Когда Трэверс вошел, Кейн, сдерживая волнение, официальным тоном сказал:

— Сэр Трэверс, из-за меня вы рисковали жизнью. Я не понимаю, зачем вы это сделали, потому что вы, конечно, считаете, что это я пытался обокрасть вас.

— Почему вы решили, что я подозреваю вас? — изумился Трэверс.

— Но это же очевидно! — воскликнул Кейн. — Ночью вы видели высокого человека. Среди присутствовавших при разговоре о диадеме высоких людей было четверо: я, адвокат, Барнет и дворецкий. Подозревать адвоката бессмысленно, он давно уговаривал вас отправить диадему в банк. Уилсон тоже мало подходит на роль грабителя, у него для этого и ума, и решительности маловато. Остаются я и Барнет. Я признавался, что мне срочно нужны деньги, и еще этот телефонный разговор. Конечно, из двух подозреваемых вы выбрали меня!

— Вас я никогда не подозревал, — сказал Трэверс. — Я знаю, кто пытался взломать сейф.

— Знаете?! Так вам известно, что украсть диадему хотел Барнет?

Кейн и Трэверс уставились друг на друга с одинаковым удивлением.

— Барнет? Он-то здесь при чем? А, понимаю! Вы решили, что раз сами непричастны к краже, то значит, преступник — мистер Барнет. Кейн, вы заблуждаетесь. Дело в том, что я вообще не видел высокого человека. Украсть диадему пытался Джек. Вместе со своим отцом.

И Трэверс повторил то, о чем раньше рассказал Бэрриджу.

— Тогда я не понимаю… — На бледном лице Кейна отразилось недоумение. — Решив, что вор — Барнет, я попытался получить доказательства этого и напечатал на машинке записку, которую затем подбросил ему. Я написал, что мне все известно, и потребовал пятьсот фунтов за молчание. Встреча была назначена на восемь вечера у старой башни.

Представив, с каким видом Барнет читал это послание, Трэверс рассмеялся.

— Вы зря смеетесь, сэр, — взволнованно произнес Кейн. — Зря, потому что он пошел на назначенную встречу.

— Что вы хотите этим сказать?

— А то, что невиновный человек, получив подобное письмо, повел бы себя иначе — показал бы его другим с возмущением или со смехом. Такой, как Барнет, скорее с возмущением. Или он просто разорвал бы его и выбросил, потому что принял бы это за розыгрыш. Теперь представьте, что письмо получает преступник. Разумеется, он молчит о нем и идет на встречу, поскольку боится разоблачения.

— По-моему, все это чушь. Как он мог взламывать сейф, когда его пытались открыть Картмелы?

— Но вы же этого не видели! Вы заметили только, что Джека нет в его комнате. Он мог выйти по причине, не имеющей никакого отношения к краже.

— Но он лгал, утверждая, будто всю ночь спал!

— Ну и что? Когда появилась полиция, он испугался, что всплывет прошлое и его заподозрят в первую очередь, и со страху стал отпираться от всего подряд, даже от того, что ночью выходил из своей комнаты.

— Кейн, вы совершенно сбили меня с толку! А как же тогда убийство Картмела-старшего?

— Не знаю, но ведь вы тоже не в состоянии объяснить это. Версия о третьем соучастнике бездоказательна, с таким же успехом его мог убить и Барнет.

— Зачем?

— Возможно, тот что-то заметил, и Барнет убрал опасного свидетеля. Или другой вариант. Мне начинает казаться, что труп Картмела и разбитая оранжерея — звенья одной цепи, с помощью которой преступник хотел создать видимость того, что ограбление совершил посторонний. По-моему, дело было так. Барнет давно задумал украсть диадему и ждал подходящего момента. Возле замка он случайно встречает Картмела-старшего и узнает, что тот отец Джека. Такая сомнительная личность, да еще его сын живет в доме — это же настоящая находка! Под каким-то предлогом Барнет поздно вечером заманивает его к большому вязу и убивает. Потом бьет стекла в оранжерее, после чего пытается открыть сейф, но здесь его постигает неудача. Он книжный маньяк и вполне вероятно, что деньги были ему нужны на книги. Накупить редкостей или что-нибудь в этом роде…

— Какого числа вы подбросили ему свое послание?

— Одиннадцатого, в пятницу, а встречу назначил на двенадцатое.

— В субботу, двенадцатого, у меня из стола пропал револьвер.

У Кейна буквально перехватило дыхание, лицо раскраснелось, глаза блестели то ли от возбуждения, то ли от высокой температуры.

— Барнет взял ваш револьвер, чтобы убить автора письма! — воскликнул он. — А я еще подумал, не спрятаться ли возле старой башни! Он бы меня там прикончил, если бы заметил.

Трэверс скептически хмыкнул, но потом задумчиво сказал:

— Между прочим, в воскресенье я обнаружил револьвер на месте, но в обойме не хватало одного патрона.

Теперь лицо Кейна стало белым, с пятнами лихорадочного румянца на щеках. Трэверс потрогал его лоб.

— Вы по-настоящему заболели. Вам надо уснуть.

— Неужели вы думаете, что я способен сейчас спать? Вам, сэр, трудно меня понять. Вы никогда не испытывали такого чувства, а для меня время после ограбления превратилось в сплошной кошмар. Я постоянно ждал, что кто-нибудь открыто назовет меня вором.

— Поэтому вы и собрались уйти?

— Да, я больше не мог жить в такой обстановке. И еще я боялся оставаться в одном доме с Барнетом, чувствуя, что способен убить его. Когда я думал о том, что он же и передал мой телефонный разговор, меня просто трясло от бешенства. Однако, в кого же он стрелял? Увидел кого-то возле старой башни и пристрелил, приняв за автора письма?

— Глупости, никого же не убили.

— Вы в этом уверены? — зловеще спросил Кейн. — Он мог спрятать труп.

— Кейн, опомнитесь? Какой труп? В наших краях никто не пропадал, иначе мы услышали бы об этом.

Кейн пожал плечами.

— Есть люди, которых не будут искать. К примеру, тот же Картмел. Если бы его тело хорошенько спрятали, о нем никто и не вспомнил бы.

— Слишком много случайных совпадений, — возразил Трэверс. — Получается, что никому не известный человек оказался возле башни именно в то время, на которое вы назначили свидание. У меня такое ощущение, будто вы сами бредите и меня за собой увлекаете. До разговора с вами я был твердо убежден, что похитить диадему пытался Джек.

— Спросите его об этом прямо. Мне кажется, он что-то знает и кого-то боится. Если тогда ночью он видел Барнета и тот запугал его и заставил молчать, то и яд он выпил не по своей воле. Мистер Барнет пытался отравить опасного свидетеля.

— Одно из двух, — сказал Трэверс, подводя итог. — Или диадему пытался украсть Джек, а затем сам сделал попытку отравиться, или за диадемой охотился Барнет, и тогда Джеку яд подсыпали.

— Я помню ужин, после которого ему стало плохо. Вас позвали к телефону, и мы разбрелись по столовой. Доктор Уэйн показывал мне кактус, а Барнет сидел за столом. Знаете, он сидел не на своем месте, а на месте доктора, рядом со стулом Джека! И он зачем-то передвинул все на столе, в том числе и графин с фруктовым коктейлем, который пьет один Джек. Я это точно помню! Графин оказался возле моего прибора, и я потом поставил его на место.

Щадя Джека, Трэверс избегал упоминать при нем недавние события, но теперь его признание стало единственным, что могло внести ясность в окончательно запутавшуюся ситуацию. Трэверс направился в его номер. Джек при свете торшера что-то рисовал, с ногами забравшись в кресло.

— Обстоятельства вынуждают меня задать вам один вопрос, — мягким тоном начал Трэверс. — Я полагаюсь на вашу совесть. Хочу предупредить, что если вы солжете, то подозрение падет на невиновного человека. Скажите мне правду! Какой бы она ни была, я не стану упрекать вас.

Джек встал и беспомощно спросил:

— Что вы от меня хотите?

— Взять из сейфа диадему пытались вы?

Юноша низко опустил голову и после паузы ответил.

— Ваш сейф взламывал я.

Когда Трэверс сообщил Кейну, что Джек признался в краже, тот озадаченно спросил:

— Зачем же тогда мистер Барнет пошел на свидание? Да еще прихватил ваш револьвер?

— Люди такого типа способны на неожиданные поступки. И вы, и я плохо представляем, что он за человек. Он всю жизнь копается в книгах, а в реальной жизни смыслит, по-моему, крайне мало. Наверно, ему пришла в голову какая-то идея, и он решил воплотить ее.

— С помощью револьвера?

— Почему бы и нет? Впрочем, я выясню.

На следующий день все обитатели отеля спали долго, так как накануне все легли очень поздно. Последним проснулся Кейн. Чувствовал он себя совершенно разбитым, все тело ныло, вдобавок он простудился. После завтрака им занялся приехавший из города врач, а затем зашел Трэверс узнать о его здоровье. После нескольких общих фраз Кейн сказал:

— Сэр, я должен извиниться перед вами. Я вел себя совершенно недопустимо и очень сожалею об этом.

— Вы передумали уходить?

— Я был бы рад остаться, но вряд ли смогу… Обстоятельства личного характера…

— В настоящий момент я знаю о ваших личных обстоятельствах больше, чем вы сам, — сказал Трэверс.

— Кейн, не выдумывайте больше историй об умирающих тетушках, будьте со мной откровенны: каким образом вы достали деньги? Уилсон позвонил мистеру Трентону и сообщил, что за вами приходила полиция.

— Уже? — непроизвольно вырвалось у Кейна.

— Значит, вы этого ожидали? И потому отправились звонить в верхний отель? Я так и думал. Что вы натворили?

— Я ввязался в одну финансовую аферу. Деньги я достал, но потом все рухнуло.

— Чем вам это грозит?

— Не знаю… Эта операция была незаконной.

И Кейн рассказал суть дела. Выслушав его, Трэверс сказал:

— Если заплатить, все это еще можно замять.

— У меня нет денег, я все отдал отцу.

— Деньги я вам дам.

— Я не хочу, чтобы вы за меня платили, — упрямо сказал Кейн.

— А я не хочу, чтобы вас посадили, и на сей раз вы поступите по-моему, — отрезал Трэверс. — Если б я знал, во что вы впутаетесь из-за тех четырех тысяч, я бы сам вам их дал. Кстати, вы у меня их так и не попросили. Если говорить откровенно, ваш отец мне безразличен, однако теперь речь идет уже не о нем, а о вас. Связь восстановлена, и вы сегодня же переговорите с Трентоном. Ехать вы сейчас не в состоянии, вам надо отлежаться. Это и к лучшему, возможно, ему удастся уладить это дело до нашего возвращения. — Трэверс поднялся и уже стоя спросил: — Кейн, я давно хотел у вас узнать: чего ради вы так рисковали, стремясь спасти своего отца от банкротства? Ведь как-то вы обмолвились, что отношения у вас более чем прохладные.

— Сэр Холдернесс никогда не позволил бы своей дочери выйти замуж за сына банкрота, — застенчиво ответил Кейн. Трэверс улыбнулся.

— Вот оно что! Мне следовало самому догадаться, я же знаю Холдернесса.

Возвращение в Англию отодвинулось на более долгий срок, чем предполагалось: у Кейна поднялась температура, и он две недели пролежал в постели и еще неделю провел в своем номере, не выходя на улицу. Эти дни Трэверс катался сначала один, а затем вместе с красавицей-итальянкой, которая однажды утром предложила составить ему компанию. В свободное время он вовсю гонял на лыжах Джека. Тот вначале старался под любым предлогом улизнуть, но потом вошел во вкус и даже стал кататься по пологому склону позади отеля. Супружеская пара вновь заняла последнее место, и Нокс торжественно сказал:

— Молодой человек, вы делаете успехи. Если так пойдет и дальше, скоро вы будете кататься столь же хорошо, как и я в ваши годы.

Трэверс счел этот комплимент весьма сомнительным, но Джек был польщен.

При нем Трэверс больше ни словом не упоминал о связанных с диадемой событиях и предупредил о том же Кейна. Самого Джека его тайна волновала очень сильно, и порой он даже жалел о своем признании: мысль о том, что об этом узнает кто-то еще кроме Трэверса, повергала его в отчаяние.