Он платил не торгуясь, говорил откровенно. Иногда молчал, целый час. Я не мешал ему… болеть. За много месяцев индивидуалок я знал о нем кажется все. Но и не знал ничего. Хотя бы потому, что сразу забывал то, что он говорил: его слова были — вода, ни о чем. Пусто. Такие откровенные и пронзительные — о единственной женщине, о работе, о детях, о детстве, о боли, о смерти — все эти слова были ни о чем.

Однажды, слушая его, я подумал «А может быть, он просто врет?»

Я спросил его об этом.

— Почему ты спрашиваешь? — удивился он. — Ты мне не веришь?

— Не знаю, — сказал я, — просто я сразу забываю все, что ты мне рассказываешь.. странно.

Он опустил голову на руки и долго сидел молча.

— Ты поставил мне диагноз, — сказал он, — да, Саша, ты поставил мне диагноз. А теперь скажи: это лечится?

— Понятия не имею, — сказал я, — и диагноза твоего не знаю. А кстати, какой у тебя диагноз?

Он молчал.

Когда пришел следующий раз, молчал тоже, почти все время. В самом конце встал и сказал:

— Понимаешь, на самом деле мне нечего тебе сказать.

И я ответил:

— Понимаю.

Больше я его не видел.