Из свитка «Загадки Лагона»

Единственное, из‑за чего я всегда завидовала своей пустоголовой кузине, — это умение высыпаться в путешествиях и выглядеть блистательно после самой тяжёлой дороги.

Помню, два года назад, когда случилась какая‑то путаница с билетами и нас посадили в конце салона, у самых туалетов, а полет проходил от турбулентности до турбулентности, Лоран безмятежно продремала весь восьмичасовой рейс до Шерерских островов и потом спустилась по трапу такой же ослепительной стервой — блондинкой, какой и поднялась на борт. У неё даже локоны не растрепались. Ну а меня даже тётя Глэм при встрече не узнала из‑за вороньего гнезда на голове и шикарных синяков под глазами от недосыпа… Но стоит ли упоминать о таких мелочах?

Сейчас, после нелепо короткого ночного сна и безумного забега через долину — ловушку, самым рациональным решением было бы отдохнуть хотя бы в полёте, чтобы не представать перед обитателями Лагона угрюмой дикаркой. Благо, взмахи крыльев гигантской птицы вскоре перестали ощущаться, а держал меня Тейт крепко. Но стресс подействовал как хорошая инъекция кофеина. Все три с лишним часа — два сета или около того, по уверению рыжего, — я только и делала, что вертела головой и задавала вопросы. Да и поглядеть было на что.

Ландшафт поражал воображение — как в хорошем смысле, так и в дурном. Путешествовать с группой Эрнана мне приходилось достаточно; десятую часть обитаемого мира мы объехали точно. Однако таких перепадов высот у нас, думаю, нигде не было. Западная Арраска с её каньонами и пиками по сравнению со здешними пейзажами была всё равно что песчаные карьеры рядом с настоящими горами. К тому же рельеф менялся столь резко, что впору заподозрить — его сформировали искусственно; в общем, Тейт и подтвердил это косвенно, сообщив, что в древности окрестными землями «много занимались».

Думать не хочу, что он подразумевал. Воздействие такой силы…

Первую горную гряду мы миновали по ущелью — грандиозному, глубиной километров двенадцать, не меньше. То был настоящий естественный лабиринт: повороты, развилки, слияния, слепые «тоннели» — перемычки между разными «рукавами». Но рыжий ориентировался там вполне уверенно. Несколько раз мы пересекали тайные долины в обрамлении загнутых внутрь скальных «лепестков», и каждая следующая не была похожа на предыдущую. Одну из них я вообще издали приняла за море: она переливалась изумительными оттенками синего, от светлой бирюзы до насыщенного кобальта, от ультрамарина до нежного бледно — голубого, а на подлёте слышался низкий гул и ритмичный плеск. Запах йода, плесени и сырого мяса там стал особенно сильным.

— Опасно, — качнул поводьями рыжий, когда заметил, как я засматриваюсь на это чудо. — Надо уходить выше.

— А что внизу?

— Ну… — растерялся он, не зная, как объяснить нечто очевидное с его точки зрения. — Помнишь гаюс? Такую голубую штуку в лесу, где за нами айры бежали?

Я тут же ярко представила химеру с оголёнными костями. Захотелось поджать ноги, хотя до смертоносной синевы было километров пять или около того.

Ущелье вывело нас в долину, точно сшитую из клочков ткани. Сказочно — изумрудные холмы вдруг сменялись ковром из алых и пурпурных цветов, а затем сразу, без намёка на переход, вырастала стена деревьев — великанов, обрамляющих глубокую воронку в земле или тёмно — синее озеро. Две широкие реки стекали с гор и ближе к краю долины сливались в одну, и в общем русле россыпью лежали мелкие островки, словно кто‑то опрокинул коробку с детскими карамельками. Здесь Тейт заставил свою оранжевую птицу спуститься и пролететь ниже; её тень скользила по водной глади, и кто‑то в глубине, быстрый и едва различимый, гнался следом, так что иногда можно было разглядеть сверкающий гребень или гибкий хвост.

За долиной скалы опять начали задираться к небу. И стало ясно: то, что поначалу казалось скоплениями облаков, на самом деле горные пики. По самым скромным подсчётам, километров пятнадцать высотой! А то и больше… Вершины терялись в тучах, словно нарочно согнанных в стаю вокруг каменных исполинов.

Мимо одного из таких колоссов мы как раз и пролетали, когда рыжий вдруг наклонился к моему уху и интимным тоном сообщил:

— Лагон — тайное место, цитадель. Но все равно каждый маг может найти сюда дорогу. Только пускают не любого.

— Тебя‑то, надеюсь, пустят? — поинтересовалась я осторожно.

Эмпатический купол к тому времени был свёрнут до минимума, чтобы сэкономить силы. Но если словарного запаса хватало для общения, то различать оттенки интонаций пока ещё получалось не слишком хорошо. И то, что вытворил Тейт вместо ответа, повергло меня в шок.

Рыжий цокнул языком и дёрнул за один из ремней. Птица встрепенулась… и резко сложила крылья.

Чёрно — алые скалы рванули навстречу с быстротой и неотвратимостью экспресса в подземке. Точно не мы на них падали, а они — на нас. Дыхание перехватило, из глаз брызнули слезы. Склон оскалился бритвенно острыми сколами — даже разбиться не успеешь, разрежет на подлёте, без боли.

А Тейт, сволочь, захохотал в голос!

«Он не самоубийца», — подумала я. А поверить не успела — и зажмурилась.

На ощупь скалы были точно упругий поток тёплого воздуха в аттракционе типа аэротрубы. Слезы мгновенно высохли. Падение сначала мягко замедлилось, а потом остановилось. Птица с металлическим скрежетом раскрыла крылья и начала упорно продираться сквозь преграду, когда я наконец открыла глаза. Вокруг висел плотный багровый туман. Через мгновение он сгустился ещё больше — и выплюнул нас на открытое пространство, точнее, на окраину секретной долины — чаши, близняшки той, где прятались свободные.

Фальшивый скальный купол изнутри был совершенно прозрачным и позволял разглядеть ясное небо с жизнерадостным блином солнца. Света более чем хватало. Химерическая птица, повинуясь сигналу, спланировала на ровную площадку. Тейт подхватил меня на руки и спрыгнул на землю.

— Отпустить тебя, Трикси? — спросил он коварно. — Или ноги пока не держат?

Честное слово, я такую жажду убийства не испытывала даже рядом с милой белобрысой кузиной.

— Послушай, тебе кто‑нибудь говорил, что ты мелкое пакостное зло? — спросила я, стараясь с помощью купола донести смысл максимально ясно.

Однако рыжего это смутило не больше, чем проповедника из «Свидетелей Альтернативы» — закрытая перед носом дверь.

— Говорили, — признал он и с толикой гордости добавил: — Ты даже не представляешь, что и как часто мне говорят.

— Учту. А теперь убери руку из‑под платья. И поставь меня на землю.

Послушался рыжий беспрекословно — уже хорошо. А пока я приходила в себя и приводила в порядок одежду, он снова засвистел, но в иной тональности, чем прежде. Крылатая химера вытянула шею, топорща жёсткие перья, щёлкнула зубастой пастью, больше подходящей какому‑нибудь древнему ящеру, и — начала стекленеть. Через несколько секунд она стала совершенно прозрачной и почти бесшумно побежала в сторону ближайших зарослей, оставляя на влажной почве оставались заметные вмятины.

Злость из — да дурацкой выходки как‑то испарилась; стало не по себе. И подумалось, что размеры размерами, но вообще‑то по законам физики летать такое диво не может. И уж тем более — носить на спине двух пассажиров.

— Слушай… А вот это был айр, да?

— Угу, — подтвердил рыжий.

— И откуда он у тебя?

Откровенно признаться, я не собиралась подкалывать Тейта или смущать. Но он вдруг стушевался и по — детски уткнулся взглядом в собственные ботинки.

— Ну… Может, мне его подарили, потому что я такой хороший?

«Подарили»? Ну — ну. Откуда тогда воспоминания о чудовищном нагоняе, интересно.

— Может, — не стала я спорить. — А мы сейчас где?

Рыжий встрепенулся.

— В Лагоне. И, кстати, чуть не забыл сообщить нашим.

Он торжественно воздел к небу ладонь, сжал руку в кулак — и высоко вверх, едва ли не до невидимого купола, ударил фонтан трескучих оранжевых искр. Длилось это всего несколько секунд, потом Тейт зашипел и принялся трясти рукой, словно обжёгшись.

— Вроде хватит. Пойдём, — на лице у него была написана смертельная решимость.

Мне это очень, очень не понравилось.

— Ты ничего не хочешь сказать? Может, мне надо переодеться? — Прикусив губу, я нервно попыталась одёрнуть подол пониже середины икр, но платье, увы не тянулось. — Там какая‑то опасность? Сначала надо подготовиться? — Шрах, трещу тут, как Лоран в бутике! Позорище… — Ты можешь хоть что‑то ответить? Понимаешь, что я говорю?

Рыжий развернулся, сгрёб меня в охапку и упёрся лбом в лоб.

Дыхание перехватило.

— Ты моя добыча, — произнёс он чётко, глядя в глаза. — Я тебя никому не отдам. Ничего не бойся и верь мне. Поняла?

Я кивнула, потом спохватилась и склонила голову к плечу. Он усмехнулся и потрепал меня по волосам.

Ноги почему‑то подгибались сильнее, чем после падения сквозь фальшивую скалу.

Долина оказалась больше, чем я подумала вначале. В отличие от убежища свободных, рельеф здесь был разнообразнее. Вдалеке виднелось несколько больших холмов и четыре узкие высокие скалы, напоминающие то ли башни, то ли сталагмиты — переростки. Одну широкую расщелину мы обошли по дуге, другую пересекли по каменному мосту. В ближайшем лесу преобладали знакомые уже деревья — великаны с пронзительно зелёной листвой, но попадались и заросли травы с розовыми соцветиями — метёлками. Смертоносная голубая «губка» нигде не мелькала — и то славно.

Когда мы вышли на дорогу, вымощенную светлым камнем, то мне стало жутковато. По обочинам время от времени попадались небольшие шары из материала, напоминающего красно — зелёный мрамор, испещрённые полустёртыми белыми значками. Шаги порождали гулкое эхо, притом что отражаться звуку вроде было не от чего.

Ни дать ни взять фильм ужасов, где компания глуповатых подростков крадётся, нервно перешучиваясь, в какой‑нибудь древний храм.

Я попросила остановиться ненадолго, уселась в любимую позу для концентрации потоков — со скрещёнными щиколотками — и развернула широкий, на сорок шагов, эмпатический купол второй ступени, как можно более рассеянный и незаметный.

«Ожидай худшего». Если первые два правила дяди Эрнана иногда бесполезны, то это подходит всегда.

Вскоре полоса из светлого камня упёрлась в подножье холма, высокого и пологого, со скошенной вершиной. Основание было, по самым грубым прикидкам, километра три в диаметре… Впрочем, с оценкой на глаз таких вот громадин у меня туговато. В конце дороги высилось дерево в три обхвата с густой кроной, сильно прижатое к склону. Нижняя ветвь, с человеческий корпус толщиной, росла от основания под острым углом. С неё свешивались жёсткие вьюны, покрытые мелкими белыми цветами. Тейт сглотнул, покрепче сжал мою руку, затем, упрямо склонив голову, отвёл в сторону эту естественную «занавеску» и шагнул в открывшуюся арку.

То, что я приняла за холм, оказалось кольцом высоких стен.

Внутреннее пространство было выложено тем же светлым камнем. В нагромождениях скальных обломков я не сразу опознала строения, но потом заметила двери — щели, занавешенные нитками бус и вьюнами… и почти сразу почувствовала присутствие других людей.

Они просто выходили из своих странных домов, но по ощущениям — выплывали, как призраки. Высокие — по большей части выше нас с Тейтом. Непривычно одетые… У одних — сильно облегающие трико, у которых внизу накручено множество лент, наподобие юбки, скрывающих силуэт, но не мешающих двигаться. У других — сочетание невероятно широких брюк, перетянутых у колен и у щиколоток, со свободной кофтой, подобранной у пояса, локтей и запястий так, что казалось, точно фигура состоит из шаров. У многих головы закутаны лёгкими шарфами на манер рыхлого тюрбана, и у всех такие же «шарфы» широкими кольцами лежат на плечах, в несколько слоев.

Стрижки короткие, максимум — волосы до середины шеи.

И, шрах, даже не понятно, кто женщина, а кто мужчина…

Я рефлекторно выпрямила спину и расправила плечи почти до боли.

Рыжий упрямо вздёрнул подбородок. Между бровей у него пролегла едва заметная вертикальная складка. Многие из тех, кто попадал в мой купол, ощущались размытыми тенями, эмоции и мысли словно что‑то глушило. Никакой прямой агрессии, но у некоторых — ярое неодобрение, липкая зависть, злость, предвкушение неприятностей для кого‑то другого. У других наоборот — сочувствие. В двух или трёх местах мигнули тёплые чувства — симпатия, радость, восхищение.

Большинство же были как зрители в цирке, когда дрессировщик без хлыста выходит к хищнику.

— Я вернулся, — громко сказал Тейт. Тут же притихли те, кто до сих пор перешёптывался. — И не один.

Тут собралось примерно три десятка человек, и постепенно вокруг нас сжималось кольцо. А после этих слов точно волна разошлась — любопытство, недоверие, жадность. Я ощутила уже знакомый образ: «насилие — использование — выгода».

Резонанс.

Ох, мамочка и папочка, дядя Эрнан, дорогая Нэсс, заберите меня отсюда…

— Вижу, — произнёс кто‑то красивым певучим голосом; звук шёл оттуда, где было особенно густое пятно зависти и злости.

У меня мурашки по спине пробежали. Но продолжить незнакомцу не позволили. Вдали вдруг завопил кто‑то — и с размаху врезался в толпу. Кто успел, тот сумел отступить в сторону.

Кто не успел, оказался на земле.

— Тейт, тварь рыжая! — заорал новоприбывший, расталкивая локтями последний, ближний ряд, и метнулся к нам чёрно — белой кометой. Он был высок и тощ, одет в белое трико с паутиной серых лент от бёдер до колена и в два чёрных «шарфа» — на голове и на плечах. От него разило чистым восторгом, как новыми духами — от сумочки Лоран на выходе из парфюмерного. — Тейт, ты, тварюка, я тебя обожаю!

Он разом обнял нас двоих и крепко стиснул. Рыжий заржал, я с трудом выдохнула. Потом незнакомец отстранился и как следует дёрнул Тейта за ухо.

— Ты вообще думал, что делал? — дальше последовало какое‑то малопонятное ругательство. Что‑то связанное совокуплении с айрами в неблагоприятных условиях, вроде бы. — Но ты правда это сделал! Везучая тварь!

Тейт выпятил грудь:

— Это потому, что я самый…

— Балда! — Долговязый несильно стукнул его по лбу и улыбнулся. — Это потому, что ты дурак. А дураки так легко не дохнут.

Я наконец смогла рассмотреть незнакомца. Лицо у долговязого оказалось приятное, по моим меркам — даже красивое. Широкий лоб, светло — серые миндалевидные глаза, прямой нос, на нижней губе — два аккуратных симметричных шрама. Украшение, что ли? Портило его только почти полное отсутствие бровей, от которых остались два тёмных кругляша у переносицы.

— Я вообще не дохну, — немного обиженно откликнулся Тейт, но долго дуться не смог и тут же затараторил: — Кого я поймал! Смотри, это Трикси Бланш, — крутанул он меня, как куклу. — Красивая, да? Скажи, красивая? Моя добыча!

— Застолбил? — улыбнулся одними губами долговязый.

— И она по — нашему понимает, — добавил рыжий.

Я склонила голову к плечу, подтверждая. Его приятеля это почему‑то страшно смутило. Он явно предпочёл бы, чтобы экспрессивный пассаж насчёт айров прошёл мимо моих ушей.

— Значит, Трикси Бланш, — повторил он, слегка коверкая имя. У Тейта в своё время получилось ловчее. — Я Кагечи Ро, друг Тейта. Выходит, ты приняла его?

— А вот это ещё не решено, — вмешался тот, первый, сладкоголосый, выступая из толпы. Ростом он был немного пониже Кагечи, но выглядел куда мощнее. «Шаровары» и безразмерная рубаха с целой горой из «шарфа» на плечах добавляли объёма. — Дуракам резонанс ни к чему. И вообще большой вопрос, осилит его ли худший ученик.

Тейт, остававшийся даже в самые опасные моменты погони весёлым и тёплым, разом заледенел и потемнел.

— Посмотрим, — тихо сказал он и, не глядя, пихнул меня в объятья к другу. — Ро, присмотри.

Мне никогда не нравились мужчины, предпочитающие яркие цвета. Это как‑то… неестественно. А круглолицый громила с белыми волосами, который стоял напротив Тейта, был одет как раз в жёлтое — того оттенка, на который и смотреть‑то больно. Тёмно — красный шарф — накидка на этом фоне выглядел как запёкшаяся кровь.

— Посмотрим, — охотно повторил верзила и улыбнулся, показав кончики зубов. Кажется, подточенных.

Шрах, надо было оставаться в пещере…

Толпа раздалась, образуя широкий круг. Кагечи Ро изобретательно выругался — «выжженная долина между ушей» как метафора глупости прозвучала особенно выразительно — и потащил меня к самой кромке, вплотную к какому‑то строению, потом заставил сесть и наклонить голову.

— Не вставай, я прикрою, — прошептал он, не отводя глаз от напряжённой фигуры Тейта, который в своём чёрном костюме сейчас походил на обугленную спичку с язычком пламени. — Дурак, идиот, что же ты делаешь‑то…

— У Тейта проблема? — вскинулась я. Эмпатический купол опять сжался — сказывались общая усталость, голод и перенапряжение.

— У Боззы проблема, — отрицательно вздёрнул подбородок Кагечи. — И у нас. У всех. У Тейта — как следствие.

— Он вроде бы сильный, — произнесла я, вспомнив драку со свободными.

Выражение лица у Кагечи стало совсем кислым. И эмоции — тоже

— Сильный‑то сильный. Но редкий придурок.

Я так и не поняла, кто начал первым. Вокруг здоровяка Боззы заструился жутковатый пронзительно — жёлтый туман, но в ту же секунду Тейт вытянул руку и резко сжал пальцы в кулак.

Раздался взрыв.

Бабахнуло так громко и заискрило столь ярко, что на мгновение отказали и зрение, и слух. Потом до меня дошло, что вокруг нас с Кагечи появилась тонкая дрожащая плёнка вроде мыльного пузыря, которая отсекала все внешние воздействия… в том числе огненный хаос, который устроил рыжий. А когда схлынули пламя и дым, то на месте ровной белой площадки остался оплавленный кратер — и кочка там, где раньше стоял Бозза. Его я узнала только по клубам жёлтого тумана, выполняющего, видимо, те же функции, что и плёнка у Кагечи.

Эмпатический купол, к счастью, не могло заблокировать ни то, ни другое.

— Ты спятил?! — заорал Бозза, пытаясь подняться. Роскошная тёмно — красная накидка изрядно обгорела. Из носа капала кровь. — Ты рехнулся, такое творить?!

Для меня это выглядело, как будто он молча открывал и закрывал рот, но мысли оставались достаточно ясными.

— Не — а, — безмятежно ответил Тейт сверху. Совершив дикий прыжок, он соскочил с ближайшего дома — гриба прямо к противнику и поставил ему ногу на горло. — Я по — другому не умею, ты же знаешь. Сдавайся.

— Но мастер Оро — Ич запретил использовать…

От него веяло недоверием и ужасом. Рыжий виновато почесал в затылке:

— Говорю же, я не умею слабее. Я же дурак. Худший ученик, — сказал он и улыбнулся, показав слишком много зубов. Те из свидетелей, кто оставался на ногах, прыснули в стороны, разбегаясь, как испуганные мыши. — Не умею по — другому. Ну что, повторим? Могу дать тебе фору в одно заклинание. Но ты же знаешь — если я устою…

— Да пошёл ты! — взвыл Бозза, извернулся, взмыл в воздух, теряя шарф на лету, и рванул с разрушенной площадки быстрее ракеты.

Тейт засмеялся, глядя ему вслед. Даже пополам согнулся — так было весело. Но Кагечи Ро почему‑то не спешил радоваться лёгкой победе.

— Опять, — выдохнул он обречённо и убрал защитную плёнку. Сразу стало жарковато, хотя оплавленные камни остывали неправдоподобно быстро. — У Тейта нет шансов в обычном поединке, — пояснил он тихо, глядя на меня искоса. — Он не может учиться схемам и методам. Бьёт сырой силой. Если успевает ударить первым — победа за ним. Если нет… Я его шесть раз сшивал по кусочкам.

В горле у меня пересохло. Образ оказался пугающим до тошноты.

«По кусочкам» — это была не метафора.

— Он… проигрывал?

— Да, бывало, — склонил голову к плечу Кагечи. — Поначалу. В последние три года — ни разу. Но его часто задирают такие, как Бозза. Они искуснее, опытнее. Любой другой бы умер на месте после такого выброса от истощения. Но Тейт есть Тейт. И сейчас он перегнул палку, — нахмурился долговязый. От него повеяло трусливым желанием сбежать подальше, но чувство ответственности пересилило. — Скоро тут половина мастеров будет, и ему точно влетит. Но есть способ… Эй, Тейт! — закричал он и махнул рукой, привлекая внимание друга. — Мастер Оро — Ич — на террасе наблюдения! Покажи ему Трикси Бланш! Ты ведь знаешь, что делать? — обернулся Кагечи ко мне.

— Понятия не имею, — честно призналась я. Долговязый досадливо цокнул языком:

— Как всегда, ничего не продумано… Положись на Тейта.

«Как будто мне ещё что‑то остаётся», — мрачно подумала я, но в ответ только послушно склонила голову к плечу как хорошая девочка.

Рыжий благодарно хлопнул приятеля по спине, ухватил меня за руку и потащил вглубь поселения.

— Балбес, оденься! — прокричал вслед Кагечи Ро. — Ты не в горах!

Тейт резко остановился, едва не выдернув мне руку из плеча, и развернулся:

— Что я тебе тут надену, а? — Выражение лица у него было мученическое.

Долговязый оглянулся, сощурился на кратер и плавно повёл рукой. Вверх взмыла потерянная накидка Боззы, местами прожжённая насквозь. Кагечи поймал её и пропустил между ладоней; она явно стала тоньше, и цвет с винно — красного сменился на ослепительно — алый, но проплешины заросли.

— Лови, дурак!

— О, подойдёт, — искренне обрадовался рыжий, подхватил подарок и тут же набросил ткань себе на плечи — в пять небрежных рыхлых витков. — Трофей!

И расхохотался.

«Прекрасно, — пронеслось у меня в голове. — Теперь мы ещё и одеты в одинаковых цветах».

А Тейт вдруг с силой оттолкнулся ногами от мостовой, взвился в прыжке и с грохотом приземлился на крышу соседнего дома — скалы. Поднёс руки ко рту и заорал во всю мощь лёгких:

— Эй, вы, все! Я докажу вам! Стану лучшим! Слышите? Я, Танеси Тейт, буду лучшим!

Светило солнце, ветер трепал алые концы его шарфа — накидки, дымилась разрушенная площадка. И я не знала, смеяться мне или оплакивать собственный рассудок, потому что немыслимым образом эта картина не вызывала у меня стыдливую неловкость, а… нравилась, что ли?

Никогда не любила парней в яркой одежде.

Но с Тейтом и его вкусами, похоже, придётся смириться.