Два часа спустя Макс все еще не спал. Злясь на собственную глупость, он неотрывно смотрел на дверь, соединяющую покои. Он принял решение, черт побери! Он не пришел ночью к ее кровати. Он слышал, как входила миссис Хенти. Дважды. Значит, она принесла какую-то еду. К настоящему времени Верити должна была ее съесть. И должна была крепко спать.

Но если она не спит… если она ждет его… разве он не дал понять совершенно ясно, что не вернется в эту ночь? Или в любую другую ночь, пока способен управлять своими страстями. Мысль о том, что она может ждать его… нет. Он должен был проверить.

Он открыл дверь очень тихо. Если бы она уже спала, последнее, что он хотел сделать, — это разбудить ее. Огонь в камине прогорел до углей, но рядом с кроватью все еще мерцала лампа. В этой огромной кровати лежала его жена и сонно дышала, обняв подушку, словно прильнув к любовнику. Он должен был сохранить самообладание, иначе вряд ли сможет разделить с ней постель.

Мягко ступая, он подошел и посмотрел на нее сверху вниз. О дьявол! Ее глаза были покрасневшими, ее бледные щеки исполосованы следами от слез. То, что она плакала, пока не заснула, ударило его в самое сердце.

Он смотрел на нее. Она утверждала, что никогда не хотела заманивать его в ловушку, что собиралась стать его любовницей. А потом купить аннуитет. Неужели она действительно думала сохранить в тайне подобный обман? Эта мысль расстроила его. Мог бы он хоть когда-нибудь узнать истину, если бы Хардинг не дознался, что Верити Скотт жива?

Его пальцы потянулись погладить ее влажные щеки. Он отступил, дрожа. Подавив проклятие, прикрыл покрывалом ее плечи, отвергая искушение, преодолевая яростный протест своего тела, неотступно жаждущего оказаться в кровати рядом с ней и заняться с ней любовью, заглушая свое сердце, которое стремилось утешить ее. Любой ценой он должен был держаться от нее на расстоянии.

У нее нет причин плакать, жестко сказал он себе. Она получила то, чего добивалась, — безопасность. Во всех материальных смыслах.

Если бы только она не была Верити Скотт! Женщина, которую он должен был защитить своим именем, не имея другого выбора. Если бы только она была — если уж начистоту — Селиной! Он взглянул на нее еще раз. Темные тени под глазами вызвали укол боли. Она, должно быть, измучена. Он осторожно вновь провел пальцами по ее щеке. Такая мягкая. Шелковая.

— Спокойных снов.

Он услышал тихий вздох. Она уютно прижалась к подушке и подставила щеку под его ласки. Он неохотно отнял руку.

Затем тихонько задернул кроватный полог и ушел.

Луч света полоснул по глазам Верити. Она медленно открыла глаза и моргнула. Полог ее кровати с одной стороны был закрыт, пропустив этот единственный луч. Когда она это сделала? Верити, зевая, утонула щекой в мягкой подушке. Она вспомнила, как легла спать, но не закрывала завесы. Другое воспоминание пришло к ней: нежные ласки и бархатный глубокий голос: «Спокойных снов». Это был сон. Не более.

Верити села и потянулась. Прошлой ночью она приняла некоторые решения насчет своего брака. Она не знала, сможет ли успешно претворить их в жизнь, но нужно было попытаться. Это был единственный способ хоть частично спасти чувство собственного достоинства.

Она должна была бы сделать все возможное, чтобы в этом браке показать Максу, что он может доверять ей. Как-то она должна была убедить мужа, что не была блудницей, которой он ее счел. Ему нравилась Селина. Она была уверена в этом. Разве ему не сможет понравиться Верити? Хоть немножко?

Тут в дверь легонько постучали.

— Войдите!

Дверь отворилась, и в проеме возникла горничная с огромным, тяжело нагруженным подносом.

— Я не звонила, — удивилась Верити.

— Нет, миледи. Его светлость распорядились, чтобы вам принесли завтрак. — Девушка смотрела на нее с любопытством. — Куда мне поставить поднос, мэм? Желаете завтракать в постели?

В постели? Завтрак в постель? Она вспомнила того человека, который оставался всю ночь в холодном унылом доме, охраняя сон сироты. А потом ушел, чтобы найти ей что-нибудь на завтрак. Это был человек, за которого она вышла замуж. Независимо от того, насколько он мог сердиться на нее, она была в безопасности.

Принимая ее молчание за согласие, служанка принесла поднос и бережно положила его ей на колени.

Растерянная Верити сказала:

— Благодарю вас. Как вас зовут?

— Сара, сударыня. Я буду вам прислуживать.

— О! — Верити улыбнулась. — Это приятно узнать.

— Только до тех пор, пока я не выйду замуж, мэм, — сказала девушка с реверансом. — Миссис Хенти подумала, что так будет лучше. Ее милость говорит, что вы должны будете найти себе в Лондоне настоящую камеристку, поэтому миссис Хенти сказала, что я должна буду вам служить, пока вы се не наймете.

Камеристка? Одна из тех ужасных, высокомерных существ вроде той, что прислуживала тете Фарингдон? Ну уж нет, если от нее хоть что-нибудь зависит. Леди Арнсворт предполагает, что она ради этого отправится в Лондон. Пусть предполагает хоть до второго пришествия. И раньше рак на горе просвистит: «Зеленые рукава», чем нога новой леди Блейкхерст по собственной воле ступит в модный лондонский салон.

Две недели спустя Верити признала, что не достигла прогресса ни в одной из поставленных целей. Несмотря на то, что Макс был мучительно вежлив с ней, она сомневалась, что он стал больше уважать ее. Скорее всего, он просто уважал себя.

Макс называл ее мадам или жена и относился к ней со всем вниманием, когда она его видела, а это происходило только за столом. И у Верити было подозрение, что единственной причиной, по которой он с ней видится, — это то, что он был полон решимости откормить ее.

Дела шли плохо. Каждый раз, когда она видела его, боль вгрызалась в нее все глубже, мучила ее нее беспощаднее. Макс, который ее спас, был единственным человеком, который заботился о ней после смерти папы. Он действительно приехал к Фарингдонам, чтобы найти ее, чтобы убедиться, что с ней все в порядке. А она его предала. Независимо от того, что она не планировала этого, он оказался о ловушке. И хотя Верити думала, что он признал отсутствие у нее намерения заманить его туда, их брак оставался незавершенным. Он никак не показывал, что хочет ее как жену. Он никогда не касался ее, за исключением случаев, когда брал ее под руку, чтобы повести на обед.

Вскоре он вернется в Лондон на осеннюю сессию парламента. Без сомнения, он воспользуется этим, чтобы поискать развлечений, которых не находит на пустующем брачном ложе.

Пробили часы. Она бросила взгляд в трюмо и напомнила себе, что элегантно одетая дама, отразившаяся в нем, была не мисс Верити Скотт, бедная захудалая родственница, а графиня, леди Блейкхерст, наряженная по последнему слову моды. Если она все время будет напоминать себе об этом, она, возможно, даже сама в это поверит. Более того, даже миссис Хенти может примириться с этим.

В ту же секунду, как часы замолчали, послышался стук в дверь. Десять часов. Она сделала глубокий вдох.

— Войдите!

Без сомнения, эта женщина ждала перед дверью последние несколько минут, добавляя завершающие штрихи к гранитно-жесткому выражению своего лица.

Когда миссис Хенти вошла, Верити набралась твердости и заставила себя заняться списком хозяйственных вопросов, представленных ее вниманию, с мрачной дотошностью все время напоминая себе: «Ты — леди Блейкхерст. Хозяйка дома».

Меню. Бельевой шкаф. Необходимость предоставить помощь вдове Грейнджер, которая потеряла единственного сына в море…

Глядя на то, как мисс Скотт проглядывает список, миссис Хенти выпрямилась:

— К сожалению, ваша милость, я вынуждена сказать, что в день квартальных платежей я увольняюсь.

Верити побледнела:

— Увольняетесь? Миссис Хенти, вы уверены, что это необходимо? — Многое в этой женщине раздражало ее, но она служила здесь всегда и явно была предана семье.

— Я приняла решение. — Миссис Хенти словно превратилась в несокрушимую скалу. — Я надеюсь, его светлость обеспечит меня пенсией после стольких лет службы?

Верити застыла.

— Э… Ну да. Да, он, конечно, обеспечит. Если вы настаиваете на этом, миссис Хенти, я скажу ему, но если вы… Ну, если вы измените свое мнение, я уверена, он будет гораздо счастливее.

Челюсти пожилой женщины закаменели.

— Вы очень добры, мэм. Я буду признательна, если вы известите его светлость.

Что-то в ее интонации встревожило Верити. Несмотря на то, что миссис Хенти служила Максу столько лет, она не хотела обращаться к нему сама. Почему?

— И последнее, мадам. Насчет… Сары.

Верити, закрывавшая домовую книгу, остановилась:

— Сара? Моя горничная?

— Ее необходимо уволить, — отрывисто заявила миссис Хенти. — Вам нужно будет подыскать дру…

Верити прервала ее:

— Минуту, миссис Хенти. О том, нужно ли уволить какую-либо горничную, буду принимать решение я сама, особенно если речь о той, которая мне прислуживает. Какое преступление совершила Сара?

Она удивилась, увидев, что губы женщины задрожали.

— Миссис Хенти?

Ответ прозвучал. Жесткий и бескомпромиссный.

— Какое преступление? Она в тягости! — Губы сжались в тонкую линию, и больше она не произнесла ничего.

Этого было вполне достаточно. Ни одна нормальная леди даже не задумалась бы о том, чтобы оставить при себе служанку, совершившую подобный грех.

Верити проглотила все гадости, которые так и просились ей на язык, и сосредоточилась на сути вопроса.

— Нет.

— Но, мадам?..

— Нет. Я не буду увольнять ее.

— Но… она в тягости. Она…

— Будь я проклята, если брошу первый камень! Естественно, как только она не сможет выполнять свои обычные обязанности, мы подыщем для нее другие, более легкие задачи… возможно, починка, или она может взять на себя кладовую. Это даст нам время, чтобы подумать о том, как помочь ей. А когда подойдет время родов, мы сможем…

— Вы бы сделали это для нее?

И тут Верити заметила: под безупречно белым фартуком руки миссис Хенти были крепко стиснуты, как будто она молилась. И глаза ее ярко горели. Слишком ярко.

— Миссис Хенти, ваше решение уволиться как-то связано с состоянием Сары?

Горло женщины судорожно задергалось. Она кивнула. Ее голос хрипло срывался, как будто они сейчас заплачет.

— Сара моя… моя племянница. Единственное дитя моей сестры. Та умерла, когда Саре было три года. Горячка. Я обещала, что буду присматривать за Сарой. — Женщина с трудом сглотнула. — Ей только семнадцать, мэм.

Верити кивнула и похлопала по дивану рядом с собой:

— Садитесь, миссис Хенти. Вы, очевидно, расстроены. Идите сюда.

— Вы очень добры, мадам.

— Оставим мою доброту, — сказала Верити. — Расскажите мне о Саре. Кто отец? Может, его светлость сделает что-нибудь… если этот человек предложит жениться и…

— Это был Тед Грейнджер, миледи.

— Тед? Ох…

Тед Грейнджер, пропавший сын вдовы Грейнджер. Весь экипаж пропал без вести, когда их корабль налетел на песчаную мель Гудвина.

— Она хорошая девочка! — воскликнула миссис Хенти. Затем закрыла глаза и крепче сцепила руки. — Сара с ним встречалась уже давным-давно, — продолжала она дрожащим голосом. — Они уже хотели просить священника огласить имена. Все знали, что он просил ее руки. Когда он умер, она ничего не сказала. Просто попросила оставить ее, она будет в порядке. И только прошлой ночью сказала мне о… о ребенке. Так что я подумала, что если уволюсь и получу пенсию, то смогу вести для нее дом и заботиться о ребенке.

— Вы станете двоюродной бабушкой. Как вам такая мысль?

Миссис Хенти моргнула. И медленно просияла ответной улыбкой.

— Да как-то странно, миледи. Двоюродная бабушка… — Она смахнула что-то блеснувшее со щеки. — Я думаю, могло быть и хуже.

— Гораздо хуже, — заверила ее Верити. — А теперь почему бы нам не подумать о том, чтобы помочь Саре? Вам нет необходимости увольняться, если только вы действительно не считаете, что так было бы лучше для ваших родных.

— Что ж. Я осмелюсь сказать, что все улажено. — Она твердо посмотрела на Верити. — Если ваша милость не возражает, я бы посоветовала вам кое-что насчет ваших волос.

Верити покраснела. Ее волосы были ужасны. Единственное, как она могла укладывать их, — это затягивать как можно туже в пучок.

— Вам следует подрезать их немного. Просто чтобы они могли виться вокруг лица. Чтоб стали немножко мягче.

— Подрезать? — Верити уставилась на нее. — Кто бы мог это сделать?

И тут же получила ответ:

— Я могу это сделать, миледи. Я была горничной матери хозяина, пока она не умерла. И я покажу Саре, как их лучше укладывать. Прекрасные волосы у вас, что уж сказать. Такие густые и вьются… — Она кивнула самым решительным образом. — Так и сделаем. Сегодня же вечером.

Заполучив миссис Хенти в союзники, Верити почувствовала, что у нее прибавилось забот и радости. Похоже было, что любое дело требует личного вмешательства хозяйки. К примеру, сад.

— Это просто позор, миледи! — напрямик заявила миссис Хенти. — Хозяин и мистер Ричард проводят все свое время в поместье, а сад идет прахом.

Верити растерялась. Миссис Хенти думала, что леди Блейкхерст стоит только отдать приказ и вес поменяется, но как воспримет это Макс? Как ее вмешательство? А ведь миссис Хенти с кажущейся небрежностью подбрасывала ей и другие идеи… от которых она уклонялась. С садом будет намного легче. Конечно, если Макс увидит, что она пытается выполнять свои обязанности в качестве хозяйки дома… и если она даст понять, что нуждается в его руководстве…

Она затронула тему сада за завтраком на следующее утро:

— Милорд, миссис Хенти довела до моего сведения, что сады требуют внимания. — Макс поднял глаза, морщась, и посмотрел на нее, сидевшую рядом с полной тарелкой еды. — Ничего серьезного, — торопливо поправилась она, — но мне просто нужно знать, есть ли у вас предпочтения, какие растения вам особенно нравятся или… не нравятся.

Он остановил ее холодным взглядом.

— Сады меня не касаются. Делайте как хотите. — И он спрятался за свою газету.

Верити стиснула зубы.

— Отлично, — сказала она сладким голосом. — Кроме того, и в доме тоже есть некоторые вещи, требующие внимания, — отдельные ковры нужно заменить, портреты почистить, люстры…

— Прошу вас, избавьте меня от перечня ваших домашних забот, сударыня! — отрезал Макс. — Хотя я рассчитывал, что моя жена будет заниматься этими вопросами, я не думал, что она будет утомлять ими меня!

— Прошу прощения, милорд, но я боюсь, что вам придется немного утомиться, так как мне требуется ваш совет по одному или двум вопросам.

Макс, который вновь углубился в London Gazette, опустил газету и уставился на нее. Она встретила его взгляд внешне спокойно, молясь, чтобы он не заметил ее дрожащих рук. Она так давно никому не прекословила. Бог знает, что придало ей мужества сейчас.

— Мой совет? — Его голос вонзился в нее, как ледяной нож. — Мой совет таков: занимайтесь поддержанием порядка в доме, а не испытывайте мое терпение, заменяя вещи, которые, возможно, немного старомодны, но все еще прекрасно служат.

Верити посмотрела на тарелку с ветчиной и яйцами, стоящую перед ней. И обнаружила, что ее аппетит полностью исчез. Вместо этого она налила себе чашку чая. Ее руки едва удержали массивный серебряный чайник.

Макс снова заговорил:

— Я хотел бы напомнить вам, что я женился не потому, что особенно нуждался в жене.

Еще одна глубокая рана, но она вынесла ее со спокойным лицом.

— Спасибо за то, что напомнили мне, — вежливо сказала она и отодвинула свой стул. Ее тарелка осталась нетронутой, чашка чая — полной. Ей казалось, что ее может стошнить.

Его голос догнал ее:

— Вы не закончили завтрак. Ради бога, Верити, вы даже не прикоснулись к еде! Вы проголодаетесь!

Она повернулась, посмотрела на него и сказала, придав своему голосу безразличие.

— Я думаю, милорд, что в возрасте двадцати лег я сама могу судить, когда с меня достаточно.

Дверь тихо закрылась за ней, и в комнате воцарилось ошеломленное молчание. Ричард нарушил его:

— Ты знаешь, Макс, один-два ковра выглядят слегка потрепанными. И я осмелюсь сказать, что если ты желаешь как следует полюбоваться кем-нибудь из наших предков, то почистить портреты было бы весьма разумно.

Он посмотрел на Ричарда, равнодушно поглощающего филе. Его близнец. Полчаса разницы между наследником и никем. Будь он проклят, если оставит это расстояние между собой и братом.

Выйдя из дома, Верити бросилась бежать и бежала до тех пор, пока не достигла буковой рощи, игнорируя боль в боку. Трусиха! Разве ты больше ничего не можешь, кроме как бежать? Дрожа на ветру, она заставила себя подумать еще раз о тех отрывочных сведениях, которыми делилась с ней миссис Хенти. День рождения Макса был на следующей неделе. Ричарда тоже, конечно, так как они были близнецами. Близнецы. Их очевидную дружбу и близость разорвала она. На что это может быть похоже — быть так близко с кем-то, знать, что, как бы вы ни ссорились, между вами всегда сохраняется некая нерушимая связь?

Но связи могут порваться. Даже кровные связи… Отвлекая себя от этой темы, она вспомнила, как сказала Максу, что ей некому дарить подарки. Ну вот, теперь есть кому. Однако… день рождения. Она задумалась.

Верити не хотела ничего покупать. Денег у нее было достаточно, но ее беспокоило то, что они в любом случае принадлежали Максу. Мысль о том, чтобы купить ему подарок за его собственные деньги, шокировала ее. Она хотела придумать что-то особенное, что-то лично от себя, — и придумать получилось только одно.

Высказав свою идею миссис Хенти, она была вознаграждена веселой улыбкой.

— О да! Ему понравится, честное слово! Но как вы устроите, чтобы согласился мистер Ричард? Это ведь дело другое. Пару лет назад попытались… так он отказался!

Верити вполне верила в это. Значит, она должна немного отступить от правил и сделать то, чего поклялась не делать. Посягнуть на уединение Ричарда в библиотеке ради того, чтобы приблизиться к Максу. Она решительно сосредоточилась на эскизе. Сегодняшний сеанс должен быть последним. Ричард игнорировал ее, как обычно, предпочитая заниматься своей резьбой по дереву. Она почти готова была поверить, что стала невидимой. Она нахмурилась, пытаясь схватить изгиб завитка древесной стружки. Господи, зачем только эта идея пришла ей в голову! До сих пор Ричард еще не понял, что ее мнимые эскизы библиотеки в разных ракурсах были отвлекающим маневром. Она рискнула бросить еще один взгляд на истинный объект своего труда, пребывающий в неведении. Попросить его о помощи было бы гораздо проще, но ее мужество отказывало ей при воспоминании о его презрительном, оценивающем взгляде, которым он с возмущением окинул ее, когда она вошла сюда впервые.

Верити призналась себе, что желает только одного: как можно скорее закончить работу и оставить его в покое.

— Скажите мне, сестра: когда мне ожидать вашего ребенка, который меня вытеснит?

Ее альбом для эскизов упал на пол, и собаки, вздрогнув, взглянули вверх.

— Я… я… простите? — Потрясение лишило ее дара речи.

Наждак его улыбки содрал бы кожу слона.

— Великолепно, сестренка! — Голос его прорезал свежую рану. — Ваш ребенок. Вы ведь понимаете, что у меня имеется личная заинтересованность в вопросе вашего брака, не так ли? Что мне было бы интересно узнать, когда вы планируете выполнять свои обязательства.

Озадаченная, она подняла на него глаза.

— Я не совсем поняла. В чем вы меня вините?

— Боже мой! — взорвался он. — Вы обманом заманили моего брата в супружество, затем отказали ему в постели, а теперь спокойно спрашиваете меня: в чем ваша вина, если у него нет наследника?

И что за выражение на его лице. Презрительное, насмешливое. Ее самоконтроль полетел к черту.

— Позвольте мне прояснить кое-какие вещи, брат мой: во что бы ни верил Блейкхерст, этот брак не был моей целью. Но поскольку меня заставили в него вступить, я допускаю, что он имеет целью получить наследника. Независимо от того, как Макс сам относится к своим обетам, я собираюсь твердо придерживаться своих! В любой момент, как только он пожелает воспользоваться своим правом…

Она схватила свой альбом, и ее неловкие дрожащие руки рассыпали карандаши по полу. Она оставила их, горя от стыда из-за того, что Макс сообщил о своем презрении к ней своему брату, даже обвинил ее в нынешнем состоянии их брака.

Тем же днем позже она сидела, подобрав ноги, на скамье рядом с прудом и рисовала, а золотые лучи солнца согревали ее плечи. Мама научила ее рисовать так давно… Она моргнула и повела заспавшими плечами. Воспоминание было слишком болезненным: она припомнила набросок, который сделала незадолго до смерти матери. Набросок этот уничтожил ее отец в своем горе.

Верити рисовала не останавливаясь. Если закончит собак, прежде чем они проснутся, остальной фон она сможет заполнить на досуге. И как можно дольше будет скрывать от себя, зачем занимается этим конкретным рисунком. Она стиснула зубы. Возможно, рисунок будет разорван или засунут в дальний ящик стола, но он послужит своего рода невысказанным извинением перед Ричардом… за что? За то, что она пользуется библиотекой в ее собственном доме? Очевидно, ее присутствие было совершенно нежелательным, так как, вернувшись с прогулки, она нашла на туалетном столике свои мелки, аккуратно сложенные в коробку и рассортированные.

Она хмуро сосредоточилась: ей надо было постараться сделать так, чтобы собаки на рисунке выглядели спящими, а не дохлыми. И невольно улыбнулась, видя, как забавно они свернулись в клубок: нос Гуса покоился на спине Таффи. Над его носом зависла пчела, громко гудя. Гус открыл один глаз, лениво щелкнул зубами, и пчела улетела в лавандовые кусты.

Медленно, постепенно набросок продвигался, и Верити смогла забыться в нем, забыть про все, за исключением тупой боли в сердце, боли, шептавшей ей, что она потерпела поражение, что Макс не хотел иметь ее женой в любом качестве, что он больше не хотел ее даже как женщину.

— Мадам?

Тихий, глубокий голос заставил ее дернуться, в шее хрустнуло, и она вскрикнула от боли, когда мышцы вдруг оказались зажаты. Борясь с болью, от которой тошнило и кружилась голова, она зажмурилась.

— Верити! Ну-ка, позвольте мне.

Нежные руки сомкнулись на ее плечах и привлекли к мощной груди, в которую она уткнулась лбом. Осторожные пальцы прощупывали, растирали и успокаивали мышцы шеи, расслабляя ее.

Верити извивалась, пытаясь вырваться, но он держал ее без усилий.

— Пожалуйста, отпустите меня. Нет необходимости…

— Тсс. — Его пальцы надавливали и разминали. — Вы ведь терли шею. И свернули ее, как часовую пружину. Просто расслабьтесь. Позвольте мне вам помочь. Я не должен был пугать вас таким образом.

Безмолвно взмолившись, она собрала все остатки контроля, сосредоточенности — все, чего она лишалась, когда он был рядом.

Через тонкий муслин она чувствовала, как его пальцы успокаивающе поглаживают ее плечи, растирая и разминая зажатые мышцы, ослабляя напряжение. Сильные, но такие нежные, они, казалось, знают каждое больное местечко, каждый узелок — так же, как они знали ее тело в других обстоятельствах. Она отбросила эту мысль, но было уже поздно. Память окружила ее, впилась в нее, растворила ее оборону и хлынула внутрь.

Верити прильнула к нему, ее щека скользнула по его груди. Через сюртук, жилет и тонкую льняную рубашку ее бессознательная ласка жгла его, как раскаленное клеймо.

— Надеюсь, вы чувствуете себя лучше, мадам.

Она взглянула на него снизу вверх, и на миг он увидел изумление на ее лице.

— М… Макс? — Это был не более чем шепот, дрожащий, неуверенный. Маленькая ручка приподнялась.

Он встал и сделал шаг назад, вежливо наклонив голову.

Рука упала на колени, и Верити отвернулась, собирая свои карандаши.

— А, вы их нашли. Я попросил миссис Хенти вернуть их в вашу комнату.

— Так это вы? Благодарю вас, милорд. Я могу вам чем-то помочь, или я здесь мешаю?

— Вовсе нет, — ответил он. — Здесь вы никого не побеспокоите, но я должен отметить, что это дом Ричарда, а также мой. Он относится к вторжению в его личную жизнь ничуть не благосклоннее, чем я. Может быть, вы могли бы найти себе другое место для эскизов вместо библиотеки?

Марк говорил достаточно мягко, но коробка цветных карандашей выскользнула из ее рук. Она автоматически наклонилась, чтобы поднять. Что он сказал? Вторжение в его личную жизнь? «Дом Ричарда, а также мой». Дом Макса и Ричарда. Не ее.

По-видимому, вместо того, чтобы попытаться создать брак, она посягнула на неприкосновенность частной жизни Макса. Она попросту забыла свое место. Боль возникла в глубине и распространилась, разрывая ее обнаженными когтями. Верити сделала глубокий вдох, почти ожидая, что ее грудь разорвется, и выпрямилась. И взглянула ему в лицо, не зная, что сказать. Затем выпалила:

— Я была счастливее в роли вашей любовницы.

— Прошу… прощения? — осторожно переспросил он.

Верити чуть не физически чувствовала, как он шокирован. Отвернувшись, она стала повторять свои слова:

— Я была счастливее в роли вашей…

— Я слышал, что вы сказали!

Нож, вонзившись, горел глубоко внутри ее. Верити ответила:

— Неужели? Тогда это было ваше извинение?

Какая неожиданность!

— Извинение? Ах ты, маленькая…

Похоже, Максу недостало слов, и Верити решила ему помочь:

— Шлюха? Сука? — Она все время оставалась спиной к нему, перебирая карандаши в своей коробке. Цвета мешались в ее глазах.

— Я не собирался говорить что-нибудь в этом роде. — Голос Макса прозвучал гораздо ближе.

Она повернулась, вцепившись пальцами в коробку, и увидела, что он идет к ней со странным выражением лица.

— Нет, милорд? Вы не верите в то, что говорит ваш разум?

Ну вот. Она сказала это. Бросила перчатку. Ей хотелось лишь, чтобы эта перчатка была латной, как у тех доспехов, что стояли в зале, и чтобы она могла швырнуть ее ему в лицо.

Зато теперь Верити могла контролировать дыхание. Если она сосредоточится на каждом вздохе, каждом шаге, то, возможно, сумеет уйти прежде, чем жар, щиплющий ее веки, превратится в огненный ливень. Прежде чем она сгорит в нем.

Верити попыталась. И не смогла. Снова. Каким-то образом она овладела своим голосом:

— Прошу прощения, милорд. Пожалуйста, передайте мои извинения вашему брату и заверьте, что я больше его не побеспокою.

Высоко подняв подбородок, она прошла мимо него, стиснув зубы, и глаза ее горели болью.

Макс стоял и смотрел ей вслед, потрясенный до глубины души. Она хотела не только безопасности, а чего-то большего? Хотела ли она того же, чего хотел он? Что бы это ни было…