Двадцать второго сентября 1973 года мы с Джозефом Ридом прибыли в Каир для встречи с президентом Анваром Садатом. Садата в городе не было. Нам сказали, что он находится в своей летней резиденции на Средиземном море и что самолет египетских военно-воздушных сил доставит нас в Александрию. Я просил его об этой встрече еще до отъезда из Нью-Йорка, чтобы доставить послание государственного секретаря Генри Киссинджера, который хотел неофициально дать знать Садату, что он готов к поискам путей для уменьшения напряженности между Соединенными Штатами и Египтом.

Из Александрии нас повезли на автомобиле на запад по старому прибрежному шоссе в резиденцию Садата около деревни Бург-эль-Араб, куда он удалился якобы от каирской жары, предпочитая прохладные бризы средиземноморского побережья. Нас провели в находившуюся перед кабинетом маленькую приемную и сопровождавший нас чиновник сказал, что сейчас Садат встречается с советским послом. Примерно через час посол вышел из кабинета Садата, сухо кивнул нам и поспешно удалился.

Во время нашей единственной предыдущей встречи двумя годами раньше Садат держал дистанцию и не мог скрыть свою враждебность по отношению к Израилю, осуждение Соединенных Штатов и презрение к Генри Киссинджеру. Я приготовился к тому, что и в этот раз увижу то же самое. Но он тепло поздоровался со мной и показался мне спокойным, раскованным и находившимся в мире с собой. Тем не менее, когда я излагал послание Киссинджера, он казался рассеянным. Без каких-либо предисловий он спросил меня: «Господин Рокфеллер, были бы вы заинтересованы в открытии отделения своего банка в Египте?». Это было для меня полным сюрпризом. 15 годами раньше предшественник Садата Гамаль Абдель Насер национализировал не только иностранные, но и все египетские банки. А теперь его преемник приглашал «Чейз» стать — как это было с нами в России и Китае — первым американским финансовым учреждением, которому разрешают вернуться в страну.

Я ответил ему осторожно. Сказал, что «Чейз» был бы заинтересован в том, чтобы изучить такую возможность, однако окончательное решение должно основываться на тщательном анализе деловой обстановки. Я также напомнил Садату о длительных отношениях «Чейза» с израильскими банками и о том, что мы выступаем как агент в отношении облигаций государства Израиль. «Господин президент, — сказал я, — как бы вы отнеслись к тому, чтобы мы открыли отделение в Тель-Авиве одновременно с открытием отделения в Каире? Было бы это для вас приемлемым?» Я подготовился к сердитой вспышке, однако вместо нее Садат ответил непонятной улыбкой и сказал: «Господин Рокфеллер, все дело в выборе времени».

Двумя неделями позже я понял, что Садат имел в виду.

Мы возвращались домой, завершив большую поездку по Африке, когда пилот проинформировал нас о том, что Египет начал массивное наземное наступление и воздушную атаку через Суэцкий канал и Синайскую пустыню. Я сразу же подумал о нашей встрече с Садатом и о его непонятных словах. Сказал об этом Джозефу, который предположил, что, вероятно, нам должно было послужить предупреждением обилие военных самолетов, дислоцированных на базе военно-воздушных сил в Александрии. Очевидно, что Садат, когда разговаривал с нами в тот день в Бург-эль-Арабе, готовился к нападению.

* * *

Во второй половине 1960-х годов в Соединенных Штатах многое менялось: музыкальные вкусы молодежи, стиль мужских причесок и длина женских платьев. Менялось все, кроме цены на бензин. Дешевые источники энергии, в частности бензин, стоивший около 30 центов за галлон, стали буквально «неотъемлемым правом» для большинства американцев. Это золотое время кончилось в декабре 1973 года, когда ОПЕК поднял цену нефти сорта «легкая сырая» Саудовской Аравии до 11,65 долл. за баррель.

Это четырехкратное увеличение цен на нефть в течение года имело мало отношения к закону предложения и спроса. Подъем цены был прямым результатом неразрешенного арабо-израильского конфликта и продолжительной борьбы между нефтедобывающими странами развивающегося мира и крупными американскими и европейскими нефтяными компаниями за то, кто должен получать максимальные выгоды от «ренты» за счет добычи, переработки и продажи нефти. Повышение цены на нефть, независимо от его причин, оказало на весь мир огромное экономическое и психологическое влияние. В результате также резко возросла роль американских коммерческих банков, таких, как «Чейз», являвшихся депозитариями возросшего в результате повышения цен огромного количества «нефтедолларов» и ставших финансовыми посредниками между странами ОПЕК и странами — импортерами нефти, столкнувшимися с беспрецедентным «кризисом ликвидности».

С первым намеком на то, что ценам на нефть предстояло резко увеличиться, я столкнулся в Алжире в сентябре 1973 года. По просьбе президента Хуари Бумедьена я сделал остановку в городе Алжире перед своей встречей с Садатом; Бумедьен хотел обсудить вопросы финансового обслуживания огромных нефтяных запасов, а также газовых месторождений своей страны, после того как в 1971 году он национализировал французские активы.

В характере Бумедьена было немало от Дон-Кихота. Более десятилетия он сражался в кровавой войне за независимость своей страны и был резко настроен против французов, однако при этом его героем являлся Наполеон. Обладая невысоким ростом, он носил ниспадающий черный плащ и любил торжественные жесты, которые подчеркивали его чувство величия и собственной значимости. Бумедьен играл ведущую роль в усилиях неприсоединившихся стран «третьего мира» по созданию «нового международного экономического порядка» и постоянно требовал повышения цены на сырую нефть. Несмотря на такую репутацию Бумедьена, мы мило разговаривали с ним более часа по-французски о той роли, которую «Чейз» мог бы играть в экономическом развитии его страны.

После встречи с Бумедьеном меня пригласили на экстравагантный ланч в «Ше Мадлен», великолепный французский ресторан с видом на сверкающий Алжирский залив. Приятная во всех отношениях трапеза с великолепными дарами моря и удивительно хорошими алжирскими винами была омрачена державшимся вызывающе министром финансов, выступившим с перечислением претензий к политике западных компаний и банков и затем заявившим, что эти дни ушли в прошлое. Он пообещал, что цена за сырую нефть поднимется до 10 долл. за баррель — то есть более чем на 300 % — к концу года. Уже раздраженный его манерой держаться, я пришел в гнев из-за абсурдности его пророчества. К сожалению, зловещее предсказание, сделанное этим бесцеремонным типом, оказалось правильным.

* * *

Из Алжира я отправился на встречу с Анваром Садатом. Беседы, прошедшие в Алжире и Египте, подсказывали мне, что на Ближнем Востоке что-то должно было начаться, однако я не имел представления, что именно.

Когда Садат отдал приказ своей армии пересечь Суэцкий канал 5 октября 1973 г., он, вероятно, знал, что победить армию Израиля не сможет. Хотя он проиграл войну, его авантюра принесла плоды в иных отношениях. Во-первых, создала условия, позволившие ему вести переговоры с Израилем на равных. Генри Киссинджер, понявший, что баланс сил в регионе изменился, начал свою кампанию «челночной дипломатии», которая, в конце концов, привела к заключению соглашений о прекращении огня с Египтом и Сирией, а затем создала основу для более широких переговоров между Израилем и другими прифронтовыми арабскими государствами. И хотя исторический мирный договор между Египтом и Израилем не был подписан до прихода к власти администрации Картера, этот договор основывался на том фундаменте доверия, который Генри с таким трудом создавал с конца 1973 по начало 1977 года.

Решение Садата сыграть в рулетку имело и второе, даже более серьезное, последствие: им было арабское нефтяное эмбарго. После первых военных успехов Египта на Синайском полуострове Соединенные Штаты начали снабжение подвергнутых атаке израильских сил. Этот шаг дополнительно воспламенил арабское общественное мнение и направил его против Соединенных Штатов. В результате арабские нефтедобывающие страны согласились на предложение министра нефтяной промышленности Саудовской Аравии шейха Ахмеда Заки Ямани о сокращении добычи нефти на 5 % в месяц до тех пор, пока их политические цели не будут приняты, — речь шла о возвращении Израиля в границы, существовавшие до войны 1967 года.

Когда 20 октября президент Никсон выступил с предложением о предоставлении Израилю пакета военной помощи на сумму 2,2 млрд. долл., Саудовская Аравия, к которой вскоре присоединились и другие арабские нефтедобывающие страны, объявила полное эмбарго на поставки нефти в Соединенные Штаты. К концу года предсказание министра финансов Алжира стало реальностью. Было создано новое нефтяное оружие — или, по словам Генри Киссинджера, — «оружие политического шантажа», что укрепило позицию арабов в их политической борьбе против Израиля и в экономическом споре с Западом.

Крупный рост цен на энергоносители перевернул вверх дном финансовые рынки в Западной Европе, а также во всем Западном полушарии, подорвал международную торговлю и вверг промышленно развитый мир в состояние глубокого и продолжительного спада. В Соединенных Штатах возросла безработица и интенсифицировалась раскрутка инфляционной спирали, начало чему было положено еще в конце 1960-х годов. К середине десятилетия «стагфляция», то есть интенсивная инфляция в сочетании с медленным экономическим ростом, фактически привела к прекращению экономического роста и потере доходов буквально для всех. Очевидцы этих дней помнят длинные очереди автомобилей на заправочных станциях и ощущение почти отчаянной беспомощности, повлиявшей на тех, кто формулировал политику.

Для нас это было трудное время, однако оно было еще большей катастрофой для стран развивающегося мира, хрупкая экономика которых находились фактически на грани коллапса. Во многих странах плохо продуманная политика «импортозамещения» сделала процесс приспособления к жизни в условиях высоких цен на энергоносители практически нерешаемой задачей.

Наиболее прямым результатом нефтяного шока было резкое увеличение потока долларов из стран-импортеров нефти в страны ОПЕК. В период между 1973 и 1977 годами доходы стран-экспортеров нефти выросли на 600 %, до 140 млрд. долл. Капитал, ранее обеспечивавший экономический рост во всем мире, теперь шел лишь в немногочисленные нефтедобывающие страны.

В конечном счете, процесс корректировки и приспособления потребовал бы мер экономии, совершенствования технологии для повышения энергоэффективности, а также разведки для нахождения новых источников энергии. Однако все это требовало времени — нескольких лет, даже в оптимальных обстоятельствах. В то же время кризис, с которым столкнулась мировая денежная система, носил немедленный характер. Было необходимо найти какие-то пути откачки поступившего в нефтедобывающие страны капитала обратно в страны-потребители нефти с целью «рециклирования» нефтедолларов — в противном случае спад и застой грозили перерасти в полномасштабную мировую депрессию.

* * *

Решение задачи рециклирования долларов и поддержания системы мировой торговли и финансов выпало на долю крупных международных коммерческих банков, включая «Чейз». Страны ОПЕК также натолкнулись на серьезную проблему, заключавшуюся в том, как инвестировать получаемые ими огромные суммы. Что касается основных стран Ближнего Востока, то их центральные банки и министерства финансов были абсолютно готовы к сотрудничеству для циклирования денежных средств. Однако каждая страна действовала по-своему.

Крупнейший в мире экспортер Саудовская Аравия разместила большую часть своих новых огромных доходов в банках США в форме депозитных сертификатов или казначейских облигаций США. Их осторожная политика дала нам возможность осуществить эффективную откачку средств в страны-потребители нефти. Кувейт, придерживавшийся менее консервативной линии, вложил большую часть своих валютных поступлений на финансовых рынках и рынках ценных бумаг США и европейских стран, в результате чего их финансовые резервы стали расти в пропорциональном отношении даже быстрее, чем резервы Саудовской Аравии. Шах Ирана направил значительную часть вновь обретенного за счет нефти богатства на реализацию подсказанного его воображением плана внутренних инвестиций, включая экономическую диверсификацию, огромные оборонные расходы, создание новой сети гидроэлектростанций и расширение системы образования в стране.

Долгая история отношений «Чейза» с Валютным агентством Саудовской Аравии и Банком Маркази, центральным банком Ирана, обеспечила нам легкий доступ к фондам этого региона. Наши сильные позиции на рынках евровалюты, через которые осуществлялось использование значительной части валютных избытков, позволили нам разместить фонды, избежав нормативных ограничений, налагаемых Федеральной резервной системой. Это было важно для предотвращения длительных неурядиц на рынках капитала.

Мы возвратили в оборот большую часть нефтедолларов в виде займов иностранным компаниям и отраслям, хотя в Латинской Америке, Африке и частях Восточной Азии значительная доля средств была предоставлена государственным компаниям, которые доминировали в их экономике. В отдельных случаях мы осуществляли прямое кредитование правительств с целью финансирования дефицита платежного баланса. Один из запомнившихся эпизодов произошел в начале 1974 года. Италия столкнулась с дефицитом платежного баланса в несколько миллиардов долларов и испытывала трудности с финансированием закупок нефти. Во время обеда, проходившего в Банке Италии, его управляющий Гвидо Карли попросил меня о срочном кредите на сумму в 250 млн. долл. Должен сказать, что в мои привычки не входило предоставление кредитов на такую сумму за чашкой кофе-эспрессо, и, кроме того, мы не поощряли ссуды правительствам, если они не были связаны напрямую с продуктивными инвестициями. Однако в данном случае из-за неотложного характера ситуации, в которой находилась Италия, и в связи с длительной историей отношений между «Чейзом» и Банком Италии я немедленно согласился на кредит. В Италии приветствовали такую быструю реакцию «Чейза», и, что самое важное, погашение займа произошло в соответствии с графиком.

«Чейз» и другие международные банки смогли предотвратить то, чего боялись столь многие, — крах международной финансовой системы. Однако банки могли управлять этим процессом лишь в течение ограниченного времени; чтобы решить фундаментальные вопросы, лежавшие в основе создавшегося положения, требовались координированные действия правительств.

* * *

Хотя арабо-израильский конфликт и повышение цен на нефть странами ОПЕК создали для «Чейза» немало тягот, они также открыли нам и необычные возможности. В качестве ответа мы разработали стратегию агрессивного роста на Ближнем Востоке и странах Северной Африки. Наша основная задача заключалась в том, чтобы обеспечить себе присутствие везде, где это нам разрешали, при условии, что экономические условия оправдывали усилия и затраты. В 1970 году наша региональная сеть состояла из одного-единственного отделения в Ливане, представительского офиса в Бахрейне и совместного банка в Дубае. К середине десятилетия мы открыли еще один представительский офис в Тунисе и новое отделение в столице Иордании Аммане, а также создали банки на основе совместного капитала в Иране, Египте, Саудовской Аравии, Кувейте, Катаре и Абу-Даби. Совершая частые поездки в этот регион, я познакомился с правителями и высшими политическими лидерами этих стран, которые разрешили «Чейзу» заниматься банковскими операциями. Например, что касается Египта, то уже через четыре месяца после предложения Садата об открытии отделения я вернулся, чтобы дать ему положительный ответ.

Когда я встретился с Садатом в Каире в январе 1974 года, он находился в приподнятом настроении. К этому моменту он уже встречался с Киссинджером, и его мнение об американской дипломатии претерпело заметные изменения по сравнению с нашей первой встречей в 1971 году, когда он сердито осуждал упор Киссинджера на «политику с позиции силы» и отказ Никсона от беспристрастного отношения к Египту. «Генри мне понравился, — сказал он, — мы многого достигли вместе. Среди американских политиков, которых я встречал, он первый, к кому я ощутил уважение».

Садату не терпелось обсудить свои планы в отношении Египта, включавшие создание беспошлинной зоны вдоль Суэцкого канала, строительство нефтепровода от Красного моря до Александрии, а также то, что он называл «делом, достаточно большим для Рокфеллера» — строительство нового Суэцкого канала. Внезапно он наклонился вперед, прервав меня на полуслове, и сказал: «Знаешь, Дэвид, если бы я проговорился в тот день в Бург-эль-Араби и рассказал тебе о своих планах, мне пришлось бы оставить тебя здесь. Я не мог бы позволить, чтобы ты уехал и рассказывал всякому о моих намерениях».

Мы вернулись к обсуждению банковских дел, и я сказал ему, что, по мнению «Чейза», вместо открытия нашего отделения с более ограниченным набором видов деятельности лучше было бы создать совместное предприятие с Национальным банком Египта. Садат сказал: «Я думаю, что твоя деловая деятельность у нас создаст для тебя проблемы дома. Израильтяне устроят настоящий скандал в Штатах». Я отметил, что до сих пор ситуация была противоположной; по существу, «израильтяне были весьма положительно настроены в отношении наших экономических отношений с Египтом. По существу, израильтяне дали нам свое добро».

В январе 1975 года мы подписали с Садатом соглашение об учреждении совместного предприятия «Чейз» — Национальный банк Египта (доля «Чейза» составляла 49 %), а на протяжении нескольких последующих лет открыли отделения в Каире, Александрии и Порт-Саиде.

В то же время мои отношения с Израилем, как и отношения «Чейза», продолжали оставаться сложными и запутанными. Во время моего визита в Иерусалим в январе 1975 года министр финансов Иехошуа Рабинович попросил меня рассмотреть вопрос об открытии отделения «Чейза» в Израиле. Это поставило меня в непростое положение, поскольку я уже был готов подписать с Садатом документ о создании совместного банка «Чейз — Национальный банк Египта». Сказал министру финансов, что мы рассмотрим его предложение.

И в этот раз я решил сначала свериться с Садатом. Два дня спустя, находясь в Каире, задал ему вопрос о том, какой будет его реакция, если «Чейз» откроет отделение в Израиле. Садат сказал, что Ливия, Сирия и Ирак поднимут шум, но он сам не стал бы возражать против этого и будет сопротивляться усилиям по включению «Чейза» в список для арабского бойкота. Садат, однако, посоветовал проинформировать о наших планах саудовцев и иорданского короля Хусейна. Он добавил, что я могу рассказать им о том, что Садат поддержал наше предложение.

Как король Хусейн, так и принц Фахд легко согласились. По существу, Фахд заметил: «Это деликатный и тонкий вопрос, однако, поскольку Анвар Садат знает о нем и поддерживает, я также присоединяюсь».

В конечном счете проведенный нами внутренний анализ показал, что мы не смогли бы обеспечить себе в Израиле достаточно работы для открытия отделения банка. К аналогичному выводу пришли все крупные банки США. Хотя наше решение основывалось исключительно на экономических соображениях, израильтяне были очень недовольны и прямо заявили нам об этом.

После того, как о нашем решении стало известно, на меня как в Израиле, так и в еврейском сообществе Нью-Йорка обрушилась буря критики. Организация Лига против диффамации обвинила «Чейз», пять других компаний и два государственных ведомства США в том, что мы «склонились перед угрозой арабского бойкота». Радиостанция CBS передала состоявшую из трех частей редакционную программу, осуждавшую американские компании, в частности конкретно упоминался «Чейз», за то, что они «уступили наиболее отвратительной форме вымогательства, отменяя законы и принципы на прибыль». Хотя мы никогда не прекращали деловых операций с Израилем, и в то же время ни один из крупных американских банков не присутствовал в Израиле непосредственно, единственным объектом критики был выбран именно «Чейз-бэнк».

* * *

Необычный поворот в моих все более сердечных личных отношениях с Садатом произошел в 1976 году. Я коротко встретился с ним вначале в Каире в феврале, после чего отправился с визитом в другие страны этого региона. Моей последней остановкой должен был быть Израиль. Однако неделю спустя, когда я завершил встречу с шахом Ирана, мне позвонил египетский посол, передав, что Садат хотел бы видеть меня в Египте еще до того, как вернусь в Нью-Йорк. Поскольку я не мог отменить своей встречи в Израиле, ответил Садату, что смогу увидеться с ним, только если можно будет непосредственно прилететь из Тель-Авива в Каир без обычной остановки на Кипре, требовавшейся в связи с бойкотом Израиля Арабской лигой. Садат согласился на компромисс. В Тель-Авиве мы заполняем план полета на Кипр, однако после того, как мы покинем воздушное пространство Израиля, нам разрешат изменить курс и приземлиться в Каире. Садат послал свой личный вертолет, чтобы доставить меня из Каира к нему домой в Барраже в дельте Нила. Когда мы летели над узкой зеленой полоской долины Нила, я размышлял о том, чему был обязан этим срочным вызовом. Несколькими неделями ранее Садат рассказывал, что он готовится к поездке по государствам Персидского залива, и я подумал, что он, возможно, хочет обменяться со мной мнениями.

Однако Садат приготовил мне другой сюрприз. Как только я вошел в его кабинет, Садат обратился ко мне с предложением стать его экономическим советником. Скоро стало ясно, что он думает о чем-то большем, чем эпизодические неофициальные консультации со стороны друга; он действительно хотел, чтобы я стал официальным финансовым советником программы экономического развития Египта. Я был польщен его предложением, однако сказал, что, поскольку являлся председателем правления и главным исполнительным директором «Чейза», мне было бы трудно выступить в роли, которую он имел в виду. Тем не менее, я сказал, что хочу помочь ему всеми возможными способами и серьезно подумаю о его предложении.

Во время полета в Нью-Йорк я обсудил предложение Садата с коллегами из «Чейза». Все согласились с тем, что принять это предложение я не мог.

С другой стороны, отказ Садату без предложения альтернативной кандидатуры мог легко обидеть его. К концу полета мне в голову пришла мысль о другой кандидатуре. Ричард Дебс, главный операционный директор нью-йоркского Федерального резервного банка, недавно объявил о своем уходе с должности. Дик был в деталях знаком с экономической ситуацией на Среднем Востоке, и в частности со сложнейшими финансовыми проблемами, стоявшими перед Египтом. Дик был отличным кандидатом на эту должность, и я переговорил с ним сразу же по возвращении в Нью-Йорк. Через несколько дней он улетел в Каир для встречи с Садатом и согласился взять на себя предложенные ему функции на безвозмездной основе.

Теплые отношения между мной и Садатом, существовавшие почти десять лет, внезапно окончились летом 1980 года, что, отчасти, было результатом небрежной работы персонала моего аппарата. Во время поездки по крупным странам Европы, в которую мы с Биллом Бучером отправились непосредственно перед моим выходом в отставку из «Чейза», я получил послание от известного египетского банкира Мохаммада Абушади. Абушади сообщал, что группа американских, европейских и арабских инвесторов организует банк, который должен будет действовать на Ближнем Востоке, и приглашал «Чейз» принять участие в этом банке с долей в 5 %. В сообщении говорилось, что Садат знал об этом проекте и идея об участии «Чейза» принадлежала ему. Поскольку сообщение застало меня в круговерти поездки, я попросил наш парижский офис проанализировать сделанное предложение и немедленно дать мне рекомендацию. Парижский офис пришел к заключению, что роль «Чейза» была бы слишком мала и поэтому участие не имело финансового смысла, кроме того, у нас не было бы достаточного контроля или даже вообще никакого контроля в управлении банком, и рекомендовал отклонить предложение. Билл Бучер и я согласились с этим анализом и попросили Риджуэя Найта, нашего политического советника в Европе и бывшего посла США в Сирии, вступить в контакт с Абушади и проинформировать его о нашем решении.

Несмотря на то, что в полученном от Абушади послании говорилось об интересе Садата, я не получил информации от Садата непосредственно или от обычного эмиссара Садата по важным вопросам посла Ашрафа Горбала. Теперь понимаю, что прежде, чем принимать решение, должен был свериться с Горбалом, чтобы определить степень интереса Садата. Позже я выяснил, что Садат действительно предложил привлечь «Чейз» и обиделся, когда мы отказались от предложения, даже не вступив с ним в контакт. Шестью месяцами позже я узнал о степени недовольства Садата в полной мере.

В апреле 1981 года Билл Бучер и я приехали в Каир, что было частью моей заключительной поездки по Ближнему Востоку. Когда мы попытались договориться о встрече, Садат без всяких объяснений отказался встретиться с нами. Я был удивлен и раздосадован тем, что мой старый друг не хочет повидать меня в ходе моего прощального визита в его страну, и обратился к Горбалу и к вице-президенту Хосни Мубараку, которые сказали мне, что этот отказ является прямым следствием решения «Чейза» не инвестировать в проект Абушади. В попытке исправить положение я направил Садату собственноручно написанное письмо с извинениями, когда мы еще находились в Каире. Ответа я не получил.

В августе того же года Садат приехал в Соединенные Штаты с официальным визитом. Посол Горбал пригласил меня на специальный обед, устроенный в Вашингтоне для Садата, что я воспринял в качестве обнадеживающего знака, хотя там мы с Садатом только обменялись рукопожатиями. На следующий день Садат выступал в Совете по внешней политике в Нью-Йорке, где я представил его аудитории. После выступления он пригласил меня проехать вместе с ним в его автомобиле в египетскую миссию. Там между нами состоялся спокойный разговор относительно инцидента с Абушади, и он простил все.

Несколько лет спустя я рассказал эту историю Генеральному секретарю ООН Бутросу Гали, который в течение нескольких лет был министром иностранных дел в правительстве Садата. Я с облегчением узнал, что был не единственным человеком, который вызвал такое неудовольствие Садата. Бутрос рассказал, что Садат часто обижался на относительно незначительные промахи и по нескольку недель не разговаривал даже со своими ближайшими сотрудниками. Он сказал, что такое случалось и с ним.

Мое примирение с Садатом произошло вовремя. 6 октября 1981 г., всего лишь через два месяца после нашего разговора в Нью-Йорке и ровно через восемь лет после того, как он начал войну 1973 года (войну Йом Кипур), Садат был убит группой египетских армейских офицеров-фундаменталистов. Вместе с остальным миром я оплакивал потерю человека, которого считал героем и другом.

* * *

Другим ближневосточным лидером, с которым у меня установились близкие отношения и мужеством которого я восхищался, был король Иордании Хусейн. Лишь немногие лидеры мира подверглись большим испытаниям. Он смог остаться в живых после многочисленных попыток покушений и неоднократно лично отбивался от нападавших, кроме того, он выстоял в многочисленных политических бурях, сотрясавших регион. Будучи потомком правителей Мекки Хашимитов, сражавшихся вместе с легендарным Лоуренсом Аравийским против турок-оттоманов во время Первой мировой войны, Хусейн взошел на трон Иордании в 1952 году в возрасте 16 лет после убийства его деда Абдаллы арабскими экстремистами и свержения его отца Талала. На протяжении всего периода своего правления Хусейн проявлял глубокую приверженность интересам своего народа и готовность идти на компромисс ради всеобъемлющего арабо-израильского урегулирования. Он был замечательным лидером и большим другом Соединенных Штатов.

В марте 1971 года во время кругосветной поездки по делам «Чейза», когда меня сопровождали жена и дочь Пегги, я сделал короткую остановку в Иордании, чтобы повидаться с королем. Амман по-прежнему представлял собой вооруженный лагерь, и король перенес свою штаб-квартиру за город. Обе Пегги (жена и дочь) оставались в самолете «Чейза», а я с коллегами отправился на встречу с Хусейном. Когда я сказал ему, что жена с дочерью остались в самолете, он извинился за то, что не пригласил их на обед. Чтобы как-то исправить положение, Хусейн сам полетел в Амман в своем вертолете, чтобы отвезти нас. Он поднялся на борт самолета, поприветствовал их и завершил свой визит, подарив моей дочери визитную карточку с номерами своих личных телефонов!

Примерно в то же время у меня установились хорошие дружеские отношения с кронпринцем Хасаном, на которого король возложил обязанности по экономическому развитию и привлечению иностранных инвестиций. Хасан несколько раз брал меня с собой, отправляясь на автомобиле или вертолете осматривать курируемые им проекты. Мы также совершили памятный визит в таинственную Набатию и посетили относящиеся к греко-римскому периоду развалины в Петре.

Хасан считал, что будущее Иордании зависело от предоставления более широких возможностей иностранным компаниям и банкам, в то время как государственная бюрократия с гораздо меньшим энтузиазмом относилась к этой идее. Когда управляющий Банка Иордании фактически отверг попытки «Чейза» по открытию отделения в Аммане, Хасан вмешался лично, чтобы решение было пересмотрено. В 1976 году, после посещения принца Хасана у него дома, я договорился с израильтянами, что прибуду в Израиль через мост Аленби, ведущий из Иордании, что позволит избежать всегда раздражавшую меня экскурсию на Кипр. Хасан настоял на том, что сам отвезет меня на своем вертолете. Он посадил вертолет за вершиной холма, после чего я с чемоданом перешел через мост и был встречен израильтянами. Хотя Хасан хотел, чтобы израильтяне не знали, кем был мой «водитель», у него не вызывало возражений то, что местом моего назначения был Израиль.

Я продолжал оставаться в близком контакте с королем Хусейном вплоть до его смерти в 2000 году и поддерживал дружбу также с принцем Хасаном. Оба они играли неброскую, но существенно важную роль в изменениях, происходивших в их регионе на протяжении последних четырех десятилетий, и смогли обеспечить, чтобы Иордания, несмотря на свои размеры, продолжала оставаться важным участником процессов на Ближнем Востоке.