Джек невольно медлил, оттягивая момент, когда его собственные слова воздвигнут между ним и людьми, хорошим отношением которых он дорожил, стену отчуждения и презрения. Однако ради этого он сюда и явился…

— Все началось год назад, — сидя на диване, отрывисто заговорил он, не глядя на Бэрриджа. — Меня выгнали из магазина, где я работал. Из кассы исчезло шестьдесят фунтов, и хозяин подумал, что это я их украл. Этих денег я не брал, но в полиции тоже решили, что это моих рук дело. У меня уже были неприятности с полицией. — Джек поднял глаза и вызывающим тоном сказал: — Один раз я украл бумажник. — Он сделал паузу, ожидая, что скажет по этому поводу Бэрридж, но врач молчал. — Значит, вы уже знаете… Этот инспектор сразу выложил, что я собой представляю. Как только услышал мою фамилию, так сразу налепил на меня этикетку: карманник и вор. Просто и ясно.

— Вы преувеличиваете, — мягко заметил Бэрридж.

— Так оно и было, я же знаю. — В голосе Джека зазвучало ожесточение. — Меня выгнали из магазина и сказали, что я еще дешево отделался. Другой постоянной работы я не нашел. Иногда попадался какой-нибудь случайный заработок, но прожить на это было невозможно. Деньги кончились, а хозяйка комнаты грозилась меня выселить. Я был согласен на любую работу и вообще на что угодно. Мог бы и украсть, только очень боялся тюрьмы. Настоящим вором я не стал только потому, что боялся попасться. Однажды на улице ко мне подошел мужчина. Как его зовут на самом деле, я не знаю, мне он сказал, что его фамилия Тесбери. Он сделал мне странное предложение: пообещал заплатить пятьсот фунтов, если мне удастся попасть в один дом. Когда он объяснил, каким образом я должен это сделать, я испугался и отказался. Он ушел, а вечером хозяйка заявила, чтобы я или заплатил ей все, что должен, или убирался. Ждать она согласилась только до конца недели. Через два дня Тесбери пришел снова, и я согласился. Мы с ним отрепетировали, как это будет. Я стоял на дороге, а он вел машину. Потом мы наблюдали за дорогой, смотрели, как едет сэр Трэверс. Я снова струсил, потому что он всегда ехал очень быстро. Тесбери сказал, что другого способа попасть в дом нет, прислуга там не требуется. Я почувствовал, что, если откажусь, так просто он меня уже не отпустит. Он страшный человек. Вы видели его лицо на рисунке, помните? Вы еще спросили, кто это, а я ответил что случайный прохожий. Тесбери сказал, что я очень похож на умершего брата сэра Трэверса и что это сходство поможет мне остаться в его доме. Он описал вкусы и привычки Джека Трэверса и велел мне поступать так же. Это было подло, но я так боялся попасть под машину, что ни о чем другом вначале даже не думал. Все прошло по плану. Я понимал, что Тесбери хочет что-то украсть из дома сэра Трэверса. Прямо он этого не говорил, я догадался сам, он не тот человек, которому можно задавать вопросы. Я выполнял все его указания, даже про картины сказал сэру Трэверсу, что мне нравятся те две, которые нравились его брату. Вы считаете меня подонком?

— Будет лучше, если вы расскажете мне все до конца, — сказал Бэрридж, уклонившись от прямого ответа.

— Я расскажу, мне теперь все равно… После этих картин сэр Трэверс почему-то повел себя со мной очень холодно. Я решил, что совершил какой-то промах, но не понимал, какой. Мне взбрело в голову посмотреть на комнату человека, которому я старался подражать. Нога у меня давно прошла, хотя я притворялся, будто сильно хромаю. Тесбери научил меня пользоваться отмычкой, и ночью я открыл дверь запертой комнаты. Она была рядом со спальней сэра Трэверса, и он проснулся. Услышав, как он встает, я бросился к двери, закрыл ее изнутри и погасил свет. Сэр Трэверс подергал дверь и ушел к себе, а я убежал. Позже он предложил мне остаться в его доме, и я остался. С Тесбери я встречался по воскресеньям в городе. Он велел мне сделать слепок с ключа от сейфа, но при этом не торопиться и действовать наверняка. Потом я узнал, что представляет собой эта диадема… Я не хотел красть ее, но Тесбери… Я его жутко боялся, и у меня не хватало духу отказаться. Он меня не торопил, сказал, что безопаснее похитить диадему, когда сэр Трэверс зимой уедет кататься на лыжах. Тогда пропажа обнаружилась бы нескоро. Тесбери наверняка рассчитывал за это время скрыться, а на меня ему было наплевать. Когда я свалился с лошади и сэр Трэверс спас меня, я твердо решил не брать диадему и придумал, что надо сделать. Уйти из дома сам я из-за Тесбери боялся, поэтому стал вести себя так, чтобы меня выгнали. Я хамил всем подряд, особенно сэру Трэверсу в расчете, что он меня выставит. Тесбери я сказал бы, что меня рассчитали, потому что мистер Барнет отказался от моих услуг. Но когда я в воскресенье встретился с ним в городе, оказалось, что ему известно о всех моих выходках. Он был в ярости и избил меня. Хорошо еще, он не догадался, что я делал это специально. После этого мне стало ясно, что в доме у него есть сообщник. Он-то и сообщал ему обо всем, что там происходит! С тех пор я все думал, кто это, даже рылся в их вещах, но все без толку. Правда, в чемодане мисс Алисы я нашел револьвер, но ведь убивать Тесбери не собирался. Теперь про ограбление. Приехал адвокат и стал убеждать сэра Трэверса сдать диадему в банк. Если бы сделали так, то Тесбери остался бы с носом. Однако сэр Трэверс не собирался отдавать диадему. Поэтому надо было придумать что-нибудь такое, чтобы он все-таки увез ее из дома. Ночью я поцарапал сейф и положил на видное место отмычку и мешок, который взял в кладовке. Потом разбил оранжерею, чтобы все думали, будто влез грабитель с улицы. Мистер Трентон как раз читал заметку про такое ограбление.

«Так вот в чем загвоздка! — подумал Бэрридж. — По-настоящему вообще никто не пытался украсть диадему».

— Я очень боялся, что полицейские все равно заподозрят меня, — продолжил Джек, — но что мне было делать? Тесбери я боялся еще больше. Еще я думал, что, может, сэр Трэверс не станет обращаться в полицию, раз диадема осталась на месте. Что произошло с моим отцом, я не знаю. Последний раз я видел его до того, как попал в дом сэра Трэверса. Его смерть все запутала. Инспектор сразу вцепился в меня, он решил, что мы вдвоем пытались взломать сейф. Я здорово струсил и совсем потерял голову. Потом я вообще перестал что-либо понимать. Сэр Трэверс сказал, будто видел какого-то высокого человека. Но кого же? Ведь я был в его кабинете один.

— Это я могу объяснить, — сказал Бэрридж. — Впуская к вам ночью пуделя, сэр Гордон видел, что вас не было в комнате, и поэтому решил, что вы вместе с отцом пытались похитить диадему. Про высокого человека он сказал, чтобы отвести от вас подозрение и спасти от тюрьмы, так как считал, что вас заставил отец.

— Я чувствовал, что он подозревает меня… Самое ужасное началось, когда мистер Барнет рассказал о телефонном разговоре мистера Хелмана. Если бы его арестовали, мне пришлось бы во всем признаться. Тогда мне уж точно была бы крышка. Полицейские не поверили бы, что я не собирался красть диадему по-настоящему, и засадили бы в тюрьму. А если бы и поверили, то меня убил бы Тесбери. Когда все это кончилось, сэр Трэверс сказал, что больше не нуждается в моих услугах. Ясно, он считал меня вором. Конечно, лучшего я и не заслуживал…

Ужинать я не пошел, но за мной послали лакея. Я ничего не ел, лишь выпил немного сладкого фруктового коктейля. Его всегда пил только я. Наверное, он был отравлен. Сообщник Тесбери решил от меня избавиться, чтобы я уже не мог их выдать. Я подозревал доктора Уэйна. Это он послал за мной лакея, и он уговаривал выпить побольше. И яд ему легко достать или самому приготовить, ведь он врач. Все лекарства, которые он мне давал, я выбрасывал. Когда сэр Трэверс взял меня в Альпы, мне пришлось сознаться ему, что это я взламывал сейф. Он почему-то начал подозревать кого-то другого… Я очень боялся, что мое признание дойдет до Тесбери и тогда он меня прикончит. А так он считал, что это был или посторонний, или мистер Хелман. По-моему, он больше на мистера Хелмана думал. Временами я начинал надеяться, что он оставит меня в покое. Я ведь его не выдал, а диадема хранилась в банке. Но когда мы приехали обратно, кто-то подбросил мне записку. В ней мне было велено прийти в воскресенье на старое место, в пустой дом. Я и пойти боялся, и не пойти тоже боялся. Я вообще трус, — с горечью сказал Джек, — только и думал, как бы он меня не прикончил. Сначала я не пошел, но он позвонил по телефону, и я сдался. Он ничего мне не сделал, сказал, чтобы я продолжал жить у сэра Трэверса и все. В первый момент я обрадовался, но потом понял, что за этим что-то кроется. Тесбери придумал что-то новое. И я догадался! Догадался, когда они заговорили о завещании. Сэру Трэверсу давно следовало вышвырнуть меня вон, но он очень хорошо ко мне относился, и Тесбери думал, что, составляя завещание, он мне что-нибудь оставит. Он ведь очень богат, а близких родственников у него нет. Тесбери рассчитывал на значительную сумму. Такое завещание было бы для сэра Трэверса смертным приговором! Они убили бы его! — выкрикнул Джек, стиснув пальцы с такой силой, что из свежих ссадин выступила кровь. — Убили бы из-за меня! Когда я это понял… В общем, я сам впутался в эту историю и выпутываться тоже должен был сам. Мне всегда не везло… Не думайте, что я все на других сваливаю. Нет, я сам виноват, я же с самого начала знал, на что иду.

После разговора о завещании я послал Тесбери письмо. Он дал мне на всякий случай один адрес, говорил, что ему передадут. Сам-то он, конечно, там не жил, он очень хитрый… В письме я назначил ему встречу на том же месте. Без письма он туда не пришел бы, мы с ним не каждое воскресенье встречались, а ждать я боялся. Вдруг приедет адвокат, и они составят завещание? Когда Тесбери пришел, я сказал, что знаю про его план насчет завещания, и если другого выхода не будет, то расскажу все сэру Трэверсу. Он страшно разозлился и стал меня запугивать. Говорил, что мне никто не поверит и я попаду в тюрьму за ограбление, а потом пригрозил, что убьет меня. Я знал, что так оно и будет… Он схватил меня, я стал вырываться. Хотя он был намного сильнее, мне почти удалось проскочить в дверь, но он схватил мой шарф. Я начал задыхаться, обернулся и толкнул его. В руке у него было что-то длинное, вроде тонкой трубы. В доме валялось много всякого хлама: доски, битые стекла, разные железки. Тогда, он меня и ударил. Больше я ничего не помню. Очевидно, Тесбери выволок меня на улицу и там оставил. Он не хотел меня убивать, думал, что заставит поступать по-своему. Без меня-то он ничего не мог сделать. А деньги он вытащил, чтобы создать видимость ограбления. Он был уверен, что я не посмею его выдать.

Когда я очнулся, то пожалел, что он не убил меня совсем… Я не знал, что делать. Обратиться в полицию? Они вряд ли б нашли Тесбери, а если бы и нашли, что толку? Доказательств нет, одни мои слова. А я всего-навсего вор, кто станет меня слушать… Тесбери прав: кончилось бы тем, что меня посадили бы. Оставаться в доме сэра Трэверса тоже было нельзя. Я решил сбежать и уехать куда-нибудь подальше. Удрать я собирался этой ночью, чтобы к утру, когда меня хватятся, быть уже в поезде.

— Однако вместо этого вы явились ко мне, — заметил Бэрридж.

— Да, потому что вчера вечером я узнал, кто сообщник Тесбери.

— Кто?

— А вы мне поверите? — нерешительно спросил Джек. — О себе-то я сказал уже достаточно для того, чтобы меня отправили за решетку, а его вы все порядочным человеком считаете.

— Перестаньте, Джек. Во всей этой истории вы виноваты гораздо меньше, чем вам кажется.

Джек прерывисто вздохнул. Он отдал бы все на свете, чтобы услышать эти слова из уст другого человека.

— Священник, — сказал он. — Вчера вечером он заспорил с мистером Барнетом о каких-то церковных делах. Они почти ругались, и лицо у него стало злым и жестоким. Я узнал это лицо. Тесбери его родственник, может быть, даже сын. По возрасту подходит, ему лет тридцать — тридцать пять.

— Ходили слухи, что карьера мистера Харта пострадала из-за внебрачного ребенка, — сказал Бэрридж.

— Тогда это точно он! Наверное, все началось с того, что в городе я попался на глаза священнику. Его привлекло мое сходство с умершим братом сэра Трэверса, он рассказал про меня Тесбери, и они придумали, как это использовать. Мистер Харт потом сообщал Тесбери, как идут дела. Чего сам не видел, узнавал у доктора Уэйна, они же приятели. И яд мне подсыпал во время ужина он. После того как план похищения диадемы провалился, он решил, что будет безопаснее от меня избавиться, и ждал подходящего случая. А когда услышал, что меня выгоняют, больше ждать не стал, чтобы не рисковать. Когда я догадался, что это он, то, кажется, себя выдал. — Джек описал вчерашнюю сцену и свой ночной уход из дома. — Узнав про священника, я уже не мог просто убежать. Они нацелились на деньги сэра Трэверса и придумали бы что-нибудь другое…

— Я одного не понимаю, — сказал Бэрридж. — Зачем вы проделали этот сумасшедший путь верхом, вместо того чтобы рассказать все Трэверсу?

В глазах Джека появилось страдальческое выражение.

— Я не могу! Не могу сказать ему, что все время обманывал его! Этого он мне не простит.

«А говорил, что ему все равно, — подумал Бэрридж. — На самом деле ему далеко не все равно, и в этом вся беда, потому что неизвестно, как воспримет это Трэверс».

— Джек, давайте договоримся так: вы сейчас ляжете спать, а я позвоню Трэверсу, скажу, что вы у меня, и попрошу никому об этом не говорить. Даже если мистер Харт заявится туда с утра, о вашем бегстве он не узнает.

Несмотря на принятое снотворное, Джек спал очень беспокойно. Проснулся он в половине девятого, одежда его была уже вычищена и высушена. Выглядел Джек неважно, хотя утверждал, что чувствует себя нормально; от завтрака он, несмотря на уговоры, отказался. Бэрридж собрался ехать к Трэверсу и предложил Джеку пока оставаться здесь. Юноша сначала согласился, однако, когда Бэрридж обмолвился, что у него возникла одна идея насчет убийства Картмела-старшего и он собирается взглянуть на дом мистера Харта, вдруг решительно заявил, что в таком случае тоже поедет. Бэрридж стал возражать, но Джек стоял на своем.

— Я поеду с вами, — повторил он и потянулся за своей курткой. — Вдруг там будет и Тесбери… Получается, я все спихнул на вас, а сам буду тут отсиживаться.

Переубедить Джека не удалось, и Бэрриджу пришлось уступить. Надев куртку, Джек сунул в карман револьвер. Они сели в машину.

«Напрасно он со мной едет, — думал Бэрридж. — У Гордона великодушный характер, но его сдержанность — свойство чисто внешнее, по натуре он человек горячий. Лучше бы Джеку не встречаться с ним сразу после того, как он узнает правду. Чем сильнее Гордон привязан к этому мальчику, тем труднее будет ему простить его».

— Мистер Бэрридж, а зачем вам смотреть на дом священника? — спросил Джек. — Он не может быть убийцей. Полицейские говорили, что убийца должен быть высоким, а он с меня ростом.

— Понимаете, Джек, я все думаю, каким образом ваш отец оказался возле его дома. И вообще, где он провел ту ночь? Допустим, на следующий день он намеревался встретиться с вами и поэтому остался там, но где он ночевал? Всю ночь шел дождь, и очень сомнительно, чтобы он провел ее под открытым небом. Наверняка вечером он подыскал себе какое-то убежище.

— Вы думаете, он влез в дом священника?

— Нет, не в дом, а в сарай или какую-нибудь пристройку, куда легко забраться. Он устраивается там на ночь, а тем временем к священнику приходит Тесбери. Они говорят о вас и до слуха вашего отца доносится его фамилия. Естественно, это сразу привлекает его внимание, он хочет знать, о чем там говорят, и подбирается поближе. Они замечают, что кто-то подслушивает. Тесбери, как я понимаю, человек решительный и перед убийством не остановится. Потом они относят тело к вязу, и Тесбери исчезает, а священник выдумывает, что якобы видел какого-то убегающего человека. В эту же ночь вы инсценировали ограбление, полиция связала одно с другим, и все решили, что вы вдвоем пытались похитить диадему. Сейчас мы посмотрим на дом мистера Харта. Если там действительно есть какое-нибудь подходящее строение, расположенное достаточно близко к самому дому, то думаю, я прав.

— Там есть сарай, — сказал Джек. — Он одной стороной вплотную примыкает к дому. Я точно знаю, однажды ночью я сам туда ходил, когда следил за всеми, кто живет в замке, и за ним тоже. Там было темно, и я ничего не увидел. А когда шел обратно, мне почудилось, будто кто-то идет за мной следом. Я перепугался и побежал сломя голову.

— Если это был Тесбери, то ваша жизнь висела на волоске.

Машина свернула с шоссе на проселочную дорогу.

— Джек, вы оставайтесь в машине, — сказал Бэрридж, когда впереди показался дом священника, — а я зайду к мистеру Харту. По крайней мере узнаю, дома ли он. Машину я поставлю вон за теми кустами, так что вас он не увидит.

— Не ходите! Вдруг Тесбери тоже там?

— Вряд ли, но даже если так, он ничего не заподозрит.

Видя, что отговорить Бэрриджа не удастся, Джек сунул руку в карман, вытащил револьвер и протянул ему.

— Возьмите.

— По-моему, это излишне, — сказал Бэрридж, однако револьвер все-таки взял.

Снаружи дом казался вымершим. Бэрридж вошел внутрь, а Джек тем временем выбрался из машины и, прячась за кустами, стал подкрадываться к дому. Едва он остановился, как изнутри донесся глухой шум, словно от падения чего-то мягкого и тяжелого. Джек бросился туда и в дверях столкнулся с Бэрриджем.

— Я думал, вас убили, — сказал Джек, переводя дыхание.

«А он вовсе не такой уж трус, как сам говорил», — подумал Бэрридж.

— Со мной все в порядке, а вот мистер Харт…

— Вы его убили?

— Нет, он покончил с собой. Понял, что проиграл, и… На подоконнике лежал бинокль — очевидно, он наблюдал за машиной, узнал вас и видел, как вы передали мне револьвер. Этого было достаточно. Он сказал: «Теперь все» — и сунул что-то в рот. Яд. Такие люди не умеют проигрывать. Это была его последняя ставка… Он умер мгновенно. А Тесбери там нет, — добавил Бэрридж, хотя это и так было ясно.

Сев в машину, Бэрридж вынул револьвер и положил его на сиденье. От дома священника до замка езды было меньше четверти часа; он снова пожалел, что взял Джека с собой, но теперь делать было нечего. Бэрридж вышел из машины, Джек — тоже, перед этим опять сунув в карман куртки револьвер. В дверях показался доктор Уэйн, поздоровался с Бэрриджем, затем заметил Джека и уставился на него во все глаза, так как думал, что тот все еще спит в своей постели. При виде доктора Джек, до того колебавшийся, идти ли в дом или остаться возле машины, поздоровался и быстро пошел за Бэрриджем. Доктор Уэйн, поправив очки, озадаченно посмотрел им вслед.

— Я останусь здесь, — сказал Джек, когда они оказались в коридоре; было видно, что он страшно нервничает.

— Вы можете пока пойти к себе, — предложил Бэрридж, но Джек подошел к окну и встал там.

С беспокойством думая, чем все это кончится, Бэрридж уже подошел к двери Трэверса, когда Джек окликнул его:

— Мистер Бэрридж! — Тот обернулся. — Не надо меня выгораживать, — тихо сказал Джек. — Расскажите все как есть. Я и так слишком долго врал…

Когда Бэрридж кончил говорить, лицо Трэверса казалось еще белее, чем у Джека. Поймав его взгляд, Бэрридж понял, что напрасно взял юношу с собой.

— Гордон, вы сейчас не в состоянии судить здраво. Поверьте, он не настолько виноват, как вам кажется. В конце концов, он сделал все, что мог, чтобы оградить вас от опасности. Его при этом едва не убили, и он прекрасно знал, чем рискует.

— Извините, но это касается только меня.

— Вы будете потом жалеть, — предостерегающе сказал Бэрридж.

— Это мое личное дело.

Войдя в комнату, Джек порывисто шагнул к Трэверсу, но наткнулся, как на глухую стену, на полный холодного презрения взгляд.

— Вы хотели заработать пятьсот фунтов, — ледяным тоном сказал Трэверс. — Вы их получите. — Он бросил на стол чек. — Берите и убирайтесь.

Джек машинально взял чек, затем судорожно скомкал его и швырнул на пол.

— Мне не нужны ваши деньги!

— Слушайте, вы! — с яростью сказал Трэверс. — Показывайте свои актерские способности в другом месте!

— Гордон, прекратите! Вы сами не понимаете, что делаете! — пытался вмешаться Бэрридж, но на него никто не обратил внимания.

— Вы хотите, чтобы я ушел? — вдруг странно ровным тоном, противоречащим отчаянию в его глазах, спросил Джек. — Насовсем?

— Кажется, я выразился достаточно ясно. Я не желаю вас больше видеть! Если пятисот фунтов для этого мало, я готов заплатить больше. Сколько вам надо?

«У него в кармане заряженный револьвер», — подумал Бэрридж, сам не зная почему, подумал на полсекунды раньше, чем увидел оружие у Джека в руке.

Трэверс понял, что он собирается сделать, лишь когда Джек приставил дуло револьвера к своей груди.

— Не смей! — отчаянно крикнул он, бросаясь к нему, но было поздно: Джек спустил курок.

Однако от крика Трэверса его рука дрогнула, и дуло револьвера отклонилось. Падая, он еще почувствовал, как кто-то подхватил его на руки, но уже не мог различить кто.

Он провалился в бездонную черную пропасть, прорезаемую вспыхивающими огромными, стремительно надвигающимися радужными пятнами. Мрак становился все плотнее, обволакивая его подобно густому, вязкому потоку и растворяя в себе его «я». Но, погружаясь в темноту, он чувствовал, что за его гаснущее сознание борется какая-то сила — чей-то голос упорно звал его назад, вырывал из цепких объятий забытья. Этот голос был единственной нитью, связывающей его с миром, который он покидал, и надо было сделать всего одно усилие, чтобы схватиться за нить, но что-то останавливало его, парализуя волю, и он скользил мимо. «Джек, Джек!» доносилось издалека, но он продолжал уходить, и голос звучал все слабее; еще миг — и оборвется единственная связь со всем тем, от чего он отрекся простым движением пальца, спустившего курок…. Но в этот последний миг в зовущем его голосе прозвучала такая боль, что из его сознания исчезло то, что, мешало откликнуться, и он стал вырываться из липкого мрака.

— Джек! — раздалось над ним совершенно явственно.

Он открыл глаза. Белый потолок… голая стена… Он скосил глаза туда, откуда слышал голос, и увидел Трэверса. Губы Джека дрогнули.

— Молчите, — торопливо сказал Трэверс, — вам нельзя говорить. — Джек опять посмотрел на потолок, затем перевел взгляд на Трэверса. Тот, уловив в его глазах вопрос, пояснил:

— Это больница Бэрриджа.

Веки раненого бессильно опустились, но потом, превозмогая дурноту, он снова открыл глаза и посмотрел Трэверсу в лицо. Тот понял.

— Простите меня, Джек. Вы ни в чем не виноваты. Не думайте об этом, все будет хорошо. Вам необходима операция, но Бэрридж ручается, что все пройдет отлично.

Трэверс лгал. По мнению Бэрриджа, шансов у Джека было очень мало, и бодрый тон давался Трэверсу с неимоверным трудом. Джек слушал так, будто вполне ему верил, но вдруг его покрытые кровавой пеной губы дрогнули, и он едва слышно произнес:

— Не огорчайтесь… из-за меня… что так кончилось.

— Джек, вы поправитесь! — воскликнул Трэверс, уже не в силах справиться с овладевшим им отчаянием; он чувствовал себя убийцей.

— Да, — почти беззвучно выговорил Джек. — И мы поедем путешествовать… в тропики… где пальмы… — Он уже наполовину бредил.

Двери операционной бесшумно закрылись.