Он нашел ее в классной комнате. Поначалу она не сознавала, что дверь открыта и он смотрит на нее. Девушка прибирала комнату аккуратно, быстро и расчетливо. Складывала бумагу, опорожняла чернильницы, ставила на место книги. У нее остался красный след на щеке, но она и без того выглядела усталой. Под глазами ее залегли тени, похожие на легкие синяки.

Глубоко внутри в нем рос гнев.

— Вы в порядке?

— Ах! — Книги с грохотом посыпались из ее рук.

— Позвольте мне вам помочь. — Он нагнулся. — Что это? Мисс Мангнелл? И — боже — «Зеркало грации»? Как стать настоящей юной леди? — Он наморщил нос. — Моя тетя Альмерия буквально молится на эту книгу.

— Тогда я рада, что незнакома с ней, — пробормотала Селина.

Макс фыркнул от смеха:

— Я тоже.

Она покраснела.

— Прошу прощения. Я не должна была так говорить. — Настороженные серые глаза взглянули на него снизу вверх. — В любом случае, что вы здесь делаете?

Красный след на щеке взывал к возмездию. Подавив проклятие, он протянул руку и осторожно коснулся его.

— Я пришел посмотреть, в порядке ли вы. Больно?

Она вздрогнула, и Макс опустил руку.

— Этого больше не произойдет, — негромко сказал он.

Она не ответила на его взгляд и наклонилась, чтобы подобрать книгу с пола.

— Вы не можете этого знать. — Ее пальцы, стиснувшие книгу, побелели.

— Я это знаю, — сказал он. — Почему вы так поступили, Селина? Без сомнения, она уволит вас, как только найдет время нанять другую гувернантку. Почему бы не сказать ей правду?

— Вы думаете, она бы мне поверила? — Осторожные пальцы принялись разглаживать листы пострадавшей книги. — И даже если бы поверила, она бы решила, что Сьюки сама этого захотела. Что она намеренно привлекла внимание Годф… мистера Фарингдона. Ее бы уволили еще быстрее.

Он не мог отрицать, что она права. Но все-таки… совесть подсказала ему, что это ничтожное жульничество — делать ей такое бесчестное предложение, когда она в отчаянии. Он мысленно чертыхнулся. Но что еще он мог сделать? Бросить ее скитаться без приюта? Голодать? Или еще хуже?

Его совесть, которая никогда не проявляла большого интереса к его отношениям с прекрасным полом, подсказала ему, что он собирается предложить девушке именно то, что в точности подпадает под определение «еще хуже».

Он собирался соблазнить Селину. Ласково. И сделать так, чтобы у нее было все, чего она только пожелает. Но сможет ли она… после Годфри? Нет, лучше подводить к этому постепенно.

— Селина… куда вы пойдете?

Озадаченные серые глаза встретили его взгляд.

— Куда пойду? О чем вы говорите, милорд?

— Когда ваша хозяйка вас уволит, — терпеливо пояснил он.

— Куда идти? — Он увидел, что она судорожно сглотнула. — Да. Я… Она не будет меня увольнять.

Макс, которого оборвали, прежде чем он договорил начатое, моргнул:

— Простите?

— Она не будет меня увольнять.

Невозможно поверить, что она действительно может так думать. Макс приступил снова:

— Селина… не глупите. Задумывались ли вы о другом месте? Другом… положении.

— Нет. У меня нет рекомендаций. Но она не станет меня увольнять.

Он подавил неуместный смешок. Рекомендации? Он никогда бы не попросил рекомендаций. Все рекомендации, которые ему требовались, предстали перед ним в этой комнате с аккуратно разложенными перьями, книгами и потертым глобусом. Отказавшись от этой линии, он спросил осторожно:

— Сердце мое, чего вы хотите?

Она повернулась, широко раскрыв глаза:

— Почему вы назвали меня так?

Он не знал. Ни одну женщину он никогда так не называл. Но чувствовал, что это правильно. Ей это подходило как нельзя лучше.

— Что вам нужно? — повторил он, не отступая. Видя, что ее недоумение усиливается, он добавил: — Вообще, от… от жизни.

— Семья.

— Э… что?

Она покраснела и отвернулась:

— Не нужно издеваться. Я знаю, что это невозможно. Но вы задали вопрос. — Ее голос сорвался, перевернув его мир вверх дном.

Он осторожно спросил:

— Вы хотите детей?

Его любовницы все как одна принимали всевозможные меры предосторожности против подобной катастрофы. Любовница, которая хочет ребенка? Глубоко внутри у него что-то сжалось.

Она не ответила, принявшись вытирать пыль. Он нахмурился. Ей незачем было делать это снова.

— Селина?

Наконец она ответила:

— Это было бы слишком хорошо. Но я имела в виду нечто, к чему бы я… я хотела бы… принадлежать. Чтобы быть частью жизни людей. Не вечно быть одной.

Мир Макса испытал второе потрясение.

— У вас нет семьи?

— Я никого не могу назвать своей родней. — Ее голос стал напряженным. — Мне некому дарить подарки. Что и хорошо, поскольку мне нечего дарить.

Его сердце болело за нее, даже когда он понял, какие преимущества это ему давало. Нет родни. Никто не придет в ужас, никто не будет стыдиться того, на пороге чего она стояла. Никто не откажется ее признавать отныне и вовек. Он проигнорировал упрек совести, которая подсказала ему, что это делало ее еще более уязвимой. Она должна принадлежать ему. Он — ее убежище. Макс подошел к ней, взял тряпку из ее рук и отбросил.

Его близость, его длинные пальцы, легшие на ее руку, растревожили Верити. Все в ней напряглось и замерло в ожидании. Что же он творит? Потрясенная, она смотрела на него. Это ошибка.

— Нечего? — Его улыбка стала откровеннее, а вместе с ней в глазах его загорелся жадный огонь. Что-то, от чего в самой сердцевине ее разлилось горячее тепло.

Верити неуверенно покачала головой.

— У меня ничего нет, — повторила она.

— У вас есть то, чего я хочу.

Его глубокий голос был полон ласки, и она поняла, что он подвинулся еще ближе, что его тело коснулось ее, что крепкий, пронзительный запах его одеколона окружил ее, перебивая запахи комнаты.

— Так как насчет другого положения, Селина? — тихо спросил он.

Что? Ее разум не мог сосредоточиться, впитывая его близость, стремясь приникнуть к нему.

Его рука дотронулась до ее лица, потянулась к непослушному локону. Он не стал убирать его вовсе, но вместо этого запустил пальцы в ее волосы шокирующе интимным жестом. Верити почувствовала, как его палец медленно обвел ее висок, затем спустился ниже, погладил щеку, подбородок, шею…

Жар прилил к ее лицу, и странная боль вторглась в грудь, в живот. Сердце вдруг заколотилось учащенно и мощно. Широко раскрыв глаза, Верити смотрела на Макса. Все ее тело нетерпеливо дрожало, охваченное фантастическим ощущением нереальности.

— Милорд? — Ей стало трудно дышать. — Я… я не понимаю…

— Тогда я должен объяснить, — пробормотал он.

Ее дыхание участилось. Никогда еще голос человека не пронизывал ее так, как сейчас. Но ведь никогда и никто ранее не говорил с ней, сжимая ее руки и щекоча губами ее ухо.

Задыхаясь и дрожа, она подняла взгляд и встретила пронзительный янтарь его зрачков, приблизившихся на расстояние нескольких дюймов. Она чувствовала себя пойманной его теплом, его силой, запахом его одеколона и тем пряным мужским запахом, что проступал исподволь. Ее рука неуверенно поднялась, привлеченная легкой шероховатой тенью, обметавшей его подбородок. Ей захотелось потрогать его, проверить, каков он на ощупь.

Нет, нельзя. Она поняла теперь, чего он хотел. Все заповеди скромности и приличия, все остатки здравого смысла взывали в ней: осторожно! беги!

Она подняла лицо и почувствовала теплое, нежное прикосновение его губ. Какое же это счастье, когда к тебе прикасаются тепло и нежно. И… страстно? Его губы прикоснулись к ее губам легчайшим и кратчайшим из поцелуев. Наслаждение пронзило ее насквозь. Ее охватило его теплом. Ее губы раскрылись в беззвучном вздохе, и на мгновение поцелуй стал глубже, завладел ею целиком и вдруг окончился, прежде чем она смогла поверить, что это происходит на самом деле. Последняя ласка овеяла уголок ее рта — и он отступил, освобождая ее.

Глаза ее широко распахнулись, ресницы затрепетали. Она даже не поняла, что закрывала глаза. Он был все еще близко, достаточно близко, чтобы Верити могла видеть, как пульсирует тонкая жилка на его горле.

Его голос, спокойный и мягкий, произнес:

— Возможно, так будет понятнее.

Она только кивнула, уверенная, что ее голосу не хватит дыхания. А потом удивилась, почему кивнула так, будто ей действительно стало понятнее. Да нет, она только запуталась еще больше. Как он может говорить так равнодушно? Он ведь поцеловал ее, да так, что ее голова закружилась. Она мрачно напомнила себе про леди Монкриефф. Он привык к красивым женщинам. Женщины, которые знают, как… как угодить мужчине, что бы это ни означало. Так закружилась ли его голова? Почему он вообще поцеловал ее? Он не мог хотеть ее. А если?..

— Ну, Селина? Теперь вы понимаете? Не для каждого места требуются рекомендации. И я могу заверить вас, что был бы куда более ласковым любовником, чем Годфри Фарингдон.

Напряжение вновь ее скрутило. Осторожно, медленно она шагнула назад, чувствуя на себе его неотступный взгляд, готовая к тому, что в любое мгновение он опять ее схватит, заключит в свои объятия. Мужчины на самом деле не просят. Мужчины берут.

— Я… мне не следует быть здесь, милорд. Пожалуйста, простите меня.

Макс выругался. Она ему отказала. Без колебаний. А ведь здесь она жила как в аду. С ней обращались как с рабыней. Как можно предпочесть эту пытку связи с ним — связи благоразумной и хорошо оплачиваемой? Очевидно, она не низкого происхождения. Ее речь не похожа на речь служанки. Может быть, его предложение просто потрясло ее.

После того, что Годфри, без сомнения, с ней сделал? Он медленно пошел к двери.

Желание по-прежнему болезненно отдавалось в нем десять минут спустя, когда он добрался до бильярдной. Взяв кий, он стал обдумывать свой следующий шаг. Свой следующий шаг? В тех редких случаях, когда женщина ему отказывала, он принимал ее ответ и прекращал преследование.

Он послал красный шар в лузу. Почему так трудно принять отказ Селины? Он покачал головой. Хотел ли он когда-либо женщину настолько, что его тело продолжало болеть после того, как она ему отказала и ушла?

Возможно, ей нужно время, чтобы подумать. Она ведь не то чтобы отказала…

Он сам не знал, чего хочет. Знал только, что Селина была совсем иной. Что, принимая ее под свою защиту, он должен делать именно это. Защищать ее.

Верити лежала в постели и дрожала. Дневное тепло еще держалось в комнате, но она не могла остановить дрожь. Ее память отказывалась прислушиваться к мудрым советам, храня в себе нежную силу его рук, ласковую настойчивость поцелуя. Это уже было достаточно скверно, но и тело присоединилось к предательству, приводя ее в изумление. Что за развратное создание внутри ее исходило болью и трепетало при одной мысли о поцелуе, длившемся не более трех секунд?

Все равно, что целую жизнь. Она не посмеет увидеть его еще раз. Она мрачно призналась себе, что это не ему она не доверяет. Скорее, она не может доверять себе. Все ее существо кричало, требуя позволить ему прикоснуться к ней, обнять ее.

Остановись! Он хочет гораздо большего, чем просто обнять ее. Он хочет именно того, чего хочет Годфри. И ничего другого.

Нет! Она не согласится, она не может. Она не должна. Все не настолько плохо, чтобы продаваться в блуд. Кроме того, возможно, он не хотел делать ее своей любовницей. Возможно, она совершенно не поняла его, а он просто хотел переспать с ней, пока находится здесь. Это гораздо более вероятно. Даже если он хотел большего… Она шарахнулась от этой мысли, потрясенная собственной слабостью.

Тихий голосок поинтересовался: долго ли она сможет удерживать Годфри на расстоянии? Может быть, лучше…

Нет! Если бы только она могла придумать, как уйти, достигнув совершеннолетия! Осталось чуть более года. Она закрыла глаза в отчаянии перед горькой действительностью. У нее нет ничего — ни денег, ни знакомств. Она не будет в большей безопасности, если уйдет.

Легкий стук в дверь заставил ее подскочить. Кого тут волнует вежливость, чтобы стучать? Конечно, не Годфри…

— Селина? Вы не спите? — Глубокий голос вонзился в нее, точно копье. Что ему могло здесь понадобиться?

— Н-нет…

— Могу я войти?

— Как я могу остановить вас?

— Сказав «нет», — послышался тихий ответ.

Встревоженная, она поняла, что произнесла последние слова вслух. И что она останется в безопасности, даже если позволит ему войти.

— Входите. — Она почувствовала, что это простое слово поставило ее на край пропасти.

Поплотнее подоткнув одеяло, она опасливо следила, как открывается дверь и входит Макс. Лампа, которую он нес с собой, распространяла мягкий мерцающий свет, и она увидела его лицо в тени таким, каким оно помнилось ей эти пять долгих лет. В этом свете она могла почти забыть, что его имя Блейкхерст. Она почти могла притвориться, что это был один из ее снов, в котором произошло чудо и Макс приехал ее забрать. Почти.

— Можно мне сесть?

— Если найдете на что, — сказала она умышленно неприветливо.

К ее совершенному ужасу, он устроился на выступе дорожного бюро. Он, казалось, держался напряженно. Может, оттого, что ему было неудобно сидеть? Потом она увидела, как вспыхнули его глаза в свете лампы, и ей показалось, что он что-то сдерживает в себе, что-то, от чего идет опасный жар.

— Я пришел, чтобы убедиться, что вы поняли, какое предложение я сделал вам сегодня утром. Мне нужно больше, чем случайная связь. Я хочу сделать вас своей любовницей, Селина. Если вы по-прежнему отказываетесь, так тому и быть, но мне казалось, что мою защиту вы могли бы найти более приемлемой, чем преследование Фарингдона.

Нежен с женщинами…

— Почему?

Ей показалось, что он моргнул.

— Почему? Потому что я вас прошу, Селина. Не заставляю вас. Если вы станете моей любовницей, это произойдет лишь с вашего согласия.

— Нет. Я имела в виду, почему вы хотите взять в любовницы именно меня?

— Разве это не очевидно, Селина?

— Нет.

— Потому что я желаю тебя, разумеется. — Внезапная хрипотца в его голосе потрясла ее. — Потому что я хочу сжать тебя в своих объятиях и расцеловать тебя и каждую из твоих чертовых веснушек. Потому что я хочу видеть, как твои глаза темнеют от желания, когда я занимаюсь с тобой любовью.

Словно не в силах совладать с собой, он потянулся к ней, и она отшатнулась к стене. И мгновенно его руки упали. Она услышала его хриплое дыхание, увидела, как внезапно сжался в тонкую линию его рот.

— П-простите… — прошептала Верити. — Я не хотела вас рассердить. Вы поразили меня.

Тишина мрачно повисла между ними.

— Я не сержусь, — сказал он наконец. — Ну да, сержусь, конечно, но на себя — за то, что напугал вас. Это чистая правда, Селина: я хочу вас. Я захотел вас в ту же минуту, когда впервые увидел. Или, что точнее, в ту же минуту, когда почувствовал вас в своих объятиях. Подумайте об этом, — добавил он. — Даже если вас не уволят, есть еще Фарингдон. Он может оставить вас в покое, пока я здесь, но, как вы думаете, что произойдет, как только я уеду? По крайней мере, если вы будете со мной, с вами станут хорошо обращаться, у вас будут наряды, драгоценности и деньги. Дом, чтобы жить. А после того, как мы расстанемся, у вас будет немалая денежная сумма в полном вашем распоряжении.

Любая часть того, что он предлагал, была гораздо больше, чем она имела сейчас. Это было бы заманчиво… если бы она хоть что-то из этого хотела. А влекло ее то, о чем он не упомянул, — хотя бы на краткий срок у нее появится тот, кто будет о ней заботиться хоть немного. Тот, кто будет обращаться с ней нежно. Кто-то, о ком и она может заботиться. «После того как мы расстанемся…» Неизбежно последует расставание. Даже сейчас ее сердце болело в ожидании этой боли. Так что хуже: иметь радость и потерять ее или никогда не иметь ее вовсе?

Но соглашаться было слишком опасно. Если Макс когда-нибудь узнает, кто она такая… Верити не думала, что сможет пережить отвращение и ужас в его глазах. Для работницы Селины принять его предложение было вполне нормально. Для мисс Верити Скотт стать его любовницей… Она может защитить себя от презрения Фарингдонов. Она не любит их, никогда не любила, но Макс… он возненавидит ее, если когда-либо обнаружит истину.

— Селина? — Сама мягкость его голоса ласкала ее. — Простите. Я не хотел испугать вас. Но поверьте: то, что мы с вами могли бы получить вместе, очень отличается от того, к чему принудил вас Фарингдон.

Она поверила ему и не стала исправлять его предположения о том, что Годфри уже лишил ее невинности. В каком-то смысле он это сделал. Как и все Фарингдоны. У нее осталось очень мало иллюзий относительно того, как общество рассматривает девушку в ее положении. Рабыня, выполняющая труд, за который никто не платит, и принимающая издевательства, за которые никто не отвечает. Он предложил ей побег. Не любовь.

— Я должна отказать вам, милорд, — сказала она тихо, молясь, чтобы комок в горле не задушил ее.

— Ну что ж.

Макс встал и взял лампу, и Верити поняла, что он уходит. Что, если она не заговорит сейчас, он уйдет. Со всеми ее мечтами.

— Но если вы не возражаете, милорд… Я… Я хотела бы, чтобы вы поцеловали меня еще раз.

Очень медленно он повернулся:

— Почему? Если вы не хотите…

Она прервала его:

— Я не могу быть вашей любовницей, милорд, но не потому, что вы меня испугали или, что я вам не доверяю.

Его губы печально искривились.

— Если вы просите поцеловать вас после того, что я наговорил вам раньше, то ваше доверие очевидно. Вы уверены, Селина? Будьте осторожны: у меня есть серьезное намерение, используя этот поцелуй, изменить ваше решение. Начнем с поцелуя, но если вы захотите остановиться, то именно вы должны будете сказать об этом.

Она сглотнула. Он предупредил ее, что было справедливо. Она должна была принять этот риск — или отвергнуть. Она приняла его. Затрепетав, девушка протянула руку.

Улыбка Макса стала теплее, и он подошел к Верити. На этот раз он сел рядом с ней, своим весом наклонив кровать так, что Верити сползла к нему, и она поняла, насколько он больше. В окутывающих тенях его внушительный силуэт навис над ней, слабый запах одеколона овевал ее, дразнил ее чувства. Она ощутила, как его руки легли ей на плечи, вовлекая ее в гибельные, ласковые объятия.

Дразнящие пальцы добрались до ее подбородка, гладили и кружили по нему, в то время как большой палец задел ее рот, потом обвел изгибы губ. Она почувствовала его дыхание, горячее и требовательное, под ухом и повернула голову, робко ища его. Она чувствовала его улыбку, когда его губы приникли к ее губам, а руки смыкались все крепче, пока она таяла в его объятиях. Ее руки инстинктивно обвились вокруг него, и она изогнулась, вжимаясь в тепло его тела.

Верити неловко приоткрыла рот и вернула ему поцелуй и тут же почувствовала, как властная рука скользнула между их телами и охватила одну ее грудь, а язык меж тем проник между ее губами. Потрясенный вздох вырвался у нее, и она почувствовала, как искры пронзают ее насквозь.

Медленно, неуклонно он утверждал свою власть над ее губами, пока последний остаток здравого смысла не предупредил ее: «Если не остановишь его теперь, ты уже не сможешь остановить. И даже не захочешь».

Верити чувствовала, как сильно напряжено все его тело, как затвердели руки, как — на одно мгновение — он отчаянно, яростно впился в ее рот, повелевая ей сдаться. Потом отпустил ее и встал, тяжело дыша.

— Мое предложение остается в силе. Вам нужно только прийти ко мне.

Его шаги удалялись вниз по лестнице. Он ушел, оставив Верити глядеть в темноту. Глоток счастья был ужасной ошибкой. Его поцелуй не дал успокоения. Вместо этого тело ее звенело и дрожало, обуянное жгучей жаждой, природу которой она едва ли осознавала.