Если до праздников в мэрию ещё заглядывали посетители, то на следующий день после Рождества даже городские сумасшедшие предпочли остаться дома. Оакленд по традиции ушёл в мини-отпуск на три дня, чтоб подольше побыть с семьёй. Ривс отбил коротенькое сообщение с благодарностью за подарки и предупредил, что “слегка задержится” – это означало, что нагрянет он только после обеда.

Морган же заявился на работу первым, когда и девяти утра не было. Перебросился парой слов с уборщицей-индианкой, с тоской оглядел прибранный накануне выходных стол – документы лежали в идеальном порядке. Проверил вместо Ривса электронную почту, распечатал пачку писем и приготовился скучать в приёмной с чашкой апельсинового капучино, косясь из-под полуприкрытых век на улицу за стеклянными дверьми.

Но не тут-то было.

Звякнул колокольчик со служебного входа, пробасил что-то приветственное охранник, и Кэндл влетела в зал, как бракованная шутиха – в толпу, производя такой же хаос и разрушения. Разве что искры с неё не сыпались.

– Сидим? Бездельничаем? – хрипло поинтересовалась она. Помада была смазана, тушь с ресниц перекочевала на веки и скулы, но Кэндл это не смущало. – Черти-сковородки, как же есть хочется… Слушай, раздобудь мне что-нибудь? И выпить заодно. То есть попить, – поправилась она, глянув на часы. – Кофе покрепче, например. Я на пять минут отлучусь, умоюсь – и вернусь, лады?

– Хорошо, – кивнул Морган, стараясь хранить невозмутимое выражение лица. Получалось, кажется, не очень. – Ты не ночевала дома?

– Что? А, нет, – откликнулась Кэндл уже с лестницы, обвисая на перилах. – Я столько не пела… ну, не знаю, лет десять – точно. Лучшее Рождество в моей жизни. Ангел мой, шевели окорочками. Ты мне, между прочим, должен всего себя и коньки в придачу, а я прошу о ничтожном завтраке, – жалобно напомнила она, глядя исподлобья.

Морган хмыкнул, повесил на окошко табличку “Технический перерыв” и отправился в свой кабинет – делать заказ в “Цезаре”. После долгих семи гудков трубку сняла женщина с сильным акцентом. Вкусы и предпочтения клиента её интересовали мало, а вот характер и привычки того, кому предназначался завтрак, она выспросила досконально и заключила, что идеальным дополнением к кофе станет мятный сироп и солёная карамель.

– А он точно будет горячим? – осторожно поинтересовался Морган, прикинув расстояние до “Цезаря”. – Может, ограничимся салатом и рисовыми пирожными?

О том, что кофемашина в офисе есть, он умолчал и теперь сожалел.

– Не извольте сомневаться, – сахарно ответила загадочная леди на другом конце провода. – Главное – откройте коробку только перед тем, как накрыть на стол, не раньше. И, кстати, заплатить курьеру лучше наличными.

Обещанный заказ доставили сказочно быстро, минут через пятнадцать. Привезла его дочь владельца, та самая официантка, похожая на ниндзя. Наличные она запихнула в задний карман чёрных джинсов и молча поклонилась. Простая картонка-домик никак не походила на мистический агрегат, способный долго сохранять кофе горячим, но когда Морган распотрошил её на столе у Кэндл и содрал наклейку со стакана, то едва не обжёгся.

– А там что? – Кэндл с любопытством ковырнула маленький пакетик с коричневатыми полупрозрачными кругляшами.

– Солёная карамель? – предположил Морган. – Что-то вроде дополнения к кофе. Можно пару шариков бросить в стакан для эксперимента.

– Над собой экспериментируй, – фыркнула она, однако послушалась.

– Ну как? – поинтересовался Морган через пару минут, наблюдая, как Кэндл молча прихлёбывает кофе, уставившись в экран.

– Бодрит, – рассеянно отозвалась она. – Нет, правда, супер… Слушай, ты не знаешь, кто такой Чарли Лоаф?

Имя показалось знакомым. Ассоциации вертелись на границе сознания, но оформляться во что-то определённое никак не желали.

– Нет. А почему ты спрашиваешь?

– Он приезжает сегодня с проверкой в “Новый мир” по делу Джерома Харриса. Ну, того, который перевёл на счёт фонда кругленькую сумму, а потом копыта откинул, – пояснила Кэндл, щёлкнула по фотографии, растягивая её на весь экран, и нахмурилась.

Чарли Лоаф выглядел типичным клерком среднего звена, разве что был старше большинства офисных мальчиков. Кругловатое беспомощное лицо, ровные жидкие брови, идеально выбритые щёки, тощая шея… Если бы не очень дорогие очки, то за преуспевающего юриста он ни за что бы не сошёл.

– Проверяющий, значит, – задумчиво повторил Морган. – Отец упоминал вчера о каком-то инспекторе. Видимо, имел в виду Лоафа. Но какое дело мэру города до проверки благотворительного фонда?

– Да у меня вообще такое чувство, что “Новый мир” стоит за каждым грязным делом в Форесте, – сощурилась Кэндл и щёлкнула мышью, снова увеличивая фотографию. Изображение попалось высокого разрешения; в растянутом на четверть экрана зрачке отражалась вспышка, белый экран отражателя и некая человекоподобная тень. – Властелины города какие-то.

Последняя фраза отозвалась в груди Моргана неприятным, ревнивым чувством, точно его обокрали. Глаз Чарли Лоафа глядел с экрана снисходительно и насмешливо.

– Подавятся.

– Городом? – иронично вздёрнула бровь Кэндл.

– И им тоже, – спокойно ответил Морган. – Слушай, а почему ты вообще заговорила о Лоафе?

Она допила кофе одним глотком, закрыла крышку ноута и потянулась, выгибаясь в кресле. Затем обмякла и уставилась в пространство. Воротник у неё замялся; уголок его выглядел так, словно вот-вот проткнёт кожу на шее.

– Матушка сегодня утром звонила и допытывалась, куда я на Рождество исчезала, – произнесла наконец Кэндл. – А заодно трепалась и о своих планах на ближайшие дни. Сегодня, например, она будет вместе с Костнерами умащивать Лоафа на ужине в “Рэйлиге”. Пафосный такой ресторанчик, туда без золотой карты постоянного клиента не пускают… у меня она есть, кстати.

Морган мгновенно сообразил, к чему она клонит.

– Предлагаешь заглянуть туда вечером?

– Естественно. У тебя ведь есть приличный костюм?

“Рэйлиг” действительно оказался элитарным местечком, из тех, куда не попадёшь без особого приглашения – попросту мимо пройдёшь и не заметишь. Тёмные окна и металлическая арка над входом навевали мысли о космических кораблях. Вывеска едва-едва подсвечивалась, ровно настолько, чтобы разглядеть её с тридцати метров. Внутри, за стеклянными дверьми, свернулась змеёй череда залов. Некоторые из них были настолько малы, что напоминали приватные кабинеты. В других легко разместились бы, не мешая друг другу, несколько больших компаний. Вместо обычных стульев – табуреты в виде мягких цилиндров, обтянутых серой кожей, либо кресла-вертушки, обитые овечьими шкурами. Приборы – лаконичные, но с эмблемой известного ювелирного дома, посуда – из густо-зелёного полупрозрачного стекла.

Вот только на освещении хозяин сэкономил. Тех ламп, что висели над столами, хватало только на то, чтобы не промахнуться мимо тарелки. Даже меню подавали на планшете с индивидуальной подсветкой.

– Два домашних лимонада и сладкие гренки с фруктами, – сходу заказала Кэндл, даже не заглядывая в список блюд. Когда официант удалился, она обернулась и пояснила: – Два единственных блюда без наценки. Я не собираюсь тратить целое состояние только для того, чтобы взглянуть на Лоафа… Вот и он, кстати, – понизила она голос и указала зубочисткой на стеклянную панель, за которой виднелся соседний зал, чуть более светлый и просторный.

Официант вернулся с заказом, и Морган на секунду отвлёкся, а когда повернулся к окну между залами снова, то Чарли Лоаф уже занял место за столом вместе с остальными. Их было шестеро. Дебора Льюис угадывалась в полумраке по блеску роскошных украшений и огоньку электронной сигареты, Костнеры – по грузным фигурам и манере почти одинаково наклонять голову. Спиной к окну сидел высокий неуклюжий секретарь, которого Годфри постоянно ругал, однако и не думал увольнять. А по правую руку, вполоборота, устроилась женщина, чьё лицо и фигура утопали во тьме, и лишь сверкание бриллиантов в вырезе платья обозначало её положение в пространстве.

К горлу подкатила тошнота.

– Здесь… эта, – севшим голосом произнёс Морган, старясь не глядеть в сторону лимонада. Цедра на краю бокала и так слишком уже напоминала высохшую шкурку экзотической гусеницы.

– Ты имеешь в виду Кри…

– Да. Но лучше не называй её по имени, хорошо?

– Суеверия? – хмыкнула Кэндл, но послушалась.

– Наблюдения, – качнул головой Морган и нащупал в кармане часы Уилки. Они сердито завращали стрелками, царапаясь изнутри в корпус, и гусеница в лимонаде неохотно превратилась обратно в цедру. – Отец вчера просил по телефону не вмешивать её, и вот она здесь.

Кэндл цокнула языком.

– Проныра. Ладно, не бежать же отсюда. Раньше я хотела нагло напроситься за стол к матушке, но теперь придётся хитрее действовать. Когда Лоаф отчалит в уборную, я его перехвачу на обратном пути. А ты будешь сидеть здесь. Если кто-то встанет и пойдёт за ним – наберёшь мой номер.

Кристин откинула голову и, кажется, засмеялась. Оттуда, из-за стекла, не долетало ни одного звука, движения – и те, скорее, угадывались, чем просматривались… Но Морган ощущал всё так ясно, словно сам сидел за столом рядом с Чарли Лоафом, окутанный приторным запахом распаренной бумаги.

– Мы зря сюда пришли, – слетело с языка вдруг.

– Что? – опасно тихим голосом протянула Кэндл и пихнула его кулаком в бок. – Ты хочешь упустить такой шанс? Лоаф – из столицы, он никак не связан с “Новым миром”. Наоборот, заинтересован в том, чтобы прикрыть к чёрту эту лавочку. Я хочу подсунуть ему кое-какие документы. Пока только копии, но если он заинтересуется…

– А если кое-кто заинтересуется нами?

– Ты что, трусишь? – уже откровенно вспылила она и мстительно ткнула ему зубочисткой в запястье. Острая боль будто отточила настройки восприятия: силуэт Кристин во тьме выглядел теперь не призрачным, а вполне реальным. – Хочешь просто так сдать им город?

Морган с усилием потёр виски пальцами. Мрак вокруг не давил, но обволакивал – мягкая сила, которой нечего противопоставить. А перед глазами отчего-то стояло залитое светом кладбище и дуб, простирающий голые ветви над лаконичными надгробными камнями семейства Майер.

И ещё – взгляд Уилки, слепящий и холодный, как зимнее солнце.

– Нет. Я ничего не собираюсь сдавать. – Слова звучали не то обещанием, не то клятвой. – Но и тебя втягивать не хочу. Это… может навлечь последствия.

Кэндл, не глядя на него, поднесла к губам бокал с лимонадом, принюхалась, но пить не стала.

– Я и так уже в последствиях по уши. И моя семья. Ты не хочешь вовлекать меня – значит, собираешься справляться один? Тоже мне, храбрый ковбой.

– Вовсе не храбрый, – вынужденно улыбнулся Морган. Место укола зубочисткой продолжало пульсировать болью, слабой, но настойчивой. – Не заводись. Но лучше в следующий раз наобум не соваться.

Она перегнулась через стол, опираясь на локти. Лицо её было невыносимо близко, но глаза отнюдь не казались чёрными: отсветы ламп причудливо дробились в зрачках и мягко покачивались – горящие зажигалки в тысяче воздетых рук посреди неровно, экстатически дышащей темноты концертного зала.

– Кто сказал тебе, что я не подготовилась, ангелочек? – прошептала Кэндл и подмигнула.

Морган подался вперёд ровно настолько, чтобы почти поцеловать её, и ответил в тон:

– А план ты мне просто забыла сообщить?

Терпкие, естественные духи, напоминающие просолённое океаном дерево, полностью перебили отвратительный запах старой сырой бумаги. Кристин вместе со всеми её пугающими силами и загадками оказалась вытеснена в другое измерение, и оттуда уже не могла ничем угрожать.

“Дурацкая иллюзия”.

– Мы с тобой похожи на влюблённых.

– Это и к лучшему, – хмыкнула Кэндл. – Значит, к нам не станут приглядываться.

Впрочем, шестеро в соседнем зале были заняты исключительно друг другом и, похоже, ни о каких шпионах не думали вовсе. Дебора говорила громко и много смеялась; одни блюда сменяли другие, чередовались белые и красные вина. Наконец, спустя почти час, Чарли Лоаф поднялся из-за стола.

– Вот тормоз, – прошептала Кэндл и облизнула губы. – Ладно. Телефон у меня в заднем кармане. Если кто-то из этих дёрнется, включая мою разлюбезную матушку, сразу набирай.

– Можешь на меня рассчитывать, – кивнул Морган.

Она склонилась и поцеловала его в висок, а затем бесшумно выскользнула в коридор. Пятеро в соседнем зале никак на это не среагировали. Дебора что-то живописала миссис Костнер, активно жестикулируя. Отцовский секретарь улучил момент и отошёл в сторону, чтобы сделать звонок. Мистер Костнер услужливо подливал вино Кристин…

Кэндл возвратилась через четверть часа, целая и невредимая.

– Валим отсюда. Всё прошло хорошо, но этот парень уже набрался, так что запросто может рассказать обо мне, когда вернётся. А матушка точно поймёт, что за журналистка подцепила его в тёмном коридоре.

– Вы не делали ничего неприличного? – неловко пошутил Морган.

– Я наступила ему на ногу. И, кстати, успела оплатить наш счёт, так что ты мне должен десять фунтов, – спокойно ответила Кэндл. – Но это всё как-то… Идём. На улице поговорим.

За час с небольшим погода разительно изменилась. Вновь началась метель, только снег был не мягким, ласковым, а колючим и жёстким. Щёки быстро загорелись от ветра.

Кэндл заговорила, только оказавшись в двухстах метрах от “Рэйлига”, рядом с машиной.

– Он странный. Чарли Лоаф, я имею в виду, – сходу сообщила она, кутаясь в расстёгнутую куртку и жадно дыша холодным воздухом. – Не потому, что пьяный или под веществами, уж поверь, на разных укурков я насмотрелась… Он определённо считает, что фонд играет грязно. Собирается представить соответствующий доклад начальству, возможно, даже подать на “Новый мир” в суд.

Мимо прогрохотал мотоцикл. Морган зашарил по карманам в поисках ключа от автомобиля и не сразу сообразил, что она замолчала.

– И что не так?

– Всё, – мрачно откликнулась Кэндл. – Считай это профессиональным навыком или женской интуицией, но я худо-бедно могу отличать заученную речь от естественной. Приставал ко мне Лоаф вполне натурально. А вот когда стал отвечать на вопросы по фонду, то словно включил пластинку. Нет, слова правильные вроде бы… Но ты смотри: он договаривает фразу, а потом делает такое удивлённое лицо, словно сам не понимает, что происходит. А ещё он полез лизаться, а я… В общем, меня затошнило.

Моргана пробрало дрожью от ощущения дежавю. Живая фунчоза, размятый глаз вместо фруктовой тарталетки, гусеница в лимонаде…

– Кого угодно затошнит, если к нему полезет лизаться пьяный мужик.

– Но только не рокершу, которая сбежала из дому и преизрядно помоталась по клубам в нежном возрасте, – дёрнула плечом Кэндл. Фраза прозвучала не цинично, а беспомощно. – Нет, я, конечно, страшно брезгливая, люблю только красивых мальчиков и всё такое, но так, чтобы рвотные позывы начинались от одного прикосновения… Дело дрянь.

Белёсое лицо Кристин точно отпечаталось на внутренней стороне век. Морган вспомнил собственную тошноту на приёме у Костнеров, оплывшие человеческие фигуры, рассказы Дилана – и паззл сложился.

“Бинго”.

– Они чем-то заражают людей, – произнёс он, и по спине прокатилась волна мурашек. – Передают через еду и контакт, наверное. Кошки это видят, чем бы оно ни являлось, и уничтожают, – добавил он, припомнив слова Шасс-Маре. – Твоя мать, кстати, тоже жаловалась на дурноту. И говорила, что с табаком ей легче дышать рядом с Кристин.

– Сам же просил не упоминать её имени, – вяло отозвалась Кэндл и пихнула его локтём в живот. – Ладно. Мысль я уловила. К Лоафу подселили малосимпатичного инопланетянина. Что делать будем?

– Держаться от него подальше, – пожал плечами Морган. – Ещё стоит рассказать Шасс-Маре и… и другим, – заключил он неловко. Почему-то делиться с Кэндл ещё и знанием об Уилки – или самим Уилки? – не хотелось.

Часы насмешливо царапнулись в кармане.

– Значит, надо ехать к Шасс-Маре. Желательно – прямо сейчас, – заключила Кэндл. – Ну, доблестный рыцарь, подгоняй своего белого коня, принцесса ждёт.

Морган ещё раз растерянно похлопал по карманам – и вспомнил с унизительной ясностью подозрительное звяканье, которое раздалось, когда он надевал куртку.

– Кажется, я уронил ключи в холле. Нет, подожди здесь, а ещё лучше – в магазин зайди, – ткнул он пальцем в сторону сияющей витрины кондитерской. – Я быстро вернусь. Они либо там же и лежат, либо их отнесли на стойку.

По дороге к ресторану ветер дул прямо в лицо, толкал с разбегу в плечи, точно пытался заставить повернуть обратно. От дурных предчувствий даже дышать было тяжело.

“Я только заберу ключи и сразу назад”.

Охранник на входе, очевидно, запомнил Моргана, потому что не стал требовать золотую карточку постоянного клиента. Первый же отловленный официант с готовностью подтвердил, что, да, примерно десять минут назад около гардеробной уборщик обнаружил ключи.

– Подождите немного, я сейчас принесу их, – с вежливой улыбкой добавил он и улетучился, оставив Моргана наедине с полумраком крохотного зала.

Во рту появился мерзкий привкус.

– Так-так. И что же здесь делает Майер-младший? – вкрадчиво поинтересовались из-за спины.

Не понадобилось долго вспоминать, кому принадлежит голос.

– Кристин.

– Как неприятно, – растянула она в улыбке бесцветные губы. – Ты знаешь моё имя, а я твоё – нет. А ведь такой милый юноша с виду… Что тебе понадобилось здесь, Майер-младший? – повторила Кристин, сощурившись.

Белёсое лицо казалось вылепленным из полупрозрачного воска.

– У меня было свидание, – невинно ответил Морган.

И – едва не задохнулся от резкого удара под рёбра.

– Какой строптивый, – протянула Кристин, легко вздёргивая его одной рукой за воротник и прижимая к стене. Мыски ботинок царапали паркет – тщетные попытки дотянуться до пола, но не более; грудная клетка начинала постепенно неметь. – Я долго терпела это ради твоего отца, но, пожалуй, хватит благотворительности. Гораздо полезнее будет привлечь тебя на нашу сторону. Годфри смирится, о, да, будто у него есть выход…

В глазах у Моргана уже плавали золотые пятна. Он беспомощно цеплялся за руку Кристин, но попытки высвободиться больше походили на щенячью возню. Тени вокруг сделались такими густыми, что заслонили и тусклую лампу, и подсветку вдоль оконного проёма, и сияющий контур двери…

А потом среди них появилась тень иного рода.

Морган не видел её, как не видел и Кристин, но ощущал всей кожей их обеих, как чувствуют холод, тепло, влажность. Тень спрессовалась в нечто плотное, затем липкая, стылая рука неторопливо расстегнула его жилет и задрала рубашку.

Стало смешно.

– Вы… д-домогаетесь… мисс Хангер? – выдавил он из себя.

– Конечно, миленький, – бесцветным голосом откликнулась Кристин. – Попробуй позвать свою няньку, кстати. Будешь удивлён результатом.

“Уилки?” – только и успел подумать Морган, а потом сгусток тени прижался к его рёбрам, аккурат между пятым и шестым.

Сердце пропустило удар.

Тошнота стала невыносимой – и вдруг исчезла, а вместе с ней и все остальные чувства. Онемение волной прокатилось от кончиков пальцев до затылка и схлынуло. В районе солнечного сплетения зародилась жуткая, тянущая боль, и не сразу получилось опознать в ней…

…голод?

Сгусток тени расплескался по груди и растворился в коже, как горсть пресной воды растворяется в океане. Короткой вспышкой пронеслось по нервным окончаниям чувство блаженной, томной сытости – и снова пришла боль, и утолить её можно было только одним способом. Морган инстинктивно подался вперёд, до кости проминая чужие пластилиново-мягкие руки, и точно издали услышал приглушённый женский вскрик.

– Интересно… – сипло прошептала Кристин, и он понял, что крик принадлежал ей. Тянущее чувство голода угасало. Ладони были слегка липкими от крови. – Как интересно… – и она расхохоталась.

Боль отступила, слизав напоследок все возможные эмоции. Так откатывается волна, смывая узоры с песка; так на юге отползает за край горизонта солнце, стирая границу между чёрным морем и чёрным небом. Единственным, что ощущал Морган, оставалось любопытство.

Женщина с размолотыми в кашу запястьями вызывала интерес.

В кармане у неё лежала чужая вещь.

Его вещь.

– Ключ, пожалуйста, – произнёс он, когда понял, и улыбнулся одними губами.

– Может, сам заберёшь, Майер-младший? – кокетливо развела изуродованными руками Кристин. – Ты же джентльмен.

– Да, конечно.

Морган шагнул к ней и запустил руку в карман жакета. В душе слабо шевельнулась тень чувства, чего-то вроде отвращения или брезгливости. Он растерянно оглядел ключ на своей ладони. Брелок с эмблемой “шерли”, прозрачный камушек на цепочке – подарок Гвен…

– Я не трону тебя, – глухо пообещала Кристин. Восковое лицо плавилось и дёргалось, пытаясь изобразить улыбку. – Даже подталкивать не буду. Ты всё сделаешь сам, сделаешь для нас, да. Это в твоей природе. В нашей природе.

Морган механически провёл пальцами по собственной груди, пересчитывая рёбра сквозь рубашку, и наткнулся на часы в кармане. Они тикали с бешеной скоростью, неравномерно, точно задыхаясь.

Накатил иррациональный ужас, пересиливая оцепенение чувств. Стиснув в кулаке потеплевший ключ, Морган опрометью кинулся к выходу, на ходу пытаясь застегнуть куртку, одним прыжком перескочил четыре скользкие ступени – и рухнул в метель. Колючий снег обнял со всех сторон, ветер загудел в ушах металлическим криком Уинтера, мостовая вывернулась из-под ног и швырнула навстречу фонарь.

Плечо влажно хрупнуло.

Шатаясь, Морган сел на бордюр. Холод обжигал, но в то же время ощущался чем-то потусторонним, неспособным причинить вред… разве что напугать. Ход часов замедлился и выровнялся. Сейчас казалось, что город несётся мимо на бешеной скорости, издевательски отсвечивая тусклыми огоньками.

Воспоминания о последних пяти минутах были тошнотворно чёткими. Гримасы Кристин, её запах, липкие руки… Морган задрал рубашку и провёл кончиками пальцев по границе рёбер. Сейчас, когда боль схлынула, он яснее понимал, на что она была похожа – на воронку, выкручивающую внутренние органы. Точно такую же, как та, что медленно вращалась в зеркальной комнате заброшенной школы.

Ему пытались подсадить тень.

Воронка её пожрала…

Перед глазами поплыли золотые пятна; он зажмурился до онемения век.

“Нет. Не воронка. Это я её сожрал”.

Тень, чем бы она ни являлась, растворилась в нём, в его крови.

“Я не смогу рассказать Уилки, – осознал Морган с пугающей ясностью. Уинтер, запертый в парке; школа, где время остановилось; безжалостный золотой свет, от которого становилось и жутко, и хорошо. Фрагменты головоломки соприкасались, но не складывались в единое целое. – Ни сейчас, ни потом”.

Страха по-прежнему не было – ни перед возможным карантином, ни перед смертью. Звучали эхом слова Кристин: “Попробуй позвать свою няньку. Будешь удивлён результатом”. И подспудно царапалась мысль: что, если Уилки просто не отзовётся?

– Нет, – глухо произнёс Морган вслух. – Отзовётся.

Он зачерпнул пригоршню снега и обтёр грязные от чужой крови руки, потом хлопнул себя по щекам, разгоняя кровь. Затем ощупал ушибленную ключицу и убедился, что травмы нет – по крайней мере, на первый взгляд. Встал, аккуратно застегнул куртку, накинул капюшон и спортивным шагом двинулся вниз по улице, к “шерли” и к тепло сияющим витринам кондитерской. Губы слегка болели и подрагивали, словно привычная улыбка пай-мальчика заставляла работать давно атрофированные мышцы.

Кэндл ничего не заподозрила. Она ждала его, уплетая горячий круассан с сыром за высокой стойкой у окна.

– О! Ты быстро. Успешно?

Вместо ответа Морган показал ключ от автомобиля и кивнул в сторону выхода – мол, хватит рассиживаться. Находиться в душном, жарком, слишком хорошо освещённом зале было почти невыносимо.

“Я меняюсь?”

За время поездки ощущение неправильности слегка развеялось. Воспоминания о стычке с Кристин оставались отвратительно ясными, однако теперь не тревожили.

– Думала, вы заглянете раньше.

Шасс-Маре ждала на пороге, скрестив руки под грудью. Снег обтекал улицу поверху, словно воздух здесь был плотнее и не пропускал его. Машину пришлось оставить наверху, на площадке, и лобовое стекло всего за полминуты едва ли не полностью затянулось рыхлым снежным рядном.

– А я не думал, что мы вообще заглянем, – честно ответил Морган. – Но кое-что произошло.

– Вижу, – непонятно отозвалась Шасс-Маре и скрылась за дверью.

Внутри Кэндл вела себя как дома. Она мимоходом погладила влажные щупальца Кетхен, точно одну из материных кошек, не глядя, швырнула куртку в переплетение водорослей на стене, перемахнула через барную стойку и направилась прямо к кофейному автомату.

Впрочем, хозяйку “Охотника за приливами” это не смущало.

– Мы были в ресторане и видели, как Кристин охмуряла проверяющего из столицы, – без предисловий начал Морган. Шасс-Маре оглянулась через плечо, прищёлкнула пальцами и автомат, к восторгу Кэндл, наконец задрожал, наполняя кофе высокую белую чашку. – Его зовут Чарли Лоаф. Кристин что-то сделала с ним. Думаю, она подсадила тень… такое возможно?

Шасс-Маре задумчиво провела пальцем по контуру губ.

– Ну, мне-то уже попадались люди, заражённые тенями. Больные страстями. Испорченные. Но ты имеешь в виду нечто иное, так?

– Марионетки, – ответила Кэндл вместо него и плюхнулась на стул с другой стороны стойки. Кофе в высокой чашке пах имбирным печеньем, карамелью, мёдом, корицей, песочным тестом, миндальной крошкой и ванильным суфле – чем угодно, только не кофе. – За милашку Чарли словно что-то говорило. Ну, а так как это всё началось после роскошной трапезы, есть подозрение, что его банально траванули. Кое-чем небанальным, правда.

– Тенью, – произнесла Шасс-Маре, не то спрашивая, не то подводя итог собственным мыслям. Глаза её засветились бледным золотом; голос стал глубже, а речь – правильней и ритмичней. – Тень смутит его разум, совратит его ложными суждениями, отравит плоть, размягчит кости.

– Типа паучьего яда – согласилась Кэндл. – Знаете, как в фильмах на “Дикой природе”. Паук впрыскивает ещё живой мухе какую-то гадость, а потом, когда все внутренности превращаются в однородный питательный супчик, протыкает оболочку и пьёт. Очень удобно, – и она с неприличным звуком втянула кофейную пену.

Моргана передёрнуло. А Шасс-Маре только усмехнулась:

– Наглядно. Кто ещё был на ужине, кроме этого самого Чарли Лоафа?

– Ну, моя мамаша, Костнеры, какой-то тощий хрен… – принялась перечислять Кэндл, загибая пальцы. Над верхней губой у неё остался след пены.

– Этот “хрен” – секретарь моего отца, – нехотя признался Морган. – Что до Костнеров, то, думаю, они заражены тенями.

Шасс-Маре сощурилась:

– И что тебя заставляет так считать?

Он раздумывал недолго. Фрагменты головоломки всё это время были поблизости – только руку протяни.

– Ощущения. И внешность. Они стали напоминать Кристин – такие же оплывшие, полноватые, как будто раздутые… – Морган осёкся. Одно слово потянуло за собой цепочку воспоминаний.

“…Смерти естественные. Инфаркты, инсульты, обострения всяких застарелых болячек. Иногда привозят пациента, например, с язвой желудка, и я уже вижу, что до следующей недели он не доживёт. Нормально перенесёт операцию, пойдёт на поправку – а потом у него откажет сердце. Или почки. Или случится инсульт”.

“Печать смерти на челе?”

“Нет. Или да. Они какие-то бесцветные, тусклые. И раздутые. Не располневшие, а точно воздухом накачанные. И никаких патологий”.

– Эй! Не зависай, а, черти-сковородки!

Оклик Кэндл прозвучал резко, как пощёчина.

– Прости, – виновато улыбнулся Морган. – Просто я понял сейчас кое-что важное. Мой брат тоже видел их – людей, заражённых тенями.

Выражение лица у Шасс-Маре стало… сложным. Освещение в баре сместилось по спектру в сторону холодных сине-зелёных цветов, а по морской глади за иллюминаторами пробежала рябь.

– Брат?

– Да, – кивнул Морган. – Он врач, заведует отделением. Около месяца назад он заметил, что в последнее время поступает много странных пациентов. И ещё участились внезапные смерти. Наверное, даже выражение я у него подцепил, это он тогда назвал их “раздутыми”. Как будто в одну оболочку…

– …пытаются уместиться две сущности, – закончила за него Кэндл, заглянула в кружку и скривилась. – А вот теперь мне хреново.

– Туалет прямо и направо, – безжалостно усмехнулась Шасс-Маре, а затем свет её глаз неуловимо смягчился: – Не бойся. Я видела твою мать на Рождество. Такую, как она, тень никогда не заразит. Убить – может. Изменить – нет.

– Ну вот спасибочки, успокоила, – саркастически ответила Кэндл и сползла со стула. – Я правда, что ли, схожу и освежусь. Святые тараканы, ко мне правда полез лизаться ублюдок с грёбанным пришельцем внутри…

Пол начал покачиваться под ногами. Рябь на море превратилась в белёсые гребешки; иллюзорный ветер играл с ошмётками пены и швырял их в слепое небо.

Когда Кэндл завернула за угол, Шасс-Маре перевела потяжелевший взгляд на Моргана.

– А теперь говори, что у тебя вертится на языке с самого начала.

Во рту мгновенно пересохло.

– Кристин поймала меня и попыталась подсадить тень.

– И обломалась?

Он поперхнулся смешком. Шасс-Маре щурилась, точно глядя на огонь.

– Более чем. Я… в общем, я, кажется, избавился от тени.

“Охотник за приливами” застыл, вмерзая в неподвижные воды. Море в иллюминаторе стало почти гладким, как в штиль, а лёгкая рябь напоминала нервную дрожь. Зал практически опустел, только за дальним, угловым столом растерянные старики мерно передвигали шахматные фигурки по доске, а грустная невеста кружилась под лунным лучом и шептала: “Прости, Лидия, прости, Лидия…”

Шасс-Маре выжидающе молчала и всё так же смотрела с прищуром.

Врать под таким взглядом не получалось даже себе.

– На самом деле не избавился. Я её съел. И мне понравилось.

Зал мягко качнулся. Из-под потолка полилось нежное золотистое сияние, размывая аквариумно-зелёный полумрак.

– И что же ты теперь хочешь от меня? – тихо спросила Шасс-Маре.

Морган почувствовал боль в груди и только через несколько секунд осознал, что он слишком сильно налёг на край стойки.

– Я такой же, как Кристин?

Она некоторое время смотрела на него, не мигая, а потом вдруг беззвучно рассмеялась.

– Ты идиот? Я бы никогда не переспала с тенью, какой бы симпатичной мордашкой она ни прикрылась.

– О, – только и смог выдавить из себя Морган, запоздало сообразив, что речь идёт о той ночи, когда Кэндл впервые добралась до микрофона на дальней сцене. – Правда… А Уинтер? На него я похож?

Шасс-Маре покачала головой.

– Не знаю. – В голосе проскользнули нотки вины. – Ублюдок из башни мог бы сказать точнее. Или Громила. Я воспринимаю мир иначе. И в тебе не чувствую ничего дурного. Ты… очень чистый и цельный. Если ты меняешься – то целиком. И мне это нравится.

Морган машинально подвинул к себе наполовину опустевшую чашку Кэндл и уставился на остывающий кофе, пытаясь разглядеть собственное отражение.

– Я не хочу ничего рассказывать Уилки.

– Он видел тебя, – заметила Шасс-Маре. – И выбрал тоже тебя, а не кого-то другого. Я понятия не имею, что произошло там с этой стервой Кристин, но догадываюсь, что она всё-таки подселила в тебя тень. Только не в буквальном смысле, а заронила зерно – словами, намёками, чтобы ты сам взрастил её. Но пока сам не поддашься, тень тобой не завладеет.

Он пригубил кофе; несмотря на умопомрачительный кондитерский запах, оказалось горько почти до оскомины.

– Мне нужно разобраться в себе.

Шасс-Маре невесомо спрыгнула со стула и отступила к стеллажу, где лежали бутылки. Вытащила одну, встряхнула, прислушалась – и вернулась, зажав её под мышкой.

– Вот разобраться в себе я могу помочь.

Горлышко звякнуло о край бокала, и густая вишнёвая жидкость начала выливаться толчками, словно нехотя. Призрачная сладость обожгла язык, стоило вдохнуть запах поглубже.

– Вино памяти? – хрипло переспросил Морган.

– Память, – недовольно дёрнула плечом Шасс-Маре. – Не вино. Но сейчас этого будет мало… Погоди.

Она бережно взяла полный бокал и отступила к дальней стене, а затем раздвинула водоросли, обнажая ещё один иллюминатор, огромный и вытянутый. Но за ним не было моря – только ночь, песчаная отмель и человеческие следы, уходящие в редкую травяную поросль под сенью деревьев. Деревья карабкались на гору, а вокруг неё вилась неровной спиралью дорога, серебристо блестящая в лунном свете.

Шасс-Маре поднесла бокал к иллюминатору, и в тёмно-вишнёвой поверхности на мгновение отразилось всё – и пляж, и следы, и густая сень деревьев, и сверкающая петля, обернувшаяся вокруг надломленного пика.

Резкие, пряные нотки в запахе стали сильнее.

– Теперь хорошо. Пей.

Морган осторожно принял бокал, прикрыл глаза и сделал глоток, затем ещё и ещё.

Горло онемело.

На вкус питьё было точно молотый лёд с перцем чили и кленовым сиропом.

…Сад перевёрнут; магнолии беспомощно свисают с земли к бледному, зеленоватому небу, и ветер расчётливо покусывает яркие лепестки, выдавливая последние нотки запаха перед тем, как с севера подступят дожди.

В открытой беседке – двое. Один, пламенно-рыжий и тонкокостный, покачивает колыбель. Другой, куда менее яркий и гораздо более грузный сидит рядом и курит. Он светится изнутри.

– Ты изменился.

Первый отмахивается:

– Ерунда. Сначала Этель, теперь ты туда же…

– Не ерунда, – выдыхает облако дыма второй. – Я тоже сначала решил, что у неё послеродовая депрессия. Но теперь вижу сам. Ещё хуже, чем было год назад… Святая Мария, Годфри, мне не нужен этот пост, но тебе ещё рано! У тебя сын только что родился, побудь с ним. Года через два я тебе сам уступлю место.

Первый, рыжий, упрямо склоняет голову и темнеет так, что становится похож на обугленную деревянную игрушку.

– Всё так, Гарри. Но мне нужно прямо сейчас.

…Жара удушающая.

– Плохая погода для похорон.

– Бедняга Гарри…

– Всё это так ужасно.

– Говорят, что его нашёл маленький племянник…

– О, бедный мальчик!

Листья дуба, распростёршего ветви над могилами, свернулись хрустящими трубками. Священник нависает над раскрытой могилой и размеренно начитывает речь. Вокруг много людей в чёрном – столько, что кладбище напоминает место свежего пожара.

Морган поворачивает голову и видит мать. Она прямая и строгая, и лишь пальцы подрагивают нервно. С одного бока её подпирает Дилан, до смешного нелепый в великоватом костюме с перекошенным галстуком, а с другого – заледеневшая Гвен. Его самого держит за руку Сэм, и глаза у неё заплаканные.

Отец стоит на другой стороне могилы, и жилет едва сходится у него на животе. Пуговицы впиваются в плоть так, что смотреть больно.

Священник бубнит себе под нос; холм земли над могилой вырастает сам собой; облака и птицы несутся в побелевшем от жары небе резвее гоночных болидов. Когда последний цветочный венок пристраивается у памятника, то гости начинают расходиться.

Первой уходит невысокая полноватая женщина в шляпке с густой вуалью – скользит мимо неподвижных фигур, бросает на могилу ветку омелы и походя касается запястья Годфри. Сердитый ветер отвешивает ей пощёчину, задирая вуаль кверху.

Лицо у неё бледное, точно восковое.

Морган очнулся, хватая воздух ртом. Нёбо горело; от всего изобилия привкусов остался только перец чили. Чашка из-под кофе исчезла, как и бокал из-под вина памяти. Кэндл притулилась на краю сцены, настраивая электрическую гитару с ярко-бирюзовой эмалевой отделкой.

А Шасс-Маре сидела напротив, и бледно-золотые глаза сияли так яростно, что дыхание перехватывало. Она разомкнула губы и произнесла едва слышно.

– Я видела её. Ту тварь.

– Кристин, – с трудом кивнул Морган. – Да. Она была на похоронах моего дяди Гарри. И нисколько не изменилась с тех пор.

– А первый сон?

– Годфри и Гарри. Мой отец и дядя, – ответил он после недолгой паузы. – Странно. Не думал, что смогу вспомнить такие вещи. Мне тогда от силы несколько недель было. И отец уже тогда… изменился? Судя по тому, что дядя Гарри сказал, отец сначала изменился в худшую сторону, потом пришёл в норму, но вскоре после моего рождения опять… Это связано с тенями? Ему кого-то подселили, перед тем как он…

Язык присох к нёбу.

“Слишком напоминает обстоятельства рождения Уинтера. Слишком”.

– Я не знаю, – ответила Шасс-Маре и виновато отвела взгляд. – Похоже на то. Я не скажу ублюдку из башни. В конце концов, он видит лучше меня. И я не обязана докладываться ему обо всём.

Морган слабо улыбнулся и поцеловал её руку, перебивая жгучесть ледяного перца морским бризом.

– Спасибо.

Чуть позже в зал вернулась Кэндл. По лицу её нельзя было сказать, слышала она что-то или нет. Так или иначе, по молчаливому соглашению о тенях больше в тот вечер никто не заговаривал. Чарли Лоафа тоже оставили в покое.

Он сам напомнил о себе через три дня.

– Эй, ангел на службе у народа. Оторвись-ка на секунду и загляни ко мне!

Кэндл редко вмешивалась, когда шёл приём. Разве что случалось нечто экстраординарное – например, когда проклеенный конверт с ответом из суда вдруг завонял и протёк, или ребёнок одного из посетителей пробрался в её вотчину и скинул монстеру с подоконника. Поэтому Морган вежливо дослушал реплику очередной претендентки на пособие, пообещал уточнить форму бланка по инструкции и приопустил жалюзи над окошком.

– Что случилось? – заглянул он в кабинет. Кэндл молча указала на экран ноута.

Была открыта электронная версия “Миррор”. В нижней части третьей страницы скромно приткнулся заголовок “Позиция эксперта”. Под ним виднелась фотография Лоафа и небольшой фрагмент интервью, предварённый двумя абзацами с вводной и мнением самого журналиста.

“…Проект бизнес-центра считаю весьма перспективным. Он откроет новые пути развития города, привлечёт инвестиции. Также это решит проблему пустующих территорий…”

Кэндл внимательно следила за его лицом и, когда он дочитал, зло спросила:

– Ну как, нравится? И когда, интересно, частные территории стали пустующими? Бедняжка миссис Паддлз, она и не знала, что её розарий стоит на пустыре.

Чарли Лоаф глядел с экрана беспомощно и доверчиво: мол, как такой человечек может кого-то обмануть? Дужки очков впивались в округлившиеся щёки, набрякшие веки делали взгляд сонным.

Морган щёлкнул клавишей, закрывая страницу. На душе было погано.

– Думаю, это не последняя хвалебная статья. После нового года их станет больше.

– И что нам делать? – с остервенением спросила Кэндл. – Устроить забастовку? Организовать слив информации в газеты?

– Посмотрим, – тихо ответил он. В голове проносились десятки вариантов – попросить об услуге Сэм, собрать досье и отправить через Гвен в столицу, припереть отца к стене и заставить его встать на правильную сторону, поговорить с Уилки… От последней мысли по спине пробежали мурашки. – Надо всё взвесить. Может, надёжнее будет ударить с той стороны. Ты понимаешь, о чём я.

– Шасс-Маре?

“Не только она”, – подумал Морган, но даже упоминать пока об Уилки и фонарщике не рискнул.

Тем же вечером позвонил Джин, прямо с рабочего места, и попросил о встрече. По голосу было ясно, что новости скверные.

– Опять в “Томато”? – уточнил Морган.

В трубке замолчали почти на полминуты.

– Давай лучше к нам. Сэм по тебе соскучилась. К тому же она наконец научилась готовить утиные грудки под брусничным соусом, и ей не терпится поскорее тебя поразить. Такой вкус, м-м… Таинственный. Или даже мистический.

– Что, серьёзно?

– Я сам в растерянности. Когда попробовал – не поверил.

Саманта с завидной регулярностью портила даже банальные оладьи, а мясные блюда и вовсе были её слабым местом, так что речь явно шла не о кулинарии.

– У тебя потрясающие воображение метафоры, – честно признался Морган. Он догадывался, что Джин говорит о результате расследования по одному из поручений, но вот по какому… – Жду не дождусь встречи.

– Ну, тогда завтра, в семь. К чаю чего-нибудь захвати.

В трубке послышались гудки.

Встречать гостя Джин вышел к самому повороту, сделал знак съезжать на обочину и, когда “шерли” остановилась, открыл дверцу и сходу заявил, даже не поздоровавшись:

– Я не хотел ничего говорить Сэм, ей-Богу. Она в папку сама влезла, надо было прятать лучше.

– Брось, – беспечно улыбнулся Морган, хотя при одной мысли о том, куда может встрять сестра, желудок у него сжался. – Мы ведь с тобой говорим о самой матёрой журналистке Фореста. Она умеет не только раскапывать чужие секреты, но и хранить их.

– Ты просто не представляешь, в какой секрет мы вляпались на этот раз, – мрачно откликнулся Джин.

Гирлянда над крыльцом уже не горела, но внутри дом пока ещё был украшен по-праздничному. Венки из остролиста и ветви омелы висели на каждой дверной притолоке, на окнах болталась мишура, а в гостиной гордо высилась рождественская ель, правда, несколько покосившаяся. Сэм сидела в кресле справа от неё и разглядывала содержимое большой папки в кожаном переплёте.

– Привет, братец Мо. Надеюсь, хоть ты разберёшься в этой чертовщине.

Морган забрал у неё папку и сел за стол. Саманта стянула с запястья цветастую резинку, собрала волосы в хвост и накинула на голову капюшон, словно прячась за мягким серым флисом. Она смотрела исключительно в сторону или на собственные колени, но ощущение напряжённого внимания, волнами исходящего от неё, только усиливалось.

К первому же листу анкеты скрепкой была пришпилена хрупкая чёрно-белая фотография. С неё смотрела женщина, страшно похожая на Кристин, только более смуглая и поджарая. Она улыбалась, как человек, который впервые увидел море или снег. Морган осторожно сдвинул фото в сторону и начал читать.

Её звали Кристин Анжела Хангер. Она родилась в Форесте шестого марта тысяча девятьсот двадцать седьмого года и благополучно пережила последние, самые безумные месяцы войны, затем с отличием окончила школу и ненадолго уехала в столицу. Видимо, охота за синей птицей счастья не увенчалась успехом, и вскоре мисс Хангер вернулась в родной город, и следы её затерялись.

Шестьдесят лет назад она погибла в результате несчастного случая.

А тридцать лет назад другая Кристин Хангер явилась из ниоткуда и учредила благотворительный фонд “Возрождение”, который позже переименовали в “Новый мир”.

– Я бы сказал, что они родственницы или однофамилицы, – устало сказал Джин, сдвигая очки на лоб и потирая переносицу. В растянутом домашнем свитере он казался сейчас лет на пять старше, чем обычно. – Или что Хангер номер два просто-напросто присвоила имя предшественницы. Но есть кое-что необъяснимое… Первой мисс Хангер не слишком везло с парнями. Один из них ещё в старших классах школы угнал автомобиль у соседа и покатал невезучую подружку. Конечно, отличницу и примерную девочку Хангер потом отмазали, и она дальше проходила как свидетель. Но пальчики-то взять успели. И знаешь, что? Они полностью совпадают с отпечатками Хангер номер два. Посмотри – это шестая страница и седьмая. Ну как, есть повод задуматься?

– Угу, – кивнул Морган, закрывая папку.

Перед глазами у него стояли совсем другие фотографии – те, которые он мельком увидел на стене заброшенной танцевальной школы.

“Я должен всё рассказать Уилки. Дольше затягивать нельзя”.

Мысль, что вдобавок придётся заложить собственного отца и признаться, что он может находиться под властью тени, вызывала тошнотворный холодок в районе диафрагмы.

– Ты хоть что-нибудь понимаешь? – спросила Сэм почти жалобно.

Морган поднял на неё взгляд и заставил себя ободряюще улыбнуться:

– Да. Но мне нужно проверить некоторые детали. Пообещайте мне, что на время забудете об этом деле.

– Я не верю в восставших мертвецов, – хмыкнул Джин, но видно было, что ему не по себе.

Он не боялся трудностей и высокопоставленных подозреваемых со связями, но только до тех пор, пока преступника хотя бы теоретически можно было взять за шкирку и повозить мордой по столу или пинком ноги послать под лестницу – собирать зубы.

– И не надо. Просто будь осторожнее, – тихо попросил Морган. – Надеюсь, ты не переступил границу, когда доставал отпечатки мисс Хангер номер два?

Джин машинально повернулся к Сэм.

– Я тоже надеюсь на это.