоришь! Ерунда какая — переживать из–за какого–то билета. Я переживаю, что ты тогда не сможешь увидеть этот спектакль.

— Ну что ты, Коля, конечно, я пойду. Обязательно пойду! Я так мечтала попасть на этот спектакль. К тому же, я своих решений не меняю. Раз уж сказала, что пойду — значит, действительно, пойду.

Так впервые Люба оказалась на серьёзном спектакле, да ещё в компании парня. Она была ему очень благодарна за такое времяпрепровождение. В театре Люба была так увлечена спектаклем, что не отводила глаз от сцены, и практически не обращала внимания на своих спутников, в том числе и на Николая. А тот как раз больше смотрел краем глаза на Любу, нежели на игру актёров. Люба же сопереживала вместе с героями спектакля. И даже во время антракта его спутница общалась с Колей, да и с Аней и Анатолием, которых неплохо знала, преимущественно по теме спектакля. Её очень захватила романтическая и, вместе с тем, драматическая история любви русского парня Виктора и польской студентки консерватории Гели, обучающейся в СССР. И на сцене Виктор, только вот она сама не Геля, а так истории похожи — встреча и разлука. Первые её впечатления о настоящем профессиональном театре были просто восторженными.

В общежитие они возвращались все вместе. Уже на подходе к нему пары разделились и ещё немного прогулялись отдельно одна от другой. Но было довольно холодно, да и время было уже позднее, поэтому Люба с Николаем пошли к местам своего обитания. За это время они поговорили о спектакле и на другие, так сказать, сопутствующие темы. В общем, Любе было интересно с Николаем, он оказался неплохим собеседником. Но, расставаясь, они даже не поцеловались, да Николай и не предпринимал такой попытки. Он, очевидно, понимал, что при первом подобном свидании это только оттолкнёт от него Любу. Встречались они ещё несколько раз и далее, при подобных свиданиях, поводом для которых служило, опять–таки, приглашение Николая в театр, кино или на концерты. Он оказался неплохим парнем, умел хорошо ухаживать, был внимательным и намерения у него, вероятно, были самыми серьёзными. Любе и нравился этот парень, но никакой влюблённости, никакого влечения к нему она не испытывала. Но, глядя в честное, открытое лицо Николая, она рядом видела лицо Самойлова. И избавиться от такой раздвоенности она пока что не могла. Поэтому её встречи с Николаем через пару месяцев полностью прекратились.

 

ГЛАВА 16

Учёба и отдых

Интересно то, что Виктор в первый выходной после колхоза день октября, действительно, находился поблизости, в то время, как Люба с подругами гуляли в парке политехнического института. Он с ребятами собрался пойти кино, и они в кинотеатре имени Александра Довженко — а он находился рядом со станцией метро Политехнический институт — стояли в очереди за билетами. Взяв билеты, они как раз решали, что делать дальше:

— Ну, что пойдём в наш парк, там немного подождём, — подал предложение один из парней. До сеанса оставалось около получаса.

— Да мы в том парке ещё столько успеем нагуляться, — вставил Самойлов. — Давайте лучше прогуляемся к зоопарку.

Его предложение было принято, и они все, не спеша, пошли к зоопарку — тот находился как раз напротив главного корпуса КПИ, но по другую сторону Брест — Литовского проспекта, который позже, к 40-летию Победы переименуют в проспект Победы. И вот так Виктор, сам того не ведая, исключил возможность своей встречи с Любой. А ведь пройди они в парк, как то предлагал его сокурсник, такая встреча неминуемо бы состоялась. Но, увы. Как много в жизни решает случай!

В учёбу Виктор втянулся довольно легко. Ему нравилось в институте всё — и сами занятия, и отдых, даже перерывы между парами, на которых можно было и пообщаться с однокурсниками и перекусить в буфете — в основном бутербродами, пирожками и горячим кофе с молоком или какао. Почему–то натуральным чёрным кофе в буфетах не торговали, да его в Союзе трудно было отыскать и в магазинах — молотый ещё изредка попадался, а вот в зёрнах был дефицитом. Нравилось Виктору сидеть и на лекциях — тоже в силу некой нерегламентированности: материал лекций ты мог записывать, а мог просто слушать, не записывая, в этом вопросе тебя никто не контролировал. Опрашивания студентов, как на уроках в школе, не происходило. На лекции, в принципе, ты мог втихаря заниматься делами совершенно к теме занятия не относящимися — мог читать книгу или газету, и даже играть в различные игры типа «балда», «крестики–нолики» «морской бой» и тому подобные. Для этого только не нужно было садиться в первые ряды, но там студентов, ловящих каждое слово преподавателя, хватало. Конспект Самойлов вёл, но довольно кратко, не утруждая себя излишней, как он считал, писаниной. Некоторые студенты старались старательно записывать почти всё сказанное преподавателем, чуть ли даже не шутки–прибаутки, которые тот или иной педагог рассказывал в коротких паузах. Он же записывал в конспекте (по точным наукам) только формулы, первоначальную базу этих формул (с чего начинались и какой приобрели окончательный вид), на лекциях по другим предметам — начало (условия), отдельные конкретные пункты темы и выводы, формулировку отдельных положений.

Со временем выяснилось, что не так уж обязательно 100 %-но посещать и занятия. Если, конечно, по несколько дней подряд не будешь без уважительных причин ходить на занятия, то деканат за тебя серьёзно возьмётся. А пропуски 2–3‑х пар в неделю строго не карались. К тому же, далеко не все преподаватели любили делать переклички — на поточных лекциях сидело по несколько групп, и времени на это уходило много. Чаще преподаватели просто просили старост групп назвать отсутствующих и отмечали у себя в журналах. Если на первых порах неискушённые старосты отражали истинную картину наличия студентов, то позже, пообвыкнув, своих отсутствующих коллег из группы нередко прикрывали, подавая резко укороченные списки таковых.

Виктору в школе учёба давалась легко. Усваивал он материал не за счёт усидчивости, как, например, многие девчонки, а за счёт хорошей памяти и сообразительности. Ему хорошо давались точные науки и чуть менее такие, как история, география, биология. Нравилась ему и литература, — русская и украинская. Неплохо писал он изложения и диктанты, а вот написание сочинения по произведениям известных писателей ему не очень удавались, а уж на вольную тему — тем более. А вот украинский и русский язык (как предметы) он не любил. Точнее, не любил грамматику, где нужно было запоминать массу каких–то бестолковых, как он их для себя определил, правил и исключений их них. Но в КПИ и преобладали в своём большинстве технические предметы, и для Самойлова, как и для многих ребят это было очень даже неплохо. Никому особ не нравились такие заполитизированные науки как исторический и диалектический материализм, философия, политэкономия, атеизм и, в меньшей мере, история КПСС (всё же более современная и понятная). Кстати, на первом курсе у них читалась именно история КПСС.

В начале учёбы Виктор не очень–то посещал и различные культурно–развлекательные мероприятия. Был он, вообще–то, немного замкнутым, не особо компанейским человеком. Ссора с Любой ещё больше повлияла на его малую общительность Посещение же различных концертов или театров больше должно было носить компанейский характер, скучновато всё же бывать на таких мероприятиях одному. Поэтому в первые месяцы, пока ещё было тепло, Виктор предпочитал получше ознакомиться со столицей Украины. Если Люба знакомилась с Киевом в компании подруг, то у ребят не особенно было принято бродить компаниями по улицам города, вот с девчонками — другое дело. Но на девушек Виктор пока не засматривался. А потому он знакомился с Киевом в одиночку. Делал он это довольно оригинально. В свободное время, а это могло быть и после занятий, он садился в метро, автобус или троллейбус (чаще он пользовался именно этим транспортом) и ехал по какому–либо маршруту до конечной остановки, изучая и запоминая (в троллейбусе) места своей импровизированной экскурсии. На обратном пути он мог выйти в интересующем его месте и побродить там, более детально знакомясь с понравившейся ему достопримечательностью. Его маршруты постоянно менялись, как менялись и районы исследований: ВДНХ, национальный ботанический сад на Печерске, аэропорт «Жуляны», левобережная часть Киева, микрорайон «Святошино» и пр. Кстати, интересы Самойлова распространялись не только на микрорайоны столицы, но и на его пригороды, куда с железнодорожного вокзала ходило много электричек. Иногда Виктор совершал небольшие экскурсии и в эти места. Особенно понравилось ему Бородянское направление, где располагались такие красочные, почти курортные городишки (а позже они и стали почти таковыми — зонами отдыха многих киевлян) как Ирпень, Буча, Ворзель, Микуличи, Клавдиево. Виктор с интересом и большим удовольствием ознакомился с этими чудесными, красивыми зелёными пригородами Киева.

* * *

Постепенно Самойлов, сдружившись с ребятами, немного отошёл от подобного одиночества и начал посещать и различные концерты. У себя в городе он практически никогда не посещал подобные мероприятия, разве что предпраздничные концерты художественной самодеятельности в школе, а изредка и городские в Доме Культуры вместе с Любой. Самому идти в Дом культуры на какой–нибудь концерт у него желания абсолютно не было. Такие зрелища ему совершенно не импонировали — профессиональные коллективы там выступали редко, да и репертуар у них в большинстве своём сводился к хоровым песням, танцам, чтениям разных побасенок, реже индивидуального пения никому не известных певцов. Да и сами песни тоже были больше народные или патриотические — любимые же лирические песни можно было услышать очень редко.

Правда, в Киеве первым местом, где Виктор услышал и увидел выступление артистов, можно считать посещение (в общем–то, случайное) ещё в средине октября летнего театра или, как его официально называли, Зелёного театра. Зелёный театр, имеющий 3,5 тысячи мест, был расположен на Парковой аллее на естественных склонах Днепра, между станцией метро «Арсенальная» и Мариинским дворцом. Это красивейшее место Киева, кстати, очень любил посещать М. А. Булгаков. В Зелёном театре тоже пели не ведомые Самойлову артисты, но исполняли песни они очень красиво, профессионально, да и песни были довольно известные и любимые всеми. В том же районе он как–то вечером, прогуливаясь (всё также одиноко) Мариинским парком, увидел совсем небольшую летнюю открытую эстраду, где выступал (бесплатно) какой–то симфонический оркестр с соответствующим репертуаром классической музыки. Виктора она никогда не интересовала. Однако, к его удивлению, на лавочках послушать подобную музыку собралось довольно большое количество слушателей. Присел на одну из лавочек и Виктор, скорее, просто, чтобы отдохнуть. Но через некоторое время это зрелище его захватило. Ему не столько даже понравилась сама музыка или её исполнение музыкантами (хотя, и это тоже), как необыкновенно вдохновенная работа дирижёра. Он был довольно молодым, лет 30–35, но работу свою он выполнял настолько проникновенно, что Самойлов просто залюбовался. Было видно, что для дирижёра его работа была не средством зарабатывания денег, а, действительно, любимой работой, и он эту работу выполнял не натужно — он в ней купался и, как бы растворялся, сливался в единое целое со звучащей музыкой. Значительно позже Виктор прочитал в одной из газет, что как–то специально проведенный опрос определил такой факт: среди множества различных профессий наиболее довольны своей работой именно дирижёры. И вот задолго до этого опроса Самойлов как бы самостоятельно для себя это установил.

Таким образом, места отдыха Самойлова и Великановой в отдельных случаях совпадали (Крещатый и Мариинский парки), только вот они абсолютно не совпадали во времени.

Уже позже, как–то в ноябре в компании своих друзей Виктор случайно услышал разговор:

— Ну, что ты идёшь на концерт? — спрашивал один из студентов другого.

— Не знаю пока что. Ещё не решил. Кто его знает, что это за концерт.

— Говорят, что должен быть очень даже неплохим.

— О каком концерте вы ведёте речь? — подключился к разговору, теперь уже заинтересованный Самойлов.

— В эти дни в зале Октябрьского Дворца Культуры проходит сборный концерт, в котором выступает молодая, но, говорят, очень перспективная певица.

— И что за певица?

— Софья Ротару. Неизвестная пока что певица, но поёт классно.

— Ротару, Ротару… Фамилия какая–то румынская, что ли. Кто она по национальности? Румынка, наверное.

— Да нет, наша. Не обязательно румынка, скорее, молдаванка. Вряд ли в состав исполнителей этого концерта стали бы включать иностранку.

Он был прав, в Советском Союзе такое не практиковалось — только отечественные артисты. Если были концерты зарубежных исполнителей, то только сольные. Или, два артиста из одной страны, например югославы Радмила Караклаич и Джордже Марьянович, чехословаки Хелена Вондрачкова и Карел Готт, хотя последний чаще гастролировал самостоятельно.

— Так, уточняю, — вступил в разговор ещё один студент. — Во–первых, её имя правильно не Софья, а София Ротару, во–вторых, она не румынка и не молдаванка, хотя, возможно, родом из Молдавии. Но живёт она в Западной Украине, кажется в Черновцах или где–то поблизости них. И, в-третьих, поёт она, наверное, действительно, неплохо. Сам я не слышал, но знаю, что в этом году, здесь же в Киеве, София победила в республиканском фестивале народных талантов. А это что–то да значит.

— А билеты дорогие? — продолжал выяснять Самойлов.

— Нет, обычные цены, в том–то и дело. Вполне умеренные.

— Значит, концерт фуфло, — дал оценку один из «знатоков». — На хороший концерт цены подымают.

— Кто его знает. Чего зря спорить. Чтобы оценить, нужно самому услышать. Тем более что цены умеренные. Я, например, схожу, а вы как хотите.

— Вообще–то ты, наверное, прав, — протянул Виктор. — Пойду и я. Всё же лучше, чем сидеть в общежитии.

Так Самойлов впервые «встретился» с Софией Ротару. В первом отделении концерта пели различные артисты, и пели очень неплохо, так же хорошо, как играл и, аккомпанирующий им, оркестр. А вот второе отделение больше было заполнено одной певицей — Софией Ротару. Она оказалась очень приятной внешности — немного выше среднего роста тёмноволосой простенькой девушкой, лет 16–18 (ей и было всего 17 лет). А вот цвет её глаз рассмотреть, конечно, не удалось. Одета она была в нарядный национальный закарпатский костюм. Но далее внешность уже затмил её голос — негромкий, но сильный альт с широким диапазоном. Звучали в её исполнении известные и новые песни, которые она пела очень проникновенно, как бы вкладывая в них всю свою душу. Вначале зрители приняли довольно сдержанно неизвестную для них певицу, но с каждой исполненной ею песней аплодисменты в зале нарастали, а в конце концерта зал уже бешено аплодировал Софии.

После концерта студенты, возвращаясь в общежитие, обменивались мнениями о концерте и, главное о молодой певице:

— Ну, что? Кто не хотел идти на концерт? Кто говорил, что концерт будет фуфло?

— Да, вот это классная певица. Такая молоденькая, а как поёт! Какой чудесный голос.

— Да и на сцене, как для молодой, держится неплохо.

— Что говорить — молодец. У неё определённо большое будущее, это вне всякого сомнения. Вот увидите, скоро у неё и сольные концерты будут.

Виктор же, принимая активное участие в обсуждении концерта, думал о том, ходила ли Люба на этот концерт. После отъезда из родного города, в Киеве они так пока что и не виделись. Он впервые подумал о том, как бы хорошо было побывать на подобном концерте вдвоём с ней и обсуждать увиденное и услышанное вместе, а не с ребятами. Он ещё неожиданно для себя подумал о том, какие же они оба дураки, и его отличное настроение после концерта начало угасать.

Конечно, отдых студентов КПИ, включая и Самойлова, не ограничивался походами на концерты, ещё чаще им доводилось бывать в кино. Рядом с территорией института располагался первоклассный современный (упоминаемый выше) кинотеатр имени А. П. Довженко. Вблизи общежитий, по правую сторону того же Брест — Литовского проспекта, был расположен небольшой, но уютный Пушкинский парк, площадь которого составляла около 20 гектаров. Парк, начинаясь от самого проспекта, был вытянут вглубь, соседствовал с корпусами медицинского института и упирался в жилой квартал по Дегтярёвской улице. История парка брала своё начало с осени 1899‑го года, когда было принято решение устроить на тогдашнем Брест — Литовском шоссе загородный парк. В связи со 100-летием со дня рождения великого поэта А. С. Пушкина было принято решение назвать парк его именем. Два года назад на входе в парк был установлен памятник великому русскому поэту, авторами которого стали архитектор Гнездилов и скульптор Ковалёв. На пьедестале из чёрного лабрадорита (с надписью «Пушкину — украинский народ») сидящий А. С. Пушкин смотрит куда–то вдаль, как бы обдумывая своё новое творение.

В парке располагались концертно–танцевальный зал, летний кинотеатр, спортивный комплекс и кафе. Ещё по выходным в парке работал (нелегально) рынок по продаже иностранных пластинок. В парке были также уютные аллеи с лавочками, красивые деревья, но главной его достопримечательностью стали практически ручные белочки. Белки настолько привыкли к людям и перестали их бояться, что рассматривали их с таким любопытным и просительным видом, что те обязательно должны были угостить их чем–нибудь. Белочки брали корм почти–что с рук, быстро съедали его и снова смотрели на отдыхающих, ожидая очередную порцию. Это было такое развлечение для малышей, да и взрослые тоже веселились при виде этих забавных белок.

Говорили также, что в парке до недавнего времени также размещалась выставка трофейной немецкой техники, организованная в конце Великой Отечественной войны и торжественно открытая маршалом Советского Союза Георгием Жуковым. Но её Виктор не застал, вероятно, просто потому, что на первых годах учёбы в основном посещал только зал Дворца Культуры завода «Большевик», расположенный справа (со стороны общежитий) от парка, в котором вечером тоже демонстрировались кинофильмы. До кинотеатров в центре столицы, в принципе, тоже было «рукой подать», поскольку рядом с политехническим институтом находилась одноимённая станция метро. Так что студенты КПИ успевали просматривать все новинки отечественной, а нередко и зарубежной кинематографии.

Но каждый вечер ходить в кинотеатр или на концерты не будешь, ведь так никакой стипендии не хватит, тем более что тот же, например, Самойлов её и вовсе не получал. А родители давали деньги на пропитание и скромный отдых, но не на одни только развлечения. Поэтому приходилось устраивать какие–то развлечения в самом общежитии. Там, конечно, имелись различные настольные игры, те же шашки, шахматы, домино, но как–то такие игры не особенно интересовали современных студентов. В основном играли в карты — иногда в дурака, буру, очко, кинг, но чаще всего в преферанс. Виктора тоже увлекла эта игра, в которую он ранее не играл — игра довольно интеллектуальная, заставляющая играющего хорошо мыслить и просчитывать варианты. Играли они на деньги, но те у них в итоге не уменьшались. Во–первых, ставки в игре были маленькие, а во–вторых, — сегодня ты проиграл, а завтра выиграл, поэтому итоговое месячное, так сказать, сальдо было практически нулевым. На деньги они играли просто для того, чтобы было более серьёзное отношение к игре, иначе какой–нибудь игрок станет играть спустя рукава, а это отражается на всей игре.

Что касается такого «развлечения» как выпивка, то, по крайней мере, сейчас, в первом семестре никто ею не увлекался. Да, отмечали, как водится, ноябрьские праздники или чей–то день рождения с использованием алкогольных напитков, но не более того. К тому же на ноябрьские праздники Самойлов съездил домой. В этом году, хотя 7 и 8 ноября, как назло, и припадали на субботу и воскресенье, но, всё же, было свободным от занятий 2,5 дня.

До этого времени Виктор виделся изредка только с одноклассниками, которые тоже учились в политехническом институте. Они сталкивались иногда на его территории или в столовой, а вот в самом городе он ни с кем не виделся. И вот однажды, прогуливаясь вечером по Крещатику, он встретил Гаркавенка и Молодилина.

— О! Привет, Виктор! — поздоровался первым увидевший его Анатолий. — Как дела?

— Всё нормально. А у вас как?

— Да тоже неплохо. Куда ты направляешься?

— Честно сказать, и сам не знаю. Просто прогуливаюсь и любуюсь вечерним городом. Надоело сидеть в общежитии и играть в карты. Больше ведь заняться нечем. А вы куда идёте.

— Да тоже прогуливались. А сейчас решили заглянуть в бар.

— В какой ещё бар?

— А вот здесь над станцией метро «Крещатик» есть ресторан и бар. В ресторан мы, конечно, с нашими капиталами не ходоки, а вот в бар можно заскочить. Там отличные коктейли, недорогие и вкусные. Может быть, и ты с нами пойдёшь?

— Не хочу. Не нужны мне эти молочные коктейли или с мороженым. Да и не жарко уже сейчас.

— Э, нет, брат. Там коктейли алкогольные, в состав которых входят шампанское и разные там коньяки, ликёры, а также соки — лимонные, апельсиновые.

— О, вот это уже интересно! Нужно будет попробовать.

— Вот и пошли с нами. В баре и попробуешь. Они тебе понравятся.

Коктейли Виктору, и в самом деле, понравились. Приятно было потягивать через соломинку охлаждённый напиток, в котором слегка ощущался алкоголь, и в то же время они были приятными, ароматными, освежающими, со своим непередаваемым вкусом. Коктейли ещё и украшались, как бы для закуски, лимонными или апельсиновыми дольками, вишенкой на шпажке. На подобной шпажке могла даже быть оливка или даже специальная консервированная луковичка. Некоторые коктейльные бокалы украшались спиральками апельсиновой корки. Эти алкогольные коктейли Виктор оценил — гораздо приятней ощущать во рту их вкус, нежели безвкусную (а что касается самогона, то порой и с не очень приятным вкусом), но более крепкую водку. В дальнейшем он иногда наведывался в этот бар, где можно было отведать различные коктейли (каждый раз новый), поговорить одновремённо с друзьями, послушать приятную музыку. Больше других ему запомнились коктейли «Крещатик» и «Динамо». Правда, позже он узнало, что есть и гораздо более интересные классические коктейли, которые в этом баре не готовили. Здесь ещё можно было на заказ получить очень простой коктейль «Кровавая Мэри» (который Виктору абсолютно не понравился — водка и томатный сок со специями) или более сложный слоистый коктейль «Русский флаг».

Но отдых отдыхом, а главное, как бы сказать, предназначение студента — учёба. Приближался уже Новый год, после которого должна была последовать первая для Виктора экзаменационная сессия. И какой то она для него станет? О сессиях в институте ходили самые разнообразные и противоречивые слухи. Вот когда могут сказаться и прогулы, и краткие конспекты, и нежелание в ходе семестра повторять прочитанный на лекциях материал. На лабораторных и практических занятиях у Самойлова дела складывались неплохо. Все лабораторные работы сдавались вовремя, на практических занятиях оценки ниже «четыре» он не получал. Любимым практическим занятием у Виктора была математика, которую он хорошо знал сл школы. Правда, в институте была уже высшая математика с дифференциалами, интегралами и прочими «наворотами», которые в школе упоминались только мельком. Но имея хорошую базу, не сложно было усваивать и новый материал. На практических занятиях по высшей математике у Самойлова были одни «пятёрки», ему очень нравилось решать порой непростые задачки. Преподаватель был им очень доволен. Всё это, естественно, может зачесться ему и на экзамене, но готовиться к нему всё равно нужно основательно.

 

ГЛАВА 17

Вот и новый календарный год

Но вот уже довольно быстро пролетели новогодние праздники, и пришла пора экзаменационной сессии. Самойлова она, хотя и волновала, как нечто пока неведомое ему, но, в принципе, не очень–то и беспокоила. Он чувствовал, что сдаст её нормально, знания у него были неплохие. К тому же, как он для себя решил, нет смысла «лезть из кожи», чтобы получить одни «пятёрки» — «четвёрки» его тоже устроят, а если будет и пара «троек», то и это не смертельно. Стипендия ему всё рано не светит, поскольку для её получения ему необходимо почти все экзамены сдать на «отлично», разве что получить одну оценку «хорошо». А такое для первого раза, как он полагал, нереально. Разве что сидеть день и ночь и зубрить тот или иной предмет. Но это было не для него, не его это был стиль. И вот этот стиль в итоге его и подвёл.

Сдал он сессию вполне нормально — «пятёрки» вперемешку с «четвёрками». Но на одном экзамене он получил «удовлетворительно». В этом не было бы никакой неожиданности (в принципе он готов был к такому раскладу), если бы этим экзаменом не оказалась «Высшая математика». Такого не ожидал ни сам Виктор, ни его одногруппники, ни преподаватель, который вёл у них практические занятия по этой дисциплине. Лишь спустя какое–то время Самойлов осознал, что, положа руку на сердце, следовало признать — результат этот всё же следовало признать вполне закономерным. Да, Виктор на практических занятиях «щёлкал» задачки как семечки. Но на экзамене решение задачи было всего лишь третьим вопросом, и составляло, таким образом, лишь треть оценки. Первые же два вопроса билета составляют вопросы по теории. А вот её Самойлов знал не очень то, точнее, он её просто недоучил, не повторил как следует, наивно предполагая, что если знаешь как применить эту теорию к решению задачи, то в совершенстве знаешь и её саму. А до совершенства было ой как далеко. Теория высшей математики была довольно сложна, и каким–то кавалерийским наскоком выучить её было нереально. Ещё на консультации перед экзаменом лектор говорил, что решение задачи на экзамене гарантирует тройку. Вот её то Виктор и получил.

На одной из первых во втором семестре лекции преподаватель в процессе изложения, видя, что студенты немного устали, сделал небольшой перерыв и посвятил десяток минут итогам сдачи экзамена. При этом он заметил:

— Перед экзаменом я выписал у преподавателей, ведущих практические занятия, ваши итоговые оценки. Мне они также немного охарактеризовали ваши знания по данному предмету. Их мнения в целом подтвердились и на экзамене. Но было на экзамене и несколько странностей.

— И что это за странности? — спросил кто–то из студентов, сидящих в передних рядах.

— Странностями были несовпадения оценок на практических занятиях и на экзамене. Если итоговая оценка на практическом занятии была, к примеру, «тройка», а студент на экзамене получил «четвёрку» или «пятёрку», то в этом странности, в общем–то, нет — хорошо подготовился к экзамену или билет попался не такой уж сложный. А вот если наоборот, то это как раз странно. И один из таких студентов меня поразил.

— И что это за студент?

— Я сейчас не помню его фамилию. Кажется, его фамилия начиналась на букву «С». Но это не так важно, важно другое.

— И что именно?

— На практических занятиях, этот студент получал одни пятёрки, причём, отвечая почти на каждом занятии. На экзамене же он с большим трудом получил «тройку».

— Почему?

— Ну, как почему? Потому что не мог внятно ответить ни на один из поставленных в билете вопросов.

— Так он что, и задачу не решил?

— Задачу он как раз решил, это и спасло его от «неуда», но вот теории совершенно не знал. Я даже усомнился в его результатах на практических занятиях, но Анатолий Петрович, — преподаватель в группе Самойлова, — меня, всё же, заверил, что все оценки этого студента на практических абсолютно справедливы.

— А, может быть, ему на экзамене билет попался сложный? Такое ведь тоже может быть.

— Может. Но я, видя, что он «плавает» по теме билета, задавал ему и другие вопросы. Но и на них он отвечал не очень хорошо. Да, он кое–что знал, но очень уж поверхностно.

— И как же это может быть — задачи решает, а теорию не знает? Как же он, не зная теории, может их решать? — удивлялись студенты.

— Мне сначала и самому было невдомёк, — ответил преподаватель и разразился довольно пространным пояснением и наставлением. — Потом я понял, что просто человек хорошо запомнил формулы и понял как применять их на практике. А вот на саму теорию он внимания не обращал. — Преподаватель сделал передышку, о чём–то раздумывая, а потом продолжил. — Нет, я не прав. Прошу простить меня. Нельзя сказать, что этот студент совсем не обращал внимания на теорию, он её всё же немного знал, но он просто считал не важными истоки той или иной формулы. Но, если только применять формулы в готовом виде, не вникая в суть теории, не понимая, как эти формулы выводятся, то хорошо предмет ты знать не будешь. И это когда–нибудь скажется на практике. Я имею в виду не практические занятия, а вашу будущую инженерную практику. Формулы можно забыть, а, не зная их истоков, сложно порой определить верный подход к решению той или иной инженерной задачи. Учить предмет подобным образом недопустимо. Я прошу вас обратить внимание на мои замечания.

Такой краткий разбор экзамена стал хорошим уроком для Виктора. Парень он был неглупый и понял, что его подход к предмету в процессе подготовки к экзамену, действительно, был неверным, да и на самих лекциях ему следует перестроить свою методику. И он стал писать более подробные конспекты (хотя, конечно, не слово в слово) и более тщательно готовиться к экзаменам. Та же высшая математика читалась на их специальности в течение 4‑х семестров, и в больше «троек» по этому предмету у Самойлова не было. А через год, когда изменили положение о стипендиях, у него в зачётной книжке оценок «удовлетв.» уже не было вообще. Для получения стипендии ему такие оценки иметь было нельзя, при этом ему даже нужны были как минимум две «пятёрки». И это непростое условие он безукоризненно выполнял до окончания института.

Интересно, что у Самойлова за всё время учёбы никогда не было неудов, без чего не обошлись даже отличники. Как уже говорилось, не очень любили у них в группе гуманитарные дисциплины. В средине их срока обучения дисциплину «Политэкономия» у них читал очень строгий преподаватель. У него на экзаменах на их потоке «проваливалось» чуть ли не половина студентов — он требовал очень чётких формулировок, не признавая при этом никакой, как он выражался, «отсебятины». А ведь Виктору нельзя было получать даже «тройку». И он, который терпеть не мог зубрить, а полагался всегда на свою сообразительность, заработал–таки у этого преподавателя на экзамене «четвёрку». Как это ему удалось? — его и самого сей факт очень долго удивлял. Но такова была реальность.

В общем, первая сессия, как бы там ни было, успешно завершилась, и начались зимние каникулы. Все студенты разъехались по домам. Приехал, естественно, домой и Самойлов. Это была его не первая встреча с родителями после отъезда в сентябре в институт. За это время он уже, кроме ноябрьских праздников, ещё два раза наведывался домой, вырываясь в субботу после обеда домой и, возвращаясь вечером в воскресенье, благо дорога к родному городу занимала менее двух часов. Он очень хорошо относился к своим родителям, его волновало, как то они там поживают и, в первую очередь, мама, у которой периодически скакало давление, и она себя неважно чувствовала. В родном городе во время каникул Виктор мало с кем виделся из бывших одноклассников. Во–первых, у студентов разных институтов начало экзаменационной сессии, количество экзаменов, а, значит, и конец сессии не у всех совпадали. А, во–вторых, он, как и большинство студентов, больше времени проводил дома. Суровая зима, как это предвещал старик в Любином колхозе, к гулянью не особо располагала. К тому же, за каких–то полгода у вчерашних ещё школьников поменялись некоторые приоритеты — не хотелось им ходить вечерами в Дом Культуры на танцы, днём на стадион, да и вообще бесцельно бродить в одиночку или группами по городу, что свойственно было школьникам. Парами — ещё принималось, но Самойлову не с кем было проводить время таким именно образом. В общем, за время каникул в родном городе с Любой он так ни разу и не встретился.

* * *

И вот уже для всех студентов начался очередной семестр. Как ни странно, но за короткое время каникул Виктор успел соскучиться по своим новым институтским друзьям. А дальше вновь занятия — интересные и не очень, и более интеллектуальный отдых. Зимой этот отдых был несколько однообразным — походы в кинотеатр, «убивание» времени в общежитии или поездки во Дворец спорта, пока что не на концерты, которые иногда там проводились, а по прямому его предназначению — на соревнования. Конечно, не как спортсмены, а как зрители. Зимой Самойлов с некоторыми ребятами пристрастился к хоккею. Не к хоккею с мячом, который он наблюдал дома на стадионе, а теперь уже к хоккею с шайбой. Это были времена большого хоккея — сборная СССР громила всех на чемпионатах мира и олимпиадах. В немалой степени по этой причине так возрос интерес и к чемпионату СССР по хоккею с шайбой. В этом чемпионате, в 1‑й лиге принимала участие и команда киевского «Динамо» (в 1973‑м году переименованная в «Сокол»). Выступала команда довольно успешно и уже в следующем году, осенью в киевском Дворце спорта динамовцы дебютировали в высшей всесоюзной лиге с победы над московским «Локомотивом» (3:1). Наверное, небольшую частичку в этот успех команды внесли и болельщики, которые очень горячо поддерживали любимую команду. Там сначала она выступала с переменным успехом, но в 1970‑м году вновь вернулась в 1‑ю лигу, а позже и вовсе прекратила своё существование. Но возрождённый «Сокол» уже очень успешно выступал, и в сезоне 1984/85‑го годов даже завоевал бронзовые награды всесоюзного чемпионата. Но в начале своего выступления (как, наверное, и значительно позже) команду, действительно, очень поддерживали болельщики. Хоккей с шайбой представлял собой очень интересное зрелище — боевая, скоростная, азартная игра, захватывающая зрителей. И трибуны киевского Дворца спорта, которые вмещали около 7.000 зрителей, были всегда заполнены. А уж когда в Киев приезжали играть московские команды ЦСКА, «Спартак», «Динамо» или ленинградский СКА, билеты на матчи было не так–то просто достать.

Посещение хоккейных матчей давало Виктору, да, наверное, и другим болельщикам большой положительный эмоциональный заряд. Атмосфера на трибунах секторов Дворца спорта напоминала какой–нибудь праздник — улыбки, радость, веселье, разговоры, бурное аплодирование, непроизвольные комментарии в адрес игроков, вскинутые в едином порыве руки при забитой шайбе, а то и радостные объятья. Не на каждый даже праздник такое увидишь. В перерыве между хоккейными периодами — бегом в буфет, где в немалых очередях дожидаешься покупки бутерброда или какого–нибудь напитка. Очереди никого не смущали, это тоже была непременная атрибутика хоккейного матча со своей положительной энергией. Виктор с удивлением отметил для себя удивительное обстоятельство — зрители на спортивных соревнованиях, равно как и на концертах, спектаклях в перерывах спортивного или театрального действия всегда спешат в буфеты, словно они сутками не ели. Но до спектакля или матча вряд ли кто–то из зрителей был голоден. Вероятно, те эмоции, которые на таких представлениях испытывают зрители, «съедают» немало калорий, и организм требует подпитки.

Но время у студентов пролетало достаточно быстро и зимой. И вот уже наступила весна. Теперь больше времени отводилось отдыху на свежем воздухе. И хотя улицы Киева ещё не украсились зеленью, его уже украшали девушки с пучками распустившихся вербовых веточек или подснежниками в руках. Чаще стали происходить и встречи с бывшими одноклассниками. Такие встречи, в большинстве своём, были неплановыми. Киев довольно большой город, но, как давно подмечено, мир тесен. И вероятность повстречать кого–либо из знакомых, даже в таком крупном городе, весьма высока. Поэтому Виктор почти не удивился, когда однажды на одной из троллейбусных остановок столкнулся с Любой Донченко. Она заметила его первой и окликнула:

— Виктор! Привет!

— О, Люба, это ты? Привет! Да тебя просто не узнать.

— Что, постарела? — улыбнулась та.

— Да ну, что ты. Наоборот похорошела. Как вы женщины быстро меняетесь в лучшую сторону.

Люба была очень симпатичной девушкой — высокой, стройной шатенкой с серо–зеленоватыми глазами с красивой фигурой, аппетитными округлостями. За то время, что они не виделись (мене года) она как–то расцвела, распустилась как те же вербовые «котики». Она и ранее, в школе пользовалась большим вниманием у ребят, а сейчас перед Самойловым стояла очень симпатичная девушка или молодая женщина, прекрасно осведомлённая о своей привлекательности и хорошо знающая себе цену. Из разговора со своей бывшей одноклассницей, Самойлов узнал, что Донченко тоже пыталась поступить в институт, но, не пройдя по конкурсу, она не вернулась в родной город по примеру своей тёзки Денисовой, а устроилась на работу в Киеве. С пропиской их родного города на работу в столице (где чувствовался недостаток рабочих рук) принимали без проблем и довольно охотно.

— А где ты живёшь? — спросил Виктор после рассказа Любы о работе. — Снимаешь квартиру или в общежитии. Или, может быть, ты уже замуж вышла?

— Живу в общежитии. У нас на работе это без проблем. Замуж пока что не вышла, — улыбнулась Донченко, — но не исключено, что в скором времени выйду замуж.

— Да ты что! Молодец! А парень то хороший?

— Не знаю как для кого, — засмущалась Люба, — а для меня очень хороший.

— Ну, и слава Богу. Это и есть главное — чтобы он для тебя был хорошим.

— Ладно, что мы всё обо мне, да обо мне. Ты расскажи лучше о себе. Я слышала, что ты поступил в КПИ. Как учёба и всё прочее?

— Да, поступил в институт. Дела идут нормально, — и Виктор кратко рассказал о своей жизни.

— А как там остальные наши? Ну, я имею в виду других ребят и девчат из класса. В Киеве я ещё кое–кого периодически вижу, а вот домой наведываюсь не часто. И то на день–другой.

— Ты знаешь, я тоже мало кого видел за это время, кроме тех, кто в КПИ учится. Но у них всё в порядке. А по другим особой информации у меня нет.

— А как там Люба Великанова? Вы помирились?

— Любу я с прошлого года не видел, — хмуро и недовольно проинформировал Виктор собеседницу.

— Да ты что?! — изумилась тёзка Великановой. — За всё время вы так ни разу и не встречались? И не помирились?

Виктор угрюмо молчал, и Люба, немного помолчав, нерешительно добавила:

— Витя, я заранее прошу у тебя прощения, но не могу тебе этого не сказать — ты, действительно, дурак. И правильно тебя Люба так обругала. Ты только не обижайся.

— Да чего мне обижаться, — тоже, выдержав паузу, чуть слышно и горько произнёс Виктор. — Я и сам это понимаю. Но так уж, Люба, получилось. И что делать, я не знаю.

— Что делать, что делать… Мириться нужно. Тоже мне два упрямых идиота, которые никак не хотят первыми сделать шаг навстречу другому. Потеряешь такую девушку, Витя, всю жизнь потом будешь локти кусать.

Что Виктор мог ответить? Он только стоял, опустив голову, и хмуро, виновато молчал. Донченко, видя, что наступила тому на больную мозоль, перевела разговор на другую тему. Но далее разговор уже не клеился, побеседовав ещё пару минут, одноклассники расстались. Эта встреча, так вначале обрадовавшая Самойлова, завершилась для него весьма неприятно. И в этот день, да и в последующие, у него долго было гнетущее, подавленное настроение. Немного отошёл он и чуть успокоился только дня через три. Но вспоминал об этой встрече Виктор ещё долго. Способствовало улучшению настроения его пребывание на концерте Радмилы Караклаич и Джордже Марьяновича.

Оба югославских исполнителя большинство песен пели на русском языке, которым они неплохо владели, особенно Марьянович. Он очень часто приезжал в Советский Союз, он очень любил нашу страну. Киев ему безумно нравился — а кому и когда не нравилась такая зелёная и спокойная столица. Да и его жена Элли была по национальности русская, хрупкая блондинка с огромными зелёными глазами. Она до замужества работала переводчиком в группе Джордже, правда, с другим певцом, ведь сам он прекрасно знал русский. Советским людям он говорил: «В вашей стране я нашёл и жену и маму».

На концертах Джордже часто исполнял такие лирические песни как: «Марко Поло», «Осенний Дождь», «Голубые глаза», «Надежда», «Беспокойное сердце», а также такие патриотические как несгибаемая партизанская «Иво Лола», «Журавли», «Хотят ли русские войны?» и другие. Однако наиболее нравилась слушателям песня «Маленькая Девочка» («Девоjко мала»).

Репертуар Радмилы Караклаич тоже был довольно обширен. Она пела такие песни как: «Падает снег», «Первая любовь», «Улыбнись», «Я так больше не могу», «Буду», «Ледоход», «Не осуждайте меня», «Письмо Саше» и многие другие.

Зрители–слушатели очень хорошо принимали обоих исполнителей, и залы, в которых они выступали, всегда были переполнены. Они заряжали слушателей какой–то необыкновенной энергией, которая передавалась им от искромётных, подвижных и весёлых исполнителей, влюблённых как в сам город, так и в этих благодарных людей, пришедших на их концерты. Им дарили несмолкаемые аплодисменты, улыбки и цветы. Странным было только одно обстоятельство — Джордже Марьяновича одинаково хорошо знали и принимали как на его Родине, так и в СССР. А вот Радмилу Караклаич гораздо лучше знали в СССР, нежели в родной стране. В Югославии ей было присвоено звание народной артистки СФРЮ, но главным образом за укрепление дружбы с Советским Союзом. Получалось так, что Радмила была только в СССР «звездой эстрады», а вот на родине выступала редко.

Эта же положительная энергия от концерта югославских исполнителей в значительной степени смягчила душевное состояние Самойлова. Однако уже в начале мая оно у него вновь ухудшилось. И вновь причиной этого стала неожиданная встреча со своими бывшими одноклассниками. В мае на одном из концертов, на который Виктор пошёл вместе с 2‑мя друзьями по комнате, он в перерыве, направляясь в буфет, увидел Ксюшу Онопко и Игоря Пономаренко. Они в школе были из параллельного класса, но по 8‑й учились вместе с Самойловым. Они Виктора не заметили, а вот он, забыв о буфете, пристально наблюдал за ними. Почему они так привлекли его внимание, и почему он к ним так и не подошёл? Дело в том, что в 10‑м и 11‑м классах эта пара была сродни паре Великановой и Самойлова. И точно так же они в 11‑м классе поссорились, правда, задолго до ссоры последних. Сейчас же они были теми самыми влюблёнными, которые совершенно не скрывают свои прекрасные отношения перед другими людьми. Они веселились, улыбались друг другу, Игорь нежно обнимал Ксюшу за плечи, она ему что–то со смехом рассказывала, а тот внимательно слушал, не сводя с неё влюблённых глаз. У всех, кто видел их со стороны, не оставалось никакого сомнения, что у этой пары всё прекрасно.

— Ты смотри! — удивлённо прошептал, не переставая удивляться, Виктор. — Они помирились! И когда только успели?

Его удивление было абсолютно искренним, хотя со стороны вряд ли понятным. Что значит «Когда успели?» — вроде бы более чем за год (!) два любящих человека не найдут времени помириться. Но для Самойлова это почему–то было непонятно. Почему у него плохо, а у других хорошо? Что бы там ни было, но при своей душевной доброте, Виктору всё же был присущ некий эгоизм, которого он сам в себе не улавливал. Подходить к своим бывшим одноклассникам Виктор не захотел по банальной причине — не хотел он, даже боялся расспросов о себе, о Любе. Не очень хотелось ему и слышать рассказы Ксении с Игорем о том, что у них всё хорошо. И здесь всё то же проявление эгоизма.

Вообще, первая студенческая весна для Виктора в моральном плане выдалась крайне неудачной. В конце мая он в баре над зданием входа в метро «Крещатик» вновь столкнулся с Молодилиным. Они поговорили о том, о сём, а затем Анатолий спросил:

— Слушай, Виктор. А почему ты не был на свадьбе у Тани?

— У какой Тани? На какой свадьбе? — не понял Самойлов.

— У нашей Татьяны Кириковой. В апреле она вышла замуж. На свадьбе было много наших, — он имел в виду одноклассников. — А тебя почему–то не было.

Татьяна Кирикова, так же как и Люба Донченко, не поступив в институт, устроилась в Киеве на работу. И опередила Любу в плане создания семьи; о том, что и у Донченко возможно подобное событие пока что никто не знал.

— А я ничего об этом не знал, — кисло выдавил из себя Самойлов. — Мне никто ничего не говорил. А Великанова там тоже была? — вырвалось у Виктора против его воли, он подобный вопрос совершенно не собирался задавать.

— Да, Люба была на свадьбе.

— И как прошла свадьба? — уже совсем уныло задал Виктор абсолютно пустой вопрос, потому что его это совершенно не интересовало. Он его тоже задал машинально, услышав весть о Любе.

— Да всё нормально там было. Как по мне, так все свадьбы похожи одна на другую. Да мы, собственно говоря, до конца на ней и не сидели, она затянулась допоздна. А мы разошлись, прогулялись по свежему воздуху.

— Прогулялись по свежему воздуху, — пронеслось в голове у Виктора. — Господи! Какая упущенная возможность! Ну почему мне так не везёт?! — корил он мысленно себя и свою судьбу.

А корить то ему себя нужно было не по поводу невезения, а за то, что он не делал никаких шагов навстречу подобным возможностям, которые в жизни всегда можно найти, или же создать их по своему желанию. Правда, желание встречи с Любой у него было, вот только его пересиливали упрямство и дурацкая обида. Он и хотел помириться с Великановой, однако всё рассчитывал на случай. А желание воплощается в реальность только тогда, когда ты предпринимаешь какие–нибудь реальные действия. Как же так получилось, что Виктор не получил приглашение, выяснять никто из них стал, да и какое сейчас это имело значение — после боя кулаками не машут. Здесь была одна странность, и заключалась она в том, что из пятёрки КПИшников (одноклассников) на свадьбе были как раз только Молодилин и Гаркавенко, не было там (как и Самойлова) ни Лемберта, ни Пригожина. Как–то не очень хорошо были налажены связи одноклассников даже в одном институте. Вероятно, при оповещении о свадьбе, как это нередко случается, один понадеялся на другого, а в итоге получилось так, что люди оказались, как говорится, не у дел.

Да, для Самойлова был упущен такой шанс. Он, к сожалению, не по своей воле, а по стечению обстоятельств, упустил возможность если и не сразу помириться с Любой, то хотя бы с ней пообщаться. А там гляди, постепенно бы всё у них наладилось. Такое вот невезение, как он думал, только укрепило неверное мнение Виктора о том, что обстоятельства складываются явно не в его пользу, что в его отношениях с Любой присутствует какой–то злой рок.

— Такова судьба! — думал он, не задумываясь над тем, что свою судьбу человек может изменить, нужно только твёрдо этого захотеть и, главное, осуществлять задуманное, а не сидеть и ждать чего–то, безвольно опустив руки.

Что касается самой свадьбы Кириковой, то она, действительно ничем не отличалась от других. Это была первая свадьба одноклассницы, на которой присутствовали некоторые её друзья и подруги. Да, Лена Казимирова вышла замуж ещё в прошлом году, но никто из её одноклассников на свадьбе у неё не был, никто даже точно не знал, была ли сама свадьба. Однако некоторые одноклассники Виктора, да и он сам, будучи ещё школьниками, побывали на одной–двух свадьбах у родственников или знакомых. Интересной для них была только первая свадьба, а уже последующие, как отметил Анатолий, действительно, от предыдущей ничем не отличались — свадьба как свадьба. Для них же интересной свадьба Кириковой была только в одном — это было первое организованное собрание одноклассников после окончания школы. Пусть даже и небольшой части, но это была первая такая возможность пообщаться, поговорить, обменяться новостями и узнать о судьбе других своих товарищей.

А вот Люба Великанова и шла на свадьбу Тани, кроме прямой возможности поздравить одноклассницу с важным событием в её жизни, ещё и с тайной надеждой увидеться там с Виктором и поговорить с ним, извиниться за невольное, в сердцах брошенное оскорбление, причинённую ему обиду. Она уже много раз думала о том, чтобы разыскать через кого–нибудь из ребят–одноклассников Самойлова и договориться с ним о встрече. А там уже как Бог пошлёт. Но она очень надеялась, что они смогут помириться. Однако, Любе, всё же, сложнее это было сделать нежели самому Виктору. И не потому, что трудно отыскать Виктора, нет, это сделать было не так уж сложно. Но если не мог сделать первый шаг сильный мужчина, то как же трудно его сделать слабой женщине. Если бы она напрямую могла договорить с Виктором о встрече, то ещё куда ни шло. Но договариваться через кого–то… Ещё подумают, что она, как дурочка, вешается Самойлову на шею. Какое потом у тех же одноклассников, а через них и у других, будет о ней мнение. А для девушки мнение окружающих очень важно. Так она и не смогла осмелиться сделать этот первый шаг, а потому очень обрадовалась приглашению на свадьбу к Тане. Она понимала, что там должен оказаться и Самойлов. Вот он прямой контакт! Но Виктора на свадьбе не оказалось. И Люба была в тот день расстроена куда больше, чем Виктор после сообщения о свадьбе и о присутствии на ней Любы.

 

ГЛАВА 18

Начало летних каникул

Но, грусть грустью, а занятия есть занятия — не за горами уже и окончание второго семестра. За первый год учёбы все первокурсники более–менее неплохо изучили систему преподавания институтов, а потому особых проблем в обучении не возникало. В группе Любы всем нравилось их пребывание в столицы Украины — и учиться пока что не очень сложно (как–то пойдёт на старших курсах, когда появятся специальные предметы) и свободного времени вполне достаточно для хорошего полноценного отдыха. Никто сейчас, естественно, не мог предположить, в каких городах им придётся работать после окончания института. Поэтому в настоящее время они просто наслаждались жизнью и благодарили судьбу за предоставленную им возможность 5 лет прожить в этом чудесном городе. К тому же они тогда уже будут работающими людьми со своими заботами и проблемами. А сейчас же это просто счастье — молодость, здоровье, радость, улыбки под изумительными цветущими киевскими каштанами. Значительно позже, одна из молодых девушек на вопрос одного из журналистов: «Что такое счастье?», ответила очень коротко и очень неординарно. Она с улыбкой произнесла:

— Счастье — это я сейчас! — Какая великолепная формулировка. Я сейчас! — живущая, чувствующая, способная всё понимать, смеяться, любить, плакать, просто наслаждаться жизнью.

Что касается сессия, то для группы, в которой занималась Великанова, она прошла вполне нормально. Все успешно сдали экзамены и стали уже второкурсниками. Событий в жизни каждого было за минувший год достаточно много, однако им всем казалось, что время, всё же, пролетело достаточно быстро. Неужели так же быстро пролетят и оставшиеся четыре года учёбы? Теперь их ожидали две недели несложной летней отработки в институте, а затем полноценные два месяца отдыха.

Больше всего в родном городе Любу ожидала её сестрёнка, она же наиболее и радовалась встрече со старшей сестрой, тому, что они вместе будут отдыхать до самого сентября. Наташа, как показалось Любе, очень подросла и повзрослела. Она уже перешла в шестой класс, училась хорошо — не была отличницей, но за пять лет обучения троек в табеле у неё не было. Конечно же, она уделила сестрёнке много внимания, да ещё и вручила ей подарок. Правда, теперь она опасалась, как бы подарок не оказался Наталке мал — она на сэкономленные деньги (ещё осенью отложила часть полученных в колхозе денег) уже во время сессии купила школьнице нарядное платьице. Волновалась она зря, не так уж Наташа и выросла, как ей показалось, а потому подарок пришёлся как раз впору, чему были очень рады обе Великановы. А вот старшая из женщин, их мама только сокрушённо покачала головой и промолвила:

— Ой, Люба, Люба! Зря ты её балуешь. Ты бы лучше на эти деньги себе что–нибудь купила. Тебе ведь сейчас нужнее. А мы Наталку и сами можем обеспечить.

Но ворчала она больше для порядка. В душе она очень радовалась и гордилась своей старшей дочерью — она у них молодец: и в институт поступила с первого же года, и учится хорошо (Люба показывала им свою зачётку, да они и на слово ей верили), да ещё и внимательная. Сестрёнке подарок привезла, да и о стариках не забыла — Люба, конечно же, и родителей не обделила, а также дедушку с бабушкой — конечно же, для них подарки были мелкие (по её средствам), но главное было то, что она нм кого не забыла.

Но самый главный подарок Любе и Наташе (для неё это тоже был сюрприз) приготовил отец. Он выбил в своём профсоюзе (а работал отец механиком в автопарке, который располагался неподалёку) семейную путёвку на море в пансионат отдыха на Чёрное море где–то в районе Судака. Это была большая неожиданность для девушек — до того на море они ещё никогда не были, оно казалось для них чем–то нереальным, присутствующим только в кинофильмах да в популярной телевизионной программе «Клуб путешественников» — советской телевизионной программе, посвященной популяризации туризма и путешествий. Начала она транслироваться ещё в марте 1960‑го года и завоевала огромную популярность телезрителей. Её ведущим был известный путешественник, режиссёр, телеведущий, народный артист РСФСР Владимир Адольфович Шнейдеров. Эту передачу также очень любила смотреть и семья Великановых, им очень нравилось совершать такие «заочные» виртуальные путешествия в разные уголки мира. К тому же очень импонировали отличные комментарии любимого ими ведущего обо всех достопримечательностях той или иной страны. И вот сейчас им предстояло совершить реальное 24-дневное путешествие пусть и не в дальнюю страну, но, всё же, на неведомое дотоль море.

Конечно, несмотря на то, что путёвка была льготной, отцу пришлось немало за неё доплачивать, поскольку семейной (и очень дешёвой) путёвка была только для двоих. А вот для ещё двух членов семьи ему пришлось выкладывать свои кровные денежки да ещё договариваться (профком даже звонил в пансионат) о том, чтобы им забронировали два места, которые они оплатят — две путёвки на семью предприятие выделить не могло. Но отец пошёл на эти расходы, поскольку очень любил своих дочерей, жену и решил, что живут они не так уж плохо, а потому можно хоть один раз съездить на море — другие то через год, а то и чаще ездят. А их семья «рыжая что ли?» — так он заявил жене, когда та для порядка упрекнула его о большом расходе денег. Отец же решил использовать такую возможность и сделать подарок своей любимой дочери–студентке. Пусть она хорошо отдохнёт после нелёгкого года учёбы, да ещё в отрыве от родителей, наберётся новых сил и ярких впечатлений от совместно проведенных дней на море. Да заодно и меньшей Великановой пребывание на море никоим образом не повредит — росла она худенькой и не так уж редко (особенно в слякотную пору года) простуживалась — пусть и она хорошенько прогреется на горячем морском песочке по знойным крымским солнцем. Они с женой тоже никогда на море не были, даже в молодости — кто тогда, в послевоенное время позволял себе думать о такой роскоши, не того было.

Выезд на море был запланирован (согласно путёвке) через три дня. Шла средина июля. Люду очень обрадовала возможность побывать на море. Но она, как ни странно, немного и загрустила. А загрустила она потому, что хорошо помнила, ей это в институте сообщили земляки, что в четвёртое воскресенье этого месяца в школе должны собраться ученики бывшего 11-Б. Конечно же, ей очень хотелось встретиться со многими своими сотоварищами, которых она год не видела, пообщаться с ними, узнать все новости. Надеялась она также и на встречу с Виктором — возможно, удастся как–то наладить бывшие отношения. И вот теперь такая возможность будет упущена. Но не отменять же из–за этого поездку на море, которую с таким трудом выбил отец, заботясь о своём семействе. Да и Наташенька так обрадовалась этому сюрпризу. На море, конечно же, они поедут, в этом никто и не сомневался. А вот ей за эти оставшиеся пару дней нужно почаще погулять по городу — она наверняка встретит многих своих одноклассников, а, возможно, и того же самого Самойлова.

И Люба на другой же день, позавтракав с Наташей — родители уже ушли на работу — отправилась в центр их небольшого городка. Там она точно кого–нибудь из интересовавших её лиц встретит. Конечно, Люба пошла на прогулку с сестрёнкой. Хотя та и была уже не маленькой, но оставаться и скучать одна дома не собиралась. К большому удивлению старшей из сестёр во время прогулки никого из своих одноклассников она так и не встретила. Знакомых было немало — и взрослых, и её сверстников (чуть старше или моложе), но только не из бывшего 11-Б. Люба с Наташей прошли всю центральную улицу, и подошли к их родной школе. Уж здесь–то Люба рассчитывала встретить знакомых. Так оно и произошло — там были пара знакомых ей учителей, которые обрадовались встрече с бывшей их воспитанницей и начались расспросы. Люба подробно рассказывала о своём житие–бытие, но краем глаза всё время искала своих одноклассников. Но тех–то как раз и не было. Группа старшеклассников (некоторых Люба знала) наводила какой–то порядок во дворе, но все они были на два года младше Великановой. Люба понимала, что зря она рассчитывала встретиться здесь со своими подругами или школьными друзьями — что им сейчас в школе делать. Вот чуть более, чем через неделю они соберутся, только вот её не будет. И Люба выходила с территории школы расстроенной. Этого не могла не заметить наблюдательная Наташа.

— Любочка, — негромко обратилась она к сестре, — а помнишь, ты говорила, что кто–то из твоих одноклассников работает на почте?

Люба встрепенулась. Как же она забыла о том, что, действительно, на почте должна работать её тёзка Денисова.

— Молодец, Наташенька, что напомнила мне. Сейчас мы туда и пойдём, — сёстры вышли из двора школы и повернули в сторону улицы Розы Люксембург.

От школы, если идти по ул. Шевченко от центра по её левой стороне, то, перейдя ул. Розы Люксембург, можно было увидеть мебельную фабрику, а напротив когда–то стоял и дом местного предводителя дворянства Василия Мелетийовича Сикевича. Его сын Владимир (1870‑го года рождения) также прославил свою улицу и свой город. Но об этом школьники не ведали, да вряд ли знали об этом их соотечественнике даже пожилые люди, хотя тот был генералом российской армии, и награждён семью орденами и Золотым Георгиевским оружием. Но дело в том, что он был генералом царской армии , а после революции — генеральским хорунжим созданного Симоном Петлюрой Гайдамацкого Коша Слободской Украины. С 1920‑го года Владимир Сикевич был отправлен первым послом Независимой Украины в Будапешт. Благодаря своим личным качествам сумел завоевать искреннюю дружбу у Президента Венгрии Адмирала Гонти. Впоследствии Венгрия стала первой страной, официально признавшей Независимую Украину. Вслед за Венгрией независимость Украины была признана многими другими державами. Но в Советском Союзе данные о подобных людях не только не афишировались, но строго–настрого запрещались. Умер Владимир Сикевич в эмиграции в Канаде, так больше и не побывав в Тараще, где прошло его детство.

Пройдя улицей немного далее, попадаешь в царство расплавленного металла. Это бывший чугунно–литейный завод, построенный ещё в 1914‑м году, а сейчас просто ремонтный завод.

Но Люба с сестричкой не очень–то решительно, но с некой тайной мыслей, не спеша направилась перпендикулярно вверх от школы и от центральной улицы, как раз по улице Розы Люксембург в сторону почтового отделения. Почему нерешительно и с какой такой тайной мыслей? А причина тому была одна — проходить к почте им предстояло мимо дома Самойлова. И вот они проходят вдоль забора их двора. Двор был немалым и общим с соседями. Но сам дом Самойловых находился вдали от тротуара. К сожалению во дворе Люба вообще никого не увидела. Грустно вздохнув, Люба пошла с сестричкой дальше. Через пару домов они подошли уже и к самому почтовому отделению, которое находилось на пересечении двух улиц, названых в честь известных деятелей германского и международного рабочего движения Карла Либкнехта и Розы Люксембург (деятельница ещё российского и польского социалистического движения). Здание почты было не новым, но, в общем–то немалым. С обработкой различных почтовых отправлений его сотрудники успешно справлялись, вот только залы этого районного почтового отделения для клиентов (а там же размещалась и междугородняя телефонная связь) были явно маловаты. В городе в это время как раз начинали довольно быстрыми темпами строиться многоэтажные жилые дома и здания различных учреждений. По улице Розы Люксембург уже были построены два жилых дома. А через несколько лет после этого был сдан в эксплуатацию многоэтажный корпус районной поликлиники, достроен новый корпус (на территории больничного квартала — напротив школы) районной больницы. Уездную больницу учредили ещё в 1834‑м году, но с тех пор её корпуса постепенно достраиваются и возводятся новые. А ещё через пару лет напротив этой территории почти рядом со школой появилось, наконец, и новое комфортабельное (соответствующее районным меркам) здание районного почтового отделения. Но это будет через несколько лет. А сейчас Люба пыталась глазами отыскать Денисову в рабочем зале. Посетителей на почте было мало, но той не было видно.

— Скажите, — спросила она одну из сотрудниц почты, — а Денисова сегодня работает?

— Работает. Только она сейчас на сортировке.

— А можно её позвать?

— Вообще–то, не положено отвлекать работниц. Но, — улыбнулась женщина, — вы ведь с ней вроде одноклассницы. Подождите, сейчас я её позову.

Она ушла, а Люба подумала о том, что малое число жителей города в этом случае явилось плюсом. Сама она эту женщину, сотрудницу почты, не знала, а вот та каким–то образом знала Великанову. Конечно, взрослые больше внимания обращают на окружающих, нежели подростки. Последние в основном интересуются сверстниками, а вот старших редко замечают и запоминают. Но вот уже и вышла и Денисова. Она очень обрадовалась своей тёзке.

— Ой, Люба! Как хорошо, что ты зашла. Рассказывай о себе.

Они вышли во двор почты начались обыкновенные рассказы одноклассниц о себе и знакомых. Одним из вопросов был вопрос о замужестве. Но обе пока что замуж выходить не собирались, хотя Денисова и сказала, что у неё есть хороший знакомый парень, работающий техником в сельскохозяйственном техникуме, она так и сказала: «Техник из техникума» (такая вот тавтология).

— А наших ты часто видишь? — спросила студентка свою тёзку.

— Очень даже редко, — Денисова прекрасно поняла, что речь идёт об одноклассниках. — На работе вообще почти не вижу. Мало кто из молодёжи ходит на почту. А в городе иногда сталкиваюсь. Но вот с вами, киевлянами, почти не вижусь. Даже удивляюсь — приезжаете домой, а вас почти не видно. Куда вы деваетесь, по каким щелям прячетесь? Ты вот из тех, кто уехал из дому, первая, кто пришёл меня навестить.

Люба так и не осмелилась спросить Денисову, видела ли та Самойлова. Если бы видела, то сама бы сказала. После слов Денисовой Великанова поняла, что случайно встретить кого–нибудь даже в их небольшом городишке — весьма проблематично.

— Слушай, Люба. А ты знаешь, что в следующее воскресенье наши собираются встретиться в школе?

— Да, конечно же, знаю и обязательно пойду на встречу. Вот там наговоримся, — мечтательно промолвила она. — Ты ведь тоже будешь?

— Вот меня там как раз и не будет, — грустно потянула Великанова.

— Почему?

Пришлось Любе рассказать тёзке о своей скорой поездке на море.

— Ой, как жаль! — искренне расстроилась та.

— Ладно, что поделаешь. Передавай всем нашим от меня привет.

— И в первую очередь Виктору? — хитро прищурилась та.

— Ну, не в первую очередь, а наравне со всеми, — немного остудила её Великанова, хотя в душе ей именно этого и хотелось.

Поговорив немного, одноклассницы (подругами их можно было назвать только с натяжкой) расстались. При этом Великанова пообещала хоть изредка забегать на работу к своей тёзке. Уходила от здания почты Люба почти в том же настроении, как при подходе к ней. В беседе с Денисовой она немного ожила, повеселела, но вот последние реплики той вновь настроили Любу на минорный лад. Домой она решила не возвращаться прежней дорогой, чтобы вновь не идти (как это не странно) мимо дома Самойлова. Они пошли по улице Карла Либкнехта и по дороге зайти к Лене Панасенко. Теперь уже Люба не рассчитывала встретить кого–либо случайно, она решила действовать целенаправленно. Перед спуском улицы в низину они свернули вправо, затем влево и оказались перед домом Лены. Дверь жилища была немного приоткрыта.

— Ага! — подумала Люба. — Хоть здесь повезёт, — и она решительно нажала кнопку звонка.

Спустя буквально несколько секунд на пороге появилась мама Лены.

— О, Люба! Здравствуй! Рада тебя видеть, заходи в дом. А это, наверное, твоя сестричка?

Великанова познакомила Ленину маму с Наташей и вошла в дом. Первым вопросом был, конечно же, вопрос о том, приехали ли уже домой Лена.

— Да, Лена приехала несколько дней назад.

— А сейчас где она? На прудах или ещё где–то?

— Ты знаешь, её сейчас вообще нет в городе.

— А где же она? На море уехала, — спросила Люба, ассоциируясь со своей предстоящей поездкой.

— Нет, не на море. Мы, возможно, и съездим на море. Но, если это и произойдёт, то не ранее августа. А сейчас Лена уехала в Богуслав. Там ведь у неё тоже много друзей осталось. Здесь, в Тараще она с новыми друзьями хоть изредка встречалась, когда приезжала, да и год с вами училась. А своих тамошних подруг она уже два года не видела, не беря в расчет их приезд на КВН в прошлом году. Но тогда она не так много успела с ними пообщаться. А ей–то интересно, как они там поживают — кто куда поступил, вышел ли кто замуж. У вас ведь, как Лена говорила, есть уже и замужние женщины.

— Да, есть. Я понимаю Лену. А как у неё дела, как в институте?

— Судя по её рассказам, — улыбнулась мама подруги, — всё нормально. Первый курс окончила успешно. Теперь вот отдыхает.

— Да, жалко, что я её не застала. Ну, что ж, передавайте ей от меня привет.

— Передам обязательно. Ничего, вы ведь вскоре сможете увидеться и ещё наговоритесь. У вас же, как она говорила, встреча на носу. Она к тому времени обязательно вернётся. И на встрече обязательно будет.

— Не буду я на встрече.

— Почему? Может быть, и ты замуж собралась?

— Нет, — засмеялась Люба. — Замуж я не выхожу. Просто всей семьёй через два дня мы едем на море.

— О, хорошо! Отдохнёте там прекрасно, позагораете, накупаетесь — не то, что на наших прудах. Но вы же на море не до осени пробудете. Три недели быстро пройдут. Хорошее всегда очень быстро пролетает. Так что ты ещё увидишься со всеми, времени для этого хватит. Успеешь со всеми наговориться.

Да, всё это так, но где гарантия, что в августе не разъедутся отдыхать в разные места другие одноклассники Любы. В общем, уходила она от дома Панасенко всё в таком же расстроенном чувстве. Заметила это и Наташа:

— Любочка, а мы сходим на пруды?

— Наташенька, мы же не планировали туда идти, купальных костюмов мы не брали с собой.

— Да я не о купании тебя спрашиваю. Может быть, там будут твои одноклассники. А может, и Виктор будет.

Наташа, конечно, была в курсе, что сестра ранее встречалась с Самойловым, так же, как неплохо знала и его самого — виделись они не один раз. Она была уже немаленькой и неплохо разбиралась в том, что происходит между сестрой и её одноклассником. И она искренне сопереживала вместе с ней. Поняла это и Люба и была благодарна сестрёнке за такое участие. Но идти на пруды ей не хотелось. Если ты туда пришёл просто так, без купальников, то для других понятно, что ты сюда прибыл с определённой целью — не просто же для того, чтобы посмотреть, как купаются другие. А вот афишировать свои намерения Великанова не хотела.

— Нет, Наталка, не будем мы туда идти. Поздно уже, многие в такую пору, — а солнце уже перевалило за свой зенит, — по домам расходятся. Пора обедов, да и просто отдыха в тенёчке. Мы с тобой пойдём на пруды завтра, уже подготовленные.

Так они и вернулись домой практически ни с чем. Никого из своих одноклассников (кроме Денисовой), двух учителей и Лениной мамы Люба в этот день не встретила.

 

ГЛАВА 19

Встреча одноклассников

А вот завтра они с Наташей, как и договаривались, часов в 10 были уже на прудах. Идти туда от их дома было, пожалуй, ближе, нежели к школе и другим местам в центре города. Да и проще — по асфальтированной дороге (сначала по улице Белоцерковской, а затем по Кирова) в сторону околицы городка, села Керданы, далее дорога вела на Бовкун. Примерно через 800 м от развилки они спустились вниз к пруду. Погода стояла очень хорошая — солнечно, безветренно, жарко — и провести побольше времени на свежем воздухе, купаясь и загорая, было очень полезно, да и просто приятно. Люба уже, конечно, не особенно рассчитывала встретить на пруде Виктора, зная, что он не так уж часто и ранее появлялся там. Так оно и получилось. На прудах они встретили (в разное время) только Антона, Анатолия Молодилина и Стаса, а также Игоря Пономаренко с Ксюшей Онопко. Сегодня был будний день, а потому отдыхающих было не так уж много. Не было, естественно, там и тех одноклассников, которые вот уже год, как работали в Тараще. Не видно было на пруду и школьников на год младше их, которых Великанова тоже неплохо знала, и у которых сейчас была горячая пора подготовки к вступительным экзаменам. А вот школьников младших классов было хоть отбавляй, да и где им сейчас было находиться — погода была просто отменная. Но зато эта встреченная Любой хорошо знакомая ей пятёрка очень обрадовалась.

— О, Люба! Привет! Как хорошо, что ты пришла, как же давно мы не виделись!

А не виделись они, действительно, давно — почти год, после сдачи вступительных экзаменов, да и то не со всеми. В короткие зимние каникулы и в редкие приезды домой на праздники она из этой пятёрки никого не видела, как не видела их и в Киеве, хотя все они там учились. Начались обоюдные расспросы и рассказы о житие–бытие. Сегодня у Любы настроение было уже гораздо лучше вчерашнего. Она с сестрёнкой провела на пляже более чем полдня, и была, в принципе, очень довольна проведенным временем, хотя встретить Самойлова ей так и не удалось. И в беседе с одноклассниками о нём речь практически не заходила. Сама разговор о нём Люба не поднимала, а одноклассники то ли щадили самолюбие Великановой, то ли они его и сами пока что не видели. Один раз только Анатолий обмолвился, что вроде бы видел Виктора во дворе собственного дома, когда проезжал мимо на велосипеде. Да и, вообще, о других своих одноклассниках разговоров было мало, как и самой информации о них. Все рассчитывали через какую–нибудь неделю значительно пополнить её багаж во время договоренной встречи. На эту встречу с удовольствием, как они сами сказали, планировали прийти и Игорь с Клавой — ведь они не только учились в параллельном классе, но до того много лет проучились вместе с большинством прошлогодних выпускников не один год.

На следующий день сёстры Великановы уже никуда не ходили, помогая родителям по хозяйству (у тех уже начался отпуск) и собираясь на море. А уже следующим утром вся семья отправилась в долгожданный отдых на южный берег Крыма. Люба уезжала из родного города с двойным чувством — радости от предстоящего свидания с неведомым ей до того морем, и с грустью от того, что не удастся побывать на встрече с большинством одноклассников. Она рада была бы увидеть некоторых своих подруг, пожалуй, не меньше, чем Самойлова, ведь многие одноклассники давненько друг с другом не виделись.

И вот уже наступило 25 июля, четвёртое воскресенье этого месяца. Последние дни выдались менее жаркими, небо большей частью покрывалось медленно проплывавшими тучками–лебедями. Неспешно, размеренно приближался полдень. И подобно ему, размеренно, но уверенно понемногу стекались во двор СШ Nо 1 юноши и девушки — выпускники прошлого года собирались на свою первую более–менее полноценную встречу. В школе, недалеко от здания, в районе метеорологической площадки были расположены простенькие лавочки — два врытых в землю столбика и прикреплённая к ним доска–сиденье. Были таковые и в районе спортивных площадок. И, хотя встречающиеся ранее планировали ожидать друг друга и беседовать именно на них, сейчас почему–то им вовсе не сиделось. Пришедшие ранее встречали своих одноклассников на ногах во дворе школы, ещё в районе первого десятка метров от торца здания школы. И не просто встречали, а возбуждённо приветствовали каждого громкими возгласами:

— О, Виктор! Привет! Лена, здравствуй! Как давно не виделись! Как дела?

Подобно громко они и продолжали беседу, сбившись в кружок, а затем вновь их внимание привлекал очередной входящий во двор школы. Первыми в школе собрались не местные уроженцы, а как раз приезжие. И в этом не было ничего удивительного — те же, например, лучане решили совместить в этот день приятное с полезным. Они приехали в город, выпустивший их в самостоятельное плаванье, ещё утром. Они были в приятном предвкушении встречи со своими давно не виденными друзьями. А вот полезным мероприятием было их посещение районного рынка, который по воскресеньям был обильным как от продавцов, так и от покупателей. И рынок этот по меркам районного городка был немаленьким — его территория с рядами деревянных (крытых от дождя) лотков и даже со скамейками для продавцов, такими же деревянными палатками, а также с капитальными кирпичными магазинами была довольно значительна. Конечно, и в Луке был свой рынок, но в районном центре, всё же, был гораздо больший выбор, особенно мясных и рыбных продуктов. Поэтому некоторые и в школу пришли с полиэтиленовыми кульками с купленными продуктами. Некоторые из лучан даже по дороге от рынка к школе (через стадион) заскочили к Самойлову, которого встретили на том же стадионе, и попросили хозяев сохранить на время в холодильнике скоропортящиеся продукты, например, свежую рыбу. Они знали, что дружелюбная семья Самойловых им в этом не откажет. Так оно и вышло, только вот несчастный небольшой домашний холодильник после этого был забит до отказа. А, вообще–то, у большинства встречающихся одноклассников и такого маленького чуда современной техники пока что не было.

Следует сказать, что серийный выпуск холодильников в Советском Союзе был начат ещё в далёком 1939‑м году, но их массовое производство было налажено только в начале 50‑х годов. И в советские семьи они попадали пока что очень редко. Если, к примеру, по статистике в 1962‑м году в США холодильники имели 98,3 % семей, то в СССР — только 5,3 % семей. И за прошедшие три года эта статистика не сильно изменилась. У Самойловых был небольшой, но довольно добротный качественный для той поры напольный однокамерный холодильник «Саратов», по внешнему виду напоминающий крупную (47×60 см) тумбочку высотой 93 см, с объёмом холодильной камеры 120 литров. И хотя Саратовское электроагрегатное производственное объединение начало выпуск своих агрегатов одним из первых в стране (начало 50‑х годов), приобрести эту продукцию было весьма сложно. Этот холодильник семья купила два года назад перед Новым годом, и некоторые видели его в том же году, во время встречи Нового года. На ту пору это был большой дефицит, и достался он Самойловым только благодаря усилиям отца, точнее, его родственников — зять (муж сестры) которого работал на базе в г. Белая Церковь. Купить холодильник в магазине было малореально. Чаще всего холодильники разыгрывались в государственной лотерее, но там шансы приобрести его были и того меньше.

В школе собралось около 20 бывших выпускников 11-Б класса. Приехал на своём «Харлее» и Виктор Порох. Конечно, вряд ли стоило ожидать, что это будет, так сказать, полный комплект одноклассников. Кто–то, как и Великанова отдыхал с родителями за пределами города, кто–то уехал к родственникам в другой город или село, отдельные особи вообще покинули пределы Таращи сразу же по окончанию школы и практически не давали о себе знать и в дальнейшем. Не было на встрече ни Лены Казимировой, ни Тани Кириковой, ни Любы Донченко. Последняя, вероятно, и не знала о такой встрече, ей никто не передал весточку. Никто не знал, где она в Киеве обитает, не спросил её об этом при случайной встрече и Самойлов. А вот первые две, хотя, возможно, и знали о встрече, но, как замужние дамы, были, вероятно, уже заняты своими семейными делами. Олег Дейман тоже не смог присутствовать на встрече по уважительной причине — он сейчас защищал Родину, а, значит, и каждого из них. Но основное ядро класса, всё же, присутствовало на встрече в школьном дворе. Когда присутствующие убедились в том, что вряд ли их состав ещё пополнится, начался полноценный обмен новостями. Сначала это были некие стихийные переговоры друг с другом, причём, иногда попарно. И тогда новости чуть позже этой паре приходилось оповещать для ушей других слушателей вторично. В общем, стоял просто шум и гам, на который, впрочем, беседующие не обращали внимание. Однако через некоторое время, поняв, что таким неорганизованным способом сложно получить информацию друг о друге, Виктор Лемберт, который частенько любил командовать, громогласно изрёк:

— Стоп! Прекратили разговоры! Так дело не пойдёт. Мы же не слышим друг друга. Лена шушукается с Таней, Антон разговаривает с Виктором. Что мы можем вынести из этой встречи? Потом снова будем спрашивать, что сказали Лариса или Алина.

— А что ты предлагаешь?

— Да нужно очень просто сделать — установить очерёдность. Сейчас, например, Лена расскажет всем о том, как она прожила этот год, потом, Антон и так далее.

Его предложение было весьма целесообразным и было, конечно же, принято. Теперь уже стало потише и поспокойнее, можно было в спокойной обстановке узнать новости о житие–бытие своих одноклассников. Сейчас уже все перешли к лавочкам, на двух близстоящих, потеснившись, расселись девушки, а ребята просто окружили их, стоя. Вначале решили послушать тех, кто остался в родном городе, поступив на работу. Это было важнее, как говорится, рабочему люду всё в первую очередь. Впрочем, рассказывать тем особо было нечего. Ну, что можно интересного рассказать о работе в провинциальном городке, тем более что городские предприятия, которые были наперечёт, и так все хорошо знали. Правда, до этого никто из студентов по–настоящему на производствах не работал, не считая месячной работы в колхозе. Немного интереснее было слушать о личной жизни таращанцев, но и там новостей было мало. Никто из девушек пока что замуж не вышел, хотя некоторые со смущением отмечали, что, возможно, в недалёком будущем графа их анкеты о семейном положении может измениться.

Но, всё же, гораздо интересней было слушать тех, кто учился в институте. Оставшиеся в родном городе ничего не знали о специфике студенческой жизни, а потому слушали «везунчиков» с замиранием сердца. Да и те с немалым любопытством следили за рассказами своих коллег. Хотя все они учились в институтах, да ещё и в одном городе, но институты то, да и специальности были совершенно разные. Интересно было узнавать и о местах проживания каждого. Большинство студентов–таращанцев (или выходцев из Луки) проживали в общежитии, но и общежития тоже весьма отличались одно от другого. Были институты с вековым стажем, у них и большинство общежитий были довоенными, хотя строились и новые, как в том же КПИ. У более новых институтов и общежития были поновее. В старых общежитиях студенты нередко жили в комнатах на 10–12 человек, а потому рассказы о том, что кто–то проживает в комнате на 4 или даже на 6 человек, воспринимались весьма уважительно и даже с некоторой долей зависти.

Пока одноклассники обменивались своими нехитрыми новостями они и не заметили, что чуть в сторонке их внимательно слушает Дмитрий Захарович и одна из учительниц, которая вела у них свой предмет в старших классах. Директор школы и в каникулы часто бывал в школе, как на работе. Это понятно, ему по статусу это было положено. А вот Татьяна Алексеевна, учительница русского языка и литературы узнала о встрече со слов кого–то из своих бывших учеников. И нельзя сказать, что кто–то проговорился. Договариваясь о встрече, одноклассники не отрицали возможности присутствия на их встрече учителей, и даже предполагали, что такое может произойти. И, хотя они их специально не приглашали, но при встрече охотно делились такими планами, и в душе даже радовались вероятности подобной встречи с тем или иным учителем. И сейчас они искренне обрадовались встрече со своими наставниками. Они обступили своих учителей и начали уже выспрашивать тех о новостях.

— Господи! — с улыбкой ответил на их расспросы директор. — Ну какие у нас могут быть новости. Всё так же, как было и при вас. Учим подрастающее поколение, всё новое и новое. И хотя поколение новое, — как бы прокаламбурил он, — новостей практически нет. Вы лучше более подробно расскажите о себе. Вот у вас как раз новости. Это уже не школа, у вас началась вполне взрослая жизнь. Тем более, что некоторые уже и работают. Но о тех, кто работает у нас в городе, мы, всё же, немного знаем — и от других жителей, да и от них самих. А вот о студентах у нас информации мало.

— Правильно, — поддержала руководителя школы и Татьяна Алексеевна. — Расскажите побольше о себе. Мы ведь только краем уха слышали ваши разговоры — недавно подошли. Кто куда поступил, как учитесь, как вам вообще живётся в Киеве. Дмитрий Захарович прав — вот у вас новости, так это новости. Живёте то в столице, — с некоторой долей потаённой зависти закончила она.

Теперь уже новости начали сообщаться по второму кругу. Вновь начались рассказы, с перебиванием друг друга, с дополнениями и замечаниями. Но, как ни странно, и такие сумбурные сообщения слушались очень внимательно. Учителя, в большей степени директор школы, ещё задали несколько уточняющих вопросов. И, в общем–то, прошло немало времени, пока все насытились рассказами. Пожелав своим бывшим ученикам благополучия, учителя покинули их, направившись в помещение школы, что–то обсуждая по дороге. Оставшись вновь одни, одноклассники начали выяснять друг у друга, почему на встрече не присутствует тот или иной их товарищ, кто кого из отсутствующих видел, и как у того дела. Зашёл разговор и Любе Великановой. Её отсутствие очень удивило почти всех. Но ситуацию тут же прояснила Лена Панасенко. Она сказала, что Люба в её отсутствие разговаривала с её мамой и сообщила, что уезжает на море.

— Ну, это уважительная причина, — протянул Анатолий Молодилин. — Море — это класс, великолепный отдых. Жалко было бы пропустить такую возможность.

Преобладающее большинство присутствующих никогда не отдыхали на море. А вот Толя знал о море не понаслышке. Один раз ему в этом плане повезло. Перед тем, как возвратиться на свою историческую родину (после 4‑го класса), он как раз с отцом и матерью отдохнул на Чёрном море, в Адлере, — живописном солнечном уголке Черноморского побережья, центре одноимённого района Большого Сочи. И этот отдых малолетнему парнишке запомнился надолго. Сам он был уроженцем Таращи, только вот десяток лет провёл в Белоруссии, где его отец служил офицером в рядах Советской Армии. А в 1957‑м году, после Хрущёвского сокращения численности армии, всей семьёй они вернулись в родной город, где жила бабушка Анатолия, родители отца жили неподалёку — в селе Кисловка. При этом Анатолий, вливаясь в новый коллектив класса, даже подарил (с подсказки родителей, конечно) то ли классу, то ли школе в целом (скорее всего), великолепный гербарий южных субтропических растений, который ему купили родители в память о пребывании в Сочи.

— Как у неё дела? — этак небрежно, как бы невзначай спросил Самойлов. — Кто–нибудь из девчат, наверное, с ней в Киеве общается?

— Конечно, общаемся, — тут же ответила Настя Одарченко. — Мы с Ларисой часто с Любой видимся.

— Ну, не так уж и часто, — заметила Лариса Шемилова. — Но, действительно, периодически встречаемся.

— Я её тоже в Киеве видела, случайно встретились, — отметила Ксюша Онопко. — Но это было давно, ещё прошлой осенью. Тогда у нас особых новостей то и не было. Так, немного поговорили о том, кто где учится, как устроился, где был в колхозе — пожалуй, и всё.

— Я её зимой видел, — добавил Антон. — Мы с Толей как–то столкнулись с ней на концерте. Она была там в компании каких–то девчонок, наверное, своих однокурсниц.

— А вот мы с Любой почаще встречались, — вновь перехватила инициативу Лариса. — Правда, давненько и мы не виделись — конец семестра, сессия, экзамены. Когда же мы, Настя, видели её?

— Где–то в средине мая. Помнишь, на лавочке с парнем.

Лариса, взглянув на подругу, укоризненно покачала головой. Но Виктор то как раз последних слов Анастасии не пропустил и сразу же задал очередной вопрос:

— С каким ещё парнем?

— Не знаю.

— Как это ты не знаешь?

— Да вот так — не знаю. Мы с Ларой как–то вечером прогуливались по Крещатику. Вот и увидели её. Она сидела на лавочке и мило щебетала с каким–то парнем.

— Ну, так уж мило, — пыталась остановить Настю Лариса. — Может быть, она тоже просто случайно встретилась со знакомым парнем.

— Да, мило, — упиралась бесхитростная Одарченко. — Ты вспомни, Лара, как она улыбалась и в глаза ему заглядывала. Не сводила своих глаз с него. Да и какая может быть случайная встреча, если они были одни.

— А, — махнула рукой Лариса. — Преувеличиваешь ты всё.

Надя порывалась что–то ответить подруге, но их диалог перебил Самойлов:

— А она что вам говорила? Она что, не познакомила вас с тем парнем?

— Мы к ним не подходили, — тихо произнесла Шемилова. — Она нас не заметила.

— Верно, она нас не заметила, — дополнила её подруга. — А мы не хотели мешать их идиллии.

— Ну, зачем ты так, — недовольно, опустив глаза, прошептала более предупредительная Лариса. — Кто его знает, что там у них. Всё, может, и не так, как ты предполагаешь.

— Может, и не так, — согласилась Настя. — Но я рада, что Люба сейчас радуется жизни. А то раньше грустная была. А Виктор пусть жалеет теперь о том, какую девушку упустил.

— Так, хватит! — уже резко произнесла Шемилова. — Что других тем нет?

А другие темы, действительно, были. Многое ещё одноклассники не знали о своих друзьях. Поэтому сразу же переключились на другие случайные встречи со знакомыми. А вот Самойлов до конца встречи теперь уже практически молчал. Не хотелось ему теперь ни о чём ни рассказывать, ни спрашивать. Ранее он упомянул о своей встрече с Любой Донченко. Но вот о том, что видел в Киеве своего друга Игоря Пономаренко и Ксюшу Онопко он пока что не говорил, а теперь рассказывать об этой встрече (односторонней) им, да и другим, уже передумал.

Наговорившись и узнав все новости, одноклассники не преминули заглянуть и в само помещение школы. Там сейчас шёл ремонт, но к счастью на лестнице, ведущей на второй этаж, в это время никаких работ не было. Поэтому они смогли пройти к своему родному классу, с которым расстались навсегда год назад. Но их по–прежнему сюда тянуло. Они, не спеша, прошлись по знакомому коридору почти в его конец, где и располагался класс, в котором они проучились последних 4 школьных года. Зайти в класс, правда, они не смогли, потому что в нём были покрашены полы, которые отдавали свежей краской, и приятно блестели от заглядывающего в высокие окна летнего солнца. Но они хотя бы заглянули в него через раскрытые двери, с умилением и некой грустью посмотрев на парты за которыми они сидели. Потом потихоньку, молча, вернулись во двор.

 

ГЛАВА 20

Кафе — и всё о том же

Между тем, время бежало довольно быстро. Степан Немчинов, взглянув на часы, обратился к части девушек из Луки:

— Так, а время то летит. Девчонки, а мы на автобус не опоздаем? Некоторым ещё к Виктору нужно забежать, чтобы продукты из холодильника забрать.

— Ой, и правда, — поддержала его Шемилова. — Так, Настя, вперёд, к Виктору. Ты с нами пойдёшь домой? — Обратилась она к Самойлову.

— Нет, зачем я вам там, — угрюмо ответил Виктор. — Родители дома, заберёте продукты и без меня. А ещё здесь побуду.

— Девчата, одна нога там, а другая здесь, — вставил своё слово и Гриша Канюк. — Не задерживайтесь, не то опоздаем. Мы вас здесь подождём.

Хорошо, что до дома Самойловых было от школы совсем недалеко. Спустя небольшое время девчонки вернулись, и теперь уже все направились к автостанции. Таращанцы решили проводить своих бывших соучеников. Делать то им уже было совершенно нечего. По дороге все отметили, что встреча была очень интересна, и они поддержали задумку проводить такие встречи регулярно, каждый год. Да и вообще, как заметил, Вася Колтунов, нужно и на протяжении года встречаться почаще — по крайней мере, тем, кто проживает в одном городе. А Киев успел уже стать для всех студентов чуть ли не родным, и это всего то за год. Да и в Тараще, на каникулах, тоже нужно бы встречаться более часто. И это его замечание все поддержали. Но вот уже автобус с лучанами отъехал от платформы автовокзала, девчонки махали друзьям руками. Те им ответили тем же. Попрощавшись с местными жителями, направился домой на мотоцикле и Порох. Разошлись по домам и почти все девушки.

— Так, разъехались все, разошлись, — грустно протянул Молодилин. — Что дальше то делать будем? По домам как–то пока неохота идти. На пляж уже поздно. Да и погода не ахти какая. Хорошо, что хоть дождя не было.

— Да, домой идти неохота, — поддержал друга Антон. — Но вот чем заняться?

— А у меня есть предложение, — отозвался Виктор Лемберт. — Правда, остались почти одни мужики, — с парнями (шесть человек) были только две девушки: Алина Макарова да Ксения Онопко из параллельного класса, другие девчонки разбежались по домам. — Но почему бы нам не отметить нашу встречу хотя бы в таком небольшом составе? Собираемся вместе, ну, хотя бы даже небольшими компаниями, всего раз в году.

— А что, нормальное предложение, — в свою очередь поддержал тёзку Самойлов, которому очевидно не терпелось хоть как–то заглушить свою боль, вызванную известием о Любе. — Действительно, давайте посидим в кафе, отметим это событие.

Предложение Викторов, в общем–то, было воспринято нормально и поддержано остальными одноклассниками.

— Куда пойдём? — спросил Антон. — В центр, в центральное кафе?

— Нет, — возразил ему Стас Пригожин. — Это не очень–то желательно. Уж больно много людей в центре шастают. Да ещё в воскресенье.

Девятнадцатилетние юноши чувствовали себя уже полностью взрослыми, чтобы принимать подобные решения, тем более что такая свобода им была предоставлена в Киеве, а в компании остались как раз почти одни киевляне — пятёрка КПИшников да Игорь Пономаренко вместе с Ксюшей, которые, как и ожидалось, присутствовали на встрече бывшего 11-Б. Только они и были от бывшего 11-А класса на этом сборе. Кроме киевлян, из оставшихся в родном городе, была только Алина Макарова. Конечно, парни в таком возрасте не хотели, чтобы их считали этакими «маменькиными сыночками». Но с другой стороны, они были нормальными ребятами, не испорченными различными жизненными пороками. Они до сего времени привыкли считаться с тем, что о них думают люди, и пока что отходить от этих принципов не собирались. А потому им совсем не хотелось, чтобы их видели лишние глаза, а затем пошли по городу слухи, что вот они собрали компанию и пьянствуют безо всякого повода — никаких праздников ведь в это время не предвещалось. Они также не хотели, чтобы им делали укоризненные замечания родители, мнение которых им также было небезразлично. Потому–то им не хотелось сидеть с рюмкой вина или даже с бокалом пива в компании посторонних, а главное, знакомых людей.

— Ты прав, туда идти не стоит, — поддержала Стаса Ксюша. Уж ей–то с Алиной тем более не хотелось лишних глаз. — А давайте зайдём в придорожное кафе, здесь рядом.

Это была хорошая идея. Через дорогу от автостанции было кафе–стекляшка, где можно было перекусить перед дорогой, попить пива или опрокинуть рюмку чего–либо покрепче. К тому же, в это заведение редко заходили коренные таращанцы, оно существовало как бы именно для приезжих, которых всегда было немало на автобусной станции. Для жителей районного центра хватало подобных мест и в центре городка.

— А что, отличная идея, — отозвался Анатолий. — Там, действительно, вряд ли кто–нибудь нас засечёт. А что мы возьмём с собой? — подразумевалось спиртное.

— Да что там думать, купим две–три бутылки «Биомицина», — снова вставил своё слово Стас. — А закуска будет в кафе. Горячее брать не будем, а возьмём пирожков каких–нибудь, конфет для девчонок, там и шоколадные есть.

Странное, наверное, название спиртного напитка для ушей следующего поколения. Ведь, как они знают, биомицин — это антибиотик группы тетрациклинов, обычно кристаллический порошок золотисто–жёлтого цвета, горького вкуса, растворимый в воде. Но, конечно же, ребята и девчата не собирались без надобности травить себя всякими антибиотиками. В 60‑х годах Биомицином нарекли украинское белое крепкое вино «Біле міцне». Получали его из белых сортов винограда путём подбраживания на мезге и обработке в тепловой камере. Это было, в общем–то, довольно качественное и вкусное недорогое вино золотистого цвета со свежим ароматом (по 1 рублю 22 копейки за 0,5 л или 1 рубль 77 копеек за 0,75 л), которое на протяжении нескольких лет сопровождало большинство всевозможных совместных выпивок. Особенно оно пришлось по вкусу (в основном из–за цены) молодежи, у которых кошельки были довольно тощие. Рабочая молодежь и студенты нередко потребляла и другие крепкие вина, которые в большом и дешёвом ассортименте были в магазинах.

— Да ну его, — недовольно пробурчал Лемберт. — Надоел он уже в Киеве. На каникулах можно и что–нибудь покрепче употребить.

Покрепче — но Биомицин, вроде бы, и был крепким напитком, судя по названию. Да, это ординарное вино было не таким уж слабым: 17 % объёмных спирта, и 7 % сахара. Оно было золотистого цвета, со свежим ароматом и мягким, приятным вкусом. Да и готовилось оно из хороших сортов винограда: Ркацители, Семильон, Алиготе, Кульджинский, который собирали при достижении им полной зрелости с сахаристостью 20–24 %.

— Что покрепче? — сразу вскинулась Алина. — Что, водку?

— Нет, зачем водку. Можно, например, купить какой–нибудь портвейн.

— Это, наверное, ты имеешь в виду «три семёрки»? — улыбнулся Антон.

— Можно и его. А что? Нормальный портвейн.

Кому в ту пору был неизвестен «Портвейн 777», который часто прозывали Портвейн «Три топора». Наверное, из–за схожести тех же семёрок с орудием для рубки дров. Его крепость была 17–19 %, сахара — от 5 до 10 % по объёму, то есть, как это видно, практически равнялась крепости «Белого крепкого». Но, почему–то бытовало мнение, что этот напиток лучше. На самом деле всё было совсем не так. «Портвейн 777» — был известной маркой ординарного (невыдержанного, а как следствие относительно недорогого) портвейна, как правило, получавшегося суррогатным способом. Он был типичным представителем бормотухи — дешёвого креплёного вина, которое чаще всего изготавливают из дешёвых виноматериалов с последующей портвейнизацией. Что значит виноматериалы и портвейнизация? Это значит, что при изготовлении подобного вина берётся виноградный сок, в который добавляют спирт. В лучшем случае к этой смеси добавляют ещё дубовую стружку. И подогревают, перемешивая, пытаясь придать напитку коньячные нотки. Портвейнизация как раз и заключается в нагреве получившегося суррогата до определённой температуры (обычно 65–700 C). Но зачастую не доходит и до этого, и проспиртованный сок разливают прямо в бутылки. А вот настоящие портвейны близки по сложности технологий изготовления к марочным винам и коньяку. Производятся они из отборного винограда особого сорта и выдерживаются в дубовых бочках. Такие портвейны обладают лёгким коньячным привкусом плюс едва уловимыми фруктовыми тонами.

Чаще всего «Портвейн 777» был белым, однако существовали и красный, и розовый портвейн. Появлением этой марки спиртных напитков граждане были обязаны Советской Республике Азербайджан. Именно там в пику крымским «плодово–ягодным» винам и создали этот напиток студенчества и пролетариата. Были в ассортименте и другие советские бормотухи: Портвейн 33, Портвейн «Агдам», «Розовое крепкое», «Солнцедар», «Букет Абхазии», «Улыбка», «Красное», «Вермут», «Плодово–ягодное». Иногда на бутылке вообще просто писали «Вино». Всего этого недавние школьники не знали. Но такие вина как Солнцедар, «Букет Абхазии» или «Плодово–ягодное» студентам (а все они, кроме Алины, были таковыми) как раз были уже знакомы, и не очень–то уважаемы. Стоимость всех этих вин, включая и «Портвейн 777» лежала в районе 2‑х рублей 20 копеек. Заметно лучшим был портвейн «Таврический», но он был и дороже, да и в магазинах появлялся редко.

Однако будущие собутыльники, всё же, остановили свой выбор на «Портвейне 777». Они приобрели четыре бутылки этого горячительного напитка в близлежащем магазине. Через несколько минут они уже сидели за двумя сдвинутыми столиками со стульями в кафе. В самом кафе они купили дешёвых пирожков с ливером, шоколадных конфет и два кусочка тортика для дам. Вообще–то, распивать принесенное с собой спиртное в подобных заведениях запрещалось. Но на этот запрет все закрывали глаза. Да и не выгодно это было для продавщиц кафе. Ну, выгонишь ты какую–нибудь троицу мужиков с бутылкой. Они, ни слова не говоря, уйдут, купят на той же автостанции пирожки или плавленые сырки, и оприходуют эту бутылку втихаря на лавочке. Кому от этого лучше будет? А в кафе они, всё же, купят те же пирожки или сырки, а, гляди, разыграется аппетит, так и пообедают. А это выторг для кафе, выполнение и перевыполнение плана. Вот такие дела. Поэтому и студентам продавщица кафе ни слова не сказала, увидев, что они разливают вино в бумажные стаканчики. Она даже, молча, поставила им на стол чистые стаканы. Ведь здесь они тоже совершили покупки, да ещё и немного торта купили, а он не такой уж и дешёвый, да и лето — берут его редко. Разливал портвейн Лемберт. Они выпили, тихо произнеся первый короткий и простой тост: «За встречу!». Девушки немного отхлебнули пойло из стакана и начали разворачивать конфетки. Далее пошли беседы. Они, конечно, были по теме встречи в школе. При этом обсуждались подробности своего жития в Киеве, вспоминались какие–нибудь забытые при встрече интересные эпизоды из столичной жизни. Более подробно можно было теперь расспросить Алину о её работе, времяпрепровождении и планах на будущее. Не забывала компания и о школьных рассказах своих одноклассников. Там подробно обсудить всё, конечно же, не удалось, а вот здесь, приятно расслабившись, можно было и вспомнить о рассказах своих приятелей. И вот после третьего тоста (он был провозглашён за женщин), Стас, у которого начали поблёскивать глаза, заявил, обращаясь к Самойлову:

— А быстро же твоя Великанова утешилась, — чего–чего, а ехидства ему было не занимать.

— Что значит — утешилась? — неожиданно для всех остановил его, пытающегося ещё что–то добавить, Лемберт. — Почему вдруг утешилась? Встречается девчонка с парнем — вот и хорошо. — Неожиданной эта защита была потому, что Виктор редко за кого–нибудь заступался. Но вот сказать что–либо наперекор Стасу было для него немалым удовольствием.

— Да и к тому же, это ни о чём не говорит, — дополнил своё высказывание Лемберт. — Мало ли что, сегодня встречается с одним, а завтра с другим. Что, так уж редки подобные случаи? — Кому, как не ему самому, лучше об этом было знать.

Остальные предпочли промолчать. Одна только Ксения добавила:

— Правильно, Виктор. А, даже, если у Любы и надолго эти встречи, то, что в этом плохого?

Самойлов сидел, низко опустив голову, и только как–то тяжело дышал. Понятно было, что он ужасно расстроен этой дурацкой репликой Пригожина. У него и после встречи в школе, чувствовалось, настроение было не ахти какое, но Стас добил его окончательно.

Молчали и все остальные. И молчали они, вероятно, не потому, что не хотели заступаться за Любу. Нет, наоборот, они просто не хотели обсуждать эту тему, неприятную как для Самойлова, так и для отсутствующей с ними Любы. Они уважали и Любу, и Виктора. Зачем разбираться, кто из них прав, а кто виноват. Они сами смогут во всём разобраться. А если делать такие заявления, как это сделал Пригожин — это означает только накалять обстановку. Вон Ксюша с Игорем тоже были в ссоре, но смогли же помириться. Так почему же не сделать этого и Виктору с Любой. Никто из этой компании не сомневался в том, что Лена с Настей сказали о встрече Любы с парнем правду. Они ведь подруги и никогда не стали бы наговаривать на Великанову. Но что–то не очень верилось в то, что у Любы это серьёзный роман. Все они знали, что она однолюбка. Но и это сдерживало их от дальнейшей обсуждения темы. Уж если Люба и впрямь встречается с парнем, то это у неё серьёзно. Зачем же тогда расстраивать и так сидящего чернее тучи Самойлова.

— Всё, хватит обсуждать человека, которого сейчас нет среди нас, только сплетни разводить, — решительно заявила Алина.

А Пономаренко, как бывший друг Виктора — да они и сейчас были друзьями, хотя виделись редко — добавил, бросив в лицо Пригожину:

— Ну, ты, Стас, и ехидина!

Многие согласно кивнули головами, Алина же, встав из–за стола, произнесла:

— Так, нужно, наверное, закругляться, и вообще, хватит пить. Мы с Ксюшой уже точно пить не будем. И вы заканчивайте, — обращение к ребятам.

Тортики были съедены, конфеты тоже уже почти, оставалось ещё немного пирожков и около половины бутылки вина. Лемберт быстро разлил его по стаканам (теперь уже только в шесть из них), парни выпили, поспешно закусили и начали выбираться из кафе.

— Ну, что, прогуляемся ещё немного центром, — предложил Антон. — Давно вместе не прогуливались.

Его предложение было принято, и все начали потихоньку подниматься к школе, к центральной улице. Но когда они вышли к школе, Самойлов вдруг решительно заявил:

— Вы как хотите, а я пошёл домой. Нет настроения бродить по городу, да и дома дела есть.

Его никто не стал уговаривать. Все прекрасно понимали, что сейчас Виктору не до гуляний, и любые разговоры, даже на вполне нейтральные темы — ему в тягость. Он и так не очень–то разговорчивый, а сейчас совсем молчать будет. И нет у него никаких неотложных дел дома, это и ежу понятно, просто настроение у него подавленное. Идя со школы на автостанцию, он немного отошёл от сказанного о Любе Настей, но издевательская реплика Стаса его добила. Виктор, попрощавшись, ушёл домой, остальные же немного погуляли по городу. Правда, не так уж долго, со временем всем им почему–то тоже расхотелось бродить по улицам, и они потихоньку разошлись по домам.

Что касается Самойлова, то он покривил душой, сказав, что идёт домой. Правда, возможно, решение у него было принято уже по дороге к дому. Но, как бы там ни было, Виктор миновал свой двор и направился дальше; на улице Карла Либкнехта он свернул влево и, чуть погодя, зашёл в один из дворов. Он был в этом дворе и неприметном старом доме всего один раз — как–то заходил он туда ещё в начале 10‑го класса за компанию с Андреем Нагибиным, который, как понял Самойлов, посещал этот домишко и раньше. Там жила одинокая пожилая женщину, которую все знали в округе. А знали её потому, что она подпольно гнала на продажу неплохой самогон, который можно было купить на вынос, а можно было и выпить рюмку, другую прямо у хозяйки в доме. Виктору сегодня выпитого портвейна оказалось очень уж мало. И он с горькой радостью разбавил его ещё двумя рюмками самогона. Эти порции спиртного на сегодняшний день были последними, но, как оказалось позже, далеко не последними в будущем.

 

ГЛАВА 21

Продолжение отдыха

После встречи в школе, которой все остались очень довольны, впереди было ещё более месяца полноценного отдыха. Полноценного — да, но назвать его очень уж разнообразным было сложно. Как это ни странно, но, например, для студентов короткий отдых после занятий или в воскресенье был более насыщенным и по своей сути более разнообразным. Но возможности столицы Украинской социалистической республики и рядового районного центра были слишком уж неравноценны. А потому, как и ранее, во время школьных каникул, мест отдыха фактически было всего два: пруды и стадион, ну, ещё иногда по вечерам просмотр в кинотеатре нового кинофильма. Что ещё можно было придумать в районном центре? Правда, иногда по двое–трое студенты мужского пола вечерком могли ещё заглянуть в пивную и выпить кружку пива, но не более того. Сейчас они себе это уже могли позволить, так сказать, безбоязненно — ничего плохого в этом не видели ни они сами, ни окружающие. Но вот повторений просиживания в кафе за бутылкой за всё это время не было. Не тянуло их сейчас на крепкие напитки. Вот только никто не ведал, как в этом плане обстоят дела у Самойлова, как не знали они и о его посещении самогонщицы в день встречи одноклассников. А вот у Виктора такие походы «за угол» на соседнюю улицу изредка происходили, уж очень неспокойно у него было на душе. Но он почему–то очень редко появлялся в компании друзей, да и делиться своими новостями или переживаниями никогда не спешил. На стадионе вечерком он ещё с ребятами гонял мяч, да и было это рядом с его домом. А вот на пляже пруда его видели нечасто.

Но, каникулы продолжались, и потому, несмотря на такой, вроде бы, неактивный отдых Виктор находил себе новые виды полноценного проведения свободного времени. В конце июля (практически сразу после встречи одноклассников), на рынке стали появляться старушки, да и просто женщины среднего возраста, с корзинками грибов. А уж, когда в начале августа этими кошёлками были переполнены базарные ряды, то решил заняться «третьей охотой», как двумя годами позже назвал собирание грибов известный советский писатель Владимир Солоухин, и Самойлов. Он и раньше любил это занятие, к которому его приучила бабушка. Он часто ходил с ней собирать грибы — иногда летом, но чаще осенью, когда было большее грибное разнообразие. Летом, в основном, они собирали маслята, сыроежки, иногда (год на год не приходилось) попадалось немного белых грибов, реже подосиновики и подберёзовики. А вот осенью, кроме этих грибов, немало было груздей (белых и чёрных), польских грибов, рядовок, зеленушек (гриб из семьи рядовковых) и, конечно же, опят. Последние их семье очень нравились, потому что их можно было употреблять в любом виде — свежими (жарить, варить, готовить с ними жаркое), маринованными, солёными (реже) или сушёными. Сейчас же Виктор «охотился» в основном за белыми и маслятами. Различного рода сыроежек тоже было много (в Украине, например, их определено около 60 видов), но он их не собирал. Хотя их можно было и солить и мариновать, но, всё же, в основном они употреблялись в жареном виде. Поэтому в один из первых дней, когда не смог найти достаточное количество иных грибов, он их насобирал с полкорзинки (чтобы мама приготовила их и семья могла отведать свежее блюдо), но в дальнейшем ими не увлекался. Тем более что позже возвращался он из лесу с полной корзинкой и кульками других, более приятных грибов. При этом он часто заносил грибы и бабушке с дедушкой, которые жили рядом с лесом, заодно и проведывая их.

Ходил в лес он один, без компании и без кого–либо из родителей — в будние дни те работали, а в выходные были чем–нибудь заняты по дому. Бабушка Виктора, которая и приучила внука собирать грибы, хотя и жила на окраине города, но в лес с внуком сейчас ей тоже некогда было ходить — работы во дворе дома и на огороде летом хватало. Но Виктору то, что не было никаких компаний для походов в лес, было только на руку. Ему нравилось такое одиночное времяпрепровождение ещё и потому, что не нужно было ни в лесу, не по дороге в него или к дому с кем–то и о чём–то «болтать» (как он для себя определил подобную сферу деятельности). Если и ранее он не был склонен к словоизлияниям, то сейчас и вовсе не хотелось ему ни о чём разговаривать. А вот размышлять ему никто не мешал, и он этой возможностью пользовался в полной мере. Приятный, свежий лесной воздух, тихое покачивание верхушек деревьев, нередкий перепев птичек, частые голоса кукушек да и, вообще, вся эта лесная красота оказывала на него благоприятное успокаивающее влияние. Он подходил к сбору грибов довольно основательно, не так, как иные, как бы между прочим. Нет, если он что–то делал, то делал он это хорошо. А для этого нужно во время работы сосредотачиваться и думать только о том деле, что тебе приходиться выполнять. Прочь посторонние мысли. Но что можно думать о грибах во время их сбора. Многое. Можно не только думать, но и разговаривать со своими будущими находками, что Самойлов нередко и делал. Проходя какой–то участок леса в поисках грибов, он не только мысленно, но часто и вслух шептал:

— Ну, где же ты, грибочек? Покажись и полезай в мою корзинку.

Найдя симпатичный гриб он тоже комментировал:

— Ух, ты! Какой красавец. Давай я тобой полюбуюсь, — и далее. — Так, а где же это твои собратья? Они должны быть где–то здесь поблизости. Красавчики, агу! Где вы? Показывайтесь.

И так он продолжал в этом же духе и в других ситуациях. Ну, скажите, разве в компании грибников такое возможно? Конечно, нет — неудобно как–то. А вот наедине с самим собой и с грибами всё возможно. Размышлял он и о самих грибах. Он думал о том, что грибы — это одно из самых интересных и таинственных явлений природы. Недаром ведь учёные и разные там классификаторы вначале не знали даже, куда его отнести — к растительному или животному царству, а, возможно, что он из разряда полипов. Кроме того, его удивляла ещё одна грибная странность. Вот он ходит по лесу в поисках грибов. Лес, на первый взгляд, да, наверное, так оно и есть, внешне абсолютно одинаков. Та же трава, те же кусты и деревья. Но под одними деревьями растут грибы (и порой немало), а под другими нет. Почему так устроено? Для грибов, как известно, нужны были только сырость, тень и прохлада. Но, под некоторыми породами деревьев (и около них) настоящие грибы вообще не родятся. К таким деревьям относятся, например, ольха, осокорь, тополь, черемуха и прочие. А ведь установлено взаимосуществование (к взаимной пользе) грибов и деревьев.

Виктор как–то, примерно в районе 9–10‑го класса прочитал старую книгу о грибах. И вот там была приведена цитата известного русского прозаика, мемуариста, литературного и театрального критика, журналиста, исследователя средины 19‑го века, члена–корреспондента Петербургской АН (1856 г.) Сергея Тимофеевича Аксакова. И вот что в ней говорилось:

«Всем охотникам известно, что у грибов есть любимые места, на которых они непременно каждый год родятся в большем или меньшем изобилии. Без сомнения, этому должны быть естественные причины, но для простого взгляда эта разница поразительна и непостижима… У меня есть дубовая роща, в которой находится около двух тысяч старых и молодых дубов… И только под некоторыми из них с незапамятных времен родятся белые грибы. Под другими же дубами грибов бывает очень мало, а под некоторыми и совсем не бывает. Есть также у меня в саду и в парке, конечно, более трехсот елей — и только под четырьмя елями родятся рыжики. Местоположение, почва, порода дерев — всё одинаково, а между тем вот уже двенадцать лет как я сам постоянно наблюдаю и каждый год вновь убеждаюсь, что грибы родятся у меня на одних и тех же своих любимых местах, под теми же дубами и елями».

Несколькими годами позже в книге того же В. А. Солоухина «Третья охота» Виктор прочёл о том, как автор попытался объяснить, по крайней мере, то, почему не под каждым деревом в лесу растут грибы. Он приводил такой пример:

«Представьте себе какое–нибудь существо, которому дано видеть только яблоки, в то время как сама яблоня для него незрима. Конечно, он будет удивляться, почему в одном месте полно яблок, а рядом — нет ни одного. Теперь–то мы знаем, что грибы, которые растут в лесу, и которые мы с удовольствием собираем, это именно, как яблоки, готовые созревшие плоды, тогда как само дерево скрыто от наших глаз под землёй».

Ничего в лесу не мешало Самойлову радоваться, но, одновремённо, и грустить. Во время короткого отдыха он устраивался где–нибудь сидеть на холмике под деревом, и чистил грибы, что бы занять время, грибы. Срезал он грибы ножиком, ведь лучше аккуратно срезать грибы, а не вырывать с корнем, поскольку в последнем случае грибница разрушается. Если сравнивать грибы с теми же яблоками, то такое собирание было бы похоже на то, как если бы вместо того, чтобы аккуратно сорвать яблоко, ты обламываешь вместе с ним и небольшую ветку.

При таком занятии, Виктору уже ничего не мешало думать о жизни и, в частности, о его взаимоотношении с Любой. А вот эти мысли как раз и были грустные и одновремённо с болью в сердце. Самойлов за прошедший после школы год никак не мог успокоиться от разрыва их отношений. Он, так же, как и сама Люба питал надежды, что хоть во время каникул они смогут если и не помириться окончательно, то уж хотя наладить более–менее нормальные отношения. Но рассказ Насти и Ларисы, а затем совершенно некорректное «дополнение» Стаса совершенно выбили его из колеи. Но сколько он не размышлял о том, как быть дальше — ничего путного ему в голову не приходило. И чем ближе была средина августа, тем муторнее становилось на душе у Виктора. Близилось возвращение Великановой с моря. Но вот видеться сейчас с ней Самойлову совершенно расхотелось. Но что делать, город то невелик, всё равно где–нибудь столкнуться. Что он должен будет ей сказать? А ни говорить о чём–то, ни спрашивать её ему совершенно не хотелось. Вот она суровая несправедливость жизни! Вместо того, чтобы всё хорошенько разузнать из первых уст, ты не только не хочешь ничего слышать, ты даже видеть человека не хочешь. И снова эта юношеская непримиримость, нежелание идти ни на какие уступки или даже просто контакты. Хотя, и в более зрелом возрасте тоже такие случаи не одиночны.

В один из дней, возвращаясь узкой улочкой из леса, Виктор столкнулся с живой «достопримечательностью» их городка. Шедший навстречу средних лет мужчина в заношенной одежде, приблизившись к Самойлову, как–то хмуро произнёс: «Дай копейку!». Самойлов пошарил по карманам. Идя в лес, денег он с собой не брал, но, порывшись, он таки отыскал несколько мелких медных монет, которые и отдал встречному. Тот благодарно улыбнулся и пошёл своей дорогой. А был это известный всем таращанцам Петро́ Кучерявый, при этом никто не знал, Кучерявый — этот его фамилия или кличка, потому что волосы у него и в самом деле были вьющимися. Что же это был за человек? Одни называли его дурачком, другие — юродивым. Но, скорее всего, он не был ни тем, ни другим. Термин «юродивый» в принципе не совсем совместим с термином «дурак». В большинстве своём юродивые далеко не дураки, хотя многие толкования определяют их как людей с намеренным старанием казаться глупым или безумным. Часто они были гораздо умнее простого люда. В начале тысячелетия в глазах неверующих юродивыми считали Христиан, в силу своей веры в распятого Бого–человека. Легендарного юродивого Василия Блаженного (XV век) чтил и боялся сам Царь Иван Васильевич Грозный, потому как тот постоянно обличал ложь и лицемерие. Петру Кучерявому было очень далеко до Василия блаженного, но и полным дураком его тоже назвать нельзя было. Это просто был человек с некоторой умственной задержкой развития, скорее всего, как последствия войны. Кстати, в конце сороковых–начале пятидесятых годов в Тараще была ещё одна подобная личность, которую прозывали Босый, из–за того, что почти круглогодично ходил без обуви. Но Босый, как говорили старожилы, частенько промышлял воровством, а иногда и просто грабежом. Куда он позже делся, никто не знал, хотя ходили слухи, что его какая–то из структур карательных органов то ли убила, то ли куда–то вывезла.

Петро Кучерявый выгодно отличался от Босого тем, что всегда был добродушным, неагрессивным к другим людям и никогда не воровал. Он только периодически просил денег, причём всегда одной и той же фразой, с которой он обратился к Самойлову, и всегда ко всем, независимо от возраста, обращался на «ты». Но ему, действительно, хватало милостыни в несколько копеек. Ходил он не с босыми ногами, но тоже почти весь год в старых сандалетах на босу ногу, и только в зимний период натягивал старые стоптанные башмаки. Своего жилья у него не было, его приютила какая–то старушка, подкармливая и, главное, предоставляя кров. Петро очень редко разговаривал с окружающими, но если это иногда случалось, то разговаривал он довольно внятно и, вроде бы, вполне разумно. Вот только интонация его голоса оставалась какой–то угрюмой. Люди относились к Петру в основном дружелюбно. Юродство, конечно, вызывает двоякое отношение у людей, нередко — злобу и отвращение, заставляющее гнать юродивых, бить и смеяться над ними. Но многие чувствуют к ним симпатию и даже невольное тяготение. Вероятно, такие люди интуитивно понимают, что юродивым мог стать далеко не каждый. Но к Петру Кучерявому в городе почти все относились нормально, на рынке сердобольные старушки совали ему в руки что–нибудь из овощей или фруктов, другие жители отдавали ему старую одежду или обувь, которую он с благодарной улыбкой принимал и даже иногда, так же хмуро, как просил копейку, говорил «Спасибо». Единственные, кто его нередко донимал, так это мальчишки, которые его частенько дразнили, но, на которых он просто старался не обращать внимание.

Встреча с Петром не сулила Самойлову ни каких–то удач, но и никаких неприятностей, поэтому он спокойно пошёл дальше, размышляя по пути к дому о том, чем ему заняться в ближайшие дни кроме грибной охоты. До этого, на стыке июля и августа Виктор на два дня вырвался в Киев, но не на занятия, конечно, а тоже с целью проведения довольно интересного досуга. В Киеве в это время, 31 июля‑1 августа 1965‑го года проходил легкоатлетический матч СССР — США. Когда он уезжал из Киева на каникулы, афиши об этом неординарном спортивном событии пестрели в районе Республиканского стадиона, да и в некоторых других местах тоже. И Самойлов решил не пропустить такое интересное зрелище. Договорённость о проведении легкоатлетических матчей СССР — США была достигнута ещё во время летних Олимпийских игр 1956‑го года. Первый такой матч состоялся в 1958‑м году в Москве. В прессе матчи получили название «матчи гигантов». Проводились эти матчи ежегодно (позже с некоторыми перерывами) поочерёдно в годах Советского Союза и Соединённых Штатов Америки (Москва, Филадельфия, Киев, Лос — Анжелес, Ленинград, Беркли, Минск, Вашингтон…). В программу матчей входили олимпийские дисциплины, за исключением мужских марафона, ходьбы на 50 км и женского пятиборье. Позже мужское десятиборье также было исключено, и вообще по многоборью стали проводиться отдельные матчи. Очки в каждом виде программы начислялись следующим образом: 1‑е место — 5 очков, 2‑е место — 3, 3‑е место — 2, 4‑е место — 1, не закончившие дистанцию или не взявшие начальную высоту — 0.

На состязаниях такого ранга в Киеве были, естественно, не сельские легкоатлеты (как два года назад в Тараще), а потому Виктор получил большое удовольствие от этих соревнований, тем более, что наши легкоатлеты разбили американцев по всем статьям. Дело в том, что первый состоявшийся в Лужниках матч принёс победу спортсменам СССР с минимальной разницей в очках (172: 170). В последующих пяти матчах победу также одерживала советская команда. Однако мужская команда легкоатлетов СССР неизменно проигрывала своим американским оппонентам. А вот в Киеве, в 7‑м по счёту матче, мужской состав сборной СССР впервые одержал победу над американскими легкоатлетами. В общем зачёте эта победа выглядела так: 181,5: 155,5 (мужчины — 118: 112 и женщины 63,5: 43,5). Виктор ради такого зрелища и прервал свой отдых в родном городе и на пару дней вновь вернулся в столицу во время летних каникул.

А вот уже в средине августа Виктор всё чаще стал задумываться о том, что ему делать со средины августа. Всё время ведь в лесу прятаться не будешь, и в Киеве ему больше делать нечего? Видели, что Виктор с каждым днём становится всё более пасмурным и в семье Самойловых. Точнее, это хорошо замечал глаз любящей матери. Она знала, что Виктор в ссоре с Любой и понимала, хотя и не спрашивала об этом сына, что отношения у них не налажены. Она однажды пыталась успокоить Виктора:

— Витя, ну, что ты такой невесёлый, что ты грустишь? Не отдыхаешь даже нормально. Скоро Люба вернётся, встретишься с ней. Может быть, помиритесь, и ты повеселеешь.

Однако эта участливость мамы вызвала у Виктора только противоположную реакцию. Он только хмуро, и даже как–то злобно, бросил на мать взгляд, промолчал и выбежал во двор, сдерживая слова, которые готовы были слететь с его губ:

— Не хочу я её видеть, совершенно не хочу!

Мама после этого поняла, что не всё так просто и больше с сыном на эту тему разговор не поднимала. Но она также уяснила для себя, что вряд ли сын будет рад встрече с Любой. Что у них там произошло, неведомо, но сына то как раз и гнетёт возможность такой встречи. А он только постоянно, как отшельник, в лесу сидит. Все ведь одноклассники, друзья его сейчас в родном городе. Но он и с ними почти не общается. Изредка только вечерком на стадион сбегает. И вот однажды вечером она в общем семейном разговоре спросила Виктора:

— Витя, а тебе не надоело всё время в лес бегать? Сколько можно эти грибы собирать. Нам их уже девать некуда. Занялся бы ты чем–нибудь другим.

— Чем в нашем городе ещё можно заняться?

— Но ты же раньше и купаться ходил, и на стадион чаще бегал. А сейчас всё прекратилось — или ты в лесу, или дома сидишь, как волк–одиночка.

— А, надоело всё, — ответил сын, тем не менее отметив сравнение матери с волком–одиночкой. Оно ему понравилось, и он решил, что оно ему сейчас, как никогда, подходит. — Ладно, прекращаю ходить за грибами. Мне это занятие уже тоже надоело, — согласился он с матерью.

— И чем ты теперь займёшься?

— Не знаю пока что. Придумаю что–нибудь.

— Может быть, вместо грибов ты займёшься рыбной ловлей? — спросил отец. — Тоже польза. Грибов мы уже до отвала наелись, а вот рыбки бы не помешало.

— Вот придумал. И где же это у нас в городе можно рыбу ловить? На речушках подобных Котлую, ничего не поймаешь, а в прудах ловить запрещают. Там ведь совхозы карпов разводят и стерегут, чтобы никто не ловил.

— Не обязательно ловить рыбу в Котлуе, Глыбочице или в прудах ловить. Да и вообще в Тараще. Можно на Роси половить.

— Да, на Роси — это неплохо. Только добираться туда каждый день не с руки — всё же, 10–12 километров.

— Это ты имеешь в виду около Бовкуна, — село вблизи реки, на указанном Виктором расстоянии. — Но можно и не там, а в Белой Церкви.

— Ого! Ещё лучше. А туда как добираться?

— Очень просто, автобусом, — улыбнулся отец.

— Папа, ты что, шутишь. Ездить каждый день автобусом в Белую Церковь и назад?

— А зачем каждый день?

— Как это зачем?

— Вот что, я вижу, что тебя отдых в Тараще уже не устраивает. Не находишь ты здесь для себя нормального занятия. Вот и поезжай в Белую Церковь, тем более что моя сестра, твоя тётя Галя, приглашала.

— Ух, ты! Вот это здорово! Ты предлагаешь поехать мне к тётке?

— Ну да. Там и город побольше, развлечений тоже больше. Правда, тебе и в Киеве этих развлечений хватает. Но вот отдых там получше, нежели здесь. Ты же знаешь, что у них дача под городом, вот сиди там и лови рыбу на Роси.

— Но вам то от этого какой прок? Я же рыбу не смогу вам привезти.

— Да Бог с ней, с этой рыбой. Купим мы на рынке тех же карасей и поедим. Главное, что ты нормально отдохнёшь. А то ты уже серый стал от отдыха у нас. Разве это отдых? Может быть, у тётки отдохнёшь. Впереди ведь целый год учёбы.

— Слушай, отец, — заволновалась уже мать. — Зачем ты его выпроваживаешь из родного дома. И так он не часто бывает, я его и здесь–то почти не вижу — в лесу всё сидит. Так нет, ты вообще отправляешь его, кто знает куда.

— Почему это — кто знает куда? И не отправляю, а пока что только предлагаю. И не куда–нибудь, а к родственникам. Ты ведь сама понимаешь, что там он лучше отдохнёт. А что касается того, что ты с ним мало видишься, то ты сама сказала, что и здесь ты его мало видишь — практически только вечером. Да и вообще, мать, привыкай его видеть не так часто. Таков закон жизни. А женится, то и совсем редко будем видеться. Не в Тараще же он будет в дальнейшем жить. С его специальностью ему здесь делать нечего. Зашлют куда–нибудь за тысячи километров, ты, что ли за ним последуешь?

— Да что ты говоришь такое! Ты настраиваешь его, чтобы он домой не приезжал?

— Да ничего я не настраиваю. Конечно, он будет приезжать, но не так часто. Не каждый месяц, по крайней мере. А позже ещё и внуков будет нам привозить. Внуков то ты желаешь?

— О, Господи! Когда это ещё будет, — вытерла уголком материи глаза мама, она во время разговора что–то перешивала. — А внуков мне, конечно, поглядеть хочется.

— Ой, мать, пролетит время, ты и глазом моргнуть не успеешь. Ты вспомни, давно ли ты его в первый класс вела.

— Да, ты прав, — грустным тихим голосом промолвила мать. — Как будто бы вчера это было. Ладно, пускай едет к твоей сестре. Может быть, ты и прав — отдохнёт он там лучше, чем здесь. А набраться сил перед занятиями ему, действительно, нужно. А дома он эти силы только теряет, — вздохнула она. В итоге вопрос о том, чтобы Виктор погостил пару недель у тётки, был окончательно решён.

 

ГЛАВА 22

Отдых на Роси

Сразу же на следующий день отец созвонился с сестрой и предупредил, что к ней (по её же приглашению) приедет погостить племянник, а ещё через день тот уже был в старинном городе Белая Церковь (летописный Юрьев).

Жила семья Горелиных, такова была фамилия зятя старшего Самойлова, в центре города в хорошей квартире новой пятиэтажки. А вот дача родственников Самойлова находилась в живописном месте на околице города за дендропарком «Александрия», вверх по течению реки Рось. Вот на этой даче и довелось проводить остаток своего летнего отдыха Самойлову младшему. Участок, на котором располагалась дача, соседствовал ещё и с озером. В этой прибрежной левой части реки вообще было несколько небольших озёр, вытянутых по форме в сторону Роси. Выше по течению река вилась причудливой змейкой, в отдельных местах меняя своё направление движения (по рельефу местности) на противоположное. Да и вообще, дача была расположена в чудесном месте.

Ведь Рось (правый приток Днепра) является одной из живописнейших малых рек Киевской области, которая течёт по направлению к юго–востоку. Река местами бурная и стремительная, а местами — тихая и спокойная и на протяжении многих километров несёт свои воды между лесов, которые подступают к самому берегу. На участке, где располагалась дача Горелиных, река сохраняла свою кристальную чистоту. Здесь была всегда прозрачная вода, не менее 2,5 м в глубину. А при хорошей погоде, когда долго не было дождей (как именно сейчас), прозрачность могла достигать и до 6 метров. Купаясь в Роси, Виктор видел дно реки, даже в тех местах, где она была достаточная глубина или где в ней имелись кглубления. Ширина реки обычно составляет от 40 до 60 м, однако есть участки, где Рось сужается до 15–20 м. Там, где река вилась змейкой, можно было обозревать и плёсы шириной ~100 м с почти незаметным течением. Впадает река в Кременчугское водохранилище. На этой же реке, кроме Белой Церкви и Бовкуна, расположены такие населённые пункты как Дыбинцы, Богуслав (родина Лены Панасенко), Хохитва (где жила известная украинская писательница Марко Вовчок), Корсунь — Шевченковский, Стеблев. Недалеко от реки расположена и родина великого Кобзаря, Т. Г. Шевченко — село Моринцы. Но, в том же Богуславе, возле Корсуня, Хотихвы, Стеблеве река уже не так тиха и спокойна, в этих местах она прорывается через разломы гранитных плит, здесь долина Роси узка, а берега вздымаются гранитными утёсами, да и в русле глыбы гранита.

Но почему река имела такое название? Есть много версий, пытающихся объяснить это. Некоторые связывают название с Россией, с руссами, другие указывают на то, что слово русь (рось) означает «рыжий, русый». Но самая красивая, романтическая версия говорит о том, что название реки связано с именем русалки Роси, дочери Днепра, как бы бога реки Днепр. Эта дочь Днепра русалка Рось считается прародительницей славян.

Скучать на новом месте Виктору не приходилось. В семье Горелиных подрастал сын, который был на три года младше Самойлова, он закончил девятый класс. В отличие от своего кузена он был довольно шустрым пареньком. Свой город, намного больший, нежели родина Виктора он знал достаточно хорошо. А уж тот район, где располагалась их дача и тем более. Он постоянно теребил Виктора, приглашая то на рыбалку, то тоже в отдалённый лесок за грибами, то на купанье в речке. При этом подымал своего гостя ни свет ни заря. Но Виктор на него не обижался, наоборот, он очень сдружился со своим двоюродным братом, наверное, по принципу притяжения обратных полюсов магнита. А по характерам они были полной противоположностью — тихоня, молчун Виктор и взрывной, многословный Николай.

Виктор с удовольствием купался с Колей в Роси, но без особого желания (надоело) ходил по грибы. Тем более, что грибов в лесу за городом, да ещё на отдалённом расстоянии, было значительно меньше, нежели в лесах Таращи, один из которых являлся как бы окраиной его местечка. А вот рыбалка ему очень понравилась. Раньше рыбу он пытался удить только будучи шести–восьми летним малышом в маленьких речушках Глыбочица и Котлуй. Но какая там могла быть рыба — пескари, уклейки, верховодки, даже плотву там редко поймаешь. А вот в Роси они ловили довольно крупную краснопёрку, густеру, окуней, изредка попадались лещ или сазан. Несколько раз они ловили на живца судака или щуку, хотя здесь им везло меньше. Спиннингов у них не было, а на простую самодельную удочку удавалось поймать не щук, а щурёнков. Но и это был неплохой улов. Хорошо, что мать Николая сейчас была в отпуске, жила с ними на даче, готовила еду и, конечно же, жарила пойманную мальчишками рыбу.

В один из дней Виктор съездил и в саму Белую Церковь. До того он был в ней всего пару раз — один раз семьёй приезжали в гости к Горелиным, а второй раз ровно два года назад, когда ездили группой из класса в «Александрию». Но во время этих поездок толком посмотреть город ему не удалось. Его Николай тоже приглашать посмотреть знаменитый дендропарк, но Самойлов категорически отказался. Во–первых, он его уже видел, а, во–вторых, одно только упоминание об «Александрии» вызывало у него щемящее чувство тоски — как же им тогда хорошо было с Любой. Тогда, ещё в конце лета Молодилин сделал фотографии (те, на которых одноклассники были сняты в парке) и отдал их ему с Любой в один из первых дней учёбы в одиннадцатом классе. И фотографии получились неплохие (хотя и чёрно–белые), да он с Любой (как и в Умани) на них очень неплохо смотрелись. Что касается города, точнее, его центра (особо по всему районному центру они не ходили), то Самойлову он понравился. Не очень чистый, конечно, но довольно аккуратный уже не городишко, а именно город. Ему особо понравилось то, что было много новостроек. Год назад был разработан и утверждён проект строительства Белоцерковского шинного завода, который предназначался для производства технологической оснастки и полимерного оборудования с целью обеспечения потребностей предприятий резинотехнической и асбестотехнической промышленности. А уже в этом году уже началось его строительство. Первая же автопокрышка будет собрана в декабре 1972‑го года. Жильё строилось частично для строителей, местных жителей, но, всё же, главным образом, для будущих работников завода (нужны были специалисты, и одними только трудовыми ресурсами города было не обойтись). Поэтому строительство жилья в городе велось ускоренными темпами. Осмотр города занял у парней немало времени, и они заходили в какое–то кафе перекусить. Там продавались на разлив и спиртные напитки. Но Виктор от этого соблазна отказался. Во–первых, он не хотел подавать отрицательный пример Николаю, а, во–вторых, его сейчас абсолютно не тянуло на выпивку. У него отдых складывался очень удачно, нравился ему, и запаса жизненной энергии ему хватало без горячительных напитков.

В один из последующих дней Колька разбудил его довольно рано, только светало.

— Чего это ты так рано схватился? — сонным и недовольным голосом спросил кузена Виктор.

— На рыбалку пойдём.

— И почему так рано? Не успеем, что ли? — они раньше тоже поднимались ранним утром, на зорьке был хороший клёв. Но потом начали уходить на рыбалку попозже, уже после завтрака. Рыбалка не была для них главной целью, они просто отдыхали, а потому за целый день всё равно можно немало рыбы наловить — не ловится сейчас, будет ловиться через час или через два. А они тем временем покупаются, позагорают.

— Мы сегодня пойдём карасей ловить, идти придётся подальше, да и ловить их лучше ранним утром.

— Что, мы их мало днём ловим?

— Э, нет. Это совсем не те караси.

— Что значит не те? Что не все караси одинаковы?

— Да, как раз неодинаковые. Эти особенные.

— И чем же это они особенные?

— А вот поймаем — ты сам увидишь.

Конечно, заинтригованный Виктор тотчас вскочил на ноги, и они начали собираться на рыбалку. Приманка и наживка у них была готова, они готовили их каждый вечер на утро следующего дня. Поэтому сборы были недолги — одеться, собрать снасти да захватить с собой чего–нибудь перекусить. И Самойлов не пожалел, что ему сегодня не удалось поспать подольше. Николай повёл его на одно из дальних озёр, и там рыбалка Виктору очень понравилась. Не столько даже рыбалка (она была не проста), сколько её результаты. В этом озере ловились карасики, размером примерно в ладонь. И было там много не просто речных, озёрных карасей, там ещё водился золотистый, или жёлтый карась — исконный обитатель наших прудов, стоячих озёр, стариц и даже небольших болот. У него высокое, почти круглое тело, медно–красные бока и тёмно–красные плавники. Ранее, как поговаривали, в этих местах он достигал полуметровой длины и до 5 кг веса. Но сейчас он стал гораздо меньше — кузенам попадались карасики размером от 8 до 12 см. Но и это было очень хорошо, потому что в перенаселённых водоёмах этот карась вырождается до карликовых размеров — немногим больше пятикопеечной монеты (их так и называют — «пятачок»).

Золотистый карась отличается неприхотливостью к кислородным условиям водоёма и редкостной живучестью. В этом отношении с ним могут сравниться разве что вьюн да линь. Это как раз те караси, которые фигурируют в многочисленных пословицах и поговорках, и которых принято жарить в сметане. Чаще всего они вылавливаются сетями, вентерями и другими рыболовными приспособлениями. А вот для рыболовов–удочников, каковыми были друзья, поймать этих карасей было очень сложно, поскольку те обычно ищут корм в густой водной растительности, куда забросить крючок с насадкой (чтобы не зацепиться крючком за камыш или водоросли) было чрезвычайно непросто. Но зато как же увлекательно было вытаскивать вот такую золотистую монетку, гораздо больше не только пятака, но и металлического рубля. Такой карасик очень походил (и по размеру тоже) на золотую олимпийскую медаль. Виктор видел такие медали по телевизору, когда в прошлом году, приехав из колхоза, смотрел в фойе общежития вместе с новыми друзьями репортажи из далёкого Токио, где состоялись XVIII-е Летние Олимпийские игры. Команда СССР завоевала там 30 золотых медалей. Смотрел он также (как истинный болельщик, ещё дома) и репортажи о IX-х Зимних Олимпийских играх из австрийского Инсбрука (29.01–9.02.1964 г.). Это были одни из первых подобных телетрансляций на территории СССР, которое проводило «Интервидение» — международная организация телевидения, созданная в январе 1960‑го в рамках Международной организации радиовещания и телевидения. Но сейчас это были не подобные спортивные соревнования, в которых ни Виктору, ни, вероятно, и Кольке, не доведётся принимать участие. Сейчас была просто рыбалка, но вот здесь уж главными действующими лицами были они сами. И выловленные ими карасики так красиво смотрелись на самодельном кукане (садка у них не было) — он как бы, действительно, был увешан золотистыми монетками (или медалями). Когда рыболовы возвращались от озера, то на подходе к даче на них с завистью смотрели не только местные пацаны, но даже и часть взрослого населения.

— Ну, что, Витя, понравились карасики? — спросил Николай своего двоюродного брата за ужином. — Вкусные? — перед ними стояла миска приготовленных его мамой карасиков, половину из которых они оприходовали. Мама же возилась где–то на кухне.

— Конечно, понравились, вкусные. Только они мне живыми больше нравились. Такие красивые, аж жалко было их на жарку пускать.

— Так давай завтра опять за ними пойдём, ещё наловим.

— Нет, Колян. Никуда мы завтра вообще не пойдём. Дома будем.

— Как это? Почему никуда не пойдём?

— Вот ты мне ответь на такой вопрос — кто эти карасики жарил?

— Как кто, мама, конечно.

— А кто обеды, завтраки, ужины нам готовит?

Николай не ответил на этот вопрос, он был смышлёным парнем и сразу сообразил, о чём идёт речь. Но затем он, всё же, осторожно заметил:

— Так мы же её едой снабжаем.

— Работой мы её, Коля, снабжаем, а не едой. Ты, что думаешь, без нашей рыбы у мамы других продуктов для еды не хватает? А кто на огороде постоянно возится? А ведь у тёти Гали сейчас отдых. И как она отдыхает? Только за нами ухаживает, да с хозяйством возится. А мы ей чем помогаем?

Николай понял, что в ближайшие дни или, по крайней мере, завтра плакала их не только рыбалка, но и любой другой отдых. Но, он ничуть не расстроился. Он, в общем–то, просто старался развлечь эти дни гостя, чтобы тому было не скучно, чтобы он хорошо отдохнул.

— Я понял. А чем мы сможем маме помочь?

А Виктор серьёзно настроился помогать своей тёте. Не по душе ему было то, что он здесь выглядит эдаким нахлебником. Ну, Колька, ещё куда ни шло, но он–то свалился на голову немолодой уже женщине, и та должна пахать на него. Не мог так проводить время в гостях Самойлов. Дома он привык без излишних напоминаний помогать маме или отцу. Не хотел он менять своих правил и в гостях.

— Чем помочь, спрашиваешь? Ну, например, насобирать на грядках помидоры, огурцы, помыть их, нарвать зелени, порезать её. Наготовить, что там ещё нужно для соления или консервирования овощей. Ты заметил, что твоя мама банки наготовила. Значит, она собралась делать запасы на зиму. А уж закатывать банки, так это, вообще, чисто мужская работа.

— А что, я не против, — обрадовался Николай. — Конечно, нужно маме помочь.

Утром они, хотя и не встали чуть заря, но в постели долго не валялись. Когда они вышли на улицу умываться, хозяйка спросила их:

— Ну, что, куда вы сегодня. На озёра или на Рось?

— Ни то, ни другое, тётя Галя. Мы сегодня на огород.

— На какой огород? — удивилась хозяйка.

— На ваш огород, тётя Галя. Помогать вам будем.

— Ну, вот ещё, что я без вас не справлюсь. Отдыхайте.

— А вы когда будете отдыхать? Вы же в отпуске.

— Ну, отдохну когда–нибудь. Мне и работа — отдых.

— Вот! Значит, и нам на пользу будет такой отдых. Правильно ведь говорят, что перемена работы — это тоже отдых. А уж когда этой работы совсем не было, то тем более труд пойдёт на пользу.

Тётка ещё немного поспорила для порядка с племянником, но в душе обрадовалась. И обрадовалась не столько помощи (она знала, что и одна справится), сколько тому, какая всё же сознательная растёт молодёжь. Кроме того, она видела, что и её сын готов помогать ей, причём довольно охотно. А дальше она уже просто говорила ребятам, что нужно сделать.

На даче Горелиных площадью шесть соток, кроме нескольких фруктовых деревьев (ну, и домика с душем и туалетом, естественно), остальную площадь уверенно оккупировали овощи. Картошка при этом практически не садилась, так кустов двадцать, не более — только для того, чтобы можно было в мае–начале июня полакомиться молодой картошечкой. Для её заготовки на зиму выделялись специальные участки земли в пригороде города, где местные жители и возились весной и летом, сажая картофель и ухаживая за ним. А вот уже осенью, в один из выходных дней производства выделяли грузовые машины, и хозяева выкапывали свой картофель и свозили его на дом. Поэтому на даче родителей Николая росли в основном огурцы и помидоры, десятка два кустов сладкого перца, немного кабачков и патиссонов и разная зелень. Это было удобно и рационально — для запасов на зиму не нужно было стоять в очередях в овощных магазинах, дожидаясь, когда подвезут нужный им товар, или платить за подобный втридорога на рынке. В общем, свой отдых в этот день Виктор и Николай провели, помогая хозяйке готовить консервацию на зиму. И от такой помощи они совершенно не устали, а только гордились тем, что смогли оказать Колиной маме посильную помощь.

В дальнейшем, по согласованию с тётей Галей, у них было ещё пару таких трудовых дней. И ей была помощь, да и ребятам это была, как правильно сказал Виктор, перемена в их работе, а точнее, в безработье — рыбалка и купание явно не работа (даже, если тебе поставили задачу наловить рыбы). Как бы там ни было, но это приятный отдых, общение с природой. Вот так насыщенно и интересно проходил остаток каникул у Самойлова. Ему такой отдых понравился. Когда в один из вечеров тётя Галя спросила племянника, приедет ли он к ним и на следующий год, то Виктор, подумав, ответил:

— Я не знаю, конечно, как всё сложится в следующем году, но, возможно, и приеду. Мне у вас очень понравилось. Спасибо вам и за приём, и за новое приглашение.

Правильно, что конкретного он может сказать за следующий год, когда он не знает как для него пройдёт и текущий год. Если он станет в моральном плане таким же, как и предыдущий, то ничего хорошего в этом не будет. Вопрос тётки у него сразу перевёлся в воспоминания о Любе. И как же ему быть дальше? Вопрос то был самому себе задан, но вот ответа на него Виктор не находил. И найдёт ли он его в будущем?

 

ГЛАВА 23

И вновь неудача

Пока Виктор коротал время в Белой Церкви, в Таращу с моря в средине августа вернулась Люба Великанова. Они отдыхали в уютном пансионате в посёлке Морское, расположенном на юго–восточном берегу Крыма, в 18 км от Судака. Люба, которая до того никогда не была на море, была просто восхищена подобным отдыхом и несказанно благодарна отцу, организовавшему всей семье такие великолепные три недели (чуть больше) беззаботной жизни в чудесном месте. В один из первых дней, по приезду с моря, Люба с Наташей посетили хорошо знакомый им пруд. Конечно, после отдыха на море сёстрам пруд, на котором они бывали уже за свою не столь уж долгую жизнь сотни раз, показался огромной лужей, но окунуться в его прохладную (точнее, не сильно нагретую) воду после хождения под палящими лучами солнца было, всё же, приятно. И шла Люба на пруд не столько в надежде увидеть Виктора, как просто повидаться с одноклассниками. У неё была просто масса впечатлений после поездки на море, и ей не терпелось с кем–нибудь ими поделиться. Но, как ни странно, никого из бывшего 11-Б она там не встретила. Поэтому на следующий после посещения пруда день она пошла в центр города в надежде кого–нибудь увидеть кого–нибудь из приятелей. Вышла она из дому одна (без Наташи, которая тоже делилась где–то впечатлениями о море со своими подружками), после обеда, ближе к концу рабочего дня (была пятница); в это время было больше шансов встретить кого–нибудь — если и не из студенческого общества, то тех таращанцев, которые работали в родном городе. Ей ведь, честно говоря, не столько хотелось рассказать о своём отдыхе, сколько услышать о том, как прошла встреча одноклассников, и кто из них на ней присутствовал. Великанова соскучилась по родному городу — год его не видела (зимой он был не очень привлекательным). А вот летом Тараща преобразовывалась — она покрывалась буйной зеленью, которая так украшала старые домики. Новые двух- или трёхэтажные дома не портили картину старинного городка с такими же неновыми постройками или одноэтажными домиками, которые, правда, были подремонтированы и имели довольно привлекательный вид. Но основным достоинством города были его первозданный уют и тишина, которая периодически нарушалась приятным щебетанием птичек. Без этих тихих, уютных, можно сказать, патриархальных домишек, улочек, переулочков и закоулков древняя Тараща была бы совсем иной.

Любе очень нравился её родной город. Ей сейчас вспомнилось одно из четверостиший неизвестного ей автора, которое она прочитала в районной газете, и которое было посвящено (на украинском языке) родному городу:

Люба прогулялась по центру города с полчаса, но никого из знакомых, точнее, из нужных ей личностей, пока что не встретила. Знакомые, конечно, были — в маленьком городке ты, если и не половину жителей знаешь, то, по крайней мере, немалую их часть. А вот из её бывшего класса не видно было никого. Возможно, они именно сегодня загорают на пляже или ещё где–нибудь отдыхают. Бродить по городу в такое время (а было довольно жарко) особых желающих не наблюдалось. Люба бросила взгляд на свои часики. До окончания работы оставалось ещё около 40 минут. Ей уже тоже стало жарко и скучно ходить по нагретому, а местами и размягчённому, асфальту, и она решила заглянуть к Лене, благо та жила рядом.

На сей раз Любе повезло — Лена была дома. Обрадовались встрече обе — как ни быстро для студенток пролетел год, но соскучиться они успели, виделись ведь в Киеве всего один раз, на свадьбе Тамары Кириковой.

— О, Люба! — Обрадовалась Лена, выглядывая в дверь на звонок Великановой. — Давай проходи в комнату. Я сейчас на кухне закончу и поговорим.

— А чем ты занимаешься?

— Да вот мама попросила кое–что приготовить к ужину. Она ведь на работе, а я бездельничаю.

— А я тебе на кухне не помешаю? — Люде не очень–то хотелось долго задерживаться у Лены, может тогда пропустить возвращающихся с работы. — Я ненадолго. Может быть, тебе чем–нибудь помочь на кухне?

— Нет, помощь не требуется. Я скоро буду закругляться. Просто некоторые дела закончу, да ещё присмотреть нужно за готовящимся блюдом. Ладно, проходи на кухню, можем и там поговорить, если ты торопишься.

Далее начались взаимные расспросы. Чтобы сократить время на беспорядочные взаимные вопросы, ответы, рассказы, Великанова сказала:

— Так, Лена, давай я тебе вначале коротко расскажу о своей поездке на море, а ты потом, уже более подробно расскажешь мне о встрече с нашими, — сразу взяла инициативу в свои руки Великанова. — У меня–то новости небольшие, а вот рассказ обо всех новостях одноклассников, наверное, времени много займёт. Да, кстати, а ты на море ездила или ещё поедешь? Твоя мама говорила, что вы, возможно, тоже на море поедете.

— На море мы в этом году не смогли вырваться, точнее не смог отец вырваться, а мы хотели поехать все вместе. Так что поездка на море переносится на следующий год. Хорошо, договорились — давай о себе.

Люба начала рассказывать свои новости. Как ни странно, впечатлений об отдыхе было много, а вот рассказ получился коротким. Тем более что Лена с отдыхом на море была знакома — один раз, когда она перешла в девятый класс, они семьёй ездили на море. Конечно, не в то место, где отдыхала Великанова, но это не имело особого значения — впечатления о крымском море, о пляжах и окружающей обстановке были подобны. А вот рассказ Лены был несколько более длинным, но и он закончился гораздо раньше, нежели Люда ожидала. Странно, но рассказывать о новостях других тоже совсем не просто. Тогда Великанова начала ставить, так сказать, наводящие вопросы: «Что? где? кто? с кем? когда? и т. д.» — и дело пошло веселее. В итоге Люба, вроде бы, обо всех всё (то, что знала Лена) выяснила. Она уже знала, что на встрече был Виктор, но не знала, присутствует ли он сейчас в родном городе. Но не знала этого и Лена.

— Ты, знаешь, я многих наших после встречи видела, а вот Самойлова — нет, — протянула как–то даже удивлённо Лена. — Странно, как–то.

— Вообще–то он домосед, и чаще всего ходит только на стадион, в других местах его застать непросто.

— Да, это, как я поняла за год учёбы с ним, действительно, так. Но всё равно странно — именно его я и не видела. А вообще, когда тебе кто–нибудь срочно нужен, то, как назло, всегда попадаются другие.

— Ну, ничего, Лена. Я побежала. Может быть, сейчас кого–нибудь встречу ещё, тех, кто работает в Тараще и у кого сейчас работа заканчивается. Ты просто, если что–то узнаешь о Викторе, дай мне знать. Самой мне не очень хочется расспрашивать о нём других.

— Я понимаю. Ладно, иди. Если что–то узнаю — сообщу.

Люба, попрощавшись, ушла, а Лена замыслилась о том, правильно ли она поступила. Нет, не о согласии что–либо разузнать о Самойлове. Совсем по другому поводу, ведь она ни словом не обмолвилась Любе о рассказе Ларисы и Насти про случайную встречу в Киеве. Она не хотела и огорчать Любу, и не хотела передавать сплетни. Да, она это считала сплетнями, потому что в её понятии какие–либо непроверенные разговоры со слов других — это и есть настоящие сплетни.

Люба этих сплетен, по крайней мере, пока что — не знала, и голова её была забита другим. Она спешила увидеть кого–нибудь возвращающегося с работы. На почту к Денисовой она идти не хотела, вряд ли тёзка знает что–либо о Викторе, а её место работы лежит в стороне от других районных производств. Многие женщины и девушки работали на плодоконсервном заводе, который располагался в другом конце Таращи (от дома Панасенко), в развесистом райончике Козаковка (укр. Козаківка) на юге Таращи (по ул. Будённого). Это было одно из основных мест работы местных жительниц, наравне с мельницей и автопарком, но вот там работали преимущественно мужчины, а из их класса никто из ребят работать в Тараще после школы не остался — институты или армия. Правда, были ещё мебельный комбинат, маслозавод, ремонтный завод или хлебокомбинат. Работали девушки также в кафе, магазинах, а также в школах (было в городе ещё и две 8-летние школы) и техникуме. Но в последних работали преимущественно люди с высшим образованием. Таким образом, больше всего надежды было, всё–таки, на плодоконсервный завод. Да, располагался этот завод далековато от центра, но, если пройти к перекрёстку улиц Богдана Хельницкого и Розы Люксембург, то вряд ли кого–то пропустишь — до этого перекрёстка практически все рабочие идут по ул. Богдана Хмельницкого, а уж дальше расходятся кто куда. Улица Богдана Хмельницкого (Ивановская) в Тараще — это, собственно, отрезок в пределах города дороги Белая Церковь — Звенигородка, или, если брать более масштабно — Киев — Новомиргород-Одесса. Улица Богдана Хмельницкого — улица–труженица. На ней наиболее оживлённое движение. С утра и до вечера по ней снуют грузовые и легковые автомобили, автобусы. И Люба поспешила по знакомой ей дороге. По пути к указанному перекрёстку немного в стороне она увидела Виктора Лемберта (тот её, кажется, не заметил), мило беседующего с девчонкой из их школы, как помнилось Любе, года на два моложе её.

— Интересно, — подумала она, — случайный разговор или это новая пассия Виктора?

Возможно, что Виктор что–нибудь и знает о своём тёзке. Но вот как раз с Лембертом Великанова беседовать не хотела. Он умный парень, но такое трепло — может напридумывать кучу разных историй, да и собеседнику наговорить с три короба. Ну его! Она торопливо прошла мимо и хорошо сделала. Люба не ошиблась в своих надеждах встретить кого–нибудь из одноклассников в этом районе. Ей это удалось, ещё не доходя до автовокзала, в районе старой мельницы. Эта мельница, хотя была и старой, но действующей, и прозвали её таращанцы «Пухкалкой». Такое странное название дали мельнице из–за звуков, которые доносились от паровой машины, которая была как бы «сердцем» мельницы. С древних времён и до нынешних времён здесь изготовляли масло и дерть, мололи и муку грубого помола. Старая мельница и сейчас работала, а вот раньше, как о том рассказывали прадеды, здесь был «cтупчак» — ступа, которую приводил в движение слепой конь, ходивший по кругу.

И вот примерно в 70-ти метрах за мельницей Великанова увидела Алину Макарову, которая шла по тротуару с какой–то женщиной. Алина тоже увидела Великанову и приветливо помахала ей рукой. Когда они сблизились, напарница Алины пошла дальше, а девчонки, не спеша, прошлись немного к центру города (оказалось, что Алина хотела заскочить в один из магазинов), нашли подходящую лавочку, присели на неё и начали обмениваться новостями. Собственно говоря, Люба сразу сказала, что она уже виделась с Леной, а потому обмен новостями происходил в основном друг о друге, но новостей было мало. Алина буквально только несколько дней назад вернулась из Киева, в котором пыталась осуществить свою вторую (и вновь неудачную попытку) поступить в университет. На работе она только второй день, так что могли и не встретиться. Люба посочувствовала подруге, что та вновь не поступила и спросила:

— А что дальше? На следующий год вновь будешь поступать?

— Обязательно буду. Только уже не в университет, да уже и расхотелось мне быть геологом. Жалею даже, что в этом году туда поступала.

— А куда ты собираешься поступать?

— Пока что и сама ещё не знаю. Выберу что–нибудь подходящее за год, но поступать точно буду. Ты же знаешь, я упорная — если поставила себе цель, то обязательно добьюсь.

После обмена новостями Люба перешла к основному, мучавшему её вопросу, и она спросила Макарову, не попадался ли ей Самойлов.

— Ты знаешь, я его после встречи видела один лишь раз — на стадионе, с нашими другими ребятами. На пруду он мне не попадался на глаза, правда, я там в этом месяце и не бывала, на экзаменах ведь была. Я брала половину отпуска на экзамены, а вторая половина у меня будет только в сентябре, после окончания первого года работы. После встречи я была в Тараще всего несколько дней, потом уехала в Киев.

— Ну да, ведь я совсем забыла, что ты поедешь в Киев поступать в институт. Понятно, тебя же в Тараще не было. Да и будучи на работе, ты его видеть не могла.

— Нет, понимаешь, я, хотя и не часто, но бывала на стадионе, и в те же последние дни июля тоже. Вот тогда я его и видела. Но, вот вернувшись из Киева, я Самойлова там не видела. А в эти выходные я там тоже была. Другие ребята были, а вот его я не приметила. Слушай, вот как раз у ребят и нужно о нём разузнать. Они должны знать.

— Да, всё это верно, только… — Люба запнулась, не зная как объяснить Алине.

Но той стало всё ясно и без слов:

— Так, всё понятно. Конечно, тебе самой не с руки наводить такие справки. Я всё разузнаю сама. Завтра после работы я обязательно заскочу на стадион, кто–то из ребят точно там будет. Вот и выясню всё. Кого–нибудь из наших обязательно разыщу. Не так уж велик наш город.

— Ну, кого–нибудь, это не очень надёжно. Он может ничего и не знать о Самойлове. Хорошо было бы разыскать Игоря Пономаренко, ведь он в своё время дружил с Виктором. Правда, сейчас они не так часто встречаются, Игорь может ничего и не знать.

— Не волнуйся. Я думаю, что разыщу того человека, кто точно знает, почему Самойлова не видно среди ребят и он где сейчас перебывает.

— И что это за такой всезнающий человек?

— Потом расскажу. Если разыщу его и всё выясню. Но я уверена, что выясню.

— Хорошо, спасибо, Алина.

— Да за что спасибо? Не спеши. Вот когда узнаю, тогда и скажешь «спасибо». Давай, Люба встретимся послезавтра под вечер, ну, часов в пять на этом же месте. Я тогда смогу тебе сообщить всё, что я разузнала.

— Хорошо, я согласна.

Договорившись, таким образом, о встрече через день, девчонки разошлись в разные стороны — Алина в магазин, а Люба домой. Алина тоже ничего не сказала Любе о рассказах Насти и Ларисы, но не потому, что не хотела огорчать подругу — она просто забыла об этой история, не придав ей особого значения. Следующие два дня тянулись для Любы, как ей казалось, очень долго. Завтра она с Наташей на пару часов сходила на пруд, но не потому, что так уж им невтерпёж было покупаться. Нет, конечно, — моря им вполне хватало. И не для того, чтобы что–то разузнать о Викторе, а просто пообщаться со знакомыми, и приблизить послезавтрашний день — дома время тянулось слишком уж медленно. На пруду она увидела только Пригожина и Молодилина, довольно тепло пообщалась с ними — ведь не виделись уже давно. Кроме той же скоротечной встречи с Анатолием на свадьбе у Тамары, она его в Киеве больше не встречала, а со Стасом ровно год не виделась. Никаких вопросов о Самойлове она им не задавала, а те, если и упоминали о нём, то только вскользь, поскольку, как поняла Великанова, не так уж часто с ним встречались.

Но вот уже наступил так ожидаемый день и начал приближаться оговоренный час встречи Алины и Любы. Они договорились встретиться в небольшом сквере у Дворца пионеров — место было тихое, спокойное, вдали от оживлённых мест, а также по пути следования обоих девушек из дому. На указанное место Люба пришла минут на пятнадцать раньше. Но минут через пять она уже увидела и приближающуюся Макарову.

— Ну, что? — едва поздоровавшись, спросила Великанова. — Удалось что–либо узнать?

— Удалось, — улыбнулась Алина. — Сейчас Виктора в городе вообще нет.

— Как нет? А где он? На море, что ли, уехал?

— Нет, не на море, — уже рассмеялась Алина. — Слушай, подруга, для тебя теперь получается, вроде бы все на море должны ездить. Но, увы. Не так часто люди нашего достатка туда попадают. Я и сама только один раз была на море, и то случайно.

— А как это случайно?

— Случайно, потому, что ехать на море не собиралась. Три года назад я с мамой ездила в Моздок, проведать мою сестру.

Люба знала, что у Алины есть две единоутробные сестры, то есть сёстры по матери, но отцы у них разные. Её мать трижды выходила замуж, и от каждого брака у неё был ребёнок, причём каждый раз это была девочка. И Алина поддерживала связь со своими сёстрами. Одна из сестёр Макаровой, как припоминала Великанова, проживала, вроде бы, в Киеве, а вот вторая оказывается в каком–то Моздоке.

— А где этот Моздок?

— На Кавказе. Если быть точнее, в Северной Осетии, между Нальчиком и Владикавказом, около 90 км до последнего. Ох, и красивые там мужики, — мечтательно протянула Алина. — Высокие, стройные, подтянутые. А глаза так и блестят, когда смотрят на молодых женщин. Я теперь понимаю, почему наши бабы часто не могут устоять перед ними.

— Только мужики там красивые? — удивилась Люба. — А женщины? Я думала, что на Кавказе, вообще, красивый народ.

— Не знаю за весь Кавказ, но в Осетии женщины не особенно красивые. Чаще даже просто некрасивы. Нет, когда им по 18–20 лет, то они ещё очень даже ничего. Но те, которым перевалило за тридцать, выглядят как старухи. Они, как бы лучше охарактеризовать? — какие–то замученные, изношенные что ли. Но оно и понятно, там ведь жесточайший патриархат.

— Подожди, но, насколько я помню, Осетия вроде бы не соседствует с морем? Где ты в горах море нашла?

— Точно, не соседствует. Неплохо знаешь географию. Но мы с сестрой на несколько дней выбрались в Махачкалу.

— А, это, кажется, на Каспийском море?

— Точно, и здесь верно. Там у сестры подруга с мужем жила.

— Ладно, мы немного отошли от темы. Так где же сейчас Самойлов?

— В Белой Церкви.

— О! И что он там делает?

— Гостит у тётки. Купается, наверное, в Роси, может быть, рыбу ловит. Не знаю, я его там не видела, — вновь рассмеялась Алина.

— Слушай, Алина, а где это ты всё выяснила?

— В справочном бюро, — продолжала смеяться Макарова

— Да перестань ты шутить. Какое там справочное бюро?

— Ты знаешь, почти настоящее. Есть у нас одноклассники, которые всегда обо всём и обо всех знают.

— И кто же это?

— Например, Антон Гаркавенко. Ты разве не замечала, что он, и в самом деле, обо всех всё знает. Ну, если и не всё, то многое.

Люба удивилась, но промолчала, потому что она, действительно, раньше замечала такую осведомлённость Антона, но не придавала этому значение. Антон же в силу своей общительности, коммуникабельности, а также спокойного, уважительного, благосклонного и сочувственного отношения к собеседникам всегда был в курсе последних событий. Ему рассказывали порой то, что другому никогда бы не рассказали.

— Да, молодец, Антон. И в самом деле — справочное бюро. А он не говорил, когда Самойлов вернётся домой?

— Скорее всего, перед самым уже отъездом в институт.

— Странно, неужели он так зол на меня, что вообще видеть не хочет? Больше года прошло, а он всё дуется.

И тут Алина вспомнила о рассказе Одарченко и Шемиловой.

— Ты знаешь, — осторожно начала она, — ну, не хочет он видеться, так не страдай ты так. Всё образуется. Вокруг сколько парней, а ещё в Киеве! Я понимаю тебя. Но клин клином вышибают. Познакомься с хорошим парнем и нормально проводи с ним время. А, может быть, у тебя уже есть парень, то забудь о Самойлове. Он упрямец.

— Да нет у меня никого, — машинально, думая о своём, ответила Великанова.

— Странно, — подумала Алина, но промолчала. — А с кем же ты тогда, по рассказам девчонок, на лавочке встречалась? Или девчонки что–то напутали. Хотя, на них это непохоже. В чём же тогда дело?

Но, говорить Любе о рассказе девчонок она тоже не стала. Если Люба уверенно отвечает, что у неё никого нет, то что–то в этом деле не так, что–то не стыкуется. Но, если не стыкуется, то зачем лишний раз огорчать одноклассницу. Со временем сама во всём разберётся.

Алина, мгновенно припомнив ещё и нелицеприятную реплику в кафе Стаса в адрес Любы (сказанную специально для Самойлова), теперь прекрасно сообразила, почему Виктора сейчас нет в родном городе. Он, и в самом деле, не хочет встречаться с Любой. Она поставила себя на место Виктора — а как бы она поступила в том случае, если бы услышала, что любимый человек встречается с другой девушкой? И тут же дала ответ — наверняка тоже не захотела бы его видеть. Но рассказать обо всём этом Великановой она теперь не могла. Сказать Любе, что Виктор сбежал в Белую Церковь от неё — да такое заявление просто убьёт её. Вот так ни Лена, ни Алина, каждая из лучших побуждений, так ничего и не сообщили Великановой о рассказе Насти и Ларисы. Да, как говорится, благими намерениями вымощена дорога в ад. Ни Лена, ни Алина как–то не подумали, что неведение порой гораздо хуже горькой правды.

В общем, беседа постепенно начала иссякать, как воздушный шарик, из которого постепенно улетучился наполнитель. Девчонки ещё пару минут, поговорив о разных пустяках, расстались и разошлись. И вновь по тому же маршруту, что и два дня назад — Алина ещё планировала пойти на стадион, там сегодня должны были быть какие–то игры, и можно встретить много знакомых, пообщаться с ними. А вот Великановой ни с кем встречаться и общаться больше уже не хотелось, не то было настроение, поэтому она поспешила домой.

Последующие дни Люба в город вообще не ходила, что ей там было делать? Она старательно во всём помогала маме — и на кухне, и по дому, и на огороде. У Великановых был неплохой огород. Дом находился далековато от центра, а потому в своё время (когда строился дом) в этом районе на земельные наделы не скупились. Практически всеми овощами (с фруктами было посложнее) семья обеспечивала себя сама, со своего огорода. Исключение составлял только картофель, но и тот они высаживали в большем количестве, нежели, например, Горелины на своей даче. Но, конечно, его приходилось выращивать ещё и на отдельной площади, которая выделялась им километрах в 7-и от города, по дороге на Белую Церковь.

Работая вместе с Любой, мама понимала, что с дочерью что–то происходит, но, став взрослой, та не очень охотно делилась с матерью своими секретами, хотя ранее (несколько лет назад) мама была для неё лучшей советчицей. Так что приходилось старшей Великановой просто молча сочувствовать дочери и как–то отвлекать ту от каких–то мрачных мыслей. И таким отвлекающим занятием как раз и являлась её помощь матери. Мама активно вовлекала Любу в процесс заготовок на зиму овощных фабрикатов. А таковыми были те же консервирование огурцов и помидоров, приготовление на зиму различных салатов с использованием кабачков, баклажанов, сладкого перца, цветной капусты и прочего. В такой помощи Любина мама видела два плюса: улучшить неважное настроение дочери, развеять её грустные мысли, а второе — научить дочь готовить зимние припасы, ведь вскоре ей (когда только неизвестно) ей придётся таким образом помогать обеспечивать свою семью.

Такие вот дела. Оказывается в это время, одновремённо и Великанова, и Самойлов были заняты одним и тем же делом — помогали родственникам (самым близким или отдалённым) готовить консервацию на зиму. Правда Виктор это делал только периодически, а вот Люба постоянно таким образом проводила остаток своих каникул.

Когда Самойлов вернулся в Таращу и когда уехал в Киев, Великанова так впоследствии и не знала. Сама она уехала на занятия за три дня до их начала (воскресным утром 29 августа), удивив этим поступком своих близких. Впереди был выходной, и они намеревались ещё немного побыть с Любой. Пришлось той скрепя сердце, невинно солгать, что перед началом занятий могут быть проблемы с общежитием. Это было, конечно, не так, просто ничего Любу в родном городе сейчас не удерживало, она спешила окунуться в знакомую уже ей атмосферу студенчества.

 

ГЛАВА 24

Начало второго года учёбы

Виктор уехал из Таращи на занятия днём позже Великановой, и то уже под вечер последним автобусом, так что попал он в своё общежитие только под конец дня. Но этого ему вполне хватало — впереди был ещё целый свободный день. А всех дел то — получить постельное бельё в общежитие да заскочить в деканат, точнее, не в него самого, а к нему, чтобы узнать расписание занятий на ближайшие дни (его вывешивали в коридоре возле деканата). В комнате вместе с Самойловым проживало ещё всего 3 человека — и специальность, и само общежитие, были новыми, а потому и условия были отличные. Кроме него, из их комнаты приехал только Степан Гавриленко, который был из Кировоградской области, из районного центра Бобринец, в целом схожего с той же Таращей. Население этого районного центра составляло около 12.000 человек и он тоже был достаточно удалён от железнодорожных путей — ближайшая железнодорожная станция (Долинская) находилась в 48 километрах. В Тараще до Ольшаницы было где–то 22 км, но Бобринец был ближе к областному центру — 54 км от Кировограда, на юг по шоссейной трассе Кировоград — Николаев. Правда, её состояние, по рассказам Степана, оставляло желать лучшего, местами (уже на юг от Бобринца), вроде бы, была чуть ли не грунтовая дорога. Виктору, конечно, значительно проще было добираться до места учёбы — сел на автобус и менее чем через два часа ты в Киеве, расстояние до которого всего 135 км. А вот Стёпе, добравшись до своего областного центра, нужно было преодолеть ещё 310 км.

Конечно, начались выяснения, кто, где и как отдыхал. Степан съездил на 10 дней с приятелем на море в соседнюю Херсонскую область, а вот Виктору такого путешествия, к сожалению, совершить не удалось. Ребята (как равные по возрасту и, так сказать по социальному статусу) за год сдружились, хотя Виктор всё же больше дружил с Антоном Рознянским. Но тот был коренным киевлянином, а потому в общежитии не нуждался. Самойлов рассказал приятелю, что отдыхал дома и в соседнем районном центре.

— И что ты делал в таком же районном центре? — удивился Гавриленко.

— Ну, он не совсем такой — он гораздо крупнее, более индустриальный, точнее, просто индустриальный, потому как у нас в городе промышленность очень слабая.

— Вот и у нас тоже, — вздохнул Степан. — Ну, да ладно, ничего не поделаешь, не от нас это зависит. Так что же ты, всё же, там делал?

— Купался, загорал, собирал грибы и, в основном, рыбу ловил. Там прекрасная река, называется Рось, классная речка, хотя и не очень большая. Потом ещё пруды, где я со своим двоюродным братом ловил золотистых карасиков. Такие красавцы.

— Да ты что! Я тоже люблю рыбачить. Только у нас в черте города и речки то нет. Есть небольшая, но за городом, да и рыба — мелочь. А что это за золотистые карасики?

— Вот и у нас тоже самое. Речушки в черте города то есть, но рыба там тоже мелочь. А на Роси — и лещ, и щука, и сазан. Про другие я уже и не говорю. А золотистые карасики — они и похожи на обычных карасей, и непохожие, — и Виктор детально рассказал как о самой рыбе, так и о том, как они её с кузеном ловили.

— А дома, я имею в виду в родном городе, ты со своими одноклассниками виделся?

— А как же! Мы ещё в прошлом году договорились встретиться в одно из воскресений июля. И, естественно, встретились. Конечно, — вздохнул Самойлов, — не все были, но большинство на встрече присутствовали.

— Молодцы вы. А мы не догадались в прошлом году договориться о встрече. А летом, в этом году, было намерение организовать такую встречу, но собрать удалось немногих. Жаль, конечно. Хорошо, что хоть на следующий год договорились встретиться. Сложности, конечно, будут, потому что об этом немногие знают, но, я думаю, что за год мы этот вопрос решим. Интересно, всё же, узнать, кто и как живёт. У нас уже некоторые девчонки замуж успели выскочить, правда, в институт они не поступили.

— У нас тоже две девчонки, насколько я знаю — а может и больше, вышли замуж, — уже как–то более хмуро произнёс Самойлов и начал закруглять разговор. Упоминание о девчонках оказалось для него больной мозолью — перед глазами стояла Люба.

На следующий день приехали остальные жильцы комнаты, и вновь расспросы, рассказы. Виктор успел соскучиться как по своим теперешним однокашникам, так уже, на удивление, и за учёбой. Почему–то захотелось уже посидеть за студенческими столами и послушать новый материал лекций — интересно, всё же, человек постоянно тянется к знаниям, а уж в их то возрасте и тем более. И уже назавтра все вновь сели на студенческие скамьи. Но учиться в сентябре вновь долго не пришлось — снова поездка в колхоз, теперь уже в тот, в котором ему вместе с группой других ребят пришлось поработать плотником на ремонте свинарников. Возвратился в Киев Виктор, как и его партнёры, с неплохими карманными деньгами. А дальше уже потянулись эти самые дни учёбы.

На первых порах учиться в новом учебном году было интересно. Были предметы, которые преподавались уже третий семестр. Но появились и новые предметы, любопытно было слушать по ним начальные лекции, знакомиться с преподавателями, которые их вели. Появились новые лабораторные, практические занятия — а такие занятия по новому предмету всегда интересны. Новые лаборатории, новое оборудование, но и новые заботы, конечно. Студентам группы Самойлова редко доводилось заниматься в других корпусах института, хотя были занятия и там — лабораторные по физике, по химии — по этому предмету им доводилось ходить в старый корпус рядом с таким же центральным, который так и назывался: «Химический корпус». Для большинства специальностей их факультета существовал специальный сравнительно не старый учебный корпус, а потому им не приходилось бегать из одного корпуса в другой, как некоторым одноклассникам Самойлова. Так, например, на первом курсе Анатолий Молодилин со своей группой учился в корпусе, который находился на значительном расстоянии от территории института. Как он рассказывал, этот корпус (а назывался он «Силикатный») находился где–то в районе стадиона «Старт», на пересечении улиц Косиора и маршала Рыбалко — это было всего пару кварталов от оживлённой улицы Артёма. Правда, в том же районе, недалеко от этого корпуса по улице Шелуденко находилось и старое общежитие теплоэнергетического факультета. Но добираться другим студентам в этот учебный корпус было не очень–то удобно, к тому же первый семестр группа Молодилина вообще занималась во вторую смену — не хватало учебных площадей. Правда, в дальнейшем, в течение полугода рядом с радиотехническим корпусом завершили возведение блока новых четырёхэтажных корпусов (некоторые ещё до Нового года, вторые — сдали в эксплуатацию после него), в одном из которых стали обучаться и теплоэнергетики.

Виктор подобных проблем не имел, у него всё было как бы под рукой — через дорогу (ул. Полевая, которая выходила к Брест — Литовскому проспекту и Дворцу Культуры завода «Большевик») располагался ряд общежитий, а также студенческая поликлиника, пользоваться услугами которой Виктору, к счастью, пока что не доводилось. Но постепенно занятия, даже по новым предметам, стали для Виктора как бы несколько однообразными, и усердно заниматься не очень–то хотелось. Стояло тёплое бабье лето, которое как–то не способствовало усидчивости. Нельзя сказать, что пошли массовые прогулы лекций и других занятий. Нет, этого как раз не было, но вот вторая половина дня мало кого заставляла коротать время за учебниками. Тем более только начало семестра, что недоучили, ещё до Нового года наверстают. И эту вторую половину дня, своё свободное время (а каждый его для себя регламентировал по–своему) многие заполняли одним только отдыхом. Это были и просто прогулки, и посещение, кино– и просто театров, концертов, спортивных мероприятий. К тому же, например, у Самойлова имелись неплохие карманные деньги. Да, он пока что не получал стипендии, но были средства, заработанные в колхозе, да ещё и родители его обеспечивали. Отец не интересовался, сколько сын заработал в колхозе, он знал, что пока что должен содержать сына, и эту свою функцию выполнял добросовестно. Возможно, если бы семья Самойловых была менее зажиточной, то Виктору стыдно было брать деньги в первое время, пока имелись го, так сказать, личные. Он был совестливым сыном. Но он также видел, что отец с мамой не напрягаются, обеспечивая его, и живут материально неплохо. Поэтому он после колхоза, а студентов отпустили на пару дней домой, без зазрения совести получил деньги у отца. Почему без зазрения совести? Да потому, что он решил, что если он их взял, то необязательно все их тут же потратить, можно часть отложить — когда–нибудь пригодятся. Но, дети, выросшие в обеспеченных семьях, редко умеют правильно, экономно распоряжаться предоставленными им средствами. Вот те, кто отслужил армию или дети–сироты это умели делать. А вот у Самойлова подобное не получалось.

Это не означает, что Виктор действовал по принципу — раз есть деньги, то их нужно потратить. Нет, но деньги постепенно утекали, просачивались сквозь пальцы. В немалой степени этому способствовали походы в коктейльный бар или различные кафе. Рассуждения были простые: «Почему бы не выпить бокал коктейля? Что в этом плохого?». И плохого в этом, действительно, ничего не было. Бары и кафе предназначены ведь не только для умудрённых сединой пожилых мужчин. Ничего зазорного нет в том, если позволят себе выпить рюмку коктейля и двадцатилетние парни. Собственно говоря, бары и кафе больше и рассчитаны то на молодёжь, нежели на стариков. Да, ничего плохого в таких действиях нет, но только в том случае, если эти действия единичные, если они не повторяются каждый день. Виктор не выпивал каждый день, но постепенно «приём на грудь» становился всё чаще. Как ни странно, но этому способствовало само время. Это пока что ещё был продолжающийся период Хрущёвской оттепели, это был запах свободы, не только для юнцов, только вырвавшихся из дома, но и для большинства сознательных граждан СССР. Да, ровно год назад Октябрьский пленум ЦК КПСС, организованный в отсутствие Хрущёва, находившегося на отдыхе, освободил Никиту Сергеевича от партийных и государственных должностей с формулировкой «по состоянию здоровья», но за это время ничего в стране не изменилось. Всё пока что двигалось по инерции, новый Генеральный секретарь Л. И. Брежнев так резко поменять курс был не в состоянии. А к выпивке за 20 лет, прошедших с войны, пристрастились многие. И, к сожалению, этот пример младшему поколению передали ветераны войны. Но они то умели пить, а вот юнцы нет, но пытались им подражать. И возможностей для этого у них было немало. Чего–чего, но разных «забегаловок» за те годы развелось очень много. К тому же различные виды спиртного не были такими уж недоступными, стоимость многих из них была приемлемо невысокой.

Виктор не злоупотреблял водкой, он, как и раньше, посещал бар «Крещатик». Водку и в общежитии пили редко, чаще всё те же «Біле міцне» или различные портвейны. Просто эти походы в бар у Самойлова участились. Но вскоре его приоритеты изменились. И способствовало этому посещение одного из футбольных матчей с участием киевского «Динамо». Обычно на стадион Виктор с друзьями ездил до станции «Крещатик», а там пешочком — было не так уж далеко, а троллейбусы в это время были переполнены. Вот и на этот раз Виктор с однокурсником Борисом (из другой комнаты) поднялись по эскалатору на свежий воздух, на Крещатик.

— Боря, давай зайдём в бар, выпьем по бокальчику коктейля, — предложил Самойлов.

— Не охота мне коктейли пить, — ответил тот. — А ты всё время сюда наведываешься? Пьёшь только коктейли?

— В основном да.

— Только спиртные коктейли? И не надоело тебе сидеть и тянуть коньяк или ликёр через соломинку? К тому же, не такие уж они дешёвые. А вино ты не пробовал пить?

— Вино? — скривился Виктор. — Эти «Биомицины» и «Солнцедары»? Ты что, это же суррогат.

— Ну, «Биомицины» не такой уж суррогат, «Солнцедар» — пожалуй. Но есть и другие, хорошие вина.

— Конечно, есть, но они, наверное, и стоят подороже тех же коктейлей.

— Не скажи, есть очень вкусные и сравнительно недорогие вина.

— И где это ты такие видел?

— А вот пойдём, я покажу. Тем более, что это по пути на стадион.

— Пошли. Интересно даже.

Ребята перешли на другую сторону Крещатика и пошли в сторону республиканского стадиона. Они миновали ЦУМ, центральный гастроном, «Вареничную», памятник Ленина и вышли на Красноармейскую улицу. Дальше очень долго идти им не довелось. Вскоре улица немного свернула вправо, а ещё метров через сто, Борис сказал:

— Ну, вот мы и пришли.

И куда же они пришли? Оказывается, почти в самом центре Киеве, в районе одноимённого кинотеатра находился уникальный фирменный магазин–погребок (но не в подвале) «Закарпатська Троянда» (рус. «Закарпатская роза»). В небольшом зале этого погребка можно было приобрести фирменное вино «Закарпатська Троянда», которое продавалось в очень красивой бутылке. Но главным его достоинством был его прекрасный вкус, с которым никак не могли конкурировать те же «Біле міцне» или «Портвейн 777». И вот в этом погребке, который особенно любила студенческая публика, уже можно было на месте провести дегустацию закарпатских вин.

А располагался этот погребок по ул. Красноармейской (после её первого поворота — ещё до площади Льва Толстого), дом примерно под Nо 12. Почти напротив погребка вниз, к Дворцу Спорта (пересекая ул. Шота Руставели и упираясь в ул. Эспланадную — а за ней уже собственно и Дворец Спорта) шла небольшая улочка со старинным названием Рогнединская. Улица была названа в честь Рогнеды — великой княгини, дочери Полоцкого князя Рогволода, супруги великого князя Владимира Святославича. Была в Киеве также и ул. Предславинская, названная уже в честь дочери Рогнеды и Владимира Святославича Предславы. Эта улица пролегает параллельно всё той же ул. Красноармейская (кварталом выше её), в районе Владимирского рынка (который располагался уже кварталом ниже Красноармейской — по ул. Горького). Позже (с апреля 1970‑го года) хорошим ориентиром этого места стал Дворец «Украина» — улица Предславинская располагалась как раз за ним.

Парни вошли в магазин и Виктор с интересом осматривался по сторонам. Слева от входа в магазине были расположены двери в другой зал, который и назывался погребком (он был расположен чуть ниже и очень напоминал погреба винных заводов), в котором стояли огромные (наверное, 300–500-л бочки с каким–то вином.

— И что там за вино в бочках? — спросил Самойлов.

— Закарпатское вино «Иршавское».

«Иршавское» (укр. «Іршавське») — это сортовое десертное белое вино, изготовленное из винограда сорта Ноа. Вино было крепостью 16,0 % об. спирта (и 14,0 % сахара).

Боря заказал им обоим по 200 г. этого вина и небольшую шоколадку «Алёнка». Цвет вина отливал золотисто–янтарными тонами. Виктор с интересом пригубил его. Вино имело оригинальный земляничный аромат и приятный гармоничный вкус. Оно Самойлову очень понравилось, пил он его небольшими глоточками, смакуя.

— Ты, смотри, — восхищённо обратился он к Борису. — Какое вкусное вино, и цена вполне приемлемая. Ты оказался прав, это точно лучше, нежели коктейли, тем более, что они мне уже изрядно надоели. А тут такой оригинальный вкус.

— Ну, вот, я рад, что тебе понравилось. Допивай, ещё порцию закажем и пойдём дальше. Из стоимости твоих коктейлей мы, пожалуй, не выйдем.

— Что, без закуски ещё порцию? — удивился Виктор, вспомнив нравоучения на эту тему Молодилина.

— Ну, во–первых, шоколадом ты уже закусил, его ещё немного и осталось, а, во–вторых, будет тебе закуска и немного посущественнее.

Они, не спеша выпили и вторую порцию (времени было достаточно, а билеты уже были у них на руках) и вышли из погребка. Далее по ходу, почти рядом (напротив кинотеатра «Киев») располагалось кафе «Пирожки», в котором продавались пирожки с ливером по цене 4 копейки и стоял ряд автоматов по продаже газированной воды с сиропом и без сиропа. Вода с сиропом стоила 3 копейки, а без сиропа — 1 копейка. Теперь Самойлов понял, что, продегустировав вино, рядом можно и закусить, подкрепиться. Многие покупатели брали пирожки и с собой, впрок, что сделали и Борис с Виктором — на стадионе пригодятся. И в дальнейшем Виктор поступал подобным образом, особенно тогда, когда шёл на хоккей во Дворец Спорта или на футбол, на Республиканский стадион, который находился вблизи Дворца. Пирожки, естественно, приобретались теперь уж никак не минуя «Закарпатскую Троянду».

Да, погребок Виктору очень понравился, а особенно его продукция. Ему, действительно, надоели уже все спиртные коктейли, тем более, что предлагаемый в баре их ассортимент большим разнообразием не отличался. Единственным удобством было само расположение бара — вышел из метро и всё, ты на месте. Но не так уж далеко для молодых ног была и «Закарпатская Троянда». Поэтому на втором курсе Виктор практически посещал только этот погребок, с удовольствием смакуя вкусное и относительно недорогое вино.

* * *

А вот Великановой в первый день после своего незапланированного раннего приезда в Киев пришлось откровенно скучать, по крайней мере, большую часть времени. Так рано в общежитии появились лишь единицы студентов, и с этими студентами Люба знакома не была, она даже не знала на каком курсе они учатся. Уладив все дела по устройству, у неё осталось даже немало времени для того, чтобы прогуляться во второй половине дня по Киеву, который она так полюбила за первый год учёбы — она успела уже по нему соскучиться. Да и кто из тех, кто хотя бы несколько дней побывал в Киеве мог бы его не полюбить. Да что там несколько дней, порой и одного дня вполне достаточно. В этот красавиц город ты влюбляешься с первого взгляда, и запоминается он тебе потом на всю оставшуюся жизнь.

Вначале у Любы, как и у большинства людей, образ Киева складывался из отрывочных воспоминаний об уроках истории в средней школе, с упоминанием Киевской Руси, Днепра, князей Владимира и Ярослава Мудрого, Софийского собора и Киево — Печерской лавры. Но нелегко было охватить Киев взглядом даже в мыслях. Так же нелегко было представить его со всей полнотой в едином образе. Люба это поняла, проживая уже в чудесной столице Украины — город необыкновенно многоликий. Весной её очаровывали нежно–кремовые «свечки» майских каштанов, сиреневые аллеи, стройные кварталы центральной части города и строящегося Левобережья. Летом — тенистые парки, улицы и бульвары с многочисленной зеленью, которые порой казались ей бесконечными аллеями сада. Первая же осень, проведенная ею в городе, окутала её пышным багрянцем приднепровских парков и скверов. К лицу города было и зимнее кружево инея. В любую пору года всё это, радуя взгляд, гармонично объединяло седую древность города и его неповторимое настоящее.

Великановой очень нравилась песня Игоря Шамо и Дмитрия Луценко «Киεве мiй», ставшая как бы гимном этого чудесного города. Она звучала довольно часто в разных уголках города, но чаще всего в надднепровских парках. Кроме того, с конца 70‑х годов на реконструированной площади Калинина на башне с часами здания Совета профсоюзов Украины этот гимн Киева мелодично названивать куранты. И как можно было всей душой не согласиться с его словами:

Буду мріяти й жити

на крилах надiй…

Як тебе не любити,

Киεве мій!

И Люба чувствовала, что у неё не угасает и наверняка не угаснет любовь к этому замечательному городу, в котором, по меньшей мере, ей предстоит провести ещё четыре года. Вот бы жить здесь и дальше! Но время покажет. А пока что она вновь, как и год назад, отправилась на свидание с его милыми парками в центре, на склонах Днепра. И эти три–четыре часа доставили ей истинное наслаждение.

Но если днём Великанова ещё как–то скрасила своё одиночество, то вот вечером в пустой комнате, да почти что в таком и всём общежитии, ей было скучно и невыносимо грустно. Она даже пожалела, что решила рано уехать из дому. Но уже на следующий день она немного оживилась — часов в одиннадцать в комнате появилась Соломия. Съезжались первыми на занятия, исключая саму Великанову, сначала девчонки из отдалённых регионов.

— О! Привет! — поздоровалась тернопольчанка, а затем удивлённо спросила. — А ты–то чего так рано приехала. Тебе–то ехать из дому, как ты говорила, всего два часа. Могла, вообще, в последний день месяца вечером приехать.

— А, не сиделось мне уже дома. Соскучилась по Киеву, по девчонкам и даже по занятиям.

— Понятно, я тоже за всем соскучилась.

Соломия разобрала вещи, получила постельные принадлежности, привела себя в порядок, а затем спросила:

— И чем мы, Люба, будем с тобой заниматься? Не сидеть же всё время в общежитии.

— Пойдём гулять по Киеву. Делать нам сейчас нечего, времени много. А в Киеве так сейчас хорошо. Я вчера сама прогулялась по центру. Красота какая! Тихо, тепло, солнечно, в парках музыка. А гуляющих сколько! Раньше как–то и не замечала, сколько народа, не спеша, прогуливается. Вот и мы прогуляемся.

— Да, наверное, так и поступим. А то уже послезавтра на занятия. Пахать нужно будет. Правда, пока что неизвестно где — в аудиториях или в колхозе.

— Скорее всего, в колхозе. Не зря же в конце семестра предупреждали, чтобы мы, нам всякий случай, одёжку для колхоза захватили.

— Вероятно, что так. В общем–то, никто не помнит, чтобы предыдущие годы без колхоза обходились. Так что в колхоз поедут, вопрос только в том — какие курсы.

— Ну, третий, может быть, и не поедет, а второй наверняка поедет. Так что светит нам, подруга, не на студенческой скамье этот месяц сидеть, а где–нибудь на брёвнышке.

— Ну, и ладно. Опять–таки на свежем воздухе, — успокоила Соломию Люба. — Что, мы в прошлом году так уж перетрудились. Нормально ведь было?

— Нормально, если не считать первых дней. Но вряд ли такое повторится. Ладно, Бог с ним, с колхозом. Куда мы пойдём отдыхать? Опять в центр?

— Нет, в центре мы уже столько находились. Я вчера в центре была, потому что одной как–то не с руки было куда–нибудь в другое место ехать. Я предлагаю съездить в ботанический сад.

— Так мы ведь там уже в мае месяце были. Тогда красота была, всё цвело. А сейчас, наверное, не очень–то интересно.

— Я не тот ботанический сад имела в виду.

— Как не тот? А какой же ещё. Что их так много в Киеве?

— Не знаю, много ли, но два точно имеется.

— Так, и где же второй?

— Да у нас под боком. Я имею в виду тот, что не так уж далеко от нашего института — возле университета, точнее, за ним.

— А-а! Я и забыла. Я что–то о нём слышала. Там кажется много цветов и других растений находится в оранжереях.

— Я там тоже ещё пока что не была, точно не знаю. Но и я подобное слыхала. Вот и давай сами это выясним. Как говорится, лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать.

— Хорошо, — довольным тоном подбила итоги диалога Соломия. — Я согласна. Поедем к университету. И в самом деле, хотя и далековато, но зато отдохнём нормально. А то как–то даже неудобно — мы уже сколько времени в Киеве, и этот сад рядом, а мы в нём так до сих пор так и не были.

И Соломия была права — как ни странно, но этот парк, до которого от их института пешком было минут 10–15 хода, они не посещали. Киевский технологический институт пищевой промышленности был расположен совсем рядом с государственным университетом (даже по одной с ним стороне) — по улице Владимирская, 68, их разделяла лишь улица Льва Толстого да угловые строения квартала рядом с институтом. Основан он был в 1930‑м году на базе сахарных факультетов Киевского политехнического и Каменец — Подольского Институтов, а также Смилянского Института сахарной промышленности. Со временем в состав института вошли ещё кафедры сахарного производства Харьковского и Ленинградского технологических Институтов, Киевского кондитерского и ферментативного Института, механический факультет Воронежского химико–технологического Института, механический факультет Полтавского Института технологии мяса и факультет механизации сельского хозяйства Белоцерковского сельскохозяйственного Института. В 1935‑м году, по случаю пятилетия со дня учреждения, Институт было переименовано в Киевский технологический Институт пищевой промышленности (КТИПП) имени А. И. Микояна. Это было симпатичное четырёхэтажное здание, утопающее в зелени деревьев. По диагонали к нему, на углу улиц Владимирской и Льва Толстого был расположен хороший гастроном, который назывался «Морозовский» — дом, в котором располагался магазин, построил коммерсант Берл Мороз. В гастрономе затаривались все школьники, студенты, учителя, преподаватели, да и просто обитатели этого района — ведь если бежишь на урок или на пару, то времени всегда в обрез. Можно было захватить с собой пакетик молока или кефира, или же пирожок, кусочек сыра с хлебом. Кроме того, там был специальный отдел, где можно было и выпить, и закусить. В нём был свой колорит и атмосфера, туда захаживали интеллигентные, если так можно выразиться, пьяницы, да и вообще колоритные люди. Но, самое главное, там можно было выпить натуральный (а не растворимый) кофе (двойная половинка чашечки за 28 копеек), за которым порой выстраивались в очередь толпы студентов. Правда, он там бывал не так уж часто, но его наличие всегда выдавал приятный аромат. Хотя, например, Великанова была к кофе в ту пору почти что равнодушна, дома в её школьные годы его практически не употребляли, разве что изредка растворимый. А вот другие студенты, даже уже окончив институт (или соседний поблизости университет), приезжая в Киев в командировку, старались выкроить время, чтобы забежать в этот памятный для них уголок.

В общем, не прошло и часа, как девчонки уже спускались по улице Льва Толстого в сторону железнодорожного вокзала, направляясь в этот сад или парк. Но почему им пришлось так долго к нему добираться, если он был рядом. Да, он был недалеко от здания института, но очень не близко от его общежитий, которые располагались в другой части города. Точно так же были отдалены от учебных корпусов и общежития университета — большинство из них располагались в районе ВДНХ, а отдельные чуть ближе, в районе Севастопольской площади, на пересечение Воздухофлотского проспекта и бульвара Ленина (позже Чоколовского бульвара), переходящего в Краснозвёздный проспект. Вот и общежития КТИПП находились на полпути к общежитиям КГУ. Расположены они были в Московском районе за центральным автовокзалом, примерно в 1,5 км от него, на улице Большая Китаевская (справа от проспекта Науки). Это была часть (скорее, только окраина) исторической местности на территории Голосеевского района, которая именовалась Китаево — одно из самых прекрасных мест в Киеве. Здесь можно было увидеть, что ни есть самую натуральную природу во всей её красе, вместе с очень красивым каскадом живописных прудов, также называемых Китаевскими. На территории этого района очень интересно было совершать прогулки в любую пору года — и зимой и летом. Немного дальше находилась и так называемая Китай–гора, на которой когда–то была крепость, от которой и произошло название этого района — тюркское слово «китай» и обозначает стену, укрепление, крепость или осадную башню.

Добираться от них к институту с пересадками нужно было различными видами транспорта (троллейбус, автобус). Из института девчонки чаще всего добирались автобусом, который следовал по маршруту «Университет — Студенческий городок» Они подъезжали на нём до автовокзала, а там пересаживались на автобус, следующий по проспекту Науки, или же в хорошую пору года шли пешком — минут 20 хода. А вот утром это было весьма проблематично — автобусы от общежитий КГУ были битком забиты студентами. Поэтому проще было добраться до площади Дзержинского (позже Лыбедская площадь) — на пересечении улицы Красноармейской с бульваром Дружбы Народов, а уже оттуда ехать 10‑м номером троллейбуса прямиком до университета (а значит, и к их институту). Вот и сейчас Люба с Соломией, не надеясь на проходящие автобусы, выбрали именно этот маршрут, но он был не таким уж близким. Потому–то Соломия и отметила, что далековато. Конечно, немного странным было то, что студентки находящего рядом технологического института пищевой промышленности не могли посетить ботанический сад после занятий. Но, просидев 3–4 пары в институте, они с большим удовольствием направлялись в сторону центра, к Днепру, или же сразу ехали в общежитие, готовясь к вечерним развлекательным мероприятиям. А между этими событиями находили ещё время повторить что–нибудь из пройденного материала или подготовиться к следующему занятию. Но, вот именно сегодня (по предложению Любы) настала пора посетить и эту достопримечательность, и, в конце концов, подруги уже были в самом ботаническом саду.

Ботанический сад имени академика А. В. Фомина — один из старейших ботанических садов на Украине. Он был основан 22‑го мая 1839‑го года. Ботанический сад является неотъемлемой частью города Киева, его настоящей зелёной жемчужиной. Подругам этот сад понравился нисколько не меньше, нежели весной Ботанический сад на Печерске имени Н. Гришко. Они и сейчас увидели очень много интересного.

Исторически дендрарий ботанического сада прилегал к главному корпусу университета им. Т. Г. Шевченко. Оранжерейный комплекс парка, в котором размещались тропические и субтропические растения, был построен ещё в 1846‑м году. По древним легендам территория сада принадлежала Лыбеди — сестре Кия, Щека и Хорива, которые были основателями города. Территория сада имеет уникальное террасирование — равнинные местности чередуются со стремительными склонами. На Центральном участке, который находится перед главным корпусом университета, с обеих сторон от колоннад отходят ступеньки, а склоны террасированы на ровные полукруглые площадки, окаймлённые спусками разной крутизны.

На территории сада сформирована разнообразная в видовом отношении естественная фауна, которая тесно связана с его растительным миром и составляет неотъемлемую часть всего экологического комплекса. В открытой части дендрария растут ценные коллекционные растения, некоторым из них свыше 100 лет. Интересны такие растения как орех чёрный, кария голая и кария лохматая, каркас западный, виргилия жёлтая, туя западная, туя гигантская с Северной Америки, бархат амурский, гинкго Билоба из Китая и другие.

Умеренно континентальный климат Киева в равной степени благоприятен для многих растений: здесь свободно растут северные растения — лиственницы и кедры, южные — платаны, катальпы и прочие. На территории сада, в долине магнолий, нашли себе место настоящие чудеса растительного мира, содержащие более чем 40 видов этих растений.

С целью сохранения растений территория сада условно разделена на экспозиционную парковую часть и закрытую часть, где ценные экзоты испытывают меньший вред от посетителей. Увидеть там коллекции растений возможно лишь в сопровождении экскурсовода. Когда Люба с Соломией в 1969‑м году будут оканчивать институт, Ботанический сад станет научно–исследовательским учреждением

В закрытых оранжереях ботанического сада находятся тропические и субтропические растения, кактусовые и агавы, а также уникальные в Украине экспонаты прибрежных и водных растений. В оранжереях растут также пальмы, возраст некоторых из них перевалил за 150 лет.

Субтропические и тропические оранжереи экспозиции сформированы по ботанико–географическому принципу, который даёт возможность показать флору и частично растительность определенных географических регионов, что значительно повышает их научную и учебно–просветительскую ценность. Значительное место в коллекции занимают растения, которые относятся к категориям редкие и исчезающие в местах естественного произрастания.

Когда, уставшие после этой экскурсии, подруги возвратились в общежитие, то увидели, что народа там уже заметно прибавилось. Оно и понятно, впереди оставался только один свободный день. Поднявшись по лестнице (направляясь к своей комнате), они столкнулись с высоким симпатичным парнем, который как раз намеревался спускаться вниз.

— О, девчонки, рад вас видеть! — затем он наигранно церемонно раскланялся и добавил. — Привет, Люба! Привет, Соломия! Вы уже здесь? Без вещей. Значит, приехали раньше. И где вы сейчас были?

— Привет, Володя! Мы были в ботаническом саду, — улыбаясь его церемонности, ответила Соломия. — А ты куда? Только приехал, а тоже куда–то бежишь. Да ещё такой разнаряженный, и, к тому же, под вечер. Небось к своей Светлане?

— Точно, — ничуть не смущаясь ответил Владимир. — Бегу к Свете. Позвонил ей, и мы договорились встретиться. А что, больше двух месяцев не виделись.

— Да нет, ничего, Володя. Всё правильно, это я так. Передавай Свете от нас привет.

Парень торопливо начал спускаться по лестнице, а подруги продолжили свой путь к месту обитания. Если бы Настя Одарченко и Лариса Шемилова смогли бы сейчас встретиться с Владимиром, то они тотчас бы узнали в нём того парня, с которым в мае месяце Великанова сидела на лавочке, и которому она, со слов Насти, мило улыбалась. Да, Люба абсолютно не кривила душой, когда пару недель назад говорила Алине Макаровой, что у неё никого нет. Так в чём же дело, с кем встречается этот Владимир — с Великановой или с некой Светланой? А ларчик раскрывался просто. Этот Володя был студентом из параллельной девчонкам группы, той, кстати, где занимался и Николай, с которым Люба ходила на «Варшавскую мелодию». В той же группе училась и Светлана. Но, если Владимир был иногородним, то Светлана была столичной жительницей и, естественно, не проживала с ними в общежитии. А встречались Володя и Света уже давно, ещё с прошлой осени. Роман у них завязался, как рассказывали девчонки, ещё во время прошлогоднего пребывания в колхозе. И вот в тот день в мае Владимир договорился о встрече со Светланой в сквере на Крещатике. Она запаздывала, как ему казалось, хотя просто это он пришёл на место встречи гораздо раньше. Люба же в этот день была на центральном телеграфе, она разговаривала по телефону со своими родными. Подобные разговоры велись между членами семьи Великановых ежемесячно. Но, поскольку в доме у них, в Тараще телефона пока что не было, то нужно было предварительно заказывать этот разговор, то есть вызывать папу или маму на переговорный пункт в Тараще на определённое время. Удобней всего было заказывать такие разговоры именно на Крещатике, на центральном телеграфе, расположенном на площади Калинина (в 1977‑м году переименуется в площадь Октябрьской Революции). Переговорив с родными, Люба, не спеша, направлялась в сторону метро, и вот тут–то она столкнулась с Владимиром. Тот пригласил её присесть на лавочку и немного поговорить, пока, как он сказал, Светы нет, а ему одному скучно было сидеть. Великанова уже никуда не торопилась, а потому и присела поболтать с Володей. Тот был хорошим, добрым парнем, с открытым характером и, скорее всего, с такой же душой, если это не одно и то же. Об искренности, честности и порядочности этого парня говорил ещё тот факт, что он не побоялся пригласить Любу посидеть с ним и поговорить. А ведь со стороны их могли видеть (как Настя и Лариса) подружки Светланы или даже она сама. Но, очевидно, Владимира это не смущало, они со Светой, вероятно, доверяли друг другу и не боялись пересудов. Но почему же тогда, как говорили девчонки, Люба так мило щебетала и улыбалась этому парню? Это, наверное, вполне понятно из характеристики Володи — каков он сам, таков и его собеседник (или собеседница), такое к нему отношение. А почему она так заглядывала ему в глаза? Это что, было неправдой? И это было правдой, только здесь была роковая неточность — Люба не заглядывала парню в глаза, она просто во время разговора смотрела ему в глаза. Но так она поступала всегда. Она никогда, ни с кем не разговаривала, опустив голову или пряча глаза. Конечно, иногда и такое случалось (очень редко), но только в том случае, если она в чём–то провинилась, но это уже помимо её воли. А здесь никакой её вины не было. Когда ты искренен в разговоре, не кривишь душой, то нет необходимости прятать глаза. И это была уже характеристика самой Великановой.

Когда девчонки зашли в свою комнату, там их уже поджидала, приехавшая из своей родной Херсонщины, Ольга. А уже 31 августа их комната была полностью укомплектована. В этот день они вчетвером (вместе с приехавшей утром Надеждой) поехали знакомиться ещё с одним замечательным парком Киева — Голосеевским. Но тот располагался, хотя и не так уж близко от центра, но зато не так уж далеко от их общежития, а потому эта экскурсия заняла у них (с дорогой) значительно меньше времени. Когда они вернулись, в комнате уже хозяйничала решительная Валентина. А вот последней, поздно вечером, приехала на занятия не Валя, как это ожидалось (той до Киева рукой подать), а Мария. И вот первого сентября все они в сборе сидели на первой лекции в ожидании сообщения, что их ожидает — занятия или колхоз?

 

ГЛАВА 25

Развлечения и не только

Что касается Виктора, то в конце октября, а затем уже и в ноябре его походы в кафе с винными товарами, чаще всего, всё же, в «Закарпатскую Троянду», стали приобретать постоянный характер. Вероятно, этому способствовала душевная неуравновешенность Самойлова в отношении Великановой да, честно говоря, и его поведения, его неопределённости. Он таким образом глушил в себе горечь своих воспоминаний о Любе или же, скорее всего, своею беспомощность и неумение, а, возможно, и нежелание принять верное решение. В этот период он даже не ходил ни на какие концерты или в театры, исключение составляли разве что футбол и хоккей. Кстати, теперь в такие дни как суббота и воскресенье в дневное время стало весьма проблематично покупать билеты (в тот же день) на различные увеселительные мероприятия, особенно, как, вроде бы ни странно, в субботу.

Дело в том, что в этом году произошло важное событие для работающих граждан СССР — у большинства из них появился ещё один выходной день в неделю. Субботу сделали выходным днем, и теперь у людей стало два выходных дня в неделю при восьмичасовом рабочем дне. Это фактически был ещё один глоток свободной жизни для измотанного последними десятилетиями народа. Начался значительный подъём уровня жизни, который обещал ещё в 1956‑м году Никита Хрущев. К большому сожалению студенческой молодёжи это новшество не коснулось учебных заведений. Да, в итоге на пятидневку перейдут и ВУЗы и школы, но произойдёт это значительно позже. А пока что для Виктора и его сотоварищей всё оставалось по–прежнему. Вот только в субботу (а традиционно учебных пар в этот день было поменьше) «на горячую руку» купить билеты даже в кинотеатр стало значительно сложнее — их с утра разбирал, обрадованный прибавлению свободного времени, трудовой люд.

Со временем Виктор стал, всё же, менее часто посещать питейные заведения. Но этому способствовала не его сознательность, а то, как уже упоминалось, что постепенно начали таять его средства. Это только на первый взгляд покупаемые Самойловым на разлив вина (в бар с коктейлями он уже не заходил) были относительно дешёвы, а потому денежки уплывали на глазах. Ведь доводилось не только выпивать, но ещё и питаться, причём не одними только пирожками с ливером — на них долго не протянешь. Правда, как рассказывал Виктору отец, в послевоенное время был такой период, когда студентам приходилось питаться почти одними мучными изделиями, но пирожками, а хлебом. Отец говорил, что в то время в общественных столовых принято было выставлять нарезанный хлеб на столы — он прилагался к горячим блюдам как бы бесплатно. Всегда на столе стояли также соль и горчица. И вот голодные студенты поступали следующим образом — они заказывали себе (а тогда и в столовых пищу разносили официантки) только чай. А до него они вовсю нажимали на бесплатный хлеб с горчицей. Да, были и такие времена в истории советского народа. Но сейчас в столовой Самойлов мог бесплатно есть только соль, перец и ту же горчицу (и та не всегда была на столах).

И вот, начиная с конца ноября, Виктор изменил свою тактику. Он стал редко появляться не только на развлекательных мероприятиях, но и в питейных заведениях. В «Закарпатскую Троянду» он теперь заходил только тогда, когда шёл на хоккей (для футбола уже был не сезон). Изредка (очень нечасто) ходил он и в кино, да и то в основном в кинотеатр им. Довженко или во Дворец Культуры завода «Большевик». Правда, он обнаружил некие питейные заведения поблизости своего общежития. За его корпусом и за возведенными рядом, по ул. Борщаговская (вдоль которой в 1978‑м году проложат линию скоростного трамвая) он обнаружил магазинчики, кафешки, где тоже торговали вином на разлив. Не «Иршавским», конечно, но и это вино его устраивало. Как ни странно, но в то время как бы специально располагали подобные заведения вблизи массового скопления народа. А, возможно, и не случайно. Теперь Виктор стал вроде бы домоседом, поскольку указанные места демонстрации фильмов, а также кафе находились рядом с общежитием и были как бы «домашними». Странно, но всё это способствовало тому, что Виктор стал лучше готовиться к занятиям. Впрочем, удивляться было нечему — появилось свободное время, которое особо нечем было заполнить. Вот он, отчасти от безделья и просматривал материал лекций, перелистывал учебники. Но только до поры до времени. До поры до времени не в плане, дней или недель, а в плане часов. Что это означает? А означало это не совсем лицеприятный факт — Виктор таким образом просто убивал время до вечера, до той поры, когда, как он для себя сформулировал некое вечернее времяпрепровождение, можно будет расслабиться.

А таким расслаблением были частенько картишки, но, увы, не только они одни. Бывало, что игра в карты тоже сопровождалась выпивкой, но чаще посиделки с бутылкой происходили отдельно. Если на первом курсе Самойлов очень редко участвовал в подобных компаниях, то сейчас он стал чуть ли их не завсегдатаем. Он понял, что гораздо выгоднее покупать спиртные напитки вскладчину, а не одному на разлив, и не в кафе, а в простом магазине. К тому же к ним всегда приобреталась (тоже вскладчину) и закуска. Можно было и поесть и выпить. Это значительно экономило начавшиеся у него истощаться средства. А повод для таких застолий можно было найти чуть ли не каждый день — ещё бы, в общежитии, где масса студентов и немало друзей, а если не друзей, то просто приятелей. Обычно из спиртных продуктов приобреталось вино, но, если тожество по понятиям студентов было весомым, то покупалась и водка. Как значительно позже для себя определил Самойлов, уже только вспоминая свои студенческие годы, это был, пожалуй, самый, так сказать «проспиртованный» период в его жизни — третий семестр. И первопричиной тому была летняя встреча выпускников, точнее, не она сама, а разговоры о Великановой. Вот она первопричина его некой депрессии, его отрешения от большинства нормальных видов отдыха, от его пристрастия к спиртным напиткам, его пьянства, хотя пьяницей Виктор себя никогда не считал. Но он уже встал на тропу, ведущую к более тяжким последствиям, правда, позже успевший с неё вовремя соскочить.

Как–то в начале декабря Самойлов вновь ожидал подобного вечера. Должны были на подобном застолье присутствовать и пару человек из его группы. Когда Виктор подошёл к одному из них по поводу организации такого мероприятия, то его одногруппник Василий (отслуживший армию) ответил:

— Мы с Виталием, — тоже такой же студент, — сегодня не будем принимать в этом участие.

— Почему? — удивился Виктор. — Что случилось?

— Да ничего не случилось. Просто мы через час уезжаем.

— Куда это вы ещё уезжаете? Домой, что ли?

— Да не домой, — улыбнулся Вася. — С чего бы это мы посреди учебной недели домой ехали. Мы из Киева вообще не выезжаем. Просто едем на заработки.

— На какие ещё заработки? — ещё больше удивился Самойлов.

— На какие, на какие. Ты, что никогда не слышал, что студенты во все времена подрабатывают — то там, то там. Можем мы на 35 рублей в месяц прожить? А помогать, как тебе, нам некому, — это был некий укор в сторону Самойлову и ему подобных, которые беззаботно прожигали своё время.

— И где вы подрабатываете? — уже заинтересовался Виктор, у него то ведь сейчас с деньгами тоже было не густо.

— Вообще–то, в разных местах. Но чаще всего на разгрузке вагонов. Там хорошо платят. Правда работа бывает тяжёлая. Но сегодня, вроде бы, нормальная.

— И сколько там платят?

— Как когда, зависит от вида разгружаемого товара. Чаще всего по десятке, но бывает, что и по 15–20 рублей. А это половина нашей стипендии.

— Ух, ты! Неплохо!

Виктор тотчас прикинул (с математикой он был в ладах), что на те же 15 рублей (как среднее) можно приобрести 12 бутылок «Биомицина», и это всего за какой–то вечер! Ни на что другое, например, на питание Самойлов почему–то сейчас не способен был измерять количество денег.

— А мне можно с вами? — у Виктора буквально вырвался этот вопрос, о котором он ещё минуту назад и не думал.

— Почему же нет. Там нужно будет 4–6 человека. Я с Виталием, есть ещё пару постоянных наших коллег. Но свободное место имеется. Чем больше народа, тем быстрее управимся. В разумном, конечно, количестве — если много, то только мешать друг другу будут. Да и не всегда это выгодно. Но сейчас нас не так уж много, так что, милости просим в нашу компанию. Только учти — там пахать нужно. Там перекуров почти не бывает.

— Да я представляю себе. Я, в принципе, работящий, и не волынщик. Да ты же знаешь. Разве пару месяцев назад в колхозе я волынил? — Виктор намекал на ремонт свинарников, где он работал вместе с теми же Василием и Виталием.

— Да, мы немного тебя уже знаем. Потому я и не возражаю, чтобы ты с нами ехал. Работать ты, действительно, умеешь, и не сачок. Давай, ищи рабочую одежду, менее чем через час, выезжаем.

Так неожиданно для себя Виктор поехал на заработки. Разгружать вагоны, точнее, всего один вагон им предстояло на станции «Киев — Товарный», который находился на значительном расстоянии от пассажирского вокзала, до которого студентам КПИ была всего одна остановка метро. А вот до товарного вокзала им нужно было добираться троллейбусом или трамваем в район Владимирского рынка (на несколько кварталов ближе). Главное здание товарной станции было построено в 1902–1906‑м годах в стиле технического модерна — напротив ул. Владимиро — Лыбедской. Но сами пакгаузы, как железнодорожные вагоны на путях, располагались ближе в районе ул. Ивана Фёдорова, далее шёл Протасов Яр. Троллейбусом можно было ехать по ул. Красноармейская до пересечения с И. Фёдорова или Щорса, а далее пешком. Удобней было ехать трамваем (он проходил ближе к пакгаузам) — по ул. Саксаганской, затем повернув по ул. Короленковской, далее ул. Боженко (параллельно шли улицы Горького и Красноармейская, а ближе к станции — Ямская).

— И что нам сегодня придётся разгружать? — спросил Самойлов, когда они прибыли на место и Виталий (тот был старшим) всё разузнал.

— Минералку.

— Какую ещё минералку?

— Обыкновенную, ящики с бутылками минеральной воды.

— О, ерунда! Я думал, что какое–нибудь уголь, брёвна доски. А ящики с водой — это мелочь.

Рассмеялся не только Виталий, но и все остальные.

— Мелочь? Посмотрим, какая для тебя эта мелочь окажется. Не спеши с выводами. Да, вода — это не уголь, конечно. Но, напашешься так, что и завтра почувствуешь.

Самойлов сначала не поверил этому, но вскоре убедился в правоте Виталия. Да, ящики на первый взгляд были не слишком тяжёлые — килограммов 20 с хвостиком (по 20 полулитровых бутылок в ящике). Но этими ящиками был забит 60-ти тонный грузовой вагон. И его нужно было полностью разгрузить, перенося и устанавливая ящики на подъезжающие бортовые машины. Хорошо ещё, что машины подъезжали так, что дно их кузова (при открытом заднем борте) было почти вровень с полом вагона — погрузочно–разгрузочная эстакада была в этом плане хорошо продумана. Конечно, в вагоне ящиков с водой было не на все 60 тонн. Но даже 50 или 40 тонн — а это 2–2,5 тысячи ящиков, и всего на пять пар рук (столько было студентов–грузчиков). Это означало, что на одни руки выпадало до 10 тонн груза. «Подержав» в руках эти тонны, конечно, завтра шариковую ручку в них будет казаться пушинкой, но мышцы то усталость запоминают. Но дело даже не в этих тоннах, которые, всё же, распределены во времени — на каждого из студентов припадало до 500 ящиков груза, которые нужно было поднять (а с верхних ярусов не так–то просто было их стаскивать), пройти пару шагов, передать ящик из рук в руки и вернуться к следующему. Да, не так–то легко зарабатывается те же 10–15 рублей. В общем, как и прогнозировал Виталий, напахались они неплохо. Работали они конвейерным методом, растянувшись цепочкой — один снимал ящики с рядов и передавал другому, тот относил ящик третьему, стоявшему у дверей (сначала они были рядом, но постепенно расстояние неуклонно увеличивалось). Третий студент передавал ящик четвёртому, стоявшему уже на машине у заднего борта, который передавал груз последнему (а между ними расстояние уже сокращалось), устанавливающему ящики в ряды. Постепенно они менялись местами, потому что не на каждом месте нагрузка была такой уж одинаковой — особенно доставалось на первом месте. Подъезжающие машины ждали своей очереди, нельзя было допустить, чтобы они простаивали, а потому, действительно, перекуров практически не было. Под конец Виктор даже подумал было о том, что какая же нелёгкая его сюда занесла — сидел бы в тёплом уютном общежитии или даже лежал бы на койке, читая книгу. Но он такие свои мысли не выказал, работая наравне с другими, однако окончанию работ обрадовался.

Ещё ранее из одного ящика Василий отобрал 10–12 бутылок минеральной воды и поставил их в углу вагона. Теперь, когда Виталий пошёл за расчетом, они откупорили эти бутылки и стали с наслаждением пить воду. Разделили при этом по–братски и пару кем–то захваченных бутербродов с «Докторской» колбасой.

— Слушай, Вася, — обратился к тому Самойлов. — А нам не влетит, что мы самовольно забрали эти бутылки?

— Пей спокойно — не влетит. Можно было и больше взять. Только вряд ли мы их выпили бы.

— Как это? А почему можно, не спрашивая, брать товар?

— Потому, что для такого рода товара есть определённый процент боя. Я уж не знаю, каков он — 1 % или 2 %, возможно, и меньше, но это установленное, разрешённое списание товара.

— И для каждого товара есть этот процент списания?

— Практически да.

— Ух, ты! Что и на водку, и на коньяк тоже есть такой процент?

— Конечно, есть. Попробуй довезти из Армении или даже из Крыма коньяк в стеклянной таре. А если бутылки побьются, особенно при погрузке–разгрузке, маневрировании вагонов, то кто будет отвечать? Машинист поезда, что ли? Или на каждый такой вагон ставить сопровождающего, и он будет следить за тем, чтобы, не дай Бог, какой–нибудь ящик не упал, и бутылки не разбились? На весь Советский Союз таких сопровождающих не напасёшься. Сколько по железной дороге товаров перевозят, а вагонов сколько! Наверняка не тысячи, а миллионы. Так то.

— Но это же здорово! А вам приходилось разгружать вагоны с коньяком?

— Нет, — улыбнулся Василий, а другие сдержанно пустили смешок. — Не приходилось, и никогда не придётся.

— Это почему никогда не придётся?

— Потому что на таких работах используются профессиональные грузчики. Они, или их начальство, никогда не дадут нам отбирать свой кусок хлеба. Не только коньяки, но и водку, даже дешёвые вина мы не разгружаем.

— Да–а–а, — спустя время, поразмыслив, протянул Самойлов. — Теперь понятно, почему грузчики так держатся за свою работу, нелёгкую, скажем, работу. Кажется, можно найти и менее тяжёлую работу, ан нет, им эта нравится. И понятно почему.

— Да, — вновь улыбнулся Вася. — У них, кроме того, появляется дополнительный источник доходов от продажи такого «боя». Видишь, Виктор, как познаются житейские премудрости.

Ту первую свою, заработанную честным, но тяжёлым трудом, десятку Самойлов запомнил на всю жизнь. И, хотя под конец этой работы чуть ли не сожалел, что на неё вызвался, он в дальнейшем периодически вырывался на подобные работы со своими друзьями, теперь уже полноценными коллегами. Это приносило Виктору неплановые деньги, но в эту зиму он их тратил всё на одно и то же — в основном на выпивку. Теперь у него было меньше забот — не хватает сегодня или завтра денег на совместную бутылку? Ничего страшного — займёт, а послезавтра заработает и отдаст. Так проходили в декабре для Самойлова короткие световые дни, но зато длинные вечера. И для него эти вечера вовсе не были такими уж скучными. Они были весёлыми для него в прямом смысле слова — у него в такие вечера появлялось отличное настроение, которого давно уже не видно было днём.

Тем временем очередной семестр заканчивался, и вновь приближалась экзаменационная сессия. Но её Самойлов абсолютно не боялся. Как показали предыдущие сессии, и особенно вторые экзамены, с такого рода контролем Виктор справлялся вполне успешно. Тем более, что в этом году он меньше пропускал занятия, в общежитии от безделья повторял материал, да и конспекты стал вести более полные. Да и вообще, учиться ему нравилось, давалась ему эта учёба легко. За неполные пока что полтора года все студенты в достаточной мере изучили стили и методы преподавания в своём ВУЗе. Теперь они прекрасно знали, где можно немного схитрить, где в чём–то поволынить, а где отнестись к делу с полной ответственностью. Декабрь прошёл в привычном русле и наступил Новый год. Он тоже ничем особенным не запомнился, разве только тем, что Самойлов не поехал встречать его домой. В разговоре по телефону с отцом он мотивировал это тем, что ему нужно готовиться к экзаменам. Родители, впрочем, и не настаивали, зная, что через пару недель сын всё равно приедет на каникулы. Тем более что лишних дней на этот праздник не выпадало — 1‑е и 2‑е января 1966‑го года припадали как раз на выходные, на субботу и воскресенье. Но Виктор в это время ни к каким экзаменам не готовился, просто он практически всё это время провёл за столом, но не с учебниками и конспектами, а с выпивкой и закуской. Он прекрасно понимал, что в родном городе он себе этого позволить не сможет, да вряд ли будут и такие возможности.

А далее уже наступила пора сессии. Прошла она для Самойлова, да и для большинства его приятелей, абсолютно нормально. Виктор особо не напрягался, готовясь к экзаменам, но, тем не менее, сессию можно было считать успешной. Как и в первом семестре, он сдал экзамены на «четыре» и «пять» (поровну) при одной «тройке» (правда, на сей раз не по высшей математике). И её можно было, конечно, не получать, но особой мотивации в этом не было, потому Виктор как не особо готовился, так не особо и переживал по этому поводу. Пусть даже в приложении к диплому у него по большинству предметов и будут «четвёрки» (а «троек», как он решил, точно не будет), то, всё равно это уже ни на что не влияет (не то, что школьный аттестат) — а больше поступать Самойлов никуда не собирался. Далее начинались каникулы. Но и на каникулы Самойлова не очень–то тянуло домой. Вся та же «летняя болезнь». И он решил хотя бы на день–другой отложить эту поездку. Родители не знали точно, когда у сына заканчивается последний экзамен. И не потому, что тот их обманывал, нет, просто они этим не поинтересовались, а самому Виктору сей факт в разговоре с отцом не показался таким уж важным.

— Приеду через две недели, — сказал он, не называя конкретного числа.

Окончание сессии Виктор, конечно, с приятелями отметил. Правда, не со всеми, потому что многие (не так, как он) торопились домой, особенно те, кому далеко было добираться — в комнате он остался один. Было ещё одно обстоятельство — последний экзамен в разных группах проводился в разные дни. Обычно, такая сдвижка была всего в один день. Потому что сессию деканат намечал завершать не позже субботы текущей недели. Но, тем не менее, эта сдвижка была. Группа Самойлова последний экзамен сдала раньше, а вот параллельная группа, в которой у него было много друзей, днём позже. И вот на этот день Виктор решил задержаться в Киеве, чтобы и с параллельной группой, точнее, некоторыми из её студентов, ещё раз отметить окончание сессии. Проведя целый день в скуке, он дождался–таки этого вечера. И в этой группе немало студентов разъехалось по домам, но, всё же, событие отмечало (вместе с Самойловым) девять человек, из них три девушки. Поскольку подобное событие, как сказал кто–то, незаурядное, то решено было для девушек купить вина, а вот ребятам — водки. Виктор не пил водку, точнее, её разновидности самогона (коктейли не в счёт) с памятного для него дня встречи одноклассников и нескольких дней позже. Поэтому он изрядно захмелел, как впрочем, и другие. Но на это никто особого внимания не обращал, всем было хорошо, всем было весело. Рядом с Виктором сидела девушка из параллельной группы, которую звали Тамара. Обыкновенная девушка, ничем особо не приметная. Виктор, естественно, за ней ухаживал, в том плане, что периодически пополнял её стакан (рюмок у студентов не водилось) и подкладывал что–либо на тарелку. А вот Тома, кажется, положила глаз на Самойлова. Она вежливо к нему обращалась и что–то всё время щебетала, пытаясь обратить на себя внимание.

Расходились по комнатам студенты довольно поздно, весёлые и возбуждённые. Виктор ещё зашёл в туалет, где с ребятами выкурил сигарету — он в институте изредка баловался табачным дымом, — чаще всего именно в таких ситуациях — хотя, обучаясь в школе, ни разу не курил. Направляясь к себе в комнату он заметил, что по коридору как–то неприкаянно бродит Тамара.

— А ты почему не идёшь к себе в комнату? — спросил её Самойлов.

— Там занято.

— Что значит занято?

— Понимаешь, туда пошла Алёна вместе с Димкой, — Алёна была подругой Тамары, а Дмитрий — парень из их группы. — Она просила меня погулять немного.

— Понятно. И сколько же это немного?

— А я откуда знаю — может, полчаса, а может быть и час.

— Ладно, пошли ко мне. Не то ты тут так и заснёшь в коридоре.

— Пойдём, — равнодушно ответила Тома.

Но это её равнодушие быстро улетучилось, когда она увидела, что в комнате они находятся только вдвоём. Сначала Самойлов сидел на своей кровати, а Тамара расположилась на другой — спать им, как ни странно, не хотелось. Но вот Тамара (заныв, что ей холодно и скучно одной), пересела к Виктору и прислонилась к нему. Виктор машинально провёл рукой по её волосам, Тома ещё теснее прижалась к нему. Тёплое прикосновение молодого женского тела разожгло слабо контролирующего себя в таком состоянии парня, он обнял её и, спустя мгновение, они уже целовались. И целовались страстно, Виктор никогда с Великановой так не целовался. То были первые робкие юношеские, осторожные, как бы щадящие поцелуи. А сейчас… В общем, эти неистовые поцелуи уложили обоих в койку.

Это был первый сексуальный опыт Виктора, но не первым он был у его партнёрши. Всё было, вроде бы, хорошо. Но, проснувшись рано утром, Виктор почувствовал себя не в своей тарелке. У него после вчерашней пьянки раскалывалась голова. Но отнюдь не это беспокоило его. Главной головной болью сейчас была проведенная им ночь. Не так он себе всё это представлял. Для него вообще была непонятна такая вот близость без каких–либо чувств. В этом была какая–то порочность, неправильно всё было, не должно было так быть. Оказывается, не только девушки думают о красивой любви, о красивых отношениях, о прелести первой брачной ночи. Свойственны были такие мысли и Самойлову. Но где же эта красота, где же эти красивые отношения? В его отношениях с Тамарой всё решила простая физиология, простое влечение самца к самке. Но ведь они же не животные. Вот почему он мысленно всё время повторял: «Неправильно это. Не должно так быть». Нельзя сказать, что Виктор ничего не помнил из прошедшей ночи. Помнил, но это только усугубляло, как ему казалось, чувство вины. Если бы он не помнил, было бы, наверное, проще. Всё можно было бы списать на «пьяную лавочку» и забыть раз и навсегда. Что с пьяных возьмёшь? Так оно, в принципе, и было. И всё же, так, но не совсем. Виктор как раз помнил эту всю нелепую возню, торопливость, своё неумение. Эти воспоминания раздражали и стыдили его. Но хуже было ещё и другое: да, физическое, точнее физиологическое, удовлетворение он получил, но моральное — нет. Он не только его не получил, оно ежеминутно убивало его.

Он смотрел на спящую рядом Тому и подумал о том, зачем ему всё это было нужно. Ответа не было, просто бесконтрольность своих действий, первобытный инстинкт — и всё. Он ещё раз как бы убедился в том, что без чувств такие отношения мало общего имеют с любовью. Да и какая там любовь. Виктор ранее проходил мимо Тамары, почти её не замечая, хотя знал с первого курса. И вряд ли он обратил бы на неё внимание и в дальнейшем. Такие вот дела. Да, это просто был секс, в его самом примитивном виде. Через 10 лет весь Советский Союз облетит крылатая фраза: «В СССР секса нет!», высказанная Людмилой Ивановой — одной из участниц телемоста Ленинград — Бостон. Передача называлась «Телемост Ленинград — Бостон» («Женщины говорят с женщинами»). Вели её Владимир Познер и Фил Донахью.

Правда, официально версия сказанного выглядит следующим образом: одна из американских журналисток пожаловалась на то, что в США на телевиденье эксплуатируют сексуальные образы. Затем она поинтересовалась у Ивановой, нет ли схожей ситуации в СССР, на что та начала отвечать: «У нас секса нет…». Закончить она не успела, потому что фраза тут же утонула во всеобщем хохоте по обе стороны океана. Окончание же фразы, как объяснял позже Познер, вроде бы было таково: «…на телевидении». Но так ли было всё на самом деле? Ведь порядок слов в такой фразе не очень–то русский.

Пока Виктор размышлял о перипетиях прошедшей ночи, наконец, проснулась и Тамара. Они почти не разговаривали, только тихо приветствовали друг друга стандартной фразой «Доброе утро». Ещё чуть молча полежав, они начали торопливо одеваться, собирая разброшенную одежду, и стыдливо отворачиваясь друг от друга. Чувствовалось, что Томе тоже было не по себе. Через минут десять Тамара, немного посидев, так же тихо попрощалась с Виктором и убежала к себе в комнату. После каникул восприятие этого неожиданного приключения немного притупилось. Поэтому встречаясь в институте или общежитии и Виктор, и Тома просто приветливо здоровались друг с другом, слегка улыбались, но даже не пытались завести какой–нибудь разговор, даже на самую нейтральную тему.

Виктор в этот день не планировал прямо с утра ехать домой, к родителям. Но сейчас в этой комнате он уже находиться не мог. Эта комната после случившегося просто раздавливала его. Не таким себе представлял Самойлов первую свою близость с женщиной, совсем не такой. Поэтому он, едва умывшись, быстро сложил свою сумку, закрыл пустую комнату, отдал на вахте ключ от неё и решительно направился на автовокзал. Что можно ещё сказать? Только то, что в итоге этой январской ночью у Самойлова, можно считать, секс то был, а вот чувств, любви, как он для себя определил, как раз не было. А такое положение дел было для него неприемлемо.

 

ГЛАВА 26

Зимние каникулы

Приехав перед обедом в Таращу Самойлов, не спеша, направился к дому. Как это не странно, но он соскучился по своему родному городу. Было совсем другое чувство в отличие от летнего, когда этот городишко тяготил его и ему нигде не хотелось по нему ходить. А сейчас он с удовольствием, именно не спеша, прогуливался по нему, хотя к дому родителей было всего каких–то 2,5 квартала. Но он внимательно рассматривал всё по сторонам, ища какие–либо изменения, новшества, и как бы впитывая в себя мельчайшие подробности окружающей его среды. Особых изменений в облике знакомого районного центра он пока что не видел, но внимательно обращал внимание на заснеженный город, на который в прошлые зимние каникулы не обращал никакого внимания. Тротуар, по которому он поднимался в гору, был очищен для пешеходов, но не очень тщательно — так, только посредине, чтобы можно было разминуться встречным прохожим. Более тщательно была очищена проезжая часть улицы, но этим занимались снегоочистительные машины. А вот по обочинам дороги и тротуаров было довольно много снега. Хранили остатки снежных шапок и верхушки некоторых деревьев, из чего можно было сделать вывод, что пару дней назад был обильный снегопад. Погода стояла не очень морозная, но, всё же, щёки приезжего ощущали некие щекотания Мороза–воеводы. Впрочем, это не мешало воробьям копошиться у окон двухэтажного дома напротив школы, на которых были вывешены кормушки, и даже иногда чирикнуть. С рамы одного из окон свисал кусочек сала, к которому, словно бы по очереди, подлетали и клевали его две синички. Виктор даже остановился и пару минут любовался этим зрелищем. Остановился он и возле родной школы, надеясь услышать школьный звонок или крики детей. Но, ни того, ни другого не было слышно. Чуть погодя Самойлов вспомнил, что вчера был последний экзамен в параллельной группе, и был он в последний день сессии, то есть в субботу. Значит, сегодня воскресенье. Вздохнув, он пошёл дальше. Теперь ему уже оставалось пройти всего несколько домов. Странно, но с ним ничего подобного давно не происходило. Он поймал себя на мысли, что он как бы заново знакомится с известным ему до каждого камушка, каждой веточки дерева родным городом. Складывалось такое впечатление, что Виктор не был в нём не каких–то полгода (да и то меньше — он приезжал на денёк–другой после колхоза и на ноябрьские праздники), а, по меньшей мере, лет пять, а то и десять. Но тогда он не обращал внимания вообще ни на что. А сейчас что–то изменилось в душе Самойлова. Так же, как он летом бежал из города в Белую Церковь, так он сейчас сбежал из Киева. А потому сейчас всё в его родном городе воспринималось совершенно по–новому.

Во время сессии Виктор как–то перестал обращать внимание на дни недели, а жил только числами, на которые были назначены консультации и экзамены. Теперь же, вспомнив об этом, он понял, что сегодня ему повезло — во–первых, родители были дома (правда, с непривычки он забыл, что согласно новому трудовому законодательству они и вчера были дома), а, во–вторых, в воскресенье в центре города больше возможностей встретиться с кем–либо из знакомых. Поэтому он немного рассказал о своих новостях (пока мама накрывала на стол), а новость то была только одна — сессия прошла успешно, быстро пообедал и поспешил на улицу, сказав родителям, что более детально всё расскажет вечером. Но те его и не задерживали, мама только очень удивилась таким изменением сына — летом, когда была чудесная погода, его силой не возможно было вытолкать в город, а сейчас, не успев приехать, сам побежал. Но для себя она сделала вывод, что это к лучшему. Как ей казалось, теперь сын начнёт жить полноценной жизнью, а то в последе время он был как–будто не в своей тарелке. Странными были, конечно, такие резкие перемены в его поведении. Но мать не могла знать, как пока что не понимал этого и сам Виктор, что, скорее всего, на него сильно подействовал тот моральный стресс, который с ним произошёл всего менее чем полдня назад, но о котором он успел уже успешно забыть.

По центру города Самойлов ходил тоже с таким видом, словно не видел его много лет. Он по–новому воспринимал для себя каждую его улочку, каждый даже небольшой домишко. Он, также как и Великанова, любил свой город. Да найдётся ли человек, который может не любить то место, где он родился и где провёл бо́льшую (на сегодняшний день почти всю) часть своей жизни. Только Люба любовалась своим городом в летнюю пору, когда, кроме домов и улиц, глаз радовала разных оттенков зелень деревьев, кустов, травы, клумб (яркие краски последних). Для Виктора полгода спустя красота родного города была гораздо скромнее, но, тем не менее, и его сейчас всё радовало. Он прошёлся по центральной улице, затем спустился ниже, прошёл мимо Дворца Пионеров, вышел на Советскую и уже по ней повернул вновь вверх в центр города. Миновав его, он прошёл к кинотеатру, потом по ул. Карла Либкнехта прошёл до ул. Короленка и спустился на развилку, где он когда–то встречался с Любой. Вздохнув, он вновь спустился на ул. Шевченко к Парку Славы. Странным было то, что вздохи были, а вот желания встретиться сейчас с Великановой почему–то не было. Но, скорее всего, Виктор сам себя обманывал, где–то в глубине души такая мысль периодически появлялась, но он тут же загонял её поглубже. За всё это время он пока что не встретил никого из своих одноклассников, хотя знакомых в городе ему попадалось немало.

Но вот вблизи универмага он увидел тёзку Самойлова — Лемберта. Тот направлялся в том же направлении, что и Самойлов. Виктор ускорил шаг, но расстояние сокращалось медленно — то тоже шёл довольно быстро. Пришлось Самойлову окликнуть его. Лемберт остановился и теперь уже направился навстречу своему тёзке.

— Привет!

— И тебе не хворать! — обменялись одноклассники приветствиями.

— Да, — протянул Лемберт, — в Киеве практически не видимся, хотя в одном институте учимся, так хоть дома встретились. Ты куда направляешься?

— В общем–то, никуда. Просто гуляю. Соскучился по городу.

— Чего по нему скучать, да ещё зимой. Заняться в нём сейчас совершенно нечем. Да ещё и морозец неплохой. Долго не погуляешь.

— Пожалуй, ты прав, — Самойлов ещё до встречи с тёзкой почувствовал, что ноги у него начинают мёрзнуть.

— Слушай, давай зайдём в кафе, погреемся там, возьмём по сто грамм, посидим, побеседуем, расскажешь, что у тебя нового, — обрадовался Лемберт появлению потенциального собутыльника.

Соблазн был большой. За прошедшие полдня голова у Виктора перестала болеть, да и после сытного домашнего обеда не было и других симптомов похмелья. Но при таком морозце, как сказал Лемберт, вроде бы и сто грамм не помешали бы. Но, Самойлову сейчас почему–то совсем не хотелось употреблять спиртное, что, само по себе, учитывая проведенное подобным образом свободное время семестра, было довольно неожиданно. И он с этим соблазном справился.

— Ты знаешь, что–то нет у меня желания пить ни вино, ни водку. А пиво зимой, вообще, не идёт. Вот чашечку горячего кофе я бы, пожалуй, выпил.

— Тю! Ты, что, в трезвенники записался? Тоже мне напиток — кофе.

— Нормальный напиток, особенно зимой. Если хочешь, плесни в него для себя немного коньяка — очень даже неплохо.

— Это я знаю. Ты, что точно пить не будешь?

— Не буду, — категорично отрезал Самойлов.

— Ладно, пошли. Кофе так кофе. Но с коньяком, как ты сам предложил.

— Я говорил, чтобы ты себе взял кофе с коньяком. Ну, да ладно, возьму и я с коньяком, — Виктор решил, что это практически и не алкоголь — так, для улучшения аромата кофе.

Они зашли в кафе, уютно расположились за столиком, и Самойлов сразу почувствовал, как у него отходят, согреваясь, ноги. Лемберт заказал кофе с коньяком и по свежеиспечённому кексу. Далее они начали, не спеша, с удовольствием потягивать приятный кофе. Лемберт закурил, попросил у него сигарету и Самойлов. Поскольку курил он редко, то сам сигареты не покупал, просто «стрелял» их, когда был в компании. Особых новостей не было ни у одного, ни у другого. Лемберт в Киеве по его рассказам, иногда случайно сталкивался с одноклассниками, а вот Самойлов во втором семестре никого не видел. Но это было и понятно, в свободное время он редко выбирался из общежития.

— А кого ты видел здесь, дома? — спросил Виктор.

— Да кого я мог успеть увидеть? Я и сам только позавчера приехал. Видел только соседа Антона, но с ним я и в Киеве сталкивался. Здесь разных знакомых видел много, но из наших одноклассников только Нинку Усенко, тоже ведь рядом живёт да вдали видел вроде бы Тамару Стручкову.

— Тамару? — удивился Самойлов. — А говорили, что она вроде бы выехала из Таращи.

— Да нет, здесь она. Чем вот только она занимается, я не знаю. Не говорил с ней. А других наших пока что не видел.

Постепенно беседа угасала. Кофе был выпит, съедены по половине кексов (за курением они мало их ели). Они заказали ещё по одному кофе, доели кексы, вновь выкурили по сигарете и начали покидать это уютное заведение. Далее они разошлись в разные стороны — Самойлов к своему дому, уже не надеясь никого встретить, а Лемберт в противоположную сторону. Тоже, наверное, домой, хотя до этого он направлялся в одном направлении с тёзкой. Видимо, заход в кафе поменял его планы или он о них вообще забыл. Проходя по центральной улице. Виктор даже подумывал зайти к Тамаре Стручковой — та жила перед самой школой. Но потом передумал, он к ней и ранее никогда не заходил, а сейчас и вовсе неудобно. Но, он, всё же, неожиданно встретился с одноклассницей, правда, не с Тамарой, а с Любой Денисовой, причём почти у самой калитки в его двор. Та шла со стороны почты.

— Здравствуй, Люба! — поздоровался, одновременно удивляясь, Виктор. — Сегодня же воскресенье, нерабочий день.

— Это у вас нерабочий день. А мы работали. Телеграммы то люди очень часто по выходным отправляют, да и междугородние переговоры тоже удобно вести в выходные. К тому же у нас вчера был большой завоз почты. Нужно было рассортировать её по сёлом.

— Понятно. А когда же ты отдыхаешь?

— В другие дни — по скользящему графику.

— Ясно. Что нового, кого из наших видела?

— Летом, как ты знаешь, многих видела, да и с тобой встречалась, — улыбнулась Денисова. — А сейчас мало кого вижу. А из вас, студентов — ты на сегодня первый.

Они обменялись своими нехитрыми новостями, а потом Люба, что–то вспомнив, обратилась к однокласснику:

— Слушай! Я совсем тебе летом забыла сказать об одной новости. За общими разговорами на встрече совсем выпустила из виду.

— И что за новость?

— Ко мне летом на работу, где–то за неделю до встречи приходила моя тёзка Великанова со своей младшей сестричкой.

— И чего её к тебе занесло? — как–то грубовато спросил удивлённый Виктор.

— Здравствуйте, вам! Она что, не может ко мне зайти, к своей однокласснице?

— Он извини, Люба. Просто вырвалось. Конечно, может. И что она хотела?

— Виктор, — теперь уже удивлялась Люба, — ты, что с Луны свалился? Что значит — что она хотела? Поговорить хотела, пообщаться со своей одноклассницей. Мы же до того целый год не виделись. Она ходила по городу, не встретила никого из наших, вот и зашла ко мне на работу. Она, кстати, о тебе спрашивала

— Что спрашивала? — насторожился Виктор.

— Да ничего особенного. Не видела ли я тебя, как у тебя дела. А ты, что, с ней так и не виделся?

— Нет! — коротко отрезал Виктор. — И не собираюсь.

— Ну и дурак.

Уже второй раз менее чем за год Самойлова так называли. Весной так его при встрече в Киеве назвала Донченко, а сейчас вот Денисова. При этом он подумал, что по какому–то роковому совпадению его так называют, включая ту же Великанову, исключительно Любы. В классе у них было четыре тёзки с именем Любовь. И надо же такому случиться, что как раз три из них (четвёртую — Любу Андрущенко он давно не видел) и давали такую оценку действиям Самойлова. Странным было ещё и то, что при этом у Виктора не было обиды ни на Донченко, ни на Денисову, а вот свою любимую девушку он никак не мог простить за такой невинный, в пылу раздражения высказанный по–дружески, по–материнскому упрёк.

— Ладно, Люба, замёрз я что–то, — не хотел продолжать беседу на эту тему Виктор. — Пойду я, наверное, домой греться. Всего тебе дорого! Если увидишь кого–нибудь из наших, передавай от меня привет.

— Хорошо, обязательно передам. И Великановой тоже? — улыбнувшись, спросила Люба.

Самойлов как–будто не услышал последней фразы Денисовой, коротко бросил: «Пока!» и направился к входной калитке, ведущей в его двор. Ноги у него, кстати, вновь давали о себе знать, выйдя из тёплого помещения, согревшись, они вновь окунулись в атмосферу среднеянварьского холода. Эта пора года к таким долгим прогулкам явно не располагала, особенно, когда ты к подобным экскурсиям не готовишься основательно.

* * *

Великанова, между тем, тоже была уже дома. Именно дома, потому что, приехав вчера, она, пока что, в центр города не выходила. Умудрённая горьким летним опытом, когда никого из одноклассников на улицах не встретила, она не спешила и сейчас, те более, что было холодно. Чего бесцельно бродить по улицам. Может быть, через пару дней немного потеплеет, тогда она и прогуляется.

В институте у Любы складывалось всё нормально. Сессия была успешно сдана, будет она получать стипендию и в следующем семестре, как получала все три семестра до того. Занятия ей, как и Самойлову, давались легко. Правда, она была довольно усидчивой девушкой, и прочитанный на лекциях материал повторяла не от час от часу, а регулярно. Свободного времени было достаточно на всё — и на подготовку к занятиям и на активный отдых. Правда, таким уж активным его назвать можно было с небольшой натяжкой, поскольку какая уж тут активность — сидеть в удобных креслах или же на таких же стульях в театрах, кинотеатрах или концертных залах. Но посещать такого рода увеселительные мероприятия Люба, как и большинство студентов, не забывала. Да и когда же их посещать, если не в студенческую пору. Как то оно сложится когда каждый из них будет уже обременён работой, семьёй. На все эти виды отдыха Люба ходила в компании подруг и друзей. Компании могли быть маленькими — 2–4 человека или побольше. Но одной Люба никуда не ходила, скучно на таких мероприятиях, даже на простом сеансе кино, сидеть одной, не с кем даже словом переброситься, и, уж тем более, обменяться мнением об увиденном. Не ходила она в театры или на концерты и вдвоём с каким–нибудь парнем. С подругой, чаще всего это были Надежда или Валентина, посещала и театры и концертные залы, а вот с парнем никуда не ходила. И не ходила по одной простой причине — не было его у неё. Она считала, что ходить куда–нибудь с парнем, это означает подавать какие–нибудь надежды тому. Но, поскольку ничего серьёзного у неё с ребятами пока что не было, то не хотела она их и обнадёживать — ей это казалось нечестным. И хотя, как уже говорилось, за Великановой пытались ухаживать многие, предпочтение она никому не отдавала, все они оказывались у неё в ранге хороших друзей, но не более того.

Валентина, реже другие подруги по комнате, ещё долгое время вели нравоучительные беседы на эту тему, по потом и Валентина махнула рукой:

— А, бессмысленно с тобой разговаривать. Сколько не погоняй, а воз и ныне на месте.

— Вот и не погоняй, — отвечала Люба. — Всему, как говориться время, видимо, пока что мой черёд не пришёл.

— Всё принца ждёшь?

— Да причём здесь принц. Просто жду своего парня, понимаешь, своего. А эти пока что, как я чувствую, не мои.

— Ты имеешь в виде своего — это школьного, что ли?

— Не знаю, Валя, — грустно отвечала Великанова. — Честно тебе говорю, сейчас я этого не знаю. Но не волнуйся, в старых девах я сидеть не собираюсь. Придёт когда–нибудь и мой черёд. Без любви ни один человек обойтись не может. Любовь — это самое главное, без чего человек не имеет права считать, что он жил.

— Но это будет когда–то. А сейчас же ты не живёшь полноценной жизнью.

— Почему это?

— Ты не проводишь полноценный отдых. Полноценно — это означает равноценно и в компании девчонок, и в компании парней.

— Так, Валя, не утрируй. Я как раз равноценно провожу время в обеих компаниях. И ты это прекрасно знаешь — и в кино, и в театр, и на концерты ходим вместе. Я как раз не отношусь по–особому ни к кому — будь то парень или девушка. Другое дело, что я не позволяю ничего лишнего и не даю некоторым личностям напрасных надежд.

— Но разве это нормальная жизнь. Ты надеешься жить по–настоящему когда–то, а не сейчас.

— Ничего подобного. Я именно сейчас нормально живу. Я живу сейчас как раз сегодняшним днём. Но я его проживаю полноценно, так как я это себе это представляю. И хорошо запоминаю прожитый день. Вообще, к сегодняшнему дню нужно относиться как к самому счастливому в жизни. Вот тогда это и будет полноценная жизнь. А с парнем или без него — не важно.

— А, — махнула рукой Валентина. — Бесполезный разговор. Тебя не переубедишь.

И это был, наверное, последний их спор на подобную тему. Валентина действительно прекратила «доставать» Любу, только иногда укоризненно качала головой. Впрочем, подругой она была хорошей, и лучше других понимала Великанову. Поэтому в других вопросах у них никаких разногласий не было.

Выбралась в центр родного города Люба, действительно, дня через три, правда, так и не дождавшись потепления. Да и какое могло быть потепление, когда шло время крещенских морозов. Она тепло оделась на прогулку, но сестричку с собой не брала — не ровён час простудится. Да и сама Люба не планировала долго ходить по улицам. Встретит кого–нибудь из одноклассников — хорошо, не встретит — что поделаешь, на нет и суда нет. Она ещё только планировала забежать к Панасенко, если только та сейчас дома, хорошо та в самом центре живёт. Люба только прошлась центральной улицей до школы и назад. По такому морозу, учитывая неблизкий путь из дому и это было немалое расстояние, у неё даже озябли щёки. Никого из своих одноклассников она так и не встретила. Да и вообще на улицах были только одинокие прохожие, торопящиеся куда–то по своим делам, но уж никак не прогуливающиеся. На обратном пути Великанова таки заскочила к Лене. Та была дома и очень обрадовалась приходу подруги.

— Как хорошо, что ты заскочила ко мне. Давай раздевайся и проходи. Ты молодец, выбралась на улицу в такой мороз, а я вот не отважилась. Уж очень неуютно там.

— Ты знаешь, погода, вообще–то, хорошая — солнце, безветренно. Если бы мороз был на пяток градусов поменьше, то совсем было бы прекрасно.

— Да, щёки у тебя, как–будто специально кто–то румяна тебе навёл.

— Дед Мороз и навёл, — засмеялась Люба. — Ладно, нормально всё. Я и не замёрзла. Только щёки и пощипывало.

— Так, давай будем чай пить, да рассказывать свои новости.

— Да какие там новости. Практически ничего нового.

— У меня то же самое. Но не могут же две женщины сидеть, закрыв рты. Они обязаны поболтать, посудачить, — улыбнулась Лена.

Несмотря на такие заявления с обеих сторон, «болтали» и «судачили» они не менее часа. Одноклассницы и хорошие подруги всегда могут найти тему для разговоров. Под конец разговора они вновь вспомнили встречу летом, на которой отсутствовала Люба, и о которой подруге почти всё рассказала Лена. Обсудили они и предполагаемую встречу в этом году. Правда, о Самойлове разговор не заходил, так, он был только упомянут вскользь в контексте с другими одноклассниками.

— Немного суховатая была встреча, — как бы пожаловалась Панасенко.

— Почему это?

— Мне кажется, что логичнее было бы завершить её где–нибудь на природе. Погода то стояла отличная, не то, что сейчас. Это был бы уже совместный отдых, а не только рассказы о том, кто как год прожил, — Лена была не в курсе того, что часть одноклассников несколько скрасили свой досуг после встречи в кафе.

— Это, конечно, неплохо было бы. Только вряд ли лучане бы остались.

— Да, вероятно, они бы уехали домой. Но мы то, местные жители, могли бы вместе и целый день провести.

— Как–то неудобно, вроде бы отделяемся от них.

— Ничего мы не отделяемся. Это, скорее, они от нас отделяются. Но и винить их нельзя — такова жизнь. А вообще, ты посмотришь, если подобные встречи будут проводиться ежегодно, то с каждым годом на них будет собираться всё меньшее количество участников.

— Почему? Ведь собираются же выпускники и на 10 лет окончания школы, и на 20 лет.

— Да, на такие юбилейные встречи собираются. А на ежегодные, я думаю, полного состава класса никогда не будет.

— Возможно, ты и права.

— Я вот что предлагаю на этот год, на встречу, в смысле — если мы не договоримся где–нибудь отдохнуть на природе, то соберёмся у меня. Пусть тоже не все будут, но основное ядро, я думаю, ко мне придёт. Помнишь, как на мой день рождения.

— Да, — грустно улыбнулась Великанова, думая о чём–то своём. — Как хорошо тогда было.

— Вот и повторим подобное. Можно ведь обойтись и без какого–либо торжества. Повод неплохой — встреча одноклассников.

— Да, неплохо. Но это уже нужно будет договариваться ближе к встрече или уже на ней самой.

— Ничего, я думаю, договоримся.

Ободрённые таким окончанием их разговора, подруги и расстались. Окончание каникул Великанова провела дома, никуда больше на прогулки не ходила. Уезжала она в Киев в одном автобусе вместе с Гаркавенко и Молодилиным. Она этому совпадению была очень рада, да и ребята тоже — они успели наговориться на автовокзале в родном городе, немного в автобусе (ребята попросили одного мужчину поменяться местами, чтобы Люба сидела поближе к ним), а частично ещё и в Киеве, коротая вместе значительный отрезок пути (до центрального автовокзала) к месту их тамошнего обитания — а приятелям ещё нужно было ехать через весь город..

 

ГЛАВА 27

И второй курс уже позади

Вот и началась первая часть заключительного этапа второго курса. В Киев Самойлов вернулся в последний день перед занятиями, да ещё и последним автобусом. Теперь ему было не до выяснения расписаний занятий на завтра, узнает у коллег из группы в общежитии. Дело в том, что после своей первой прогулки по родному городу на улицу он в Тараще больше вообще не выходил. Это любование зимним городом обернулось для него заболеванием, промёрзшие ноги дали о себе знать. У него уже тем же вечером поднялась температура, а наутро начался насморк и кашель. Все последующие дни мать поила его какими–то гарями травами, отец же, приходя с работы (и забегая в аптеку) снабжал лекарствами.

У Виктора были не новые, но на первый взгляд неплохие зимние ботинки. Да, они были неплохими для пробежек из общежития в корпуса института, в столовую и назад в общежитие. Но для долговременных зимних прогулок оказалось, что они не приспособлены. Это поняли и отец с матерью, а потому договорились, что сын в Киеве в свободное время отыщет себе нормальные тёплые мужские полусапожки. Те как раз начали появляться в продаже, но в их городке купить такие было практически невозможно. Отец с этой целью ссудил сына необходимыми средствами. У него не было ни тени сомнения, что Виктор распорядится ими по прямому назначению. В итоге, общими усилиями матери и отца, сына они практически от ОРЗ вылечили, но зимние каникулы у Виктора получились весьма однообразными. Хорошо ещё, что в доме нормально работал телевизор, да изредка Самойлов–младший крутил на вертушке грампластинки, слушая свои любимые мелодии.

А далее его, как и всех его киевских приятелей, ожидали занятия. Постепенно, и особенно в этом семестре им начали уже читать специальные дисциплины. Слушать новые предметы было интересно, но, одновремённо, и сложновато, поскольку это были, действительно, новые для них, незнакомые дисциплины. Это уже не математика, физика, химия, черчение, история (пусть даже КППС) и другие предметы, о которых они имели представление ещё со школы. Теперь всё было новым для них, новыми были истоки тех или иных формул, уравнений, которыми так богаты технические дисциплины, да ещё в политехническом ВУЗе. Сейчас нужно было уже более собранно относиться к изучению какого–либо нового предмета — что–то упустишь вначале, далее непросто будет разбираться, вникать в очередной материал, а уж перед экзаменом навёрстывать пропущенное будет вообще сложно. Но, в общем–то, сейчас Самойлов и учился нормально. Не в том плане, что до этого он учился плохо, а в том, что посещал практически все занятия, нормально писал конспекты и периодически в них заглядывал. Пора года была таковой, что прогуливать занятия было бессмысленно, не было ничего такого, ради чего их стоило бы прогуливать, разве что поспать лишних часок–другой. Правда, кое–кто так и поступал, но Самойлов пока что до такого не опускался.

Однажды, примерно через неделю, после занятий к Самойлову подошёл его одногруппник Алексей и спросил:

— Ты знаешь, что мы сегодня вечерком собираемся?

— И по поводу чего? — Виктор прекрасно понял, для чего собираются вечером его товарищи.

— У Степана день рождения. Мы все скидываемся.

— И кто все?

— Ну, как, — удивился Алексей, — все наши, как обычно.

Как обычно всеми нашими была группа из 7–8 человек (из их группы или из параллельной их курса). Один–два человека могли меняться, — добавляться или отсутствовать — но основной костяк из пяти человек, включая и Самойлова, обычно сохранялся. Это были любители пропустить вечерком рюмочку–другую винца, реже чего–либо (часто по возвращению с каникул, привозя с собой) из более крепких напитков.

— Ты, знаешь, — раздумывая, протянул Виктор, — Степана, я, конечно, поздравлю. И часть денег внесу. Но принимать участие в вечеринке не буду.

— Оп–па! Это ещё почему? Уж не заболел ли ты?

— Нет, не заболел. Скорее, выздоровел.

— Ты, что, трезвенником заделался? — не поверил Лёха. — С чего бы это?

— Нет, трезвенником я, конечно, не стал, на праздники можно рюмочку и пропустить. Но желание почти каждый вечер проводить подобным образом у меня пропало.

— А что это с тобой случилось? — подколол его Алексей. — У бабки–шептухи побывал?

— Так, — уже более резко ответил Виктор, — ни у какой бабки я не был, но так проводить время не хочу. Нужно меру знать.

— Н–е–е, Витёк, с тобой определённо что–то случилось. И чем же ты будешь вечерами заниматься?

— Чем, чем. Да лучше на те же деньги в театр сходить или на концерт какой–нибудь.

— Раньше то ты так не думал. Да и денег не хватит каждый день на концерты ходить.

— А концерты не каждый день и бывают. Что касается театров, то не такие уж дорогие билеты на спектакли. Не намного дороже той же бутылки «Портвейна». А про кино я вообще не говорю.

— Ну–ну! Давай развивайся духовно.

— Вот! Правильно ты сказал. Лучше духовно развиваться, интеллектуально, чем физически, точнее, физиологически. Потому что физически помогает развиваться спорт, а выпивка — это даже не физиологическая потребность, а её, наверное, нарушение.

— Ну, даёшь! Не ожидал я от тебя.

— Ты знаешь, Лёха, я и сам от себя такого не ожидал. Но так уж получилось, извини. И я этому искренне рад.

Самойлов и в самом деле не ожидал от себя такого. Он, в принципе, над подобным вопросом не задумывался. Предложение Алексея застало его врасплох, и он ответил тому чисто спонтанно, как бы подсознательно и неожиданно даже для него самого. Но душой он не кривил, каким был его ответ, такое же чувствовалось и у него в душе. Что–то там перевернулось или, возможно, просто вернулось на круги своя. Так же, как не хотелось ему пить в Тараще, так не было к этому тяги и сейчас в Киеве. Всё же, здорово, наверное, на него повлияла ночь, проведенная с Тамарой. Как говорится, клин клином вышибают. Может быть, и в этом случае было нечто подобное. Только клин был не той формы, или точнее не из той породы дерева, потому что форма клина едина. Он ещё в автобусе из Киева домой, на следующий день после этой ночи, хорошенько размышляя, определил для себя свой теперешний статус — сначала было пьянство, а теперь ещё и разврат. Как ни странно, но именно так Самойлов назвал для себя ночную ситуацию. На самом деле это было, конечно же, пока что не так, но по горячим следам мысли у Виктора были именно таковыми. Он прекрасно знал, что в общежитии иногда пары уединяются для подобных развлечений (как те же Алёна с Димкой), но он не одобрял этого, и для себя считал такую ситуацию неприемлемой; была бы любовь или хотя бы симпатия — это другое дело, а просто так — нет (хотя у тех же Алёны с Димкой симпатия таки была). Но, поди ж, случилось такое и с ним самим. Нет, и в автобусе, и позже дома Виктор не давал себе никаких зароков в отношении выпивки и секса, но его спонтанный ответ Лёхе сегодня, всё же, был искренним. Такие вот мысли и поступки способствовали тому, что выделенные отцом деньги на покупку тёплых ботинок, и в самом деле, были потрачены Самойловым по прямому назначению. Причём обошлось и без обмывания новой покупки. Правда, пока что Виктор новую обувь ещё не надевал, не было такой нужды — уже заканчивался последний месяц зимы.

С приближением весны, как это обычно бывает, повысилась активность студентов в посещении развлекательных мероприятий, этому способствовало их значительно улучшенное настроение после холодной зимы и в преддверии тёплых весенних деньков. Виктор с непонятной для него радостью окунулся в атмосферу этого духовного, культурного отдыха (интеллектуального, каким он назвал его Алексею). Теперь один–два раза в месяц (а иногда и чаще) он стал бывать в театре, чего ранее не бывало — больше кино да концерты. А посмотреть в Киеве было что — пусть театров было не так уж много (не сравнить с Москвой), но спектакли в них ставились интересные да и артисты играли известные. Самойлов побывал в Театре русской драмы, увидев там игру таких актёров как Ада Роговцева, Константина Ершова, Юрия Лаврова, Ирины Буниной (а в следующем году ещё и игру молодой артистки Валерии Заклунной, принятой в труппу театра только осенью 1966‑го года). Правда, ему пока что не удалось посмотреть игру Роговцевой в спектакле «Варшавская мелодия», но он надеялся ещё её там увидеть.

Самойлов также открыл для себя Киевский театр музыкальной комедии (в этом же году он был переименован в Киевский государственный театр оперетты), организованный ещё в 1934‑м году. Ранее подобные весёлые музыкальные спектакли ему видеть не доводилось — по телевизору их практически не показывали, а на сцене районного Дома Культуры (даже когда приезжали гастролирующие театры) шли пьесы более серьёзного содержания. А такие искромётные, заполненные музыкой (а порой и танцами) спектакли Виктору очень понравились. Следует сказать, что Самойлов до того уже десятки раз проходил мимо здания этого театра, которое находилось на ул. Красноармейской, рядом с Республиканским стадионом. Это было помещение бывшего Троицкого народного дома — своего рода «дома культуры» начала ХХ-го века. Особым успехом у зрителей пользовались такие спектакли театра как: «Белая акация», «Свадьба в Малиновке», «Последний чардаш», «Желаем счастья» и другие. В этом театре Виктору посчастливилось увидеть также игру известной (немолодой уже — ровесницы века) народной артистки Украинской ССР Веры Петровны Новинской. Даже в свои года она обладала по–прежнему звонким, как колокольчик, голосом и легко танцевала.

Но были ведь ещё занятия, а также свободные вечера (театры и концерты посещались то не ежедневно). С занятиями у Виктора проблем, как уже упоминалось, не было. Вечера? Да, свободные вечера, естественно, были, но и они заполнялись — иногда игрой в преферанс. Но чаще чтением книг, а также популярных литературно–художественных и общественно–политических журналов, таких, например, как «Новый мир», «Дружба народов», «Юность», «Иностранная литература», «Октябрь», «Звезда». Эти журналы никто из студентов (по крайней мере, в общежитии) не выписывал, но они регулярно попадали к ним — их доставали у коренных жителей Киева. Эти журналы переходили из рук в руки, их «зачитывали» чуть ли не до дыр, поскольку в них публиковались новые, очень популярные (бывшие у всех на слуху) произведения известных советских, а иногда и зарубежных авторов.

В журналах публиковались свежие произведения В. А. Каверина, К. Г. Паустовского, Л. С. Соболева, А. Б. Чаковского, Э. Г. Казакевича, Б. Н. Полевого, А. Д. Коптяева, В. А. Солоухина, К. А. Федина, Всеволода Иванова, Ф. В. Гладкова, М. М. Пришвина, В. П. Катаева, М. В. Исаковского, О. Ф. Берггольц, Б. Л. Пастернака, С. П. Залыгина, Ю. В. Трифонова, Ч. Айтматова, Р. Г. Гамзатова, М. Рыльского и других известных советских писателей и поэтов. В «Иностранной литературе» печатались творения П. Неруды, К. Чандара, К. Чандара, У. Сембена, П. Абрахамса и прочих зарубежных писателей. Что касается того же преферанса, то Виктор с прежним интересом продолжал периодически играть в него, да, на деньги, но они по–прежнему не прибавлялись, но и не убавлялись.

В один из вечеров он в компании Юрия и Валентина (оба парня из его комнаты) а также его тёзки из соседней комнаты (из параллельной группы — обычный их состав) засиделись за этой игрой чуть ли не до утра. Начали игру приятели довольно поздно, уже после 10 часов вечера, когда тот же Степан сначала читал какую–то книгу, а немного позже уже стал готовился ко сну. Степан Гавриленко в карты (точнее, именно в преферанс) не любил играть, а потому в разгар игры своих товарищей улёгся спать — да и было то уже часов одиннадцать. А вот Юрий (он был из Запорожья) и Валентин (из одной области с Самойловым, но из районного центра Кагарлык) и ранее играли в преферанс, а потому никогда не отказывались «расписать пульку». Но игра на сей раз была насколько интересной, увлекательной и азартной, что партнёры по картам так заигрались (не обращая внимания на время), что остановились только тогда, когда за окном начинало светать.

— Вот это да! — произнёс Валентин, увидев в окно отблески поднимавшегося за домами солнца. — Ну мы сегодня и дали! Ребята, утро уже, всю ночь проиграли.

— Да, — поддержал его Самойлов. — Здорово же мы посидели. Когда же теперь спать?

— Какой там уже сон, — отозвался Юрий. — Через полтора–два часа нужно уже на лекции сидеть. А ещё нужно что–либо пожевать да умыться хорошенько. А то, посмотрите на себя в зеркало — рожи заспанные, мешки под глазами, да и глаза как в тумане от этих карт.

— Слушай, ты всё правильно говоришь. Только мы ведь заснём на лекциях.

— Да, это вполне возможно. А что же делать?

— Я знаю, что делать, — вставил слово тёзка Самойлова из соседней комнаты. — Сейчас, как говорит Юрка, умоемся, перекусим и на улицу, на свежий воздух. Прогуляемся по нашему парку, там вообще утренний воздух чудесный. Сон как рукой снимет.

— Принимается, — согласился Юрий.

В общем, так ночные картёжники и поступили. Они быстро, но основательно умылись холодной водой, и начали собираться. Завтракать они не стали, потому что нужно было что–то готовить, а ни желания, ни особых продуктов у них в комнате не было. Вряд ли большой ассортимент продуктов был и в соседней комнате (где жил другой Виктор) да и будить там спящих ребят не хотелось. Чистить и жарить картошку — долго. Поэтому они решили, что позавтракают в столовой по дороге в институт, та открывалась рано — для студентов, рабочих да, наверное, для таких же гуляк, как и они.

— Куда это вы собрались так рано? — спросонья спросил Степан, которого они ненароком разбудили.

— На прогулку, — коротко ответил Юрий, а потом добавил, зевая. — Это для тебя рано, а для нас, скорее, поздно.

— Тю, сумасшедшие! Сами не спят и другим поспать не дают, — пробурчал Гавриленко, переворачиваясь на другой бок и с головой укрываясь одеялом. — Свет то хоть выключите, — добавил он уже из–под одеяла.

Но приятели, не обратив внимания на его бурчания, выскочили за дверь, не забыв выполнить просьбу любителя поспать. Подкрепились они в столовой нормально и, уже не спеша, снова направились к институту (столовая была вдали относительно от общежитий), точнее не к институту, а в парк. Но долго там гулять им надоело, они перешли через дорогу и отправились прогуливаться в сторону от института. Но, на беду, на их пути располагался кинотеатр имени А. Довженко, где шёл новый, ещё не виденный ими фильм.

— Слушайте, давайте в кино сходим, — предложил Валентин. — Как мне говорили, хороший фильм.

— Привет, а занятия?

— Так, давайте узнаем, когда начинается и заканчивается первый сеанс.

— Ну, это можно, не сложно сделать. А дальше то что?

— Там видно будет.

Первый сеанс заканчивался, а это было главное, за полчаса до начала второй пары.

— А вот теперь я предлагаю — вновь принялся за своё Валентин, — пойти на этот сеанс. Ну, пропустим мы первую пару, и что? Что, раньше то не пропускали никогда? На вторую мы вполне успеваем. А на первой паре после бессонной ночи, мы что, сможем что–либо соображать?

Странным было то, что на сей раз Валентину никто не возразил, хотя его доводы и были неубедительными. Действительно, сегодня идти на первую пару никому не хотелось. Виктор улыбнулся, припомнив более чем двухгодичный случай с военкоматом и пропуска ими, ребятами, школы. Тогда застрельщиком идеи был Стас Пригожин, а вот сейчас примерно в похожей ситуации застрельщиком выступает Валентин. В общем, все, молча, пошли к кассам кинотеатра, купили билеты и прошли в фойе кинотеатра. До сеанса оставалось минут 12–15. Ребята немного посидели в фойе, послушав тихую приятную музыку, а затем уже удобно расположились в зрительном зале кинотеатра. Спустя некоторое время свет в зале начал понемногу меркнуть, а когда он окончательно погас, начался и фильм. Правда, сначала не сам художественный фильм, а 10‑минутный документальный фильм (о последних новостях в стране), который обязательно демонстрировался перед художественным фильмом. Ну, а далее уже и сам фильм, ради которого они пропускали первую пару. Вот только обменяться мнениями по поводу сюжета фильма, его качества, игры актёром им так и не удалось. И почему же? По одной банальной причине — они его не видели. Как можно было сидеть в зрительном зале и не видеть фильм? Да очень просто — они его проспали! Да спали они так крепко, что их не разбудил даже шум выходящих из зала зрителей, а растормошила их сотрудница кинотеатра. Они даже спросонья не сразу сообразили, где находятся. Затем поняв это, они, понуро опустив головы, направились к выходу. Уже на улице Самойлов обратился к Валентину:

— Ну как, Валя, понравился тебе фильм?

Хохот стоял невообразимый. Не меньше других смеялся и сам Валентин.

— Да, ребята, — сквозь смех со слезами на глазах буквально выдавил из себя он. — Ну и дали мы сегодня. То карты, а теперь фильм.

— Да, нужно рассказать, какой хороший это фильм нашим другим ребятам, — хохотал Юрий.

Они ещё несколько минут друг друга «подкалывали». А прохожие никак не могли взять в толк, в чём же причина смеха этой четвёрки — фильм то, судя по анонсу на афише, был совсем не комедийным. Вот с такими приключениями прошли эта ночь и утро у Самойлова с друзьями. Но, всё же, на вторую пару в институте они успели, и пробыли там на всех остальных сегодняшних занятиях.

Время, между тем (когда на улице устанавливается благоприятная погода), бежало, и бежало оно, наверное, не рысью (аллюром), а, скорее, галопом. Не успели студенты и глазом моргнуть, как пролетел март с его праздником, затем апрель, и вот уже следующие праздники — майские. Но праздники, вообще, имеют свойство мгновенно заканчиваться, не успев, вроде бы, и начаться. И вот уже отзвенели все майские праздники, скоро и конец семестра, потом сессия. Если и раньше Самойлов редко пропускал занятия, то сейчас, не смотря на великолепную погоду, старался присутствовать на каждой лекции, почерпнув из неё максимум полезной информации.

Весна этого года запомнилась Виктору ещё и тем, что она ознаменовалось для студентов приятным нововведением — вот когда, наконец–то, по их мнению, постепенно начали сказываться плоды правления в стране Л. И. Брежнева, а, возможно, просто улучшения жизненного благосостояния трудящихся. В один из дней в средине месяца, на большой перемене, когда он с Антоном Рознянским направлялся в буфет, тот вдруг спросил его:

— Виктор, а ты слышал новость?

— Какую ещё новость?

— О стипендии.

— Что о стипендии? Антон, ты какими–то загадками говоришь.

— Ребята говорят, что вышло какое–то новое положение о стипендиях.

— Ну и что? — равнодушно произнёс Виктор. — Какое бы оно не было, а вряд ли лично мне что–нибудь светит. А ты её и так получаешь, — имелась в виду стипендия, которую Антон, действительно, как из малообеспеченной семьи, получал. Правда, для этого ему на экзаменах приходилось изрядно «париться», за годы армии от учёбы он отвык, да и многое было подзабыто.

— Да ты знаешь, говорят, что какие–то изменения в лучшую сторону в новом положении. Вроде бы, повысили ценз, по которому можно получать стипендию. Я имею в виду среднюю зарплату. Например, если при среднем семейном доходе в 120 рублей, ты уже не мог получать стипендию, то теперь ты её не сможешь получать только при доходе в 140 рублях. А вот при 120 — как раз сможешь. Ну, цифры условные, точных я не знаю. Это для примера, но суть такова.

— Да не может этого быть, — махнул рукой Самойлов. — Не верю я в это. С чего бы это повышали такой ценз?

— Не спеши с выводами. Мне кажется, что именно может такое быть.

— Это ещё почему?

— Да потому, что растёт благосостояние народа, и нельзя всё время жить старыми нормами.

Тут уж Виктор задумался — а ведь, вполне вероятно, что Антон и прав. Действительно, его аргумент весомый. Ведь правительство периодически, но планомерно повышает заработную плату трудящихся, снижает цены на продукты. И благосостояние трудящихся, действительно, растёт. А вдруг теперь в случае успешной сдачи сессии (не на одни, конечно, «пятёрки» — сдавай он на одни «пятёрки» сессию, стипендию он бы тоже получал, но это нереально) и он сможет получать стипендию.

— Так, нужно это всё как следует разузнать, — протянул он. — Только как это сделать, точнее, где?

— А чего там думать — в деканате, конечно. Там уж точно знают, ведь они и занимаются начислением стипендии.

— Верно. Антон, а ты не мог бы разузнать? Ты, как бы это сказать, посолиднее, что ли.

— Да при чём здесь солидность. Мне это как раз не с руки. Я стипендию и так получаю, с чего бы это я стал интересоваться такими вещами?

— Ты прав. Ладно, придётся самому этим заняться.

— Правильно, сам займись. Чего это ты так деканата боишься?

— Да не боюсь я. Не хочется лишний раз там мелькать. Как говориться, от греха подальше, подальше от начальства.

— А, ерунда. Не с самим же деканом ты будешь говорить, да и он мужик нормальный.

— Ладно, сегодня же зайду после занятий в деканат и всё разведаю.

Так он и поступил. В помещении деканата, когда он туда зашёл, толпилось немало студентов. Некоторые выяснили какие–то свои личные вопросы, но большинство как раз интересовалось этим новым положением о стипендиях. Так что лично Самойлову ничего не довелось просить у сотрудников деканата. Узнал он всё вместе с другими его коллегами. И новости, действительно, были весьма оптимистичными. Теперь, в соответствии с новым Положением, как прикинул Самойлов, он мог реально претендовать на стипендию. Правда, в последнее время он не интересовался тем, какая сейчас зарплата у отца и матери, а им точно что–нибудь да добавили за прошедшие два года. Поэтому Виктор сегодня же заказал на завтра телефонный разговор с отцом. Назавтра в беседе с отцом он всё выяснил, после чего попросил отца срочно подготовить и выслать ему заказным письмом справки о заработной плате его и матери. По прикидкам Виктора стипендию он сможет получать, если сдаст сессию без «троек», но ещё и с двумя, а лучше и с тремя «пятёрками». Непросто, конечно, но вполне ему по силам. Правда, положение набирало силу только со следующего семестра, но для того, чтобы получать в дальнейшем стипендию, Самойлову необходимо было, по меньшей мере, хорошо завершить этот учебный год — ведь на следующий семестр стипендия начисляется по итогам именно этого, весеннего семестра. Так у него появилась новая немалая головная боль.

Однако в итоге всё окончилось для Виктора вполне успешно. Пусть не так легко проходила у него подготовка к экзаменам в этом семестре, как это было ранее, но зато плоды этой упорной подготовки были хорошо видны. Из пяти экзаменов и одного дифференцированного зачёта он получил только две «четвёрки», остальные были «пятёрки». Теперь он был уверен, что в следующем учебном году стипендию он будет получать. А это весомая ему денежная прибавка, потому что он понимал — родители всё равно будут ему материально помогать, пусть немного и урезав эту дотацию. Вот теперь можно было обрадовать родителей. Правда, воочию встретиться с ними он сможет только после практики. Но это не так уж долго, а затем почти два месяца летних каникул.

 

ГЛАВА 28

Народное поверье

Чем запомнился Великановой второй год учёбы и отдыха, прожитый в Киеве? Именно отдыхом. Да, учёба отнимала, конечно, немало времени, но, тем не менее, его вполне хватало и для того, чтобы можно было хорошо и весело отдохнуть. Тем более что занятия были для Любы не в тягость. На втором курсе все уже пообвыклись, втянулись в учебный процесс, и преобладающее большинство студентов уже считали себя старожилами. Девчонки тоже отмечали у себя в комнатах праздники и дни рождения. Но обходились эти празднования без пышных застолий, да и на столах стояли в большинстве своём лёгкие вина. Да и проводились такие мероприятия не так часто, как в мужских комнатах. При этом справедливости ради нужно отметить, что Любе за два года проживания в общежитии не известны были случаи особых гулянок и в мужских комнатах. Очевидно, КПИшники в этом плане были более несдержанными. Хотя, нельзя по нескольким таким комнатам судить и о всей студенческой массе студентов политеха. Но, в основном для девчонок института лёгкой промышленности было, всё же, характерно более культурное, интеллектуальное (выражаясь словами Самойлова) проведение своего досуга.

На втором курсе Люба открыла для себя оперу и балет. На первом курсе Великанова бывала в театрах и на концертах, но вот до киевского оперного театра дело как–то не доходило. Но уже в ноябре второго года обучения она с девчонками из их комнаты решили побывать и в этом очень известном столичном театре. И нужно сказать, что опера Любе понравилась с первого посещения. Балет её не очень восхитил, хотя конечно она любовалась красотой и лёгкостью танцев балерин. Но она никогда не мечтала стать балериной или профессиональной танцовщицей (хотя танцевать и любила), а потому и более равнодушно отнеслась к этому виду искусства. Кое–кто из девчонок с замиранием сердца следил за очаровательной игрой, именно игрой, а не просто танцами действующих лиц спектакля. Но эти девушки когда–то и сами мечтали так профессионально танцевать, а Любе это не было знакомо. Да, ей нравилось действие спектакля, красивая музыка, такие же красивые наряды балерин и декорации, но не всегда ей было понятна (да ещё в первый раз) канва действия, не очень–то она могла себе уяснить, что хочет своими пластичным образом выразить тот или иной артист. Без либретто балетного спектакля не так просто было самой это сообразить, но не будешь же ты ежеминутно заглядывать в программку, да ещё при тусклом свете в зале — сцена в свете рампы, конечно, была прекрасно освещена.

А вот опера была для неё более понятна, там реже приходилось обращаться к либретто, этой литературной основе спектакля. Были богаче в операх и декорации и костюмы артистов, но, главное, завораживающими были их сильные голоса. Они могли быть высокими или низкими, но от этого их сила не менялась, а потому Люба искренне удивлялась — как они могут так петь, да ещё в течение двух–трёх часов. Она думала о том, каким же удивительным качествами, каким талантом наградил Господь этих исполнителей. Людей с такими голосами, наверное, единицы, к тому же она понимала, что этот голос ещё нужно разработать. В это время в театре работали такие известные исполнители как Дмитрий Гнатюк, Юрий Гуляев, Евгения Мирошниченко, Анатолий Соловьяненко, Галина Туфтина, солист оперной студии Киевской консерватории Анатолий Мокренко. Это были, хотя и заслуженные артисты, но ещё довольно молоды как для оперных певцов. Если первым двум, обладателям баритона, было соответственно 40 и 35 лет, то остальным и вовсе 32–33 года. Правда, пел ещё и такой метр оперной сцены, которого удалось услышать Любе, как Борис Романович Гмыря (бас), которому уже исполнилось 62 года.

Здание театра оперы и балета имени Тараса Шевченко было построено в 1901‑м году. Девчонкам понравился и его внешний вид (нарядное строение в стиле ренессанс) и, особенно, внутренне оформление и убранство — партер, амфитеатр, бельэтаж, всё это в 4 яруса, в интерьере много бархата и бронзы, шикарные мягкие кресла. В общем, студентки были в восторге как от самого спектакля (в первый для них раз это была опера), так и от завораживающего пения, слушая которое они даже меньше внимания обращали на само действие спектакля.

Но не одними театрами был насыщен отдых подруг. Не забывали они и о хороших концертах, не говоря уже о кино. Однажды пришедшая вечером после гулянья со своим парнем Ольга сообщила:

— Девчонки! А в Киеве через неделю будет выступать Эдита Пьеха. Мы с Сашей, — парень Оли, — афиши видели. Сходим на её концерт?

— Конечно, сходим, — тут же откликнулась Мария. — Ты что, как можно не пойти на концерт Эдиты Пьехи.

— Точно, пойдём, — поддержала подругу и Валентина. — Ты права, на кого же ещё тогда ходить, если не Пьеху.

Эту популярную исполнительницу, поющую вместе с вокальным ансамблем Ленинградской консерватории «Дружба» под руководством Александра Броневицкого, ёё мужа (их маленькой дочери Илоне было уже 3,5 года) любили все девчонки в комнате, да и не только они.

— Да, какая замечательная артистка, — продолжила рассуждения на тему Соломия. — Как красиво поёт, какой у неё оригинальный тембр голоса. А какие роскошные, но по делу, наряды. А как она аристократически держится на сцене. Сразу видно, что не наша артистка, а полячка. Наши, хотя тоже хорошо смотрятся на сцене, но не так интеллигентно.

— А она, Мия, — так коротко и нежно называли подругу в комнате девчонки, — совсем даже не полячка, — заметила Люба.

— Как это не полячка. Полячка! Я читала — она приехала к нам из Польши. Да и акцент у неё немного ощущается. Так что она не наша, не советская.

— Я и не говорю, что она наша, но она и не полячка. Если хочешь знать, то она француженка. Я об этом прочитала в журнале, — дома мама Любы выписывала несколько журналов, которые та с удовольствием читала.

— Да ты что?! И правда, француженка? — удивлённо сплеснула руками Ольга.

— Да, она родилась в каком–то французском посёлке. Я не запомнила его название, оно какое–то сложное, — Пьеха родилась в 1937‑м году Нуаэль–су–Ланс, в шахтерском посёлке на севере Франции. — И только в девять лет она вместе с матерью, отчимом и младшим братом уехала в Польшу. А к нам она приехала ещё только через девять лет на учёбу.

— Интересно как, — протянула Валентина. — Тогда вообще понятны её интеллигентные манеры.

— Ну, в девять лет вряд ли они у неё таковые были, — уже возразила Ольга. — Но заложены они, наверное, были ещё во Франции.

— Прямо, так уж во Франции все люди с хорошими манерами, — не согласилась Мария. — Там, как и у нас, разные люди есть. Тем более, если она из посёлка, а не из Парижа или другого крупного французского города. А к нам, как я слышала, она не в консерваторию учиться приехала, а в какой–то гуманитарный ВУЗ.

— Да, она училась на отделении психологии философского факультета Ленинградского университета, — сказала Люба. — Пьеха принимала участие в студенческих концертах; вот так и попала к Броневицкому, который её заметил и пригласил петь в своём ансамбле. Я даже не знаю, заканчивала она университет или нет.

Конечно, после такой ознакомительной части о биографии Эдиты Пьехи, все девчонки побывали на её концерте. И остались очень довольны проведенным отдыхом. Им понравилась и сама артистка, которую они неплохо смогли рассмотреть (заранее взяв билеты в 8‑й ряд — хотя и дороговато для них было) и песни, которые она исполняла. Она их спела немало, и среди них были известные, давно знакомые и любимые. Вот только часть из них: «Каролинка», «Мой Янек», «Так легко», «Девушка из Парижа», «Гитара любви», «Мама», «Колыбельная», «Не верю я песне», «Город детства», «Белый свет», «Упрямая мелодия», «Дождик», «Венок Дуная», «Стань таким», «Песня остаётся с человеком». Это был, как решили все девушки, замечательный вечер.

Продолжилась подобная развлекательная программа и в весеннем семестре. Это, конечно, не означает, что девчонки только тем и занимались, что отдыхали. Такой интеллектуальный отдых был не так уж и часто по сравнению со временем учёбы. Но он способствовал тому, что часы учёбы пробегали не были такими однообразными и протекали в более ускоренном темпе. Вот потому–то второй семестр второго курса пробежал в общем–то совсем незаметно. Немного запомнилась Великановой только летняя сессия, которая была так же благополучна, как и предыдущие. Она продолжала успешно сдавать экзамены и получать стипендию. Но вот уже и летние каникулы, снова домой, в родной дом, к родителям и сестрёнке.

Приехала Люба домой в начале июле, после небольшой учебной практики. День приезда, как и последующий, она посвятила семье, больше, конечно, Наташе. Сейчас она больше времени уделяла сестрёнке и родителям, которые по ней соскучились, так же, как и Люба по ним — она только один раз после зимних каникул приезжала домой — на 8 Марта, день которого выпадал на вторник. Люба впервые за всё время учёбы пропустила целый день учёбы в понедельник и со средины субботы уже была дома — у мамы в субботу как раз был день рождения. В мае домой она не приезжала, отмечая праздники в Киеве, как бы компенсирую мартовский свой приезд с прогулом. Первого мая группе Великановой выпала честь вместе с другими студентами института пройти в праздничной колонне по Крещатику, а 9 Мая она с девчонками почти целый день гуляла по прекрасным паркам столицы — как раз начали цвести каштаны. Далее пару дней сестрички посвятили отдыху на пляже. В один из таких дней Люба успела ещё забежать к Панасенко. А уже далее Люба почти никуда из дому, точнее, со своего двора не выходила. Времени отдыха впереди было предостаточно, успеет ещё и в городе погулять, и с друзьями встретиться. А сейчас она была сосредоточена на помощи родителям.

Как–то в один из первых домашних дней, во второй его половине, Люба сидела за столом и проглядывала журнал «Работница», который выписывала мама. Наташа убежала куда–то к своим подружкам, а идти в город к вечеру Любе не хотелось. По радио приятный голос диктора рассказывал о предстоящем празднике Ивана Купалы.

— О, сегодня же как раз вечер на Ивана Купалы, — думала Люба. — А я и забыла об этом празднике. Как же быстро пролетело время — три года прошло с того дня, когда мы так хорошо провели время на берегу пруда.

Люба отложила в сторону журнал и начала более внимательно слушать радио. Ей было интересно узнавать о знакомом празднике какие–то новые факты, да и рассказывала ведущая программы очень увлекательно. Сначала сообщалось об истоках этого праздника. Но вот ведущая уже начала рассказывать о народных традициях и поверьях, посвящённых этому празднику. «Ещё на Ивана Купала бросают в реку венок из берёзы: если потонет — смерть, поплывёт — замуж выйдет его обладательница, к берегу прибьёт — незамужней ей быть», — доносилось из радиоприёмника.

— Интересно, — думала Люба. — Таких нюансов я и не знала. Точнее, знала, но думала только, что венок должен плыть к суженому. Но, то на реке можно было такие венки пускать, а в стоячей воде пруда ничего из этого всё равно не получилось бы.

Далее ведущая стала рассказывать о прыжках через костёр, сообщив при этом, что удачным прыжок считается, если пламя не коснется прыгающих и не будет искр, — это обозначает выход замуж или удачу. И вдруг последующие фразы, которые Великанова услышала по радио, как–будто молнией поразили её. Из радиоприёмника голос дикторши вещал: «…Девушка хлопает парня по плечу и убегает, а тот бежит её догонять. Поймав, ведет её к костру, через который они прыгают, держась за руки. Если во время прыжка руки не разойдутся, то пара составилась. А разойдутся, то каждый ищет себе новую пару. Если во время прыжка разойдутся руки у любящей пары, то у них всё разрушится, и они никогда не будут вместе ». Люба сидела на стуле как прикованная. Она тут же вспомнила тот злосчастный прыжок, во время которого она немного во время разбега оступилась и уже в полёте вырвала для сохранения равновесия свою руку из ладони Виктора. Великанова хотела встать, выйти во двор на свежий воздух, но ноги не слушались её, и она осталась сидеть за столом как прикованная, уронив на свои руки со смятым журналом голову.

— Так вот оно что! — пронеслось у неё в мозгу. — Значит, всё нам с Виктором было предначертано ещё три года тому назад. Господи! И зачем мы только пошли праздновать этот несчастный праздник?! Это он во всём виноват. Не прыгали бы через костер — всё было бы у нас нормально.

В шоковом состоянии Великанова как–то не могла осознать, что праздник Ивана Купала здесь абсолютно не при чём. Он ведь не творил будущее, он только как бы показал частицу его. Даже не показал, а просто предвещал такую вероятность, да и то, кто его знает, так уж правильны ли были народные поверья. Точно так же можно было обвинить во всех бедах и цыганку, но она ведь тоже просто заглянула в возможное будущее. Именно возможное, потому что всё зависело, в конечном счёте, только от самих Самойлова и Великановой. При этом, даже зная возможную частицу своего будущего, они могли изменить его сами, страстно желая этого, и делая решительные шаги. Желание то, возможно, и было, а вот шаги… Если они и были, то являлись слишком уж робкими, детскими, и то больше с одной стороны. Тот, кому по всем жизненным законам, как мужчине, нужно было что–то предпринимать, просто пассивно, как страус, прятал голову в песок, ещё и обвиняя при этом другую сторону. И всё благодаря своему, мягко сказать, странному характеру. Но человек должен вырабатывать свой характер таким образом, чтобы он помогал ему по жизни, а не просто слепо позволял следовать по дороге, причём, неизвестно, на какую тот его заведёт.

Тем временем познавательная программа о празднике Ивана Купала завершилась, и сейчас уже из радиоприёмника негромко, но проникновенно звучал приятный голос какой–то певицы, которая пела песню (комп. А. Эшпай, поэт Г. Поженян) из кинофильма «Жажда»:

Эта так хорошо знакомая песня неизвестной Великановой исполнительницы только усилила её расстройство. Однако сказать, что большую часть оставшегося вечера Люба была в расстроенных чувствах — это означало бы ничего не сказать. Она была в таком подавленном состоянии, в котором, пожалуй, не находилась даже в первые дни после ссоры с Самойловом. Вечер для неё тянулся нескончаемо долго. И родители, и сестрёнка видели состояние Любы, но не понимали его причин. Она же на их вопросы отвечала, что просто разболелась голова. Отец с мамой прекрасно понимали, что здесь что–то не так, но не стали докучать дочери. Люба же рано легла сегодня спать, и первую часть своего ночного отдыха горько прорыдала, забившись лицом в подушку.

* * *

Самойлов приехал домой почти на несколько дней позже Великановой — у него практика оказалась немного длиннее. Виктор рад был новой встрече со своими близкими, с родным по–летнему уютным городком. А был бы он так же рад возможной встрече с Любой? В последнее время он часто задавал себе этот вопрос, понимая, что в этом году ему вряд ли удастся избежать встречи с ней. И почему–то чаще на этот вопрос он уже давал отрицательный ответ. Ему и в прошлом году после школьной встречи, несмотря на все свои старания быть в стороне от каких–либо компаний, где–то на задворках своего подсознания всё же хотелось увидеть Любу, но лучше издали, и так, чтобы она его не заметила. Он очень соскучился по ней. Но вот оставаться с ней наедине он просто боялся. А вот в этом году, по прошествии двух лет разлуки, острота этого желания уже притупилась, он понимал, точнее, думал, о том, что сейчас уже ничего нельзя воротить назад, тем более, что Люба уже встречается с каким–то парнем. Другой бы на его месте от ревности, злости, а, возможно, и откровенной злобы, как говорится, рвал и метал. Но это было не в его характере. Да, ему больно было, что они не вместе, но он искренне желал Любе, чтобы у той всё хорошо сложилось в жизни. Он даже молил Бога, чтобы парень, с которым встречается Люба, оказался хорошим человеком и не обижал девушку. Поэтому он сейчас довольно равнодушно относился к возможной, а, скорее, неотвратимой встрече с Великановой. У него за это время всё уже перегорело, так ему, по крайней мере, казалось. Ну, встретятся, и ладно. За это время он встречался со многими одноклассниками, а потому считал, что это будет обыкновенная встреча с одноклассницей, никого ни к чему не обязывающая. Не будет он в этом году и в лесу скрываться, и в Белую Церковь ехать. Ему хотелось в этом году побольше времени проводить с друзьями. Хотя, немного подумав, он решил, что, в принципе, можно на недельку всё же в соседний районный центр съездить — отдых ему там очень понравился. Он даже успел немного соскучиться по семейству Горелиных.

Сразу же на другой день, сегодня он остаток дня посвятил родным, Виктор выбрался в центр городка. Теперь уже можно было не бояться простуды. Он смог в первой половине дня свидеться с Антоном и с Настей Усенко (прогуливаясь с Гаркавенко по ул. Богдана Хмельницкого), которую после окончания школы только один раз и видел. Позже издали он увидел Зину Кобут, а уже после обеда, возвращаясь домой, ему попался Молодилин. Самойлов был рад каждой встрече с одноклассником и подолгу с ними беседовал. Тот же Гаркавенко сообщил ему, что на следующей неделе, как сказала ему Макарова, Лена Панасенко приглашает собраться всех желающих у неё и пообщаться.

— А что, в школе мы в этом году встречаться не будем? — удивился Виктор.

— Почему? Будем и в школе, но до этой встречи ещё почти две недели, так почему бы не встретиться сейчас. Тем более, если хозяйка приглашает. А ты что, не хочешь к ней идти?

— Почему? — задал аналогичный риторический вопрос Самойлов. — Пойду, конечно, пообщаться и в самом деле хочется. Со многими год не виделись, а с некоторыми и того больше.

— Ну и лады. Я тоже пойду. А на стадион вечером ты придёшь?

— Обязательно.

На стадионе Самойлов встретился практически со всеми одноклассниками (да и не только) мужского пола. Это место во второй половине дня было как бы точкой сбора желающих развлечься игровыми видами спорта, а также собирало немало просто болельщиков (или простых наблюдателей). Можно было ведь не только побегать с мячом, но и нормально пообщаться в спокойной обстановке. Девчонок, правда, из их класса на стадионе не было, те приходили на стадион в основном когда там проводились какие–нибудь официальные соревнования, да в выходные дни, уже поздно вечером иногда на танцплощадку. Но зато на стадионе Виктор неожиданно для себя увидел своего тёзку Пороха, которому надоело отдыхать в Ковшеватой и он на своём «Харлее» приехал в районный центр. Ребята от души наигрались в баскетбол, немного «пожонглировали» волейбольным мячом, собравшись в кружок (волейбольная сетка на площадке не была натянута). Они даже немного погоняли в мини–футбол на гандбольной площадке. Домой Виктор вернулся довольно уставшим, но вполне удовлетворённым таким активным отдыхом. В общем, первый день каникул Самойлов провёл довольно интенсивно и остался им очень доволен.

Примерно в таком же духе прошло ещё несколько дней, с той лишь разницей, что в первую половину дня встречи одноклассников чаще проводились не в центре города, а на пруду. Народа там было немало — и студентов (не только одногодков Виктора), приехавших на каникулы, и местных жителей, у кого сейчас был отпуск. В выходные дни там же Виктор увиделся и с Алиной, которая в этом году вновь планировала свой отпуск на август, используя его (но уже полностью) для поступления в Белоцеркеовский сельскохозяйственный институт. А вот Любу на пляже Виктору увидеть не удалось. Она пару раз побывала с сестрёнкой там, но это было ещё до приезда Самойлова. Сейчас она помогала маме по хозяйству, потому что у них в усадьбе отец с нанятыми рабочими занимался ремонтом давно устаревшего сарая, чуть не перекладывая тот заново. Она, как упоминалось, ещё в первые дни своих каникул увиделась с Леной Панасенко и вот она–то предложила Любе собраться с одноклассниками не после встречи в школе, а именно сейчас.

Люба, встретившись с Панасенко, тоже удивилась этому приглашению Лены, хотя, в отличие от Самойлова, понимала, что встреча в школе не отменяется. Лена мотивировала своё решение примерно теми же словами, которые Антон передал Виктору, мол, зачем так долго ждать.

— Лена, но, возможно, что кто–нибудь из наших неместных одноклассников захотел бы тоже побывать у тебя на такой импровизированной встрече?

— Ну, и пожалуйста. Милости прошу.

— Как это?

— Да очень просто. Я своё предложение по поводу встречи после школы и не отменяю. Это сейчас как бы неплановое приглашение. А в конце месяце мы можем повторить его для всех желающих.

— Да ты что! — удивилась Великанова. — А родители то не против того, что мы так часто вам надоедать будем?

— Нет, мама, как ты знаешь, рада пообщаться со всеми вами. Приготовим мы что–нибудь сами, так что мама не будет задействована, а папа с утра до вечера на работе.

— Но вот ему–то как раз вечером нужно отдохнуть, а мы ему мешать будем.

— Успокойся, никому мы не будем мешать. Ты думаешь, почему я выбрала именно эту дату. Ведь можно было бы и раньше встретиться. Но как раз в эти дни отец будет в Киеве, у него там проводится какой–то семинар, сроком то ли на два, то ли на три дня.

— Да? А в четвёртое воскресенье месяца он же дома будет?

— Господи! Да что переживаешь. Его тогда, насколько я знаю, до ночи дома не будет.

— Почему, это же выходной день.

— В том то и дело, что выходной. Но у меня папочка заядлый охотник и рыболов. Охотничий сезон ещё не начнётся, но вот на рыбалку он точно поедет. Уезжает он обычно ещё в субботу после работы, а в воскресенье раньше ночи он с неё ещё никогда не возвращался.

— Да, гостеприимная же у вас семья, — уважительно протянула Люба.

— Ты знаешь, так у нас повелось давно, ещё с моего детства, ещё в Богуславе. Там у отца было много друзей, и даже пара фронтовых товарищей. И не реже двух раз в месяц они собирались вместе — то у нас дома, то у кого–нибудь из его друзей. Я там тоже бывала — дома, пока маленькой была, не с кем было оставаться. И ты знаешь, так всегда у родителей эти встречи весело проходили. Вот, наверное, и мне это передалось, скучно мне одной долго дома сидеть, не хватает вот такого весёлого общения.

— Молодец, ты Лена! Понемногу и мы приобщаемся к такому весёлому отдыху. Только бы он не был пересыщен спиртным.

— Нет, этого точно не будет. Я за этим прослежу на правах хозяйки. Конечно, это не означает, что мы будем сидеть за пустым столом, но спиртного должно быть в меру. Никто не должен быть пьяным. И без этого можно нормально веселиться. Ты же помнишь, на дне рождения у меня всё было в норме.

— Да, — грустно протянула Люба, вспоминая приятные минуты их общения. Да ещё и с Виктором они тогда были вместе. — Как хорошо было в тот день. Спасибо тебе.

— О, нашла, когда благодарить! Давно прошло уже всё.

— Да я не столько за тот день благодарю, сколько за будущий, или будущие.

— Ладно, всё нормально. Лишь бы мы хорошо отдохнули. Я тебя, знаешь, что попрошу?

— Говори. Всегда рада помочь тебе.

— Вот–вот, мне именно нужна будет твоя помощь. Ты приходи в четверг, — именно на этот день Лена назначила сбор у себя дома, — прямо с утра.

— С утра? — удивилась Великанова. — А зачем прямо с утра?

— Вот для того, чтобы помочь мне подготовить некоторые блюда на стол — разные там салаты, закуски. Когда все уже соберутся, много времени на их приготовление уйдёт. А так мы всё наготовим и поставим в холодильник.

— Подожди, ты, что, собираешься всё из своих продуктов готовить? Это же не день рождения, все должны скидываться.

— Так, я уже договорилась с Алиной и твоей тёзкой Денисовой, что они купят продукты заранее и во вторник вечером мне занесут. В среду, когда все остальные будут скидываться, девчонкам это зачтётся. Конечно, что–то будет и из наших продуктов, не без того. Но я же, как говорится, тоже в доле.

— Ну, и молодец ты! Даже это предусмотрела. Конечно, я тогда приду с утра. Договорились.

Решив даже такие мелкие организационные вопросы, Люба попрощалась с Панасенко и отправилась домой, мысленно рассуждая об неординарных организаторских способностях одноклассницы. Такими вот были отдых и общение одноклассников 1964‑го года выпуска в первую половину июля.

 

ГЛАВА 29

С новыми силами

И вот наступил назначенный Панасенко четверг. Правда, до встречи бывшего 11-Б в школе тоже оставалось не так уж много времени — ровно 10 дней. Но эта первая встреча одноклассников для Любы была очень важна, и она с замиранием сердца ожидала вечера, сбор был назначен на 17:30. Она уже знала, что на встрече точно будет и Самойлов. Как–то она с ним встретится, что скажет? Сказать, вроде бы, нужно было многое, но, идя утром к Лене, Великанова никак не могла найти нужные слова, так же, как не могла и представить себе эту встречу. Ведь они не виделись уже два года. Многое за это время могло измениться. Мог измениться и Виктор, да и она сама, как представляла себе, тоже немало изменилась. В возрасте 18–20 лет два года — это огромный срок. Меняется немного и внешность человека, меняются его пристрастия, нередко меняется и характер. Вот только характер Самойлова, как представлялось Великановой, вряд ли мог сильно измениться. А изменился ли за это время её собственный характер? Ответа на этот вопрос Люба не находила, сама его проанализировать она не могла, в этом деле нужен взгляд со стороны.

Когда Великанова зашла в дом к Панасенко, Лена уже хлопотала на кухне. Подруги обменялись приветствиями, затем хозяйка вручила гостье передник и та тоже включилась в работу. На кухне из радиоприёмника слышался голос дикторши, которая на украинском языке что–то рассказывала о ходе уборки урожая.

— Тебе нравится слушать эти новости? — удивлённо спросила Люба.

— Конечно, — серьёзно начала отвечать Лена. — Как можно не знать, сколько собрали зерновых или надоили молока. — Но затем она рассмеялась и добавила, — Шучу, конечно. «Надоﾧли та надоﾧли…». Ну й надоﾧли подібні новини, — перешла она на украинский язык, подразумевая популярное (однако, редко высказываемое в широких кругах) выражение, использующее игру украинского слова надоﾧли — не столько в смысле «надо и ли », сколько «надо е ли ». Хотя в последнем значении в украинском языке имелись такие слова как «набридли» или «надокучили», в обиходе чаще, всё же, употреблялось именно слово надоﾧли — эдакий русско–украинский «суржик».

— Это точно, — рассмеялась и Люба. — Каждый день об одном и том же. Вроде бы в стране, кроме уборки урожая, никаких других новостей нет. — Затем она, спустя мгновение и понизив голос, спросила, — Слушай, а ты при отце тоже подобные фразы произносишь? Он же у тебя партийный работник.

— Ну и что. Он и сам порой шутит на подобные темы похлеще нас. Там, в райкоме все прекрасно всё понимают. Да и, слава Богу, за подобные слова сейчас никого не садят. Конечно, не с трибуны же отец это говорит, а в семейной обстановке. Но мы же не Павлики Морозовы, «закладывать» его не собираемся. У меня отец — мировой мужик.

— Да, отец у тебя классный. У меня тоже папа хороший. Ладно, хватит обсуждать родню, принимаемся за работу.

— Сейчас я выключу это радио, чтобы мы могли нормально разговаривать. Я его до этого не выключала, потому что как–то скучно, пустынно одной в доме. А так кто–то что–то говорит. Но я к этим новостям не прислушивалась, это просто, так сказать, звуковой фон.

Лена по просьбе гостьи не выключила приёмник полностью, а только прикрутила звук дол самого малого, оставим лишь немного «звукового фона». Далее они полностью переключились на подготовку нехитрых блюд к сегодняшнему вечеру. Но как могут находиться, молча на кухне две женщины — такое было бы чем–то невероятным. Конечно, подруги тут же повели беседы об их нехитрых девичьих новостях, тем более что за разговорами и работа спорится, да и время течёт незаметно. В Киеве в этом году им встречаться не доводилось, слишком уж в разных местах находились их институты, а тем более, места вечернего и ночного обитания. Начались взаимные расспросы девушек, конечно же, в первую очередь об успехах в учёбе.

— Как сессия то прошла, Лена? — спросила гостья.

— Нормально. Читать, конечно, много литературы приходится, да и зубрить языки. У нас же нужно ещё второй иностранный язык изучать. Кроме того, что ты в школе проходил. Но, ничего, за два года я уже втянулась. Так что и сессия в порядке. Вот только ездить в институт и назад далековато. Правда, у нас есть прямой автобусный маршрут — от наших общежитий прямо к университету.

— Да, вам в этом плане не позавидуешь. У нас, по сравнению с вами, общежитие немного поближе.

— Да ничего, мы уже привыкли. Вставать только по утрам пораньше приходится, чтобы не опаздывать на пары.

— Мы, кстати очень часто вашим автобусом к себе в общежитие ездим. Ну, не до него самого, а до автовокзала, но в автобусе нам с тобой не довелось встречаться. Слушай, а у вас же там возле общежитий, в районе той же Выставки, как я слышала, да и видела, вроде, проезжая с автостанции, новые корпуса университета строят?

— Да, строят. И строительство, насколько я знаю, начато было ещё в 1954‑м году. Сначала строили, потом строительство прекратилось, вокруг всё бурьяном заросло. Сейчас, вроде бы, опять что–то строят. Но я знаю точно — нам в этих корпусах заниматься уже не доведётся. Разве что детям нашим. Это такой долгострой! Не так скоро всё это будет. Дай Бог, чтобы лет через 10–15 все эти новые корпуса были введены в эксплуатацию.

В плане этого строительства Лена была права. Новый учебно–научный комплекс Киевского университета, или как его потом стали называть «университетский городок» в районе ВДНХ строился по проекту архитекторов В. Е. Ладного и В. Е. Коломийца, а также инженера В. Я. Дризо вплоть до начала 80‑х годов. Но даже в то время этот архитектурный ансамбль отличала оригинальность и новизна форм.

После разговора об учёбе, в котором Люба также поделилась аспектами своего обучения в ином для Панасенко столичном ВУЗе, беседа плавно перешла к теме самого Киева и об отдыхе в этом великолепном городе. Девушки вспоминали своё пребывание на том или ином спектакле или концерте любимого эстрадного исполнителя, делились впечатлениями об увиденном, обменивались мнениями. На многих мероприятиях они, оказывается, бывали обе, только вот не могли иногда точно припомнить день, а потому не знали именно ли вместе, в то же время. Но какое это сейчас имело значение. Главное, что им было что обсудить, что они и делали, да ещё порой с таким азартом.

— Ты ходишь на подобные мероприятия с девчонками или с парнем? — спросила Лена.

— В основном с подругами, с парнем я ходила пару раз, да и то двумя парами. Но потом мы прекратили встречаться. Точнее, инициатором этого была я.

— Почему? Он был невежлив с тобой или вообще тебе не нравился? — Лена не стала уточнять, когда это было, и кто был тот парень — не тот ли, с которым Великанову видели её подруги–одноклассницы.

— Нет, — улыбнулась Люба. — Он был как раз весьма предупредительным. Но меня не тянуло к нему. Я не понимаю, что означает «вообще не нравился». В институте много симпатичных парней, но это же не означает, что я с любым из них могу встречаться. Бывает, что парень симпатичный во всех отношениях, даже немного нравится, но у меня к нему нет никаких чувств.

— Люба, — укоризненно произнесла Лена, — для того, чтобы сходить с парнем в кино или на концерт не обязательно пылать к нему большими чувствами. Это же просто совместное времяпрепровождение. Подруги, конечно, хорошо, но и они порой надоедают, особенно если из одной комнаты. Ты их видишь практически круглосуточно. Но, нужно же и от них порой отдыхать.

— Интересное замечание, — удивлённо протянула Люба. — Но ты, наверное, права. У меня в комнате очень хорошие девочки. Но я и сама порой замечала, что иногда устаю от них, от их болтовни. Да–а–а, но мне это в голову как–то не приходило.

— Вот видишь! А это, действительно, так. Ты за два года уже прекрасно изучила своих подруг, как и они тебя. Ты уже наперёд знаешь, что они могут сказать в той или иной ситуации. А новое лицо — это занимательно, ты его недостаточно хорошо знаешь, а потому беседы с ним порой бывают очень интересными. Если только, конечно это эрудированный парень, — вздохнула Панасенко. — Потому что, как это ни странно, такие балбесы порой попадаются, удивляешься даже, как они в институт попали.

— А у тебя, — вновь улыбнулась Люба, — я смотрю, опыт общения с парнями неплохой имеется.

— Да, какой–никакой имеется, — тоже улыбнулась Лена. — Вот только когда парень неинтересный, бестолковый, тогда я его тоже сама отшиваю. Жалко тратить на него своё время.

— А, так ты меняешь их, как перчатки? — подколола подругу Великанова.

— Вовсе нет. Да, я за это время ходила на концерты или в театр с тем или иным парнем. Но их было всего 3–4 человека, не учитывая балбесов, и это было просто приятное времяпрепровождение. Ничего серьёзного у нас не было, да и ребята, по–моему, разделяли мою точку зрения по этому вопросу. Нужно просто жить и радоваться каждому дню.

— Да я вроде бы и живу нормально.

— А вот мне кажется, что ты живёшь завтрашним днём. Сейчас, сегодня, как–то всё пройдёт, а вот завтра, через месяц или через год я, мол, встречу своего принца и вот тогда буду жить полной жизнью. Или же ты просто надеешься через время вновь помириться со своим Виктором. Люба, очнись, в одну реку два раза не зайдёшь. Всё это было «вчера» и где–то «там», но теперь уже существует только «здесь» и «сейчас» — к чему твоё постоянное самоедство. Я не говорю, чтобы ты совсем забыла о Самойлове, возможно, у вас всё ещё и склеится. Но необходимо ведь и сегодня жить полноценной жизнью.

— Да, наверное, у меня как–то не так всё получается, — грустно произнесла Люба, вспомнив подобные нравоучения Валентины ещё на первом курсе. Правда, сейчас она уже старалась меньше укорять свою напарницу по комнате.

— Извини, что я на тебя напустилась, как–то непроизвольно всё вышло. Просто меня немного задел твой аскетизм в этом вопросе.

Лена немного помолчала, а потом задала вопрос, на первый взгляд не по теме предыдущего обсуждения:

— Ты, сейчас отдыхая, на пруды ходила?

— Ходила несколько раз, но не так уж часто — дома нужно было родителям помогать.

— Ребята там знакомые были?

— Были, конечно, а что? — удивилась Великанова.

— И ты с ними нормально общалась?

— Ой, Елена, Елена, — рассмеялась Люба, укоризненно покачав головой. — Ну, и психолог ты. Я поняла тебя. Нормально я с ними общалась, и никаких предубеждений у меня не было.

— Ладно, — рассмеялась и Панасенко. — Это я так. Я вижу, что ты, действительно, всё поняла. Так что, давай нормально общайся с парнями и живи не только завтрашним днём, но и сегодняшним. Кстати, а в Киеве ты на пляж ходишь.

— Ходила несколько раз в прошлом году, да и в этом, когда на практике была.

— И куда вы ходите купаться?

— Как куда? Конечно же, на Труханов остров. Где ещё можно купаться в Киеве? Не у дебаркадеров же с пароходами.

Да, было прямо в центре Киева удивительное место, которое манило в свои просторы киевлян — прекрасный Труханов остров, расположенный напротив городских пристаней и отделённый от левого берега Днепра рукавом Черторсема. Посреди острова существовало Долобское озеро, а с юга его немного рассекал Матвевский залив. Соединён остров с правым берегом Днепра пешеходным Парковым мостом, который был построен только в 1957‑м году. До того, чтобы попасть на левобережные базы и песчаные пляжи, нужно было искать частные лодки или ждать рейсового катера. А вот позже приятно было наблюдать спешащих на остров девушек в крепдешиновых платьицах в мелкий горошек и слышать стук по деревянному настилу моста белых лодочек–босоножек. Киевская молодежь отдавала свой выбор здоровому отдыху, предпочитая загорать, купаться, заниматься спортом и, конечно же, параллельно заводить знакомства для приятного общения. На Трухановом острове работали и ресторан, и летние кафе, где продавали вино и пиво, хотя отдыхающие не очень подобными напитками увлекались. Переодевшись в купальные костюмы, граждане верхнюю одежду обычно сдавали в гардероб, расположенный по правую сторону моста, а номерки чаще всего привязывали к руке — чтобы не потерять. Любе с подругами тоже нравилось там отдыхать.

Немногим позже, с начала 80‑х годов на острове появилась ещё одна достопримечательность — 47 метровая парашютная вышка, со смотровой площадкой на высоте 36 метров. Находилась она сразу за чертой пляжей, напротив центральной части города, в паре сотне метров от Пешеходного моста. Правда, вышка в центре Труханова острова недолго радовала киевлян — однажды по трагическому стечению обстоятельств, при прыжке погибла дочь какого–то столичного начальника. После этого случая канаты и купол с вышки демонтировали, а саму вышку обварили металлическими листами, объявив официальной причиной её закрытия «аварийное состояние».

— Но купаться можно не обязательно в Киеве, — улыбнулась Елена.

— А где ещё, как это не в Киеве?

— А очень просто — выехать, например, на Десну.

— Ого, это же далеко!

— И совсем недалеко, если, конечно, не пешком идти. Например, на «Ракете» очень даже быстро можно добраться на Десну. Она же рядом с городом. Но зато какой там отдых! На Трухановом острове, на пляжах собирается такая масса людей, что и в воду то порой зайти трудно. И вода так потом так загрязнена, переболтана, что купаться не так уж приятно. А на Десне вода чистейшая. Мы часто туда ездим. Но нам–то и до «Ракет» на Днепре добираться далековато. А тебе–то с девчонками немного поближе, хотя тоже далековато. Но вы же остров всё равно ездите, вот съезди на Десну сама и убедись.

— И далеко вы на Десне заезжаете?

— Когда как. Мы меняем места. Можно до первой остановки «Ракеты», там уже очень хорошие места. А один раз мы заехали подальше. Там Десна была широкой, а посредине находился остров, как тот же Труханов в Киеве. Только на Трухановом острове много деревьев, зелени, а на том острове, на Десне был только чистый белый песок. Добирались, правда, долго, минут 40, наверное, если не больше.

— А как вы на него попали? Что, катер прямо на нём останавливается?

— Нет, к сожалению, катер останавливался на берегу Десны. А нам потом пришлось просить местных рыболовов, чтобы они нас на лодках «подкинули» на остров, а затем назад. Но день мы провели чудесно. Правда, — рассмеялась Лена, — и обгорели под солнцем хорошо. Укрыться то негде было. И всё равно на Десне отдыхать куда интереснее, нежели на Трухановом острове. А, вообще, Десна очень интересная река, она, говорят, самая непредсказуемая река на Украине. Она меняет русло, глубины, намывает косы и острова чаще, чем мы покупаем себе новые платья. Но, собственно этим эта река и манит к себе. Каждый год бываешь на ней как в первый раз!

— Хорошо, уговорила. В следующем году обязательно съездим с девчонками на Десну. А может быть, ещё и в этом, если начало сентября тёплым выдастся. Хотя, в наших краях в эту пору года уже мало кто купается. Это же не южный берег Крыма.

— Так, довольно об отдыхе в Киеве, — подбила итог темы Панасенко и очень серьёзно спросила. — Люба, а ты знаешь, что сегодня вечером должен быть и Самойлов?

— Знаю, конечно, — тихо ответила та.

— И как ты с ним собираешься общаться? Вы же, как я понимаю, два года не виделись.

— Ой, Лена, не наступай, пожалуйста, на больную мозоль. Я и сама пока что не знаю, как мне с ним общаться.

— Понятно, — так же тихо протянула Лена. — Вопрос непростой. Но вот ответ на него, по–моему, всё же, не такой уж сложный.

— Да ты что! И, правда, несложный? И как же?

— Очень просто. Общайся с ним так, как ты общаешься со мной или с Денисовой. Нет, в качестве примера лучше так, как с теми же Гаркавенко, Лембертом или Пригожиным. Ровно, просто как с одноклассниками.

— Ну, я и сама так думала. Но нелегко это будет сделать. Тяжело унять свои эмоции.

— Правильно, нелегко и тяжело. Но, нужно себя пересилить. По крайней мере, в компании с другими ребятами или девушками они не должны в тебе к Самойлову проявляться. Если вы останетесь наедине, то тогда, пожалуйста, поступай так, как тебе сердце подскажет. А на людях ты должна эти эмоции сдерживать.

— Я это понимаю. Ты абсолютно права. Я так и собиралась поступить, не такая уж я дура. Но это так непросто, Лена.

— Знаю, что непросто. Но ты соберись и сожми свою волю в кулак. По крайней мере, в первые минуты встречи, а там ситуация подскажет, как быть дальше. Если Виктор будет к тебе расположен, если у него чувства не засохли, а это будет хорошо видно, тогда и на людях можно будет немного оттаять, так сказать, и быть поласковее. А вот если он будет держаться с тобой сухо и сдержанно, тогда и тебе сам Бог велит поступать так же.

— Правильно. Я попробую, но не уверена, что у меня всё хорошо получится.

— Получится, — уверила её подруга. — Раз ты уже, так сказать, подготовлена, то обязательно получится.

За такими вот разговорами девушки даже не заметили, как приблизилось обеденное время. Все запланированные Леной блюда были приготовлены. До встречи оставалось ещё немало времени. Великановой не хотелось весь этот период находиться у Панасенко, поэтому она, согласовав с ней этот вопрос, направилась домой. Чтобы там немного отдохнуть, набраться новых сил и встретиться вновь уже через несколько часов.

* * *

Когда к вечеру Великанова вновь пришла к Панасенко там уже находились Люба Денисова и неразлучная пара — Антон с Анатолием. Люба (как утром и её тёзка) помогала Лене на кухне, ребята разносили приготовленные блюда и сервировали стол. Постепенно начали сходиться и другие участники встречи, состав которой по прошествии 2,5 лет, по сравнению с днём рождения хозяйки значительно изменился. Во–первых, не было двух мушкетёров Катержинской и Сабуровой, у которых сейчас были, вероятно, подобные встречи со своими бывшими одноклассниками. Не было по уважительной причине защитника Родины Деймана, а также проживающей в Киеве Донченко и отдыхающих дома тройки лучан, а также Пороха. Зато добавились Зина Кобут, Настя Усенко, упомянутая Денисова и Валерия Лисовская. Если на тогдашнем дне рождения было больше ребят, то сейчас преобладали уже (вместе с хозяйкой) девушки. Уменьшился и сам контингент присутствующих. Такое обстоятельство всем было понятно — многие разъехались по разным городам, у некоторых свои приоритеты, свои проблемы.

Был на встрече и, пришедший одним из последних, Самойлов, позже пришла только работающая сегодня Макарова. Но появился Виктор, к удивлению некоторых, в прекрасном настроении и держался абсолютно спокойно. У Любы, когда она увидела его, только сильнее застучало сердце, свои же эмоции она смогла унять. Она только не знала, идти Самойлову навстречу или подождать, а потому в нерешительности просто осталась стоять на своём месте. Виктор, нужно отдать ему должное, поздоровавшись со всеми, сам направился к Великановой.

— Здравствуй, Люба! — негромко, но довольно решительно приветствовал он свою одноклассницу отдельно. — А ты очень похорошела, настоящая красивая дама теперь, — внимательно рассматривая одноклассницу, добавил он.

— Здравствуй, Витя! — так же негромко, но куда менее решительно промолвила Люба. — И спасибо тебе за комплимент. Только далеко мне ещё до настоящей дамы. А как у тебя дела? Ты, как мне кажется, вроде бы подрос, но вот точно возмужал.

— Всё у меня нормально. Учусь, как и все, проблем никаких нет. Не знаю, подрос ли я, вряд ли. А что касается возмужания, как ты говоришь, то просто я повзрослел. Ведь немало времени прошло с той поры, как мы не виделись — целых два года!

— Да, время летит, — грустно протянула Великанова. — Вот мы уже на третий курс перешли. А как будто вчера ещё учились в школе.

Виктор как–то скривился, горько усмехнулся и посмотрел куда–то в сторону. Но затем он снова перевёл свой взгляд на Любу и, глядя ей прямо в глаза, сказал:

— Ты прости меня, Люба! Я тогда в школе был неправ. Я не обижаюсь на тебя. Ты имела полное право меня обругать. Как же давно всё это было, — в противовес Любиному замечанию о времени, добавил он.

— Ты меня тоже прости за тогдашнюю грубость. У меня просто сорвалось с языка. Я не хотела тебя обидеть. Просто ужасно зла была на всех ребят, и на тебя в их числе.

— Ладно, чего уж там. Я, как сказал, уже не обижаюсь на тебя. Но всё это уже в прошлом.

— Что, всё в прошлом? И наши с тобой встречи тоже?

— Конечно, в прошлом. Время вспять не вернёшь.

Люба почувствовала в последней фразе Самойлова созвучие высказыванию Панасенко о том, что в одну и ту же реку два раза не войдёшь. Дальше их разговор прервался, потому что хозяйка пригласила всех рассаживаться за столом. Самойлов сел отдельно от Великановой. Это не было сделано нарочито, он не сел от неё на другом конце стола, но и не ряжом с ней. И сейчас Люба прекрасно осознала, что наладить свои прежние отношения им вряд ли удастся. Да и в разговоре с ней у Виктора глаза не блестели, они, хотя и были немного заинтересованными, но, всё же, больше в них было какого–то равнодушия. То есть его чувства к ней если и не были уже совсем развеяны, то, по крайней мере, их родник значительно иссяк.

Продолжить или закончить начатый разговор Лене удалось не ранее, чем через час, когда решено было сделать перерыв в пиршестве, которое, правда, прерывалось на отдельные рассказы кого–нибудь о своей жизни, которые остальные участники встречи слушали довольно заинтересовано. В перерыве эти беседы продолжились, одни ребята вышли покурить во двор, другие начали отодвигать стол немного в сторону, освобождая место для запланированных танцев. Выше покурить и Самойлов, он и курил–то в основном во время подобных мероприятий. Девушки немного посносили посуду на кухню, а потом тоже вышли на свежий воздух. Теперь уже Великанова подошла к Самойлову. За это время она общалась со многими одноклассниками, а потому такие её действия не бросались в глаза.

— Витя, мы с тобой, как бы, не договорили.

— Возможно, хотя основное было сказано. Я, например, не мог не извиниться перед тобой.

— Я не об этом. Больше я как раз была виновата перед тобой. Ты вот сказал, что всё в прошлом. Всё, всё в прошлом?

— Ну, почему всё, всё. Я, в принципе ничего не забыл да, наверное, никогда и не забуду. Но за два года много изменилось. Каждый прожил это время по–своему, не согласовывая его с другими. Ты встречаешься с парнем, у меня тоже была девушка. Я очень хочу, чтобы у тебя с твоим парнем всё сложилось хорошо.

— Господи! С каким парнем я встречаюсь?

— Ну, я не знаю, с каким. Но это и не имеет никакого значения. Дай тебе Боже в дальнейшем безоблачную жизнь. Поверь, я искренне тебе этого желаю.

Люба стояла растерянная и не знала, что говорить. Виктор, между тем продолжил:

— Вот мы отдохнём сейчас, летом, а затем снова, уже с новыми силами сядем за студенческие столы. Начинается серьёзный период в нашей жизни. Дальше все предметы нам придётся уже изучать более связанные с нашей профессией — и у меня, и у тебя тоже, как я думаю.

— И что мы больше не будем встречаться?

— Почему не будем. Будем, конечно. Я думаю, что встреч подобных сегодняшней у нас ещё немало будет.

— Витя, ты же понимаешь, я не о таких встречах речь вела.

— А вот насчёт других, я не знаю. Наверное, вряд ли. Да и зачем. У каждого сейчас своя жизнь, у тебя своя, у меня тоже своя. Так что, стоит ли всё начинать сначала?

Говорил всё это Виктор, ни на минуту не забывая о том мифическом (но он этого не знал) парне, с которым по рассказам девчонок встречалась Великанова. В этих его словах, если хорошо было прислушаться, была и обида, и боль, а, главное, некая ревность — чувство доселе неведомое Самойлову. Но сейчас оно начинало проявляться. И пересилить всё это он никак не мог. Да, он не мог забыть время, проведенное с Любой, он не лгал в этом, не мог забыть и её саму. И сейчас у него сердце сжималось, когда он смотрел на неё. И чувства к ней у него оставались, но уже далеко не те, которые были два года назад. Добавилось в этих чувствах некая толика равнодушия, которое ощутила Люба, и, конечно же, ревности, а скорее даже зависти. Вот в таких раздвоенных чувствах пребывал Самойлов в разговоре с Великановой. Но сейчас разговаривать с ней в каком–то другом тоне у него не получалось. И не потому, что он этого не хотел, а потому что просто не мог. Всё это шло откуда–то из глубины души, и ничего с этим поделать он не мог, хотя, он уже ранее для себя решил, что встречаться в прежних качествах с Любой вряд ли будет. И пересилить это «вряд ли» ему мешали его старые свойства характера — упрямство и частичный эгоизм, к которым теперь добавились ещё два не лучших качества — ревность и зависть. Виктор искренне попросил прощения у Любы, понимая, что был неправ. Что–то в нём изменилось в лучшую сторону, но одновремённо и добавилось другого негативизма. Ох, как же трудно человеку быть хорошим во всех отношениях. Вряд ли на свете существуют такие люди, у каждого есть своя, хотя бы маленькая червоточинка. И ничего с этим не поделаешь. Ну, не совершенен пока что человек! Сколько веков, а то и столетий его одолевали различные демоны, от которых избавиться в одночасье не удастся. Но, как бы там ни было, Виктора выдавали глаза. Умудрённый жизнью человек мог бы разглядеть, что помимо небольшой заинтересованности и набросного равнодушия, они у него оставались печальными…

Люба не прислушивалась к словам Виктора и не умела пока что уловить в них какие–то интонации, будь то ревность или что–то другое, но явственно осознала, что наладить прежние отношения у них никак уже не получиться. Это уже было бесповоротно, как она поняла. Виктор не грубил ей, не говорил в повышенных тонах (да это и несвойственно ему было). Но всё сказанное им было окрашено в решительные, именно бесповоротные колера. Как она видела, внешне Виктора в разговоре с ней никакие сомнения не одолевали. Она поняла, что он решил всё для себя гораздо ранее, и теперь изменить она ничего не могла. Она прекрасно знала упрямство и твёрдость Виктора — если он для себя что–то твёрдо решил, то переубедить его не удастся уже никому.

Далее встреча бывших одноклассников протекала в обычном ритме, и она оказалась довольно интересной и весёлой. Внешне весёлой во многих эпизодах выглядела и Великанова, вот только никто себе представить не мог, какими усилиями воли ей удавалось изображать это веселье. Но вот уже и закончилось гулянье в доме Панасенко. Всеми оно единодушно было признано отличным. Расходились по домам все вместе, пошла проводить гостей и Лена. Они немного прогулялись по центральной улице, а затем небольшими группками (если их так можно было назвать — всех вместе их было всего 11 человек) разбрелись по домам. Самойлов, не предпринимая попытки провести домой Любу, ушёл по направлению к своему дому вместе с Молодилиным. Тот тоже никого не провожал, а с Виктором ему было по пути. Люба ушла в направлении своего дома вместе с Алиной.

Немного больше было представителей бывшего 11-Б на встрече в школе, 24 июля. Но их тоже оказалось немногим меньше, нежели в прошлом году. Да и сами рассказы о себе не воспринимались уже другими с такой заинтересованностью. Ничего практически прошедший год в судьбах одноклассников не изменил. Они это поняли и сами, а потому в конце встречи было принято решение больше их, по крайней мере, ежегодно не проводить. А вот через 5, 10, 15… лет организовывать подобные встречи, и уже с учителями. За пятилетку новостей у каждого будет точно побольше. А вот на предложение Лены отметить это событие у неё дома, многие согласились, даже приехавшие из Луки. Компания была чуть побольше, нежели 10 дней назад, правда с небольшими изменениями. Некоторых из присутствующих на первой встрече не оказалось на второй. И одним из таковых был Самойлов, который отказался идти к Лене, сославшись на какие–то дела дома. Вроде бы он обещал отцу в чём–то оказать помощь. Так это было или нет, никто не знал, но многие почувствовали, что что–то здесь не так. Никто Виктора, естественно, не отговаривал идти после встрече в школе домой, но, вероятно, всё было не так уж просто. Что творилось в душе у Виктора, никто тоже не ведал, как говорится, чужая душа — потёмки. Но видно было, что особого веселья (в отличие от 10-дневной давности встречи у Панасенко) у него не было и на встрече в школе. Наверное, рубить концы, всё же, сложный и болезненный процесс. Великанова на сборе одноклассников у Панасенко присутствовала и на сей раз.

Последний месяц лета пути Виктора с Любой несколько раз пересекались в каких–либо компаниях отдыхающих, чаще всего на прудах. Никакой неприязни или, наоборот, заинтересованности они внешне в своих контактах не проявляли, отношения их были ровными, товарищескими. Только лишь товарищескими, а этого порой так мало. В средине месяца Виктор таки съездил на недельку в Белую Церковь, а по его приезду домой лето уже подходило к концу. Пора было, как сказал Виктор Люде, с новыми силами включаться в учёбу.

 

ГЛАВА 30

Летит время!

Чем запомнился Виктору третий год учёбы в институте? В плане самой учёбы, вероятно, ничем, если не считать интереса к новым предметам и большей загруженностью в их изучении. Осенью запомнилось последнее пребывание их группы в колхозе, пожалуй, самое их наихудшее. Что было весьма странным явлением по причине близости той же Высшей Дубечни к Киеву. Да и вообще в дальнейшем, много лет спустя, эпизоды занятий в институте как–то размылись в памяти Самойлова. Остались только наиболее яркие из них, но не такие уж частые в студенческой жизни. Особняком стояли периоды сессии, но и они постепенно перепутались — далее сложно было вспомнить, что и когда происходило. Но так уж, наверное, устроено студенческое сознание — учёба это будни, а будни практически не запоминаются. Гораздо больше запоминается отдых, и Самойлов в этом плане не был исключением. Да, эпизоды отдыха он помнил дольше, и частенько их потом с интересом, порой с улыбкой, а иногда с грустью вспоминал.

В основном отдых Самойлова и многих его друзей сводился к периодическому посещению хоккейных матчей, театров и концертов. Но визиты на последние были не такими уж и частыми. Но один подобный концерт ему запомнился лучше других. Это был концерт популярной советской певицы Аиды Ведищевой, которая в 1966‑м году стала лауреатом Первого всесоюзного конкурса советской песни. В следующем году она уже получила всесоюзную известность, спев «Песенку о медведях» в кинофильме «Кавказская пленница, или Новые приключения Шурика» (именно она там пела, а не играющая актриса Наталья Варлей). Изданная потом грампластинка разошлась 7‑миллионным тиражом. Были в её репертуаре и песни из мультфильмов («Колыбельная Медведицы», «Чунга — Чанга»). Пару лет спустя в него добавились ещё и такие песни как «Гуси, гуси» (1968 г.), «Вулкан страстей» («Помоги мне»…) из кинофильма «Бриллиантовая рука» (1968 г.), популярная песня «Товарищ» («Чтоб дружбу товарищ пронёс по волнам…») или «Лесной олень» (из фильма «Ох уж эта Настя!», 1972 г.).

Но запомнился Виктору концерт Ведищевой не этим. Была Аида ещё не особенно «раскрученной артисткой», хотя и довольно интересной певицей. Самойлов пошёл на концерт вместе с соседями по комнате Степаном и Валентином. Так получилось, что сидел Виктор не между двумя своими друзьями, а потому по соседству с ним оказались две незнакомые девушки. И сидевшая рядом с Самойловым девушка ему понравилась. Он успел её разглядеть ещё до начала концерта, а потом продолжал наблюдать за ней краем глаза. В ходе концерта Виктор даже успел ненавязчиво обменяться с девушкой парой фраз по поводу выступления певицы. Чем же его пленила незнакомка? Как не удивительно, но тем, что она чем–то (мало уловимо) напоминала ему кого–то из его знакомых. Но это было для него пока–что какое–то не совсем осознанное ощущение. В перерыве Виктор поближе познакомился с девушкой, которую звали Оксана. Она была невысокого роста, с хорошей фигурой, серыми глазами и тёмно–коричневыми волосами. Они у неё сами по себе не были вьющимися, но она их, очевидно, немного накручивала, и поэтому они у неё, спадая на плечи, извивались тёмными змейками.

Виктор в том же перерыве немного поговорил с девушкой в буфете, угостив её по заказу пирожным и «Лимонадом». Оксана не сторонилась нового, незнакомого ей ранее парня, вероятно, он чем–то ей тоже понравился. После концерта они не особенно спешили выходить из зала, хотя, например, Валентин со Степаном побежали занимать очередь в гардероб. Оказалось, что сдавали Виктор с Оксаной свою верхнюю одежду в одном и том же отсеке гардероба. Подруга Оксаны, которую звали Наташа, стояла в очереди гораздо дальше тех же Валентина со Степаном. Поэтому Виктор забрал у них номерки и его друзья получили по ним плащи девушек. Виктор помог Оксане одеться, а потом поехал провожать Оксану. Ему это было, кстати, весьма сподручно — Оксана с подругой училась в Институте народного хозяйства, который располагался за станцией метро «Завод Большевик». Это означало, что Самойлову пришлось проехать всего одну лишнюю станцию метро, в одном и том же нужном ему направлении. При этом оказалось, что большинство общежитий этого института находятся непосредственно рядом с учебными корпусами и образуют своеобразный студенческий городок. Училась Оксана с Натальей на экономическом факультете. Виктор с Оксаной, также впрочем, как и Валентин с Наташей, немного прогулялись на свежем ночном воздухе по территории городка, а потом уж, проведя девчонок к дверям их общежития, отправились к себе, где их уже ожидал любопытный Степан. Вот так Виктор познакомился, а потом и стал встречаться с Оксаной.

Также одним из приоритетных видов отдыха Самойлова на третьем курсе оставалось посещение футбольных и хоккейных матчей. В октябре и ноябре на первый план выходил футбол, где киевское «Динамо» вело упорную борьбу за чемпионство, надеясь в этом году добиться второго в своей истории «золотого» успеха. Наступала пора решающих матчей. Однако не меньше Виктора стало интересовать ещё и участие его любимой команды в европейских кубках, которое началось в прошлом, 1965‑м году. Тогда Динамо впервые взяло участие в Кубке Кубков, осенью успешно преодолело два барьера, обыграв команды «Колрейн» из Северной Ирландии и «Русенборг» из Норвегии. Но уже в этом году на стадии 1/4 розыгрыша они уступили по сумме двух матчей шотландскому «Селтику», проиграв 12.01.1966‑го в Глазго 0: 3, и сыграв затем 26.01.1966 г. в Тбилиси (играть в эту пору в Киеве было невозможно) вничью 1: 1. Правда, осенью этого года киевляне в европейских Кубках не участвовало, а потому можно было полностью сосредоточиться на борьбе за чемпионство.

Заразившись в Киеве болельщицким азартом, Самойлов на втором курсе приобрёл футбольный абонемент на все игры киевского «Динамо». Это было очень удобно — не нужно было перед каждым домашним матчем команды выстаивать очереди в кассах за билетами, и покупать порой оставшиеся билеты в неудобные секторы стадиона. Он два года покупал абонемент в 19‑й сектор спортивной арены, который (вместе с 20‑м) располагался напротив центральной трибуны. Со своего места Виктор имел прекрасный обзор каждого участка поля и мог наслаждаться игрой любимой команды. Иногда из–за занятости или просто нежелания смотреть какую–нибудь рядовую игру, ему, конечно, доводилось пропускать некоторые игры. В таких случаях он предлагал свой абонемент на эту игру кому–нибудь из желающих ребят. При входе на стадион из книжечки–абонемента вырывался (оплаченный при покупке абонента) талон и болельщик походил к своему месту. Были в этой книжечке и неоплаченные талоны, которые рассчитывались на игру «Динамо» в Кубке чемпионов или в Кубке Кубков. Они были неоплаченными, потому что никто заранее не мог предположить, сколько игр команде доведётся сыграть с соперниками, до какой стадии европейского турнира доберётся команда. За эти талоны необходимо было заплатить деньги, причём немного большие, чем за матчи внутреннего первенства — Чемпионата СССР, но не выше розничных цен на те же продаваемые билеты на этот матч. Так, например, в следующем году билеты на матчи с участием Динамо в наиболее престижном Кубке европейских Чемпионов стоили всего от 1,2 до 1,5 рублей. Абонемент был очень удобен — да, и теперь тоже приходилось некоторое время постоять в очереди к специальной кассе, но место то тебе было гарантировано, и это место было весьма выгодным по сравнению со многими другими. Правда, в последующее время Виктору абонемент уже приобрести не удавалось, но по не зависящим от него причинам — началась реконструкция стадиона.

Самойлов прекрасно изучил уютный Республиканский стадион, который был расположен в центре города, на склонах Черепановой горы. Строительство стадиона было начато ещё до войны, а его открытие было намечено на 22‑го июня 1941‑го. По понятным причинам открытие стадиона тогда не состоялось, но оно состоялось уже 22‑го июня 1946‑го года. При этом интересным был такой факт: пропуск на стадион осуществлялся по проданным билетам. Но по билетам не только отпечатанным в июне этого года, но и по билетам 1941‑го года. Это была дань фронтовикам, патриотам своего города, которые не только прошли всю войну, но и сумели ещё сберечь билеты на открытие нового стадиона. Какая же могучая вера была у этих людей в нашу Победу! Вместительность нового стадиона составляла 50.000 зрительских мест. Виктору очень нравился этот уютный, красивый стадион. Летом его трибуны, расположенные под Черепановой горой всегда утопали в зелени деревьев. Но вот на протяжении 1966–1968‑го годов (годы учёбы Самойлова) в связи с популяризацией футбола была проведена масштабная реконструкция стадиона — был достроен 2‑й ярус трибун, и стадион отныне стал вмещать 100.000 зрителей. Да, стадион обновился, расширился, стал, вроде бы и красивее, но свою уютность после реконструкции он, всё же, потерял. Виктор запомнил этот старенький стадион не только по матчам футбольных команд, но ещё и по легкоатлетическому матчу СССР — США, который 31 июля‑1 августа 1965‑го года проходил в Киеве.

Но всё это было уже в прошлом. В последнее время Самойлов на футбол ещё похаживал, а вот в театры и на концерты попадал не так часто. Как правило, на такой отдых его вытягивала непоседа Оксана. Виктор на третьем (а затем и на четвёртом курсе) продолжал с ней встречаться. И это был для него очень приятный вид проведения досуга. Одно дело изучать Киев самостоятельно, что Виктор делал в первый год своего пребывания в красавце городе, и совсем другое дело бродить по его паркам, тихим улочкам вдвоём или сидеть вместе в уютных залах. Но в этих его встречах с Оксаной была одна грустная нотка — когда девушка начинала смеяться, Виктор слышал смех Любы. Это становилось для него порой просто невыносимым. В такие минуты его сердце до боли сжималось, а сам он как бы раздваивался, и иногда совсем невпопад поддерживал разговор своей новой подруги. Но это происходило не так уж часто, а вот просто улыбающаяся Оксана Самойлову очень нравилась, у неё была весьма приятная улыбка.

Осенью и весной, а частично и летом (когда было свободное время), прогуливаясь по улицам и проходя мимо лотков с мороженым, они останавливались, и Виктор покупал им обоим мороженое. Чаще это был либо «Пломбир» в вафельном стаканчике, который продавался по 19 копеек, либо шоколадное «Эскимо», которое стоило 22 копейки. Бывал ещё тот же «Пломбир», но в брикетиках с вафельными пластинками по его широким сторонам. На тех же лотках или в киосках продавили и такие виды мороженого как «Молочное» (9 коп.), «Фруктовое» (7 коп.), «Сливочное» в вафельном стаканчике с кремовой розочкой (28 коп.) и другие. «Фруктовое» же, но в картонном стаканчике с деревянной палочкой–ложечкой (и большего веса) стоило 9 копеек. Такое же, но молочное — 11 копеек. Стограммовая пачка сливочного мороженого в вафельном стаканчике на палочке или в брикете стоила 13 копеек. За то же мороженое, но с наполнителем нужно было выложить 15 копеек. Позже ещё появилось фирменное киевское мороженое «Каштан» — пломбир в шоколадной глазури с добавлением жаренного дроблёного арахиса или других орешков. Пачка весом ~ 80 г. стоила уже 28 копеек. Как и «Эскимо», «Каштан» продавался в плотных (но тонких) цветных бумажных упаковках. Кроме того, продавалось ещё мороженое на развес. В специальных тумбочках с верхней крышкой стояли большие алюминиевые, покрытые инеем цилиндры с мороженым, которое накладывалось в вафельные стаканчики и потом взвешивалось на весах.

На первый взгляд, мороженое было относительно недорогим лакомством — что такое 10–20 копеек при заработной плате 110–130 рублей (а у квалифицированных рабочих и 150–170 рублей)? Но всё познаётся в сравнении — например, за самое вкусное мороженое «Каштан» нужно было заплатить как за 9 поездок в трамвае или 7 — в троллейбусе, более 5 раз на эти деньги можно было съездить в метро — вход в него стоил 5 копеек. Если сравнивать то же мороженое с наиболее необходимыми продуктами питания, то, например, булка хлеба стоила 13–28 копеек, молоко (0,5 л) — 16–25 копеек, картошка (1 кг) — 10 коп, мясо (1 кг) — от 1 рубля 80 копеек (говядина) до 2‑х рублей 20 копеек (свинина), рыба (1 кг) — от 50 копеек до 1‑го рубля.

Также больший выбор мороженого предлагался в специализированных кафе, где мороженое продавалось на развес — специальной ложечкой наполняли вазочку шариками (полушариками) размером ~ 3 см и поливали сверху разными фруктовыми сиропами или посыпали дроблёным шоколадом, орешками. Самое известное и популярное кафе «Мороженое» было расположено на Крещатике перед входом в Пассаж. Два двухъярусных помещения кафе работали с весны до осени.

Нельзя сказать, что за встречами с Оксаной Самойлов полностью забыл о Любе. Нет, он её периодически вспоминал, и вспоминал по–доброму. Попросив у неё прощение на встрече у Панасенко, он понял, что Люба за всё проведенное ими вместе время не причинила ему ничего плохого, ему просто не за что её корить. Да, они в первое время после ссоры повели себя по–глупому, но в этом как раз больше виноват он сам. Он даже сейчас думал о том, что не так уж виновата Люба в том, что не смогла дождаться его на свидании 10‑го мая. Ведь он, действительно, опоздал на очень значительное время. Люба первой могла подумать о том, что именно он не хочет идти на свидание. Да, они расстались, но это мало изменило, а точнее, сейчас возобновило его чувства к Великановой. Он пока ещё не осознавал, что Оксана пришлась ему по душе скорее потому, что она напоминала ему близкую для него одноклассницу. Но он над этим не задумывался, он просто считал, что всё у них с Любой порвано, как бы верёвочку не связывали, узлы видны будут, да и будет это уже не прежняя прочная верёвка. Но раз уж так произошло, то пусть у Великановой всё в жизни сложится удачно, она заслуживает на обыкновенное человеческое счастье. Все эти помысли Виктора были абсолютно искренними, они шли от самой души, от самого сердца, хотя оно порой неприятно (больно) щемило при воспоминаниях о последних двух годах пребывания в школе Великановой и Самойлова.

* * *

Интересно, что Великановой на третьем году учёбы тоже больше запомнился не период учёбы, а гораздо меньшие во времени периоды отдыха. Она с подругами, а иногда и с ребятами так же посещала различные концерты и театральные постановки. Да, она начала встречаться с ребятами (по совету Лены, да и сама, понимая, что дальше такого отчуждения быть не должно). Правда, она никому не отдавала предпочтения, ребята же, видимо понимая Любу (да и хорошо зная её характер по первому курсу) тоже не стремились постоянно навязывать ей своё общество. Так, от случая к случаю, и это было, как говорила Лена, просто приятное времяпрепровождение. А вот на футболе или на хоккее Люба ни разу так и не бывала, хотя пару раз парни предлагали сходить вместе на хоккей — это, мол, не стадион, во Дворце спорта всегда тепло и уютно, и хоккейные соревнования по их рассказам посещают немало женщин. Но её не прельщал такой вид отдыха, хотя она с удовольствием ходила, например, на футбол в родном городе. Но там многие игроки были ей знакомы, а в Киеве фамилии даже самых известных хоккеистов или футболистов Любе ни о чём не говорили. Что касается выступлений спортсменов на льду, то ей очень нравилось фигурное катание, которое стало пользоваться особой популярностью у любителей спорта после того, как советские фигуристы Людмила Белоусова и Олег Протопопов в год получения Любой школьного аттестата завоевали в Инсбруке звание чемпионов Олимпийских игр. Но во Дворце спорта соревнований такого уровня не происходило, а смотреть катание слабо квалифицированных фигуристов ей не очень–то хотелось. На концерте Аиды Ведищевой Люба, правда, не была, как не был Самойлов на одном из концертов, присутствовать на котором довелось Великановой.

Однажды, в конце ноября, Люба с Надеждой, прогуливаясь по центру Киева, увидели афиши, которые сообщали, что вскоре во Дворце Спорта пройдут концерты японской эстрады.

— Интересно, — протянула Надя, — найдутся ли желающие пойти на подобный концерт?

— А почему бы и нет? — удивилась Люба.

— Но что там можно будет разобрать? Ты когда–нибудь слышала японскую речь?

— Напрямую, конечно, нет. В фильмах разве что.

— В каких фильмах? У нас же все подобные фильмы идут дублированными.

— И всё же я слышала японский язык. Тогда, наверное, из телепередач, где показывались встречи наших представителей с японскими.

— Да, и я, скорее всего, тоже там же слышала. Ну, да ладно. Но ты скажи, понравилась тебе их речь?

— Я не вникала в это. Просто слышала краем уха.

— И что? Нравится? — скептически спросила Надя.

— Да при чём тут нравиться или не нравится? У каждого народа свой язык, непривычный для нас. Он у японцев, по–моему, ещё ничего, щебечущий какой–то. Вот немецкий язык, хотя я его восемь лет в школе учила, да и в институте теперь приходится, мне точно не нравится. Грубый он какой–то. Вот английский или французский — более мелодичные.

— Да, английский, конечно, ничего — он мне нравится, — Надежда как раз изучала английский язык. — Ну, вот, а как японцы могут петь на своём, как ты сказала, щебечущем языке?

— Но птички, которые щебечут, хорошо ведь поют, — улыбнулась Люба,

— Так то птички, — вздохнула Надежда, — а люди так не смогут. Нет, на такой концерт я точно не пойду. А ты собираешься идти?

— Да не собиралась я на него идти. У нас и разговор то об этом не шёл. Ты ведь сразу начала с того, что японский язык тебе не нравится.

— Да, не нравится, и на концерт японской эстрады я идти не собираюсь.

Великанова и сама не собиралась идти на подобное мероприятие. Не очень–то приятно часа два сидеть на концерте, где не услышишь ни одного знакомого слова. Да, они с девчонками ходили на концерты артистов зарубежной эстрады. Но те же Марьянович или Караклаич большинство своих песен пели как раз на русском языке. Они были ещё на концертах таких чехословацких певцов как Карел Готт или Хелена Вондрачкова, или же болгарской эстрадной певицы Ли́ли Ива́новой. Девчонки помнили такие песни Ивановой как «Детство», «Одна любовь», «Беспокойное сердце», «В субботу вечером», «Забудь обратную дорогу». Но и эти все артисты пели много песен на русском языке. Но даже песни на югославском, чешском или болгарском языках девушкам были более–менее понятны — всё же, славянские языки немного похожи. Чего отнюдь не скажешь о японском языке. Что она с девчонками сможет понять? Конечно, говорят, что язык музыки понятен всем, но они ещё не были настолько музыкальными эстетами, чтобы получать удовольствие только от одной музыки, не понимая смысла песни. Ранее подобное у Любы было со случайно услышанными когда–то (ещё в детстве) песнями ливерпульской четвёрки рок–группы «Битлз» (The Beatles) — кто–то из соседей негромко «крутил» контрабандную запись. Да, музыка у английских ребят была очень красивой, но Люба не понимала ни единого слова, а потому не знала о чём идёт речь в их песнях. Вот и сейчас подруги уже через десяток минут благополучно забыли о японской эстраде.

Но они вновь услышали о ней на следующий же день после первого дня гастролей ансамбля. Да ещё как услышали! Ещё рано утром, на кухне во время приготовления завтрака Люба услышала восторженный рассказ Натальи из параллельной группы, которая вчера вечером с двумя своими подругами побывала во Дворце Спорта на концерте артистов японской эстрады. Это были именно восторженные отзывы, какие Люба ранее нечасто слышала даже после посещения концертов и более известных эстрадных исполнителей.

— И много народа было на концерте? — спрашивали Наташу другие девчонки.

— Да в том то и дело, что зал был наполовину пуст, — объясняла та. — Я и сама не собиралась идти на этот концерт, просто меня вытащили Лена и Таня, — подруги Натальи. — Но теперь я благодарна им за то, что они меня вытащили.

В общем, Наташа ещё долго рассказывала о прелестях концерта. Поэтому Люба, вернувшись из кухни с приготовленным блюдом в свою комнату, тут же поделилась с подругами впечатлениями Наташи о вчерашнем концерте.

— А, всё равно я не пойду, — упрямо заявила Надежда. — Не по мне эти японские песни.

— Нет, — протянула Валентина, — а я думаю, что нужно сходить и самим убедиться. Я точно пойду.

— Если только билеты достанешь, — усомнилась Ольга.

— Но ведь Наталка говорила, что зал наполовину пуст был. Так это? — спросила она Великанову.

— Так–то так, но Оля, наверное, права. Вчера зал был пуст. Но, если и другие, как Наталья, так же разрекламируют концерт, то сегодня билеты проблематично будет достать. А они выступают у нас в городе, по–моему, всего два дня.

— Так, девчонки, кто пойдёт со мной на этот концерт? — решительно спросила Валентина.

Согласились идти с Валентиной Ольга, Люба и Соломия. Упрямая Надежда и Мария отказалась.

— Тогда так, — продолжила Валя, — я сейчас же еду за билетами. Прикройте меня на первой паре, а, может быть, и на второй. Но я думаю успеть и за первую пару. Не хочу я пропустить такое зрелище.

Валентина, быстро позавтракав, уехала за билетами, остальные же девчонки из комнаты пошли на занятия. Но Валентина появилась только перед самым началом уже третьей пары.

— Ты где была так долго? — удивлённо спросила Ольга. — Неужели столько за билетами стояла?

— Ты знаешь, именно стояла за билетами. Ты можешь не поверить, но очередь сегодня за билетами была просто кошмарная. Люба права была, после вчерашнего концерта на сегодняшний день с билетами творилось что–то невообразимое. Хорошо, что я ещё до занятий поехала. Я уверена, что сейчас билетов в кассах уже нет. Теперь тем, кто захочет пойти на концерт, придётся искать билеты только на руках.

— Но ты–то билеты взяла?

— Взяла, девочки

— И сколько ты взяла? — осторожно спросила Надежда.

— Я взяла шесть билетов, на всякий случай, но два предложу девчонкам из соседней группы. Ты же с Машей идти не собираешься.

— Ой, Валя, я передумала! Не продавай, пожалуйста, билеты. Я тоже хочу пойти с вами.

— Ну, если все идут, то и я пойду, — решилась и Мария. — Интересно будет посмотреть на этих японских певцов.

И она не пожалела о том, что пошла смотреть и слушать «этих японских певцов». Так же не жалела потом об этом и Надежда, как не жалели и остальные девчонки комнаты. И не просто не жалели о своём потраченном времени на этот концерт, они, так же, как ранее Наталья, тоже были в восторге от японских эстрадных исполнителей. Им очень понравилась японская музыка, их очаровали звонкие, но сильные голоса исполнителей. Особенно понравился им дует сестёр Эми и Юми Ито.

Сёстры–близняшки Хидейо (Эми) и Цукико (Юми) составляли вокальный дуэт «Дза Пинатс» (или «Пинац»). Сёстры были практически неразличимы. Правда, у Хидейо (часто её имя произносилось как Хидзё) имелась родинка возле левого глаза. Но Цукико, чтобы устранить это различие, всегда рисовала себе такую же. Уже в 16 лет девушки начали выступать дуэтом в одном из нагойских клубов как дуэт «Сёстры Ито». Там их и увидел известный продюсер Сё Ватанабэ, который привёз сестер в Токио, практически сделав их легендами японской эстрады. Близняшки не только изменили название своего дуэта на «The Peanuts» («Арахис»), но ещё и поменяли свои личные имена на более приятные для западного уха — Эми и Юми. Сёстры Ито стали первыми звездами японской поп–музыки, известными на весь мир. Эта известность началась со знаменитого хита «Kawaii hana» («Прелестный цветок»), исполненного ими ещё в апреле 1959‑го года. Мелодия этой песни в одно мгновение обошла весь мир. Далее последовал такой же известный хит, «Yonetsu no hana» («Страстный цветок»). Девчонки немногим позже узнали, что сестры Ито стали знаменитыми в мире не только песнями–хитами, но ещё и своим участием в популярнейших картинах из цикла о гигантском вымышленном доисторическом ящере Годзилле (Godzilla).

В Киеве кроме сестёр в концерте принимали также участие и мужские эстрадные исполнители (с очень широким вокальным диапазоном, охватывающий 4,5 октавы) известного вокального квартета «Ройял Найтс»: Кэндзиро Кусуносэ, Хитоси Фунадо, Масару Фунадо, Джо Сосакэ.

Что касается сестёр Ито, то наиболее известной их песней была, конечно же, песня из кинофильма «Каникулы любви» («Koi no Bakansu»), которая навсегда вписала их имена в историю мировой поп–музыки. Дуэт записал эту песню ещё в 1963‑м году, а потому она была уже неплохо знакома советским любителям эстрады, да и не только им. Многие в Союзе «мурлыкали» мелодию приятной музыки песни, а позже, когда поэт Леонид Дербенёв переложил слова песни на русский язык, песню «У моря, у синего моря» действительно запела вся советская страна. Да и как можно было не полюбить эту очень приятную мелодию песни с простыми, но такими задушевными словами:

На концерте эти невысокого роста девчушки, в своих белых (без рукавов) пышных приталенных платьицах (верх которых был расшит тонким нежным пушком), с алым цветком сбоку на поясе (у сестёр по разные стороны), в таких же белых туфельках, с высокими модными причёсками «шиньон» казались просто миленькими куколками — а личики у них, действительно, были миленькими. Это сходство ещё более усилилось через несколько лет, когда Люба увидела по телевизору отрывок из выступления японских эстрадных исполнителей и, в частности, повзрослевших (но оставшихся всё так же похожими на куколок) сестёр Ито. На сей раз они выступали в тёмных платьях и в модных сапожках на толстой платформе. Вместо «шиньона» у них по обе стороны головы свисали пышные хвостики, которые весело подпрыгивали вместе с сёстрами — ту же песню из кинофильма «Каникулы любви» они сопровождали своими ритмическими, очень синхронными танцами. Через правое плечо платьев теперь уже, вместо короткого пушка, были перекинуты узкие, но пышные накидки, похожие на длинные лисьи хвосты. На шее у каждой певицы красовалось длинное, до самого пояса, ожерелье бус, а короткие платьица были перетянуты кожаными ремешками с пряжкой и, свисавшими небольшой связкой, металлическими цепочками уже по левому боку — словно симметрично к накидкам. Съёмка велась слегка сверху, что как бы немного уменьшало рост и так невысоких японских девушек, а потому их сходство с куколками было просто поразительным.

Так, в занятиях и неплохом досуге наступил уже и новый 1967‑й год. А в целом зима и весна прошла для Любы не так уж и заметно. На зимние каникулы, а перед тем на пару дней на встречу Нового года, она приезжала домой к родителям и сестрёнке. Январь выдался в наступившем году не особенно холодным, и Люба пару дней делала вылазки в центр родного города, успев однажды на короткое время заскочить к Панасенко. Виктора она в Тараще зимой не встретила, да и особо ей этого уже не хотелось. Время есть время и, как казалось Великановой, её чувства к Самойлову немного остыли. Но так ли это было на самом деле? Впрочем, Люба не очень над этим и задумывалась, погружаясь то в бурные волны занятий, то в спокойные, приятные волны отдыха. Годы летели довольно быстро. Люба отметила для себя, что больше всего ей запомнился первый курс. Оно и понятно, всё тогда было новым, неизвестным, которое манит себя этой таинственностью, хотя порой и с оттенками некой боязни. Но неведомое всегда одновремённо и страшит, и манит.

В общем, этот учебный год пролетел, как казалось Любе, гораздо быстрее предыдущих лет. Весной уже нового года на государственном уровне он запомнился ей лишь первой трагедией на этапе освоения космоса в СССР. 24 апреля погиб космонавт Владимир Михайлович Комаров, Герой Советского Союза, который ранее (ещё в октябре 1964‑го года) на многоместном корабле «Восход» вместе с космонавтами — ученым Константином Фектистовым и врачом Борисом Егоровым впервые в практике мировой космонавтики стартовали в космос без скафандров. Владимир Комаров погиб при завершении программы полёта, когда во время спуска на Землю не вышел основной парашют спускаемого аппарата. На большой скорости его космический корабль врезался в землю в пустынной местности в Оренбургской области. Останки лётчика космонавта, которому незадолго до гибели ему исполнилось лишь 40 лет, были доставлены в Москву и похоронены в Кремлевской стене.

Только через 44 года мир узнает подробности этой трагедии. Журналист Ярослав Голованов, позже лауреат двух высших журналистских премий «Золотое перо» (1977, 2001 гг.) спустя некоторое время после катастрофы «Восхода» проведёт интервью с Юрием Гагариным, но это интервью увидит свет только через 22 года после гибели В. Комарова, в 1989‑м году. Но, его интервью, а также откровения КГБ-иста Вениамина Русаева (кстати, друга Ю. Гагарина), опубликованные в «Литературной газете» в 2006‑м году, лягут в основу книги, «Starman: The Truth Behind the Legend of Yuri Gagarin»(«Человек–звезда: Правдивая история легенды о Юрии Гагарине»). Эту книгу напишут в далёком 2011‑м году продюсер Би–би–си Джейми Доран совместно с известным научным журналистом, автором нескольких книг, посвященных истории науки, Пирсом Бизони. На страницах книги американских исследователей оживут образы блестящих конструкторов, членов первого отряда космонавтов и многих других выдающихся людей, стоявших у истоков советской космонавтики. Авторы напишут и о том, как воспринимала тогда, в начале 1960‑х годов, успехи Советского Союза мировая общественность и, прежде всего, — США, самые главные конкуренты СССР в исследовании космического пространства. Одновремённо они обнародуют ряд шокирующих подробностей печально известного полёта Владимира Комарова.

Программой подготовки полёта «Союза» руководил конструктор ракетно–космической техники В. П. Мишин. Он всего год с небольшим заменил на посту Главного Конструктора С. П. Королёва, который умер на операционном столе во время несложной операции. Собираясь в больницу, Королёв рассчитывая, что идет туда на два дня — субботу и воскресенье, а в понедельник уже на работу. Оперировал Сергея Павловича министр здравоохранения СССР, действительный член АМН СССР, профессор Б. В. Петровский, а ассистировал Петровскому заведующий хирургическим отделением, доцент, кандидат медицинских наук Д. Ф. Благовидов. Смерть С. П. Королева наступила от сердечной недостаточности (острая ишемия миокарда). Сейчас же Мишин понимал, что корабль «Союз» ещё окончательно не доработан, но его торопили. Подготовка к полету шла в ускоренном темпе, чтобы успеть запустить корабль к 1 мая (планировалось отработать один из этапов лунной программы). В это время в Карловых Варах проходила конференция с участием глав социалистических держав (посвящённая Дню рождения В. И. Ленина), а потому Л. И. Брежневу нужен был новый громкий успех в освоении космоса. К тому же, для Мишина это был его первый запуск пилотируемого космического корабля, а потому успех нужен был и ему. И он решился на запуск «Союза‑1».

Старт космического корабля «Союз‑1» состоялся 23 апреля, а на следующий день полёт корабля пришлось прервать. Несмотря на то, что ни один из предшествующих четырех беспилотных полетов корабля «Союз 7К-ОК» не прошел без аварий, в космос отправился уже пилотируемый корабль «Союз‑1» с Владимиром Комаровым на борту. Ракета «Союз» вывела корабль на околоземную орбиту, где он должен был состыковаться со стартующим на следующий день «Союзом‑2» (экипаж: Быковский, Хрунов и Елисеев). Два из трех членов экипажа «Союза‑2» должны были перейти в «Союз‑1», после чего оба корабля возвращались на Землю. Таким образом, отрабатывались основные операции, которые необходимо было проделать на лунной орбите для обеспечения высадки на Луну. Ещё на земле специалисты обнаружили 203 (!) неисправности в «Союзе‑1». Полёт нужно было отложить. Но кто осмелится сказать об этом Брежневу? А сразу же после старта на «Союзе‑1» не раскрылась одна солнечная батарея, и на проведение операций по сближению и стыковке не хватило энергии. Старт «Союза‑2» отменили, и было принято решение посадить «Союз‑1» досрочно. При этом из–за отказа автоматики Комаров сажал корабль вручную. Во время спуска в атмосфере не вышел основной тормозной парашют и не раскрылся запасной, в результате чего скорость снижения составляла около 600 км/ч.

После гибели Комарова прекратились торжественные встречи космонавтов на Красной площади, с праздничным кортежем машин от аэропорта. А ведь в эти годы встреча космонавтов в Москве была значительным политическим событием.

Из интервью Голованова с Гагариным (а потом из книги Джейми Дорана) выяснилось также, что и Комаров и Гагарин знали о такой ситуации с подготовкой корабля. Гагарин даже ещё задолго до полёта описал неблагополучную ситуацию на десяти листах и передал документ Вениамину Русаеву. Но, едва ли не каждый, кто видел это письмо, включая и самого Русаева, были понижены в звании, уволены или отправлены служить в Сибирь. Когда же до старта «Союза‑1» оставалось меньше месяца, Комаров бросил тому же Русаеву такую фразу: «Я не вернусь». Разжалованный КГБ-ист спросил: «Почему ты не откажешься?» Ответ был очень простым: «Тогда они пошлют дублёра. Юру. Он умрёт вместо меня, а нам надо его беречь». После этого, по словам Русаева, Комаров расплакался.

Но подобные трагедии никоим образом не влияли на учёбу студентов, а потому и третий курс был успешно завершён, в том числе и Великановой. Рубикон был перейден, осталось учиться уже меньше, нежели проучилась. Да и дальше, наверное, пойдёт легче, возможно, придётся попотеть только во время подготовки и защиты дипломной работы. А сама учёба была уже совершенно не в тягость будущим четверокурсникам. У студентов бытовала такая «народная» мудрость — с первого по третий курс ты работаешь на зачётную книжку, а с четвёртого курса уже она работает на тебя. У Великановой зачётная книжка имела очень даже благопристойный вид, у неё не было ни единой «тройки», она очень старалась их не получать, чтобы не потерять стипендию. А потому особо волноваться за четвёртый и пятый курс ей не приходилось. Оставалось только ждать их успешного прохождения.

 

ГЛАВА 31

На горизонте пятый курс

Известная пословица гласит: «Чем дальше в лес, тем больше дров». А вот применительно к учёбе в институте можно было сформулировать нечто подобное: «Чем старше курс, тем быстрее летит время». Последние два года обучения для Самойлова, да и для других студентов, пролетели очень быстро. И это при том, что нагрузка на старших курсах была немалая. А возможно, именно от того, что у студентов была расписана каждая минута как занятий, так и отдыха, и время проплывало незаметно. Правда, нужно отметить, что в эти последние годы учёбы и «походы» на различные развлекательные мероприятия значительно уменьшились. Во–первых, сказывалась загруженность в выполнении различных курсовых проектов. Но, вероятно, к тому времени студенты уже «сбили оскому» на подобный вид отдыха. На первых двух курсах им в столице всё было в диковинку, они старались везде успеть, всё посмотреть, надышаться мало знакомой им дотоле атмосферой театрального искусства, на празднично оформленных концертах насытиться приятным духом исполнительского мастерства, на стадионах и в спортивных залах вылить свои бурные эмоции в поддержку любимой команды. Так что Самойлов чаще всего ходил на футбольные матчи.

Завоевав–таки в прошлом году «золото» Чемпионата СССР, и в этом году любимая команда стремилась повторить свой прошлогодний успех. Но сейчас осенью, в начале четвёртого курса, особым интересом вновь начало пользоваться даже не первенство СССР по футболу, а некоторые другие матчи. В один из дней средины ноября Виктор с Юрием (заядлым футбольным болельщиком и постоянным напарником Виктора) спешили на стадион. Естественно, на игру их любимой команды, но не с московскими клубами или командами других городов Советского Союза. Они торопились на матч 1/8 финала Кубка Чемпионов между командами «Динамо» Киев — «Гурник» Забже. Дело в том, что в этом году киевские динамовцы впервые в своей истории приняли участие уже в Лиге Чемпионов Европы. Ажиотаж перед этим матчем был очень большим. До того киевляне неожиданно для многих специалистов (посрамив футбольных специалистов) в 1/16 финала выбили из розыгрыша опытную команду «Селтик» из шотландского города Глазго, их прошлогодних обидчиков. А ведь в прошлом сезоне (1966/67 гг.) «Селтик» дошёл до финала этого турнира, где обыграл в Лиссабоне со счётом 2: 1 знаменитый итальянский клуб «Интернационале», завоевав, таким образом, самый престижный европейский трофей — Кубок Европейских Чемпионов, первый в истории британских клубов вообще. При этом «Динамо» неожиданно со счётом 2: 1 обыграло шотландцев на их же поле (голы у киевлян забили тёзки Анатолии — Пузач и Бышовец) и сыграли вничью 1: 1 в Киеве (гол на счету того же Бышевца). Присутствовали тогда, 4 октября, на этом матче и Юрий с Виктором. Но, в дальнейшем им больше запомнился не тот матч, а именно сегодняшний. И вот сегодня, 17‑го ноября, Виктор с Юрием удобно разместились на скамейках Республиканского стадиона. В средине ноября ещё было не так уж холодно (около +80 С), снега, по крайней мере, не было. Поэтому стадион, хотя не был переполнен, но визуально свободных мест на нём было не так уж и много.

— Да, — радостно протянул Юрий, — ну и наклепают сегодня голов киевляне полякам.

— Ну, не знаю, много ли наклепают, — более осторожно высказал свои предположения Самойлов, — всё–таки это серьёзный турнир, а в нём так уж много голов не забивают. Все команды сражаются очень упорно. Но то, что выиграют — это точно.

Вряд ли в это время на стадионе находились болельщики, которые не согласились бы с мнениями Юрия и Виктора. Все разделяли их точку зрения, ничуть не сомневаясь в успехе динамовцев. Уж если они выиграли у обладателя Кубок Европейских Чемпионов, то у какого–то малоизвестного «Гурника» выиграют обязательно. Начало матча оправдало ожидания болельщиков. Уже где–то на 12‑й минуте матча счёт стал 1: 0 в пользу киевлян — мяч после прострела нападающего киевлян Виталия Хмельницкого срезал в свои ворота защитник гостей Олех. Стадион ликовал.

— Ну, что я тебе говорил! — в азарте кричал Юрий Виктору. — Теперь поляки посыплются, наколотим им по самую завязку.

— Неплохо бы! — согласился Самойлов.

Однако радость друзей, как и всех остальных болельщиков, была очень недолгой. Буквально через две минуты на табло уже горели цифры 1: 1‑гол с линии штрафной площади сильным ударом забил польский нападающий Шолтысик (мяч попал в перекладину и от неё в сетку).

— Вот так! — нравоучительно и раздражённо обратился Виктор к Юрию. — Наклепают, наклепают — сглазил ты наших.

— Не дави на нервы, и без тебя тошно. Ну, ничего, это ещё не вечер, всё ещё впереди — 3/4 матча ещё играть. Забьём, обязательно забьём!

Но далее игра была очень упорной, и в первом тайме никому больше забить не удалось. С самого начала киевляне насели на ворота поляков, атаковали на первых минутах только они. Складывалось впечатление, что «Динамо» прочно поселилось на половине поля «Гурника». Но вот динамовцы пропускают контратаку, «Гурник» заработал штрафной около угла штрафной площади «Динамо». Точная передача в штрафную и, высоко выпрыгнувший центрфорвард поляков Любаньски головой направляет мяч в ворота киевлян. Шла 60‑я минута матча, играть оставалось ещё полчаса — времени, чтобы отыграться, вроде бы достаточно. Но мяч упорно не шёл в ворота «Гурника». Но вот за пять минут до завершения матча киевлянам представился почти 100 %-й шанс уж если и не выиграть матч, то хотя бы свести его вничью — защитники «Гурника» сыграли рукой в своей штрафной площади и арбитр назначил 11‑метровый удар. К мячу подошёл бить пенальти Йожеф Сабо.

— Ну, вот, сейчас счёт и сравняется, — потирая руки, довольно заявил Юрий.

— Не кажи «гоп», доки не перескочиш, — остановил его украинской поговоркой осторожный в подобных вопросах Виктор.

— Да ну тебя! — возмутился Юрий. — Когда такое было, чтобы Сабо не забивал пенальти?

В общем–то, он был прав. Сабо как бы считался штатным пенальтистом у киевлян, и справиться с его сильным и точным ударом с 11 метров вратари пока что не могли. Виктор при этом вспомнил, что таким же пенальтистом с сильным (правда, не всегда точным) ударом в команде таращанского автопарка был её центрфорвард Бутенко (которого кто прозывал более ласково «Бутя», а кто и «Бугай») — он был невысокого роста, но такой себе крепыш с рельефными мышцами тела и особенно накаченными мощными ногами. Но сейчас внимание Виктора переключилось на события на поле стадиона. Вот уже Сабо разбегается и, не так уж сильно (волнение), но точно бьёт в правый верхний от вратаря угол ворот. Но Костка, вратарь «Гурника» в акробатическом прыжке отбивает этот мяч. Стадион разочарованно ахнул. Схватился за голову и Юрий.

— Как же так?! Да что же это такое! Как можно было не забить пенальти! Теперь уже ты накаркал, — возмущённо накинулся он на своего друга.

— Привет! Я что, говорил, что Сабо не забьёт? Я только тебя останавливал, чтобы ты не спешил.

Так, во взаимных беспочвенных упрёках, они, ужасно расстроенные, возвращались со стадиона — их любимое «Динамо» этот матч проиграло.

— Но как вратарь умудрился вытащить такой мяч? — всё возмущался Юрий. — Да этого быть не должно было! Или он точно знал, куда Сабо бить будет.

Оказалось в дальнейшем, что в своей последней фразе Юрий был прав. Как позже друзья узнали (новости в болельщицкой среде распространялись мгновенно), ещё до матча вратаря «Гурника» предупредил кто–то из земляков, польских студентов, обучающихся в Киеве. Тот сказал голкиперу, что, если вдруг в ворота поляков назначат пенальти, то бить его будет обязательно Сабо, и пробивать будет только в верхний правый от вратаря угол — он, мол, всегда так бьёт. И это было сущей правдой — действительно, Сабо всегда так пробивал одиннадцатиметровые штрафные удары. Но постоянно забивал мячи, а в этом случае постоянство его как раз подвело.

Оставалась, правда, надежда, что киевляне выиграют ответный матч в Забже. Но этого не произошло. Хотя на 40‑й минуте Василий Турянчик открыл счёт, но удержать шаткое преимущество не удалось — на последней минуте этого же тайма Шолтысик сравнял счёт. Больше забитых мячей в матче не было — «Динамо» вылетело из Кубка Чемпионов. Не удержался, правда, в Кубке и «Гурник», проиграв по сумме двух матчей в 1/4 финала будущему обладателю этого трофея, английской команде «Манчестер Юнайтед». В «Манчестере» тогда был классный подбор игроков — чего стоили такие имена как, например, Джордж Бест или Бобби Чарльтон.

Теперь оставалась только надежда на то, что киевляне в очередной раз выиграют золотые медали Чемпионата СССР — до этого они выигрывали их в 1961‑м и в прошлом году. Так оно и произошло. Через 3 дня, 20 ноября, «Динамо» со счётом 2: 0 выиграло у команды ленинградского «Зенита» (голы забили Виталий Хмельницкий и Валерий Паркуян) и обеспечили себе «золото», а также на следующий год вновь участие в европейском Кубке Чемпионов. «Зенит» же занял противоположное от киевлян, последнее место и вылетел в низший дивизион, но он и до этой игры в этом сезоне выступал на удивление слабо. Друзья, конечно, вновь в этот день были на стадионе. Теперь уже возвращались в общежитие они, ликуя, возбуждённые и радостные. Но к этим ликованию и радости примешивалась также некая грусть и недоумение. Какими же неблагодарными оказались болельщики киевского «Динамо» — они, очевидно, так обиделись на любимую команду за проигрыш «Гурнику», что сегодня поддержать её пришло всего 12.000 болельщиков, стадион был почти пуст. По меркам родного города Виктора это было, вроде бы, не так уж и мало — практически всё население городка. Но вот для Киева это было мало, очень мало. И не погода была тому причиной (00 С), и в худшую погоду иногда стадион был переполнен, но тогда, когда команда до этого успешно обыгрывала всех своих соперников. Друзья не понимали, как можно было не прийти на стадион и не поддержать команду в таком важном матче? Разве же так поступают истинные болельщики?! А вообще, забегая немного вперёд, следует сказать, что друзьям в этом плане, как болельщикам, повезло — киевляне 3 года подряд становились Чемпионами.

Но особо горевать над вопросами болельщицкой неблагодарности было некогда — и команда стала Чемпионом СССР, да и студентов сейчас ждала учёба. Новый год, сессия, короткие каникулы — и вот уже весна четвёртого для Самойлова курса института. Следует отметить, что весна этого года, точнее конец её первого месяца, запомнилась всем гражданам СССР, да, наверное, и большинству всего земного населения одной трагедией, произошедшей в их стране. В Советском Союзе 30 марта был объявлен общенациональный траур. Но умер отнюдь не кто–либо из членов правительства. И это вообще был первый случай в истории СССР, когда день траура был объявлен в случае смерти человека, не являвшегося на момент смерти действующим главой государства. Но этого человека всё население земного шара знало куда лучше, нежели того или иного высокопоставленного лица СССР. В этот день страна (и всё человечество) провожала в последний путь великого сына Земли, первого космонавта Юрия Алексеевича Гагарина.

Самым прискорбным был тот факт, что погиб Гагарин не во время покорения Космоса, как, например, Владимир Комаров, дублёром которого, кстати, был Юрий. А погиб Гагарин во время рядового тренировочного полёта на самолёте МиГ‑15 УТИ, который он выполнял под руководством опытного инструктора, командира учебного авиаполка Владимира Серегина (Герой Советского Союза, инженер–полковник). Случилось это три дня назад. В этот день Гагарин и Серёгин в 10:30 взлетели с подмосковного аэродрома Чкаловский в Щёлково. В конце выполнения полётного задания связь с самолётом внезапно прервалась, и только в 14:50 одному из вертолётов удалось обнаружить обломки самолёта примерно в 65 км от аэродрома, в 18 км от города Киржач Владимирской области. И вот Самойлов уже смотрел по телевизору, как секретарь ЦК КПСС А. П. Кириленко устанавливает урны с прахом Гагарина и Серёгина в нишах Кремлёвской стены, после чего ниши закрыли мемориальными досками.

Но сейчас у Самойлова, хотя он и скорбел вместе со всеми (а Гагарин ему был очень симпатичен как человек), на подобные темы времени было не так уж много. В 1968‑м году у Самойлова с ребятами (именно с ребятами) были весьма загружены не только осень, зима и весна, но ещё и лето. Дело в том, что у ребят, начиная с третьего курса, один день в неделю был занят военной подготовкой. Это была не просто маршировка где–нибудь на плацу, а полноценные занятия по многим воинским дисциплинам — из студентов политеха готовили офицеров запаса, как и в некоторых других институтах. В КПИ такие занятия касались только ребят, девушки в этот день просто отдыхали. При этом занятия с будущими офицерами проводились не в стенах института, а в специально оборудованных зданиях, которые были разбросаны по всему Киеву (для каждой специальности своё). А вот, например, в находящемся напротив КПИ киевском медицинском институте военнообязанными вообще являлись все студенты — и парни, и девушки. Вместе с дипломом каждый из них получал и звание младшего лейтенанта медицинской службы. Правда, у медиков день на военную подготовку не выделялся, они познавали азы военного дела (а оно практически не отличалось от гражданского) на отдельных лекциях в стенах своего института, корпуса которого тоже были разбросаны по Киеву. И вот после четвёртого курса ребятам КПИ предстояло месяц провести в военных лагерях, окончить там военную подготовку, сдать экзамены по военной специальности и в дальнейшем получить офицерское звание. Военный билет с отметкой о получении офицерского воинского звания, будущие гражданские специалисты получали уже вместе с дипломом, но само звание присваивалось сразу же (приказом Министра Обороны СССР) после четвёртого курса, с этим не тянули ещё один год (а иногда и два). В этом Самойлов смог убедиться на примере Антона Гаркавенко, который закончил четыре курса института на стационаре, провёл месяц в военном лагере (причём в далёкой Кандалакше), сдал, как и остальные ребята его группы, военный экзамен и получил звание младшего лейтенанта запаса. Но после четвёртого курса он перевёлся на заочный факультет, проучившись там уже не остающийся год (как для стационарников), а два года. Но он тоже, уже при выпуске, вместе с дипломом об окончании Киевского политехнического института получил и офицерский военный билет.

Но вот получение «двойки» на экзамене по военной подготовке каралась очень уж жестоко. Если студент, без пару месяцев уже пятикурсник (гражданские экзамены в этом году проводились раньше — в мае месяце) не сдавал экзамен по военной подготовке, он тут же отчислялся из института. И мало того, он осенью сразу же «гремел» в армию наравне с другими призывниками. Да, он имел право после прохождения срочной службы восстановиться в институте, но, сколько времени при этом терялось. И главным было, пожалуй, не столько потерянные годы, как полученная тяжёлая моральная травма, да ещё и издевательство «дедов» в армии. Такие случаи были, конечно, единичными, но они, всё же, были. Виктор узнал об одном таковом из рассказа Анатолия Молодилина. В его группе (точнее, в отряде из двух групп) в лагерях (в Черниговских лесах, на полигоне «Гончаров круг») на экзамене один такой студент не сдал экзамен по военной подготовке. Студент этот довольно неплохо занимался в институте, но вот на занятиях по военной подготовке повздорил с преподавателями военной кафедры. По характеру он был сродни Самойлову, и выпрашивать прощения не собирался. Вот они (а точнее, офицер кафедры, пребывающий со студентами в лагерях) и отомстили студенту, «срезав» его на военном экзамене. Конечно, это была очень жестокая месть, но, как бы там не было, осенью этот студент уже не сидел на студенческой скамье, а вместе с другими рядовыми нёс все тяготы военной службы. А сидеть на скамье в стенах института ему, как и всем остальным, оставалось менее трёх месяцев — уже в конце ноября начиналась преддипломная практика, потом подготовка дипломного проекта и его защита. Но занятия в эту пору уже не проводились — к этому сроку все полагающиеся дисциплины студенты изучили, и экзамены по ним были ими успешно сданы.

Слава Богу, в группе Самойлова такая участь никого не постигла. И лагеря все отбыли нормально, и экзамен по военной подготовке сдали успешно. Правда, лично у Самойлова без неприятностей не обошлось — у него в лагере были утеряны часы «Победа», подарок отца. Как–то на отдыхе, играя в футбол, Виктор снял часы с руки и положил на лавочку. Окончив игру, он их там уже не обнаружил. Он понимал, что часы банально своровали, и сделал это явно не студент его группы — ребята были порядочные и так поступить по отношению к приятелю они не могли. Но в лагерях они были не одни, там было много солдат срочной службы. Поэтому Виктор одновремённо понял и то, что часы ему уже не вернуть. Но это была единственная неприятность, огорчившая в этом году Самойлова. Сразу после лагерей всем студентам (теперь уже вместе с девушками) предстояло провести ещё целый месяц на производственной практике. И это уже была самая настоящая производственная практика на одном из предприятий города. Конечно, студенты не сидели там целыми днями от звонка и до звонка, но отлучиться надолго тоже нельзя было. Кафедрой по согласованию с руководством предприятия был расписан план мероприятий и по нему студенты должны были знакомиться с различными структурными подразделениями. Один–два дня пропуска практики ещё сходил с рук, но не более того. В конце практики студенты должны были написать расширенный отчёт о её прохождении и защитить его. Так что на особую свободу рассчитывать не приходилось.

В лагерях Виктор вместе со своими приятелями из группы Антоном Рознянским и Вадимом Кужелем (у последнего имелся фотоаппарат) «отщёлкали» две плёнки за период, проведенный в лагере, а также по дороге к нему и по возвращению. Поэтому в выходные, после рабочего времени, а однажды и пропустив два дня практики, троица усердно занималась печатаньем фотографий. И, конечно, не только для себя, но и для своих приятелей, почти для всех, кто ранее попал в кадр. Работа была довольно утомительной — в темноте, при красном свете небольшого фонаря, да ещё дыша парами проявителей и закрепителей. Работа велась в комнате, в которой жил Вадим, из которой на это время были отселены по другим комнатам его соседи. Точнее, они отселились сами, не выдерживая такого издевательства — света нет, комната пропиталась не совсем приятными запахами, фотографы–любители порой засиживались и за полночь, правда, с перерывами. Конечно, нередко в конце дня после такой работы (или в перерыве) парни подкрепляли себя водочкой, как говорили, «сообразив на троих». Чаще всего они брали наиболее ходовую водку «Московская» с характерным зелёным цветом этикетки. Стоила она 2 рубля 87 копеек. Иногда покупали студенты и «Польскую» водку (по цене 3 рубля 12 копеек), к которой приобщились в колхозах, и которая по качеству была вполне сравнима с русской водкой.

На почве этого горячительного напитка у ребят, любителей фотодела, в один из дней возник довольно интересный диспут.

— Слушайте, а почему вся водка именно сорокаградусная? — спросил приятелей Самойлов. — Самогон бывает гораздо крепче, и ничего — так же пьётся нормально.

— Ну, коньяк бывает и 420, и даже 450, ром и того больше — до 500. Спирт же ещё крепче, — ухмыльнулся Вадим, который тоже отслужил армию, и которому, вероятно, доводилось пробовать различные крепкие напитки. — И его тоже пьют, правда, пьётся он похуже. Его нужно уметь пить.

— Ладно, то спирт, с ним всё понятно. Он 96 %-й, он нужен таким для стерилизации. А водка то?

— Спирт бывает и менее крепкий, например, 70 %-й.

— Да? А я и не знал.

— Кстати, водка бывает не только 40‑й, бывает и 42 градуса, — продолжал Кужель.

— Это я тоже знаю. Но чаще, всё же, 40 градусов.

— А ты знаешь, кто наибольший вклад внёс в производство водки в России? — спросил Антон, до сей поры просто с каким–то странным скептическим интересом слушающий беседу друзей.

— Ну, сейчас это все знают, Менделеев, — ответил Виктор.

— Правильно, Менделеев. И знаменит он стал не благодаря открытию периодической системы химических элементов, как принято считать, и как написано во всех учебниках. Он, в первую очередь, стал известен именно своими исследованиями в области производства водки. Только в учебниках ты этого не прочтёшь. Он даже написал диссертацию на подобную тему, и знаешь, как она называлась?

— И как же?

— «О соединении спирта с водою».

— Да ты что? Откуда ты это знаешь?

— Знаю.

— И всё же? Так просто ответить «знаю» и я могу.

— Понимаешь, дело в том, что друг детства моего отца — химик. Работает он в каком–то химическом НИИ старшим научным сотрудником. Вот он–то и рассказывал много чего интересного на эту тему, чего не найдёшь ни в книгах, ни в газетах. А я тоже его слушал.

— И что же такого он рассказал? — заинтересовался уже и Вадим.

— Он рассказал, например, о том, что как раз Менделеев внёс наибольший вклад в определение наилучшего содержание спирта в воде. Есть такое понятие как «купажирование».

— Какое–то подобное слово мы, кажется, где–то слышали.

— На химии, по–моему, — вставил своё слово Виктор, имея в виду предмет «Химия».

— Точно, на «Химии», — поддержал его догадку Антон. — Купажирование — это сведение вместе исходных продуктов и вкусовых, или же пищевых, добавок, взятых в определённом соотношении, которое применяется в производстве алкогольных напитков.

— То есть смешение. Ну, и что из того? — не понимал Вадим.

— Так вот. Как рассказывал отцу его друг, купажирование, к примеру, 1‑го литра спирта с 1‑м литром воды никогда не дает в итоге 2 литра смеси.

— Странно. Почему это?

— Дело в том, что спирт при соединении с водой как бы сжимает всю полученную смесь. Это означает, что точное объёмное содержание спирта практически не может быть получено при смешивании точных весовых соотношений алкоголя и воды.

— Ничего не понятно. И что из того?

— Понимаете, как я понял из тех рассказов, как раз определение оптимального соотношения объёма и веса спирта и воды в водке долгое время не удавалось установить исследователям.

— Ну, ладно. Хоть это понятно. И что дальше?

— А дальше вот что — именно Д. И. Менделеев доказал, что идеальное содержание спирта в водке должно быть 40 %.

— Хорошо, пусть так. Мы об этом немного слышали. Но Виктор как задавал вопрос о том, почему именно 40 %.

— Менделеев доказал, что водка должна быть разведена водой по весу точно до 40? и эта его рекомендация была запатентована правительством России как русская национальная водка — «Московская» или даже «Московская особая», точно не помню.

— И когда это было?

— Ещё в конце прошлого века, то ли в 1894‑м году, то ли в 1895‑м.

— И всё равно ты не ответил на вопрос о том, как Менделеев определил это соотношение.

— Ну, как он определил, я, действительно, не знаю. Наверное, своими исследованиями, теоретическими или практическими. Скорее, наверное, практическими. А вот почему такое соотношение спирта в «Московской» водке, да и вообще в русской, теперь уже советской водке, могу сказать.

— И почему?

— Менделеев доказал, что при употреблении 40-градусной водки выделяется наибольшее количество тепла, а сам напиток получается наиболее однородным. К тому же 40-градусная водка не обжигает пищевод.

— О, вот это важно! Тогда давайте, за это открытие и выпьем, — подбил итог такой содержательной беседы, а скорее, лекции Рознянского Кужель.

В период печатанья фотографий, да и прохождения самой практики, Самойлову, пожалуй, больше всего запомнился как раз этот рассказ его лепшего друга и ещё одна мелочь, не относящаяся к практике, но тесно связанная с их хобби. Приятели во время работы над фотографиями нечасто выходили из дому, то бишь, из общежития. Разве что для того, чтобы купить спиртное, да закуску. Спиртным они, в общем–то, не злоупотребляли, и больше одной бутылки в день (по вечерам) не распивали. Да, Менделеевым когда–то было доказано (теоретически или практически — они не знали, но скорее всего, и тем, и другим путём), что спирта в водке должно быть 40 %. А вот граждане СССР значительно позже доказали (именно практическим путём), что 0,5 л бутылка водки на троих — это наиболее оптимальная доза для распивающих её, если только она не повторяется. Так вот, и водку, и закуску приятели брали впрок, чтобы лишний раз не отвлекаться от работы. Но водку они пили только вечером, а вот ели не менее двух, а чаще и трёх (перекусы) раз в сутки. И продукты у них убывали значительно быстрее, нежели спиртное. И вот в последний день, когда работа подходила к концу (интересно было видеть её результаты, а потому никому не хотелось бежать в магазин), у них остались только большая головка свежей капусты, пара луковиц да полбуханки хлеба. Но они решили, что этого им вполне достаточно. Они нашинковали капусту, нарезали лук и смешали их в большой миске. Раздобыли ещё в соседней комнате остатки подсолнечного масла (соль у них была) и соорудили роскошный салат. Вот только позже Самойлов подумывал о том, что в этом случае слово роскошный, возможно, нужно было употреблять в кавычках. Нет, салат и по виду, и на вкус этому слову вполне соответствовал. Только вот употребление этого салата три раза в день всего лишь с парой кусочками чёрного хлеба так потом Виктору запомнился, что подобный салат он не только не мог есть, он на него смотреть не мог где–то лет пять. Хотя, обычно капусту он любил во всех видах приготовления, без каких–либо исключений. Но в тот день с этим салатом был явный перебор!

Но в целом, подобным времяпрепровождением Самойлов с друзьями были довольны — это тоже был отдых. А вот официального времени на отдых после практики у будущих студентов–пятикурсников оставалось не так уж много времени — чуть больше месяца. Но к такому сроку отдыха им как раз полезно было привыкать — через год, уже работая на производствах, у них отпуск будет как раз сравним с этим, даже меньше — всего четыре недели. Но до этого им ещё предстоял нелёгкий труд — написание и защита дипломного проекта, а это подробные чертежи на листах ватмана в количестве не менее 10 листов, а иногда и значительно больше. Формат этих листов был А 1, хотя иногда их доводилось склеивать попарно, то есть делать из них формат А 0 (а бывают ведь ещё большие стандартные форматы с теми же цифрами, но с буквами В и С). А вот на специальности Молодилина, судя по его рассказам, эти листы (всего лишь с одним продольным разрезом паровой или газовой турбины) даже в уменьшенном масштабе, могли занимать чуть ли не всю стену аудитории. Кроме того, к графическому материалу студентам всех специальностей нужно было ещё и написать довольно увесистую пояснительную записку с расчётами, хорошенько попотев до того над таковыми. Таким–то должен был стать заключительный этап учёбы студентов политехнического института.

 

ГЛАВА 32

Окончание института

Приехав по окончанию четвёртого курса и прохождения практики в родной город, Великанова попала, как говорится, с корабля на бал, а точнее на свадьбу Алины Макаровой. Выходила она замуж за Виталия Баталова, парня из их же города и школы, но закончившим школу на год позже её — учился он в одном классе вместе с Бубкой, Катержинской и Сабуровой. Но это не означало, что он был младше своей будущей супруги — они были одногодки, просто Алина пошла в школу в шесть лет за компанию со своей детской подружкой, которая была на год старше её. После школы Виталий в первый же год поступил в Херсонский кораблестроительный институт, который затем успешно окончил. Он остался в этом городе, поступил в аспирантуру и лет через 5–7 после этого подготовил и защитил кандидатскую диссертацию. Он ещё в школе, как говорится, положил глаз на Алину, но она в то время ему взаимностью не отвечала. А вот после школы он такой взаимности добился, и это при том, что встречался он с Макаровой лишь во время каникул.

Свадьба проходила во дворе семьи Баталовых. После регистрации брака свадебный кортеж во главе с женихом и невестой проследовал центральной улицей города к фотографии по улице Ленина (ниже дома Корсунского), где все запечатлелись на память. К тому времени в Таращу съехались практически все иногородние студенты, так что можно было вполне считать двор Батюшкиных местом встречи выпускников (а это были как раз последние суббота и воскресенье июля — ранее время встречи выпускников 1964‑го года в школе). Но теперь уже здесь были не только выпускники из класса Алины, но и из класса Виталия. Конечно, на свадьбе присутствовали далеко не все выпускники двух классов, но тем, кто на ней был, она, запомнилась. Все они друг друга хорошо знали, интересы, да и заботы у них были общие (много выпускников из класса Виталия тоже учились в Киеве), а потому поговорить им было о чём. Из присутствующих на свадьбе многих немного удивил несколько изменившийся образ Молодилина. После двух месяцев военных лагерей, проведенных в Черниговских лесах, он похудел, постройнел и, самое главное, отпустил усы, которые ему очень даже неплохо шли.

Но вот уже через месяц многие вновь разъехались по местам учёбы, и для большей части из них это уже был последний студенческий, выпускной год. Осенние месяцы выдались для пятикурсников довольно напряжёнными, никогда ещё у них не было такого короткого семестра. За три месяца нужно было завершить программу обучения и сдать экзамены. В декабре месяце (правда, в разные числа) практически во всех ВУЗах уже начиналась преддипломная практика. Что касается КПИ, то там эта практика на некоторых специальностях начиналась вообще в конце ноября. Заканчивается текущий 1968‑й год, который особо ничем студентам не запомнился. А вот следующий год всем пятикурсникам запомнится на всю жизнь. Но в наступившем году были некоторые события в стране или на международной арене, которые тоже неплохо позже помнили выпускники ВУЗов, да и не они одни. Так, например, этот год был ознаменован ещё тем, что на экраны вышла первая серия эпопеи «Освобождение» — «Огненная дуга». Затем в течение ещё трёх лет на экранах кинотеатров появились и остальные четыре серии советского пятисерийного художественного фильма о Великой Отечественной войне. Фильм был снят в 1968–1971‑м годах режиссёром Юрием Озеровым по сценарию Юрия Бондарева и Оскара Курганова. Участие в съёмках фильма–эпопеи принимали также киностудии ГДР, Польши, Италии, Румынии. О Великой Отечественной войне в СССР выходило немало кинолент. Так чем же был знаменит этот пятисерийный фильм? В первую очередь тем, что впервые (за исключением двух малозаметных фильмов), начиная со времени XX-го съезда КПСС, в советском кино вновь появился персонаж И. В. Сталина как Верховного Главнокомандующего. Эту роль исполнил Бухути Закариадзе. Особенно бурный восторг этот фильм вызвал у ветеранов Великой Отечественной войны, которые почти на каждом просмотре картины приветствовали экранного вождя аплодисментами и вставали с мест. Просмотрев первые серии фильма (в этом и следующем годах), во время обмена мнения о фильме выпускники ВУЗа сразу обратили внимание на эту деталь. Но они–то были детьми нового поколения и вовсе не приветствовали такой возврат к прошлому.

— Так, понятно, новое руководство страны вновь пытается возродить культ личности, — можно было услышать в разговорах между собой (в небольших компаниях).

— Нет, культ личности — это вряд ли, а вот вновь выставить Сталина в красивом свете, это точно. Как же, Главнокомандующий, который выиграл войну. А её–то выиграл не он, а весь советский народ. И зачем только всё это нужно?

— Для того, чтобы укрепить мнение о руководящей роли партии, Сталин ведь был её Первым секретарём. А в последнее время доверие к ней что–то снизилось. Смотри, многие ведь даже известные люди с её политикой не согласны. Хотя бы тот же академик Сахаров.

— Да, вновь пытаются возродить тоталитарное правление, — таким было общее заключение беседующих. Но развивать эту тему, так же, как и громогласно озвучивать своё мнение по этому вопросу они опасались — до них уже доносились слухи об осуждении (даже в прямом смысле этого слова) некоторых неугодных власти «отщепенцев», которые позволяли себе выражать какие–либо протесты.

Был на эту тему разговор и Самойлова со своим однокурсником Вячеславом Григорьевым. Славик попал в институт после армии, где вступил в ряды членов КППС. Сейчас он входил в состав факультетского партбюро и был очень грамотен в политических вопросах.

— Слава, это что, возврат к прошлому? — спросил его как–то Виктор во время перекура у общежития после консультаций по дипломному проекту.

— Что ты имеешь в виду?

— Ну, фильм «Освобождение», а в этом году выходит и вторая серия — «Прорыв». Опять ведь восхваляют Сталина как полководца. А как же развенчание культа личности?

Григорьев на минуту задумался, а потом спросил:

— Тебе озвучить официальную точку зрения или ты спрашиваешь меня лично?

— Конечно, мне интересна твоя точка зрения по этому вопросу. Зачем мне официальная, я и так представляю себе, какая она может быть.

— Понятно. Тогда между нами. Такой поворот в вопросе оценки деятельности Сталина начался не сейчас. Ты думаешь, что Хрущёв из таких уж благородных мотивов этот культ личности придумал?

— А разве нет?

— Ну, конечно, и это было. Но, всё же, у него больше цель была удержаться при власти.

— Почему ты так думаешь?

— Понимаешь, это была, скорее всего, попытка остановить социальный взрыв в стране. После войны люди стали меньше бояться, много было недовольных, были и массовые бунты в лагерях незаконно репрессированных. Он вынужден был так поступить. Но он не собирался полностью уничтожать миф о великом отце народов.

— Как это?

— А вот так. Ты думаешь, что он последовательно отстаивал свои слова, сказанные на ХХ-м съезде партии.

— А что, разве это не так?

— Не совсем так. Ты считаешь, что возврат к прошлому произошёл в прошлом году с появлением этого фильма. Но дело в том, что это произошло давно, буквально через год после того, как Хрущёв развенчал культ личности. И сделал это сам Никита Сергеевич.

— Да не может такого быть? — изумился Виктор.

— Может, ещё как может. В ноябре 1957‑го года, заметь всего через год после съезда партии, Хрущёв, выступая то ли на каком–то пленуме партии, я уже точно не помню, то ли на сессии Верховного совета сказал, что Сталин, как верный марксист–ленинец, займёт достойное место в истории. И как прикажешь это понимать? Разве это не разворот на 180 градусов?

— А что, он точно такое говорил? Ты не ошибаешься?

— Говорил. Может, я его не точно цитирую, но смысл именно такой. Можешь мне поверить. Подними, если хочешь, документы тех лет, и найдёшь сам. Если только найдёшь их в архиве.

С этими словами Вячеслав отправился в общежитие, оставив Самойлова размышлять над сказанным. Конечно, он не собирался рыться ни в каких документах, но Григорьев был прав. Ещё в мае 1957‑года Хрущёв выступил на правлении Союза писателей СССР с упрёками, что они восприняли критику Сталина слишком «односторонне». А в уже ноябре этого же года, как и говорил Вячеслав, Никита Сергеевич, выступая на сессии Верховного совета с докладом, посвящённым 40-летию Октябрьской революции, заявил, что «партия боролась и будет бороться со всеми, кто будет клеветать на Сталина, кто под видом критики культа личности неправильно, извращённо изображает исторический период деятельности нашей партии, когда во главе Центрального Комитета был Иосиф Сталин»…, и далее «Как преданный марксист–ленинец и стойкий революционер, Сталин займёт должное место в истории…».

В те годы по молодости лет Самойлов этого не знал, но тогда такой новый кульбит вызвал не меньший шок, чем развенчание культа Сталина ХХ-м съездом партии. Творческая интеллигенция и тогдашнее студенчество испытали первое тяжкое разочарование в Хрущёве. Но и сейчас Виктору было над чем подумать. Впрочем, Самойлову особо некогда было долго раздумывать над такими вопросами, у него самого сейчас было очень горячее время успешного окончания института.

Ещё, кроме такой знаменательной даты, как получение диплома о высшем образовании, 1969‑й год запомнился Великановой, Самойлову и другой молодёжи двумя международными событиями. Первое — это мартовский Советско–китайский пограничный конфликт в районе острова Даманский (на реке Уссури в 230 км южнее Хабаровска и 35 км западнее райцентра Лучегорск).

Этим мартовским событиям предшествовали многочисленные провокации китайцев по самовольному захвату советских островов на реке Уссури (начиная ещё с 1965‑го года). В этом же году ночь с 1 на 2 марта года около 300 китайских военнослужащих переправились на остров и затаились на более высоком западном берегу среди кустов и деревьев. Утром пограничный наряд заметил группу движущихся китайцев в количестве около 30 человек. Начальник заставы старший лейтенант Стрельников поднял своих подчинённых по команде «в ружьё» и срочно направился на бронетранспортёре и двух небольших машинам (всего 32 пограничника) к острову. Как только начальник заставы выразил протест по поводу нарушения границы и потребовал от китайских военнослужащих покинуть территорию СССР, китайцы открыла внезапный автоматный огонь по группе. Завязался неравный бой. На выручку советским бойцам поспешил БТР с соседней заставы. После того, как совместными усилиями был уничтожен командный пункт китайцев, нарушители стали покидать свои позиции, унося с собой убитых и раненых.

В последующие дни обе стороны начали укреплять свои позиции. В тылу, на расстоянии нескольких километров от острова Даманский, была развернута мотострелковая дивизия Советской Армии. С китайской стороны вблизи острова на территории КНР готовился к боевым действиям пехотный полк Национально–освободительной армии Китая численностью около 5000 военнослужащих.

И вот 15 марта примерно в 10.00 китайская артиллерия и миномёты начали обстрел острова. Одновремённо 3 роты китайской пехоты пошли в атаку. Начался ожесточённый бой, который длился около часа. Доклады вышестоящему начальству о превосходящих силах противника и необходимости использовать артиллерию до поры до времени оставались безрезультатными. И только в 7.00 часов дивизион установок «Град» нанёс огневой удар по местам скопления живой силы и техники китайцев и их огневым позициям. Одновремённо полк ствольной артиллерии открыл огонь по выявленным целям. После этого советские бойцы развернули наступление на позиции нарушителей. Противник начал поспешный отход с острова. Даманский был освобождён. Через время китайцы попробовали вновь захватить Даманский, но три их попытки закончились провалом. Провокации по захвату острова продолжались до сентября, после чего советское руководство приказано огонь прекратить. Остров Даманский и соседний Киркинский тот час заняли китайские вооружённые силы.

Осенью начались советско–китайские переговоры по урегулированию пограничного конфликта. 20 октября в Пекине прошли переговоры глав правительств СССР и КНР. Итог этих переговоров: удалось достичь соглашения о необходимости проведения демаркационных мероприятий участков Советско — Китайской границы. Далее был проведён ещё ряд переговоров в Пекине и Москве. И только в 1991‑м году конфликт был исчерпан: в ходе демаркации границы между СССР и Китаем остров Даманский окончательно отошёл к КНР.

Почему же это событие, произошедшее далеко от центральной части СССР, и в частности от Киева, так взбудоражило умы студентов? На первый взгляд, не очень понятен их интерес к какому–то частному пограничному конфликту. Но, дело в том, что все они были детьми мирного уже времени, непривычными к тому, что и сейчас можно воевать, получить серьёзное ранение или вообще быть убитым. Да, они знали, что и после Великой отечественной войны некоторые советские военнослужащие принимали участие в военных конфликтах, проходящих на территории дружественных им стран, например, в гражданской войне в Китае, в боевых действиях в Северной Корее (с территории Китая), во Вьетнаме. Доносились до них слухи о подобных военных операциях и в Лаосе, Алжире, Египте, Йемене, Сирии. Но это всё были мелкие войны за пределами территории СССР. Сейчас же это были первые потери советских граждан на просторах их родной страны в мирное послевоенное время.

А ведь только в первые дни боёв за остров Даманский были убиты 32 советских пограничника, а всего в советско–китайском конфликте у острова Даманский погибло 58 советских воинов, ранено — 94. За проявленный героизм пятеро военнослужащих получили звание Героя Советского Союза (трое из них посмертно), а около 150 человек награждены орденами и медалями СССР. Но разве это могло высушить слёзы матерей по их убитым сыновьям в мирное, казалось бы, время. По мнению молодого поколения, в 1969‑м году на реке Уссури впервые после Великой Отечественной войны на территории СССР была развязана самая настоящая агрессия, имевшая целью захват чужих территорий. Потому–то это событие так запомнилось как советской молодёжи, так наверняка и людям старшего возраста.

А вот второе событие запомнилось, пожалуй, всему человечеству, также как 8 лет назад запомнился полёт в космос Ю. А. Гагарина. 20 июля экипаж американского космического аппарата «Аполлон‑11» с его командиром Нейлом Олденом Армстронгом совершил первую в истории человечества высадку на Луну. И, если пилот командного модуля Майкл Коллинз провёл всё время на орбите вокруг Луны (не спускаясь на её поверхность), то Армстронг и его напарник, пилот лунного модуля Эдвин Юджин Олдрин провели на естественном спутнике Земли 2,5 часа. Но первым ступила на лунную поверхность нога именно Нейла. Позже Армстронг произнесёт знаменательную фразу: «Это один маленький шаг для человека, но гигантский скачок для всего человечества». Произошло это событие при новом, 37‑м по счёту, президенте Соединённых Штатов Америки. Линдона Джонсона на посту президента США 20 января этого года сменил Ричард Никсон, который летом 1974‑го года, на втором сроке своего правления, уже сам подаст в отставку в связи с расследованием по делу Уотергейта. Он станет единственным президентом Америки, ушедшим в отставку до окончания срока.

Было, правда, ещё одно событие на международной арене, которое как–то обошло стороной выпускников 1969‑го года, скорее всего из–за малой информированности. В прессе оно широко не освещалось. Таковым явился ввод 21 августа 1968‑го года войск стран Варшавского пакта в Чехословакию и последующие события в ней.

Но вот уже, наконец–то, наступил долгожданный для студентов бывшего 11-Б класса Таращанской СШ Nо 1 первый летний месяц 1969‑го года — месяц защиты дипломных проектов и работ. Этому предшествовала довольно длительная преддипломная практика (и период подготовки проекта), которую Самойлов должен был проходить в одном из Киевских научно–проектных институтов. Подготовка дипломного проекта у Самойлова прошла довольно успешно и не особо напряжённо. Этому сопутствовало то, что с января года он был зачислен на 0,5 ставки техника в научно–конструкторском институте, где проходил практику. Это было весьма выгодно, поскольку в дополнение к стипендии он получал ещё столько же за свой труд в отделе Института. При этом он не особенно напрягался. Поручались ему, естественно, пока что самые простые элементы проектирования каких–либо разработок. Но такая работа, как бы по совместительству, очень дисциплинировала. Те, кто проходил преддипломную практику, не работая в учреждении или на производстве, посещали места своей практики не регулярно. Они занимались сначала сбором материалов, а затем и подготовкой дипломного проекта в библиотеке дома, в общежитии, в чертёжном зале. Но использовали они рабочее время по своему усмотрению. А эти «усмотрения» у каждого были разные, потому–то некоторым приходилось делать дипломный проект в авральном порядке в мае и начале июня. В принципе на практику отводилось три месяца, остальное же время шло именно на подготовку дипломного проекта. Но никто не запрещал тому же Самойлову работать на месте его практики полных 5 месяцев (а можно было и раньше начать), вплоть до июня. Параллельно с порученной ему работой он готовил и свой дипломный проект. Библиотека в Институте была хорошая, а, покопавшись в архиве, он отыскал и институтские разработки, на базе которых можно было сделать прекрасный проект. Нужно было только утвердить тему со своим руководителем с кафедры его факультета, что и было успешно сделано.

Работа на полставки в Институте, кроме самодисциплины, позволяла проводить полноценные консультации с руководителем проекта и посещать так званные «процентовки» на родной кафедре, на которых определялось степень готовности проекта, а также контролировалось его качество. Руководство отдела Института, в котором он проходил практику, с пониманием относилось таким отлучкам Самойлова. Ему выделялся определённый объём работы, за который будь любезен отчитаться в положенный срок. А когда ты делаешь эту работу, мало кого интересовало. Так что практически весь дипломный проект Виктора был сделан в стенах научно–конструкторского института.

Защита дипломного проекта происходила уже в стенах КПИ, в группе Самойлова с 9 по 21 июня. Дипломы им вручили уже на следующей неделе, а 27 июня (пятница) они отмечали окончание института. Все 25 человек их группы успешно защитили дипломные проекты и получили дипломы о высшем образовании. Им отводился месяц то ли каникул, то ли уже отпуска, а не позже начала августа они должны были уже выходить на производства, начиналось их «свободное плавание» как специалистов. Правда, никто особенно, как выяснилось позже, не контролировал дату выхода на работу того или иного выпускника. Некоторые вообще первый свой рабочий день начали только в сентябре. Но всё это было позже, а сейчас на повестке дня стоял вопрос об отмечании диплома.

Заведением, в котором группа Самойлова решила «обмыть» дипломы, был выбран ресторан «Днепр», расположенный на площади Ленинского комсомола, у начала (её подъёма) улицы Кирова, на которой выше располагались Верховный Совет УССР и Совет Министров УССР. Своё теперешнее название площадь получила в 1961‑м году. Перед этим она носила имя развенчанного Сталина, а до революции была Царской. Влево, тоже вверх от площади шла улица Героев Революции, а уже вниз — Владимирский спуск. С этой площади брал своё начало и знаменитый Крещатик.

Для Самойлова за пять лет учёбы в институте это было, как ни странно, первое посещение ресторана. Он до этого неоднократно бывал в различных кафе, барах и других питейных заведениях. Но до этого ему ресторан посещать не приходилось, хотя многие его друзья (более зажиточные или более бесшабашные) бывали там не единожды. Идя на знаменательное для всех выпускников группы событие, Виктор думал о том, что если бы во второй половине второго курса он не смог своевременно одуматься, то неизвестно, куда бы его завело увлечение выпивкой, смог бы он сегодня вместе с группой отмечать получение заветного диплома о высшем образовании — один из тогдашних собутыльников Самойлова из другой группы на третьем курсе был отчислен из института за неуспеваемость. Провели время в ресторане вчерашние студенты, а сегодня уже молодые специалисты довольно весело и все остались довольны подобным, пожалуй, уже последним в таком составе мероприятием. Правда, и сегодня, как говорится, «отряд недосчитался бойцов». На «обмывании» дипломов по разным причинам не было пяти человек их группы. Кто–то, из защитивших дипломные проекты одними из первых и выпросив в деканате диплом (не дожидаясь его торжественного вручения), поспешил домой, а кто–то посчитал подобное мероприятие лишним «разбазариванием» денег. Все они, естественно, обмывали защиту дипломного проекта (своего или друга) вечером после очередной защиты. Поэтому ресторан стал, скорее, поводом последний раз собраться вместе. И для большинства группы это событие стало успешным и памятным на многие года. А на следующий день иногородние молодые специалисты начали рассчитываться с общежитием, деканатом и потихоньку разъезжаться — пока что по домам. Никто пока что не представлял, как у него сложится его производственный путь.

* * *

Напряжённым выдался последний семестр и у Великановой. Собственно говоря, семестра как такового у студентов–пищевиков тоже было с гулькин нос. Основное время ушло на преддипломную практику, подбор материалов для дипломной работы и само написание её. Люба долго размышляла над тем, какую тему дипломной работы ей выбрать. У большинства их студентов были именно дипломные работы, хотя некоторые из них вполне обоснованно могли называться дипломным проектом. В чём отличия этих двух категорий дипломного задания? Отличие фактически одно, но существенное — дипломный проект включал в себя графическую часть и порой довольно объёмную. Так, например, Толя Борисов, друг Николая, с которым Люба ходила на первом курсе на «Варшавскую мелодию» выбрал себе очень сложный проект, который назывался: «Механизация ручного труда технологического процесса формования заготовок кондитерских изделий». В итоге по объёму пояснительной записки он был сравним с курсовыми работами — если те имели 60–75 рукописных страниц, то пояснительная записка в дипломном проекте Анатолия была 85 страниц. Но в его дипломном проекте было ещё и 11,5 листов формата А 1 различных чертежей, а это был сложный и кропотливый труд, который занимал много времени.

В течение периода обучения все они, конечно, выполняли кроме курсовых работ, ещё и курсовые проекты, которые тоже включали графическую часть. Специалистов пищевой промышленности готовили с учётом возможности проектирования ими каких–либо участков производства, а, возможно, и цехов. Некоторые из них вполне могли попасть на работу в соответствующие проектные институты. Конечно, объём графики во время их обучения в институте был несравним с её объёмом в политехническом институте. Но карандашом и линейкой, рейсшиной или параллелограммами чертёжного кульмана они владели нормально. Конечно, девушкам не очень нравилось чертёжное дело, а потому и дипломные работы они выбирали попроще и, конечно же, без графической части. Да и многие ребята старались на последней стадии обучения избежать мороки с черчением. А вот Анатолий не побоялся подобной работы, тему которой выбрал и утвердил у руководителя одним из первых. Он неплохо учился, хотя круглым отличником не был, и был сознательным, ответственным и работящим парнем, да и вообще хорошим человеком. У Толи с Аней Лысенко в течение четырёх лет учёбы были серьёзные отношения. А прошедшей осенью, на последнем году учёбы они поженились, предполагая получить направления на работу (как муж и жена) на одно и то же предприятие и работать вместе.

Люба сначала удивилась выбору Анатолия такого серьёзного дипломного проекта, и как–то в беседе с ним спросила:

— Толя, а что, ты не мог отыскать тему работы попроще?

— А зачем?

— Что значит, зачем? — вновь удивилась Великанова.

— Зачем, попроще? Что она мне, как будущему специалисту, даст? Ну, напишу я с книг себе пояснительную записку простенькой работы, легко защищу её. И что дальше? На производстве то всё будет гораздо серьёзней, нежели в институте. Там ведь одними книжными фразами не отбудешься. Нужно будет и своей головой что–то соображать. А я хочу нормально работать и нормально расти на производстве. Ты не думай, Люба, что это какой–то карьеризм, это просто суровая правда жизни. Трудиться нужно так, чтобы работа приносила тебе удовольствие, но, одновремённо, и была высокооплачиваемой. Нужно будет ведь семью содержать. Все хотят хорошо жить, но для этого нужно нормально трудиться. Поэтому такой дипломный проект для меня как некий трамплин в серьёзную жизнь. На производстве ведь руководители не дураки, они быстро распознают, кто получил диплом, чтобы иметь нормальную профессию, а кто просто для бумажки.

— Да, Толя, ты молодец, — уважительно протянула Великанова. — Я как–то над этим раньше не задумывалась.

После такого назидательного объяснения Борисова Люба даже подумала о том, что Ане Лысенко здорово повезло с мужем. Теперь Великанова уже и в самом деле задумалась над тем, как она начнёт свою трудовую деятельность. Не хотелось выглядеть на производстве неким неучем, так же как не хотелось, чтобы тебе говорили словами популярной юморески: «Забудьте всё то, чему вас учили в институте». А учили их хорошо, и Люба хотела, что её знания были видны и пригодились на производстве. Долго обдумывая тему своей дипломной работы, она в итоге выбрала следующую: «Модернизация линии производства карамельных изделий». Это был не проект, а именно дипломная работа, но, всё же, более серьёзная, нежели другие и с элементами графики. С элементами, потому что отдельных листов черчения в её дипломной работе не было, то, тем не менее, пояснительная записка включала в себя, кроме конструктивных (расчёт передаточного отношения приводов, расчёт на прочность, расчёт передач, валов, подшипников, конструктивных параметров узлов и т. п.) и экономических расчётов, технических характеристик линий, расчётов расхода рецептурных компонентов и прочего ещё и кинематические схемы предлагаемой модернизации. В общем, дипломная работа Великановой была довольна сложной и трудоёмкой.

Теперь уже пришла очередь удивляться подругам Любы. У них самых работы были, насколько это было возможно, простыми. У большинства девчонок темы их дипломных проектов звучали примерно так: «Исследование ассортимента и качества продукции», «Расширение ассортимента карамели на N-ском предприятии», «Пути повышения производительности на предприятии пищевой промышленности», «Производство полуфабрикатов кондитерских изделий помадных сортов конфет», и даже такая, как «Торговля крахмалом, сахаром, мёдом и кондитерскими изделиями».

— Зачем тебе нужна такая сложная работа? Будешь сидеть над ней днями и ночами.

— Ничего, посижу. Но работу сделаю. Зато будет хоть какое–то более–менее нормальное представление о реальном производстве. В жизни, точнее, на производстве пригодится.

Девчонки пожимали плечами, ухмылялись и не торопились приступать к своим дипломным работам — ещё успеют. А вот Великанова подошла к разработке выбранной ею темы очень серьёзно. И её выполнение, конечно, заняло намного больше времени, чем работ у её подруг. Но она не жалела об этом. Она пополнила свой багаж знаний, который ей мог в дальнейшем пригодиться. Она защитила дипломную работу на «отлично» и, пожалуй, одна из немногих удостоилась лестных оценок членов экзаменационной комиссии.

Отмечала её группа окончание института и получение дипломов о высшем образовании не так шикарно, как группа Самойлова. Они не пошли в ресторан, а ограничились заказом вечера в одном небольшом кафе, который часто специализировался на проведении различных торжественных вечеров, Дней рождений, юбилеев и свадеб. В этом же кафе не так давно они отмечали бракосочетание четы Борисовых. Это была точка в разделе «Институт», а дальше всех их ожидало многоточие со знаком вопроса в разделе «Производство».

 

ГЛАВА 33

Поиски работы

В июле месяце, в то время, когда происходила высадка американских космонавтов на Луну, большая часть одноклассников Виктора, закончивших ВУЗы, была занята поисками работы. Это, конечно же, не означало, что институты и государство в целом не позаботились об их трудоустройстве. Естественно, позаботились — все выпускники имели направления, но далеко не все в столицу Украинской республики. А всем хотелось работать, а, значит, и проживать именно в Киеве.

Была занята подобными поисками сейчас и Великанова. Уже больше недели в июле месяце она находилась в Киеве и бегала в поисках работы. Но почему так долго? Неужели в громадном Киеве не было работы по её специальности? Была, конечно, но были и сопутствующие ей проблемы. Этими проблемами она обменялась в один из дней со случайно встретившимся ей Молодилиным.

— О! Привет! Сколько лет, сколько зим не виделись, — шутливо поприветствовал Анатолий Любу.

— Привет, Толя! Виделись не так уж и давно.

— Да я помню, — они виделись осенью прошлого года, так же случайно столкнувшись в Киеве. — Шучу. А что ты делаешь летом в Киеве? Ты уже на работу устроилась?

— Увы, пока что нет. Только вот её ищу.

— Ага! Ищешь. Значит, у тебя направление не в Киев?

— Да вот том–то и дело. А покидать его очень не хочется.

— И нашла уже что–то подходящее?

— Подходящих мест много, но вот устроится там не так просто. С направлением в другой город.

— Понятно! — покачав головой, протянул Анатолий. — Ситуация знакомая.

— А ты что, тоже в подобных поисках?

— В том то и дело, что в поисках. Но всё так же, как и у тебя. Никто из Киева уезжать не хочет.

— И много ты уже мест оббегал?

— Да немало.

— И что, места есть?

— Конечно, есть. И не просто есть, но даже говорят, что примем «с дорогой душой».

— Так в чём же дело?

— А дело в том, что после этой фразы добавляют: «только возьмите открепление».

— Ясно, — рассмеялась Люба. — Действительно, всё это мне знакомо. И что, так ничего не подыскал?

— Увы, оббегал много различных предприятий, даже на танковом заводе был. Там–то как раз готовы принять меня с дорогой душой.

— А что, в Киеве есть танковый завод?

— Такого, что их выпускает — нет, но есть ремонтный.

— И где таковой имеется?

— Да у чёрта на куличках. На окраине Дарницы. Но, всё же, в Киеве, да и вообще в Украине.

— А зачем танкистам теплотехники? — удивилась Великанова

— Ох, и дотошный же ты собеседник, — улыбнувшись, ответил Виктор. — Теплотехники, конечно же, ни самим танкистам, ни танковым производствам не нужны. Если не считать специалистов по обогреву цехов и зданий. Но на танковом производстве нужны специалисты по газовым турбинам. На танки сейчас начинают ставить газотурбинные двигатели.

— Понятно. Впрочем, зачем мне эти танки, у меня сейчас и своих проблем хватает. А у тебя распределение не по Украине?

— В том то и дело, что нет. Распределение в Брянск.

— Так это же недалеко, — удивилась Люба. — Я знаю, что многих засылают, действительно, далеко. А Брянск — это же рядом где–то с территорией Украины.

— Ты права. Многих засылают далеко. Это я прекрасно знаю. У нас в группе сразу 10 человек получили распределение на Челябинский тракторный завод. Правда, он там не столько тракторный, сколько, скорее танковый, но это сути дела не меняет.

— Ну вот, тогда тебе вообще, можно сказать, повезло.

— Да? А у тебя куда направление?

— В Винницу.

— Ну да, Винница от Киева значительно дальше, чем Брянск, — съехидничал Молодилин.

— Ой, Толя, извини, — с улыбкой отреагировала Люда. — Я поняла тебя. Ты прав, уезжать из Киева никому не хочется. А Брянск, конечно, дальше, чем Винница.

— В принципе он не так уж далеко от Киева, около 500 километров. Брянск находится почти на половине пути между Киевом и Москвой, по железной дороге, естественно. Сколько по шоссе я, честно говоря, не знаю.

— А железнодорожным транспортом ты туда ездил?

— Да, ездил. Всего шесть часов с хвостиком, так что можно было прокатиться. А до Москвы из Брянска ровно шесть часов.

— И что? Ты, вероятно, ездил брать открепление, а не устраиваться на работу?

— Точно. Только ничего из этого не вышло, а потому, наверное, вскоре придётся туда ехать уже устраиваться на работу.

— Жаль, что у тебя ничего с откреплением не вышло. Но Брянск по–моему довольно большой город. И жить можно вполне нормально. Да и до Киева, и до Таращи не так уж далеко.

— Всё это верно. Брянск — довольно крупный город, население его, по–моему, около 400 тысяч. Но дело в том, что направление у меня не в сам Брянск.

— Как не в сам Брянск? Ты же сказал, что именно туда. А куда же?

— В направлении написано: «на Брянскую ГРЭС».

— А что такое ГРЭС?

— ГРЭС — это государственная районная электростанция. Понимаешь, районная! Поскольку я там побывал, то знаю, что зарплата у меня там будет неплохая, но это же, всё–таки, не престижное место. Хотя сама электростанция, к моему удивлению, довольно большая и условия работы хорошие. Но не очень–то мне улыбается там всю свою жизнь работать.

— Понятно, — сочувственно протянула Великанова. — Значит, тебе предстоит работать в каком–то районном центре.

— Если бы, — ухмыльнулся Анатолий. — В посёлке, насчитывающем менее 9.000 жителей.

— Да ты что! Как это?

— А вот так. Дело в том, Люба, что мне предстоит работать на электростанции, которая находится в посёлке городского типа в Брянской области, который называется Белые Берега.

— И далеко это от самого Брянска?

— Недалеко, совсем рядом — всего в 15 километрах к востоку от Брянска, на берегу реки Снежеть. Это, можно сказать, пригород Брянска.

— И ты будешь жить в этом посёлке, меньшем, чем Тараща?

— Нет, хоть с этим повезло. Жить буду в самом Брянске. На работу, как говорили, из города местных жителей на электростанцию возит автобус. Это недолго. Что такое 15 километров — фактически 15–20 минут. В Киеве на некоторые предприятия около часа добираться нужно.

— О! Это уже хорошо.

— Да, неплохо. Но, всё же, лучше в Киеве добираться на работу подольше, чем в Брянске — быстро. Ладно, что–нибудь придумаю. Всё равно я там долго не задержусь, вернусь на Украину. Ну, а у тебя какие перспективы? Поедешь в Винницу или продолжишь поиски.

— Продолжу поиски. Я, собственно говоря, уже более–менее определилась в Киеве.

— О! Класс! И где же?

— Толя, — замялась Великанова, — не хочу наперёд говорить. Вот если действительно устроюсь, тогда скажу. А так… Ты не обижайся.

— Да что ты! Я и не обижаюсь. Правильно, что пока что не говоришь. А то ещё сглазят. Ладно, успехов тебе.

— Тебе тоже.

Сейчас подобными поисками мест трудоустройства именно в Киеве занимались многие выпускники. Великанова уже была в курсе того, что в Киеве остаются многие её одноклассники и в особенности те, кто окончил институт пищевой промышленности. Но об этом заранее «подсуетились» их родственники, в большинстве своём работающие в этой отрасли. У Любы же таких родственников не было, а потому и пришлось ей самой обивать пороги различных предприятий. На этом одноклассники и распрощались, беседа была не такой уж длинной. Странным, на первый взгляд, казалось то, что Люба с Анатолием ограничились только разговором о поисках работы. Поскольку у других их одноклассников были похожие проблемы, то можно было обсудить и трудоустройство друзей. Но Люба не хотела касаться этой темы, обошёл стороной её и Молодилин. Великанову уважало большинство её земляков, а потому никто не желал ей зла, или хотя бы непредвиденных огорчений. В разговоре об одноклассниках, так или иначе, можно было коснуться темы о Самойлове. Все знали, что для Любы это больное место, а потому просто щадили её.

* * *

А вот у Виктора Самойлова сейчас как раз не было подобных проблем с трудоустройством. Но именно сейчас, потому что ранее ему над этим пришлось задуматься. И хорошо, что он вовремя сообразил, не в пример другим, как это можно провернуть. У них на факультете они получили направления на преддипломную практику и одновремённо места распределения (предварительные пока что) уже на работу после окончания ВУЗа. Правда, такая сообразительность Виктора была отчасти случайной, она не была запланированной. Проектно–конструкторский институт, в котором Самойлов проходил преддипломную практику, естественно, имел приборостроительную ориентацию. Но о разработках в Институте приборов с применением гироскопических эффектов (по крайней мере, в их отделе) на первых порах Виктор ничего не слышал. Но примерно через месяц после начала практики, в самом конце 1968‑го года отдел (в котором Самойлов собирал материалы на дипломную работу, а позже и работал на 0,5 ставки) присутствовал на заслушивании отчёта об окончании одной из институтских разработок. И вот тогда Виктор впервые реально узнал, что в Институте таки проводятся работы, связанные с проектированием приборов, построенных на гироскопическом эффекте. Сначала он не придал этому значения, хотя материалов по этой тематике для дипломного проекта у него пока что было не так уж и много. Но через пару дней ему пришла в голову мысль, что неплохо было бы проектировать подобные приборы, а, значит, работать и жить именно в Киеве, да и готовить сам его дипломный проект (использовав имеющиеся в Институте архивы), а не в Серпухове, куда у него было предварительное распределение.

В принципе, ранее Самойлов был доволен своим запланированным (точнее, пока что предполагаемым) Министерством распределением, как–никак Серпухов находится на расстоянии вытянутой руки от Москвы, примерно в 200 км от неё. Немногим менее 2‑х часов на электричке, как ему говорили. Да и сам Серпухов как город по рассказам был тоже неплох. Правда, не такой уж большой, население всего 120.000 человек. Но это не так и важно, когда Москва рядом. Распределение у него должно было быть на Серпуховский завод «Металлист», который наряду с выпуском электромашин малой мощности, занимался развитием точного приборостроения, в том числе и гироскопии. Но после заслушивания отчёта в Институте, Самойлов уже стал подумывать о том, что неплохо было бы остаться работать в Киеве. Зачем ему какой–то Серпухов, зачем неизвестная Москва, в которой он только один раз, ещё в детстве, был на экскурсии, и которую он только изредка навещать сможет. А Киев вот он! Да и родной город рядом. Сначала Самойлов поговорил с начальником отдела, интересуясь, нужны ли институту инженеры–гироскописты. Оказалось, что нужны и даже очень. Тогда после Нового года Виктор выбрал момент и переговорил с Главным конструктором на эту тему. Тот заинтересовался возможностью приобретения институтом нужного специалиста. Но он сразу же спросил, куда у Самойлова направление.

— По плану на Серпуховский завод «Металлист».

— Вот оно как. Почти в Москву. Тоже ведь неплохо.

— Неплохо. Но Киев мне уже как родной, да и родом я из Таращи.

— Понятно. А свободный диплом вы можете получить.

— Вряд ли, Николай Васильевич. Для этого у меня никаких оснований нет.

— Да, но как же мы тогда сможем взять вас на работу, Виктор…, как по батюшке?

— Геннадиевич.

— Так вот, Виктор Геннадиевич, для того, чтобы у нас остаться, нужно открепление. Вы это, наверное, знаете. Сможете вы его вытребовать?

— Вряд ли и это мне удастся. Насколько я знаю, предприятия крайне редко соглашаются давать открепления. Отказавшись от специалиста, а так можно интерпретировать его открепление, предприятие на следующий год может не получить нужных ему людей. А это уже вы, наверное, знаете.

— Знаю. Но как же нам тогда с вами быть? Без открепления ничего не получится.

— Николай Васильевич, а зачем открепление? Ведь можно и без него.

— Как это?! — удивился Главный конструктор.

— Распределение то мне ещё не выписано, оно пока что предварительное. Получу я направление только после окончания института.

— Ну, всё верно. И что?

— Но вы же можете написать в министерство письмо или заявку, не знаю эту процедуру, что вам нужен специалист моей профессии. Написать, что проходил у вас практику, показал себя неплохо и так далее. Можно опередить будущее моё распределение в Серпухов. Времени то ещё достаточно.

— Хм, а это мысль! Хорошо, я подумаю. И переговорю с директором Института. Возможно, такое и в самом деле осуществимо. Впрочем, вполне осуществимо. Мы даём на вас как бы целевую заявку. Но от вас, молодой человек, тогда потребуется твёрдое обещание, а лучше бы письменное, что вы будете действительно постоянно работать в нашем Институте, что никуда не перебежите.

— Да хоть сейчас могу написать это, Николай Васильевич. Я никуда не собираюсь перебегать. Да и зачем, если я буду работать по прямой специальности? Это сейчас редкость. Я знаю, у меня много друзей оканчивают институт, что редко кого направляют на производства именно по той специальности, по которой он учился. Да, где–то рядом с этой специальностью, но далеко не всегда по ней. А я буду работать именно по своей специальности, что можно желать лучшего. Кстати, в Серпухове, насколько мне известно, завод в основном, всё же, занимается выпуском электродвигателей. А у меня мало чего с ними общего.

— Хорошо. Вы меня убедили. Попробуем помочь вам, да, собственно говоря, и нам самим, — улыбнулся Главный.

В итоге всё произошло так, как Самойлов вместе с Главным конструктором Института спланировали. После окончания КПИ Виктор получил направление в знакомый и желанный ему Институт, вызвав немало завистливых вздохов со стороны своих однокурсников.

А вот у некоторых выпускников КПИ были совсем другие проблемы по вопросу своего распределения и будущего места работы. Студентов мужского пола, точнее на ту пору военных курсантов, ещё во время прохождения ими лагерей предупредили, что, скорее всего, от их группы по окончанию института кто–то из них попадёт в армию. Естественно, уже не в качестве рядового, а будет служить 3 года (как минимум) офицером в действующих войсках. Объясняли курсантам это положение тем, что на их военную подготовку государство затратило немало средств, а потому нужно хоть как–то возвращать ей долги. И один человек из группы — это не так уж много. По прошествии 3‑х лет этот офицер может возвратиться на гражданку и работать по специальности. Если захочет, конечно.

— А что, не все потом хотят возвращаться из армии на работу на производство? — недоумевали будущие выпускники. В армию, пусть даже офицером, не хотели быть направленными даже те ребята из группы, которые уже отслужили её солдатами. А что уж говорить о тех, кто попал в институт со школьной парты.

— Представьте себе, что это, действительно, так, — вполне серьёзно ответил им майор Данилюк, который приехал с ними и был старшим их группы. — Остаются в армии не просто многие, а я бы сказал большинство из тех, кто после института попал в неё.

— Не может такого быть!

— Почему? Вы, наверное, думаете, что остаются только те, кто привык за три года служить, и кто неуверенно себя будет чувствовать на производстве. Но это не совсем так. Да, три года — немалый срок в армии, но и на какое производство и куда вы попадёте тоже неизвестно. Но остаются, всё же, не по этим причинам.

— А по каким же?

— Вот вы после института думаете обзаводиться семьями?

— В общем–то, да. Только, наверное, не сразу.

— Что не сразу, это понятно. И всё же все из вас, а если и не все, то преобладающее большинство через 2–3 года будут уже женаты. Возраст у вас для этого как раз подходящий.

— И что из этого? — не понимали будущие мужья.

— А вот что. Как вы будете содержать семью, и где жить будете? — уверенно вёл свою агитацию за армию майор. — На производстве у вас первоначальная зарплата будет 100 рублей, ну, максимум — 110. Квартиру получите в лучшем случае лет через 5–7, а то и через 10–12. Это зависит насколько развитым будет производство. Если у вас появятся дети, а они обязательно будут — детородный возраст тоже в норме, особенно у ваших будущих жён — то содержать семью ой как сложно будет. Придётся ведь жить на квартирах, не все производства имеют семейные общежития. Жена с малышом будет сидеть дома, а вам придётся ещё подрабатывать на стороне. В институте то, небось, вагоны разгружали?

— Разгружали, — вздохнул Виталий, с которым Самойлов как раз и разгружал вагоны.

— Ну, вот. С институтским дипломом вы, конечно, вряд ли будете считать для себя приемлемой такую подработку, но её всё равно придётся искать. А в армии вы на всём готовеньком — и жильё, и обмундирование, и пайки. Прожить молодой семье в армии значительно легче. А закончив службу, вы обеспечиваетесь жильем в любом городе СССР. Ну, кроме разве что Москвы, Ленинграда и Киева.

— Это понятно, — вздохнул Вадим Кужель. — Но в армии могут заслать к чёрту на кулички.

— Могут, не спорю. Но, во–первых, и на гражданке могут заслать в какую–нибудь глубинку, да ещё в какой–нибудь город, где полно предприятий с «вредными» производствами. А, во–вторых, даже на Камчатке или в Заполярье условия жизни в армии вполне нормальные. Не на каждом производстве, на гражданке, я имею в виду, вам выделят место даже в общежитии, не говоря уже о семейных молодых специалистах. А в армии, чтобы не поселить прибывшего лейтенанта, будь то любая глушь, даже понятия такого нет. Я уже не говорю о том, что зарплата у вас будет намного выше, нежели на гражданке. Причём, вы будете получать полную ставку, без разных там подоходных налогов.

— А это ещё почему? — удивился Самойлов.

— Согласно с Указом Президиума Верховного Совета СССР от 30 апреля 1943‑го года, параграф 2, статья 2.

— И что в этих статьях и параграфах сказано?

— А сказано в этой 2‑й статье вот что: от уплаты подоходного налога освобождаются военнослужащие действительной срочной военной службы и призванные на учебные или поверочные сборы… Как видите, даже призванные на учебные сборы.

— А почему это? — удивились и другие ребята.

— А потому что вы на гражданке своими подоходными налогами как раз и оплачиваете содержание армии.

— Вот те на! Любопытно.

— Да, вот такие вот дела. Кроме того, по окончанию института вы получаете звание младшего лейтенанта, а придя в армию, вы сразу получаете звание уже лейтенанта, с повышением, естественно, и оклада. Придя в армию лейтенантом, вы сходу, в свои 24 года будете получать 240 рублей, тогда как, например, слесарь 6 разряда на периферии получит только ближе к пенсии 190 рублей. За рядовых инженеров я уже и не говорю. Как я уже говорил, у начинающих молодых специалистов зарплата лежит в пределах 100–110 рублей. А за три года, в случае успешной службы в армии, вы можете получить уже и очередное воинское звание.

— Да, интересно. И что, все потом служат 25 лет или сколько там положено?

— Не буду врать. Лет десять, пожалуй, все служат, переживая критический период создания семьи. Потом некоторые увольняются из армии, но немногие.

— И почему немногие?

— Во–первых, потому, что на гражданке нужно всё опять начинать с нуля. А, во–вторых, потому, что это уже сказывается на пенсии. Пенсия то у офицеров тоже значительно выше, да и служить не обязательно 25 лет. Многие младшие офицеры, то есть до капитана включительно, могут покинуть армию и в 45 лет, тогда как на гражданке «пахать» им бы предстояло бы ещё 15 лет. Да и старшие офицеры нередко тоже уходят из армии ещё до 50 лет. Ну, к тому же, ещё во многих случаях при исчислении выслуги лет на пенсию засчитываются один месяц службы за полтора, два месяца, а то и больше. Да вы это, по–моему, и сами знаете. К тому же тот же пресловутый квартирный вопрос, который на гражданке так быстро не решится. Разве что, накопив в армии деньги, можно построить, точнее, получить квартиру в кооперативном доме. Но т это в армии сделать проще. Так что те, кто попал в армию по институтскому распределению, уходят из армии либо сразу через три года, либо служат уже до конца. И последних, поверьте мне, гораздо больше.

— Из того, что вы нам рассказали, получается, что служба в армии — просто таки рай, — улыбнулся Рознянский.

— Я этого не говорил. Да, служба в армии порой не такая уж лёгкая, но и не настолько уж страшная. Некоторые из вас об этом знают, те, например, те, у кого отцы служили офицерами. Даже поездив с родителями по разным гарнизонам, они наверняка убедились в том, что их отцам неплохо служится, и их семьи живут хорошо. Да так оно и есть. Если не будет военных конфликтов, то службу в армии можно признать вполне нормальной. Ничем она не тяжелее, чем у того же рабочего за станком. Но зато много льгот.

Касаясь в своей речи темы военных конфликтов, точнее их отсутствия, майор Данилюк ещё не знал, что в самое ближайшее время они–то как раз произойдут — события у острова Даманский и в Чехословакии, где тоже погибло немало наших военнослужащих.

Этот разговор с Данилюком запомнился многим ребятам, и позже он сыграл некую положительную роль в распределении выпускников на службу в армию. А из группы Самойлова это был, как и предполагал майор, один человек, которым оказался Николай Старосельцев. Нет, он сам не напрашивался на военную службу, на него было выписано распределение в воинские части без согласования с ним. Но и отказываться или уклоняться от такого распределения он не стал. Если некоторые выпускники из других групп всякими правдами и неправдами пытались уклониться от такого распределения, то Николай твёрдо решил отслужить эти три года. Не солдатом же, он будет нести воинскую повинность, а, всё–таки, офицером. Он был коренным киевлянином, но учился в институте, перебиваясь с «тройки» на «четвёрку», то получая стипендию, то она ему вообще не светила, потому что иногда приходилось сдавать после сессии «хвосты». Но парнем он был разбитным, смекалистым и хорошо физически развитым. И он решил, что авось ему в армии будет лучше, нежели на гражданской службе. Он надеялся за эти три года службы осмотреться там и всё для себя решить. А вдруг и в самом деле, как рассказывал майор, не так страшен чёрт, как его рисуют. Он, честно признаваясь сам себе, немного побаивался работы на производстве, где какие–нибудь вопросы придётся решать самостоятельно. После школьной парты и студенческой скамьи подобные опасения были у многих. Очень уж значительна разница в самостоятельной работе и учёбе. А в армии он будет просто выполнять приказы старших офицеров, а командовать солдатами, как ему сейчас казалось, особого труда не составит — они обязаны будут ему подчиняться. Да и жить он будет не в казарме. Поэтому он совершенно не унывал по поводу того, что ему как минимум три года придётся практически каждый день носить повседневную полевую (иногда парадную) форму, включая ремень и портупею, сапоги и фуражку (а зимой шапку и не такую уж лёгкую шинель).

В конце концов, все выпускники, кто ещё в начале августа, а кто и в средине сентября отметили первый день своей трудовой деятельности. Кто–то радовался своему трудоустройству, кто–то не очень, а были и такие, которые были совершенно не удовлетворены местом своей работы (скорее, городом, в котором оно находилось). Последние рассчитывали после первых трёх лет работы в корне изменить свою судьбу, как они полагали, в лучшую сторону. Кому–то это и в самом деле удастся, а вот кому–то не так повезёт в этом вопросе. Но сейчас все пока–что успокоились и направили свои силы на трудовую деятельность. Началась истинно взрослая жизнь бывших мальчишек и девчонок. Пока что мало кто из них задумывался как то она у них сложится — и в сфере производственной деятельности, да и в их личной жизни. «Вся жизнь впереди» — так они думали, не особо задумываясь о том, что в этой будущей их взрослой жизни, наряду со счастливыми, радостными днями, будут и такие, которые могут оставить зарубки на сердце.

 

ГЛАВА 34

Начало трудового пути

Заканчивалось лето 1969‑го года. И вот в эти жаркие денёчки уже начались трудовые будни у выпускников высших учебных заведений. Рано или поздно (кто в начале месяца, кто позже, а некоторые вообще только в сентябре), но все они отметили свой первый трудовой день. Время на первых порах для бывших выпускников, а сейчас молодых специалистов текло довольно медленно. В первые дни рабочий день им казался вообще нескончаемым. У них была некая усидчивость, которую они приобрели, просиживая за школьными партами или на студенческих скамьях. Но это была вовсе не та усидчивость, которая требовалась для работы. Никто из них, конечно, не работал за станком, простаивая целый день на ногах. Хотя у некоторых, ноги к концу рабочего дня, всё же, «гудели» — не все работали за кульманом или просто за рабочим столом с ручкой, бумагой, ещё, может быть, с логарифмической линейкой. Ведь отдельным выпускникам довелось работать непосредственно на производстве, а 8 часов побегать по цеху, решая какие–то производственные вопросы — это не прогулки в парке. Правда, для таких выпускников рабочий день казался несколько короче, чем у тех, кто работал в каком–нибудь отделе. Но это было обманчивое впечатление, потому что, возвращаясь, кто домой, кто в рабочее общежитие, они мечтали только о том, чтобы поскорее свалится на койку и хоть часик передохнуть. В школе они мечтали о самостоятельности, в институте её частично получили, а вот после него, казалось, будучи уже полностью самостоятельными, не так уж были этой самостоятельности и рады. Нет, рады, конечно, были, но подобная независимость не казалась такой уж сладкой, она была отчасти утомительной.

Но это только первоначально. Шло время, и все они постепенно привыкли к такому распорядку дня. Да, они по–прежнему никак не могли дождаться конца рабочей недели, но научились нормально отдыхать не только в выходные, но и в будние дни после работы. Вот только было немного скучновато. Учась в институте, они привыкли отдыхать больше компаниями, пусть и небольшими, но, всё же, не в одиночку. На своей работе по её окончанию каждый моментально убегал домой. Дружеские отношения с коллегами по работе, в плане отдыха, не так уж быстро наладишь, да и интересы, у разных по возрасту коллег, часто бывали различными. Немного было выпускников, которые подобно чете Борисовых, работали вместе на одном производстве. Молодилин говорил Великановой, что у них 10 человек должны были работать по направлению вместе. Но как они там отдыхали, в совершенно незнакомом для себя городе, неизвестно. А в Киеве, в хорошо известном бывшим студентам городе, возможностей для отдыха была масса, но досуга, подобному студенческому, почему–то не находилось. О том, что большинство её одноклассников, окончившие институты в столице, в ней же и остались — правдами и неправдами, Великанова знала и раньше, нашла она подтверждение тому и сейчас.

Удалось остаться в Киеве и самой Любе. Это получилось случайно, она даже не очень надеялась на это, хотя и очень стремилась. А случай был в том, что, разговаривая в отделе кадров одного из столичных предприятий с его начальником, Великанова упомянула, что она родом из Таращи. Пётр Емельянович, так звали начальника, несказанно этому обстоятельству обрадовался. Оказывается, он тоже был родом из её родного города, правда уехал из него ещё в молодости и наведывался туда всего несколько лет — и то давно это было. Он начал интересоваться новостями городка, вспоминать знакомых ему горожан. А далее оказалось, что он знает и маму Любы, точнее, знал в молодости. Они даже учились вместе в школе, только он был на год старше. Когда начальник ОК говорил о её маме, то Люба даже интуитивно почувствовала, что та ему, наверное, в своё время нравилась, хотя её земляк прямо и не намекал на это. В общем, слово за слово, и они договорились о том, что Пётр Емельянович постарается помочь землячке. Он обязался поговорить на эту тему с директором, хотя скорого решения и не обещал. А, если будет необходимо, то подключить к этому своего знакомого из министерства. Но в итоге всё устроилось нормально. Каким образом это удалось, Люба не выясняла, да это было и неудобно, и не суть важно. Да, времени это заняла немало, и вышла Великанова на работу не 1‑го августа (как предписывалось), но в средине месяца уже работала на желаемом предприятии. Но работа работой, а ей тоже вначале было скучновато в свободное от работы время. И она начала почаще бывать у своих старых друзей. Но не у студенческих, в Киеве, кроме неё самой, из её подруг по комнате остались в Киеве только Валя и Надежда. Где они устроились, она пока–что не знала. Правда, с Надеждой немногим позже у Любы наладятся прекрасные отношения (всё–таки, лучшие подруги по институту), и они даже как бы породнятся. Но это будет спустя некоторое время. А сейчас она располагала сведениями не только о том, где устроились её землячки Настя Одарченко и Лариса Шемилова, но даже, где они проживают. На первом году работы встречались они втроём чаще всего, помимо совместного досуга в городе, в общежитии у Ларисы.

Шемилова была очень симпатичной и довольно энергичной девушкой. Она выбрала для себя, в отличие от других лучан, не направление пищевой промышленности, а поступила в Киевский технологический институт лёгкой промышленности (КТИЛП). Расположен этот институт был на улице Немировича — Данченко, которая пролегала за один квартал от площади Леси Украинки — в средине небольшого микрорайона на Печерске, ограниченного бульваром Леси Украинки (если ехать от центра), а также улицами Панаса Мирного и Кутузова (сворачивающую затем влево и переходящую в улицу Московская). Обучаясь в институте, она активно участвовала в комсомольской жизни ВУЗа, была на последних курсах комсоргом факультета и даже входила в состав комитета комсомола института. Эта её студенческая активность была немного странной для тех, кто знал её в школьные годы, потому что тогда она в общем–то ничем не выделялась среди своих сверстниц. И вот после окончания института Лариса стала единственной из одноклассников, кто не только не поехал на работу по распределению, но и вообще не попал ни на какое производство — ни в проектные институты, ни на какое–либо предприятие. Как такое могло случиться? Да очень просто — Шемилову уговорили пойти на комсомольскую работу, впрочем, она не особенно и отказывалась. Да и к чему было отказываться, если она оставалась в Киеве, получила место в прекрасном общежитии, зарплата у неё была гораздо выше той, которую на первых порах получали молодые специалисты на производстве. Партийная, комсомольская и профсоюзная работа (профессиональная, так сказать, с отрывом от производства) была, пожалуй, одной из немногих причин возможного отсутствия молодого специалиста на не понравившемся ему месте будущей работы. Но это только в том случае, если ты себя на этой работе проявил, тебя заметили, оценили и предложили продолжать работать с молодёжью, (вести её, так сказать, за собой) но уже на более высоком, профессиональном уровне.

Вот в один из скучных дней октября Люба, договорившись с Одарченко, поехали навестить Шемилову, за день до того созвонившись с ней. Лариса жила в хорошо меблированной комнате на три человека. Великанова и Одарченко проживали сейчас куда в менее благоустроенном общежитии, которому и так были рады. Некоторым их землякам доводилось снимать квартиру. Лариса немного приготовилась к встрече подруг — на просторном журнальном столике (который временами заменял девушкам и стол) стояла бутылка сухого вина, конфеты, яблоки и груши. Подруг по комнате Лары не было. Одна из них, как сказала, Шемилова, пошла на какой–то концерт со своим парнем, вторая — просто отправилась на прогулку, чтобы не мешать подруге приятно провести вечер со своими одноклассницами. О том, что это девичья комната, свидетельствовала чистота и порядок, а также стоящая на подоконнике окна с красивым узорчатым тюлем небольшая ваза с цветами. Чувствовалось, что мужским вниманием проживающие не обделены — не верилось, что девчонки станут сами себе покупать цветы. Старые подруги радостно обнялись и расселись, каждая по своему усмотрению.

— Берите конфеты, фрукты, — пригласила Лариса. — Или сразу винца налить?

— Нет, пока–что фрукты. Немного поговорим, потом уже можно и вино. Не всё сразу, — ответила Настя.

Завязалась, как обычно, беседа о том, кто как и где устроился, как работается на новом месте. Подруги коротко поделились своими новостями. Но Настю и Любу очень интересовал вопрос о том, как работается Ларисе — всё–таки, работа в высших комсомольских органах это не фабрика или завод и не работа за кульманом или с логарифмической линейкой.

— Лара, ты поподробней расскажи, как тебе работается в комсомольских органах, — попросила Настя, которая в последние годы была наиболее дружна с Шемиловой. Но даже её удивлял выбор места работы подруги. Она и была как бы ведущей в этой беседе подруг.

И Одарченко и Великанова прекрасно понимали, что работа в комсомольских, профсоюзных и партийных органах — это более высокий уровень, нежели работа рядового инженера. Но ведь это и значительно бо́льшая ответственность, да, к тому же, нужно обладать немалыми организаторскими способностями, коими, как им казалось, они сами не обладали. Потому–то и непривычно было им решение Шемиловой.

— Тебе не боязливо было идти на такую ответственную работу? — поддержала вопросами Настю уже и Люба.

— Так, мы немного перекусили, теперь давайте и винца выпьем, — улыбнулась Лариса и стала открывать бутылку. — А я вам во время трапезы и расскажу.

Подруги сделали по пару глотков вина из бокалов (пусть и простеньких, но, всё же, не из стаканов), в которые налила напиток Лариса, достав те из небольшого совмещённого шкафчика–серванта.

— Вы знаете, я, конечно, волновалась, принимая такое решение, и долго думала, перед тем как согласилась с предложение о переходе на такую работу. Всё же боялась, что не справлюсь, это уже ведь не знакомый за пять лет институт, а городской район, совершенно незнакомая мне молодёжь. Но меня начали убеждать, что все когда–нибудь начинают более серьёзное дело, и большинство с работой справляются. Особенно, если имеется хоть какой–то опыт. А он у меня, как вы знаете, был ещё в институте, да и в ССО.

— Что ещё за ССО? — удивилась Люба.

— Ну, что ты, не знаешь? — засмеялась Лара. — ССО — это студенческий строительный отряд.

— Ой, и правда, я просто не привыкла к такой аббревиатуре.

Настя и Люба знали, что летом, после третьего курса Шемилова, действительно, ездила со строительным отрядом куда–то на Север. Настя была, наверное, более полно об этом информирована, а вот Люба знала только такой таковой факт.

Моментом возникновения студенческих отрядов принято считать весну 1959‑го года, когда студенты Московского государственного университета имени М. В. Ломоносова поехали на Целину в Северо — Казахстанскую область. А уже в начале 60‑х в СССР было решено проводить трудовую подготовку студентов в течение летних каникул, так называемый третий семестр. Это был как бы неким заделом на будущее. Ведь значительную часть студентов составляли вчерашние школьники, которые до этого не имели представления о трудовом коллективе и о трудовом навыке вообще. Поэтому и было решено провести эксперимент по формированию в летний период студенческих строительных отрядов. Предполагалось воспитание студентов в духе творческого коллективизма и уважительного отношения к труду.

— А где ты была? — задала она подруге новый вопрос.

— Наш отряд был в Тюмени, вблизи посёлка Урай.

— А где это, если подробней?

— Если подробней, то это Ханты — Мансийский автономный округ, на реке Конда. Кстати, именно вблизи Урай, за 7 лет до того, в 1960‑м году было открыто первое в Сибири месторождение нефти. А первые студенческие строительные отряды поехали в Тюменскую область вообще всего за пару лет до нашего ССО — в 1965‑м году

— И как тебе там работалось, а туда ты ехать не боялась?

— А чего было бояться. Это как бы работа в колхозе осенью, только на ступеньку выше по напряжению и ответственности. Боялась как раз не я, а мои родители. Они долго не соглашались, чтобы я ехала, как они говорили, к чёрту на кулички. Еле их убедила, точнее они просто махнули рукой. Отец то не особенно возражал, а вот мама…

— Понятно. И что ты делала?

— В основном, я с двумя другими девчонками возилась на кухне. Точнее даже, не возились, а были мы полностью ответственны за приготовление еды на весь стройотряд. Это же не колхоз, местные жители нам там не помогали. Правда, чтобы работать в отряде поваром мне пришлось предварительно получить сертификат санэпидемстанции, да и потом предстояло регулярное общение с медицинскими и санэпидемиологическими службами. Но это мелочи. А в общем–то, как нам говорили перед отъездом в институте, роль девушек в отряде заключается не только в обеспечении отряда пищей материальной, но и пищей духовной. И там, действительно, было весело. Хотя мы и трудились с утра и до вечера, но отдыхать умели.

— И чем вы там занимались?

— Строили школу, занимались ремонтом общежития и даже принимали участие в возведении многоквартирного дома — закладывали его фундамент. Другой отряд неподалёку, насколько я знаю, занимался строительством дороги, теплотрассы, возводил здание насосной станции. Да разными работами отряды занимались, в том числе бетонно–земельными и кровельными.

— И много было желающих поехать со строительным отрядом? — спросила Великанова. — У нас в институте тоже некоторые ездили, правда, с объединёнными отрядами, но я как–то не очень подобными вопросами интересовалась.

— Ой, что ты! Очень много. Да и у нас был объединённый отряд. А потому ещё сложнее было в него попасть. Конкурс в институте был чуть ли по 50 человек на место. В стройотряды попадала как бы студенческая элита. Кроме того, нужно было досрочно сдать сессию, и не просто сдать, а не хуже чем на «хорошо». Ну, хоть последнее для меня не было проблемой, троек я и так не имела.

— А были и ещё какие–то требования? — теперь уже последовал вопрос от Одарченко.

— Были, конечно. Главное — это иметь хотя бы одну строительную специальность: каменщик, плотник, штукатур, маляр, электрик и т. п. А лучше несколько строительных специальностей. Ещё требовалось умение ремонтировать разную бытовую аппаратуру: радио, телевизоры, утюги,… Но это касалось, конечно, больше ребят, хотя и у нас в отряде были две девчонки, хорошие штукатуры. Они поступили в институт после профессионально–технического училища. Ещё одна девушка была неплохим каменщиком и «пахала» наравне с ребятами. Нас там, девушек только шесть и было. Но были также и общие требования, ко всем, — улыбнулась Лариса.

— И какие же?

— Уметь петь, танцевать, рисовать, фотографировать. Желательно, конечно, в комплексе, или обязательно хотя бы что–либо одно. Да и вообще, быть коммуникабельным, отзывчивым человеком, не занудой… Вот благодаря таким качествам мы и проводили досуг отлично.

— И что тебе там запомнилось?

— Да всё запомнилось! Интересное было время. А! — как бы вспомнила Шумилова. — Мне ещё запомнилось то внимание, которое уделяли нам руководители Тюмени, и в частности первый секретарь обкома партии Борис Евдокимович Щербина, его очень серьезное отношение к комсомолу, к молодежи. Да и вообще, он хороший чуткий человек, и общался он с нами по–простому, что было как–то необычно — «шишка» то немалая.

— Ладно, хватит о стройотрядах, — решила закончить эту тему Настя. — Ты лучше расскажи, как ты себе представляешь свою дальнейшую работу. Ну, лет эдак через пять. Кем ты тогда будешь? Мы–то понятно — может быть, поднимут нам зарплату, некоторые дорастут до зам. начальника отдела, да и то вряд ли за такой небольшой период. А вот ты?

— Пока что и сама не знаю. Нигде не учась, и я не особенно продвинусь.

— Как нигде не учась? Ты же институт закончила.

— Ой, что вы! Это совсем не то. Конечно, без высшего образования на такую работу вообще не попадают. Но нужно ещё специальное образование.

— И где же нужно учиться, чтобы стать секретарём райкома? На секретарей партийных райкомов учатся в Высших партийных школах. А на секретарей комсомольского райкома или обкома где?

— Аналогично, в Высших комсомольских школах. Такая школа, например, имеется в Москве при ЦК ВЛКСМ. Вот там мне, возможно, и предстоит подучиться через пару лет. Так мне, по крайней мере, говорили.

— Да, наверное, неплохие перспективы у тебя в дальнейшем, — протянула Люба.

— Надеюсь на это. Ведь комсомольская работа, как стартовая позиция, определяет дальнейший уровень должностей не только на комсомольской или партийной, но и на другой работе — на тех же производствах. Так, хватит! — решительно заявила Лариса. — Что мы всё обо мне да обо мне. Давайте более детально расскажите о себе.

Она подлила в бокалы вино и девчонки начали осуждать свои мелкие житейские проблемы. На этом они, конечно, не остановились, беседуя в дальнейшем о делах на личном, так сказать, фронте. Потом плавно перешли на тему о досуге, о концертах, театрах — разговор перевёлся в более интеллектуальное русло. Проведенным вечером остались довольны все, особенно гостьи, которые по дороге домой ещё долго говорили о том, какая молодец Лариса и о том, что светит им самим впереди. Они немного завидовали своей однокласснице, но это была хорошая белая зависть.

И так уж получилось, что в дальнейшем всю эту тройку начали связывать прочные узы товарищества — и сейчас, пока все они были ещё незамужними, и впоследствии, обзаведясь семьями. Великанова, Одарченко и Шемилова, сменив через время свои фамилии на фамилии мужей, так и остались наилучшими подругами, которые стали постоянно гостить друг у друга, иногда вместе проводить досуг и даже делиться своими маленькими женскими тайнами. Они, конечно, по отдельности или вместе контактировали и с другими «бэшками», то бишь киевлянами–таращанцами, но в значительно меньшей мере, нежели между собой. Так у них установилась крепкая женская дружба, в которую они не очень охотно пускали других особ.

* * *

У Самойлова, в отличие от Великановой, не было проблем с трудоустройством летом, но появились подобные Любиным проблемы осенью. Лето он прекрасно отдохнул по окончанию института, съездив почти на три недели вместе с Антоном Рознянским на море. У Антона, как у коренного киевлянина (жил он с отцом и со больной матерью в старой квартире на Подоле) тоже всё нормально решилось с трудоустройством. Они прекрасно отдохнули на Крымском побережье, в то время как многие их сокурсники и приятели рыскали в поисках зацепок за Киев. Кроме того, он отдохнул и в родном городе, и даже на несколько дней съездил к родственникам в Белой Церкви — за три года соскучился и по ним, и по самому городу, точнее прекрасной даче в прекрасном месте. Николай, сын тёти Гали уже успел окончить второй курс Киевского автодорожного института. И на работу Самойлов, в пример другим, вышел вовремя, 1 августа. Правда в этот день, он практически не работал, как и полностью отдыхал в последующие два дня — начало месяца припало на пятницу. Конечно, можно было спокойно явиться в знакомый ему уже институт и в понедельник, никто ведь строго дату выхода на работу не устанавливал — прогуляй он месяц или два, и то до поры до времени никто бы его за тунеядство к ответственности не привлёк. Но Виктор решил, что не стоит дразнить гусей, он ведь и так в этот институт первоначально распределён не был. К тому же ему приятно было (абсолютно беспочвенно), что у него в трудовой книжке датой приёма на работу будет стоять 1‑е число — начало месяца.

Первый месяц работы у Виктора пролетел довольно быстро. Всё ему в Институте было знакомо, хотя взяли его на работу в другой отдел. Но за полгода практики и работы над дипломом он успел познакомиться со многими коллегами и из других отделов, тем более что отделы в проектном институте в принципе взаимосвязаны. Но лето есть лето — в эту пору и работать не скучно, тем более что Самойлов отлично отдыхал более месяца. Но вот осенью начались проблемы с проведением свободного времени. Конечно, назвать их проблемами было бы, наверное, смешно, если бы это и в самом деле не было немного грустно. Сейчас, в так хорошо знакомом ему Киеве Виктор ощущал себя как в каком–то дремучем лесу. Это сравнение дополняли похожие на вековые деревья многоэтажки, а улицы казались лесными тропами. Да, этот лес ему прекрасно знаком, но он был в нём один, подобно тому, как он долгое время пребывал после первого курса в Таращанском лесу. Правда, там у него было любимое занятие. А вот чем заняться в этом киевском «лесу» он не знал. Господи, ну и проблемы! Сколько в Киеве различных развлечений. Да, это так, но развлекаться одному, даже если эти забавы интересные, всё же, скучно. Ну, разве что на футбол можно сходить, в толпе болельщиков Самойлов не чувствовал себя одиноким. Но обсуждать игру с чужими людьми не будешь же.

Во время учёбы в институте Виктор, кроме однокурсников, иногда контактировал ещё с некоторыми из таращанцев, учащимися в столице. Ближе всего и удобней это было бы делать с теми же КПИшниками. Но, к удивлению, Виктор не особо дружил ни с Гаркавенко, ни с Молодилиным, ни, тем более, с Лембертом или Пригожиным. Нет, он их не сторонился и при случайных встречах они бойко обсуждали разные новости. Но время с ними он никогда не проводил. Он чаще встречался со своим старым, ещё школьным другом Игорем Пономаренко, а во времена студенчества ещё сдружился с Васей Колтуновым. Удивительно немного, потому что оба его теперешних друга учились в других институтах, да и жили не так уж близко от общежития Самойлова. Странно и порой непонятно, по какому принципу человек выбирает себе друзей. В детстве их объединяют игры, хотя и в них, всё же, кому–то отдаётся предпочтение. А уж в более зрелом возрасте и вовсе критерии определить сложно. Наверное, как и в любви, друзей выбирают, если и не на уровне подсознания, то, по крайней мере, интуитивно. Да, друзей обычно объединяют общие интересы, взгляды, уровень интеллекта, подобность характеров, в конце концов, и тому подобное. Хотя последний критерий весьма спорен — часто крепкая дружба возникает между людьми с разными характерами, в этом случае друзья, наверное, дополняют друг друга. Что касается Колтунова, то с ним Виктор сдружился, скорее всего, именно по сходству характеров. А вот характер Пономаренко значительно отличался от характера Самойлова. Игорь был более вспыльчив, хотя менее упрям, но немного гонористым и порой чересчур безапелляционным. Сейчас Виктору не хватало человека, с которым можно поговорить по душам и с которым можно хорошо проводить время. Конечно, и Василий и Игорь для этой цели тоже неплохо подходили. Но у каждого сейчас в плане последнего были свои прерогативы.

Сейчас Виктор с тоской вспоминал о Великановой. Но за пять лет у каждого многое изменилось, наверное, не такая сейчас и Люба. Пусть о свадьбе бывших студенток–таращанок пока что никаких известий и не было, но парень, с которым она встречается, у неё наверняка имеется. Так, по крайней мере, думал Самойлов. Но ведь у Виктора тоже была девушка уже в Киеве. Да, была. Но именно была. От воспоминаний о Любе Виктор плавно перешёл к мыслям об Оксане. Он горько вздохнул при этом, потому что встречи с ней тоже были уже в прошлом. Как уже упоминалось, познакомился с Оксаной Самойлов, пребывая на третьем курсе института. Оксана же была на два года его младше и только поступила на первый курс Института народного хозяйства. Уже во время первых встреч с Оксаной, а той понравился Виктор, Самойлов признался себе, что Оксана ему не безразлична и, что это не просто совместное времяпрепровождение, а, наверное, нечто большее. Встречалась они, часто вместе проводя досуг, немногим меньше двух лет. Но в самом начале осени пятого года обучения Виктора они неожиданно расстались. Впрочем, не то чтобы неожиданно, а просто по–глупому. И вновь, как и во время разрыва с Великановой причиной тому был не очень–то покладистый, мягко сказано, характер Виктора. А дело было так. Оксана, чтобы сделать сюрприз Виктору, купила на один из сентябрьских дней билеты в Киевский оперный театр на популярную оперу. До этого Виктор частенько баловал Оксану, покупая билеты на различные театральные представления и концерты. Вот Оксана и решила отплатить Самойлову той же монетой. За два года встреч они только один раз по просьбе Оксаны были в этом театре. Виктор не особенно любил оперу, ещё меньше ему нравился балет. А вот Оксане нравилось и то и другое, и она была уверенна, что Виктор, может быть, и вздохнёт от такого сюрприза, но не откажет ей в этой маленькой просьбе. Ведь она за это время пару раз бывала по просьбе Виктора вместе с ним на совершенно не интересующем её хоккее.

Увы, сюрприз совсем не удался. Виктор не просто вздохнул, он наотрез отказался идти на оперный спектакль. Возможно, если бы билеты в театр были на вчера или завтра, то Виктор, хотя и не особенно охотно, пошёл бы на спектакль. Но дело усугублялось тем, что именно в этот день киевское «Динамо» в 29‑м туре (23.09) чемпионата СССР по футболу принимало ленинградский «Зенит». Игра была важной для Динамо, которое боролось за высокое место в чемпионате. К тому же, Самойлов был очень расстроен тем, что футбольные клубы СССР (в том числе «Динамо» — как чемпион СССР 1967‑го года), а также клубы Болгарии, Венгрии и ГДР отказались от участия в еврокубках — и это после того, как всего 3 года назад те же киевляне впервые вышли на международную арену. Странное, вроде бы, дело — отказаться от участия в престижных соревнованиях. Но отказ был вполне закономерен и обоснованно мотивировался тем, что спортивный комитет УЕФА отказался провести повторную жеребьёвку первого раунда еврокубков, в результате чего восточноевропейские команды должны были встречаться между собой. А это было, по мнению всех, абсолютно несправедливо.

Конечно, Оксана очень обиделась на Виктора за отказ от её сюрприза, а тот спокойно пошёл на свой футбол. В итоге «Динамо» обыграло «Зенит» со счётом 5: 2, но почему–то особой радости, как это обычно бывало, Самойлов не испытывал. Он понимал, что обидел дорогую ему девушку. Да, матч, на котором он присутствовал, получился очень зрелищным, целая феерия красивых забитых мячей. Виктор Серебрянников (трижды), Фёдор Медвидь и Иожеф Сабо у киевлян забивали голы на любой вкус. Но ему, всё же, было не по себе. Поэтому на другой день с коробкой хороших конфет пришёл мириться. Он знал такую французскую пословицу: «Если женщина не права, пойди и извинись». А в этом случае женщина Виктора как раз была права, а неправ был именно он. Так что, тем более нужно было просить извинения. Но тут уже Оксана проявила принципиальность и выставила Самойлова с его же коробкой за двери. И её можно было понять — вчера на спектакле, она пошла–пошла на него сама, её душили слёзы от такой несправедливости, она не понимала от этого происходящего на сцене, и в итоге ушла со спектакля задолго до его окончания. Вот так в жизни Виктора почти что один к одному повторилась история разрыва с девушкой. Говорят, что нужно учиться на ошибках других. А Виктор–то, как оказалось, и свои ошибки не умел должным образом анализировать и не допускать их повторения. Год назад он вновь наступил на одни и те же грабли.

Сейчас Виктору очень недоставало Оксаны. Он очень к ней привык, понимая, что любит её. У Оксаны был спокойный уравновешенный характер, она хорошо понимала Виктора и прислушивалась к его мнению. Это не означало, что она всегда с ним во всём соглашалась, случались у них, как это часто бывает, и размолвки. Но они тут же исчезали после недолгих споров, даже не споров, а совместного обсуждения той или иной проблемы. Виктору было легко с Оксаной, он мог делиться с ней любыми своими неурядицами, Оксана при этом была к нему внимательной и сочувственной. Виктор терзал себя за ту, прошлогоднюю ссору с Оксаной и прекрасно понимал, что был ой как неправ. Да чёрт с ним, с тем футболом, узнал бы счёт и радовался ему на следующий день. Но потерять из–за этого такую девушку, это уже слишком. Виктор понял, что дважды совершать идиотскую глупость — это, и в самом деле, нужно быть настоящим идиотом. И он решил ещё раз повиниться перед Оксаной. Правда, он не представлял себе, как к этому отнесётся сама девушка — за год много воды утекло. Она, вообще, могла уже и замуж выйти. Правда, в это Виктору не особенно верилось, Оксана была не из тех девушек, которые могут скоропалительно выскочить замуж, да ещё не окончив институт. Но парень у неё, конечно, мог и быть. Но это, как решил Самойлов, не смертельно.

И вот в воскресенье, 28 сентября, почти, что в годовщину ссоры с Оксаной Виктор прямо с утра направился к знакомому ему общежитию Института народного хозяйства. С утра потому, что боялся позже не застать Оксану. На сей раз он подошёл к общежитию не с коробкой конфет, а с огромным букетом алых роз. В начале недели Виктор получил свой всего второй в его трудовой биографии аванс на работе (а до этого в начале месяца и первую зарплату) — работу на 0,5 ставки техником в том же Институте он как–то во внимание не принимал. На проходной общежития, как ни странно, пожилая вахтёрша его помнила. Она, ничего не спрашивая, не требуя документа и не осведомляясь, к кому он направляется, молча, с радостной (как показалось Виктору) улыбкой, ответив на его приветствие, пропустила его. Виктору при этом запомнились изумлённые глаза (от такого–то букета роз) девушки, которая разговаривала по телефону. Слыша стук своего сердца, Самойлов подошёл к знакомой комнате и как–то неуверенно постучал. Но его стук был услышан, спустя время дверь приоткрылась и в щель просунулась голова знакомой Виктору девушки, напарницы по комнате Оксаны. Глаза у неё чуть не выскочили из орбит — то ли тоже от букета, то ли от неожиданного визита Самойлова.

— Ой, это вы?! — девушки в этой комнате давно были с Виктором на «ты», а потому того не очень–то приятно удивило это неожиданное «вы». — Подождите немного, у нас не убрано, — и Света, так звали девушку, исчезла за дверью.

Но после официального «вы» Виктора, всё же, порадовало то, что Светлана, прекрасно понимая, к кому он пришёл, не сказала, что Оксана не желает его видеть или просто закрыла перед ним дверь. Поэтому он с тайной надеждой терпеливо ждал. Но вот дверь вновь открылась и на пороге возникла уже сама Оксана.

— Ты?! Не ожидала тебя. Целый год не приходил и вдруг явился.

— Оксана! За год я как раз многое понял. И понял то, как я был неправ. Да что там неправ, я понял, как здорово я тебя обидел. Но я не могу без тебя, я люблю тебя. Прости! — и Виктор неожиданно для себя бухнулся перед девушкой на колени, чуть не уткнувшись головой в острые шипы букета, который он по–прежнему держал в руке. Идя на встречу, Виктор до конца не представлял себе, как будет себя вести, а потому такой его поступок, как и признание в любви, не были спланированными, но они было искренними.

И, вероятно, Оксана это ощутила:

— Витя! Ну что ты! Встань, не нужно так. Я ведь тоже виновата перед тобой. Нельзя было быть такой непримиримой. Ты ведь приходил мириться, а я тебя выгнала.

— Всё равно, я намного больше виноват. И встану только тогда, когда ты простишь меня, и мы помиримся.

— Да я тебя уже давно простила, — Оксана начала поднимать Виктора. — Считай, что мы помирились.

— Считай, или, в самом деле, помирились?

— Да в самом деле. Конечно же, помирились, — Оксана уже начала улыбаться. — Пошли в комнату.

Виктор поднялся с колен и нерешительно, но с радостью вошёл в комнату вслед за девушкой. Видно было, что комната наспех прибрана, так же, как и наспех были одеты девчонки — не умыты и толком не причёсаны. Но кто же ожидал такого раннего визита в выходной день, когда можно отоспаться. Но девушки, нужно отдать им должное, не роптали на Виктора, а только с интересом разглядывали его и принесенный им букет.

— А букет, это мне? — спросила Оксана.

— Ой, прости! Конечно же, тебе. У меня совсем вылетело из головы.

— Ничего, хорошо, что хоть главное у тебя из головы не выветрилось, — всё же подколола его Оксана, принимая из его рук букет.

— Это точно. Не всё ещё, Оксана, к счастью выветрилось, — спокойно и с пониманием отреагировал Самойлов.

Девчонки смотрели на свою подругу и Виктора с нескрываемым любопытством, но одновремённо и с радостью и даже некой завистью. Они и верили, и не верили, что у этой пары, вроде бы, всё опять начинает складываться удачно. Они помогли Оксане разобраться с цветами, поставив их в 3‑х литровую банку, которую затем обмотали какой–то голубой косыночкой — в обычную вазу они никак не помещались, да и не могли в ней из–за своей приличной длины стоять, неприспособленная для таких цветов вазочка всё время норовила упасть. Потом одна из девушек обратилась к Самойлову:

— Виктор, мы сейчас переоденемся и пойдём прогуляться, чтобы вам не мешать…,

Она не договорила, потому что тот, к кому она обращалась, перебил:

— Спасибо, девочки. Это вы оставайтесь, отдыхайте, а мы сейчас с Оксаной пойдём на прогулку. Правда, Оксана? — он с нежностью радостно взглянул на ту, которую год не видел. Оксана только счастливо кивнула головой.

Она побежала умываться, а по её возвращению Виктор, не выходя в коридор, а, только отвернувшись, подождал пока Оксана, спрятавшись за открытой дверцей шкафа, принарядилась, попрощался с девушками, и счастливая пара упорхнула из комнаты. Они никуда пока что не собирались ехать, а просто, не спеша, пешочком направились в сторону бывшего института Виктора. Там они долго гуляли по Пушкинскому парку, периодически выясняя, как каждый из них жил, делились своими небольшими новостями. Оксана задним числом поздравила Виктора с успешным окончанием института, самой ей предстояло заканчивать учёбу ещё нескоро — через два года.

— Оксана, ты извини меня, но может быть, я нарушил какие–то твои планы? — прогуливаясь по аллее парка, спросил Виктор. — Целый год, как–никак прошёл. Возможно, у тебя есть парень, или был? — как можно равнодушнее спросил Виктор, хотя на душе у него было совсем даже неспокойно.

— А если и был или есть парень, тогда что, откажешься от меня? — улыбалась Оксана. Она не обиделась на такой вопрос, она прекрасно понимала состояние Самойлова.

— Нет! Ну, что ты! Даже, если у тебя кто–то есть, я буду бороться за тебя. Я тебя ему не отдам.

— Да некому меня, Витя, отдавать. Врать не буду, был у меня парень. Ходила пару раз с ним на концерты, гуляли по городу. И всё. Ничего между нами не было. Он, вообще–то, неплохой парень. Но, не было у меня к нему чувств, так, какое–то товарищеское отношение. Понимаешь, он не мой.

— Как? Да ты что! Совсем немой, ничего не может сказать? И как же ты с ним общалась?

— Что? — непонимающими глазами взглянула на Виктора Оксана. — Почему…, — она не договорила, потому что, видимо, сообразила, о чём идёт речь и расхохоталась.

— Не понял! Почему ты смеёшься? Что я такого сказал?

А Оксана не могла от хохота успокоиться, это был какой–то чуть ли не истерический смех, у неё даже слёзы выступили. Виктор же недоумевал.

— Ой, Витя, — с трудом справляясь со смехом, немного успокоившись и вытирая слёзы, обратилась к нему Оксана. — Ну и уморил ты меня.

— Это почему ещё?

— Это же надо такое выдумать — немой.

— Но ты же сама сказала.

— Витя, я говорила не мой, понимаешь, два слова, ну, не для меня он, вот в каком смысле.

— Фу, Господи! Ну, и напугала ты меня. Извини, не понял я. Да, — чеша голову и сам, начиная смеяться, протянул Виктор, — как это я не сообразил? И в самом деле, смешно получилось. Ну, и хорошо, что он не твой. Теперь я буду навсегда твоим, если ты не возражаешь?

— Не возражаю, — тихо ответила Оксана, крепко сжав его ладонь.

Они немного помолчали, а потом Оксана спросила:

— А у тебя за это время кто–нибудь был?

— Не было никого, Оксана, я правду говорю, — открыто взглянув ей в глаза, твёрдо произнёс Виктор.

— Я верю тебе, и знаю, что правду говоришь. По глазам это вижу, да и, вообще, по твоему состоянию, — она нежно прижалась к плечу Самойлова.

Влюблённые весь день до глубокой ночи провели вместе. И с этого дня для Самойлова начался новый отсчёт времени, счастливого для него времени.

 

ГЛАВА 35

Встречи, встречи…

Если во второй половине этого года время как–будто притормозило свой бег, то уже в наступившем году оно опять вернулось к прежнему ритму. Просто в этот его ритм, а точнее, в рабочий постепенно втянулись и привыкли к нему выпускники ВУЗов. У них началось чередование обыкновенных будней с уже не так долгожданными днями отдыха. Правда, как обычно, начало года было разбавлено праздниками — официальными и не официальными. В целом первый год работы мало чем запомнился новоиспеченным киевлянам, событий, которыми можно было пополнить копилку памяти, почти не было. Почти все только иногда со вздохом вспоминали пору беззаботного студенчества. Веселее стало уже по приближению лета. И пора отличная, да и первый отпуск близится.

Через год после окончания института в Тараще встречались уже вообще единицы выпускников 1964‑го года. Все они уже работали — кто в родном городе, кто в Киеве, а кто и в других городах Советского Союза. Из бывших выпускников 11-Б класса, окончивших в Киеве институты, в нём почти все и остались. Уехали по распределению только Молодилин и Пригожин, через год (то есть как раз сейчас) по окончанию заочного факультета вернулся в родной город Гаркавенко. Ещё через пару лет возвратится домой и Пригожин. Поэтому, как одноклассники ранее и предполагали, встречаться с каждым годом им будет всё сложнее и сложнее, тем более, что многие уже начали обзаводиться семьями.

Великанова приехала в родной город в двадцатых числах июля, в свой первый отпуск. Она в первые дни никуда не ходила, радуясь семейному обществу родного дома. Правда, сейчас их жилище показалось Любе каким–то не особо приметным, огород, который в детстве казался огромным — довольно средним по размерам, а двор — так совсем маленьким. Но она прекрасно понимала, что всё осталось прежним, просто она сама выросла, и выросла не в физическом плане, а став по–настоящему взрослой. Поэтому и казалось всё это, такое родное, по которому она так скучала — уже каким–то мелким и невзрачным. Но она всё равно продолжала любить своё родное гнездо, да и как его можно было не любить, если здесь прошла практически вся её жизнь. Только год назад она по–настоящему рассталась с милой усадьбой, продолжая изредка (реже, чем в институте) навещать родных. Она даже немного позавидовала своей младшей сестре, у которой видение прекрасного в самом будничном ещё не было утрачено. Наташа уже окончила десятый класс и ростом уже перегнала старшую сестру. Акселератка. У неё сейчас прекрасный возраст. А вот через год наступят и у неё горячие денёчки. Но, если всё сложится удачно, а Люба не сомневалась в сестре (та хорошо училась), то впереди у неё будут ещё пять прекрасных лет. Люба даже грустно вздохнула, вспомнив свои студенческие года. Боже, какое же прекрасное было время!

Тем временем приблизилось четвёртое воскресенье месяца. В этот день они встречались своим бывшим классом в школе. Правда, в прошлом году, Люба на встрече не была, пребывая в Киеве в ожидании положительного решения по вопросу своего трудоустройства. Но она слышала, что на встрече практически никого и не было — пришли только местные одноклассники. Она предполагала, что и в этом году ситуация повторится, но в центр в этот день она, всё же, пошла. Она, конечно, зайдёт и в школу, но основными планами Великановой была просто прогулка по родному городу, по которому она соскучилась. Неспешно прохаживаясь по центральной улице, Люба с удивлением для себя отметила, что и сам милый городок стал каким–то не таким. Нет, всё в нём оставалось прежним, но он стал, как бы, не таким уютным. Сейчас Великановой бросалось в глаза то, чего она не замечала в детстве и юности — там тротуар разрушен, Дом Культуры давно не ремонтировался, Красноармейская улица неубрана, клумбы запущены и т. д. и т. п. Грустно. Она подошла к школе. Слава Богу, школа выглядела неплохо. Но это понятно — её каждый год по мере возможности ремонтируют, белят, красят. В школьном дворе не было ни души. Двери в здание школы были открыты. Люба вошла и вдохнула знакомый запах, правда, смешанный с запахами краски. Пара учеников старших классов она, всё же, увидела в здании, но она их не знала, хотя они с ней вежливо поздоровалась. Она сначала планировала подняться на второй этаж и пройти к родному классу. Но сейчас Люба передумала. Зачем? Что и кого она там увидит? Опять–таки вздохнув, она снова вышла во двор. Он по–прежнему был пуст, если не считать двух–трёх девчонок, копошащихся на дальней спортивной площадке.

Великанова направилась к выходу из школы. И только выйдя из калитки на тротуар, она столкнулась с Гаркавенко.

— Ой, Антон! Как хорошо, что хоть ты есть. Здравствуй.

— Привет, Люба. А куда я денусь, был и есть.

— Да я не в том плане. Зашла вот в школу, думала кого–нибудь из наших встретить.

— И кого встретила?

— Аж, одного знакомого человека, — улыбнулась Люба.

— И кого же?

— Тебя!

— Что, и всё?

— В том–то и дело, что всё. Ни одной знакомой души. Мне говорили, что и прошлом году такая же ситуация была.

— Ну, в прошлом году, это понятно. Не до того было, все подыскивали себе подходящие места работы.

— Точно, и я этим была занята.

— И что, всё у тебя нормально сложилось?

— Нормально, Антон. А у тебя как? Ой, я и забыла. Ты же только в этом году закончил институт? Я слышала, что ты на заочное отделение перевёлся?

— Всё верно. Теперь имею уже диплом и я. Ладно, ну что, прогуляемся по городу?

— Не хочу, Антон. Я уже нагулялась.

— Хорошо, давай тогда на стадион сходим. Может, там кого–нибудь встретим. Уже, — он глянул на часы, — почти час дня. Если до сих пор в школе никого нет, то уже и не будет. А на стадионе, если и не одноклассники, то знакомые могут быть.

— Хорошо, пойдём. Но давай уже до часа здесь постоим, потом пойдём. А сейчас вернёмся к теме твоего заочного факультета, с которой ты так ловко перевёл разговор. Слушай, вот скажи — зачем тебе всё это нужно было? Терять целый год? Ты же по–моему нормально занимался.

— Нормально занимался, и стипендию всегда получал.

— Так в чём же дело?

— А мне стипендии мало было, — улыбнулся Гаркавенко. — Вот решил побольше денег зарабатывать и учиться заодно. Я начал работать по вечерам ещё со второй половины четвёртого курса.

— Ох, и темнишь же ты. И совсем не в струю. Да ведь инженером за этот год ты бы больше получал.

— Но я же и на пятом курсе работал, — всё так же улыбался Антон. Потом он стал серьёзным. — Ладно, ты права. Не всё так просто. Тебе вот легко удалось устроиться в Киеве?

— Очень нелегко.

— То–то же. А вот моему другу Анатолию и вовсе не удалось. У меня тоже в Киеве никакого блата не было. Загнали бы меня в Тмутаракань.

— Ну, не обязательно. Ты же не знаешь. До пятого курса ты на стационаре не доучился.

— В том то и дело, что знаю. Я интересовался у старшекурсников, точнее, у тех, кто заканчивал институт.

— И что?

— А то — я ведь электрик по специальности. А в последние годы наших ребят загоняли на разные там ЛЭП или какие–то районные подстанции. Мне оно нужно?

Люба вспомнила разговор с Молодилиным — ситуация схожая.

— Хорошо, и где ты после окончания заочного факультета будешь работать? В городе то практически нет предприятий по твоему профилю. Ты уже определился с работой? Или ты, всё же, в Киеве что–то нашёл?

— Конечно, определился. Но не в Киеве, а именно здесь.

— В Тараще?! И где же?

— В техникуме.

— Как в техникуме? — удивилась Великанова. — Но он же сельскохозяйственный, а ты, как сам говорил, электрик.

— Одно другому не мешает. Так, пошли на стадион. Уже час дня. По дороге объясню тебе.

Они стали подниматься по тротуару, вдоль районного поликлинического отделения.

— Так вот, — продолжил разговор о техникуме Гаркавенко, — и в техникуме нужны инженеры–электрики. Обучать азам электричества студентов.

— Зачем?

— Как зачем, Люба? Ведь сейчас в колхозах и совхозах всё больше становится агрегатов с электропитанием. Не одни же тракторы и комбайны.

— А ещё сапы, — хитро сощурила глаза Великанова.

— Ты вот смеёшься, а вот хотя бы доильные аппараты — они что, на бензине работают?

— Ладно, Антон, это я так. Я всё поняла. И что, тебе удалось там устроиться?

— Конечно. Если в Киеве у меня блата нет, то в родном городе знакомых много.

— И ты всё время собираешься работать в Тараще?

— Пока что не знаю. Я ведь ещё и не работал, начну только с 1‑го сентября. Может быть, со временем отыщу работу в Киеве. А, может быть, и здесь останусь. А что? Здесь у меня нет проблем с квартирой, а в столице лет десять, не меньше, придётся её ожидать. К тому же, преподавательская работа в ВУЗах и техникумах хорошо оплачивается. Да и родной город мне нравится.

— Ты знаешь, — грустно протянула Люба, — а вот я его в этом году не узнаю. Не такой он какой–то стал.

— Хуже?

— Как ни грустно это говорить, но, пожалуй, да.

— Я и сам это заметил. Он в последнее время стал, как бы это сказать — мелковатым, что ли, и менее ухоженным. Конечно, все мы выросли, и он теперь для нас кажется маленьким, а после Киева ещё и немного захудалым. Но, тем не менее, и я обратил внимание на то, что он стал менее ухоженным. В городе, как тебе, наверное, известно, поменялось партийное руководство. Наверное, у нового руки пока что не доходят до таких мелочей, как не очень ухоженные улицы, да и всегда новая метла по–новому метёт. Ты же знаешь, что Ленин отец уже уехал из города?

— Да, краем уха слышала. Только вот не знаю, куда он переехал, сама Лена–то в Киеве. Но я с ней практически там не виделась.

— Я точно тоже не знаю. Его перевели на повышение то ли в Луцкий обком, то ли в Ровенский.

— Понятно. Так что Лена уже в Таращу приезжать не будет. Да и, вообще, не родной он для неё город. Она ведь тут прожила, учась в школе, всего год. А так всю свою сознательную жизнь провела в Богуславе, потом в Киеве. А жаль, что в Тараще она бывать не будет. Правда, мы с ней и в Киеве можем видеться, нужно будет её разыскать. Интересно, наши ВУЗы совсем рядом, а во время учёбы мы там нигде не пересекались.

Так, беседуя, они дошли до перекрёстка с улицей Карла Либкнехта и здесь их остановил звук сирены — справа к перекрёстку подъезжала «Скорая помощь» и предупредительно сигналила, чтобы ей освободили перекрёсток. Затем она свернула вниз на улицу, по которой шли Великанова и Гаркавенко. Они проследили за ней взглядом. «Скорая помощь» остановилась напротив двора Самойловых.

— Опять Виктора маме, наверное, плохо, — участливо покачал головой Антон.

— А что с ней? — Люба за это время ничего не знала о жизни Самойловых.

— С сердцем у неё дела неважные. У неё часто поднимается давление.

— И давно это с ней?

— Давно. Ещё с тех пор, как мы учились в школе.

— Да ты что, Антон! Я такого, бывая у них в гостях, не замечала.

— Ну, она при гостях, наверное, держалась. Погоди, я неточную тебе информацию выдал. Не вообще со школы, а с той поры, когда мы как раз заканчивали школу. Где–то с мая месяца.

— С мая? — заволновалась Великанова. — А когда точно, ты не помнишь?

— Сейчас припомню, — Антон замыслился. — Примерно с 9‑го мая. Точно! Виктор говорил, что праздник тогда прошёл нормально, а вот на второй день, то есть 10‑го мая, у его мамы случился сильный гипертонический криз. Тогда они тоже «Скорую» вызывали.

— 10‑го мая?! О, Господи! — Люба застыла, не в силах ещё что–то сказать, на глаза непроизвольно стали наворачиваться слёзы.

— Люба, что с тобой? — заволновался Гаркавенко.

— Ничего, Антон.

— Как же ничего? Я же вижу — тебе плохо? Помочь чем–то?

— Просто голова закружилась. Ничего не надо, Антон. Только ты знаешь, я, наверное, на стадион уже не пойду. Слабость какая–то. Пойду потихоньку домой.

— Я провожу тебя.

— Не нужно. Ну, разве что один квартал, ты потом на стадион со стороны рынка зайдёшь.

— Ну, хорошо. Пошли потихоньку.

И они, действительно, не спеша, пошли вдоль квартала, на территории которого находилась больница. На подходе к улице Красноармейской по их стороне уже находилась пара жилых домов. Дойдя до перекрёстка, Гаркавенко спросил:

— Может быть, и дальше тебя проводить?

— Не нужно. Мне уже лучше. Я, не спеша, пойду. Всё в порядке, погода хорошая, тротуар, вроде бы, тоже. Так что, иди спокойно на стадион. Если увидишь кого из наших, передавай от меня привет.

— Хорошо. Ну, смотри, не переоценивай свои силы.

— Да нет, всё уже нормально.

Они, наконец–то расстались. Любу сейчас тяготила компания даже всегда участливого Гаркавенко. Она никак не могла отойти от услышанного. Значит, в то роковое 10 мая, когда Виктор не явился на назначенное свидание, у него была очень уважительная причина. Конечно, он имел право не прийти, ведь плохо было с его мамой. А, может быть, он и приходил, только здорово опоздал. А она его не стала дожидаться. А Гаркавенко, наверное, знал это, будучи, как сказала несколько лет назад Алина, неким «справочным бюро». Господи, всезнающий Антон, ну где же ты был тогда?! Почему ничего не сказал? Ведь она могла попросить прощение у Виктора, что не дождалась его. И, конечно же, простить, если он вообще не приходил. Не до того ему было, это же понятно. Они с Виктором могли бы ещё той роковой весной помириться, и всё бы у них сложилось хорошо. Великанова как–то не подумала о том, с чего бы это Гаркавенко должен был тогда был рассказывать ей о маме Виктора. А сама–то она его ни о чём подобном не спрашивала. Потом Люба стала мысленно ругать себя, что согласилась на предложение Антона пойти на стадион, а не откликнулась на первое его предложение. Лучше бы прогулялись по городу, как он предлагал до этого. Не видели бы они этой «Скорой помощи» и она бы ничего не знала. Так ей было бы значительно легче. Она впервые подумала о том, какое это благо — неведение, не всегда, оказывается, нужно всё знать. Кто его знает, права ли была в этом случае Великанова, но сейчас ей было очень тяжело. Рассказ Антона вновь разбередил начавшуюся только–только зарубцовываться рану. Вот тебе и встреча одноклассников! Сейчас Люба уже никого не хотела видеть, и она самым кратчайшим путём поспешила домой.

Да, пожалуй, подобные встречи одноклассников в родной школе потихоньку перемещались в Киев, хотя там сейчас и проживала только часть 11-Б класса 1964‑го года выпуска. Возможно, более полным составом они встретятся в родной школе через 4 года, когда будет десятая годовщина её окончания. Но все ли будут на той встрече? — это ещё тот вопрос. В общем, лето закончилось, а хотя бы групповых встреч в родном городе так и не было. Все они уже вышли из того возраста, чтобы встречаться, например, на пруду — это в основном детская забава. Не особенно их, за редким исключением, как того же Антона, тянуло и на местный стадион. По центру города никто без дела, как в школьные годы, не болтался. И вот уже постепенно наступила осень.

Начало второго года работы в Киеве у Любы проходило уже в обычном темпе, за год она уже успела привыкнуть к размеренному рабочему ритму, а также меньше скучала и в выходные дни. Она проводила время то со своими школьными подругами, то с одногруппницей Надеждой, разузнав, наконец, место её обитания. Иногда вместе с хорошо уже знакомыми коллегами по работе посещала театры или концерты. Но это были в основном женские общества, Великанову по–прежнему никто не видел в обществе мужчины. Конечно, и среди коллег были таковые, но вот чтобы Люба ходила на какие–нибудь мероприятия парой — такого, увы, не было. Люба уже и саму понемногу начал озабочивать этот вопрос — года уходят, ей уже 24 года, в старые времена она уже считалась бы «старой девой». Нельзя сказать, что Великановой никто не нравился из окружающего её мужского общества или не было ухаживаний с их стороны. И ухаживания были, и парни, вроде бы, были неплохие, с серьёзными намерениями, но вот чтобы Люба влюбилась в кого–то из них, такого, к сожалению, не было. Но, спустя некоторое время, ситуация неожиданно изменилась. В один из дней средины октября Великанова, как обычно, возвращалась с работы. День был погожий, стояло запоздалое (или второе) «бабье лето». Ехать в скучное общежитие совсем не хотелось, и Люба решила прогуляться. Она решила пройтись пешком к центру Киева, а уже оттуда, устав, вернуться транспортом к месту своего жительства. Она, не спеша, прогуливалась тротуарами и любовалась жёлто–оранжевыми падающими листьями деревьев, более подробно знакомясь и с самими очаровательными киевскими улочками. Не миновала она, так — ради любопытства, и некоторые неизвестные ей до того магазины. И вот, на входе в один из магазинов, она вдруг оступилась на его входных ступеньках и едва не упала. Она с трудом удержалась от падения, припав на одно колено и опёршись рукой о стену. Всё с ней было благополучно — руки, ноги целы, колено слегка ушибла, но на нём даже ссадины не видно. Но беда была в другом: был сломан каблук на туфле левой ноги. Великанова ходила на работу в туфлях не на «шпильке», но, всё же, на высоком и утончённом каблуке. И вот он–то сейчас и пришёл в негодность. А ей–то добираться до общежития не близко. Рядом нет остановки городского транспорта, кроме того ехать нужно с пересадкой да ещё заключительную часть пути идти пешком. Люба сняла с ноги туфельку и в растерянности рассматривала её повреждение. Она, хотя и не была специалистом по части ремонта обуви, но убедилась, что своими силами в таких условиях каблук на место не поставишь. Она ужасно расстроилась, не зная, что ей делать. Выход был только один — придётся ловить такси или попутку. И вдруг она услышала рядом мужской голос:

— Вам помочь?

Люба оглянулась. Рядом стоял мужчина выше среднего роста.

— Как вы сможете мне помочь? Разве это можно сейчас отремонтировать? — она протянула ему туфельку.

Тот взял протянутую ему вещь, бегло осмотрел и ответил:

— В ремонтном ателье её, конечно, реставрируют, но в этих условиях, вы правы, это невозможно.

— Вот видите! Какая уж тут помощь.

— И, всё же, я вам помогу. Держите свою туфельку.

Люба только успела взять туфлю в руки, как мужчина подхватил её на руки и начал удалятся от магазина.

— Ой! Что вы делаете? — закричала Великанова.

— Как что, — засмеялся мужчина. — Ворую вас. — Но затем он сразу стал серьёзным и добавил, — не волнуйтесь, я просто донесу вас до машины.

— До какой машины?

— До моей машины, вон она, рядом, — кивком головы он указал на стоящий недалеко легковой автомобиль.

Он поднёс Великанову к автомобилю, осторожно опустил её на тротуар, открыл правую переднюю дверцу машины, помог Любе опуститься на сиденье и аккуратно, без лишнего стука, закрыл дверцу. Через полминуты он уже располагался на водительском сиденье, рядом с Великановой.

— Так, куда нам ехать?

Люба машинально назвала ему адрес. Она была ошеломлена происходящим, всё было как во сне. Этот неожиданный мужчина, эта машина. А машина была новой, и не просто новой. Это была новейшая машина. До этого такие машины Люба недавно видела в хронике по телевизору. Но она никак не ожидала, что ей так скоро придётся в ней сидеть. Машина до сих пор пахла свежей краской корпуса и обивки. Это были «Жигули». Люба недоумевала, как такому молодому парню удалось их раздобыть. Ведь первые автомобили с заводским индексом «2101» были собраны на главном конвейере ВАЗа всего лишь 19 апреля 1970‑го года — правда, этой точной даты Великанова в то время не знала. Но зато она точно знала (из той же кинохроники), что уж совсем недавно, только в августе этого года завод начал реализацию «копеек» (как потом прозвали эту серию машин) через торговую сеть. Всё сейчас казалось Люде чудом. Да и сам парень заслуживал внимания. Он был очень симпатичным, да что там симпатичным, он был красив — интеллигентное лицо с прямым носом (чуть–чуть с горбинкой), голубые глаза, тонкие губы и длинные, не по моде короткой стрижки, коричневые волосы. Ещё Любино внимание привлекли его руки — с нежной растительностью на коже локтевой кости, они тоже были красивыми и, главное, очень уверенными и нежными одновремённо. Том, что они нежные, Великанова ощутила, когда они держали её по пути следования к машине. А то, что они уверенные, она видела уже в машине, глядя, как руки парня красиво смотрятся на руле машины, как они ловко, уверенно и спокойно переключают передачи. Великанова была знакома с парнем всего несколько минут, но он всё больше начинал ей нравиться. И улыбка у него тоже была приятная. Ранее Люба её как–то не заметила, а вот сейчас, когда после некоторого молчания, молодой человек к ней вновь обратился, обратила на неё внимание.

— Ну, что, пришла пора нам познакомиться, — на мгновение отвлёкшись от дороги, переводя взгляд на девушку, с улыбкой спросил он. — Меня зовут Максим.

— А меня зовут Люба.

— О! Любовь — красивое имя и очень многообещающее. Да и вы сами красивая девушка.

— Спасибо за комплимент. У вас тоже имя красивое. Мне как–то до сих пор не встречались парни с таким именем.

— А у вас их много было.

— Конечно, много, — впервые улыбнулась уже и Великанова. — И в школе, и в институте, да и уже на работе.

— Я немного не то имел в виду, — не смутился Максим.

— Я вас поняла. Нет, лично у меня парней было не много. Но для первых минут знакомства вы слишком любопытны.

— Понял. Хорошо, перейдём на другую тему. Вы сказали «на работе», значит, вы уже работаете, да ещё после института. А выглядите вы очень молодо, никогда бы не сказал, что вы уже окончили институт. Мне показалось, что вы, если и учитесь, то только на младших курсах.

— Да, льстить вы умеете, — вновь улыбнулась Великанова. — А вы работаете, учитесь?

— Работаю. Правда, не так уж давно, три года как окончил институт.

— Вот уж не сказала бы.

— Почему? Так старо я выгляжу?

— Нет, что вы. Выглядите вы очень хорошо. Но как вы за такое короткое время работы успели купить такую машину? Они ведь только–только в продажу поступили.

— А, вот вы о чём. Понятно. Дело в том, что машина эта не моя. Её приобрёл мой отец буквально неделю назад. Он ветеран войны, да ещё инвалид 2‑й группы. Вот ему её и выделили. Не бесплатно, конечно — он, хоть и инвалид после тяжёлого ранения, но вполне дееспособен. Но он её покупал, честно вам признаюсь, именно для меня. Сам он на ней не собирался ездить, хотя я его, всё же, агитирую пойти на курсы вождения — в жизни всё может пригодиться.

— А вы их когда успели пройти?

— У меня права ещё с института, я тогда проходил курсы, хотя для некоторых это было диковинкой. Машины–то редко у кого были, за студентов я и не говорю.

— Вот теперь понятно. И где вы работает?

Максим начал рассказывать Великановой о своей работе. Потом она немного рассказала о своей, и об институте, который она заканчивала. Так, за разговорами они подъехали к Любиному общежитию.

— Люба, у меня к вам есть предложение, — продолжил или начал новую тему разговора Максим. — Коль уж мы с вами так неожиданно встретились, то давайте отметим это событие. Посидим где–нибудь в кафе или ресторане. Вы не возражаете?

— В общем–то, я не возражаю, — лихорадочно обдумывая как ей лучше поступить, ответила Великанова. — Только у меня тоже предложение или просьба. Во–первых, лучше посидеть в кафе, я как–то непривычна к ресторанам, а, во–вторых — не сегодня. Я устала, нужно мне немного отдохнуть, …и прийти в себя, — заключительную часть последнего предложения Люба произнесла уже в уме. — Давайте завтра.

— Хорошо. Тогда завтра встретимся в скверике на Львовской площади. Ну, где–то часов шесть или в полседьмого. Вас это устраивает.

— Устраивает. В полседьмого на Львовской площади. Спасибо, Максим, что вы мне помогли. Тогда, до встречи завтра.

И Люба сдержала своё слово, встретившись на следующий день с Максимом. Было в тот вечер и кафе и прогулки под луной. Так в жизнь Великановой постепенно вошёл Максим Терещук, такой была фамилия неожиданно встретившегося ей парня.

А вот в средине следующего месяца Люба, как и некоторые другие её одноклассники, вновь наведалась в Таращу. Это произошло на ноябрьские праздники, над странностью названия самого праздника Люба как–то размышляла — праздники проходят в ноябре, а празднуется–то ежегодно годовщина Великой Социалистической революции (которую часто называют именно Октябрьской). Понятно, что произошла та 25 октября по старому стилю. Но почему, при переходе на новый календарный стиль не заменить было и её название на Ноябрьскую? Но эти размышления тогда быстро выветрились из головы — какое это имеет особое значение? Так, казусы лингвистики. Но приехали в родной город одноклассники не столько на праздники, как это бывало обычно, столько на другое торжество, которого они вряд ли ожидали. А поводом для такого торжества было создания новой ячейки общества, как писалось о семье в те времена, ради него–то многие и съехались в родной город. На этот неплановый праздник всех их (кого удалось найти, известить) пригласил Анатолий Молодилин — у него в эти дни намечалась свадьба. Почему этого известия большинство его друзей не ожидало, и почему оно немало удивило одноклассников? Да потому что, как ни странно, Толя был не столь общителен в женских компаниях, как в мужских. И вот неожиданно он женился одним из первых. Замуж–то уже успело выйти немало девушек, а вот парни до сих пор не женились. Вновь, как и пару лет назад (замужество Макаровой), свадьба Молодилина была хорошим поводом для общения друзей. Свадьба была назначена на 7 ноября. Многие при этом удивлялись, как молодых распишут в ЗАГСе, ведь этот орган по праздникам не работает, причём это был не только праздник, но ещё и суббота. Но всё устроилось самым наилучшим образом. ЗАГСом заведовала мама Олега Бубки, лучший друг семьи старших Молодилиных. И, конечно, в такой день она вышла на работу, чтобы расписать сына своих друзей, её же сын во время этого церемониала крутил пластинку с вальсом Мендельсона. А во второй половине дня семейство Бубки в полном своём составе уже было уже за праздничными (в двойном смысле) столами.

На свадьбе Молодилина многие удивлялись тому обстоятельству, когда и как тот успел познакомиться с такой очаровательной девушкой. И это при том, что он работал сейчас в одном из городов России, а Валерия (так звали невесту) училась в Киеве в медицинском институте. Больше всех была удивлена этим обстоятельством, когда узнала о свадьбе от девчонок (она почему–то не присутствовала на его торжестве), Лена Панасенко. И её удивление было вполне обосновано. В последние годы своей учёбы Анатолий нередко заезжал к ней в общежитие в гости. В этом, на первый взгляд, не было ничего удивительного — к ней, так же, как и в Тараще, заглядывали и другие одноклассники, правда, не так уж часто. Это было как бы проведывание старого знакомого, особенно если тот приболел. В таком случае спрашивают, нужна ли помощь, осведомляются о его здоровье, желают в будущем крепкого здоровья и успехов. Но Лена–то больной не была. Она с Анатолием никогда не гуляла по Киеву, не ходили они в театры или кино. Всё ограничивалось именно такими контактами в общежитии. Но дело в том, что её место обитания находилось в районе ВДНХ, а Молодилин жил на другом конце Киева, в микрорайоне «Нивки». К тому же, в средине марта прошлого года Анатолий, на один день вырвавшись с работы (точнее, ещё с практики на одном из заводов той же России), приезжал в Киев, чтобы поздравить Лену с днём рождения. Он не застал Панасенко дома, та жила уже не в общежитии, а на снимаемой для неё отцом квартире в Печерском районе недалеко от метро «Крещатик» — немногим выше его, по улице Заньковецкой. И, конечно же, Лена отмечала свой день рождения не на квартире, а в одном из киевском кафе, вместе со своими сокурсниками. Анатолий оставил у хозяйки для неё подарок — ночной светильник в форме Останкинской телевизионной башни, которая была введена в строй не так уж и давно — к 50-летнему юбилею Великой Октябрьской Социалистической Революции. Долго ожидать он не мог, поскольку торопился на обратный поезд. Поэтому–то Лена и удивлялась — быть в Киеве в прошлом году, чтобы поздравить её лично с днём рождения, а уже через год справлять свою свадьбу, да ещё и не пригласить на неё её саму. А ведь, возможно, что не так уж просто тогда Молодилин приезжал — вырваться из Российской Федерации в Киев в будний то день (был четверг)! Странно всё это. Но кто уже сейчас может что–либо разъяснить.

Свадьба Анатолия и Валерии, точнее торжественное застолье после неё, совершалась в одном из залов районного военкомата, в том, в котором большинство местных ребят–призывников проходили медицинскую комиссию. Этот зал неплохо подходил и для этого торжества, что было весьма кстати, потому что на свадьбе присутствовало около 100 человек. На это событие съехались не только некоторые однокурсники обоих молодожёнов, но даже пару человек с места работы жениха. Но свадьба для молодёжи казалась немного странной, поскольку кроме их (одноклассников и сослуживцев) Анатолия, родных и близких невесты много было ещё просто знакомых (малознакомых другим) со стороны родителей жениха — те были весьма компанейскими людьми и пригласили на свадьбу сына почти всех своих друзей. Но, как бы там ни было, свадьба была довольно весёлой и прошла успешно. Только вот через 3–4 дня молодожёны так же успешно разъехались в разные стороны — супруг в Россию на работу, а жена — в Киев учиться. Супруга навещала периодически мужа, а вот навсегда они соединились только в следующем году, когда Валерия окончила мединститут, а её супруг с боем вырвался из города, в котором он должен был отрабатывать 3 года по направлению института. Впрочем, подобные случаи были не так уж редки. Но расстояния были хорошей проверкой молодым семьям. И нечастые встречи порой только укрепляли брак. Та же семья Баталовых прожила подобным образом ещё больше: Алина, учась в Белой Церкви, а Виталий — в Херсоне, тоже сначала учась, а потом уже и работая.

Вот так, пролетали дни и понемногу продолжали обзаводиться семьями и другие выпускники 1964‑го года Таращанской СШ Nо 1. Закончились детство и юность, и уже быстрыми торопливыми, и какими–то незаметными шагами шагала молодость. И, хотя все они уже привыкли к статусу своей самостоятельности, но невольно начинали задумывать о том, что их ждёт впереди — в настоящей взрослой жизни.

 

ГЛАВА 36

Знаковый год

Наступивший 1971‑й год ознаменовался для многих таращанских выпускников 64‑го года созданием своих семей. Не обошло это событие стороной и Самойлова. Прошло немногим более 1,5 лет с той поры, как он возобновил свои отношения с Оксаной. И развивались эти отношения гармонично и очень хорошо, в том плане, что были сведены к минимуму различные разногласия между влюблёнными сторонами. Это вовсе не означало, что не было вообще каких–то споров по отдельным вопросам или то, что одна сторона безропотно повиновалась решениям другой стороны. Нет, конечно — были небольшие расхождения и в вопросах выбора видов отдыха, и в частном выборе того или иного мероприятия, да и вкусы каждого не были уж совсем подобными. Но Виктор, успевший дважды за короткое время обжечься на раздорах с нравившимися ему девушками, сделал уже для себя некоторые выводы. Свои–то ошибки помнились очень хорошо. Поэтому он стал менее категоричным, более предупредительным, уменьшилось несколько его упрямство и, главное, его эгоизм. Он стал более прислушиваться к мнению Оксаны и не так рьяно отстаивать свою точку зрения. Оксана же в этом плане была вообще более мягким человеком. Это вовсе не означало, что ей было присуща некая бесхарактерность, вовсе нет — она умела отстаивать свою точку зрения, но делала это ненавязчиво и как–то, хотя и убедительно, но мягко и обосновано. Кроме того, если Виктору на первых порах Оксана просто нравилась, и он только во время примирения неожиданно даже для себя признался ей в любви, то Михайлова — таковой была фамилия любимой Виктора — буквально с первых дней встреч с ним (ещё 3 с лишним года назад) полюбила понравившегося ей парня, хотя никаких признаний от неё пока что не следовало. Если что–то и выдавало её чувства, то, скорее всего, это были глаза, которые всегда смотрели на Самойлова с любовью. Поэтому Михайлова старалась даже в спорных вопросах не доводить, если это зависело только от неё, ситуацию до критической.

И Виктору, и Оксане последний год было скучно и тоскливо один без другого. Да что там скучно, они уже настолько привязались друг к другу, что не мыслили себя по отдельности. Виктор уже не боялся (или не стеснялся) время от времени говорить своей лучшей подруге слова любви. И Оксана отвечала ему взаимностью. Ничто уже не мешало связать любящую пару узами брака. Но они прекрасно понимали, что пока Михайлова ещё учится это, пожалуй, нецелесообразно. Пока что Виктор снимал для себя комнатку у хозяев частного дома, не особо обращая внимание на малость её, так сказать, квадратуры. Комната, да и плата за неё его устраивали, он был непривередлив к месту жительства, в котором ему в основном приходилось проводить вечера и ночи. А вот при создании семьи требовалась уже комната побольше, если уже не отдельная комната (по крайней мере, без хозяев) на пару с какой–нибудь другой молодой семьёй. Подобные квартиры в Киеве, конечно же, сдавались, но их ещё предстояло отыскать. Кроме того, стоимость такой квартиры или отдельной комнаты была намного выше, нежели оплата места (так называемый угол) в частном или государственном доме. Молодому специалисту, без поддержки второй его половины, это было очень накладно, да и практически нереально. Стипендия Оксаны вносила бы, конечно, свою лепту в оплату снимаемой комнаты, но нужно было же ещё питаться и одеваться. Да и средства на какой–никакой досуг тоже не мешали бы. В общем, после долгого обсуждения этого вопроса, будущая семейная пара благоразумно решила отложить бракосочетание на период окончания Оксаной института.

Однако и затягивать со свадьбой до даты окончания Михайловой института влюблённые тоже не хотели. И они решили официально соединить свои жизни и судьбы не позже ранней весны этого года. Сначала обсуждался вопрос о том, чтобы отгулять свадьбу, например в мае — очень подходящая погода. Но затем кто–то из девчонок сказал Оксане, что в мае очень даже не рекомендуется сочетаться браком.

— И почему это? — удивилась та.

— Да потому, что век маяться будете.

— Вот ещё — ерунда какая!

— Ничего не ерунда. Даже пословица или поговорка этого не велит делать.

— Какая ещё пословица?

— А такая. Она, правда, не о девушках, но и для них она вполне годится: «Рад был жениться, да май не велит».

Оксана с Виктором подумали и решили не рисковать. Виктор и сам когда–то слышал подобную поговорку, только в той, вроде бы, шла речь о тех, кто родился в мае. Но лучше всё же перестраховаться. И вот тогда было принято совместное решение провести регистрацию брака ранней весной. Почему именно ранней весной, не лучшее, вроде бы, время для празднования свадеб? Дело в том, что они тоже вполне обоснованно решили провести свадьбу до того, как Оксана получит, оканчивая институт, окончательное направление на работу. Ведь она его может получить в любой город, в любое место на бескрайних просторах великого и могучего Советского Союза. А соединившись браком с Самойловым, Михайлова (точнее уже Самойлова, так они единогласно решили) точно получит направление «по месту работы мужа» — имеется в виду, конечно, не само место работы, но город проживания последнего. И Оксане не придётся, как многим другим, придумывать всякие лазейки для того, чтобы остаться в столице. Оксана была родом из Черниговской области, но не из самого областного центра. Да и в сам Чернигов ни Оксана, ни Виктор переезжать не собирались. Конечно, в Киеве своего отдельного жилья придётся ждать не так уж мало времени, но и в слабо развивающемся (со слов девушки) областном центре тоже вряд ли его быстро дождёшься. А в старинный Батурин, в котором жили будущие тести Самойлова, никто из молодой пары тем более ехать не намеревался. Да, там были прекрасные, чарующие глаз, места, но они предназначались для отдыха, но вряд ли, как они оба думали, для работы. Да и какая работа там могла найтись для их обоих. В этом отношении был прав отец Виктора, когда несколько лет назад говорил о том, в Тараще Виктору работать не придётся. То же самое можно было сказать о Батурине, и в меньшей степени о Чернигове. Конечно, Оксана со своим экономическим образованием могла, вероятно, найти место работы и в меньших городках. А вот Самойлову это было сложнее, да и, главное, желания такого не было. Таким образом, будущая чета Самойловых твёрдо решила обосноваться в Киеве.

Итак, в мае свадьбу справлять не рекомендуется, а в июне уже можно не успеть, может быть уже выписано направление на работу. Его, конечно, предъявив брачное свидетельство, можно потом и изменить. Но на это уйдёт и времени немало, да и зачем им лишняя волокита. А проводить регистрацию брака в апреле или в марте — практически всё равно. Так зачем тогда затягивать. Чем ближе к лету, тем более загруженной будет Михайлова. В общем, регистрация брака и тожества по поводу свадьбы была намечена на субботу 20 марта. В торжественном зале регистрации брака Самойловым запомнились только два вопроса работницы ЗАГСа:

— Виктор Геннадиевич Самойлов! Согласны ли вы взять в жёны гражданку Оксану Петровну Михайлову?

— Оксана Петровна Михайлова! Согласны ли вы взять в мужья гражданина Виктора Геннадиевича Самойлова?

Так же хорошо им запомнились и очень краткие, но абсолютно одинаковые, уверенные и решительные ответы на эти вопросы:

— Да!!

Сама речь регистраторши, поздравления, фотографирования и прочие сопутствующие атрибуты бракосочетания у них постепенно изгладились из памяти, а вот эти вопросы, как и их ответы, сохранились на всю жизнь. Даже обмен кольцами им почему–то менее запомнился. Правда, обоим запомнилось небольшое волнение, сопутствующее этому мероприятию. Но ведь и событие–то было какое важное, неординарное, а потому и волнительное.

К гуляниям на свежем воздухе мартовская погода, конечно же, не благоприятствовала. Проводить её в Тараще или в Черниговской области, как решили молодые (да и их родители с этим согласились) было нецелесообразно — Киев был как бы некой средней географической точкой, в которую могли съехаться родные и близкие молодожёнов с противоположных сторон столицы. В итоге после торжественного бракосочетания празднования проводились в одном из кафе, ресторан для этой цели посчитали слишком уж шикарным удовольствием — деньги молодым ещё ой как понадобятся. Да и гостей на свадьбу решили много не приглашать — только родители, свидетели и самые близкие друзья. По крайней мере, такого большого количества гостей, как на свадьбе Молодилина, у Самойловых не было. И со стороны Виктора, и со стороны Оксаны было человек по 7–10 одноклассников и сокурсников. Великановой в их числе не оказалось. Были из школьных друзей Виктора лишь Игорь Пономаренко с Ксюшей, которые в прошлом году уже сочетались законным браком, Вася Колтунов да Витя Порох. Из сокурсников было тоже 4 человека, в том числе и Антон Рознянский, который был свидетелем со стороны жениха. Он, хотя и был на три года старше своего друга, но жениться почему–то не спешил. Со стороны невесты дружкой была Наташа, лучшая подруга Оксаны по институту, с которой Самойлов познакомился ещё в день знакомства со своей будущей женой.

Виктор много времени уделил ещё до свадьбы поискам квартиры, точнее комнаты для проживания молодой семьи. Это было непростым делом, но, в конце концов, эта первая житейская проблема успешно завершилась. Подыскал Виктор комнату в новом доме на Левобережье, где активно строились новые многоэтажные дома. Дом, в котором сдавалась двухкомнатная квартира, был кооперативный и будущий владелец предусмотрительно построил её для своего сына, который только оканчивал школу и собирался поступать в институт. В том, что его чадо с первой попытки попадёт в институт, отец не сомневался, но он не хотел, тоже, наверное, вполне обоснованно, чтобы сын жил отдельно, предполагая его излишнюю вольготность, которая явно могла помешать учёбе. Это была квартира для будущей семьи сына, но никак не для него самого. Таким образом, на данный момент в его двухкомнатной квартире пока что проживали Самойловы и ещё одна подобная молодая пара. Раздельная планировка комнат не предполагала никаких житейских проблем. Вот только, если сын хозяина квартиры решит жениться, то эти самые проблемы появятся сами собой и в тот же час. Но квартиросъёмщики, хотя и думали об такой возможности, но отгоняли пока подобные мысли. Вот, если сыну квартиродателя придёт в голову такая мысль, тогда и будут они ломать головы. Как говорится, лучше решать проблемы по мере их поступления, а не загадывать заранее. По крайней мере, как они полагали, в ближайшие 5 лет такого произойти не должно. А там будет видно. За это время Виктор надеялся получить постоянное жильё в одном из новых домов, которые на долевом участии возводил Институт, в котором он работал. Институт был на хорошем счету в городе, а потому жильё, пусть и не в таком уж большом количестве, но выделялось для его работников довольно регулярно. Стал Самойлов на очередь для получения квартиры с первого же дня после подачи заявления в ЗАГС. Обычно, в жилищной комиссии по таким ненадёжным документам на очередь не ставили, но Самойлов за 1,5 года (а с практикой так за целых два года) уже успел себя зарекомендовать с хорошей стороны и ему верили. Он понимал, что месяц, отведенный ЗАГСом до даты регистрации его брака с Оксаной, вряд ли что–нибудь кардинально решит, но кто его знает — всё может быть.

Конечно, жилищный массив на Левобережье был далековато от центра города, и добираться на работу Виктору или Оксане в институт (а потом и на работу) на первый взгляд придётся долго. Но выбран этот район Виктором, в отличие от таких районов Киева, как Оболонь (где только начиналось строительство массива), Голосеевский, Куренёвка, Сырец или Отрадный, был по простой причине — в этом районе уже были станции метро. Ещё в ноябре 1965‑го года, всего через год после поступления Самойлова в институт, были открыты станции метро «Гидропарк», «Левобережная», «Дарница» (c электродепо «Дарница»), а в октябре 1968‑года — и станция «Комсомольская». В 1979‑м году на этой Святошинско — Броварской линии появится ещё и конечная станция «Пионерская». Как раз в районе станции метро «Комсомольская» и Самойловы обустроились в своей довольно просторной комнате (20 м 2). У соседей по снимаемой площади комната была поменьше — 15 м 2. В распоряжении молодых пар была ещё десятиметровая кухня и, естественно, ванна с туалетом. Застройка Северо — Броварского массива (так вначале, до 1968‑го года назывался Комсомольский массив) началась ещё в 1965‑м году, и сейчас строительство шло полными темпами. Значительно позже на этом массиве, немного дальше от места жительства Савельевых, рядом со станцией метро «Дарница» появятся два примечательных сооружения: 5-и уровневое здание универмага «Детский мир» (ул. А. Малышко, 3 — 1987‑й г.) и гостиница «Братислава» (ул. А. Малышко, 1 — 1989‑й г.). За ними (в средине квартала (Дарницкий бульвар, 7) уже к тому времени располагался и первый в Киеве крупнопанельный 12-этажный жилой дом криволинейной конфигурации (на 23 подъезда и с 5‑ю сквозными проездами).

Для поездок в центр Киева метро очень даже подходило для молодой пары, оно, как известно, является самым скоростным видом транспорта. Что же касается вышеперечисленных районов, то из них добираться на метро или троллейбусе к месту работы или учёбы (временно) было бы значительно дольше. Да и жильё в этих районах строилось не так интенсивно, как на Левобережье, поэтому в старых, довоенных густозаселённых домах или в «хрущёвках» искать квартиру было значительно труднее. Правда, в старой квартире, вероятно, было бы меньше проблем с её обустройством. А вот в той квартире, которая временно досталась Самойловым (как и их напарникам–соседям) были лишь одни голые стены. И поэтому первоочередным вопросом стояло приобретение хоть какой–то мебели. У молодожёнов имелись кое–какие средства, которые им подарили на свадьбе — практически все гости дарили не отдельные подарки, а именно деньги в конвертах, так, наверное, было проще. Но этих денег было не так уж много, это была как бы оборотная сторона медали немногочисленности гостей на свадьбе. Хорошо, что молодой чете помогли родители — и те, и другие не богатые, конечно, но вполне зажиточные. Родители Оксаны на первых порах по старым древним традициям (или пережиткам прошлого) вообще считали, что невеста должна быть с богатым приданым. Странно то, чем более в глухом месте находился провинциальный городок, посёлок или село, тем крепче эта «традиция» сохранялась. А потому старались всё приобретать для молодых за свой счёт. Хорошо хоть, что сваты вовремя остановили их, внеся свою весомую лепту в налаживание семейного быта Оксаны и Виктора. В общем, к тому времени, когда молодому специалисту и молодой супруге Оксане Самойловой предстояло отработать свой первый трудовой день, новосозданная семейная ячейка общества уже вполне обустроилась и была очень рада своему уютному семейному гнёздышку, хотя пока что и временному.

Одним из первых приобретением в квартиру, после раскладного диван–кровати и кухонного столика (такой же столик вскладчину они с соседями купили и на кухню), стала покупка телевизора. В принципе, спать можно было и на полу на матрасах, но нужно было вечерами и в выходные дни заниматься в комнате интеллектуальным развитием и приятным досугом. Ходить к соседям смотреть телевизор, было не очень–то удобно — у них своя семейная жизнь. Приобрели свой первый, пока что чёрно–белый телевизор, Самойловы марки «Рекорд». Это был на то время очень популярный и добротно сделанный телевизор воронежского завода «Электросигнал». Одна из марок этого телевизора ещё в 1956‑м году получила «Большую золотую медаль» на международной выставке в Брюсселе. И хотя, как гласила статистика, в советских семьях каждый пятый телевизор был марки «Рекорд», купить их в Киеве было проблематично. Дело в том, что к тому времени местный радиозавод выпускал телевизоры марки «Славутич», которые в основном и заполняли полки магазинов. Но эти телевизоры были значительно хуже «Рекорда», у них часто возникали неполадки, самой невинной из которых был выход со строя (начинались от перегрева крошиться) пластмассовые панельки пальчиковых ламп. Раздобыть «Рекорд» Самойлову помогла, как и его отцу когда–то холодильник, тётя Галя, которая, естественно, привлёкла к этому делу своего супруга. Так, постепенно Самойловы начали создавать своё уютное гнёздышко, пусть пока что и временное.

Запомнился этот год Виктору ещё одним моментом. В этом году творческим содружеством Александры Пахмутовой и Николая Добронравова был написан цикл песен, посвящённый первому космонавту планеты Земля Юрию Алексеевичу Гагарину. Поговаривали, правда, что песни были вроде бы написаны раньше — ещё в год гибели Гагарина, но это, впрочем, не имело никакого значения. Главном было то, что уни увидели свет, их услышали именно в этом году. Вся советская страна ознакомилась с ними немногим позже из прямого эфира телевизионного концерта, посвящённого памяти первого космонавта. Цикл из пяти песен назывался «Созвездье Гагарина». Песни исполнял замечательный певец Юрий Гуляев, и это было даже немного символично — оба Юрия. У Гуляева был прекрасный лирико–драматический баритон с мягким, но одновремённо и глубоким, объёмным тембром. Это был певец с большим талантом, большой волей к жизни, с небывалой скромностью на сцене и с огромным обаянием. С его красивой внешностью — высокий, мужественный (но с мягкими чертами лица и очаровательной улыбкой) — очень гармонировало его романтическое и одновремённо патриотическое, мужественное пение. Да, у него был мощный голос, но в то же время столько в нём было теплоты. Своим пением Юра всегда передавал настроение. К тому же, обаятельную улыбку Гуляева часто сравнивали с улыбкой великого космонавта. Да и не только улыбку, и самого Юрия Гуляева часто сравнивали с его тёзкой–космонавтом. Они не только были похожи внешне, но и, как говорили, по образу жизни тоже. Они были знакомы лично, их судьбы переплетались, и у них много общего.

После исполнения песен в студии гостям телепередачи было предложено определить лучшую из 5-и исполненных песен. И вот здесь произошло то, чем собственно так запомнилось это событие Самойлову. Одно высокопоставленное лицо, из числа присутствующих в студии, сразу же отметило, что ему понравилась песня «Знаете, каким он парнем был». И ему тут же начали поддакивать другие. Во все времена на Руси процветало чиноугодничество. Да, в песне были слова, которые запомнились потом всему советскому народу: «Он сказал: «Поехали!», он взмахнул рукой. Словно вдоль по Питерской, пронёсся над Землёй…». Но Виктору гораздо больше понравилась песня, названием которой был назван и сам этот цикл. Да и рядовым гостям студии, как показалось Самойлову, тоже больше нравилась именно эта песня — по крайней мере, аплодисментов она собрала гораздо больше. Но в итоге, именно песня, отмеченная той Vip–персоной, и была названа лучшей. Но песня «Созвездье Гагарина» была намного лиричнее, и были в ней такие замечательные, именно лирические, пронизывающие душу, слова:

Но, в итоге, эта песня, как и три её другие сестры («Запевала звёздных дорог», «Смоленская дорога», «Как нас Юра в полёт провожал») была практически навсегда забыта, а в эфире звучала только та избранная песня. Поэтому Виктора раздражала, а порой и просто бесила такая несправедливость. А в средине этого года произошла ещё одна космическая трагедия — 30 июня во время приземления космического корабля «Союз‑11» из–за разгерметизации спускаемого аппарата погибли все три члена его экипажа — Георгий Добровольский, Владислав Волков и Виктор Пацаев. За 10 лет полётов землян на орбиты вокруг Земли и Луны, высадки человека на ту же Луну, действительно, несколько снизилась та первоначальная космическая эйфория, и работа космонавта стала уже как бы будничной. Но последние года показали, что это очень опасная работа, при выполнении которой люди подчас идут на самопожертвование. Освоение Космоса знаменовалось не только успехами, но ещё и по́том, и, самое главное, кровью: неизведанная пока ещё космическая Бездна отнимала самое бесценное, что было на Земле — человеческие жизни.

* * *

А вот у Великановой в первой половине этого года были свои проблемы. Похожие ли? Вовсе нет. Да, она уже более полугода встречалась с Максимом, и их отношения становились всё теплее. Люба пока что даже сама себе не могла ответить на вопрос о том, любит ли она Терещука. Он ей с каждым днём всё больше нравился. Максим умел красиво ухаживать, был вежлив и предупредителен. И, главное, как ей казалось, он не был наглым, хотя, как мужчина, и был немного напористым. Всё у них складывалось хорошо. Они не встречались каждый день, могли иногда видеться и по нескольку дней подряд, а могли и неделю, а то и больше не встречаться. Жизнь есть жизнь, и у каждого из них были свои, если и не проблемы, то периоды занятости своими делами. Но такое «расписание», наверное, позволяло им постепенно хорошо взвешивать свои отношения, размышлять и предполагать. Но вот как раз последнее Любе удавалось с трудом. Конечно, Максим очень внимателен к ней, да и она сама к нему привязалась. Да что там привязалась, он нравился ей. Но свою дальнейшую судьбу она пока что никак не могла представить вместе с Терещуком. Не потому, что не хотела, в глубине души она была, хотя и боялась себе в том признаться, чтобы Максим в её жизни оставался подольше. Но она покуда не видела себя в своих мечтаниях, а точнее, именно предположениях, вместе с Максимом в каком–нибудь уютном семейном гнёздышке. Да и сложно это было представить девушке, которая до поры до времени не особо обращала внимание на заигрывание того или иного парня. Максим при встречах иногда говорил Великановой ласковые слова, и даже пару раз даже признавался ей в любви, хотя и не очень пылко. Но она, даже неопытным женским сердцем, чувствовала, что Максим искренен в своих признаниях. Вот только немного странным для неё было то, что он пока что абсолютно не заводил разговор о женитьбе, о создании совместной семьи. Не было пока предложений руки и сердца. Люба, в общем–то, хотя и понимала, что её личная жизнь должна меняться — годы то идут — но своё замужество не особо подгоняла. Да и Максим, по всей видимости, как говорится, для супружеской жизни ещё не созрел. Почему же созрел для этого на год моложе его Самойлов? Самойлов пережил драму в личной жизни ещё не успев окончить школу, да и с Оксаной, как известно, тоже не всё у него всегда складывалось удачно. Видимо, это и подтолкнуло его к такому ответственному шагу. А вот Максим, пользовавшийся у девушек немалым успехом — а Люба замечала каким взглядом его провожают незнакомые встречные девушки во время её свиданий — вероятно, не очень торопился связывать себя семейными узами. Потому–то у неё и не было пока что подобных Самойлову проблем (или радостных перемен).

У неё были сейчас свои, так сказать, семейные заботы. Какие же это семейные заботы, если она не помышляла о создании таковой? Дело в том, что заканчивала школу её сестра Наташа. И перед той стоя вопрос выбора ВУЗа, да и немалые проблемы сдачи вступительных экзаменов. Наталка хорошо училась в школе, но, в отличие от старшей сестры, до медали не дотянула. А потому ей предстояло при поступлении в институт полностью сдавать 4–5 экзаменов (в зависимости от выбранного ею ВУЗа). А вот с его выбором у Наталки были некоторые проблемы. Она неплохо училась по всем предметам, но её любимым, как ни странно, был иностранный язык. Как она вначале, поддерживаемая мамой, не хотела изучать английский язык, так впоследствии он пришёлся ей по душе. Вероятно, не зря Люба покупала ей в младших классах книги английских и американских писателей. Они были, конечно, на русском (реже на украинском) языке, но читала их Наташенька запоем. А вот в старших классах новые книги для сестры стали для Любы некой проблемой. Поскольку Наталке нравился английский язык, то она в последние школьные годы предпочитала читать произведения тех же английских или американских авторов на языке оригинала. Люба видела, что Наташе нравится английский язык и что у неё определённо способности к нему. А потому не могла отказать в просьбе сестрички покупать ей в Киеве книги на английском языке, тем более что когда–то сама убедила сестрёнку в том, что ей интересно будет такое чтение. Ей приходилось посещать книжные магазины и в специализированных отделах отыскивать подобные книги. На первый взгляд, ничего особо сложного в этом не было, тем более, что в последнее время книги на языке оригинала стали более часто появляться на прилавках таких магазинов. Но беда была в том, что Люба не понимала, о чём идёт речь в этих книгах. Она больше ориентировалась по фамилиям зарубежных авторов, но вот сюжет книги, хотя бы краткий, ей был недоступен. А сестру вовсе не интересовали, например, книги Яна Ланкастера Флеминга, который хотя и умер в августе 1964‑го года, но до того успел создать целую серию романов о похождениях агента 007 Джеймса Бонда. Не особо её интересовали и произведения Агаты Кристи, хотя порой она и читала некоторые её повести, особенно те, в которых фигурировала мисс Марпл. А вот особое пристрастие младшая сестра питала, и это понятно, к любовным романам типа «Унесённые ветром» Маргарет Митчелл, написанный той в далёком 1936‑м уже году, но так полюбившийся женщинам многих стран.

В связи с этим старшей Великановой доводилось более подробно выспрашивать сюжет очередной зарубежной книги у продавщиц магазина. Но те делали это не весьма охотно, да и, как позже убедилась Люба, не всегда давали о книге правдивую информацию, часто вовсе незаслуженно расхваливая произведение (видимо, просто желая её побыстрее продать). Пару раз обжёгших на таких книгах, Великанова изменила тактику: она стала ходить в такие магазины вместе с Надеждой, которая и в школе, и, естественно, в институте изучала английский язык. Она не очень–то хорошо его знала, но, всё же, имела возможность по аннотации определить сюжетную линию романа или повести, и подруги более–менее могли определить будет ли младшей сестре Великановой интересна эта книга. Но сейчас перед сёстрами стоял гораздо более важный вопрос (книги уже были в прошлом) — в какой институт поступать Наташе? Правда, вопрос был не таким уж и глобальным, потому что младшая сестра не собиралась идти в технический ВУЗ или следовать по стопам Любы. Она твёрдо решила, что будет продолжать совершенствовать свой английский язык, а потому и поступать будет в соответствующее высшее учебное заведение. Но сложность была в том, что Наташа хотела поступать в киевский университет на факультет международной журналистики. Правда, такого именно факультета не было, там был просто факультет журналистики, но со специализацией «Международная журналистика». И это Наталку очень устраивало. И в этом выборе косвенно была виновата старшая Великанова. Это она неоднократно рассказывала сестре о том, что в КГУ на факультете иностранной филологии учится, а позже и закончила его, Лена Панасенко, хотя первоначально намеревалась подавать документы именно на факультет журналистики. Говорила и о том, что Лена учит и второй иностранный язык, который ей тоже очень может в жизни пригодиться. И вот теперь Люба корила себя за подобные откровения. Она понимала какой существует конкурс на этот факультет. И уж если передумала подавать на него документы золотая медалистка Панасенко, то Наташе и вовсе будет очень сложно пройти там отбор. После продолжительных, очень аргументированных бесед Наташа таки согласилась с мнением старшей сестры. Но теперь она заявила, что тогда будет поступать тоже на факультет иностранной филологии. Час от часу не легче! Это ведь тоже очень сложное дело. Ладно, пусть Наташа и сдаст иностранный язык на «пятёрку», но ведь нужно сдавать и другие экзамены, в том числе и сочинение, а знания сестры по родному! языку (или русскому) оставляли желать лучшего. Да не было гарантии и в том, что именно в университете Наташа сдаст английский язык именно на «пятёрку» — да, знания у неё по нему отличные, свободное чтение любого текста, его перевод, но вот разговорная речь, произношение… В таком же их отличном владении старшая сестра была вовсе не уверенна, всё–таки, уровень обычной районной школы. Раньше Люба надеялась, что сестричка подаст документы просто в киевский институт иностранного языка, но сестре это почему–то не улыбалось. Но вторично разубеждать сестру было очень сложно, да и не очень–то удобно.

И Люба вновь, как некогда в школе, нашла выход из этой непростой ситуации. Она решила подключить свою старую подругу. Великанова разузнала адрес проживания Лены Панасенко и встретилась с ней. После долгой беседы, в которой интересующемуся Любу вопросу было уделено не так уж много времени (больше, обрадовавшиеся встрече подруги, вели беседы о своих новостях), было договорено встретиться ещё раз, но в немного большем составе. Люба в тот же вечер позвонила домой и договорилась, что сестричка на одно из воскресений вырвется в Киев — проведать её и немного ознакомиться со столицей. Наталка несколько раз уже бывала в Киеве, но с удовольствием согласилась приехать. Киев, который она пока что очень мало знала, с каждым таким приездом всё больше ей нравился. Договорились, что Наташа приедет в Киев где–то через 10 дней — не в это воскресенье, а в следующее. Она мотивировала это тем, что у неё на это воскресенье уже есть свои планы, да и позже погода будет получше. Люба согласилась с предложением сестры, хотя прекрасно понимала, что погода как раз особого значения не имеет. Да, конечно же, они погуляют вдвоём по весенним улочкам столицы, но основная цель приезда Наташи в Киев вовсе не эта.

Приехала Наталья в Киев первым автобусом в третье воскресенье марта. Как она и предполагала, погода уже установилась вполне нормальная — относительно тепло, солнечно и без осадков. Сначала она поехала к сестре в общежитие, где немного перекусила, точнее Люба еле её заставила выпить большую чашку чая с булочкой. Она понимала, что Наташа дома перед отъездом немного перекусила, но им предстояла длительная прогулка по Киеву. Впрочем, она была не такой уж долгой, поскольку в час дня они встретились с Панасенко. До этого у Любы был короткий разговор с Наташей:

— Так, сестрёнка, ты хочешь более детально узнать о факультете, на который ты намерена поступать?

— Конечно, хочу! Мы, что в университет поедем?

— Нет, в университет мы не поедем. Вряд ли в воскресенье мы там кого–нибудь нужного нам застанем.

— Тогда как мы о нём детально узнаем?

— Из первых уст.

— Как это? Ты же говоришь, что там сейчас никого нет.

— Просто я пригласила подойти Лену Панасенко. А она, как ты знаешь, заканчивала этот факультет. Кто, как не она, сможет лучше всё рассказать о факультете, о вступительных экзаменах, да и вообще о жизни в институте.

— Ой, как хорошо! — обрадовалась Наташа, но через мгновение подозрительно посмотрела на сестру и спросила. — Это ты специально всё подстроила? Хочешь отговорить меня?

— Так, я её, действительно, специально пригласила, а не подстроила, как ты говоришь. Но я её не просила тебя отговаривать, как и сама не собираюсь. Даю тебе честное слово. Как ты решишь, так и будет. Надеюсь, ты моему слову веришь?

— Верю, — потупившись, ответила Наталка.

— Так вот, вы будете беседовать вдвоём, я в вашу беседу вмешиваться не буду. Если хочешь, я вообще уйду, а ты с ней побеседуешь, потом встретимся.

— Любочка, да ты что! Этого ещё не хватало. Я же тебе верю, как самой себе. Не нужно уходить, я прошу тебя.

— Хорошо. Лена никуда сегодня спешить не будет, она специально согласилась встретиться с тобой. Так что выспрашивай у неё всё, что тебя интересует. Другой возможности не будет. Точнее, она может и быть, но стоит ли тебе через время снова ехать в Киев. Поедешь, когда будешь документы в институт сдавать.

— Хорошо.

На этом договорённость была достигнута, и сёстрам оставалось дождаться Панасенко. Та опоздала к назначенному сроку всего на пять минут, что по киевским меркам было очень даже нормально. Она поздоровалась с сёстрами, Наташу она немного знала ещё по Тараще.

— Так, Наташа, что ты хочешь узнать об университете или о факультете? — спросила она,

— Всё.

— Ну, всего я и сама не знаю, — рассмеялась Лена. — Ладно, расскажу всё, что знаю. А ты уже сортируй нужное и ненужное.

Панасенко начала, не спеша, рассказывать больше, конечно, о факультете. Не останавливала она Наташу и тогда, когда та перебивала её рассказ своими вопросами. Люба в беседу, действительно, не вмешивалась. Но вот Наташа, многое узнав о самом факультете и учёбе на нём, перешла к вопросам о вступительных экзаменах.

— Можно я тебе задам вопрос? — спросила её Лена.

— Конечно.

— Кем ты собираешься работать после окончания этого факультета?

— Ну, не знаю, — Наташа задумалась. — Мне, конечно, хотелось бы работать переводчицей, и даже не просто переводчицей в каком–нибудь учреждении, а работать с иностранными туристами, делегациями.

— И ты считаешь, что для этого нужно обязательно заканчивать факультет иностранной филологии?

— А разве нет?

Теперь уже замыслилась Панасенко. Через время она вдруг обратилась к Наталье на английском языке. Та довольно уверенно ей ответила. Они некоторое время беседовали на английском, Люба при этом, естественно, ничего из сказанного не понимала, разве что отдельные слова. Потом Лена вновь перевела разговор на родной язык.

— Да, — обратилась она к Наташе, но видно было (взгляд в сторону подруги), что это было приглашение к разговору и Любы, — говоришь ты на английском языке очень хорошо. В том смысле, что очень правильно строишь фразы, у тебя большой запас слов, причём литературный. Сразу видно, что читаешь много литературы на английском языке. Я приятно удивлена.

Наташа удовлетворённо улыбнулась. Но Лена тут же остудила её:

— Но вот, что касается вступительного экзамена по английскому языку, то, я думаю, что на «отлично» тебе его будет очень сложно сдать. Я имею в виду именно в университете, на тот факультет, который ты задумала.

— Почему это? — уже огорчилась та.

— Понимаешь, у тебя при совершенно правильной, даже насыщенной разнообразием грамматике, не такое уж хорошее произношение. Видимо, в школе ему большого внимания не уделяют. А на этот факультет конкурс большой, поэтому экзамены принимают довольно жёстко.

— И что, я не могу его подтянуть?

— Боюсь, что нет. Времени очень мало. Нужна разговорная практика, хорошая практика. А её за это время ты нигде не получишь.

— И что же мне делать? — уже совсем расстроено тихо спросила Наташа. — Поступать на следующий год.

— Ещё чего! И не думай об этом, — впервые и очень решительно вступила в разговор Люба.

— Почему? За год я подтяну разговорную речь и тогда поступлю через год. Мне–то спешить некуда, в армию меня не заберут.

— Я согласна с Любой, — поддержала подругу Панасенко. — Да, в армию, как ребятам, тебе не идти, но зачем терять год. Поступать нужно в этом году, причём обязательно поступить. Ты знаешь, Наташа, поступать после школы лучше всего, пока у тебя свежие знания. Ты за год, я согласна, подтянешь разговорную английскую речь, но забудешь другие предметы. Это только кажется, что за год можно хорошо подтянуть другие предметы. Ничего подобного! Самостоятельное обучение очень невыгодно отличается от того, когда ты вместе с другими учениками, с учителями, коллективно проходите предмет.

— Совершенно верно! — вновь вступила в разговор Люба, поддерживая подругу. — Ты и сама потом в этом убедишься, уже в институте, — повернулась она в сторону сестры. — Пока ты занимаешься со всей группой — всё даётся легко. Но стоит тебе заболеть и отстать по какому–либо предмету, самостоятельно его подтягивать очень трудно.

— Но что же мне тогда делать? — растерянно протянула Наталья.

— Наташа, а что тебя так тянет в университет, на этот факультет, — спросила Панасенко. — Ты думаешь, что окончив его, сразу же поедешь с какой–нибудь группой за границу или будешь работать с иностранными группами здесь, в СССР?

— А что, это не так?

— Господи! Какая же ты наивная, — уже просто рассмеялась Лена. — Впрочем, и я когда–то так думала. Но я же после окончания университета, точнее факультета иностранной филологии, работаю не заграницей, да и в Киеве у меня работа очень заурядная. Понимаешь, иностранные филологи, это, так сказать люди, которые постоянно изучают иностранную литературу, копаются в ней, что–то отыскивают в ней, анализируют, делают свои выводы. Да, филологи — это люди, которые в совершенстве владеют языком, без нарушений литературных и разговорных норм. Но это, скорее, деятели науки, специалисты в истории языка. Понимаешь? И филологи не так уж часто становятся переводчиками.

— И что мне делать? — вновь повторила свой вопрос Наташа.

— Господи! Да это же очевидно — поступай в институт иностранного языка. Туда и экзамены легче сдавать, да и там просто акцентируется внимание именно на знании языка. Да и зачем тебе изучать разные там литературоведение, текстологию, источниковедение, да ещё и палеографию, которые, например, довелось изучать мне. Возможно, краткие курсы подобных дисциплин будут и в инязе. Но, там всё намного проще и более целесообразно. А знание собственно английского языка, которым ты и так владеешь неплохо, вряд ли отличается от того, который ты получишь в университете. Тебе же для работы переводчицей нужен диплом, и поэтому не играет особой роли какой ВУЗ ты окончишь.

— И что, я потом всю жизнь буду работать в школе учительницей английского языка.

— Почему? Ничего подобного. Возможно, первые 3 года по направлению тебя и определят в какую–нибудь школу. Но потом ты вольна выбирать себе место работы. Кстати, и в университете многим дают направления именно в школу. Но совсем не обязательно и то, что тебя направят именно в школу. Всё будет зависеть от тебя самой. Если ты покажешь отличные знания, то вряд ли тебя направят в школу. Туда попадают в основном середняки. А лучших студентов ожидают как раз более престижные места. А уж переводчиками многие из них становятся. Вот так–то.

— Я подумаю над тем, что вы мне сказали.

— Думай, Наташа. Время у тебя есть. Хорошо подумай, потому что ты выбираешь себе специальность на всю жизнь. И вряд ли ты захочешь постоянно сидеть в библиотеке или в кабинете и копаться в тонкостях того или иного языка, что присуще многим филологам. И не только в языках современных, но и в устаревших, в разных диалектах и прочее.

— Хорошо, я подумаю, — снова произнесла Наталья. — Спасибо вам большое за советы. Мне, действительно, есть над чем подумать.

На этом беседа, и довольно обстоятельная, была завершена. Девушки втроём ещё немного погуляли по Киеву. Потом Панасенко, тепло попрощавшись с Великановыми, отправилась домой, а сёстры зашли в одно из кафе, где немного перекусили. После этого они поехали на автовокзал — Наташе пора было возвращаться домой.

Беседа младшей Великановой с Леной Панасенко не прошла бесследно. Видимо, хорошенько подумав, посоветовавшись с родителями и друзьями, узнав более подробно об Институте иностранных языков, Наташа подала–таки документы именно в этот институт. Поступила она туда без особых проблем, сдав два экзамена на «пятёрку» (в том числе по иностранному языку) и два экзамена — на «четвёрку». И вот с осени обе Великановы уже обитали в Киеве, став более часто встречаться, чему были очень рады. Правда, киевский государственный педагогический институт иностранных языков располагался вдали от места работы и проживания Любы, но, всё же, недалеко от цента города, по улице Красноармейская, 73. Рядом находилась красивейшая архитектурная достопримечательность — римско–католический костёл Святого Николая. Правда, никакие богослужения там сейчас не проводились, а само здание костёла использовалось для нужд Киевского государственного областного архива. Однако, позже, к дням проведения московской «Олимпиады‑80» костёл был отреставрирован. В нём был установлен великолепный орган с широкой тембровой палитрой, созданный мастерами фирмы «Rieger — Kloss» (Чехословакия), а само здание костёла стало носить название «Республиканский Дом органной музыки».

 

ГЛАВА 37

Новые ячейки общества

Следующий год стал уже особо памятен и для Любы лично. Новый 1972‑й год Люба встречала вместе с Максимом в небольшой компании его друзей. Великанова уже была знакома со всеми из них, они нередко собирались на различные праздники. Этот круг друзей Терещука был весёлым и дружелюбным, а потому подобные мероприятия проводились очень хорошо, время при этом пролетало довольно быстро. Вот и на этот раз празднование затянулось почти до утра. Будь это летом, они точно все вместе могли бы встречать рассвет. Но зимние ночи длинные, а потому провожать Любу к общежитию пришлось в темноте. Подъехали они к месту жительства Великановой на такси, ни один другой вид транспорта в эту пору суток уже не работал. Максим с Любой ещё немного прогулялись пешочком в районе общежития. Собственно говоря, сплошной темени не было — ночные фонари неплохо освещали тротуар, и даже часть дороги. Но ещё лучше озаряла всё вокруг луна. Был небольшой морозец, небо было абсолютно безоблачное и во время прогулки молодой пары им весело подмигивали яркие звёзды на чёрном небе. После примерно шестичасового сидения в душной комнате и выпитого не хотелось так сразу вновь возвращаться в четыре стены общежития. Поэтому Люба с удовольствием прогуливалась с Максимом, они даже пытались играть в снежки. Но снег был сухой и те неважно лепились, так что они больше просто бросались чистым белым снежным пушком, кружились, взявшись за руки и, конечно же, целовались. И вот после одной из таких серий поцелуев Максим вдруг просто крепко прижал Любу к себе и тихо, но отчётливо произнёс:

— Любаша, я люблю тебя. Очень люблю, и хочу, чтобы мы всегда были вместе. Я предлагаю тебе руку и сердце. Выходи за меня замуж.

До этого они разговаривали, больше шутя, в основном на темы, близкие новогодним праздникам. И вдруг такой резкий переход. Любу такое предложение, честно говоря, застало врасплох. Она не думала, что сегодня можно говорить о чём–то серьёзном. А вдруг это тоже новогодняя шутка? Она немного отстранилась от парня, подняла голову, посмотрела в его глаза и так же тихо спросила:

— Максим, ты это серьёзно говоришь? Или это всё твои шуточки?

— Люба, какие могут быть шутки в таком вопросе. Конечно же, серьёзно.

— Тебе, что так надоело твоя холостяцкая жизнь?

— Да при чём здесь это, я не задумывался над этим. Мне просто не хочется тебя терять. А ты что, не согласна.

— Не знаю, Максим. Как–то всё неожиданно. Ты меня просто застал врасплох. Я сегодня на такой сюрприз не рассчитывала.

— Вот! И как тебе такой сюрприз? Не нравится?

— Ну, что ты. Нравится, конечно. И я в принципе не возражаю. Только давай я тебе дам окончательный ответ завтра вечером, точнее уже сегодня.

— Почему? Ты не уверенна в себе?

— Я скорее не уверенна в тебе.

— Ого, это что–то новое. Разве я давал тебе повод не верить мне.

— Нет. Прости, Максим, не обижайся на меня. Понимаешь, делать такие признания и принимать решения лучше, всё же, на свежую голову. А мы сегодня изрядно выпили. Вдруг ты вечером уже забудешь то, о чём говорил сейчас. Я, конечно, шучу, не обижайся. Но, знаешь, как говорят, чем чёрт не шутит.

— Хорошо, я понял, — засмеялся Максим. — И не обижаюсь, чего обижаться. Всё, в принципе, верно. Договорились, сегодня вечером я тебе это вновь повторю. Так что готовься — и слушать, и принимать решение.

В общем, они ещё немного пошутили, расцеловались и расстались. Но только до вечера. И Максим сдержал своё слово, вновь последовало предложение руки и сердца, на которое Люба, уже не раздумывая, ответила согласием. В ближайшие две недели Люба с Максимом только и говорили о будущей свадьбе.

Конечно, Любу на первых порах одолевали некие сомнения, что, в общем–то, свойственно каждой незамужней женщине. Фактически Люба встречалась с Максимом год и три месяца. Много это или мало? Вряд ли найдётся человек, который решится точно ответить на этот вопрос. Некоторые могут встречаться до свадьбы и 5, а то и более лет, прекрасно уже зная друг друга. Но, сыграв свадьбу, такая пара могла и расстаться в срок, меньший указанного. С другой стороны, прекрасно уживаются, а то и доживают до «золотой» свадьбы пары, знавшие друг друга всего несколько дней — любовь с первого взгляда. Слишком уж всё индивидуально. Люба тоже уже хорошо изучила Максима, но понимала, что, всё же, недостаточно. Да, Максим был внимательным к ней и красиво ухаживал, он никогда не приходил на свидание хотя бы без маленького букетика цветов или одного крупного цветка. Но дело в том, что в ухаживаниях парень может быть одним, а мужем — совершенно другим. И сколько времени ещё с парнем не встречайся, вряд ли ты его узнаешь лучше. Истину позволит установить только совместная жизнь. То, что он её действительно любит, вроде бы сомнений не вызывало, но это сейчас, а как будет дальше? Но и на этот вопрос никто не может дать ответ. Но дело ещё и в том, что Великанова самой себе не могла дать ответ насколько она любит Максима. Да, любит, но так ли уж сильно, чтобы связывать свои отношения узами брака? Конечно, она самокритично несколько утрировала свои чувства к Максиму. Любить она его любила, но будет ли это любовь на всю жизнь? Вот вопрос, на который Люба не могла дать ответ. При мыслях о предстоящей свадьбе у Великановой перед глазами вместо Максима вдруг неожиданно появлялся Виктор. И как долго силуэт последнего будет застилать образ её будущего мужа? Тоже непростой вопрос. Но она понимала, что ей уже не восемнадцать лет, и даже не 20–22, в этом году ей уже исполнится 26. Годы уплывают, а семьи пока что нет. И, взвесив всё, она приняла окончательное решение — свадьбе быть! Они оба не хотели праздновать свадьбу (а, значит, и расписываться) зимой. Больше года ждали, подождут ещё пару месяцев. Они приняли предварительное решение, что свадьба состоится поздней весной или ранним летом. И всё, далее у Любы были только радостные дни в ожидании будущего важного, светлого события в её жизни. Таким же светлим было и её настроение. Но оно вдруг омрачилось после разговора со своей лучшей институтской подругой Надеждой. Когда Люба сообщила ей о своих намерениях, та искренне порадовалась за подругу. Но спустя время она задумчиво протянула:

— Слушай, Любаша! А ведь этот год високосный.

— Да, ну и что?

— Понимаешь, говорят, что в таком году нельзя выходить замуж.

— Почему?

— Многие считают, что играть свадьбу в високосный год означает подвергнуть брак опасности распада. А в дальнейшем можно ожидать болезни, а то и смерть.

— Ой, ну что за чепуха. Почему в мире так много всяких суеверий?

— Я не знаю. Но они порой сбываются.

Отвечая Наде, Люба, положа руку на сердце, не очень–то была уверена, что всё это чепуха. К сожалению, у неё перед глазами всплыл тот злосчастный прыжок через костёр в вечер на Ивана Купала. К тому же, если откладывать свадьбу на год, упускать целый год из–за каких–то примет, то могут и отношения измениться, да и вообще свадьба может не состояться. Правда, с другой стороны, не хочется на себе испытывать действия примет и проверять их. И в душе страшновато, что потом может получиться и как дальше жизнь сложится. И Люба, перестав спорить на эту тему, решила посоветоваться с Максимом, а, возможно, и с другими людьми. Когда Люба при очередном свидании с Максимом рассказа ему о суевериях в отношении високосного года и свадьбы, то Максим, немного подумав, заявил:

— Не верю я в такую ерунду. Високосный год — это вполне человеческое изобретение, необходимое для вычисления точных астрономических дат. И всё. Никакой мистики здесь абсолютно нет. К чему все эти предрассудки и суеверия, которые постоянно усложняют людям жизнь.

— Не скажи. Что–то во всей этой мистике, как ты говоришь, всё же, наверное, есть.

— Так, Любаша, не забивай себе голову подобной чепухой. Всё у нас будет хорошо, и только хорошо. Просто нужно в это искренне верить.

Великанова успокоилась, но в душе, всё же, осталась частица неуверенности. И она решила проверить все эти разговоры про високосный год, о свадьбе в это время и о разных суевериях по более научным источникам. Как уже говорилось, встречались они с Максимом не каждый день, а потому Люба несколько вечеров потратила, просиживая в библиотеке, копаясь в различных литературных источниках по вопросу високосного года и различных суеверий, связанных с ним. И, как оказалось, её поиски были не напрасными. Она разыскала статью, в которой известный учёный–историк детально освещал подобный опрос.

В общем, всё было примерно так, как говорила Любе Надежда. Причём, на первый взгляд, всё было очень серьёзно. По високосным годам в домах родителей невест не затевался свадебный переполох, и в этот год парни не сватались. Но! Это вовсе не означало, что влюбленные не могли венчаться или справлять свадьбы. Как же совмещались такие противоречия? Очень просто, хотя и несколько необычно — по високосным годам свататься ходили… девушки!!! Оказывается, високосный год был годом невест, которые могли сами выбрать себе жениха. И отказать невесте в сватовстве могли только в самых редких случаях, настолько редких, что проводивший по этому вопросу исследования учёный никаких упоминаний о таких отказах не разыскал.

Для Любы такие познания показались удивительными, но они оказались как раз кстати. Она в душе очень порадовалась этой информации и своей настойчивости. При очередной встрече с Максимом, после очередного упоминания о предстоящей свадьбе, Люба, хитро улыбнувшись, спросила своего жениха:

— Максим, у меня к тебе очень серьёзное предложение.

— Слушаю.

— Я люблю тебя. Я предлагаю тебе свою руку и сердце, и хочу взять тебя в мужья.

Максим оторопело посмотрел на Великанову:

— Но я же тебе сам это предлагал. И ты согласилась. Что это за предложения с твоей стороны. Я, конечно же, согласен. Но к чему такой обмен признаниями и предложениями? Это же всё одно и то же.

— Не совсем, — рассмеялась Люба. — Помнишь, я тебе несколько дней назад рассказывала о том, что в високосный год нельзя проводить свадьбы.

— Помню, конечно. И что?

— Так вот, оказывается можно проводить.

— Ну, и прекрасно! Что и требовалось доказать.

— Ой, какой ты не любопытный! А почему можно? Разве тебе не интересно?

— Вообще–то, действительно, интересно. То нельзя, то можно. Рассказывай.

И Великанова поведала Максиму то, что ей удалось разыскать в библиотеке. И сразу после своего рассказа добавила:

— Так вот, давай будем считать, что это не ты ко мне сватаешься, а я к тебе. Тогда можно играть свадьбу и всё будет у нас хорошо.

— Я не против, — хитро улыбнулся Максин. — И когда же моим родителям ждать от тебя сватов?

— Ой, Максим! — не на шутку испугалась Люба. — Но это же фигуральное сватовство. Ты ведь тоже не засылал своих сватов к моим родителям.

— Не засылал. Но откуда ты знаешь, что ещё не зашлю?

— О, Господи!

— А что тебя так пугает?

— Ну, сейчас это уже как–то не принято. Раньше–то будущие сваты обычно проживали в одном городе или селе, ну, в соседних, но не так далеко. Нет, сейчас это ни к чему.

— Успокойся, Любаша. Не планировал я, конечно, своих родителей или друзей направлять сватами к тебе. Но просить руки будущей невесты у твоих родителей, всё же, необходимо. В этом случае у тебя возражений нет?

— В этом случае нет.

— Ага! — удовлетворённо протянул Максим. — Значит, теперь мне этого делать не придётся.

— Почему?

— Как почему, потому что теперь ты придёшь к моим родителям просить моей руки, — расхохотался Максим.

— Елки–палки, ну и подловил ты меня. Ох и хитрый же ты и вредный. Максим, — взмолилась Люба, — ну, ты представь, как это будет выглядеть. Ты, что хочешь осмеять меня перед своими родителями?

— Успокойся, Любочка. Я просто пошутил. Не будешь, ты, конечно, просить моей руки у родителей. Но вот познакомится с ними, я думаю, тебе в ближайшее время предстоит.

— Ой, я боюсь. А вдруг я им не понравлюсь. Ты вон какой видный, а я против тебя мышкой буду выглядеть.

— Не волнуйся, всё будет нормально. У меня простые родители, и не будут они возражать. Ты им понравишься. Им как раз не нравились некоторые мои очень уж разбитные подружки. А к тебе у них претензий быть не должно. Да и у тебя ещё есть время подготовиться, хотя, что там готовиться.

— И, всё–таки, лучше немного попозже. Готовиться, действительно, не понятно как. А вот настроиться нужно.

— Вот и хорошо. Я и не предлагаю тебе с ними знакомиться прямо в ближайшие дни. Всё будет нормально, Любаша.

На этом важный для Любы да, наверное, и для Максима разговор о свадьбе и сватовстве был завершён. Люба успокоилась, и остаток дня уже мило щебетали совсем на другие темы.

В один из выходных Люба решила заглянуть к Насте Одарченко, со дня встречи с которой прошло уже немало времени. Подруги–одноклассницы обрадовались одна другой, и начали делиться своими новостями. Настя с интересом выслушала сообщение Любы о предстоящем замужестве, порадовалась за неё, а потом как–то грустно произнесла:

— Ты знаешь, Люба, я ведь тоже планировала выйти замуж в этом году. Ну, не я сама планировала, поступило мне такое предложение. Но не знаю, не решаюсь я этого делать.

— Почему? Что, парень тебе не нравится?

— Да не в этом дело. Как я слышала, не рекомендуется в этом году свадьбы справлять. И тебе, наверное, тоже не стоит.

— А вот ты о чём! Успокойся, всё нормально. Во–первых, психологи говорят, что всё дело просто в веками сохраняемом негативном отношении людей к году с непонятно откуда берущимся добавочным днём.

— И, всё–таки, что–то в этом есть.

— Так, дослушай до конца. Я сказала во–первых, но есть ещё и во–вторых. И это второе гораздо боле важно, а потому свадьбы в этом, пусть високосном году справлять можно.

И Великанова рассказала подруге о подобных своих сомнениях и о том, что она «нарыла» в библиотеке. И даже о том, как она сватала Максима. Настя рассказу Любы очень обрадовалась:

— Боже, Люба, как прекрасно, что ты мне это рассказала! Теперь я со спокойной душой могу готовиться к свадьбе. А вот то, что лучше самой сватать моего Валентина, мне очень даже подходит. Он очень хороший человек, но он у меня такой мямля, чересчур скромный и стеснительный. Я даже удивляюсь, как он решился мне предложение сделать. Так что нужно всё брать в свои руки. Отлично, а то я намеревалась перенести свадьбу на следующий год. Но за это время Валька, чего доброго раздумает меня в жёны брать. Кукуй потом старой девой. Молодец, Люба, ты хорошо всё придумала.

Теперь, уже повеселевшая Одарченко, с азартом начала обсуждать не только свои новости и подруги, но и рассказывать о том, что она знала об одноклассниках.

— Ты, кстати, знаешь, что Самойлов женился? — осторожно спросила она, но в душе надеясь, что теперь Любе это известие боль не причинит. — Ещё весной прошлого года. У него невеста оканчивала институт, они спешили, наверняка хотели, чтобы у его будущей жены был свободный диплом.

— Знаю, Надюха, знаю. Слышала об этом ещё летом прошлого года.

— Да, и его друг Игорь Пономаренко тоже, ещё в прошлогоднем году женился.

— Надеюсь на Ксюше?

— Конечно, на Ксюше. Правда, и у них что–то там в последние годы не ладилось. Затянули со свадьбой, могли бы уже давно пожениться.

— Молодцы! Вот за кого я искренне рада, так это именно за Ксюшу с Игорем. Дай Бог, чтобы у них всё хорошо сложилось. Они этого заслужили. Ещё с самой школы вместе, — концовку Люба уже говорила с большой грустью.

— Так, подруга, не кисни, — начала успокаивать её, заметившая смену настроения, Настя, и понимавшая её причину. — Всё в прошлом. У тебя у самой свадьба на носу. Всё будет прекрасно и у тебя. Ты лучше расскажи более подробно о своём Максиме.

И подруги начали рассказывать друг другу о своих женихах и делиться своими планами. Обе они до этого знали только имена будущих женихов подруги, поэтому сейчас им было интересно услышать кто они таковые, как выглядят, где живут, где и кем работают. Естественно, не забыли подруги пригласить вторую сторону на свою свадьбу. И обе обещали на таком важном событии в их жизни непременно быть.

Любе иногда казалось странным то, что такой парень как Максим выбрал её из множества красивых женщин. При этом не в сторону красоты или её отсутствия были направлены мысли — Великанова была привлекательной женщиной, — а в сторону внешнего облика, точнее, её невысокого роста. Почему Максим, такой высокий и стройный предпочёл взять себе в жёны, женщину, в сравнении с которой он был выше более чем на голову? Ведь вокруг столько девушек ему под стать — пусть, конечно, и не таких высоких как он, но, всё же, немного выше среднего женского роста. А вот она–то сама как раз среднего этого роста, если даже не чуть ниже. Вряд ли это было понятно и самому Максиму, ведь всё это происходит на подсознательном уровне. Но дело в том, у что высоких мужчин, как показывает практика, в этом вопросе как бы две крайности — они выбирают либо высоких, длинноногих стройных девушек (пожалуй, намного выше среднего роста), то есть себе под стать, либо, наоборот, как бы в противовес себе — невысоких женщин. При этом при выборе избранницы своего сердца высокие мужчины почему–то очень редко отдают предпочтение просто среднего роста женщинам. Так что в этом вопросе шансы Великановой распределялись примерно поровну — а это была очень большая вероятность подобного выбора. Очевидно, Максиму больше нравились лучше уж маленького роста женщины, нежели какая–нибудь «каланча», ростом с него.

Отыграли свадьбу Терещуки (отныне таковой была фамилия и Любы) в июне месяце. В мае им тоже, как год назад Самойловым, не хотелось отмечать такое знаменательное событие в своей жизни, боясь за возможные последствия, связанные с его названием. Свадьба справлялась в Киеве, и справлялась в ресторане. Всё по странным случайностям было как бы в противовес Самойлову — тот отмечал окончание института в ресторане, а Великанова в кафе. А в этом случае было наоборот. На свадьбе в ресторане настояли родители Максима, хотя ни Люба, ни её родители такую роскошь не особенно одобряли. Но зажиточные родители Максима настояли на том, что такое событие в жизни нужно провести очень пышно, чтобы оно запомнилось на всю жизнь, да и сын у них был один — почему бы не раскошелиться, если он и невеста того стоят. После свадьбы молодые поехали в дом жениха, где им была выделена комната, и где им предстояло некоторое время (год–полтора) пожить вместе с родителями Максима. Они были категорически против того, чтобы Максим с Любой снимали квартиру, у них и у самих жилплощадь вполне позволяла жить вместе. По крайней мере, некоторое время, потому что отец ещё полгода назад, предвидя женитьбу сына, выделил деньги на строительство кооперативной квартиры для него и его жены. Внёс свою лепту и сам Максим, который неплохо зарабатывал, а тратить свои деньги ему приходилось разве что на развлечения. Так что, он не особо стеснял в средствах родителей и мог с полным правом называть будущую квартиру своей, точнее своей семьи. Не возражали против решения жить Любы в семье мужа и родители Любы. Во–первых, раньше так вообще было принято у молодых — жена сына переходила жить (до постройки своего дома) в его семью, где могли даже жить не только родители того, но и другие их дети, а также старики. А во–вторых, лучше молодым на первых порах, действительно, пожить под присмотром и при помощи умудрённых опытом старших. Дружкой у Любы была Надежда, которая вскоре, как она говорила, тоже должна сочетаться законным браком. Конечно, были на свадьбе у Великановой её самые близкие школьные подруги и институтские, правда, последние не в полном составе. Самойловых на свадьбе Терещуков не было.

Одарченко своё замужество оформила тоже летом, только в августе месяце. Люба с Максимом присутствовала на свадьбе одноклассницы. Торжество после регистрации брака происходило в одном из довольно приличных кафе. И народа на свадьбе было много. И невеста, и жених, точнее уже муж и жена смотрелись очень даже хорошо. Вот только Настин Валентин оставил у Любы какое–то двойственное впечатление. Он казался каким–то как бы неприспособленным к жизни, переростком с детским, нерешительным характером. Валентин казался каким–то инертным тюфяком или, как его называла Анастасия, мямлей. Всё он делал как–то робко, как бы с опаской, несмело и неумело. А ведь он уже несколько лет работал инженером на производстве. Во время танцев он очень старательно вёл свою партнёршу, да и танцевал, на удивление, хорошо. Но было такое впечатление, что он весь очень напряжён, боится оступиться что ли, или сделать что–нибудь не так, и очень боится, что это все увидят, да ещё сделают ему замечание как провинившемуся первоклашке. Видно было, что его жена ему очень нравиться, что он её любит и что всё у них в семейной жизни должно быть нормально — он будет сдувать со своей супруги пылинки, возможно, и становясь её подкаблучником. Очень уж он был стеснительным и робким — даже при возгласах «горько», заметно было, что он заливался краской, опасливо смотрел в сторону гостей, и только потом аккуратно, очень неумело целовал свою новоиспечённую жену, просто прижимаясь своими губами к её устам. Но, как бы там ни было, своё семейное счастье Анастасия отыскала, и свадьба прошла хорошо, да и, вряд ли кто–нибудь сомневался, что всё у молодой пары сложится нормально. Все, кто, возможно, разделял точку мнения Любы, прекрасно понимали, что решительная Настя ещё воспитает своего мужа.

Но вот уже закончились подобные праздники, и настала пора трудовых будней. У Насти с Валентином впереди, как поделилась своими новостями с Любой подруга, было ещё две недели отпуска. А вот у Любы с Максимом в понедельник был обычный рабочий день. Свой отпуск они отгуляли сразу после свадьбы, поехав через три дня отдыхать на море — что–то вроде свадебного путешествия, только было оно не на Багамах или Гаити, а в обыкновенном Крыму. Но отдохнули они там, проведя медовый месяц (чуть больше трёх недель) прекрасно. Это была уже вторая поездка Любы на море, а потому, казалось, впечатлений должно было быть меньше. Но, по понятной причине, этих впечатлений на сей раз оказалось куда больше. Как планировали отдыхать после свадьбы семейство Калюжныж, таковой была фамилия Валентина и Насти, Терещук не знала, Настя, занятая хлопотами со свадьбой или по иной причине не проинформировала об этом свою подругу.

* * *

Для Самойлова сейчас такие хлопоты были уде пройденным этапом, да и не было у него в этом году особых хлопот, да и сам год не очень–то запомнился. Правда, в последние года у него появилось у него некое увлечение. оно появилось ещё в позапрошлом году, когда отмечался столетний юбилей В. И. Ленина. Тогда к такому событию в СССР была выпущена памятная юбилейная монета номиналом один рубль, не бумажная, а именно монета. До 1961‑го года в Союзе не было монет достоинством 1 рубль или выше. Но именно в том году появилась такая монета (1 рубль), ничего в общем–то собой примечательного не представляющая. Она, как и разменные монеты 10. 15, 20 и 50 копеек была выполнена из медно–никелевого сплава. На всех этих монетах с одной стороны была указанна их стоимость, а с другой — красовался герб Советского Союза и надпись «СССР». Да и размером она мало отличалась от других монет — если, например полтинник был в диаметре 24 мм, то 1 рубль — всего 27 мм. Поэтому, она, хотя и была небольшой диковинкой, но особого ажиотажа не вызвала даже у закоренелых нумизматов. Зато она вызвала очень большой ажиотаж позже, когда исчезла из обращения. Дело в том, что монеты 1 рубль в 1961‑го года чеканились без защитного гурта (на ребре, боковой поверхности монеты), то есть ребро монеты или тот же гурт (как его и называли) было гладким — без каких–либо надписей, звёздочек или иных значков. Этим упущением, как поговаривали, воспользовались фальшивомонетчики, монеты стали подделывать в массовом порядке. Потому их выпуск был прекращен и возобновлён только в 1964‑м г., но уже с надписью на гурте. И вот тогда 1 рубль 1961‑го года выпуска стал большой редкостью.

Но Самойлов таких тонкостей не знал, он заинтересовался металлическими рублями позже — в 1965‑м году в апреле в СССР была выпущена первая юбилейная монета — «Двадцать лет Победы над фашистской Германией». Это уже было любопытно — на её аверсе (лицевой стороне) в середине поля было изображение монумента «Воин–освободитель» в берлинском Трептов–парке. Вдоль внешнего ободка, окаймляющего монету, с внутренней стороны по окружности шла надпись «Победа на фашистской Германией». Ещё через два года была выпущена юбилейная монета «Пятьдесят лет Советской власти». В правой части на фоне серпа и молота изображение В. И. Ленина с поднятой правой рукой, в левой части надпись «СССР» и над ней пятиконечная звезда. Эти монеты тоже были изготовлены из медно–никелевого сплава белого цвета, но они уже были несколько больше предыдущих — диаметр 31 мм, толщина по краю 2,1 мм и масса 11,25 г. Но, главное, они были разными по рисунку, а это заинтересовывало. Но эти юбилейные рубли тоже тогда не особо привлекли внимание Виктора.

Но, когда в апреле 1970‑го года была выпущена новая юбилейная монета «Сто лет со дня рождения В. И. Ленина», вот тогда Самойлов, больше из любопытства, решил собирать металлические рубли — по одному, для коллекции, настоящим нумизматом он так и не стал. Но вот за предыдущими монетами (особенно 1961‑го года выпуска) ему пришлось побегать. Для этого ему даже довелось несколько раз посетить рынок, где торговали и обменивались разного рода монетами, включая и гораздо древними. Но те Виктора абсолютно не интересовали. На рублях (простых и юбилейных), так же, как и на разменной монете, в отличие от банкнот, значился год их выпуска — 1961, 1964, 1970, 1977 и так далее. В итоге, через двадцать лет у Виктора скопилась уже солидная коллекция (почти всех) юбилейных рублей, лет с 10 это увлечение вместе с отцом начал разделять и новый член семьи Самойловых.

 

ГЛАВА 38

Фундамент заложен

На работе дела у Любы Терещук обстояли вполне нормально. Коллектив в отделе у них был очень дружный, хотя и разновозрастной, отношения между коллегами ровными, товарищескими. И успешная учёба в институте, и выполнение ею серьёзной курсовой работы способствовало тому, что она довольно быстро освоилась со своими производственными обязанностями. А то, что Люба была, старательно, аккуратной и исполнительной в работе, было видно многим. Довольно были ею и начальство — и отдела, да и повыше. После замужества ей присвоили ранг старшего инженера с надбавкой к зарплате. Редко кому удавалось добиться такого прогресса за каких–то 3 года. Любу на работе уважали и, несмотря на молодость, считались с её мнением по отдельным вопросам. Конечно, в рамках производства в целом она ещё не была столь заметна, но в отделе была на хорошем счету.

Время, между тем, как будто ускорило свой бег. Пролетали неделя за неделей и месяц за месяцем. Давно уже мелькали дни следующего календарного года. Вскоре для Любы с Максимом уже должна была наступить годовщина их свадьбы. Их семейная жизнь пока что протекала очень даже неплохо, не было никаких раздоров, непониманий или обид. Всё было тихо, спокойно, нельзя сказать, что как бы продолжался медовый месяц, но взаимоотношения молодожёнов были очень хорошими. Но, главное для Любы, что всё было нормально у неё и со свёкрами. На кухне, конечно, больше возилась мама Максима, но в выходные дни ей охотно помогала невестка, иногда и полностью заменяя её. Не было со стороны свекрови никаких упрёков, излишних нравоучений или неодобрительных взглядов. Свёкор вообще был малословен даже со своей супругой, но к невестке относился ровно, предупредительно, наравне со своим сыном. В общем, можно было сказать, что новый член семьи для Терещуков явно пришёлся ко двору. Всё это радовало и Любу и её супруга. Вероятно, потому всё ладилось и у них самих.

Но наступивший год, впрочем, как и два предыдущих, снова были ознаменованы серией бракосочетаний. И удивляться тут было нечему — тому был причиной соответствующий возраст. Побывали Терещуки на двух свадьбах друзей Максима и на одной подруги Любы. В апреле 1973‑го года выходила замуж лучшая институтская подруга Любы Надежда, которая была дружкой на свадьбе у неё самой. Но вот отплатить той же монетой подруге Люба уже, как замужняя женщина, не могла. У Надежды дружкой была одна из их общих однокурсниц, тоже проживающая в Киеве и немного засидевшаяся в девах. Надя, не в пример подруге, всё же, решила не рисковать, а потому вместе со своим женихом Юрой Нестеренко они приняли решение переждать високосный год и справлять свадьбу уже в следующем году. Правда, была у Нади и ещё одна причина не торопиться со свадьбой. Несмотря на то, что Юра и Надя были одногодками, жизненный путь у них сложился по–разному. Надежда уже четвёртый год работала, а Юра только в этом году должен был закончить институт, точнее университет. При этом они были не просто одногодками, они были из одного города и даже из одного класса, в общем, это была ещё школьная любовь, подобная любви Великановой и Самойлова. В институте Надя тоже почти не обращала внимания на парней, у неё была своя любовь, к тому же на расстоянии. Вот почему она так сдружилась с Великановой, и почему на первом курсе Надежда рьяно защищала подругу от нападок других девчонок и в спорах всегда принимала её сторону. Это была, действительно, крепкая женская дружба, которая случается не так часто.

Надежда и Юрий после школы оба приехали поступать в Киев, только Юра, в отличие от своей подруги, пробовал свои силы на юридический факультет киевского государственного университета. В школе он хорошо занимался, хотя и не был медалистом. В мальчишеских планах он представлял себя известным адвокатом, прообразом которого он выбрал для себя известнейшего русского адвоката Анатолия Фёдоровича Кони, выигрывавшего громкие судебные процессы в конце прошлого и в начале нынешнего века. Но на этот факультет был очень большой наплыв абитуриентов, и Нестеренко не прошёл по конкурсу. В мае следующего года (а он родился в марте) он угодил в армии. Казалось бы, всё — прощай мечта. Но Юра, отслужив 3 года, проявил целеустремлённость и поступил–таки на этот факультет — в том ему уже немного помогла и небольшая льгота, как для прошедшего срочную службу (был как бы свой конкурс среди «дембелей»). Но к тому времени Надя уже перешла на 5‑й курс. И вот только в этом году Юрию предстояло защищать диплом. Раньше неустроенность быта вряд ли позволила бы ему успешно тянуть лямку по такой сложной специальности. Люба уважала и Юру за его настойчивость, и Надю, которая пообещала парню, что дождётся его из армии, и своё слово твёрдо держала. Оба они были как бы в духе Великановой. Но дальше будущему семейству Нестеренко тянуть со свадьбой тоже уже было нельзя — им обоим не хотелось, что Юрия по распределению загнали в какую–нибудь глушь. А так, после апрельского бракосочетания, он получит свободный диплом с несколько непривычным распределением «по месту работы жены».

Юрий был очень симпатичным парнем, как, впрочем, и сама Надежда. Эта молодая пара при регистрации брака выглядела просто отлично. И, как оказалось в дальнейшем, жили Надя с Юрой очень хорошо. Люба потом для себя сделала вывод (возможно, что и не совсем верный), что длительная школьная любовь хорошо способствует счастливому браку — и знают муж с женой друг друга отлично, и одни у них интересы, и даже одни воспоминания. Конечно, в жизни по–всякому бывает, но эта пара, действительно, была счастлива в браке. Люба не знала, как складывается семейная жизнь у подобной пары одноклассников Пономаренко. С Игорем и Ксюшей в старших классах (после разделения 9‑го класса на два) она редко контактировала и в родном городе, а в Киеве вообще с ними не виделась, как не удалось ей увидеться с ними на встрече после первого курса. Но зато Терещук могла наблюдать как складываются отношения у её подруги с мужем. А отношения у них были очень тёплыми, и Люба им позже даже немного завидовала белой завистью.

Во время застолья Надежда взяла с Любы твёрдое слово, что она обязательно должна будет стать крёстной её будущего ребёнка. И Люба так же твёрдо, и даже с радостью пообещала это своей подруге. Вот она, как бы и отдаст должок — Надя у неё на свадьбе была дружкой, а она сама будет у Надежды кумой, только крёстной кого — мальчика или девочки — не ведомо было пока что никому. Но планы Нади Нестеренко на подобное событие были уже сейчас, и твёрдые планы, так что вскоре, как понимала Терещук, им суждено будет сбыться. В общем, позже Любе со своей подругой–сокурсницей предстояло уже как бы породниться, и такое «родство» должно было им обоим быть приятным. Свадьба была, хотя и не особо многочисленная, но весёлая. А вот после свадьбы бывшие полтавчане, у которых не было родни в Киеве, отправились в своё первое семейное гнёздышко. Им несколько лет, так же, например, как Самойловым, будет служить снимаемая ими квартира, которую они совместно отыскали на Подоле. Добираться оттуда в центр Киева было пока что не так просто, как тем же Самойловым. Но через три года откроется первый участок киевского метрополитена Куренёвско — Красноармейской линии с тремя станциями «Площадь Калинина» (c пересадочным узлом), «Почтовая площадь» и «Красная площадь», и две последние станции находились как раз на Подоле. Поэтому стало проще добираться оттуда и Нестеренкам. Эта линия постепенно расширится и к началу 1980‑х годов достигнет Оболони — наиболее крупного в то время жилого района на севере столицы.

Так, довольно быстро, пролетел и этот год. А вот в наступившем новом году Терещукам предстояло и новое гулянье на свадьбе. Сразу после Международного женского Дня они побывали на свадьбе Ларисы Шемиловой. Свадьба, нужно сказать, была шикарной — Лара выходила замуж за красивого (да она и сама была такой же) парня, коренного киевлянина, старше её на 4 года и довольно состоятельного. И гостей на свадьбе было очень много. Правда, кроме самой Ларисы Любе было знакомы только пара Калюжных, Вася Колтунов и Стёпа Немчинов, остальные лица были незнакомы. Было много сокурсников Ларисы и коллег по её работе. Также много было и знакомых со стороны Андрея Кушнарёва, её мужа, а вот одноклассников, кроме указанной четвёрки больше не было. Родители у Андрея тоже были состоятельными людьми и в настоящее время жили отдельно от сына. Лариса после свадьбы с супругом отправились в их новую квартиру в кооперативном доме, которую Андрей приобрёл не так давно. Это был как бы подарок к свадьбе. Люба не уточняла, сам ли Ларисин муж её приобрёл или при помощи родителей, главное, что таковая была. Люба надеялась, что к Новому году будет сдан в эксплуатацию дом, в котором строилась и их с Максимом квартира. Свекровь уже пару раз намекала невестке, что она не против того, чтобы понянчить внуков, но Максим с Любой планировали обзавестись детьми чуть попозже — когда у них уже будет своя квартира.

А вот некоторые одноклассники Любы своей квартиры для такого радостного события не ожидали. Выяснилось это в разговоре Любы с ребятами–одноклассниками, которых Терещук давненько не видела. И вот Вася, который был дружен с Виктором Самойловым, сообщил, что примерно через месяц, где–то в средине апреля ожидается прибавление в семействе Самойловых, и по прогнозам они ожидают сына. Люба искренне, хотя и с некоторой грустью, порадовалась за Виктора и Оксану. При этом она как–то счастливо улыбнулась. Но эта улыбка вряд ли посвящалась Виктору. Дело в том, что, как не так давно выяснилось, Люба тоже беременна, и ей следует ожидать младенца где–то в средине ноября. Но об этом знал пока что только Максим. Одновремённо улыбалась она ещё и потому, что в скором времени, в начале апреля они с мужем планировали, наконец–то, перебраться в свою квартиру. Дом, в котором она строилась, планировали сдать, как это водится к Новому году. Его и сдали в этот срок, но тоже, как водится, дом был сдан с многочисленными недоделками (но годовую премию строители должны были получить), а потому ещё почти два месяца ушло на их устранение. Ордер Максим не так давно уже получил, и сейчас занимался небольшим ремонтом и приобретением мебели, что было не так уж легко сделать. Свободно в магазинах нужной им мебели не было, а потому ему приходилось использовать связи, в основном, своих родителей. Вот напоминание Колтунова о ребёнке Самойловых и заставило Любу вспомнить и о своих предстоящих радостях.

В целом тема свадеб была преобладающей в радостных беседах одноклассников. Сам Вася уже тоже был женат и присутствовал на Ларисиной свадьбе вместе со своей супругой Еленой. Летом, как он сам рассказал, планировал сочетаться законным браком и Степан Немчинов. Кроме того, он рассказал, что в прошлом году женился в их родном городе и Антон Гаркавенко, взяв себе в жёны девушку по имени Люба. Тёзка жены Антона до сей поры об этом ничего не знала, также больше никаких подробностей не знали и Степан с Василием, потому что на свадьбе у одноклассника не были. Да и вообще, на его свадьбе, как они говорили, киевлян не было. Антон, хотя и был довольно общительным человеком, но сам в свою личную жизнь посторонних пускал весьма неохотно. Выяснилось, что на его свадьбе не был и его лучший друг Антон, который вырвался–таки из России и сейчас проживал вместе с супругой в Полтаве. А вот это, вообще, казалось всем странным. Да, от Полтавы до Таращи, наверное, километров 500, но вряд ли Анатолий отказался бы приехать на свадьбу друга. Но все эти сообщения о свадьбах и детях воспринимались, тем не менее, одноклассниками вполне спокойно и нормально. Но вот одно сообщение стало для Любы, да и, наверное, для других, чуть ли не шоком. И эту новость им сообщила во время гуляния сама молодая жена Лариса.

— А вы знаете, что в прошлом году вышла замуж и Лена Панасенко? — спросила она в перерыве между танцами и застольем своих приятелей.

— Да, ты что?! — вырвалось у Любы. — Она была вроде бы подругой Лены, но приглашения на свадьбу от той не поступало. Поэтому она сразу же спросила. — И кто из наших был у неё на свадьбе?

— Таких данных нет, по крайней мере, из здесь присутствующих никого не было.

Настя тоже удивлённо смотрела на Ларису, а Степан с Василием отрицательно покачали головой, после чего Вася промолвил:

— Мы тоже не были. Странно. Ну, Антон, это ещё понятно. Он, хотя и дружеский парень, но немного скрытный. А вот Лена…

— Да, Лена всегда была компанейской девчонкой, — поддержал друга Стёпа. — На неё это как–то не похоже.

— А вы знаете, за кого она замуж вышла? — улыбнулась Лариса.

— Да откуда же нам знать её жениха, или сейчас уже мужа.

— А вот его вы как раз прекрасно знаете.

— Да ты что! И кто же он?

— Угадайте с трёх раз, — смеялась Лара.

— Ну, и загадки ты нам загадываешь, — возмутилась уже Настя. — Как мы можем знать.

— Знаете, знаете. Может быть, как раз в этом и кроется разгадка того, почему никого из нас не было на свадьбе Лены.

— Так, Лариса, не тяни время. Кто он такой, её муж, что нас не пригласили.

— Виктор Лемберт.

— Что?! — вырвался почти у всех одновремённо удивлённый возглас.

Все на мгновение изумлённо замолчали, а потом Вася протянул:

— Да не может этого быть. Да, Виктор ещё в школе подбивал к ней клинья, но она–то на него никакого внимания не обращала. К тому же, не верится, что Лена–то могла взять себе такую фамилию. Елена Лемберт — чушь какая–то.

— А она и не взяла его фамилию.

— А. Ну тогда понятно, каждый со своей фамилией. Но, всё равно, не верится. Дело ведь даже не в фамилии.

— И опять вы неверно судите. Так вот, — весело и как–то назидательно продолжала сегодняшняя уже Кушнарёва, — теперь Виктор носит фамилию Панасенко.

— Да ты что?! Вот это да! — вновь недоумённые возгласы.

— А, вообще–то, на Виктора это похоже, — протянул Колтунов. — Он и раньше говорил, что с его фамилией у него не так уж много перспектив по жизни. А сейчас, с фамилией Панасенко у него теперь дорога везде открыта. Ну и жук!

— Ну, не так всё просто, — задумчиво протянул Стёпа. — Пятая графа в анкетах никем не отменялась, да и в паспорте его национальность не изменилась, — в СССР пресловутая пятая графа (выражение, употребляемое в переносном смысле) в типовых анкетах означала указание национальности как факта принадлежности к определённой этнической группе.

— Анкеты мы сейчас не так уж часто заполняем, да и паспорт смотрят не всегда, а вот на слуху у него теперь истинно украинская фамилия.

— Ладно, Бог с ним, с Виктором, — вновь вставила слово Настя. — Но Лена–то, дочь партийного работника, и вдруг такая неожиданность. Непонятно. Интересно, она выходила замуж за Лемберта с согласия отца или нет?

— Вряд ли папа Лены был рад её решению, — наконец вставила своё слово и Люба, неплохо знающая отца подруги. — Но он, я думаю, уважает решение дочери, как и её саму, а потому, наверное, и не препятствовал такому браку.

— Да, ну и учудила Лена, — протянул Степан.

— Ладно, хватит обсуждать нашу подругу, — заступилась Люба. — Да и Виктор наш одноклассник, товарищ. Ещё одна школьная, а теперь уже семейная пара — это же хорошо. Будем надеяться, что всё у них сложиться нормально.

Все закончили разговоры на подобные темы, хотя Настя Калюжная ещё успела негромко протянуть:

— Вряд ли.

Но, вновь всех пригласили за стол, а потому какие–либо беседы одноклассников были сами по себе прекращены. Не возобновлялись они уже и в конце свадьбы, когда гости понемногу начали расходиться, а чуть позже молодые отправились к себе на новую квартиру.

А уже через два с лишним месяца у всех таращанских «Бэшек» выпуска 1964‑го года было ещё одно знаменательное событие — 10-летие окончание школы. Если в последние года в родном городе ранее запланированные одноклассниками встречи были очень немногочисленными (скорее всего, их вообще не было — так, встречались 2–3 человека), то в этот год решено было провести полноценную встречу выпускников. Долго совещавшись, и созваниваясь друг с другом, решено было встретиться в последнюю субботу мая — летом начинались отпуска и у многих были свои планы на этот период. И вот 25 мая в Таращу начали съезжаться бывшие одноклассники. Встреча была назначена на 4 часа дня, после чего все должны были, так сказать, «обмыть» это событие в ресторане. Но уже в первой половине дня по городку начали понемногу расхаживать местные ребята и девчонки, а также и приезжие. Всем не терпелось поскорее встретиться друг с другом. Собрались они в школе задолго до назначенного срока, и постоянно (с подходом новых участников) делились своими новостями. На встрече присутствовало и несколько учителей, заблаговременно приглашёнными их бывшими учениками. А рассказать всем уже было о чём, изменений в их жизни произошло немало. Значительное большинство из них уже были женаты или замужем, у некоторых были и дети, а у Лены Казимировой, которая впервые после выпуска встретилась с большинством друзей, вообще было уже двое детей. Причём её старший сын закончил уже второй класс, а дочь в сентябре тоже должна была пойти в школу.

Когда истекло примерно 1,5 часа после назначенного срока встречи, оказалось, что на ней присутствуют далеко не все. Ничего не было известно о судьбе Любы Донченко (обитавшей в Киеве), Жанны Шафренко, Анатолия Посохова. Не было на встрече так же Олега Деймана, Анатолия Молодилина и Виктора Самойлова. Если с первым всё было понятно, он уже проживал в Соединённых Штатах Америки, то вот с двумя другими мужчинами было непонятно. Ситуацию прояснили Вася Колтунов и Антон Гаркавенко. Василий на вопрос о том, почему нет Самойлова, и знает ли тот о встрече, ответил:

— О встрече он, конечно, знает. Я ему сам лично об этом говорил.

— Тогда непонятно.

— Да что там непонятно. Ему просто сейчас не до этого.

— Почему?

— Да потому что у него месяц назад родился сын. Я думаю, вы сами понимаете, какая у него сейчас запарка, сколько на него хлопот свалилось.

— Да, хлопот, действительно, много, — улыбнулась Казимирова (точнее сейчас уже Руденко), хорошо понимающая значение подобного события, — но, хлопоты очень приятные. Что ж, Виктору сейчас это простительно.

Люба Терещенко ожидала на встрече увидеть Виктора. Они давно не виделись, и, хотя у обоих были свои семьи, Люба как–то душой всё равно чувствовала тягу к нему. Это, несмотря на то, что у неё были хорошие отношения со своим мужем, и под сердцем она носила его ребёнка. Её беременность пока что была незаметна, ну, может, чуть округлился животик. Но это легко можно было списать на, то, что, став женщиной, она немного поправилась. Поэтому Люба никому не говорила о том, что и у неё к концу осени должно произойти пополнение семейства. Но вот с Виктором ей, к сожалению, на сей раз встретиться не удалось. У Любы, конечно, немного испортилось настроение, и только позже, уже в ресторане, танцуя с одноклассниками (а танцевать она любила), её грусть немного развеялась.

— Хорошо, с Виктором понятно, — заметил Гриша Канюк, тоже давно не видевшийся со многими своими одноклассниками. — Да и Толька Посохов, вероятно, где–нибудь уже офицером служит. Ему не так–то просто вырваться со службы в армии. Но почему нет его тёзки Молодилина. — Антон, он взглянул на Гаркавенко, — ты ему о встрече сообщал?

— Ты знаешь, тут вот какое дело, — как–то не очень уверенно начал Гаркавенко. — Я пытался ему сообщить, но мне это не удалось.

— Как так? Вы же друзья, у тебя что, нет его адреса?

— Адрес был, конечно, но сейчас его нет. Я написал ему письмо, но ответа не получил.

— Как это так? Он, что в другой город переехал?

— Нет, он по–прежнему проживает в Полтаве. Я даже у него там был. Но сейчас, как сказали его родители) он занят хлопотами по переезду на новую квартиру. Наверное, уже переехал, но нового адреса нет пока что даже у его родителей.

— Получил квартиру уже? — удивилась Настя Калюжная.

— Нет. Государственную квартиру он пока что не получил. Он ведь в Полтаве не так ещё давно, два года пропало в России. Как мне сказали его родители, он должен освободить снимаемую квартиру, и был сейчас в поисках другой.

— Да, это серьёзные проблемы. А для чего ты к нему ездил?

— На крестины ездил. Точнее, на регистрацию новорожденного. Теперь я Анатолию ещё и кум.

— О! А кто у Толи родился?

— Сын родился, в марте прошлого года. А я к нему ездил в апреле, когда выписывалось свидетельство о рождении.

— Да, хорошее событие. Передавай Анатолию от всех нас привет, и поздравь при случае с рождением сына, ты же его крёстный теперь. Правда, ты был не совсем на крестинах.

— Я знаю, но сына они перед этим, всё же, крестили. Не особо рекламируя это событие, конечно.

— Ты смотри, молодцы Анатолий с женой. Не побоялись окрестить сына, а ведь сами–то комсомольцы, — протянула Калюжная.

— Да подумаешь, — не согласилась с Настей её подруга Лариса. — Сейчас почти все крестят своих детей, конечно, как и Толя, без особой огласки.

— И вы, комсомольские работники об этом знаете?

— Конечно, знаем. И не только знаем, но и сами иногда втихаря крестим детей. Жизнь такая. А от запретов всё равно ничего в этом вопросе не изменится. Молодёжь, как ни странно, но всё больше тянется к Церкви.

— Вот вы, комсомольские руководители, действительно, молодцы, в таких делах, — усмехнулся Немчинов. — Знаете всё, понимаете и молчите. Даже не молчите, а воуслышание изрекаете совсем другое. Двуличные вы какие–то — на словах одно, а на деле — совсем другое. Только и слышишь от вас на каждом шагу, что все должны быть атеистами, материалистами и тому подобное. А сами–то!

— И это тоже жизнь, Стёпа, и мы тоже обыкновенные люди — как и все другие, — ничуть не смутившись, ответила Шемилова — Кушнарёва. Затем она обратилась к Гаркавенко. — Слушай, Антон, а у тебя пополнение семейства уже есть?

— Ну, — замялся тот, — пока что нет. Но предвидится, — более уверенно завершил он.

— И когда?

— Скорее всего, уже в начале следующего года.

Постепенно все расспросы закончились и одноклассники, немного побродив по городу, направились, вместе с некоторыми учителями (впервые после выпуска) в ресторан, где в одной из частей зала были заказаны и накрыты на 18:00 несколько сдвинутых столов. Повеселились они там на славу, а расходясь по домам родителей, иногородним были заблаговременно бронированы номера в небольшой (не так часто в районный городок приезжали командировочные из других городов) городской гостинице. Впрочем, они ещё успели договориться о том, чтобы встретиться и на следующий день — они планировали в первой половине дня сделать небольшой пикничок в лесу, наподобие маёвки. И это мероприятие успешно осуществилось, правда, едва ли половинным вчерашним составом — многие в это время запланировали уже разъезжаться. Но, тем не менее, какая–то дюжина одноклассников, всё же, повеселилась ещё и в лесу. А затем наступала разлука, и, вероятно, она предстояла быть длительной. То, что они ежегодно встречаться не будут, было уже понятно, но под вопросом стояла и встреча через 5 лет. Как–то весьма скептически отнеслась к такому предложению большая часть одноклассников — вот через 10 лет, на 20-летие окончание школы, это да. А через пять лет, кто его знает — может, и да, а, может быть, и нет. Ну, что ж, время покажет.

 

ГЛАВА 39

Налаживание семейного быта

В апреле в семье Самойловых (как уже сообщил чуть позже, на встрече одноклассников Вася Колтунов) родился сын, которого они назвали Владимиром. Это был ребёнок, которого родители очень ждали, а потому любили его ещё до его появления на свет. В последние месяцы беременности Виктор был очень внимателен к Оксане. Он, как мог, старался уберечь её от тяжёлого физического труда, хотя как такового его и не было. Но Виктор занимался и уборкой квартиры, и покупкой продуктов — сумки с ними были порой тяжёлыми (с картошкой, например), да ещё хождение с ними по скользким тротуарам. Он даже стирал сам бельё, точнее не совсем сам, стирала недавно приобретённая семейством стиральная машина активаторного типа «Донбасс», производства Мариупольского завода «Электробытприбор». Она была похожа на стоящую в вертикальном положении бочку, размерами примерно 80 см высотой и 50 см в диаметре. Корпус машины был выполнен из обычной стали, покрытой прочной эмалью, а стиральной бак машины (объёмом 40 л) изготовлен из нержавеющей стали. Она была предназначена для стирки и полоскания в домашних условиях белья из хлопчатобумажных, шерстяных, синтетических и трикотажных тканей (загрузка 2 кг). Первые подобные модели только стирали бельё, а выжимать и сушить его приходилось отдельно. Но на последней купленной Виктором модели уже имелось ручное отжимное устройство. И вот Виктору приходилось крутить небольшую ручку (прообраз колодезной) для отжима белья между резиновыми вальцами. На Оксане по–прежнему оставалась функция приготовления еды, но вот мыть посуду по вечерам и в выходные дни Виктор тоже старался сам.

Правда, иногда помогал Оксане готовить отдельные блюда и Виктор. Он довольно охотно занимался подобным делом, к которому его непроизвольно приучила бабушка, мать отца Виктора. Та вместе с мужем жила в отдельном доме на окраине районного центра, так сказать на задворках Лысой Горы. Виктор ещё в детские годы часто проводил у них свой досуг, особенно в дни летних каникул. Правда, и в этой части их городка не было хорошей речки, да и пруды были те же. Но зато был лес, луга и чистый сельский воздух. Виктор с местными ребятишками целыми днями пропадал на улице. Именно бабушка приучила его к грибной охоте, и у неё он перенял некоторые навыки кулинарии. У его деда с бабкой был, хотя и старенький, но неплохой домик и хороший огород, откармливали они также поросят и различную птицу. Конечно, вся эта свежина часто попадала и на стол Самойловых из центральной части города. Бабушка пекла очень вкусные пирожки, которыми часто баловала внука. У неё в доме была обыкновенная, правда, большая плита с конфорками и хорошей духовкой, которая отапливалась дровами, а этого добра в селе, расположенного по соседству с лесом, хватало. За компанию с бабушкой и Виктор из остатков теста (или специально выделенной части его) тоже готовил какие–нибудь бублики, рогалики или разные там плетёнки. Он их запекал вместе с бабушкины пирогами, а более простые «кулинарные изделия» часто просто поджаривал на краях конфорок. Помогал Виктор бабушке и некоторыми нехитрыми операциями для готовки различных блюд, а также наблюдал за процессом их приготовления. Так он постепенно познал некоторые кулинарные секреты, которые ему сейчас очень пригодились. Кроме того, в детстве он ещё перебирал вместе с бабушкой гречневую крупу. Вечера длинные, телевизора не было — нужно же было чем–то заняться. После таких занятий вырабатывались также его терпение и усидчивость.

Естественно, намного больше хлопот стало у него, а уж у Оксаны тем более, когда родился маленький Володька. Пока Самойловы жили на снимаемой квартире, они не особо торопились обзаводиться детьми. Но, в конце концов, решились на этот важный шаг в их жизни и Оксана с Виктором. Был ещё один важный аспект в этом вопросе — без ребёнка они могли получить только однокомнатную квартиру. Виктор примерно знал (из списков очередников на квартиру) когда будет сдаваться дом, в котором будет выделено жильё и его семье. Поэтому он с супругой решил, что ничего страшного не будет, если они поживут год–полтора на снимаемой квартире и втроём, тем более, что у их соседей уже год назад родилась дочка и уживались они вполне нормально. Получилось всё примерно так, как рассчитывал Виктор — в конце июля 1975‑го года, немногим больше чем через год после рождения сына, он получил ордер на трёхкомнатную квартиру. Дом сдавался к концу первого полугодия текущего года, но введён в эксплуатацию ещё почти через месяц. Конечно, было немногим странным то, что семья из трёх человек получила трёхкомнатную государственную квартиру. Но и в этом вопросе, Виктору, как и в случае получения направления в Киев, понадобилась смекалка. Правда, эта смекалка была подсказана со стороны. А вышло это следующим образом. Спустя полгода после начала работы Самойлова в институте, в конце января следующего года один из сотрудников их отдела получил квартиру. В один из выходных дней он попросил своих молодых коллег–ребят, в числе которых был и Самойлов, помочь ему с переездом на новое место жительства. Натаскавшись на пятый этаж (лифт в девятиэтажке пока что не работал) разного рода мебели, ребята потом отдыхали за накрытым хозяином столом. Виктора тогда поразило то, что его коллега Анатолий (на 5 лет старше Самойлова) вместе с женой и двухлетней дочерью получил трёхкомнатную квартиру. В один из перекуров Виктор спросил того:

— Слушай, Толик, — они были уже на «ты», — а как это ты умудрился на семью из трёх человек получить трёхкомнатную квартиру?

— Я тебе расскажу по секрету, но не сейчас. Давай в понедельник на работе вдвоём побеседуем. Лады?

— Хорошо.

И вот в понедельник они в обеденный перерыв, уединившись, поговорили на эту тему.

— Ты знаешь, — сказал Анатолий, — В принципе, никакого особого секрета в этом нет. У меня в Киеве прописана тёща.

— Она что, киевлянка? У неё своя квартира?

— Нет, она живёт со свёкром в небольшом городке Узин, это Белоцерковский район, недалеко от Киева.

— Да знаю я о таком городе. Родина нашего космонавта Павла Поповича. Я и сам–то из Киевской области. Но как же тогда у неё киевская прописка?

— Слушай, Виктор, ты, в самом деле, такой непонятливый или притворяешься? Что тут непонятного, — он стал разговаривать чуть тише, — она выписалась из города, а я её здесь прописал. Но живёт она по–прежнему в Узине.

— Да, интересно. А как же её из города выписали?

— А что, это сейчас проблема. Это же не село, да и не сталинские времена сейчас. Это же небольшой городок, там все друг друга знают, все в неплохих отношениях. Ну, вот и выписали её. Ну и что, живёт она там сейчас без прописки, а кого это, собственно говоря, интересует. Тем более, что у моих тестей там свой дом, все знают, что они там постоянно проживают.

Анатолий не случайно упомянул о сёлах и сталинских временах. В сёлах колхозники по–прежнему, как и при Сталине, не имели паспортов и не могли без них покидать место жительства более чем на 30 дней. До сих пор паспорта выдавались лишь гражданам, проживающим в городах, районных центрах и посёлках городского типа. И лишь через 4 года был изменён этот порядок, и начали выдавать паспорта жителям сёл и деревень.

— Да, ты молодец, — уважительно протянул Виктор.

— А кто тебе мешает стать таким же молодцом? Не афишируя, это, конечно.

— Не знаю. Мои родители тоже проживают в Киевской области, и при работе в столице может быть действенна их местная прописка. Но они ещё работают, и покидать свои места работы не собираются. А во время прописки в Киеве потребуется справка с места работы.

— Точно, потребуется. Но можно схитрить, и временно уволиться с работы в том городе, где они живут. А здесь так же временно устроиться.

— Нет, не пойдут они на это.

— А у твоей жены где родители живут?

— В Черниговской области. Но, вряд ли и кто–то из них, сможет устроиться в Киеве.

— Да, проблематично. А других родственников тебя нет?

— О! Есть мой двоюродный брат, он сейчас учится в Киеве.

— И его фамилия тоже Самойлов?

— Нет, — приуныл Виктор. — Он сын моей тётки, сестры отца, но фамилия у неё по мужу.

— Тогда не подойдёт. Если бы фамилия твоего кузена тоже была бы Самойлов, то ещё куда ни шло. А так… Нужно только близкое родство.

— Такового у меня больше нет.

— Тогда не знаю. Ищи какие–нибудь выходы. Ведь речь идёт о квартире, которая у тебя будет на всю жизнь. Даже если у вас появятся дети, причём обязательно разнополые, а на это понадобится время, то получив пока двухкомнатную квартиру, вряд ли вы так быстро попадёте под расширение. Проще получить новую квартиру, нежели её потом менять на большей площади.

— Да, это понятно.

— Ладно, думай.

На этом разговор о квартире, точнее о её метраже, был завешён. Но Самойлов не забывал о нём на протяжении всех этих лет. В позапрошлом году он в летний отпуск отдыхал две недели у своих родителей, ещё две недели они планировали провести в Батурине у родителей Оксаны. Володьки ещё не было на свете, но он уже планировался. В воскресенье утром к ним в гости со своими кулинарными подарками (и зарезанной курицей) детям, а особенно внуку и его жене наведалась бабушка Виктора и его дед. Бабушка сходила ещё на рынок, а после обеда семейство Самойловых почти в полном сборе (родители мамы жили в Днепропетровской области) сидели в саду и беседовали.

— Виктор, Оксана, когда же вы, наконец, побалуете меня правнуками? — обратилась бабушка к молодым Самойловым.

— Рано тебе ещё прабабушкой становится, — пошутил дед. — Не доросла ещё — Бабушка рано, в 17 лет вышла замуж и, хотя ей сейчас исполнилось 69 лет, она была здорова и полна сил.

— Так, ты старый, не вмешивайся, — парировала бабка. — Это и хорошо, что я ещё не такая старая — смогу ещё приглядывать за внуками, как раньше и за Витенькой.

Оксана, немного смутившись, ответила, что, наверное, в следующем году такое счастье бабушке уже выпадет. Та очень этому известию обрадовалась. Постепенно разговор перекинулся на тему ожидаемой квартиры. Виктор начал немного сокрушаться о том, что им всю свою жизнь доведётся прожить в двухкомнатной квартире. Рассказал он и о хитрости своего коллеги Анатолия.

— Да, мы тебе так же помочь не сможем, — тоже сокрушённо протянул отец Виктора. — Да и Оксаны родители, наверное, тоже, — Оксана утвердительно покивала головой. У неё с мужем уже был разговор на эту тему.

Все ненадолго смолкли, вероятно, размышляя об услышанном. Но, спустя какое–то время послышался бабушкин голос:

— Если вы не сможете, то смогу я.

— Мама, да ты что! — вскинулся её сын. — Как это ты сможешь?

— А вот так. Я уже не работаю. Но сил на работу у меня хватает. Выпишусь из города и поеду к Виктору.

— Ой, мама, не выдумывай. Выписаться то и мы можем тебе помочь. А вот как в Киеве тебе прописку получить? У Виктора там никаких нужных знакомств нет, да и у нас тоже. Значит, нужно где–то там на работу устраиваться.

— Ну, и устроюсь. В Киеве–то работу найти несложно.

— Какая тебя работа в Киеве ожидает? Там нет плодоконсервного завода, на котором ты всю жизнь проработала, — вставил своё слово и дед.

— Господи! Да зачем именно работа на заводе? Пойду посудомойкой или уборщицей. Как раз на таких работах и работают пенсионерки.

— Её ведь ещё отыскать нужно. Сама ты её точно не найдёшь, значит, Виктору придётся бегать и искать.

— Ну и ничего — ради такого дела побегает, квартира–то трёхкомнатная именно ему нужна.

— А вы знаете, — протянула Оксана. — Мне кажется, что работу найти будет несложно. Только согласится ли бабушка на такую работу?

— И какая же это работа?

— Работа дворником. Я слышала, что на такую работу много вакантных мест, да и дворников в Киеве масса нужна.

— О, хорошо! — обрадовалась бабушка. — Работа на свежем воздухе — как раз по мне. И так целыми днями у себя во дворе с живностью или на огороде кручусь. Так что, привыкла. А теперь и ты, старый, немного покрутишься, — повернулась она к мужу. — Справишься на время моего отсутствия?

— Справиться то я справлюсь. Только работа дворником в Киеве зимой тебе мёдом не покажется.

— А зачем я буду на зиму оставаться? Поработаю лето и осень, а потом уволюсь и к тебе. Но прописка то уже будет, а выписываться я не стану.

— Ладно. А жить–то где будешь? У Виктора что ли? Так им самим там развернуться негде.

— Ты знаешь, дедушка, — заговорил, наконец–то и самый младший Самойлов, — дворникам как раз дают место для жилья — то ли в общежитии, то ли в коммуналке. Им даже дают жильё, если они нормально отработают то ли 5, то ли 7 лет, не знаю точно.

Виктор был не совсем точен в этом вопросе, но, в общем–то, оказался прав. Однокомнатная «малосемейка» и в самом деле полагалась дворникам, но только срок их работы был несколько больше. Их поселяли в служебной квартире местного ЖЭКа, а через 10 лет дворники имели право закрепить её за собой. А вот если увольнялись раньше — автоматически подлежали выселению. Подобная практика была внедрена ещё в шестидесятых годах, сначала в Москве, а затем и в других крупных городах СССР.

— Вот, прекрасно! — отреагировала на слова внука бабушка. — Значит, я буду устроена. Так что, готовься, Василий.

— Да что мне готовиться, я готов, — ответил дед. — Тем более что это ненадолго.

— Мама, ты не волнуйся, — решил немного успокоить свою мать отец Виктора. — И мы с Татьяной, — его супругой, — будем к отцу заходить помогать. Если только мы примем окончательное решение по этому вопросу.

— А мы его уже, по–моему, приняли, что там решать. Уже всё решили. Моя инициатива, и я от неё не собираюсь отступать.

Действительно, больше никто бабушку отговаривать не стал. В итоге она через три недели приехала с отцом Виктора в Киев, где без проблем устроилась на работу дворником с временным жильём и пропиской. А в начале декабре месяца уволилась, как бы по состоянию здоровья, и вернулась в родной город, но с киевской пропиской (здесь уже отцу Виктора довелось привезти начальнику ЖЭКа солидный магарыч, чтобы его мать не выписывали из столицы). Так ещё за полтора года до получения Виктором ордера на квартиру успешно решился вопрос о её площади. В местном комитете Института никому дела не было до того, кто и где работает, где проживает. Есть правильно оформленные документы, есть прямое родство, есть столичная прописка — что ещё нужно. Да и городские инстанции, перегруженные массой различных документов, вероятно, не очень копались в каждом отдельном деле. Это, как справедливо заметил Анатолий, были уже не сталинские времена, а потому никто уже особо лишнего криминала в бумагах не отыскивал. Да, в общем–то, ничего такого уж противозаконного в этом не было — просто молодая семья решила приютить у себя старенькую родственницу, которая сможет приглядывать за их ребёнком.

После получения квартиры у Виктора уже были совсем другие заботы. Они были как бы и приятными, но, в то же время, не менее хлопотными, и даже трудными. Виктор уже за год с небольшим привык к заботам о подрастающем сыне. Он втянулся в этот процесс наравне с Оксаной и, пожалуй, с той же любовью. У него теперь было приятное раздвоение — любовь и к жене, и к сыну. Виктор теперь стал ещё более заботливым супругом и отцом. Володька уже к этому времени вовсю бегал и учился разговаривать. Было очень интересно наблюдать за его первыми шагами в познании окружающего мира. Но сейчас от сына Виктора немного отрывали хлопоты по обустройству квартиры. В снимаемой комнате у них был минимум мебели. Они перевезли в теперь уже свою квартиру диван–кровать, неплохой плательный шкаф, тумбочку под телевизор с самим телевизором, маленький холодильник–буфет «Снайге» рижского завода, кухонный столик и табуретки. Кухонный столик в новой квартире отправился вместе с холодильником по своему прямому назначению на кухню, да ещё и две табуретки. Ещё же две табуретки (стульев не было) нашли свое место в спальне, где также временно размещались шкаф и диван–кровать. Временно, потому что оба эти устаревших предмета планировались после покупки новой мебели установить в детской комнате. Там же стояла и кроватка Владимира, который постепенно приучился спать отдельно. А вот в спальне ещё стояли тумбочка с телевизором. Но, в целом, комнаты были пусты, и их необходимо было наполнять. А вот это было весьма проблематичным делом. В мебельных магазинах стояли по отдельности столы (столовые и кухонные) и шкафы весьма невысокого качества. Гарнитуров ни столовых, ни кухонных на их территории что–то не замечалось, хорошая мягкая мебель вообще была большим дефицитом. В свободное от работы время Виктор обивал пороги подобных магазинов в поисках нужных ему товаров, но, увы. Не помогли и редкие дежурства на соответствующих базах, где, как ему подсказали, можно, договорившись с нужными людьми и переплатив, иногда «поймать» нужную ему вещь. Самойлову очень не хотелось снова обращаться по этому вопросу к тёте Гале, а точнее к её мужу. Это ведь не единичный товар, хлопот будет и у них много. К тому же нужно будет мебель ещё как–то из Белой Церкви доставлять в Киев. Виктор был в отчаиньи, но таковы были реалии времени.

Выход из этой ситуации нашёлся тогда, когда он сам этого не ожидал. В один из вечеров он спустился во двор и немного прогулялся на свежем воздухе. Затем он присел на стоящую у подъезда лавочку перекурить. На ней сидел знакомый ему сосед по подъезду Михаил Дмитриевич, или как его чаще называли младшие по возрасту жильцы, дядя Миша. Виктор познакомился с ним в первые дни после заселения и как–то сдружился с ним. То ли Михаилу Дмитриевичу чем–то приглянулся скромный, не развязный Самойлов, то ли он просто хорошо относился ко всем соседям по дому. Но Виктор с ним часто беседовал на различные темы во время прогулок или перекуров во дворе. Дядя Миша был отставным подполковником милиции, но никакого высокомерия от него не исходило. Это был очень хороший добрый и весьма рассудительный человек, что, по сложившимся стереотипам, как–то не вязалось с его профессией. Вот и сейчас Михаил Дмитриевич, ответив на приветствие Самойлова, опустившего рядом с ним на лавочку, участливо спросил:

— Как дела, Виктор? Что–то ты в последнее время больно озабоченный ходишь. Проблемы с квартирой, с ремонтом?

— Нет. С ремонтом всё нормально, — Виктор и в самом деле в последнее время занимался ремонтом, точнее не ремонтом, а просто облагораживанием квартиры, клея на пару с супругой обои (и те с трудом удалось раздобыть) в комнатах. Проблемы в другом — сколько не бегаю по магазинам, никак не могу купить мебель, чтобы обставить квартиру.

— Да, это проблема серьёзная. Хороший гарнитур — дефицит, пожалуй, не намного меньший, чем покупка автомобиля. Я тебя понимаю.

Они немного посидели молча, затягиваясь сигаретами, Самойлов стал курить по–настоящему ещё с военных лагерей. Но затем дядя Миша вдруг немного приглушил голос и обратился к Виктору:

— Знаешь, Самойлов, есть один человек, который, возможно, сможет помочь тебе.

— Да вы что?! И кто же он?

— В третьем подъезде, на шестом или седьмом этаже, я точно не помню, живее некий Григорий Щербинин. Вот он–то, я думаю, тебе поможет. Не бесплатно, разумеется.

— А кто он, этот Щербинин? На мебельной базе работает?

— Да нет, он простой шофёр, точнее водитель–дальнобойщик, как сейчас стало принято называть таких шоферов. Он перевозит различные грузы в Киев, и из Киева. Но он мотается по разным городам, в основном европейской части страны. И, как я слышал, помогал таким образом некоторым жильцам. В других городах бывает на мебель меньший дефицит.

— О, это здорово! А деньги ему наперёд нужно платить?

— Скорее всего, да. Вряд ли он будет покупать дорогостоящий гарнитур за свои деньги.

— А насколько ему можно доверять?

— Я сам не знаю. Но думаю, что можно доверять, раз он многим помогает в этом деле. У него же и личный интерес, как ты понимаешь, имеется.

— А много ему нужно переплачивать?

— Виктор, я не знаю всех этих нюансов. Я с ним не контачил. Просто слышал о нём от других. Но, думаю, что переплата небольшая — сто, двести рублей. Но для хорошего гарнитура стоимостью до полутора тысяч, это не так уж и много.

— А у кого всё это можно выяснить?

— Это я тебе могу сказать. Обратись с подобными вопросами к Прокофьевым из нашего подъезда. Они с четвёртого этажа. Лучше обращайся к жене Прокофьева, она там руководящий орган.

— Хорошо. Большое вам спасибо дядя Миша за такую подсказку.

— Наводку, как нас говорят, — улыбнулся Михаил Дмитриевич. — Давай, действуй.

Виктор тот час поднялся на четвёртый этаж и выяснил у Эльвиры Петровны, так звали женщину, все интересующие у него вопросы. После этого он направился в третий подъезд. Дверь нужной квартиры открыла женщина.

— Здравствуйте. Я Виктор Самойлов из пятого подъезда. Я к вам по делу. А Григорий дома?

— Гриши сейчас нет дома. Он в рейсе.

— А когда он будет?

— Должен быть послезавтра. Но, возможно, на день задержится, такое случается. А по какому вы вопросу к нему?

— Да, понимаете, — начал неуверенно мямлить Самойлов, — я бы хотел с ним переговорить по вопросу мебели.

— Ага, всё понятно. Давайте сделаем так. Вы скажите мне номер своей квартиры, А Гриша, как только приедет, сразу к вам заскочит.

— Хорошо, спасибо. Меня это устраивает. Квартира номер восемьдесят семь. Самойлов.

На этом и так краткий разговор был окончен, и Виктор, уже не спеша, отправился домой. Но на третий день вечером в его квартире раздался звонок наружной двери. Виктор открыл дверь.

— Вы Самойлов? — спросил мужчина лет тридцати пяти.

— Да это я.

— Я Григорий Щербинин. Вы хотели меня видеть.

— Точно. Очень хотел видеть. Проходите.

Они прошли на кухню, где стояли табуретки, столик и кухонный пенал. Сейчас кухня была наиболее обустроенной.

— Так, я догадываюсь, что вам кто–то посоветовал обратиться ко мне по вопросу приобретения мебели.

— Совершенно верно.

— А кто, если не секрет, вам сообщил обо мне.

— Не секрет, Эльвира Прокофьева. А ещё Михаил Дмитриевич.

— О! Ну, дядя Миша надёжный человек. Он, хотя и милиционер, но очень порядочный. Такой закладывать не станет. А то знаете, как порой бывает — сделаешь человеку добро, а потом за это же и расплачивайся. Хорошо, что вас интересует из мебели?

— Да всё. Вы, наверное, заметили, когда вошли, — дверь из коридора в гостиную была распахнута, — что комнаты пусты. Я ничего не могу достать. Поэтому меня интересует гостиный гарнитур, спальный и кухонный, а также мягкая мебель.

— Ого! Немало. Но оно и понятно — новая квартира. Хорошо, я постараюсь вам помочь. Но это будет не так быстро. Во–первых, нужно дожидаться необходимого попутного рейса, а, во–вторых, за один раз я всего привезти не смогу. Максимум один гарнитур в рейс. Три гарнитура и мягкая мебель — это минимум четыре рейса. Это растянется, я думаю, минимум на полгода.

— Вы знаете, это меня как раз устраивает. Все четыре комплекта за один раз я тоже потянуть не смогу. Мы накопили немного денег с женой на мебель, но нужно ещё время для их поступления в семейную кассу всей необходимой суммы.

— А что бы вы хотели купить в первую очередь, и какой модели мебель?

— Что в первую очередь? Нам абсолютно всё равно. Что вам будет сподручней везти, то и привезёте. Мы полгода спокойно перебьёмся и так — спать есть на чём, стол и табуретки есть. Есть и один старый шкаф, так что проживём это время. А вот какой модели мебель, то я и сам не знаю. Поскольку я её нигде не видел, то и названий не знаю. А у тех, у кого видел её дома, спрашивать неудобно. Но хотелось бы, чтобы это была качественная, добротная мебель. Чтобы не нужно было её менять и через пять или десять лет.

— Понятно. Постараюсь вам помочь. Мебель будет качественная, я вам гарантирую.

— А откуда, если не секрет, вы её возите?

— Вы знаете, из разных городов. Но, в последнее время чаще всего из Молдавии. Там есть хороший мебельный завод. Кроме того у меня есть там и на базе знакомый человек, а там бывает и импортная мебель. Правда, та намного дороже нашей.

— Ладно. Импортную мы с женой, наверное, не потянем. А нашу, конечно, желательно хорошую.

— Такая и будет. Только вот рейс в те края, наверное, у меня будет недели через три. Если не возникнут какие–нибудь у нас на работе форс–мажорные обстоятельства. Может быть, мне придётся кого–нибудь из водителей подменять.

— Да нормально. Если у нас в квартире появится что–то новое и через месяц, то это не такой уж большой срок. А сколько вы берёте за такую услугу.

— Не много, 10 % от стоимости мебели. Если диван стоит 300 рублей, то, как вы понимаете это всего лишь 30 рублей. Ну, а за стенку сверх тысячи — вы сами легко подсчитаете.

— Хорошо, я согласен на такую цену. Деньги вам сейчас давать? И сколько?

— Нет, не сейчас. Перед рейсом, зачем мне сейчас где–то хранить ваши деньги. А вот сколько, я и сам не знаю в вашем случае. Когда мне заказывают конкретный гарнитур или мягкую мебель, то я примерно ориентируюсь. Но конкретную мебель я не всегда привожу первым же рейсом, её может в то время и не быть. А здесь я просто не знаю, что будет там в магазинах или на базе. Что–то, конечно, обязательно будет, но вот что? Но зато гарантия, что привезу первым же рейсом. Поэтому придётся, наверное, брать с запасом, ну, скажем по ориентировочной цене самого дорогого гарнитура.

— Всё нормально. Значит, мы договорились.

— Хорошо, за пару дней до нужного рейса я вам сообщу об этом. Тогда и отдадите мне деньги.

И Щербинин не подвёл Самойлова. В итоге в их квартире всего за семь месяцев появился полный комплект мебели — гостиный, спальный и кухонный гарнитуры Кишинёвской мебельной фабрики. Мебель с товарным знаком этой фабрики неоднократно получала призы на международных выставках и охотно покупалась в республике и за рубежом. Привёз Щербинин семье Самойловых и мягкую мебель (диван и два кресла) производства ГДР. Гарнитуры были ещё удобны для перевозки и подъёма на этажи тем, что они были секционными (кроме мебельного шкафа, но тоже с антресолями), они легко складывались, и так же легко разбирались для последующего перемещения. Григорий оказался честным человеком. Это были как бы первые ростки честного (без «кидания») бизнеса. В итоге своими силами Самойловы только купили письменный стол в детскую комнату с двумя стульями (заблаговременно заботясь о школьной поре сына) и кровать. Ну, и кроме того, там уже стоял их старый шкаф и такая же диван–кровать на случай приезда гостей. Ещё через пару лет он купили и новый холодильник «Днепр», с объёмом рабочей камеры 165 л и высотой 120 см. Но и старый холодильник «Снайге» они не выбросили, он был ещё вполне работоспособен, а потому занял своё место на одной из утеплённых лоджий. Разные дорожки и коврики они покупали по мере возможности и своей кредитоспособности, так же как и различную одёжку себе и сыну. Налаживалась нормальная жизнь.

 

ГЛАВА 40

Семейные заботы

В средине октября появился первенец и в семье Терещуков. Люба родила очаровательную, как ей казалось (впрочем, как и большинству других матерей) девочку. К тому времени она с Максимом успела обжить свою новую квартиру, в которую они переехали накануне майских праздников. Им с немалыми трудностями, но, всё же, удалось нормально укомплектовать своё новое жилище. Особенно этому радовалась Люба, которая почти 2 года прожила вместе с родителями мужа. Срок, в общем–то, не такой уж большой, да и отношение свекровей к ней было хорошее. Но, тем не менее, всё равно ощущался некий дискомфорт. Как бы там ни было, но лучше, когда взрослые дети живут отдельно от родителей. Ведь и в старину, да и сейчас, проживая в частных домах, молодые всё же стараются отгородиться от родителей, делая отдельный вход. Живёшь, вроде бы, и вместе, но, в то же время, и отдельно. Можно, конечно, часто ходить в гости друг к другу, помогать одни другим, но мелькать постоянно друг у друга перед глазами не очень–то приятно. Впрочем, радовался новому месту проживания и Максим. Единственное, что его немного огорчало, так это то, что квартира двух–, а не трёхкомнатная. Но, не имея ребёнка, даже в случае с кооперативной квартирой претендовать на большую площадь семейная пара не могла. А уж государственная трёхкомнатная квартира выделялась семье, в которой есть двое или больше, разнополых детей или с ними проживает кто–то из родителей. Но они решили, что по прошествии определённого времени (когда дочь подрастёт), накопив денег, продадут эту квартиру и купят, или просто обменяют её (с доплатой) именно на трёхкомнатную. И это было вполне реально.

Сейчас же детскую кроватку, по меньшей мере, на год поставили в спальне, что они сделали бы и имея большую площадь. Люба, не смотря на значительное увеличение забот, не могла нарадоваться маленькой Танечке, как они с мужем нарекли свою дочь. Максим тоже очень полюбил дочурку. Но он не просто уделял ей по мере возможности максимум внимания, он ещё и старался помогать Любе по хозяйству. Правда, готовить он не умел, а вот в остальном не чурался никакой работы. Люба даже удивлялась тому, что он не ропщет на то, что ему порой не особо удавалось выспаться из–за плача малышки. И не обижался на супругу за то, что она иногда (когда Танечка долго не могла заснуть) тихонько что–то напевала ей или просто распевно а–а–кала. Он даже, видя, что жена за день устала, помогал уложить дочь, старательно раскачивая детскую кроватку. Вот только, как отметила для себя Люба, он или ревновал Любу к дочери или немного обижался на неё за ослабление внимания к нему. Это, в общем–то, ощущалось, особенно по ночам. Но жена, устав за день, особенно когда Танечке случалось приболеть, и в самом деле меньше откликалась на некоторые просьбы мужа. Он и раньше порой, хотя и мягко, но выговаривал Любе за её некоторую фригидность. Максим был хорошим любовником, и, хотя жена его никогда об этом не спрашивала, но чувствовала, что сексуальный опыт у него имеется неплохой. А вот Люба в этом вопросе была непросвещённой, и, хотя и старалась угодить супругу, не была очень уж прилежной ученицей. Постепенно всё у супругов, вроде бы, наладилось, или же это просто так казалось Любе.

Год рождения Танечки запомнился Любе ещё и тем, что в этом же году, только несколько позже родился первенец и у Надежды. У её подруги и у самой день рождения был в декабре, только в первых числах, сын (у Нади появился на свет мальчик) родился в средине декабря, с интервалом в 10 дней от дня рождения мамы. А если учесть ещё то, что у Юрия, её мужа день рождения был в январе, то, как шутила Надежда, в конце каждого года уходящего и в начале приходящего — сплошные праздники, и в декабре, и в январе. Конечно, ни Надежда, ни сама Люба не забывали о своей договорённости — Терещук должна быть крёстной мамой у Андрюшки, так назвали Нестеренки своего сына. У самой Любы крёстной Татьяны была её не институтская, а школьная подруга Настя, у которой в ближайшее время тоже должен был появиться ребёнок. По всем прогнозам это, как и Любы, должна была быть дочь. У неё крёстной, как планировала Настя, будет ещё одна её подруга Лариса.

Но сейчас по программе стоял вопрос крещения Андрейки. Его, действительно, родители, по примеру многих, тихонько без лишнего шума окрестили. Была на этом таинстве Крещения (от греч. ваптисис — погружение) и Люба. Ей в этом процессе запомнилось, а тогда просто рассмешило (хотя она с трудом сдержала даже улыбку) один любопытный аспект. Ни сама Терещук, ни, наверное, Надежда и Юрий никогда не посещали церковь, а потому не только не знали церковных обрядов, но и не умели правильно креститься. Да, они, видев когда–то, как крестятся старушки, крестились по русскому обычаю щепотью, но направление движения рук было неправильным. Они, приложив пальцы ко лбу, затем переносили их сначала к левому плечу, а затем уж к правому. Но так крестятся католики, хотя они тоже христиане, а православные крестятся наоборот — слева направо, так же, как и те носят обручальное кольцо на левой руке (впрочем, как и весь остальной мир), а правоверные — на правой. Кстати, когда позже одному церковному служителю задали вопрос по этому поводу, то он, не ответив, на первую часть вопроса «почему верующие других конфессий носят кольцо на левой руке?», ответил он довольно любопытно. Он сказал:

— «Православные христиане носят венчальные кольца на правой руке, ибо мы осеняем себя крестным знамением правой рукой и правой рукой совершаем большинство наших трудов и работ».

Конечно, первым обратил на такое небольшое «кощунство» крещения слева направо в православной церкви священнослужитель, который совершал обряд. Но он отреагировал на это тоже весьма оригинально — не переставая читать церковный текст, отвечающий действию крещения ребёнка, он так же монотонно, в разрыве между некоторыми предложениями, несколько раз произнёс:

— Справа налево должен креститься раб Божий! Справа налево, справа налево.

Вот это и вызвало улыбку у Любы, которую она едва сдерживала, и у новоиспечённого кума Сергея, а ранее старого друга Юрия. А вот тот крестился как раз правильно.

Позже, когда вечером в квартире Нестеренко отмечали это знаменательное событие в жизни молодых, Люба ощутила на себе пристальное внимание Сергея, или Сергея Васильевича, как его представила Надежда. Люба была на этой вечеринки без Максима, как был один и друг Юрия. Он был на пару лет старше хозяина дома, но они дружили с детства (как и их родители), проживая по соседству. Сергей тоже окончил в Киеве институт, но уже давненько, и сейчас уже занимал какой–то немалый пост. То, что он женат, или был, по крайней мере, женат, свидетельствовало обручальное кольцо на безымянном пальце правой руки. Люба не уточняла у подруги, точно ли женат их кум, но её это мало и интересовало её, как, в общем–то, и сам обладатель обручального кольца. Хотя тот был весьма привлекательным мужчиной. На вечере все, конечно, были нарядно одеты, но Сергей Васильевич выглядел франтом. Нет, его костюм ненамного был шикарнее, чем у того же Юрия, но он на нём отлично сидел, Сергей просто умел его красиво носить. Да и сам он был видным — высокий (хотя и ниже роста Максима), кареглазый шатен в самом расцвете сил, с приятной улыбкой и спокойным разговором. Он не строил, как говорится, глазки Терещук, но внимательно по–доброму изучал её. Делал он это ненавязчиво, не пялил глаза, а просто изредка, при случае, бросал на неё, можно сказать, заинтересованный, а, возможно, и влюблённый взгляд. Только вот более подробно ему с Любой познакомиться не довелось, потому что она посидела за столом не так уж много, и при первом же перерыве по смене блюд, убежала домой. Она о таком распорядке своего вечера заранее предупредила подругу, и та её прекрасно поняла — у Любы у самой дома её дожидалась маленькая дочь. Но Люба, тем не менее, ощутила на себе внимание Сергея и запомнила его. Хотя никаких чувств к нему она и не питала, но он ей понравился, понравился как друг семьи Нестеренко, и просто как хороший человек.

А далее Люба продолжала жить жизнью, посвящённой в основном своей дочери. Праздник Нового года уже давно прошёл, крещение малыша у Надежды происходило через месяц после его рождения, чуть ли не в дни самого праздника Крещения. Но в такие дни церковь и так очень загружена. Праздновали Новый год Терещуки дома. Через день к ним в гости заходили родители Максима, а затем они вместе в квартире Максима и Любы отмечали Рождество, хотя этот праздник официально и не праздновался. Старый Новый год они вообще не отмечали, поскольку Люба очень уставала. Постепенно Татьяна подрастала.

Родители радовались её первой улыбке, первому агуканью. Радостно было наблюдать за тем, как она уже может устойчиво сидеть, как забавляется купленными Максимом игрушками, а затем и как пытается самостоятельно делать свои первые шаги. Очень часто навещали молодую семью родители Максима. Бабушка вообще не чаяла души во внучке. Со средины нового года стали навещать тех уже и Максим с. Любой и, конечно же, с дочерью. Мама Максима никогда не отказывалась присмотреть за внучкой, если Любе нужно было куда–нибудь отлучиться.

Так прошло ещё несколько месяцев, и пришла, наконец–то тёплая пора — наступило первое лето в жизни маленькой Татьянки. Лето Люба решила провести вместе с маленькой Наташенькой у своих родителей. Там, на свежем воздухе и под тёплым солнышком дочь оздоровиться и окрепнет. Кроме того, самые свежие фрукты, овощи, ягоды со своего огорода. Родители Любы приезжали в Киев пару раз, полюбоваться своей внучкой, но сама Люба с дочерью в родной город пока что приехать не могла. И вот, наконец–то, она в родных, знакомых стенах. За эти три года, прошедшие после свадьбы Люба с Максимом, реже она одна, как минимум два раза в год навещала родителей. Вместе с Максимом дочь приезжала на его автомобиле, полностью переданного отцом в его распоряжение, хотя он под нажимом сына и получил права. Но за всё это время он только пару раз на ней сам ездил, да и, вообще, в Киеве ездить не любил. Оба эти раза он с супругой выбирался на дачу, когда Максим был чем–то занят. Привыкли к тому, что у зятя есть своя личная машина и родители Любы, хотя на первых порах для них это было в диковинку. Они привыкли, что подобной роскошью, как они считали, располагают в основном среднего возраста высокооплачиваемые работники. И хотя дочь им приводила фразу Ильфа и Петрова, которые ещё в тридцатых годах рационально заметили, (устами Остапа Бендера), что «автомобиль это не роскошь, а средство передвижения», они оставались при своём мнении.

Побыл несколько дней (взяв на работе отгулы) в Тараще и Максим, планируя ещё приехать на две недели в конце июля во время отпуска. Одну неделю отпуска он уже использовал после рождения дочери, полностью посвятив его малышке и супруге. Во время ещё одной недели он собирался помочь своему лучшему другу Валентину, который был у них свидетелем на свадьбе, помочь с ремонтом квартиры. Когда Люба запланировала поездку к родителям, она рассчитывала, что пусть не с июня, но уже с июля месяца там же будет находиться и сестра, которая уже успела окончить четвёртый курс института. Люба вспомнила хлопоты перед поступлением сестры в институт, казалось, что это было совсем недавно. Да, быстро же летит время! Наташа хорошо училась и, главное, была довольна тем, что последовала совету Панасенко поступать именно в Иняз, а не в университет, куда ещё неизвестно поступила бы она или нет, по крайней мере, в первый год. Знания языка, как и говорила Лена, в институте давали очень неплохие, правда, упор делался на педагогику. Но Наташа верно решила, что и курс педагогики ей будет не лишним, всё в жизни может пригодиться. Хотя, конечно, идти преподавателем в школу ей не очень–то хотелось, поэтому занималась с усердием, рассчитывая получить, всё же, направление на работу переводчиком. Да и учёба ей давалась легко. В средине мая Наталка в один из выходных дней заскочила к Терещукам проведать сестру и свою племянницу. И в разговоре сестёр выяснилось, что Наташа в этом году не приедет на каникулы к родителям.

— О, это что–то новенькое! — удивилась Люба, услышав от сестры такое сообщение. — И что случилось?

— Ничего не случилось, — спокойно и уверенно ответила Наташа.

— Тогда куда и с кем ты едешь. С каким парнем?

Люба не зря задала такой вопрос. Наташа, наверное, как уже более эмансипированная девушка, не следуя примеру старшей сестры, встречалась с ребятами ещё с первых курсов. Правда, постоянного парня у неё что–то не наблюдалось. Люба на первых порах удивлялась такой, нет, не распущенности, а разборчивости младшей сестры. Приходя в гости к Терещукам, Наташа делилась своими маленькими секретами со старшей сестрой, которой и доверяла, и любила, и уважала как ещё в детские годы. Она, например, рассказывала Любе о своих впечатлениях про очередной концерт, на котором она побывала с неким Александром.

— Как там поживает твой Александр? — спрашивала её Люба через 3–4 месяца.

— Он совсем не мой, — спокойно отвечала Наташа. — Он уже встречается с Мариной.

— Что, отбила у тебя?

— Да при чём здесь отбила? Просто мне он надоел, — спокойно отвечала Наташа. — Я сама перестала с ним встречаться. Вот он и переключился на Марину.

— Как это надоел?

— Да вот так. Ну, мне не интересно с ним. Нельзя сказать, что он и глупый, но, всё же, какой–то ограниченный.

— И чем это определяется?

— Понимаешь, я с ним говорю об одном, а он как–то слабо или невпопад реагирует.

— Может быть, твоя тема ему не интересна? А когда он, говорит тебе, например, о футболе, как ты реагируешь?

— Он как раз не болельщик. Но, наверное, ты права. Нет у нас общих точек соприкосновения. Мне тоже порой неинтересны его рассказы.

— И долго ты будешь себе парня выбирать?

— Ой, Люба! Я ещё никого себе не выбираю. У меня нет пока что планов замужества. Я просто провожу время. Не сидеть же мне постоянно в четырёх стенах общежития. Но с одними ребятами мне более интересно, а с другими нет.

Услышав подобные ответы Наташи о перемене очередного парня, Люба оставила её в покое, и в дальнейшем сама на эту тему разговоры старалась не заводить. Она вовремя вспомнила о том, что нечто подобное лет 7 назад ей говорила Лена Панасенко. Но сейчас она вновь подняла этот вопрос, услышав, что сестра не хочет ехать к родителям. Кто ещё мог ей в этом помешать, как не очередной парень, возможно, уже с более серьёзными намерениями?

— Еду я сестричка не с парнем, а с девчонками?

— И далеко? На Мальдивы или на Багамы? — решила пошутить Люба.

— Ты знаешь, наверное, где–то посредине, — улыбнулась Наташа.

— Как это — посредине?

— Ну, Мальдивы — это же где–то в Индийском океане, если я не ошибаюсь. А Багамские острова в Карибском море. А географически я лето проведу как раз между ними.

— Вот как! И где же?

— В Великобритании, точнее в Англии.

— Оп–па! Но какой же там отдых? Там же нет тёплого моря. А, — догадалась Люба. — Это у вас практика будет. Но почему так долго, на всё лето?

— Ты знаешь, это будет, скорее, совмещение практики с полезным трудом.

— Как это понять?

— В общем так. Мы едем с девчонками из группы туда работать.

— Как это работать, не окончив институт?

— Это не постоянная работа, а только на лето. Мы будем там убирать клубнику. А заодно зарабатывать деньги, платят там неплохо, Ну, и практиковаться в разговорном языке.

— А вас что, туда пригласили?

— Официального приглашения лично на меня или кого–то из девчонок нет. Но есть общее приглашение. Уже традиционно пару лет наши студентки туда ездят на уборку. И все довольны — и сами девчонки, и приглашающая сторона.

— Да, интересно. И, наверное, ты права — это рационально. Поработаете у англичан, а там, глядишь, и после института на работу устроиться удастся.

— Нет, Люба, — вздохнула Наташа. — На это рассчитывать вряд ли приходиться. Это очень сложно. На постоянную работу так просто там не принимают. Но практика, да и деньги, и в самом деле хорошие.

— Понятно. Ладно, пусть даже так. Стоп, Наташа, а какая может быть клубника в августе?

— Не знаю. Может, у них в теплицах она. Или будет другая работа, яблоки, например. Я пока у старшекурсниц не уточняла.

— А родителям ты уже говорила о своих планах?

— Пока что нет, — опять вздохнула сестра

— Возможно, папа с мамой эту идею и не одобрят.

— Я всё равно поеду, — заупрямилась Наталка.

— Я лично как раз и не возражаю. Тебе это, действительно, полезно. Ну, а родители… Так, я, как ты знаешь, уже в начале следующего месяца еду к ним вместе с Танечкой. И я поговорю с ними, постараюсь их убедить.

— Ой, Люба, какая ты молодец! Спасибо тебе! Если ты с ними за меня переговоришь, то я уверена, что они не будут против.

К удивлению Любы, когда она завела разговор с родителями на тему Наташиной поездки, родители и не возражали. Они только более детально расспросили обо всём дочь. Та, как могла, им всё рассказала — то, что ей подробно рассказала сестра, точнее, то, что она знала. Конечно, родители немного повздыхали, что летом не увидят свою младшую дочь, но одновремённо прекрасно поняли, что Наташе от такой поездки будет большая польза. Вопрос был решён. А далее родители переключили внимание на старшую дочь, и, скорее всего, на их маленькую внучку.

Далее у Любы потянулись очень приятные дни отдыха. И Танечка уже подросла, хлопот с ней стало немного поменьше, да и её родители с ней возились с ней, наверное, больше, чем мама. Лето пролетело очень быстро. Но, к удивлению Терещук так же быстро промелькнула осень и зима. И вот уже весна следующего года, дочери исполнилось 1,5 годика. Люба планировала летом вновь отдохнуть у своих родителей, а с осени выйти уже на работу.

Поскольку роды у Любы прошли вполне нормально, то ещё в первой декаде декабря (года рождения Танечки) у неё уже закончился декретный отпуск (в случае осложнений или рождении двойни он мог продлиться до 70 дней, то есть ещё на две недели). И вот с этой даты Терещук находилась в «родительском» отпуске по уходу за ребёнком. Согласно статье 167 КЗоТ СССР до достижения ребёнком возраста 3‑х лет во время этого отпуска (без сохранения заработной платы) за одним из его родителей сохраняется место работы (должность).

По вопросу выхода Любы на работу было много споров. Она к тому времени и так уже не была на работе (с учётом 8 недель дородового декрета) уже почти 2 года. И она соскучилась по работе и по коллегам. Хотя и интересно было возиться с дочерью и наблюдать за её развитием, за каждым новым её познанием или даже проделкой, но ей надоело сидеть постоянно дома. Конечно, два лета, проведенные в родительской усадьбе, ей понравились, но вот остальные поры времени… Она и так хотела посидеть с Танечкой только год, но потом уступила доводам (и вполне обоснованным) Максима и его родителей. И он, и его родители были довольно обеспеченными людьми, а потому могли себе позволить роскошь содержать в течение трёх лет Любу с ребёнком. В конце концов, родители мужа уступили настойчивым просьбам Любы, но с тем условием, что, по крайней мере, до 3‑х лет они сами будут растить Танечку. Они возражали против того, чтобы отдавать их внучку в ясли, где она, как они говорили, будет только постоянно болеть. А вот уже после 3‑х лет она пойдёт в детский садик, хотя они, тоже, по их выражению, и тогда могут ухаживать за внучкой. Но в этом вопросе сын их уже не поддержал, заявив, что его дочери необходимо постепенно привыкать к коллективизму, а бабушка с дедушкой только избалуют её.

Максим вроде бы продолжал заботиться о дочери и о супруге. Правда, как Люба стала замечать в последнее время, он намного меньше стал уделять внимания именно ей. И началось это примерно с лета прошлого года, когда муж был надолго от неё оторван, то живя и работая в Киеве, то ещё неделю ремонтируя квартиру Валентина. Да и ремонтировал ли он её в это время в действительности? Люба этого не знала, да и не могла бы узнать, потому что, спроси она об этом прямо Валю, тот, естественно, заступился бы за друга. Люба по своему характеру не могла что–то у кого–либо выпытывать, да и привыкла доверять мужу. Но, как ей казалось, что–то здесь было не так.

И вот сейчас Люба вспомнила свой разговор с родителями во время первого приезда (в апреле) Максима в Таращу. До этого она уже познакомилась с родителями своего будущего супруга. Это было сделать, естественно, гораздо проще, нежели ехать в родной город Великановой. Жили Терещуки на Печерске, в старом четырёхэтажном доме на третьем этаже, в трёхкомнатной квартире. Да, дом, который был построен ещё перед самой войной, не был новым, но это было отличное капитальное и удобное жилище с высокими потолками. Хотя зданию исполнилось уже немногим более 30 лет, но оно могла дать большую фору современным блочным или панельным «хрущёвкам». До войны (да и в первые десятилетия после неё) большинство граждан СССР жили в основном в коммунальных квартирах — в комнатах с общей кухней, ванной и туалетом. Но дед Максима, по его более поздним рассказам, в ту пору, когда строилось жильё, работал в Киеве на каком–то (наверное, немалом — Люба не уточняла) партийном посту и его семье повезло несказанно больше, чем рядовым гражданам. Великанова очень волновалась, идя на эти, как она понимала, смотрины. Но она вскоре успокоилась, познакомившись с родителями Максима. Это были очень приятные, вежливые, интеллигентные люди. Приняли они её очень радушно, вели себя предупредительно и вежливо. Да, они, конечно же, задали Любе ряд вопросов, но никаких едких шпилек в её адрес не отпускали и никакого заметного недовольства не проявляли. Она тогда так и не поняла, понравилась ли им будущая невестка или нет. Хотя Максим, провожая Любу в общежитие, говорил, что она родителям понравилась. Скорее всего, он просто её успокаивал, потому что по горячим следам, без разговора с родителями вряд ли он мог так точно это знать. Если только он по внешним признакам, без беседы с родителями, очень уж хорошо их знал. Но, впоследствии выяснилось, что, вероятно, это все же, было правдой, потому что, бывая после замужества в гостях у свёкровей, она по–прежнему ощущала их внимание и заботу. Ей даже порой казалось, что они с бо́льшим вниманием относились к ней, нежели к её мужу. По крайней мере, во многих спорных вопросах они чаще были на стороне невестки, нежели своего сына. Но они его, вероятно, просто очень хорошо знали, а потому могли предвидеть все его поступки.

Так вот, возвращаясь к тому первому вечеру, проведенному Любой с Максимом в родном для неё доме. Встретили Любины родители Максима тоже очень приветливо, хотя Люба ощущала, что несколько настороженно. Он, конечно, им понравился как мужчина, да и не мог не понравиться этот высокий, хорошо сложенный улыбчивый молодой человек. А вот нравился ли он им как будущий зять? Это был сложный вопрос. Люба прекрасно знала своих родителей, а потому отговорила Максима ехать в Таращу на автомобиле отца, который практически принадлежал его сыну. Она понимала, что родителям вряд ли понравится такой форс их будущего зятя. Наверное, Максим это ощутил, а потому спорить с Великановой не стал — приехали они в районный городок обыкновенным рейсовым автобусом. Конечно, родители к этой встрече готовились — Люба накануне в телефонном разговоре сообщила, что приедет к ним в гости не одна. Стол, за которым они все расположились после знакомства, был хорошо накрыт. Мама, конечно, постаралась, чтобы их будущий зять (а они понимали, с кем их дочь приедет в гости) остался доволен приёмом. Встретили они жениха дочери приветливо, но, одновремённо, и заинтересованно. То, что Максим образован, начитан, с хорошей речью (а язык у него был подвешен неплохо) было отлично видно всем. Конечно, наибольшим любопытством изучала неожиданного гостя Наталка, которая тоже на этот день специально вырвалась к родителям. Она, в отличие от родителей, не задавала тому никаких вопросов, хотя по возрасту — ей уже исполнилось 19 лет — имела на то право. Но она просто с интересом рассматривала суженого своей старшей сестры и внимательно его слушала. Беседа и совместный ужин были спокойными и долгими, и затянулись до поздней ночи (будущие супруги остались в доме родителей Великановой на ночь, хотя пока что спали в разных комнатах). Приехали они в Таращу вечером в пятницу, после работы, впереди было ещё целых полтора дня, во время которых Максим должен был познакомиться с родным городом будущей супруги, да и немного привыкнуть к её родителям. Люба, знакомя его с родителями, прекрасно понимала, что ему тоже не стоит ожидать каких–либо въедливых вопросов. Но она не могла знать и в общей беседе за столом не смогла ощутить реакцию родителей на её жениха. Они довольно ровно вели разговор на разные темы, не проявляя при этом почти никаких эмоций. В общем, за столом всё складывалось так, как можно было и предполагать.

После обильного ужина, Максим поблагодарил хозяев и удалился в отведенную ему комнату. Люба постелила ему кровать, немного посидела с ним, поговорив, а потом вернулась помогать матери убирать со стола. Управившись с этой работой, Наташа тоже ушла спать, а Люба осталась с родителями. Им всем, несмотря на позднее время, не спалось — очень уж неординарным было событие сегодняшней второй половины дня. Конечно, Любу интересовало мнение родителей о Максиме. Для себя она уже всё решила, но, что думают по поводу её будущего замужества родные её, всё же, очень интересовало. Правда, открыто вопросов по этой теме она не решилась задавать, ожидая, что родители сами начнут этот разговор. И он, естественно, не задержался.

— Мужика ты себе отхватила что надо, — после некоторого молчания протянул отец. — Видный мужчина, что там говорить.

— Да, парень красивый, — поддержала мужа и мама. — Я даже не ожидала, что у тебя будет такой муж.

— Почему это, мать? — недовольно удивился отец. — А Люба, что у нас некрасивая девушка?

— Ой, ну что ты! Я не то имела в виду. Конечно, наша Люба лучше всех. Но и парень–то красивый — высокий, Люба же ростом ему только по плечо. К тому же, парень умный, и сразу видно, что из интеллигентной семьи.

— Да, твой Максим, — обращаясь к дочери, промолвил Великанов, — действительно, и красивый, и умный. — Мать при этом вздохнула.

— А ты чего вздыхаешь, что–то не так?

— Нет, всё так. Просто уходит от нас дочь.

— Ну, дочь — это не сын. Дочери всё же более привязаны к родителям, нежели парни. Так что никуда она от нас не денется. Навещать нас, я думаю, она станет не намного реже, чем до этого. Конечно, своя семья предполагает, что она больше ей внимания будет уделять, но это уж так в природе заложено, — отец развёл руками.

— Всё оно так, — опять со вздохом и грустно тихо молвила мама.

— Да нет, что–то у тебя, всё же, не так — опять вздыхаешь.

— Вздыхаю потому, что нелегко, наверное, дочери придётся с таким мужем.

— Я понимаю, о чём ты, — вздохнул уже и отец. — Но надеюсь, что всё будет хорошо.

Интересно, что Люба, будучи, хотя и несколько косвенным лицом обсуждения (но прямо касающейся темы беседы), в разговоре с родителями пока что никакого участия не принимала. Да, пока что они говорили напрямую о Максиме. Но всё, что говорили родители, напрямую предназначалось, конечно, и для её ушей, хотя никаких замечаний по поводу темы обсуждения от неё вроде бы и не ожидались. Но после последней реплики отца Люба таки задала вопрос:

— Это почему, папа, мне нелегко с мужем будет? — обратилась она к отцу, хотя такое предположение первой высказала мать. Мама же и ответила, опередив отца, на вопрос дочери:

— Слишком уж он, дочка, у тебя красивый.

— А это так плохо? — опустив глаза, тихо спросила Люба, уже и сама понимая, о чём идёт речь.

— Неплохо это, конечно. Только вот неизвестно, насколько в будущем он тебе окажется верным. Нелегко тебе будет удержать его от соблазнов, да ещё в Киеве.

— Да, — поддержал и на сей раз супругу отец. — Велика вероятность того, что он станет волочиться за другими юбками.

— Если даже он сам инициативу проявлять и не будет, — вставила слово мать, — то кто его знает, как он будет вести себя при женском внимании. А то, что оно к нему будет, это уж точно. Женщины на таких красивых мужиков падки — летят как те бабочки на огонь.

— Во многом всё зависит от самой Любы, — не совсем согласился с таким утверждением отец. — Если она будет внимательна к своему мужу, искренне любить его, ухаживать за ним, то этих бабочек у её мужа не будет.

— Кто его знает, — задумчиво протянула мама. — Всё, что ты сказал, правильно, но для женщины, жены — это не такое уж простое дело.

— Согласен, не простое, но очень уж необходимое.

— Внимание и забота к мужу у нашей дочери точно будет, мы её так воспитали. А вот что касается любви, глубокой любви — я не знаю, — мама очень тонко чувствовала свою дочь, в отличие от менее внимательного отца.

— Не любила бы, замуж бы за него не собиралась, — возразил тот.

— Э, нет. Это ты со своей колокольни, старый, смотришь. Да, у мужчин это практически всегда так. А вот у женщин…

— А что, у женщин?

— Не всегда они выходят замуж по большой любви. Иногда просто нравится человек — но это не обязательно большая любовь, — иногда обстоятельства вынуждают, а иногда просто возраст поджимает.

Люба удивлялась тому, как мама всё правильно говорит. В случае её предстоящего замужества, действительно, присутствовали первое и третье слагаемые из высказанных матерью.

— Хорошо, — тихо протянул отец, — ответь нам честно — ты любишь своего Максима?

— Люблю, — сразу же ответила, вроде бы и решительно дочь, но не глядя в глаза отца.

— Так же, как ты когда–то любила Виктора? — строго спросила мама.

— Не знаю, мама, — растерянно и уже с увлажнившимися глазами ответила Люба. — Как это сравнивать?

— Вот то–то и оно. Не знаешь. Я верю, да и вижу, что ты любишь Максима. Но, мне кажется, что, всё же, это не такая уж пылкая любовь. Да, жизнь непростая штука. Много в ней для человека и хорошего и не очень. Ладно, отец, давай прекращать эти разговоры, пора ложиться спать, — добавила мама, предчувствуя, что дочь вот–вот расплачется. — Что мы наше родное дитя запугиваем. Будем надеяться, что всё у неё сложится хорошо. А вот то, что Максим её по–настоящему любит, видно невооружённым глазом.

— Да, в этом ты права, это заметно. И слава Богу! И дай то Бог, чтобы так было всегда. Мы очень надеемся, Любаша, что всё у тебя в жизни сложится нормально.

На этом беседа была тогда завершена и всё остальное семейство Великановых по примеру самой младшей из них тоже стала собираться ко сну. Но тот разговор Люба помнила практически всегда, вот и сейчас первый вечер с Максимом в Тараще ярко всплыл у неё перед глазами. Она решила, что не так уж, наверное, неправы были её родители. Ладно, решила она для себя, время покажет. И оно, действительно, оказалось некой лакмусовой бумажкой.

А в целом, уже все одноклассники начали осознавать, что, пожалуй, сейчас они находятся на том переломном рубеже, когда заканчивается их молодость и начинается зрелость — все они обзавелись семьями, у многих из них уже появились свои детишки, для которых теперь они сами становятся и учителями, и объектами подражания. В общем, начинается новый, более ответственный этап в их жизни.

В произведении использованы отдельные материалы из следующих источников:

1. Свободная энциклопедия в Интернете;

2. Печатные периодические издания — газеты и журналы (современные и архивные);

3. Лащенко Л.І. Вулицями староϊ Таращі. — Біла Церква: Видавець Олександр Пшонківський, 2007. — 52 с.