Пролог

Верити скорчилась в тени дымохода, наблюдая сквозь колышущуюся завесу дождя, как два человека — не более чем два сгустка более плотной черноты в кромешной тьме — перетаскивали свою ужасную ношу от дома к повозке. Ну, раз-два, взяли…

Послышался глухой стук, когда мужчины забросили тело на задок тележки.

Сердце ее сжалось. Пожалуйста, осторожнее!

— Отлично. Еще что, Джейк?

— Да… О, подожди, а где же?.. — Джейк забрался в повозку и пошарил вокруг. — Нету. Вот те на, Билл.

— Что такое?

— А то, что мы чуть не забыли чертов кол. Нельзя ничего забывать, а то пастора удар хватит.

Его товарищ коротко фыркнул в ответ:

— Ну, так тащи его сюда! Все? Ну, поехали. Скорее бы отделаться. Скверное это дело… Но куда деваться, приказано — значит, исполняй.

Приказано. У нее все задрожало внутри, когда повозка, громыхая, покатилась прочь. Выскользнув из тени, Верити последовала за ней.

В конце деревенской улицы послышался торопливый перестук копыт, заставив ее поспешно юркнуть под крытые ворота церковного кладбища.

Когда всадник неспешным шагом двинулся за телегой, она подавила яростное рыдание. Это его не касалось! Он что, хочет поделиться скандальной историей со своими друзьями?

Щурясь и моргая от попадающих в глаза капель дождя, она покинула деревню вслед за телегой и всадником.

Дождь быстро промочил насквозь старенький плащ, проморозив ее до костей. Она неудержимо дрожала, отчаянно делая вид, что причиной тому был простой холод и что бояться ей нечего.

Наконец телега достигла перекрестка. Дрожа от усталости и холода, Верити спряталась в кустах, присев на мокрый дерн и едва ли замечая, что ветви ее царапают, а по спине стекают ледяные струйки воды. Трясущейся рукой она убрала со лба мокрые спутанные волосы и выглянула из своего убежища. По крайней мере, дождь перестал, и в облаках образовались прорехи, в которые пробивался неверный, болезненный свет луны.

Фонарь поставили на землю, и свет его блестел в луже. Рядом с ним она увидела темный зияющий провал.

Один из мужчин наклонился над ним и выругался:

— Дьявол раздери! Проклятая яма наполовину заполнена водой. Господи! Что за дрянная работа!

— Не важно, — ответил другой. — По крайней мере, нам ее сейчас не копать. Бросим его туда, и конец делу. Говорю же — скорее надо с этим покончить. Ну-ка, помоги…

Верити не отрывала взгляда от повозки, к которой направились двое мужчин.

— Подождите. — Незнакомец спешился. — Я опущу его в могилу.

Душившие ее рыдания вырвались наружу. Как он смеет? Так, значит, она осуждена взирать на то, что несчастное тело, лежащее на повозке, из праздного любопытства положит в могилу незнакомец?

Преодолевая переполнявшее ее отчаяние, она готовилась увидеть, как труп будет небрежно сброшен в грязь. Боль пронзила ее, когда незнакомец опустился на колени прямо в слякоть и осторожно стал спускать тело к месту его последнего упокоения. Слабый всплеск сказал ей, что дело сделано, и поразило, бережнее, чем она ожидала. Потрясенная, Верити наблюдала, как человек выпрямился и бросил что-то на тело.

До нее донесся глубокий голос, негромко произносящий слова:

− Мы предаем его тело земле…

− Эй, вы! − прервал его возмущенный крик. — А ну, прекратите! Пастор же приказал не молиться! Тот, кто наложил на себя руки…

− К дьяволу пастора с его приказами! Земля к земле, пепел к пеплу, прах к праху… — Глубокий голос растворился в тишине, и слезы благодарности смешались с дождем на щеках Верити.

Кем бы он ни был, он оказался ее единственным другом в этой кошмарной тьме, и она станет молиться за него до последних дней своей жизни.

Старший из двоих мужчин неуверенно заговорил:

— Вам бы лучше отойти в сторону, сэр. Если вы не хотите и в этом тоже поучаствовать.

— Нет, благодарю. — Незнакомец отшатнулся назад, его голос звучал хрипло. — Разве вы не можете оставить сейчас беднягу? Просто скажите пастору, что все исполнили. Этот призрак не будет беспокоить вас. Оставьте его в покое!

— Нет, сэр, — твердо ответил мужчина. — Пастор рассказал, как все должно быть сделано. Вам теперь лучше уйти. Это скверное дело, но его надо закончить.

Грубое ругательство прозвучало в ответ, и незнакомец отступил.

Почти лишившись чувств, Верити ничком легла на землю, не заботясь о том, что мороз охватил все ее тело. Даже когда она осознала, что они уже засыпают могилу, стук молота все еще отдавался в ее душе, повергая ее в безжалостные мучения.

Оставалось только ждать, пока они уйдут, чтобы она смогла попрощаться.

И вот, наконец, все удалились, и Верити, прислушиваясь к последним затихающим шлепкам копыт по лужам, выползла из кустов, разминая закоченевшие мышцы.

Отчаянно зарыдав, она упала на колени в грязь.

— Ах, папа, прости меня! Я не понимала… Папа… Прости… Я не хотела этого… Я люблю тебя…

Все еще плача, она полезла в сумку и достала свои подношения. Пусть малые и жалкие, но это все, что она могла сделать. Если бы она поставила крест, хотя бы самый скромный, его бы снесли. Даже букет цветов уберут, если кто-нибудь его увидит.

Стараясь быть незаметной, она принялась копаться в мокрой холодной земле, подготавливая ее для своего тайного венка. Он простит ей… он должен. Он любил ее когда-то.

— Что, черт возьми, ты собираешься там найти, собака? Жалкие безделушки? Я слышал, как ты шел за нами всю дорогу. И вернулся, чтобы вышвырнуть тебя.

Резкий голос ударил Верити, точно кинжалом, и она закричала, пораженная ужасом, когда ее грубо схватили за плечо и рванули так, что она беспомощно упала на грязную могилу. Незнакомец откинул ее капюшон.

— Господи Боже! Ты девочка, дитя! Какого черта ты здесь делаешь? Кто ты?

— Я… я Верити. Верити Скотт. Он… он… — Рыдания вновь перехватили ей горло.

— Верити? Тогда… вы его дочь. — Суровость исчезла, сменившись ужасом и состраданием. — О чем вы думали? Вам ни в коем случае нельзя было сюда приходить! Сколько вам лет, ради бога? — Дрожащей рукой он отвел с ее лба мокрые спутанные пряди волос, проявив неуклюжую нежность.

— П-пятнадцать…

Пятнадцать? О, дьявол! Я должен вернуть вас и деревню, пока никто не хватился. Пойдемте. Я посажу нас на своего коня.

Он поднял ее без усилий, вырвав из оцепенений. Верити принялась отчаянно отбиваться и, наконец, неловко свалилась прямо ему под ноги.

— Нет! Еще нет! Я… я принесла семена колокольчиков, — прошептала она, слепо глядя вверх, в затененное лицо. — Они уберут крест или… или что-нибудь еще. А луковицы не зацветут до весны. Может быть, никто не догадается. Тогда, если… если я смогу однажды вернуться, у меня получится найти его…

Луна выплыла, и она увидела мешочек на краю могилы рядом с ее сумкой. Вздрагивая, она вновь опустилась на колени и осознала, что ее спутник стоит на коленях рядом с ней.

Он протянул руки:

— Я помогу вам.

Слезы обильно полились по щекам, когда Верити высыпала семена в его сложенные чашей ладони и попыталась поблагодарить его. Слова не пришли на ум, и они посадили цветы в молчании.

Наконец все было закончено, и спутник Верити бережно поднял ее:

— Теперь пойдем. Они укроют его могилу, и он будет покоиться в мире.

Ее рука вцепилась в его руку.

— Подождите, — попросила она.

Издав глубокий вздох, она начала детским высоким голоском:

— Возвел я очи мои ввысь, откуда придет помощь моя…

Сильный голос продолжил за нее, твердо выговаривая слова:

— Господь сохранит тебя от всякого зла, хранит душу твою Господь.

Собрав все свои силы, Верити вновь обрела голос, и они довершили вместе:

— Господь будет охранять вход твой и исход твой отныне и до века.

Все было кончено. Она сделала то, что намеревалась сделать, все, что она могла сделать, чтобы загладить свою вину и предательство. Ей больше не за что было цепляться.

Сильные руки удержали ее, когда она споткнулась, а затем подняли и прижали, точно ребенка, к широкой груди. Словно не чувствуя своего бремени, ее защитник вышел на тропу и издал пронзительный свист. Ржание и топот копыт были ему ответом. Лошадь возникла перед ними.

И вот ее поднимают на спину лошади и придерживают там, пока спаситель взбирается вслед за ней, усаживается позади и прижимает ее спиной к себе.

— Скажите мне ваше имя, — прошептала она. Объятие стало крепче, лошадь перешла на медленную рысь.

— Макс.

— Вы знали его, ведь так? Откуда? — Она должна была узнать. Ей невыносимо было ничего не ведать о человеке, который утешал ее в горе, в лопнувшем мире.

— Он был моим командиром. Он был выше, меня во всех смыслах. Доблестный офицер и джентльмен. Запомните его таким, Верити. И я буду помнить его как благословеннейшего среди всех людей. Ты не веришь мне, маленькая?

Она покачала головой.

Улыбка стала теплее, и он наклонился, чтобы запечатлеть легкий поцелуй на ее лбу.

— Он умер, благословленный ребенком, таким же благородным и верным, как он сам. Ни один человек не может просить больше. Он бы гордился нами, Верити. Точно так же, как вы должны гордиться им.

Лошадь медленно двинулась вперед, Верити повернулась и не стесняясь заплакала на груди Макса. «Он не понимает, не знает, что я сделала. Если бы он знал…»

Постепенно тепло под плащом Макса усыпило Верити, победило кошмарную ночь, и она в мерном покачивании от езды задремала, пробудившись от грез только тогда, когда они добрались до деревни и Макс заговорил:

— Кто заботится о вас? У вас есть семья? Верити в недоумении огляделась. Они остановились перед гостиницей.

— Простите?

— У кого вы сейчас живете? Я провожу вас до дверей.

— А… — Она попыталась не выдать своих чувств. — Я все еще живу в доме. И… наверное, мой дядя за мной завтра приедет.

Из верхнего окна послышался негромкий голос:

— Это вы, сэр?

Макс поднял голову.

— Хардинг, старина! Сойди, будь добр, и прими лошадь.

— Да, сэр.

Верити стиснула зубы, чтобы сдержать дрожь. Отсюда она могла дойти до дому и одна. Ее спутник спрыгнул с лошади и снял Верити, придержав, когда ее ноги, закоченевшие от холода, подломились под ней.

— Осторожно, — сказал он, поддерживая ее. Она почти совсем застыла на морозе, но под сердцем ее кто-то разжег согревающий огонь.

Через минуту дверь гостиницы открылась, и маленький человек вышел наружу, неся фонарь.

— Все в порядке, сэр? — И добавил: — А это что за черт?

— Хардинг, это мисс Скотт. Ты можешь обтереть Юпитера, пока я провожу ее до дому?

Хардинг поднял фонарь повыше.

— Мисс Скотт? Вот жалость-то какая, девочка. Вот беда. Он был храбрым человеком. Идите с майором. Боже благослови вас. До встречи, сэр.

— Со мной ничего не случится, — запротестовала Верити. — Вам не следует…

— Не трать слов понапрасну, — посоветовал Макс и подхватил ее на руки. — Я отнесу тебя домой, вот и все.

Легкость, с которой он это сделал, потрясла Верити до того, что она молчала, пока они не добрались до дому, где он аккуратно поставил ее на ноги.

— Ключ? — произнес он.

Горький смех вырвался у Верити.

— Здесь не заперто. Они не оставили ничего, что стоило бы украсть.

Он открыл дверь.

Темнота внутри была кромешная.

— Подождите, — сказала она и осторожно прошла к столу, где нашарила оставленные ею там свечу и огниво.

Ее онемевшие пальцы тщетно боролись с кремнем и сталью. Снова и снова она пыталась высечь искру. Тихий всхлип вырвался у нее — она злилась на свою неуклюжесть. Мгновение спустя кремень и сталь были отобраны у нее нежной, но твердой рукой, и свет вспыхнул, когда искра попала на промасленную ветошь.

Сходите наверх и принесите сюда сухую одежду.

Она еще не очнулась от дремоты. Моргая в сумрачном мерцающем свете огня, сонно спросила:

— Зачем?

Он наверное был очень терпелив.

— Чтобы надеть. Вам нужно переодеться в сухое. И быстро.

Здесь, внизу? Когда он на кухне? Вдруг она проснулась.

— Я… я переоденусь наверху. — Без сомнения, он был совершенно не опасен, но все же… она не может переодеваться здесь, даже если он повернется спиной, завяжет себе глаза и зажмурится.

— Здесь, внизу, горит огонь, — проворчал он.

— И вы здесь, — возразила она. — Я переоденусь в своей спальне!

Он вытаращился на нее:

— Ради бога, девочка! Вы ведь не думаете, что я способен воспользоваться такой ситуацией!

Ее щеки запылали.

— Конечно нет! Просто, ну… В общем, я переоденусь наверху.

Внезапная улыбка смягчила его суровые черты.

— Он так и говорил, что вы отчаянно упрямая малышка. Как и ваша мать, по его словам. Ладно, но тогда переодевайтесь побыстрей. Я не хочу, чтобы вы замерзли до смерти.

Верити убежала прежде, чем он мог передумать.

К тому времени, как она проскользнула в кухню, уютно закутанная в самую теплую ночную рубашку и самый толстый халат, майор, как оказалось, произвел разведку в кухонных шкафах. Она села у огня и стала смотреть.

Он как будто чувствовал себя на кухне совсем как дома, находя все с такой легкостью, как будто привык заботиться о себе сам. Наконец он вернулся с результатами своего рейда. Кусок сыра, краюшка хлеба и два яблока на щербатой глиняной тарелке.

— Это все? — спросил он. — Не очень-то много.

Она вновь почувствовала, как загорелись ее щеки.

— Мне очень жаль. Остальное я съела на ужин. Если бы знала, что вы придете… — Это предназначалось ею на завтрак, но после того, что сделал, он имел право взять все, что у нее было.

Он заморгал и положил тарелку ей на колени:

— Это для вас! Не для меня!

Потрясенная, Верити смотрела на еду. Когда кто-нибудь в последний раз беспокоился о том, что она ела? Ей не хотелось выдать себя слишком выразительным ответным взглядом.

Ее желудок запротестовал при мысли о еде, но она заставила себя съесть все, зная, что Макс, прислонившись к дымоходу, неотрывно смотрит на нее. После скудной трапезы ей стало гораздо теплее.

— Вам необходимо хорошо выспаться ночью, — сказал он внезапно, когда она закончила есть.

— Доброй… доброй ночи, Макс, и… и благодарю вас. — Ее голос безнадежно дрогнул, и она закрыла глаза, чтобы остановить слезы.

— Идите же. Уходите. Я посижу здесь немного, чтобы согреться, если вы не возражаете. — Он уселся в кресло, которое она освободила.

— Н…нет, конечно. Все в порядке. Но разве вам не было бы теплее в гостинице?

Он покачал головой:

— Нет, совсем нет. Спокойной ночи.

— Спокойной ночи, — прошептала Верити неохотно. И попятилась к двери, не желая терять его из виду прежде, чем уйдет.

Он взглянул на нее и улыбнулся, когда она дошла до двери Улыбка смягчила резкие линии его лица, у нее екнуло сердце.

Макс сидел, уставившись в огонь, ненавидя себя. Что за адское несчастье! Дьявол, он приехал слишком поздно. Если бы только он знал раньше, и какую беду попал Скотт, разумеется, он смог бы что-то сделать.

Холодная дрожь пробежала по его телу. Без сомнения, потеря руки была страшным ударом для Скотта, но самоубийство… Он поморщился. Вероятно, дело было не только в руке. Он вспомнил, что ему рассказывали… Плохо дело, Макс. Видимо, бедняга вернулся после Ватерлоо только затем, чтобы узнать, что его жена умерла в родах. Понятно, что с тех пор он пил лауданум. Почему он не пришел и не выяснил, может ли чем-нибудь им помочь? Он пытался, но ему даже не открыли дверь. Он видел только ребенка. Девочка вышла и принесла извинения. Сказала, что отец не очень хорошо себя чувствует…

Нет, здесь не было его вины… и все же… Если бы только Скотт не отбил этот штык! В чистой смерти на поле боя для Макса Блейкхерста не было бы такой трагедии. Если бы только не поддался на уговоры родственников и не уехал в посольство в Вену, он мог бы, наверное, раньше услышать о трудностях Скотта, мог бы сделать что-нибудь. Теперь оставалось только одно — оплакивать его.

Он даже не мог помочь девочке, спящей наверху. Теперь о ней будет заботиться семья. И последнее, что ей нужно, — это напоминание о сегодняшней страшной ночи. Нет, ей лучше не видеть, как он маячит где-нибудь поблизости.

Верити спустилась вниз вскоре после рассвета, жалея, что не отказала Максу и съела ужин, когда лучше было бы оставить что-нибудь на завтрак. И что она сделала прошлой ночью со своей мокрой одеждой? Она определенно оставила ее на полу своей спальни — и так же определенно ее сегодня утром там не было.

Ее желудок умоляюще заурчал. Она оставила его призыв без внимания. Ей нужно было заново разжечь огонь, чтобы высушить одежду, когда она ее найдет. Топлива осталось мало.

Верити добралась до кухни и замерла. Огонь ярко пылал, а на спинке стула висела ее одежда. Почти сухая.

Смаргивая режущие глаза слезы, она огляделась. На столе лежали четыре яйца, бекон, буханка свежего хлеба, кусочек масла, немного сыра и шесть яблок. И кувшин… она заглянула внутрь… с молоком. Слезы полились с новой силой. Судя по состоянию огня, он ушел совсем недавно. Он провел здесь всю ночь, а затем вышел, чтобы принести ей завтрак.

У нее был друг. Даже если она никогда больше его не увидит, где-то в мире существует Макс. Кто-то, кого она могла любить.

 

Глава 1

1822 год. Конец лета

— Чем ты здесь занимаешься, бездельница? Как ты смеешь тратить время на чтение, когда оборки Селии требуют починки?

Девушка, известная под именем Селина Деринг, вскочила и поспешно сунула книгу в нижнее отделение потрепанного дорожного бюро, стоящего в изножье ее кровати.

— Прошу прощения, тетя Фарингдон. Я не знала, что у Селии порвалась оборка.

Леди Фарингдон не желала слушать оправданий.

— Да как бы ты вообще что-то узнала, если то и дело тайком прокрадываешься в спальню, чтобы почитать развалясь!

— Но ведь и вы, и Селия сами велели мне убираться с глаз, — возразила Верити.

— Не смей мне дерзить, девчонка! Или ты хочешь, чтобы тебя опять высекли? Немедленно отправляйся к Селии и пришей оборку! Пока не приехали его светлость и прочие гости.

— Да, тетя.

Она сказала это в пустоту, поскольку леди Фарингдон уже вылетела из комнаты, подобно буре. Спорить было бесполезно.

Покорившись, Верити заперла бюро на ключ, который носила на шее на плетеном шнурочке. С любовью погладив бюро, она собралась с духом, взяла рабочую корзинку и покинула стылую комнатушку вслед за тетей.

— Где тебя носило? — завизжала Селия, когда Верити вошла в ее модную спаленку. — Ты только посмотри на этот кошмар! А лорд Блейкхерст прибудет с минуты на минуту!

Верити опустилась на колени у подола Селии и принялась подшивать.

— Ну, скорее!.. — заныла Селия.

Она бросилась к окну, и несчастная оборка опять разошлась под руками Верити.

— Да посмотри, что ты натворила! — Ярость Селии превзошла ее самое. — Мама, мама! Посмотри, что она сделала! Она это нарочно сделала!

Подавив едва не вырвавшееся слово, недостойное леди, Верити обернулась и увидела, что в комнату входит ее тетка.

— Неблагодарная дрянь! — завопила леди Фарингдон. — И это после всех наших благодеяний! Да на тебе даже одежда с нашего плеча!

Верити как раз казалось, что выцветшее до серого цвета черное платье, которое было на ней, попросту выбросила экономка пастора, но она прикусила язык и хмуро сосредоточилась на том, чтобы как можно тщательнее подшить оборку Селии. Если повезет, лорд Блейкхерст женится на этой девице и окажется Синей Бородой.

Ничего из того, что она услышала о лорде Блейкхерсте в следующие двадцать четыре часа, не заставило ее отказаться от мысли, что эти двое были бы вполне достойны друг друга. Лорд Блейкхерст прибыл с опозданием, за обедом он оскорбил по крайней мере трех человек, которым попросту не протянул руки, сочтя это ниже своего достоинства, и при этом окружающие восторженно подхватывали все его словечки.

— Такой представительный мужчина! — вздыхала Селия позже вечером, готовясь ко сну. — И конечно, жутко богатый. Можно только гадать, почему он до сих пор не женат! Конечно, титул он получил неожиданно, три года назад, после смерти брата. И, конечно же он приехал сюда искать себе невесту.

Верити моргнула, складывая сорочку.

Этот логический скачок ее озадачил. Получается, визит в Фарингдон-Холл был предварительным шагом матримониально настроенного графа.

— Он никогда не принимает приглашения погостить, кроме как от своих близких друзей, — пояснила Селия тоном милостивого снисхождения.

— Тогда удивительно, что вы вернулись так рано, — заметила Верити.

Селия пожала плечами:

— О, Блейкхерст удалился в бильярдную с другими джентльменами. Теперь можешь причесать меня, Селина. — Селия удовлетворенно разглядывала свое отражение в зеркале, играя локонами.

Верити напомнила себе, что пряди вырывать нельзя, и взяла щетку для волос, оправленную в серебро.

— О, дорогая, — сказала Селия печально. — Ты только посмотри на эти отвратительные веснушки!

Глядя в зеркало на безупречные черты своей двоюродной сестры, Верити гадала, что за блажь вдруг пришла той в голову.

— Я не вижу, — сказала она неосмотрительно, — но на твоем туалетном столике, если нужно, есть датский лосьон.

Отражение злобно улыбнулось.

— Я имела в виду твои веснушки, Селина.

Верити стиснула щетку, собрав все самообладание, и начала причесывать сестру. Гораздо безопаснее высказать все, что она думает, в подушку.

В роли Селины жить оказалось гораздо проще. Пугающе просто. Порой казалось, что Верити заблудилась в каком-то тумане. Так в один прекрасный день она обнаружит, что не в состоянии найти выход, чтобы вернуться.

Верити расслабленно повела плечами, согреваясь, вбирая в себя ласковые лучи утреннего солнца. Её не пугала даже полная корзина починки, если она смогла благодаря этому хоть на пару часов ускользнуть ото всех.

Здесь, в центре лабиринта, ей временно ничего не угрожало.

— Ах, лорд Блейкхерст! Что за невероятные выдумки! Вы просто ужасный человек!

Жеманно-кокетливый щебет Селии и послышавшийся вслед за тем глубокий мужской голос разбили ее мирок. Господи, что это Селия — которую служанки окрестили «Постельной госпожой» — делает в лабиринте в девять часов утра, наедине с лордом Блейкхерстом?

Очередное хихиканье напомнило Верити, в каком сомнительном положении она оказалась. Девушка вскочила, запихнула в корзину штопку вместе с чулками и туфлями и подавила проклятие, уколов об иглу палец.

На какой они тропинке? Она должна выбрать ту, которая не привела бы прямиком к Селии с ее кавалером.

Нахмурившись, она слушала. Они были недалеко. Она ждала, готовая сорваться с места. Голоса приближались. Верити напряглась, заметив мелькнувший сквозь узкую прореху в живой изгороди бледно-желтый муслин. Сообразив, что у нее не более пяти секунд, чтобы исчезнуть, она схватила корзинку и побежала босиком по дерну, добралась до бреши в изгороди на противоположной стороне пруда и скрылась из вида.

— Что это было?

От удивленного вопроса Селии Верити застыла. Черт. Они ее услышали. Она затаила дыхание.

— Птичка? Кролик? — предположил лорд Блейкхерст. — Вы ведь сказали, что здесь должен быть ваш брат?

Верити едва успела подавить взрыв смеха, услышав вопросительную интонацию, в которой не было ни малейшего признака подозрения. Боже мой! Какой простофиля мог попасться на этот трюк!

Не в силах устоять перед соблазном, она выглянула из-за изгороди. Если лорд Блейкхерст не примет мер, он обнаружит, что прикован к…

Ее сердце внезапно остановилось, и она рванула обратно, потрясенная. Этого не могло быть. Неужели!? Не поверив в то, что ей открылось, она сделала глубокий вдох и украдкой бросила другой взгляд. Селия, одетая в свое самое красивое платье из узорчатого муслина, с простодушным намеком приоткрывавшее грациозную лодыжку ниже волана, глядела на… Макса.

Верити затрясло. Она не могла ошибиться. Каждая черта этого лица навеки запечатлелась в ее памяти.

— Может быть, нам следует вернуться, мисс Фарингдон?

— Ну, что за ерунда! — Селия расположилась на скамье, изящно прошелестев юбкой. — Кто и что плохое может об этом подумать? В конце концов, такие хорошие друзья, как мы, лорд Блейкхерст…

Такие хорошие друзья?

Голос его светлости сочился равнодушием.

— Желаю вам доброго утра, мисс Фарингдон. Поверьте, мое уважение к вашей репутации значительно перевешивает любые другие соображения!

Селия вскочила:

— Ах, сэр! Я должна проводить вас, чтобы вы не заблудились. Наш лабиринт прославился тем, что все гости безнадежно теряются в нем!

Верити быстро спряталась за кустами. Ей нужно дать им достаточно времени, прежде чем выбраться. Она прислушивалась к удаляющимся голосам.

Но Макс здесь… почему? Мог ли он действительно ухаживать за Селией? Макс? Ее нежный, ласковый Макс? Разве он знал, что она здесь? О, ради бога! Как бы он узнал?

В ее снах Макс всегда узнавал ее мгновенно, подхватывал, сажал на свою лошадь и увозил. Лорд Блейкхерст — это совсем другое дело. Графы не увозят бедных девушек на драгоценных племенных жеребцах и не делают их счастливыми навеки.

На следующий вечер Макс, граф Блейкхерст, облегченно вздохнул, когда дамы вслед за леди Фарингдон покинули столовую. Разрази его адово пламя, что заставило его принять это приглашение? Он ненавидел подобные сборища. Показная претенциозность и манерность дам, под которыми скрывается чистейшее лицемерие. И господа немногим лучше.

— О, Блейкхерст! Ты здесь, голубчик?

Лорд Блейкхерст повернулся и взглянул на мистера Марлбери.

— За тобой ведется охота, — предупредительно сообщил Марлбери.

Макс посмотрел на него без выражения. Он это знал.

— Бренди! — подсказал Марлбери.

— Ах да. — Макс осознал, что Торнфилд, сидящий слева от него, пытается передать ему графин бренди. — Прошу прощения, Торнфилд. — Он налил себе стакан и сделал осторожный глоток. Ему едва удалось подавить содрогание. Такая же гадость, как вчера вечером. Боже, чего только не делает человек, угрызаемый чувством вины: вот, к примеру, принимает приглашение на кошмарную вечеринку и пьет кошмарный бренди.

— Я говорю, Блейкхерст, — Торнфилд понизил голос, — что мисс Селия, похоже, тобой очарована!

Макс допил бренди. Одно он может гарантировать: пусть мисс Селия очарована им, но он-то ею не очарован. Пальцем он не пошевельнет. И в лабиринт заходить не будет.

— Конечно, если это тебя не привлекает, — продолжал Торнфилд, проявляя замечательное чутье для человека, выпившего такое количество спиртного, — то всегда можешь развлечься с Фанни Монкриефф или Кейт Хайбери. С ними не требуется вступать в брак. — Он сделал попытку похотливо подмигнуть.

Макс дал ему уклончивый ответ и напомнил себе, что он, в конце концов, имел определенную репутацию..

Ах, черт! Слишком поздно менять стратегию. Он уже здесь, и должен был появиться здесь много лет назад. Но ведь, даже приехав, ничего не добился. Он никого не нашел, так что придется без обиняков спросить хозяина.

В конце концов, он отбросил такт, зажав хозяина в угол, когда они покинули столовую.

— Фарингдон, могу я поговорить с вами наедине?

Лорд Фарингдон моргнул. А потом улыбнулся.

— Ну, конечно, Блейкхерст. Моя библиотека — вполне уединенное место. Сюда, пожалуйста!

Макс разглядывал его с крайней неприязнью. Боже мой! Этот человек буквально потирал руки от радости! Чего, черт возьми, он ждет?.. И тут ему открылась истина. Фарингдон думал, что он собирается сделать предложение. Селии. Мысленно проклиная собственный идиотизм, Макс последовал за хозяином дома в библиотеку.

— Еще бренди, Блейкхерст?

Макс сохранил самообладание.

— Нет. Благодарю, — холодно отозвался Макс. — Лорд Фарингдон, я хочу знать, можете ли вы сообщить мне какие-либо сведения о мисс Скотт.

— Мисс Скотт? — Бренди выплеснулся из бокала лорда Фарингдона.

Макс нахмурился, видя такую реакцию. Глаза Фарингдона заметались под его жестким взглядом. Он надавил, не давая передышки:

— Да. Мне известно, что она доводится племянницей леди Фарингдон и находится под вашей опекой. Ее покойный отец был моим командиром, и я решил справиться о ней.

— Ах, вот что. — В голосе Фарингдона послышалось явное презрение. — Боюсь, ее больше нет с нами.

Гнев захлестнул Макса, и он отшатнулся, пристально глядя на Фарингдона. Что ж, именно этого он и опасался. Верити Скотт спровадили бог знает куда. Туда, где ее трагическая история могла бы не смущать Фарингдонов, высоко стоящих на социальной лестнице.

Он с удовлетворением увидел, что Фарингдон побледнел.

— Может быть, вы могли бы дать мне ее адрес, Фарингдон? Я хотел бы засвидетельствовать свое почтение.

Лорд Фарингдон быстро произнес:

— Боюсь, вы не поняли меня, Блейкхерст. Когда я сказал, что мисс Скотт уже нет с нами, я имел в виду, что она… что она…

Холодный ужас, пронизанный болью потрясения, охватил Макса.

— Она умерла. — Это было утверждение, не вопрос, и что-то внутри его разорвалось, когда лорд Фарингдон наклонил голову в знак согласия. — К-когда?

— О, знаете, довольно скоро после того, как попала к нам. — Лорд Фарингдон изобразил сокрушенный вздох. — Все это очень печально, конечно, и все же так лучше, сомнений нет. Понимаете, после позорной смерти Скотта мало что можно было для нее сделать. Осмелюсь сказать, она это чувствовала.

— Не сомневаюсь, что чувствовала. — Макс с трудом узнал свой голос, хриплый и дрожащий. — В таком случае, я так понимаю, она похоронена на кладбище. Я почту ее память там.

Колокольчики. Ей нравились колокольчики.

Лорд Фарингдон выглядел так, будто сейчас задушит себя собственным галстуком, так он его дернул.

— А… э… гм… видите ли, Блейкхерст… могила не отмечена, понимаете ли. Грустно, очень грустно. Наследственная слабость крови, без сомнения. Рад, что это миновало мою семью.

По мере того как Макс осознавал произнесенные Фарингдоном слова, в груди его разливался холод. Могила не отмечена…

Он слепо повернулся и вышел из комнаты, не сказав более ни слова.

Верити выскользнула из кухни, едва закончив помогать пересчитывать серебро. Она поспешила по верхним коридорам к черной лестнице, которая вела в ее спальню. Звук шагов, поднимающихся по главной лестнице, поторопил ее еще больше. Ее тетка совершенно ясно дала понять, чтобы она не показывалась на глаза гостям.

Достигнув черной лестницы, она подхватила юбки и полетела через две ступеньки, но испустила испуганный вскрик, когда от стены отделилась тень и вцепилась в нее. Знакомый запах бренди ударил ей в нос.

— Отпустите меня, Годфри! — Она оттолкнула своего перебравшего двоюродного брата и попыталась увернуться от него, но в ограниченном пространстве он легко ее схватил.

— Всего лишь братский поцелуй! — Он плотоядно пялился на нее.

Верити оказалась в ловушке между Годфри над ней и кем-то, поднимающимся из зала.

— Перестаньте! — прошипела она.

Он схватил ее за запястья и потащил к себе.

— Без поцелуя не уйдешь, — пробормотал он.

— Нет! — Давясь, Верити пнула его и зацепилась за его голень, ударившись носком.

Этого было достаточно. Годфри вскрикнул от боли и толкнул ее так, что она споткнулась и потеряла равновесие.

Приземление испугало ее еще больше. Вместо того чтобы упасть на пол, она оказалась в спасительном кругу крепких рук. Изумленная, она взглянула на смуглое, суровое лицо, на котором горели пристальные янтарные глаза.

— Боже! — выдохнула она. — Вы здесь?

Темные брови поднялись в немом вопросе.

— Мы знакомы?

Ее мир перевернулся с ног на голову, когда она взглянула на этого человека.

— Н-нет, — солгала Верити. — Вы испугали меня. Благодарю вас, сэр. И… я не знала, что тут кто-то есть. И… я поскользнулась.

— Правда? — В глубоком голосе прозвучало небрежное любопытство. — А Фарингдон тоже поскользнулся?

Верити не сумела сдержать содрогания. Вдруг ее локоть оказался в крепкой хватке.

— Вам пора уходить, Фарингдон, — продолжал ее спаситель. — Будем считать, что мы поняли друг друга.

Годфри показался на лестнице, и Верити с нехристианским удовольствием отметила, что ее отчаянное сопротивление оставило на его лице кровавые царапины.

— Что это с вами? — вспыхнул Годфри. — Это не ваш дом!

Лорд Блейкхерст улыбнулся без малейшего следа юмора:

— Капризам гостя всегда следует потакать, Фарингдон. Похоже, девчонка не готова вас обслуживать. Вы обяжете меня, если оставите ее в покое. Это ясно?

Девчонка? Верити только поперхнулась, проглотив возмущение. Безопасней будет, если он действительно сочтет ее одной из горничных.

Годфри осклабился:

— Не готова? Да она всегда готова…

Ей показалось, что Блейкхерст стал еще выше ростом.

— Вон. Пока не забыл, что я здесь гость. Годфри ретировался, бросив еще один злобный взгляд на Верити.

— Минуту.

Она медленно обернулась. Почти против воли взгляд ее поднялся к его лицу.

— Милорд?

— Ты озадачила меня, девушка. Ты служанка?

Пять лет назад, даже три, Верити отвергла бы это предположение не задумываясь. А теперь… теперь, когда она знала, что ее легко можно выгнать, что ей некуда больше пойти, теперь, когда она поняла, на что похожа была бы ее судьба, если бы они вышвырнули ее, она колебалась.

— Твоя речь не похожа на речь служанки, — настаивал он.

— Я домашняя учительница, — пробормотала она. Это была не совсем ложь. Она пыталась учить младших девочек в промежутках между наймом платных гувернанток.

— Вот оно что. — Похоже, он поверил. — Я расскажу об этом вашей хозяйке и…

— Ради бога, нет! Меня уволят.

— Как тебя зовут?

Она чуть не задохнулась, но все-таки сумела выговорить ненавистное имя:

— Селина Деринг, милорд.

И тут послышался другой голос.

— А что происходит, могу я поинтересоваться?

 

Глава 2

При звуке голоса тети Фарингдон Верити захотелось превратиться в камень.

— Ах, это ты, Селина! Вот дрянь! Убирайся в свою комнату! — Леди Фарингдон повернулась к лорду Блейкхерсту и расцвела медовой улыбкой: — Я прошу прощения, лорд Блейкхерст. Люди этого сорта никогда не знают, где их место.

Она повела лорда Блейкхерста прочь, через плечо бросив на Верити взгляд, обещавший назавтра суровое возмездие.

Верити отступила к лестнице и побежала в свою темную стылую каморку. Закрыв за собой дверь, она прислонилась к ней, дрожа в холодной темноте. Потом она зажгла сальную свечу, вытащила из-под подушки дневник своего отца и легла в постель.

Она никуда не могла спрятаться от правды.

Лорд Блейкхерст, предполагаемый проситель руки Селии, был ее Максом.

Оцепенев, она позволила книге раскрыться на случайной странице. Запись о начале кампании Ватерлоо, там, где ее отец впервые упоминает «…новоприбывшего, досрочно произведенного в майоры Макса Б. Я не назову его ни здесь, ни впоследствии. Его родовое имя и положение играют не последнюю роль в том, что лежит между нами. Однако он славный парень и один из тех, на кого я рад буду положиться, когда мы наконец столкнемся с Бонапартом. От его прежних командиров я получил хорошие отзывы о его уме и храбрости…»

Это было первое из многих упоминаний. Видимо, полковник Скотт очень привязался к своему младшему офицеру. Почти как к сыну. «Я думаю, что Мария одобрит его, да и Верити он понравится. Он нежен с женщинами и детьми».

Она жадно читала рассказ отца о тех нескольких неделях, что оставались до Ватерлоо. Макс упоминался там регулярно.

Но сильнее всего в ее памяти запечатлелись его доброта и забота об осиротевшем ребенке… нежен с женщинами и детьми…

Он был так же реален и дорог ей, как сама жизнь. И тот Макс, которого она нашла в дневнике отца, уверил ее, что человек, который посадил колокольчики на могиле самоубийцы, охранял ее сон и оставил ей достойный завтрак, не был плодом ее воображения.

А теперь он был здесь, в доме, где якобы ухаживал за ее двоюродной сестрой.

Вздрогнув, она положила дневник на место и задула свечу. Она никогда не думала, что он мог оказаться таким важным человеком. Ей надо о нем забыть.

Отделавшись от излияний леди Фарингдон, Макс прошел в бильярдную, где обнаружил всех джентльменов, за исключением Годфри. Он мог только надеяться, что убедил леди Фарингдон, что вина за столкновение с несчастной Селиной лежала полностью на нем. И все же он в этом сомневался.

Глаза девушки преследовали его. Темно-серые, подернутые тенью. Доверчивые. Они задели в нем странные струны. Так на него смотрела еще только одна девушка. Он не смог помочь Верити Скотт. И будь он проклят, если не поможет этой девушке. Например, спокойным голосом высказав некоторые угрозы.

В конце игры он произнес:

— Мне нужно перекинуться с вами парой слов, Фарингдон, будьте добры.

Фарингдон медленно повернулся, очень осторожно сформулировав свой ответ:

— Если это о том деле, которое вы упомянули ранее…

Макс медленно вздохнул:

— Не совсем, сэр. Только о том, что вам следовало бы поговорить с вашим сыном. Я видел, как сегодня вечером он… излишне настойчиво ухаживал за одной из ваших горничных.

Фарингдон удивился:

— За… горничной? Какой именно?

Вспомнив широко раскрытые глаза Селины, испугавшейся увольнения, Макс ответил:

— Откуда я знаю?

Фарингдон пожал плечами и взял свой кий.

— Ну что ж, это просто горничная. Молодые люди должны иметь свои удовольствия. И девицы не против.

Лед застыл в венах Макса.

— Уверяю вас, она была категорически против, — резко заявил он. — И я, не колеблясь, скажу об этом всякому, кто меня спросит. — Если кто-нибудь спросит. Фарингдону явно наплевать. — В конце концов, — добавил он, — вы ведь не хотите, чтобы кто-нибудь стал задавать вам вопросы насчет трагедии мисс Скотт, не так ли?

К его полному изумлению, собеседник побелел как мел:

— Нет, я, конечно, поговорю с Годфри, но, Блейкхерст, это же всего лишь служанка!..

Макс вышел, не сказав ни слова. Он ушел в спальню, где обнаружил своего бывшего ординарца, складывающего сорочки.

— Какого черта ты здесь делаешь? — проворчал он.

Хардинг усмехнулся:

— Свою работу, сэр. Я ее выполню лучше, чем здешние слуги. Ну что, сэр, удалось?

Макс задержал дыхание. Затем выдохнул. Смерть Верити Скотт была еще слишком свежей раной.

— Нет. Спокойной ночи, Хардинг.

Макс упал в кресло. Все, чего ему хотелось, — тишины и покоя, чтобы можно было подумать. Чтобы полностью принять тот факт, что с Верити Скотт он потерпел поражение — точно так же, как потерпел поражение с её отцом.

На следующее утро, восседая в своем будуаре на диване, крытом балдахином, леди Фарингдон вдохновенно отчитывала свою заблудшую племянницу:

— И чего только ты добивалась, втираясь в расположение лорда Блейкхерста? Вероломная маленькая потаскуха!

Верити на мгновение прикрыла глаза от страха. Она могла сказать правду о том, что хотел от нее Годфри, — и быть обвиненной в попытке заставить его на ней жениться.

Таким образом связать свое имя с Годфри… Лучше умереть.

Глубоко дыша, она погрузилась в себя, отдалившись от потока брани, от ненависти.

Вдруг распахнулась дверь, пропуская лорда Фарингдона. Его выпуклые глаза обратили горящий взгляд на Верити.

— Вон, — отрезал он.

Радуясь, что можно убраться, Верити направилась к двери. И услышала, открывая ее, как лорд Фарингдон спросил:

— Что за дьявол случился между тобой и Блейкхерстом прошлой ночью, мальчик мой?

Верити торопливо наклонилась к замочной скважине. Она привыкла слышать о себе только плохое, и порой ей не помешало бы для безопасности узнать немного больше.

— Довольно, милый мой! Ты прекратишь это ребячество до тех пор, пока Блейкхерст не покинет этот дом! Последнее, что нам нужно, — это…

Чем было это последнее, Верити узнать не удалось. Заслышав шаги, она выпрямилась и убежала. Она услышала достаточно. В следующие несколько дней она будет в безопасности. Может быть, это даст ей время подумать о побеге, что за последние пять лет не приходило ей в голову.

Верити сложила вторую простыню и добавила ее в стопку починенных вещей. Осталась еще третья. Быстрый взгляд на часы подтвердил, что у нее достаточно времени. Гости с хозяевами еще на лодочной прогулке.

Внезапно открылась дверь, и знакомая высокая фигура влетела в комнату, закрыв за собой дверь с удивительной скоростью и столь же удивительным беззвучием. Мужчина не сказал ни слова, но озирался по сторонам.

Верити моргнула, когда лорд Блейкхерст направился к большому шкафу в углу. Двери стояли раскрытыми настежь, и, к ее полному изумлению, он юркнул в темный угол за дверью. Так и не нарушив молчания.

Через минуту дверь открылась, и заглянула леди Монкриефф:

— Эй, прислуга! Его светлость тут не проходил?

Глаза Верити невольно сузились. Со своего места она видела упомянутую светлость. Он едва заметно покачал головой.

Дверь с треском захлопнулась.

— Спасибо, — дружески улыбнулся лорд.

Верити коротко произнесла:

— Думаю, вам надо уходить. Если вас здесь застанут…

— Мисс… мисс… Селина, вы не боитесь ли меня, часом? Может быть, вы на мгновение представили, что я питаю к… — он заколебался, — что я буду вести себя по отношению к вам, как Годфри Фарингдон?

Верити порывисто вздохнула:

— Вы? Как Годфри? О нет!..

Его взгляд стал острее.

— Вы очень уверенно это говорите. Она взяла себя в руки.

— Я… я… да. Ваше доброе имя свидетельствует, что вы… что вы… Во всяком случае, я уверена. Но пожалуйста, уходите!

Он не ответил. Вместо этого подошел к ней, медленно поднял руку и провел тыльной стороной пальцев по ее щеке, обвел линии подбородка, мягко дотронулся до шеи. Все заповеди здравого смысла и скромности взбунтовались в ней, требуя, чтобы она отвела его руку. Она не двинула ни пальцем, оставаясь в плену его нежного, лишавшего сил прикосновения. Когда и кто в последний раз касался ее так нежно?

Ответ потряс ее до глубины души. Почти пять лет назад. Макс Блейкхерст. Только теперь его прикосновение лишило ее покоя, волной дрожи прошло по ее телу.

Спустя мгновение его рука упала. Он наклонил голову:

— До свидания, Селина.

Дверь за ним закрылась. Верити медленно подняла руку и провела ею по следу его пальцев.

Через двадцать минут Макс выехал из конюшни. Если леди Монкриефф преследует его по всему дому, отступление было единственной разумной тактикой.

Он пришпорил кобылу, ища забвения в перестуке летящих копыт и мощном движении мышц под его седлом.

Несколькими милями далее затрудненное дыхание лошади подсказало ему, что пришло время возвращаться к дому. Он остановил взмыленное животное, спешился и ослабил подпругу.

— Тише, девочка. — Он обтер потную морду. — Я немного пройдусь. Дам тебе передышку.

Чувство вины и отвращения к себе не оправдывает попытку загнать лошадь. Спешить некуда, он может потратить на обратную дорогу массу времени. А когда он вернется, принесет извинения и отбудет. Ничто более не держит его в Фарингдон-Холл.

Или?..

Глубокие серые глаза возникли перед ним. Настороженные глаза, чуть прикрытые веки, окаймленные темными ресницами. Селина… как там ее фамилия? Деринг. Селина Деринг. Он зашел в тупик. Дьявол, да почему он решил остаться ради Селины?

Все его тело напряглось, пока он медленно шел вперед, мысленно представляя себе все, что они могли бы сделать друг для друга. С того момента, когда той ночью она упала в его объятия, он ощущал притяжение к ней. Он хотел ее.

Ее очевидное нежелание иметь с ним что-то общее задело его за живое. Большинство девушек в ее положении изо всех сил расточали бы томные улыбки, с ног сбивались бы — в буквальном смысле, — чтобы возбудить его интерес. Нет, Селине так скоро от него не избавиться. Боже, она должна быть сладкой…

Нет! Будь он проклят, если поведет себя как Фарингдон, силой заставляя девушку покориться ему. Нет, ты так не поступишь. Все, что тебе нужно сделать, — это предложить. Она сможет отказаться. И она откажется.

Тут другая правда предстала перед ним. Когда он ушел, что могло помешать Годфри продолжить начатое? Вероятно, самое большее — он выиграл для девушки передышку. У него вырвалось проклятие. Ему хотелось как можно скорее отряхнуть прах этого дома с ног своих, но он не мог. Пока не уверится целиком и полностью, что Селина в безопасности.

Его пригласили погостить тут две недели. Осталось чуть более одной. Этого достаточно, чтобы завоевать доверие Селины — и ее чувства.

Чувства? С какой стати он решил об этом заботиться? С каких это пор его стали интересовать чувства какой-то из его многочисленных любовниц? Все, чего ему было от них нужно, — пара месяцев простого и скромного удовольствия. Ну, три, но не больше. Ну, может быть, не совсем скромного…

Ну ладно. Разумеется, нескромного. Но не более трех месяцев. Как бы они ни были привлекательны. Итак, вывод прост: он хочет Селину. Вместе с ее веснушками.

Но если она его не хочет?

Он отогнал эту мысль. Взять ее к себе в качестве любовницы — это самый легкий и приятный способ ее защитить. Вот и все.

На следующее утро, торопливо идя по верхнему коридору, Верити услышала тихий умоляющий голос:

— Нет, сэр, не надо… пожалуйста…

Она на мгновение заколебалась. Ей следовало помочь Селии подготовиться к верховой прогулке с гостями… Послышался испуганный всхлип, а затем звон, треск и вопль отчаяния. Гнев смел остатки ее осторожности. Подхватив юбки, она пустилась бегом, обогнула угол и увидела одну из младших горничных, Сьюки, сидящую в слезах над грудой разбитого фарфора. Пальцы ее в бессмысленном отчаянии перебирали осколки.

Над ней стоял Годфри с веселой улыбкой на лице.

— В следующий раз будешь думать, прежде чем отказываться, поняла?

Верити почувствовала тошноту. Это означало, что Сьюки уволена. Она повернулась к виновнику, разъяренная, как тигр:

— Оставьте ее в покое! Разве вы не достаточно сделали? Уйдите сейчас же!

Верити едва подавила проклятие, заметив приближающуюся леди Фарингдон, лицо которой пошло пятнами от злости при виде разбитого чайного сервиза. Леди повернулась к горничной:

— Вон! Иди собирай свое тряпье. Я увольняю тебя без выходного…

— Сьюки не виновата!

Тирада леди Фарингдон прервалась. Ее глаза просверлили Верити.

Непреклонно встретив ее взгляд, Верити бессовестно солгала. Правда не поможет.

— Я спешила. Я наткнулась на Сьюки сразу, как вышла из-за угла. Она не виновата.

Нужно оставить объяснение в таком виде. Никаких подробностей.

Она задержала дыхание.

То же самое, но со своей стороны двери в спальню сделал Макс. Очевидно, Годфри не ограничивался домогательствами к Селине.

Он открыл дверь немного больше. Леди Фарингдон стояла к нему спиной и выглядела так, будто в ее платье нарядили кочергу. Он перевел взгляд на Селину, стоящую между своей хозяйкой и плачущей горничной. Ее лицо было пустым, без выражения, глаза опущены.

На минуту воцарилось молчание. Он видел, как дрожит от напряжения тело Селины, которая готовилась к неизбежному.

Затем последовало быстрое движение и звон пощечины. Селина стояла не шевелясь, только ее щека ярко запылала от удара.

Даже не осознав этого, Блейкхерст оказался рядом.

— Доброе утро, леди Фарингдон. Маленькая домашняя неприятность? — Он избегал Селининых глаз. Если бы он увидел отпечаток на щеке, то мог бы просто задушить хозяйку.

Леди Фарингдон побледнела, ее рука дернулась и прикрыла рот.

— Ах!

Макс ждал. Если она ударит Селину снова…

— В чем дело, лорд Блейкхерст? Я надеюсь, мы не побеспокоили вас? — С подавленной злостью она повернулась к Селине: — Наглая девчонка! Я разберусь с тобой позже. Годфри, наши гости в сборе и ждут начала поездки. Ты уже должен быть внизу. — Ее улыбка стала любезной. — А вы, лорд Блейкхерст? Вы не едете?

Он солгал без колебаний:

— Собирался поехать, но мне нужно написать письмо. Я присоединюсь позже.

Возвратившись в свою комнату, Макс услышал удаляющиеся по коридору шаги. Он подумал, что присоединиться к гуляющей компании все же надо. Но не сейчас. Он еще кое-что должен сделать.

 

Глава 3

Он нашел ее в классной комнате. Поначалу она не сознавала, что дверь открыта и он смотрит на нее. Девушка прибирала комнату аккуратно, быстро и расчетливо. Складывала бумагу, опорожняла чернильницы, ставила на место книги. У нее остался красный след на щеке, но она и без того выглядела усталой. Под глазами ее залегли тени, похожие на легкие синяки.

Глубоко внутри в нем рос гнев.

— Вы в порядке?

— Ах! — Книги с грохотом посыпались из ее рук.

— Позвольте мне вам помочь. — Он нагнулся. — Что это? Мисс Мангнелл? И — боже — «Зеркало грации»? Как стать настоящей юной леди? — Он наморщил нос. — Моя тетя Альмерия буквально молится на эту книгу.

— Тогда я рада, что незнакома с ней, — пробормотала Селина.

Макс фыркнул от смеха:

— Я тоже.

Она покраснела.

— Прошу прощения. Я не должна была так говорить. — Настороженные серые глаза взглянули на него снизу вверх. — В любом случае, что вы здесь делаете?

Красный след на щеке взывал к возмездию. Подавив проклятие, он протянул руку и осторожно коснулся его.

— Я пришел посмотреть, в порядке ли вы. Больно?

Она вздрогнула, и Макс опустил руку.

— Этого больше не произойдет, — негромко сказал он.

Она не ответила на его взгляд и наклонилась, чтобы подобрать книгу с пола.

— Вы не можете этого знать. — Ее пальцы, стиснувшие книгу, побелели.

— Я это знаю, — сказал он. — Почему вы так поступили, Селина? Без сомнения, она уволит вас, как только найдет время нанять другую гувернантку. Почему бы не сказать ей правду?

— Вы думаете, она бы мне поверила? — Осторожные пальцы принялись разглаживать листы пострадавшей книги. — И даже если бы поверила, она бы решила, что Сьюки сама этого захотела. Что она намеренно привлекла внимание Годф… мистера Фарингдона. Ее бы уволили еще быстрее.

Он не мог отрицать, что она права. Но все-таки… совесть подсказала ему, что это ничтожное жульничество — делать ей такое бесчестное предложение, когда она в отчаянии. Он мысленно чертыхнулся. Но что еще он мог сделать? Бросить ее скитаться без приюта? Голодать? Или еще хуже?

Его совесть, которая никогда не проявляла большого интереса к его отношениям с прекрасным полом, подсказала ему, что он собирается предложить девушке именно то, что в точности подпадает под определение «еще хуже».

Он собирался соблазнить Селину. Ласково. И сделать так, чтобы у нее было все, чего она только пожелает. Но сможет ли она… после Годфри? Нет, лучше подводить к этому постепенно.

— Селина… куда вы пойдете?

Озадаченные серые глаза встретили его взгляд.

— Куда пойду? О чем вы говорите, милорд?

— Когда ваша хозяйка вас уволит, — терпеливо пояснил он.

— Куда идти? — Он увидел, что она судорожно сглотнула. — Да. Я… Она не будет меня увольнять.

Макс, которого оборвали, прежде чем он договорил начатое, моргнул:

— Простите?

— Она не будет меня увольнять.

Невозможно поверить, что она действительно может так думать. Макс приступил снова:

— Селина… не глупите. Задумывались ли вы о другом месте? Другом… положении.

— Нет. У меня нет рекомендаций. Но она не станет меня увольнять.

Он подавил неуместный смешок. Рекомендации? Он никогда бы не попросил рекомендаций. Все рекомендации, которые ему требовались, предстали перед ним в этой комнате с аккуратно разложенными перьями, книгами и потертым глобусом. Отказавшись от этой линии, он спросил осторожно:

— Сердце мое, чего вы хотите?

Она повернулась, широко раскрыв глаза:

— Почему вы назвали меня так?

Он не знал. Ни одну женщину он никогда так не называл. Но чувствовал, что это правильно. Ей это подходило как нельзя лучше.

— Что вам нужно? — повторил он, не отступая. Видя, что ее недоумение усиливается, он добавил: — Вообще, от… от жизни.

— Семья.

— Э… что?

Она покраснела и отвернулась:

— Не нужно издеваться. Я знаю, что это невозможно. Но вы задали вопрос. — Ее голос сорвался, перевернув его мир вверх дном.

Он осторожно спросил:

— Вы хотите детей?

Его любовницы все как одна принимали всевозможные меры предосторожности против подобной катастрофы. Любовница, которая хочет ребенка? Глубоко внутри у него что-то сжалось.

Она не ответила, принявшись вытирать пыль. Он нахмурился. Ей незачем было делать это снова.

— Селина?

Наконец она ответила:

— Это было бы слишком хорошо. Но я имела в виду нечто, к чему бы я… я хотела бы… принадлежать. Чтобы быть частью жизни людей. Не вечно быть одной.

Мир Макса испытал второе потрясение.

— У вас нет семьи?

— Я никого не могу назвать своей родней. — Ее голос стал напряженным. — Мне некому дарить подарки. Что и хорошо, поскольку мне нечего дарить.

Его сердце болело за нее, даже когда он понял, какие преимущества это ему давало. Нет родни. Никто не придет в ужас, никто не будет стыдиться того, на пороге чего она стояла. Никто не откажется ее признавать отныне и вовек. Он проигнорировал упрек совести, которая подсказала ему, что это делало ее еще более уязвимой. Она должна принадлежать ему. Он — ее убежище. Макс подошел к ней, взял тряпку из ее рук и отбросил.

Его близость, его длинные пальцы, легшие на ее руку, растревожили Верити. Все в ней напряглось и замерло в ожидании. Что же он творит? Потрясенная, она смотрела на него. Это ошибка.

— Нечего? — Его улыбка стала откровеннее, а вместе с ней в глазах его загорелся жадный огонь. Что-то, от чего в самой сердцевине ее разлилось горячее тепло.

Верити неуверенно покачала головой.

— У меня ничего нет, — повторила она.

— У вас есть то, чего я хочу.

Его глубокий голос был полон ласки, и она поняла, что он подвинулся еще ближе, что его тело коснулось ее, что крепкий, пронзительный запах его одеколона окружил ее, перебивая запахи комнаты.

— Так как насчет другого положения, Селина? — тихо спросил он.

Что? Ее разум не мог сосредоточиться, впитывая его близость, стремясь приникнуть к нему.

Его рука дотронулась до ее лица, потянулась к непослушному локону. Он не стал убирать его вовсе, но вместо этого запустил пальцы в ее волосы шокирующе интимным жестом. Верити почувствовала, как его палец медленно обвел ее висок, затем спустился ниже, погладил щеку, подбородок, шею…

Жар прилил к ее лицу, и странная боль вторглась в грудь, в живот. Сердце вдруг заколотилось учащенно и мощно. Широко раскрыв глаза, Верити смотрела на Макса. Все ее тело нетерпеливо дрожало, охваченное фантастическим ощущением нереальности.

— Милорд? — Ей стало трудно дышать. — Я… я не понимаю…

— Тогда я должен объяснить, — пробормотал он.

Ее дыхание участилось. Никогда еще голос человека не пронизывал ее так, как сейчас. Но ведь никогда и никто ранее не говорил с ней, сжимая ее руки и щекоча губами ее ухо.

Задыхаясь и дрожа, она подняла взгляд и встретила пронзительный янтарь его зрачков, приблизившихся на расстояние нескольких дюймов. Она чувствовала себя пойманной его теплом, его силой, запахом его одеколона и тем пряным мужским запахом, что проступал исподволь. Ее рука неуверенно поднялась, привлеченная легкой шероховатой тенью, обметавшей его подбородок. Ей захотелось потрогать его, проверить, каков он на ощупь.

Нет, нельзя. Она поняла теперь, чего он хотел. Все заповеди скромности и приличия, все остатки здравого смысла взывали в ней: осторожно! беги!

Она подняла лицо и почувствовала теплое, нежное прикосновение его губ. Какое же это счастье, когда к тебе прикасаются тепло и нежно. И… страстно? Его губы прикоснулись к ее губам легчайшим и кратчайшим из поцелуев. Наслаждение пронзило ее насквозь. Ее охватило его теплом. Ее губы раскрылись в беззвучном вздохе, и на мгновение поцелуй стал глубже, завладел ею целиком и вдруг окончился, прежде чем она смогла поверить, что это происходит на самом деле. Последняя ласка овеяла уголок ее рта — и он отступил, освобождая ее.

Глаза ее широко распахнулись, ресницы затрепетали. Она даже не поняла, что закрывала глаза. Он был все еще близко, достаточно близко, чтобы Верити могла видеть, как пульсирует тонкая жилка на его горле.

Его голос, спокойный и мягкий, произнес:

— Возможно, так будет понятнее.

Она только кивнула, уверенная, что ее голосу не хватит дыхания. А потом удивилась, почему кивнула так, будто ей действительно стало понятнее. Да нет, она только запуталась еще больше. Как он может говорить так равнодушно? Он ведь поцеловал ее, да так, что ее голова закружилась. Она мрачно напомнила себе про леди Монкриефф. Он привык к красивым женщинам. Женщины, которые знают, как… как угодить мужчине, что бы это ни означало. Так закружилась ли его голова? Почему он вообще поцеловал ее? Он не мог хотеть ее. А если?..

— Ну, Селина? Теперь вы понимаете? Не для каждого места требуются рекомендации. И я могу заверить вас, что был бы куда более ласковым любовником, чем Годфри Фарингдон.

Напряжение вновь ее скрутило. Осторожно, медленно она шагнула назад, чувствуя на себе его неотступный взгляд, готовая к тому, что в любое мгновение он опять ее схватит, заключит в свои объятия. Мужчины на самом деле не просят. Мужчины берут.

— Я… мне не следует быть здесь, милорд. Пожалуйста, простите меня.

Макс выругался. Она ему отказала. Без колебаний. А ведь здесь она жила как в аду. С ней обращались как с рабыней. Как можно предпочесть эту пытку связи с ним — связи благоразумной и хорошо оплачиваемой? Очевидно, она не низкого происхождения. Ее речь не похожа на речь служанки. Может быть, его предложение просто потрясло ее.

После того, что Годфри, без сомнения, с ней сделал? Он медленно пошел к двери.

Желание по-прежнему болезненно отдавалось в нем десять минут спустя, когда он добрался до бильярдной. Взяв кий, он стал обдумывать свой следующий шаг. Свой следующий шаг? В тех редких случаях, когда женщина ему отказывала, он принимал ее ответ и прекращал преследование.

Он послал красный шар в лузу. Почему так трудно принять отказ Селины? Он покачал головой. Хотел ли он когда-либо женщину настолько, что его тело продолжало болеть после того, как она ему отказала и ушла?

Возможно, ей нужно время, чтобы подумать. Она ведь не то чтобы отказала…

Он сам не знал, чего хочет. Знал только, что Селина была совсем иной. Что, принимая ее под свою защиту, он должен делать именно это. Защищать ее.

Верити лежала в постели и дрожала. Дневное тепло еще держалось в комнате, но она не могла остановить дрожь. Ее память отказывалась прислушиваться к мудрым советам, храня в себе нежную силу его рук, ласковую настойчивость поцелуя. Это уже было достаточно скверно, но и тело присоединилось к предательству, приводя ее в изумление. Что за развратное создание внутри ее исходило болью и трепетало при одной мысли о поцелуе, длившемся не более трех секунд?

Все равно, что целую жизнь. Она не посмеет увидеть его еще раз. Она мрачно призналась себе, что это не ему она не доверяет. Скорее, она не может доверять себе. Все ее существо кричало, требуя позволить ему прикоснуться к ней, обнять ее.

Остановись! Он хочет гораздо большего, чем просто обнять ее. Он хочет именно того, чего хочет Годфри. И ничего другого.

Нет! Она не согласится, она не может. Она не должна. Все не настолько плохо, чтобы продаваться в блуд. Кроме того, возможно, он не хотел делать ее своей любовницей. Возможно, она совершенно не поняла его, а он просто хотел переспать с ней, пока находится здесь. Это гораздо более вероятно. Даже если он хотел большего… Она шарахнулась от этой мысли, потрясенная собственной слабостью.

Тихий голосок поинтересовался: долго ли она сможет удерживать Годфри на расстоянии? Может быть, лучше…

Нет! Если бы только она могла придумать, как уйти, достигнув совершеннолетия! Осталось чуть более года. Она закрыла глаза в отчаянии перед горькой действительностью. У нее нет ничего — ни денег, ни знакомств. Она не будет в большей безопасности, если уйдет.

Легкий стук в дверь заставил ее подскочить. Кого тут волнует вежливость, чтобы стучать? Конечно, не Годфри…

— Селина? Вы не спите? — Глубокий голос вонзился в нее, точно копье. Что ему могло здесь понадобиться?

— Н-нет…

— Могу я войти?

— Как я могу остановить вас?

— Сказав «нет», — послышался тихий ответ.

Встревоженная, она поняла, что произнесла последние слова вслух. И что она останется в безопасности, даже если позволит ему войти.

— Входите. — Она почувствовала, что это простое слово поставило ее на край пропасти.

Поплотнее подоткнув одеяло, она опасливо следила, как открывается дверь и входит Макс. Лампа, которую он нес с собой, распространяла мягкий мерцающий свет, и она увидела его лицо в тени таким, каким оно помнилось ей эти пять долгих лет. В этом свете она могла почти забыть, что его имя Блейкхерст. Она почти могла притвориться, что это был один из ее снов, в котором произошло чудо и Макс приехал ее забрать. Почти.

— Можно мне сесть?

— Если найдете на что, — сказала она умышленно неприветливо.

К ее совершенному ужасу, он устроился на выступе дорожного бюро. Он, казалось, держался напряженно. Может, оттого, что ему было неудобно сидеть? Потом она увидела, как вспыхнули его глаза в свете лампы, и ей показалось, что он что-то сдерживает в себе, что-то, от чего идет опасный жар.

— Я пришел, чтобы убедиться, что вы поняли, какое предложение я сделал вам сегодня утром. Мне нужно больше, чем случайная связь. Я хочу сделать вас своей любовницей, Селина. Если вы по-прежнему отказываетесь, так тому и быть, но мне казалось, что мою защиту вы могли бы найти более приемлемой, чем преследование Фарингдона.

Нежен с женщинами…

— Почему?

Ей показалось, что он моргнул.

— Почему? Потому что я вас прошу, Селина. Не заставляю вас. Если вы станете моей любовницей, это произойдет лишь с вашего согласия.

— Нет. Я имела в виду, почему вы хотите взять в любовницы именно меня?

— Разве это не очевидно, Селина?

— Нет.

— Потому что я желаю тебя, разумеется. — Внезапная хрипотца в его голосе потрясла ее. — Потому что я хочу сжать тебя в своих объятиях и расцеловать тебя и каждую из твоих чертовых веснушек. Потому что я хочу видеть, как твои глаза темнеют от желания, когда я занимаюсь с тобой любовью.

Словно не в силах совладать с собой, он потянулся к ней, и она отшатнулась к стене. И мгновенно его руки упали. Она услышала его хриплое дыхание, увидела, как внезапно сжался в тонкую линию его рот.

— П-простите… — прошептала Верити. — Я не хотела вас рассердить. Вы поразили меня.

Тишина мрачно повисла между ними.

— Я не сержусь, — сказал он наконец. — Ну да, сержусь, конечно, но на себя — за то, что напугал вас. Это чистая правда, Селина: я хочу вас. Я захотел вас в ту же минуту, когда впервые увидел. Или, что точнее, в ту же минуту, когда почувствовал вас в своих объятиях. Подумайте об этом, — добавил он. — Даже если вас не уволят, есть еще Фарингдон. Он может оставить вас в покое, пока я здесь, но, как вы думаете, что произойдет, как только я уеду? По крайней мере, если вы будете со мной, с вами станут хорошо обращаться, у вас будут наряды, драгоценности и деньги. Дом, чтобы жить. А после того, как мы расстанемся, у вас будет немалая денежная сумма в полном вашем распоряжении.

Любая часть того, что он предлагал, была гораздо больше, чем она имела сейчас. Это было бы заманчиво… если бы она хоть что-то из этого хотела. А влекло ее то, о чем он не упомянул, — хотя бы на краткий срок у нее появится тот, кто будет о ней заботиться хоть немного. Тот, кто будет обращаться с ней нежно. Кто-то, о ком и она может заботиться. «После того как мы расстанемся…» Неизбежно последует расставание. Даже сейчас ее сердце болело в ожидании этой боли. Так что хуже: иметь радость и потерять ее или никогда не иметь ее вовсе?

Но соглашаться было слишком опасно. Если Макс когда-нибудь узнает, кто она такая… Верити не думала, что сможет пережить отвращение и ужас в его глазах. Для работницы Селины принять его предложение было вполне нормально. Для мисс Верити Скотт стать его любовницей… Она может защитить себя от презрения Фарингдонов. Она не любит их, никогда не любила, но Макс… он возненавидит ее, если когда-либо обнаружит истину.

— Селина? — Сама мягкость его голоса ласкала ее. — Простите. Я не хотел испугать вас. Но поверьте: то, что мы с вами могли бы получить вместе, очень отличается от того, к чему принудил вас Фарингдон.

Она поверила ему и не стала исправлять его предположения о том, что Годфри уже лишил ее невинности. В каком-то смысле он это сделал. Как и все Фарингдоны. У нее осталось очень мало иллюзий относительно того, как общество рассматривает девушку в ее положении. Рабыня, выполняющая труд, за который никто не платит, и принимающая издевательства, за которые никто не отвечает. Он предложил ей побег. Не любовь.

— Я должна отказать вам, милорд, — сказала она тихо, молясь, чтобы комок в горле не задушил ее.

— Ну что ж.

Макс встал и взял лампу, и Верити поняла, что он уходит. Что, если она не заговорит сейчас, он уйдет. Со всеми ее мечтами.

— Но если вы не возражаете, милорд… Я… Я хотела бы, чтобы вы поцеловали меня еще раз.

Очень медленно он повернулся:

— Почему? Если вы не хотите…

Она прервала его:

— Я не могу быть вашей любовницей, милорд, но не потому, что вы меня испугали или, что я вам не доверяю.

Его губы печально искривились.

— Если вы просите поцеловать вас после того, что я наговорил вам раньше, то ваше доверие очевидно. Вы уверены, Селина? Будьте осторожны: у меня есть серьезное намерение, используя этот поцелуй, изменить ваше решение. Начнем с поцелуя, но если вы захотите остановиться, то именно вы должны будете сказать об этом.

Она сглотнула. Он предупредил ее, что было справедливо. Она должна была принять этот риск — или отвергнуть. Она приняла его. Затрепетав, девушка протянула руку.

Улыбка Макса стала теплее, и он подошел к Верити. На этот раз он сел рядом с ней, своим весом наклонив кровать так, что Верити сползла к нему, и она поняла, насколько он больше. В окутывающих тенях его внушительный силуэт навис над ней, слабый запах одеколона овевал ее, дразнил ее чувства. Она ощутила, как его руки легли ей на плечи, вовлекая ее в гибельные, ласковые объятия.

Дразнящие пальцы добрались до ее подбородка, гладили и кружили по нему, в то время как большой палец задел ее рот, потом обвел изгибы губ. Она почувствовала его дыхание, горячее и требовательное, под ухом и повернула голову, робко ища его. Она чувствовала его улыбку, когда его губы приникли к ее губам, а руки смыкались все крепче, пока она таяла в его объятиях. Ее руки инстинктивно обвились вокруг него, и она изогнулась, вжимаясь в тепло его тела.

Верити неловко приоткрыла рот и вернула ему поцелуй и тут же почувствовала, как властная рука скользнула между их телами и охватила одну ее грудь, а язык меж тем проник между ее губами. Потрясенный вздох вырвался у нее, и она почувствовала, как искры пронзают ее насквозь.

Медленно, неуклонно он утверждал свою власть над ее губами, пока последний остаток здравого смысла не предупредил ее: «Если не остановишь его теперь, ты уже не сможешь остановить. И даже не захочешь».

Верити чувствовала, как сильно напряжено все его тело, как затвердели руки, как — на одно мгновение — он отчаянно, яростно впился в ее рот, повелевая ей сдаться. Потом отпустил ее и встал, тяжело дыша.

— Мое предложение остается в силе. Вам нужно только прийти ко мне.

Его шаги удалялись вниз по лестнице. Он ушел, оставив Верити глядеть в темноту. Глоток счастья был ужасной ошибкой. Его поцелуй не дал успокоения. Вместо этого тело ее звенело и дрожало, обуянное жгучей жаждой, природу которой она едва ли осознавала.

 

Глава 4

Через три дня Макс вышел из гостиной после завтрака в основательно испорченном настроении. Господи, какой черт еще держит его в этом доме? Если бы он еще хоть немного потерпел бессмысленную болтовню и вульгарное подхалимство, то, вероятно, размозжил бы кому-нибудь голову. Возможно, этой самодовольной девице Селии. Слава богу, эта дрянь не снизошла до того, чтобы спуститься к завтраку. Без сомнения, она пила слабый чай на подносе в своей спальне и превращала жизнь какой-нибудь горничной в сущий ад.

Как жизнь Селины. Макс стиснул зубы. Он не видел ее с той ночи, когда приходил к ней в спальню. Очевидно, она переживает свой отказ и принимает все меры, чтобы избежать встречи с ним. Он должен забыть ее, вернуться в город. Но при мысли об этом подлеце Годфри, который набросится на девушку… Макс обнаружил, что плечи его закаменели и кулаки сжались. Итак, он вновь отложил отъезд, сказав себе, что, пока он здесь остается, Селина в безопасности. И еще он надеялся увидеть ее, спросить еще раз, убедить ее еще более нежными поцелуями. Его тело болело при воспоминании о том, как робко раздвинулись ее губы под его губами, как испуганно она вздохнула, когда он ласкал чувствительные груди, прижимающиеся к нему…

Он такое же ничтожество, как мистер Фарингдон, сообщила ему совесть.

«Ах, вздор! В конце концов, ей будет гораздо лучше убраться отсюда, и я ведь не оставлю ее потом обездоленной. В самом деле, я могу купить ей доходные облигации. Где-то три процента дохода, чтобы сделать ее независимой. Она всегда, может сказать «нет». Я же не заставляю ее».

Она сказала «нет». Его совесть подчеркнула это с непривычным рвением. И еще она напомнила ему о другой девушке, которую ему не удалось спасти. В отличие от Верити Скотт Селина получила свой шанс — и отказалась. Более ничего не держало его здесь. Завтра он уедет. Собственно, он найдет Фарингдона прямо сейчас и скажет ему об этом перед верховой прогулкой.

День прошел для Верити в непрерывных трудах без надежды на отдых до самого вечера. Она могла только благодарить Бога за этот домашний прием. По крайней мере, ее задачи по-прежнему ограничивались теми, которые заставляли ее держаться подальше от родственников и их гостей. А может быть, сегодня она опять сумеет затаиться на лестнице и подсмотреть мельком, как Макс проходит мимо по пути в спальню.

Она вздрогнула. Лучше было сказать ему, кто она такая. Он бы никогда не принял ее тогда. И искушение исчезло бы. Но она не посмела. Он попытался бы заставить Фарингдонов относиться к ней лучше. Но что он мог реально сделать? Ей не было двадцати одного года, она была нищей и полностью зависела от ее законных опекунов. Он — Блейкхерст, обласканный обществом.

Она увидела его. Это было лучше, чем ничего. И если он узнает правду, ей станет хуже, чем когда-либо. Тетя Фарингдон позаботится об этом.

Во второй половине дня ее отправили в спальню Селии заниматься починкой. По крайней мере, это означало, что она могла сесть. Она свернулась в комочек и дрожала, несмотря на теплый день, но стежок за стежком подшивала платье, надорванное Селией прошлым вечером. Она была бы не против штопки и других работ, если бы ее тетя и прочая родня относились к ней как к члену семьи, если бы они не отняли у нее остатки достоинства вплоть до самого имени.

Разве Верити Скотт еще существует? Или же она умерла много лет назад и ее заменила тихая, скромная Селина? Ей было девятнадцать, боже, почти двадцать лет. В пятнадцать у нее было больше смелости. Верити в отчаянии попыталась вспомнить девочку, которая брела, таясь, под проливным дождем, чтобы почтить хоть чем-нибудь отцовскую могилу.

Осмелилась бы она сделать это сейчас? Стыд и отвращение к себе охватили ее. Как она могла стать такой покорной? Она хмуро завязала узелок и обрезала нитку. Ну хорошо, она заступилась за Сьюки. А как насчет заступиться за себя? Сейчас? Что, если она сейчас же откажется быть Селиной?

Она поднялась и повесила подшитое платье в шкаф. Она стала Селиной, чтобы выжить. Итак, ей придется принять решение. Выживание — или чувство собственного достоинства.

Селия пришла переодеться к ужину злая как ведьма, и Верити узнала, что лорд Блейкхерст исчез сразу после завтрака и уехал на целый день кататься верхом. Один. Снова.

Высвободившись из дневного платья, Селия села за свой туалетный столик в рубашке и нижней юбке и заявила:

— Мне сказали, что он был на завтраке, а потом просто исчез. Ах, мама в ярости. — Она повернулась к Верити, ухмыльнулась и продолжила: — По-моему, это как-то связано с тобой. Ты там была, когда она поднималась наверх. Она сказала, что ты пыталась затеять интрижку с лордом Блейкхерстом.

Пальцы Верити вдруг онемели, и она уронила тапочки, которые только что подобрала. Кто-то видел их.

— Представить только, — продолжала Селия, — ты! Пытаешься приставать к такому ценителю женщин, как Блейкхерст! Говорят, что все его любовницы потрясающе красивы и что он демонстрирует их всему Лондону. Но тебя-то это не касается. Тебе явно передалась по наследству ваша семейная трусость, а вот теперь ты еще и попыталась стать шлюхой.

Под покровом зыбкого страха что-то внутри Верити шевельнулось. То, что оставалось скованным в течение многих лет.

Селия надула губы, разглядывая свое отражение, и крутила в пальцах локоны, так и этак примеряя их к лицу.

— Пожалуй, мне нужна будет сегодня новая прическа. Старая мне надоела. Давай позаботься об этом.

Самоконтроль Верити разбился на тысячи блестящих, смертельно острых осколков, и ее характер вырвался на волю.

— Разумеется, кузина, — сказала она, подбирая с туалетного столика швейные ножницы. — Как насчет этого? — Она схватила прядь волос и отхватила ее ножницами. — И этого! — Вторая прядь присоединилась к первой на полу.

Визги и вопли Селии, которая вцепилась в обстриженные лохмы над левым виском и ухом, возымели неизбежные последствия.

Когда ворвалась леди Фарингдон, Верити повернулась к ней достаточно спокойно. Ее светлость взглянула на обрезки волос Селии и набросилась на племянницу.

— Убирайся! — закричала она. — Возвращайся к себе в комнату! Я разберусь с тобой утром, после того, как попрощаюсь с лордом Блейкхерстом.

Верити ахнула от ужаса, и тетя это заметила.

— Да, это так. Он уезжает. Ты думала, что привлекла его внимание? Не сомневаюсь, что твоя попытка втереться к нему, в доверие была ему отвратительна. А теперь вон!

Отказываясь пугаться, Верити весело сказала:

— Спокойной ночи, тетя и кузина. Думаю, какая-нибудь из служанок может расчесать вам волосы перед сном — теперь, когда я облегчила ей задачу. Приятного вечера.

Верити едва помнила, как добралась до своей комнаты. И вот наконец она лежит на узкой кровати, глядя в темноту, пытаясь сдержать отчаяние. Не было времени обдумывать план побега или пытаться искать место. Она должна уйти. Немедленно. Все ее корабли и мосты пылали ярким пламенем.

Хватит. Теперь она должна была думать, что делать. Дрожа, Верити посмотрела в лицо правде. Если останется, она погибла. После этого ее тетка будет смотреть в другую сторону, когда Годфри опять попытается ее совратить. А если она пойдет искать убежище в работном доме, рано или поздно ее возьмет какой-нибудь другой мужчина. Это только вопрос времени.

Шлюха.

Что бы Верити ни сделала, она в ловушке. Если только… если бы она приняла предложение лорда Блейкхерста! Но она не могла! Она не смела… а может?.. Она тщательно обдумала этот вариант.

Ей следует оставаться Селиной Деринг. Со странным предчувствием девушка осознала, что Верити перестанет существовать как таковая. Останется только Селина. Макс никогда не должен узнать правду. Ни единой капли правды.

Сразу после ужина Макс извинился, пробормотал что-то о раннем отъезде и пошел в свою комнату. Даже перспектива выяснить, что вызвало взрыв женской истерики незадолго до ужина, не вызвала у него искушения остаться дольше, чем это было необходимо по требованиям вежливости.

То, что в центре событий была Селия, стало ясно хотя бы потому, что она не появилась за ужином. Пояснение леди Фарингдон, что ее дочь чувствительна и легкоранима, Макс перевел по-своему: капризное дитя не получило какой-нибудь мелочи, которой добивалось.

Войдя в комнату, он позвонил в колокольчик и, когда появился Хардинг, сказал ему:

— Мы уезжаем рано утром. Ты упаковал вещи?

Хардинг кивнул:

— Да, сэр. Все готово. Я еще нужен сегодня вечером?

Макс покачал головой, но затем передумал:

— По зрелом размышлении… принеси-ка мне бутылку бренди, а затем отправляйся спать.

Хардинг заколебался:

— Бренди, сэр? У вас завтра утром голова будет гудеть, как котел.

Граф Блейкхерст поднял брови:

— В этом случае разрешаю тебе злорадно заявить: «Я же вам говорил!» А сейчас пойди и принеси.

— Да, сэр. Приятного похмелья, сэр.

Рот Макса дернулся.

— Бог знает, почему я тебя терплю!

Хардинг ухмыльнулся:

— Возможно, что и знает, сэр. Он ведь Всеведущий, разве нет?

Макс рассмеялся и сел на кровать, чтобы снять обувь.

— Сэр?

− Да?

— Оно, конечно, не мое дело, но вы слышали что-нибудь о дочке полковника?

Смех оборвался.

— Мне очень жаль, Хардинг, но я должен тебе сказать, — тихо произнес он. — Она умерла. Фарингдон намекнул, что она сама свела счеты с жизнью. Я опоздал. Снова.

Хардинг побледнел:

— О господи! Мне так жаль, сэр.

— Мне тоже. Спокойной ночи.

Когда бренди доставили, Макс откупорил бутылку и взглянул в лицо своему поражению. Пять лет. Какого черта он ждал так долго, чтобы удостовериться, что с Верити Скотт все в порядке?

И только тогда, когда этой весной леди Фарингдон представила обществу прекрасную Селию, он стал задумываться.

Но более близкое знакомство с леди Фарингдон заставило насторожиться все его инстинкты. Этой женщине он не поручил бы собаку, занозившую лапу, не говоря уже о несчастной сироте, убитой горем дочери самоубийцы.

Он сложил горкой подушки, оперся на них спиной и сцепил руки за головой, уставившись на сборчатый полог над своей кроватью. Слишком поздно. Точно так же слишком поздно он пришел к человеку, который спас его жизнь ценой своей собственной жизни.

Это Уильям Скотт отразил саблю, которая должна была убить или искалечить его. Это Уильям Скотт получил незаживающую рану, в которой развилась гангрена. Рука Уильяма Скотта была ампутирована в вонючем полевом госпитале после Ватерлоо. И именно Уильям Скотт в конечном итоге погрузился в отчаяние и убил себя.

Макс вздрогнул, прогоняя призраков прочь. Он уже ничего не мог для них сделать. Они оба покоились с миром. Завтра вечером он вернется в Лондон. Надо надеяться, что его брат-близнец Ричард уже возвратился в город, и он сможет смыть горечь потери, отравившую его сердце. Лучше обратить свой взор на живущих и сегодня вечером выпить еще, чтобы изгнать призраков. Утреннее похмелье будет за это справедливой платой.

Когда он уже наклонял бутылку, в его сознании мелькнул образ Селины. Она ему отказала. Дважды. Ничего больше он сделать для нее не может. Он стиснул кулаки. Понятно, что если ей приходилось сопротивляться любезностям молодого Фарингдона всякий раз, когда этому полоумному щенку приходило в голову потешить свой хозяйский нрав, то у нее есть все основания опасаться того, что может сделать с ней мужчина.

Селина отказалась принять его предложение. Вряд ли он сможет сделать для бедной девушки что-нибудь еще, если только… Если не сумеет убедить свою тетю Альмерию, леди Арнсворт, что той нужна компаньонка. Что мисс Селина Деринг будет превосходно отвечать всем требованиям. Он может прямо сейчас подняться в комнату Селины и предложить ей это. Дать ей свой адрес в городе и немного денег на проезд. Альмерия примет ее, если он предложит ей, скажем, свободную ложу в опере.

Разглядывая уровень бренди в бутылке, он колебался. Может быть, стоит оставить его до утра. Деловые вопросы лучше всего решать с ясной головой. И у него было ужасное ощущение, что предел его самоконтроля был достигнут во время его предыдущего визита в ее спальню. Ему было почти невозможно выпустить ее тогда. Теперь же… все его тело напряглось, едва он только подумал о сладости ее отклика, о том, как ее тело таяло в его руках. Если он пойдет туда сейчас, он, вероятно, вскоре обнаружит, что пытается соблазнить ее принять его первоначальное предложение.

«Она отказала тебе».

Он все еще боролся со своей совестью, когда до него донеслось тихое постукивание в дверь. Нахмурившись, он выудил из жилетного кармана часы и посмотрел на них с недоверием. Какой черт приходит в гости за полночь? Он мысленно пересмотрел список гостей. Интересно, кто из бесстыдных замужних дам решился на такой риск?

Леди Монкриефф? Она вроде бы сдалась, но, если он завтра уезжает, она, возможно, решила применить более прямую тактику. Или миссис Хайбери? Красивая вдова порой позволяла себе радости на грани пристойности. Он уставился на закрытую дверь. Она уйдет, если он не ответит. Тогда он поднимется наверх и найдет там…

Дверь открылась. Маленькая фигурка в потертом платье проскользнула в комнату и осторожно закрыла дверь.

— Селина? — Он не мог в это поверить, даже когда кровь смятенно забурлила в жилах.

— Д-да, милорд.

Шепот едва донесся до него. Он ясно видел, что она одной лишь силой воли удерживала себя в его комнате.

— Что вы хотите, Селина?

Еще задавая вопрос, он знал, что она могла бы прийти только ради одной цели. Возможно, ее первоначальный отказ был не более чем попыткой раздразнить. Может быть, она думала добиться более выгодных условий, немного подержав его на расстоянии, но его неотвратимый отъезд ее поторопил. Триумф и желание овладели им в равной степени.

Его совесть вскинулась, подсказывая, что он должен упомянуть о возможности стать компаньонкой его тети. Его глаза блуждали по бесформенному платью, помня, какие мягкие округлости оно скрывало. У совести не было ни единого шанса.

Она пришла к нему по собственной воле. Она принадлежала ему. Или очень скоро будет принадлежать. Полностью. Дрожала ли она? В свете умирающего огня и свечных огарков он не мог разглядеть отчетливо.

На этот раз ее голос прозвучал достаточно громко:

— Если ваше предложение остается в силе, я хотела бы стать вашей любовницей на три месяца…

— Три месяца?

Откуда, черт возьми, она знает, как долго обычно длятся его связи?

Она закусила губу.

— То есть… это слишком долго? Я понимаю, вы, вероятно, действительно не хотите, чтобы я так долго была вашей любовницей, но я думала, что вы согласились бы принять меня на это время, чтобы дать мне начать… В конце концов, ваша репутация… Я думала, вы могли бы научить меня тому, что мне нужно знать… чтобы правильно привлекать внимание. Тогда другой джентльмен может… когда вы устанете от меня… — Ее голос затих.

— Ясно, — сказал он. — Это может занять немного больше времени, чем три месяца. — Чертовски больше времени, если задуманное у него получится. Первый раз в жизни он не мог предсказать, чем кончится связь, еще до ее начала.

— Это правда?

— Да, — сказал он. — Почти наверняка. Но конечно, кое-что нужно выяснить заранее. Мой адвокат составит соглашение, которое мы оба подпишем.

— Соглашение?

— Конечно. Так это обычно делается.

— Серьезно? Что необходимо выяснить в первую очередь?

Он улыбнулся и поставил стакан на ночной столик.

— Можете ли вы доставить мне удовольствие в постели, моя дорогая?

Пристально глядя на нее, он гадал, не убежит ли она тотчас. Видит бог, он вел себя достаточно грубо. Он видел, как напряжено ее тело, и жаждал утешить ее, заключить в свои объятия и поцелуями прогнать все страхи, но она должна сделать выбор. Фарингдон мог лишить ее невинности, но он не заставит ее сделать ни шагу дальше по этой дороге, если она того не желает. Она отказала ему очень явственно. Возможно, она имела в виду это, возможно, нет. Он должен быть уверен.

— Вы… вы не хотите меня, не так ли?

Вопрос ударил его, и он увидел, как она повернулась к двери. С опозданием он понял, что его попытка предостеречь ее, удостовериться, что она знает,( что делает, вызвала в ней чувство стыда.

— Селина!

Она остановилась и обернулась. Щеки ее алели.

— Милорд?

Он старательно подбирал слова:

— Это не так. Я хочу вас, но, когда я просил вас раньше, вы отказались. Я не буду заставлять вас. Вы должны прийти ко мне. По собственной воле.

Она сделала шаг по направлению к кровати и вновь замерла.

— Вот именно, — сказал он тихо. — Приди ко мне. Я не коснусь тебя, пока ты не будешь лежать обнаженная рядом со мной в этой постели.

Дрожь пронизала Верити, когда она услышала его приглашение и поняла, что оно значит. Она должна будет раздеться перед ним. Снять всю свою одежду и голой подойти к его кровати. И при этом она перейдет границу между благопристойностью и развратом. Она станет изгоем в приличном обществе. Но только таким образом она получит возможность сама управлять своей жизнью.

Ее руки тряслись, когда она возилась с первой пуговицей своего лифа. Негромкий звук со стороны кровати привлек ее внимание. Она мельком бросила взгляд — и пальцы застыли на второй пуговице. Он снял жилет и в этот момент выпутывался из рубашки.

При виде мускулистого тела Макса у Верити пересохло во рту. Огненные блики скользили и блестели на твердых выпуклостях. Она никогда не знала, что мужское тело может быть настолько другим, настолько прекрасным.

Тихий смех заставил ее вновь поднять глаза на его лицо, и тогда она поняла, что поддалась гипнозу. Ее рот пересох еще более, когда она встретила его горячий взгляд.

— Не забывайте про ваши пуговички, сердце мое. — Его голос был полон жаркого стремления. — Я не собирался отвлекать вас.

Она закрыла глаза и заставила пальцы повиноваться. Вторую пуговицу, затем еще и еще. Пуговица за пуговицей, пока платье не повисло на ней свободно. Она стояла, не понимая, что делать дальше, не видя, но мучительно сознавая его присутствие на кровати, зная о том, что его взгляд все еще жжет ее.

— Спустите его с плеч, пусть упадет до талии.

Она не обнажена. Еще нет. На ней все еще была ее сорочка. И нижняя юбка. Дрожа, Верити повиновалась, чувствуя, что ее соски затвердели от внезапного озноба. Платье упало на бедра, остановленное их нежной округлостью.

— Тебе не будет холодно, — донесся шепот. — Я тебя согрею. — Это прозвучало как обещание. На мгновение повисла тишина. Затем голос продолжил: — Теперь спусти его с бедер. Пусть падает на пол.

Жар его голоса пульсировал в ней.

По-прежнему плотно зажмурив глаза, она поколебалась, потом сделала глубокий вдох и подчинилась. Никогда еще она настолько не чувствовала свое нижнее белье. Ее кожа ощущала каждый шов, расположение каждого аккуратного стежка.

— Развяжи юбку. — Отрывистый и хриплый, его голос лишил подвижности ее пальцы.

Она боролась с пояском, пока он наконец не поддался, и все же не решалась отпустить его. Она никак не могла поверить, что сняла с себя платье по приказу мужчины и сейчас снимает нижнее белье.

— Разожми руки.

Она медленно открыла глаза. Он был полностью раздет и лежал, опершись на локоть. По крайней мере, Верити полагала, что он раздет полностью. Она сглотнула. Покрывало Макс натянул до талии, и она не могла себе представить, что он оставил на себе брюки. Его глаза, горящие и жаждущие, жгли ее насквозь.

О боже. На что она согласилась?

— Разожми руки, — повторил он.

«Ты согласилась стать его любовницей. Через минуту ты ляжешь в эту постель и отдашься ему».

Дрожа, она ослабила хватку и почувствовала, как юбка соскользнула по ее ногам и легла на полу. Осталась только рубашка. Глубоко вздохнув, она взялась за тесьму…

— Нет. Я разберусь с этим сам. Теперь иди ко мне.

Обостренными чувствами ощущая, как обволакивает ее застывшие босые ноги мягкий ковер, она пошла к нему. Шаг за шагом. Пока ее бедра не наткнулись на постель. Большая теплая рука коснулась ее, погладила мягкую кожу ее бедра, обвела его округлость, исследовала его. Она стояла и дрожала под его нежной лаской. Потом почувствовала, что его руки охватили ее ягодицы и неумолимо подтягивают ближе, пока она, чтобы избежать падения на кровать, не уткнулась в нее коленями.

— Теперь открой глаза, моя милая, — прошептал он. — Не прячься от меня. Иди сюда. Верь мне. — Его рука продолжала гладить ее, дразня, но не требуя. — Верь мне.

Она медленно подняла веки и посмотрела ему в глаза.

 

Глава 5

Макс подумал, что может просто взорваться от этого зрелища. В ней боролись страх и желание, но за ними он увидел слепое доверие.

Красивые женщины раздевались для него и прежде с опытной расчетливостью, разжигающей мужчин, но никогда и ничто не волновало его кровь так, как вид этих тонких дрожащих пальцев, перебирающих пуговицы. Это зрелище зажгло в нем огонь, подпитываемый желанием выбраться из постели, схватить ее в охапку и закончить работу за нее. У него не было сил дожидаться, пока она снимет с себя рубашку.

Он опустил взгляд на ее рот. Мягкие и розовые губы, нижнюю она прикусила зубами, сдерживая дрожь. Он сомневался, что она вообще понимает, что делает.

Господи помоги, но она же прекрасна! Сорочка была старая и поношенная, много раз стиранная ткань нежно облегала ее мягкие округлости. Ее груди поднимали тонкую материю, и его кровь вскипела при виде темных затвердевших сосков. Какая сладость! Скоро, очень скоро он подомнет ее под себя, попробует эту мягкую плоть на вкус. Желание вызвало дикую боль в чреслах, оно кричало и молило. Не в силах справиться с собой, он протянул руку и взял в ладонь одну грудь, проведя большим пальцем по твердому пику.

Он почувствовал ее дрожь и понял: страх. Не страсть. Пока еще нет. Он мрачно напомнил себе, что она, вероятно, потеряла девственность с болью и ужасом унижения. Даже если Годфри заставил ее согласиться, то, что произошло, все равно было изнасилованием. Эта мысль претила ему. Его совесть сделала еще одну, последнюю попытку.

— Селина, ты уверена?

Огромные глаза встретили его взгляд.

— Я… да. — И дрожащий шепот: — Да. Я хочу этого. Я хочу тебя.

Макс чувствовал, как трепещет она с каждым вздохом. Она пришла к нему по своей воле, доверилась ему. Его желание могло подождать. Оно никуда не денется. И это было ничто по сравнению со стремлением доставить ей радость, дать ей нежность и мягкость, которые она заслуживает.

— Милорд? — Ее дыхание пресеклось на губах, когда он ласкал ее груди. Ответная жажда пульсировала в ней, нарастающий прилив желания, которое его чуткие пальцы ощущали как волну жара, пронизывал и плавил ее до самых костей.

Рука замерла, и она приподнялась, умоляюще прижимаясь к нему.

— Макс, — поправил он мягко. — Здесь, в постели, я Макс. Твой любовник. Здесь нет никакого лорда. Только Макс и его возлюбленная. Приди ко мне.

Он сел и потянулся к ней. Мощные руки сомкнулись вокруг нее, прижали к его телу, заключили в тесные объятия. Она полулежала под ним, окруженная, окованная оградой его силы. Уязвимость, должно быть, ужасала ее. Но теперь, здесь, она была в безопасности, она была защищена. Инстинктивно Верити обняла его, прижимаясь все теснее, и приблизила губы к его губам.

Он поцеловал ее нежно. Его язык прошелся по ее губам бархатной лаской, и Верити вздохнула и открылась ему. Он углубил поцелуй, исследуя сладость ее рта, дегустируя, поглощая, тогда как его чресла оказались против ее чресел в едва сдерживаемом порыве. Тяжело дыша, он оторвал от нее губы и немного отстранился. Если бы он не… Когда же было с ним хоть что-то подобное? Так сходить с ума от желания, что будто огонь пожирал его. Она лежала под ним, мягкие груди приподнимали сорочку с каждым вздохом. Медленно ее глаза открылись.

— Ми… Макс? Что… что-то не так?

— Ты слишком прекрасна, — пробормотал он, осторожно целуя ее, наслаждаясь несмелым откликом. — Все так. Просто расслабься.

Дрожащими пальцами он распустил тесьму сорочки и стянул ее вниз, обнажая груди. Затем он наклонил голову и сделал то, о чем мечтал, — втянул бархатную мягкую плоть глубоко в рот.

Он почувствовал, как ее сотряс толчок, услышал ее испуганный вскрик. Вздрагивая от желания взять ее, он заставил себя быть кротким, нежным, терпеливым. Его руки неудержимо дрожали, когда он снял рубашку и принялся исследовать ее трепещущее тело, лаская каждый изгиб, талию, бедра и сладостно округлые ягодицы.

Макса затрясло от нетерпения, когда его руки принялись ласкать и изучать ее тело. Он дарил ей наслаждение губами и руками, и все, что она могла сделать, — прижать его покрепче к себе. Его руки… Она не могла постигнуть, какую власть они обрели над ней.

Нежные, искусные пальцы оставили на ее бедрах огненный след, шевельнув мягкие кудряшки, скрывавшие ее тайное тайных. Верити задохнулась от ощущений, огонь и жажда разгорались под прикосновениями Макса, и она почувствовала, что он улыбается, уткнувшись в ее шею. Пальцы вернулись, слегка надавливая на кожу.

— Скоро, — прошептал он. — Скоро. Позволь мне коснуться тебя. — Его ладонь, сложенная чашей, осторожно прошла между ее ног.

Дрожа от боли, сгорая от желания, Верити слегка раздвинула бедра. Дразнящие, ищущие пальцы проникали все дальше и наконец обнаружили средоточие влажного жара. Точно молния пронзила Верити насквозь, когда он дотронулся до нее там. Она вскрикнула и изогнулась под ним, обезумев, желая большего, сама не зная чего, зная лишь, что должна получить это или умереть.

Макс знал, чего она хотела. Ошеломленный собственным желанием, он сопротивлялся стремлению уступить наконец, подмять ее под себя, развести ее бедра шире, чтобы войти в нее. Сейчас же. Застонав, он снова взял себя в руки. И снова приник к ее рту, выпил ее вскрик, когда один его палец скользнул в самую сердцевину ее тела.

Сладкий мед пролился на его пальцы обжигающим призывом, испытывая его сдержанность. Снова и снова он проникал в нее, терзая себя. Он не мог больше ждать. Она была такой горячей, такой жаждущей…

Оторвавшись от ее рта, он хрипло сказал:

— Ты такая сладкая, такая жаркая. Откройся мне. — Его руки легли на ее бедра, настойчиво раздвигая их, а сам он перекатился и лег сверху, неумолимо впиваясь в ее рот.

Потрясение обездвижило Верити, когда она почувствовала его вес, его силу, почувствовала твердое, требовательное давление его жаждущей мощи и поняла яростное обещание его поцелуя. Он мгновенно остановился, и его ладони охватили ее лицо.

— Сердце мое! — Он оторвался от ее рта и коснулся губами щеки легче перышка. — Все в порядке. Я не собираюсь делать тебе больно. Клянусь.

Его тело немного приподнялось, ослабив давление, и он опять просунул руку между их телами, ласкал ее, дразнил ее, шептал ей сладкие слова в самые губы. Она застонала, приподнявшись к нему в отчаянной мольбе, и все ее сомнения утонули под растущей волной страсти, растаяли в его нежности.

Со стоном он расположился над ней, властно впился в ее губы и глубоко вошел в нее.

Верити лежала неподвижно, вцепившись в него, ошеломленная внезапной болью его проникновения, потрясенная ощущением, с которым он проник в нее, погрузился в глубину, пронзая ее. Но в тот же самый миг, как она задохнулась рыданием, боль утихла. Его сила и тепло окутывали ее и защищали внутри и снаружи. Нежная рука приподнимала ее лицо, губы впивались в ее губы, и ослепляющее наслаждение вновь вернулось, когда он просунул руку под ее бедра и притянул к себе. Верити ахнула от восторга, почувствовав, как он погрузился в нее. Дрожа, он вошел еще глубже, овладевая ею до конца. Затем он стал двигаться, мощно, ритмично, и ее тело плавилось, растворяя в радости жгучую память о боли.

Она умирала, готовая взорваться. Ее тело стало подобно крылатому созданию, еще земному, но стремящемуся взлететь, и когда он замедлил ритм, она всхлипнула, протестуя, и почувствовала, что он стонет, поднимаясь над ней, чтобы пронзить ее глубже и сильнее.

Он подвел ее к самому краю, где наслаждение стало агонией жажды, где бездна манила языками пламени. Он беспощадно удерживал ее там, пока она не сломалась, не разбилась вдребезги, а ее тело не воспарило в небеса. И Верити почувствовала, что он взлетел вместе с ней и огонь поглотил их обоих.

Макс смотрел вверх, на темный полог кровати, наблюдая за мерцающими тенями угасающего огня.

Он никогда не чувствовал ничего подобного. Как будто он только что принял обет. Как будто поручился за что-то жизнью. Боже правый, если бы он не был таким циничным, опытным распутником, он бы поклялся, что умирает от любви.

К своей любовнице? Он не знал, что существует такая близость, за которую можно отдать душу. Мягкая, доверчивая тяжесть горячо прижималась к его левому боку. Шелковая рука лежала на его животе, атласные ноги переплелись с его ногами, и нежная щека касалась его груди там, куда попал ее последний сонный поцелуй. Сердце его всколыхнулось. Она уснула, целуя его. Когда такое происходило прежде?

Его обуяло чувство вины за то, что после постельных забав он обычно засыпал первый. Никогда еще он не лежал так, обнимая девушку, которая прижималась к нему, покрывала неловкими поцелуями его грудь и так заснула. Он сомневался, что у какой-нибудь из его предыдущих любовниц мелькнула бы даже мысль о том, чтобы целовать его, когда они засыпали.

Это было почти таким же невероятным наслаждением, как любить ее. Оно горело глубоко внутри, потому что он знал, что, прижимаясь к нему, целуя и лаская его, она не хотела его — в обычном смысле этого слова. Он знал, что удовлетворил ее — ни один мужчина не мог почувствовать эти сотрясения и эту дрожь и не узнать их. Она именно его хотела — его тепла, прикосновений его рук. Она просто хотела быть рядом с ним. Никто никогда не хотел его так раньше. Никто никогда не доверял ему настолько глубоко.

Три месяца. Он усмехнулся про себя. Скорее ад остынет, чем он отпустит ее через три месяца. А отсюда возникает вопрос: где ее поселить? Он держал для своих любовниц небольшой дом в Лондоне, где мог посещать их, соблюдая благоразумие. Но не мог себе представить там Селину. Только не в этом доме. Это казалось… неправильным. Неприличным. Он должен придумать что-то другое.

Он почувствовал дуновение тихого вздоха, и теплая тяжесть немного сместилась.

— Макс? — Легчайший шепот, как будто она боялась потревожить его. Этого было более чем достаточно для Макса.

— Да, — выдохнул он. И вновь оказался на ней.

Верити проснулась с ощущением безопасности и правильности всего, что произошло. Ее окутывали тепло и нежность мускулистого мужского тела, лежащего рядом. Она глубоко вдохнула мускусный мужской аромат. Его имя вырвалось у нее само, и она почувствовала, как окрепли в ответ обнимающие ее руки, как он откликнулся, вновь накрыв ее собой.

Властные, требовательные руки бродили по ее телу, лаской возбуждая в нем жизненный жар. Его рот вновь завладел ее губами, мощное бедро раздвинуло ее бедра, открывая путь. Ее тело мгновенно растаяло в ответ. На мгновение Верити напряглась, когда он вошел в нее, причинив легкую боль, но тут же он оказался глубоко внутри, что привело ее в восторг.

Макс охватил ее лицо ладонями, удерживая его для поцелуев, пока скользил в тугом, гостеприимном тепле ее тела. Он застонал, пытаясь замедлить темп. Он не хотел брать ее слишком быстро, но это было выше его сил. И каждое движение его тела исторгало из нее тихие вскрики боли и наслаждения, умоляющие не останавливаться. Никогда еще он не испытывал такого.

* * *

Огонь совсем потух, когда он проснулся опять, разбуженный неуспокоенным желанием.

Она уютно лежала в его руках, ее дыхание тихо ласкало его кожу, шелковистые кудри рассыпались по его груди. Ее тело, полностью расслабленное, прижималось к нему всеми выпуклостями и впадинками, точно было отлито по его форме. Одну ногу она согнула, округлое бедро улеглось на него мягкой тяжестью. Сердце его забилось.

Ни за что в жизни он не повезет ее в Лондон. Теперь он знал, где ее поселит. Среди его владений имелся домик, где она могла жить. Он стоял совсем отдельно, высоко на холмах Даунса, но она не будет одинока. Он намеревался часто к ней приезжать. Он зарылся лицом в ее волосы, глубоко вдыхая теплый, сладкий аромат женственности.

Никогда и ни с кем так не было. Тут было что-то совершенно другое. И пока не поймет, что именно, он и мысли не допустит о том, чтобы отпустить ее.

Шум просыпающегося дома окончательно разбудил Верити как раз перед рассветом. Она лежала тихо, вдыхая теплый мускусный аромат своего любовника. Вскоре ей придется встать, но еще не сейчас. Ощущение безопасности и уюта было слишком сильным, слишком драгоценным, чтобы с ним расстаться.

Она знала, что должна чувствовать себя виноватой, бояться последствий своего поступка. Но это ее выбор. Ее ответственность. Она пришла к нему и предложила себя по собственной воле. Мир осудит ее без колебаний, но ее это не беспокоило. Пять лет она мечтала о нем, воображая невозможно счастливый конец ее кошмара: что однажды он придет за ней и попросит ее принадлежать ему. Что он будет любить и защищать ее. Половина сна была все же лучше, чем ничего. Он предложил ей защиту.

Она должна была уйти. Быстро. Скоро придет горничная убирать комнату. Если она задержится дольше, ее застанут, и заплатить придется очень дорого.

Макс дремал в раннем утреннем свете, и часть его наслаждалась неизмеримой радостью, но другая часть ощущала потерю. Что-то пропало бесследно. Каким-то образом он чувствовал неполноту. Со вздохом он повернулся и потянулся к… пустой постели. Внезапно он понял, что или, вернее, кто пропал бесследно. Где, черт возьми, она была? Он откинулся со стоном. Конечно, это же не его дом. Последнее, чего хотела бы Селина, — это чтобы ее поймали в его постели, даже если они сегодня уедут. Подумать только — она ведь может даже не знать, что они сегодня уедут! Он не помнил, упомянул ли об этом прошлой ночью.

Прошлой ночью… Заложив руки за голову, он лежал на спине и улыбался воспоминаниям. Она была именно такой, сладкой и отзывчивой, какой он ее себе представлял. Нет, она была еще слаще. Он никогда не знал женщины, способной так откликаться и дарить себя с таким безоглядным доверием.

Он подумал, что теперь знает, что именно было иначе. Женщины всегда дарили ему удовольствие, но никогда еще он не думал, что женщина отдает ему самое себя. Господи, он никогда не понимал, что женщина может отдать себя так полно. В этом никогда не было ничего больше простого обмена удовольствием. Но теперь… Чем раньше он поднимется и отправится обратно в Лондон, тем раньше сможет вновь заполучить Селину в свою постель.

И в свою жизнь. Теперь он знал, чего хочет. Он не мог вступить в брак. Он дал слово. Но все-таки он мог заботиться о Селине, как будто у него есть семья. Она будет принадлежать ему. И только ему. Вот в чем разница. Она принадлежала ему. Чтобы он защищал ее. Заботился о ней. И… любил?

Он откинул одеяло и спустил ноги с кровати. Скоро придет Хардинг, так что… А это, дьявол побери, что такое?

Небольшое пятно в центре простыни темнело как обвинение. Он сидел на краю кровати и потрясение смотрел на него, пронизываемый волнами жара. Это не могло быть правдой. Но доказательство у него перед глазами заверяло его, что это было. Он ошеломленно стал вспоминать: да как вообще мог пропустить подобное?

«Ты не ожидал этого. Ты думал, что Фарингдон взял ее. А она, конечно, не сказала ничего».

Он взял ее в одно мгновение жгучей, неистовой жажды. Такой неистовой, что не осознал ее невинности. Этот крик впитал его поцелуй… Он поморщился. Думая, что она плакала от радости, от удовольствия, он вошел еще глубже, заявляя права на все, от чего ей пришлось отказаться. Он вздрогнул, сообразив, что она, вероятно, плакала от боли, что все удовольствия он дал ей позже, а в тот момент он мучил ее. И не остановился, чтобы облегчить ее боль. Он даже не понял.

Почему она не сказала ему? Он достаточно ясно дал понять свою уверенность, что Фарингдон лишил ее невинности. Она что же, думала, что он не тронет ее, если будет знать, что она девственница? Он сомневался, что до такой степени способен на бескорыстное рыцарство. Но, по крайней мере, мог бы пересилить себя и не брать ее более чем один раз — так он надеялся.

Его кулаки упали на смятую постель. Почему Фарингдон не взял ее? Что удерживало его?

Макс без колебаний отмел возможность бескорыстного рыцарства в случае Годфри. Он и в своем-то усомнился. А Годфри Фарингдон, вероятно, не смог бы даже сообразить, о чем речь. И было в высшей степени маловероятно, что его когда-либо могли привлечь к ответственности за изнасилование гувернантки детей. Она стала бы еще одной уволенной девушкой с погибшей репутацией.

Слабый щелчок открывшейся двери привел его в чувство. Он благоразумно натянул на себя покрывало. И прикрыл это предательское пятно.

Хардинг вошел и моргнул. Затем его глаза предупредительно потеряли выражение. Он старательно избегал смотреть на разоренную постель, на одежду его хозяина, раскиданную по полу, и, видимо, решил не обращать внимания на тот факт, что вышеупомянутый хозяин, по-видимому, спал голым.

— Доброе утро, милорд, — сказал Хардинг, с отсутствующим видом приводя в порядок рубашку хозяина. — Я надеюсь, вы хорошо спали… то есть получили удовольствие… — Его лицо слегка перекосилось. Он замолчал и стал еще старательнее складывать рубашку.

— Спасибо, Хардинг. — Макс решил оставить все как есть. — Можешь передать мне халат.

— Конечно, милорд.

— «Сэр»! — прорычал Макс. Он слишком много лет был «сэром» для Хардинга, чтобы сейчас вдруг что-то менять.

— Да, сэр, — сказал Хардинг. Он передал халат Максу и сообщил: — Я знаю, что вы хотели отправиться в восемь, сэр, но в свете полученной нынче информации я взял на себя смелость отложить до девяти. Полагаю, это даст вам немного больше времени, сэр.

Макс знал своего слугу слишком хорошо, чтобы трудиться выговаривать ему. Он только спросил:

— Какого дьявола?

— Ну, вы сказали вчера вечером о дочери полковника, что она мертва. Это не так.

— Что?

— Вот именно, сэр, — сказал Хардинг. — Я тут вроде как свое расследование провел. Среди служанок. Спрашивал насчет нее, понимаете. Подумал, что не помешает. Ну, они молчат, почти все молчат. Ни слова не говорят про мисс Скотт. Кроме одной из служанок, Сьюки, и то она получила затрещину за то, что сболтнула лишнего. Но прошлым вечером я сумел застать ее одну после того, как прочие спать легли. Хотел узнать, что произошло с той девочкой. В конце концов, она сказала мне правду. Мисс Скотт не умерла, но они обращаются с ней как с собакой…

Хардинг продолжал, но Макс больше ничего не слышал. Знание и понимание взорвались в нем одновременно, и в то же мгновение вспыхнула ярость. Теперь он знал, почему Фарингдон не решился бы изнасиловать «Селину» и почему она не сказала ему, что была девственницей.

Он проглотил приманку, крючок, леску и грузило в несколько фунтов. Попался на старый трюк, который известен всем женщинам.

Он сосредоточил свое внимание на том, что продолжал говорить Хардинг.

— Так она здесь, в доме, сэр. Надо ли мне…

— Не волнуйся, Хардинг, — проскрежетал Макс. — Я точно знаю, где найти мисс Верити Скотт. А сейчас пойди на конюшню и скажи, чтобы мой экипаж приготовили немедленно. — Он отыскал кошелек с деньгами. — Возьми это. Закажи себе место в почтовом дилижансе. К сожалению, Хардинг, трое — это уже толпа. Мне много чего требуется сказать мисс Верити Скотт!

Хардинг громко сглотнул, беря деньги.

— Да, сэр. Будет ли что-нибудь еще, сэр?

— Нет.

Макс натянул одежду, не обращая внимания на то, как она сидит. Когда он доберется до мисс Верити Скотт, подумалось ему, может просто свернуть ей шею. После чего преподаст ей благотворный урок насчет того, какие опасности влекут за собой обман и мошенничество.

…Он шагнул в мрачную убогую каморку, не потрудившись постучать.

— Доброе утро, мисс Ско…

Ледяное приветствие замерло на губах в ответ на холод и пустоту комнаты. Ничего. Ничего и никого. Комната была пуста, за исключением узкой неудобной кровати и очень потрепанного дорожного сундука. Оно как раз размещалось между окном и изножьем кровати.

Он со злостью посмотрел на буквы, выведенные краской на его крышке. Выцветшие и полустертые, но еще можно было разглядеть, что там написана фамилия Скотт. И было совершенно очевидно, что кто-то соскреб первую половину буквы W, оставив только V. Боже! В тот вечер он сидел на этой чертовой коробке! И все это время маленькая негодяйка должна была ткать свою сеть.

Она прекрасно знала, что может ему доверять. Она с самого начала знала, кто он. Возможно, еще до того, как в тот вечер упала в его объятия. Он вынужден был признать, что она блестяще разыграла свои карты.

Испуганный вздох привел его в чувство, заставив поднять взгляд от бюро. Даже теперь, когда он знал правду, было невозможно не восхищаться ее игрой — она в очевидном ужасе уставилась на обвиняющую надпись. Он скривил губы при виде ее побледневших щек. Может быть, она ужаснулась искренне. Вряд ли она думала, что ее ловушка раскроется так скоро.

Огромные серые глаза взглянули на него. Боль полоснула ножом, быстро исчезнув в приливе ледяной ярости.

— Доброе утро. Я пришел, чтобы увидеть, есть ли здесь что-нибудь, что вы пожелаете взять с собой.

— Я…

Он прервал ее:

— Значит, только это бюро. Я попрошу Хардинга — вы помните Хардинга? — забрать его с собой в почтовый дилижанс. Нам лучше поспешить. Объясняться было бы неловко, не так ли, мисс Скотт?

Холодные слова хлестали ее. Значит, он узнал. Его презрение живьем сдирало с нее кожу. Непримиримый судья заменил нежного, страстного любовника. Она слишком низко упала в его глазах.

— Вы… вы не поняли…

— По-моему, я все отлично понял. А теперь поспешите. Мы должны идти.

Смысл его слов, наконец, дошел до нее.

— То есть… вы все-таки берете меня?

Неужели чувство облегчения заставило так сжаться ее внутренности? Или… страх? Все-таки она спаслась. Но ее руки дрожали. Так кто стал его любовницей — Селина или Верити? Быть его любовницей в качестве безвестной Селины — это одно. Но быть его любовницей в качестве Верити Скотт, на которую осуждающе глядели его холодные пронзительные глаза, — это совсем другое.

— О да. Я беру вас. — Его голос полоснул ее как ножом. — В конце концов, если вас немного подучить, вы вполне удовлетворительно согреете мою постель. По крайней мере, вы достаточно страстны. Это вас оправдывает.

Никогда в жизни она не думала, что скажет такое, но…

— Не… не могли бы вы забыть, что я… я — это она… и просто… просто думать обо мне как о… Селине?

Он разразился неприятным смехом:

— Без сомнения, ваш отец предпочел бы именно это, но я боюсь, что немного поздно обманывать себя. Возьмите плащ и идите за мной.

— Нет!

Отказ прозвучал прежде, чем она сама это поняла. Она не могла пойти с ним. Не теперь. Не в качестве Верити Скотт. Не в качестве его шлюхи. Она почувствовала, что именно так он думал о ней сейчас. Падение Селины он мог понять и принять с сочувствием, но для мисс Скотт, благородного происхождения, то, что она сделала, было непростительно. Селины больше не было.

— Нет? Могу ли я поинтересоваться, почему нет?

— Я… я не буду… — Она остановилась, румянец опалил ее щеки.

— Моей шлюхой? Вы уже ею стали, моя дорогая. И весьма охотно. Я в этом уверен. А теперь идите. Я приказал подготовить экипаж и хочу быть в Лондоне к вечеру. Необходимо устроить наш брак.

Все пошло туманом, разноцветные круги поплыли у нее перед глазами. Чтобы сохранить равновесие, она вцепилась в дверную раму.

— Что… Что вы сказали? — переспросила она еле слышно.

— Я хочу быть в Лондоне к вечеру. Это всего лишь семьдесят миль и…

— Нет. О нашем браке… — Голос ей изменил.

Отвращение в его глазах усилилось.

— О, ради бога! Избавьте меня от ваших игр, мисс! Мне достаточно того, что было прошлой ночью. Это было весьма впечатляюще. Но сейчас уже рассвело, хотя я сомневаюсь, что вы собирались просветить меня в ближайшее время. Так вот, я играю по правилам. Вы станете моей женой, как только я смогу получить специальное разрешение и найти священника.

 

Глава 6

— Нет! — Ужас исторг у Верити это восклицание. Дрожа и чувствуя тошноту, она смотрела на него снизу вверх, а его янтарные глаза сузились до пылающих щелей.

— Нет? — Мягкий бархат голоса обжег ее. — Вы солгали мне про ваше имя, вы солгали мне про вашу девственность. Так чего именно вы ожидаете от меня теперь, когда я обнаружил правду?

— Я не хочу за вас замуж, — прошептала она. Это была ложь. Она хотела выйти за него замуж.

Но не так — когда каждый его взгляд и слово клеймят ее как шлюху, презренную маленькую дрянь, которая придумала и воплотила ловушку с целью поймать богатого мужа. Он грубо рассмеялся:

— Да уж, наверное, не хотите. Особенно сейчас, когда поняли, что мной не так легко манипулировать и управлять, как вы надеялись. Вы легли в мою постель. Там вы и должны оставаться.

— Вы не понимаете! — воскликнула она. — Я вообще не хотела, чтобы вы узнали, кто я такая! Я вообще не собиралась…

— Чушь собачья, — прорычал он. — Есть две возможности: либо вы намеревались заманить меня в брак, либо вы хотели стать моей шлюхой.

— Перестаньте говорить так! — закричала она. Мало того что собственная совесть обвиняла ее, но слушать, как он постоянно повторяет это, было как вонзать и поворачивать нож с каждым разом все глубже и все сильнее.

— Ни то ни другое не делает вам чести. — Холодный голос Макса перекрыл ее крик. — Откровенно говоря, я не знаю, которое из намерений возмущает меня больше, но это ничего не меняет. Вы выйдете за меня замуж. И видит бог, научитесь вести себя, как подобает леди и дочери вашего отца!

Пошатнувшись от головокружения, Верити поняла, что разницы никакой: считает ли он, что она намеревалась залучить его в мужья или нет, он презирает ее, думает, что она опозорила свое имя.

Но чего она ожидала?

Его голос прервал ее мысли.

— Не тратьте времени, мисс Скотт. Вы пойдете со мной, даже если будете брыкаться и вопить, когда я вытащу вас из этого дома.

К тому времени, когда поздним вечером того же дня экипаж Макса достиг Хайгейт-Хилл и внизу показались лондонские предместья, он давно смирился с тем, что свалял совершенного и полного дурака. Он получил удовольствие. Теперь должен был нести ответственность за последствия. Брак.

Его невеста молча сидела рядом с ним. Он не слышал от нее ни слова со времени обеда, кроме тихого отказа, когда он предложил ей сэндвичи у Гринмэна в Барнете, где они последний раз переменили лошадей.

Верити ничего не сказала, когда пошел дождь и Макс аккуратнее подоткнул ее оборванный старый плащ, просто кивнула, принимая его действия. Очевидно, у нее не было даже капора. Она сидела рядом с ним в полном молчании, и ее темные кудри выглядели все более и более неряшливо.

Разве большинство женщин не болтушки? Разве любая нормальная женщина не попыталась бы успокоить его ярость и обернуть его вокруг своего маленького пальчика? Но очевидно, не мисс Верити Скотт. Она дала волю своей хандре и по большей части разглядывала ландшафт, по-видимому находя его привлекательным.

— Еще очень далеко, милорд?

Тихий усталый голос застал его врасплох. Он взглянул на нее, но она смотрела прямо перед собой, и ее лицо скрывал ворох растрепанных волос.

— Ах, так вы все-таки умеете разговаривать, не так ли? — Он не мог справиться с сарказмом в голосе.

Верити снова отвернулась.

— Я не думала, что могу сказать что-нибудь такое, что вы готовы выслушать, милорд. Еще далеко? — Голос звучал странно, слегка напряженно.

Макс пожал плечами:

— Еще час или около того.

Какое-то движение рядом с ним привлекло его внимание. Мисс Скотт притворилась, что вытирает глаза. Замечательно! Теперь она собирается расплакаться перед ним. Он цинично ожидал неизбежных всхлипов и рыданий. А их все не было. С проклятием он остановил экипаж. Некоторые вещи, вероятно, лучше прояснить прямо сейчас. Например, то, что им нельзя манипулировать при помощи нескольких лживых слезинок. Такого он навидался за свою жизнь вполне достаточно, спасибо. Схватив Верити за плечи, он рывком развернул ее к себе лицом. И замер, когда она так же рывком отвернулась. Он видел достаточно.

Глаза у нее были красные и опухшие, щеки заливали слезы. Он даже разглядел отметины на нижней губе, где она прикусила ее зубами. Все, что он собирался сказать ей, улетучилось, столкнувшись с одним болезненным вопросом: как долго она сидела рядом с ним, беззвучно плача? Он даже не знал, что женщина может плакать молча. Как она намеревалась манипулировать им, если он ее не слышал?

Весь его гнев обратился в смятение при виде отчаявшихся, покрасневших глаз.

Она отшатнулась от него. Снова.

Не говоря ни слова, он взмахнул вожжами и послал лошадей вскачь. Больше всего в этот момент его возмущало то, что Верити Скотт заставила его чувствовать себя самым низким из негодяев.

Первый раз, подъезжая к Лондону, Макс радовался тому, что его тетя Альмерия находилась у себя в резиденции. Обычно его могло заманить на ее порог лишь недвусмысленное приказание тети. В этот вечер он приближался к ее дому на Гросвенор-сквер совершенно добровольно.

Верити не шевелилась. Последние полчаса она спала на его плече. Ему показалось, что, когда девушка наконец привалилась к нему, она даже не поняла этого. Он ощущал ее прикосновение своим телом — как тогда ночью, когда она лежала в его объятиях…

Она обманула тебя. Заманила тебя в капкан. Вся ее сладость — не больше, чем мед для приманивания жертвы.

Наслаждаться этой сладостью без опаски можно только в том случае, если он запомнит, что ей нельзя доверять. Никогда. Нужно помнить, что все это было игрой и, будь у нее шанс, она бы манипулировала им.

Двадцать минут спустя он оставил свою потрясенную тетю и сонную невесту. Садясь в экипаж, он признал, что мог бы справиться с ситуацией более тактично. Уложить спящую девушку на диван в гостиной, объявить, что это его нареченная невеста и что он вернется, как только получит специальное разрешение, а тем временем пусть Альмерия окажет любезность и снабдит ее подобающим гардеробом за свой счет — возможно, это был не самый осмотрительный способ представить Верити своей тете.

Но у него не было времени, чтобы тратить его на реверансы перед Альмерией. Его брак ее не касался. Зато его брат имел полное право узнать о нем прежде, чем Альмерия распространит эту новость по всему городу. Он сделал знак лакею отойти от лошадей, когда в дверях появилась элегантно одетая женская фигура.

— Макс! — пронзительно окликнула она.

Делая вид, что не расслышал, Макс подстегнул усталых лошадей и погнал их по улице крупной рысью.

Он ожесточил свое сердце. Верити поймала его. И, поступив так, вынудила нарушить обещание. Несколько обещаний. Одно, данное брату, другое — матери и третье — самому себе.

Его челюсти сжались сильнее. Насколько он понимал, только одним способом можно было спасти хоть что-то из обещаний, которые оказались на грани краха. И проводить слишком много времени со своей невестой означает попросту напоминать себе, сколь многого он не может себе позволить.

Макс вошел в библиотеку и вздрогнул, когда Ричард поднял голову, явно удивленный.

— Ну наконец-то! Чем это ты так долго развлекался у Фарингдонов? Я думал, ты гораздо раньше вернешься.

Макс виновато наблюдал, как Ричард выбрался из кресла и, прихрамывая, подошел к боковому столику. Полчаса. Полчаса прошло между рождением братьев, и в этом состояла разница между ними. И помочь тут нечем.

— Кое-что произошло, — сказал он. — Здесь все в порядке?

— А что здесь может быть не в порядке? — спросил Ричард, наливая в бокал бренди. — Ты хорошо себя чувствуешь, Макс? Ты выглядишь странно. Бренди?

Макс подергал галстук, вдруг ставший отвратительно тугим.

— Да. Да, пожалуйста. — Он подошел и взял у Ричарда бокал. — Как… твоя нога?

Брат уставился на него:

— Моя нога?

— Да. Твоя нога. Левая. Та, которую…

— С какой стати ты вдруг заводишь этот разговор? — Ричард отпил из своего бокала. — Все так же. Как ты себя чувствуешь?

— Хорошо, — солгал Макс.

Вернувшись, прихрамывая, к креслу, Ричард осторожно опустился в него.

— А выглядишь скверно. Что такое случилось, что выбило тебя из седла? Мисс Селия применила новый способ охоты на мужа и облила тебя желчью? Не говори мне, что ты сделал предложение этой крошке.

Дрожь искреннего отвращения сотрясла Макса.

— Нет. Все не настолько плохо.

Он подошел к окну и уставился на улицу. Брак с Верити будет не столь удручающим, как брак с Селией Фарингдон. Или он ошибается?

Дверь открылась, и в комнату вошел дворецкий Клипстон:

— Сообщение от леди Арнсворт, милорд.

Ричард взял записку у Клипстона и протянул ее Максу, как будто ядовитую змею.

— Как, черт возьми, Альмерия узнала, что ты вернулся? Эта женщина — ведьма. Ну, ты сам прочтешь. — Последние слова он произнес с заметным облегчением.

— О, ради бога! — взорвался Макс, отшатываясь к окну. — Я сказал ей все, что она должна знать. Чего еще она хочет? Прочитай, будь добр.

Подняв брови, Ричард сломал печать и развернул записку:

— «Девушка еще спит. Как ее зовут?»

Макс застыл на месте. Чертова девчонка! Неужели она вечно будет приносить ему неприятности, заставляя чувствовать себя полным негодяем?

Бормоча ругательства, он подошел к Ричарду, вырвал из его руки записку и шагнул к столу. Окунув перо Ричарда в чернильницу, он написал: «Верити Скотт». И, не говоря ни слова, запечатал записку и протянул ее Клипстону.

— Слушаюсь, милорд.

Как только дверь за сгорающим от любопытства дворецким закрылась, Ричард спросил:

— Какая к дьяволу девушка и почему она еще спит? — Он отпил глоток бренди.

— Верити Скотт. Моя невеста, — проинформировал Макс, игнорируя вторую часть вопроса.

Когда Ричард наконец обрел дар речи, он взбешенно прошипел:

— Бессовестный ублюдок! Макс, почему? Почему, черт подери, ты мне не сказал?

Стыд опалил Макса.

— Мне очень жаль, Рикки. Я… я знаю, после того, как убедил тебя оставить Оксфорд и вернуться домой… но ты не должен думать, что твое право на наследство от этого изменится…

— Что, черт возьми, ты говоришь? — прервал его рассерженный Ричард. — Пусть черт возьмет это самое мое право на наследство! Я хочу знать, почему мой единственный оставшийся в живых брат намеревается вступить в брак, далее не дав мне побыть шафером! Я могу, ты же знаешь, и эта чертова нога не помеха!

Несмотря на собственный гнев и растерянность, Макс усмехнулся:

— Вероятно, потому, что я еще не женат.

— А… — Ричард немного утих. — Ну, тогда все в порядке. Когда же это будет и кто такая эта самая Верити Скотт? Кроме того, что она твоя невеста, разумеется.

— Как только я смогу получить разрешение. И я буду благодарен за твою поддержку.

— Довольно неожиданно, не так ли? Ты не хочешь рассказать мне об этом?

Макс сел в большое кожаное кресло.

— Я ее скомпрометировал. Или, скорее, если быть точным, она заманила меня в ловушку. Именно поэтому я говорю, что твое право на наследство останется неизменным… — Его голос затих.

Было вполне возможно, что право на наследство Ричарда уже погублено. Он отверг эту мысль. Возможно, но маловероятно. Не может быть такого невезения.

— Заманила тебя? Тебя? — Голос Ричарда звучал так, словно он едва сдерживается, чтобы не рассмеяться. — Неведомой мисс Скотт удалось поймать в капкан недосягаемого Блейкхерста?

— Рикки… — Помертвевший голос Макса заставил его брата замолчать. — Я не шучу. Насколько это от меня зависит, ты останешься моим наследником. И я обещаю тебе, даже если титул уйдет… куда-нибудь, майорат все равно перейдет к тебе или к твоему сыну.

Ричард снова сел, вытянув ноги перед собой.

— Я чего-то не улавливаю. Кто такая Верити Скотт?

Стиснув зубы, Макс ответил:

— Она дочь моего покойного командира. Именно она была причиной того, что я застрял у Фарингдонов. Ты знаешь, почему я чувствую свою ответственность. Я хотел сам убедиться, что с ней все в порядке.

— И она тебя подловила. — Ричард скривился, будто съел лимон. — И ты считаешь, что на ней обязательно надо жениться. — Это был не вопрос.

— Да.

— Макс, тебе кто-нибудь говорил, что твое чувство ответственности переходит все границы? — Ричард покачал головой. — Предположу, что мое предложение жениться на этой паршивке, чтобы оказать тебе услугу, не будет принято?

Каждый-мускул в теле Макса ощутил прилив первобытной ярости при мысли, что кто-нибудь, даже Ричард, хотя бы прикоснется к Верити, не говоря уже о том, что женится на ней. Кое-как он справился с желанием выплеснуть эту ярость, стиснул губы и покачал головой.

— Хм. Прекрасно. Вот ты сам все и сказал, — заметил Ричард.

— Я не сказал ни единого чертова слова! — прорычал Макс.

— И незачем, — сухо откликнулся Ричард. — Но ты не мог бы разжать кулаки? Или ты планируешь сделать из меня отбивную?

Пораженный, Макс посмотрел вниз. Его кулаки были сжаты так сильно, что суставы побелели. Глубоко втянув в себя воздух, он насильственно расслабил их.

— Партию в шахматы, Макс?

Он кивнул. Что угодно, только бы отвлечься от горького пепла его мечты. Боже помоги, у него есть невеста. А не любовница.

Верити пробудилась от толчка страха и села, обводя взглядом комнату, освещенную отблесками огня. Озноб пробежал по ее спине. Он привез ее сюда и оставил с… леди. Очень элегантной и вежливой леди. Тетя… Он вроде бы упомянул ее имя.

Одно было ясно. Она не станет женой Макса… лорда Блейкхерста. Поездка в Лондон лишь убедила ее в этом.

Его образ вспыхнул перед ней за плотно закрытыми веками. Нежный любовник мечты превратился в гневного обидчика горькой реальности. Она ничуть не винила его. Она ненавидела себя за то, что сделала.

— Я Верити, — прошептала она в темноту. — Я люблю его, и я не могу выйти за него замуж. Он заслуживает лучшей женщины, чем та, которая согласилась бы стать его любовницей.

Все его горькие слова полосовали ее точно ножом. Он назвал тебя шлюхой. Ты ему отвратительна. И он считает, что ты нарочно заманила его в ловушку. Она не могла жить с ним на таких условиях. Она не могла жить сама с собой. Утром ей придется отказать ему. Если он все еще хочет ее, она будет его любовницей. Но никогда не станет его женой.

— Отказать?

Верити проглотила комок. Она ожидала, что леди Арнсворт будет в восторге, но выражение негодования на лице дамы свидетельствовало об обратном.

— Отказать? Сначала вы завлекаете моего племянника, а затем собираетесь бросить его у алтаря? — Леди Арнсворт, казалось, вот-вот захлебнется. Ее лицо покрылось тревожными пурпурными пятнами.

— Он… Он не хочет жениться на мне. Я не могу выйти за него замуж. Пожалуйста… Вы должны послать ему сообщение… это зашло слишком далеко…

Ее светлость фыркнула:

— По словам Макса, он действительно уже зашел слишком далеко.

Верити почувствовала, что ее лицо вспыхнуло пламенем. Губы леди Арнсворт презрительно скривились.

— Вот именно. А теперь хватит нести ерунду. Вы выйдете замуж как можно скорее. По специальному разрешению. А объявление об обручении появится в газетах завтра.

— Но… но объявление наверняка может быть отозвано, — запинаясь, выговорила Верити. — Никому не нужно знать, что ему требуется специальное разрешение…

— Дорогая мисс Скотт, Макс сообщил мне, что я должна буду ввести вас в общество. Естественно, я уже рассказала о его обручении на вчерашнем ужине. К настоящему времени все в Лондоне знают, что он женится. Если вы собираетесь бросить его у алтаря, у вас это не выйдет.

Комната закружилась перед глазами Верити в позолоченной дымке. Ловушка захлопнулась. Слова Макса вернулись к ней насмешливой пыткой: «Вы легли в мою постель. Теперь вы там и останетесь».

Праведное негодование, казалось, сочится изо всех пор леди Арнсворт. Она поднялась, обозревая свою непрошеную гостью.

— Моя бедная сестра, должно быть, переворачивается в гробу! — заявила она. — Но вот кого мне больше всех жалко в этой позорной ситуации — так это Ричарда. А что касается Макса… При всем его опыте он должен был соображать лучше, но он-то как раз заслуживает того, чтобы попасться на удочку маленькой интриганке, авантюристке, у которой понятий о нравственности еще меньше, чем у него самого!

Дверь захлопнулась. Менее благовоспитанная дама сделала бы это с большим треском. Верити проглотила комок в горле. Она понятия не имела, кто такой Ричард и почему его нужно жалеть больше всех. Почему ее покойная свекровь должна перевернуться в гробу, было очевидно. Ни одна мать не захотела бы такой связи для своего сына.

И если Макс… лорд Блейкхерст… недостаточно сообразителен или страдает глупым рыцарством, то ей придется заставить его прозреть. Прежде чем они доберутся до алтаря.

Через полчаса Верити поднималась по ступеням особняка Блейкхерста на Беркли-сквер. Несмотря на теплый день, она накинула капюшон, тщательно избегая взглядов прохожих.

Но когда открылась дверь, явив суровый лик дворецкого, она поняла, что ее проблемы только начались. Без единого слова он стал закрывать дверь перед ее лицом гораздо быстрее, чем открыл ее.

Не успев подумать, Верити подставила ногу, не давая двери закрыться:

— Нет, пожалуйста… вы не поняли. Я должна видеть его светлость. Это срочно… пожалуйста!

Лицо дворецкого заставило бы свернуться молоко внутри коровы.

— Его светлость, — заявил он ей, — не принимает здесь женщин подобного разбора. И вообще никого не принимает! Убирайся немедленно, маленькая нахалка! — Он вновь попытался закрыть дверь, при этом без стеснения пнув ногу Верити.

Она ахнула, когда ее нога приняла удар, но не сошла с места.

— Пожалуйста! Я подожду в кухне, но скажите ему, что с ним хотела бы поговорить мисс Скотт.

Дворецкий посмотрел на нее с сомнением:

— То есть вы — мисс Верити Скотт?

Облегченно вздохнув, она кивнула.

С видом человека, который будет проклят, если подчинится, и проклят, если не подчинится, дворецкий открыл дверь настолько, чтобы впустить ее.

— Если вы соизволите подождать в приемной, я удостоверюсь, дома ли его светлость.

— С-спасибо.

Когда дворецкий удалился, она нервно огляделась. Зал был обставлен с изысканно-вычурной элегантностью. Странно. Она представляла себе дом Макса — лорда Блейкхерста — каким угодно, только не таким. Он напомнил ей дом леди Арнсворт.

Неудивительно, что дворецкий его светлости принял ее за обитательницу публичного дома. Она растеряла все шпильки из волос, а назвать ее плащ «поношенным» было бы слишком милосердно. Кроме того, она каким-то образом испачкала в грязи подол.

Глядя на кресла, густо покрытые позолотой, Верити понимала, что ни в одно из них сесть не сможет.

Раздались быстрые шаги по паркету, и она нервно обернулась, почти ожидая, что дворецкий вернулся с челядью, чтобы ее выставить. Но это был Макс.

— Мисс Скотт! Какого черта вы здесь делаете? Вы крайне неосмотрительны! Кто вас сопровождает?

Не обращая внимания на две последние фразы, поскольку ей нечего было ответить, Верити сказала:

— Я должна поговорить с вами, сэр. Пожалуйста. Это очень важно.

Макс поднял руку и провел ею по своим темным волосам.

— Что ж, хорошо, — сухо произнес он. — Проходите в библиотеку. Там мы сможем уединиться. Клипстон! — Он повернулся к дворецкому. — Меня ни для кого нет дома. Вы поняли? Ни для кого.

Верити показалось, что дворецкий сейчас задохнется от негодования.

— Надеюсь, что я знаю свой долг, милорд! — гордо заявил он.

— Я тоже, — ответил его светлость. — Пойдемте, мисс Скотт.

Он ввел ее в большую, удобную библиотеку. Она была далеко не такой изысканной, как зал, но выглядела так, будто в ней проводили гораздо больше времени. Причем мужчины. Вместо тщеславных золоченых кресел здесь стояли большие, кожаные, обращенные спинками к камину. Письменный стол был завален газетами, из-под него резво выскочили два спаниеля и наперегонки бросились приветствовать гостей. У одного из пасти торчала изрядно пожеванная тапка.

Восхищенная, Верити наклонилась к собакам, и они с энтузиазмом облизали ей лицо. Спаниель с тапочкой зашел так далеко, что положил ее ей на ноги.

— Нельзя, Таффи! Сидеть, Гус!

Спаниели не обратили на эти команды абсолютно никакого внимания, разве что вертеть хвостом стали быстрее.

— Все в порядке, милорд, — заверила его Верити, лаская спаниелей дрожащими руками. — Я… я люблю собак.

Непосредственная радость, с которой они приветствовали ее, чуть не заставила Верити забыть обо всем. Собак не волнует ни богатство, ни мода. Ни то, что ты бесповоротно опозорила себя и тебе нет спасения. Они принимают тебя такой, как есть: с твоей поношенной одеждой, погубленной репутацией и всем прочим.

— Мисс Скотт, разрешите представить вам моего брата, Ричарда Блейкхерста.

В ужасе она попыталась выпрямиться, но только внезапно села, когда один из спаниелей опять на нее прыгнул. Она обнаружила, что смотрит на джентльмена, который настолько похож на лорда Блейкхерста, что сердце ее внезапно остановилось.

Сильная рука подхватила ее под локоть и поставила на ноги. Не заботясь о том, чтобы отряхнуть себя, она протянула руку Ричарду, который осторожно взял ее и едва заметно поклонился.

— Простите, что я не целую вашу руку, мисс Скотт, — сказал он холодно. — Боюсь, Таффи и Гус успели прежде меня.

Верити покраснела. Потом увидела выражение его глаз, в которых явно читалась невысокая оценка, и кровь отлила от ее лица. Очевидно, он был возмущен невестой брата.

— Для меня… для меня большая честь познакомиться с вами, сэр. — Она выдавила из себя эти слова, радуясь уже тому, что ее голос не слишком дрожит. Это было ужасно. Она должна была заставить его светлость выслушать!

— Рикки, не мог бы ты оставить нас на несколько минут? Мисс Скотт хотела бы поговорить со мной наедине. — Холод в голосе лорда Блейкхерста отвечал холоду в глазах его брата.

— Если ты думаешь, что это мудро, Макс, — спокойно сказал Ричард.

Верити вздрогнула, услышав скрытый смысл этих слов. Очевидно, он знает достаточно, чтобы полагать, что его брат оказался в ловушке.

Ее гордость была задета, и она сказала:

— Я пришла, чтобы положить конец этому вздору о браке. Можете не опасаться за вашего брата или вашего наследства из-за меня! И у меня нет возражений, если вы хотите остаться.

— Зато у меня есть, и не одно, — вмешался лорд Блейкхерст. — До свидания, брат. И если желаешь сделать мне одолжение, забери с собой Клипстона. Прежде чем его ухо окончательно прирастет к замочной скважине!

Ричард издал смешок. Лицо его расслабилось, и он ответил:

— Ладно, Макс. До свидания, мисс Скотт.

В то же мгновение, как дверь за ним закрылась, лорд Блейкхерст развернулся к Верити и рявкнул:

— Что, черт возьми, вы хотели этим сказать?

 

Глава 7

Верити гордо уставилась на него, задрав подбородок.

— Сэр, этот фарс зашел слишком далеко. Нет ни малейшей возможности…

— С какой стати вы не послали за мной, если уж так хотели поговорить? — Он возвышался над ней. — Неужели вы лишены либо благоразумия, либо моральных принципов? Благовоспитанные юные дамы не наносят визитов без сопровождения, тем более в дом холостяка!

— Отлично, — ответила Верити. — Если ничто другое не убедило, то, может, хоть это убедит вас, что мы не можем пожениться!

Он открыл рот и тут же его закрыл. Ошеломленные янтарные глаза вонзились в нее, и Верити едва удалось не опустить взгляда.

— Боже мой, — сказал он тихо. — Так вы это серьезно? Почему же…

Теперь была ее очередь растеряться.

— Почему? Разве это не очевидно, милорд? Граф не женится на своей любовнице! Он не женится на женщине, чьи родственники предпочли бы забыть про нее. И я…

— Нет, — он поднял руку, — вы поняли меня неправильно. Я имею в виду — зачем вы легли в мою постель, если не намеревались вынудить меня сделать вам предложение?

— Я вовсе не намеревалась сообщать вам свое настоящее имя. Как бы вы догадались? Той ночью, когда мы… мы встретились после того, как… папу похоронили, было темно. Я была почти ребенком. Каким образом вы должны были меня узнать? Вы меня и не узнали. И если бы не увидели бюро…

— Я и так уже знал.

Она похолодела:

— Вы знали?

— Не с самого начала, — сказал он тихо. — Вы никогда не задумывались, почему я принял приглашение погостить в этом доме? Уверяю вас, обычно я не бываю в таких местах.

Она молча покачала головой.

— Я хотел убедиться, что с вами все в порядке. Что о вас заботятся. Когда ваша тетя не вывезла вас в свет…

В груди Верити родился истерический смех. Она перестала слышать, что он говорит. Тетя Фарингдон? Вывезла ее в свет? Он с ума сошел?

— Тогда я приехал, чтобы найти вас. Но когда я спросил вашего дядю, он сказал, что вы умерли.

Холод проник в сердце Верити.

— Он так и сказал?

Нет сомнений, что он хотел бы, чтобы это было правдой. И в каком-то смысле так оно и было.

— Вы хорошо себя чувствуете?

Внезапная озабоченность в его голосе поразила Верити. Она посмотрела на него и автоматически кивнула.

— Идите сюда. Сядьте у камина. Вы дрожите. — Сильные пальцы схватили ее за руку, и она обнаружила, что ее ведут к камину и мягко подталкивают в кресло.

— Э-э… он не горит, — сказала она, ошеломленная тем, как вдруг забилось ее сердце от одного его прикосновения, как задрожали ее руки…

Опустившись на колени у камина, он заметил:

— Пусть я нынче и граф, но уверяю вас — прекрасно помню, как разжигать огонь!

В минуту ярко разгорелось пламя, ничуть не растопившее ледяной комок, в который превратилось ее сердце. Ужасно было сознавать, что ее дядя фактически отрицал само ее существование.

— Но… как же тогда?.. Как вы узнали?

— Это мой слуга, — сказал он, выпрямляясь. — Он узнал от той горничной — Сьюки? — что вы не умерли. Почему, Верити, почему вы это сделали? Не может быть, чтобы вы хотели стать моей любовницей. Что вы получили от этого, что могли получить?

— Мою свободу. Когда обдумала ваше предложение, я поняла, что это мой шанс спастись. Если я сделаю что-то настолько шокирующее, то они никогда не возьмут меня обратно.

Макс сел на корточки, глядя на нее с ужасом:

— Господи милосердный, девочка! Как вы могли так рисковать?

— Чем рисковать? — тихо спросила она. — Мне нечего было терять.

Его глаза блеснули.

— Я позволю себе не согласиться. Вам конечно же было что терять! И я это отобрал!

— Это не имеет значения…

— Дьявол! — взорвался он. — Вы решили так думать…

— Не имеет значения, — твердо повторила она, стиснув кулаки так сильно, что ногти ее вонзились в ладони. — Мой двоюродный брат… — Она вздрогнула, представив, что потеряла бы девственность с Годфри. Справившись с собой, она прошептала: — Вместо того чтобы оказаться жертвой насилия, я решила отдаться мужчине, которому я… доверяю.

— Почему вы не сказали мне? — спросил он, ненавидя суровые ноты в собственном голосе, но сила, с которой он сдерживал желание схватить ее в объятия и доказать, насколько он не стоит доверия, едва не убивала его самого.

— То, что я была… девственна?

— И это тоже, — кивнул он с мрачным видом. Зная, что сделал ей больно, он мучился этим. — Почему бы вам просто не сказать мне, кто вы? Попросить меня о помощи…

Ее глаза расширились.

— Почему я не сказала?.. Но вы никогда не сделали бы меня своей любов…

— Нет! Будь я проклят!

— Так что я не могла бы сбежать!

Его совесть возмутилась.

— Вы не считали, что я мог вам помочь?

— Как? — Этот простой вопрос выбил у него почву из-под ног. — Мне нет еще двадцати одного года. Лорд Фарингдон является моим опекуном. У меня нет ни денег, ни других родственников, которые могли бы взять меня под опеку. Поскольку я экономила им жалованье по крайней мере гувернантки и камеристки, моя тетя отказалась писать мне рекомендацию. Что вы смогли бы сделать, если бы я сказала вам, кто я такая? После вашего отъезда мое положение стало бы еще хуже.

— А после того, как закончилась бы наша связь? После того, как я научил бы вас вашему ремеслу? — Он не мог сдержать горечи в голосе.

Боже! И его еще забавляла мысль, что она понятия не имеет, какое действие на него оказала, что ей никогда не понадобится обзаводиться другим любовником.

Верити покраснела:

— Я… я солгала. Я никогда не собиралась быть… идти… к другому. Я собиралась купить аннуитет.

— Что? — Его мозг никак не мог это переварить.

Озадаченная морщинка появилась на ее лбу.

— Аннуитет. Да вы знаете. Консоли, государственные облигации. Вы покупаете их, и они приносят вам три процента в год.

Дьявольщина! Он знал, что такое аннуитет! Он почувствовал себя немного лучше. На самую малость. По крайней мере, она на самом деле не хотела становиться чьей-то любовницей. Но оставался неоспоримый факт: она стала чьей-то любовницей. Его любовницей.

— Позвольте мне выразиться прямо, — сказал он жестко. — Все, чего вы хотели от меня, — это защита и безопасность? И вы не хотели вступать в брак со мной?

Ему показалось, что Верити колеблется, но затем она подняла голову:

— Да. Я хочу сказать — нет.

Ужасная мысль пришла к нему. Она не хотела карьеры куртизанки — и слава богу, но она и не хотела замуж… Он почувствовал тошноту. Значит, он…

— Верити… Я знаю, что заставил вас страдать. Если бы я знал… я бы не повторил это вновь. — Его голос вздрогнул и затих. Он бы вообще не сделал этого. Он не мог взять на себя риск рождения ребенка. Если бы только не был женат на ней.

— Это не так! — прервала его девушка. — Вы не… это не было… Я не могу стать вашей женой. Если вы хотите меня, я буду вашей любовницей, но…

— Разрази меня господь, если будете… Какого черта, что там происходит?

Неясный шум в зале перекрыл единственный голос, который показался Максу знакомым, но он не помнил, чей это голос.

— Прочь с дороги, любезный! Я собираюсь встретиться с его светлостью, а прочие могут убираться ко всем чертям!

Щеки Верити посерели, а зрачки от страха расширились настолько, что глаза казались черными.

Фарингдон.

Времени, чтобы подумать и обсудить ситуацию с ней, не было. Только действия сейчас могут ее спасти.

Макс схватил Верити за плечи.

— Послушайте, — сказал он. — Времени нет. В последний раз — вы хотите избавиться от ваших родственников? Любой ценой?

Она открыла рот, но не издала ни звука. Конвульсивные движения ее горла отозвались в нем болью, но он жестко сказал:

— Быстрее, Верити. Доверяете ли вы мне?

Она кивнула.

— Отлично. Я приглашу Фарингдона войти. Следуйте моему примеру и не занимайтесь самодеятельностью. И прежде всего — не противоречьте мне ни в чем! Что бы я ни сказал, Верити. — Затем он подошел к двери и открыл ее.

Лорд Фарингдон стоял в центре зала, в пропыленной одежде, и лицо его было красным от злости.

— Входите, лорд Фарингдон. Разве я что-то забыл у вас? Мне скорее показалось, что я забрал все необходимое.

— Ей-богу, вы ловко обделываете ваши делишки, Блейкхерст! Но на этот раз вы зашли слишком далеко! К тому же это глупо. Вы думали, я не пойму, что она убежала с вами?

Макс сделал вид, что задумался.

— Нет. Я действительно не считал, что вам не хватает мозгов. Вот честности — о да. Признаю, что здесь у меня есть сомнения.

Фарингдон подскочил от возбуждения.

— Какого черта вы имеете в виду, сэр?

Гнев наполнил Макса.

— Я спросил вас, лорд Фарингдон, какова судьба мисс Скотт, а вы заявили мне, что она умерла.

Его светлость возразил:

— Ничего подобного! Я сказал, что ее больше нет с нами. Это вы сами предположили…

— Вы никак не возразили против моего предположения и, по сути, подтвердили его! — отрезал Макс. — Фактически вы намекнули, что она покончила с собой!

— Это не ваше дело! — взревел Фарингдон. — Она под моей опекой и…

— Уже нет, — проинформировал его Макс. Подойдя к Верити, он предупреждающе сжал ее руку. — В настоящее время она находится под моей защитой.

Фарингдон понимающе улыбнулся, и голос его сделался масленым:

— Разумеется. Но вы действительно хотите, чтобы стало известно, что вы соблазнили невинную девушку и увезли ее из-под семейного крова? Что вы открыто держите ее в своем доме? Я так не думаю, Блейкхерст. Видите ли, ваша репутация хорошо известна. Естественно, я вам соврал. Для защиты моей подопечной от ваших… э-э… бесчестных намерений. Конечно, если вы хотите дать мне некую компенсацию, небольшую сумму в счет заботы, которую она получала… — Он откровенно ухмыльнулся. — В конце концов, судя по постельному белью, вы полностью оправдали свои деньги!

Первое мгновение Макс не мог поверить своим ушам. Фарингдон хотел заключить сделку, продав потерянную невинность Верити и сделав ее блудницей.

Верити резко втянула в себя воздух, и Макс понял, что она тоже все прекрасно поняла. Он заговорил, не дав ей открыть рот:

— Чтобы прекратить этот разговор, сообщаю вам, что ваша подопечная сделала мне честь, согласившись стать моей женой. Уведомление появится в газетах в ближайшее время. Еще одно оскорбление — и вы будете иметь дело со мной!

— Что? — вскрикнул Фарингдон. — Я запрещаю это! Вы не имеете права!

Макс еще крепче стиснул вдруг задрожавшую руку Верити. Реакция Фарингдона ошеломила его. Да нет же, этот человек не может быть настолько глуп!

— Она не достигла совершеннолетия, — усмехнулся Фарингдон, несколько придя в себя. — Я все отменяю. А она немедленно вернется со мной. Я не знаю, сколько вранья она вам тут наплела, Блейкхерст, но…

— Могу и сделаю, — оборвал его Макс. — А вам предлагаю задуматься над тем, что его светлость герцог Веллингтон крайне высоко ценил полковника Скотта. Поверьте мне, если я передам ему эту историю, вам будет трудно вновь появиться в обществе, Фарингдон. Уведомление будет опубликовано в газетах, и если вы не хотите погубить себя, вы приме re его с достоинством. До свидания, милорд.

— Не так быстро, Блейкхерст, — ответил Фарингдон. — Как опекун мисс Скотт, я желаю услышать, что она захочет сказать. Я нахожу ее в вашем доме, и вы сообщаете мне, что состоите в браке, но я еще не слышал ни слова от моей племянницы. — Он повернулся к Верити.

Дверь распахнулась, и Макс мысленно чертыхнулся, когда, прихрамывая, вошел Ричард.

— Все нормально, Блейкхерст? Клипстон, похоже, счел мое присутствие желательным.

Мысленно послав к черту своего слишком рьяного дворецкого, Макс ответил:

— Лорд Фарингдон хотел бы удостовериться, что я, принося обеты его подопечной, не держал за спиной скрещенных пальцев. Поскольку ты, Ричард, сегодня чуть ранее стал свидетелем нашего бракосочетания, то не мог бы ты взять на себя труд успокоить его светлость, сказав, что все обстояло как должно?

Ричард вытаращил глаза.

— Я… прости, Макс, что?

Господи помоги! Макс выдавил из себя утомленную улыбку и вздохнул:

— Да, я знаю, Ричард. Меня тоже шокировало, что он считает, будто мое слово требует подтверждения, но это не важно. Вы устраните его заблуждение, и все забудется.

Ричард прямо встретил его взгляд:

— Вы уверены, Блейкхерст?

Макс ответил таким же прямым взглядом.

— Совершенно уверен, Ричард. Иначе мне пришлось бы вызвать его. А это скучно.

Пожав плечами, Ричард обратился к Фарингдону:

— Не понимаю, почему вы подвергаете сомнению слово Блейкхерста. Брак состоялся. Довольны ли вы?

Вместо ответа, Фарингдон повернулся на каблуках и вышел, захлопнув за собой дверь. Ричард взорвался:

— Проклятье!

Макс жестом заставил его замолчать. Напряженно вслушиваясь, он ждал…

Раскатистый грохот известил, что лорд Фарингдон собственноручно закрыл входную дверь. Макс неохотно повернулся и встретил пристальный взгляд Ричарда.

— И что ты намерен делать сейчас? — спросил Ричард, стиснув зубы.

Макс взглянул на часы, стоящие на каминной полке:

— Пять часов. Рикки, возьми дорожный экипаж и пришли ко мне Хардинга. Вы с Альмерией отвезете Верити прямо в Блэкени. Я буду там, как только смогу получить разрешение. Ты сможешь быть посаженым отцом невесты и выступить вместе с Альмерией в качестве свидетеля.

— Что?

Два потрясенных вопля слились в один.

— Рикки! — рявкнул Макс. — Отправляйся. Немедленно. — Он выдержал взгляд Ричарда и добавил: — Тут ничего не поделаешь. Я должен успеть до того, как Фарингдон поймет, что мы солгали. Я ни на грош не доверяю этому подлецу.

Выругавшись, Ричард обратился к Верити:

— Добро пожаловать в семью. — И захромал прочь.

На глазах Верити рушился до основания весь ее мир.

— Милорд, графы так не…

— …Поступают, — докончил он за нее. — Еще как поступают.

— Берешь ли ты эту женщину в свои законные жены?..

Через три дня дрожащая Верити стояла рядом с Максом в гостиной в Блэкени и слушала размеренный голос священника. Этого не могло быть. Она должна была обезуметь, чтобы позволить ему принести в жертву ради нее свою свободу.

— Будешь ли ты любить ее, утешать ее, почитать и заботиться о ней в горе и в радости, в богатстве и в бедности, пока смерть не разлучит вас?

— Да.

Спокойный ответ Макса покоробил ее. Он вовсе не собирался жениться на…

Но, что же изменится для него? Ничего. Он будет свободен вести любой образ жизни по своему выбору. Сознание этого ее не утешало. По своему выбору она могла лишь вернуться в Фарингдон-Холл. Макс резко втянул в себя воздух, и это вернуло ее к реальности.

Священник смотрел на нее с выражением ожидания на лице. Она непонимающе оглянулась.

— Да! — пробормотал за ее спиной Ричард.

— Д-да…

Голос ее был едва слышнее шепота, но это удовлетворило священника, и он продолжил:

— Кто отдает эту женщину в жены этому мужчине?

Верити застыла, когда Ричард вышел вперед, завладел ее правой рукой и передал ее священнику. Она застыла еще больше, когда священник положил ее руку в ладонь Макса. У нее пересохло во рту, а в горле застрял удушливый ком. Как он должен ненавидеть ее! Он взглянул на нее лишь единожды, когда она подошла к алтарю.

Макс почувствовал, как маленькая дрожащая ладонь легла в его руку, и похолодел, как от внезапной стужи. Он старался не смотреть на Верити, но теперь должен был взглянуть. Она выглядела спокойной, но бледной, очень бледной. А ее рука в его руке, казалось, могла рассыпаться от напряжения. Он чувствовал мелкую дрожь. Черт. Она что, настолько его боится?

Он осторожно погладил большим пальцем ее тонкие пальчики и сосредоточился, повторяя клятву:

— Я, Максвелл Блейкхерст Джеймс, беру тебя, Верити Анна, в свои законные жены… — Еще один обет. Перед Богом и людьми. Каким-то образом ему придется примирить его с другими обещаниями, которые он давал. — Любить и беречь… — Он подавил содрогание стыда. Множество людей каждый день приносят подобные обеты, и в мыслях не держат их соблюдать… — И я даю в том тебе свое слово.

Сдавленный шепот Верити, повторявшей свои обеты, пронзил его. Она не колебалась, только дребезжащая нотка звучала в ее голосе, как будто ей сдавило горло. Она не хотела этого брака. Макс не сомневался, что только страх быть вынужденной вернуться к Фарингдонам сломил ее сопротивление. От этого ему ничуть не становилось легче.

— …И я даю в том тебе свое слово.

Макс осторожно снял перчатку с ее левой руки, и его сердце сжалось при виде покрасневшей, шероховатой и покрытой трещинками от работы кожи ее тонких пальцев. Твердо взяв себя в руки, он повернулся к Ричарду и увидел, что тот протягивает кольцо. Он положил его на молитвенник, чтобы священник благословил. Затем он надел его на безымянный палец Верити.

Она вскинула на него изумленные серые глаза.

Он выдавил из себя улыбку и повторил за священником:

— Этим кольцом я беру тебя в жены, моим телом я почитаю тебя… — Он говорил, продолжая придерживать кольцо на ее пальце.

Пути назад не было. Он услышал, как священник произнес заключительные слова и объявил их «…мужем и женой».

К концу обеда этим же вечером Верити сделала несколько открытий насчет того, как вести себя за обедом в приличном обществе. Среди прочего надо было помнить, что после последнего блюда следует встать и уйти, чтобы джентльмены могли перейти к винам.

— От вас потребуется немало стараний, если вы хотите занять свое место в свете, не делая Макса посмешищем, — речитативом внушала ей леди Арнсворт.

Верити сосредоточилась на том, чтобы не опрокинуть свою чашку с чаем и чтобы вышеупомянутая чашка не дребезжала, когда она ставит ее на блюдце. У нее не было желания занимать свое место в лондонском свете.

Леди Арнсворт продолжала расписывать правила ее поведения в обществе:

— Крайне важно, чтобы вас видели везде, где это необходимо. И с нужными людьми. Сплетни обязательно поползут, но, если вы будете вести себя достойно, влияние Макса должно оказаться сильнее. — Она окинула Верити предупреждающим взором. — Мы должны, однако, быть реалистичными. В высшей степени маловероятно, чтобы вы приобрели поручителей. — Она отпила чай из чашки. Памятник добродетельного смирения.

— Поручителей? — переспросила Верити.

Леди Арнсворт одарила ее улыбкой превосходства.

— Для клуба «Олмак». Учитывая возможный скандал, сопутствующий вашему браку, едва ли я смогу уговорить кого-либо из патронесс одобрить вашу кандидатуру. Но вас, вероятно, могут пригласить на одно из их собраний для более широкого круга. И есть еще одна тема, затронуть которую я считаю своим долгом, — продолжала леди Арнсворт.

Верити уже усвоила, что, когда Альмерия Арнсворт заводила речь о долге, это наверняка означало что-то неприятное.

— Брачное ложе.

Верити поставила свою чашку на блюдце с грохотом ружейного выстрела.

— Я… не думаю, что… то есть мне бы не хотелось, чтобы вы считали себя обязанной…

Леди Арнсворт взглядом заставила ее замолчать.

— Даже если нечто уже имело место, я считаю своим долгом информировать вас о том, что джентльмен предъявляет очень разные ожидания к своей жене и к своей… — она утонченно вздрогнула, — своей любовнице.

Лицо Верити вспыхнуло.

— В своей жене, — продолжала леди Арнсворт, — джентльмен ищет мать для своих наследников. Любезную хозяйку дома. Короче говоря, ему нужна леди.

Судя по ее тону, Макс, вероятно, зашел в своем оптимизме слишком далеко, если ожидал этого, но она продолжала, невзирая ни на что:

— Говоря о моем племяннике, было бы совершенно необоснованным ожидать, что он не будет продолжать искать развлечений в другом месте. Джентльмены, такие как Блейкхерст, предпочитают получать удовольствие вне брачного ложа. Истинной леди, естественно, не следует замечать таких вещей.

Рисунок ковра расплылся перед ее глазами. Ее пронзил холод. Она смутно слышала, что леди Арнсворт еще что-то говорит, но не понимала ни единого слова. Только с ужасом сознавала, что навсегда стала чужой для Макса. Ей оставалась одна надежда — что со временем он простит ее за то, что она сделала.

— Я надеюсь, что я выразилась совершенно ясно, дорогая племянница.

Верити догадалась, что ответить было необходимо.

— Да. Спасибо. Совершенно ясно. — Она встала и выдавила из себя неловкую улыбку. — Если вы извините меня, леди Арнсворт, я сейчас удалюсь. День был такой длинный, и я очень устала.

Холодный кивок был единственным ответом.

— Тогда спокойной ночи, сударыня. И благодарю вас за ваши советы.

Она встала и направилась к двери.

— Шнур от звонка рядом с дымоходом. Верити обернулась и взглянула. Так оно и было.

— Да, кстати… Вы должны позвонить миссис Хенти. Она отведет вас в ваши покои.

Верити побледнела. Предыдущие два дня миссис Хенти, экономка, показывала ей дом. Поджатые губы этой женщины и ее холодные реплики ясно давали понять, какого она мнения о невесте хозяина.

— Все в порядке, мадам. Мне кажется, что у нее достаточно дел и без этого. Вчера она показала мне мою комнату. Я уверена, что смогу ее найти. — Верити еще раз заставила себя улыбнуться. — Благодарю вас.

Она тщательно закрыла за собой дверь и остановилась, глубоко дыша. Потом она услышала голоса. Мужские голоса. Она заметалась, всеми нервами ощущая тревогу. Макс и Ричард приближались к гостиной. Мысль о том, чтобы оказаться лицом к лицу с Максом, когда она только что выслушала от леди Арнсворт перечень обязанностей леди, растравивший ее раны, ужаснула ее. Подобрав юбки, Верити бросилась прочь.

Несколько раз повернув неправильно, Верити, наконец, нашла нужный коридор и, как она надеялась, нужную дверь.

Она открыла дверь и спросила себя, ту ли комнату нашла или неправильно поняла миссис Хенти. Это была гостиная, не спальня. Но все лампы были зажжены, как будто подготовлены в ожидании.

Она нерешительно ступила внутрь, стараясь вспомнить, что сказала та женщина, указывая на комнату. Внутрь они не заходили. «Это апартаменты хозяйки, миледи. Его светлость помещается в конце коридора». Верити даже не подошла к двери.

Апартаменты. Так что это должна быть та самая комната. Дверь на противоположной стороне была приоткрыта. Удивляясь мягкости драгоценного узорного ковра под ее подошвами, Верити решилась заглянуть во вторую дверь: ее глаза расширились. Такая огромная и роскошная спальня наверняка не может быть предназначена для нее. Это немыслимо!

Старая, потрепанная ночная рубашка, лежавшая на аккуратно отвернутой постели, заверила ее, что эго совершенно определенно ее комната. Ей стало жарко от смущения, ведь горничная, распаковавшая багаж, должна была видеть ее жалкий ночной убор.

Оглядевшись, она обнаружила в углу дорожное бюро своего отца. Его выщербленная, побитая в путешествиях древесина смотрелась совершенно не к месту в роскоши этой комнаты. Слезы потекли по ее щекам, и она вытерла их дрожащей рукой. Даже здесь, в своей спальне, она не смела плакать. Это была ее первая брачная ночь. В любой момент Макс может прийти через двери, соединяющие их покои, — она взглянула на золоченые часы, стоящие на каминной полке, — а может, и не прийти.

Так или иначе, Макса она не увидит. Вместо того Макса, ее нежного любовника и защитника, она получила лорда Блейкхерста — холодного, вежливого мужа. И мысль о том, чтобы делить с ним постель, ужасала ее.

Торопливо выпутавшись из свадебного платья, она умылась и натянула через голову свою ночную рубашку, радуясь ее огромному размеру и бесформенности. И с унынием взглянула на кровать. Кровать с шелковыми покрывалами и богатыми драпировками выглядела удобной и уютной и слишком большой для нее.

Можно посидеть у камина, пока не захочется спать. Верити методически обошла комнату, выключая лампы, пока из всего освещения не остался только свет лампы у постели. Устроившись в кресле, она слегка вздрогнула. Что ж, она добилась своей цели: она была в безопасности.

Безопасность — разве это не главное? Ее взгляд вновь пропутешествовал по комнате, отметив роскошную мебель, богато драпированные окна и соответствующий им полог постели. Ее постели. Она взглянула еще раз. Не похоже, что все это принадлежит ей. Изысканное убранство комнаты насмехалось над ней, требовало признать, что никогда маленькая провинциалка не будет достойна всего этого. Слезы хлынули потоком.

Она вжалась в кресло, пытаясь укрыться в нем. Может быть, нужно зажечь огонь…

— Я надеюсь, эти апартаменты вам по вкусу, мадам.

Низкий, протяжный голос вырвал ее из оцепенения. Ее муж стоял в дверях, которые предположительно вели к его собственной спальне.

Бывают вещи и похуже, чем найти свою невесту ждущей тебя в постели под одеялом. Например, увидеть, как она ютится в кресле у незажженного камина. Он вспомнил, какой холодной, мрачной, тесной была ее каморка у Фарингдонов.

Камин был подготовлен. Нужно было только поднести к нему огонь. Почему она это не сделала? Он подошел к камину и нагнулся. Через минуту за решеткой шипело и потрескивало пламя. Потом он увидел, во что она была одета. Боже мой!

— Что это за чертовщина? — проворчал он. И нахмурился, когда она напряглась и обхватила себя руками, будто защищаясь.

— Я собиралась лечь спать. Это моя ночная рубашка.

Чувствуя себя нелепо, он рявкнул:

— Я сам вижу, что это ночная рубашка. Почему Альмерия не купила для вас новую, когда тратила мои деньги? — В тот же момент, как эти слова сорвались с его губ, он понял, что сказал не то.

Темные глаза сузились.

— Благодарю вас, милорд. Этого совершенно достаточно для моих потребностей. В конце концов, никто ее не увидит.

Его брови взлетели.

— Ясно. — И тут же он проклял себя, когда ее щеки запылали, и вспомнил, по какой причине пришел к ней. Даже в этом ужасном, скрывающем все тряпье ее тонкая фигурка выглядела так, словно ее может унести дуновение ветра.

— Вы позвонили, чтобы вам принесли ужин? Вы едва коснулись обеда.

— Да.

Он редко слышал такую непосредственную ложь. Как догадался, что это ложь, он не знал. И не стал спорить. Просто шагнул к каминной полке и дернул за шнур звонка.

— Что вы делаете? — спросила Верити.

— Посылаю за вашим ужином! — прорычал он. И сам себе поразился. Он пришел, готовясь быть вежливым, даже нежным. Каким образом она успела настолько вывести его из равновесия?

Верити покраснела, потом побледнела.

— Совершенно незачем беспокоить ваших слуг, милорд. И… и я все равно не была голодна.

— Тогда вы, черт возьми, должны быть голодны сейчас, — сказал он. — И нечего дуться, это ничему не поможет.

— Я не дуюсь! — Ярость в ее голосе удивила его, но это было, по крайней мере, лучше, чем полная безжизненность, в которой она пребывала. — И я вполне способна решить, когда мне нужно есть!

— Разумеется, — ответил он, изо всех сил сдерживая раздражение. — Поэтому я скажу, чтобы принесли несколько яблок, хлеб и сыр, который вы можете съесть, когда решите, что вам это нужно.

Что-нибудь простое. Он не хотел морить ее голодом, но будь он проклят, если добавит работы прислуге только потому, что она не пожелала есть за столом.

— Благодарю вас, милорд. Это… это очень любезно с вашей стороны. Просто я… Мне очень жаль. Я уверена, что обед был прекрасный, но все эти соусы… и я не была так уж голодна.

Любезно? Он хмуро напомнил себе, на что была похожа ее жизнь. И — вспомнил, как был не в состоянии переварить обильную плотную еду после многолетней кампании в Пиренеях.

— Может быть, вы будете еще более любезны, милорд?

Он застыл. Черт. Он мог бы догадаться, что она попытается обернуть его мимолетный промах в свою пользу. Чего она теперь захочет?

— Возможно, — помедлив, произнес он.

— Я бы предпочла сама заказывать себе пищу.

Он нахмурился, колеблясь. Ее голос звучал так сдержанно, что нельзя было различить интонаций.

— Вы дадите мне честное слово, что пошлете за едой, а когда ее принесут — съедите?

Она кивнула.

— Ваше слово, сударыня, — настаивал он.

Очень медленно она повернула к нему лицо.

— Мое честное слово? — Мрачность ее глаз и тонкая линия сжатых губ полоснули его точно ножом.

— Да, — сказал он.

Он должен убедиться, что она что-нибудь съест. В глубине души он знал, что, если Верити даст слово, она его сдержит.

Она взглянула ему в глаза:

— Вы его получили. Чего бы оно для вас ни стоило. Спокойной ночи, милорд.

— Ваш покорный слуга, мадам.

Макс поклонился и вышел. Закрыв за собой дверь, соединяющую их покои, он прислонился к ней, раздумывая. «Чего бы оно для вас ни стоило…». Дьявол, что она имела в виду? Что он не может рассчитывать на то, что она сдержит слово? Нет, это не так. Она имела в виду нечто совсем иное. Неужели она считала, что он не придает ее слову никакого значения?

Лучшее, что он мог сделать, — это налить себе большой стакан бренди и лечь в постель. Когда-нибудь он привыкнет к тому, что она спит в соседней комнате. Он справится, особенно когда его тело привыкнет к мысли, что ему придется поддерживать полный контроль над собой во время любого визита к постели жены.

 

Глава 8

Два часа спустя Макс все еще не спал. Злясь на собственную глупость, он неотрывно смотрел на дверь, соединяющую покои. Он принял решение, черт побери! Он не пришел ночью к ее кровати. Он слышал, как входила миссис Хенти. Дважды. Значит, она принесла какую-то еду. К настоящему времени Верити должна была ее съесть. И должна была крепко спать.

Но если она не спит… если она ждет его… разве он не дал понять совершенно ясно, что не вернется в эту ночь? Или в любую другую ночь, пока способен управлять своими страстями. Мысль о том, что она может ждать его… нет. Он должен был проверить.

Он открыл дверь очень тихо. Если бы она уже спала, последнее, что он хотел сделать, — это разбудить ее. Огонь в камине прогорел до углей, но рядом с кроватью все еще мерцала лампа. В этой огромной кровати лежала его жена и сонно дышала, обняв подушку, словно прильнув к любовнику. Он должен был сохранить самообладание, иначе вряд ли сможет разделить с ней постель.

Мягко ступая, он подошел и посмотрел на нее сверху вниз. О дьявол! Ее глаза были покрасневшими, ее бледные щеки исполосованы следами от слез. То, что она плакала, пока не заснула, ударило его в самое сердце.

Он смотрел на нее. Она утверждала, что никогда не хотела заманивать его в ловушку, что собиралась стать его любовницей. А потом купить аннуитет. Неужели она действительно думала сохранить в тайне подобный обман? Эта мысль расстроила его. Мог бы он хоть когда-нибудь узнать истину, если бы Хардинг не дознался, что Верити Скотт жива?

Его пальцы потянулись погладить ее влажные щеки. Он отступил, дрожа. Подавив проклятие, прикрыл покрывалом ее плечи, отвергая искушение, преодолевая яростный протест своего тела, неотступно жаждущего оказаться в кровати рядом с ней и заняться с ней любовью, заглушая свое сердце, которое стремилось утешить ее. Любой ценой он должен был держаться от нее на расстоянии.

У нее нет причин плакать, жестко сказал он себе. Она получила то, чего добивалась, — безопасность. Во всех материальных смыслах.

Если бы только она не была Верити Скотт! Женщина, которую он должен был защитить своим именем, не имея другого выбора. Если бы только она была — если уж начистоту — Селиной! Он взглянул на нее еще раз. Темные тени под глазами вызвали укол боли. Она, должно быть, измучена. Он осторожно вновь провел пальцами по ее щеке. Такая мягкая. Шелковая.

— Спокойных снов.

Он услышал тихий вздох. Она уютно прижалась к подушке и подставила щеку под его ласки. Он неохотно отнял руку.

Затем тихонько задернул кроватный полог и ушел.

Луч света полоснул по глазам Верити. Она медленно открыла глаза и моргнула. Полог ее кровати с одной стороны был закрыт, пропустив этот единственный луч. Когда она это сделала? Верити, зевая, утонула щекой в мягкой подушке. Она вспомнила, как легла спать, но не закрывала завесы. Другое воспоминание пришло к ней: нежные ласки и бархатный глубокий голос: «Спокойных снов». Это был сон. Не более.

Верити села и потянулась. Прошлой ночью она приняла некоторые решения насчет своего брака. Она не знала, сможет ли успешно претворить их в жизнь, но нужно было попытаться. Это был единственный способ хоть частично спасти чувство собственного достоинства.

Она должна была бы сделать все возможное, чтобы в этом браке показать Максу, что он может доверять ей. Как-то она должна была убедить мужа, что не была блудницей, которой он ее счел. Ему нравилась Селина. Она была уверена в этом. Разве ему не сможет понравиться Верити? Хоть немножко?

Тут в дверь легонько постучали.

— Войдите!

Дверь отворилась, и в проеме возникла горничная с огромным, тяжело нагруженным подносом.

— Я не звонила, — удивилась Верити.

— Нет, миледи. Его светлость распорядились, чтобы вам принесли завтрак. — Девушка смотрела на нее с любопытством. — Куда мне поставить поднос, мэм? Желаете завтракать в постели?

В постели? Завтрак в постель? Она вспомнила того человека, который оставался всю ночь в холодном унылом доме, охраняя сон сироты. А потом ушел, чтобы найти ей что-нибудь на завтрак. Это был человек, за которого она вышла замуж. Независимо от того, насколько он мог сердиться на нее, она была в безопасности.

Принимая ее молчание за согласие, служанка принесла поднос и бережно положила его ей на колени.

Растерянная Верити сказала:

— Благодарю вас. Как вас зовут?

— Сара, сударыня. Я буду вам прислуживать.

— О! — Верити улыбнулась. — Это приятно узнать.

— Только до тех пор, пока я не выйду замуж, мэм, — сказала девушка с реверансом. — Миссис Хенти подумала, что так будет лучше. Ее милость говорит, что вы должны будете найти себе в Лондоне настоящую камеристку, поэтому миссис Хенти сказала, что я должна буду вам служить, пока вы се не наймете.

Камеристка? Одна из тех ужасных, высокомерных существ вроде той, что прислуживала тете Фарингдон? Ну уж нет, если от нее хоть что-нибудь зависит. Леди Арнсворт предполагает, что она ради этого отправится в Лондон. Пусть предполагает хоть до второго пришествия. И раньше рак на горе просвистит: «Зеленые рукава», чем нога новой леди Блейкхерст по собственной воле ступит в модный лондонский салон.

Две недели спустя Верити признала, что не достигла прогресса ни в одной из поставленных целей. Несмотря на то, что Макс был мучительно вежлив с ней, она сомневалась, что он стал больше уважать ее. Скорее всего, он просто уважал себя.

Макс называл ее мадам или жена и относился к ней со всем вниманием, когда она его видела, а это происходило только за столом. И у Верити было подозрение, что единственной причиной, по которой он с ней видится, — это то, что он был полон решимости откормить ее.

Дела шли плохо. Каждый раз, когда она видела его, боль вгрызалась в нее все глубже, мучила ее нее беспощаднее. Макс, который ее спас, был единственным человеком, который заботился о ней после смерти папы. Он действительно приехал к Фарингдонам, чтобы найти ее, чтобы убедиться, что с ней все в порядке. А она его предала. Независимо от того, что она не планировала этого, он оказался о ловушке. И хотя Верити думала, что он признал отсутствие у нее намерения заманить его туда, их брак оставался незавершенным. Он никак не показывал, что хочет ее как жену. Он никогда не касался ее, за исключением случаев, когда брал ее под руку, чтобы повести на обед.

Вскоре он вернется в Лондон на осеннюю сессию парламента. Без сомнения, он воспользуется этим, чтобы поискать развлечений, которых не находит на пустующем брачном ложе.

Пробили часы. Она бросила взгляд в трюмо и напомнила себе, что элегантно одетая дама, отразившаяся в нем, была не мисс Верити Скотт, бедная захудалая родственница, а графиня, леди Блейкхерст, наряженная по последнему слову моды. Если она все время будет напоминать себе об этом, она, возможно, даже сама в это поверит. Более того, даже миссис Хенти может примириться с этим.

В ту же секунду, как часы замолчали, послышался стук в дверь. Десять часов. Она сделала глубокий вдох.

— Войдите!

Без сомнения, эта женщина ждала перед дверью последние несколько минут, добавляя завершающие штрихи к гранитно-жесткому выражению своего лица.

Когда миссис Хенти вошла, Верити набралась твердости и заставила себя заняться списком хозяйственных вопросов, представленных ее вниманию, с мрачной дотошностью все время напоминая себе: «Ты — леди Блейкхерст. Хозяйка дома».

Меню. Бельевой шкаф. Необходимость предоставить помощь вдове Грейнджер, которая потеряла единственного сына в море…

Глядя на то, как мисс Скотт проглядывает список, миссис Хенти выпрямилась:

— К сожалению, ваша милость, я вынуждена сказать, что в день квартальных платежей я увольняюсь.

Верити побледнела:

— Увольняетесь? Миссис Хенти, вы уверены, что это необходимо? — Многое в этой женщине раздражало ее, но она служила здесь всегда и явно была предана семье.

— Я приняла решение. — Миссис Хенти словно превратилась в несокрушимую скалу. — Я надеюсь, его светлость обеспечит меня пенсией после стольких лет службы?

Верити застыла.

— Э… Ну да. Да, он, конечно, обеспечит. Если вы настаиваете на этом, миссис Хенти, я скажу ему, но если вы… Ну, если вы измените свое мнение, я уверена, он будет гораздо счастливее.

Челюсти пожилой женщины закаменели.

— Вы очень добры, мэм. Я буду признательна, если вы известите его светлость.

Что-то в ее интонации встревожило Верити. Несмотря на то, что миссис Хенти служила Максу столько лет, она не хотела обращаться к нему сама. Почему?

— И последнее, мадам. Насчет… Сары.

Верити, закрывавшая домовую книгу, остановилась:

— Сара? Моя горничная?

— Ее необходимо уволить, — отрывисто заявила миссис Хенти. — Вам нужно будет подыскать дру…

Верити прервала ее:

— Минуту, миссис Хенти. О том, нужно ли уволить какую-либо горничную, буду принимать решение я сама, особенно если речь о той, которая мне прислуживает. Какое преступление совершила Сара?

Она удивилась, увидев, что губы женщины задрожали.

— Миссис Хенти?

Ответ прозвучал. Жесткий и бескомпромиссный.

— Какое преступление? Она в тягости! — Губы сжались в тонкую линию, и больше она не произнесла ничего.

Этого было вполне достаточно. Ни одна нормальная леди даже не задумалась бы о том, чтобы оставить при себе служанку, совершившую подобный грех.

Верити проглотила все гадости, которые так и просились ей на язык, и сосредоточилась на сути вопроса.

— Нет.

— Но, мадам?..

— Нет. Я не буду увольнять ее.

— Но… она в тягости. Она…

— Будь я проклята, если брошу первый камень! Естественно, как только она не сможет выполнять свои обычные обязанности, мы подыщем для нее другие, более легкие задачи… возможно, починка, или она может взять на себя кладовую. Это даст нам время, чтобы подумать о том, как помочь ей. А когда подойдет время родов, мы сможем…

— Вы бы сделали это для нее?

И тут Верити заметила: под безупречно белым фартуком руки миссис Хенти были крепко стиснуты, как будто она молилась. И глаза ее ярко горели. Слишком ярко.

— Миссис Хенти, ваше решение уволиться как-то связано с состоянием Сары?

Горло женщины судорожно задергалось. Она кивнула. Ее голос хрипло срывался, как будто они сейчас заплачет.

— Сара моя… моя племянница. Единственное дитя моей сестры. Та умерла, когда Саре было три года. Горячка. Я обещала, что буду присматривать за Сарой. — Женщина с трудом сглотнула. — Ей только семнадцать, мэм.

Верити кивнула и похлопала по дивану рядом с собой:

— Садитесь, миссис Хенти. Вы, очевидно, расстроены. Идите сюда.

— Вы очень добры, мадам.

— Оставим мою доброту, — сказала Верити. — Расскажите мне о Саре. Кто отец? Может, его светлость сделает что-нибудь… если этот человек предложит жениться и…

— Это был Тед Грейнджер, миледи.

— Тед? Ох…

Тед Грейнджер, пропавший сын вдовы Грейнджер. Весь экипаж пропал без вести, когда их корабль налетел на песчаную мель Гудвина.

— Она хорошая девочка! — воскликнула миссис Хенти. Затем закрыла глаза и крепче сцепила руки. — Сара с ним встречалась уже давным-давно, — продолжала она дрожащим голосом. — Они уже хотели просить священника огласить имена. Все знали, что он просил ее руки. Когда он умер, она ничего не сказала. Просто попросила оставить ее, она будет в порядке. И только прошлой ночью сказала мне о… о ребенке. Так что я подумала, что если уволюсь и получу пенсию, то смогу вести для нее дом и заботиться о ребенке.

— Вы станете двоюродной бабушкой. Как вам такая мысль?

Миссис Хенти моргнула. И медленно просияла ответной улыбкой.

— Да как-то странно, миледи. Двоюродная бабушка… — Она смахнула что-то блеснувшее со щеки. — Я думаю, могло быть и хуже.

— Гораздо хуже, — заверила ее Верити. — А теперь почему бы нам не подумать о том, чтобы помочь Саре? Вам нет необходимости увольняться, если только вы действительно не считаете, что так было бы лучше для ваших родных.

— Что ж. Я осмелюсь сказать, что все улажено. — Она твердо посмотрела на Верити. — Если ваша милость не возражает, я бы посоветовала вам кое-что насчет ваших волос.

Верити покраснела. Ее волосы были ужасны. Единственное, как она могла укладывать их, — это затягивать как можно туже в пучок.

— Вам следует подрезать их немного. Просто чтобы они могли виться вокруг лица. Чтоб стали немножко мягче.

— Подрезать? — Верити уставилась на нее. — Кто бы мог это сделать?

И тут же получила ответ:

— Я могу это сделать, миледи. Я была горничной матери хозяина, пока она не умерла. И я покажу Саре, как их лучше укладывать. Прекрасные волосы у вас, что уж сказать. Такие густые и вьются… — Она кивнула самым решительным образом. — Так и сделаем. Сегодня же вечером.

Заполучив миссис Хенти в союзники, Верити почувствовала, что у нее прибавилось забот и радости. Похоже было, что любое дело требует личного вмешательства хозяйки. К примеру, сад.

— Это просто позор, миледи! — напрямик заявила миссис Хенти. — Хозяин и мистер Ричард проводят все свое время в поместье, а сад идет прахом.

Верити растерялась. Миссис Хенти думала, что леди Блейкхерст стоит только отдать приказ и вес поменяется, но как воспримет это Макс? Как ее вмешательство? А ведь миссис Хенти с кажущейся небрежностью подбрасывала ей и другие идеи… от которых она уклонялась. С садом будет намного легче. Конечно, если Макс увидит, что она пытается выполнять свои обязанности в качестве хозяйки дома… и если она даст понять, что нуждается в его руководстве…

Она затронула тему сада за завтраком на следующее утро:

— Милорд, миссис Хенти довела до моего сведения, что сады требуют внимания. — Макс поднял глаза, морщась, и посмотрел на нее, сидевшую рядом с полной тарелкой еды. — Ничего серьезного, — торопливо поправилась она, — но мне просто нужно знать, есть ли у вас предпочтения, какие растения вам особенно нравятся или… не нравятся.

Он остановил ее холодным взглядом.

— Сады меня не касаются. Делайте как хотите. — И он спрятался за свою газету.

Верити стиснула зубы.

— Отлично, — сказала она сладким голосом. — Кроме того, и в доме тоже есть некоторые вещи, требующие внимания, — отдельные ковры нужно заменить, портреты почистить, люстры…

— Прошу вас, избавьте меня от перечня ваших домашних забот, сударыня! — отрезал Макс. — Хотя я рассчитывал, что моя жена будет заниматься этими вопросами, я не думал, что она будет утомлять ими меня!

— Прошу прощения, милорд, но я боюсь, что вам придется немного утомиться, так как мне требуется ваш совет по одному или двум вопросам.

Макс, который вновь углубился в London Gazette, опустил газету и уставился на нее. Она встретила его взгляд внешне спокойно, молясь, чтобы он не заметил ее дрожащих рук. Она так давно никому не прекословила. Бог знает, что придало ей мужества сейчас.

— Мой совет? — Его голос вонзился в нее, как ледяной нож. — Мой совет таков: занимайтесь поддержанием порядка в доме, а не испытывайте мое терпение, заменяя вещи, которые, возможно, немного старомодны, но все еще прекрасно служат.

Верити посмотрела на тарелку с ветчиной и яйцами, стоящую перед ней. И обнаружила, что ее аппетит полностью исчез. Вместо этого она налила себе чашку чая. Ее руки едва удержали массивный серебряный чайник.

Макс снова заговорил:

— Я хотел бы напомнить вам, что я женился не потому, что особенно нуждался в жене.

Еще одна глубокая рана, но она вынесла ее со спокойным лицом.

— Спасибо за то, что напомнили мне, — вежливо сказала она и отодвинула свой стул. Ее тарелка осталась нетронутой, чашка чая — полной. Ей казалось, что ее может стошнить.

Его голос догнал ее:

— Вы не закончили завтрак. Ради бога, Верити, вы даже не прикоснулись к еде! Вы проголодаетесь!

Она повернулась, посмотрела на него и сказала, придав своему голосу безразличие.

— Я думаю, милорд, что в возрасте двадцати лег я сама могу судить, когда с меня достаточно.

Дверь тихо закрылась за ней, и в комнате воцарилось ошеломленное молчание. Ричард нарушил его:

— Ты знаешь, Макс, один-два ковра выглядят слегка потрепанными. И я осмелюсь сказать, что если ты желаешь как следует полюбоваться кем-нибудь из наших предков, то почистить портреты было бы весьма разумно.

Он посмотрел на Ричарда, равнодушно поглощающего филе. Его близнец. Полчаса разницы между наследником и никем. Будь он проклят, если оставит это расстояние между собой и братом.

Выйдя из дома, Верити бросилась бежать и бежала до тех пор, пока не достигла буковой рощи, игнорируя боль в боку. Трусиха! Разве ты больше ничего не можешь, кроме как бежать? Дрожа на ветру, она заставила себя подумать еще раз о тех отрывочных сведениях, которыми делилась с ней миссис Хенти. День рождения Макса был на следующей неделе. Ричарда тоже, конечно, так как они были близнецами. Близнецы. Их очевидную дружбу и близость разорвала она. На что это может быть похоже — быть так близко с кем-то, знать, что, как бы вы ни ссорились, между вами всегда сохраняется некая нерушимая связь?

Но связи могут порваться. Даже кровные связи… Отвлекая себя от этой темы, она вспомнила, как сказала Максу, что ей некому дарить подарки. Ну вот, теперь есть кому. Однако… день рождения. Она задумалась.

Верити не хотела ничего покупать. Денег у нее было достаточно, но ее беспокоило то, что они в любом случае принадлежали Максу. Мысль о том, чтобы купить ему подарок за его собственные деньги, шокировала ее. Она хотела придумать что-то особенное, что-то лично от себя, — и придумать получилось только одно.

Высказав свою идею миссис Хенти, она была вознаграждена веселой улыбкой.

— О да! Ему понравится, честное слово! Но как вы устроите, чтобы согласился мистер Ричард? Это ведь дело другое. Пару лет назад попытались… так он отказался!

Верити вполне верила в это. Значит, она должна немного отступить от правил и сделать то, чего поклялась не делать. Посягнуть на уединение Ричарда в библиотеке ради того, чтобы приблизиться к Максу. Она решительно сосредоточилась на эскизе. Сегодняшний сеанс должен быть последним. Ричард игнорировал ее, как обычно, предпочитая заниматься своей резьбой по дереву. Она почти готова была поверить, что стала невидимой. Она нахмурилась, пытаясь схватить изгиб завитка древесной стружки. Господи, зачем только эта идея пришла ей в голову! До сих пор Ричард еще не понял, что ее мнимые эскизы библиотеки в разных ракурсах были отвлекающим маневром. Она рискнула бросить еще один взгляд на истинный объект своего труда, пребывающий в неведении. Попросить его о помощи было бы гораздо проще, но ее мужество отказывало ей при воспоминании о его презрительном, оценивающем взгляде, которым он с возмущением окинул ее, когда она вошла сюда впервые.

Верити призналась себе, что желает только одного: как можно скорее закончить работу и оставить его в покое.

— Скажите мне, сестра: когда мне ожидать вашего ребенка, который меня вытеснит?

Ее альбом для эскизов упал на пол, и собаки, вздрогнув, взглянули вверх.

— Я… я… простите? — Потрясение лишило ее дара речи.

Наждак его улыбки содрал бы кожу слона.

— Великолепно, сестренка! — Голос его прорезал свежую рану. — Ваш ребенок. Вы ведь понимаете, что у меня имеется личная заинтересованность в вопросе вашего брака, не так ли? Что мне было бы интересно узнать, когда вы планируете выполнять свои обязательства.

Озадаченная, она подняла на него глаза.

— Я не совсем поняла. В чем вы меня вините?

— Боже мой! — взорвался он. — Вы обманом заманили моего брата в супружество, затем отказали ему в постели, а теперь спокойно спрашиваете меня: в чем ваша вина, если у него нет наследника?

И что за выражение на его лице. Презрительное, насмешливое. Ее самоконтроль полетел к черту.

— Позвольте мне прояснить кое-какие вещи, брат мой: во что бы ни верил Блейкхерст, этот брак не был моей целью. Но поскольку меня заставили в него вступить, я допускаю, что он имеет целью получить наследника. Независимо от того, как Макс сам относится к своим обетам, я собираюсь твердо придерживаться своих! В любой момент, как только он пожелает воспользоваться своим правом…

Она схватила свой альбом, и ее неловкие дрожащие руки рассыпали карандаши по полу. Она оставила их, горя от стыда из-за того, что Макс сообщил о своем презрении к ней своему брату, даже обвинил ее в нынешнем состоянии их брака.

Тем же днем позже она сидела, подобрав ноги, на скамье рядом с прудом и рисовала, а золотые лучи солнца согревали ее плечи. Мама научила ее рисовать так давно… Она моргнула и повела заспавшими плечами. Воспоминание было слишком болезненным: она припомнила набросок, который сделала незадолго до смерти матери. Набросок этот уничтожил ее отец в своем горе.

Верити рисовала не останавливаясь. Если закончит собак, прежде чем они проснутся, остальной фон она сможет заполнить на досуге. И как можно дольше будет скрывать от себя, зачем занимается этим конкретным рисунком. Она стиснула зубы. Возможно, рисунок будет разорван или засунут в дальний ящик стола, но он послужит своего рода невысказанным извинением перед Ричардом… за что? За то, что она пользуется библиотекой в ее собственном доме? Очевидно, ее присутствие было совершенно нежелательным, так как, вернувшись с прогулки, она нашла на туалетном столике свои мелки, аккуратно сложенные в коробку и рассортированные.

Она хмуро сосредоточилась: ей надо было постараться сделать так, чтобы собаки на рисунке выглядели спящими, а не дохлыми. И невольно улыбнулась, видя, как забавно они свернулись в клубок: нос Гуса покоился на спине Таффи. Над его носом зависла пчела, громко гудя. Гус открыл один глаз, лениво щелкнул зубами, и пчела улетела в лавандовые кусты.

Медленно, постепенно набросок продвигался, и Верити смогла забыться в нем, забыть про все, за исключением тупой боли в сердце, боли, шептавшей ей, что она потерпела поражение, что Макс не хотел иметь ее женой в любом качестве, что он больше не хотел ее даже как женщину.

— Мадам?

Тихий, глубокий голос заставил ее дернуться, в шее хрустнуло, и она вскрикнула от боли, когда мышцы вдруг оказались зажаты. Борясь с болью, от которой тошнило и кружилась голова, она зажмурилась.

— Верити! Ну-ка, позвольте мне.

Нежные руки сомкнулись на ее плечах и привлекли к мощной груди, в которую она уткнулась лбом. Осторожные пальцы прощупывали, растирали и успокаивали мышцы шеи, расслабляя ее.

Верити извивалась, пытаясь вырваться, но он держал ее без усилий.

— Пожалуйста, отпустите меня. Нет необходимости…

— Тсс. — Его пальцы надавливали и разминали. — Вы ведь терли шею. И свернули ее, как часовую пружину. Просто расслабьтесь. Позвольте мне вам помочь. Я не должен был пугать вас таким образом.

Безмолвно взмолившись, она собрала все остатки контроля, сосредоточенности — все, чего она лишалась, когда он был рядом.

Через тонкий муслин она чувствовала, как его пальцы успокаивающе поглаживают ее плечи, растирая и разминая зажатые мышцы, ослабляя напряжение. Сильные, но такие нежные, они, казалось, знают каждое больное местечко, каждый узелок — так же, как они знали ее тело в других обстоятельствах. Она отбросила эту мысль, но было уже поздно. Память окружила ее, впилась в нее, растворила ее оборону и хлынула внутрь.

Верити прильнула к нему, ее щека скользнула по его груди. Через сюртук, жилет и тонкую льняную рубашку ее бессознательная ласка жгла его, как раскаленное клеймо.

— Надеюсь, вы чувствуете себя лучше, мадам.

Она взглянула на него снизу вверх, и на миг он увидел изумление на ее лице.

— М… Макс? — Это был не более чем шепот, дрожащий, неуверенный. Маленькая ручка приподнялась.

Он встал и сделал шаг назад, вежливо наклонив голову.

Рука упала на колени, и Верити отвернулась, собирая свои карандаши.

— А, вы их нашли. Я попросил миссис Хенти вернуть их в вашу комнату.

— Так это вы? Благодарю вас, милорд. Я могу вам чем-то помочь, или я здесь мешаю?

— Вовсе нет, — ответил он. — Здесь вы никого не побеспокоите, но я должен отметить, что это дом Ричарда, а также мой. Он относится к вторжению в его личную жизнь ничуть не благосклоннее, чем я. Может быть, вы могли бы найти себе другое место для эскизов вместо библиотеки?

Марк говорил достаточно мягко, но коробка цветных карандашей выскользнула из ее рук. Она автоматически наклонилась, чтобы поднять. Что он сказал? Вторжение в его личную жизнь? «Дом Ричарда, а также мой». Дом Макса и Ричарда. Не ее.

По-видимому, вместо того, чтобы попытаться создать брак, она посягнула на неприкосновенность частной жизни Макса. Она попросту забыла свое место. Боль возникла в глубине и распространилась, разрывая ее обнаженными когтями. Верити сделала глубокий вдох, почти ожидая, что ее грудь разорвется, и выпрямилась. И взглянула ему в лицо, не зная, что сказать. Затем выпалила:

— Я была счастливее в роли вашей любовницы.

— Прошу… прощения? — осторожно переспросил он.

Верити чуть не физически чувствовала, как он шокирован. Отвернувшись, она стала повторять свои слова:

— Я была счастливее в роли вашей…

— Я слышал, что вы сказали!

Нож, вонзившись, горел глубоко внутри ее. Верити ответила:

— Неужели? Тогда это было ваше извинение?

Какая неожиданность!

— Извинение? Ах ты, маленькая…

Похоже, Максу недостало слов, и Верити решила ему помочь:

— Шлюха? Сука? — Она все время оставалась спиной к нему, перебирая карандаши в своей коробке. Цвета мешались в ее глазах.

— Я не собирался говорить что-нибудь в этом роде. — Голос Макса прозвучал гораздо ближе.

Она повернулась, вцепившись пальцами в коробку, и увидела, что он идет к ней со странным выражением лица.

— Нет, милорд? Вы не верите в то, что говорит ваш разум?

Ну вот. Она сказала это. Бросила перчатку. Ей хотелось лишь, чтобы эта перчатка была латной, как у тех доспехов, что стояли в зале, и чтобы она могла швырнуть ее ему в лицо.

Зато теперь Верити могла контролировать дыхание. Если она сосредоточится на каждом вздохе, каждом шаге, то, возможно, сумеет уйти прежде, чем жар, щиплющий ее веки, превратится в огненный ливень. Прежде чем она сгорит в нем.

Верити попыталась. И не смогла. Снова. Каким-то образом она овладела своим голосом:

— Прошу прощения, милорд. Пожалуйста, передайте мои извинения вашему брату и заверьте, что я больше его не побеспокою.

Высоко подняв подбородок, она прошла мимо него, стиснув зубы, и глаза ее горели болью.

Макс стоял и смотрел ей вслед, потрясенный до глубины души. Она хотела не только безопасности, а чего-то большего? Хотела ли она того же, чего хотел он? Что бы это ни было…

 

Глава 9

В день своего рождения Макс вышел к завтраку, настроенный мирно и благостно. Похоже, он, наконец, убедил свою жену, что они должны жить раздельной жизнью.

— С днем рождения, Макс, — обратился к нему Ричард.

Макс слегка улыбнулся:

— Тебя тоже, Рикки. Э… твой подарок сюда не поместится. То есть она бы поместилась, но Хенни поклялась, что и сама, и горничные уволятся в полном составе, так что я оставил ее в конюшне.

— Хенни? — ухмыльнулся Ричард.

Макс хихикнул:

— Нет, жеребенок от Энджелфайр. Она будет красоткой. И как раз под твой вес. И порода хороша.

Ричард покраснел:

— Черт возьми, Макс! Ты не можешь подарить мне эту кобылку. С ее родословной она могла бы стать чемпионом! Второй Молли Долгоножкой! Выбери…

— Да брось, Рикки! — отмахнулся Макс. — Она твоя.

Ричард притих, все еще бормоча о чрезмерной щедрости идиотов. Игнорируя его ворчание, Макс взял со стола один из лежащих перед ним пакетов.

Он бросил виноватый взгляд на место, предназначенное для Верити. Оно оставалось пустым. Но прислуга поставила прибор для нее. Пустой стул и нетронутое серебро будто насмехались над ним.

Он отвел взгляд и обнаружил, что Ричард смотрит на него.

На мгновение у Макса в голове смешались мысли. Потом он понял, что все еще держит пакет. Развернув его, он обнаружил небольшую резную статуэтку, изображающую двух спаниелей, свернувшихся вместе. Он бросил взгляд на камин, у которого лежали оригиналы, вытянув лапы и развесив уши. И усмехнулся. Только Ричард мог подарить ему это.

Он сказал:

— Теперь я знаю, почему ты оставлял такой беспорядок в библиотеке. — Больше не нужно было говорить ни слова. Ричард и так поймет.

Рядом лежал еще один большой плоский пакет. Нахмурившись, Макс поднял его:

— Что это?

Ричард пожал плечами:

— Открой и узнаешь. Он был там, когда я вошел. Альмерия, что ли? Она могла передать его через Хенни.

Макс в недоумении открыл пакет. Показалась рамка — это был рисунок. У него перехватило дыхание… но как Ричард мог не знать об этом? Или он знал? Однако не в его характере было соглашаться на подобные вещи.

Макс уставился на карандашный портрет своего брата, на котором тот, сведя брови, сосредоточенно вертел что-то в руках. При более детальном рассмотрении Макс увидел, что брат был занят резьбой по дереву; художник даже запечатлел завитки древесной стружки, высвеченные солнечным лучом. Он снова посмотрел и улыбнулся. Он знал, где был сделан рисунок. Эркер в библиотеке. Там последнее время весь пол был засыпан стружками. Никакой другой подарок не оценил бы он настолько дорого. Но кто художник? Этот эскиз лишил его дара речи. Он почти физически ощущал солнечный свет, лившийся из него…

Оставив размышления, он обратился к брату.

— Спасибо, Рикки, — просто сказал он.

Ричард удивился:

— За что?

Макс поднял картину:

— За это.

Ричард перегнулся через стол.

— Я тут ни при чем. Что это такое?

Макс почувствовал странный укол предчувствия.

— Но ты должен был знать. Кто это сделал? — И, уже спросив, он вспомнил рассыпанные карандаши, и весь его мир перевернулся.

Ричард не спеша поднялся и обошел стол.

— Кто сделал — что… Боже мой! — Он недоверчиво уставился на эскиз. — Так вот почему она на меня смотрела! Маленькая… — Он прикусил язык и указал на что-то в правом нижнем углу.

Макс знал, кто это сделал, но, несмотря на это, его сердце сковал стальной обруч, когда он увидел, на что указывал Ричард. Переплетенные инициалы «В и С».

— Ты не знал? — спросил он, смутившись. Какой дьявол сказал ей про его день рождения? И — проклятье! — она подписала это своим девичьим именем! Боль и стыд заполонили его.

Ричард покачал головой:

— Нет. Она сказала, что работает над эскизом библиотеки в перспективе. — Он покраснел. — Я… Мне очень жаль, Макс. Я был неприветлив с ней, ты знаешь. — Он сглотнул. — Точнее говоря, в тот последний раз я был с ней чертовски груб.

Макс только кивнул. Его терзала совесть. Верити так старалась сломать стену, которую он установил между ними, а он давал отпор каждой ее робкой попытке.

Его свобода. Его здравомыслие. Любой ценой. Только… он никогда не представлял себе, что она заплатит эту цену.

Миссис Хенти сообщила ему, что ее милость взяла корзинку и отправилась гулять сразу после завтрака.

Макс поморщился, получив эту информацию.

— Спасибо, Хенни, — сказал он. — Когда ее милость вернется, возможно, вы могли бы спросить ее… Я имею в виду, сказать ей… предложить, если будет на то ее желание, пообедать сегодня вечером с мистером Ричардом и мной.

— Конечно, милорд.

Сухой тон экономки насторожил его. Он внимательно посмотрел на нее:

— Что-то не так, Хенни?

Она еще сильнее поджала губы.

— Ну, я не вправе говорить это, мастер Макс, но…

Макс напрягся. Когда Хенни вспоминала о своих правах и называла его мастером Максом, это означало, что надвигается буря. Ему было известно о трениях между Хенни и ее хозяйкой, но он думал, что проблема в прошлом. Пусть лучше Верити разберется с этим самостоятельно.

— Было бы лучше, если бы вы спросили ее милость сами. Сказала я ей вчера вечером, чтобы она спустилась, но она внимания не обратила, а она ведь ест столько, что воробей бы с голоду помер. Поковыряет вилкой в тарелке и отставит. В точности как тогда, когда она только приехала. Говорит, что не голодна… но спросите меня, и я скажу, что она не может есть, когда расстроена!

Макс выругался, и миссис Хенти уставилась на него яростным взглядом:

— Не говорите подобных словечек! Или я не поленюсь, наварю мыла из бараньего сала и вымою вам рот! Разве не ясно, что ее милость еще не чувствует себя здесь как дома. Может быть, она скучает по своей семье.

Макс закашлялся при мысли о Верити, скучающей по Фарингдонам, и тут его совесть сдавила ему горло. Чем он лучше?

Миссис Хенти вытащила носовой платок и высморкалась.

— Да, сэр. Ее милость была так добра! Я сказала ей, предупредила, что ухожу, и рассказала ей о Саре, что ее нужно уволить, но ее милость ничего этого не позволила.

Макс попытался разобраться в путанице:

— Хенни, что такое с Сарой? И почему вы решили уйти?

— Как же это? Значит, миледи не сказала вам ни слова?

Он сдержался и не ответил ей, что последними словами, сказанными ему ее милостью, было пожелание идти к черту. Вместо этого он покачал головой:

— Ни слова.

Миссис Хенти нахмурилась:

— Тогда… В общем, за Сарой ухаживал Тед Грейнджер.

Макс прикусил губу.

— Господи, не может быть. Я понятия не имел. Как она?

— Она в тягости, — напрямик заявила миссис Хенти. — Как раз должны были огласить помолвку, когда он погиб.

— И что дальше? — спросил Макс.

Миссис Хенти глубоко вздохнула.

— Ее милость сказала, что нужно найти порядочную женщину, которая взяла бы Сару на проживание с ребенком. Может быть, вдову с маленькими детьми, чтобы они могли помогать друг другу, а она оплатит питание и даст еще немного денег, чтобы Сара имела подспорье.

— Я… понимаю, — выдавил Макс. Он попытался представить себе, как реагировала бы любая другая леди на известие о том, что одна из горничных беременна.

Миссис Хенти беспокойно посмотрела на него:

— Если ваша светлость не одобряет…

Он покачал головой:

— Не глупите, Хенни. Я… я просто удивлен.

Она уставилась на его светлость горящим взглядом:

— Я не знаю, что за семья у ее милости, но просто слезы текут, когда такая леди говорит старухе вроде меня, что рада была бы, если бы я была ее тетей! — Экономка собрала свой ворох белья, готовая уйти, но медлила.

Осознав, что Хенни все еще никуда не ушла, он взял себя в руки.

— Вы, случайно, не знаете, куда именно она могла отправиться, Хенни? — спросил он.

Миссис Хенти улыбнулась:

— Она любит скалы над песками. Мне кажется, ей нравятся простор и птицы. Вряд ли ее будет трудно найти.

Хенни повернулась и ушла, а Макс почувствовал, что кровь застыла в его жилах. Если Верити расстроена… она может просто потерять осторожность. А на скалах трудно найти ровную площадку. Если она подойдет слишком близко к краю…

Стоя высоко на скале, Верити смотрела на пролив. Где-то за ним в голубой дымке лежала Франция. Девушка держалась далеко от края, помня недавнее предупреждение миссис Хенти: «Будьте осторожны. Скалы коварны. Там все время осыпи. И дерн скользкий».

Она смотрела вдаль, охваченная тоской. Если бы только можно было оседлать ветер, улететь от бедствий, в которых сама же и виновата. Оглядываясь назад, она видела, сколько наделала глупостей. Одно только решение обмануть Макса и стать его любовницей. Если бы она поняла, что он все равно узнает…

Мечты обмануты, призрак надежды рассеялся. Осталась только боль в сердце, хранящем слишком много горьких секретов.

И все же у нее остается ее свобода. Свобода приходить и уходить, когда вздумается. Никто от нее ничего не требовал. Никто ничего не ожидал от нее. Потому что никто в ней не нуждался. Свобода на этих условиях была пуста, как ветер.

Тут застучали копыта, кто-то крикнул, и она резко повернулась.

К. ней галопом скакал Макс на крупном сером коне. За несколько ярдов до нее он натянул поводья и спешился.

— Верити, вернитесь. — Его взволнованный голос удивил ее. Лицо его было абсолютно белым. И он назвал ее по имени.

Растерявшись, Верити сказала:

— Но я никуда не собиралась. Просто пошла прогуляться. — Она покраснела. — Вы, наверное, считаете, что мне следовало взять с собой горничную!

Он не ответил ей прямо.

— Пожалуйста, отойдите от обрыва. Вы… вы знаете про эти скалы? Они могут быть…

— Миссис Хенти была достаточно любезна, чтобы предупредить меня.

— Ах… То есть… то есть вы не…

Его голос дрогнул, и она потрясенно содрогнулась, увидев взмыленного коня, чьи бока раздувались, и догадавшись, о чем подумал Макс.

— Нет, — прошептала она. — Вы не можете думаете, что я смогу так поступить с вами…

Даже если Максу она безразлична, он взял на себя ответственность за нее и будет винить себя, если что-нибудь с ней случится.

Поглядев ей в глаза, он кивнул:

— Я… да. Я имею в виду… нет. Черт возьми! Я волновался. Здесь скалы местами осыпаются. — Он протянул руку.

Широко раскрыв глаза, она подошла к нему, избегая его все еще протянутой руки. Она прогнала мечты. Наверное, вскоре ее рана перестанет болеть?

Через мгновение он опустил руку и взялся за вожжи.

— Этот рисунок… Я не понимал, что вы делали, — сказал он, и голос его застыл. — Если бы я знал…

— Я прекрасно понимаю, что вы ничего не хотите от меня принимать! — вспыхнула она. — Вам не нужно беспокоиться. Мне не придет в голову сделать это снова!

— Я прошу прощения.

Несмотря на жжение в глазах, она повернула к нему лицо, дрожа от ярости.

— Так чего же вы не поняли на этот раз?

Он покраснел:

— Я прошу извинить меня за то, что наговорил в тот день. Прошу прощения. Безоговорочно. Я никогда не хотел сказать, что ваше присутствие здесь нежелательно. Мне очень жаль. Неужели вы не простите меня?

Онемев, Верити покачала головой:

— Не надо. В этом нет необходимости. Вы не должны мне ничего, и меньше всего следует извиняться за слова правды. До свидания, сэр. Спасибо за вашу заботу, но я предпочла бы побыть одна. Вам не нужно бояться, что я причиню себе какой-либо вред.

— Верити…

Она не замедлила шага. Если бы только она могла остаться Селиной! Максу нравилась Селина, настолько нравилась, что он называл ее своей возлюбленной. Верити же была всего лишь его обязанностью, обузой.

Она вернулась в середине дня, слегка промокшая под мелким дождем, и с болью в сердце выслушала причитания миссис Хенти:

— Его светлость просил вас не ходить туда. Уж так сильно беспокоился!

Верити выдавила из себя улыбку, развязывая влажный плащ.

— Спасибо вам, миссис Хенти. Я буду помнить. Пришлите, пожалуйста, ко мне Сару.

Миссис Хенти кивнула.

— Я сказала хозяину о Саре. Я… я не знала, что вы еще не говорили с ним об этом.

Плащ выпал из рук Верити.

— Что он ответил? Рассердился? — Ею овладел приступ страха. Если он попытается пресечь ее попытку помочь девушке… она этого не вынесет!

Миссис Хенти улыбнулась:

— Мастер Макс? Нет, он не возражал. Он всегда был добрым и внимательным к тем, кто от него зависит.

Верити отвернулась, чтобы повесить плащ на спинку кресла у камина.

— Да. Очень добрым. — Она постаралась, чтобы в голосе ее не прозвучало сомнения. Человек может быть возмущен теми, кто от него зависит. Очень сильно возмущен. Быстро заморгав, она повернулась к миссис Хенти: — Пожалуй, Сара мне сейчас не понадобится. Думаю, я лягу поспать. Когда подойдет время ужина, пошлите ее ко мне, пусть разбудит.

Морщинистое лицо экономки просияло от улыбки.

— Слушаю, миледи. Я сама поднимусь к вам вместе с ней, и мы выберем для вас чудесное платье!

Макс смотрел на миссис Хенти с удивлением.

— Вы думали, что она спустится к ужину?

Ужин был накрыт в небольшой столовой. Ричард прислонился к каминной трубе и слушал, едва заметно нахмурив лоб.

Миссис Хенти ломала руки.

— Я уверена, что она хотела! Сказала, чтобы я разбудила ее вовремя! И я помогла ей переодеться в самое красивое платье.

И вот теперь Верити исчезла. Макс мог утешать себя только тем, что она сейчас скрывается где-нибудь в доме, избегает его. Он не винил ее. Он дал ей понять, что хотел бы иметь с ней как можно меньше общего и она должна устраниться из его жизни.

Она ведьма. Там, на скалах, он должен был поблагодарить ее за рисунок, сказать ей, что с нетерпением ждет ее за ужином. Но он так чертовски испугался, что она могла подойти к обрыву, чтобы… Он почувствовал тошноту, просто подумав об этом. А потом он дал ей уйти. Она сказала, что хочет побыть одна.

Его совесть встрепенулась: может быть, Верити подумала, что у нее не было выбора?

— Я отдала распоряжение, чтобы в ее гостиной оставили еду, милорд, — сказала миссис Хенти. — Она обычно ест фрукты и сыр. Но я сказала, чтобы принесли холодное мясо. Скорее всего, леди поест, когда вернется. Ох, и устала же она после прогулки. Проспала добрую пару часов.

— Спасибо, Хенни. Я сам найду ее милость. Спокойной ночи.

— Я бы сказал, мастер Макс, — заметил Ричард, — вид у тебя такой, будто ты решил произвести инвентаризацию и обнаружил, что у тебя не все дома.

Макс хмыкнул.

— Давай-ка я тебе кое-что покажу.

Макс поднял взгляд. Ричард держал небольшой рисунок, вставленный в рамку.

— Я нашел это на моем столе в библиотеке. Бог знает, как она заставила их столько времени сидеть на месте. — Он подошел и передал его Максу.

Это был эскиз, над которым Верити работала в саду. Он молча смотрел на него и чувствовал стыд. Сколько часов работы она потратила на эти два эскиза, будучи полностью уверена, что их отвергнут, но не имея возможности подарить ничего другого?

Ричард окинул его испытующим взглядом:

— Макс… тебе не кажется, что совершена серьезная ошибка?

«Я бы хотела… семью. Чтобы быть частью жизни людей. Чтобы не быть всегда посторонней».

А он оттолкнул ее. Вина подступила к горлу, мешая дышать.

— Начинай пока без меня. Я должен ее найти.

В уголках глаз Ричарда появились лукавые морщинки.

— Я выпью мадеры, пока буду ждать.

Макс открыл рот, чтобы возразить, но, заметим приподнятую бровь Ричарда, промолчал.

— Если ты не против принять совет, возьми с собой Гуса и Таффи.

Макс кивнул и резко свистнул собакам.

Он отыскал ее в кладовой.

Верити не подняла глаз, когда он открыл дверь и заглянул внутрь. Его сердце рванулось к ней, сидящей в свете керосиновой лампы, в окружении теней, склонив голову над шитьем.

С минуту он смотрел на нее, на нежный, бледный абрис щеки, тонкие сосредоточенные морщинки на лбу и монотонные, ритмичные движения ее рук в процессе работы. Она всегда работала. Каждый раз, когда он видел ее, она что-нибудь делала. Он понял с болью, что она привыкла быть занятой. Привыкла к тому, что для себя у нее времени нет. Привыкла быть одна.

Прежде чем он успел заговорить, спаниели, потеряв терпение, протиснулись мимо него и с откровенной радостью бросились к Верити.

— Вы, два идиота, как вы сюда… ох! — Она отпрянула, сжалась на стуле, и это было как пощечина для Макса.

Еще хуже было то, что она немедленно справилась с собой. Выпрямилась и взглянула ему в лицо. Как будто смотрела в лицо расстрельной команде. С открытыми глазами.

— М-милорд? Вам здесь что-нибудь нужно?

Он покачал головой:

— Я пришел за вами. Стол накрыт.

И он неторопливо вошел в комнату, понимая, что ее глаза неотступно прикованы к его лицу, даже когда она наклоняется, чтобы погладить собак.

— Я не хотела заставлять вас ждать, — произнесла она тихо. — Я не очень голодна.

Что-то беспощадно вонзилось в его сердце. «Не может есть, когда она расстроена… Ей нужно больше, чем безопасность».

— Я вижу, — сказал Макс. С легкой улыбкой он присел на корточки и начал собирать лоскутки, разбросанные по полу.

Молчание повисло между ними. Сидя на корточках, он поднял глаза на ее лицо и увидел вспыхнувшую боль, и с каждым ее вздохом боль становилась сильнее. Ее дрожащая рука застыла над головой Таффи.

— Мне очень жаль, — сказал он просто. — Я не хотел оскорбить вас.

Он осторожно погладил пальцем тыльную сторону ее ладони. Едва сознавая, что делает, провел пальцами вверх по ее рукам, лаская прохладную шелковистую кожу, и выше, по шее, где внезапно забился пульс, шевельнувшись под его нежными пальцами. Дотронулся до щеки. Он забыл, какая она нежная и трепетная. Ее дыхание стало сбиваться, а затем маленькая нерешительная рука медленно поднялась к его лицу. Дрожащие пальчики неуверенно погладили его подбородок, зажигая каждый нерв. Он забыл и это тоже… Нет, это была ложь. Он старался забыть, блистательно потерпев неудачу. И тут раздался голос, не верящий сам себе:

— М… Макс?

Никогда до этого его имя не звучало так сладко на губах женщины. Он наклонился, чтобы поцелуем снять его с них.

Он не мог насытиться ею. Ее сладким, податливым ртом, тихим вскриком, когда его рука сомкнулась на спелой груди и он почувствовал ладонью через ее шелковый лиф бугорок затвердевшего соска. Чресла его пульсировали, и он подтянул ее по ближе, двигаясь вдоль ее мягкого живота в извечном ритме. Но это было больше чем желание, больше чем физическая потребность. И он хотел ее. Боже, как он хотел ее! Никогда в своей жизни он не был так бешено возбужден от простого поцелуя. Никогда еще не хотел просто… просто поднять ее на ближайший стол и взять.

Потрясение сокрушило его, как удар кувалдой, когда он понял, что именно это он и собирается сделать: поднять свою жену, усадить на рабочий стол кладовой, задрать юбку до талии и взять ее. Он уже прислонил ее к столу. Каким-то образом он сумел оторваться от ее губ и немного отстраниться, сжимая ее плечи, чтобы замаскировать дрожание рук. Усилие, которое для этого потребовалось, оставило его в ощущении, будто он оторвал часть себя. Прерывисто дыша, он заставил свой голос звучать спокойно и ровно:

— Нам лучше пойти на ужин. Ричард будет ждать нас.

Единственное, что помогало Верити держаться на ногах, был край стола под ее ягодицами. Она осознала это с изумлением. Каким образом она здесь очутилась? Сделав осторожный вдох, она нащупала этот край дрожащими пальцами и оперлась на него.

Ужин. Он хотел, чтобы она спустилась вниз. И он поцеловал ее. Ах, как он целовал ее! Простил ли он ее? Надежда возгорелась в ней, когда она посмотрела на него снизу вверх… и угасла. Его лицо, казалось, закостенело. Как будто он был на что-то сердит. Холодный страх проник в нее. Она вновь вызвала в нем отвращение?

— Ма… милорд?

Тут его лицо смягчилось.

— Здесь нет милорда. Только Макс. — Он протянул ей руку.

Ее сердце забилось в ответ.

— Макс, — прошептала она, не в силах сдержать надежды, полосующей ее острым лезвием.

Никогда раньше она не понимала, что надежда — это обоюдоострый меч. Только Макс. Но не его возлюбленная.

 

Глава 10

Ричард улыбнулся, когда они вошли в салон вместе.

— Как раз вовремя, — промолвил он. — Поспешите. Шампанское выдыхается.

Верити приняла бокал в полном оцепенении. Что же произошло? Почему они оба так внезапно изменились? Как бы там ни было, она оказалась за столом, в бокале тихонько шипело шампанское, и ей предлагали разнообразные блюда. И — о, чудо из чудес! — к ней вернулся аппетит. Она слушала, как Макс и Ричард болтали о повседневных делах. О том, что флигель нуждается в ремонте, а какое-то дерево необходимо спилить.

Через некоторое время Макс повернулся к ней и сказал:

— Вы очень молчаливы. Прогулка утомила вас?

— Немного. Но я поспала сегодня днем.

Макс продолжал:

— На днях вы спрашивали моего совета насчет некоторых бытовых вопросов…

— Некоторые картины, особенно портреты па лестнице, выглядят довольно неопрятно. Знаете ли вы, кто может почистить их, не причинив вреда? Жалко, если ваших предков нельзя будет увидеть…

Ричард громко фыркнул, и это испугало ее.

— Вы так не говорили бы, если бы вам довелось знать их! Шайка пиратов и грабителей — вот что это за компания, — заверил он ее.

Верити слабо ахнула. Пираты? Грабители? Похоже, Макс изо всех сил старался не рассмеяться.

— Ричард преувеличивает, — сказал он. — Только первый из графов был именно таким злодеем. Все прочие из нас вполне респектабельны.

— Понятно, — ответила Верити, пытаясь вернуть себе дыхание. Она сделала отчаянную попытку вернуть и присутствие духа. — Тогда… тогда я предлагаю очистить сомнительную репутацию вашего предка, чтобы еще более вас вдохновить.

— Прекрасно, — заметил Ричард. — Немного вдохновения ему не помешает. Но если уж об этом зашла речь, не могли бы вы в качестве подарка на день рождения найти предмет более вдохновляющий, чем моя бедная персона?

Жаркий румянец окрасил щеки Верити.

— Я знаю, что получилось не очень хорошо, но…

Макс прервал ее спокойным тоном:

— Получилось именно так, как надо. Хотя, должен сказать, Ричарду с портретом собак повезло больше. — Его улыбка наполнила ее теплом. — Спасибо. Кстати, вы должны сообщить мне, когда ваш день рождения.

Ее день рождения. Нож и вилка со стуком выпали из ее рук.

— Я… нет. Нет, у меня нет дня рождения.

— Ну как это. Конечно же есть. У каждого человека есть…

— Нет! — Она изо всех сил сдерживалась, чтобы голос ее не дрожал. — Пожалуйста. Я терпеть не могу лишней суеты. Пожалуйста, Макс.

— Но…

— Верити, я так понял, что ваш отец был полковником Макса, — вмешался Ричард.

Верити облегченно кивнула. Все было лучше, чем объяснять Максу, почему у нее больше нет дня рождения.

— Наверное, он был достаточно крепким парнем, чтобы держать Макса в узде. Макс всегда говорил, что тот был отличным офицером. Жаль, что я никогда не встречался с ним. Тем более не поблагодарил его за спасение жизни Макса…

— Заткнись, Рикки. — Рычание Макса Верити едва услышала.

Она медленно замерзала изнутри, как будто глубокая рана все расширялась, истекая холодом… виной… гневом… и горьким стыдом, полосовавшим ее, как зазубренный ледяной нож.

Ее отец спас жизнь Макса. А она вначале разрушила, а затем забрала его жизнь. Из-за своего дня рождения. Что-то она ответила сейчас, понятия не имея, что именно. Было достаточно трудно просто контролировать голос, не дать ему дрогнуть, выразить чувства, и она уже не могла слышать собственные слова. От смущения ее щеки побагровели.

Ричард продолжал, как будто ничего не замечая:

— И Макс всегда говорил, что ваш отец мог разбить его наголову, играя в шахматы. Скажите, он научил вас играть?

Внутренне вздрогнув, Верити кивнула.

— Отлично, — сказал Ричард. — В таком случае вы можете сыграть со мной пару партий.

— Я… да, конечно…

Могла ли она играть в шахматы, не вспоминай об отце? Не вспоминая тех ужасных играх сразу после его возвращения, когда он еще прилагал усилия, чтобы держать себя в руках, когда он еще мог смотреть на нее. Просто смотреть. Прежде чем вдруг смел с доски фигуры и ушел прочь.

Она крепко сцепила руки, чтобы не было заметно, что они дрожат. Ричард весело говорил о шахматах, постепенно ее смятение улеглось, и она подняла взгляд.

Горящие глаза Макса пристально смотрели на нее, его лоб перерезала морщина. Его губы были крепко сжаты, словно она вновь разгневала его. Ледяной нож безжалостно повернулся в ране. Если бы он знал, что она сделала, гнев перерос бы в откровенное отвращение.

Через три часа после того, как лег, Макс по-прежнему делал вид, что читает в постели. Некоторое время назад он замер, пытаясь вспомнить название книги. Слова закружились у него перед глазами, когда он, наконец, признал свою ошибку. Он никогда не должен больше целовать ее. Ни в кладовой и, конечно, ни у двери ее спальни три часа назад. Часы на камине пробили, безжалостно поправив его.

Ну что ж! Три с четвертью часа назад! Кто бы считал…

Он считал. Каждую минуту боли и тоски он ощущал с отчаянием, как пожизненное заключение.

Чувство вины не спасало. Он чертовски хорошо сознавал, что она поняла и ответила на его желание.

Сегодня он, наконец, видел реальную Верити. Она хохотала над пустяками. Ела, не заставляя себя, и уже не казалось, что она с трудом глотает каждый кусочек. С болью он понял, что никогда прежде не видел ее полностью счастливой. Сегодня вечером в глазах ее не таилась тень.

Но все тени и страхи мгновенно вернулись от простого упоминания о ее отце. Ей было стыдно.

Скотт не заслужил этого. Он заслужил, чтобы его дочь вспоминала о нем с гордостью, а не со стыдом. Он поговорит с ней завтра, откроет ей глаза, напомнит ей о том, каким человеком был ее отец.

Завтра, завтра…

Так что же он делает у двери между их спальнями, положив руку на дверную ручку?

Она сидела и писала за старым дорожным бюро своего отца. Он улыбнулся, вспомнив, как бессчетное число раз приходил докладывать полковнику Скотту и видел его работающим за ним. Типичное офицерское бюро с выступающей секцией, образующей небольшой письменный стол. Потертая древесина балтийской сосны и тусклая латунь уголков вносили неуместную ноту в роскошь комнаты.

— Верити?

Она обернулась, явственно потрясенная, и уронила перо.

— Ми… Макс?

Вопрос в ее голосе, нежном, наполненном чувствами, беспощадно пронзил его, точно копьем. О черт! Что же теперь он должен был сказать?

Потрясенный, он допустил ошибку.

— Он любил говорить о вас. Знаете ли вы об этом? О том, какая вы красивая. Какая умная. Он так гордился вами. Иногда он читал отрывки из ваших писем. Разве сейчас он не заслуживает от вас лучшего?

Верити отвернулась, побелев.

— Что вы имеете в виду?

— Вы пользуетесь его дорожным бюро. Вы не думаете, что он заслуживает немного большего, чем ваш стыд?

Верити медленно повернулась к нему.

— Вы думаете, мне стыдно за него? — Боль в ее голосе дрожью прошла по его телу. — Вы думаете, я взяла бы его бюро, если бы стыдилась его? Это единственная его вещь, которая у меня осталась. Я его украла.

Впервые он услышал такую горечь в голосе, яд, изливавшийся из глубокой воспаленной раны.

— Украли? Но ведь…

Она прервала его:

— Когда закон говорит «все», имеется в виду именно это: все.

И тут он внезапно понял и увидел, что она дрожит, что ее глаза блестят от невыплаканных слез. Мертвым голосом она продолжила:

— Я даже не знала, что это был за закон. Если бы я… Я могла бы что-то придумать, чтобы скрыть вещи, прежде чем побежать за помощью. Но я не могла поверить, что он мертв… — Ее прерывистое дыхание терзало его. — Боже… какой я была дурочкой… как я могла не поверить… Он вложил пистолет в рот. Вы знаете, что при этом делается с человеком? Когда они пришли… они сказали, что это самоубийство, и стали собирать все… Он носил мамино обручальное кольцо.

— Верити… — прошептал Макс, вновь увидев перед собой испуганного ребенка, глядящего на него из ее загнанных глаз. Он точно знал, что делает с человеком пистолет, из которого выстрелили в рот. Слова застряли в его горле, и он протянул к ней руки.

Она отшатнулась, и его руки опустились. Помертвевший голос продолжал, и его до глубины души пробило ознобом.

— Я умоляла их оставить кольцо… оставить его мне, но они сказали, что будет конфисковано все…все. Тогда я побежала наверх и затолкала все, что могла, в бюро… его книги… его шпагу… его медали. Потом я втащила его в свою спальню и сцарапала шпагой часть буквы W. Когда они пришли, я… я солгала, сказала, что это мое. Я положила наверх мою одежду… — Она вздрогнула. — Они не поверили мне и уже начали его вытаскивать, но тут пришел мировой судья, сэр Джон. И пастор. Я думаю, что они тоже мне не поверили, но заставили этих людей оставить мне хотя бы бюро и его дневник. Все остальное пропало…

— О боже, Верити… — Он остановился.

Ее глаза были пустыми, в них отражался только кошмар прошлого. Он не знал, что сказать.

— Я была так зла на него, — прошептала она. — Из-за того, что он сделал. А потом возненавидела себя за… за то, что злилась. — Она вздрогнула. — Я стараюсь не думать о нем, потому что я злюсь и тогда… тогда я ненавижу себя. Вот почему, когда ваш брат спросил… — Она вздрогнула и глухо сказала: — Это больше не имеет значения.

Эти слова ударили его, как молотом. Она сказала это так, будто ей было уже все равно. И тогда он обнял ее, не обращая внимания на инстинктивное сопротивление, и прижал к себе. Он хотел только утешить ее, успокоить, заверить, что она и безопасности. Он не учел тою, что округлая мягкость ее тела мгновенно зальет его вены жидким огнем. В то же мгновение желание воспылало в нем, и он нашел ее губы и завладел ими в приливе страсти. И только одна мысль еще стучала и его голове в такт бешеному сердцебиению. Он не должен взять ее. Он может наслаждаться ею, радовать ее, утешать ее своим телом. Но он не смеет излиться внутрь ее тела.

Надежда, которая за три часа рассыпалась в горький пепел, вновь воспылала пламенем, окутавшим Верити, и поглотила барьеры, которые она так мучительно восстанавливала вокруг себя. Она сопротивлялась, пытаясь контролировать свою реакцию. Но руки ее скользили вокруг его талии, чувствовали тепло его твердых мышц, и стены, воздвигнутые ею вокруг осажденного сердца, осыпались. Его губы шептали, лаская ее губы, уничтожая ее защиты и возрождая все ее мечты.

С тихим вскриком она обвила его руками за шею и прижалась к нему, чувствуя, что он притискивает ее к себе, а его пальцы гладят ее, ласкают, ищут чего-то…. Мгновение спустя она оказалась на кровати, а его нежные руки раздевали ее с потрясающей быстротой.

Жар разливался по ее животу, между бедер, влажный жар и болезненная дрожь, вызывающая боль своей пустотой. Его язык коснулся одного из тугих сосков. Ее тело судорожно вздрогнуло, подтолкнув грудь к его рту. Со стоном удовлетворения он принял ее подарок, глубоко втянув ее плоть во влажное тепло рта. Она застонала, когда он всосался в нее, клеймя ее как свою собственность, и все ее самообладание сгорело без остатка, когда ее тело плавилось, безоговорочно капитулируя перед ним. Он перевел свое внимание на другую грудь, и вскоре она уже только смутно осознавала, что из ее горла вырываются вскрики и рыдания, а его пальцы спустились по ее животу к мягким кудряшкам внизу. Когда его рука протиснулась меж ее бедер, она неистово забилась под ней, жадно, страстно поддаваясь его прикосновениям.

Она извивалась, боролась с ним, чтобы стать к нему ближе, жаждала почувствовать, как его вес раздавит ее в прелюдии к полному овладению.

Пока его язык испытующе кружил вокруг ее пупка, пальцы вторили ему меж бедер, ощупывая и лаская, пока она не зарыдала под ним, беспомощная и жаждущая. Она едва осознавала, что вскрикивает и стонет, когда он ласкает ее. Его тело еще сдвинулось, и она инстинктивно расслабила бедра, ожидая, что он мощно вдвинется между ними, ожидая требовательного давления его жадной страсти.

И потрясенно замерла, почувствовав, что он сполз еще ниже, а его плечи клином вдвинулись между ее бедер, раздвигая их еще шире, ощутила первые горячие прикосновения его рта и языка на мягкой коже бедер, где еще горели огнем следы его ищущих пальцев. Ее пронзило предчувствие: губы его следовали за пальцами, а пальцы пробрались туда, где… Ее дыхание прерывалось, когда палец, проникший глубоко внутрь, ласкал ее там… нет, он ведь не хочет… не может…

Пытаясь обрести дыхание, она прошептала:

— Макс… что ты… о-ооохх!!! — Ее протест закончился задушенным всхлипом, когда он поцеловал ее в тайном месте, и мир разбился вдребезги. Мгновенное наслаждение пронзило ее тело копьем горячей ласки, и огонь поглотил ее и оставил трепетать на дыбе раскаленного желания.

Макс отчаянно пытался удержать себя, пока она рыдала и билась в его объятиях. Он медленно довел ее до края и держал там, пока в ее отчаянных криках не зазвучал почти ужас перед неодолимым потоком ощущений, в котором она захлебывалась.

Его контроль дал слабину, и он толкнул ее и бездну и услышал болезненно сладкий крик экстаза, когда она выгнулась дугой и забилась, вздрагивая в его руках. Едва осмеливаясь дышать, он оторвался от ее тела, стараясь не обращать внимания на острую боль своей восставшей плоти. Он до остервенения жаждал навалиться на нее сверху и погрузиться в ее страстно-мягкое тело и еще раз довести ее до завершения. Но нельзя. Он даже не осмелился показать ей, как облегчить его боль. Его самообладание уже дымилось по краям.

Он должен уйти. Сейчас же. Прежде чем потеряет власть над собой. Прежде чем нарушит свое обещание. Он с силой втянул в себя воздух, точно вдохнул осколки стекла, и напрягся, готовясь подняться. Она сместилась в его руках, уютно устраиваясь у него на груди с доверием, что разрывало ему душу, прижимаясь щекой к его подмышке, ее прерывистое дыхание ласкало его разгоряченную кожу. И было что-то еще… Не понимая, он поднял руку и коснулся ее щеки. Сердце его чуть не выпрыгнуло из груди, когда он почувствовал слезы.

Господи…

— Верити, с тобой все в порядке? Я не сделал тебе больно? — Его голос сорвался при этой мысли. А если он напугал… или шокировал ее?

— Нет… О нет. Я… Ах, Макс, пожалуйста, держи меня…

Он в отчаянии закрыл глаза. Он не мог уйти. Пока еще нет. Пока она не заснет. Макс стиснул челюсти и терпел.

Верити проснулась в полнейшей тьме и тут же потянулась к нему. И нашла только пустоту. Сон слетел с нее, и она села в кровати. Это все ей приснилось?.. Нет. Ее тело растаяло при одном воспоминании о том экстазе. Но он ушел. Без… Ее щеки в темноте окутала жаркая дымка, пока она искала нужные слова. Он не… не взял ее.

Должно быть, она заснула в его объятиях. А он был слишком внимателен, чтобы разбудить ее. Она улыбнулась в темноте, в ней пела радость, хотя глубоко внутри ныло желание принять его внутрь себя, подарить ему наслаждение. Он пришел к ней, вновь занимался с ней любовью, вновь дал ей страстную близость.

Она улыбнулась в темноте и зарылась глубже в мягкий пух постели. Завтра — нет, уже сегодня утром — она спустится к завтраку.

Через неделю Макс стоял и смотрел на дверь, ведущую в спальню его жены. Прошла неделя с тех пор, как он впервые лег в ее кровать.

Он чувствовал себя так, будто его растягивают на дыбе и предел все ближе и ближе. И виной тому его собственная глупость. Он проводил с ней дни и ночи. Она сопровождала его в поездках, задавая сотни вопросов о его поместье, его арендаторах. Он практически силой кормил ее, если ему казалось, что она мало ест, пока она не пожаловалась ему, что чувствует себя гусем, которого откармливают для стола.

Она была счастлива. Счастлива, черт возьми! А он лгал ей. О нет, не напрямую. Он лгал тем, что молчал. Тем, что делал. Каждую ночь он отправлялся к ней в постель, задувал лампы и тешил ее со всем мастерством и нежностью, но отказывал себе в удовольствии. Даже в удовольствии видел ее отклик на его любовь. Он не смел.

Любой другой женщине он бы попросту пока зал, как отплатить ему наслаждением. Но он не решался сделать это с ней.

Пламя его свечи мерцало и колебалось, отбрасывая свет, хрупкий, как его самообладание. Достаточно было тихого шепота, чтобы уничтожить его. Безумие. Истинное безумие. Его рука потянулась к ручке двери, он задул свечу и поставил ее на стол рядом с дверью.

Верити ждала, опершись на подушки. Должно быть, она что-то делала неправильно. Каждый вечер он приходил к ней и занимался с ней любовью в темноте. Всегда в темноте. Со вздохом она наклонилась и погасила прикроватные лампы. Дрожь охватила ее тело при воспоминании о нежной настойчивости его рук, о жаркой, скользящей ласке его губ и языка, любивших ее, пока тьма не рассыпалась ослепительными искрами. Но он никогда не получал удовольствия, никогда не обладал ее телом.

Однажды он сказал ей, что знал, что сделал ей больно той ночью, когда лишил ее девственности. Что этого никогда не повторится вновь. Может быть, ей необходимо сказать ему прямо, что она хочет его, чтобы он овладел ею полностью.

Сегодня. Сегодня вечером она скажет ему. Скажет ему, что она любит его, что она хочет родить от него ребенка. Сегодня вечером будет по-другому. Она, наконец, станет его женой.

Дверь открылась. Прозвучал тихий голос:

— Верити… Ты спишь?

— Н-нет.

Она услышала его шаги, шелест халата, упавшего на пол, а затем его тяжелое теплое тело опустилось на кровать рядом с ней. Нежные руки привлекли ее к себе, губы властно, по-хозяйски, овладели ее грудями. Руки, которые знали все ее тайны, заставляли ее тело неистово откликаться им, а затем требовали еще большего. Жаркие поцелуи наполняли ее рот вкусом его желания и спускались все ниже по ее трепещущему телу, чтобы насладиться ею в самой сладкой, самой шокирующей близости… Пока наконец она не закричала, выгибаясь навстречу его ласковому рту, безумным пламенем горя от желания, свившегося внутри ее в тугую спираль. Желание взорвалось раскаленным исступлением, и она откинулась на подушки, содрогаясь от силы своего освобождения. Нежно обнимая ее, пока она приходила в себя, Макс сопротивлялся собственному желанию. Он хотел обладать ею полностью. Вложить меч по самую рукоять сейчас, когда она бьется в экстазе… Он должен уйти. Немедленно.

Ее губы прижались к его губам, мягкие руки обвились вокруг его шеи, притягивая его ближе.

— Пожалуйста, Макс. Останься. Не покидай меня. Макс… Я так тебя люблю. И… Я хочу, чтобы ты вошел… внутрь меня. Пожалуйста!

Он просунул одно свое бедро меж ее бедер, и она выгнулась навстречу ему, подняла ногу и охватила ею его тело. Пожар возгорелся сразу, как только ласка ее влажного, мягкого тепла коснулась его. Один раз. Только один раз. Единственный… Он широко раскинул ее бедра и устроился между ними.

Один раз. Только один раз.

— Ребенок, — умоляюще прошептали ее дрожащие губы, когда он навалился на нее. — Пожалуйста, Макс.

Кровь в его жилах забилась, точно молот.

— Нет! — вырвалось у него, и он отдернулся oт дрожащей руки и спустил ноги на пол.

Когда он ушел, в комнате повисла потрясенная тишина. Удар захлопнувшейся двери попал прямо ей в сердце. Лежа одна во тьме, она осмысливала то, что сделала.

Она чувствовала себя, как мелкое морское существо, которое вытащили из защитной раковины и оставили валяться нагой и беззащитной на берегу. В последнюю неделю она вновь осмелилась мечтать. Она разрушила все сама, прося слишком много.

Макс невидяще уставился в деловые отчеты, которые два часа назад вручил ему Ричард. Сейчас в них было не больше смысла, чем два часа назад. Где сегодня утром была Верити? Скрывалась ли она в доме или выскользнула в сад? Она обычно приходила к нему после завтрака. Он не был на завтраке. С утра съел немного хлеба и сыра и ушел прогуляться — чтобы не видеться с ней.

Макс знал, почему она не пришла сегодня утром. Он застонал и отодвинул свой стул от стола. Чувство вины терзало его. Прошлой ночью… Он должен был объяснить ей, почему он… почему она не может родить ему ребенка. И мысль о том, что у нее мог быть ребенок от него, обожгла его душу. Она чуть было не упросила его.

Он беспокойно прошелся по кабинету. Что, черт возьми, ему делать? Все эти годы он был одним из младших сыновей. Невыразимая пропасть существовала между Фредериком, наследником, и его младшими братьями-близнецами. Расстояние между ними росло по мере взросления. А потом Фредди умер, оставив Макса следующим в очереди на графство, а Ричарда — по-прежнему младшим сыном. Они родились с разницей в полчаса. Полчаса, которых оказалось достаточно, чтобы между ними пролегла пропасть.

Он поклялся себе, что эта разница никогда не станет реальностью. Возможно, с этим он был в состоянии справиться. Но оставалось обещание, данное матери… И при этом он должен был жениться на Верити.

Он должен был сказать ей правду — почему никогда не собирался вступать в брак и почему никогда не мог дать ей ребенка.

Проклиная себя, он оттолкнул стул от стола. Лучшее, что он мог сделать, — это спуститься в конюшню, оседлать лошадь и поехать кататься. До изнеможения. Если седло окажется неудобным, он только спасибо скажет. Кроме того, адская боль в сердце была намного хуже.

 

Глава 11

Голос Ричарда, в котором сквозило тихое торжество, проник сквозь дымку усталости, окутывающую разум Верити. Заморгав, она сосредоточила взгляд на шахматной доске и попыталась заставить себя думать. Согревшись под солнцем, льющимся на ее плечи, она запоздало признала ловушку, которую использовал еще папа. Она должна была предвидеть такой поворот событий.

И точно так же она должна была понять, что Макс не хотел ее. Ах, как много становится ясно, если подумать задним числом!

Теперь она могла видеть, что уклонение Макса от полной близости с ней было для нее предупреждающим знаком, что и ее собственное желание завело ее в ловушку надежды — и, что еще хуже, веры в то, что она его хоть сколько-нибудь интересует. Господи прости, как она могла быть такой дурочкой?

— Вас что-то беспокоит, Верити?

— Нет, — солгала она. И сделала ход. Единственный, который ей остался. Прямо в ловушку.

— Шах и мат.

Ее король расплатился за ее рассеянность. Ричард окинул ее внимательным взглядом и стал вновь расставлять фигуры.

— Вы обычно играете лучше, чем сейчас. Вас обучал отец?

— Да. Мы очень много играли. Как сегодня ваша нога?

— Паршиво. Вероятно, позже пойдет дождь. И не уклоняйтесь от темы. Вы никогда не говорите о своем отце. — Он нахмурился. — Макс сказал, что он застрелился. Мне очень жаль, Верити. Должно быть, для вас это было ужасно.

— Да.

Несмотря на солнце, согревавшее террасу, она невольно вздрогнула.

— Ваш отец никогда не рассказывал вам, как он потерял руку?

— Нет. — Она не смогла сдержать боль в голосе.

Ричард нахмурился:

— Мне жаль, Верити. Если вы не знали…

Вдруг она поняла, что он думает.

— Ричард, нет! Я не виню Макса. Как я могу? — Она вздрогнула. Ей вспомнилось детство и то, что она видела, когда они с матерью приезжали в армию. — Все… все ведь могло быть наоборот. Вы бы обвинили моего отца?

Он покачал головой с печальной улыбкой:

— Нет. Но у вас ситуация другая. Он не только потерял руку, он из-за этого покончил с собой.

Ей стало трудно дышать.

— Не совсем. Там… там были другие… — Она запнулась, когда память больно уколола ее.

Другие причины, о которых Макс ничего не знал. Ее отец вернулся после Ватерлоо. Инвалидом. На следующий день после похорон ее матери и крохотного желанного сына. Его неверие, ярость и отчаяние… Особенно когда он посмотрел на свою дочь…

— Не совсем, — вновь прошептала она. Головная боль и тошнота, которые она пыталась игнорировать, угрожали лишить ее самообладания. Она с трудом поднялась на ноги и обнаружила, что терраса закружилась волчком. Один неуверенный шаг… она схватилась за спинку стула.

— Верити! — Голос Ричарда, казалось, донесся издалека, но странным образом он оказался рядом и поддержал ее, взяв за плечо. — Осторожнее. Вы плохо себя чувствуете? Давайте уйдем с солнца.

— Я… все в порядке. Спасибо. У меня просто на минуту закружилась голова. — Она слегка развернулась, прислонившись к его груди. — Все будет…

— Как трогательно. — Голос, полный горечи, пронзил ее точно кинжалом.

Она обернулась, еще оставаясь в объятиях Ричарда, и горло ее сжалось. В дальнем конце террасы стоял Макс. Горящий взгляд янтарных глаз был направлен на нее. В нем светилась ярость. Он шагнул к ним с презрением на лице.

— Испытываете ваши уловки на другом дураке, миледи? Скажите мне, мадам, неужели вы всерьез надеялись соблазнить моего брата? Вы рассчитывали убедить его дать вам то, чего я не дам?

Она боролась с усилившейся тошнотой, голова у нее кружилась, а его отвращение живьем сдирало с нее кожу. Она набрала воздуха в грудь, попыталась что-то сказать, но у нее вырвалось лишь сипение.

Его губы скривились.

— Вы ошиблись в своих расчетах, сударыня, если считали, что физическое удовольствие, которое я получаю с вами, отключит мои мозги. Я не вижу смысла в продолжении отношений между нами. В дальнейшем я буду искать развлечений на стороне.

Верити сделала несколько глубоких вздохов, которые чуть не разорвали ей легкие. Развлечения. На стороне. Вся правда о прошедшей неделе опалила ее стыдом. Она думала, что он любил ее как свою жену. Вместо этого он искал в ее постели развлечений. Он использовал ее как свою шлюху. Неужели он так сильно ненавидел ее?

Его твердое как гранит лицо и сжатые кулаки дали ей ответ.

— Вы не хотите детей?

В тот же момент, как вопрос вырвался у нее, она пожалела об этом.

Он скрежещуще рассмеялся:

— Последнее, что мне требуется от вас, мадам, — это наследник. Моим наследником останется Ричард. Я никогда не рассчитывал ни на что иное. Конечно, вы можете считать соглашение несправедливым, мадам. — Горящие топазы вперились в нее. — В то время как я, разумеется, свободен искать развлечения по собственному вкусу, вам это не позволено.

— Макс! Прекрати! — Ричард встал между ними. — Выслушай меня, чертов идиот!

Если она сейчас не уйдет… Очень осторожно Верити сделала шаг. Все казалось далеким, туманным. Ее колени дрожали, но будь она проклята, если станет цепляться за кресло ради поддержки. Ничего не видя, она повернулась, чтобы уйти. Шаг за шагом. Она сможет сделать шаг, потом еще один… если только плиты под ногами перестанут так странно колыхаться. Она упрямо заставила взгляд сфокусироваться, не обращая внимания на боль, разрывающую ее на части с каждым вздохом. Она загнала себя в ловушку. А теперь капкан захлопнулся.

— Верити! — Он схватил ее за запястье.

С надломленным криком она отшатнулась и выдернула руку.

— Не трогайте меня!

Его прикосновение обожгло ее.

— Никогда больше не прикасайтесь ко мне, — прошептала она. — Вы сказали, что будете искать развлечений в других местах. Так вот… я бы предпочла это… чем быть вашей шлюхой. — Ее желудок взбунтовался, и она лихорадочно перегнулась через балюстраду. Каким-то образом она сумела за нее ухватиться, ломая ногти, и ее стошнило в сад.

На одно ужасное мгновение Макс застыл, не в силах двинуться, пораженный чудовищностью того, что он сделал. Это он предал ее. Не она.

— Господи! — прошептал он и двинулся к ней. — Что я натворил?

Он ничего не мог сделать, только поддержать, пока ее рвало, когда приступ за приступом сотрясал ее тонкую фигурку. Он поднял взгляд и увидел, что Ричард приблизился с другой стороны и смотрит на него.

— Ты полный идиот, Макс! Ты что, слепой? Она точно так же способна изменить тебе, как ты способен отрастить крылья! — Его губы побелели. — Она почувствовала слабость, и я поддержал ее! Вот и все!

Теперь он это знал. А должен был знать с самого начала. Боже правый, что такое овладело им? Или он был в таком отчаянии, что облегчил таким образом свою больную совесть? Дрожащими руками он погладил ее плечи. Надо было ему отрезать язык!

Наконец все прекратилось. Она повисла на балюстраде, обмякшая и дрожащая. Он нащупал в кармане носовой платок и неуклюже вытер ей рот. Ее лицо было серым и пустым, глаза закрыты, как если бы не она только что кричала от боли.

— Прошу прощения, милорд.

— Верити… — прошептал он. Ее родственники в течение пяти лет пытались сломать ее. Он чуть не добился этого за несколько минут.

— Вы выразились совершенно ясно, милорд. Нет… нет необходимости говорить еще что-то.

— Верити… выслушай меня. Я был не прав… это была ошибка… прости меня. — Восковая бледность ее лица потрясла его. — Сердце мое…

Она вздрогнула, закрыла глаза и отвернулась. Инстинктивно он потянулся к ней, схватил за плечи. Дрожь, которая сотрясла ее при этом, обожгла его огнем. Он молча смотрел, как она отдаляется от него, спускаясь по ступенькам в сад.

— Ради бога, Макс! Иди за ней!

Сдержанный кашель прервал их. Изрыгнув проклятие, Макс обернулся и увидел, что в дверях библиотеки топчется Хардинг.

— Да, Хардинг?

— Прошу прощения, сэр, но здесь ваш адвокат, мистер Ковелл, и его коллега.

Макс моргнул.

— Что? Я его не приглашал… Рикки?

Ричард покачал головой:

— Нет. Должно быть, это ошибка. Я сам встречусь с ним. Ты иди за Верити.

Макс поморщился, услышав холод в его голосе. Хардинг, стоящий в дверях, заупрямился:

— Прошу прощения, мистер Ричард, но я так понял, что господин Ковелл сам себя пригласил. И он очень настаивал, что должен видеть его светлость.

— Рикки, с Ковеллом встречусь я. А ты… — Задыхаясь от стыда, он понизил голос: — Если можешь, найди ее, отведи наверх и позови Хенни. Я не бессердечен, нет. Просто меньше всего на свете она сейчас хотела бы видеть меня.

Челюсти Ричарда сжались.

— Что ж, хорошо.

Макс вернулся в библиотеку и стал ждать, не в силах ясно соображать. Несмотря на теплый день, он промерз до костей от страха. Его преследовало опустошенное лицо Верити. И тихий голос отца после несчастного случая с Ричардом:

— Если ты должен выстрелить из пистолета… — Он слишком хорошо прицелился.

Маленький портрет Ричарда, вставленный в рамку, осуждающе глядел на него со стола. Переплетенные инициалы расплылись перед его глазами. Неужели он никогда не научится думать о последствиях слов, сказанных сгоряча? Он навлек несчастье на Ричарда своей глупой смелостью. А теперь его бездумный гнев оторвал от него Верити.

— Милорд?

Он поднял глаза и заставил себя поздороваться с адвокатами…

— Добрый день, Ковелл. И… э-э…

Ковелл покраснел.

— Милорд, это мой коллега, мистер Уимборн.

Макс кивнул.

— Что ж, садитесь, господа. — Он указал на стулья и сел за свой стол.

Ковелл откашлялся.

— Милорд, я понимаю, что это совершенно против правил, но когда мистер Уимборн подошел ко мне… в общем, дело показалось мне настолько серьезным, что я решил, что будет лучше немедленно представить его вашей светлости.

Макс кивнул в знак согласия:

— Хорошо. Продолжайте.

К его удивлению, заговорил мистер Уимборн:

— Насколько мне известно, ваша светлость недавно женились?

У него вспыхнуло подозрение.

— Если вы действуете в интересах лорда Фарингдона…

Его прервали:

— Мои действия вызваны отнюдь не его интересами, но поскольку вы упомянули лорда Фарингдона, я полагаю, что вы действительно женились на мисс Верити Скотт, дочери покойного полковника Уильяма Скотта?

— Да. — Соблазнил ее, женился на ней, оскорбил ее. И разбил ее сердце.

Губы Уимборна сжались.

— Тогда она не умерла.

— Ну, разумеется, она не… что? — Он перегнулся через стол и очень тихо проговорил: — Пожалуйста, объяснитесь, господин Уимборн.

Маленький человек кивнул.

— Я имел честь действовать в интересах бабушки мисс Скотт, леди Хилсден. Полковник Скотт женился вопреки прямой угрозе его матери лишить его наследства. На ирландской девушке вместо наследницы знатного рода, которую она выбрала для него. Ее милость так и не простила ему, пока не услышала о его смерти. На момент смерти Скотта ее имущество, как предполагалось, должно было быть разделено поровну между двумя другими ее старшими внуками, мисс Селией и…

— Мистером Годфри Фарингдоном, — договорил Макс. — Продолжайте.

Уимборн наклонил голову.

— Леди Хиледен послала за мной… — Он поколебался. — Она была совершенно разбита известием об обстоятельствах смерти ее сына и хотела изменить завещание.

— Она так и сделала?

Уимборн кивнул:

— Согласуясь с ее распоряжениями, я составил завещание, оставляющее все имущество мисс Верити Скотт, и она подписала его. Затем, несколько недель спустя, я получил от нее письмо, где она говорила, чтобы я вернул прежнее завещание, потому что мисс Скотт умерла.

— Что?

— Именно так, милорд, — вмешался Ковелл. — Вот почему я привел мистера Уимборна сюда.

Уимборн продолжил:

— Она сообщила мне, что лорд Фарингдон письменно известил ее о смерти мисс Скотт. Он сказал… э-э… намекнул, что молодая леди была очень расстроена смертью отца и что она, ну… что она…

— Покончила с собой. — Макс чувствовал себя больным. Его собственная жестокость была лишь последней в длинной цепи предательств.

Уимборн кивнул:

— Поэтому я подготовил еще одно завещание и…

— Вы бы лучше сказали леди Хилсден, что у нее по-прежнему есть внучка, — предложил Макс.

Уимборн нахмурился:

— Вы подошли к сути вопроса, милорд. Леди Хилсден только что умерла. Мы улаживали дела с наследством и завещанием, когда я увидел в газетах уведомление о вашем браке.

— Я прошу прощения, Уимборн, — тихо произнес Макс. — Я не хотел вас обидеть. Как бы вы предложили мне действовать? Можно ли оспорить завещание?

— Ваша светлость нуждается в деньгах?

Макс рассмеялся:

— Нет, мистер Уимборн, не нуждаюсь. Но, как и вы, я отнюдь не расположен позволить лорду Фарингдону воспользоваться плодами своего обмана.

Прерывающийся голос Верити прозвучал в его душе: «Это мое… все, что у меня от него осталось. У меня ничего нет».

Мог ли он, по крайней мере, обеспечить ей ее наследство? Устроить так, чтобы у нее было что-то свое, чтобы оно полностью принадлежало ей, и только ей? Независимо от его богатства?

— Как можно оспорить завещание, мистер Уимборн?

Уимборн покачал головой:

— Нет, только не это! Последнее, что вашей светлости стоит делать, — это привлекать внимание к завещанию. Мы должны действовать хитрее, милорд. Как я знаю от мистера Ковелла, ваша светлость является военным? Тут требуется некоторая стратегия. Да, именно стратегия. И вероятно, готовность пойти на компромисс.

— В таком случае продолжайте. В чем состоит ваша стратегия?

— Вашей светлости что-нибудь известно о суде лорда-канцлера?

Макс нахмурился:

— Не так много. Кроме того, что он дает занятие юристам.

Мистер Уимборн улыбнулся почти цинично:

— И богачам, милорд. Видите ли, когда возбуждается дело об оспаривании завещания, имущество замораживается. Оно не может быть затронуто, кроме как для покрытия расходов на ведение дела. Иногда в течение многих лет.

— Лет? — подозрительно спросил Макс.

— Многих лет, милорд. Даже десятилетий. Представьте, у нас есть случай, когда дело ведется с 1798 года. И я осмелюсь предположить, что ваши дети не доживут до того момента, когда дело Дженнигсов будет урегулировано.

— Как велико состояние леди Хилсден?

Уимборн пожал плечами:

— Оно значительно, но недостаточно, чтобы на него жить. Около двадцати пяти тысяч фунтов.

Макс выругался.

— Тогда это бессмысленно. Если я оспорю завещание, все ее имущество может быть потрачено на оплату юридических услуг!

— Именно так. И Фарингдон это тоже знает. Даже если вам не нужны деньги, ему-то они нужны.

Макс раскрыл рот, преклоняясь перед умом юриста.

— Тогда мы… если назвать это «угрозой», это будет правильно?

Уимборн кивнул:

— Совершенно верно, милорд. Вы угрожаете подать иск в канцлерский суд, если Фарингдон не соглашается договориться. Скажем… десять тысяч фунтов ему? Тогда остаются пятнадцать для мисс Скотт — я имею в виду леди Блейкхерст. И конечно, ювелирные изделия. Вы должны настаивать на том, что леди Блейкхерст имеет первоочередное право выбрать ювелирные изделия, так как они первоначально предназначались ей все без остатка.

Макс медленно поднялся на ноги. Он перегнулся через стол и протянул руку:

— Мистер Уимборн, знакомство с вами — честь для меня.

Уимборн пожал протянутую руку и поклонился:

— Благодарю вас, милорд. Я просто точно знаю, как и куда именно нужно надавить.

Макс не менее точно знал, как он хотел надавить на всю семью Фарингдон. Его кулаки сжались. Прямо сейчас он с удовольствием задушил бы их завязками от собственного кошелька. А после этого он задушил бы себя.

Когда Макс представил мистера Уимборна и объяснил его присутствие, Ричард выслушал его в недоумении.

— Эта крыса Фарингдон обманул ее? Черт возьми, Макс! Ты не можешь позволить ему остаться безнаказанным!

Макс ответил ему яростным взглядом.

— Несмотря на все, что я натворил, у меня действительно еще осталось достаточно здравого смысла, Рикки. Конечно, я не собираюсь спускать ему все это с рук! — Тут он понизил голос и задал вопрос, который терзал его: — Где… где Верити?

Они собирались идти на обед, Макс настоял, чтобы оба юриста пообедали с ними и остались на ночь.

— В ее покоях, — ответил Ричард. — Я поймал ее на полпути к лесу. С ней Хенни. Ты собираешься рассказать ей обо всем?

Пораженный, Макс задумался. Ему не приходило в голову не говорить ей, но, может быть… может быть, лучше сохранить это в тайне. Хотя бы до тех пор, пока они не выяснят, как именно отреагируют Фарингдоны.

Наконец он покачал головой:

— Нет еще. Я… Я не хочу, чтобы она еще больше расстроилась.

Он встретился с недоуменным взглядом Ричарда.

— Скажи мне, брат, что ты собираешься делать с этими деньгами? Ты ведь не особо в них нуждаешься. Это просто месть?

— Нет. Мне они не нужны, — согласился Макс. — Я отдам их Верити. В полную собственность. Что бы ни произошло.

Осторожный стук в дверь заставил Верити выйти из забытья, вернуться в реальный мир, который она не хотела видеть.

— Войдите. — Она повернулась и посмотрела на дверь, ведущую в гостиную. Та по-прежнему была закрыта.

Тихий голос позади нее произнес:

— Я принес завтрак.

Потрясенная, она вскинулась на постели, прижимая к себе простыню.

— С каких это пор граф приносит завтрак своей… жене?

— С тех пор, как он повел себя словно животное и расстроил ее, поэтому она ничего не съела на ужин.

Верити напряглась, когда он поставил поднос ей на колени.

— Бл-благодарю, милорд.

Он присел на край постели.

— Верити, прости меня за вчерашнее. Я… я ошибся. Сможешь ли ты простить меня?

— Все это не важно, милорд. По крайней мере, между нами больше нет непонимания. Не… — Горло ее перехватило, но она сумела договорить: — Не надо вдаваться в детали, сэр. В этом нет ни малейшей нужды.

— Я… понимаю.

На долю секунды ей показалось, что Макс колеблется, но затем он сказал:

— Я должен примерно на неделю уехать в Лондон. Мне придется лично заняться некоторыми делами.

Ее захлестнуло головокружение, к горлу подступила тошнота, и его дикие слова опять ударили ее точно кинжалом: «В дальнейшем я предпочту искать удовольствий на стороне». Он собирается в Лондон именно за этим. Заняться делами. За которые он платит. А ее обязанность — не замечать подобных вещей.

Собрав остатки сил, она изобразила широкую улыбку:

— Когда мы едем, милорд?

Лондон как нельзя более соответствовал ее целям.

Полчаса спустя, сидя в одиночестве в библиотеке, Макс обозревал руины своего брака. Он вызывал у нее отвращение, а может, даже омерзение. И что еще хуже, он оскорбил ее так, что простить это невозможно.

Был только один способ вернуть ее доверие. Он должен научиться верить ей сам. Он слепо уставился на свои сплетенные пальцы. Верить. Это самый легкий шаг. Останутся еще два дара: ее невинность и ее любовь.

 

Глава 12

— Проснись, Верити. Мы почти приехали. Низкий, бархатный голос проник в ее сны обещанием тепла и безопасности.

Дверца кареты открылась, и спустили лесенку. Он вышел первым и повернулся, готовый помочь Верити спуститься.

— Я справлюсь сама, милорд.

Он смотрел, как она входит в дом впереди него, держа голову высоко, спину — прямо. Нет больше той нежной, хрупкой девушки, что так ему доверяла. Теперь серые глаза вонзались в него, точно два клинка. Он сам их заострил.

В холле он вспомнил, что у него есть для нее подарок, который он должен был отдать ей до того, как они поженились.

— Дорогая, когда ты переоденешься к обеду, я был бы признателен, если бы ты спустилась ко мне в гостиную.

Его сердце заныло, видя, какая усталость была на ее лице, когда она обернулась к нему.

— Конечно, милорд.

Верити уставилась на свое отражение. Господи! Она была так бледна, что веснушки чуть ли не рельефно выступали на коже. Она пощипала щеки. Стало еще хуже. Теперь было похоже, что у нее лихорадка.

— Что-нибудь еще, миледи?

— Что? — Верити непонимающе взглянула на чопорную камеристку.

Очевидно, Макс написал леди Арнсворт и попросил ее подобрать подходящую горничную. Возможно, в кентской глуши беременную горничную еще можно было терпеть, но в Лондоне она произвела бы фурор.

— Нет, больше ничего… э-э… Купер. Спасибо. Ничего не надо.

— Драгоценности миледи? — осведомилась Купер, слегка покраснев.

У миледи не было ни единой драгоценности, но она просто покачала головой:

— Нет. Спасибо, Купер. Я позову вас позже.

Верити достаточно легко нашла дорогу в гостиную, но у двери заколебалась. Во время предыдущего краткого визита в особняк она не заходила далее приемной и библиотеки. Она никогда не рассчитывала, что будет здесь жить. Уже открыв дверь, она сообразила, что последний раз была в этом доме, когда приходила отказываться от обручения.

Макс стоял, глядя в огонь камина, но, когда она вошла, поднял взгляд и улыбнулся.

— Устали?

— О нет, — солгала она. Пошел он к черту. Она не хотела его предупредительности, его доброты.

— У меня для вас кое-что есть. — Он сунул руку в карман. — Остальные украшения я велел отнести в комнату, но это я хотел отдать сам. Я должен был сделать это еще тогда, когда мы были обручены, но… это выпало у меня из памяти.

Он подошел к ней, и она, собрав все силы, осталась неподвижной.

Равнодушной. Холодной.

Он взял ее руку, и лед, шипя, испарился. Трепеща в огне, охватившем ее, она попыталась отшатнуться, скрыть свое томление, но он держал пленницу крепко. Кольцо скользнуло на ее палец, и лишь тогда он ее освободил.

— Ox… — Потрясение лишило ее дара речи. Алый огонек подмигнул ей, переливаясь в свете лампы.

— Кольцо старинное. Оно переходило из поколения в поколение.

— Но… нет. — Она не может это носить. Фамильная драгоценность. Нет. Дрожа, она попыталась стянуть кольцо с пальца. — Я могу потерять его или…

Его пальцы сомкнулись поверх ее руки.

— Оставьте. Это ваше. Полностью. Делайте с ним что хотите. Это ваше обручальное кольцо.

— Что это за камни?

Его губы изогнулись.

— Рубины.

Действительно, что же еще. Но она не добродетельна. Если бы она была таковой, она бы не вышла за него замуж.

Макс проводил ее взглядом, когда она вышла из столовой. Приборы были убраны, и он мог наслаждаться вином в полнейшем одиночестве. Ему хотелось побежать за ней, схватить в объятия и унести наверх, в свою спальню. Но если он последует за ней теперь, она почувствует себя загнанной. К тому же он не уверен, что справится с собой. Наверное, лучше будет дать ей самой освоиться и войти в общество. Альмерия за ней присмотрит. Она не попадет в беду, прикрытая непробиваемым щитом пристойности в руках Альмерии.

Верити перечитала записку от лорда Селкирка и с гримасой отложила ее на туалетный столик. Третья прогулка с Селкирком за десять дней — это, разумеется, как раз то, что надо. Более чем достаточно, чтобы поползли злобные сплетни.

Чем еще можно заняться с утра? Покупками? Леди Арнсворт считает, что ей следует купить много всего, но зачем?

Она уставилась на свое отражение в зеркале. И вспыхнула.

Она превратилась в мокрую тряпку. В одно из тех слезливых, вечно ноющих созданий, которых она презирала. Она ехала в Лондон, имея план. И судя по реакции светских кругов на новоявленную скандальную леди Блейкхерст, у нее не должно было возникнуть ни малейших трудностей по воплощению этого плана. Хватит рыдать.

Она может отправиться в Грин-парк, сельский, немодный, благословенный.

— Прогулочное платье, Купер, будьте добры, — обратилась она к своей чопорной лондонской камеристке.

Спустя четверть часа Верити вошла в гостиную.

— Ричард! — Не веря своим глазам, она уставилась на своего деверя, сидящего у окна, вытянув ноги. — Что вы здесь делаете? Я думала, вы ненавидите Лондон.

Он поднял взгляд и улыбнулся:

— Доброе утро, Верити. Я все ждал, когда же вы спуститесь. Как ваши дела? Ставите Лондон на уши?

Принужденно улыбнувшись в ответ, она спросила:

— Когда вы прибыли? Ма… его свет… Ваш брат знает, что вы здесь?

Он поднял бровь.

— Я приехал вчера вечером. Макс сам просил меня приехать. Я виделся с ним за завтраком. Разве он не говорил?

Она подошла ближе.

— Ах вот как. Что ж, приятно вас видеть. Вы надолго?

— Макс не упоминал?

Она перестала пытаться сменить тему.

— Я виделась с Ма… с вашим братом вчера на Бонд-стрит, мельком, и он ни о чем не упоминал. Чем вы заняты? Вновь резьбой?

Он кивнул и откинулся в кресле, подняв перед собой деревянный чурбачок и маленький острый нож.

— Это одно из моих хобби, — пояснил он. — Я научился после того несчастного случая. У меня была бездна времени.

Верити кивнула, присела у секретера и открыла его. Она могла его понять.

— Сколько лет вам было?

— Двенадцать. Считали, что я больше не смогу ходить, но Макс и я доказали, что это неправда. Наверное, без его помощи я бы и не смог. Я свалился с одной из охотничьих лошадей отца. То есть, если быть точным, не свалился. В том-то и дело. Она меня сбросила. Счастье, что я не потерял ногу. — Ричард улыбнулся, посмотрев ей в лицо. — И не вздумайте меня жалеть. Мне было достаточно материнской жалости.

— Простите. — Ее голос прозвучал глухо. — Я не хотела вас обидеть.

— И не обидели, — заверил он ее и сменил тему: — Где эти идиоты Тафф и Гус? Гуляют с третьим идиотом — моим братцем?

— Они не идиоты! — возмущенно отозвалась Верити, проигнорировав упоминание о ее муже. — Вы их любите!

Ричард ухмыльнулся:

— Конечно люблю. Что не отменяет того факта, что они идиоты. Они оба безумно пугаются выстрелов, и оба никак не усвоят, что туфли обычно не входят в перечень съедобных продуктов. Вы сегодня утром заняты?

Верити заколебалась:

— Да. Я как раз собиралась послать записку леди Арнсворт, а затем уйти.

Ричард склонил голову набок.

— Нет времени для бедного калеки?

— Я… я… Ох! — Взорвавшись смехом, она схватила перо. — Ричард, это ужасно! На секунду я подумала, что вы это всерьез!

— Не так уж и ужасно, — весело откликнулся он, — если это заставило вас рассмеяться.

Бросив взгляд на часы, Верити сказала:

— Я могу немного побыть здесь.

Макс помедлил перед дверью в гостиную, услышав взрыв смеха. Господи… А ведь это, похоже, Ричард. Но что он здесь делает и кто это с ним, ради всего святого? Хохот был такой, как будто кто-то только что рассмешил его вульгарной послеобеденной шуткой. Гус и Таффи отчаянно прыгали и скреблись в дверь.

Макс отворил дверь, ожидая обнаружить рядом с братом кого-то из их общих друзей, не обремененных воспитанием. Ричард сидел в кресле у окна, а с другой стороны оконного проема устроилась Верити.

Ричард откинулся в кресле и почти рыдал от смеха. Вытирая глаза, он выдохнул:

— Господи, Верити! Она наверняка сошла с ума! Что она сказала?

Но Верити не ответила. Как будто, открыв дверь, Макс разрушил заклятие — или наложил его.

— О, привет, Макс. — Ухмылка Ричарда заставила его неохотно улыбнуться. — Верити только что рассказала мне, как эта несносная Селия до того ее довела, что она отхватила у нее здоровенный клок волос!

Макс моргнул. Великий боже! Так вот из-за чего поднялась суматоха в тот последний вечер у Фарингдонов!

Верити коротко улыбнулась. Ричарду.

— Я вас сейчас покину. Вам есть о чем поговорить. До свидания, милорд. — Она направилась к выходу, а он только и смог, что открыть перед ней дверь.

Ничего не изменилось. Верити по-прежнему держала его на расстоянии, за ледяной стеной. Он повернулся к брату и сказал:

— Уимборн прислал записку. Встреча с Фарингдоном назначена сегодня в Линкольнз-Инн.

По крайней мере, он может попытаться восстановить ее наследство — даже если больше ничего не может.

Покидая гостиную, Верити высоко держала голову; определенно пора было бежать в Грин-парк. Она напомнила себе, что нужно подняться наверх и захватить манто и книгу. А потом спуститься в прихожую.

Как раз когда она открывала парадную дверь, за ее спиной раздался возмущенный голос:

— Куда это вы направляетесь, черт побери?

Мысленно вооружившись, она повернулась и посмотрела в лицо своему мужу.

— На прогулку, — ответила она. — В Грин-парк.

— В Грин-парк? — недоуменно переспросил Макс. — Почему туда? Это вовсе не место для светских прогулок.

— Да, — согласилась она. — Но там коровы гораздо приятнее. — И, не дожидаясь, когда он осмыслит ее слова, выскользнула в дверь и захлопнула ее за собой.

Макс целую минуту смотрел на закрытую дверь, не в силах поверить, что она имела в виду именно то, что имела. Там коровы гораздо приятнее, чем… где? Он ухмыльнулся. Коровы в Гайд-парке? Тамошние коровы носили ридикюли и зонтики вместо рогов и хвостов. Не может быть, что она хотела сказать именно это! А вдруг?..

Вернувшись в библиотеку, он выставил спаниелей, уселся за стол и принялся бесцельно пересматривать проклятые копии всех документов, которые Уимборн представил ему для подготовки к встрече.

К тому времени, как Верити добралась до Грин-парка, она поняла, что должна ускорить завершение своего плана, пока доброта Макса не лишила ее решимости.

Она выпустила книгу и слегка вздрогнула. Из всех мужчин, которых она встречала, оказавшись в Лондоне, лорд Брейбрук, по ее мнению, наиболее подходил для ее целей.

И как далеко она должна зайти, чтобы убедить Макса, что сплетни Альмерии соответствуют истине? Достаточно одного впечатления.

Мысли ее смешались, и она подобрала свою книжку. Надо просто аккуратнее… Ох! Что-то сильно ударило ее в живот. Вновь уронив книжку, она согнулась пополам, пытаясь вздохнуть.

— Ох ты, беда! Вы в порядке, мэм? Джордж! Дурень полоумный! Ты же по ней попал!

Второй мальчишка подбежал и присоединился к своему веснушчатому товарищу, склонившемуся над Верити.

— Я не виноват! Это ты прозевал! Что ж ты не поймал эту чертову штуку? — Джордж осторожно нагнулся и извлек крикетный мяч из складок ее платья. — Я это заберу, ладно?

Говорить Верити еще не могла, но внутри ее сквозь боль родился смех. Она слабо махнула рукой в знак согласия.

— Может, вам лимонаду принести, мэм? — тревожно спросил первый мальчишка. — У нас его полно. И кексы, и яблоки.

— Я бы выпила лимонада, если у вас его много, — улыбнулась она. — И меня зовут Верити. Верити… Блейкхерст, а не мэм.

Кексы с изюмом и яблоки обещали настоящий пир после завтрака, состоящего из сухого тоста — это было единственное, что она могла проглотить утром.

Оба мальчика широко улыбнулись ей в ответ. Джордж заговорил:

— Я Джордж Кранмор, а это мой брат Бен. Мне ужасно жаль, что я вас стукнул. Вы уверены, что с вами все в порядке?

— Абсолютно, — ответила Верити, борясь с желанием потереть то место, на котором вскоре, несомненно, появится внушительный синяк.

— Это такая морока, когда играешь только вдвоем, — пожаловался Бен. — Один должен подавать, второй отбивает, а за полевого игрока никого нет. А у Джорджа классный удар. Ну это если он по пузу не попадает. Но это все равно лучше, чем если бы он попал в нос или в зубы.

— Кончай трепаться, Бен, и тащи лимонад, — скомандовал Джордж. — И все остальное захвати.

К тому времени, как яблоки и кексы, скрупулезно поделенные мальчиками на троих, были запиты отличным лимонадом, Верити знала, что их отец — врач, практикующий на Харли-стрит, и что у них есть еще младший брат и крошка сестра.

Очарованная их дружеской щедростью, Верити вызвалась поиграть с ними в качестве полевого игрока. Мальчишки застыли.

Джордж проглотил слюну.

— А вы… вы точно можете? То есть девчонки обычно не играют в крикет…

— Мама играла, — возразил Бен. — Пока не стала ждать ребенка. — Он повернулся к Верити: — Вы ведь не ждете ребенка? — Его невинная заботливость лишила вопрос и намека на оскорбление.

Его старший брат вспыхнул:

— Заткнись, трепло! Такие вопросы нельзя задавать леди!

Верити серьезно покачала головой, оттолкнув от себя болезненную зависть к неведомой миссис Кранмор, испытывающей радость и гордость, которых навсегда должна быть лишена сама Верити.

Спустя два часа она покинула компанию Кранморов, пообещав вернуться на следующий день и подобрать другое платье.

— Это такое красивое, — вздохнул Бен, хмуро разглядывая порванную оборку, — но вам будет лучше бегать, если вы не будете постоянно цепляться за что-нибудь юбками.

 

Глава 13

— Они опаздывают, — проворчал Макс, не в силах усидеть на месте.

Мистер Уимборн извлек свои часы и пристально посмотрел на Макса:

— Милорд, если я могу позволить себе совет…

Макс вздохнул:

— Я понимаю. Не давать Фарингдону повода думать, что меня можно чем-то вывести из себя.

Маленький адвокат кивнул:

— Совершенно верно, милорд. Фарингдон понятия не имеет, что вы здесь будете. Он знает только, что подано ходатайство о приостановке вступления во владение имуществом. Это дает вам фору.

Ричард подался вперед:

— Мистер Годфри Фарингдон тоже явится?

Уимборн пожал плечами:

— Без сомнения, мистер Блейкхерст. В конце концов, он — совершеннолетний бенефициарий. Лорд Фарингдон выступает всего лишь как доверенное лицо своей дочери.

Какая-то суматоха у входа заставила их насторожиться.

— Помните, милорд, надо себя контролировать! — прошипел Уимборн, поднимаясь. — Ах, милорд, добрый день! — И он низко склонился перед лордом Фарингдоном.

Фарингдон не утруждал себя вежливостью:

— Что это за чертовщина, Уимборн? Я получил письмо, где говорилось про приостановку… — Его глаза полезли из орбит. Макс повернулся на своем стуле и встал. — Что… что он здесь делает? Я думал, что это… приватная встреча заинтересованных сторон!

— Именно так, Фарингдон, — сказал Макс, сдерживая желание задушить ублюдка. — Я и есть заинтересованная сторона. Весьма заинтересованная.

— Немного поздновато, а? — с тупой ухмылкой вставил Годфри.

Фарингдон и Годфри устроились на стульях, которые подготовил для них мистер Уимборн.

— Возможно, вас не затруднит взглянуть на это, лорд Фарингдон и мистер Фарингдон?

Макс знал, что это за документы — заверенные копии первоначального завещания, оставлявшего все Верити.

Фарингдон швырнул их на стол, едва глянув:

— Это просто бумажки. Завещание, в котором мои сын и дочь названы бенефициарами, датировано более поздним числом. Леди Хилсден изменила свое мнение.

— Позволю себе не согласиться, милорд. Распоряжения, которые давала мне леди Хилсден, всегда были предельно четкими, и она всегда объясняла свои резоны. Когда я составил ее последнее завещание — то, в котором упоминаются мистер и мисс Фарингдон, она пояснила мне, что изменила его потому, что мисс Верити Скотт умерла.

Фарингдон беспокойно заерзал.

— Вы, должно быть, неправильно расслышали… Девушка вышла замуж за Блейкхерста.

Мистер Уимборн снова улыбнулся:

— Распоряжения были даны письменно. Может быть, вы потрудитесь прочитать ее письмо?.. В этом письме совершенно ясно утверждается, что вы, лорд Фарингдон, известили ее о мнимой смерти мисс Скотт.

— Чепуха! — рявкнул Фарингдон. — Я…

— Прислал ей письмо, в котором именно так и написано, — прервал его Макс. — Возможно, вам следует освежить свою память. Покажите им копии того письма, Уимборн.

Оба Фарингдона принялись читать, и их лица белели на глазах. Наконец лорд Фарингдон поднял взгляд и сказал:

— Вы ничего не докажете. Она умерла и похоронена. Никто не знает, что бы она сделала… она меняла завещание чаще, чем лошадей в своей карете, так что…

— Кроме того, стоит вопрос о вашем преступном небрежении обязанностями опекуна. — Макс едва сдерживался, чтобы не вскочить со стула.

Лицо Фарингдона приобрело серый оттенок.

— Преступном… — На мгновение показалось, что он сейчас упадет в обморок, но он справился. — Вздор. Сущий вздор…

— Есть законы, Фарингдон, — прорычал Макс. Плечи его напряглись от усилия, с которым он сдерживал свой спокойный голос. — Законы, которые совершенно ясно описывают обязанности опекуна.

— Макс! — Предупреждающий возглас Ричарда прозвучал как раз вовремя.

Мистер Уимборн продолжил:

— Лорд Блейкхерст делает очень щедрое предложение. Воистину щедрое, учитывая обстоятельства. Он готов довольствоваться пятнадцатью тысячами плюс драгоценности. Десять тысяч остаются для раздела между мисс Фар…

— Что? — взвизгнул Фарингдон, прервав адвоката. — Будь я проклят, если мы на это согласимся!

Мистер Уимборн безмятежно продолжал:

— Или он подаст иск в канцлерский суд.

Фарингдон сник:

— К-канцлерский…

— Именно так, милорд. — Мистер Уимборн покачал головой. — Это может затянуться на многие годы. Впрочем, выбирать вам, милорд.

Фарингдон исподлобья взглянул на Макса:

— Вы что, Блейкхерст, в деньгах нуждаетесь? Жена без приданого оказалась слишком дорогостоящим приобретением?

— Нет, Фарингдон. Я не нуждаюсь в деньгах. Но будь я проклят, если позволю вам ограбить ее! Считайте это местью, джентльмены. Вы можете принять мое предложение, или я оспорю завещание и добьюсь, чтобы вы не получили ничего!

Мистер Уимборн резко вмешался:

— Лорд Фарингдон, вы, естественно, желаете посоветоваться с вашими адвокатами. Может, назначим следующую встречу? Скажем, через две недели?

По возвращении домой Макс осведомился, где его жена, и получил ответ, что ее светлость еще не вернулась с прогулки с собаками.

— Ну хоть что-то хорошо, — прокомментировал Ричард, когда Клипстон удалился из библиотеки. — По крайней мере, ты знаешь, что тот, кто покусится на нее, будет зализан до смерти!

— Ох, заткнись! — отмахнулся Макс.

Спустя пять минут дверь вновь открылась, и заглянул Клипстон:

— Леди Арнсворт желает знать, не примете ли вы…

Его перебила ворвавшаяся леди Арнсворт:

— В самом деле, Макс, я настаиваю, чтобы ты поговорил со своей женой! Если я должна буду по-прежнему протежировать ей…

— Благодарю, Клипстон, — отрывисто сказал Макс. И воззрился на свою тетю, которой хватило такта промолчать, пока не закрылась дверь.

Затем она возобновила огонь:

— Подговорить Клипстона, чтоб он не пускал меня к ней! Нет дома, видите ли!

— Э-э… Альмерия…

Она уставилась на него:

— Да, Макс?

— Верити нет дома.

Ее глаза сузились.

— Я не дура, Блейкхерст! Клипстон ее покрывает!

— Альмерия, «нет дома» — не значит, что она не принимает. Это значит, что она ушла из дому, — произнес Макс, избегая глядеть на застывшее лицо Ричарда.

— Но… она не могла так поступить! Я, значит, всеми правдами и неправдами достаю ей приглашение на обед у леди Торбери! Она посылает записку, что нездорова. А ведь после этого она должна была отправиться со мной к леди Гедайр. Там были все самые влиятельные дамы! И позже, в парке, уверяю вас, ее отсутствие было замечено! А ее поведение прошлым вечером! Она танцевала с каждым записным лондонским повесой! Положительно поощряла их!

Макс почувствовал, что терпение его окончательно истощилось, и сделал глубокий вздох.

— Альмерия, вы, разумеется, могли шепнуть Верити на ушко, — сказал он. — В конце концов, она ведь раньше не была в Лондоне.

— Ах, она редко прислушивается к моим словам! — прервала его леди Арнсворт. — Уверяю тебя, все это обсуждают. Особенно то, как она флиртовала с Брейбруком!

Недвусмысленный намек ошеломил Макса. Верити? И Брейбрук?

Леди Арнсворт усилила нажим:

— А что до…

Макс сухо оборвал ее:

— Я поговорю с Верити, тетя. Вам нет необходимости разговаривать с ней на эту тему.

Леди Арнсворт фыркнула:

— Да уж! Я подробно объяснила ей вчера вечером в карете, как я была шокирована, как постыдно ее поведение, но эта девица только и смогла, что упорно смотреть в окно.

Послышался голос Ричарда, который явно забавлялся:

— Альмерия, оставьте беднягу в покое! У него нет своей жены — естественно, он должен соблазнять чужих! В любом случае Брейбрук дружен с Максом. Несомненно, он просто развлекал ее. И незачем раздувать из мухи слона.

От взгляда Альмерии можно было зажечь дрова в камине.

— Можешь смеяться, Ричард! Но я думаю о вашей бедной матери! Обо всех ее надеждах! Разрушенных этим ужасным браком! — Она повернулась к Максу: — Как я поняла из того, что рассказала мне бедняжка Каролина Фарингдон, ты даже не можешь быть уверен, что ребенок будет от тебя!

— Если я услышу это еще раз, Альмерия, от вас либо от кого-то другого, открывший рот пожалеет, что не отрезал себе язык раньше, — угрожающе прорычал Макс.

— На том и покончим, — добавил Ричард.

— Что ж! — Альмерия, чьи щеки покрылись пурпурными пятнами, направилась к двери. — Надеюсь, я понимаю, когда моих советов не хотят слушать! До свидания.

Дверь с треском захлопнулась. Возбужденный Макс прошелся по комнате, изрыгая проклятия.

Ричард, устроившись на краю стола, спокойно сказал:

— Наконец-то.

— Что? — рявкнул Макс.

— Наконец-то ты осознал, что Верити требуется больше, чем защита нашего имени.

Макс вздохнул так глубоко, что у него едва не разорвались легкие.

— Брейбрук, — медленно выговорил он. — Ты веришь, что Верити поощряет его заигрывания?

Ричард нахмурился:

— Не начинай все снова, Макс. Откуда я могу знать? Я приехал только вчера вечером. Но поскольку Брейбрук слишком умен, чтобы компрометировать даму публично, поскольку его манеры безупречны, ведет он себя достойно, если не учитывать тот факт, что уложил в постель всех скучающих и рассерженных жен в Лондоне, то я думаю, что Верити, возможно, даже не осознает опасность, пока вред не будет нанесен.

Макс вновь вздохнул. Брейбрук? Соблазняет Верити? Он проглотил комок в горле.

— К дьяволу, Рикки! Брейбрук мой друг!

— Макс, — терпеливо произнес Ричард, — включи мозги. Опасность не в том, что Джулиан соблазнит Верити. Опасность в том, что сплетники скажут, что он это сделал. Причем держу пари, что Альмерия возглавит стаю.

Выход был только один. Ричард был прав. Заставить Верити принять защиту его имени было недостаточно. Это освободило ее от опеки ее дяди, но не спасет от того, что может сделать с ней свет.

Он повернулся к Ричарду:

— Ты прав. Я должен буду сопровождать ее на вечерних приемах и предупреждать насчет всех тамошних волков.

Ричард поднял брови:

— Вот так так… Я не перейду грань, если спрошу тебя, почему ты не сделал этого с самого начала?

Макс уставился в огонь камина.

— Верити ничего не хочет принимать от меня. Она едва выносит мое присутствие. Ты видел, как она сбежала сегодня утром.

Губы Ричарда скривились.

— Да, видел. Но…

— Я не хотел ни к чему ее принуждать, — осторожно выговорил Макс.

— Тут возникает некоторая проблема, — заметил Ричард. — Тебе нужно убедить ее, что она тебе нужна. А это трудно, если вы все время проводите порознь.

Стараясь не нарушить тишины, он отворил дверь, соединяющую их покои. Верити сидела за туалетным столиком, подняв тонкие руки, — она застегивала на шее жемчужное ожерелье Блейкхерстов. У него во рту пересохло, когда он вспомнил, как эти руки обвивали его шею, как билась жилка на ее горле как раз там, где теперь сияли жемчуга.

И это платье… Скромное, сдержанное платье небесно-голубого шелка с розовым пояском и отделкой. Это самое платье было на ней тогда в Блэкени, в день его рождения. Она выглядела… прелестно. Он сделал глубокий вздох. И еще один. Чтобы голос его наверняка не дрогнул.

— Тут есть подходящие серьги, Верити.

Верити рывком обернулась, ее глаза расширились.

— Что… что вы здесь делаете?

— Они должны были храниться вместе с ожерельем. — Он проигнорировал и ее вопрос, и то, что при его приближении у нее явно прервалось дыхание.

Серьги лежали на туалетном столике.

— Позволь мне, — хрипло сказал он, подбирая их со стола.

— Н-нет… Это просто… Я сама…

Ее протесты затихли, когда он осторожно вдел первую серьгу. Ароматы рая окутали его символом чистейшей невинности. Желание скрутило его, как канатом, когда он вдевал вторую серьгу. Закончив, он положил руки на ее плечи и притянул к себе.

— Нет… — Нежный шепот, неуверенный… но не испуганный.

— Да, — пробормотал он, целуя ее.

Нежно, бережно, отчаянно сдерживая яростный порыв страсти. Ее губы смягчились, и он ощутил их вкус. И тут же отпустил ее. Прежде чем она стала сопротивляться. Прежде чем он дал ей повод к тому.

Он склонил голову.

— Моя дорогая. Сегодня вечером я буду сопровождать вас.

— Вы… будете сопровождать меня? Но… зачем?

— Чтобы наслаждаться вашим обществом, моя дорогая. — Боже, помоги ему, или это наслаждение станет пыткой.

Верити улыбнулась и автоматически протянула руку хозяину и хозяйке. Короткая поездка в экипаже и толпа в зале лишь добавили ей смущения. К ее растерянности, в присутствии Макса ее приветствовали с гораздо большим уважением.

За исключением герцога Калверстона, который, пользуясь дружеским приветствием Макса как поводом, поднял руку Верити к своим губам и одно временно покосился в ее корсаж. От его прикосновения по ее коже побежали мурашки, хотя она была в лайковых перчатках.

— Счастлив видеть вас, леди Блейкхерст. — Калверстон усмехнулся, и ей показалось, что она испачкалась грязью. — Кажется, вы обещали мне вальс на этот вечер. Позже я вас разыщу.

— Ну и ну, племянница, — прошипела за спиной леди Арнсворт, — Вам так необходимо поощрять каждого встречного мужчину, чтобы он провожал вас томным взглядом?

Верити, охваченная яростью, забыла свою роль и развернулась к ней.

Увидев, что Макс округлил руку, готовясь вновь сопровождать ее, она легко положила руку в перчатке на его рукав. Вот так. Не дрожать. Не возбуждаться. Это просто рукав. А в нем — совершенно обычная рука. Все остальное — лишь ее воображение.

Он не глядел на нее, но кивнул своей тетке:

— Добрый вечер, Альмерия. Прошу нас извинить. — И повел ее прочь. — Верити, если Калверстон или кто-то еще вроде него приблизится…

Она уперлась и потянула руку к себе.

— Так вы здесь в качестве сторожевого пса! Шпионите! — прошипела она. — Если вы хоть на минуту подумали… — Тут она вспомнила про свой план и сменила тактику. Захлопав ресницами, что, как она надеялась, выглядело абсолютно вульгарно, она проворковала: — Так вы, Блейкхерст, решили убедиться, что я блюду себя? Как мило!

Его брови моментально сдвинулись.

— Ты о том, что я сказал тебе тогда в Блэкени?

Внутри у нее все заледенело, превратившись в тошнотворный ком.

— В Блэкени, милорд? Вы много чего говорили в Блэкени, — Она постаралась растянуть губы в широкую улыбку. — Ах, я вспомнила! Это было на террасе?

Его челюсть, казалось, застыла гранитной глыбой.

— Именно так, — подтвердил он. — Хочу, чтоб ты знала…

— Нет необходимости, милорд, — ответила она. — Я не страдаю ни слабостью памяти, ни глупостью, Я абсолютно точно помню ваши слова. Ах, вот и лорд Селкирк. — Она подавила содрогание, и в висках у нее забилась боль. — Я ведь обещала ему танец. Добрый вечер, лорд Селкирк!

Максу пришлось стоять в стороне и наблюдать, как Селкирк, которого он без колебаний считал грязным животным, пристает к его жене. Его кулаки сжались. Что за дьявольскую игру ведет Верити, заигрывая с Селкирком?

За спиной раздался знакомый голос:

— Поздравляю. Ты определенно знаешь, как вывести женщину из себя.

Макс развернулся и уставился на Ричарда:

— Слушай, заткнись! Какого черта она творит? — Он дернул подбородком, указывая на Верити, которая подпрыгивала в каком-то вульгарном сельском танце.

— Ты оскорбил ее, и теперь она ведет себя в точности так, чтобы удовлетворить твои ожидания, — любезно подсказал Ричард.

Потрясенный, Макс сосредоточился не на своей ревности, а на лице Верити.

Что у нее на уме? Разве она стала бы так рисковать, чтобы вызвать в нем ревность? Она не хочет иметь с ним ничего общего. Другая возможность заставила его поморщиться. Месть. Он отверг ее. В Верити не было ни капли мстительности. Но если она думает, будто он позволит кому-нибудь танцевать с ней вальс, она жестоко ошибается.

Он выждал до последнего момента, до того, как заиграла музыка, ее рука легла в руку Калверстона, и они вот-вот должны были начать танец.

— Простите, Калверстон. Это мой танец.

Его милость открыл было рот, чтобы запротестовать, но, увидев, кто их остановил, быстро закрыл его.

Верити так легко сдаваться не собиралась.

— Я уже приглашена на этот танец, милорд. Макс испытал странное удовольствие, глядя, с какой яростью она провожает глазами его милость, поспешно отступившего к оркестровому возвышению.

Он поднял брови:

— Возможно, вы этого не знаете, миледи, но я, как муж, обладаю правом первенства.

— Право первенства, милорд? — В ее глазах собирались штормовые тучи. — Я была уверена, что вы отказались от своих прав. Или, точнее, воспользовались своим правом отказаться.

Он завладел ее рукой и склонился над ней, запечатлевая поцелуй на нежной коже внутренней стороны запястья.

— Прости, Верити, — тихо сказал он. — Я не то имел в виду. Пойдем. Давай потанцуем. Потанцуй со мной.

Она на мгновение прикрыла глаза.

— Да. Хорошо.

Он повел ее в танце, остро ощущая гибкую нежную талию под своей рукой и ниже — точеное округлое бедро. Его неудержимо тянуло позволить своей руке скользнуть ниже, приласкать ее, притянуть к себе… Если он сделает это, он пропал.

Верити слегка споткнулась, когда он закружил ее. Его руки напряглись, сомкнулись вокруг нее, поддерживая, пока она восстанавливала равновесие.

Он безжалостно игнорировал ее попытки вырваться, отдалиться на благопристойное расстояние.

— Макс… люди же смотрят. Тебе не кажется…

— Мне много чего кажется, — буркнул он. — Ты моя жена. Помнишь об этом? Никто не затеет скандал из-за того, что муж танцует со своей женой.

Если только упомянутый муж не забудет, где находится, и не сделает то, что ему так хочется сделать. Напрягшись до боли каждым мускулом, он сосредоточился на танце, игнорируя пьянящий аромат роз и лилий и чувственный изгиб податливой талии, обтянутой шелком, скользящим под его рукой.

Сразу после танца Ричард пригласил Верити пройтись, и Макс, нахмурившись, проводил ее взглядом. Она была в безопасности с Ричардом, но что все же у нее на уме?

Верити улыбалась и поддерживала любезную беседу, прогуливаясь с Ричардом и приветствуя то одного, то другого знакомого. Голова ее пульсировала от боли. Сколько времени потребуется, чтобы расставить ловушку на саму себя? Сможет ли она довести дело до конца этим вечером?

Легкий чарующий голос приветствовал ее:

— Добрый вечер, леди Блейкхерст. Привет, Рикки. Ты сегодня играешь в сторожевого пса?

Верити взглянула в смеющиеся глаза лорда Брейбрука.

Он склонился над ее рукой и сказал:

— По-моему, мы условились насчет этого танца, мадам.

— Мы… да, — ответила она, заставляя себя улыбаться, хотя виски болели невыносимо.

— Макс сегодня здесь, Джулиан, — предупредил Ричард.

Брейбрук покосился на него:

— Да. Я видел. Итак, дорогая моя?

Выдавив из себя еще одну фальшивую улыбку, Верити подала ему руку и присела в реверансе.

Она танцевала, а ее голова раскалывалась до того, что ее уже просто тошнило, свет резал глаза.

Брейбрук закружил ее в танцевальном па, и она споткнулась, смешавшись и потеряв равновесие. Даже когда фигура танца окончилась, комната продолжала кружиться.

— Милорд, прошу вас… Давайте остановимся!

Он, нахмурясь, взглянул на нее:

— Пожалуй, действительно лучше остановиться. — Он вывел ее из зала через ближайшую дверь, ведущую на террасу. — Вдохните через нос и выдохните через рот. Это должно помочь, если вас тошнит.

Она прикрыла глаза и сделала, как он сказал. Это и правда помогло. Открыв глаза, она неуверенно улыбнулась.

— Благодарю вас, сэр. Если вы извините меня, я на минутку выйду на террасу.

Лорд Брейбрук кивнул:

— Конечно. Немного свежего воздуха не помешает.

Облегченно вздохнув, Верити сделала сначала один осторожный шаг, затем второй. Теперь зал перестал вертеться, голова кружилась меньше, но болела все так же сильно. Надо бы отправиться домой, но она сомневалась, что сможет пересечь бальный зал и не упасть в обморок.

Она благодарно вдыхала холодный воздух. После бального зала, насыщенного запахами духов, здесь, на террасе, она ощущала себя как в раю.

К ее удивлению, она обнаружила, что лорд Брейбрук сопровождал ее, ступая по каменным плитам.

— Это очень любезно с вашей стороны, но я лучше побуду здесь. Понимаете, мне надо только немного посидеть тихо, — сказала она ему.

— Все в порядке, мадам, — заверил он ее. — Отдохнем. В бальном зале душновато.

Он присел рядом с ней. И Верити внезапно осознала, что сделала. Она осталась наедине с одним из самых отъявленных распутников Лондона.

 

Глава 14

Макс проводил их взглядом и неслышно выругался. У Джулиана с головой непорядок? Как он мог увести ее туда! Чертов дурак!

На другом конце бального зала Альмерия сделалa стойку, как охотничья собака. Черт, черт, черт!

Как она отреагирует? Альмерия добьется, что как можно больше людей будут наблюдать за этой дверью, когда Верити из нее выйдет.

Он должен убедиться, что они не увидят того, что ожидают увидеть.

— Прекрасный вечер, леди Блейкхерст, — заметил Брейбрук.

— Д-да, наверное, — промямлила она. Господи, что ей делать? Если Макс их увидит…

Ее головная боль взыграла с новой силой, когда она осознала, что именно это и входило в ее планы.

— И чудесно освежает, — продолжал он. Его большая ладонь накрыла обе ее дрожащие руки.

Вскрикнув, она отшатнулась.

— Знаете, леди Блейкхерст, что бы вам ни наговорили про меня леди Арнсворт и Рикки Блейкхерст, я совершенно безвреден.

Послышались шаги, а затем негромкий голос:

— Добрый вечер, Джулиан. Верити.

На ступенях, ведущих в сад, стоял Макс, и лицо его было непроницаемым.

Брейбрук приветственно кивнул Максу:

— А, вот ты где, Блейкхерст. А я гадал, сколько тебе понадобится времени, чтобы найти нас. Вот твоя жена. Ты бы лучше отвез ее домой, приятель. Похоже, у нее голова болит.

— Спасибо, Джулиан, что присмотрел за ней. Я очень признателен. Можешь сделать мне еще одну любезность и исчезнуть тем же путем, которым я пришел? Ты найдешь открытое окно библиотеки. Думаю, будет лучше, если я сам приведу Верити обратно.

— Почему бы и нет? — ответил Брейбрук. — Чертовы сплетницы! Человек не может просто повести себя по-рыцарски, они обязательно надеются на худшее!

Мысли Верити метались в попытке понять, о чем говорят эти двое. Признателен? Да Макс должен был прийти в ярость, разве нет?

Она отказалась от попыток что-то понять и припала лбом к груди Макса, а он нежно гладил ее. Она чувствовала, как волнами отпускает ее напряжение, медленно покидая ее тело, оставляя ее с ощущением странного спокойствия. Он не поверил. Он доверял ей. Осмелится ли она доверять ему вновь?

— Тебе лучше? — Его голос исподволь успокаивал ее.

— Намного. Спасибо.

— Отлично. Скоро я отвезу тебя домой.

Хрипловатый голос ласкал ее. Рука коснулась щеки, длинные пальцы скользнули под подбородок и приподняли его, так что она взглянула в его затененное лицо. Желание разгорелось в ней, плавя и растворяя все ее защиты. Он был близко, так близко… Она почувствовала жар его тела, увидела, как на его шее пульсирует жилка.

Издали доносился шум бала, но она смутно различала звуки, заглушаемые внезапным биением ее сердца. Заботливые руки обнимали ее, набросив на нее ласковые защитные чары. Разум предостерег ее: эти чары рассеются с рассветом.

Но она отмахнулась. Нежность его улыбки, его взгляда разрушила все барьеры.

Чары рухнули. Послышался шокированный вопль:

— Боже! Вот те на! Бедный мой племянник! Как вам не стыдно, распутница!

Макс застыл, услышав голос Альмерии, полный праведного гнева.

— Если вы думаете, что Блейкхерст проявит снисхождение…

Его руки сжали ее крепче, и он слегка повернулся, так что тетя увидела его лицо.

Триумф ее увял.

— Блейкхерст? Но что произошло с… я… я имела в виду… — Ее рука метнулась ко рту.

Макс пожелал, чтобы она заткнула себе рот как можно крепче. Он точно знал, что произошло. Брейбрук был примерно такого же телосложения, с такими же темными волосами. Со спины, в темноте, было очень похоже на то, что у Альмерии все козыри на руках. Его охватила ярость, когда он увидел, что она привела с собой целую толпу жадных до скандалов мегер. Они все толпились за ее спиной и жаждали крови.

Он постарался, чтобы его голос не выдал его чувств:

— Знаете, тетя, вы определенно здесь лишняя. И я решительно не понимаю, почему должен проявлять снисхождение. Если кого-то застают на террасе с его собственной женой, это может быть странно, но вряд ли предосудительно. У моей жены болит голова, и я собираюсь отвезти ее домой.

Поначалу они почти не разговаривали. Макс усадил ее в карету, накинув ей на плечи свое пальто, затем ее вечернюю накидку и плед, который извлек из-под сиденья. Потом, игнорируя слабые протесты, он заключил ее в объятия и крепко сжал.

Карета свернула на Беркли-сквер, и только тогда Макс заговорил:

— Я хочу прояснить одну вещь, Верити. Ты можешь устроить какой угодно скандал, самый отвратительный, самый громкий, но это все равно не заставит меня отпустить тебя.

Яростная мука в его голосе потрясла ее.

— Вы… вы говорили…

— Маленькая дуреха! Я был зол! Ты не могла поверить, что я собирался… — Его голос сел. — Господи боже мой… Ты поверила. Ты поверила? В то, что я избавлюсь от тебя при первой возможности?

Она кивнула, поведя плечами, стиснутыми его пальцами. Его хватка слегка ослабла.

Он зажмурил глаза и сжал зубы, так ему хотелось хорошенько ее встряхнуть. Он должен защитить ее. Даже от себя самой. Тут он вновь обнял ее за плечи и решительно произнес:

— Послушай меня, Верити. Ни при каких обстоятельствах я не разведусь с тобой. И я возьму с тебя слово, что ты никогда больше не попытаешься освободить себя — или меня — таким способом.

— Но…

— Дай мне слово!

— Я не лягу с вами в постель! — выкрикнула она. — Если вы этого хотите, купите себе другую женщину!

Его пронзил удар боли.

— Быть по сему, — проскрежетал он. — Твое слово, Верити.

— Очень хорошо. Я даю вам слово.

Он судорожно вздохнул. Она была в безопасности. Ее слову он может доверять.

К изумлению Верити, он настоял на том, чтобы подняться вместе с ней наверх. Ее головная боль вернулась с новой силой, и она только рада была тому, что ее поддерживает под локоть сильная рука. Лестничные ступени странно шатались. Она споткнулась — и почувствовала, что руки подхватили ее и понесли. Пересиливая боль, она запротестовала:

— Нет! Я сказала, что не…

Он оборвал ее:

— Верити, я не собираюсь тащить в свою постель сопротивляющуюся женщину. Позволь мне помочь тебе. Пожалуйста.

Она не поняла, как ему удалось открыть дверь, не поставив ее на пол и не уронив, но он сделал это. Он донес ее до постели и усадил. У нее кружилась голова, она сидела, закрыв лицо руками, и слушала, как он передвигается по комнате. Послышался легкий шорох — он задергивал кроватный полог. Она посмотрела и увидела, что полог задернут с трех сторон, а Макс приближается к ней, и через руку у него переброшена одна из ее ночных рубашек.

— Ты сможешь переодеться или позвонить горничной? — спросил он, выкладывая рубашку рядом с ней.

— Я справлюсь, если… если вы расстегнете мое платье.

Ничего большего он не желал. Без единого слова он сомкнул руки на ее спине, на мгновение почувствовав ее напряжение. Он подождал не двигаясь. И вот она смягчилась под его руками, ее лоб коснулся его плеча, и это был самый драгоценный дар, какой он когда-либо получал.

Платье раскрылось, и его руки легонько легли на ее плечи.

— Все сделано, — сказал он.

Верити не высвободилась из-под его рук. И его сердце сжалось. Макс хмуро напомнил себе, что она плохо себя чувствует, что он не должен злоупотреблять ее доверием. Отстранившись, он выпустил ее.

— Я поставил лампу на туалетный столик, чтобы не светила в глаза, — негромко сказал он. — Тебе свет не мешает?

— Нет.

— Хорошо. Переоденешься, когда я уйду. Мне нужно кое-что тебе принести. — Он нагнулся и поцеловал ее в макушку. — Я скоро.

К своему несказанному удивлению, за дверью в спальню брата Макс обнаружил Ричарда, снимающего пальто.

Ричард взглянул на него с усмешкой:

— Привет. Что-то ищешь? Я вернулся пораньше. Брейбрук тоже сбежал. Никогда не видел, чтобы Альмерию так отхлестали.

— Рикки, у тебя есть лауданум?

Пальцы Ричарда, развязывавшего галстук, замерли.

— Лауданум? Для Верити? — Он сжал челюсти. — Мне это не кажется хорошей идеей. У нее что, настолько сильно болит голова?

— Откуда ты?.. — Макс криво улыбнулся. — Ах, Джулиан.

Ричард пожал плечами:

— Он проходил мимо. Слушай, Макс: лауданум — штука странная. Он тебя прибирает к рукам, если ты не будешь чертовски осторожен. Что до меня, я бы предпочел головную боль. Мама приучила меня к нему после того несчастного случая. У меня от него были кошмары. В конце концов я стал выливать его, а ей говорил, что выпил.

Макс уставился на брата:

— У тебя были ночные кошмары? Ты мне никогда не говорил.

— Дневные, — хмуро поправил Ричард. — Это было после того, как ты вернулся в школу. — Он подошел к комоду и взял бутылку. — Вот. Я тебе отмерю. Ей нельзя принимать много. — Под пристальным взглядом Макса он капнул две капли в стакан с водой.

— Две капли? — удивился Макс.

Ричард скорчил гримасу.

— Поверь мне, этого достаточно. Сам я приму его, только если не будет другого выхода.

Макс не отрывал взгляда от стакана, который протягивал ему Ричард. Коричневатые капли медленно окрашивали воду. Отец Верити пил лауданум.

— Рикки… может это довести человека до самоубийства?

Брат пожал плечами:

— Вероятно. Если он не получит свою дозу. Если он пристрастился настолько, что жить без него не может.

Макс очень осторожно поставил стакан:

— Спасибо. Прости, что тебя потревожил. Я оставлю это.

Макс вернулся в комнату Верити и обнаружил, что она уже почти заснула. Он тихонько склонился над кроватью и стал смотреть на нее.

— Макс? — Темные ресницы всколыхнулись, и она заморгала, глядя на него.

Сонный шепот вызвал в нем потрясение. Он присел на кровать и погладил спутанные кудри.

— Да. Я вернулся. Голова все еще болит?

— Немного.

Он провел пальцами по атласной округлости ее щеки.

— Мне помассировать тебе голову?

Он осторожно присел, прислонившись к изголовью кровати, и приподнял ее, отрешившись от сладостных изгибов под батистовой ночной сорочкой. Бережно прислонив ее к своей груди, он обхватил ее лоб ладонью и начал медленно растирать его подушечками пальцев. Вздох облегчения ветерком прошелся по его груди, и он почувствовал, что его плоть твердеет. Он стиснул зубы и взнуздал самообладание.

— Макс? Спасибо, что поверил мне. — Сонный шепот пронзил его душу.

Час спустя она лежала сонная в его объятиях и тихо дышала, и тонкая морщинка на ее лбу разгладилась.

Он должен был уложить ее и уйти, прежде чем желание скользнуть к ней под одеяло его одолеет.

Его взгляд упал на книгу в кожаной обложке, лежащую на прикроватном столике. Он взял ее свободной рукой. Все лучше, чем полулежать здесь, думая о том, как бы соблазнить ее.

Открыв книгу, он вспыхнул и сделал движение, чтобы положить ее. Она была написана от руки. Черт, он не может читать ее личный дневник. Но тут ему бросилось в глаза некое имя. Два имени. Его собственное и… Тощий Билл? Почему Верити пишет про принца Оранского… или… Его дыхание прервалось — это не ее дневник.

«Тощий Билл обиделся. Этот юный идиот Макс Б. имел безрассудство поинтересоваться — в присутствии его высочества! — когда Старый Гуляка изволит вернуться из Вены».

Макс подавил смешок. Господи! Он совсем забыл об этом. Тощий Билл возомнил, что может командовать армией союзников в сражении против Наполеона в отсутствие Веллингтона. Конечно, все в Брюсселе перепугались, что Бони перейдет границу именно тогда, когда принц Оранский будет в седле. Все, кроме самого принца.

Он стал читать. Он понятия не имел, что Уильям Скотт вел дневник. По мере чтения его глаза расширялись. Оставалось надеяться, что дневник этот он не показывал никому. Как Скотт вообще узнал об этом инциденте? Его скулы побагровели: он не представлял, что его командир так много о нем знает. Страница за страницей проходили перед ним. Боже! Даже краткая связь с леди Гайнфорт не ускользнула от его внимания!

Внезапная мысль заставила его щеки воспылать еще большим жаром. Верити это читала? И он имел тупость обидеться на ее отчаянное решение сделаться его любовницей!

Он удивился, что она не затолкала этот журнал ему в горло и не заставила проглотить. Он читал, заново переживая кампанию при Ватерлоо, нескончаемую праздность Брюсселя, когда они прождали всю весну, пока не наступило то самое утро пятнадцатого июня. В то утро главное, что занимало Скотта, был вечерний бал у герцогини Ричмондской. И он жалел, что его беременная жена предпочла остаться в Англии.

«И все же хорошо, что их нет здесь. Я не верю, что Веллингтон потерпит поражение, но если, боже упаси, случится худшее, я не вынесу, если моя Мэри и маленькая Верити будут вынуждены испытать ужасы бегства».

Макс опустил взгляд. По его плечу разметались темные кудри. Маленькая Верити. Вот она лежит в его объятиях. Его жена. Что бы подумал Скотт о своем зяте?

Он перевернул страницу. Разительное различие бросалось в глаза. Это был другой человек. Первый взрыв отчаяния и ярости не удивил Макса. Вернуться, лишившись руки, и узнать, что твоя жена и сын мертвы и похоронены… Макс вздрогнул. Горе Скотта кричало из каждой строки. Перевернув еще страницу, он нахмурился. Слова были почти… безумны? Бессвязны. То и дело казалось, что тут записаны ночные кошмары.

Он беспокойно шевельнулся. Наверное, он не должен это читать… но тут в глаза ему бросилось еще одно имя. Верити.

«Змеи. Ее глаза полны змей. Они шипят и извиваются. Насмехаются. Она не захотела оставаться в своей могиле… смотрит на меня. Я не могу смотреть на нее. Говорит, что она Верити, я не могу смотреть на нее. Змеи бросаются на меня. Она не уходит. Я кричу на нее, она не уходит».

Содрогнувшись, Макс захлопнул журнал. Господи боже… Неудивительно, что Верити ничего не рассказывала о своем отце.

Что там говорил Ричард о своих кошмарах?

Не тревожа спящую в его руках женщину, он положил дневник на место. Это был слишком личный дневник. Наверное, он не должен был читать его, но не сожалел о сделанном. Ему нужно было узнать, что в нем содержалось.

Сегодня вечером что-то изменилось. Она вновь начала доверять ему. Возможно, надежда все-таки есть. Если только он постарается не просить слишком много и слишком скоро.

На следующей неделе Верити обнаружила, что Макс все время находится рядом с ней. Он сопровождал ее на балы, рауты, обеды и театральные представления.

Само его присутствие утихомирило все злобные сплетни и намеки. Он обращался с ней с заботливой предупредительностью, и его мягкость разбила вдребезги ее оборону.

Она не могла оставаться холодной. Она таяла в нежном тепле его улыбки. Но он не сделал ни единого движения, чтобы увлечь ее в свою постель. После бала у Торрингтонов она просыпалась по утрам одна, и он с тех пор не заходил к ней.

Итак, она смирилась с его присутствием и безмолвным сопровождением. А днем, когда он часто уезжал в свой клуб, она уходила в Грин-парк, взяв с собой собак.

Макс наблюдал из окна гостиной, как Верити, вокруг которой вертелись Таффи и Гус, появилась на тропинке внизу… Она уходила, а спаниели прыгали рядом, хлопая ушами и вертя хвостами, как сумасшедшие.

Чувствуя себя шпионом, он подождал, пока она не прошла достаточное расстояние, и только тогда покинул свой пост. Он знал, куда она направляется. Или, по крайней мере, так она сказала своей горничной. Сегодня он собирался выяснить, с кем она встречается в Грин-парке.

Мысль о том, чтобы последовать за ней, оставила неприятный осадок, но он отмахнулся. Нужно проверить. Если она встречается с кем-то вполне невинно, ему нужно знать с кем.

Он добрался до Грин-парка и вошел в ворота. Предусмотрительно укрывшись за ближайшим деревом, он стал осматривать парк. Близ озера безмятежно жевали траву коровы. Ну где здесь может спрятаться Верити, тем более в ее такой модной и заметной издали алой накидке? Двое мальчишек, игравшие в крикет, вызвали улыбку на лице Макса. Один из ребят проворно перебегал с места на место, другой возбужденно прыгал и визжал, пока запыхавшаяся девушка, по виду старшая сестра, бегала за мячом… Его взгляд скользнул мимо. И тут же метнулся обратно, когда он увидел, что к мальчикам подскочили Гус и Таффи, тявкая, как ненормальные. Где были собаки, там наверняка… и тут он узнал ее, снявшую свою накидку. Ее кудри развевались на бегу, она со всей силы ударила по мячу и поразила цель.

Он наблюдал, потеряв дар речи. Всего несколько минут понадобилось ему, чтобы убедиться, что мальчишки обожают Верити. Младший очень охотно уступил ей свою биту и с апломбом мастера учил ее правильно браться за рукоять.

Он не помнил, сколько простоял здесь, пока они не закончили играть и не уселись под деревом, чтобы разделить немаленькую трапезу. У него чуть слюнки не потекли, когда он увидел нечто, напоминающее сливовый пудинг и бисквиты, которые они запивали жидкостью, являвшейся, без сомнения, лимонадом.

Шампанское и омары никогда не были такими вкусными.

Он должен был уходить. В этой компании Верити вряд ли попадет в беду, разве что в нее случайно попадет крикетный мячик. Но отчего-то он медлил. Смотрел, впитывал, наслаждался, точно вор. Зная, что тем самым причиняет себе только худшую боль.

Ему никогда не приходило в голову, что он когда-либо захочет иметь собственную семью. Не просто наследника, но детей, сыновей — и дочерей, — с которыми он делил бы летние дни и крикетные матчи в Грин-парке и поглощал бы сливовый пудинг, отгоняя парочку прожорливых спаниелей.

В первый раз в жизни до него дошло, что его никогда не беспокоила роль Фредди как наследника. Ему просто не нравилось, что его рассматривают всего лишь как запасной вариант. Нужно поговорить с Ричардом. Объяснить свое решение… Решение? Он изумленно понял, что уже сделал выбор. Что сделал его, наблюдая за Верити и этими ребятами. Она принадлежит ему. Она доверяет ему, любит его.

* * *

Завернув за угол, откуда уже виден был дом, он моргнул. На дорожке стоял экипаж Ричарда, и слуга загружал в него багаж. Черт! Куда это он направляется именно тогда, когда так нужен ему?

Макс ускорил шаг и добрался до ступеней как раз тогда, когда Ричард, хромая, вышел из дверей, натягивая на себя дорожное пальто.

— Куда к дьяволу…

Ричард прервал его:

— В Блэкени. С меня хватит Лондона. — Он кивнул лакею: — Спасибо, Чарльз. Больше ничего не надо.

— Да, сэр.

Грум, державший лошадей, взглянул на Ричарда.

— Пейн, выводи их, пожалуйста, — сказал ему Ричард и повернулся к Максу.

— Мне нужно с тобой поговорить, — произнес Макс. Разговаривать на улице было не слишком удобно, но нужда заставляла.

— Гм. Вижу, — буркнул Ричард. — Но все по очереди. Я уезжаю в Блэкени, потому что считаю, что тебе и Верити нужно время, чтобы разобраться друг с другом и с вашим браком. Прости, если я перехожу границы, старина, но так оно и есть.

— Только… только вот… — Макс ослабил душивший его галстук, — э-э… С чем, по-твоему, нужно разобраться?

Ричард застонал:

— Макс, ты болван! Тебе что, по буквам произнести? Я хочу стать дядей! Это тебе понятно?

Макс выдохнул потрясенно:

— Дядей?

Ричард смущенно усмехнулся:

— Ну да. И крестным отцом. И если ты позовешь кого-то другого, я тебя прокляну!

— А не… не графом? — В ту же секунду, когда слова слетели с его губ, Макс понял, что совершил ошибку.

— Графом? Каким чертом я могу стать… — Ричард замолчал, его глаза сузились от внезапного подозрения. — Дьявол, Макс! Так вот из-за чего все это! Неужели мама… — Он яростно выругался. — Да, она так и сделала! И ты провел Верити через ад и сам пошел туда же из-за моих предполагаемых ожиданий? Ты идиот!

Макс зажмурился, вспоминая слова матери. Он пришел и сел рядом с ней, чтобы попрощаться, чтобы попытаться примириться с ней. Но она могла думать только об одном: о будущем Ричарда. О жизни его брата, которая рухнула, как она твердила, из-за его, безответственного характера, потому что он побудил Ричарда оседлать эту окаянную лошадь.

— Макс… — Ричард говорил очень тихо. — Она была не права. Не права, когда стыдила тебя. Не права, когда потребовала от тебя такое. Великий боже, меня могли так же легко искалечить или убить в Пиренеях, если бы я вступил в армию! Я никогда не был так удачлив, как ты. Я залез на эту дьявольскую лошадь. Потому что захотел. Это был мой выбор. Мое решение. Все, что ты мне должен, — это куча сопливых ребятишек, похожих на тебя. Или лучше на Верити. Она красивее.

Макс испустил глубокий вздох:

— Я сам пришел к такому заключению. Это было то, что я хотел тебе сообщить.

Губы Ричарда слегка искривились.

— Ясно. Что ж, я не сказал этого вовремя, так скажу теперь: поздравляю тебя с женитьбой, братишка. Я поехал. Наслаждайтесь своим медовым месяцем.

Глядя, как удаляется Ричард, Макс вновь и вновь повторял про себя его бодрое напутствие: «Наслаждайтесь своим медовым месяцем». Сперва надо уговорить молодую жену. Но прежде чем сделает это, он должен сообщить ей о ее наследстве.

 

Глава 15

− Почему вы мне не сказали?

Верити силилась понять, о чем говорит Макс. Ее бабушка изменила свое завещание. Дважды. Ее лишили наследства из-за того, что Фарингдоны солгали. Теперь все обрело смысл. Неудивительно, что они не отпускали ее и заставили сменить имя. Он прокашлялся.

— Адвокаты приходили ко мне в Блэкени. Ты их не видела. Это было после нашей…

— Понимаю, — ответила она. В конце концов, он и не обязан был ей говорить. В вопросах денег у нее не было слова, не было прав, за исключением тех, которые даровал бы ей муж.

— Нет. Ты не понимаешь! — резко возразил он. — Ты была слишком расстроена после того, что произошло между нами.

— И что вы обнаружили, милорд?

— Я встретился с твоим дядей и кузеном. Я предложил договориться на пятнадцати тысячах и драгоценностях.

Она поставила чашку с чаем на стол, стараясь совладать с руками.

— Пят-пятнадцать тысяч, сэр? Но зачем?

— Зачем? — Янтарные глаза сузились.

— Да. Зачем? Разве вы нуждаетесь в деньгах, милорд? Это в какой-то мере компенсация за нежеланный брак?

— Нет, Верити. Я не нуждаюсь в деньгах. Но ты нуждаешься. Я хочу дать тебе что-то, что было бы безоговорочно твоим. А не моим.

Не моим.

Сердце ее сжалось. Она беспощадно напомнила себе, что он не хотел жениться на ней, и совершенно понятно, что он ухватился за возможность обеспечить свою жену, не тратя собственного состояния.

— Значит, вы уладите с адвокатами вопрос о… как это называется, раздельное проживание?

На мгновение между ними повисла пронзительная тишина. Единственное, что жило в комнате, был маятник каминных часов, без устали напоминавший Максу, что уже слишком поздно.

Он склонил голову.

— Именно так это называется, мадам.

— Благодарю вас, сэр. Я очень признательна. Когда мне уехать, как вы считаете, милорд?

— Нет. Я не отпущу тебя. К дьяволу, Верити! Ты говорила мне, что любишь меня! Ты думаешь, я вот так и позволю тебе уйти? — Он рванул к ней, намереваясь заключить ее в объятия.

Нужно что-то придумать. Немедленно. Он не хочет ни к чему ее принуждать, но и отпустить ее не может. Не может!

— Мы должны еще раз это обсудить, — продолжал он. — Я несу… ответственность за тебя. Я должен быть совершенно уверен, что ты понимаешь, что делаешь. Ты останешься моей женой, — хрипло сказал он. — И как таковая ты будешь жить в одном из моих домов и, по крайней мере, формально останешься под моей защитой. И я не соглашусь на разделение до исхода шести месяцев. Таковы мои условия, мадам. Вы можете принять их или отвергнуть.

Ее глаза не отрывались от его лица.

— Макс… пожалуйста…

— Шесть месяцев, — повторил он.

Он поклонился и пошел прочь. Шесть месяцев. Он выиграл шесть месяцев, в течение которых должен вновь разжечь ее любовь.

Верити изо всех сил сохраняла спокойствие, пока дверь за ним не закрылась. Потом она услышала, как хлопнула парадная дверь, и поняла, что он ушел. И только тогда зарыдала.

Слова на странице приплясывали и кривлялись, словно в насмешку… Главнейшие признаки зачатия, из коих первый — отвращение к мясу… или сверхъестественный аппетит и рвота… желания странные и абсурдные…

Слова на странице танцевали в насмешку радости…

С трудом сосредоточившись, она продолжала читать… Признаки зачатия… кончики сосков выглядят краснее, чем обычно… Груди начинают набухать и тяжелеть, при этом становятся болезненно чувствительными. Вены на грудях видны более явственно, чем раньше…

Ко всему прочему у нее не было месячных истечений с тех пор, как она покинула дом Фарингдонов. Такая определенность заставила ее содрогнуться.

Ее осторожная рука легла на мягкую грудь. Неудивительно, что последнее время ей казалось, будто рубашка стала чересчур тесна. Неудивительно, что ее истечения так запаздывали. Они никогда не были особенно регулярными, но в этот раз запаздывали всерьез. В этот раз их вообще не будет.

Книга была старой, но Верити помнила, что ее мать в начале беременности постоянно тошнило. Она больше не могла игнорировать то, что сообщало ей ее тело.

Голос Клипстона вернул ее к действительности:

— Леди Арнсворт, миледи.

Верити в ужасе открыла рот, чтобы сказать, что ее нет дома, но…

Леди Арнсворт ворвалась как ураган. Еще удивительно, что ее светлость дала бедному Клипстону сколько-то времени, чтобы известить о ее приходе.

— Добрый день, мэм, — вежливо произнесла Верити, заталкивая книгу под диванную подушку.

Глаза леди Арнсворт пробуравили ее насквозь.

— Меня совершенно не касается, если вы собираетесь и дальше загрязнять свой разум вздорными романами. Пусть Макс вас контролирует. Я зашла просто спросить о вашем здоровье.

— Спасибо. — Она не стала распространяться на тему здоровья. Леди Арнсворт и так скоро узнает правду.

— Вы беременны? Это и есть причина ваших недомоганий?

Неожиданный вопрос заставил Верити растеряться и вспыхнуть.

— Я… я… — К черту! — Я не понимаю, как это может касаться вас, мадам! — отрезала она.

Леди Арнсворт раздулась от гнева:

— Меня не касается? Вы самонадеянная выскочка! Подумать только, как страдала моя сестра, когда умер ее старший сын! Зная, что теперь графство перейдет к Максу, что она не выполнила своего долга!

— Простите? — Верити уставилась в ее пошедшее пятнами лицо.

— Макс! У него никогда не было ни малейшего чувства ответственности! — горько воскликнула леди Арнсворт. — Какое безрассудство! Ричард никогда бы не сел на эту лошадь, если бы Макс его не побудил! А потом он упал! Моя сестра была в отчаянии!

— Прошу прощения?

Следующие слова леди Арнсворт все прояснили.

— Но Макс все-таки усвоил урок, по крайней мере, так казалось. Он согласился остаться холостяком, чтобы Ричард мог наследовать. Не сомневаюсь, что он наслаждался свободой, меняя любовниц как перчатки. Пока не женился на вас!

Перед Верити разверзлась пропасть.

— Он обещал своей матери, что наследником будет Ричард?

— На ее смертном одре. — И она продолжила с убийственной откровенностью: — Теперь, разумеется, вы сможете наслаждаться вашим романом с Брейбруком, не опасаясь последствий.

Брейбрук? Верити уставилась на нее:

— О чем вы говорите?

— Ох, не играйте со мной в святую невинность, девочка! У вас в животе его ребенок, и теперь Макса не волнуют ваши измены, если вы будете осторожны. Предполагается, что это его ребенок! Беременная жена — самая безопасная цель для распутников вроде Брейбрука.

Когда леди Арнсворт ушла, она едва осознала это. Что ж, теперь она опять одна.

И теперь она может обдумать то ужасное положение, в котором оказалась. Она заставила его нарушить обещание, данное матери при таких обстоятельствах, которые он должен был считать священными. Он, наверное, считает себя клятвопреступником. Обесчещенным.

Макс согласился на раздельное проживание. А она беременна. Сегодня вечером… Она должна признаться ему сегодня вечером. Ее рука стиснула подлокотник. Именно сегодня! То, что у нее день рождения, уже достаточно скверно и без этого. Каждый год в этот день она вновь переживала кошмар воспоминаний. Выстрел. Тело отца. И чувство вины. И никто никогда не спасет ее. Не скажет, что то была не ее вина.

Часы на камине пробили три. Макс вернулся час назад, но наверх еще не поднимался.

Дрожа, она натянула на себя халат, взяла свечу и выскользнула в темный безмолвный коридор. Добравшись до библиотеки, она поставила свою свечу на боковой столик и тихонько приоткрыла дверь, чтобы заглянуть внутрь.

Время покатилось вспять, в ночной кошмар, от которого она так никогда полностью и не избавилась. Знакомый молчаливый силуэт, освещенный мерцающим огнем камина. Под локтем — столик для вина, на нем полный бокал и почти пустой графин. Только не Макс! Только не он!

— Макс? — прошептала она.

Он никогда так не выглядел. Почему же он сейчас такой? Почему именно в эту ночь? Он слепо сощурился:

— Верити?

Ее личная боль удвоилась за мгновение, за один удар сердца, когда она увидела его, услышала его охрипший голос. Она вспомнила, как он был привязан к ее отцу, как он верил, что и он ответственен за случившееся. Не успев помыслить ни о чем, она бросилась в комнату и упала перед ним на колени, зарывшись в его руки.

— Ох, Макс… прости меня! Я никогда не думала, что ты будешь так переживать. Пожалуйста… Тебе не в чем обвинять себя.

Запах перегара ударил в нос, но его руки сомкнулись вокруг нее, притянули ее ближе. Она почувствовала, что он покрывает неловкими поцелуями ее волосы, лоб, виски, целует все, что попадает под губы. Не думая ни о чем, только удовлетворяя страстное желание успокоить его, она подняла лицо и ошеломленно задохнулась, когда его рот впился в ее губы, овладевая ими с дикарским нетерпением.

Она вернула поцелуй с той же страстью, чувствуя его жажду и уступая жажде собственной. Жажде утешения, чувству принадлежности.

Она едва могла дышать, когда он оторвался наконец от ее рта, но прошептала:

— Я думала о тебе каждый год… о том, как ты помог мне посадить колокольчики… Ты не виноват, что он застрелился. Прошу тебя, Макс. Ты должен поверить. Это я виновата…

Его поцелуй заглушил ее слова, но он понял, что она говорит, что она считает причиной его пьянства. Не нужно ему было делать это. Макс знал это, хотя его оглушила боль, притупило чувство бренди, но он знал — и его это не беспокоило. Не важно, что она неправильно поняла его боль. Она принадлежала ему. А он ее потерял. Она пришла не для того, чтобы сказать, что изменила свое решение. Но он получит ее, на одну ночь, один последний раз.

Желание скрутило его. Он должен быть осторожен, взять ее нежно. Но его пальцы вцепились в тесьму ее ночной сорочки, рванули ткань с плеч. Лиф распахнулся, ткань треснула, и он стянул ее вниз, обнажив груди. Склонив голову, он втянул в себя нежную сладкую плоть и стал ласкать языком, пока ее тело не изогнулось дугой и он не услышал, как ее дыхание прервалось криком наслаждения.

Точно пожар зажегся внутри, желание вырвалось, и его самоконтроль полетел ко всем чертям. Он не мог больше сдерживаться. Он хотел ее. Сейчас же.

Верити чувствовала жаркое нетерпение его рта на своей груди, чувствовала, как разливается страстный жар по ее телу, как виток за витком нарастает напряжение. Она хотела его. Но на этот раз ей мало было получить удовольствие. Этого было недостаточно. Она хотела отдаться, отдать себя без остатка.

Она этого не вынесет. Не вынесет повторения. Его рука задрала ей рубашку на бедрах, и она попыталась запротестовать:

— Макс… — Ее голос сорвался, когда он прикусил ее нежную плоть зубами, обдав ее огнем. — Пожалуйста… не надо… остановись…

Он застыл. Его губы оторвались от ее груди, и он взглянул на нее:

— Остановиться? — Его голос был хриплым, его едва можно было узнать.

— Да, — прошептала она. — Прошу тебя… я не могу…

С диким проклятием он резко отшатнулся и скатился с нее. Приподнявшись и сев на полу, он выругался опять.

— Этого не должно было произойти, — выдавил он. — Очевидно, я не настолько пьян, как мне казалось. По крайней мере, недостаточно пьян.

Горло ее сжалось.

— Недостаточно пьян для чего? — спросила она.

— Недостаточно пьян, чтобы смотреть на тебя и не поддаваться соблазну взять тебя. — Угрюмый смешок вырвался у него, когда она изумленно задохнулась. — Да. Понимаешь, это, похоже, единственный способ, какой я смог придумать, чтобы контролировать себя, — напиваться так, что, если бы я даже не выдержал, у меня все равно бы ни черта не вышло. Я думал, что смогу собой управлять. Но нет, я не могу. Каждый раз, когда мой взгляд падает на тебя, я хочу тебя еще больше, еще… прости. Я не собирался этого делать. — Он протянул руку за бренди. Хрипло откашлявшись, он сказал: — Тебе лучше уйти. Чем больше я смотрю на тебя, тем больше шансов, что я забудусь.

Это было выше ее сил. Когда она взглянула на него, на горькую линию его губ, одинокая слеза помимо воли скатилась по ее щеке, оставив обжигающий след. Верити задрожала — прошлое закружилось вокруг нее водоворотом, и она увидела другого мужчину, который убил себя, только бы не глядеть на нее. Каждая частица ее сердца плющилась под безжалостным молотом — она видела будущее, в котором еще один человек разрушает себя из-за нее. На этот раз это был человек, которого она полюбила. Ее муж.

Онемевшими руками она стянула на себе разорванную ночную сорочку и подхватила халат, пытаясь просунуть руки в рукава. Каким-то образом ей удалось подняться на ноги. Макс не шевельнулся, когда она, спотыкаясь, побрела к двери. Ноги не держали ее, страсть еще отзывалась дрожью во всем теле.

У двери она обернулась, глядя на него сквозь слезы на ресницах.

— Прощай, Макс, — прошептала она.

— Ушла? — Макс поморщился, когда Хардинг отдернул полог кровати. Хоть бы голова перестала болеть! Какого дьявола он так напился? — И ты ее выпустил? Куда она ушла?

Хардинг поджал губы и раздернул гардины с отвратительным шуршащим звуком.

— Ее не так-то легко остановить, сэр. Я просил ее подождать, пока вы проснетесь, но…

Он надулся и стал выдвигать ящики из комода с таким грохотом, что Макс не сомневался, что делает это намеренно.

— Что «но»? — не отступил он.

Хардинг поколебался, затем расправил плечи и сказал:

— Что ж, сэр, я думаю, что она уехала так рано именно потому, что вы тогда еще не проснулись. Как раз било пять часов, когда карета подъехала к дверям.

— Хардинг, куда, она…

— В Блэкени, сэр. Я… по-моему, она оставила для вас записку. В библиотеке.

Чуть успокоившись и вдохнув поглубже, Макс направился в библиотеку. Записка нашлась быстро — она была прислонена к вазе на каминной полке. Забрав ее и сев за стол, он нашел нож для разрезания бумаг и сломал печать.

«Мой дорогой Макс!

Пожалуйста, не сердись на Хардинга за то, что он меня выпустил. Он очень старался меня остановить.

Я уезжаю в Блэкени, потому что после прошлой ночи я поняла, что лучше было бы, если бы мы больше никогда не виделись. Пожалуйста, поверь, что я пришла к тебе не для того, чтобы подразнить или соблазнить тебя. Я знаю, что не нужна тебе в качестве жены. И я не вынесу, если причиню тебе еще больше боли. Вчера Альмерия рассказала мне, какое обещание ты дал своей матери. Я все поняла, Макс. Если бы я знала, я бы никогда не позволила тебе жениться на мне.

Если ты не хочешь официально развестись со мной, дай, пожалуйста, знать, в каком из твоих небольших домов мне можно пожить. Я не хочу жить в Лондоне и вообще там, где мы можем увидеть друг друга.

Верити».

Содрогнувшись, он уронил письмо на стол и слепо уставился в окно. Письмо ударило его, как кинжал. Он должен поехать за ней. Объяснить ей, что она ни в чем не виновата… а виноват он. Если она захочет его видеть…

Боль и вина взорвались внутри его, терзая его осколками. Все время, пока он думал, что она не хочет его, она верила, что он не хочет ее.

Одна мысль отчетливо впечаталась в его мозг: он должен ехать за ней. Он понятия не имел, что скажет ей, но в любом случае он должен ей это сказать. Сказать что угодно, только бы остановить ее, только бы она не покинула его.

«Я не вынесу, если причиню тебе еще больше боли». Неужели она не поняла, что потерять ее — это величайшая боль, с которой ничто не сравнится? Он должен ехать немедленно. Он позвонил и стал ждать, уставившись на строки письма, сочившиеся болью.

— Милорд, леди Арнсворт…

— Не сейчас, Клипстон!

Но тут ворвалась белая от бешенства Альмерия, и Клипстон, оценив масштабы предстоящего сражения, почел за лучшее удалиться.

— Макс! Я вынуждена потребовать, чтобы ты прекратил это постыдное измывательство над Фарингдонами! Бедная Каролина в отчаянии! Наверняка эта испорченная девчонка наговорила тебе с три короба, и ты…

— Довольно! — рявкнул Макс. — Верити не сказала мне ничего. Ко мне обратился адвокат ее покойной бабушки. Что бы ни наговорили вам Фарингдоны, это все ложь!

Альмерия, кипя от ярости, заявила:

— Я сама пойду к твоей жене и выложу ей все, что общество думает о…

— Ты пойдешь к дьяволу, — холодно отрезал Макс. — Что до Верити, то она на несколько дней уехала в Блэкени, и я собираюсь к ней присоединиться.

Альмерия вытаращила глаза.

— Значит, сегодня днем на встрече с этими адвокатами ты собираешься предъявить свой смехотворный иск?

— Я собираюсь предъявить свой законный иск, — прорычал Макс. Встреча? О, дьявол! Он взглянул на часы, вскочил и схватился за шнур звонка. — Клипстон тебя проводит.

Альмерия не собиралась дожидаться. Она вылетела из комнаты, едва не прихлопнув Клипстона дверью.

— Клипстон! — заорал Макс.

— Милорд?

— Коня мне. И когда я вернусь, я хочу, чтобы мой экипаж стоял у дверей. Проследи за этим.

Все струны в нем звенели: ехать за Верити немедленно! Но он не мог. Счастье, что Альмерия напомнила ему про эту встречу. Он знал способности Уимборна: наследство Верити в безопасности. Но в нем росло неотступное желание встретиться с Фарингдонами лицом к лицу. И он должен лично убедиться, что они понимают, с какими последствиями столкнется любой, распускающий сплетни о Верити.

* * *

На террасе, мощенной песчаником, послышались быстрые прихрамывающие шаги, и Верити оторвалась от книги. Ричард вошел в библиотеку через французское окно.

— Привет, Верити, — улыбнулся он. — Приехали выгнать меня отсюда? Хенни доложила, что вы прибыли. Должно быть, покинули Лондон в самую рань. Когда явится Макс?

Верити зажмурилась от боли:

— Никогда. Ричард…

— Верити, с вами все в порядке?

Он подошел к ней, и она заставила себя улыбнуться.

— Все в порядке, благодарю вас.

— Не похоже, — заметил он. — Вы выглядите так, будто не смыкали глаз всю ночь.

Верити вспыхнула, затем побледнела.

— Ричард… Макс и я решили… расстаться. Простите меня. Я никогда не думала, что это случится. Я не понимала, что вы… что Макс должен… — Голос ей изменил, когда она подумала о том, что скажет Максу, представила его реакцию.

Изумленные карие глаза уставились на нее.

— Не понимали чего? — Он не собирался ее щадить.

— Того, что Макс обещал вам графство, что он только вас считал своим наследником.

— Вот так, значит? — Его голос звучал странно. — И вы не думали, что… То есть вы никогда не собирались… — Слова замерли в угрожающем молчании.

Она закусила губу.

— Простите меня, Ричард! Это… это ведь может быть и девочка.

На мгновение ей показалось, что Ричард сейчас взорвется.

— Скажите мне, — произнес он тоном, который заставлял предположить, что его терпение держится на последней нитке, — мой драгоценный братец знал об этом, когда вы согласились расстаться?

Она покачала головой. Господи… Ледяной гнев в его глазах обжигал ее.

— Он не знал. Я собиралась сказать ему прошлой ночью, но… ну… нам не удалось поговорить, — прошептала она.

— Понимаю, — произнес он задушенным голосом. И мгновение спустя добавил уже другим тоном: — Думаю, я могу просто убить его. Простите меня, Верити. Я лучше немедленно вернусь в город. Поверьте мне, Максу очень повезет, если я на его шкуре оставлю целым хотя бы клочок размером с тряпку, которой горничная вытирает пыль! — Он развернулся на пятках и вышел туда же, откуда вошел.

Через десять минут, когда пришла миссис Хенти, Верити все еще плакала. Миссис Хенти не стала ни о чем спрашивать. Она тут же обняла ее пухлыми руками, погладила по плечу и вытерла ее глаза:

— Ну-ка, миленькая моя, перестаньте плакать. Его светлость скоро приедет, это уж точно. Это просто вы из-за ребенка так расстроились. Прямо ужас до чего женщины становятся слезливы, когда понесут.

Верити словно прозрела. Она подняла свое заплаканное лицо и посмотрела на миссис Хенти:

— Вы знали?

Миссис Хенти расплылась в самодовольной улыбке:

— Ну конечно, миленькая моя… то есть миледи. Вас же все время тошнило. Ну и знаю я его светлость… — Она откашлялась и сменила тему: — Вот только не знаю, о чем он думал, позволяя вам бродить где попало без сопровождения! Ну ладно, все равно он скоро приедет.

Абсолютная уверенность в ее голосе едва не лишила Верити самообладания.

— Конечно, Хенни. Что вы хотели мне сказать?

Миссис Хенти улыбнулась.

— Только то, что пора Саре переезжать к Марте. Я подумываю отослать ее сегодня в двуколке.

— Нет, Хенни. Я сама ее отвезу. Лучше показать здешним жителям, что она не заслужила немилости. Пусть увидят, что мы оказываем ей поддержку. Скажите на конюшне, чтобы готовили двуколку.

Миссис Хенти нахмурилась:

— Что ж, я не говорю, что это плохая идея. Но не сегодня. Завтра, когда вы отдохнете. Я пошлю весточку Марте.

— Но…

Миссис Хенти уставилась на нее строгим взглядом.

— Никаких но, миледи. Делайте, что я говорю, и все тут.

 

Глава 16

Макс вернулся со встречи, когда уже минуло пять часов пополудни. Фарингдоны подписали бумаги без единого слова, драгоценности были вручены Максу, и он составил доверенность на деньги на имя Верити. Они принадлежали ей. Только ей. Мистер Уимборн послал за коньяком, и приличия вынудили Макса задержаться.

Было пять тридцать, когда он наконец вышел на крыльцо, готовый ехать в Блэкени. Как раз когда он собирался подняться в экипаж вслед за собаками, послышался стук копыт, и из-за угла крупной рысью вылетели лошади, запряженные в экипаж Ричарда.

Верити. Что-то случилось.

— Что…

— Проклятый идиот!

От яростного рева серые кони Макса зафыркали и вскинули голову.

Макс уставился на Ричарда, который выбрался из экипажа и теперь, хромая, направлялся к нему. Он нахмурился.

— Что с твоей ногой?

— С моей ногой то, — добавил он, — что я гнал без остановки от самого Блэкени, чтобы уж точно застать тебя дома! Ты хоть понимаешь, что натворил?

Макс напрягся.

— Да, — сказал он. — В общем и целом понимаю. Я все запутал и сейчас собираюсь распутать. Я задержался только для того, чтобы встретиться с адвокатами по поводу наследства Верити.

— Я хочу знать только одно: какой черт случился между вами прошлой ночью? Я уехал в Блэкени для того, чтобы оставить вас наедине, устроить вам медовый месяц! А не для того, чтобы ты ее прогнал!

Макс побагровел и вспыхнул:

— Дьявол, Рикки! Верити моя жена! Что между нами произошло ночью — это не твое дело!

Ричард заставил его заткнуться короткой и емкой фразой.

— Мне плевать на мое право наследования! — продолжал он. — Я тебе сказал об этом! А вот на что мне не плевать, так это на то, что твоя жена — слава богу, ты наконец это понял! — сидит там в Кенте и обливается слезами, потому что она ждет ребенка…

— Что?! — Сердце Макса подпрыгнуло, как сумасшедшее, и остановилось. Беременна. Верити беременна и не призналась ему в этом.

— …а ты сказал ей, что графство должен унаследовать я!

Ричард наконец замолчал.

— Я ей этого не говорил! Это Альмерия!

— Какая разница? — прорычал Ричард. — Ты все сделал для того, чтобы она поверила Альмерии. Ради бога, езжай туда и скажи ей, что ты ее любишь.

Макс приехал в Блэкени и, не заходя в темный дом, сразу направился к конюшне. Перепуганный и сонный конюх побрел распрягать лошадей, безуспешно пытаясь сдержать отчаянную зевоту.

К своему удивлению, у боковой двери он увидел свет.

— Хенни! — воскликнул он, подойдя поближе и увидев, кто держит лампу. — Что ты тут делаешь?

Презрительное фырканье было ему ответом.

— А что я делаю, по-вашему? Впускаю вас, разумеется. Ваши псы переполошили всю округу. Как бы не разбудили ее светлость — хотя она вряд ли спит. Хорошо, что вы приехали, милорд, а то с ней точно что-то не так, не будь я Мария Хенти!

— Она у себя в покоях?

— Ну да. Сидела, уставившись в огонь, когда я последний раз заглянула. И ни словечка не говорит, почему приехала.

* * *

Он посмотрел на дверь, ведущую из его покоев в спальню Верити. Потом открыл ее тихонько, без стука. Если она спит, ни к чему ее будить. В сумрачной комнате мерцал тусклый огонь. Лампа слабо освещала маленькую беззащитную фигурку, скорчившуюся в кресле у камина. Верити. Его жена. Мать его ребенка. Нет, она не спала. Ее тело было напряжено, и это напряжение отозвалось в нем болью. Часы на каминной полке тихо прозвонили, и он увидел, что по ее телу прошла дрожь. Она была очень далеко отсюда.

На мгновение он заколебался. Может, лучше уйти? Встретиться с ней утром? Маленькая фигурка зашевелилась в кресле.

Приглушенный всхлип заставил его решиться. Если Верити нужно поплакать, нельзя оставлять ее одну, без утешения и поддержки. Он легонько постучал в дверь.

— Со мной все в порядке, Хенни. И я поужинала, спасибо. Иди спать. — Она говорила ровно, ничем не выдавая себя. Слишком ровно.

Сердце его разрывалось, но он овладел собой.

— Я уверен, что Хенни была бы рада слышать это. Можно мне войти?

Он увидел, что Верити застыла. Потом очень медленно она повернулась к нему:

— Почему вы здесь?

— Из-за тебя.

— Из-за меня? Почему?

— Потому что… прошлой ночью я был идиотом. Когда я осознал, что натворил… зачем ты пришла ко мне… и когда Ричард сказал мне… — Он подошел и опустился перед ней на колени, ловя ее руки. — Среди всего прочего он сказал мне, что я буду отцом. Радость моя, выслушай…

— Нет! Макс, пожалуйста… Не делай этого с собой. Я… я не понимала папу. Я думала, что, если просто буду ухаживать за ним, помогать ему, говорить ему, что я его люблю, все будет хорошо. Он вылечится, перестанет принимать опиум. Я не понимала, что просто смотреть на меня — для него мучение. Что он буквально не может выносить моего вида… что дело во мне… А потом стало слишком поздно.

Макс схватил ее руки, преодолевая слабое сопротивление, и крепко сжал.

— О чем ты говоришь?

— Той ночью… Я хотела тебе сказать…

Он прервал ее:

— Я знаю, почему ты пришла. В тот день он умер, потом его похоронили. Если бы я сообразил…

Теперь она прервала его:

— Дело не в том. Я шла рассказать тебе о ребенке. Я… Я знаю, что ты этого не хотел. Альмерия все объяснила. Что ты хотел, чтобы наследником стал Ричард, но… — Ее голос задрожал, но она справилась с собой. — Все еще может быть не так плохо, ребенок может быть девочкой. Только скажи, где мне жить…

Он сдавил ей руки до боли.

— Здесь. Со мной. С нашим ребенком.

Она затрясла головой, борясь с его хваткой:

— Нет. Я не смогу. Если ты будешь сидеть там каждую ночь, пытаясь забыть меня за бутылкой виски.

То, что она сказала дальше, объяснило ему все:

— Я не хочу, чтобы ты убил себя из-за меня. Как… как сделал папа.

Он понял все. Она обвиняла себя в смерти отца. Верила, что это она убила его. И что, если она останется с ним, он сопьется и умрет, потому что дал обет. Он смотрел на тонкие руки Верити, утонувшие в его ладонях. Все эти годы она обвиняла себя за каждый прожитый день.

— Верити… это была не твоя вина. Он был болен. Он не понимал, что говорит.

Она прошептала, глядя ему в глаза:

— Я знаю. Теперь я это поняла. Вот почему… понимаешь, это еще хуже. В тот вечер, когда он умер… это был день моего рождения. Пятнадцать лет. Он не разговаривал со мной весь день. Я так старалась, а он даже не взглянул на меня. Я… я…

— Продолжай. — Он уже понял, что произошло, но ей надо выговориться.

— Он… он совсем сошел с ума. Через несколько часов он стал бешеным, кричал, умолял меня найти… — Она проглотила комок, — Но было поздно. И я так испугалась, что заперлась в своей комнате. Я слышала, как он все крушил, проклинал меня, кричал, что убьет себя. — В горле ее заклокотали рыдания. — Я не верила ему… а потом… — Ее руки вцепились в него, голос замер.

— А потом ты услышала выстрел, — закончил он. Она отвернулась.

— Да. Так что, видишь ли, это была моя вина.

— Нет! Кто тебе такое сказал?!

Вдруг придя в ярость, он вспомнил, какое чувство вины испытывал после несчастного случая с Ричардом. И это чувство внушала ему его мать — всякий раз, когда причитала над хромотой Ричарда.

— Послушай меня, Верити. Это была не твоя вина. Я прочитал его дневник. Это не ты — это опиум убил его! Ты была ребенком! Как ты могла справиться с такой бедой? Это он отвечал за тебя, а не ты за него. Ты не виновата! — Он прижимал ее к своему плечу и нежно гладил по волосам. — А вот моя глупость прошлой ночью — вот это как раз моя вина. Ну и хватит слов. Ты моя. И я тебя хочу. Сейчас.

Она вырвалась и отскочила от него. Его дыхание срывалось.

Она не хочет его. Удар поразил его в самое сердце.

— Ты сказал мне… что тебе не нужна жена. И даже если нужна — тебе не нужна женщина, которая бы согласилась… которая согласилась стать твоей любовницей.

Вот теперь он понял все. Она верила, что он считает ее… он даже мысленно не смог произнести это слово. Он убедил ее, что считает шлюхой. Еще хуже — он заставил ее поверить в это, тем легче, что она сама так о себе думала.

Он вновь схватил ее и притянул к себе.

— Нет, — запротестовала она, — я же сказала…

Он закрыл ей рот поцелуем.

Верити задохнулась. Его губы были требовательными, они жаждали полного подчинения. Ее слабеющий разум еще сопротивлялся, но тело ее таяло, прижимаясь к его телу, ее губы разомкнулись, сдаваясь без боя.

Протестующий всхлип вырвался у нее, когда он прервал поцелуй и приподнял голову.

— Не здесь.

Властное нетерпение вызвало в ней ответную волну.

Она вопросительно взглянула на него.

Одним мощным движением он поднялся и подхватил ее на руки. Мгновением позже ее уже несли к двери в его спальню.

Его лицо горело жестоким огнем, но руки нежно, точно невесомое сокровище, прижимали ее к груди.

− Все по порядку, — сказал он, отворачиваясь.

Она лежала и смотрела, как он берет с комода свечу и зажигает огонь в камине. Потом он выпрямился, посмотрел на нее смеющимися глазами — и задул свечу. А потом задул все свечи в комнате.

Вернувшись к ней и сев на край кровати, он стал снимать башмаки. Его сюртук полетел в угол, мгновение спустя туда же отправился жилет. Языки пламени плясали в камине, и по его мускулистому торсу скользили блики. Рубашка и бриджи упали на пол, и ее рот пересох. Она никогда не видела его таким.

Она хотела его, но что ей теперь делать? Чего он от нее ждет? Округлив глаза, она потянулась к нему. Затем неуверенно опустила руку.

Тогда он сам подошел к ней. Он поймал ее руку и поднес ко рту, нежно прикусил пальцы, потом положил ее на свою грудь и повел ниже, по животу, еще ниже… пока она не почувствовала под пальцами обжигающий жар желания. Он осторожно согнул ее пальцы так, что они обхватили его плоть, и застонал.

Верити ахнула. Какой тяжелый, какой шелковистый… и какой горячий! Она стала гладить его, зачарованная дрожью страсти под своими пальцами.

И тут же он со стоном отнял ее руку. Она сразу отпрянула, испугавшись, что причинила ему неприятное ощущение, что ее любопытство помешало ему.

Макс почувствовал ее испуг и сразу понял, в чем дело. Он вновь поймал и притянул ее к себе, вздрогнув от ласкового прикосновения грудей, окутанных легким батистом.

— Твои пальцы прекрасны. Слишком прекрасны. Но я хочу тебя всю.

Нерешительность в ее глазах, боровшаяся с нескрываемым желанием, разжигали в нем пламя.

— Всю меня? — Запинающийся шепот возбуждал, как ласка.

— Всю тебя, — подтвердил он, отодвигаясь от нее, чтобы расстегнуть ее ночную сорочку. Он стащил с нее ткань быстрым, нетерпеливым движением и отбросил прочь. Он не мог ждать. Она была его, а он так долго с этим спорил. — Ты моя. Ты носишь моего ребенка. И больше нас ничто не разделяет.

Содрогаясь от силы своего желания, он лег на нее, одним коленом раздвинул ее бедра, раскрывая ее полностью. На этот раз она не сопротивлялась. Она страстно покорялась его требовательности, она стремилась к нему, прижималась к нему. Каждый мускул горел от напряжения, пальцы ласкали ее, гладили, нежили. В самом тайном ее месте под его прикосновениями разгорался сладкий, влажный жар.

Нежно завладев ее ртом, он налег на нее всем телом. Она напряглась. Несмотря на пульсирующую боль, он заставил себя остановиться. Оторвался от ее губ, процеловал горячую дорожку вдоль ее шеи и глубоко втянул в рот ее сосок. С громким стоном она выгнулась под ним. Он стал посасывать, покусывать и обласкивать языком нежную плоть, пока Верити не закричала сорванным голосом и стала извиваться под ним, и ее боязнь развеялась, поглощенная жаркой тоской страсти.

Отпустив ее грудь, он стал подниматься выше, опять к губам, размыкая их легкими поцелуями, прижимаясь к ней все плотнее.

Ее ноги раскинулись, чтобы принять его. Он застонал и прижал ее бедро ладонью, удерживая на месте.

— Нет, — прошептал он, едва дыша, — еще нет.

— Да! Сейчас! — Она изогнулась под ним, ее гладкое, разгоряченное тело терлось о него, умоляло.

Он напряг мышцы, надавил и вошел в нее — самую малость. Он двигался осторожно, дразня ее, чувствуя, как пресекается ее дыхание под его губами, как выгибается под ним ее тело, чувствуя мягкий жар ее грудей.

— Вот так я должен был взять тебя первый раз, — прошептал он, входя чуть глубже, впитывая ее наслаждение. — Если бы я знал, что ты мне отдаешь. — Я должен был взять тебя медленно, очень медленно, будя каждую твою частичку.

Он губами и языком обвел по краю ее ушко — и застонал, когда она выгнулась, немо умоляя его взять ее полностью.

— Еще? — тихонько промурлыкал он.

Она яростно забилась под ним, обдавая его шелковым огнем своей кожи.

— Да! О да! Макс… прошу…

— Сколько? Столько? — Он надавил глубже, не снимая ладони с ее бедра.

Ее крики и нежный жар тела рвали его самообладание на куски. Он сопротивлялся из последних сил.

Удержавшись на самом краю, он вышел из нее и слегка отодвинулся, нащупал бутон сладострастия и стал его ласкать. Ее тело затрепетало.

— Открой глаза, — прошептал он. — Ну же. Взгляни на меня.

Ее веки медленно приподнялись, открывая расширенные, затуманенные зрачки. Ее губы, мягкие и влажные, разомкнулись и набухли, покорившись его яростной страсти.

Он нежно погладил округлость бедра, приподнял его, согнул ее ногу, потом вторую и развел их в стороны, открыв ее полностью. Он почувствовал, как прервалось ее дыхание, а зрачки расширились еще больше — она поняла, что беспомощна перед ним. Балансируя на краю желания, он заставил себя ждать, чтобы увериться, что она ему полностью доверяет. — Пожалуйста, Макс… люби меня… сейчас. Лихорадочный шепот лишил его самообладания. Он вновь прижался губами к ее губам, целуя ее все более властно, и погружался в нее медленно, неумолимо, в ее жаждущий жар, пока они не соединились полностью. Подняв голову, он посмотрел на нее, покорно распластавшуюся под ним. Сладкая, жаркая… и принадлежит ему. Вся. Целиком.

Потрясенный до глубины души, он прошептал:

— Я люблю тебя, Верити. Сейчас. И всегда. Ее губы задрожали.

— Макс… нет, ты не можешь… Я…

Он поцеловал ее в уголок рта.

— Да, любовь моя. Ты меня любишь. И я тебя люблю.

Он навалился на нее всем телом.

Она вскрикнула и забилась под ним, утоляя его боль, лаская его плоть, погруженную в нее, и он не выдержал. Застонав, он начал двигаться, погружаясь все глубже, все мощнее, овладевая ею без остатка и навсегда.

Верити ловила ртом воздух, ее тело вспыхивало пламенем с каждым новым его толчком, она уже не владела собой. Внутри ее нарастало напряжение, исторгая из нее отчаянные, умоляющие вскрики. Он безжалостно глушил их своими губами, овладевая ею, сплавляя их тела в единое целое, так что она больше не знала, где кончается одно и начинается другое.

Ее мир рассыпался вдребезги, и огненный ливень хлынул, прожигая ее насквозь, растворяя в экстазе, а его плоть все вонзалась и вонзалась в нее, пока собственный экстаз не сотряс его тело, и он заполнил ее всю до конца.

 

Глава 17

Макс проснулся и увидел, что день уже давно наступил. Он посмотрел на каминные часы и не поверил глазам. Уже перевалило за полдень? Как это он умудрился проспать так долго?

Он зевнул и потянулся. Верити наверняка пошла одеваться. На подушке лежала записка. Гм. Это лучше, чем ничего, но он предпочел бы найти здесь Верити — теплую, мягкую, сонную… ждущую его поцелуев. Его сердце забилось сильнее.

Он развернул записку, гадая, в чем дело.

«Макс…»

Он выругался на чем свет стоит. Быстрый взгляд за окно подтвердил его страхи: надвигался туман, обычный здесь в это время. Но она ведь об этом не знает! Ее не должны пустить! А если…

Двадцать минут спустя он сбежал вниз по лестнице.

— Взяла кабриолет? В такую погоду? — Макс уставился на старшего конюха, и внутри у него медленно холодело.

Морской туман затянул конный двор. Сада и дома уже не было видно, как будто они исчезли вовсе. А валы тумана все накатывали и густели.

Такого тумана здесь никогда не бывало. А Верити уехала три часа назад.

— Дьявол, Марли! Она совсем не знает ту часть местности!..

Марли кивнул:

— Угу. Не думал я, что она застрянет так надолго и что туман такой накатит. Но я запряг ей Бесси. Эта кобылка из самого ада дорогу назад найдет. И еще она собак с собой взяла.

Кобылка и пара спаниелей, боящихся ружейного выстрела?

Да что он, в самом деле. Она поехала в деревню, отвезти Сару к Марте Грейнджер. Дорога там безопасная, даже при густом тумане. Мимо скал она не проходит. Но даже если так…

— Подай мне свежую лошадь, Марли. Я ее встречу. — Он поймал виноватый взгляд конюха. — Ничего. С ней наверняка все в порядке. Но…

Верити придержала кобылу и в недоумении огляделась. Когда успел сгуститься такой туман? На языке она почувствовала соленый привкус. Туман висел в неподвижном воздухе, укрывая дорогу, пока ей не почудилось, что мир исчез, утонул в липкой, клубящейся белизне.

Ей вспомнились слова старшего конюха: «Похоже, будет туман. Если он застанет вас в дороге, не волнуйтесь. Дайте кобыле волю. Она доставит вас домой».

Собаки сидели рядом и сопели, высунув языки. Не нужно было выезжать, а если уж поехали, надо было остаться у Марты Грейнджер. Если бы у нее хоть часы были с собой. Время остановилось в этом белом, безмолвном мире, лишенном примет.

Она позволила кобылке идти, не видя дороги. Беспросветный туман затянул все вокруг. Почему она не подождала, пока проснется Макс? Он бы поехал с ней…

«Ты знаешь почему. Если бы он проснулся, ты бы никогда не выбралась из кровати. А ты дала обещание Саре».

Ее тело еще звенело от их долгой и сладкой любви. Макс несколько раз за эту ночь взял ее в своей постели. В их брачной постели, сказал он ей. И внутри ее воцарился мир, и будущее засияло яркими красками.

Собаки насторожились первыми. Гус вскочил и завертелся, развернувшись задом наперед. Потом и Верити услышала цоканье копыт. Ее руки крепче сжали вожжи, потом расслабились. Не одна же она ездит в таком тумане. Оглянувшись, она не увидела ничего.

В буквальном смысле. Она напрягла зрение и всмотрелась в туман. Копыта простучали ближе, и перед ней возник темный силуэт. Высокий конь. Гус громко залаял.

Она поежилась. Спутник, конечно, не помешал бы, но кто он? Она не могла разглядеть. В глубине ее зародился страх. Всадник, без сомнения, ехал за ней. И сохранял дистанцию.

Может быть, он просто осторожен? Вдруг в этом кабриолете едет опасный преступник с парой собак. Теперь и Таффи уставился назад, отрывисто тявкая.

Возможно, это какая-то женщина. Верити придержала Бесси и подождала. Темный силуэт тоже остановился. Наверняка это женщина. Верити расслабилась. Кто бы она ни была, ее одолевают те же страхи насчет незнакомцев.

— Привет, — сказала Верити. — Хотите, поедем вместе?

Лошадь материализовалась в клубящемся сумраке. Это была не женщина. Верити узнала всадника, и тут же он заговорил:

— Что за встреча, кузина! Какое счастье, что я так легко вас обнаружил! И какая жалость, что мне не удастся поблагодарить леди Арнсворт за услугу, которую она оказала мне, когда сообщила маме, куда отправил вас Блейкхерст.

Она задохнулась от испуга. Что нужно от нее Годфри?

Ответом стал пистолет в его руке. Верити лихорадочно извернулась и завопила, хлеща Бесси вожжами по крупу и зная, что это бесполезно. Бесси не обгонит другую лошадь, не говоря уже о пистолетной пуле. Кобылка нехотя пустилась рысцой. Боже! Ну почему она не взяла хотя бы кнут? Она еще раз хлестнула Бесси, и та возмущенно обернулась.

Что-то резко хлопнуло, и щеку Верити опалил жгучий ветер. Она вскрикнула от боли, но замолчала, потому что Бесси сорвалась с места и понеслась. Собаки залаяли и завыли от испуга. Вцепившись в вожжи одной рукой, Верити схватилась другой за борт кабриолета, едва не вылетев от толчка, когда маленькая кобылка пролетела над ухабом. Она отчаянно тянула вожжи, но Бесси не реагировала.

Верити в страхе оглянулась назад. Годфри настигал ее. Без труда. Ужаснувшись, она осознала, что ему незачем стрелять второй раз. Если ему повезет, работу сделает за него Бесси.

Всхлипнув, она попыталась укротить кобылу. Впереди замаячила березовая роща. Поворот был как раз за ней. Она должна замедлить бег настолько, чтобы можно было повернуть. Это необходимо! Натянув вожжи, она взмолилась; ее руки дрожали от усилий. И когда они влетели под деревья, она почувствовала: Бесси пришла в себя. Ею вновь можно управлять.

Она обернулась. Годфри был в двадцати ярдах. Слишком далеко, чтобы попасть из пистолета со скачущей лошади в движущуюся мишень. И неизвестно, есть ли у него еще один пистолет. Рисковать он вряд ли будет.

Она вновь натянула вожжи, завидев поворот, и кобыла споткнулась, но удержалась на ногах. Все так же несясь галопом, она свернула с дороги. Слишком быстро. Колесо сорвалось в канаву, и мир вокруг Верити завертелся кубарем. Она выпала из кабриолета.

Кажется, она жива. Если только не умерли и собаки. Они лаяли как одержимые. Да, она точно жива. Ее щека горела, дыхание причиняло боль. Любое движение причиняло боль. Ей в лицо ткнулся мокрый нос.

Она с трудом открыла глаза. Гус. Он отскочил и зарычал. Она взглянула вверх. Годфри сидел на лошади, с надеждой вглядываясь в ее лицо.

— Чертова сука! — злобно прошипел он. — Любая на твоем месте сломала бы себе шею! Но нет, тебе надо напроситься на пулю, иначе ты не сдохнешь!

С трудом вздохнув, она попыталась сесть. От боли она чуть не потеряла сознание. Голова кружилась, и она оперлась на локоть. За ее спиной рычали спаниели.

— Годфри… за что?

— А ты и твой Блейкхерст взаправду думали, что я позволю украсть у меня наследство? — Он выплевывал слова с ненавистью. Он собирался убить ее.

Она в отчаянии попыталась воззвать к его разуму:

— Годфри, если ты меня убьешь, ты не получишь деньги!..

— Заткнись! — рявкнул он. — Не думай, что я не понимаю. Но он не получит тебя! И если он решил мстить, то я отомщу вдвойне! И посмотрю на него! Он никогда и ничего не сможет доказать!

Годфри поднял пистолет. Дуло смотрело на нее в упор. Он не промахнется. Она больше никогда не увидит Макса.

И тут она услышала торопливый перестук копыт. Кто-то еще скакал по дороге. В ней вспыхнула надежда.

— Годфри, не будь идиотом. Сюда кто-то едет…

Должно быть, это Макс ее ищет. Она громко выкрикнула его имя.

Годфри грязно выругался и прищурился, наводя на нее пистолет. Ее объял ужас. Спаситель опоздает.

Она рванула с места и лихорадочно попыталась выкарабкаться на дорогу. Она услышала его проклятие — всадник приближался, и собаки залаяли просто оглушительно. Ее онемевшие пальцы вцепились во что-то округлое и тяжелое. Булыжник. Ее единственный шанс. Изо всех сил размахнувшись, пересиливая острую боль в ребрах, она швырнула камень.

Туман стал еще гуще. Пустив поначалу лошадь галопом, Макс вскоре перевел ее на рысь. Наверное, он встретит Верити, когда доедет до березовой рощи. Или же она осталась у Марты, и ему придется забирать ее из самой деревни. Так или иначе, она в безопасности.

И тут раздался выстрел, приглушенный туманом и расстоянием. Сердце его подскочило, затем расслабилось. Наверное, браконьер, ерунда… Вдруг он услышал истерический лай собак. И топот несущейся лошади.

Он поскакал во весь опор. Никогда он так не жалел, что не использует при скачке кнут и шпоры. Склонившись к холке коня, выигрывая каждую секунду, он торопил время, и страх бушевал в его жилах. Он не слышал ничего, кроме топота копыт и скрипа упряжи, а в его мозгу колотилась мысль: слишком поздно… Верити…

Боже! Она выкрикнула его имя. Холодная ярость на грани отчаяния овладела им, когда он услышал дикое ржание лошади и второй выстрел.

…Камень ударил уже взбудораженную лошадь в морду. Она дико заржала и встала на дыбы, а собаки бросились к ней и подняли невообразимый лай. Верити взвизгнула от ужаса, когда лошадь принялась лягаться, метя подкованными копытами в собак. Годфри, ругаясь, пытался успокоить лошадь, по-прежнему держа Верити на мушке.

Гус вцепился зубами в ногу лошади и повис, то же проделал и Таффи. Испуганное животное вновь заржало и рвануло так, что пистолет выстрелил самопроизвольно. На мгновение время замерло, лошадь встала на дыбы — и рухнула, подмяв под себя визжащего всадника. И осталась лежать, подергивая ногами.

Туман и деревья завертелись вокруг, смешавшись воедино. Верити смутно слышала, как стучат копыта, как хриплый голос зовет ее по имени, перекрывая лай собак и страшные булькающие звуки из-под упавшей лошади… а потом ничего.

Все кончилось. Она не могла пошевелиться, но все кончилось. Кто-то держал ее в объятиях. Сильные руки прижимали ее к телу так, будто боялись выпустить, и сорванный голос шептал ее имя вновь и вновь.

— Верити… Боже, Верити… Сердце мое, возлюбленная моя, любовь моя. Ради Христа, очнись!

— Макс? — Это было все, что она могла выговорить, борясь с головокружением и туманом, что по-прежнему застилал ее взор.

Она пошевелилась, пытаясь прижаться к нему теснее, спрятаться в его тепле. Неловкие руки осторожно сдвинули растрепанные кудри, закрывавшие ее лицо.

— Ты ранена, родная? — Голос его дрожал.

Она попыталась вздохнуть и вздрогнула:

— Мои ребра… Кажется, одно сломано.

Он чертыхнулся и ослабил объятия. Тут на нее нахлынула паника. Она вскрикнула:

— Нет, держи! Держи меня крепче! Пожалуйста… где он?

Его руки напряглись.

— Ш-ш-ш. Все в порядке. Ты в безопасности. Он не причинит тебе вреда.

— Где он?

Она почувствовала, что в нем всколыхнулась ярость.

— Под своей лошадью. Мертвый.

Ужас полоснул ее точно ножом.

— Значит… я и его убила. Макс… я не хотела… — Вдруг она увидела, что он смотрит на нее. Его глаза прожигали ее насквозь.

— Верити, перестань! Это не твоя вина. Он случайно застрелил свою лошадь, я это видел. Она упала прямо на него. Ты тут ничего не могла сделать. Верити, послушай меня: ты его не убивала.

Она почувствовала тошноту. Перед ее глазами вновь встала лошадь, которой попал в морду камень. Она открыла рот, но он прикрыл его своими пальцами, нежно заставив ее замолчать:

— Больше ни слова, милая. Поедем домой.

Осмотрев леди Блейкхерст, доктор заявил, что она имеет более крепкую конституцию, чем казалось ее мужу. И что, несмотря на сломанное ребро, через несколько дней совершенно придет в норму, если ей будут обеспечены отдых и надлежащий присмотр.

Макс слегка прокашлялся.

— Одну минуту, доктор. Я так понимаю, что моя жена может… то есть что она…

— Ожидает через семь месяцев радостное событие? — улыбнулся доктор. — Она об этом упомянула. Как я и сказал, ей нужен отдых. Нет причины беспокоиться. И не нужно. Расстройство в таких случаях может причинить такой же вред, как и само падение. Так что пусть просто полежит в кровати несколько дней, чтобы не беспокоить сломанное ребро. — Нахмурившись, он пристально посмотрел на Макса. — И запомните: ей нужно немного набрать вес! Проследите за этим, милорд.

Макс вернулся в комнату Верити и отослал горничную и Хенни. Последнюю пришлось выталкивать почти силой.

Верити уютно устроилась среди подушек, обхватив руками чашку с чаем.

Какое-то время Макс просто смотрел на нее, не веря, что видит ее живой. Что она спаслась чудом.

Она взглянула на него:

— Макс… будет суд? — Ее глаза тревожно потемнели.

— Нет, милая. Он мертв. Он предстал перед Высшим судом.

— Я… я говорила о себе.

— О себе?

Она так и не поверила, что ни в чем не виновата. Он в два шага оказался рядом с ней, осторожно взял чашку из ее ледяных рук и заключил их в свои ладони, притянув ее к себе и отгородив от мира широким плечом. Он нежно обнял ее, чувствуя, как дрожит ее тело.

— Верити, выслушай меня. Ты никого не убивала. Ни Годфри, ни своего отца. Они сами выбрали свой путь. Ты не ответственна ни за кого из них. Ты была ребенком, когда умер твой отец. А что до Годфри… — Он замолчал, не в силах передать словами ужас, объявший его, когда он осторожно коснулся отметины на ее щеке, оставленной пулей. Она была так близка к смерти…

— Я бросила камень. Он попал в лошадь, и она встала на дыбы. Это…

Он нетерпеливо прервал ее:

— Он устроил на тебя засаду в тумане, имея два заряженных пистолета. Дьявол, Верити! Ты слышишь меня? Он сам довел до этого, пытаясь тебя убить. Ты защищалась! — Передохнув, он продолжил: — И даже если бы ты не бросила этот камень, он все равно был бы мертв, потому что я бы убил его. Это не твоя вина! Ты меня слышишь?

— Ты бы убил его?

И она еще спрашивает! Он зажмурился.

— Верити… Годфри был мертвецом с того момента, как выстрелил в первый раз. Я сказал тебе, что люблю тебя. И я всегда любил тебя, но был слеп!

Он стал целовать ее и целовал до тех пор, пока она не прижалась к нему, расслабленная и жаркая.

Тогда он оторвался от нее. Ему нужно было объяснить так, чтобы она поняла.

Отбросив упавшие на лоб волосы, он сказал:

— Дорогая, я сам все запутал. Когда я просил «Селину» стать моей любовницей, я был уверен, что никогда не женюсь. Но я знал, что эта связь станет другой. Не такой, как с другими женщинами. — Он запнулся. Боже, как это объяснить? — Ты была другой. Я почувствовал это. — Он неловко улыбнулся. — Я планировал очень долгую связь. Поверь мне, сердце мое, никакому «другому джентльмену» я бы тебя не отдал! Но ты отвергла меня. И я решил, что должен тебя забыть. Но я не мог. Ты не стала бы моей любовницей, но я не мог оставить тебя без защиты. Понимаешь? Меня к тебе тянуло не просто желание. Я хотел защитить тебя. Так или иначе, я был готов это сделать.

— Ты не хотел жениться, — прошептала она.

— Тогда — нет. — Он прижал ее к себе. — Знаешь, что я тогда придумал?

Она покачала головой.

— Я бы уговорил тетю Альмерию взять «Селину» к себе компаньонкой. А сам навещал бы ее. Часто. И все равно бы влюбился. В Селину или в Верити… Не важно, когда ты сказала бы мне правду.

— Но…

Он поцеловал ее.

— Но тогда ночью ты ко мне пришла, и совесть моя сдалась. Я знал, что должен был предложить тебе пойти к Альмерии. Но я хотел тебя. Мне Нужна была ты, только ты, кем бы ты ни была! И даже если бы «Селина» была настоящей и я взял ее себе в любовницы, в тот момент, когда я узнал бы, что она носит мое дитя, я бросился бы в Коллегию за специальным разрешением.

— Но…

— И никаких но. К тому времени я бы уже понял, что ты мне нужна как жена. Не как любовница. И я бы сказал тебе: «Сердце мое, я люблю тебя». Не важно, кто ты, не важно, кем был твой отец. Я люблю тебя, и ты моя. Навсегда. Навеки. — Он поцеловал ее еще нежнее. — Моя любовь… моя жена… мать моего ребенка.

Ее щеки были солоны от слез.

— Но Ричард…

— Предпочитает быть дядей и крестным отцом, а не графом. Он объяснил мне это весьма внятно. — И он стал целовать ее вновь и вновь. И наконец прошептал: — Бог знает, почему ты опять меня полюбила, но ты полюбила, и я больше никогда тебя не отпущу.

Она дрожащей рукой коснулась его щеки.

— Я никогда не переставала любить тебя, Макс. Я всегда любила тебя. Вот почему я пришла к к тебе той ночью…

Он схватил ее за плечи и впился в нее взглядом:

— Ты и тогда меня любила? Но почему?

Она подняла на него заплаканные глаза:

— И ты еще спрашиваешь? После того, что ты сделал для меня, когда папа умер? Я мечтала о тебе все эти годы. Перечитывала папин дневник. — У нее перехватило горло от любви. — А потом я вновь тебя увидела, и ты защитил меня не узнав. И даже когда узнал, ты защищал меня. Даже тогда, когда злился на меня.

— Я был полным идиотом, — пробормотал он, прижимая ее к себе.

Она вздохнула и зарылась в его плечо, успокаиваясь.

Он приник щекой к ее волосам и вдохнул их запах. Его будущее, его жизнь заключались в этой женщине, лежащей в его объятиях, а в ней зарождалась новая крохотная жизнь. И все это теперь принадлежит ему. Он не знал, какими словами это выразить. Наверное, не существует таких слов.

— Я говорил тебе, что я тебя люблю? — тихо спросил он.

— Да. Но ты можешь повторить.

— О, я повторю. И буду повторять тебе это всегда.

Этот обет он дал охотно и по собственной воле. Самый важный обет в его жизни.