Глава 1

Казалось, чем усерднее я старался отвлечься от разноголосой суеты, царившей на Бейкер-стрит, тем навязчивее она лезла мне в уши. Громыханье проносящихся по улице наемных экипажей, вопли мальчишек, докучающих лоточникам, что предлагали свой товар прохожим… Всевозможные уличные шумы словно нарочно мешали мне различить тот единственный звук, который меня действительно заботил, а именно – жуткое завывание (хотя моему другу вряд ли понравилось бы подобное определение) Холмсовой скрипки. По этой самой причине я решил отправиться на ежевоскресный моцион до обеда, а не после, и теперь напряженно прислушивался, чтобы случайно не вернуться домой прежде, чем смолкнут эти звуки. Однако это не испортило мне прогулку и не помешало наблюдать за принарядившимися лондонцами, которые возвращались с воскресной службы, намереваясь пообедать в семейном кругу или навестить родственников. Познакомившись с Холмсом и его необычайными дарованиями, я тоже начал прилежно изучать людей и их поведение. Насколько я мог судить, среди прохожих встречались и такие, кто охотно нанялся бы на самые тяжелые работы, лишь бы отделаться от традиционного воскресного визита. Я спрашивал себя, какие же у них должны быть родственники, раз они так скорбно хмурят лица, и приходил к заключению, что все же лучше иметь хоть какую-то семью, чем вообще никакой. Впрочем, тот, кто не изведал одиночества, не способен сполна оценить преимущества своего положения.

Удостоверившись, что в уличном гаме различить все равно ничего не удастся, и полагая, что в этот момент миссис Хадсон, должно быть, стряпает для нас изумительный обед, я захватил газету и, положившись на судьбу, храбро отворил входную дверь, но заунывные звуки, доносившиеся сверху, сразу отняли у меня прежнюю решимость. В дверях кухни показалась наша домоправительница и забрала у меня шляпу и пальто.

– Доктор Уотсон, я так рада, что вы вернулись, – непривычно резким тоном сказала она. – С тех пор, как вы вышли, мистер Холмс беспрерывно терзает этот, с позволения сказать, музыкальный инструмент. Я пыталась было усадить его обедать, но он отказался, заявив, что надо дождаться вас.

Я приветливо улыбнулся в ответ:

– Отлично, миссис Хадсон, я уже здесь. Предлагаю вам как можно скорее накрыть на стол.

Она поспешила в кухню, откуда тотчас донеслось звяканье торопливо расставляемых на подносе тарелок. Я бросил взгляд на лестницу, и ноги сами понесли меня на второй этаж. Должен признаться, я ощущал некоторую неловкость, собираясь прервать Холмса, однако последние два дня великий сыщик, маясь бездельем, пребывал в состоянии крайнего возбуждения. Энергия буквально изливалась из него подобно солнечным лучам, но, чтобы собрать эти лучи в одной точке и найти применение способностям моего друга, требовалась мощная линза – новое расследование. Я распахнул дверь в нашу гостиную и увидел, что детектив стоит у окна, водя смычком по струнам и наблюдая за уличными прохожими.

– Холмс! – громко окликнул его я. – Холмс!

Взмахнув смычком, он прекратил играть, обернулся и посмотрел на меня.

– Кажется, миссис Хадсон уже несет обед. Давайте-ка присядем и дождемся, пока она накроет на стол, – продолжал я.

Сыщик кивнул и положил скрипку на кресло, затем сел за стол и жестом пригласил меня занять место напротив.

– Как прогулялись, Уотсон? – спросил он.

– Весьма недурно, благодарю вас. Вы играли на скрипке все время, пока меня не было?

– Да, старина. Музыка захватила меня и помогла на время забыть о вынужденном бездействии. – Он взглянул на сложенную газету, которую я бросил на стол. – Есть ли в сегодняшнем номере что-нибудь интересное?

Я криво ухмыльнулся:

– Отлично понимаю, о чем вы толкуете. Да, есть одно сообщение. Хотя в написанное верится с трудом, учитывая, что ваше имя опять не упомянуто, а вся слава досталась Лестрейду и его людям. – Я раскрыл газету на нужной странице и стал зачитывать отрывок из статьи: – «Герцог и герцогиня Коннотские благодарят служащих Скотленд-Ярда, которые приложили все силы, дабы предотвратить трагедию. Ныне совершенно ясно, что если бы злодейский умысел похитить их маленькую дочь в день крещения удался, за возвращение малышки непременно потребовали бы значительный выкуп. Герцогская чета выражает признательность полицейским за неустанный труд, а остальной публике – за многочисленные письма со словами поддержки и сочувствия». – Я закрыл газету и снова положил ее на стол. – Ну, и что вы об этом думаете? Ни слова благодарности в ваш адрес. Готов спорить, в Скотленд-Ярде счастливы, что все так обернулось.

Холмс весело расхохотался:

– И они совершенно правы, Уотсон. Я уже говорил, что от души потешаюсь над полицейскими в тех случаях, когда они присваивают честь раскрытия преступления себе, а расспроси их поподробнее – и окажется, что они толком не могут объяснить, как сумели решить загадку.

В этот момент в комнату вошла миссис Хадсон, подала сытный обед, состоявший из ростбифа с овощами под соусом, и молча удалилась. Холмс все еще улыбался, думая о чем-то своем.

– Неужели вас не волнует, что полиция приписывает себе ваши заслуги? – не вытерпел я.

– Нисколько, мой дорогой Уотсон. Мне достаточно знать, что Лестрейд понимает свое бессилие, а потому вряд ли я когда-нибудь останусь без работы. В сущности, случай-то вышел пустяковый: страхи герцогской четы были явно преувеличены. – Он на минуту смолк и отправил в рот кусок мяса. – Впрочем, если бы герцог не заручился моим участием в расследовании, вполне вероятно, дело приняло бы совсем другой оборот и мне уже не удалось бы так успешно решить вопрос. – Знаменитый детектив откинулся на спинку стула и задумчиво проговорил: – Одно я себе уяснил, Уотсон: работа оказывается вдвойне тяжелее, если сперва приходится исправлять ошибки своих неумелых предшественников.

– Полноте, Холмс! Вы несправедливы к полицейским. Всем известно, что Лестрейд и его люди тоже кое на что способны.

– Соглашусь с вами, дружище. Однако не забывайте: если требуется починить ножку стола, зовут обычного плотника, но для тонкой работы он не годится, тут нужен искусный мастер. В том же состоит различие между полицией и мною.

Он встал из-за стола, подошел к камину и принялся набивать табаком из персидской туфли, висевшей над очагом, свою трубку вишневого дерева, затем раскурил ее и глубоко затянулся. Я был рад снова видеть Холмса в столь добром расположении духа, ибо некоторое время до этого он пребывал в угрюмом настроении, почти не подымал головы и не раскрывал рта. Предыдущее расследование окончилось несколько месяцев назад, и с тех пор мой старый друг погрузился в такую апатию и тоску, каких я никогда не наблюдал у других людей. Только что завершившееся дело герцога Коннотского приободрило его, но я видел, что гений дедукции опять находится в лихорадочном ожидании. Тем не менее пока ему не подвернулось никакой загадки, на которой он мог бы отточить свое мастерство. Я зажег сигару и уселся в свое кресло у камина.

– Что вы собираетесь делать, пока меня не будет, Холмс? – Я собирался провести несколько недель в Эдинбурге у своего кузена Патрика, и мне несколько раз дали понять, что были бы рады видеть и моего друга. – Мне кажется, вы страдаете от безделья, и, если не найдете, чем заняться, приметесь за старое и опять начнете хандрить.

Холмс вяло улыбнулся.

– Дорогой Уотсон, – произнес он, – я действительно ценю ваше общество. Правда и то, что сейчас мне нечем заняться. Однако мысль об одиннадцатичасовой поездке по железной дороге не доставляет мне удовольствия. Вы, разумеется, не откажетесь передать кузену мои извинения?

– Конечно, хотя я знаю, как он мечтает с вами познакомиться. Поезд отходит вечером, так что у вас еще есть время передумать. К тому же это путешествие даст нам отличную возможность записать обстоятельства вашего последнего дела.

Он бросил на меня быстрый насмешливый взгляд:

– Вам отлично известно, что ваши отчеты о моих расследованиях не слишком меня интересуют. Я едва могу заставить себя читать ваши опусы со всеми теми живописными вольностями, которые вы себе позволяете. Факты должны говорить сами за себя, Уотсон!

– Да, я уже слышал подобное от вас, – ответил я, вздыхая и почесывая бровь. Мне стало ясно, что уговаривать прославленного детектива бессмысленно, но вдруг передо мной мелькнул крошечный проблеск надежды. – Я вот что подумал: такому человеку, как вы, Холмс, возможно, будет полезно побывать в Эдинбурге, чтобы пообщаться со столпами научного мира. Тамошний медицинский факультет – один из сильнейших в мире, флагман новейших достижений.

Холмс затянулся и, ничего не ответив, уставился на пламя в камине.

– Ведь вы, несомненно, желаете быть в курсе последних открытий, чтобы ваши познания всегда позволяли вам занимать одно из первых мест в своем ремесле? – спросил я.

Холмс выпустил большое облако дыма и поднял брови:

– Я хорошо знаком с трудами эдинбургских ученых и не вижу смысла ради встречи с ними пересекать всю страну, ибо с недавнего времени подписан на «Эдинбургский медицинский журнал», который нахожу в высшей степени полезным изданием.

– А! – воскликнул я. – В таком случае вы слыхали о докторе Джозефе Белле, который является главным редактором этого журнала?

– Вы правы, – ответил сыщик, в подтверждение своих слов выпуская еще одно облако дыма. – Изучая устройство человеческого организма, я проштудировал его «Руководство по хирургическим операциям». Это один из самых любопытных и содержательных научных трудов, какие мне когда-либо попадались, хотя должен признаться, Уотсон, я оставил на его полях несколько незначительных замечаний. – Он вновь обратил взор к потрескивавшему пламени.

Я пристально взглянул на Холмса:

– А вы знаете, что доктор Белл – коллега и близкий друг моего кузена Патрика? Уверен, личная встреча с ним, которую, безусловно, нетрудно будет устроить, окажется не менее содержательной, чем знакомство с его трудами. Из писем Патрика я заключил, что доктор Белл не прочь пообщаться с вами, поскольку знает, что вы используете в своей деятельности его методы.

Я продолжал пристально изучать Холмса. Готов поклясться, что по его лицу скользнула легкая, тотчас исчезнувшая в клубах табачного дыма усмешка, когда он мельком посмотрел на меня, а затем вновь перевел взгляд на огонь.

– Ваши уловки со мной не пройдут, Уотсон, и вы это знаете. Жаль, если доктор Белл подвержен подобному заблуждению. С другой стороны, признаться, было бы любопытно понаблюдать, как он, в свою очередь, применяет мои методы в медицине. – Он встал с кресла, подошел к окну, бросил взгляд на лежавшую за ним Бейкер-стрит и снова посмотрел на меня. – Поскольку Лондон, похоже, сумеет некоторое время обойтись без меня, Уотсон, пожалуй, я приму любезное приглашение вашего кузена и воспользуюсь его гостеприимством в Эдинбурге. – Помедлив, он добавил: – Надеюсь, у него сыщется место и для меня, учитывая мое запоздалое решение?

Довольный исходом беседы, я встал и направился к двери.

– Ни о чем не тревожьтесь, Холмс, – сказал я на ходу. – Я тотчас телеграфирую Патрику, чтобы сообщить, что вы все же решили ехать со мной. – Улыбнувшись, я быстро вышел, но не успел сделать и трех шагов, как детектив окликнул меня:

– Уотсон!

Я обернулся и встал в дверях.

– Вы можете вообразить, что успели хорошо изучить меня, мой друг, – заявил Холмс, – однако не забывайте: я всегда иду на один шаг впереди. Нет необходимости телеграфировать кузену, Уотсон.

Я был озадачен.

– В самом деле? Но почему?

Он бросил на меня испепеляющий взгляд, однако в его глазах плясали лукавые огоньки.

– Потому что в прошлый раз вы не успели сообщить ему, что я не приеду! – провозгласил он.

– Но…

– Ни слова больше, Уотсон. – Холмс вытащил изо рта трубку и загадочно улыбнулся мне, а затем опять отвернулся к окну. – Я буду готов ровно в шесть тридцать! Надеюсь, вы возьмете на себя труд заказать нам кэб до станции.

 

Глава 2

До вокзала Сент-Панкрас мы ехали в полном молчании. Лишь однажды Холмс спросил, захватил ли я свой армейский револьвер. Я ответил утвердительно. До знакомства с великим сыщиком я редко брал с собой оружие, но теперь все переменилось. Не то чтобы мне часто приходилось им пользоваться, но с ним было как-то спокойнее. Мы приехали к станции почти в семь часов; рассчитываясь с кэбменом, я заметил, что Холмс стоит лицом ко входу в здание, наблюдая за толчеей. Никто не мог укрыться от его острого взгляда, все – от надменного аристократа до последнего нищего, от изысканной красавицы до грязного оборвыша – удостаивались внимания гения дедукции. Я в который раз изумился тому, что он никогда не упускает возможности понаблюдать за окружающими. Как-то я сказал ему об этом, а он резко ответил: «Нельзя позволить себе считать, что знаешь всё на свете, Уотсон, иначе в один прекрасный момент окажется, что знаешь куда меньше остальных!» Я, как врач и образованный человек, был полностью с ним согласен и не без оснований предполагал, что грядущая поездка в Эдинбург принесет пользу нам обоим.

Под просторными сводами Сент-Панкраса я подозвал носильщика, вручил ему наш багаж, и мы, пробираясь через толпу, проследовали на перрон, к ночному поезду на Эдинбург. Оба мы испытали облегчение, когда, оставив позади вокзальную суматоху, добрались до купе, разместили багаж и заняли свои места.

– Мы отправляемся в восемь, – сказал я, – и сможем насладиться закатными видами.

Холмс, который сидел напротив и смотрел в окно, слабо кивнул в ответ:

– Совершенно верно, Уотсон. Надеюсь, вы захватили свою записную книжку и мы закончим ваш отчет о похищении дочери герцога?

Я помахал в воздухе блокнотом.

– Конечно, захватил! Однако ваше рвение меня удивляет. Помнится, кое-кто насмехался над моими записками! – поддразнил я друга.

– Вовсе я не насмехался, Уотсон. Просто меня заботит, чтобы все факты соответствовали действительности и были отражены в верном порядке. Кажется, мы остановились на том, как герцог Коннотский лично благодарит меня за вмешательство?

– Мы остановились… – Я вслух прочел несколько последних абзацев, чтобы снова ухватить нить повествования, и на лице Холмса, несмотря на все его заверения в обратном, появилась легкая довольная улыбка, которая свидетельствовала о том, что он отнюдь не испытывает к моим хроникам того отвращения, в котором пытается меня убедить.

– Отлично, старина. Вы не погрешили против истины, хотя подаете факты в своей обычной манере. Итак, продолжим.

Когда поезд выехал из Лондона и покатил по живописным пригородам, над которыми уже сгущались сумерки, я записал рассказ Холмса о том, как ему удалось распутать дело, и в очередной раз поразился его способностям. Факты, которые привели прославленного детектива к разгадке, не были тайной и для меня, однако я не сумел даже предположить, какое злодеяние затевается, не говоря уж о том, чтобы предотвратить кошмарный ход событий. Холмс же раскусил коварный план в два счета. Впрочем, это отличительная черта настоящего профессионала: со стороны кажется, что он не делает ничего особенного, однако обывателю или посредственному специалисту ни за что не достичь подобных результатов. Работа над отчетом сослужила нам хорошую службу, позволив скоротать время в поездке, и когда мы наконец закончили просматривать записи, то ничего уже не могли рассмотреть за окном, кроме собственных отражений в стекле, – землю окутала непроницаемая мгла.

Я захлопнул блокнот и потянулся.

– Что ж, Холмс, пожалуй, я немного сосну, если не возражаете.

Он кивнул; мы устроили себе постели и, пожелав друг другу спокойной ночи, улеглись. Кромешная тьма, казалось, обострила мою восприимчивость: я отчетливо слышал, как Холмс беспокойно ворочается на своей полке. Впрочем, обнаружилось, что мне, при моем военном опыте, столь незначительный шум заснуть отнюдь не помешает. Я уже было задремал, как вдруг раздался голос моего спутника:

– Позвольте один вопрос, Уотсон.

– Да? – сонно пробормотал я.

– Мы знаем друг друга не так давно, однако, сдается мне, что терпеливо просиживая в долгих засадах, да и в нашей квартире на Бейкер-стрит, мы с вами успели обсудить уйму самых разнообразных тем. Вам так не кажется?

– Согласен, Холмс. Некоторые из моих армейских сослуживцев, в обществе которых я провел куда больше времени, так и остались для меня тайной за семью печатями.

– Вот именно. А нынче мы с вами едем в Эдинбург к вашему кузену, хотя прежде вы никогда не упоминали о его существовании. Да и когда вы впервые заговорили о нем пару дней назад, то лишь для того, чтобы скупо поведать мне о намечающейся поездке. Отчего так?

Я помолчал, обдумывая ответ.

– Сказать по правде, Холмс, последние несколько месяцев я нечасто вспоминал о Патрике, а раньше – и того реже. Когда я возвратился из Афганистана, он написал мне: справлялся о моем здоровье и спрашивал, чем я намерен заниматься после отставки. Это произошло еще до нашего с вами знакомства, и с тех пор я не получал от него никаких известий за исключением теперешнего письма, в котором он звал меня в Эдинбург. Я принял приглашение и уведомил кузена, что вы, возможно, также найдете это путешествие не лишенным приятности. В ответ он телеграфировал мне, заверяя, что будет рад вам. Поразмыслив об этом, я пришел к выводу, что его крайне волнует мое благополучие. Патрик, который двадцатью годами старше меня, был серьезно ранен в Крымскую кампанию. Я тогда был ребенком, но помню рассказы о его возвращении с той войны и о том, как он обосновался в Эдинбурге. Насколько я понял из его посланий, он проникся ко мне участием, узнав, что я получил похожее ранение, и хочет помочь мне освоиться в моем нынешнем положении.

– Иногда, Уотсон, родственная душа бывает благословением, но в некоторых случаях может стать проклятьем, – задумчиво проговорил Холмс. – Постарайтесь не превратиться в человека, чья жизнь определяется скорее прошлым, чем настоящим и будущим.

– Не думаю, что мне это грозит. Надо сказать, Патрик не из тех, кто способен остановиться в развитии. Вернувшись с войны, он много и упорно трудился, чтобы в итоге сделаться искусным и авторитетным врачом. Кроме того, он является личным врачом королевы, когда она посещает Эдинбург, и потому хорошо известен в высших сферах. – Я на минуту смолк, погрузившись в воспоминания. – По тому немногому, что я о нем помню, могу сказать, что кузен человек мирный, но твердый в своих убеждениях. Говорят, как хирург он превосходит самого доктора Белла – по крайней мере, в искусстве обращения со скальпелем, если не по части диагностики.

– А вы когда-нибудь встречались с этим доктором Беллом? – поинтересовался Холмс с наигранным, как мне показалось, безразличием.

– Нет, – признался я, – пока не имел такой чести, но слышал, что это презанятная личность. Он, несомненно, придерживается передовых взглядов в преподавании и, насколько я понимаю, является убежденным сторонником новой теории о значении обеззараживания и стерильности во время хирургических операций. Не говоря уж о том, что он горячо пропагандирует развитие сестринского дела и уделяет много времени отстаиванию прав младшего медперсонала.

– Весьма любопытно. Охотно сведу с ним знакомство.

Мы оба замолчали. Даже в темноте я ясно ощущал пылкое желание Холмса очутиться сейчас в нашей квартире на Бейкер-стрит, куда в любое время мог явиться посетитель, что означало бы новое расследование и новую пищу для ума. Это не предвещало ничего хорошего, но я утешал себя тем, что в Эдинбурге настроение у него, возможно, улучшится. Я не мог удержаться от мысли, что знаменитый доктор Белл, интеллект и методы которого, похоже, не уступали Холмсовым, слегка тревожит моего друга. Впрочем, подобная неуверенность была вовсе не в духе прославленного сыщика, поэтому я выкинул эти соображения из головы и под мерный перестук колес незаметно погрузился в сон.

 

Глава 3

Наш поезд прибыл на вокзал Уэверли точно по расписанию, в шесть часов утра, в понедельник, двадцать второго марта 1882 года. Я отлично выспался, поскольку вполне привык к длительным путешествиям и к необходимости отдыхать в дороге, чтобы по прибытии чувствовать себя бодрым. Холмс же, подозреваю, спал урывками; впрочем, судя по всему, для него это было обычное дело: я часто слышал, как он до рассвета работает в нашей гостиной на Бейкер-стрит. Следствием его деятельности неизбежно являлся полнейший хаос, который, к огромному неудовольствию миссис Хадсон, царил в комнате, когда я выходил к завтраку. Сейчас я хотел было поинтересоваться у Холмса, как ему наша поездка, но тут с перрона донесся резкий свисток, и мои размышления прервали громкие крики. Я быстро выглянул в окно и увидел, что у соседнего купе проводник ругается с каким-то пассажиром. Поезд только что остановился, и я не понимал, когда успел разгореться спор, учитывая, что состав прибыл без опоздания.

Мы с другом вышли из вагона, и к нам тут же подскочил носильщик, чтобы помочь с багажом.

– Должно быть, Патрик уже ждет нас, а если нет, то он очень скоро будет здесь, – сказал я Холмсу. – В своей последней телеграмме он сообщил, что встретит нас с поезда. Вероятно, нам следует выйти из вокзала и поискать его.

Сыщик кивнул; мы велели носильщику взять наш багаж, и тот послушно повел нас к выходу. Проходя мимо грозного проводника, который по-прежнему спорил с тем же господином, я почувствовал укол любопытства.

– Скажите-ка, милейший, – обратился я к носильщику, – вы знаете, из-за чего разгорелся сыр-бор? Не могу не поинтересоваться, ведь проводник с таким пылом напустился на пассажира, – пожалуй, он даже перегнул палку. Неудивительно, что они сцепились друг с другом.

Носильщик оглянулся на меня:

– Точно не знаю, сэр, вы уж простите. Но я слыхал, что ночью кто-то попытался выпрыгнуть из вагона еще до того, как поезд остановился. В результате человек упал, и его затянуло под колеса.

– Боже милосердный! – воскликнул я.

– Вот-вот, сэр. Сегодня все куда-то спешат. Этого пассажира могла постигнуть та же участь. Потому-то ему и попало от проводника.

Мы с Холмсом переглянулись. Настала очередь моего друга задавать вопрос.

– И что думают: человек, попавший под поезд, стал жертвой несчастного случая или покончил с собой?

– Не знаю, сэр. Еще очень рано, и мне покамест не представился случай переговорить с тутошними всезнайками.

Разговор прервался; мы молча покинули вокзал, носильщик поставил наши саквояжи на мостовую и предоставил нас самим себе. Я стал оглядывать многочисленные кэбы и экипажи, запрудившие улицу, но нигде не замечал знакомого лица. Внезапно позади меня раздался громкий голос:

– Джон!

Я обернулся и увидел, что ко мне приближается элегантно одетый господин с аккуратными усиками и военной выправкой. Я поразился невероятному фамильному сходству, поскольку сразу понял, что это мой кузен.

– Джон, счастлив вновь видеть тебя! – проговорил Патрик, и мы обменялись сердечным рукопожатием. Затем он повернулся к моему спутнику: – А вы, должно быть, мистер Шерлок Холмс?

– Он самый. Рад с вами познакомиться, доктор Уотсон.

Он, в свою очередь, пожал руку Патрику, и тот указал на ожидавший поблизости фиакр. Кучер, ловко преодолев затор, взял наш багаж, а мы забрались в экипаж и с удобством устроились внутри. Патрик остался таким, каким я его помнил: учтивым, доброжелательным, однако не расположенным к слишком бурному проявлению чувств.

– Я очень рад, господа, что вы наконец добрались до Эдинбурга, – произнес он. – Надеюсь, путешествие прошло благополучно?

Мы заверили его, что все хорошо, добавив, однако, что движущийся поезд – не самое подходящее место для ночного отдыха.

– Совершенно справедливо. Мне иногда приходится по службе ездить в Лондон и обратно ночным поездом, и он мне совсем не нравится. Пока вы здесь, у вас будет предостаточно времени, чтобы отдохнуть. Впрочем, я надеюсь показать тебе лечебницу и факультет, Джон. И вам, разумеется, тоже, мистер Холмс, хотя я понимаю, что Джону, как врачу, это будет куда интереснее.

Мой друг снисходительно улыбнулся:

– Мне, безусловно, тоже интересно, однако главная цель моего приезда – присматривать за Уотсоном, чтобы он ненароком чего не натворил.

Я усмехнулся, так как мы с Холмсом оба понимали, что в действительности все было как раз наоборот, но не стал развивать эту тему в присутствии кузена.

– Я очень жду экскурсии, Патрик, – сказал я, – а кроме того, мечтаю познакомиться с твоим семейством.

Продолжая обмениваться любезностями, мы продолжали путь, а кузен тем временем выполнял роль гида, показывая нам достопримечательности и веля кучеру править мимо самых значительных из них.

Экипаж проехал по Принсес-стрит, окаймленной с одной стороны великолепными садами, и миновал памятник Скотту, возвышающийся над улицей. Затем наши взгляды невольно устремились к величественному Эдинбургскому замку, расположение которого было столь живописно, что сам Роберт Адам не сумел бы придумать места лучше. Вид громадного сооружения, венчающего скалу, бывшую когда-то вулканом, поражал воображение. Замок отбрасывал на находящиеся внизу Старый город и парк гигантскую тень, достигавшую, подозреваю, даже крыш элегантного Нового города. Я украдкой взглянул на Холмса, который подался вперед, чтобы лучше видеть расстилающийся вокруг пейзаж. Сначала меня изумило, что красоты Эдинбурга сумели привлечь внимание Шерлока Холмса, но затем я сообразил, что он вовсе не склонен восхищаться замком: его цепкий взгляд примечал все, что видел: улицы, дома, людей, – надежно пряча в памяти любые детали, которые могли пригодиться в будущем.

Мы миновали Принсес-стрит, обогнули Замковую скалу, выехали на улицу, в которой я признал Хай-стрит, и покатили в направлении, противоположном тому, которое мы взяли на Принсес-стрит. К большой досаде Холмса и радости Патрика, я то и дело просил кучера остановиться и выходил из экипажа, чтобы более подробно осмотреть ту или иную достопримечательность. Несмотря на интерес моего друга к окружающему, он каждый раз делал вид, что сердится, демонстративно откидывался на спинку сиденья и застывал в этой позе, пока мы снова не трогались. Мы держали путь к Лейту и докам, вид которых отнюдь не оказывал на зрителя целительного воздействия: над разгружавшимися балкерами нависала мрачная туча, а вокруг сновали какие-то темные личности, которых, на мой взгляд, следовало изо всех сил избегать, в то время как знаменитого сыщика они, напротив, чрезвычайно интересовали. Как ни странно, в тот самый миг, когда я уже был не прочь попросить нашего хозяина повернуть обратно, к центру, Холмс встрепенулся и вновь подался вперед, уделяя жадное внимание малейшим подробностям. Когда мы вдоволь нагляделись на Лейт, нас повезли обратно в город, к дому моего кузена.

Я откинулся на спинку сиденья, удовлетворенный тем, что мне удалось увидеть, и Патрик последовал моему примеру.

– Итак, как вам наш древний город, мистер Холмс? – полюбопытствовал мой кузен. – Производит впечатление, не правда ли?

Детектив кивнул:

– Вы правы, доктор Уотсон. Должен признаться, с тех пор как мы здесь, я успел увидеть немало занимательного и попытался как следует запомнить увиденное, чтобы лучше понять этот город.

Я широко улыбнулся:

– Вот видите, Холмс. Я знал, что вам обязательно понравится в Эдинбурге. Что вы думаете о памятнике Вальтеру Скотту? Мне кажется, я давно не видал такого замысловатого и искусного монумента.

Холмс бросил на меня рассеянный взгляд:

– Честно говоря, Уотсон, сам памятник меня не слишком заинтересовал, хотя я мельком взглянул на него. Он довольно красив. – И он опять с безразличным видом уставился в окно.

– Господи, Холмс, как это не слишком заинтересовал? Я-то думал, вы осматриваете достопримечательности Эдинбурга, а оказывается – ничего подобного!

Детектив снова повернулся ко мне, на этот раз пронзив меня пристальным взглядом:

– Старина, похоже, вы опять не видите дальше своего носа. Покорнейше прошу простить мне, доктор Уотсон, этот резкий тон. – Теперь он обращался к моему кузену. Тот вежливо кивнул. – Благодарю вас, – продолжал Холмс. – Как я уже говорил, это прекрасный город, однако порой меня интересует вовсе не то, что занимает других людей. – Он отрывисто усмехнулся в мою сторону. – Скажите-ка, Уотсон, когда мы проезжали мимо памятника, не заметили ли вы случайно нищего, сидевшего у подножия с западной стороны монумента, – бывшего военного моряка, для которого после отставки наступили трудные времена? Или двух врачей, прогуливавшихся поутру в садах? Или хотя бы парня, который залез в карман одному из тех врачей и вытащил у него зажим для банкнот?

Я отрицательно покачал головой и посмотрел на Патрика. Тот рассмеялся:

– Кажется, ты попался, Джон? Признаюсь, лично я ничего подобного не углядел.

– Верно, я попался. Холмс, вы поразительная личность! И ухом не поведете, если мимо вас промарширует полк солдат, но сумеете сказать, какого размера у них ботинки! – И я тоже расхохотался. – Поистине поразительная личность!

Мой друг лукаво улыбнулся.

– Буду считать, что это комплимент, дорогой Уотсон! – Он издал короткий смешок и вновь отвернулся к окну.

Я хотел добавить что-то еще, но Холмс внезапно трижды стукнул тростью по крыше экипажа.

– Эй, извозчик, остановите! – крикнул он, высовываясь из окна и оглядываясь назад. Через мгновение он распахнул дверцу и выбрался из экипажа. Мы с Патриком быстро последовали за ним.

– Ради всего святого, что там такое, Холмс? – воскликнул я.

Знаменитый сыщик прижал палец к губам, веля мне молчать, а затем показал рукой куда-то вдаль. Я проследил взглядом в указанном направлении и увидел, что перед одним из домов на мостовой собралась небольшая толпа зевак.

Тяжелая черная дверь георгианского особняка была широко распахнута; снаружи возле нее стоял молодой констебль, рядом с ним – человек в штатском; судя по карандашу и записной книжке в руках, тоже полицейский, но чином повыше. Хотя на расстоянии мы не могли слышать, о чем они говорят, было ясно, что в настоящий момент подчиненный получает нагоняй от начальства. На улице возле дома стоял внушительного вида катафалк, и на наших глазах в особняк вошли два человека – вероятно, сотрудник похоронной конторы и его помощник.

Патрик наклонился к нам и зашептал:

– По-видимому, господа, это тот дом, о котором нынче толкует весь Эдинбург. Судя по происходящему, ситуация, кажется, усугубилась.

– Почему? Что тут случилось? – спросил я.

– Ну, поговаривают, что дом этот – нечистое место.

Я повернулся и взглянул на Патрика, чтобы удостовериться, что тот не шутит, однако кузен как будто был совершенно серьезен. Холмс по-прежнему смотрел на дом.

– В каком смысле – нечистое место? – спросил он.

– Я плохо знаком с фактами, мистер Холмс. Кажется, полиция занимается расследованием несколько недель и еще не добралась до подоплеки. Мне недосуг вникать в подробности таких дел, но теперь, с появлением трупа, этим придется заняться. Если смерть сопровождалась подозрительными обстоятельствами, вскрытие, скорее всего, поручат доктору Беллу или мне.

– Я бы сказал, со стороны все выглядит подозрительно, – заметил я. – А вы что об этом думаете, Холмс?

Мой друг ничего не ответил, но жестом предложил нам наблюдать дальше. Тот полицейский, что был выше чином, скрылся в доме, а констебль принялся расхаживать перед особняком, взволнованно заламывая руки. Вернувшись на крыльцо, полицейский офицер знаком велел констеблю разогнать зевак, потом, кажется, метнул взгляд в нашу сторону и остановился. Я увидел, что он замер, обернулся и что-то сказал констеблю, после чего тот тоже взглянул на нас.

– Вероятно, тот офицер – полицейский инспектор, Уотсон. Определенно, тут что-то неладно.

В этот момент из дверей вынесли гроб, без лишних церемоний погрузили его на катафалк, и служащие похоронной конторы заняли свои места, собираясь ехать. Инспектор подошел, что-то сказал им и тоже забрался на катафалк, после чего тот тронулся и стал удаляться в противоположном от нас направлении. В этот самый миг в дверях дома показалась дама в зеленом платье; вид у нее был явно несчастный, она плакала, утирая слезы платочком. С нею вышла и горничная, пытаясь утешить госпожу. Обе женщины уставились вслед погребальной повозке, увозившей покойника.

– Полагаю, это вдова, – сказал я. – Вероятно, нам следует продолжить свой путь и не тревожить бедняжку в ее горе.

Холмс кивнул, и мы вернулись в наш экипаж. Я открыл дверцу перед Патриком и Холмсом, но последний, прежде чем забраться внутрь, чуть замешкался и осмотрелся вокруг. Я опять проследил за направлением его взгляда и увидел, что плачущая женщина и ее горничная вернулись в дом, а зеваки начали медленно расходиться, обсуждая увиденное. После того как инспектор уехал, констебль остался дежурить возле особняка. Он все еще смотрел в нашу сторону. Холмс приподнял шляпу, адресуя этот жест доблестному стражу закона, а затем забрался в фиакр. Я последовал за ним, захлопнув за собой дверцу. Патрик велел кучеру везти нас домой, и экипаж тут же тронулся с места.

 

Глава 4

Немного погодя мы очутились в доме на Шарлотт-сквер – величественном георгианском особняке с классическим фасадом в древнегреческом вкусе, который придавал зданию должное великолепие.

– Поистине, мы попали в Северные Афины, Уотсон, – заметил мой друг, пока мы восхищенно оглядывали дом.

Патрик любезно улыбнулся:

– Мне, господа, посчастливилось поселиться в довольно уютной обстановке. Однако прошу вас, идемте! Позвольте представить вас моей супруге и остальному семейству – с ними мне посчастливилось еще более.

Мы поднялись по ступеням, где нас приветствовал щегольски одетый лакей, и Патрик приказал ему отнести багаж в наши комнаты. Передняя тоже оказалась великолепна, как и следовало ожидать, судя по наружному виду здания, однако я тут же заметил, что меблирована она довольно скромно, а отделка помещения хоть и богата, но не вычурна, как иногда свойственно подобным домам. Полагаю, тут сказывались как чуждый бахвальства нрав моего кузена, так и тонкий вкус его жены, в равной степени достойные восхищения.

Войдя и осмотревшись, мы услыхали на лестнице женские шаги. Патрик нежно поздоровался с супругой:

– Элизабет, дорогая, позволь представить тебе моего кузена доктора Джона Уотсона.

Она одарила меня совершенно обезоруживающей улыбкой, и мне сразу стало уютно и хорошо в этом доме.

– Джон, я счастлива наконец свидеться с вами.

Я ответил ей дружеской улыбкой.

– Я тоже очень рад, Элизабет. В свою очередь позвольте представить вам моего друга мистера Шерлока Холмса.

Она перевела взгляд на знаменитого детектива и с любопытством оглядела его, словно пытаясь увязать свои впечатления от человека, который сейчас стоял рядом с нею, с тем образом, который она нарисовала в своем воображении прежде.

– Мистер Холмс, рада с вами познакомиться.

Сыщик слегка поклонился и ответил в том же духе.

– Надеюсь, вы добрались благополучно? – продолжала Элизабет.

– Благодарю вас, да. В поезде мы провели спокойную ночь. Хотя, честно говоря, на пути от вокзала к вашему дому без приключений не обошлось.

Элизабет взглянула на Патрика, озадаченная замечанием моего друга.

– Нам довелось в самый неподходящий момент проехать мимо дома Тернеров. Или, на взгляд мистера Холмса, момент, напротив, был весьма подходящий? – предположил Патрик.

– Да, происшествие, пожалуй, любопытное, – ответил Холмс. – Однако, как, вероятно, не преминет заметить мой друг, мы приехали сюда отдохнуть, а значит, я не должен совать нос в чужие дела. Тем не менее я бы не отказался узнать подробности всей этой истории, если позволите.

Патрик хотел было ответить, но Элизабет его опередила:

– Мистер Холмс, ничто не доставит мне большего удовольствия, но прежде нам, вероятно, следует помочь вам с Джоном устроиться? Уверена, вы желаете отдохнуть после утомительного путешествия.

– Было бы неплохо, – заметил я. – Пожалуй, я не откажусь чуточку вздремнуть, чтобы восстановить силы.

Элизабет взглянула на Холмса, который, по-видимому, был не в восторге, но все же согласился с тем, что это хорошая мысль. Мы поблагодарили Патрика, которому вскоре надо было ехать на службу в лечебницу, и Элизабет повела нас наверх, в наши комнаты.

– Должно быть, вы очень гордитесь Патриком, – сказал я. – В медицинских журналах мне встречались в высшей степени похвальные отзывы о его деятельности. Я с нетерпением жду, когда смогу познакомиться с ним чуточку лучше.

Она не обернулась, но я почувствовал, что она улыбается.

– Да, он добился немалых успехов. Знаю, что он тоже хочет поближе узнать вас, к тому же у вас так много общего – профессия, военный опыт… Надеюсь, вы поправляетесь после ранения?

Я ответил утвердительно и объяснил, что нынче вместе с Холмсом снимаю квартиру на Бейкер-стрит. Элизабет была чрезвычайно заинтригована:

– Судя по всему, теперь вам живется не скучно. И вам, вероятно, тоже, мистер Холмс?

– Да, благодарю вас, совсем не скучно, – ответил он. – Нам с Уотсоном повезло найти друг друга. Он очень покладистый сосед и, кажется, сумел притерпеться к моим… как бы точнее выразиться, Уотсон, – чудачествам?

Я от всего сердца расхохотался:

– Ха-ха! Да, думаю, можно и так сказать.

Элизабет показала нам наши комнаты и предложила немного отдохнуть, прежде чем мы опять спустимся вниз. Я закрыл дверь своей спальни и через мгновение услыхал, что Холмс сделал то же самое. Мне оставалось только отправиться в объятия мягкой перины, и очень скоро я погрузился в глубокий спокойный сон. Что же до Холмса, не знаю в точности, чем он занимался, однако я не слышал, чтобы он выходил из своей комнаты, а потому предположил, что он последовал моему примеру.

Некоторое время спустя я проснулся, чувствуя себя вполне отдохнувшим, и, постучавшись к Холмсу, но не дождавшись ответа, отправился вниз. Спустившись с лестницы и направляясь в гостиную, я услыхал доносящиеся из-за приоткрытой двери мужские голоса, в одном из которых я тотчас признал голос великого сыщика. Я зашел в комнату и сразу увидел Холмса: он стоял перед камином с трубкой во рту, словно он был у себя дома. В кресле напротив сидел мой кузен, тоже попыхивавший трубкой.

– Я вижу, вечер в самом разгаре? – весело заметил я.

– Совершенно верно, Уотсон, – ответил Холмс. – К сожалению, мы так и не дождались, когда вы, наконец, очнетесь от своей спячки. Ваш кузен любезно выслушал несколько моих историй. Кроме того, мы с ним успели обсудить множество медицинских проблем, а после ужина с удовольствием узнаем и ваше мнение по этим вопросам.

Патрик жестом пригласил меня сесть и налил всем нам выпить.

– Джон, сейчас ты выглядишь куда свежее, – заметил он. – Признаться, увидев тебя утром, я начал было тревожиться за твое здоровье. Теперь я склонен приписать твой вид утомительному ночному путешествию. Ты хорошо себя чувствуешь?

– Насколько это возможно, – ответил я. – Время от времени меня беспокоят слабые боли, но в целом я иду на поправку. Мое самочувствие неуклонно улучшается, поскольку этот вот джентльмен, – и я указал на Холмса, – заботится о том, чтобы я не засиживался и не растрачивал свое время впустую.

Мой друг улыбнулся и сделал шутливый жест, означавший, что он и впрямь постоянно приглядывает за мной. Патрик засмеялся:

– Рад, что ты возвращаешься к нормальной жизни. Не могу передать, сколь часто мне доводилось видеть вернувшихся с войны людей, которые пристрастились к выпивке или опиуму и сделались лишь тенью себя самих, какими они были прежде. Только сегодня утром мне пришлось оперировать мужчину, попавшего на станции под поезд. Вероятно, несчастный случай, но кто же скажет наверняка? Возможно, он пытался покончить с собой, ибо тоже недавно вернулся с войны. Боюсь, его терзали скорее душевные, чем физические раны, причем намного глубже тех, что получили мы с тобой, Джон.

Мы с Холмсом, сразу уяснив, о ком он толкует, быстро переглянулись.

– А, так ты оперировал этого человека? – спросил я. – Сегодня утром, по прибытии, мы наблюдали некоторые последствия того инцидента. Выходит, он жив?

Лицо Патрика слегка омрачилось.

– Жив, хотя получил такие переломы, что я вынужден был ампутировать ему обе ноги. Боюсь, теперь ему придется еще хуже. Впрочем, он сохранил жизнь, а значит, сам Господь не допустил, чтобы он достиг своей цели.

Мы несколько минут переваривали новости, и хотя никто из нас троих не знал этого человека, мы все же сочувствовали ему. Наконец Холмс прервал наши размышления:

– Когда мы говорили о случившихся в Эдинбурге событиях, доктор Уотсон, ваша супруга любезно обещала сообщить мне подробности истории, свидетелями которой мы стали на… – Он запнулся. – Как называлась та улица, старина?

– Хериот-Роу, – ответил я, отлично зная, что Холмс спрашивает вовсе не из забывчивости, а лишь проверяя таким несносным манером мою наблюдательность.

– Верно, благодарю вас, на Хериот-Роу. Признаться, мне становится все интереснее. Не могли бы вы удовлетворить мое любопытство?

– Что ж, сегодня в лечебнице об этом как раз зашла речь, однако мало что прояснилось. В сущности, тайна, окутывающая самый обсуждаемый дом Эдинбурга, лишь сгущается. Правда, когда я говорю «самый обсуждаемый», то имею в виду лишь полицию, научные круги и немногих посвященных из светского общества.

Холмс сделал несколько шагов к пустому креслу, размашистым жестом откинул полы своего сюртука, уселся и пристально посмотрел на моего кузена.

– Неужели? – осведомился он хорошо знакомым мне невинным тоном, который со всей определенностью свидетельствовал о том, что гений дедукции сгорает от любопытства.

– Итак, мистер Холмс, – продолжал Патрик, – за прошедшие месяцы появилось несколько сообщений о… как бы это выразиться… странных вещах, творящихся в вышеупомянутых стенах. Я хочу сказать, что в доме, кажется, завелись привидения.

Я насмешливо фыркнул:

– Привидения? Чушь какая!

Холмс же по-прежнему пристально смотрел на Патрика, ожидая продолжения, и тот стал объяснять:

– Я тоже так думаю, Джон, однако, полиция ведет расследование уже несколько недель, а между тем, кажется, ничуть не продвинулась. Насколько я знаю, все началось с того, что хозяйка дома, миссис Виктория Тернер, ночью услыхала какие-то постукивания. По-видимому, сначала муж пытался убедить ее, что это шумит кто-то из слуг или, возможно, сами стены студеной ночью издают какие-то звуки. Кажется, он пребывал в убеждении, что супруге спросонья почудилось, пока не услышал тот же стук своими ушами. Следующей ночью, когда раздались непонятные звуки, миссис Тернер проснулась, растолкала мужа, и он тоже их услышал. Кроме этого я мало что знаю и, боюсь, могу лишь поведать вам, что все это продолжалось несколько недель. Затем Тернеры обратились в полицию, но та до сих пор не нашла разгадку.

Холмс сидел все в той же позе, устремив на Патрика свои серые глаза, но мысленно отсутствовал, систематизируя в уме те немногие сведения, что предоставил ему мой кузен. Я же прошелся по комнате, а затем сел в кресло, чтобы успокоить боль в ноге.

– Насколько я понимаю, полицейские не сумели установить, что к возникновению этих звуков причастен кто-то из домашних? – спросил я.

– Нет, и прислуга также не смогла пролить свет на это дело. Откровенно говоря, я слышал, что теперь в полиции считают, будто это результат воздействия сверхъестественных сил, а следовательно, вопрос находится вне их компетенции.

Холмс откинулся на спинку кресла и задумчиво поглядел на огонь.

– Значит, нам остается лишь предположить, господа, что, если все обстоит именно так, этот Эдинбургский призрак потребовал жертву в ночи, – проговорил он. – По-видимому, вы не знаете, кому принадлежит тело?

– Нет. Полиция изо всех сил препятствует утечке информации. Вроде бы ведущему расследование инспектору велели не растрачивать попусту силы на это, как считается, бесперспективное дело, так что он, в свою очередь, переложил всю ответственность на молодого констебля, однако поговаривают, будто у того совсем нет опыта. У меня, знаете ли, почти не было времени вникать во все эти слухи, но, исходя из того немногого, что я слышал, возможно, мы столкнулись с чем-то не доступным нашему пониманию. «Есть многое на свете, друг Горацио…» Что вы обо всем этом думаете, мистер Холмс?

Теперь мой друг, судя по его скептическому виду, не испытывал к делу большого интереса.

– Честно говоря, у меня такое ощущение, что всему этому должно найтись очень простое объяснение. Я бы возложил ответственность за вялое расследование на эдинбургскую полицию, а дело доверил бы новому человеку со свежим взглядом. Как имя того молодого констебля?

– Мортхаус, – откликнулся Патрик. – Джеймс Мортхаус.

Холмс сухо усмехнулся:

– Этот Мортхаус, должно быть, пропустил какую-то важную улику.

– Вы считаете, что в ней и заключается то самое простое объяснение, Холмс? – спросил я. – Уверен, здешние полицейские ни в чем не уступают лондонским.

Детектив резко встал и вернулся к камину.

– Вот именно, Уотсон! Впрочем, я рад обнаружить, что Эдинбург внес в этот сюжет немалую лепту.

– Что вы имеете в виду? – спросил я. – Разве произошло что-то еще?

Холмс стал перебирать небольшую стопку газет, лежавших на полу рядом с камином, и наконец протянул одну из них мне:

– Подозрительная смерть, Уотсон. Хотя скорее всего ее причиной стал взрыв, вызванный утечкой газа, но нет ли и здесь подоплеки, которая могла бы меня заинтересовать?

– Автор этой статьи, Холмс, намекает, что полиция закрыла дело. Не намерены же вы вмешиваться?

– Ха! Нет, дружище. Я просто радуюсь тому, что Эдинбург, несмотря на весь свой показной лоск, живет той же напряженной жизнью, что и Лондон.

Я скосил глаза на Патрика и бросил газету обратно на пол:

– Да ладно вам, Холмс!

Мы еще немного поболтали об этом и других делах подобного рода, а когда к нам на время присоединилась Элизабет с детьми, перешли к более обыденным темам. Вскоре мы собрались и вышли из дому, так как Патрик и Элизабет хотели угостить нас отличным обедом в одном из своих любимых ресторанов. Я обнаружил, что общество моего кузена весьма приятно, и с радостью ухватился за возможность обсудить с коллегой медицинские вопросы. Разумеется, в Лондоне я мог поговорить на эти темы с Холмсом, но – хотя он высмеял бы меня, скажи я ему такое, – его любительские познания нельзя было сравнивать с опытом тех, кто изучал предмет профессионально. Я понимал, что Патрик не имеет недостатка в собратьях врачах, притом куда более именитых, чем я, с которыми можно обсудить злободневные вопросы, но верил, что мы оба довольны возможностью узнать друг друга получше в беседах на темы, представляющие для нас взаимный интерес. Оказалось, что Патрику присущи обаяние и необычайная принципиальность, а судя по его рассказам о проведенных операциях, он был искусным хирургом. В промежутках между разговорами об университетской жизни Элизабет заставляла Холмса живописать его лондонские расследования и наслаждалась историями о темных сторонах человеческой натуры. Рассказы о том, как сыщик промозглыми туманными ночами преследует свою добычу и загоняет ее в угол, точно амбарную крысу, чтобы в конце концов передать в руки полиции, заставляли ее испытывать одновременно ужас и любопытство.

Отобедав, мы взяли кэб и отправились в клуб «Морнингсайд Атенеум», на фортепьянный концерт молодой талантливой пианистки по имени Хелен Хоупкирк с участием одного изумительного певца. Программа состояла из произведений Баха и Бетховена и нескольких пьес Шопена. Я был покорен ее исполнением, заметив, что Холмс тоже не остался к нему равнодушен: во время концерта глаза его были закрыты, на лице отражалось волнение. Я знал, что прославленный детектив, всецело преданный своему ремеслу, умеет ценить тех, кто в той же мере предан своему. Техника мисс Хоупкирк была близка к совершенству, не говоря уж об интуитивном постижении замысла композиторов.

Когда концерт закончился, Холмс пожелал подойти к исполнительнице, чтобы выразить ей свое восхищение, и Элизабет, также собиравшаяся поздравить обоих музыкантов, вместе с ним отправилась к сцене. Мы же с Патриком остались на своих местах и наблюдали за тем, как наши спутники прокладывают себе путь в толпе.

– Ты счастливый человек, Патрик, – заметил я, следя за ними взглядом. – Элизабет прекрасная женщина, и вам с нею наверняка хорошо живется в вашем уютном гнездышке.

Кузен задумчиво кивнул:

– Весьма справедливо, Джон, и я ни на что на свете не променяю свою теперешнюю жизнь. Мне кажется, что жена и дети придают ей главный смысл, а остальное мне дает работа. – Он повернулся и с любопытством посмотрел на меня: – Я удивлен, что ты до сих пор ничем не занят, Джон. Ты ведь вернулся уже довольно давно и вполне мог сыскать себе практику или даже поступить на службу в госпиталь.

– Что ж, – ответил я, – я и впрямь мог бы вернуться в медицину, но в настоящий момент и без того всем доволен. Раны мои постепенно заживают, хотя былого проворства я лишился. Однако, по некоторым причинам, я чувствую, что еще не вполне готов приступить к практике. Ведь ты меня понимаешь?

Он снова взглянул на сцену, избегая встречаться со мной взглядом.

– До известной степени – да. Но кроме того я знаю, Джон, что у мужчины должно быть какое-то дело, которому он может посвятить свою жизнь, а у тебя такого дела нет. Мне бы не хотелось, чтобы ты покатился по наклонной, как мой сегодняшний пациент, раздавленный этой жизнью. Ты опытный врач, и мне невыносимо видеть, как твой талант пропадает втуне. – Он мягко улыбнулся и положил свою руку на мою. – Прошу тебя, пойми: я забочусь лишь о твоем благополучии. Мне больше, чем кому-либо, ясно положение, в котором ты находишься, ибо сам я прошел тот же путь.

Я чувствовал, что кузен искренне беспокоится обо мне, и был тронут этим. Я так давно не бывал в семейной обстановке, что наслаждался участием столь неравнодушного человека.

– Патрик, я признателен тебе за заботы, но в настоящее время я занят тем, что работаю вместе с Холмсом. Уверяю тебя, мои медицинские познания порой оказываются весьма кстати. У меня нет никаких сомнений, что однажды я вернусь к практике, однако теперь я довольствуюсь тем, что веду записи о расследованиях моего друга и помогаю ему, когда могу.

– Отлично. Надеюсь, ты не сердишься, что я завел этот разговор?

Я покачал головой и отмахнулся, а он продолжал:

– Впрочем, я рад слышать, что ты планируешь вернуться в медицину. Никогда не знаешь, когда подвернется удобная возможность сделать это, и я счастлив, что ты не склонен без раздумий ее отвергать.

Я хотел было спросить, что он имеет в виду, но тут к нам присоединились Холмс с Элизабет, и я переключил внимание на них.

– Дорогой доктор Уотсон, и вы, дорогой доктор Уотсон, – проговорил Холмс, обращаясь к нам обоим, и голос его впервые с тех пор, как мы приехали, звучал так весело, – это был восхитительный вечер, но Элизабет говорит, что очень устала, и предлагает всем нам вернуться в ваше очаровательное жилище. Должен сказать, что склонен согласиться с нею, ибо мой друг, – он жестом указал на меня, – судя по всему, валится с ног и подозрительно бледен. Итак, думаю, нам стоит возвратиться и разойтись по своим спальням, чтобы назавтра во всеоружии встретить новый день и все, что он с собой принесет.

 

Глава 5

На следующее утро я поднялся рано. Мой ночной сон несколько раз прерывался краткими периодами бодрствования, во время которых я перебирал в уме вечерний разговор с Патриком и припоминал свои резоны против немедленного возвращения к медицинской практике. Меня раздражало, что, несмотря на ночные размышления, я так и не сумел найти убедительных доводов. В других обстоятельствах я бы ненавязчиво указал вопрошавшему, что он не имеет понятия о шрамах, которые наносит человеку война, но в случае с кузеном подобный аргумент не годился. Патрик оправился от ран, полученных в Крыму, вновь занялся своей карьерой и с помощью честного труда сделался одним из самых авторитетных хирургов в Эдинбурге. Доказательством тому было высочайшее уважение, которые питали к нему доктор Белл и другие светила медицинского факультета. Мне опять пришлось утешаться тем, что в душе я пока не ощущаю тяги к врачеванию; к тому же нынешнее мое занятие в должной мере, если не более того, обеспечивало меня всем необходимым. И все же мне отчаянно досаждал разбуженный Патриком внутренний голос, заставляющий меня сомневаться в верности избранного пути.

В половине восьмого мы с Холмсом, Патриком и Элизабет повстречались в столовой за завтраком, и я опять заговорил о вчерашнем концерте. Элизабет выразила надежду, что до отъезда нам удастся побывать еще на каком-нибудь представлении, и мы с Холмсом в один голос присоединились к ней. Обильный сытный завтрак, состоявший из лосося, яиц и крепкого чая, явно предназначался для того, чтобы придать нам бодрости на целый день и защитить от капризов шотландской погоды. Хотя день был погожий и ясный, дул пронизывающий ветер, к которому я не привык в Лондоне. Мне показалось любопытным, что такая маленькая страна, как наша, отличается столь поразительным многообразием климата, в то время как имеющееся сходство неразрывно сплачивает нас, ее жителей. Патрик закончил завтракать и положил свою салфетку на стол.

– Джон, не хотел бы ты сегодня поехать со мной, чтобы осмотреть факультет и лечебницу? Уверен, тебе это покажется в высшей степени интересным.

– Буду счастлив, – ответил я, проявив несколько больше энтузиазма, чем сам от себя ожидал. – Я наслышан о факультете и мечтаю увидеть его собственными глазами. Не хотите присоединиться к нам, Холмс?

Перед тем как ответить, сыщик отпил глоток из своей чашки с чаем.

– Спасибо за любезное приглашение, Уотсон, однако не хочется навязываться. Судя по всему, экскурсия обещает быть весьма занимательной; и должен признаться, что был бы не против принять в ней участие.

Мы с Патриком заверили его, что он вовсе не помешает и ему, напротив, будут рады. Тогда он продолжал:

– А сможем ли мы увидеться с доктором Беллом?

– Честно говоря, мне не известны сегодняшние планы моего коллеги, – ответил Патрик. – Но я рад сообщить, что сегодня вечером мы приглашены отужинать с ним. Все вместе, без исключения.

Я посмотрел на Холмса: он был откровенно польщен.

– Превосходно! – воскликнул он. – В таком случае я, пожалуй, откажусь от поездки на факультет и в лечебницу и подожду до вечера. Не сомневаюсь, мы отлично проведем время за ужином.

Элизабет поднялась, собираясь выйти из-за стола, и сообщила, что, к сожалению, не сможет присоединиться к нам, поскольку будет занята домашними делами, однако просила передать доктору Беллу наилучшие пожелания. Мы с Патриком тоже встали, а Холмс остался за столом допивать чай.

– Чем же вы сегодня займетесь, мой дорогой друг? – поинтересовался я. – Вам лучше бы поехать с нами, чем попусту тратить день, сидя в четырех стенах.

Патрик поддержал меня:

– Для нас будет честью показать вам, в каких условиях мы трудимся, мистер Холмс. Я должен заранее извиниться: порой работа слишком увлекает меня и я забываю, что это не всегда интересно моим гостям.

Холмс улыбнулся и махнул рукой:

– Ну что вы, доктор Уотсон! Я отлично понимаю, с какой страстью можно отдаваться призванию. Я со своим ремеслом нахожусь в подобном положении. Мне представляется, что в наших с вами профессиях много общего. Вы не находите?

Патрик учтиво кивнул – как мне показалось, скорее из вежливости, – и извинился, ссылаясь на то, что ему необходимо переговорить с женой, а я воспользовался его уходом, чтобы снова сесть за стол и допить свой чай в компании Холмса. Обычно я очень общителен, но, несмотря на весь мой интерес к осмотру медицинского факультета, в глубине души мне захотелось поменять эту экскурсию и уютные спальни, которые нам здесь отвели, на возможность вновь оказаться в нашей квартире на Бейкер-стрит, чтобы листать свежие газеты и размышлять над злободневными вопросами. Я посмотрел на Холмса, который в этот момент пристально разглядывал меня.

– Что такое, старина?

Он улыбнулся:

– Ваш кузен, судя по всему, решительно вознамерился вернуть вас в медицинский мир, Уотсон. Возможно, он руководствуется какими-то скрытыми мотивами? Может статься, день еще не закончится, а у вас на шее уже будет болтаться стетоскоп!

– Не болтайте чепухи, Холмс! – возразил я. – Вполне логично, что я, при своем образовании, интересуюсь медицинскими учреждениями. Это то же самое, как если бы вам предложили ознакомиться с деятельностью какого-нибудь прославленного полицейского департамента, не так ли?

Он издал короткий смешок:

– Ха, мне пока что о таких слышать не доводилось, Уотсон, но я понял, что вы имеете в виду.

– Так чем вы намерены заниматься, Холмс?

Он встал, подошел к окну и осмотрел улицу.

– Если мои наблюдения верны, Уотсон, возможно, скоро мы кое-что узнаем. Прошу простить меня, дружище, но, кажется, ко мне посетитель.

В этот момент у парадного крыльца отчетливо послышался мелодичный перезвон дверного колокольчика.

– Холмс, ведь мы с вами не на Бейкер-стрит! – напомнил я. – Должно быть, это пришли к Патрику или Элизабет. Я уверен, что никто в Эдинбурге даже понятия не имеет, что мы здесь.

Прославленный детектив поднес к губам указательный палец, призывая меня к тишине, и вскоре из передней до нас донеслись голоса – вначале одного из слуг и Патрика, а затем не знакомый мне женский голос, спокойный, но с хорошо различимой дрожью, которая в продолжение разговора становилась все явственнее. И не успел я заявить, что нам не следует подслушивать беседы хозяев, как дверь в столовую распахнулась и вошел Патрик.

– Мистер Холмс, – произнес он. – Кажется, к вам посетители.

Я закрыл дверь, оставив Холмса наедине с его визитерами, посмотрел на Патрика и пожал плечами, показывая, что мне известно обо всем этом не больше, чем ему. Кузен проводил гостей в свой кабинет – обшитое дубовыми панелями помещение со стоявшим в углу большим письменным столом, перед которым находились два кресла, занятые посетителями в тот момент, когда я выходил.

– Не хотите, чтобы я остался, Холмс? – спросил (признаюсь, с некоторой надеждой) я, но сыщик сделал мне знак удалиться, заметив, что в этом нет необходимости и что он не желает, чтобы я пропускал ради него намечавшуюся поездку.

Я оценил его внимательность, но в глубине души не мог удержаться от обиды: в Лондоне мы взялись бы за это дело вместе и я бы записал подробности беседы, но здесь, судя по всему, Холмсу мои услуги не требовались. Немного погодя мы с Патриком вышли из дома и вскоре уже ехали по улицам Эдинбурга в наемном экипаже, направившись первым делом на медицинский факультет. Во время поездки я молча разглядывал в окно Принсес-стрит, по которой мы как раз проезжали. Эдинбуржцы спешили по своим делам, и хотя на улицах было людно, здесь не наблюдалось того столпотворения, которое хорошо знакомо нам, лондонцам. Мыслями я был далеко, в домашнем кабинете Патрика, гадая, что же там сейчас происходит. Мне было ясно, что на этот раз я лишился привычной для себя роли биографа Холмса.

– Сегодня ты, кажется, не расположен к разговорам, Джон, – заметил Патрик, отвлекая меня от раздумий. – Надеюсь, ты спал и завтракал хорошо?

Я сразу забеспокоился, не проявил ли я неблагодарности по отношению к кузену, с которым страстно желал познакомиться поближе, и тут меня осенила догадка насчет одного дела, которое совершенно меня не касалось.

– Господи, да нет же, Патрик, нет! Все было замечательно! Я не могу выразить словами, как благодарен вам с Элизабет за ваше гостеприимство. Надеюсь, ты не возражаешь, что я приехал с Холмсом?

– Нисколько. Кажется, он очень своеобразный человек, хотя временами его трудно понять. Я нахожу, что он выбрал себе необычное занятие. Особенно странно то, что в трудные минуты полиция прибегает к его помощи.

Я был озадачен:

– Что ты имеешь в виду?

– Понимаешь ли, Джон, честно говоря, я полагаю, что в моей, то есть в нашей профессии не слишком привечают любителей – пусть даже талантливых, – которые увлекаются медициной. Если я в своей хирургической деятельности столкнусь с какими-то трудностями, то мне и в голову не придет советоваться с человеком, не получившим медицинского образования. Но в случае с мистером Холмсом и полицией все обстоит наоборот. Могу лишь предположить, что либо он в высшей степени одаренный любитель, либо у лондонских полицейских туговато с мозгами.

Я понимал, к чему клонит Патрик, и аналогия с медициной показалась мне не лишенной смысла, но все же он был не вполне справедлив.

– В твоих рассуждениях есть здравое зерно, – возразил я, – но разница состоит в том, что Холмс – не совсем любитель в своей области. Он очень умен, а кроме того, занимался исследованиями в таких направлениях, о важности которых полиция пока даже не догадывается. Я бы сравнил моего друга с пионерами медицины прежних лет, которые раздвигали границы сознания и тем самым намного опережали свое время. Это единственное, чем я могу объяснить превосходство Холмса над полицией.

Патрик улыбнулся и кивнул:

– Ему очень повезло, что нашелся человек, который так преданно его защищает. Кажется, вы крепко сдружились, что весьма похвально. Признаться, я с нетерпением предвкушаю сегодняшнее знакомство мистера Холмса с доктором Беллом. Эта встреча обещает стать весьма поучительной для нас с тобой – ее участников и одновременно очевидцев, так сказать.

– Сдается мне, тебе известно нечто такое, чего не знаю я, Патрик. Ведь предполагается, что мы тоже примем участие в сегодняшних разговорах? В конце концов, не будем же мы молча сидеть в уголке.

– О, ты совершенно прав, Джон, – ответил кузен, улыбаясь, – однако, полагаю, нам предстоит стать скорее арбитрами игры, чем ее активными участниками.

Я счел за благо оставить эту тему, не в силах постичь загадочные слова, которых можно было ожидать скорее от Холмса, чем от моего кузена.

Некоторое время спустя мы свернули с большой улицы, по которой двигались, проехали под огромной каменной аркой и оказались в просторном внутреннем дворе, образованном великолепными зданиями с фасадами, украшенными классическими арками и колоннами. Я был ошеломлен.

– Мы в Эдинбургском университете, Джон, – провозгласил Патрик. – За этими стенами – одна из крупнейших медицинских школ мира.

Наш кэб остановился в центре прямоугольной площади, мы вышли, и Патрик повел меня через двор ко входу в одно из зданий. Затем мы проследовали по длинным коридорам, где все, казалось, дышало историей: бюсты выпускников и выдающихся ученых настороженно взирали на меня, пока я вышагивал мимо них. Достижения этих людей служили живым подтверждением репутации заслуженного заведения. Мы миновали несколько аудиторий, затем Патрик приоткрыл какую-то дверь, заглянул внутрь, обернулся ко мне и, улыбаясь, сказал:

– Нам повезло: доктор Белл как раз завершает выступление. Зайдем-ка. Мы сможем подождать в сторонке, пока он не закончит.

Я вслед за кузеном переступил порог и тихонько прикрыл за собой дверь. Мы прокрались вдоль стены незамеченными, поскольку аудитория была поглощена лекцией. Я обвел глазами ряды напряженных лиц, сосредоточенно слушающих преподавателя, и, наконец, мой взгляд остановился на объекте их внимания. Доктор Джозеф Белл был худощавый мужчина с курчавыми седыми волосами и довольно худым лицом с заостренными чертами. Рядом с ним находился какой-то комичного вида человечек, бедно одетый и с туго перебинтованной головой. Вид у него был совершенно ошарашенный: судя по всему, доктор Белл методично перечислял факты, касающиеся самого пациента и его ближайших родственников, рассказывая, с кем тот недавно встречался и куда ездил.

– Но откуда вы все это знаете! – воскликнул бедняга, когда доктор Белл заметил, обращаясь, скорее, к студентам, чем к объекту исследования:

– Никогда не забывайте о том, какое огромное значение имеют самые пустячные детали, милейший. Например, эта пуговица у вас на пиджаке. Совершенно ясно, что она изготовлена из слоновой кости и украшена резьбой ручной работы, из чего я заключил, что вы недавно побывали в Африке, ибо краска на пуговице еще не успела стереться.

Повернувшись к студентам, Белл добавил:

– А теперь все вы хорошенько должны рассмотреть этого человека, ибо я хочу, чтобы во время следующего вашего появления в этой аудитории вы, исходя из своих наблюдений, назвали его профессию и объяснили, из чего видно, что он недавно побывал в Ланарке.

Человечек снова вытаращил глаза от изумления и тут же был оглушен топотом множества ног по деревянному полу аудитории, ибо в этот самый миг студенты гурьбой начали выбираться в коридор. Мы с Патриком подошли к доктору Беллу, я был представлен ему, и он весело ответил:

– Рад с вами познакомиться, доктор Уотсон. Надеюсь, вы не сочли меня чересчур самонадеянным из-за этого небольшого представления, однако я полагаю, что для приучения студентов внимательному отношению к деталям необходимо сперва произвести на них впечатление собственным примером.

Я покачал головой:

– Вовсе нет. В сущности, я уже наблюдал нечто подобное в исполнении моего друга.

– Ах, да, – сказал доктор. – Насколько я понимаю, вечером я буду иметь честь познакомиться с мистером Шерлоком Холмсом? Откровенно говоря, эдинбургские газеты не слишком распространяются о его деятельности в Лондоне, но от Патрика я слышал, что он весьма востребованная персона?

– Действительно, к вящей моей досаде, – между тем как Холмса это, напротив, лишь забавляет, – его имя почти не мелькает в газетах и публику редко уведомляют о том, что он участвовал в расследовании. Я нахожу этот факт весьма неприятным, однако, как я уже говорил, моего друга это мало волнует.

Доктор Белл задумчиво кивнул:

– Очевидно, он из тех людей, для которых работа сама по себе является наградой. Я охотно сведу с ним знакомство. Теперь же, боюсь, вы должны извинить меня, господа. Полиция поручила мне выполнить посмертное вскрытие погибшего. Кажется, там имеются некие подозрительные обстоятельства.

– Что за погибший? – поинтересовался Патрик. – Вчера по дороге с вокзала Джон и мистер Холмс видели, как из одного дома выносили тело. Я тоже был там, но об обстоятельствах, сопровождавших гибель покойного, не сумел сообщить ничего сверх того, что знают все. Подозреваю, что вам известно больше.

На лице Джозефа Белла появилось то лукавое выражение, которое я частенько наблюдал и у Холмса: он словно намекал, что ему ничего не стоит ответить на этот вопрос, но гораздо интереснее будет обсудить его с тем, кто его задал.

– Что ж, господа, думаю, вечером мы и начнем с обсуждения данной темы, – пообещал он, – а пока я не выполнил свои обязанности, мне следует хранить тайну. Не хочу разбрасываться теориями и идеями, если они затемняют реальные факты в том виде, как они мне представляются. Уверен, вы меня понимаете.

С этими словами он схватил свою шляпу, пальто и распрощался, напомнив, что ждет нас у себя на Мелвилл-стрит сегодня в семь вечера.

Патрик подождал, пока за доктором Беллом закроется дверь, и сел на одно из мест, которые прежде занимали студенты.

– Итак, каково твое первое впечатление от доктора Белла, Джон?

Я оперся на тяжелый письменный стол, стоявший на кафедре.

– Он показался мне человеком симпатичным, – искренне ответил я. – Но теперь я как будто лучше понимаю, что ты имел в виду: вечер и впрямь обещает быть нескучным.

Кузен улыбнулся:

– Полностью согласен. А что ты скажешь насчет здешней обстановки, Джон? Как тебе известно, в нашем распоряжении имеются не только несколько светил медицинской науки, но и соответствующие условия для работы, которые вносят в успех факультета не меньший вклад.

Я оглянулся вокруг, восхищаясь обилием справочных материалов, развешанных по стенам, и лабораторного оборудования, также представленного в аудитории.

– Да, я под большим впечатлением. Безусловно, стоило проделать путешествие до Эдинбурга ради того, чтобы увидеть это, а ведь я только начал осмотр.

Патрик встал и подошел ко мне:

– Вот именно, Джон, здесь еще много надо увидеть. Впрочем, я расскажу тебе об одной проблеме, с которой мы столкнулись. В настоящее время нашим студентам не преподаются основы военно-полевой хирургии и медицины в условиях боевых действий. Вне всякого сомнения, большинство из них по окончании университета спокойно займется частной практикой, однако же мы полагаем, что всем им будет полезно изучить дисциплины, которые позволят им совершенно по-новому взглянуть на методы работы в самых тяжелых обстоятельствах. Кому как не тебе, Джон, знать, что полевые условия, где ценятся скорость и находчивость, часто ставят наших лощеных докторов в тупик.

– Подтверждаю, это действительно так, – заметил я, – но к их услугам твой военный опыт, Патрик, разве нет?

Он покачал головой и нахмурился:

– К сожалению, нынче я занят другими делами, и после работы в операционной и административных дел на факультете у меня совсем не остается времени на преподавание. Сейчас у нас в штате нет никого, кто имел бы необходимый практический опыт в этой области. Теперь ты понимаешь, в чем заключается наша проблема?

Я поднял брови и немного подумал.

– Понимаю. Помню, в Афганистане у нас был полевой хирург по имени Эшингтон, который, кажется, вернулся домой. Не знаю, где он сейчас, но несколько недель назад я повстречал его ординарца и тот упомянул, что Эшингтон уехал куда-то в Йоркшир. Возможно, я бы мог…

Тут Патрик жестом остановил меня:

– Джон, вряд ли ты не понял моего намека. Мы не хотим никого искать на эту должность, потому что я желаю, чтобы ее получил ты.

Я был потрясен:

– Я? Но как это возможно, учитывая, что я живу в Лондоне?

– Мы можем устроить твой переезд в Эдинбург, Джон. Нет ничего легче. Думаю, ты как никто подходишь на эту должность.

Охваченный раздумьями, я ничего не ответил. Только вчера я приехал к Патрику, а сегодня мне уже предлагают место в пяти сотнях миль от дома. Конечно, это обеспечит мне возвращение в мир медицины, но как же Холмс и моя работа с ним? Тут мне вспомнилось, как легкомысленно он отказался от моего общества сегодня утром. Уж конечно, он без меня не пропадет. Я снова посмотрел на Патрика:

– Так вот для чего ты звал меня в Эдинбург? Чтобы предложить мне это место?

Он покачал головой и примирительно поднял руки:

– Разумеется, нет, Джон! Я пригласил тебя из лучших побуждений и искренне рад, что мы смогли познакомиться поближе. Просто так удачно совпало, что уже после моего письма тебе на факультете серьезно заговорили об этой вакансии. Мне жаль, если возникла какая-то недоговоренность, но совет управляющих по моей рекомендации позволил мне сделать тебе это предложение. Что скажешь, Джон? Преподавание военно-полевой хирургии, а вдобавок к должности – хорошее жалованье! Обещаешь по крайней мере подумать над этим?

Я был готов с ходу отказаться, но что-то меня удержало.

– Позволь мне сначала осмотреться в Эдинбурге, Патрик, а затем ты получишь мой ответ…

 

 

Глава 6

Когда в понедельник утром Шерлок Холмс и Джон Уотсон подъезжали к вокзалу Уэверли, констебль Джеймс Мортхаус стоял на крыльце дома Тернеров на Хериот-Роу, спрашивая себя, как такое могло с ним случиться, и гадая, что ожидает его в ближайшие мгновения. Было ясно, что в доме творится какое-то безумие, но доблестный страж порядка не мог отделаться от чувства, что ответственность за это будет возложена именно на него. Он отчетливо сознавал, что первые несколько недель его службы в эдинбургской полиции не ознаменовались для него крупными успехами, а по его личным ощущениям, так и вовсе можно было утверждать обратное. Всего два дня назад, после инцидента с кражей, во время которого был ранен один из его коллег, констебль ощутил на себе всю силу гнева сержанта. Когда он вспоминал вопли начальника, ему казалось, что у него до сих пор звенит в ухе. Никакой вины Мортхауса там не было, однако это не помешало сержанту как следует отчихвостить его.

* * *

Мортхаус бросил взгляд на другую сторону крыльца, куда для подкрепления был прислан еще один констебль, чтобы никто из зевак не сумел близко подобраться к дому. Это был Уильямс – парень, которого определили в напарники Мортхаусу по его приходе на службу в полицию, чтобы тот смог передать новичку свой опыт. Впрочем, им недолго довелось поработать вместе: Мортхаус получил специальное задание, которое и привело его к дверям тернеровского дома. Многих рядовых полицейских это назначение заставило удивленно поднять брови и выругаться сквозь зубы.

Уильямс, определенный на дежурство нынче утром, заметил, что Мортхаус оглянулся на дом, пытаясь понять, что там происходит.

– До чего ж я рад, что это задание дали не мне, – вполголоса пробормотал он. – Осторожно, сюда опять идет Фаулер…

Мимо них стремительно пронесся вышедший из дому маленький, похожий на гончую человечек с грозным лицом. Само его появление на мостовой заставило толпу любопытных инстинктивно отступить, словно на них из клетки надвигался тигр. Человечек окинул улицу быстрым взглядом, вынул из кармана часы, чтобы свериться со временем, а затем резко повернулся и ушел обратно в дом, успев метнуть в Мортхауса ядовитый взгляд.

– О, да… – прибавил Уильямс. – Ну просто очень рад.

– Я счастлив, что ты находишь утешение в моих трудностях, – ответил Мортхаус. – Только их мне сейчас и не хватало, учитывая выволочку, полученную мной от Макаллистера на той неделе.

Сержанта Макаллистера, непосредственно командовавшего констеблями, старались избегать до последней возможности. Это был плотный мужчина с курчавыми бакенбардами и обветренным лицом, свидетельствовавшим о множестве холодных эдинбургских ночей, проведенных им вне дома. И если бы здешнюю полицию вдруг попросили выпустить плакат с изображением бывалого сотрудника, им, как представлялось Мортхаусу, должен был стать именно сержант Макаллистер. После того случая с кражей Макаллистер вызвал Мортхауса в свой кабинет и обрушился на него с отборнейшей бранью.

Констебль вытянулся во фрунт и решил не сходить с места, невзирая на зловонное дыхание, которым обдавал его сержант Макаллистер, и разъяренный взгляд начальника. Он положил себе быть стойким и не шелохнуться, пока сержант срывает на нем гнев.

– Я жду объяснений, Мортхаус! – рявкнул сержант.

– Сэр, против нас с констеблем Уильямсом было четверо, и по меньшей мере у двоих из них при себе были биты. Мы погнались за ними от Хай-стрит по Флешмаркет-Клоуз, но там они развернулись и стали наступать. Нам не оставалось ничего другого, как попробовать защититься с помощью дубинок, но они нападали слишком ретиво. Мы дрались, пока не сумели прорваться обратно к Хай-стрит и вызвать подкрепление. И вот…

– И вот, как я понимаю, вы дали им удрать! Мало того, что они украли из паба спиртное и деньги, нанеся ущерб частной собственности, так вы к тому же позволили им ускользнуть, когда они были у вас уже почти в руках! Разве не так?

Мортхаус затряс головой, мало-помалу начиная терять хладнокровие.

– Нет, сэр, ведь это они загнали нас в угол. Мы вдвоем не смогли бы одолеть четверых…

Тут сержант резко оборвал его:

– Это не оправдание! Ты носишь форму эдинбургского полицейского – и это все, что ты сумел сделать, чтобы выполнить свой долг? Не важно, что ты на службе без году неделя, парень, тебе придется пошевеливаться и не плошать, а не то не успеешь глазом моргнуть, как окажешься на побегушках у своего братца.

Кулаки Мортхауса сами собой сжались от злости, но он понимал, что ни в коем случае не должен выдавать свои чувства. Он еще несколько минут сносил ругань сержанта, прежде чем был отпущен восвояси, и снова отправился исполнять свои обязанности. Он не ожидал, что служба будет легкой, но с самого начала чувствовал себя так, будто каждый день без сна и отдыха взбирается на крутую гору. Ему впервые пришлось задуматься над тем, правильно ли он поступил, оставив учебу ради службы в полиции. Несмотря на хорошее происхождение, он отнюдь не был слабаком, однако нынче его выносливость, не говоря уж о силе характера, подверглась суровому испытанию. Единственным, что не давало ему сбиться с выбранного курса, была внутренняя потребность доказать, что его брат не прав, а главное – выступить из тени своего родителя.

Отцом Джеймса был почтенный эдинбургский юрист Уильям Мортхаус, внезапная кончина которого нанесла чувствительный удар по прочному семейному предприятию. Фирма «Мортхаус и Мортхаус» была основана в Эдинбурге представителями семейства три поколения назад, и Уильям Мортхаус твердо надеялся, что его потомки подхватят эстафету. «Над этой дверью начертаны два имени, – говорил он обоим своим сыновьям, – и каждый из вас должен заслужить право носить одно из них». Только потому, что волею судьбы брат Джеймса, Эндрю, был пятью годами старше и ему первому выпало притязать на одно из вышеозначенных имен на вывеске, Джеймс твердо решил пойти в жизни другим путем. На Джеймса Мортхауса оказывалось нещадное давление с целью заставить его следовать по стопам брата, дабы закрепить за собой другое имя с вывески, но в результате внезапная смерть отца освободила Джеймса и от учебы, и от обязательств. Кончина главы семьи – нежданное трагическое событие, потрясшее всех родственников, – моментально возвысила Эндрю Мортхауса до положения старшего партнера фирмы. Прежде бывало, что, в дополнение к своим занятиям, Джеймс немного помогал отцу, чтобы набраться практических знаний, но Эндрю, сделавшись хозяином, стал смотреть на младшего брата как на подчиненного, которого целесообразнее использовать как обычного клерка, а не амбициозного молодого юриста, и это поставило крест на стремлении Джеймса продолжать семейное дело. После ожесточенной перебранки за рождественским столом и Нового года, прояснившего намерения всех заинтересованных сторон, было решено, что Джеймс осуществит свое желание и поступит в эдинбургскую полицию, а семейное дело достанется Эндрю, который, в свою очередь, надеялся однажды жениться и произвести на свет сына, способного однажды занять пустующее место в фирме.

Вот как получилось, что 22 марта 1882 года Джеймс Мортхаус стоял на крыльце особняка мистера и миссис Артур Тернер и наблюдал за тем, как в двери вносят гроб, прибывший за своим грузом. Несколько зевак, собравшихся на улице, вытянули шеи, пытаясь разглядеть, что происходит в доме, и гадая, кто же он, тот несчастливый обитатель деревянного ящика. Едва ли стоило удивляться любопытству соседей, поскольку было невозможно не заметить, что здесь творится нечто странное. Вдобавок ко всему у дверей более трех недель почти неотлучно дежурил полицейский, а именно – констебль Мортхаус.

Стоявший на крыльце рядом с Уильямсом Мортхаус был занят сразу двумя делами: не подпускал толпу к входу и одновременно старался не попадаться на глаза инспектору Фаулеру, находившему сейчас внутри. Из дома доносились громкие, порой доходившие до истерики голоса. Наконец на крыльцо вышел Фаулер и бросил на Мортхауса мрачный взгляд; нетрудно было догадаться, что нрав у этого человека не из приятных. Фаулер отрывисто приказал Уильямсу ступать в дом и заняться чем-нибудь полезным, а затем, обведя глазами толпу любопытных, решил, что они недостаточно устрашены, чтобы он мог оставить при себе то, что собирался сказать констеблю Мортхаусу:

– Чем вы тут занимались в течение этих трех недель, Мортхаус? Давным-давно следовало все выяснить, но нет – теперь мы имеем дело с трупом! – Он ткнул в лицо Джеймсу маленькой записной книжкой: – Я составлю не слишком блестящий отчет о вашей работе, Мортхаус, так что вам пора придумать подходящее объяснение.

Мортхаус и не надеялся, что Фаулер погладит его по головке.

– Понимаю ваше недовольство, сэр, однако это было не так просто, как кажется. Я дежурил каждую ночь, но так и не сумел установить, кто производит эти звуки. Они прямо-таки непостижимы.

Фаулер хотел было ответить, но тут его взгляд упал на наемный экипаж, внезапно остановившийся неподалеку. Мортхаус посмотрел в том же направлении и увидел, что из кэба вышли трое мужчин и стали наблюдать за особняком. Фаулер выругался сквозь зубы, но тут из дома донесся какой-то шум, и он поспешил туда, чтобы узнать, что случилось. Мортхаус хорошо представлял себе, как глупо он, должно быть, выглядит со стороны, и при мысли о том, что в произошедшем обвинят именно его, ему стало нехорошо. Да, дело не было раскрыто, но разве хоть кто-нибудь за эти три недели пришел ему на помощь, когда он поставил начальство в известность о затруднениях? Нет, не пришел, а теперь они имеют наглость разбрасываться обвинениями в его адрес.

На верхней ступеньке крыльца вновь показался Фаулер:

– Мортхаус! Оттесните-ка толпу назад, чтобы мы могли донести гроб до фургона.

Джеймс поспешил исполнить приказ, но успел услышать, как Фаулер вновь недовольно бормочет себе под нос:

– Холмс! Ну надо же! Любители здесь не нужны, – заключил он, надменно выпрямился и вызывающе взглянул в сторону троих мужчин у экипажа, словно желая продемонстрировать, что держит ситуацию под контролем.

Мортхаус видел этих троих лишь мельком, через просветы в толпе зевак, но один из них показался ему знакомым. Шерлок Холмс был не слишком известен широкой публике, но в полиции уже циркулировали слухи о его сотрудничестве со Скотленд-Ярдом, и Джеймсу доводилось их слышать. Портрет сыщика, сделанный одним лондонским художником, немало способствовал тому, что Холмса начали узнавать при встрече. Но что ему понадобилось сейчас в Эдинбурге? Мортхаус по-прежнему теснил любопытных, вызывая море неудовольствия и протестов, а служащие похоронной конторы тем временем вынесли гроб и без особых церемоний взгромоздили его на дроги. Мортхаус уже хотел напомнить им об обязанности уважительно относиться к покойникам, но тут в дверях появилась миссис Виктория Тернер, чтобы взглянуть, как увозят тело. Она отчаянно рыдала в свой платочек, пока носильщики взбирались на катафалк, Фаулер давал им указания, а потом обернулся:

– Мортхаус! Я воспользуюсь оказией и поеду с ними, а к нашему делу мы позже еще вернемся, уж будьте уверены!

Инспектор забрался на передок погребальной повозки, и с первым взмахом вожжей лошади тронулись с места, увозя тело покойного прочь. Действо закончилось, толпа начала медленно расходиться. Мортхаус заметил, что дверца стоявшего невдалеке экипажа распахнулась и трое мужчин стали возвращаться на свои места. Тут его на мгновение отвлек голос горничной, стоявшей в дверях рядом с миссис Тернер.

– Пойдемте-ка в дом, миледи, – проговорила она и тихонько повела хозяйку внутрь. Мортхаус вслед за ними медленно поднялся по ступеням. На него вдруг навалилась страшная усталость, которой он прежде старался не замечать. Он остановился, оглянулся, еще раз окинул взглядом улицу и с изумлением заметил, что человек, в котором он признал Шерлока Холмса, стоит в шаге от своего фиакра и в упор смотрит на него. Мортхаус повернулся к сыщику всем корпусом и увидел, как тот приподнял шляпу и снова водрузил ее на место, после чего забрался в экипаж, который покатил своей дорогой. Мортхаус не мог не спросить себя, что же думает о сложившемся положении прославленный детектив, если это действительно он, однако, заходя в дом, постарался выкинуть эти мысли из головы и плотно прикрыл за собой дверь.

 

Глава 7

В доме творилось что-то несусветное: слуги хором пытались утешить миссис Тернер, а ее супруг метался по передней, как зверь по клетке, каковое сравнение, по правде сказать, было недалеко от истины. Обернувшись и заметив стоявшего у входной двери констебля, хозяин произнес: «Идемте со мной…» – и говорил куда спокойнее и разумнее, чем можно было ожидать, что лишь встревожило Мортхауса. Мистер Тернер прошел в свой кабинет, придержал дверь для Мортхауса и, ожидая, пока тот войдет, пристально изучал его взглядом. Наконец дверь со стуком захлопнулась. Мистер Тернер быстро обогнал Мортхауса и остановился в нескольких футах от него. Лицо его побагровело, глаза сверкали.

– И что вы теперь собираетесь делать? – заорал он. – У вас было предостаточно времени, чтобы раскрыть дело, а вместо этого мы получили труп. Я требую объяснений, а также заверений в том, что вы владеете ситуацией и не допустите, чтобы еще с кем-нибудь произошло несчастье!

С тех пор как Мортхаус поступил на службу в полицию, он уже начал привыкать к подобным вспышкам гнева, а потому остался спокоен и тверд:

– Сэр, мне понятно ваше беспокойство, но я вынужден действовать в условиях ограниченных ресурсов. И поскольку дело оказалось несколько необычного свойства, для его раскрытия потребуется какое-то время.

Эти доводы нисколько не убедили мистера Тернера.

– Возможно, этот случай слегка выбивается из общего ряда дел, с которыми вы привыкли работать, но я плачу налоги и мне нужны результаты! – прорычал он. – Когда ваш инспектор Фаулер собирается вернуться и помочь вам с расследованием?

В сущности, Мортхаус не имел ни малейшего понятия, вернется ли Фаулер вообще, поскольку все выглядело так, будто констебля бросили на произвол судьбы, предоставив ему самому выпутываться из создавшегося положения. Судя по всему, сержант Макаллистер, обещавший повесить Джеймса сушиться на веревке, словно белье, во множестве болтавшееся во дворах Старого города, был намерен сдержать свое слово.

– Уверен, он скоро вернется, – сообщил Джеймс, – а пока что я обязан, не теряя времени, вести расследование самостоятельно, поэтому прошу меня простить, мистер Тернер. – Он коротко кивнул головой и повернулся, чтобы выйти, но мистер Тернер не собирался сдаваться.

– Ах да, хвала Господу: дело ведет констебль Мортхаус, мы можем спать спокойно! Вероятно, о ваших очередных успехах мы узнаем, когда обнаружим у себя на лестнице следующий труп?

Потеряв терпение, Джеймс резко развернулся и уже собирался дать отпор, но тут дверь распахнулась, и в кабинет вошла миссис Тернер, помешав Мортхаусу высказать все, что он думает. На щеках хозяйки по-прежнему блестели слезы, однако ей удалось взять себя в руки. Она тихо прикрыла за собой дверь. Судя по всему, миссис Тернер была недовольна и мужем, и Мортхаусом.

– Что, ради всего святого, тут происходит! – воскликнула она громким шепотом. – Вас слышно по всему дому, что отнюдь не способствует восстановлению порядка. Прислуга, как вы понимаете, уже выбита из колеи, и мы обязаны служить для них примером. Если мы сами не можем успокоиться, по крайней мере на людях надо стараться держать лицо. Что проку от подобных скандалов? Артур, ты должен извиниться перед констеблем Мортхаусом. Видно, что он пытается делать свою работу, а твои нападки ничем ему не помогут.

Мистер Тернер язвительно усмехнулся:

– Ха! И не подумаю извиняться. Если я оскорбил мистера Мортхауса и намеренно отказал ему в профессионализме, я этому рад. Возможно, это, наконец, заставит его действовать.

Мортхаус не клюнул на эту удочку, справедливо полагая, что в данных обстоятельствах разумнее всего потерпеть.

– Благодарю вас за поддержку, миссис Тернер, – с достоинством заметил он. – Будьте уверены, я приложу все усилия, чтобы довести это дело до конца. Могу представить, что довелось пережить вам с мужем, и впредь удвою свои старания.

Она благожелательно улыбнулась:

– Не сомневаюсь. Однако мне, как и моему супругу, хочется, чтобы наши испытания поскорее закончились. Мои нервы и без того на пределе после событий последних трех недель, а теперь еще это несчастье с нашим жильцом, не говоря уж о том, что мы тихие, порядочные люди и не желаем, чтобы о нас болтал весь Эдинбург. Интересно, куда это отправился инспектор Фаулер? Разве он не должен сейчас быть тут, чтобы помогать вам?

Мортхаус сдержался и не сказал того, что ему хотелось:

– Он, безусловно, скоро вернется, миссис Тернер. Возможно, ему понадобилось навести справки в другом месте.

– Но почему он должен наводить справки в другом месте, когда все случилось именно здесь? Мне кажется, у нас по-прежнему происходит нечто непонятное. Неужели больше никто не может вам помочь?

Джеймс заколебался всего на секунду, но миссис Тернер тут же уловила его нерешительность:

– Констебль Мортхаус! Так вы кого-то знаете?

Он по-прежнему сомневался, но, видимо, не стоило противиться судьбе, если она уже определилась.

– Нет, я не могу назвать никого из моих коллег полицейских, однако сегодня утром я подумал об одном человеке, который, вероятно, сумеет оказаться нам полезен, хотя не знаю, каким именно образом. – Приметив на лицах хозяев растерянность и интерес, он смолк.

– И этого человека зовут?.. – подбодрила его миссис Тернер.

– Его зовут Шерлок Холмс, – продолжал Мортхаус. – Вообще-то он живет в Лондоне, но по некому странному совпадению сегодня утром, наводя порядок в собравшейся толпе, я видел его здесь. Пока я стоял на крыльце, неподалеку от дома остановилась карета и из нее вышли три человека, явно заинтересованные происходящим. В одном из этих джентльменов я узнал Шерлока Холмса, поскольку видел его портрет, а он из тех, кого трудно с кем-нибудь перепутать.

Миссис Тернер все еще не понимала, чем этот человек сможет помочь, а ее супруг опять принялся расхаживать по комнате.

– А чем он вообще занимается? – спросила миссис Тернер. – Если он не из полиции, тогда как он сумеет нам поспособствовать? Он что, медиум?

– Нет, сударыня. Кажется, он называет себя частным сыщиком-консультантом. Я не имел с ним никаких дел и не знаю его методов, но от коллег слыхал, что Холмсу несколько раз случалось оказывать услуги Скотленд-Ярду.

– Скотленд-Ярду? – воскликнула миссис Тернер.

– Да, лондонской полиции. Насколько я понимаю, они обращаются к нему, когда следствие совсем заходит в тупик.

Мистер Тернер воздел руки в насмешливом жесте:

– Замечательно! Только этого и не хватало. По-моему, у нас тут предостаточно любителей, зачем нам еще один? Нет уж, пусть этим занимается наша полиция, и занимается как следует!

Миссис Тернер подошла и взяла мужа за руку:

– Давай не будем торопиться, Артур. Возможно, свежий взгляд на ситуацию принесет какую-нибудь пользу. Я предлагаю для начала, по крайней мере, встретиться с этим Шерлоком Холмсом и посмотреть, что он может предложить.

Мистер Тернер снова запротестовал:

– Нет, я решительно запрещаю любые сношения с этим субъектом, тебе понятно? У нас есть полиция, хороша она или плоха (на мой взгляд, скорее последнее), и мы не будем посвящать в это дело посторонних. Вот мое последнее слово! – Он махнул рукой, давая жене понять, что ничего больше не хочет слышать, и решительным шагом вышел из комнаты.

Мортхаус проводил его глазами и снова повернулся к миссис Тернер, которая тоже смотрела вслед супругу пристальным взглядом, который, казалось, был способен пронзить его между лопаток и пригвоздить к полу, так что оставалось лишь удивляться, как мистер Тернер его не почувствовал. Наконец хозяйка обернулась к Мортхаусу и послала ему слабую учтивую улыбку, которая после произошедшего явно была у нее наготове.

– Констебль Мортхаус, пожалуйста, примите мои извинения. Порой мужа охватывают приступы необъяснимой раздражительности.

Мортхаус потупил взор:

– Прошу вас, не нужно ничего объяснять, миссис Тернер. Надеюсь, он скоро успокоится?

Она задумчиво склонила голову набок:

– Как знать, как знать. Впрочем, поможет тут лишь одно: мы не должны пасовать перед трудностями. Мне кажется, нам следует испробовать все доступные методы, вы согласны? – Она на миг смолкла. – Констебль Мортхаус, не могли бы вы устроить встречу с этим вашим мистером Холмсом, а? Как нам найти его в Эдинбурге?

Судя по выражению лица Джеймса, это предложение поставило его в тупик.

– В чем дело? – спросила хозяйка.

– Миссис Тернер, я не имею права привлекать мистера Холмса к участию в расследовании. Я всего лишь констебль, для этого мне потребовалась бы санкция вышестоящего начальства, скорее всего инспектора Фаулера. Однако я не думаю, что он выдаст мне такую санкцию.

– Можно спросить почему?

– Если вы позволите мне говорить откровенно и на условиях конфиденциальности… – Тут Джеймс сделал паузу; хозяйка кивнула и жестом попросила его продолжать. – Полиция никогда не обратится к мистеру Холмсу по своей воле, ибо это значит расписаться в собственном бессилии. Я уже говорил, что не владею всей информацией, но, насколько я понимаю, лондонская полиция ухитрилась утаить от газетчиков его участие в большинстве расследований. Лондон огромен, но в более скромном городе, таком как Эдинбург, его вмешательство не удастся сохранить в секрете, особенно если учесть, что ваш дом сейчас находится в центре внимания. Я не стану предлагать вам план действий, который не понравится моим начальникам.

Миссис Тернер призадумалась, лицо ее помрачнело.

– То есть, по-вашему, мы не должны к нему обращаться?

Мортхаус неохотно уступил:

– Нет, миссис Тернер. Это я не могу к нему обратиться… – Он снова сделал паузу, надеясь, что она поймет намек, но чуда не произошло, и ему пришлось закончить фразу: – Однако если вы сами его попросите, со стороны все будет выглядеть так, будто я остался в стороне и не имел возможности вам помешать.

Хозяйка улыбнулась:

– Верно. Значит, я пришла к этому решению без посторонней помощи и постараюсь уговорить мистера Шерлока Холмса взяться за наше дело.

Теперь Мортхауса раздирали противоречивые чувства: фактически он потерпел фиаско, расследуя дело, но что ему еще оставалось? Его, прослужившего в полиции без году неделя, бросили на произвол судьбы, попросту подставив под удар. И раз уж сержанту Макаллистеру и инспектору Фаулеру вздумалось потешаться над ним, теперь он мог ответить им тем же. Следовательно, он не мог винить миссис Тернер за то, что она решила искать помощи на стороне, при условии, что его не выдадут.

– Как мне найти этого человека, констебль Мортхаус? Очевидно, он остановился у каких-то знакомых?

– Не имею ни малейшего понятия, но, кажется, знаю, как это выяснить. Один из джентльменов, что был с ним, – доктор Патрик Уотсон. Мы знакомы. Когда умер мой отец, доктор делал вскрытие, чтобы установить причину смерти. Я знаю, где он живет. Думаю, если вы пойдете к нему, скорее всего он сможет сообщить вам, как найти мистера Холмса.

– Нам, – уточнила его собеседница.

Джеймс в растерянности посмотрел на нее.

– Нам, констебль Мортхаус. Он сообщит нам, как найти мистера Холмса.

– Но я не могу в этом участвовать, миссис Тернер, я уже объяснял…

Она жестом заставила его замолчать.

– Будем считать, что именно я втянула вас во все это и попросила обеспечить мою безопасность. Кроме того, мне нужно, чтобы вы посвятили мистера Холмса в подробности дела, однако ответственность за его появление в моем доме я беру на себя. Если инспектору Фаулеру захочется со мной поспорить – что ж, пожалуйста. – Она подошла к двери кабинета и широко распахнула ее. – Думаю, первые шаги мы предпримем завтра утром. Сдается мне, будет проще, если сначала мы дождемся, когда мой муж уйдет на службу в банк и перестанет путаться у нас под ногами.

 

Глава 8

На следующее утро, в восемь часов, Мортхаус, стоя на верхней ступеньке крыльца, наблюдал, как мистер Тернер уходит на службу. Казалось немного странным, что после вчерашних событий он с такой готовностью выкинул случившееся из головы. Впрочем, в подобных ситуациях люди ведут себя по-разному. Кроме того, Мортхаус предполагал, что для банкира – а мистер Тернер был банкиром – настоятельная необходимость присматривать за движением денег перевешивала многие другие соображения. Что касается остальных домочадцев, то они по-прежнему пребывали в шоке; у слуг были утомленные, бледные лица, никак не вязавшиеся с их попытками вернуться к обычной жизни. В девять часов в передней появилась миссис Тернер. Мортхаус присоединился к ней, и они вдвоем вышли на улицу, намереваясь остановить кэб, чтобы ехать на Шарлотт-стрит.

Поездка до дома Патрика Уотсона была недолгой, однако впервые дала Мортхаусу возможность подробно рассмотреть миссис Тернер. Раньше она держалась на расстоянии и неохотно вступала в разговоры с констеблем, предпочитая, чтобы с ним общался ее супруг, но теперь события приняли драматический оборот, и это, судя по всему, стало для нее призывом к действию. Мортхаус подумал, что, как часто случается, понукал лошадей мистер Тернер, однако правила экипажем, если можно так выразиться, именно Виктория Тернер. Джеймс впервые заметил, что, несмотря на морщинки, неизменно прорез́авшие ее лоб в течение последних трех недель, у нее приятное лицо; вместе с тем она обладала сильным характером, который удачно оттеняло добросердечие. Констебль знавал немало волевых людей, которых считали в высшей степени неприятными, а то и надменными или несносными в силу того, что им недоставало качеств, способных смягчить их нрав. К счастью, миссис Тернер была не из их числа. Теперь ее положение как будто изменилось: из беспомощной жертвы она превратилась в человека, который настойчиво ищет выход.

В кэбе они почти не разговаривали, лишь обменялись замечаниями о погоде и последних эдинбургских сплетнях, которыми всегда славился город. Мортхаус старался поддерживать беззаботный тон, ибо чем дальше они отъезжали от дома, тем легче, казалось, становилось на сердце у миссис Тернер. Она не забыла об ужасах, которые ей довелось пережить, но словно бы решила на время отвлечься. На ее лице по-прежнему лежал отпечаток беспокойства и усталости – небольшая вылазка не могла стереть память о вчерашних треволнениях, – и все же тревоги ненадолго отступили.

Добравшись до места, наемный экипаж остановился. Мортхаус не был полностью уверен, но ему показалось, что, когда они выходили на тротуар, занавеска на одном из окон по фасаду слегка заколыхалась. Миссис Тернер не проявила ни малейшей нерешительности, и любой случайный наблюдатель сразу приметил бы, что руководит всем делом именно она. Мортхаус, шедший за нею, позволил ей самой позвонить в дверной колокольчик. Через несколько секунд дверь открылась, и перед ними предстала молоденькая служанка.

– Доброе утро. Я могу вам чем-нибудь помочь?

– Надеюсь, – ответила миссис Тернер. – Нам необходимо поговорить с доктором Уотсоном, если он может нас принять.

– С которым из них? – был ответ.

– Прошу прощения? Я полагала, что это дом доктора Патрика Уотсона. Разве здесь живет еще кто-то с таким же именем?

Служанка отворила дверь пошире:

– Прошу вас, входите, сударыня, если вам угодно. Извините. Сейчас я позову доктора Уотсона.

Девушка исчезла за одной из дверей, выходивших в переднюю, и они услышали, как она разговаривает с каким-то джентльменом. Потом он сам вышел к ним в сопровождении служанки.

– Спасибо, Джесси, – проговорил он, отпуская девушку. – Я Патрик Уотсон. Чем могу быть вам полезен?

Миссис Тернер приветливо улыбнулась и протянула ему руку:

– Простите нас за раннее вторжение, доктор Уотсон. Меня зовут Виктория Тернер, а это – констебль Мортхаус… – Она собиралась продолжить, но тут по лицу доктора Уотсона стало ясно, что он их узнал.

– Простите, что спрашиваю: вы, случаем, не супруга Артура Тернера, проживающего на Хериот-Роу?

– Да, это я. Насколько я вижу, вы немного знакомы с нашей ситуацией.

Доктор Уотсон смущенно кивнул.

– Что ж, надеюсь, вы сможете нам помочь, доктор.

– Разумеется, я постараюсь, однако не понимаю, чем именно. Вчера утром нам случилось проезжать мимо вашего дома, и мы заметили, что у вас произошло очередное, на этот раз, рискну сказать, куда более серьезное происшествие, но…

– Вы правы, – сказала Виктория дрогнувшим голосом и замолчала, так как мысли о случившемся опять нахлынули на нее и напомнили, зачем она пришла сюда. – Вот тут вы, надеюсь, и сможете нам помочь. Этот молодой человек поставлен дежурить возле нашего дома, и вчера утром он заметил вас неподалеку. Он сообщил мне, что узнал одного из ваших спутников: мы полагаем, то был мистер Шерлок Холмс?

Патрик медленно кивнул:

– Да, я был с ним, а также с его другом и моим кузеном доктором Джоном Уотсоном.

При этих словах миссис Тернер и Мортхаус быстро переглянулись, уяснив значение слов служанки.

– Нам бы хотелось разыскать мистера Холмса, – решительно заявила миссис Тернер. – Вероятно, вы могли бы указать, где он остановился. Я знаю, о подобном обычно не просят, но если вы поможете, я буду вам очень признательна.

– Я безо всяких колебаний укажу вам его местопребывание, миссис Тернер, поскольку знаю, что вы спрашиваете без злого умысла. Более того, я могу отвести вас к нему прямо сейчас.

Она была явно обрадована:

– Тогда мы были правы, приехав именно к вам. Благодарю вас. Снаружи нас ждет кэб. Вы поедете с нами или назовете нам эдинбургский адрес мистера Холмса?

Патрик жестом остановил ее:

– В этом нет нужды. Он здесь, в моем доме. Я могу тотчас же проводить вас к нему. Пожалуйста, подождите немного здесь, я проверю, не занят ли он.

Несколько ошарашенные своим невероятным везением, визитеры смотрели, как он подходит к одной из дверей, открывает ее и, заглянув внутрь, произносит:

– Мистер Холмс, кажется, к вам посетители.

Немного погодя в приемную вошел Патрик, а за ним следовали два джентльмена. Один из них приветливо улыбнулся и обменялся с миссис Тернер и Джеймсом рукопожатиями:

– Миссис Тернер, констебль Мортхаус, позвольте представиться: я Джон Уотсон, кузен Патрика.

– Насколько я понимаю, вы тоже доктор, не так ли? – спросила миссис Тернер.

– Совершенно верно, но, я бы добавил, не столь выдающийся, как мой кузен. А это, – продолжал он, указав на другого джентльмена, – мистер Шерлок Холмс.

Миссис Тернер и Мортхаус улыбнулись и закивали человеку, который при этих словах выступил вперед и пожал им руки. Он оказался гораздо сдержаннее двух других джентльменов, с которыми они только что свели знакомство. Мортхаус взглянул в его худощавое лицо с ястребиными чертами и стальными серыми глазами и подумал: интересно, что представляет собой человек, с которым им придется иметь дело?

– Рад с вами познакомиться, – произнес Холмс в своей обычной суховатой манере. – Прошу, расскажите, как вам удалось меня разыскать? Я согласился ехать в Эдинбург буквально в последнюю минуту, а оказалось, что здесь всем известно, где я остановился.

Миссис Тернер тихо рассмеялась:

– Что ж, мистер Холмс, думаю, вы обнаружите, что в Эдинбурге информация и в самом деле распространяется очень быстро, прокладывая себе путь через кухни и буфетные. Если слово уже слетело с ваших губ, оно ненадолго останется тайной. Однако в данном случае я обязана своей осведомленностью констеблю Мортхаусу.

Холмс перевел взгляд на Джеймса и внимательно посмотрел на него:

– Вот как! Тогда я должен поздравить констебля Мортхауса. Однако не могли бы вы сказать, как именно сумели меня разыскать?

Мортхаус вытянулся по стойке «смирно», словно давал показания в суде:

– Ничего особенного, мистер Холмс. Вчера я заметил вас на улице возле дома миссис Тернер и узнал – не только вас, но и доктора Уотсона. – Он запнулся, взглянул на обоих докторов и добавил: – Я имею в виду доктора Патрика Уотсона. Верно, он этого не помнит, но несколько месяцев назад ему пришлось делать посмертное вскрытие тела моего отца.

По лицу Патрика стало заметно, что он что-то припоминает.

– Да-да, конечно. Мортхаус. Это имя показалось мне знакомым, но я не сразу его узнал. Я помню то дело. Печальный случай, и очень странный к тому же, если мне не изменяет память.

Мортхаус почтительно наклонил голову:

– Благодарю вас, сэр. Поскольку я узнал доктора Уотсона, мне показалось логичным начать поиски с него, ибо вы явно были с ним знакомы.

Неожиданно Холмс зааплодировал:

– Ха! Молодчина, констебль Мортхаус!

Эта внезапная вспышка изумила всех присутствующих, так как до сих пор прославленный детектив был неподвижен, точно статуя.

– Вы сумели обратить внимание на незначительную деталь, – пояснил он, – хотя я специально задержался у экипажа, чтобы вы успели меня заметить. Я нахожу любопытными две вещи. Просветите нас, Уотсон, какие именно?

Вид у второго доктора Уотсона был слегка оскорбленный, словно его попросили выполнить нелепый трюк.

– Что ж, Холмс… Во-первых, ясно, что молодой человек сумел узнать вас утром, а значит, он начитан, ибо я не думаю, что вы хорошо известны за пределами Лондона. Во-вторых, ему присущи наблюдательность и интуиция.

– Совершенно верно. Благодарю вас, дружище. Разыскать нас – это еще не подвиг, но у меня появилась надежда, что, несмотря на свой возраст, вы внимательны к мелочам, а в выбранной вами профессии это самое главное. Итак, мадам, я могу предположить, что вы явились сюда, чтобы обсудить со мной события, случившиеся в вашем доме. Доктор Уотсон, где мы могли бы устроиться, чтобы поговорить о деле?

– Сюда, пожалуйста, – пригласил хозяин дома.

Патрик привел их в просторный кабинет с книжными шкафами, заставленными книгами и томами медицинской документации. Эта комната напомнила Мортхаусу отцовскую контору. Стены кабинета были украшены прекрасными дубовыми панелями, в одном углу стоял большой письменный стол. Холмс плавно обогнул его и жестом пригласил миссис Тернер и констебля занять кресла, стоявшие по другую сторону стола.

– Прошу вас, присаживайтесь, – сказал он.

Патрик взглянул на свои карманные часы:

– Джон, нам пора.

Младший доктор Уотсон кивнул, но чувствовалось, что его что-то беспокоит. Он повернулся к Холмсу, улыбнулся и вопросительно поднял брови:

– Не хотите, чтобы я остался, Холмс?

– В этом нет нужды, старина, – ответил тот, отмахнувшись. – Я сам управлюсь. Кроме того, мне бы не хотелось, чтобы вы из-за меня отказались от поездки. Мы с вами обсудим все позже.

Он улыбнулся Уотсону и сел в кресло у стола, поставив локти на подлокотники и соединив перед собой кончики пальцев. Как только два джентльмена вышли из комнаты, Холмс взглянул на миссис Тернер и Мортхауса:

– Итак, как вы можете догадаться, время моего пребывания в Эдинбурге ограничено, поэтому я попрошу вас не откладывая приступить к сути дела, чтобы сразу стало понятно, смогу ли я вам помочь. Боюсь, у нас нет возможности останавливаться на подробностях; их мы отложим на потом.

– Пожалуй, я поручу изложить факты констеблю Мортхаусу, мистер Холмс, – ответила миссис Тернер. – Сама я могу упустить из виду какие-то обстоятельства, поскольку, являясь непосредственной участницей дела, не способна взглянуть на него со стороны. Констебль, прошу вас!

Холмс кивнул и устремил взгляд на Джеймса, который, чувствуя, что все внимание теперь обращено на него, слегка занервничал. Он вытащил из кармана маленькую замусоленную записную книжку, открыл ее на первой странице и уже собирался заговорить, но сыщик упредил его:

– Прошу вас помнить, констебль Мортхаус: только главные факты, пожалуйста. Я не хочу сейчас слово за словом выслушивать ваши свидетельские показания, занесенные, очевидно, в эту книжку. Мы не в суде, а я – не жюри присяжных, хотя это не означает, что я не буду выносить приговор. – Холмс улыбнулся: – Можете продолжать…

Мортхаус закрыл записную книжку и положил ее себе на колени:

– Как вам будет угодно, мистер Холмс. Я подключился к этому делу несколько недель назад. Меня направили к мистеру и миссис Тернер расследовать странные вещи, происходящие в их доме. Сначала непонятные звуки услыхала миссис Тернер, а уж потом и ее супруг.

– Как бы вы их описали? – спросил Холмс.

– Это были громкие, тяжелые удары. Поначалу они доносились снизу, с первого этажа, но в последующие ночи раздавались и из других частей дома. В первые несколько ночей меня там еще не было, но звуки, которые я слышал позже, были весьма похожи на те, которые описывала миссис Тернер.

Он замолчал, собираясь с мыслями, но тут, невзирая на первоначальное решение не вмешиваться, заговорила миссис Тернер:

– Видите ли, мистер Холмс, я сплю очень чутко. Меня легко может разбудить слуга, удаляющийся к себе отдыхать. В ту первую ночь так и случилось, но этот глухой стук был совсем иного свойства. Я слышала, как прислуга разошлась по своим комнатам, в доме все стихло, и я задремала, но снова была разбужена, на этот раз – странным шумом. Он шел снизу, и поскольку я совершенно проснулась и, прислушиваясь, села на постели, то сумела определить, что он доносится со стороны гостиной. Затем стук как будто сдвинулся в направлении передней и там стих. Я стала расталкивать мужа, но он спал крепко и лишь приподнял голову, не обратив на меня никакого внимания.

– Вы попытались выяснить, что это был за шум?

– Нет, мистер Холмс. Он показался мне странным, потому что было очень поздно, но я выбросила тот случай из головы, решив, что внизу кто-то бродит: возможно, горничная забыла что-нибудь сделать, вот и встала.

– Вероятно, на следующее утро вы спросили ее, не выходила ли она ночью?

– Да, но она заверила меня, что легла спать в одиннадцать часов и не покидала своей комнаты до половины шестого, когда поднялась, чтобы разжечь камины.

Холмс кивнул, но ничего не сказал, лишь жестом попросил ее продолжать и прикрыл глаза. Миссис Тернер взглянула на Мортхауса, сомневаясь в том, что детектив все еще ждет дальнейшего рассказа, но вскоре он развеял ее опасения, нетерпеливо подав голос:

– Прошу вас, миссис Тернер, продолжайте, я внимательно слушаю!

– Так вот, странные шумы не исчезали в течение нескольких ночей, и я начала страдать от недосыпания. Артур, мой муж, был по-прежнему убежден, что шумит кто-то из слуг. На пятую ночь, испугавшись, как бы они не замыслили недоброе, он решил спуститься и проверить, кто это стучит, но звуки вдруг прекратились так же внезапно, как и возникли. Муж снова поднялся наверх, но так никого не увидел и не услышал.

Холмс открыл глаза и посмотрел на миссис Тернер:

– Пожалуй, я уяснил себе последовательность событий, с которых все началось, поэтому закончим с этой частью вашей истории. Буду признателен, если вы перейдете к изложению того, что происходило после вмешательства полиции. – Он все еще смотрел на нее, время от времени бросая взгляд на Мортхауса, который чувствовал себя неуютно, сознавая свою ненужность.

– На следующей неделе, – продолжала Виктория, – дух в первый раз нанес нам ущерб.

Холмс слегка скривился, но его гости этого не заметили, а если бы и заметили, то ни за что не распознали бы в этом движении пренебрежительную усмешку. Гению дедукции нередко приходилось выслушивать разные истории от людей, которые могли бы найти и своему, и его времени куда более плодотворное применение.

– Звуки, как всегда, раздались на рассвете, – пояснила миссис Тернер. – Это был тот же ритмичный перестук, который постепенно становился все громче и громче. Постоянный ночной шум совершенно вымотал нас с супругом. Думаю, Артур в полной мере ощутил недостаток сна, так что это уже начало сказываться на его работе.

– А чем занимается ваш муж, миссис Тернер?

– Он банкир – партнер в одном крупном городском банке, весьма преуспевающем и почтенном учреждении. Когда шум усилился, Артур сел на постели и заорал, чтобы они прекратили. По натуре он не из тех, кто взрывается по любому поводу…

Тут Мортхаус, припомнив недавнюю стычку с мистером Тернером, позволил себе легкую гримасу недоверия, и это не укрылось от Холмса.

– …но мы оба уже стали выходить из себя, – продолжала миссис Тернер. – Вот тогда-то за дверью нашей спальни и раздался оглушительный грохот. Я испустила истошный вопль и спряталась под одеялом, но Артур отправился узнать, в чем дело. К нему присоединились слуги, разбуженные шумом. Выяснилось, что большая ваза, которая стояла на столике у подножия лестницы, вдребезги разбита об дверь. Однако мы снова не выявили за поступком нашего призрака никаких следов человеческого участия.

– Очевидно, вы опять опросили прислугу – и все без толку?

– Да, мистер Холмс. Теперь и они начали бояться происходящего.

– Судя по всему, после этого вы обратились в полицию?

– Да. Сначала Артур не хотел этого делать – ему казалось, что полиции здесь не место, но я настояла, так как была совершенно потрясена последним эпизодом. Впрочем, сначала они не особенно заинтересовались. Прошло еще несколько ночей. Каждый раз Артур выходил из спальни, прихватив с собой толстую трость, и осматривал дом, но так ничего и не обнаружил.

Холмс сидел неподвижно, лицо его было непроницаемо.

– А эти призраки, как вы их называете, они являлись каждую ночь?

– Нет, не каждую, но порой бывало, что беспокоили нас несколько ночей кряду. Поначалу во время перерывов я думала, что больше они не придут, но затем, сутки или двое спустя они являлись снова и бесчинствовали даже сильнее, чем раньше. Мы нашли в полиции союзника, только когда Артур кое-что сделал для главного инспектора и тот, по выражению мужа, привел рычаги в действие, чтобы дело сдвинулось с мертвой точки. Тогда-то мы и познакомились с констеблем Мортхаусом.

Холмс встал из-за стола, подошел к камину и принял свою излюбленную позу, облокотившись о каминную полку:

– Итак, в вашем доме появился констебль Мортхаус, который, судя по всему, ничуть не продвинулся в раскрытии тайны, зато теперь в деле имеется труп, так?

Джеймс беспокойно заерзал на стуле:

– Боюсь, что так, мистер Холмс. Видите ли, я прослужил в полиции всего несколько месяцев, когда меня откомандировали к Тернерам и предоставили самому себе.

– Разве у вас в Эдинбурге нет сыскного отдела? Мне показалось, вчера утром около дома я видел рядом с вами полицейского инспектора.

– Есть, мистер Холмс, но они не оказали мне никакого содействия и не позволили получить помощь от коллег. Человек, которого вы видели, – это инспектор Фаулер, и он, мягко говоря, не обрадуется, если узнает, что я пригласил вас участвовать в расследовании.

– Однако, – добавила миссис Тернер, – мы с вами условились, констебль Мортхаус, что это я настояла на том, чтобы вы сопровождали меня к мистеру Холмсу, так что вы не несете никакой ответственности.

Знаменитый сыщик зажег спичку и поднес к своей трубке.

– Кем являлся погибший? – спросил он.

– Это был наш жилец, мистер Холмс, добропорядочный джентльмен по имени мистер Вулбридж.

В стальных глазах Холмса заплясали огоньки: он наконец получил возможность разнообразить в свое пребывание в Эдинбурге, если смерть вообще можно причислить к разряду подобных шансов.

– Миссис Тернер, – объявил он, – я рад сообщить вам, что возьмусь за расследование. Я полагал этот случай простым и в некоторых отношениях до сих пор так считаю, однако в свете недавней трагедии дело может оказаться интересным. Мне хочется, чтобы вы опять зажили спокойной жизнью. Кроме того, учитывая поведение этого инспектора Фаулера, думаю, констебль Мортхаус будет рад получить помощь, даже если ему будет не дозволено ее принять. Уверен, что нам с вами удастся обратить летаргию ваших начальников во вред им самим!

Миссис Тернер встала. Хотя в данный момент она была не способна испытывать счастье, по крайней мере у нее появилась надежда на подвижки в расследовании. Что касается констебля Мортхауса, его лицо выражало лишь беспокойство. Уж ему-то будущее сулило одни тревоги.

 

Глава 9

Шерлок Холмс вышел из кареты близ дома Тернеров и быстро зашагал к парадному входу. Виктория Тернер и Мортхаус следовали за ним. Оказавшись у двери, он обернулся и жестом попросил их подойти поближе:

– Позвольте спросить: кто знает о том, что сегодня утром вы собирались ко мне?

– Никто, только констебль Мортхаус и я, мистер Холмс. Мы никому ничего не сказали, так как не знали, сумеем ли разыскать вас.

– Значит, из этого я могу заключить, что ваш муж неодобрительно относится к моему участию в деле?

– Да. В сущности, он запретил мне обращаться к вам за помощью, но я думаю, он попросту не успел хорошенько все обдумать. В последнее время он испытывает большие затруднения на работе, и это только усложняет дело. А почему вы спросили?

Холмс на мгновение задумался.

– Я бы хотел, чтобы о моей причастности к расследованию знало как можно меньше людей, – не только потому, что констебль Мортхаус может получить нагоняй от начальства, но и потому, что я надеюсь на время избежать внимания полиции к моей персоне. Я нахожу, что огласка чаще всего ограничивает пространство для маневров. Давайте договоримся, что, когда мы будем разговаривать с домашней прислугой, вы будете представлять меня как мистера Холмса, лондонского медиума, который услыхал о ваших затруднениях и приехал в Эдинбург, чтобы предложить свою помощь.

Миссис Тернер и Мортхаус кивнули в знак согласия.

– Отлично, а я своими действиями постараюсь убедить остальных. Что ж, пожалуй, начнем? Прошу вас… – Он отступил, жестом пригласил миссис Тернер и констебля войти в особняк и сам последовал за ними в переднюю.

Когда они закрыли за собой дверь, появилась молодая женщина и забрала у них пальто.

– Маргарет, – обратилась к ней хозяйка, – мистер Тернер у себя в кабинете?

– Нет, мэм, утром перед уходом он попросил передать вам, что у него есть срочное дело и он вернется только к ужину.

Миссис Тернер поблагодарила горничную и отослала ее прочь, повернувшись к своему гостю:

– С чего вы хотели бы начать, мистер Холмс?

Оглядевшись, детектив заметил, что передняя увешана ценными картинами и обставлена мебелью, которая, должно быть, обошлась ее владельцам в немалую сумму. Ему показалось необычным, что человек, в обязанности которого входит бережное управление капиталами и денежными вложениями, выставляет напоказ столь неразумные траты. Холмс указал на лестницу:

– Вы позволите?.. – Не дожидаясь ответа, он быстро взбежал наверх, перепрыгивая сразу через две ступеньки, и остановился на верхней площадке: – В какой комнате обитал ваш жилец?

Миссис Тернер велела открыть дверь одной из спален, но Холмс остановил ее:

– Прошу прощения, позвольте мне…

Он подошел к двери, опустился перед ней на колени и стал производить руками какие-то пассы, точно пытаясь извлечь информацию при помощи ворожбы. На взгляд сторонних наблюдателей, он вел себя как настоящий медиум, которого и изображал, но, окажись здесь Уотсон, его ничуть не удивили бы причудливые методы друга. Холмс снова поднялся, взялся за дверную ручку, медленно повернул ее и толкнул дверь. Перед ним предстала просторная спальня, которую прежний жилец, судя по всему, содержал в порядке.

– Кто-нибудь после происшествия появлялся в этой комнате, кроме полиции, разумеется? Сюда не заходила какая-нибудь горничная или лакей?

Мортхаус покачал головой:

– Нет, сэр, ни у кого из них не возникло такого желания.

Холмс, снова помогая себе руками, изучил помещение, пройдясь вдоль кровати и осмотрев пол и стены. Он двигался по комнате с такой энергией, проворно обходя стены, внезапно припадая к полу и вновь вскакивая на ноги, что Мортхаус никак не мог поверить, что от его действий будет хоть какой-то прок.

– Мистер Холмс, – осторожно промолвил он, – можно спросить: вы уже что-нибудь нашли?

Сыщик резко остановился и приложил руку ко рту.

– Пока я не обнаружил никаких значимых доказательств, – отрывисто ответил он, – однако нашел кое-что, что может оказаться полезным по завершении расследования. – Он было двинулся дальше, но тут же снова повернулся к Мортхаусу: – Насколько я понял, у вас была возможность осмотреть эту комнату?

– Да, сэр.

– Расскажите, что вы выяснили. Мне интересно, каким вам видится это происшествие.

Мортхаус снова вытащил свою записную книжку и принялся листать ее. Холмс вздохнул:

– Констебль, расскажите своими словами, что вам удалось заметить и что вы думаете об этой комнате и ее обитателе?

Мортхаусу опять пришлось закрыть книжку.

– Знаете, сэр, на мой взгляд, это всего лишь несчастный случай. Очевидно, ночью мистер Вулбридж вышел из комнаты, чтобы отыскать источник шума, но, поскольку было темно, он оступился и скатился вниз по лестнице. Скорее всего, в результате смертельного удара он сломал себе шею или получил еще какое-нибудь увечье.

Холмс тонко улыбнулся:

– Вы правы, это был смертельный удар, но вовсе не в том роде, который вам представляется. Я бы привлек ваше внимание к этому туалетному столику, а особенно – к стене прямо за дверью. Скажите, миссис Тернер, давно ли мистер Вулбридж сюда переехал?

– Около месяца назад, мистер Холмс. Джордж работал у моего мужа, который обучал его банковскому делу. Ему пришлось съехать с прежней квартиры, и он искал себе новое жилье. Артур предложил ему на время обосноваться у нас. Познакомившись с этим молодым человеком, я тоже дала согласие, так как нашла его весьма приятным джентльменом.

– Он знал, что творится у вас в доме? – спросил Холмс.

– Знал, но ему надо было где-то жить. Поскольку мы условились, что не возьмем с него платы, его это вполне устроило, даже несмотря на ночное беспокойство.

Холмс улыбнулся:

– Они хорошо ладили с вашим мужем как учитель с учеником?

Миссис Тернер задумалась и погрустнела:

– Мы никогда не имели детей, мистер Холмс. Мне кажется, Артур уже начинал видеть в Джордже сына, которого у него не было. Они часами просиживали в кабинете, обсуждая свои дела. Насколько я понимаю, мистер Вулбридж был усердным и сообразительным учеником и отличным помощником мужу.

Пока она говорила, внизу хлопнула входная дверь, и в прихожей под их ногами зазвучали шаги и тихие, но оживленные голоса, однако слов было не различить. Затем до них донесся вопрос: «Виктория? Ты здесь?», и они услышали, как кто-то поднимается по лестнице.

Миссис Тернер заметно помрачнела и прошептала:

– О боже, это муж. Совсем не так я хотела вас с ним познакомить.

Все трое повернули головы в направлении лестницы, приготовившись лицом к лицу встретить противника.

– Виктория? – удивленно произнес Артур Тернер, оказавшись на верхней площадке лестницы и увидев перед собой жену, оробевшего Мортхауса и незнакомца, который улыбался, хотя взгляд его был холоден и внимателен. – Что происходит? Кто этот джентльмен?

Последовала непродолжительная пауза, во время которой миссис Тернер пыталась подобрать слова, чтобы объяснить создавшееся положение, но прославленный детектив тут же воспользовался ее молчанием:

– Мистер Тернер, вероятно? Позвольте представиться: мистер Шерлок Холмс к вашим услугам. – Он протянул хозяину дома руку, но мистер Тернер не ответил на приветствие.

– Не думаю, сэр, что я вас знаю, – сухо заявил хозяин, – хотя вчера мне называли ваше имя. Однако мы не просили вашей помощи, в чем бы она ни заключалась, и не нуждаемся в ней. – Он повернулся к лестнице и, перегнувшись через перила, крикнул: – Фаулер! Поднимайтесь-ка сюда!

Снизу послышались торопливые шаги, и перед присутствующими возникла маленькая фигурка инспектора Фаулера.

– Так, так! Любопытная компания тут собралась! Мистер Холмс, ежели не ошибаюсь?

Тот кивнул и вежливо улыбнулся.

– И что это вы делаете поблизости от места преступления?

Прежде чем ответить, Холмс мгновение рассматривал обоих джентльменов:

– Дорогой мистер Тернер, инспектор Фаулер, я искренне прошу прощения за свое вторжение. Вчера, проезжая мимо этого дома, я заметил, что здесь что-то происходит, и мой знакомый, у которого я остановился в Эдинбурге, был так добр, что познакомил меня с, так сказать, местными сплетнями. Во мне пробудилось любопытство, и вот немного погодя я приехал сюда, чтобы предложить свою помощь. Ваша любезная супруга, – он указал на миссис Тернер, – очень не хотела меня впускать, но я, к стыду своему, стал упорствовать и наконец переубедил ее. Так у меня появилась возможность взглянуть на место преступления.

Артур Тернер собирался самым решительным образом возразить, но Фаулер жестом остановил его:

– Позвольте мне, мистер Тернер. Вас, мистер Холмс, здесь совсем не ждут. Буду вам очень признателен, если вы остережетесь совать свой нос в дела полиции. В отличие от ваших друзей из Ярда, тут никто вашего вмешательства не потерпит!

Инспектор напустил на себя важный вид, стараясь показать, кто здесь главный, но Холмс лишь улыбнулся и легко уступил:

– Приношу вам всем свои извинения и удаляюсь. Если в моих услугах не нуждаются, рад это слышать. Всего хорошего.

Он направился к лестнице. За ним, обмениваясь гневными взглядами, последовали Фаулер и мистер Тернер, а также миссис Тернер и констебль, в той же мере растерянные и разочарованные. Мортхаус особенно недоумевал, отчего этот человек, который, кажется, понимал в раскрытии преступлений не больше, чем он сам, так беспокоит этих господ. Оказавшись у входной двери, Фаулер проворно распахнул ее и грозно взглянул на Холмса, который ничуть не испугался, а перед уходом, застегивая пальто, воспользовался моментом, чтобы заметить:

– Миссис Тернер, мистер Тернер, прошу прощения, если своим визитом я причинил вам беспокойство. Пожалуйста, будьте уверены: больше вы обо мне не услышите, а я до конца своего пребывания в Эдинбурге буду лишь любоваться видами вашего прекрасного города, и только.

Миссис Тернер кивнула и улыбнулась, но благоразумно промолчала. Холмс выглянул за дверь и опять обернулся:

– Надо заметить, что здесь ощутимо холоднее, чем в Лондоне. Должно быть, это не лучшим образом сказывается на здоровье? Я и сам успел подхватить ужасный насморк, он никак меня не отпускает. Надеюсь, я не успел никого из вас заразить.

– Я тоже надеюсь, мистер Холмс, – ответила миссис Тернер. – Однако прошу вас, не беспокойтесь, у нас с мужем отличное здоровье, мы редко страдаем простудой.

– Значит, никто из вас в последнее время не болел? – спросил Холмс.

– Да, мы оба отлично себя чувствуем, – ответила она.

Фаулер хмурился все сильнее, и, перед тем как уйти, знаменитый сыщик мельком взглянул на него.

– Рад слышать, миссис Тернер, очень рад. Что ж, прощайте.

 

Глава 10

Холмс ступил на тротуар и услышал, как за ним захлопнулась дверь. Его проницательные глаза сузились, он повернулся лицом к дому, и губы его тронула почти неуловимая улыбка. Перед ним возвышался импозантный особняк, и никакому случайному наблюдателю не пришло бы в голову, что здесь происходит что-то подозрительное. Впрочем, поскольку Холмс намеревался впоследствии предоставить Уотсону описание этого дела, его отнюдь нельзя было назвать случайным наблюдателем. Он подошел к углу здания и, наклонившись, принялся внимательно изучать дорожку, огибающую дом. Оказавшись на заднем дворе, он выпрямился и довольно улыбнулся. Вернувшись к главному фасаду, сыщик осмотрел улицу и заметил, что в нескольких сотнях ярдов от него резвится небольшая ватага мальчишек лет десяти-одиннадцати. Энергично помахивая тростью, Холмс приблизился к ним на расстояние, достаточное для того, чтобы дети его услышали:

– Эй, ребята, не хотите получить по шиллингу?

Они вздрогнули, но испуг тут же сменился интересом к улыбающемуся незнакомцу, который предлагал заработать сумму, представлявшуюся им немалой, каково бы ни было поручение.

– А что делать-то, мистер? – откликнулся один взъерошенный чумазый паренек, явно претендовавший в этой компании на роль вожака.

Холмс наклонился, чтобы их глаза оказались на одном уровне:

– Я дам вам клочок бумаги, любезный, а вы отнесете его одному полицейскому.

Лица у ребят вытянулись.

– Ну нет, мы с бобби дел не имеем. Он поколотит нас своей дубинкой.

– Не поколотит, если вы будете точно выполнять мои указания. А теперь слушайте.

Дети обступили Холмса, заинтригованные и в то же время настороженные, но он, давно привыкнув иметь дело с уличными мальчишками, без труда заключил с ними сделку. Он написал и вручил им небольшую записку, доставка которой не слишком пагубно сказалась на его кошельке, а вот юным посланцам принесла немало радости. Холмс мог быть спокоен, так как не сомневался, что его маленькие подопечные выполнят поручение. Чтобы убить время, он расположился в переулке неподалеку от дома Тернеров и стал терпеливо наблюдать.

День выдался погожий и ясный. Предусмотрительно застегнув пальто, чтобы защититься от холодного ветра, Холмс осматривался вокруг. Хериот-Роу, как и остальные улицы Нового города, была распланирована с таким размахом, что нельзя было не восхищаться великолепием украшавших ее зданий. В Лондоне прославленному детективу часто приходилось бывать в районах, похожих на этот, поскольку он пользовался некоторой известностью среди богатых обитателей столицы. Когда бы он придавал значение этим соображениям, то признался бы, что чувствует себя в Эдинбурге как дома, словно уже бывал здесь, если не в этой, то в прошлой жизни. Впрочем, гениальный сыщик был не из тех, кого занимают такие размышления, а кроме того, обладал достаточной мудростью, чтобы понимать: подобные здания наделяют любой город – будь то непрерывно растущий Лондон или ученый Эдинбург – однообразной респектабельностью. Здесь, как и везде, люди были одинаковы, и за их дверями скрывалось много страшных тайн, которые интересовали Шерлока Холмса и пополняли его картотеку. Понадобилось несколько больше времени, чем он ожидал, чтобы у дома Тернеров возникло какое-то движение, но, как часто случается в жизни, терпение было вознаграждено сторицей. Дверь открылась, на крыльцо вышел инспектор Фаулер и обернулся, чтобы пожать руку мистеру Тернеру, на лице которого ясно читалось некоторое облегчение. Они обменялись парой слов, и Фаулер остановил проезжавший мимо кэб; затем дверь дома закрылась, а инспектор уехал. Через несколько минут дверь отворилась опять. На крыльце появился унылый и совершенно измотанный констебль Мортхаус. Не надо было обладать особой проницательностью, чтобы понять: его вид объясняется взбучкой, только что полученной от начальства. Холмс наблюдал за тем, как констебль сошел по ступенькам вниз, посмотрел налево, затем направо: он явно не знал, что ему теперь делать. Подобная нерешительность была не в характере сыщика, но он сочувствовал этому молодому и неопытному полицейскому. Впрочем, Холмсу было ясно: дальнейшее развитие событий должно будет вернуть Мортхаусу самообладание. Через мгновение колебаниям констебля пришел конец: к нему подлетела стайка мальчишек, которые окружили его, шумя, горланя и дергая полицейского со всех сторон. Он раздраженно прикрикнул на них, но в тот момент, когда они издали последний вопль протеста, Холмс увидел, как один из мальчишек сунул в руку Мортхаусу клочок бумаги, и вся ватага помчалась прочь по улице. Констебль погнался было за ними, но через пару шагов почувствовал, что у него в руке что-то есть, и остановился, чтобы прочесть записку. Через несколько мгновений он сложил ее, убрал в карман форменной куртки, затем вернулся к дому и исчез внутри.

Поскольку в данный момент делать здесь было больше нечего, а время меж тем поджимало, Холмс оставил свое укрытие и, сверившись с полученным адресом, отправился к дому доктора Джозефа Белла. Он шел уверенной, бодрой походкой, вспоминая свой разговор с инспектором Фаулером и с мальчишеским озорством предвкушая неплохую компенсацию за то, что его так бесцеремонно выставили из тернеровского дома. Фаулер – глупец, хотя сегодня он заснет с приятной мыслью о том, что ему удалось взять верх над Шерлоком Холмсом.

До дома доктора Белла было недалеко, но, несмотря на ощущение близкого знакомства с Эдинбургом, Холмсу недоставало подлинной осведомленности об этих местах. В Лондоне он изучил каждую улицу и переулок, знал, каких из них надо избегать, а какие могут оказаться полезны в его работе, здесь же все было по-иному: спустился холодный вечер, дневной свет померк, и он понятия не имел о местности, которая окружала его за пределами прямой видимости.

Дом Джозефа Белла находился на Мелвилл-стрит. Этот красивый георгианский особняк мало чем отличался от соседних зданий и не давал никаких указаний на своего выдающегося обитателя. Холмс позвонил, и через несколько минут дверь отворила женщина лет шестидесяти, очевидно экономка, державшаяся уверенно, точно полновластная хозяйка.

– Да, мистер Холмс, мы вас ждем. Вы прибыли последним из гостей, и доктор Белл просил меня пригласить вас сразу, без доклада.

Она провела Холмса по коридору и распахнула перед ним дверь столовой, роскошно убранной к вечерней трапезе. Когда сыщик вошел, к нему повернулись трое мужчин, чтобы приветствовать его.

– А, Холмс! – проговорил Уотсон. – Рад, что вы наконец к нам присоединились. Позвольте представить вам доктора Джозефа Белла.

Не успел Уотсон произнес эти слова, как вперед решительно вышел худощавый седовласый мужчина весьма выразительной внешности и протянул прославленному детективу руку:

– Мистер Холмс! Счастлив наконец свести с вами знакомство. Я Джозеф Белл.

Холмс пожал доктору руку. Мгновение они, казалось, оценивали друг друга. Каждому из них хватило беглого взгляда, чтобы составить себе ясное мнение о человеке, стоявшем напротив. Любой сторонний наблюдатель, случись ему присутствовать при этой встрече, мог бы посчитать этих двух джентльменов разлученными в детстве братьями, настолько они были похожи друг на друга и видом, и манерами. Доктора Белла отличал тот же острый, внимательный взгляд, что и Холмса, но в нем светилось куда больше живого тепла. У него были пепельно-серые волосы: он поседел разом, в течение трех дней, оплакивая свою любимую жену Эдит, которая скончалась несколько лет назад от самого обычного, но оказавшегося смертельным перитонита.

– Доктор Белл, для меня это также большая радость, – с чувством ответил Холмс. – Я много слышал о вас от докторов Уотсонов и с огромным нетерпением ожидал этого вечера.

Белл рассмеялся:

– Верно, верно, лучше не скажешь: доктора Уотсоны!

Джон и Патрик, подняв брови, переглянулись, но совсем не обиделись.

– Не попросить ли нам их после ужина спародировать друг друга? – предложил Белл с улыбкой. – Дорогой мистер Холмс, должен признаться, я наслышан о вашей работе и необычайно рад принимать вас у себя дома. Я чувствую, нам будет о чем поговорить сегодня вечером. Что ж, давайте сядем за стол и поднимем бокалы за нашу встречу. Я вижу, вы уже успели прогуляться по улицам Нового города?

Холмс собирался спросить, как он узнал об этом, но прикусил язык, припомнив свой разговор с Уотсоном в Лондоне, и вместо этого произнес:

– Молва не ошибается: вы и впрямь необычайно наблюдательны. Очевидно, заметили грязь у меня на ботинках?

Джозеф Белл улыбнулся и кивнул:

– Да. Грязь – самое явное доказательство. Однако я прекращаю демонстрировать свои таланты, ибо подозреваю, что вы легко перещеголяете меня. А теперь давайте обедать…

Как и следовало ожидать, трапеза оказалась выше всяких похвал, а в беседе были затронуты самые разнообразные предметы, что неудивительно, если учесть, какое общество собралось за столом. Джозеф Белл рассказывал о подробностях происшествия, завершившегося совсем недавно, на прошлой неделе, – пресса окрестила его Аргайлширским убийством. Доктор был приглашен участвовать в нем в качестве эксперта и свидетеля защиты.

– Весьма запутанная история, – заметил Белл. – Впрочем, рад сообщить, что обвиняемого признали невиновным. В противном случае налицо была бы явная судебная ошибка.

– Безусловно! – подхватил Холмс. – Честно говоря, я не знаком с этим делом, доктор Белл, но, боюсь, нам обоим в своей работе приходится сталкиваться с ошибками тех, кто выносит приговор. Наша задача – со всей определенностью доказать, что все было именно так, как мы себе представляем. Вы так не считаете?

Доктор Белл согласился и в ответ попросил собеседника рассказать про дело, о котором упоминал Уотсон еще до прихода Холмса.

– Ваш коллега, – пояснил врач, – перечислил нам факты в том виде, в котором их записал, но я уверен, что это отнюдь не все.

– А вот и нет, доктор Белл. Представьте себе, мой коллега составляет весьма точные отчеты о моих расследованиях. Хотя мне кажется, что сегодня Уотсона гораздо больше занимают собственные дела, чем какие бы то ни было преступления. Можно спросить, как вы провели день, мой друг?

Уотсон и правда находился под впечатлением от знакомства с университетом. Ему не терпелось рассказать Холмсу о том, что он увидел во время сегодняшней поездки.

– Должен признаться, старина, что работа в Эдинбурге ведется с куда б́ольшим размахом, чем я полагал. Такие люди, как доктор Белл, Патрик и их коллеги, безусловно, превратили это место в один из ведущих медицинских факультетов в мире.

Белл снова рассмеялся, демонстрируя свое знаменитое чувство юмора, которое делало его еще привлекательнее:

– Джон, вы нам льстите. Впрочем, вы сказали, что мы только один из ведущих медицинских факультетов? Еще чего не хватало! Будет точнее заявить, что мы самый передовой факультет в мире! Разве не этот факт заставил вас принять предложение Патрика?

Уотсон слегка покраснел и смутился:

– Ну, я ведь только обещал подумать и еще не нашел окончательного решения. – Он мельком взглянул на своего товарища, который в этот момент сосредоточенно пережевывал еду, и потому по его лицу было не ясно, что он думает об этой неожиданной новости. – Холмс, надеюсь, между нами не возникнет никакого недопонимания? Я собирался поставить вас в известность об этом предложении сегодня вечером, но, кажется, кот выпрыгнул из мешка чуть раньше, чем следовало.

– Мой дорогой Уотсон, у меня и в мыслях не было обижаться на вас, – заверил детектив. – Вообще говоря, вы должны помнить: утром я уже говорил, что, может статься, у вас на шее еще до вечера будет болтаться стетоскоп. Кажется, интуиция меня не подвела. Такому предложению трудно сопротивляться, и, будь я на вашем месте, я бы хорошенько над ним поразмыслил.

Уотсон почувствовал некоторое облегчение, но не мог не спросить себя: действительно ли его дезертирство в Эдинбург будет так мало значить для его друга?

– Благодарю вас. Да, это заманчивая возможность. Мне было бы жаль покинуть вас, старина, но сегодня вы, видимо, управились и без моей помощи?

Холмс улыбнулся, и, кажется, не без сарказма:

– Вы правы, Уотсон, я действительно управился один, благодарю вас. Денек выдался весьма интересный, и меня, судя по сегодняшним событиям, ожидает не менее интересное продолжение.

– Ваша встреча с теми утренними посетителями прошла успешно? – спросил Уотсон.

– Да. Миссис Тернер оказалась весьма любезной особой, а молодой констебль, Мортхаус… Что ж, он еще юн, и ему недостает опыта, но это довольно приятный юноша. Я воспользовался предложенной возможностью и сегодня днем побывал у Тернеров, чтобы ознакомиться с их ситуацией, как они это называют. Это было весьма поучительно, Уотсон, причем с разных точек зрения.

Уотсон почувствовал укол любопытства и, несмотря на полученное им самим заманчивое предложение, пожалел, что не смог сопровождать Холмса. Забавно, подумалось ему, насколько продуманные действия одного человека могут захватить другого.

– Вам удалось что-нибудь выяснить о тамошних привидениях? – полюбопытствовал Патрик.

– Да, и очень многое. Думаю, мы распутаем это дело в два счета. Собранных мною свидетельских показаний, а также разбросанных по всему дому улик хватило, чтобы прояснить картину случившегося, но я приберегу доказательства до той поры, когда смогу приступить к следующему этапу расследования. Мне удалось сдвинуть события с мертвой точки, и я надеюсь, что это принесет свои плоды уже сегодня ночью.

Доктор Белл, до сих пор внимательно следивший за разговором, спросил у Холмса:

– А как насчет тела жильца, Вулбриджа, мистер Холмс? Возможно, вам будет интересно узнать, что днем я проводил вскрытие этого бедняги. Вам удалось что-то выяснить?

– Безусловно, доктор Белл, – ответил Холмс. – Этого достаточно, чтобы я мог взять паузу и поразмыслить над делом.

– Надеюсь, вы обнаружили в его комнате очки? – поинтересовался врач, но детектив и бровью не повел:

– Разумеется. Они лежали на тумбочке рядом с кроватью, что вызвало закономерный вопрос: почему человек, страдающий близорукостью, выходя из комнаты, не захватил очки?

– Вы правы, – откликнулся доктор Белл. – Было бы логично надеть их, прежде чем идти выяснять, что произошло.

Тут в беседу вмешался Уотсон, почувствовавший, что он что-то упустил:

– Простите, но как вы узнали, что он носил очки?

Ему ответил Холмс:

– Ай-яй-яй, Уотсон, ведь это сразу видно по отметинам на переносице!

– Вот именно, – подтвердил Белл, и Холмс вновь обратился к нему:

– Рана на затылке оказалась значительной?

Белл на миг задумался, а Уотсон с Патриком лишь переглянулись, изумленно наблюдая за виртуозной партией, которая разыгрывалась у них на глазах.

– Я бы не сказал, – ответил наконец доктор, – но она определенно согласуется с положением, в котором было найдено тело. Он упал спиной и кубарем скатился с лестницы. По-видимому, опрокинутая свеча по-прежнему валяется в комнате?

– Верно. Значит, вы заметили капли воска у него на руке?

Белл утвердительно кивнул:

– Они ясно указывают на то, что у него дрожали руки и свеча погасла, закапав кисть воском. А вы заметили следы на обоях?

Холмс откинулся на спинку стула и улыбнулся:

– Конечно.

– Обои зеленые?

– Да…

Уотсон опять перебил говоривших:

– Прошу вас, господа, пожалейте нас, простых смертных, внимающих вашей беседе, и соблаговолите дать некоторые объяснения. Как, ради всего святого, вы узнали, что в комнате зеленые обои, доктор Белл? Ведь, ежели не ошибаюсь, вы никогда там не бывали?

Холмс с Беллом понимающе переглянулись: то, что начиналось, как ироническая пикировка, теперь переросло в настоящее сотрудничество. Белл повернулся к Уотсону:

– Вы должны знать, Джон, что под ногтями любого человека можно обнаружить массу любопытного. И эти находки не менее красноречивы, чем словесные свидетельства. Из-под ногтей убитого, по крайней мере с его левой руки, мною были извлечены частички зеленых обоев. Это говорит о том, что он плохо держался на ногах и с трудом контролировал свои движения, цепляясь руками за стены. Что-нибудь еще в комнате свидетельствовало об этом? – обратился он к Холмсу.

– В том самом месте была сдвинута ковровая дорожка, – отозвался тот, – а там, где несчастный схватился за стену рукой, остались следы пота.

Затем оба они замолчали, наблюдая за потрясенными собеседниками.

– Из сказанного вами, – заметил Уотсон, – отнюдь не складывается впечатление, что все это дело рук некоего призрака, поселившегося в доме Тернеров. Ну разве что несчастный настолько перепугался, что перестал владеть собой, споткнулся на лестнице и так расшиб голову, что это его и прикончило. – Он сделал паузу и осторожно взглянул на обоих экспертов: – Правда, существует еще один способ привести человека в подобное состояние, не так ли?

– Настойка опия, – одновременно произнесли Холмс и Белл.

Патрик поразился:

– Так вы нашли в теле следы опиума?

Доктор Белл важно кивнул:

– Вскрытие показало это со всей определенностью. Все было ясно как день. Этот запах ни с чем не перепутаешь. А что скажете вы, мистер Холмс?

– Согласен, сомнений нет. Надеюсь, вскоре у нас появятся и другие доказательства этого факта. Доктор Белл, не сочтите меня неучтивым, но я взял на себя смелость пригласить к вам сегодня еще одного гостя, который, как мне кажется, обладает сведениями, интересными нам обоим.

– Помилуйте, Холмс! – воскликнул Уотсон. – Как вам не совестно навязывать нашему хозяину непрошеных гостей?

– Прошу вас, Джон, не тревожьтесь, – подал голос доктор Белл. – Судя по выражению лица мистера Холмса, это и впрямь может представлять интерес.

Уотсон откинулся на спинку стула, и разговор временно перешел на более отвлеченные предметы. Однако около половины девятого беседа была прервана громким треньканьем дверного колокольчика. Холмс извинился и с разрешения доктора Белла отправился узнать, не тот ли это гость, которого он ждал. Через минуту он вернулся в сопровождении молодого человека и провозгласил:

– Господа, с удовольствием представляю вам своего юного друга констебля Мортхауса.

Джеймс Мортхаус улыбнулся, и все присутствующие по очереди пожали ему руку.

– А теперь, констебль, позвольте предложить вам подкрепиться и соблаговолите поведать, что вам удалось сегодня выяснить. Надеюсь, вы последовали указаниям, изложенным в моей записке?

– Конечно, мистер Холмс, – ответил Мортхаус. – Честно говоря, сначала я был немного сбит с толку, когда уличные мальчишки передали мне письмо, но узнав, что оно от вас, я сразу начал действовать. Мне показалось, это меньшее, что я могу для вас сделать, после того как идиот Фаулер выставил вас за дверь.

Знаменитый сыщик усмехнулся:

– Ха! Не думайте об этом, мой друг. Поверьте, я отплатил ему той же монетой. Кажется, с вами обращались не лучше, верно?

– Работать под началом инспектора нелегко, мистер Холмс, тут не поспоришь.

Детектив сел и вежливым жестом предложил остальным занять свои места за столом.

– Итак, мой добрый друг, я уже познакомил доктора Белла и двух других джентльменов с предыдущими событиями. Надеюсь, вам тоже есть что рассказать?

Мортхаусу явно было не по себе. Будучи человеком неискушенным, он смущался и робел в компании четырех столь образованных и уважаемых личностей, однако вскоре проникся непринужденной атмосферой, царившей в столовой, и немного успокоился.

– Что ж, мистер Холмс, получив вашу записку, я сделал, как вы велели: отправился в людскую и принялся болтать с прислугой о том о сем. Мне кажется, для затравки нет темы лучше, чем погода, особенно в Эдинбурге. Вслед за этим речь зашла о привидениях. Мне почудилось, что ни один из слуг не соответствует вашим ожиданиям.

– Что за ожидания, Холмс? – встрял Уотсон. – Вы ни о каких ожиданиях не упоминали.

Сыщик поднес палец к губам:

– Всему свое время, Уотсон… Продолжайте, Джеймс.

– Но затем, – снова заговорил Мортхаус, – когда я заглянул к кухарке, которая возилась на кухне, я наконец обнаружил то, что вам требовалось. Мы беседовали о разных пустяках; вдруг она замолчала и чихнула так сильно, что чуть не уронила с плиты кастрюлю.

Холмс наклонился над столом, соединив кончики пальцев, прикрыв веки и сосредоточенно слушая.

– Я заботливо осведомился о ее здоровье, а она ужасно смутилась. «Мистер Мортхаус, – говорит, – я уж две недели как подхватила эту заразу, и ничегошеньки не помогает». Разумеется, я спросил, принимает ли она какие-нибудь снадобья, и она показала мне пузырек с сиропом от кашля, но, по ее словам, «это такое же лекарство, как я – доктор».

Это сравнение вызвало улыбку у Патрика и доктора Белла.

– Она сказала вам название лекарства? – спросил Холмс.

– Да, сэр, сказала. Это была настойка опиума. Однако несколько дней назад насморк вернулся с новой силой, и она решила больше не тратить деньги на подобную ерунду.

Холмс встал и подошел к огню, в раздумье позабыв, что его персидская туфля с табаком висит совсем над другим камином. Затем он обернулся и проговорил:

– Констебль Мортхаус, какой вывод вы сделали из того, что сообщила вам кухарка?

Молодой человек пожал плечами:

– Я предположил, что лекарство, которое она принимала, возможно, ей не подошло.

– Возможно? – переспросил Холмс.

– Да. Но есть и другая вероятность: в пузырьке находилось совсем не то, что она думала.

Детектив зааплодировал:

– Превосходно! Мы сделаем из вас отличного полицейского. На это я и надеялся, когда писал вам записку. Итак, мы должны попытаться добыть это лекарство, чтобы…

Пока Холмс говорил, Мортхаус полез в карман, вынул оттуда маленький пузырек и поставил его на стол:

– Вот средство, которое она принимала, мистер Холмс. Я подумал, что оно может понадобиться, и захватил его с собой.

Гений дедукции радостно рассмеялся, а Уотсон взял пузырек и понюхал его содержимое.

– Пахнет настойкой опиума, – заметил он, передавая пузырек Патрику, который согласился с кузеном. – Однако вы полагаете, что опиум заменили каким-то другим веществом?

Холмс кивнул:

– Да, Уотсон. Если бы мы сейчас были на Бейкер-стрит, я сделал бы один простой химический анализ, чтобы подтвердить свои подозрения.

– Идемте со мной, – предложил доктор Белл, поднимаясь с места. – У меня в кабинете оборудована небольшая лаборатория. Я пользуюсь ею для выполнения несложных экспериментов и анализов. Там есть все, что нужно для исследования этой жидкости.

Все встали, вышли из столовой и проследовали за хозяином в небольшое помещение, заставленное книжными шкафами. Около одной из стен стоял стол, на котором располагались разнообразные химические реактивы и лабораторные приспособления. Они же помещались и на полках, крепившихся над столом.

– Прошу вас, мистер Холмс, будьте как дома, – предложил хозяин.

Сыщик с помощью доктора Белла приступил к анализу вещества, содержавшегося в пузырьке. Уотсон и Патрик наблюдали за ними. Сходство между Холмсом и Беллом отнюдь не исчезло, хотя они рассматривали одно и то же преступление с противоположных точек зрения. Прошло тридцать минут, в течение которых в кабинете слышалось лишь позвякивание бутылочек и иногда – удовлетворенное бормотание исследователей. Наконец они оба отошли от стола, явно довольные сделанным заключением.

– Ну? – спросил Уотсон.

– В этом пузырьке, Джон, – ответил доктор Белл, – абсолютно бесполезная смесь черной патоки, лимонного сока и гвоздики.

– Гвоздики? – задумчиво переспросил Патрик. – Вероятно, ее добавили из-за специфического аптечного запаха.

– Совершенно верно, – подтвердил Холмс, – вывод напрашивается сам собой. Настойку опиума, которая была в этом пузырьке, вылили и заменили данной смесью. Такое легко провернуть с человеком, у которого нет причин подозревать обман. С чего кухарке было заподозрить, что с ее лекарством что-то произошло? Она неизбежно предположила, будто ее простуда усилилась настолько, что настойка опиума уже не помогает. Мне представляется очевидным, что опиум, перелитый из этого пузырька, впоследствии дали мистеру Вулбриджу с целью привести его в состояние сумятицы и возбуждения. Будучи одурманен наркотиком, он заслышал якобы потусторонние звуки, шатаясь, вышел из комнаты и скатился по лестнице, проломив себе череп. Из этого следует только одно. – Сыщик сделал паузу, чиркнул спичкой и поднес ее к трубке. – Несмотря на первоначальные намерения злоумышленников, теперь мы расследуем убийство.

Вскоре встреча подошла к концу. Гости поблагодарили доктора Белла за чудесный вечер и откланялись. Ночь была холодная, но ясная. Джентльмены возвращались из своих клубов; те, кому в жизни повезло куда меньше, просили подаяние. Найти в такой час свободный кэб было непросто, и гостям подвернулась лишь одна-единственная двуколка.

– Уотсон, – сказал Холмс, – предлагаю вам с кузеном вернуться в этом экипаже домой, на Шарлотт-сквер. Полагаю, завтра вам опять предстоит трудный день, и не хочу вас задерживать. Мы же с Джеймсом тем временем дождемся другого кэба.

Уотсон было запротестовал, но сыщик перебил его:

– Нам с моим юным коллегой надо кое-что обсудить, так что я приеду позже.

Уотсон кивнул, хотя почувствовал, что слова Холмса немного задели его. Ему снова явственно показалось, что его оттесняют на второй план. Однако они с кузеном сели в кэб и вернулись домой к Патрику. Слуги, все, кроме одного, уже легли. Уотсон пожелал Патрику спокойной ночи, удалился к себе и в конце концов забылся тревожным сном.

 

Глава 11

На следующее утро Уотсон проснулся рано и сразу же обнаружил, что пытается представить себе, каково это будет – просыпаться в Эдинбурге каждое утро. Шум, доносившийся с улицы, был несравненно тише того, которым сопровождалось каждое утро на Бейкер-стрит, и это стало для Уотсона отнюдь не неприятным открытием. Здесь перед ним открывалось много перспектив, и пусть в Лондоне он мог вновь заняться общей практикой, неизвестно, было бы ее достаточно для полной, насыщенной жизни. Возможность стать учителем и наставником для нового поколения врачей поистине являла собой огромный соблазн, от которого нельзя было просто отмахнуться. Уотсон умылся и оделся, не переставая размышлять над этим, и спустился вниз, нисколько не сомневаясь, что поднялся раньше всех в доме. Однако это оказалось не так. Первое, что он увидел, войдя в гостиную, была знакомая фигура Холмса, который безмятежно расположился в кресле, посасывая свою трубку.

– Так-так, Холмс! Меня вовсе не должно удивлять, что вы уже встали. Надеюсь, ваши ночные блуждания по городу принесли результат?

– Все, что я сейчас могу сказать, Уотсон, – у меня родился план, а принесет ли он результат, мы узнаем сегодня утром. Вам хорошо спалось?

– Да, благодарю. Но, поскольку в голове было полно всяких мыслей, проснулся я рано. Возможность, которая мне здесь представилась, поставила меня перед выбором. Я понимаю, что вы в своей работе легко обойдетесь и без моей помощи, однако нужно принять во внимание вопрос о нашей квартире на Бейкер-стрит. Ведь мы с вами съехались именно ради того, чтобы вместе платить за жилье, и мне бы не хотелось оставлять вас в затруднительном положении.

– Пустяки, старина, – перебил его Холмс. – О квартире я не беспокоюсь. Не сомневаюсь, что мне удастся найти нового соседа, хотя, быть может, понадобится перебрать несколько вариантов, прежде чем я отыщу того, кто сумеет смириться с моими привычками, как это удалось вам.

Уотсон улыбнулся и хотел что-то сказать, но сыщик поднял руку и покачал головой:

– Что до вашей помощи, то вы умаляете свое участие в моих расследованиях, Уотсон. Хочу заверить вас, что вы оказываете мне неоценимую поддержку. Однако прежде всего вы должны поразмыслить над тем, что будет лучше для вас. Человек часто выбирает то, что считают для него подходящим другие, не успев задуматься, правильно ли он поступает.

Уотсон тяжело опустился на стул:

– Я очутился точно в таком положении, Холмс. Сейчас я сам не знаю, чего хочу. Патрик предложил мне сегодня опять сопровождать его и… – Он сделал паузу. – Словом, Холмс, вы извините меня, если я снова брошу вас одного? Право, мне есть над чем подумать.

Холмс добродушно улыбнулся:

– Не волнуйтесь, дружище, прошу вас. Предоставьте меня самому себе. Не сомневаюсь, что сумею найти себе занятие.

– Вот это-то меня и беспокоит, – ответил Уотсон. – Когда вы бываете предоставлены сами себе, как правило, это влечет за собой некоторую анархию.

Знаменитый детектив в притворном удивлении уставился на товарища:

– Ну, знаете ли, Уотсон, вы ко мне чересчур суровы. – Однако на губах у него играла лукавая усмешка и в серых глазах плясали веселые огоньки, а это означало, что он не испытывает потребности в оправданиях. – Возможно, я прогуляюсь по городу или даже посещу некоторые из достопримечательностей, которые вы мельком показывали мне по приезде.

Уотсон бросил на него печальный взгляд:

– Да, уверен, вы так и сделаете, Холмс. Я бы удивился…

Тут его речь прервали: у входа в дом трижды звякнул колокольчик. Холмс вскочил с места, быстро подошел к двери гостиной и выглянул наружу. Уотсон последовал за ним, но не сумел разглядеть, кто пришел, хотя отчетливо расслышал голос, принадлежавший молодой женщине:

– Мне надо видеть мистера Шерлока Холмса, – лихорадочно проговорила она с сильным акцентом. – Меня послала за ним хозяйка.

Сыщик широко распахнул дверь и вышел в переднюю:

– Вас, юная леди, вероятно, послала миссис Тернер?

– Да, сэр, она просила меня привести вас к ней. – Девушка тяжело дышала – судя по всему, бежала со всех ног. – Сегодня ночью случилось кое-что еще. Пожалуйста, идемте!

Холмс, не раздумывая, натянул свое пальто, выхватил из находившейся в углу стойки трость и жестом велел девушке выходить:

– Идемте. На улице остановим кэб. – Он вышел вслед за ней, уже на ходу бросив: – Уотсон, пожалуйста, передайте Патрику мои извинения – я не смогу с ним позавтракать. Кажется, дело не терпит отлагательства…

Горничная закрыла за ними входную дверь, изумленно посмотрела на Уотсона и удалилась в буфетную. Уотсон покачал головой. «Этого я и боялся, – подумал он. – Вот что случается, если Холмс предоставлен сам себе!»

Некоторое время спустя Холмс обнаружил, что он уже второй раз оказывается у дома Тернеров и наблюдает за полицией. Констебль Мортхаус, как обычно, стоял на посту у подъезда. Холмсу было видно, как инспектор Фаулер, находившийся в доме, отдал какие-то распоряжения другому своему помощнику, а затем скрылся в кабинете вместе с мистером Тернером, который что-то горячо втолковывал ему, но что именно, было не разобрать. Холмс велел служанке, которая привела его сюда, передать своей госпоже, что он увидится с ней, как только появится возможность, – иными словами, после ухода Фаулера. Прославленному детективу было известно, что иногда отваге следует предпочесть благоразумие. Он занял тот же наблюдательный пункт, что и вчера, когда сдвинул дело с мертвой точки, послав записку Мортхаусу, и стал терпеливо ждать. Прошел целый час, прежде чем на крыльце, собираясь уезжать, показался Фаулер. Через несколько минут за ним, к большой радости Холмса, последовал и мистер Тернер с пачкой бумаг под мышкой.

Холмс пересек улицу и быстро подошел к дому.

– Доброе утро, констебль Мортхаус, – проговорил он, извещая молодого человека о своем приходе, а затем невинным тоном поинтересовался: – Можно узнать, что тут сегодня произошло? Служанка, которая привела меня сюда, сообщила, что здесь случилось что-то еще?

Мортхаус смущенно переступил с ноги на ногу и оглянулся на дверь:

– Доброе утро, мистер Холмс. Пожалуйста, входите. Миссис Тернер вас ждет.

Сыщик последовал за ним в дом.

– Надеюсь, вы ничего ей не сказали о нашей маленькой вчерашней хитрости? – поинтересовался он.

– Нет, – ответил Мортхаус, – ничего. Боюсь, если об этом станет известно, инспектор Фаулер опять задаст мне хорошую взбучку.

Миссис Тернер находилась в своей гостиной – маленькой уютной комнате. У окна, выходившего в сад, стояли небольшой столик и стул, рядом помещалось уютное кресло с подставкой для ног, возле которого на полу лежало несколько книг. При их появлении хозяйка встала, чтобы поприветствовать гостя:

– Мистер Холмс! Спасибо, что пришли. Констебль Мортхаус уже поведал вам о том, что произошло?

– Нет, сударыня, однако кое о чем я сумел догадаться и сам. Я заметил, что сегодня утром среди слуг царит необычайное смятение, и это привело меня к заключению, что у вас случилось очередное, скажем так, происшествие. В этот раз вам, судя по всему, пришлось особенно туго: некоторые вещи были разбросаны или разбиты.

Миссис Тернер была поражена тем, насколько точно детектив описал случившееся.

– Мистер Холмс, если, как вы говорите, констебль Мортхаус действительно ничего вам не рассказывал, не могли бы вы объяснить, откуда вам столько известно?

Холмс остался невозмутим.

– Это оттого, моя дорогая миссис Тернер, – отрывисто проговорил он, – что в вашем доме буйствует вовсе не привидение или какой-нибудь беспокойный дух.

– Неужели? – с негодованием возразила она. – А кто же тогда?

Сыщик с безразличным видом уставился в окно:

– Это был я.

– Но… – запинаясь, произнесла миссис Тернер. – Почему…

Холмс быстро повернулся к ней:

– Потому что шутка затянулась, и мне это начинает надоедать. Совершенно ясно, что эти так называемые призраки хозяйничают тут уже слишком долго и с ними необходимо покончить.

Миссис Тернер была ошеломлена его признанием, но сумела взять себя в руки.

– Я не уверена, что одобряю ваши методы, мистер Холмс! – упрекнула она его.

– Мои методы, миссис Тернер, существуют не для того, чтобы их одобряли или не одобряли. Их назначение – приносить результаты. Иногда приходится стучать по сточным трубам, чтобы выгнать оттуда крыс.

Он вышел из маленькой гостиной в коридор и огляделся. За ним последовали миссис Тернер и Мортхаус, который ощущал огромное облегчение оттого, что о его роли во всем этом предприятии не было сказано ни слова, ибо это именно он, руководствуясь подробными указаниями Холмса, оставил открытым окошко, выходившее на задний двор, чтобы позволить сыщику попасть в дом. После того как бесчинства в особняке закончились, констебль принялся усердно обыскивать дом и проверять запоры на дверях и окнах, чтобы удостовериться, что они закрыты; воспользовавшись возможностью, он запер то самое окошко, чтобы избежать ненужных подозрений.

– Однако, – продолжал Холмс уже более мирным тоном, – исходя из того, что утром сюда пожаловал наш славный инспектор Фаулер, я делаю вывод, что, помимо причиненного вам ущерба, есть и другие итоги ночных событий? Не думаю, что инспектор явился бы лишь ради парочки разбитых ваз!

– О нет, мистер Холмс! Мы обнаружили кое-что другое, – с некоторым сомнением промолвила миссис Тернер. – Когда мы собрались внизу, чтобы убедиться, что все целы и невредимы, выяснилось, что не хватает Энни, нашей служанки. Опасаясь самого худшего, мы бросились в ее комнату, но оказалось, что девушка пропала. Вместе с ней исчезли почти все ее вещи.

Холмс прикрыл глаза:

– Вы опросили остальных слуг? Известно ли им что-нибудь?

– Конечно, опросили, но все они были потрясены не меньше нас. Думаете, это означает, что Энни была как-то замешана в деле?

Холмс покачал головой и снова открыл глаза:

– Не могу сказать наверняка, но, если позволите, мне бы хотелось взглянуть на ее комнату.

Миссис Тернер привела их в крошечное помещение на верхнем этаже. В тесной каморке помещались только кровать и комод, рядом с которым на полу валялся деревянный стул.

– Благодарю вас, миссис Тернер. Не буду вас больше задерживать. Мне бы хотелось осмотреть эту комнату, а затем я вернусь к вам. Констебль Мортхаус на всякий случай останется здесь, чтобы помочь мне в случае надобности.

Мортхаус кивнул. Миссис Тернер вышла и спустилась вниз по лестнице.

– Что говорил ваш друг инспектор, перед тем как уехать? – полюбопытствовал Холмс, стоя посреди комнаты и озираясь вокруг.

– Он мне не друг, мистер Холмс, а начальник и способен здорово помешать моей карьере в полиции.

– Ха! – воскликнул сыщик. – Начальники меня никогда не интересовали. Слишком часто случается, что человек, командующий другими, не очень-то для этого подходит.

Мортхаус, ничего на это не сказав, продолжал:

– Он велел сразу докладывать ему, если я что-нибудь обнаружу.

Холмс оглянулся, перехватил взгляд Джеймса и поджал губы:

– Тогда нам надо позаботиться о том, чтобы он остался доволен. А теперь расскажите мне, что вы видите в этой комнате, констебль?

Мортхаус, стоявший в дверях, посмотрел по сторонам и пожал плечами:

– Я не замечаю ничего, что могло бы нам помочь, мистер Холмс. Комната как комната.

– Джеймс, оттуда вы ничего не обнаружите. Зайдите внутрь. Вы должны не просто смотреть, но видеть! С одной точки вы сможете обозреть лишь часть комнаты. Надо внимательно изучить все. Пригодиться может малейшая деталь, и я уже нашел нечто существенное, что даст нам путеводную нить. Видите стул, который обитательница комнаты, судя по всему, опрокинула в спешке? При этом постель не тронута. Какой мы можем сделать из этого вывод?

– Что перед уходом она заправила постель?

Холмс поднял стул с пола и уселся на него лицом к Мортхаусу:

– А вы бы стали наводить порядок в комнате, прежде чем оставить ее навсегда, спасаясь бегством? Девушка забрала с собой всю одежду и личные вещи, но при этом нашла время заправить постель? Не правильней ли предположить, что она не ложилась вовсе, что само по себе странно, учитывая, что разгром происходил глубокой ночью?

– Так вы считаете, что, несмотря на поздний час, Энни не спала! Но почему? И зачем она сбежала?

Холмс молча смотрел на Мортхауса, предоставляя ему самому найти ответ.

– Или, – проговорил Джеймс, озаренный внезапной догадкой, – именно Энни и была тем злоумышленником, что производил потусторонние звуки. Испугавшись, что ее разоблачили, она сбежала!

Детектив улыбнулся:

– Совершенно верно, хотя кое-чего вы пока не знаете. Давайте выйдем на улицу и продолжим расследование.

Они извинились перед миссис Тернер и через несколько минут уже стояли на тротуаре перед особняком. Холмс обошел здание кругом; очутившись в садике за домом, он вытащил из-под куста какое-то металлическое приспособление и поднял его над головой.

– Какая-то старая железяка… Это важно? – спросил Мортхаус.

– В сущности, мой дорогой констебль, это и есть знаменитый Эдинбургский призрак!

У Мортхауса был такой обескураженный вид, что Холмс добавил:

– Прошлой ночью, перед тем как забраться в дом, я воспользовался яркой лунной ночью, обыскал сад и нашел в кустах вот это устройство. Оно было тщательно спрятано, однако цепочка следов, ведущая к кустам, указывала на то, что здесь кто-то уже побывал. Это, попросту выражаясь, шумопроизводящая машина, сработанная кустарным способом. Она-то и издавала таинственные звуки, во всяком случае некоторые из них. Ее заводили и оставляли где-то в доме, но в то же время кто-то, по-видимому, бродил в другой части дома, разбивая вазы и наводя беспорядок. Казалось, что шумы раздаются отовсюду, и никто не мог точно установить, откуда именно они исходят, поэтому обитатели дома решили, что это не дело рук человеческих.

Мортхаус уныло проговорил:

– Так, значит, Энни Шьюри – и есть привидение? Стыдно признаться, но я тоже поверил во всю эту чепуху.

– И вы, и некоторые другие тоже, но теперь это уже не важно. Моя версия подтвердилась: за беспорядками стоял кто-то из слуг. Решив выдать себя за привидение, я думал напугать преступницу. Вот почему она сбежала. Но меня беспокоит одна вещь… – Он на мгновение задумался. – Почему она не запаниковала после гибели мистера Вулбриджа и не сбежала еще тогда? Если бы вы устроили переполох, который закончился смертью одного из обитателей дома, вы бы обязательно испугались.

– Возможно, она не хотела привлекать к себе внимание? – предположил Мортхаус. – Если бы она исчезла сразу после этого, то неизбежно сделалась бы первой подозреваемой. Поэтому она решила остаться и выждать.

Холмс еле заметно кивнул, но вид у него при этом был отсутствующий.

– Может статься, и так. Это нам и надо выяснить. Впрочем, боюсь, мы сильно переоцениваем бедную девочку. По моему опыту, слуги низшего разряда редко бывают способны провернуть такие изощренные мистификации самостоятельно.

– Мне трудно судить, мистер Холмс. Но перед нами сейчас, кажется, стоит один-единственный вопрос: куда она направилась?

– Этим мы теперь и займемся. Опытный крысолов никогда не забывает проследить за своей добычей до самой норы. Прошлой ночью, после ухода, я спрятался в укромном местечке, откуда мог беспрепятственно наблюдать за домом, и, когда девушка вышла, отправился вслед за ней. Идемте! Сейчас мы наймем кэб и отправимся в Лейт.

 

Глава 12

Кэб повез их в Лейт, проехав вначале по Принсес-стрит, а потом повернув на север, к порту. В доках, над которыми нависали облака ядовитого дыма, живо напоминавшие лондонский смог, как обычно, было многолюдно. Холмс был не любитель светских разговоров; Уотсон однажды заметил, что разговорить его не проще, чем выжать воду из камня. Однако сыщик симпатизировал Мортхаусу и искренне желал ему успехов по службе. Ему наконец посчастливилось встретить полицейского, который заинтересовался его методами и не испытывал к нему никакой профессиональной ревности. Конечно, оставался еще Лестрейд, но до Мортхауса ему было далеко, ибо он неизменно прибегал к помощи Холмса лишь в самом крайнем случае.

– Давно вы служите в полиции, Джеймс?

Заслышав вопрос, констебль, смотревший в окно, вздрогнул от неожиданности: хотя они ехали уже пятнадцать минут, за все это время знаменитый детектив не произнес ни слова.

– Всего три месяца, мистер Холмс. Я должен был работать в юридической фирме своего отца, но обстоятельства изменились, и я решил пойти другим путем.

– Вероятно, ссылаясь на изменившиеся обстоятельства, вы подразумеваете смерть отца?

Мортхаус хотел спросить, откуда Холмсу об этом известно, но затем догадался:

– Вы вспомнили, как я упоминал о вскрытии, которое выполнял доктор Уотсон?

Холмс молча кивнул.

– Да, – продолжал Джеймс, – мой брат принял на себя руководство фирмой, и, как я ни люблю Эндрю, я не сумел бы на него работать. Но главное, я не смог представить, что всю свою жизнь проведу за конторкой. У меня нет к этому призвания.

– Вы видите себя на передовой, так сказать? – спросил Холмс. – И как вам?

– Тяжело, намного тяжелее, чем я воображал. Я понимал, что будет много работы, но мне столь многому надо учиться. Я имею в виду не свои обязанности и не законодательство – тут я могу справиться. Речь о практических навыках, которые дает только служба в полиции. Мне понадобится куча времени, чтобы приобрести их.

– Вы правы, их не получишь за одну ночь, но из того, что вы мне рассказали, ясно, что вы, возможно, владеете настоящей золотой жилой, которую просто обязаны разработать!

– Что вы имеете в виду, сэр? – спросил Мортхаус.

– Ваш отец много лет занимался юридической деятельностью?

– Да, и его отец и дед тоже. Эта фирма принадлежит нашей семье вот уже несколько поколений.

– Значит, вам очень повезло!

Мортхаус никак не мог уяснить, на что намекает Холмс, и это слегка раздражало его собеседника.

– Позвольте сообщить вам, констебль, что я потратил много лет, изучая и совершенствуя свое мастерство, что позволяет мне называть себя первым в мире частным сыщиком-консультантом. Прежде чем вы научитесь придумывать собственные химические соединения и постигать структуру веществ, для начала надо изучить периодическую таблицу элементов. Я имею в виду, что в архиве вашего отца вы найдете целые тома доказательств, свидетельских показаний и приемов, которые демонстрируют, как совершаются, расследуются и наказываются преступления. Да, опыт, который вам предстоит приобрести, следует постоянно умножать, но если вы тщательно изучите дела из вашего семейного архива, то получите такие познания, о которых многие не смеют и мечтать: в ваших руках окажется бесценная картотека преступлений.

Мортхаус на минуту задумался, но не успел ничего сказать, так как Холмс крикнул:

– Извозчик! Остановите здесь, пожалуйста!

Они остались сидеть в кэбе. До Джеймса тем временем дошло, о чем толковал сыщик.

– Но, мистер Холмс, мне это как-то не приходило в голову. Я считал эти пыльные старые тома рухлядью, которую в конечном итоге отправят на свалку или сожгут. Вы думаете, мне было бы полезно проштудировать истории преступлений, хранящиеся в этих папках?

– Безусловно! Вы научитесь предугадывать действия своих противников, изучив приемы их предшественников. Не забывайте, что преступный промысел, как и ваша фирма, частенько представляет собой семейное дело, хотя и в несколько ином смысле. Как, по-вашему, выбирает линию защиты ваш брат, представляя дело в суде, если не изучает опыт прошлых лет?

Мортхаус опять задумался: судя по залежам папок с делами в конторе Эндрю, там хранились настоящие сокровища.

– Страшно подумать, какая работа меня ждет, не говоря уж о времени, которое она займет, но, если мне предстоит преодолеть расстояние в тысячу миль, надо начать с первого шага…

– Молодчина, так держать! А сейчас… – Холмс замолчал, внезапно устремив взгляд на подъезд большого доходного дома, рядом с который они оказались. – Смотрите…

Мортхаус повернулся в указанном направлении и заметил, что из подъезда вышла какая-то молодая женщина, которая теперь стояла на тротуаре и оглядывала улицу.

– Это и есть наша добыча, Мортхаус. Я узнал ее по характерной походке. Отправлюсь за ней – посмотрим, удастся ли мне что-нибудь выяснить.

Он начал выходить из кэба, Мортхаус хотел было последовать за ним, но Холмс жестом остановил его:

– Вы должны вернуться к своим обязанностям…

– Но я могу вам помочь, мистер Холмс, – возразил Мортхаус. – Вы не знаете этого района. Тут есть местечки, где не стоит появляться без крайней надобности.

– Может, и так, – ответил детектив, заметив, что женщина уже в сотне ярдов от них, – но, при всем уважении к вам, констебль, глупо идти в сопровождении полицейского в форме. И даже если вы переоденетесь, она может узнать вас в лицо. Вы больше поможете нам, если вернетесь к своей работе и передадите инспектору Фаулеру все, что узнали от меня, не упоминая при этом, что сегодня ночью в роли привидения подвизался я. Этого он не должен знать. А теперь мне надо идти…

Он закрыл за собой дверцу кэба, поднял воротник пальто и поспешил за девушкой. Мортхаус проводил его взглядом, заинтригованный только что данным ему советом, а главное, человеком, который встретился ему на пути. Что ж, а теперь к делу…

 

Глава 13

Краешком глаза Холмс заметил проехавший мимо кэб, однако не подал своему юному коллеге никакого знака. Теперь внимание сыщика было целиком сосредоточено на молодой женщине, которая быстро шагала по Коммершиэл-стрит, держа под мышкой маленький сверток и укутав голову шалью, чтобы защититься от холодного ветра, гуляющего в доках. Здесь, в этом районе, можно было повстречать таких личностей, которым были бы не слишком рады в респектабельном Новом городе, но Холмс был хорошо знаком с подобной публикой и не опасался ее. В Лондоне расследования часто приводили его в трущобы или грязные пивные – идя по следу, детектив без колебаний появлялся в самых темных и мрачных местах. Однако, завернув за угол, он начал невольно подумывать о том, что было бы неплохо, очутись сейчас рядом его друг и коллега Уотсон, в карман которого был бы предусмотрительно положен его армейский револьвер.

Молодая женщина, которую, как ему удалось выяснить утром у Тернеров, звали Энни Шьюри, ростом была не выше пяти футов и имела хрупкое сложение. Было заметно, что ей приходится зарабатывать на жизнь тяжким трудом, но, судя по ее внешности, нельзя было сказать, что она готова взяться за любую работу, а это о многом говорило Холмсу. Обычно у прислуги из богатого дома можно за небольшую плату добыть необходимые сведения, но, если подозрения сыщика были верны, эта служанка не просто торговала домашними сплетнями. Должно быть, речь шла о значительной сумме, поскольку девушка самовольно покинула работу и больше не могла претендовать на хорошее место, так как осталась без рекомендаций.

Она дошла до пивной под названием «Корабль и якорь», открыла дверь и без колебаний направилась внутрь. Холмс следовал всего в нескольких шагах от служанки и с радостью отметил, что даже теперь, днем, заведение отнюдь не пустует. Тут были и матросы с грузовых судов, и местные обитатели; между столиками в поисках клиентов прохаживалось несколько девиц легкого поведения. Холмс протолкался к барной стойке, заказал себе пинту эля и принялся разглядывать присутствующих. Сначала он не видел девушку, но, будто бы случайно передвинувшись вдоль стойки, он вдруг заметил ее как раз в тот момент, когда она передавала свой сверток какому-то мужчине, сидевшему за столиком в углу. Лицо мужчины было скрыто полями шляпы, но Холмсу удалось разглядеть шрам, рассекавший щеку до самой шеи, и курчавую темную бороду. Подобные рубцы частенько встречались на лицах завсегдатаев подобных пивных, и детектив не увидел в нем ничего примечательного. Разыскивать в подобном месте человека со шрамом на лице было все равно что разыскивать в Новом городе господина с прогулочной тросточкой. Холмс увидел, как мужчина засунул сверток под сиденье, а девушка отвернулась, собираясь уходить, но мужчина схватил ее за руку и притянул к себе. Холмс хотел было вмешаться, но мужчина лишь прошипел ей на ухо несколько слов и отпустил, позволив ей убираться восвояси. Девушка, казалось потрясенная услышанным, поспешила к выходу. Холмс поставил свою кружку на стойку и уже собирался последовать за ней, но в это мгновение из-за стола, находившегося прямо перед ним, выскочил какой-то человек и в приступе бешенства перевернул стол, стряхнув с него игральные карты и монеты. Столкновение было неизбежно. Мужчина подступил к Холмсу, глаза его налились кровью:

– Что это вы замышляете? Спорим, не просто так сюда заявились: вид у вас такой, будто чего-то вынюхиваете!

Холмс примирительно поднял руки:

– Милейший, я зашел сюда только затем, чтобы выпить, а теперь собираюсь отчаливать. Прошу прощения, если чем-то задел вас, я этого не хотел.

Он попытался обойти противника, но тот сделал шаг в сторону и опять очутился перед Холмсом:

– Умника из себя строим, сэр? С такими, как я, разговаривать не желаем?

Ругательства градом полились на знаменитого детектива. Тот снова попытался проскользнуть к выходу, но его грубо схватили за руку и развернули в обратном направлении.

– Милейший! – воскликнул Холмс. – Должен предупредить, что такое поведение не приведет ни к чему хорошему!

Мужчина расхохотался, и к нему присоединились его приятели.

– Ох, до чего ж страшно стало, прямо душа в пятки! – прорычал зачинщик ссоры. – Да кто ты такой, чтобы мне угрожать! Кожа да кости, дуну – закачаешься!

Он замахнулся кулаком и попытался ударить Холмса в лицо, но тот с присущим ему проворством уклонился и избежал удара. Он сознавал, что не только упустил женщину, но и привлек к себе излишнее внимание публики в присутствии человека, которому она передала сверток.

– У меня нет для ссор ни времени, ни желания! – отрезал сыщик.

Такая необходимость возникала нечасто, но Холмс в любой момент мог пустить в ход свои боксерские навыки. Предупредив таким образом соперника, он обрушился на него серией хорошо рассчитанных ударов, а затем нанес завершающий тычок в висок. Внезапно продемонстрировав недюжинное бойцовское мастерство, шустрый незнакомец совершенно ошеломил окружающих. Воспользовавшись их замешательством, Холмс быстро протиснулся к выходу и выскочил на улицу. Быстро осмотревшись, он понял, что Энни Шьюри уже и след простыл, и нещадно выбранил себя за то, что так замешкался. Его способность избегать подобных инцидентов нынче явно покинула его. Дверь позади него опять открылась, но Холмс, даже не оглянувшись, быстро выбежал на мостовую, запрыгнул в груженный бочками фургон, на его счастье проезжавший мимо, и был таков. Ему повезло лишь в том, что Энни успела выйти из пивной раньше, чем вспыхнула ссора, поэтому единственное, что он мог теперь предпринять, – это вернуться к жилищу девушки и дождаться ее возвращения.

Мортхаус откинулся на спинку сиденья и, проезжая мимо Шерлока Холмса по пути из Лейта, осторожно взглянул на сыщика. Констебль велел кэбмену отвезти его в полицейский участок в надежде, что он застанет там инспектора Фаулера и сможет передать ему полученные от Холмса сведения, чтобы хотя бы на время отвести от себя грозу. Мортхаус смотрел из окна на проплывающие мимо улицы и размышлял о человеке, с которым только что расстался. Холмс представлялся Джеймсу личностью холодной и расчетливой, но в то же время глубоко гуманной. Мортхаус никак не мог позабыть, о чем говорил ему прославленный детектив. Констеблю недоставало навыков, и с этим ничего нельзя было поделать, однако ничто не мешало ему изучить опыт прошлого и постараться использовать его в будущем. Его отец, прилежно штудируя юриспруденцию, сумел сделаться выдающимся адвокатом и учил сына, что книги должны стать постоянными спутниками его жизни. Учитывая его напутствие, было бы справедливо предположить, что, останься он в живых, Мортхаус обязательно завершил бы учебу и вошел в семейное дело. Однако этого не случилось. Джеймсу даже припомнилось, что отец говаривал: «Глупец тот, кто тратит жизнь на пустые сожаления о несбывшемся, вместо того чтобы стараться осуществить возможное». В конце концов Мортхаус выкинул эти мысли из головы, поскольку теперь было не время учиться – у него имелись и более насущные дела.

Входя в полицейский участок, Мортхаус собрался с духом, чтобы стойко встретить неизбежную брань, которая выливалась на любого проходившего через вестибюль констебля. Все пространство холла было заполнено отборнейшими ругательствами и нестерпимой вонью. Мортхаус почувствовал немалое облегчение, добравшись наконец до двери и выйдя в другое помещение. Какофония, царившая в вестибюле, немного стихла, хотя до Джеймса все еще доносился неясный гул голосов. Дверь кабинета Фаулера была распахнута, и Мортхаус успел мельком взглянуть на инспектора, прежде чем присутствие его самого было замечено. Фаулер, склонившись над столом с пером в руке, что-то ожесточенно писал в большой, напоминающей гроссбух, книге. При этом он беспрестанно бормотал про себя, и хотя различить отдельные слова было невозможно, в его тоне отчетливо слышалось раздражение. Мортхаус осторожно постучал по открытой двери, и Фаулер поднял голову.

– Чего надо? – прорычал он, не успел даже понять, кто стоит перед ним. – Мортхаус, я очень занят. Надеюсь, вы явились сюда с новостями и не станете тревожить меня попусту?

Это был не столько вопрос, сколько приказ. Мортхаус вошел в кабинет и остановился перед столом:

– Да, сэр, у меня есть новости. Утром, после вашего ухода, я занялся поисками, и мне, кажется, удалось выяснить кое-что насчет призраков.

Фаулер отложил перо и откинулся на спинку стула. Глаза его сузились.

– Ясно. Ну, и что же вам удалось выяснить?

– Осмотрев комнату Энни Шьюри, я заключил, что она покидала дом в спешке. Ее кровать так и не была расстелена. Все вещи она унесла с собой. Мне представляется очевидным, что именно она и производила так называемые потусторонние шумы, а после, опасаясь возможного разоблачения, в ужасе бежала. Я нашел на заднем дворе некое шумопроизводящее устройство, которое, судя по всему, принадлежало ей.

Фаулер кивнул:

– Весьма похвально, констебль. Недурно сработали. А нам известно, где эта Энни Шьюри сейчас?

– Известно, сэр. По-видимому, она обитает в одном из доходных домов в Лейте. Я видел ее там сегодня утром, но задержать не сумел.

– Весьма и весьма похвально. Однако я должен спросить, вас, констебль: вы уверены, что пришли ко всем этим заключениям самостоятельно?

Мортхаус почувствовал, что во рту у него пересохло, а сердце забилось чаще.

– Конечно, сэр, а как же иначе?

Фаулер хлопнул ладонями по столу, заставив перо подскочить в воздух на целых шесть футов, затем встал, отодвинув стул так резко, что тот ударился об стену. Инспектор обошел стол, и Мортхаус инстинктивно отступил, но начальник вплотную приблизился к нему. Джеймс снова отступил и оказался приперт к стене, а Фаулер навис прямо над ним, так что его лицо оказалось всего в футе от лица констебля.

– Думаете, я совсем идиот, Мортхаус? – завопил он. – Так получилось, что утром, вскоре после отъезда, я вернулся к дому Тернеров и видел, как вы пустили внутрь мистера Шерлока Холмса! Что вы на это скажете?

– Мистер Холмс явился туда по просьбе миссис Тернер, и мне ничего не оставалось, как впустить его, – пролепетал Джеймс.

– Может быть, может быть, но разве это миссис Тернер немного погодя уехала в кэбе с мистером Холмсом?

Мортхауса прошиб холодный пот: он понял, что на этот раз ему не выпутаться. Глупо было надеяться, что его контакты с Шерлоком Холмсом останутся незамеченными, особенно если учесть вражду, которую Фаулер, казалось, питает к ним обоим.

– Вы сознаете, что умышленно ослушались моего приказа не подпускать его к месту преступления? – продолжал вопить инспектор. – Мало того: судя по всему, вы с ним на пару следили за служанкой Тернеров, которая, возможно, станет подозреваемой в убийстве. Да я с вас шкуру за это спущу, Мортхаус!

Бешеная ярость стоявшего перед ним человека оказала на Мортхауса прямо-таки уничтожающее воздействие. Он был уверен, что именно этого инспектор и добивался. То была проверенная тактика гориллы, которая колотит себя в грудь, желая напугать жертву. И вдруг посреди всего этого кошмара у Мортхауса мелькнула спасительная идея.

– Вы правы, сэр, но я пошел на это сознательно. Я использовал сыщика в своих целях и позволил ему привести нас к дому Энни Шьюри. Мне подумалось: какой смысл, имея собаку, лаять самому?

Фаулер по-прежнему свирепо пялился на констебля:

– Это и есть ваше оправдание?

Мортхаус кивнул, изо всех сил стараясь не опустить взгляд.

– Что ж, ладно. – Фаулер отступил на шаг назад и пригладил на себе одежду.

Мортхаус почувствовал, как напряжение понемногу отпускает его.

– Вы отстранены от дела, констебль. Отныне им буду заниматься я, – заявил инспектор.

– Но, сэр, вы… – запротестовал было Мортхаус, однако под сердитым взглядом Фаулера тут же осекся.

– Я сказал, констебль: делом отныне занимаюсь я. – Инспектор снова взялся за перо и придвинул к себе книгу. – Надеюсь, вы вернетесь к своим обычным обязанностям и будете держаться подальше от мистера Шерлока Холмса, если хотите и впредь служить в полиции.

Мортхаус на миг заколебался, раздумывая, не стоит ли поспорить, но инстинктивно принял мудрое решение отказаться от дальнейших пререканий.

 

Глава 14

Джон Уотсон сидел в переполненной аудитории медицинского факультета и наблюдал за своим кузеном, читавшим лекцию. Патрик постоянно отступал от темы, заявленной как «Применение анестезии в хирургических операциях», ибо твердо намеревался продолжать обработку своего младшего родственника и коллеги с целью заставить его принять должность. Притихшие студенты, открыв рот, слушали, как Патрик потчует их рассказами о своем участии в Крымской кампании. Но сколь бы ни были занимательны эти байки, они давно уже начали отдавать нафталином, ибо Крымская война закончилась почти тридцать лет назад, когда большинства нынешних студентов еще не было на свете. Заметив это и принимая во внимание необходимость держать аудиторию в напряжении, Патрик повернулся к Уотсону и жестом пригласил его выйти на кафедру.

– Коллеги! – произнес Патрик. – Сегодня нам оказана честь принимать у себя человека, которого впредь вы, надеюсь, часто будете видеть на факультете во время обучения.

Он улыбнулся. Уотсон попытался возразить, но Патрик, не дав ему такой возможности, заговорил снова:

– Господа, прошу приветствовать моего кузена и бывшего военно-полевого хирурга, замечательного доктора Джона Уотсона!

Раздались вежливые аплодисменты. Уотсон вышел на середину возвышения и в знак признательности поклонился. Патрик отступил назад и жестом указал на него:

– Наш факультет предложил доктору Уотсону занять пост лектора по военно-полевой хирургии, и мы надеемся, что он станет для нас ценным приобретением. Джон, почему бы вам немного не рассказать о себе?

Уотсон улыбнулся, оглядев множество лиц, взиравших теперь на него, и пытаясь понять, хотел бы он отныне видеть их постоянно.

– Что ж, – начал он, – меня зовут доктор Джон Уотсон. Я доктор медицины, окончил Лондонский университет.

Последние его слова были встречены добродушными смешками, сумевшими растопить лед.

– Да, господа, вы правы, я понимаю, что в Эдинбурге этого не оценят! Закончив обучение, я проходил курс для военных хирургов в Нетли, а оттуда был назначен ассистентом хирурга в Пятый Нортумберлендский стрелковый полк. Я должен был присоединиться к своему полку в Индии, но… – Он запнулся, так как воспоминания прервали ход его мысли. – Простите… но этому не суждено было случиться, так как разразилась Вторая афганская война и меня перенаправили в Кандагар, в самое сердце страны.

Уотсон глянул на Патрика, но тот знаком просил его продолжать. Доктор снова повернулся к слушателям и почувствовал, что они начинают испытывать к стоящему перед ними незнакомцу неподдельный интерес. Тогда он продолжил:

– Там была страшная бойня. Я видел много ужасов и никому не пожелал бы такого. К сожалению, хотя тот конфликт остался в прошлом, у меня нет причин надеяться, что это последняя война, на которую были призваны молодые люди вроде вас. Вражеская артиллерия, поливавшая нас огнем, наносила моим товарищам чудовищные увечья; мы потеряли много хороших бойцов. Правда, должен сказать, что мы в долгу не остались и вывели из строя немало солдат противника. Именно таким способом, господа, и выигрываются войны, и именно он наглядно демонстрирует всю бессмысленность этого занятия. Было роздано множество почестей и орденов, но меня это вовсе не радовало. Если бы мы могли соревноваться с другими государствами лишь на мирном поприще! Но сейчас все обстоит по-другому! – Он остановился, чувствуя, что слишком взволнован, и решил сменить тему: – Вскоре я был переведен в Беркширский полк и принял участие в злосчастной битве при Майванде.

По аудитории пробежал ропот: всем был отлично известен печальный исход этого сражения, вызывавший у военных немалое раздражение. Британские войска, лучше обученные и оснащенные, значительно уступали в численности необузданным и кровожадным афганцам. Битва была долгой и кровавой. Было убито свыше девятисот британских солдат, и хотя противник потерял втрое больше убитыми и многократно более ранеными, англичане потерпели сокрушительное поражение. Одной из немаловажных причин краха стала излишняя убежденность в превосходстве над туземными племенами, с которыми предстояло сразиться британским войскам.

– Не сомневаюсь, все вы знаете историю этой битвы, ведь она явилась заметным событием в современной истории. Достаточно сказать, что и тут мои познания в военно-полевой хирургии были востребованы в полной мере и подверглись суровой проверке действительностью, а я получил новый опыт. Однако скоро этому пришел конец: ружейная пуля угодила мне в плечо и раздробила кость, хотя жизнь моя была вне опасности, так как пуля лишь задела подключичную артерию. Мне грозил плен, если бы не самоотверженный поступок моего ординарца… – Тут Уотсон поднял глаза и, посмотрев на слушателей, попытался развеять овладевшую ими печаль: – Но это совсем другая история, господа. Что ж, на сем позвольте закончить и вернуть вас под крылышко доктора Патрика Уотсона.

Студенты разразились стихийными аплодисментами и в знак уважения встали. Патрик вернулся на кафедру и, взяв кузена за руку, не позволил ему уйти, проговорив:

– Благодарю вас, господа! Уверен, вы согласитесь с тем, что недавний опыт и познания доктора Уотсона могут принести огромную пользу. Но по вашим лицам я вижу, что вы спрашиваете себя: каким образом они смогут пригодиться вам, если впоследствии вы придете на работу в Эдинбургскую лечебницу или займетесь частной практикой? Джон, не могли бы вы ответить на этот вопрос?

Уотсон чувствовал, что печальные воспоминания выбили его из колеи, однако учтиво согласился.

– Первый совет, который я могу вам дать: пока вы здесь – изучайте приемы, снова и снова повторяйте необходимые действия, чтобы быть уверенными, что освоили их в совершенстве. Да, я хорошо знаю военно-полевую хирургию и могу поделиться этими познаниями с вами. Я могу научить вас обходиться тем немногим, что окажется у вас под рукой во время операции. Но все ваши манипуляции окажутся бесполезны, если вы не сможете выполнять их с огромной скоростью. Пока вы будете вспоминать, как наилучшим образом помочь пациенту, может статься, его жизнь повиснет на волоске. Однако врач, который усердно учился и набивал себе руку, не потеряет время и в конечном итоге сумеет спасти куда больше раненых! Отсюда мой второй совет: внимательно следите за тем, чтобы ослабленный пациент не заразился побочной инфекцией. Знаю это по собственному опыту, ибо, не успев оправиться от ранения, я подхватил брюшной тиф и снова оказался в смертельной опасности, которой мог избежать.

Патрик отпустил руку кузена, которую до сих пор осторожно держал в своей, и улыбнулся:

– Спасибо, доктор Уотсон. Вы положили отличное начало своей преподавательской деятельности. Надеюсь, что в дальнейшем наши студенты смогут многое почерпнуть из ваших лекций.

Уотсон вежливо улыбнулся в ответ, кивнул Патрику и вышел в коридор. Если Патрик хотел силой добиться от него немедленного ответа, то он просчитался. Стоя в коридоре и прислушиваясь к приглушенному голосу своего кузена, доносившемуся из-за закрытой двери, Уотсон чувствовал, что его переполняют эмоции. Когда он вышел на кафедру перед слушателями, его охватила эйфория, но затем, живо припомнив свое недавнее военное прошлое, он ощутил привкус горечи и теперь спрашивал себя, готов ли он, хотя бы и мысленно, вернуться в те дни.

 

Глава 15

Через некоторое время после того, как Шерлок Холмс упустил Энни Шьюри в пивной, он вновь заметил ее. Начинало смеркаться; наконец на улице показалась зябко кутавшаяся в накидку фигурка. Холмс, устроившийся на противоположном тротуаре и наблюдавший за ней с некоторого расстояния, внимательно вглядывался, пытаясь понять, нет ли с девушкой кого еще. К счастью, она была одна. Энни Шьюри юркнула в проулок между домами и моментально исчезла из поля зрения. Холмс пересек улицу и тихонько последовал за ней. Его чуткое ухо уловило, как где-то наверху захлопнулась дверь. Недавно Холмс прибавил к своим сочинениям монографию об акустике зданий, но, прежде чем написать ее, он, как обычно, основательно изучил материал и теперь мог по слуху определить местонахождение источника звука.

Очутившись на четвертом этаже, он тщательно осмотрел пол: как и следовало ожидать, пыль и грязь около одной из дверей оказались недавно потревожены. Холмс прислушался, но внутри было тихо. Положившись на удачу, он трижды решительно постучал. До него донеслось какое-то шарканье, но ему никто не открыл и голоса не подал. Сыщик приник к двери:

– Энни Шьюри, я знаю, что вы там! Советую ради вашего же блага открыть дверь.

Снова молчание.

– Меня зовут Шерлок Холмс. Я пришел сюда от имени миссис Тернер и не имею никакого отношения к полиции. Мне просто надо знать, что произошло. Подозреваю, что вы не виновны в случившемся.

– Я невиновна. Я ничего не сделала, – ответил из-за двери дрожащий женский голос.

– Тогда вам нечего опасаться, разве что полиции. Боюсь, что я единственный, кто может вам помочь. Если хотите…

Детектив терпеливо ждал, пока не услышал звуки приближающихся шагов. Щелкнул замок, и дверь отворилась.

Изнутри высунулась голова Энни Шьюри. На лице ее явственно читалось беспокойство, в глазах застыли испуг и подозрительность.

– Что вам надо, мистер? Я ничего не сделала.

Холмс улыбнулся:

– Думаю, это действительно так. Ваша хозяйка, миссис Тернер, наняла меня, чтобы установить, кто совершает беспокоящие весь дом ночные бесчинства. Я знаю, что это были вы.

Девушка хотела возразить, но грозный взгляд детектива заставил ее замолчать.

– Итак, мисс Шьюри, не будем терять времени, – резко проговорил он. – Мы оба знаем, что таинственные звуки производили именно вы, но я хочу знать, для чего вы это делали. Короче говоря, я – ваша единственная возможность доказать, что вы не повинны в убийстве.

– Убийство? Я тут ни при чем! Я ничего не сделала этому жильцу. – Служанку охватила паника. – Вы говорите, что можете мне помочь?

Холмс кивнул.

– Тогда входите.

Сыщик без колебаний зашел внутрь, закрыл за собой дверь и последовал за Энни в убого обставленную комнатушку. Девушка указала ему на деревянный стул, а сама устроилась на лежавшем на полу тюфяке.

– Судя по всему, вы живете здесь не одна? – спросил Холмс.

– Да, с сестрой. Она только что ушла на работу и, скорее всего, вернется только утром.

– Вы признаете, мисс Шьюри, что это вы производили ночные шумы и устраивали беспорядок?

Несчастная кивнула:

– Да. Все начиналось как шутка, баловство от нечего делать. Мы с одной подругой поспорили: она утверждала, что у меня ничего не получится, но у меня получилось, и даже этот полоумный полицейский не смог меня изловить.

– Вашей изобретательностью можно лишь восхищаться. Однако мне не понятно, почему вы не признались в розыгрыше полиции, когда был убит мистер Вулбридж.

Она смутилась:

– Почему вы продолжаете говорить, будто его убили? Это ведь был несчастный случай, разве нет? Так мне сказали. Должно быть, это моя вина. Если бы я все это не затеяла, ничего бы и не случилось.

– Возможно, однако с тех пор у меня появились новые сведения. Я попрошу вас рассказать все, что вам известно о событиях той ночи.

Энни задумалась, отчаянно ломая руки.

– Не могу, – промолвила она наконец. – Он убьет меня, если узнает.

– Кто? Кого вы боитесь, Энни? Уверяю вас, что вы в полной безопасности!

Девушка рассмеялась, но в ее голосе ясно слышалась дрожь.

– Ха! Неужели, мистер? А я в этом совсем не уверена. Он уже велел мне держать язык за зубами, а не то будет худо. Вам лучше уйти, мистер, я не могу открыть вам всего, вот так. Мне нечего сказать. Я ничего не знаю. – Она встала с тюфяка, подошла к Холмсу и стала упрашивать, чтобы он вставал и уходил.

– Почему вы не хотите назвать мне имени этого человека? – допытывался сыщик. – В моих силах сделать так, что его арестуют и он не сможет не только причинить вам вред, но даже и разыскать вас. Полиция позаботится о вашей безопасности.

– Ха! Полиция! Они еще хуже его. Идите же! Убирайтесь, или я позову на помощь!

Сочтя, что на сегодня громких сцен уже довольно, Холмс встал, направился к двери, открыл ее, однако на пороге остановился, лишая девушку возможности закрыть дверь. Резко обернувшись и не давая ей опомниться, он проговорил:

– Настоятельно советую вам сообщить мне, кого вы защищаете. Если вы решите и дальше хранить молчание, у меня не останется выбора, кроме как заявить в полицию. Вас арестуют за умышленное убийство мистера Джорджа Вулбриджа, проживавшего в доме Тернеров на Хериот-Роу в Эдинбурге…

– Но я не…

– Тогда совершите благородный поступок и откройте мне имя этого…

– Он велел мне никому не говорить. Не думаю, что он хотел причинить ему вред, он очень любил его… любил как сына…

Холмс расслабился и одарил служанку самой очаровательной улыбкой, какую только мог изобразить:

– Вы имеете в виду мистера Тернера. Это он убедил вас продолжать ночные бесчинства?

Энни разрыдалась, закрыв лицо руками и размазывая грязь по щекам:

– Он сказал… ежели я кому-нибудь разболтаю, то окажусь на улице…

Холмс вышел на лестничную площадку и надел шляпу, сурово бросив на прощание:

– Вы уже оказались на улице. – Потом он смягчился: – Я постараюсь объяснить ситуацию миссис Тернер и попрошу дать вам рекомендацию, чтобы вы могли найти себе место. Но пока что я попрошу вас о том же, что и ваш хозяин: никому не рассказывайте о нашей встрече.

Девушка уныло кивнула, по-прежнему пребывая в угнетенном и растерянном состоянии, и закрыла за посетителем дверь. Холмс спустился и вышел на улицу. «Мистера Тернера я, пожалуй, оставлю на завтра, – размышлял он, натягивая перчатки. – А пока поеду домой, узнаю, как провел сегодняшний день мой друг». И он зашагал к центру города. Тем временем с площадки этажом выше спустился некто, не замеченный обычно бдительным сыщиком, прокрался по лестнице и встал перед дверью Энни.

 

Глава 16

В четверг утром ритуал принятия пищи представлял собой весьма занимательное зрелище – столь напряженная атмосфера царила на завтраке. Не то чтобы между присутствующими возникло отчуждение, однако каждый явно был поглощен собственными размышлениями.

Уотсон все еще пребывал в состоянии некоторого замешательства, вызванного волнением, какое породили в нем вчерашние воспоминания об Афганистане. Прошло уже много месяцев с тех пор, как он вернулся, но лишь вчера, во время лекции, он пережил то, что можно было описать как эмоциональное воскрешение чувств и воспоминаний о том периоде. Патрик был свидетелем его замешательства, хотя и не мог до конца понимать, что творилось в душе у кузена. Однако его самого по преимуществу заботил вопрос о том, согласится ли Джон занять предложенный пост. Уотсону было невдомек, что вопрос о его назначении уладился отнюдь не сразу. Патрику стоило немалых усилий добиться этого, и теперь колебания кузена заставляли его нервничать. Судя по всему, наименее тревожные мысли занимали Холмса. Напротив, он наслаждался неожиданно свалившимся на него расследованием, которое скрасило его пребывание в Эдинбурге. Говорят, путешествия расширяют кругозор, но для неугомонного гения дедукции они по большей части являлись лишь возможностью раскрыть то или иное дело.

Теперь ему было ясно, что мнимым призраком, за которым вначале стояла всего лишь глупая шалость служанки, позднее воспользовались, чтобы замаскировать куда более опасные намерения. Холмс спрашивал себя, почему именно жилец Тернеров, Вулбридж, стал жертвой этого, в общем-то дилетантского, убийства. Было очевидно, что преступление совершено на редкость неуклюже: в произошедшем четко просматривался преступный умысел (по крайней мере знаменитому сыщику не составляло труда его разглядеть); кроме того, непростительной ошибкой было привлечь к соучастию третью сторону. Холмс знавал на своем веку многих преступников, но уважение испытывал лишь к таким же, как он сам, профессионалам, а их можно было по пальцам перечесть. Тут ход мыслей Холмса был прерван, так как Патрик наконец нарушил молчание.

– Ты сегодня поедешь со мной на факультет, Джон? – спросил он.

– Да-да, поеду. Это доставит мне большое удовольствие. Если, конечно, вы, Холмс, не хотите, чтобы я сопровождал вас. Возможно, вам понадобится моя помощь?

Детективу, чтобы очнуться от своих размышлений, потребовалось несколько секунд, в течение которых оба Уотсона пребывали в некотором замешательстве, не понимая, то ли он не расслышал вопрос, то ли не проявил к нему интереса.

– Прошу прощения, – наконец ответил Холмс. – Пожалуйста, отправляйтесь с доктором Уотсоном. Полагаю, поездка принесет вам гораздо большее удовлетворение, чем это расследование.

– Оно оказалось слишком простым для вас, старина? – полюбопытствовал Уотсон.

– В настоящий момент дело представляется мне на редкость неинтересным, – ответил Холмс, слегка кривя душой. – Кажется, мы имеем дело с преступником наихудшего сорта.

– Вы имеете в виду убийцу, мистер Холмс? – предположил Патрик.

– Нет, – засмеялся Уотсон, – он имеет в виду дилетанта. Честно говоря, дружище, это уж чересчур!

Холмс усмехнулся и неожиданно встал:

– Принимаю это за комплимент, Уотсон. С вашего позволения, я должен откланяться.

И, не дождавшись ответа, он быстро вышел из комнаты. Патрику и Уотсону пришлось заканчивать завтрак без него, чтобы затем вновь с головой уйти в проблемы медицинского образования.

Холмс шагал в направлении тернеровского дома, полной грудью вдыхая чистый утренний воздух. Для прославленного детектива, учитывая его нерасположение к сельской жизни, было настоящей удачей ощутить бодрящую свежесть посреди городских улиц. Вопреки его ожиданиям погода стояла чудесная, ветер совершенно стих, и грохот экипажей, катившихся по вымощенным булыжником улицам, эхом отдавался вдали. Свернув на Хериот-Роу и уже приблизившись к месту назначения, Холмс вдруг услышал позади чьи-то быстрые шаги. Обернувшись, он тотчас столкнулся с побагровевшим, запыхавшимся Мортхаусом. Констебль был в панике.

– Вам лучше пойти со мной, мистер Холмс. – Вид у Джеймса был такой, что Холмс решил не возражать. – За углом ждет кэб.

Через минуту наемный экипаж уже мчал их в Лейт.

– Судя по всему, – промолвил сыщик, – мы направляемся в жилище мисс Энни Шьюри?

– Да, мистер Холмс. Должен предупредить вас, что дело приняло очень серьезный оборот.

От дальнейших разъяснений Мортхаус отказался, настояв на том, что Холмс должен увидеть все своими глазами, чтобы составить собственное мнение. Немного погодя они уже поднимались по лестнице доходного дома в Лейте. Очутившись перед дверью Энни Шьюри, Мортхаус отступил в сторону и жестом пригласил детектива войти первым:

– Я уже здесь побывал, мистер Холмс, и предпочел бы больше этого не видеть.

– Я настоятельно рекомендую вам пойти со мной. Вы должны не просто смотреть, но собирать доказательства. По-видимому, мне предстоит войти в комнату, где лишили жизни человека. Ради жертвы мы обязаны воспользоваться возможностью и узнать, о чем говорят улики.

Мортхаус кивнул и неохотно последовал за Холмсом в комнату Энни. Оказавшись там, констебль вновь ощутил то же отвращение, которое испытал и в первый раз, но знаменитый сыщик с его беспристрастным аналитическим умом не мешкая приступил к осмотру. Залитое кровью тело Энни Шьюри валялось на тюфяке, точно тряпичная кукла. Рядом на полу образовалась темно-красная лужица крови. Молодая женщина явно была избита: припухлости и синяки, которыми были покрыты лицо и плечи, исказили ее черты почти до неузнаваемости.

– Расскажите, что вы видите, Мортхаус, – сказал Холмс.

– Ну, – неуверенно проговорил констебль, припомнив предыдущий урок, – ее сильно избили. Кажется, на руках есть ножевые раны.

– Верно, Джеймс, но я бы попросил вас не уподобляться тем, кто замечает только очевидное. Я могу привести с улицы любого прохожего, и он укажет мне на те же факты. Мы должны увидеть гораздо больше.

Холмс подошел к трупу, опустился перед ним на колени и жестом велел Мортхаусу присоединиться к нему:

– Взгляните сюда: судя по тому, под каким углом нанесены удары ножом, преступник леворук.

– Значит, это работает на нас, ведь левшей намного меньше, чем правшей?

– Верно. Рискну предположить, что раны на руках выше локтей она получила, пытаясь защититься. А теперь скажите, в каком положении находилась дверь, когда вы пришли?

– Она была закрыта, но не заперта. Мне достаточно было ее толкнуть, и она сразу же отворилась. Думаете, жертва сама впустила того, кто на нее напал?

Холмс усмехнулся:

– А вы способный ученик. Будь это случайный грабитель, на двери имелись бы следы взлома. Кроме того, я заметил, что в комнате порядок, почти все вещи лежат на своих местах. Следовательно, это было отнюдь не неудавшееся ограбление. – Холмс встал и оглядел тело: – Ее били преимущественно по лицу. По моему опыту, это свидетельствует – по крайней мере, в данных обстоятельствах – о личной ненависти преступника к жертве.

Мортхаус тоже поднялся и отодвинулся подальше от трупа:

– То есть нужно искать среди ее родных или друзей?

– Мне так не кажется. Боюсь, я не верю в совпадения. Тот факт, что она была убита сразу после бегства из дома Тернеров, говорит о том, что эти события связаны между собой. Сдается мне, это была попытка – и успешная, заметьте! – устроить так, чтобы Энни Шьюри больше ничего не смогла нам рассказать.

Мортхаус взглянул на сыщика:

– Разве она вам что-то сообщила?

Холмс поведал констеблю о своем вчерашнем разговоре с Энни.

– Значит, мы немедленно должны арестовать мистера Тернера! – воскликнул Мортхаус.

– Отнюдь. У нас есть только ниточка, которая пока не привела нас прямо к мистеру Тернеру. Не думаю, что такой человек, как он, – банкир, прочно устроившийся в этой жизни, – способен на подобную свирепость и физическое насилие. Однако он вполне мог нанять того, кто сделал за него всю грязную работу.

– Да, но где человек вроде Артура Тернера может найти столь жестокого негодяя? – спросил Мортхаус.

– Вот это-то мы и должны выяснить. Еще не все детали головоломки собраны, – ответил Холмс.

 

Глава 17

Холмс вышел на улицу и пешком отправился к той пивной в Лейте, куда вчера привела его Энни Шьюри. Мортхаус вызвал подкрепление, чтобы уладить дело с трупом. Было решено, что детективу лучше удалиться до прибытия полиции. Холмс видел у Мортхауса задатки сыщика, но требовалось время, чтобы избавить его от мыслительных стереотипов. Он должен научиться думать самостоятельно и замечать не только то, что находится у него перед носом.

В пивной «Корабль и якорь» царила все та же унылая серость, что и вчера, там ничто не изменилось к лучшему. Мысль о том, что мистер Тернер мог часто наведываться в подобное место, казалась Холмсу невероятной. Здесь банкир не только выглядел бы белой вороной, но, скорее всего, сделался бы мишенью для воров и грабителей. Поскольку вчера Холмс уже успел привлечь к себе внимание местной публики, ему было опасно появляться здесь вновь. Он ясно понимал: пусть завсегдатаи этого заведения люди не слишком образованные, память на лица у них отменная, особенно если дело касается обидчиков. Если драчун, повздоривший с Холмсом, снова окажется тут, можно не сомневаться: дело закончится так же, как в прошлый раз.

Хорошенько все взвесив, сыщик решил, что ему все же необходимо появиться в пивной, а значит, требуется изыскать способ, которым это можно осуществить. В Лондоне под рукой у него имелся целый набор различных предметов для маскировки, но здесь, в Эдинбурге, в его распоряжении не было ничего подобного; однако для того, кто годами оттачивал свою изобретательность, это не представляло особой трудности.

Холмс дошел до пристани и возле одного из грузовых судов приметил нескольких типов. Когда он приблизился, они посмотрели на него с подозрением, но как только он вытащил портмоне, сделались не в пример дружелюбнее. Они потолковали с Холмсом, чему изрядно мешал их сильный восточноевропейский акцент, затем быстро посовещались меж собой, и сделка состоялась. Холмс обзавелся пальто, шляпой и небольшой котомкой, которая болталась на плече у одного из матросов, заплатив за это пятнадцать шиллингов, которые, без сомнения, очень скоро были потрачены на выпивку или портовых шлюх.

Нацепив только что приобретенные вещи поверх собственных и измазав грязью лицо, башмаки и брюки, Холмс шатающейся походкой вернулся к «Кораблю и якорю». В пивной, как и вчера, было многолюдно, сильно накурено и очень шумно. Когда сыщик вошел, в его сторону повернулось несколько голов, но никто не обратил особого внимания на нового посетителя, явно принадлежавшего к их кругу. В портовых забегаловках вроде этой незнакомые лица вовсе не редкость. Холмс приблизился к барной стойке, заказал пинту эля и сразу сделал большой глоток, так как места, чтобы спокойно расположиться и не спеша выпить свое пиво, здесь не нашлось. Заметив в углу свободный стул, Холмс занял его и, привалившись головой к стене, сделал вид, будто в подпитии задремал, но оставил глаза чуть приоткрытыми, чтобы наблюдать за обстановкой. Не проходило и минуты, чтобы в пивной не раздавались чьи-нибудь крики, грозившие вылиться в потасовку между несколькими забулдыгами. В ссорах не было ничего из ряда вон выходящего, и потому они не слишком беспокоили Холмса: спорщики сперва хорохорились, но потом в большинстве случаев уступали настояниям приятелей и успокаивались, до поры уняв свою спесь. Сыщик терпеливо просидел около часа, время от времени делая маленький глоток эля и снова «засыпая». Наконец, ему повезло: в пивную вошел тот самый человек с большим шрамом на лице.

Как и в прошлый раз, мужчина со шрамом занял дальний столик на противоположном конце заведения. Вокруг сновало множество людей, и следить за кем-то тут было непросто, но так как Холмс, прикинувшийся выпивохой, не вызывал интереса у окружающих, он мог спокойно наблюдать за своим объектом сквозь толчею. В прошлый раз сыщик едва успел рассмотреть этого человека – через несколько минут ему самому стало уже не до слежки. Теперь же, выиграв благодаря маскировке время, он получил отличную возможность не спеша изучить эту странную личность. Росту в мужчине было около пяти футов десяти дюймов, одежда на нем была старая, но не заношенная – во всяком случае, простые рабочие или обитали ночлежного дома такую не носили. Он явно обладал некоторыми средствами, но для чего-то притворялся бедняком. Когда мужчина поднес ко рту кружку с элем, на внутренней стороне руки повыше локтя у него показалась татуировка; Холмс, некогда изучавший рисунки наколок, без труда определил, что ее обладатель служил в торговом флоте. Казалось, мужчина никого здесь не знал, однако он непрерывно шарил глазами по помещению, точно выискивая кого-то. Так прошло пятнадцать минут. Холмс продолжал внимательно наблюдать за мужчиной со шрамом. Наконец входная дверь снова открылась и в переполненную пивную вошел какой-то человек. В руках он держал обернутый коричневой бумагой ящичек длиной не более фута по каждой стороне. С такого расстояния трудно было понять, что это такое; кроме того, из-за непрестанно мелькавших в поле зрения Холмса людей, а также из-за того, что вошедший высоко поднял воротник и надвинул на глаза шляпу, сыщик не сумел разглядеть его лица. Мужчина сел спиной к Холмсу, склонился к человеку со шрамом, тотчас вытащившему небольшой кошелек, и они обменялись несколькими словами. Хотя лица вновь прибывшего сыщик не видел, он заметил его напряженную позу, ссутулившиеся плечи и трясущуюся голову. Человек со шрамом еще плотнее придвинулся к своему приятелю и приблизил губы к его уху. Холмс широко раскрыл глаза, пытаясь различить, о чем они толкуют. К несчастью, из-за царившей в пивной сутолоки он видел обоих мужчин будто в калейдоскопе: общая картинка складывалась, но некоторые детали отсутствовали. Цепкий взгляд Холмса остановился на лице человека со шрамом: он старался прочесть по губам, что тот говорит, но из-за постоянного мелькания фигур смог различить лишь несколько коротких отдельных фраз, смысл которых остался неясен: «время на выполнение…», «решение принято…», «приказали…», «еще три ларчика…», а главное, леденящие душу слова: «свидетелей не оставлять». Холмс, проклиная себя за неудачно выбранное место и мечтая оказаться поближе, чтобы иметь возможность слышать, о чем говорят те двое, стал соображать, как бы к ним подобраться, но в этот момент человек со шрамом вновь откинулся на спинку стула, пристально изучая своего сообщника и холодно улыбаясь. Судя по жестикуляции, теперь заговорил его визави, однако вскоре он поднялся, а принесенный с собой и стоявший на полу ящичек осторожно подвинул ногой в направлении человека со шрамом.

Холмс отчаянно сожалел, что с ним нет его верного Уотсона: ведь сейчас пивную готовились покинуть целых двое подозреваемых, за которыми надо было проследить. Уотсон с радостью отправился бы за одним из них, а Холмс пустился бы по следу другого. Но верного друга и спутника тут не было, и сыщику надо было решать, за кем из этих двоих идти. С одной стороны, мужчина со шрамом представлялся более подходящим кандидатом для слежки, но его было легче опознать. Скорее всего, человек с такой яркой приметой известен в полиции. В то же время второй персонаж пока являлся новым членом этого уравнения, и личность его до сих пор не была установлена, что в настоящий момент представлялось Холмсу более важным. Выяснить, кто такой мужчина со шрамом и что лежит в ящичке, будет не так сложно, а вот если удастся что-то узнать о его сообщнике, возможно, это прольет свет на все дело в целом. Время от времени каждому человеку приходится совершать выбор. Холмс преуспел в своем ремесле не в последнюю очередь потому, что умел в нужную минуту принять правильное решение.

Понимая, что незнакомец собирается уходить, Холмс встал, все той же неверной походкой добрался до двери, вышел на улицу, быстро перескочил на другую сторону и стал дожидаться, когда объект наблюдения покинет пивную. Через несколько мгновений он увидел, как знакомая фигура в пальто и шляпе приближается к двери, собираясь выйти. Поглубже нахлобучив шляпу, мужчина опустил голову и зашагал к центру города. Холмс по другой стороне улицы направился вслед за ним. Он перестал пошатываться, чтобы по его походке уже нельзя было признать в нем забулдыгу из «Корабля и якоря». Конечно, обычные люди редко обращают внимание на такие детали, но Холмсу, учитывая его профессию, не следовало забывать, что он имеет дело с не совсем обычными людьми. Они успели пройти всего несколько сот ярдов, затем незнакомец подозвал проезжавший мимо кэб. Едва экипаж остановился, чтобы принять пассажира, Холмс стремглав бросился к задку и тихонько забрался на подставку для багажа. Ему уже не раз доводилось проделывать подобные штуки, несмотря на всю их рискованность.

Кэб выехал из Лейта, пересек центр города и направился дальше, в не знакомый Холмсу район. Старый город Эдинбурга ничем не напоминал богатые, благополучные кварталы Нового города. По обеим сторонам узких улочек высились мрачные доходные дома; здесь царили нищета, болезни, преступность. Кэб остановился на Хай-стрит. Холмс соскочил с выступа и с непринужденным видом отошел подальше, пока незнакомец выходил и расплачивался с извозчиком. Мужчина направился в сторону з́амка (улица здесь чуть забирала вверх) и немного погодя свернул в проход между домами. Холмс сделал то же самое, ни на миг не выпуская свою добычу из поля зрения. Пройдя несколько шагов, незнакомец зашел в подъезд доходного дома. Холмс последовал за ним и тоже стал подниматься по лестнице. Наконец он услышал, как в замќе заскрежетал ключ, дверь открылась и почти сразу же вновь захлопнулась.

Запомнив адрес и заключив, что в данный момент продолжать слежку бессмысленно, сыщик решил вернуться в город и, если повезет, попытаться увидеться с констеблем Мортхаусом, чтобы обсудить последние новости.

 

Глава 18

Убийство Энни Шьюри доставило очередной трагический повод для встречи Мортхауса с инспектором Фаулером. Мортхаус как раз наблюдал за тем, как труп выносят из квартиры, когда приехал его начальник – гораздо раньше, чем ждал Джеймс. Глядя перед собой сердитым мрачным взглядом, Фаулер вошел в квартиру и прямиком направился в большую комнату, бросив:

– Что тут стряслось, Мортхаус?

Констеблю начинал надоедать тот резкий тон, который частенько позволял себе Фаулер, разговаривая с ним, однако он почтительно ответил:

– Убита Энни Шьюри, сэр, одна из служанок Тернеров. Ее жестоко избили и зарезали, сэр.

– И что вы об этом думаете? Обнаружили какие-нибудь улики?

– Ничего примечательного, сэр.

Фаулер метнул на Джеймса испепеляющий взгляд:

– Об этом мне судить, констебль! Или вы уже заделались детективом?

Мортхаус почувствовал, что в нем поднимается обида:

– Я лишь сумел установить, что убийца был левшой и жертва, судя по всему, его знала, потому что следов взлома в квартире нет. Больше ничего не известно.

– Значит, свидетелей не было?

– Нет, – подтвердил Мортхаус.

Фаулер внимательно посмотрел на него, и констебль спросил себя, не видел ли кто, что прежде он уже приходил сюда вместе с Шерлоком Холмсом. Однако Фаулер скоро отвел взгляд и продолжил осматривать комнату.

– Ладно, раз у вас больше ничего для меня нет, предлагаю вам запереть комнаты и вернуться к своим обязанностям, – сказал наконец начальник.

– Да, сэр, – ответил Мортхаус и, когда Фаулер вышел, с любопытством посмотрел ему вслед. «Так вот, значит, как наши полицейские инспекторы исследуют место преступления? Тогда неудивительно, что мистер Холмс такого невысокого о них мнения. Теперь я его хорошо понимаю».

Небрежность Фаулера заставила Мортхауса вспомнить совет, который дал ему Холмс: штудировать дела прошлых лет – наилучший способ выучиться профессии, если нет возможности постигать ее на практике. Тело увезли, и Мортхаусу больше нечего было здесь делать, однако мысль о возвращении к своим обычным обязанностям не слишком его привлекала. Будучи отстранен от участия в деле Тернеров, он с неприязнью думал о повседневной полицейской службе. А не заняться ли ему кое-чем другим?

Ноги сами принесли Джеймса в контору фирмы «Мортхаус и Мортхаус». Поднимаясь по лестнице, он, к большой своей радости, понял, что помещениях конторы тихо. Он знал, что сегодня брат, скорее всего, будет отсутствовать по своим адвокатским делам, и радовался возможности получить беспрепятственный доступ к документам, хранившимся в бывшем кабинете отца. После смерти отца остались незавершенные дела, однако прошло какое-то время, пока брат наконец сумел взять бразды правления в свои руки. Клиенты же ждать не могли, и кое-кто из них разорвал сотрудничество с фирмой «Мортхаус и Мортхаус». Такая ситуация не лучшим образом сказалась на репутации фирмы, но, учитывая обстоятельства, она была вполне объяснима, и Джеймс был далек от того, чтобы винить во всем своего брата.

Мортхаус открыл дверь кабинета, остановился на пороге и заглянул внутрь, пытаясь представить отца за работой и одновременно избавиться от тягостных воспоминаний. Впрочем, человеческая память – штука капризная, она не позволяет воскрешать лишь приятные образы и сразу подсовывает другие, не столь желанные. В кабинете почти все осталось так же, как было при отце, лишь папки, разбросанные по столу, были аккуратно сложены в стопочку. Старший брат, большей частью из благоговейного страха перед усопшим, решил пока остаться на своем рабочем месте и не переезжать сюда. Мортхаус взглянул на шкафы, в которых хранились папки с документами, и стал думать, с чего начать. В конце концов он решил сначала просмотреть давнишние дела, хранившиеся сзади, и постепенно продвигаться вперед. Правда, для этого придется вытащить из шкафов много папок и положить их на стол, зато так он получит доступ к наиболее полным делам. Кроме того, это избавит его от необходимости разбираться в документах, лежавших на столе, ибо они находились в некотором беспорядке. Возможно, педантичному мистеру Холмсу подобные резоны показались бы неприемлемыми, но Мортхауса они вполне удовлетворили. Начав с нижней полки одного из шкафов, констебль с удивлением обнаружил, что и здесь особого порядка не наблюдается, что было весьма странно, если учесть стремление к методичности, которым отличался его отец. «Очевидно, старший сын не унаследовал эту черту», – подумал он, проклиная брата Эндрю: тот, без сомнения, попросту распихал папки по свободным местам, вместо того чтобы расставить их в прежнем порядке. Тем не менее Джеймс принялся быстро проглядывать лежавшие перед ним на столе папки и перекладывать их из одной стопки в другую, время от времени возвращаясь к шкафам, чтобы взять новую порцию документов. Однако попадались ему по преимуществу мелкие кражи и грабежи, сами по себе незначительные, но для совершивших их злоумышленников окончившиеся длительными тюремными сроками, в некоторых случаях – отправкой в колонии. Чем дальше Джеймс читал, тем очевиднее становилось неравенство людей перед законом, в частности – перед правосудием. Суд не принимал в расчет тяжелые жизненные обстоятельства тех, кто оказался на самом дне. С другой стороны, будучи полицейским, Мортхаус понимал, что закон должен был един для всех. Работа оказалась утомительной. В сущности, в первой дюжине папок не содержалось ничего интересного. Наиболее любопытным оказалось дело о мошеннике, который, назвавшись графом из Европы, сумел обмануть ювелира и присвоить жемчуга и драгоценности на три сотни фунтов. Мортхаус взял следующую папку, мысленно уже радуясь, что отказался от карьеры юриста. Впрочем, люди большинства профессий зарабатывают себе на жизнь ежедневным рутинным трудом, практически не зная исключений. Почти не замечая имен, Мортхаус быстро пробегал документы глазами и тут же откладывал их в стопку уже просмотренных дел. Вдруг он замер, точно его подсознание уловило какую-то деталь, которую глаза не успели отметить. Констеблю понадобилось несколько секунд, чтобы понять, в чем дело. Он схватил папку, снова открыл ее и стал читать:

Обвинение в похищении из Эдинбургского банка крупной суммы денег, неправомочно изъятых со счетов жертв…

Банк угрожал лишить его собственного дела, если он откажется платить…

Жертва, мистер Чарльз Ламонт, заявил, что его запугивали и угрожали смертью, заставляя платить наличными в обмен на защиту принадлежащей ему фирмы…

Его регулярно навещала группа мужчин бандитской наружности из Старого города, требуя все новых платежей…

Записи подобного плана занимали полстраницы. Было ясно, что у жертвы вымогали деньги в обмен на защиту, а если бы он не согласился платить, то лишился бы своей фирмы. Хотя такие дела были в то время отнюдь не редкостью, внимание Мортхауса особенно привлекли два последних абзаца:

Вину за вышеупомянутое вымогательство жертва преступления возложила на мистера Артура Тернера, владельца банка.

Примечание: дело закрыто и не подлежит дальнейшему рассмотрению из-за внезапной смерти мистера Ламонта в преддверии судебного разбирательства. Других свидетелей не имеется.

Ниже было приписано от руки отцовским почерком:

См. дела Гастингса и Макдональда…

Мортхаус стал перебирать оставшиеся папки, сбрасывая их по одной на пол, пока не нашел два вышеупомянутых дела. Быстро просмотрев их, он нашел внизу примечания, кратко описывавшие текущее состояние разбирательств. Оба расследования были закрыты по причине исчезновения ключевых свидетелей еще до суда. Мортхаус откинулся на спинку кресла, оставив все три папки лежать раскрытыми на столе, и стал размышлять над прочитанным. Значит, людей, имевших касательство к этим делам, устраняли или убивали? Мог ли за всем этим стоять Артур Тернер? Мортхаусу было трудно судить об этом, но мысль о том, что Тернер, один из самых заметных людей в эдинбургском обществе, способен на такие чудовищные вещи, казалась ему в высшей степени невероятной. Мошенничество и вымогательство – это еще ладно, но убийство?

Мортхаус захлопнул папки, быстро вышел из кабинета и побежал вниз по лестнице с единственной мыслью в голове: Шерлок Холмс должен это увидеть!

 

Глава 19

Джон Уотсон стоял над трупом в анатомическом театре и оглядывал лица студентов, расположившихся на скамьях ступенчатой аудитории и напряженно ожидавших, когда он начнет. Это помещение являлось неотъемлемой частью медицинского факультета, однако, находясь сейчас в его центре, Уотсон невольно сравнивал себя с гладиатором. Он стоял на арене, зрители же все как один подались вперед, чтобы лучше видеть кровавое зрелище, которое вот-вот должно было развернуться внизу. Доктор понятия не имел, кто лежит перед ним на столе, но при виде тела, накрытого белой льняной простыней, в его мозгу зароилось множество разных мыслей. Ему было трудно предугадать свою реакцию, ведь ему много раз доводилось видеть убитых на войне, да и за время, проведенное с Холмсом, тоже. Правда, на этот раз придется не лечить, а вскрывать тело человека, лежащего на столе. Ему слишком часто приходилось видеть своих товарищей, которых от смерти отделяла лишь надежда. «Возможно, воспоминания о той поре еще слишком свежи в мне, чтобы можно было оставить их в прошлом», – подумал Уотсон.

Нетерпеливый ропот отвлек его от этих размышлений. Он огляделся, прежде чем медленно стянуть простыню и обнажить мертвенно-бледное тело и невозмутимое лицо, каких никогда не бывает у живых. Уотсон взглянул на раны, имевшиеся на торсе несчастного:

– Как видите, господа, этого человека несколько раз ударили небольшим клинком. Он потерял довольно много крови, что привело к обмороку, а в конечном итоге – к смерти.

Студенты внимательно наблюдали за лектором, ожидая дальнейших пояснений, но Уотсон был слишком погружен в собственные мысли.

– Мы должны спросить себя: как случилось, что он оказался на этом столе, перед нами, чтобы подвергнуться вскрытию и исследованию? – продолжал он. – Да, мы должны быть благодарны ему за те сведения, которые он сообщит нам теперь, когда его больше нет, – но, будь он жив, мы бы на него и не взглянули. – Уотсон обвел взглядом аудиторию: некоторые из его зрителей казались заинтригованными, другие лишь ждали, когда начнется вскрытие. – Сейчас этот человек, господа, – простая книга. По ней мы будем изучать анатомию, исследовать органы и строение тела, но если бы мы только могли, то узнали бы о его жизни и привычках…

Уотсон умолк, думая о тех, кто, в отличие от него, был способен добыть такую информацию. Он спрашивал себя, где сейчас его друг Холмс, чем он занят и как продвигается его расследование. Но об этом можно было только гадать, и Уотсон прекрасно понимал, что в данный момент он сам проводит расследование совсем другого рода, причем царящее в его душе смятение отнюдь не способствует работе. Он отошел от стола, опустил руки и повернулся к Патрику:

– Боюсь, мне нехорошо, доктор Уотсон. Буду признателен, если вы проведете занятие вместо меня. – Не дожидаясь, пока кузен остановит его вопросом или возражением, он отдал ему инструменты. – Господа, прошу меня простить.

Напоследок Уотсон адресовал Патрику вымученную улыбку и кивок, прошел мимо кузена к выходу из аудитории, выбрался из здания на улицу и быстро зашагал прочь, желая в этот миг оказаться как можно дальше от медицинского факультета, чтобы в голове у него немного прояснилось.

Шерлок Холмс вернулся с Хай-стрит обратно к дому Патрика, расплатился с кэбменом и вошел в дом, чтобы обнаружить, что, кроме него и прислуги, здесь никого больше нет. Воспользовавшись этой возможностью, чтобы поразмыслить над делом, он расположился в гостиной, вытащил свою трубку, набил ее табаком и закурил, затягиваясь теплым дымом и медленно выпуская его в воздух. Сперва расследование его забавляло: он был рад немного поупражняться, чтобы пребывание в Эдинбурге прошло не впустую. Но в течение недели стали открываться новые подробности и оказалось, что дело это куда запутанней, чем представлялось ему вначале. Кто он, тот человек со шрамом из «Корабля и якоря», и что за таинственную посылку ему передали? Кто такой его предполагаемый сообщник, за которым Холмс проследил до Старого города, и какова его роль во всем этом? На все эти вопросы сыщику еще предстояло найти ответы, и он не хотел уезжать из Эдинбурга в пятницу, не докопавшись до сути, хотя это расследование и не было самым интересным в его практике. Впрочем, так или иначе, не в его обычае было бросать дело, не раскрыв его. Холмс просидел в кресле совсем недолго, когда у входной двери затренькал колокольчик. Через несколько мгновений до него донесся знакомый голос констебля Мортхауса, осведомлявшийся у прислуги о местонахождении мистера Холмса.

– Я в гостиной, констебль Мортхаус! – крикнул ему Холмс, не вставая с места. – Прошу вас, проходите и поведайте, что там у вас стряслось.

На пороге гостиной показался раскрасневшийся, тяжело дышавший Мортхаус:

– Мистер Холмс, извините, сэр, у меня появились сведения, которые, как мне представляется, могут дать нам ключ к расследованию.

Холмс улыбнулся этому «нам», однако был вынужден признать, что помощник никогда не помешает, и, коль скоро верный биограф на этот раз его покинул, приходится приспосабливаться к обстоятельствам.

– Я вижу, вы очень торопились. Судя по всему, добытая вами информация поможет нам продвинуться?

Мортхаус кивнул:

– Именно так.

Он сел в кресло напротив Холмса, разложил принесенные с собой папки на маленьком столике, стоявшем между ними, и показал собеседнику важные записи:

– Как видите, мистер Холмс, в каждом из этих случаев мой отец указывает на мистера Тернера.

Сыщик своими подвижными пальцами быстро пролистал подшивки документов.

– Становится совершенно ясно, констебль Мортхаус, – заметил он, – что мы имеем дело с одним из самых отвратительных преступлений, а именно – вымогательством. Эти бумаги наводят нас на подозрение, что мистер Тернер использовал свои банковские связи, чтобы вымогать деньги у жертв. Я намеренно употребил слово «жертвы», поскольку, судя по всему, этих людей постигла печальная участь и все они были убиты, прежде чем смогли свидетельствовать в суде.

Он снова прочитал одно из дел, пропуская всю информацию через свой мощный аналитический ум: одно из упомянутых здесь имен показалось ему смутно знакомым, но он так и не смог припомнить, кому оно принадлежало.

– Пока я обнаружил в кабинете отца только эти документы, – сообщил Мортхаус, – но, возможно, потом там найдется что-нибудь еще.

Холмс в задумчивости встал с места, и вдруг, когда он случайно заметил, куда направлен взгляд Мортхауса, на него снизошло озарение: он вспомнил, где видел имя, показавшееся ему знакомым. Быстро повернувшись на каблуках, он опустился на колени возле кресла и стал лихорадочно рыться в кипе газет, предназначенных для растопки. Затем встал с газетой в руке, раскрыл ее на пятой странице и, громко шелестя листами, сунул Мортхаусу:

– Ха! Я так и знал, что имя из папки мне уже где-то встречалось. Пожалуйста, пробегите глазами эту колонку, Джеймс.

Мортхаус прочитал указанную заметку о трагедии, случившейся несколько недель назад из-за взрыва газа. Имя погибшего заставило его изумленно приоткрыть рот.

– Господи! Мистер Чарльз Ламонт! Это же обвинитель Тернера, который умер в результате несчастного случая, судя по этой заметке, – при взрыве газа. Так вы думаете, тут дело нечисто, мистер Холмс?

– Определенно. И полагаю, что единственный человек, который сумеет пролить свет на это дело, – сам Тернер. С вашими находками, – продолжал он, указывая на лежавшие перед ним папки с документами, – у нас будет достаточно фактов, чтобы припереть мистера Тернера к стенке. И если мы как следует на него нажмем, не думаю, что он сумеет отвертеться. В прошлые разы смелость мистера Тернера изрядно подкреплялась присутствием инспектора Фаулера. Значит, теперь нам необходимо побеседовать с ним с глазу на глаз. Погодите, я только захвачу пальто. Давайте выйдем на улицу и наймем кэб.

Мортхаус вышел из дома; Холмс надел пальто, взял свою трость и последовал за ним. На улице он увидел, что у подъезда стоит кэб, а рядом с ним констебль Мортхаус разговаривает с Джоном Уотсоном.

 

 

Глава 20

В невообразимом смятении покинув здание факультета, я решил вернуться к дому Патрика пешком, в надежде привести мысли в порядок. День был в самом разгаре, на улицах сновало полно людей, по мостовым катили фургоны и экипажи, развозя товары и пассажиров. Отношение к предложенной мне должности несколько ослабило мою любовь к Эдинбургу. Я видел в здешней жизни много положительного, но что-то мешало мне окончательно решиться на переезд. Меня манили соблазны Лондона; следовало принять в расчет и дружбу с Холмсом. Я быстро шагал по тротуарам, стараясь таким образом избавиться от нервного напряжения, которое сковывало мое тело. Я плохо спал по ночам, часами размышляя над тем, что мне делать, но, несмотря на это, по-прежнему пребывал в растерянности. Про себя я решил, что обязательно должен определиться к пятнице (в этот день мы должны были вечерним поездом возвратиться в Лондон), и все же мне хотелось дать Патрику ответ как можно скорее.

Когда я подходил к дому, дверь открылась, оттуда быстро вышел молодой констебль, которого я видел у доктора Белла, и остановил проезжавший мимо кэб. Он что-то сказал вознице, затем открыл дверцу экипажа, но внутрь заходить не стал.

– Добрый день, констебль, – поприветствовал я его. – Вы как будто спешите. Что-то произошло?

Он обернулся, чтобы посмотреть, кто с ним заговорил:

– Доктор Уотсон! Да, у нас появились новые сведения, и мистер Холмс решил действовать. Возможно, нам удалось найти ключ к расследованию.

– Звучит многообещающе! Можно спросить, что это за ключ?

Он немного смутился, и я почувствовал, что ему не очень хочется рассказывать об этом, чтобы ненароком не сболтнуть лишнего. Я хотел его подбодрить, но тут послышалось хлопанье закрывающейся двери и за моим левым плечом раздался знакомый голос.

– Уотсон! – проговорил Шерлок Холмс. – Я вижу, сегодня вы освободились пораньше. Неужели не нашли себе занятия получше, чем слоняться по улицам? – Он хитро улыбнулся, и в глазах его заплясали лукавые огоньки.

– Я тоже рад вас видеть, Холмс, – ответил я. – Констебль Мортхаус говорит, что ваше расследование продвигается? Можно мне поехать с вами, а вы по дороге введете меня в курс дела?

Холмс указал своей тростью на кэб:

– Ну разумеется, Уотсон! Буду рад. Нам надо спешить, ибо время дорого.

Он быстро запрыгнул в экипаж, и мы с Мортхаусом незамедлительно последовали за ним. Холмс решительно стукнул тростью по крыше кэба, и мы покатили по улицам Эдинбурга.

* * *

– Кстати, – поинтересовался Холмс, – а как у вас обстоят дела с доктором Уотсоном и медицинским факультетом?

– Все хорошо, старина, все очень хорошо, благодарю вас.

Я понимал, что говорю неправду, но по некоторым причинам в данный момент не мог ни признать свое поражение, ни откровенничать в присутствии Мортхауса. Да и стоило ли пытаться объяснять, что я пока не знаю, чего именно хочу? Когда я приму решение, у меня будет время, чтобы обо всем поведать другу.

– А теперь, умоляю, расскажите, как там ваше расследование? – попросил я.

Холмс сообщил обо всем, что удалось выяснить, и передал мне три папки. Подробно изучив документы, я увидел, что, судя по всему, дело быстро подвигается к завершению.

– Так вы считаете, что мистер Тернер пользуется своим положением, чтобы шантажировать этих несчастных? Зачем он это делает? Ведь он управляющий банком, а значит, обладает достаточными средствами к существованию, чтобы не опускаться до подобного поведения.

Холмс от души расхохотался.

– Вам, как и мне, Уотсон, отлично известно, что такие люди часто живут не по средствам и могут докатиться до чего угодно, чтобы поддержать иллюзию благополучия. Будем надеяться, что подобные методы, сплошь и рядом используемые в Лондоне, здесь, в Эдинбурге, не вошли в обиход. Впрочем, поговорим с мистером Тернером и посмотрим, что он захочет нам рассказать. Эй, извозчик, остановите-ка тут! – Холмс снова постучал по крыше тростью, и кэб тотчас встал. – Теперь мы пойдем пешком, иначе он услышит шум подъезжающего экипажа. Я хочу нагрянуть к нему без предупреждения. Идемте…

Он открыл дверцу, быстро выбрался наружу и зашагал по улице, а мы с Мортхаусом поспешили за ним. Порою Холмс бывал очень противоречив, переходя от глубочайшего уныния, когда он почти не выходил из своей комнаты, к тому состоянию, которое он демонстрировал сейчас, – охотничьему азарту, своему любимому наркотику.

На наш стук в дверь вышла служанка.

– Добрый день, – сказал Холмс. – Мы хотели бы увидеться с хозяином дома. Он сможет нас принять?

– Боюсь, сначала мне надо справиться у него, – ответила девушка. – Будьте добры, подождите тут.

Дверь снова закрылась, и мы услышали ее удалявшиеся шаги.

– Могла бы и пригласить нас в холл, – заметил я.

– Вероятно, ей велели никого не впускать, предварительно не справившись у хозяев. Учитывая обстоятельства, сюда вполне могут заявиться репортеры и попытаться в погоне за сенсацией проникнуть в дом.

Мы ждали всего несколько минут, затем дверь опять открылась: к нам вышла миссис Тернер.

– Мистер Холмс, констебль Мортхаус и… Боюсь, я не знаю вашего имени, сэр…

Я напомнил ей, что мы уже встречались.

– Ах да, конечно, извините. Прошу вас, входите.

Дверь распахнулась перед нами, и секунду спустя мы уже стояли в передней.

– Насколько я понимаю, вы хотите видеть моего мужа? – осведомилась хозяйка.

– Верно, сударыня, и по безотлагательному делу, – сообщил Холмс. – Не соизволите ли проводить нас к нему?

Она любезно, но чуть холодновато улыбнулась:

– Разумеется, только узн́аю, сможет ли он вас принять. Кажется, сегодня он особенно популярен: к нему только что приходили.

– И кто это был? – поинтересовался Холмс.

– Да так, никто. Какой-то паренек с посылкой для Артура.

Она подошла к одной из дверей, выходивших в переднюю, и подняла руку, чтобы постучать.

Взрыв, которой раздался в этот самый миг, потряс дом до основания. Дверь кабинета сорвалась с петель и разлетелась в щепки. Миссис Тернер инстинктивно закрыла руками лицо, но ударной волной ее сбило с ног, и она рухнула на пол. Как часто бывает в подобных случаях, вся эта сцена разыгралась перед нашими глазами словно с замедленной скоростью. Кабинет осветила яркая вспышка, исчезнувшая так же быстро, как появилась, затем прямо на нас повалили клубы серого дыма. Я видел ошеломленное лицо Мортхауса, который недвижно застыл, оглушенный громовым хлопком, сопровождавшим взрыв. А Холмс тем временем уже устремился вперед, прижав ко рту носовой платок, чтобы не задохнуться в дыму. Сам я на миг прирос к полу; мой мозг лихорадочно заработал, воскрешая воспоминания о точно таких же взрывах, слишком хорошо знакомых мне по военным кампаниям. Но тут же, то ли опомнившись, то ли благодаря армейской выучке, я очнулся и бросился к миссис Тернер. Платье на ней было порвано, руки и ноги залиты кровью, ее стоны и вопли разносились по всему дому, вынудив прислугу кинуться к ней на помощь.

– Уходите! – закричал я. – Здесь может быть небезопасно! Выбирайтесь из здания черным ходом и держитесь на расстоянии!

Слуги, казалось, тоже оцепенели, пораженные увиденным, и мне пришлось снова закричать на них, чтобы они наконец откликнулись. Я быстро осмотрел миссис Тернер, чтобы определить, насколько тяжелы ее раны. К счастью, выяснилось, что все они поверхностны; кости тоже, по-видимому, были целы, однако бедняжка находилась в состоянии глубочайшего шока. Проследив за ее взглядом, я посмотрел на разрушенный кабинет и увидел Холмса, склонившегося, по всей вероятности, над телом мистера Тернера.

– Уотсон! – крикнул мой друг.

Я бросился внутрь, но с первого же взгляда понял, что все кончено. Взрыв превратил кабинет в руины. Массивный письменный стол разлетелся в щепки, которые разметало по всей комнате. Посреди этого хаоса лежало тело Артура Тернера.

– Бесполезно, Холмс, ему уже не помочь.

Сыщик выпрямился и стал осматривать помещение, а я заметил на ближайшем ко мне стуле халат и прикрыл им труп. В данный момент миссис Тернер была неспособна переносить вид мужа с оторванными до локтей руками и ужасными ранами на груди и лице. Позднее ей еще придется на него взглянуть, но сейчас необходимо было оберегать несчастную. Я вернулся в переднюю и заметил, что челядь опять просочилась в дом. Любопытство слуг было слишком велико, чтобы удержать их снаружи. Мы отвели миссис Тернер в гостиную и усадили там. Я попросил одну из служанок остаться с ней и дать ей бренди, а сам вернулся в кабинет:

– И что вы обо всем этом думаете, Холмс? Рискну предположить, что вы такого не ожидали.

Знаменитый детектив стоял посреди комнаты, обшаривая ее внимательным взглядом и примечая мельчайшие подробности.

– Вы правы, Уотсон. В сущности, этот взрыв перевернул все с ног на голову. Я полагал, будто главный виновник – Тернер, но ныне мне представляется, что это кто-то другой заметает следы.

– Думаете, этот кто-то использовал Тернера?

– Не могу сказать определенно, но, скорее всего, Тернер – не главная пружина механизма, а всего лишь один из винтиков. Взгляните на обломки, валяющиеся на полу.

Я пристально посмотрел себе под ноги, где щепки красного дерева, из которого была изготовлена дверь, перемешались с кусками какой-то более светлой древесины.

– Что это, Холмс?

Сыщик поднял два дощечки светлого дерева и передал мне:

– Смотрите внимательно, Уотсон: это другая древесина. Обратите внимание на этот налет.

Я провел пальцем по дереву, поверхность которого при взрыве сильно нагрелась и покорежилась.

– Шеллак? – догадался я.

– Верно, – подтвердил Холмс.

Я знал, что шеллак – это смола, выделяемая самками лакового червеца. Ее используют в качестве лака, которым покрывают дерево – не только ради красоты, но и для защиты от влаги.

– Не кажется ли вам, что это странно – покрывать шеллаком ларчик со взрывчаткой, от которого все равно ничего не останется? – заметил я.

– Все очень просто, Уотсон. Если вам нужно отправить анонимную посылку человеку вроде Тернера, вы должны быть уверены, что он сам откроет ее. Обычный деревянный ящик или кое-как запакованный сверток будет отложен в сторону или вообще открыт прислугой. Но если вы используете вещь, которая выглядит дорогой и солидной, не сомневайтесь: адресат ею заинтересуется. До чего же обидно, что содержимое стола мистера Тернера было уничтожено взрывом! Боюсь, мы потеряли немало ценных доказательств.

Я был поражен тем, что мой друг ни капли не сожалеет о покойном, тело которого все еще находилось тут.

– Холмс, неужто вас совсем не тронула гибель этого человека! Он лежит здесь, всего в трех футах от нас, а вы оплакиваете утраченные улики!

Сыщик усмехнулся:

– Уотсон, я приберегаю скорбь для истинных жертв этого дела, а не тех, кто погиб от руки своих сообщников. Боюсь, мистер Тернер такой же преступник, как и тот, кто прислал ему эту адскую машину.

– О чем это вы, мистер Холмс?!

Я оглянулся и увидел, что на пороге стоит миссис Тернер. Глаза ее были красны, было заметно, что она очень страдает.

– Как вы посмели говорить так о моем муже!

Я видел, что мысли Холмса заняты аналитическими выкладками, и, когда он повернулся к женщине, по его лицу догадался, что он собирается сразить ее логическими доводами, что вряд ли помогло бы ей.

– Миссис Тернер, – спокойно проговорил я, – кажется, я велел вам оставаться в гостиной. Вы должны меня слушаться.

Я попытался выпроводить ее из кабинета, но она осталась стоять на месте и не сводила взгляд с Холмса – вероятно, ей просто не хотелось видеть распростертое на полу и прикрытое халатом тело. Я выразительно посмотрел на сыщика, и он, по счастью, меня понял. Черты его слегка смягчились, из них исчезла та резкость, которая порой была присуща Холмсу.

– Миссис Тернер, – промолвил он, – мне неприятно говорить вам это, но ваш муж являлся соучастником страшного преступления. Я твердо убежден, что он не только вымогал деньги у вкладчиков банка, которые доверяли ему… – Тут он на миг запнулся, но добавил: – И что именно он убил вашего жильца, мистера Вулбриджа.

Миссис Тернер покачнулась, и ей пришлось прислониться к дверному косяку.

– Он не мог, он никогда бы такого не сделал, – пробормотала она, дрожа и в ужасе пытаясь осмыслить сказанное.

– Я говорю это не для того, чтобы причинить вам еще б́ольшие страдания, миссис Тернер, – произнес Холмс, – но я почти уверен, что ваш муж дал жильцу большую дозу настойки опиума, в результате чего у того начались галлюцинации и он свалился с лестницы. Входило ли в намерения мистера Тернера убийство, я сказать не могу, однако в любом случае все закончилось плачевно, и это так же верно, как то, что я стою сейчас перед вами. Кроме того, я убежден, что вашего мужа убили, чтобы заставить его замолчать навсегда. Я не знаю, кто его мучитель, но заверяю вас, что обязательно это выясню, хотя бы потому, что, по моему мнению, опасность угрожает и другим жизням.

– Откуда вы знаете? – спросил я.

– Потому что я видел людей, которые ответственны за это преступление, хотя в то время не знал, что за игру они ведут. Я проследил за одним мужчиной от пивной в Лейте до доходного дома в Старом городе. В этой пивной он отдал другому человеку маленький ларчик, и у него потребовали еще три. Можно не сомневаться, что это и была одна из тех посылок, а значит, существуют еще три, предназначенные для той же цели.

Холмс в последний раз огляделся, но, больше не обнаружив ничего интересного, направился к выходу. Возле миссис Тернер он остановился и пристально посмотрел на нее:

– Вы видели человека, который принес посылку?

Потрясенная услышанным, женщина ответила не сразу.

– Я… Я видела, – проговорила она. – Это был мальчик лет десяти-одиннадцати. Я приняла его за рассыльного из банка и не стала расспрашивать про сверток.

– Вот именно. На это и было рассчитано. Ребенок представлял собой идеальное прикрытие.

Я вслед за Холмсом вышел из комнаты; за нами плелся Мортхаус. Мы втроем выбрались из дома.

– Вы не считаете, что нам надо разыскать этого мальчишку, Холмс? – спросил я. – Он может навести нас на след.

– Не думаю, что у нас есть на это время. В любом случае, это фигура незначительная. Если наш противник способен на подобную жестокость, он не преминет устроить так, чтобы мы никогда не нашли паренька, поэтому, разыскивая посыльного, мы подвергнем опасности и его жизнь. Нет, мы должны отправиться на Хай-стрит и выяснить все, что можно, у человека, за которым я следил.

Констебль двинулся следом за Холмсом, но тот предостерегающе поднял руку:

– Мортхаус, то, что здесь случилось, – дело полиции. Я предлагаю вам остаться, чтобы связаться с вашими коллегами и отправить труп мистера Тернера в морг. Подозреваю, что визита инспектора Фаулера не избежать. Настоятельно советую вам сообщить ему обо всем, что нам известно. А мы с доктором Уотсоном возьмем на себя остальное.

Я почувствовал, что Мортхаусу хотелось возразить, так как он тоже мечтал принять участие в погоне за главным подозреваемым. Однако он, очевидно, понял, что у него, как у блюстителя порядка, оказавшегося на месте преступления, нет выбора, и потому неохотно подчинился.

– Уотсон, вероятно, ваш армейский револьвер сейчас не при вас? – спросил Холмс.

– Я никак не думал, что он может понадобиться мне на медицинском факультете, – ответил я.

– Тогда мы быстро заедем за ним домой. Боюсь, без оружия нам придется туговато.

 

Глава 21

В тот миг я вынужден был признаться самому себе, что возможность вновь принять участие в погоне бок о бок с Холмсом доставляет мне колоссальное удовольствие. Я приехал в Эдинбург, чтобы отдохнуть в компании своего друга, а также получше узнать своего родственника, однако что-то не давало мне наслаждаться отдыхом в должной мере. Когда мы возвращались к дому Патрика, я мысленно обратился к последним нескольким дням и наконец понял, чт́о мне мешало. Я выехал из Лондона в отличном настроении, но, очутившись в Эдинбурге, столкнулся с необходимостью отвечать самому себе на сложные вопросы, к которым был пока не готов. От подобных вопросов никуда не деться, но можно отложить их и запереть где-то в дальнем уголке своего сердца, до поры до времени не вытаскивая на свет божий, пока не будешь готов их решить. Для меня это время еще не пришло. Я был признателен Патрику за его предложение и понимал, что он руководствуется лишь моими интересами. Однако кузен невольно подтолкнул меня совершенно в ином направлении. Телесная рана, полученная мной в Афганистане, почти затянулась, но раны душевные оказались куда глубже, и для их заживления требовалось куда больше времени.

Мы с Холмсом высадились из кэба и зашли в дом. Я побежал наверх, в свою комнату, за револьвером, лежавшим у меня в чемодане, а Холмс отправился на кухню, чтобы прихватить с собой немного съестных припасов, так как мы неизбежно должны были пропустить ужин. Когда я спускался по лестнице, в передней меня уже дожидался Патрик.

– Джон, с тобой все в порядке? – спросил он. – Ты так внезапно ушел с факультета, что я забеспокоился, однако мне пришлось продолжить занятия со студентами.

Я кивнул и положил ладонь на его руку:

– Я отлично себя чувствую, Патрик, уверяю тебя.

Вообще-то я собирался поговорить с кузеном завтра, но понял, что в нынешних обстоятельствах более подходящего времени, чем сейчас, может и не найтись. Я отвел Патрика в гостиную и объяснил вернувшемуся из кухни Холмсу, что ему придется подождать меня несколько минут. Даже мне было заметно, что сыщик изнывает от нетерпения, хоть и старается это скрыть, и все же я непременно должен был уладить дело с кузеном.

Патрик подбросил в камин полено, чтобы пламя опять разгорелось, и повернулся ко мне, заложив руки за спину:

– Я правильно понял, Джон, что ты наконец принял решение?

Я кивнул, но не сумел сразу заставить себя заговорить. Неужели в глубине души я все еще колебался? На пути с факультета домой я все хорошенько обдумал, но сейчас, приблизившись к точке, откуда уже не было возврата, вдруг снова почувствовал сомнения. И тем не менее я сказал:

– Да, принял, Патрик. Ты должен понимать, что сделал мне весьма заманчивое предложение, и я в неоплатном долгу перед тобой. Но, боюсь, мне придется отклонить эту возможность.

Патрик изо всех сил постарался скрыть охватившие его чувства, однако за время знакомства с Холмсом я сделался внимательнее к проявлению тайных чувств и не преминул заметить, что кузен чуть нахмурился и на лице его мелькнуло разочарование, однако вслух он сказал:

– Ты должен поступать так, как считаешь нужным, Джон. Можно узнать, что повлияло на твое решение вернуться в Лондон?

– Мне было трудно отказаться от представившейся возможности, – ответил я, – но я решил, что мне не пойдет на пользу, если я с головой уйду в проблемы военно-полевой медицины. Я должен двигаться дальше, а эти занятия заставили бы меня вновь и вновь переживать свой военный опыт.

– Нечто такое я и подозревал и был бы слеп, если бы не замечал этого. Но все же я надеялся, что ты думаешь иначе. Значит, ты вернешься в Лондон вместе с мистером Холмсом?

– Да. В данный момент именно это представляется мне самым правильным. Жаль, что в течение этой недели ты так и не сумел узнать получше моего друга. Он чрезвычайно интересный человек. Что ж, ладно. В настоящее время у меня есть отличное занятие: я, если угодно, биограф Холмса, а также его товарищ и коллега. Я не слишком удивлюсь, если со временем будет опубликована целая книга о наших с ним приключениях. Ты и вообразить не можешь, какие расследования ему порой приходилось вести!

Патрик улыбнулся, подошел, пожал мне руку и обнял меня за плечи:

– Пусть это будет не последняя наша встреча, Джон. Ты мой родственник, и здесь тебе всегда рады; надеюсь, ты знаешь об этом! Я бы очень огорчился, окажись эта возможность узнать друг друга единственной. Впрочем, пока рано об этом говорить, мы ведь увидимся завтра, перед вашим отъездом!

В это мгновение я явственно ощутил за дверью какое-то движение.

– Конечно, Патрик. Прости, боюсь, у нас с Холмсом есть неотложное дело.

Я повернулся и распахнул дверь. Передо мной стоял мой друг, по-прежнему сгорающий от нетерпения.

– Итак, Холмс, вы готовы? – улыбнулся я.

Он уже подошел к входной двери и открыл ее.

– Готов, Уотсон, а вы?

Я приблизился и встал на пороге, выглядывая на улицу и надевая шляпу:

– Я тоже.

 

Глава 22

Когда мы приехали на Хай-стрит, уже вечерело; в этом районе, как и во всем городе, было шумно и многолюдно, но здешняя атмосфера выглядела далекой от приятной и расслабляющей. Тут не было оживленной суеты людей, спешащих по своим делам (по крайней мере, по делам, достойным джентльменов), нигде не прохаживались супружеские пары или большие семейства, вышедшие подышать свежим воздухом. Здесь царили запахи и звуки трущоб. Их обитатели жили в больших доходных домах, которыми была застроена главная улица, а время проводили в питейных заведениях. Как-то, в один из спокойных дней, Патрик принялся рассказывать мне об истории города, и, узнав, как развивался Эдинбург, я стал лучше понимать это место.

Новый город, в котором проживал Патрик, возник сравнительно недавно, его формирование завершилось уже в девятнадцатом столетии. Перенаселенный Эдинбург нуждался в расширении границ, поэтому среди архитекторов и декораторов был объявлен конкурс на разработку огромного нового квартала, куда переехали знать и богачи. Средневековые улочки и многоэтажные дома Старого города отличались перенаселенностью, а расширяться было уже некуда, ибо старинные кварталы лепились по склону скалы, на которой высился Эдинбургский замок. Некогда городские стены давали защиту в случае вражеского нападения, нынче же на улицах Старого города трудились кожевники и мясники, а в многочисленных доходных домах обитал рабочий люд. Стоило ли удивляться, что жизнь в тесноте и нищете была тяжелой: здесь процветали опасные недуги, а преступление рассматривалось как образ жизни. По пути к месту назначения мы видели, что возле пабов слоняется множество бездельников, которые пристают к прохожим и затевают потасовки при полном бездействии полиции. Я нашел ситуацию непростительной, но в то же время вполне объяснимой, учитывая обстановку, в которой жили эти люди.

Холмс устремился наверх по холму, остановившись у одного из проулков по правой стороне улице. Оттуда доносился такой гам, что выдерживать его было трудно даже на расстоянии. Я поразился, как можно обитать в подобном месте, но тут же упрекнул себя за такие мысли и напомнил себе, что живу в Лондоне, в относительном довольстве, и не должен забывать, что большинству людей в нашей стране повезло гораздо меньше.

– Мы на месте, Уотсон, – сказал Холмс. – Вчера я проследил за человеком, который говорил с мужчиной со шрамом в лейтской пивной. Очевидно, он живет в этом доходном доме. – Холмс указал на ближайший к улице подъезд. – Вопрос в том, что нам теперь делать.

– Ну как же, мы должны зайти внутрь, найти его и сдать в полицию, разве нет?

Сыщик покачал головой, уставившись на дверь подъезда:

– Но что это нам даст, Уотсон? Ну, арестуем одного преступника. Не надо забывать, что угроза по-прежнему не устранена и у человека, которого мы ищем, возможно, остались еще три адские посылки. На кону стоят человеческие жизни.

Мы отошли в сторону и отыскали укромный уголок, где могли спокойно караулить добычу, делая вид, будто обсуждаем какие-то дела. Я стоял спиной к проулку, а Холмс обшаривал взглядом улицу в поисках нужного нам человека.

– Я не удержался и подслушал ваш недавний разговор с кузеном. Вы уверены, что поступили правильно, решив вернуться в Лондон?

– От вас ничто не ускользнет, да, Холмс? Даже частная, конфиденциальная беседа?

Мой друг улыбнулся:

– Если вы заводите речь о подобных делах, когда поблизости бродит сыщик, то это неизбежно, дорогой Уотсон.

– Да, я понимаю. Что касается вашего вопроса, то – да, я уверен, что принял правильное решение. Преподавать на медицинском факультете – замечательное дело, и я надеюсь, что однажды попробую им заняться, но сейчас я не способен все бросить и уехать на другой конец страны, когда я только-только освоился в мирной жизни. Я чувствую, что обрел в Лондоне прочный фундамент, на котором мог бы построить новую жизнь, и не готов от него отказаться. И потом, Холмс, кто-то ведь должен вести записи о ваших расследованиях. Вы согласны?

– Тьфу! – произнес он своим обычным насмешливым тоном. – Вы опять носитесь с этой своей навязчивой идеей! Тише… – Он прижал к губам указательный палец и быстро обогнул меня.

Я в растерянности обернулся:

– Это он, Холмс?

– Да, – бросил сыщик через плечо, – и притом с пустыми руками.

Я успел заметить мужскую фигуру, исчезающую в подъезде напротив. Мы последовали за ним.

– Я думал, вы хотите подождать, чтобы понять, отправил он посылки или нет? – прошептал я.

– Это был бы идеальный сценарий, но поскольку сейчас при нем ничего нет, нам остается только надеяться, что посылки до сих пор у него дома. Правда, в худшем случае они уже отправлены. Надо торопиться. Мы должны выяснить, как обстоит дело, а затем действовать сообразно обстоятельствам.

Холмс устремился в подъезд и побежал вверх по лестнице, оставив меня далеко позади. К тому моменту, когда я добрался до второй площадки, он уже стоял у одной из квартир, прижавшись ухом к двери и закрыв глаза.

– К чему вы прислушиваетесь, Холмс? – прошептал я.

Мой друг только затряс головой и наморщил лоб, недовольный тем, что ему помешали. Он слушал еще несколько секунд, а затем жестом велел мне достать револьвер:

– Будьте наготове, мы должны действовать быстро и решительно, прежде чем наш подозреваемый успеет что-нибудь предпринять.

Отступив на шаг назад, Холмс с силой ударил в дверь, распахнув ее, и мы вбежали в квартиру. Тесные комнатушки были забиты всяким хламом. Вдоль одной из стен гостиной располагался самодельный верстак. На нем стоял незаконченный ларчик, вокруг которого валялись разнообразные столярные инструменты, обрывки ткани и небольшие куски дерева, показавшиеся мне деталями изделия. Холмс уже обнаружил обитателя квартиры, и когда я тоже увидел его, то изумился неожиданному зрелищу. Я полагал, что мы преследуем жестокого подлого убийцу, которого надо остановить во что бы то ни стало. Взрыв бомбы в доме Тернеров потряс меня до глубины души, нервы мои были сейчас на пределе, а сердце бешено колотилось. За время знакомства с Холмсом я успел привыкнуть к подобным ощущениям, но на сей раз они усилились многократно. С тех самых пор, как меня ранили в сражении при Майванде, я не испытывал такого страха, гнева и одновременно решимости. Но когда я повернулся и наставил револьвер на предполагаемого противника, меня поразило, сколь часто наши ожидания не совпадают с действительностью. Вместо того чтобы бросить вызов врагам, нацелив на них оружие, этот человек забился в угол комнаты и закрыл лицо руками!

– Пожалуйста, не стреляйте! – в панике заверещал он. – Ларчик готов.

Я бросил быстрый взгляд на Холмса. Он по-прежнему пристально смотрел на мужчину, но после его слов слегка расслабился.

– Холмс, – произнес я, – что вы думаете?

Сыщик не взглянул на меня, лишь жестом велел опустить револьвер. Я тотчас повиновался. Человек в углу не отнял рук от лица, но сквозь его пальцы я видел, что в глазах преступника застыл неподдельный ужас.

– Вы говорите, что ларчик готов? – резко переспросил Холмс. – Почему так медленно?

– У меня не было времени, сэр. Ваш хозяин совсем меня загонял. Он хочет получить свои изделия, но их не собрать за тот срок, что он мне дал. С теми, что я уже передал ему сегодня вечером, все в порядке?

Было видно, что человек до смерти испуган, и я спросил себя, не зря ли Холмс затеял эту игру с несчастным, выдавая себя за другого. Впрочем, сыщик как будто передумал:

– Уверен, они превосходны, любезнейший, если судить по тому ларчику, что стоит у вас на столе.

Выражение испуга на лице мужчины сменилось замешательством.

– Но… разве вы пришли не за последним ларчиком? – спросил он, опуская руки.

Я увидел перед собой совсем молодого человека, лет двадцати двух – двадцати трех, не больше. Он был ужасно тощ и явно недоедал. Холмс отвернулся от него, уселся на маленький стул, стоявший у стола, и стал рассматривать ларчик.

– Вы настоящий мастер, и я оценил вашу работу по достоинству. Стыки выполнены просто замечательно.

Человек ничего не сказал, по-видимому пытаясь уяснить, кто эти странные господа, вломившиеся в его жилище.

– Взгляните-ка, Уотсон!

Я повернулся туда, куда указывал Холмс.

– Посмотрите на стыки стенок ларчика, выполненные методом «ласточкиного хвоста», а также на эти маленькие выдвижные ящички. Руку мастера, Уотсон, можно узнать не только по готовому изделию, но даже по обработке кромок. Новичок сочтет распилку доски занятием утомительным и непременно повредит поверхность древесины, сделав кромку шершавой. Здесь же перед нами гладкий, аккуратный край. – Холмс сделал паузу, затем заметил: – Да, весьма любопытно. – Он повернулся на стуле и наклонился к скорчившемуся в углу мужчине: – Меня зовут Шерлок Холмс, я детектив, расследующий это дело, а вот мой коллега доктор Уотсон. Позвольте узнать ваше имя, любезнейший.

– Уильям Джойс, сэр, – ответил тот, поднимаясь, подходя к нам и усаживаясь на узкую койку. – Но зачем вы здесь, если не для того, чтобы со мной… – Казалось, он подыскивает подходящее слово.

Холмс подсказал:

– Разобраться? Это вы хотели сказать, мистер Джойс? Итак, если не ошибаюсь, вы получили заказ на три подобных ларчика. Где же два других?

– Отданы, сэр. Я как раз сидел за работой, когда меня вызвали, велев отдать два уже готовых изделия, так как они срочно понадобились.

– Кто вас вызвал? – спросил я.

– Я не могу сказать, сэр, они… – Казалось, сейчас он окончательно потеряет самообладание, однако ему удалось взять себя в руки: – Они угрожали моей семье, то есть жене и ребенку. Я не хочу ненароком выдать заказчиков, потому что, по всему видать, эти люди держат свое слово, чего бы они ни посулили.

Холмс кивнул и откинулся на спинку стула:

– Вы знаете, для чего предназначены эти ларчики?

Джойс обхватил голову руками:

– Неужели вы хотите, чтобы я обрек своих близких на смерть? У меня не было выбора, пришлось работать над этими адскими машинами. Зато потом они от меня отстанут.

– Ха! – воскликнул Холмс, заставив Джойса вздрогнуть. – Боюсь, вы сильно ошибаетесь, если считаете, что они позволят вам отказаться от участия в этом грязном деле. Я полагаю, что вы не знаете и половины того, что творят ваши хозяева. Должен сказать, мы с моим коллегой недавно наблюдали это устройство в действии. На наших глазах убило человека, который открыл адресованную ему посылку, а его семья осталась без мужа и отца.

Я заметил, что эти слова подействовали на Джойса, хотя Холмс приврал насчет семейства Тернеров; к тому же я был уверен, что, независимо от обстоятельств, его родные не остались бы без средств к существованию.

– Но почему вы вините в этом меня, сэр? Может, я и смастерил это устройство, но ведь не я послал его человеку, о котором вы толкуете, да и вообще не собираюсь кого-либо убивать. Единственное, чего я хочу, – поскорее отделаться от этих людей и избавить свою семью от угрозы, которая висит сейчас над нами.

При мысли об этом его лицо исказилось страданием, но я понимал, что Холмс должен продолжать в том же духе.

– Ваша семья не будет в безопасности, – без обиняков заявил сыщик. – Думаю, было бы более правильно сказать, что ни вы, ни ваши близкие никогда не сможете спать спокойно. У нас есть все основания полагать, что убитый сегодня человек, банкир по профессии, был их сообщником, более того, одним из зачинщиков в игре, которая приносила колоссальные барыши.

По выражению лица Джойса я догадался, что он начал соображать, что к чему, однако еще не прозрел окончательно. Холмс продолжал:

– Неужели вы думаете, что люди, способные уничтожить своего подельника, остановятся перед убийством такого человека, как вы? А ведь вы можете не только опознать их, но и рассказать о том, для чего они шантажировали вас и зачем им понадобились эти, как вы их называете, устройства!

Джойс вскочил и стал в отчаянии ломать руки:

– Значит, мне надо бежать! Но как я могу, ведь тогда вместо меня убьют мою семью? Я очутился в ловушке, из которой нет выхода!

Было невыносимо видеть его ужасное состояние.

– Холмс, – сказал я, – мы должны что-то сделать!

Великий детектив медленно закрыл глаза, лицо его оставалось бесстрастным, словно спокойная гладь воды, но в мозгу кипела напряженная работа.

– Единственный способ выпутаться из этой ситуации для мистера Джойса состоит в том, чтобы помочь нам разыскать преступников, а мы отправим их за решетку. Тогда вы, любезнейший, сохраните жизнь себе и своим близким, хотя вам, скорее всего, придется отсюда уехать. Я уверен, что такой искусный столяр, как вы, без труда найдет себе работу, скажем, в Глазго или другом большом городе, где можно скрыться от мести.

– То есть у меня нет выбора, кроме как положиться на вас, мистер Холмс? – пролепетал несчастный.

– Боюсь, вы правы. В первую очередь я попрошу вас бегло сообщить нам обо всем, что вам известно о ваших заказчиках и этом хитроумном «устройстве».

 

Глава 23

Всего двадцать минут спустя мы втроем уже тряслись в кэбе, который вез нас в Лейт. Я сидел рядом с Холмсом, напротив нас устроился Уильям Джойс, осторожно держащий на коленях маленький, но смертоносный деревянный ларчик. Только что мы с другом, затаив дыхание, выслушали историю бедолаги, который во время разговора заканчивал работу над ларчиком в своей мастерской. На этой неделе, во время поездок на медицинский факультет, мне уже довелось наблюдать за действиями умелых рук хирургов, но руки этого человека не уступали им в ловкости. Он с такой быстротой, но в то же время четкостью, свидетельствовавшей о точности пальцев и глазомера, соединил разрозненные детали, что сразу стало ясно: перед нами настоящий мастер своего ремесла. Мне пришлось несколько раз напомнить себе, что перед этим ремеслом следует испытывать не благоговейный трепет, но ужас, учитывая обстоятельства. Твердя это про себя, я ощущал лишь жалость к Джойсу, который оказался в столь трудном положении.

– Однажды в мою маленькую мастерскую явился какой-то тип, – рассказывал он нам с Холмсом. – Он немного поболтал со мной и попросил показать образцы моего труда. Я сразу и думать о нем забыл, мистер Холмс. Но на следующей неделе, когда я возвращался с работы домой, на меня набросились сзади, схватили и запихнули в экипаж. Меня доставили в какую-то квартиру и велели смастерить это вот устройство. Я поначалу не хотел, но мне было очень ясно сказано, что если я откажусь, то моей семье будет худо. Я спросил, что они имеют в виду, и тогда мне прямо так и объяснили, что убьют мою жену и ребенка. Так вот, мистер Холмс, доктор Уотсон, я вас спрашиваю: что мне было делать?

– Действительно, – промолвил сыщик. – Не могли бы вы описать людей, которые похитили вас и привезли в ту квартиру?

Джойс покачал головой:

– Не сказать, чтобы в них было что-либо примечательное, мистер Холмс. Здесь, в этой части города, много таких, и я бы навряд ли их узнал. Единственный человек, которого я могу вам описать, у них, по всему видать, за главаря. До чего же мерзкий у него язык! И вот что я вам скажу, джентльмены: ему как будто доставляет удовольствие мучить людей. Из-за него-то я и не пошел в полицию и никуда не сбежал. Это с ним я встречался вчера в Лейте, куда мы сейчас отправимся. Он сказал, что ему нужны еще три ларчика помимо того, который я уже отдал. Я попытался возразить, что я уже выполнил свою часть сделки, а он рассердился и заявил, будто ему решать, выполнил я ее или нет.

– Да, вчера я наблюдал за вашей беседой, – подтвердил сыщик. – Я сидел в противоположном конце пивной, притворившись задремавшим пьянчужкой. Затем я проследил за вами до дома, приняв вас за члена шайки. Впрочем, я слышал не весь разговор. Как зовут этого человека?

– Он никогда не называл своего имени, а я не спрашивал. Когда ему надо было со мной увидеться, он сам меня находил или говорил, где будет меня дожидаться.

– Что ж, мы не заставим его долго ждать.

Когда были произнесены эти слова, мы как раз вышли из доходного дома и остановили кэб, в котором ехали теперь. Впрочем, кое-что по-прежнему оставалось для меня неясным.

– Скажите, а как именно работают эти устройства? – спросил я у Джойса, но вместо него мне ответил Холмс:

– Дорогой Уотсон, мне казалось, что вы, с вашим-то опытом, должны были догадаться об этом по внешнему виду изделия!

– Я вижу, что ларчик состоит из внешнего корпуса и трех маленьких ящичков, которые, по-видимому, выдвигаются одновременно, если потянуть за ручку одного из них. Но я не совсем понимаю, как устроен взрывной механизм.

Холмс фыркнул:

– Я вижу, решение вернуться со мной в Лондон пойдет вам на пользу, Уотсон. Мне кажется, вам еще многому надо учиться. Мистер Джойс, не будете ли вы так любезны?..

Тот кивнул:

– Что ж, мистер Уотсон, принцип прост: это все равно что раскурить трубку. У нас есть спичка – вернее, в данном случае пучок спичек, – и вещество, которое воспламеняется и взрывается, если открыть ящик.

Я все еще недоумевал:

– Но как вы поджигаете это вещество?

– Это придумка, которой я мог бы гордиться, используйся она в мирных целях, но я боюсь, здесь мое мастерство обернулось против меня. Позади этого ящичка, – он указал на переднюю часть ларца, – есть маленькие штырьки, к которым привязаны нитки. С другого конца к ниткам приделаны кусочки наждачной бумаги, а по бокам прикреплены пучки спичек. Когда ящик выдвигается, наждак соприкасается со спичками и поджигает их. Пламя через небольшую трубку попадает в отдельную камеру, набитую порохом, смешанным с большим количеством пироксилина. Вы были свидетелями взрыва и могли видеть, что механизм вполне эффективен, а взрывчатое вещество дает мощную реакцию.

Я посмотрел на ларчик, стоявший у него на коленях, – по виду обыкновенную шкатулку для запонок или иголок, внутри которой, однако, скрывалось поразительное по своей простоте и эффективности устройство.

– Невероятно, – проговорил я. – Значит, когда сегодня утром мистер Тернер выдвинул ящичек, он неумышленно привел устройство в действие и произвел взрыв, который и погубил его.

На протяжении следующих десяти минут мы ехали молча, пока Холмс не приказал кэбмену остановиться. Мы вышли на улицу в нескольких сотнях ярдов от паба «Корабль и якорь». Холмс велел Джойсу идти туда, отдать ларчик, как было условлено, а затем выйти из заведения и отправляться домой, к семье, чтобы переправить ее в надежное укрытие. Джойс согласился с планом и дал нам адрес своего кузена, у которого, как он полагал, он и его домашние будут в безопасности дожидаться новостей.

Мы с Холмсом, расположившись на другой стороне улицы, наблюдали за тем, как Джойс вошел в пивную, неся в руках ларец. Уже стемнело, был поздний час; кварталы, окружавшие пивную и прилегавшие к докам, были местом не для слабонервных. Многочисленные матросы с грузовых судов в компании портовых проституток слонялись по пабам, подвергая свое здоровье немалым испытаниям.

– Трудно поверить, – заметил я, – что это тот же самый населенный пункт, в котором мы провели последние несколько дней с Патриком. Такое ощущение, будто Новый город находится во вражеском кольце.

– Во всех городах есть хорошие и дурные черты, Уотсон. Мы уже видели подобное в Лондоне, хотя, признаться, здесь, в этих кварталах, мне становится особенно не по себе.

– Что вы думаете о той истории, которую поведал нам Джойс? Вы ему верите?

– Да, Уотсон, верю. Кажется, он и впрямь смертельно напуган. Нам остается лишь надеяться, что мы сумеем сделать так, чтобы он еще до рассвета получил добрые известия… Погодите-ка… Он снова выходит…

Мы увидели, как Джойс покидает пивную и быстро уходит прочь, однако вслед за ним никто не появился.

– Где же человек со шрамом, Холмс? Мы его упустили?

– Отнюдь, Уотсон. Он скоро будет здесь. Вы бы рискнули остаться в этом грязном месте, где каждую минуту вспыхивают потасовки, когда у вас при себе столь уязвимая вещица?

Я понял, что имел в виду Холмс, а через несколько мгновений в дверях показался человек с ларцом в руках.

– Вот он, Уотсон, – сказал мой друг.

Мужчина огляделся, перед тем как завернуть ларчик в кусок ткани, который достал из-под полы, а затем зашагал прочь.

 

Глава 24

Следуя за ним, мы прошли несколько кварталов, после чего подозреваемый завернул в здание, чем-то напоминавшее то, где мы нашли мистера Джойса. Он исчез внутри, мы бросились за ним, но не успели заметить, в какую квартиру он зашел. Холмс вынул из кармана лупу, наклонился и стал изучать следы на полу, не видимые невооруженным взглядом.

– Что вы ищете, старина? – поинтересовался я.

– Пытаюсь отыскать следы его ботинок. Вокруг пивной было много специфической грязи, которая смешивается с пылью, наносимой с разгружаемых в порту судов. Прошлой ночью, сняв свои башмаки, я осмотрел их и обнаружил на подошве эти странные частички, которые нашел и на одежде, купленной мною у матросов.

– Мы, без сомнения, можем ожидать монографии на эту тему?

Ничего не ответив, прославленный детектив продолжал продвигаться по коридору, затем поднялся по лестнице и остановился у одной из дверей. Здесь он распрямился, чтобы убрать лупу:

– Вот мы и на месте, Уотсон. Револьвер у вас наготове? Думаю, существует большая вероятность, что на этот раз он вам все-таки понадобится.

Уже второй раз за вечер мы стояли возле чужой квартиры, у меня в руке было оружие, а Холмс собирался высадить дверь. Но только он приготовился с силой толкнуть ее, как она сама неожиданно распахнулась. Перед нами стоял человек со шрамом. На один краткий миг он застыл, а затем, повинуясь инстинкту, бросился на Холмса, и они, сцепившись, рухнули на пол. Я лихорадочно пытался прицелиться в напавшего на моего друга противника, но они дрались так яростно, что это оказалось невозможно. Наконец сыщик ловким движением применил один из приемов рукопашного боя, которым он обучался в восточных монастырях, и швырнул человека со шрамом к стене. Тому понадобился всего миг, чтобы перевести дыхание, после чего он бросился обратно в квартиру, а мы с Холмсом устремились за ним в тускло освещенные комнаты.

Мы набросились на противника, но в тот же момент он схватил совсем недавно изготовленный ларчик:

– Назад, или я убью вас! Он под завязку набит порохом. Я заберу вас с собой на тот свет! – Пожирая нас горящим взглядом, мужчина свирепо прорычал: – Кто вы такие и что вам от меня нужно?

Я продолжал целиться в него. Холмс ответил:

– Мы знаем, что вы задумали, и знаем также, что в руках у вас очень опасный предмет. Мы будем держаться на расстоянии.

– Скажите своему приятелю, чтобы опустил револьвер. Такие штуки имеют привычку срабатывать неожиданно. А теперь бросьте его вот сюда.

Я сделал, как было велено, хотя злодей напрасно беспокоился: я бы все равно не стал в него стрелять из страха даже просто ранить, ведь и в этом случае он привел бы взрывчатку в действие.

– А теперь говорите: кто вы такие?

– Меня зовут Шерлок Холмс.

Человек со шрамом почти рассмеялся:

– Вы Шерлок Холмс? Ну и ну! Как неожиданно, что это вы явились ко мне, а не наоборот. А ваш приятель, вероятно, некий Уотсон?

– Да, это доктор Уотсон, – подтвердил мой друг. – Полагаю, у вас перед нами преимущество.

– О, даже более, мистер Холмс, даже более. Забавно, как иногда получается. Я ведь собирался повидаться с вами завтра. И подарочек приготовил. – Он потряс ларчиком. – Но вы пропали и испортили мне весь сюрприз. – Он осклабил перекошенный злобой рот: – Да, похоже, у нас затруднения, верно?

– Кажется, так, – согласился Холмс. – И как вы предполагаете решить этот вопрос?

– Что ж, тут надо пораскинуть мозгами, но вы ведь подождете здесь, пока я что-нибудь придумаю? Вы как будто никуда не торопитесь? – Он хохотнул, словно у нас был выбор, но мы все-таки решили принять его предложение.

Однако Холмс остался невозмутим:

– Ничуть. Пожалуйста, не спешите. Чем дольше мы будем здесь находиться, тем быстрее полиция нас найдет. Судя по всему, это вы отправили ларчик со взрывчаткой к Тернерам?

Мужчина взглянул на Холмса с опаской, однако самодовольная ухмылка не исчезла с его лица.

– Кажется, теперь это не имеет значения, да? Действительно, та посылка прибыла именно от меня. Я видел, как вы вошли в дом вскоре после этого, хотя тогда еще не подозревал, кто вы такие. Теперь, когда я это знаю, мне жаль, что вы остались живы. Это избавило бы меня от лишних хлопот.

Холмс усмехнулся:

– Вы правы, но еще больше жаль, что когда устройство сработало, оно не причинило вреда даже намеченной вами жертве.

Я заметил, что ухмылка стала сползать с лица нашего противника.

– Мистер Тернер, – продолжал сыщик, – жив и здоров.

Мужчина нервно рассмеялся:

– Не надо со мной шутить, мистер Холмс. Он никак не мог выжить после этой штуки. Ларчик битком набит взрывчаткой. Я видел дым и слышал взрыв с другого конца улицы. Нет, сэр, вы пытаетесь…

– Могу заверить вас, что это правда, – резко перебил его мой друг. – Хотя мистер Тернер привел бомбу в действие, оказалось, что это явная и несомненная подделка, которая позволила ему выжить и получить лишь незначительные повреждения. Уверяю вас, после этого он страстно желал поговорить с нами о шайке, которую вы сколотили, а в особенности – о роли, которую играли в ней вы.

Мужчина перестал ухмыляться, лицо его вновь исказила злоба.

– Нет, я не верю ни одному вашему слову… – Все больше сатанея, он придвинулся к нам, и я понял, что он готов уничтожить всех на своем пути. – С этим, – он снова вызывающе потряс ларчиком, – все в порядке. Вы ничего о нем не знаете.

– Вот здесь вы сильно ошибаетесь. Вероятно, вы имеете в виду, что мы не знакомы с мистером Джойсом? Он оказался весьма общительным джентльменом и тоже поведал нам много любопытного.

Мужчина еще ближе придвинулся к нам и одновременно взялся за ручку на передней панели ларчика, дрожа от ярости.

Холмс продолжал:

– Оба они сейчас рассказывают нашим коллегам полицейским обо всем, что им известно. Я совершенно уверен, что, пока мы с вами беседуем, инспектор Фаулер уже едет сюда, прихватив с собой нескольких констеблей.

– Ах, Фаулер! Я прямо трясусь от страха! – воскликнул негодяй и расхохотался. – Так вы и впрямь ни о чем не догадываетесь, да?

Если мой друг и удивился, то виду не показал:

– Думаю, вы обнаружите, что мы знаем куда больше, чем вам кажется. Я вижу вас уже не в первый раз и чувствую, что за всеми этими преступлениями сто́ите не только вы.

– Если и так, то с чего вы это взяли?

– Для этого особого ума не надо, а у вас, сэр, его, по-видимому, и вовсе нет. Вы кажетесь мне человеком, непригодным для жизни в преступном сообществе. В сущности, я могу только предполагать, что оно уже изгнало вас из своих рядов…

Мужчина безотчетно сделал два шага вперед, очевидно забыв, что держит в руках ларец со взрывчаткой, но тем не менее страстно желая поквитаться с Холмсом. Молниеносная реакция сыщика застала врасплох даже меня.

– Живо, Уотсон! – крикнул он, сорвался с места и в стремительном захвате припечатал руки противника к боковым стенкам ларчика. Мне хватило какой-то доли секунды – впрочем, показавшейся вечностью, – чтобы сообразить, что надо делать. Подхватив с пола свой револьвер, я бросился к мужчине и ударил его рукоятью прямо по затылку. Он издал громкий стон, словно этот звук вырвался из его горла благодаря моему удару, и повалился наземь. Холмс тоже упал, не разжимая рук, удерживающих ларчик, пока не убедился, что наш противник без сознания и теперь можно спокойно забрать у него бомбу.

– Хорошая работа, Холмс, – проговорил я, задыхаясь от волнения. – Просто отличная. И что нам теперь с ним делать?

Знаменитый детектив поставил опасный предмет на маленький столик и велел мне:

– Разорвите-ка этот кусок ткани на полосы и крепко свяжите ему ноги и руки. В свое время мы передадим его полиции. Но сперва надо попытаться как можно больше узнать о нашем новом друге. Необходимо установить личность человека со шрамом.

Я разорвал ткань на полосы и связал негодяю руки и ноги, чтобы он не смог бежать. Сколь ни скудна была обстановка квартиры, Холмс принялся обшаривать все подряд в поисках предмета, который мог бы указать на личность нашего пленника. Сыщик подобрал бумаги, разбросанные по полу рядом с кроватью, но тут же с досадой отшвырнул. Я стал искать в другой комнате. В воздухе нестерпимо воняло отбросами, зато в пачке бумаг, как будто представлявших собой случайную подборку газетных вырезок, я обнаружил письмо. В этом составленном аккуратным почерком послании сообщалось, каким образом должны были выплачиваться нашему пленнику деньги, а также говорилось о предполагаемом устранении Тернера. Сперва мне показалось, что оно никак не поможет нам установить личность человека со шрамом, к которому автор письма обращался лишь как к «дорогому брату», но когда я дошел до конца страницы, где стояла подпись, то обомлел.

– Холмс! – крикнул я. – Думаю, вы захотите на это взглянуть!

Мой друг появился в дверях, и я отдал ему письмо. Кровь отхлынула у меня от щек, ибо я начал догадываться о грядущих событиях. Холмс пробежал письмо глазами и, дочитав до конца, бросил на меня быстрый взгляд, затем сунул листок в карман и повернулся к двери:

– Идемте, Уотсон. Давайте вынесем нашего пленника на улицу. Надо скорее ехать в полицейский участок. Нельзя терять ни минуты!

 

Глава 25

Несмотря на поздний час, полицейский участок по-прежнему гудел, как потревоженный улей; констебли сновали туда-сюда, доставляя арестованных и снова возвращаясь на улицы. Я сразу заметил, как молоды некоторые из этих стражей закона, но еще больше бросалось в глаза, насколько все они устали. Мне не показалось, что Эдинбург, в сравнении с другими городами, особенно опасен или кишит преступниками, но по опыту я знал (и Холмс, несомненно, согласился бы со мной), что там, где пропасть между богатыми и бедными слишком велика, эти миры иногда вступают между собой в конфликт. Вдобавок ко всему, эдинбургский порт был наводнен матросами из разных стран, которые сходили на берег ненадолго, и оттого то там, то сям неизбежно возникали пьяные потасовки – если не из-за женщины, то из-за карточного долга.

Мы с Холмсом перетащили нашего пленника через порог и швырнули его на пол. Окружающие бросали на него мимолетные взгляды, но не слишком удивлялись – тут это было дело обычное. Негодяй уже успел очнуться, и в течение последних двадцати минут, которые мы ехали до участка, лежал на полу у наших ног, изрыгая страшные проклятия и грозясь, что мы еще заплатим ему за это. Сейчас он и не подумал утихомириться; глядя на него, другие собравшиеся тут проходимцы тоже стали громко выражать свое недовольство. Мы уже хотели отправиться на поиски полицейского, который согласился бы нам помочь, но дело разрешилось само собой. Из-за двери в дальнем конце помещения, где мы находились, раздался зычный рык:

– Какого черта тут происходит! А ну заткните свои глотки, вы!.. А не то живо рассажу по камерам!

Вслед за этими словами на пороге появился тучный мужчина с таким обветренным лицом, каких я никогда не встречал даже в своем полку, воевавшем в пустыне. Очевидно, этот человек оказался в Эдинбурге после одной из военных кампаний, ибо, если судить по погодным условиям в этом прекрасном городе, ему понадобилось бы лет сто, не меньше, чтобы обзавестись такой кожей. Мужчина направился прямиком к нам:

– Что здесь случилось?

Холмс протянул ему руку:

– Полагаю, я имею удовольствие разговаривать с сержантом Макаллистером? Я узнал вас по описанию, данному мне констеблем Мортхаусом. Он очень живо обрисовал ваш портрет.

Макаллистер посмотрел на моего друга с подозрением:

– Кто вы такой?

– Меня зовут Шерлок Холмс, мы здесь по неотложному делу. – Сыщик указал на мужчину со шрамом, лежавшего на полу: – Скажите-ка, сержант, вы знаете этого человека?

Макаллистер наклонился, стиснул голову пленника своими огромными ручищами и внимательно изучил его лицо:

– Судя по шраму, я должен был бы его запомнить, но нет, он мне не знаком.

– Он имеет отношение к взрыву в доме Тернеров на Хериот-Роу. Вы, безусловно, слышали об этом происшествии? – Сержант кивнул, и Холмс продолжил: – Мы не знаем, как зовут его самого. Но взгляните на письмо, которое мы нашли в его квартире, и, главное, на подпись внизу.

Я видел, как полицейский проглядел письмо, дошел до конца страницы и уставился на имя, которое ранее так ошеломило нас с Холмсом.

– Фаулер? – проговорил он. – Но ведь это не может быть инспектор Фаулер?

Человек со шрамом, валявшийся у наших ног, начал истерически хохотать:

– Ха! Ничего-то вы не знаете, ничтожные людишки! Погодите, вы еще пожалеете, когда об этом узнает мой брат! Вы все покойники!

Макаллистер пнул связанного:

– А ну тихо, а не то вздерну тебя прямо сейчас!

Он наклонился, подхватил мужчину за шкирку и одним быстрым движением привел в вертикальное положение. Тот до сих пор был крепко связан.

– Так, значит, вы братец детектива Фаулера, верно? И как это вас угораздило очутиться на самом дне? А? – Макаллистер затряс пленника, но тот продолжал хохотать.

– Вы ничего не знаете! – снова простонал он сквозь смех, который становился все истеричнее. Казалось, что, несмотря на свое затруднительное положение, он находился в каком-то маниакальном исступлении. – Погодите… Мой брат…

– Ну разумеется! – вымолвил Холмс. – Как я мог быть таким глупцом! Сержант, полагаю, наш друг имеет в виду, что в этом деле мы не дождемся помощи от инспектора Фаулера, поскольку он и есть тот, кого мы ищем. За всем этим стоит сам Фаулер!

Макаллистер возразил:

– Но он много лет работает у нас! Мог ли инспектор опуститься до подобных вещей? Зачем ему взрывать столь уважаемого человека, как мистер Тернер?

Холмс покачал головой. Я начал понемногу понимать, в чем он пытается нас убедить.

– Нет, – сказал сыщик, – вы не видите картины целиком. Теперь мне ясно, что во главе всего этого предприятия должен стоять не кто иной, как Фаулер. Тернером было легко вертеть, ведь он стремился любой ценой сохранить образ жизни, к которому привык. Именно это и позволяло Фаулеру использовать банкира в своих целях. Такие люди всегда пребывают в заблуждении, что иметь деньги и потерять их – куда хуже, чем вообще никогда не иметь. Инспектор получал от Тернера сведения о потенциальных жертвах, а затем посылал к ним своих громил. Не сомневаюсь, что в портовых пабах сыщется немало людей, которые готовы поработать кулаками, чтобы заработать крону на выпивку.

Макаллистер был ошеломлен, однако его побагровевшие щеки свидетельствовали о том, что он постепенно приходит в бешенство.

– Убью Фаулера, когда до него доберусь, – прорычал он. – Терроризировать людей под личиной полицейского! Кто бы мог подумать! Что ж нам теперь делать? Лично я собираюсь бросить этого мерзавца в камеру и поглядеть, какую информацию удастся из него вытянуть, если вы меня понимаете, мистер Холмс.

– Боюсь, это займет больше времени, чем имеется у нас в распоряжении. К тому же несчастный явно заговаривается. Он уже рассказал все, что могло иметь для нас значение. Впрочем, я предлагаю отправить его в камеру и содержать там, так как он определенно замешан в этом деле. – Сыщик оглядел людей, толпившихся вокруг, пытаясь понять, что тут творится, и заметил: – Я не вижу констебля Мортхауса.

Мы с Макаллистером изучили окружавшие нас лица, но тоже его не увидели.

– Сегодня он здесь побывал, – сообщил нам сержант. – Он был… – Макаллистер запнулся, а потом воскликнул: – О боже, он был с Фаулером!

Я вздрогнул, припомнив распоряжения, отданные молодому человеку моим другом:

– Холмс, вы велели Мортхаусу явиться сюда и рассказать Фаулеру обо всем, что нам известно!

Знаменитый сыщик разразился проклятьями в свой адрес, но быстро сумел взять себя в руки:

– Боюсь, я подверг Мортхауса серьезной опасности. Надо подумать, чт́о может предпринять Фаулер. Если исходить из того, что он постарается избавиться от всех улик, куда он должен направиться первым делом?

– Неужели еще остались какие-то улики? – спросил я. – Ведь он уже устранил Тернера – единственного человека, который мог рассказать нам об их делишках! Но если Мортхаус успел поведать Фаулеру обо всем, что нам известно, значит, сейчас инспектору в первую очередь надо уничтожить нас с вами и Мортхауса.

Лицо Холмса вытянулось.

– Надо как следует поразмыслить. Возможно, у нас не так много времени. Макаллистер, полагаю, мы слишком поторопились, отказавшись от вашего любезного предложения «побеседовать», так сказать, с нашим арестантом. Могу я попросить, чтобы вы взяли на себя эту часть расследования?

Сержант кивнул.

– А мы с Уотсоном, – продолжил мой друг, – постараемся разыскать Мортхауса. Если нам повезет, Фаулер тоже окажется где-то неподалеку. Мы пошлем вам весточку, если найдем их.

Немного погодя мы с Холмсом очутились на улице, рассуждая о том, что следует предпринять.

– Как насчет дома Фаулера? – предложил я.

– Не думаю, Уотсон. Зачем ему возвращаться, когда впереди еще много дел. Нет, мы должны взглянуть на все это с точки зрения самого инспектора. Куда он направится, желая замести следы?

Я ничего не мог придумать, в голове было пусто. Как обычно, этот вызов был по плечу лишь великому сыщику.

– Ну конечно! – вскричал он через минуту. – Скорее, Уотсон! Нужно найти кэб! – И мой друг побежал по улице, чтобы остановить двухколесный экипаж, показавшийся неподалеку.

– Но куда мы поедем, Холмс? – крикнул я.

– Туда, где много улик, которые должны быть уничтожены, куда же еще! Если предположить, что Мортхаус доложил инспектору о папках, обнаруженных в кабинете отца, значит, существует вероятность, что там хранятся и другие документы. Раз Мортхаус рассказывал Фаулеру о наших выводах, именно туда он и отправится.

 

Глава 26

С улицы было видно, что в одном из окон фирмы «Мортхаус и Мортхаус» мерцает тусклый огонек. Это подтверждало догадку Холмса: Мортхаус с Фаулером действительно направились сюда. Может статься, предположил я, что там находится кто-то другой. Холмс был бы счастлив, если бы это оказалось правдой, но слишком уж подозрительным было совпадение.

– Будем надеяться, Уотсон, что брата Мортхауса нет в конторе. Не надо бы лишним свидетелям соваться в это грязное дело.

– Совершенно верно, – согласился я.

Входная дверь была не заперта. Холмс осторожно повернул ручку и приоткрыл ее ровно настолько, чтобы мы с ним могли бочком протиснуться внутрь.

– Старайтесь не шуметь, – прошептал он. – Надо подняться по лестнице, а там дождаться благоприятного момента и посмотреть, что происходит в кабинете.

Мне не терпелось ворваться в комнату с револьвером в руках и вступить в открытое противоборство с негодяем, но разумом я понимал, что мое безрассудство может иметь катастрофические последствия. Когда мы поднимались по лестнице, сверху донеслась какая-то возня. Добравшись до второго этажа, мы затаились, устроившись так, чтобы нас было не видно из главного кабинета, находившегося по левую руку и отделенного от нас небольшой приемной. Мы оба затаили дыхание, чтобы лучше слышать, что говорится в кабинете. Я постараюсь передать этот разговор настолько подробно, насколько позволит мне память…

– Да, сэр, папки хранились вот в этом шкафу, – промолвил Мортхаус.

Я услышал, как Фаулер, выдвигая ящики и роясь в документах, злобно бормочет что-то про себя.

– А где остальные? – прорычал он. – Вы сказали, их было больше.

– Я в этом не уверен, но если мы посмотрим во всех шкафах, то, может быть, найдем что-нибудь еще. Судя по всему, бумаги рассованы по ящикам бессистемно.

Фаулер выругался, а потом проговорил:

– Это я виноват.

– О чем вы, сэр? – удивился Мортхаус.

Я слышал, как из ящиков вытаскивают новые папки, перелистывают бумаги, а затем сваливают ненужные документы на пол.

– Я предполагаю, что эти бумаги были подделаны, возможно, вашим братом, – объявил Фаулер.

– Я сомневаюсь, что мой брат вообще их изучал, – возразил констебль. – У Эндрю достаточно своей работы, чтобы заниматься делами отца.

Поиски в кабинете продолжались: открывались и закрывались ящики, хлопали дверцы, шелестела бумага.

– Ваш отец явно не отличался аккуратностью, Мортхаус. Оставить дела в таком беспорядке! Если бы я знал, что бумаги до сих пор существуют, я бы… – Он умолк.

Шум в кабинете прекратился.

– Вы бы – что, сэр? – спросил Мортхаус с сомнением в голосе.

– Ничего. Ищите дальше! – рявкнул инспектор в ответ.

Я бросил взгляд на Холмса. Он знаком велел мне вытащить револьвер, чему я охотно подчинился. Мой друг, казалось, был готов в любой момент броситься навстречу опасности. Но прежде чем мы успели это сделать, послышался голос Мортхауса:

– Может, посмотреть в сейфе, инспектор?

– У вас есть ключ? – ответил тот вопросом на вопрос.

– А как же…

До меня донеслись звук торопливых шагов. Потом открылась тяжелая дверь, очевидно ведущая в соседнюю комнату или подсобное помещение.

– Ну так пошевеливайтесь, – заорал Фаулер, – открывайте живее!

Последовала короткая пауза, а затем я вновь услышал голос Мортхауса:

– Можно спросить, как вы узнали, где надо смотреть, сэр?

В этот миг Холмс, а за ним и я сорвались с места и вломились в кабинет. Дверь распахнулась до упора, затрещав на петлях. Очутившись в комнате, я увидел, что весь пол устлан бумагами, будто по комнате промчался смерч. Справа от меня застыл Мортхаус, потрясенный нежданным вторжением. Прямо перед нами в небольшом служебном помещении, где, очевидно, находился сейф, о котором они только что толковали, стоял Фаулер. Лишь на секунду на его лице отразилась растерянность, но выучка и опыт тут же заставили его кинуться к большому столу, стоявшему в центре кабинета. Я обернулся на Холмса и увидел, что он тоже бросился туда. Мне сразу стало ясно, к чему они оба стремятся: на столе стоял завернутый в коричневую бумагу ящик с выступом на передней стенке, в точности повторяющий размеры ларчика работы мистера Джойса, который мы видели недавно в его жилище. Мне казалось, что Холмс опередит противника: его боксерская подготовка и худощавое телосложение в подобных обстоятельствах сообщали ему необычайную прыткость. Но, к сожалению, Фаулер был ближе и успел выхватить ларчик прямо из-под носа у моего друга.

– Назад! – заорал инспектор; ноздри его раздувались, глаза налились кровью. – Назад, или я отправлю всех нас в преисподнюю. Будьте уверены, я это сделаю! – Он проделал в бумажной обертке дыру, высвободив ручки выдвижных ящичков, и крепко ухватился за них.

Холмс восстановил равновесие и сделал шаг назад.

– Вы, – крикнул Фаулер в мою сторону, – подойдите и бросьте ваш револьвер вон туда.

Я сделал, как он велел, приблизился к столу и положил на него оружие.

– Добрый вечер, инспектор Фаулер, – невозмутимо произнес Холмс, призвав на выручку свои стальные нервы. – Я вижу, вы снова нас переиграли. Мортхаус, надеюсь, вы поняли, что это и есть наш главный подозреваемый в убийстве мистера Артура Тернера, не говоря уж о шантаже и вымогательстве?

Мортхаус беззвучно раскрыл рот, переваривая эти сведения.

– Но это невозможно, мистер Холмс! – наконец вымолвил он. – Инспектор Фаулер?

Вопрос повис в воздухе, так как Фаулер пристально разглядывал прославленного сыщика.

– Боюсь, что да, – продолжал Холмс. – Мы только что провели прелюбопытнейшую беседу с его братом.

– Откуда вам известно о моем брате? Вы ничего не знаете.

Детектив рассмеялся:

– Забавно: он говорил то же самое. Однако мне известно, что вы вымогали деньги у здешних коммерсантов, пользуясь информацией, которую добывал через свой банк Тернер. Вы, должно быть, сколотили неплохой капиталец. Интересно, из-за чего все рухнуло?

На губах Фаулера появилась презрительная ухмылка.

– Прекрасно, мистер Холмс. Вы, я вижу, отлично осведомлены, но это не принесет вам ничего хорошего. Если вы действительно так много знаете, как говорите, вам, должно быть, известно, чт́о я держу сейчас в руках?

– Да, известно. Мы были свидетелями смертоносной силы этого устройства в доме мистера Тернера. Вы собираетесь устранить нас тем же способом?

– А вина за это будет возложена на нашего юного констебля Мортхауса. Я сам об этом позабочусь, можете не сомневаться. Вы втроем что-то замышляли, собравшись в этом кабинете. Тут явился я и попытался разоблачить ваши козни, но вы от неожиданности привели бомбу в действие и погибли по собственной неосторожности.

Мортхаус сделал шаг вперед, но Фаулер повернулся к нему:

– Стой, где стоял, сынок, а не то с тобой случится то же, что и с… – Он прикусил язык, но Холмс закончил фразу вместо него.

– …с твоим отцом? – сказал он, в упор посмотрев на Мортхауса.

– Что?! Ради бога, о чем вы толкуете? – взмолился тот.

– Я полагаю, детектив Фаулер пытается намекнуть вам, Джеймс, что ваш отец вовсе не скоропостижно скончался, а был убит. Я прав?

Мне показалось, что по лицу Фаулера пробежала тень раскаяния, – не то чтобы он вдруг пожалел свою жертву, скорее сообразил, что сделал неверный ход, а его соперник это заметил.

– Что ж, мистер Холмс, если хотите, то да, так оно и было.

Мортхаус побагровел, но, к счастью, остался стоять, где стоял, не пытаясь геройствовать.

– От своих людей я узнал, что некоторых из наших, так сказать, клиентов попросили явиться в эту контору, – равнодушно пояснил инспектор. – Ясное дело, я не мог этого допустить. Адвокатишка становился чересчур любопытен, на мой вкус. Избавиться от него не составило большого труда: он был стар, и оказалось достаточно затолкать побольше хлеба ему в глотку, чтобы он тут же задохнулся, якобы по трагической случайности. – Фаулер провел рукой по стоявшему перед ним столу: – Он прямо на моих глазах повалился вот сюда. А теперь, – повернулся он к моему другу, – расскажите-ка и вы мне кое-что, мистер Холмс. Как вы докопались, что я замешан в этом деле?

– К сожалению, о вашем участии я узнал совершенно случайно. Ваш брат выдал вас в бреду. Мне оставалось только сложить разрозненные детали воедино и сделать единственный возможный вывод. Сюда же нас привели папки с документами, так как я понял, что вы захотите уничтожить оставшиеся доказательства. Связь взрывов с этим делом тоже была вполне очевидна.

– То есть? – спросил Фаулер.

– По прибытии в Эдинбург я прочел в одной местной газете о взрыве, произошедшем, как полагали, из-за утечки газа. Его жертвой пал некий Чарльз Ламонт. После того, что случилось с мистером Тернером, я припомнил имя Ламонта, встретившееся мне в папках Мортхауса, и понял, что эти два факта, несомненно, связаны между собой.

Фаулер вновь презрительно усмехнулся:

– Отличная работа, мистер Холмс! Из вас еще выйдет настоящий детектив!

– Могу ли я тоже спросить об одной вещи, которая ставит меня в тупик?

Фаулер жестом просил моего друга продолжать. Мерзавец явно наслаждался возможностью продемонстрировать свою ловкость.

– Зачем вы избавились от мистера Тернера? Ведь теперь вы больше не имеете доступа к нужным вам сведениям?

– Верно, – почти с досадой признал Фаулер. – Но после убийства Вулбриджа он сделался помехой. У него совсем сдали нервы.

– Ах да, бедный мистер Вулбридж. Мистер Тернер одурманил его опиумным зельем. Вероятно, он настоял на том, чтобы самому расправиться с Вулбриджем из-за своей к нему привязанности, но в итоге лишь испортил все дело?

Мне показалось, что будничный тон, которым Холмс говорил об убийстве Вулбриджа, отдает некоторым бездушием, но на его вопрос последовал точно такой же будничный ответ:

– Вы правы. Вулбридж, который был правой рукой Тернера в банке, подобрался к нам слишком близко. Я предупреждал Артура, чтобы он ни с кем не сближался, но он сам себе навредил. Думаю, его подвели отеческие чувства, которые он начал испытывать к парню. Вулбриджу сделали весьма заманчивое предложение, но он его отверг. Правда, надо отдать ему должное: он оказался достаточно великодушен и не пошел прямиком в полицию, а дал Тернеру время одуматься и выйти из нашего дела.

– Какая ирония: благодаря этому великодушию вы получили возможность его прикончить, – холодно заметил знаменитый сыщик.

– Да бросьте, мистер Холмс, в таких обстоятельствах надо быть реалистами. Лично я не стал бы тянуть кота за хвост и сразу убил бы его, но Тернер мне не дал. Он решил поступить по-джентльменски и отравить Вулбриджа в его постели. После этого мы собирались избавиться от тела, а я должен был позаботиться об остальном.

– Но, – перебил его Холмс, – Тернер не справился даже с этим, дав Вулбриджу слишком маленькую дозу? Очевидно, он имел о действии яда более чем дилетантские представления.

– К несчастью, да, но прежде чем мы успели это понять, Вулбридж выбрался из своей комнаты и свалился с лестницы. Он умер от удара головой, хотя, возможно, свою роль сыграло и наличие яда в организме.

– Но, к сожалению, это случилось на виду у всего дома?

– Вот именно. Таким образом, я уже не мог скрыть преступление. Пришлось свалить все на мнимого призрака…

– …Сделав служанку невольной соучастницей? – подхватил Холмс.

– Да. Однажды ночью Тернер подловил ее на шалостях, но велел продолжать, пока он не распорядится об обратном. Он думал, что это поможет ему устранить Вулбриджа, но тот как будто не боялся привидений. В любом случае, после убийства Тернер стал поговаривать, что хочет выйти из дела, – он поверил, что рано или поздно его поймают. Я думал, что контролирую его, пока не появились вы. Тогда он еще больше стал бояться разоблачения.

– То есть у вас не было выбора – чтобы замести следы, сначала пришлось избавиться от служанки, а затем и от Тернера?

Фаулер кивнул так равнодушно, что у меня мурашки по спине побежали.

– Я был вынужден это сделать, мистер Холмс. Вообще-то я думал отделаться от последних затруднений куда ловчее, чем представляется мне нынче.

Он улыбнулся, протянул к нам посылку и наклонил ее, чтобы мы увидели адрес, выведенный наверху четким почерком. Я онемел от изумления, увидев имя Холмса, а под ним – место жительства моего кузена.

– Но вы же могли уничтожить нас всех, включая моего кузена и даже его детей! – воскликнул я, переходя от испуга к возмущению.

– Доктор Уотсон, в подобных обстоятельствах всегда есть победители и проигравшие. Вы, наряду с мистером Холмсом и молодым Мортхаусом, – последнее звено цепочки, которая вела ко мне.

Пока Фаулер с наслаждением повествовал нам о своих преступлениях, Мортхаус, незаметно для инспектора, но не для меня, стал очень медленно и осторожно придвигаться к своему начальнику. Я умышленно не смотрел на констебля во время разговора, чтобы мой взгляд не привлек к нему внимания Фаулера. Наконец молодому человеку удалось подобраться к Фаулеру совсем близко.

Лицо Мортхауса застыло, словно каменное, но глаза его прожигали Фаулера насквозь: он ненавидел коварного злодея за убийство отца. Казалось, гнев сделал его вдвое старше. Тут Фаулер словно внезапно вспомнил о присутствии констебля и повернул голову в его сторону, все еще держа в руках посылку. Мортхаус издал душераздирающий вопль и кинулся на Фаулера, застав его врасплох. Констебль уцепился за ларчик и потянул его к себе, но Фаулер быстро пришел в себя, вырвал у Мортхауса посылку и отступил назад, оказавшись вне пределов досягаемости. Однако Джеймс не растерялся: он схватил со стола мой револьвер, навел его на Фаулера и один за другим три раза нажал на курок.

Когда пули пронзили тело Фаулера, он страшно содрогнулся, безотчетно разжал руки, в которых находился смертоносный сверток, и прижал их к груди. Ларчик упал на пол. Я замер на месте, приготовившись к взрыву, но его не последовало. Ларчик приземлился на переднюю стенку, не позволив выдвижным ящичкам открыться и запустить детонацию.

Мортхаус встал над Фаулером, целясь раненому инспектору прямо в голову.

– Вы убили моего отца, – проговорил он, обращаясь к злодею, – и сейчас поплатитесь за это жизнью.

– Мортхаус! – закричал Холмс, заставив молодого констебля вздрогнуть и отвести от Фаулера горящий взгляд. – Не вставайте на этот путь! Он будет полон опасностей и сожаления!

– Мистер Холмс, мне пришлось оплакивать отца, а теперь я узна́ю, что его смерти можно было избежать, поскольку это был не несчастный случай, а деяние холодного, жестокого убийцы. Если я не отомщу ему теперь, какой же я после этого сын?

– А если отомстите – как быть со всем тем, за что стоял ваш отец?

– Вы о чем? – спросил Мортхаус.

– Я о том, что ваш отец выступал на стороне закона и всю свою профессиональную жизнь сражался за справедливость. Не думаю, чтобы человек, посвятивший правосудию столько лет своей жизни, смирился бы с тем, что вы вершите его самостоятельно, не так ли?

Мортхаус на мгновение застыл, затем опустил оружие и отошел назад:

– Вы правы. Это не выход. Пусть им займется закон – если мерзавец доживет до того момента, когда предстанет перед судом. Но я не опущусь до его уровня. – Плечи молодого человека поникли, руки безжизненно болтались по бокам; кисть, сжимавшая револьвер, ослабила хватку. – Не будете ли вы так добры, мистер Холмс, привести сюда моих коллег, которые возьмут нашего пленника под стражу? – тихо сказал констебль.

– Разумеется. Уотсон, вы мне поможете?

Я кивнул и покинул кабинет; Холмс последовал за мной. Я был рад возможности уйти оттуда и обсудить с другом все, что мы пережили. Но не успели мы сделать и двух шагов, как сзади, в кабинете, грянул револьверный выстрел. Мы инстинктивно обернулись и прижались к стене, ища защиты.

Войдя в кабинет, мы увидели Мортхауса, стоявшего над безжизненным телом детектива Фаулера. Из дула револьвера курился легкий дымок; лицо молодого констебля было совершенно безмятежно.

– Мортхаус, что вы наделали! – воскликнул я.

Тот выпустил оружие из руки и отошел от тела.

– У меня не было выбора, – спокойно объяснил он. – Когда я отвернулся, чтобы уйти, он протянул руку к бомбе, явно собираясь открыть ящик и произвести взрыв. Я должен был остановить его, прежде чем он нас убьет.

Я взглянул на Холмса, который, как обычно, остался невозмутим.

– Не сомневаюсь, что так оно и было, – заметил мой друг. – Примите нашу благодарность за своевременные действия, Джеймс.

– Но, Холмс?.. – начал я.

– Фаулер был хозяином своей судьбы, Уотсон, как и все мы. И так будет всегда.

 

Глава 27

Наш последний день в Эдинбурге, в сравнении с предыдущими событиями, на первый взгляд прошел довольно скучно. После бесславной гибели инспектора Фаулера нас долго допрашивали в полиции, пытаясь воссоздать общую картину преступления по сведениям, изложенным главным образом Холмсом и Мортхаусом. Поскольку моя роль в этом ужасном деле ограничилась последней стадией, я мало что мог добавить от себя, зато охотно подтвердил рассказ констебля о кровавой развязке этой истории.

Назавтра я проспал до полудня, а поднявшись, застал в столовой не только Холмса, но и своего кузена с женой. Несмотря на отсутствие аппетита, мне пришлось присоединиться к трапезе.

– Сдается мне, что, заканчивая свой отдых в Эдинбурге, вы чувствуете себя куда более измотанными, чем до приезда? – задумчиво проговорил Патрик.

– Может, и так, зато на скуку жаловаться нам не пришлось. Надеюсь, все улажено, Холмс?

Мой друг, как всегда, курил свою трубку, развалившись на другом конце стола.

– Думаю, да, старина. Мы при поддержке сержанта Макаллистера дали свидетельские показания и были полностью оправданы, так же как и наш юный товарищ Джеймс Мортхаус. Все это дело всколыхнуло не только банк, но и полицию, но тут уж пусть разбираются другие. – Он смолк и выпустил в воздух длинную струю дыма. – Я беспокоюсь за будущее Мортхауса. Кажется, он сильно потрясен тем, что узнал про отца…

– Но этого следовало ожидать, – заметил я, удивленный тем, что Холмс полагает иначе.

– Да, Уотсон, но, кроме того, я вижу, что он весь в сомнениях относительно своего будущего. Он хотел служить в полиции, но обнаружил, что даже здесь встречаются такие негодяи, как Фаулер.

Я был ошеломлен, ибо видел, что Мортхаус обещает стать отличным полицейским.

– Надеюсь, вы напомнили ему про паршивую овцу в стаде, дружище? Главное, вовремя от нее избавиться!

Холмс ответил не сразу, глубоко затянувшись трубкой.

– Я пытался, Уотсон, но, по моему опыту, всегда найдется новая паршивая овца, которая займет место прежней. Такова жизнь, мой друг.

– Возможно, но если бы мы все смотрели на человечество подобным образом, то картина получилась бы чересчур мрачная, вы не находите?

Холмс неожиданно вскочил с места.

– Уотсон, вы неподражаемы! – воскликнул он. – Вы видели худшие проявления человеческой натуры и тем не менее надеетесь на спасение!

– Буду считать это комплиментом, – ответил я, прекращая дискуссию. – А теперь, если позволите, я немного поем.

У каждого из нас остались теплые воспоминания о нашем пребывании в Эдинбурге. Я был рад возможности обсудить с Патриком кое-какие профессиональные вопросы, возникшие на этой неделе. Несмотря на решение вернуться в Лондон, я все же чувствовал, что какая-то крошечная часть меня хочет принять почетный пост лектора и вновь войти в мир медицины, забыв о преступниках и злодеях, с которыми мне, несомненно, еще не однажды придется столкнуться, если я останусь с Холмсом.

Перед тем как пуститься в обратный путь, мы хотели еще раз прогуляться по городу, но поздно встали и слишком засиделись, ведя застольные беседы: оказалось, что уже пора брать кэб и ехать на вокзал, к ночному лондонскому поезду. Наконец наш багаж был водружен на повозку, и мы вышли на улицу.

– Я провожу вас на вокзал, Джон, – предложил мне кузен.

– Ну что ты, Патрик, не стоит. Не хочу отрывать тебя от семьи. Мы уже хорошо знаем город и без труда доберемся сами. Но спасибо, что предложил, – быстро добавил я, не желая показаться невежливым.

– Помни, что здесь тебе неизменно рады, Джон. За нашим столом всегда найдется место для тебя, стоит тебе только пожелать. И для вас, мистер Холмс, разумеется, тоже.

Прославленный детектив кивнул и учтиво улыбнулся, и я тоже. Но в глубине души я понимал, что не вернусь в Эдинбург, во всяком случае надолго. Для меня было очень важно поближе узнать Патрика, но в то же время я утешался словами, сказанными Холмсом ранее: «Иногда родственная душа бывает благословением, но в некоторых случаях может стать проклятьем». Патрик был моей семьей, и я искренне радовался его обществу, но мне следовало взять свою судьбу в собственные руки и жить своим умом. Кажется, теперь я начал понимать стремление Джеймса Мортхауса освободиться из-под власти старшего брата и добиться успеха самостоятельно. Все мы должны быть признательны другим за поддержку, но ни в коем случае не перекладывать на них свои задачи.

* * *

По дороге на вокзал мы не проронили ни слова – должен признаться, на этот раз скорее из-за меня, чем из-за Холмса. Мимо нас в окне экипажа проплывали в окне красоты Эдинбурга, и я всю дорогу праздно глазел на них, но на вокзале Уэверли вдруг заметил знакомую фигуру. Человек приблизился, чтобы поприветствовать нас.

– Констебль Мортхаус! – воскликнул я. – Надеюсь, вы поджидаете нас не по официальному делу?

Он улыбнулся:

– Нет, доктор Уотсон, вовсе нет. Я хотел бы сказать спасибо вам обоим, а особенно мистеру Холмсу.

– Не стоит благодарности, мой мальчик, – сердечно ответил великий детектив. – Надеюсь, вы оправились от вчерашнего испытания?

Мортхаус нахмурился:

– От потрясения-то я оправился, мистер Холмс, но мне еще предстоит свыкнуться с тем, что я выяснил. Я должен многое обсудить с братом и матерью, поскольку они имеют право знать, что произошло.

– Об этом судить только вам, – сказал сыщик, – однако спросите себя: будет ли польза от того, что вы откроете им правду? Быть может, им лучше пребывать в благословенном неведении?

– Возможно, мистер Холмс, возможно. Как бы там ни было, я желаю вам приятного путешествия. Вам пора идти к поезду.

Констебль горячо пожал нам руки, а мне взгрустнулось при мысли о трудностях, которые ему предстоят. Однако, глядя на него, я видел перед собой уже не того зеленого юнца, с которым недавно познакомился в Эдинбурге. Перед нами стоял человек, который многое повидал и должен был нести это бремя на своих плечах.

* * *

Мы зашли в вагон, расположились в своем купе, ничем не отличавшемся от того, в котором прибыли в Эдинбург, и я порадовался знакомой обстановке. Всего через несколько минут поезд тронулся, и я увидел на перроне Мортхауса. Он помахал нам вслед, затем повернулся и направился к вокзальному выходу. Холмс прервал мои размышления вопросом:

– Вы уверены, что не жалеете о своем решении, Уотсон?

– Нет, – ответил я. – Эдинбург – чудесный город, но я тут не дома. Я уже с нетерпением предвкушаю, как вернусь к себе на Бейкер-стрит и устроюсь в любимом кресле. Надеюсь, вы нашли нашу поездку небесполезной?

Великий детектив посмотрел в окно.

– Это было весьма занятное путешествие, старина, – ответил он, испытующе взглянув на меня. – Главное, вам будет о чем написать, когда мы окажемся дома.

При этих словах мне оставалось лишь от души расхохотаться.