ТРЕВОЖНЫЙ РАЗГОВОР

И такой необходимости не было до тех пор, пока у меня не произошел тревожный разговор с мамой в ее гостиной в доме на Парк авеню, 740. Мои родители жили недалеко от нас, и я несколько раз в неделю заходил к ним. Однажды вечером мать заговорила о войне. Она с давних времен была пацифисткой и до Перл-Харбора считала, что Соединенные Штаты должны оставаться нейтральными. В то же время к концу 1930-х годов мать прониклась убеждением, что Гитлер и его союзники представляют серьезнейшую угрозу для Соединенных Штатов, и даже более того, для самых главных ценностей западной цивилизации. Ее доктор позже рассказывал мне, что когда перед нацистской военной машиной падала каждая из фишек домино - Австрия, Чехословакия, Польша и Франция, - у матери наблюдались тяжелые психосоматические реакции, она становилась чрезвычайно тревожной и физически больной.

Нет сомнений, что и наша беседа далась матери нелегко. Она спокойно, но твердо высказала свою точку зрения, что Соединенные Штаты должны будут сражаться, чтобы защитить наш образ жизни, и что мужчины, годные для службы, должны исполнить свою роль, записавшись в армию. Они не должны дожидаться призыва. Это было их долгом. Помню, как она сказала это слово: тихо, но выразительно. Я был поражен не потому, что она, казалось, изменила свое мнение относительно войны, а потому, что говорила мне: пришло время сражаться и, возможно, погибнуть в сражениях. Это встревожило меня и, очевидно, было также нелегким и для матери. Я знал, что мать была права и что я жил в иллюзиях. Обсудил этот вопрос с Пегги, и она согласилась.

В середине марта 1942 года я записался в армию в качестве рядового, хотя отец мог использовать свое влияние, чтобы я получил офицерское звание.

 

НАЧАЛЬНАЯ ВОЕННАЯ ПОДГОТОВКА

Мой базовый курс военной подготовки начался в Форте Джей на Говернорс Айленд1 1 мая 1942 г. Говернорс Айленд находится недалеко от южной оконечности Манхэттена. Я спал в казармах вместе с конюхами офицеров. В каждой из комнат в казарме находились несколько десятков призванных мужчин, спавших на двухэтажных койках. Я спал над одним из конюхов. По мере того как погода становилась более жаркой, «ароматы» от одежды моего соседа, отдававшей смесью конского пота и его собственного, становились все сильнее. Он был славный малый, малообразованный, однако мы хорошо ладили - за исключением запаха, - и я ценил его знания лошадей и многочисленные мелкие услуги, которые он оказывал мне.

Базовая подготовка включала бесконечные часы строевой подготовки, гимнастики, обучения тому, как обращаться с оружием, смазывать, разбирать и собирать его в полевых условиях, и, конечно, неизбежное дежурство по кухне. Вначале впечатление от армии было похоже на шок. Ощущения были одновременно пугающими, поскольку все было таким новым, и в то же самое время скучными и трудными. Я записался в армию, не слишком правильно оценивая свои физические способности справляться с тяготами армейской жизни и возможность к социальной адаптации. Я никогда не был хорошим спортсменом и не показывал хороших результатов в большинстве командных видов спорта. Обязательное время, отведенное на бейсбол, действовало мне на нервы больше, чем освоение приемов строевой подготовки. С самого начала я гадал, как мне удастся взаимодействовать с людьми из совершенно иной среды, с другими вкусами, другими навыками.

Как потом оказалось, эта базовая подготовка прошла удивительно хорошо. Подчинение военной дисциплине и установление отношений с людьми оказались гораздо меньшей проблемой, чем я ожидал. У меня было сильно выраженное чувство долга, и я выполнял то, что мне приказывали (возможно, это неудивительно с учетом моего воспитания), выполнение приказов было тем основным, что требовалось от мобилизованного.

Помню, как в какой-то момент нескольким из нас было приказано покрасить кухню в офицерской столовой. Я прилежно следовал инструкциям и красил более тщательно по сравнению с другими, у которых отношение к армейским приказам и к работе было более легкомысленным. Конечно, я не делал это специально, однако произвел впечатление на офицера, командовавшего отделением, а также на других солдат. Они были удивлены тому, что Рокфеллеру не чужд физический труд. Я скоро понял, что не был таким уж неспособным и что могу уживаться и даже подружиться с людьми, с которыми у меня мало общего.

Из всех братьев записались в армию только Уин и я. Уин пошел в пехоту, прошел через школу кандидатов в офицеры в Форт-Беннинге и участвовал в боях на Тихом океане. Когда в судно, на котором он находился, произошло прямое попадание самолета с пилотом-камикадзе около Окинавы в 1945 году, он был серьезно ранен. Самый старший брат Джон вначале работал в Красном Кресте в Вашингтоне, а потом в 1943 году был произведен в лейтенанты флота. Он работал в специальной межведомственной группе в Вашингтоне под названием «Координационный комитет Госдепа, Военного министерства и министерства ВМФ», который планировал послевоенное государственное устройство Японии и Европы. Нельсон, будучи координатором по межамериканским делам, конечно, не подлежал призыву на военную службу. Лоранс не решил, что он хочет делать, и это было предметом несколько жестокого, но, тем не менее, смешного розыгрыша, который осуществили Пегги и я.

После первых нескольких недель начальной военной подготовки я мог возвращаться на уикенды домой, чтобы проводить их со своей семьей. Лоранс и его жена Мэри жили в квартире в том же самом здании по адресу Ист, 67-я стрит, квартира 115. Однажды в субботу они пригласили нас на обед. Пегги взяла бланк из кабинета отца и написала Лорансу письмо, подписав его словом «отец». В письме упоминался адмирал, который нажал на определенные рычаги и организовал для Лоранса немедленное зачисление в подводный флот. Все было оговорено: Лоранс должен был записаться и идти на учебу уже на следующей неделе. В заключение письма следовали сердечные слова отца, выражавшие гордость и теплые пожелания успехов мужественному сыну на «трудной службе для блага страны».

Говернорс Айленд (англ.) - «Губернаторский остров». - Пр-им. ред.

Пегги устроила так, что письмо было доставлено утром, так что Лоранс должен был увидеть его перед обедом. Когда мы прибыли, Лоранс был пепельно-серый. Он показал нам «письмо отца», и мы продолжали еще некоторое время играть в эту игру, однако скоро у нас не хватило пороху продолжать. Лоранс был настолько обрадован, когда мы сказали ему правду, что даже забыл на нас рассердиться.

Позже Лоранс, который хорошо знал авиационную промышленность, поскольку вкладывал в нее деньги, был произведен в лейтенанты флота и занимался проектированием и производством самолетов.

 

БОЛЕЗНЕННЫЕ ПОТЕРИ

Я получил свои нашивки капрала вскоре после завершения базовой подготовки и был приписан к службе контрразведки на Говернорс Айленд. В августе я был направлен в Вашингтон для включения в специальную группу подготовки контрразведчиков для работы на Ближнем Востоке. В течение двух недель мы встречались в подвале незаметного государственного здания; ходили слухи, что в ближайшем будущем мы будем направлены в Каир.

В то время как я ожидал приказов, полковник Таунсенд Херд из командования разведки США попросил о моем переводе в его часть, которая вот-вот должна была быть направлена в Майами. Признаюсь, это оказалось приятным сюрпризом. Как бы то ни было, я не мог видеть себя в качестве «секретного агента» в каирских барах. Перевод состоялся, и в начале осени я явился для прохождения службы в Майами-Бич, где ко мне присоединились Пегги и маленький Дэвид. Мы сняли небольшой дом на острове Ла-Горс, и каждый день я ездил на работу на велосипеде. Мои обязанности не были особенно впечатляющими или важными - я был курьером и нес караульную службу.

В это время Дик Гилдер находился на воздушной базе в северной Флориде. Узнав, что его эскадрилья вскоре отправляется за океан, Дик добился получения 24-часового разрешения посетить нас перед отбытием. В день, когда он приехал, я нес караульную службу - следил, чтобы на лошадей полковника, находящихся в поместье Файерстоун, не падали кокосовые орехи!

Дик пришел, чтобы провести со мной часть той ночи. Мы не говорили о чем-то особенном, однако в то время все казалось важным, и меня очень тронуло, что он предпринял немалые усилия, чтобы повидать меня. Он напомнил мне об обещании, которое я дал ему в Нью-Йорке, и я сказал, что он может рассчитывать на нас. Когда меня сменили, мы отправились домой, чтобы провести несколько часов с Пегги. Рано следующим утром мы отвезли Дика на станцию. Когда отходил поезд, Пегги и я посмотрели друг на друга, почему-то мы знали, что больше никогда не увидим его.

Мы разговаривали с Диком в последний раз, когда он позвонил нам из своего дома в Тиринхэме, штат Массачусетс, непосредственно перед отбытием в Англию. Его эскадрилья заправлялась горючим в Гандере на Ньюфаундленде, после чего они вылетели, чтобы пересечь Северную Атлантику. Самолет Дика и два других самолета бесследно исчезли. Позже Энн узнала, что самолеты были задержаны в Гандере из-за сигнала, что в двигателях кто-то покопался. Возможно, что причиной потери самолетов был саботаж. Война едва началась, но я уже потерял своего лучшего друга, а Энн осталась вдовой с двумя маленькими детьми.

Прежде чем война закончилась, погибли еще два моих близких друга. Уолтер Розен, мать которого играла на инструменте терменвокс, попытался вступить в армейский воздушный корпус, однако ему отказали из-за плохого зрения. Тогда он вступил в Королевские канадские военно-воздушные силы и погиб во время битвы за Британию. Билл Уотерс, с которым я делил жилище во время учебы в Лондонской школе экономики и который всего несколькими годами раньше стоял рядом со мной, смотря, как Гитлер марширует по улицам Мюнхена, погиб, когда его самолет разбился около города Кано в Нигерии. Он с экипажем входил в состав большой армады самолетов, летевших через Южную Атлантику и Африку и далее - через «горб» Гималаев в Нанкин для поддержки националистических сил Чан Кайши.

 

ШКОЛА КАНДИДАТОВ В ОФИЦЕРЫ

После нескольких месяцев, проведенных во Флориде, я попросил разрешение полковника Херда подать заявление в школу кандидатов в офицеры. Он сказал мне, что конкурс очень трудный, но наилучшие шансы быть быстро принятым состоят в том, чтобы подать заявление в Инженерную школу для кандидатов в офицеры в Форт-Бельвор, штат Вирджиния, имевшую репутацию наиболее «трудной» во всей системе. Мое заявление было принято, и я начал трудный трехмесячный курс в январе 1943 года.

Подготовка в школе для кандидатов в офицеры была значительно более напряженной по сравнению с базовой подготовкой как в интеллектуальном, так и в физическом отношении. В конце курса нам нужно было совершить марш-бросок на 20 миль, имея при себе винтовку М-1 и полевой рюкзак, весивший 80 фунтов. В ту ночь мы установили, а затем немедленно разобрали походные палатки в глубоком снегу и вернулись в лагерь к 5 час. утра, чтобы быть поднятыми на физзарядку двумя часами позже. Я с радостью обнаружил, что мог справляться с трудными и требующими дисциплины сторонами военной жизни, а также добиваться отличных результатов в классе.

Меня произвели в лейтенанты инженерных войск в марте 1943 года, и я получил приказ явиться в Центр подготовки военной разведки в Кэмп-Ричи, штат Мэриленд, после двухнедельного отпуска. Пегги была уже на довольно позднем сроке своей второй беременности, и я был рад короткому отпуску, который позволил мне побыть с ней в Нью-Йорке. Судьбе было угодно распорядиться, чтобы Пегги отправилась в больницу рожать Эбби спустя лишь несколько часов после того, как я отбыл в Кэмп-Ричи. По приезде мне сообщили об этом и предоставили трехдневный отпуск для поездки в Нью-Йорк, чтобы повидать Пегги и новорожденную дочку.

Двухмесячный курс в Ричи был посвящен подготовке офицеров для разведывательной работы в боевых частях пехоты. Упор подготовки делался на действия в боевых условиях. Мы изучали боевые порядки и боевую тактику как союзников, так и вражеских сил, учились чтению карт, методам разведки и овладевали техникой допроса военнопленных. Специфика отбора основывалась на знаниях иностранных языков и культуры зарубежных стран, что было необходимо для действий на европейском театре, к которым нас в конечном итоге готовили.

В Кэмп-ричи я встретил интересных людей, жизнь которых в последующем пересекалась с моей жизнью: Филип Джонсон был тогда младшим архитектором, уже участвовавшим в работе по созданию Музея современного искусства; Джон Клуге, родившийся в Германии, позже основал компанию «Метромедиа»; Джон Оукс впоследствии был редактором редакционной страницы газеты «Нью-Йорк тайме»; армейский офицер Фред Хендерсон, в жилах которого текла кровь индейцев-апачей, после войны сделал карьеру в ЦРУ. Его сын Брайан начал работать в «Чейз Манхеттен бэнк» в 1960-х годах, а потом ушел на руководящий пост в фирме «Мэррил Линч».

После завершения курса я был назначен инструктором во французском отделении школы и оставался в ней в течение еще трех месяцев, преподавая организацию французской армии на французском языке. Это работа хорошо подготовила меня для решения задач, с которыми я столкнулся в последние годы войны в Северной Африке и Франции.

 

СЛ УЖБА В АЛ ЖИ Р Е

В конце августа 1943 года приятный период службы в Аппалачских горах пришел к концу. Красивым летним утром я вскрыл конверт с приказом, направлявшим меня в распоряжение Объединенного управления по сбору разведывательных данных (JICA) Военного министерства, и я должен был немедленно прибыть в Вашингтон.

Следующий месяц я провел в Пентагоне, где узнал, что буду направлен в подразделение JICA штаб-квартиры союзных войск под командованием генерала Эйзенхауэра в Алжире. То, что я мог свободно говорить по-французски, знание довоенной политической ситуации в Европе и время, проведенное в качестве инструктора в Кэмп-Ричи, вероятно, квалифицировало меня как «эксперта» по Франции - или, во всяком случае, так полагало Военное министерство.

Я отбыл из Вашингтона 23 сентября 1943 г. вместе примерно со 100 другими военнослужащими, втиснутыми в шумный продуваемый ветром самолет DC-4. Мы пересекли Северную Атлантику и совершили посадку в Прествике в Шотландии, сидя вдоль фюзеляжа на узких железных лавках с неглубокими выемками для ягодиц. Полет продолжался 13 час. и был весьма утомительным.

Я уже провел два дня в Прествике, ожидая транспорта в Северную Африку, когда столкнулся с Уильямом Франклином Ноксом, морским министром, с которым встречался, когда был студентом в Чикаго. Он предложил мне место в своем самолете с гораздо более комфортабельными сиденьями до Рабата в Марокко, откуда я смог бы добраться на военном самолете до Алжира.

Поскольку я попадал в зону боевых действий, мне выдали пистолет калибра 45, два магазина к нему, двадцать патронов, набор первой помощи, компас и подтяжки (которые я быстро потерял). Я также получил маленькие информационные буклеты с ценными советами относительно того, как себя вести в Северной Африке: «Никогда не курите и не плюйте перед мечетью», «Не убивайте змей или птиц. Некоторые арабы считают, что в них живут души умерших вождей», «Если вы видите взрослых мужчин, держащихся за руки, игнорируйте это. Они вовсе не являются гомосексуалистами». В одном из буклетов читателя убеждали, что пристальный взгляд на женщин-мусульманок или прикосновение к их чадре может вызвать беспорядки!

Эти материалы отнюдь не подготовили меня к красотам Алжира военного времени. Город растянулся на несколько миль в форме полумесяца вдоль аквамариново-голубого Алжирского залива. Современный французский город, построенный недалеко от порта, имел широкие бульвары, красивые государственные здания и частные виллы, расположенные среди парков, заполненных финиковыми пальмами и цветущими растениями. Неподалеку находился старый арабский город с извилистыми улочками, ослепительно белыми зданиями и изящными минаретами, на вершине находилась Касба - древняя мавританская цитадель. Вокруг города высились холмы Сахели, а в отдалении виднелись горы, расположенные вдоль побережья. В гавани было множество судов союзников, а улицы были заполнены военными со всего мира: американцами, британцами, австралийцами, индусами, южноафриканцами, а также арабами и берберами и, конечно, французами.

К моменту моего прибытия в Алжир реальная война все шире раздвигала свои границы. Африканский корпус Роммеля был изгнан из своего последнего бастиона в Тунисе, и в молниеносной кампании Эйзенхауэр захватил Сицилию. В начале сентября союзные силы пересекли Мессинский пролив и начали длительную кровавую кампанию, двигаясь вверх по Апеннинскому полуострову. Красота Алжира прикрывала борьбу, не выходившую на поверхность. Интенсивная битва внутри Французского комитета национального освобождения (КНО) за контроль над Северной Африкой, находившейся под гражданской и военной властью вишистского французского правительства, привлекала всеобщий интерес. В центре схватки стоял вопрос о том, кто будет контролировать КНО: генерал Анри Жиро или генерал Шарль де Голль.

Жиро был одним из руководителей короткой и неэффективной борьбы Франции с немцами в 1940 году. Захваченный в плен и интернированный, Жиро бежал из крепости Кенигштайн в Австрии и пробрался на неоккупированную территорию во Франции. Не запятнанный коллаборационизмом и глубоко уважаемый французским офицерским корпусом, Жиро представлялся идеальным кандидатом для замены адмирала Жана Франсуа Дарлана в качестве главы государства в Северной Африке. После убийства Дарлана в результате покушения в декабре 1942 года Жиро при полной поддержке президента Рузвельта и его старших советников стал командующим французскими вооруженными силами. Казалось, что вопрос о том, станет ли он и во главе политической структуры, являлся только вопросом времени.

Шарль де Голль, которому предстояло стать одной из величайших фигур послевоенного периода, в 1943 году был малозаметным военным с небольшим количеством последователей и незначительными финансовыми ресурсами. После поражения Франции в 1940 году де Голль организовал силы «Свободной Франции» из остатков армии, которые перебрались через Ла-Манш после Дюнкерка, и провозгласил французское правительство в изгнании. Хотя большинство во французском офицерском корпусе презирало де Голля, Черчилль уважал его боевой дух и убедил Рузвельта на конференции в Касабланке в январе 1943 года включить группу де Голля «Свободная Франция» в ту политическую структуру, которая создавалась в Северной Африке. Результатом было то, что два этих соперника были сведены вместе на «свадьбу под дулом ружья», и им было приказано разобраться с теми противоречиями, которые между ними существовали.

 

СОЗДАНИЕ РАЗВЕДЫВАТЕЛЬНОЙ СЕТИ

К тому моменту, когда я появился в Алжире, союз между Жиро и де Г оллем был в тупике. Они оба провели десять месяцев в бесконечных изощренных ходах, направленных друг против друга. В то время как де Голль явно одерживал верх в политической борьбе, отнюдь не было ясно, что он победит. В связи с их продолжающимся конфликтом требовались надежные разведданные как из-за возможных последствий конфликта для военных усилий, так и в связи с тем воздействием, которое это могло бы иметь для послевоенной Франции.

Объединенное управление по сбору разведывательных данных по Северной Африке (JICANA) состояло примерно из 10 офицеров и 30 человек рядового состава, собранных из всех разведывательных служб США. Мы работали в помещении на бульваре дю Телемли, а офицеры проживали в частной вилле на другой стороне улицы. Нашей главной задачей был сбор разведывательных данных, получаемых службами военной разведки, работающими в Северной Африке, и передача этого материала в Вашингтон и Лондон. JICANA функционировало в качестве центра обработки информации и почтовой службы. Это не было особенно трудной задачей и оставляло офицерам массу свободного времени, которое посвящалось дегустации весьма приятных местных вин и рысканью по ресторанам «черного рынка» в поисках отпускавшихся по карточкам деликатесов, недоступных для населения.

У меня эта работа вызывала разочарование. Я полагал, что буду принимать участие в гораздо более активной операции по сбору разведывательных данных, в которой найдет применение моя специальная подготовка. Полковник Байрон Суитцер, мой командир, думал по-другому. Являясь инженером с небольшой подготовкой в области разведки, полковник считал, что JICANA не имеет полномочий на подготовку собственных разведывательных донесений. Вскоре после прибытия я писал родителям, что «вероятно, никто не знает, чем я должен заниматься».

После нескольких недель, проведенных в сведении воедино отчетов, подготовленных другими управлениями, по мере чего я испытывал все большую неудовлетворенность, я спросил полковника Суитцера: не могу ли я попробовать попытаться составить отчет о политической деятельности и экономических условиях в регионе? После некоторых колебаний он согласился, и я занялся созданием своей собственной разведывательной «сети» с нуля.

Честно говоря, это было почти невозможной задачей для человека в моем положении. Я был всего лишь лейтенантом и конкурировал с гораздо более солидными разведывательными службами, включая Управление стратегических служб под командованием полковника Уильяма Донована. Однако у меня было несколько преимуществ. Я говорил по-французски и понимал политическую и экономическую ситуацию лучше, чем многие другие. Кроме того, у меня были рекомендательные письма в адрес ряда влиятельных лиц, двое из которых оказали мне колоссальную помощь.

Анри Шевалье, генеральный менеджер компании «Стандард ойл оф Нью-Джерси» в Северной Африке, жил в Алжире в течение многих лет и имел широкие контакты с деловым сообществом по всей Северной Африке. Анри представил меня ряду колонов (алжирцы французского происхождения) и ряду других людей, оставивших Францию после немецкой оккупации. К последним относился Альфред Позе, влиятельный глава сети отделений Национального банка коммерции и промышленности в Северной Африке, который представил меня ряду влиятельных арабских бизнесменов и политических лидеров.

Премьер-министр Канады Макензи Кинг, старый друг отца, написал по моей просьбе письмо генералу Джорджу Веньеру, главному канадскому представителю в Северной Африке. Дружеские отношения, сложившиеся у меня с генералом Веньером, открыли мне доступ к дипломатам союзных стран и к членам КНО, познакомиться с которыми другим способом было бы трудно. Военный атташе генерала Веньера полковник Морис Форже пригласил меня принять участие в десятидневной поездке через Марокко с группой военных атташе. Эта поездка дала ряд новых контактов и более широкое понимание неустойчивого положения Франции в Северной Африке.

Я также начал встречаться с людьми, занимавшими высокие дипломатические посты в представительствах союзников при КНО и среди них - с послом Робертом Мерфи, подготовившим условия для высадки союзников в Северной Африке и бывшим твердым сторонником Жиро, также встретился с несколькими впоследствии известными вице-консулами Мерфи, такими как Риджуэй Найт, который позже работал со мной в «Чейз Манхэттен бэнк». Именно в Алжире я впервые подружился с Уильямом Пэйли, основателем компании CBS1, который занимался программой психологической войны на театре военных действий, и с С.Д. Джексоном, одним из заместителей Пэйли, который позже стал издателем журнала «Форчун».

За несколько месяцев я создал крупную сеть информаторов, имевших отличные позиции, что позволяло мне составлять содержательные отчеты об изменяющейся политической ситуации в Северной Африке. Полковник Суитцер увидел достоинства моей работы и предоставил мне свободу, даже включающую возможность совершать поездки - около 10 тыс. миль в джипе по Алжиру, Марокко и Тунису, а также двухнедельную поездку в Каир и Стамбул для углубления моих контактов с сотрудниками французской разведки. Вероятно, реакция из Вашингтона была положительной, поскольку не поступило приказов о том, чтобы я прекратил эти занятия.

 

ЖИРО ПРОТИВ ДЕ ГОЛЛЯ: ВЗГЛЯД ИЗНУТРИ

Наиболее ценными связями, которые я разработал, были контакты непосредственно в руководстве КНО. В частности, два человека позволили мне получить информацию о подоплеке соперничества между Жиро и де Голлем. Один из друзей матери представил меня помощнику де Голля Этьену Бурену де Розье. Подобно большинству других в свите де Голля Этьен держал солидную дистанцию по отношению к большинству американцев, однако ко мне он испытывал дружеские чувства и эпизодически предоставлял мне полезную информацию.

Еще более податливым оказался адъютант Жиро Леон де Розен. Бежавший после революции из России, Леон проделал свой путь наверх, начиная со случайной работы и став директором сборочного завода «Фиат» в Провансе. Он вступил во Французский иностранный легион в 1939 году и стал одним из помощников Жиро в конце 1942 года. Леон и я стали близкими друзьями, и он охотно предоставлял мне информацию о борьбе между де Голлем и Жиро, поскольку несомненно считал, что эта информация будет доведена до благосклонных ушей в Вашингтоне.

Даже Леон признавал, что политическая неспособность Жиро и его связи с консервативными политическими кругами делают его победу в политической борьбе с де Голлем трудной задачей. Де Голль, с другой стороны, был проницательным и безжалостным, и шаг за шагом переигрывал своего старого соперника. По мере того как шло время, Жиро оказывался во все большей изоляции, и когда я ехал по бульвару Республики, главной улице Алжира, видел все больше и больше французских флагов с лотарингским крестом, де Годлевским символом свободной Франции, которые висели рядом с просто трехцветным флагом.

К апрелю 1944 года борьба завершилась. Де Голль вытеснил Жиро из КНО и отправил его в изгнание в город Мостаганем около Орана. Несколькими неделями позже, уже после того, как Жиро пережил попытку покушения, Леон пригласил меня на уикенд. Я разговаривал с генералом в течение нескольких часов, и он детально рассказал мне о своем бегстве из тюрьмы, о месяцах в подполье на юге Франции и о

Colombia Broadcasting System - «Коламбиа бродкастинг систем», крупнейшая общенациональная коммерческая телерадиокомпания в США. - Прим. ред.

продолжавшихся несколько недель переговорах с союзниками, приведших к вторжению в Северную Африку. Жиро был гордым человеком, обладавшим всеми качествами солдата, и он принял свое поражение с достоинством и печалью. Он представил мне интереснейшее виденье политической ситуации, имевшее важные последствия для послевоенного периода, о чем я и доложил в Вашингтон.

Многое в моих отчетах касалось антиколониального движения, которое набирало силу среди арабов и берберов по всему Магрибу. Это обстоятельство имело немалое значение, поскольку известно, что после войны правительство США поддерживало независимость колониальных территорий в Азии и Африке. В одном из отчетов я писал: «Германская пропаганда среди арабов Северной Африки не является более эффективной. Арабы поддерживают союзников. В Алжире в основе своей не существует враждебности между евреями и мусульманами... Главный антагонизм арабов направлен на колонов... Происходит быстрое распространение коммунизма... Конечной целью мусульман Северной Африки является, по их словам, политическое и экономическое равенство с другими национальными группами».

Мне было ясно, что, несмотря на то, что Алжир был включен во «французскую метрополию», арабы и берберы противились французскому контролю. Во время Второй мировой войны уже можно было видеть зарождение арабского мятежа, который привел к независимости Алжира в 1960 году. Однако прежде, чем это произошло, потребовалась жестокая колониальная война и едва не состоявшееся крушение Французской Республики.

Хотя мои обязанности в Северной Африке не были связаны с риском, случались и моменты чрезвычайной опасности. Ближе всего я столкнулся со смертью во время обычного полета из Марокко в Оран, причем причиной был отнюдь не вражеский огонь. Я летел на самолете DC-3, сидя благодаря воле случая вместе с Эдлаем Стивенсоном, который был в командировке в качестве помощника Нокса, бывшего в то время морским министром. Мы попали в сильную болтанку, усугубленную густыми облаками, скрывавшими наземные ориентиры. Самолет не был оборудован радаром, и пилот долго кружил, надеясь найти разрыв в облаках. Глядя через плечо пилота, я видел, как стрелка указателя уровня топлива зловеще указывает на пустой бак. Пилот, видимо, нервничал. Эдлай позеленел, и я, вероятно, выглядел не лучше. В качестве последней меры пилот направил самолет вниз через облака, чтобы найти ориентиры, надеясь, что мы не врежемся в какую-нибудь вершину прибрежного хребта. Мне показалось, что мы спускались вечность и вышли из облаков над посадочной полосой на высоте приблизительно 30 метров. Пилот благополучно приземлился, прозаически закончив этот тревожный полет.

 

ДОМОЙ И ОБРАТНО

В июле 1944 года полковник Суитцер организовал мне поездку в качестве курьера для сопровождения нашей почты с разведданными в Вашингтон. По прибытии мне предоставили отпуск на 15 дней, чтобы я мог навестить Пегги и детей. Их было теперь трое: Нива, самая маленькая, родилась в июне, и мне предстояло увидеть ее в первый раз. Это был приятный момент, выпадавший немногим военнослужащим. Отпуск также дал мне возможность сказать Пегги, как я ее люблю, как мне ее не хватает и насколько важна она в моей жизни. У нее были причины для волнений, поскольку мои письма, хотя и были частыми, но приходили с задержкой в несколько недель. Трудность заключалась в том, что действовала система почты «V»; письма писались на одном листке бумаги, потом подвергались цензуре, снимались на микрофильм, чтобы уменьшить размер для отправления в Соединенные Штаты, уже там увеличивались до нормального размера и, в конечном счете, отправлялись по почте. Этот сложный процесс причинял Пегги много волнений и тревоги. Моя побывка была болезненно короткой. Едва мы стали привыкать друг к другу, как мне уже нужно было уезжать.

 

ЮГО-ЗАПАДНАЯ ФРАНЦИЯ

Я вернулся в Алжир непосредственно перед вторжением союзников в южную Францию в августе 1944 года. Город превратился в тихую заводь, и дел у меня было мало. Я отчаянно хотел перевода и, в конечном счете, в начале октября получил новый приказ о переводе меня на временной основе в подразделение «Т», фронтовую разведывательную часть, приданную 7-й армии генерала Александра Пэтчаа, которая двигалась на север вдоль Роны с тем, чтобы соединиться около Лиона с силами генерала Джорджа Паттона, командовавшего 3-й бронетанковой армией.

Я приехал в часть, находившуюся около Дола, в восточной Франции. Фронт находился на расстоянии всего лишь нескольких миль, и в направлении Рейна шло непрерывное движение людей и материалов, постоянно была слышна артиллерийская канонада.

Подразделение «Т» было творением полковника Джеймса Пампелли, который был заместителем командира JICA в Алжире, когда я впервые приехал туда. Задача подразделения заключалась в том, чтобы двигаться с передовыми боевыми частями и захватывать существенно важную научную и технологическую информацию до того, как враг сможет ее уничтожить. Однако меня полковник собирался использовать по-другому. На него произвела впечатление моя работа в Алжире, и он попросил о моем переводе с тем, чтобы я взял на себя особое задание. Он рассказал мне, что штаб Эйзенхауэра располагает недостаточно надежной информацией об огромной территории к западу от Роны и к югу от Луары, которая была обойдена стороной в ходе быстрого преследования германских армий, отступавших по направлению к Рейну. Были сообщения о немецких частях СС, действовавших на этой территории, и другие данные о том, что движение Сопротивления, руководимое французскими коммунистами, контролирует большие участки территории и может поднять мятеж в подходящее время. Имелись сведения, что вдоль границы с Испанией по-прежнему активны части испанской республиканской армии. По мере того как группы Сопротивления сводили старые счеты, наказывая коллаборационистов с помощью проходящих под барабанный бой военно-полевых судов и массовых расстрелов, существовала опасность, что эта ситуация может переродиться в гражданскую войну.

Полковник Пампелли приказал мне оценить политическую ситуацию, состояние экономики, а также степень, в которой иностранные войска или внутренние радикальные группы представляли угрозу силам союзников или власти нового французского правительства на крайнем юго-западе Франции. Хотя Пампелли дал мне общую идею задачи, мне нужно было самому определить собственные действия.

 

ВСТРЕЧА С ПИКАССО

Поскольку успешное завершение этой миссии потребовало помощи вновь созданного французского временного правительства, я направился в Париж с тем, чтобы попросить о помощи у некоторых из своих старых друзей из Алжира, которые перебрались во Францию вместе с де Голлем. Я провел несколько дней, посещая правительственные учреждения, а также Второе бюро1 армии и взял несколько писем, адресованных «тому, кого это может касаться», которые оказались необычайно полезными.

Однажды утром я столкнулся с Анри Ложе, бывшим ректором алжирского университета, который был членом КНО в Алжире. Он пригласил меня отобедать с ним в доме его любовницы мадам Куттоли, содержавшей художественную галерею в Париже и с которой до войны имела дело моя мать. Ее престарелый муж, впадавший в старческий маразм, бывший сенатор из Департамента Константин в Алжире, был прикован к креслу-каталке в своей спальне наверху. К моему восхищению, четвертым за столом нашего обеда оказался Пабло Пикассо, который, как проинформировал меня Ложе, также был любовником мадам Куттоли до войны.

Пикассо еще не стал великим художником, которым ему было суждено стать, но был уже хорошо известной личностью. Он держался спокойно и не разговаривал много о своих делах во время войны, которую спокойно провел на юге Франции. По возвращении в Париж осенью 1944 года он немедленно вступил в Коммунистическую партию. Тем не менее, вел себя в отношении меня тепло и дружественно и был рад, что мать имела коллекцию его ранних рисунков и эстампов, которые она приобретала через мадам Куттоли в Нью-Йорке еще до войны.

Это был памятный и несколько странный обед. Престарелый сенатор оставался наверху, в то время как его жена, Пикассо, Ложе и я поглощали обильный обед. Ни мадам Куттоли, ни ее друзья, с которыми ее связывали амурные отношения, не чувствовали ни малейшего неудобства в связи с их прошлыми или существующими отношениями, даже когда мы все навестили мужа в его спальне.

 

ОТРЕЗАННЫЙ ОТ МИРА

Я вернулся в Ла-Нёвилль в начале ноября 1944 года с тем, чтобы провести окончательную подготовку к поездке. Полковник Пампелли выделил мне джип и молодого водителя Бадди Кларка, который раньше был кучером, а теперь также выполнял работу стенографиста. Мы взяли на буксир небольшой открытый прицеп, заполненный 20-литровыми канистрами с бензином и большим количеством военных пайков, поскольку на территории, куда мы отправлялись, как горючее, так и продовольствие были в дефиците. Бадди и я должны были рассчитывать исключительно на самих себя на протяжении всего шестинедельного периода. Я не помню никакого другого периода в своей жизни, когда я оказался бы настолько полностью отрезан от остальной части мира в течение столь длительного срока.

Территория, куда мы отправились, включала древние земли Лангедока, Миди и Гаскони. Это была замечательная поездка через некоторые из наиболее красивых мест в Европе. Последний урожай уже был убран, и находившиеся на удалении пики Пиренеев белели первым зимним снегом, когда мы ехали из Перпиньяна в Тулузу. На расстоянии всего лишь нескольких сот миль отсюда миллионы людей схватились в чудовищной битве.

Мы посетили провинциальные столицы Ним, Монпелье, Перпиньян, Тулузу, По и Бордо, и я встретился с новыми префектами, назначенными де Голлем. Меня хорошо принимали, и у меня не было трудности в плане того, чтобы побудить их рассказать о политической и экономической ситуации в их районах. Я также разговаривал со многими людьми, встреченными по пути, которые представляли разные социальные слои и

Разведывательная служба. - Пр-им. ред.

точки зрения. Во многих местах, которые мы посетили, мы были первыми американцами, которых кто-либо видел после 1940 года. Это была интересная и в ряде случаев эмоциональная миссия.

Вернувшись в Ла-Нёвилль в середине декабря, я продиктовал отчеты по каждому департману, которые были направлены в штаб-квартиру союзных войск и в Вашингтон. Я не нашел никаких данных, которые бы подтверждали сообщения о подрывных элементах, находящихся на этой территории, однако существовала огромная политическая и экономическая неопределенность, а также тревога в отношении дальнейшего хода войны. С учетом приближающейся зимы и скудных запасов продовольствия и топлива, отмечалось мной, ситуация может быстро ухудшиться, если туда не будут направлены дополнительные ресурсы1.

 

СБОР РАЗВЕДЫВАТЕЛЬНЫХ ДАННЫХ В ПАРИЖЕ

Хотя я надеялся на то, что останусь во Франции после завершения своей миссии, у армии были другие планы. Я был отправлен обратно в Алжир и провел там одинокое Рождество, ожидая новое назначение. Наконец, в феврале 1945 года, непосредственно после моего производства в капитаны, я получил приказ явиться в Париж в качестве помощника военного атташе.

Через несколько недель американским военным атташе был назначен генерал Ральф Смит. Генерал Смит служил во Франции во время Первой мировой войны, женился на француженке и хорошо говорил по-французски. Он сражался на Тихом океане и командовал наступательной операцией на остров Макино в 1943 году. В качестве помощника генерал Смит привез с собой капитана Уоррена Т. (Линди) Линдквиста, который за храбрость на Макино получил Серебряную звезду. Линди и я подружились, и мы также хорошо ладили с генералом Смитом, который пригласил нас остановиться в доме на бульваре Сен-Жермен, где он был расквартирован. И в этот раз мои функции как помощника атташе не были четко определенными. Генерал Смит был боевым офицером, опыт разведывательной работы у него был небольшой. Когда я рассказал ему, чем занимался в Северной Африке и юго-западной Франции, он предложил, чтобы я организовал аналогичное подразделение для политической и экономической разведки, подчиняющееся непосредственно ему. Он определил, чтобы Линди работал со мной вместе с двумя лейтенантами, один из которых по имени Ричард Дэйна был моим другом по Нью-Йорку и, как и Линди, стал работать у меня и после войны.

Я создал разведывательное подразделение на основе моих контактов с членами правительства де Голля. Довольно быстро мы были в состоянии получать отчеты о временном правительстве и о внутренних конфликтах. Мы особенно внимательно наблюдали за конкурирующими французскими разведывательными службами, Вторым бюро армии - секретной службой де Голля и остатками разведывательного аппарата Жиро. Мы узнали, что Жак Сустель, руководитель операции у де Голля, был выгнан после «горячих дебатов в кабинете». Его заменил Андре Деваврен, который использовал свой военный псевдоним «полковник Пасси». Считалось, что полковник является членом группы кагуляров, группы правых, которые почти свалили правительство народного фронта Леона Блюма в попытке переворота в 1937 году. Я написал отчет с информацией о Пасси годом раньше, говоря: «В Алжире есть мало людей, которых боятся, не любят или которым не верят больше, чем им... Он открыто выразил желание получить контроль над французской полицией с тем, чтобы устранить те элементы, которые он считает нежелательными».

Несколько наивно я разослал анкету в военные командные инстанции США, запрашивая все материалы о французской разведке. Неудивительно, что полковник Пасси узнал о моих запросах. Хотя этим занимались все, отнюдь не было хорошим тоном быть пойманным на шпионаже в отношении союзников. Через несколько дней полковник Пасси вызвал меня в свой кабинет и пригласил сесть дружеским жестом руки. Казалось, что он в хорошем настроении. Мы дружелюбно разговаривали, а потом он сказал: «Капитан Рокфеллер, мы понимаем, что есть информация, которую вы хотели иметь относительно наших служб». Он посмотрел на меня и поднял брови, как бы говоря: «Разве это не так?» Я кивнул головой. Я мог бы сказать, что он, безусловно, наслаждался моим смущением. «Но, дорогой капитан, - продолжал Пасси, - на самом деле, все это может иметься в вашем распоряжении, просто если вы попросите об этом. Пожалуйста, скажите мне, что вы хотели бы иметь, и мы будем рады предоставить вам эту информацию». Я поблагодарил его за предложение и постарался поскорее уйти.

К счастью, не все наши усилия были столь бездарными. Мы подготовили большую серию отчетов относительно критической экономической ситуации и еще более неустойчивой политической ситуации. Де Голль сталкивался с серьезными трудностями к концу весны 1945 года. Его высокомерие, негибкость и сосредоточенность на чем-то одном - те качества, которые были столь важными для его политического триумфа над Жиро в Алжире, - создали серьезные проблемы, когда французы начали заниматься формированием постоянного правительства и написанием новой конституции. Не прошло и года, как он потерял власть.

Более чем четыре десятилетия спустя я обнаружил, что мои отчеты сохранились, и я смог получить их копии из Национального архива в Вашингтоне.

 

ПОСЛЕДСТВИЯ ВОЙНЫ

4 мая немцы сдались, и Париж отпраздновал День Победы. Это был прекрасный весенний день, который превратился в наполненный диким весельем вечер. Посольство закрылось, все мы отправились на улицы, где торжество продолжалось всю ночь. Той ночью и в течение короткого времени после нее можно было пережить уникальное ощущение того, что парижане относятся к тебе дружески именно потому, что ты являешься американцем.

Париж, в физическом плане не тронутый войной, был необыкновенно красив. Трудности, вызванные войной, фактически подчеркнули многие очаровательные стороны города. Бензин строго нормировался, и поэтому улицы практически были без автомобилей, а были заполнены женщинами на велосипедах, ехавшими домой с рынков с длинными батонами хлеба под мышкой.

Мне хотелось вернуться домой, однако я еще не заработал достаточно «очков», чтобы быть демобилизованным. В то же время генерал Смит направил меня в несколько интересных поездок. Одна из них лишь через десять дней после капитуляции привела меня во Франкфурт и Мюнхен. Бомбардировки союзников почти полностью уничтожили оба города, и степень разрушения производила шокирующее воздействие. Я повидал во Франкфурте своего старого гарвардского друга Эрнста Тевеса, впервые с 1938 года. Эрнст стал работать добровольцем на оккупационные власти США, как только кончилась война. Наша встреча была трудной, и рассказ Эрнста о его военных годах слушать было нелегко. Он не вступил в нацистскую партию, однако компромиссы, на которые ему пришлось пойти для того, чтобы семейное предприятие продолжало работать, способствовали размыванию его принципов и огрублению ценностей.

В Мюнхене я зашел на Каулбахштрассе, где жил в семье Дефреггеров в 1933 году. Улица была покрыта щебнем, и большая часть домов разрушена. Каким-то образом дом Дефреггеров избежал серьезного разрушения, и семья приветствовала меня у дверей. Они были поражены и рады видеть меня и собрались вокруг, пожимая мою руку и задавая вопросы. Я был рад увидеть их и испытал чувство облегчения от того, что они пережили войну. Однако мне было странно видеть их вновь после столь долгих лет. Между нами теперь стояла война и ее ужасные страсти: смерть Дика Гилдера, Уолтера Розена и Билла Уотерса; разрушения, которые я видел во Франции и Германии; растраченные годы, проведенные в разлуке с семьей. Конечно, Дефреггеры не начинали войну, а на самом деле пострадали от нее, однако ужасная трагедия началась в этом городе, и я видел, как его «злой гений» шествовал по улицам Мюнхена всего лишь несколькими годами ранее.

На следующий день я посетил Дахау. Печально известный концентрационный лагерь, находящийся среди невысоких холмов к северу от Мюнхена. Это дало мне не осознанное раньше понимание ужасов нацистского режима, полные масштабы которых мы открыли для себя только с течением времени.

 

ВОЗВРАЩЕНИЕ ДОМОЙ

В августе дядя Уинтроп проезжал через Париж, и мы разговаривали с ним о моих планах на будущее. Он сказал, что логическим путем для меня является карьера в «Чейз нэшнл бэнк», председателем правления которого он был. Я не дал ему твердого ответа, но сказал, что серьезно об этом подумаю.

Приказ, отзывавший меня в Вашингтон, пришел в начале октября. Я написал Пегги, что не могу выяснить дату моего отбытия и, вероятно, не смогу уведомить ее, когда я это узнаю. Пегги была столь нетерпеливой, что приехала в Вашингтон и жила у Нельсона в его доме на Фоксхолл-роуд. В течение недели каждый день она ездила в аэропорт и с надеждой смотрела на толпы прибывающих военнослужащих, каждый день возвращаясь домой разочарованной. Наконец, я сел в самолет, который приземлился в Нью-Йорке. Я немедленно позвонил ей, однако прошел еще один день, прежде чем я смог встретиться с ней в Вашингтоне.

Пегги и я были счастливы опять быть вместе, и трудно найти слова, чтобы описать мои чувства, когда я увидел трех своих детей: Дэвида, Эбби и Ниву, хотя для них я был незнакомцем. Прошло некоторое время, прежде чем они поняли, что я был отцом, а не просто их конкурентом за время и внимание их матери.

Военные годы не прошли бесследно. В то время как я путешествовал и знакомился с интересными людьми, Пегги пережила иное. Она переносила ограничения, связанные с нормированием, и находилась в постоянном страхе, что я не вернусь. Для нее это было одинокое и трудное время. Я не знал того, что Пегги конфликтовала со своей матерью, которая обращалась с ней, как с ребенком, диктуя ей, как одеваться, как обставлять наш дом и как воспитывать детей. Пегги противилась этому, однако не могла противостоять ей. Она рассказала мне об этом лишь спустя много лет. Она находилась под огромным психологическим давлением, что вызывало периодически появлявшуюся у нее депрессию.

Пегги боролась с депрессией в течение более двух десятилетий. В конце концов она порвала отношения с матерью и обратилась за консультацией к психотерапевту. В итоге она преодолела свои проблемы и последние двадцать лет ее жизни были самыми счастливыми.

Мужчины моего поколения часто говорят о своей военной службе как о хорошей или плохой. Для меня война сложилась хорошо. Вначале у меня не было ясной картины, и я чувствовал опасения, однако вскоре научился адаптироваться и затем понял, как эффективно использовать приобретаемые навыки на благо моей страны. Я смотрю на военные годы как на ценнейший период обучения и подготовки и как на испытательный полигон в отношении многого того, чем я стал заниматься позже в своей жизни. Среди прочего я открыл для себя ценность установления контактов с занимающими важное положение людьми для достижения конкретных целей. Это было началом процесса поиска взаимодействия с людьми, чем мне пришлось заниматься на протяжении всей дальнейшей жизни.