Через несколько дней после этого кавалер де Каза-Веккиа и его друг маркиз де Фоконьяк направлялись к Магдаленскому замку. Их изящные наряды показывали, что им предстоит важный визит.

Гильбоа был удивлен их неожиданным приездом, особенно после довольно колкого разговора с маркизом на последнем балу при дворе.

Фоконьяк, бесцеремонно сев в кресло, которое ему не предлагали, указал на другое своему другу-кавалеру и на третье — барону де Гильбоа.

— Садитесь, господа, — сказал он с надменным видом. — Мне, право, было бы жаль, если бы вы остались на ногах, тем более что разговор мой с бароном может быть продолжителен…

— Могу ли я узнать, господа, — произнес, наконец, Гильбоа, опомнившийся от изумления, взбешенный, но ошеломленный самоуверенностью маркиза, — что стало причиной посещения такого…

— Как же, любезнейший! — перебил Фоконьяк. — Нет ничего проще. Во-первых, удовольствие пожать руку человеку, с которым желаешь вступить в дружеские отношения.

— А мне кажется, — дерзко возразил Гильбоа, — что после нашего разговора на балу вам не следовало бы приезжать в Магдаленский замок.

С этими словами барон встал. Это значило, что он выпроваживал своих незваных гостей. Однако ни кавалер де Каза-Веккиа, ни маркиз не пошевелились. Фоконьяк плавным движением руки указал барону на кресло, с которого он встал, и с улыбкой пригласил:

— Садитесь же, любезный барон!

Гильбоа, пораженный такой дерзостью, взглянул на колокольчик, а Фоконьяк продолжал:

— Это бесполезно, любезный друг. Вы обязаны выслушать меня.

— Сделайте одолжение, объяснитесь.

— А я уверен, что вы уже поняли меня. Уверен, что нисколько вас не удивлю. Я скажу вам просто, с благородной откровенностью, приличной таким людям, как мы. Барон де Гильбоа, я имею честь просить у вас руки вашей племянницы.

— Для кавалера де Каза-Веккиа? — спросил барон, взглянув на Жоржа, который не мог не улыбнуться ошибке владельца Магдаленского замка.

Фоконьяк увидел эту улыбку и вспомнил шутки своего друга. Ему надо было на ком-нибудь выместить свою досаду, и он сказал:

— Кажется, я выразился довольно ясно. Неужели я должен повторять? Извольте. Я имею честь просить руки вашей племянницы.

Произнося эти слова, гасконец поклонился до земли.

— Для себя?! — вскрикнул Гильбоа.

— Для себя, — ответил Фоконьяк, лицо которого выражало такой сильный гнев, что барон не посмел сделать вид, что не понимает.

Поклонившись в свою очередь, барон ответил:

— Будьте уверены, что моя племянница и я очень признательны чести, которую вы оказываете нашему дому. Однако я замечу, что разница в летах между вами и моей племянницей кажется мне серьезным препятствием…

— Как? — перебил Фоконьяк. — Что вы говорите о летах, барон? Мне не хотелось бы вас оскорблять, но ведь вы старше меня.

— И что с того?

— Ведь вы сами думаете о союзе, в котором будет гораздо больше разницы в летах.

— Полноте! — возразил хозяин Магдаленского замка, который хотя и был уверен, что никто не знал о его видах на племянницу, не мог не покраснеть при мысли, что маркиз о них пронюхал.

— Как «полноте»? — сказал Фоконьяк. — Маркиз Алкивиад де Фоконьяк никогда не говорит того, в чем он не уверен.

— Я не знаю, на что вы намекаете, — продолжал Гильбоа, — но вы должны видеть в моих ответах колебание дяди, который печалится при мысли навсегда расстаться со своими питомицами. Но у меня нет другой воли, кроме воли их самих. Позвольте мне посоветоваться с ними.

После этой длинной фразы барон поклонился. Как все трусы, он думал выиграть время, чтобы расстроить все планы этого неожиданного жениха. Он ошибался, потому что Фоконьяк сказал с показным смирением:

— Это справедливо, любезный барон, ваше замечание так естественно, что с ним нельзя не согласиться, но смею надеяться, что у меня нет более ярого сторонника. Я уверен, что буду иметь успех, если вы станете так горячо ее уговаривать.

— О! — ответил Гильбоа, начинавший терять терпение. — Я буду также откровенен с вами, маркиз. Не ожидайте от меня ничего подобного. Не зная вашего состояния, я думаю, однако, что разница, должно быть, велика…

— Знаю, — перебил Фоконьяк. — Я знаю, что девица Мари де Гран-Прэ…

— Как?! — перебил в свою очередь Гильбоа маркиза, обрадовавшись, что речь идет не о миллионерше Жанне. — Как?! Вы просите руки Мари?

Восклицание барона обнаруживало такую искреннюю радость, что Жорж и Фоконьяк не могли не улыбнуться.

— Именно так, любезный барон, — сказал Фоконьяк, — желание мое состоит в том, чтобы сделаться супругом восхитительной Мари. Будьте ходатаем за меня перед этой очаровательной особой.

Нечего было сомневаться, речь шла о Мари. Какое это было счастье для Гильбоа! По крайней мере, он так думал. Освободиться от племянницы, которая своими советами, по всей вероятности, помогала Жанне противиться его воле, иметь родственником такого человека, который был в фаворе при дворе! И потом — какая прекрасная партия! Мари станет маркизой! Это так неожиданно! Это так великолепно!

Барон встал и, крепко пожав руку Фоконьяку, уверил его, что тот не сможет иметь более красноречивого ходатая.

— Стало быть, милый будущий дядюшка, мы прекрасно сойдемся касательно приданого.

— Приданого? — повторил барон, и лицо его вытянулось. — Но ведь вам известно…

— И свадебной корзинки тоже, — невозмутимо продолжал Фоконьяк.

— Свадебной корзинки! — повторил озадаченный Гильбоа.

— Чему же вы удивляетесь, барон? Когда имеешь честь обладать такой племянницей, как же дяде и опекуну не дать ей в приданое кругленькую сумму, например миллион?

— Миллион?! — с испугом вскрикнул Гильбоа.

— Я даже думаю, что, находя это приданое недостаточным, вы положите в свадебную корзинку еще тысяч на сто бриллиантов.

— Милостивый государь, — строго произнес Гильбоа, который из-за денег чувствовал себя способным на любое преступление, — я полагаю…

— Что вы дадите приданое и бриллианты, — закончил Фоконьяк с самым любезным видом.

— Никогда! — воскликнул барон.

— Как вы сказали?

— Никогда! — повторил Гильбоа, не обращая внимания на злобный взгляд маркиза, который продолжал, словно не слышал:

— Так как я буду в отчаянии, если не отплачу вам такою же щедростью, барон, то я в свою очередь намерен сделать вам подарок, достойный короля.

Он сделал ударение на последнем слове.

— Короля? — сказал Гильбоа, невольно задрожав.

— Да, я сказал короля, даже самого Людовика Восемнадцатого.

— Что вы имеете в виду? — вскрикнул Гильбоа, потеряв всякую осторожность.

— Я хочу сказать, что за подобный подарок… — начал Фоконьяк, показывая барону перстень, отнятый у слуги. — Я хочу сказать, что за такую вещицу вы охотно положите бриллианты в свадебную корзинку моей будущей жены.

Гильбоа при виде рокового перстня опустил руки и упал в кресло. Наступило минутное молчание. Жорж и Фоконьяк поспешно подошли к барону. Они боялись апоплексического удара — до того лицо барона налилось кровью.

— Полно! — успокаивал его маркиз. — Опомнитесь, любезный будущий дядюшка. Вы мне нужны хотя бы для того, чтобы подписать брачный контракт.

— Да… — машинально повторил барон. — Подписать контракт. Я сделаю все, что вы хотите, я подпишу, я дам приданое, но…

— Я так и знал! — весело сказал маркиз.

— Но, — продолжал Гильбоа, едва переводя дух и следуя только за своей мыслью, — каким образом этот перстень…

— И это письмо, — добавил Фоконьяк, показывая знаменитое послание, написанное под диктовку роялистов.

— Да, и это письмо, — продолжал барон. — Каким образом эти вещи попали в ваши руки?

— Ах! Когда-нибудь, когда мы будем составлять одну семью, возможно, я расскажу вам. Теперь вам довольно знать, что эти драгоценные вещи находятся в моих руках. Они станут мне гарантией, что вы как можно быстрее постараетесь заключить мой союз с вашим домом. Промедление было бы опасно. Сразу после брачной церемонии я вручу вам этот перстень в знак вечного союза между нами.

Потом, не дожидаясь ответа Гильбоа, лишившегося дара речи, Жорж и Фоконьяк встали. Дойдя до двери, маркиз на прощание прибавил:

— Будьте уверены, любезный барон, что вы будете иметь во мне самого преданного племянника. Доказательством служит то, что, не желая лишать вашу фамилию благородных связей, я позаботился, чтобы его величество Людовик Восемнадцатый получил письмо и перстень, которые вы ему послали.

— А тот, который у вас в руках? — с живостью спросил Гильбоа, который на минуту ощутил надежду, что может избегнуть адских когтей этого человека.

— Это настоящий перстень, — лукаво ответил Фоконьяк. — Граф Прованский получит или уже получил только копии письма и перстня, однако не беспокойтесь, его величество, как вы называете графа, не догадается. Подделка просто великолепна! Благоволите, любезнейший, принять уверение в моем глубочайшем к вам уважении.

Подойдя к Гильбоа, он шепнул ему на ухо:

— Любезный барон, помните, что ваша жизнь окажется в опасности при малейшей увертке с вашей стороны…

Через несколько минут оба начальника «кротов» вернулись в свою гостиницу в Фонтенбло. Всю дорогу они потешались над расстроенным хозяином Магдаленского замка, который после их отъезда вызвал управляющего.