Привыкать к новому телу было тяжело, хотя Марк и его помощники наперебой твердили, что я молодец, и адаптируюсь не в пример быстрее предыдущих телопутешественников.
И дело было даже не в том, что слегка сместился привычный мне центр тяжести. И не в том, что сил и внимания для обычных движений приходилось прикладывать больше – иначе мышцы просто не слушались. О главном подводном камне ни врачи, ни секретчики не предупредили. Мозг Маши оставался мозгом Маши, а моя психоматрица… Всего лишь психоматрицей.
Ситуация напоминала смешной исторический казус с рядом конституционных монархий, в которых короли и императоры царствовали, но не правили. Вот так и я… Это привычка говорить «я», а на деле… Моя психоматрица и организм Маши Петровой вели себя как не правящий правитель и вполне самостоятельный народ.
Марк убеждал меня, что к концу перелета произойдет полноценное слияние, что нужно всего лишь подождать, избегать стрессов и получать максимум позитива из сложившихся обстоятельств.
Бьорг, который приходил регулярно, советовал совсем другое. Решать логические задачки, воспроизводить в уме свои расследования, причем в мельчайших деталях, а не как в отчетах, вспоминать самые нелюбимые курсы, прослушанные в Академии, играть в математические игрушки – для этого мне даже дали доступ в сеть.
Вот это оказалось весьма полезным. Тем более, что у меня было одно, пока что не начатое, расследование. Спускать неизвестному толстосуму покушение я не хотела и не могла. И я раз за разом вспоминала дело Батрышкина и до одури искала собственную ошибку. Пока безрезультатно.
Не могу сказать, что к вечеру последнего дня перед вылетом экспедиции я как следует натренировала мозг Маши, но определенные подвижки уже были. Хотя… в моей психоматрице то и дело всплывали нехорошие предчувствия, что все это нам еще аукнется в самый неподходящий момент.
В очередной раз порадовавшись собственной предусмотрительности, благодаря которой собранный Машей багаж уже ожидал погрузки в космопорте «Луна-4», я последний раз обвела взглядом жилище Маши. Положила биолокационный браслет, который оповещал обо всех моих перемещениях, на кухонный стол, как мы и договорились с Бьоргом. Закрыла за собой дверь и, налегке, спустилась к подъезду, где меня уже ждала Юлька Маникевич. До пятого Земного космовокзала мы договорились лететь на ее каре.
– Машка, ну что ты копаешься! – встретил меня ее вопль. – Иди скорей, помоги, мой чемодан не вмещается!
Мы с телом Маши помогли, насколько это было в наших силах. Юлька сокрушалась, что так не вовремя рассталась со своим приятелем, иначе «он бы позаботился о моем багаже и пришел проводить».
– Ничего, – вклинилась в ее эмоциональные выкрики я, – выберешь себе кого-нибудь из наших мальчиков.
– Посмотрим, – отмахнулась Юлька, взбираясь на водительское место, – пока я что-то не настроена.
Всю дорогу до космовокзала я выслушивала, каким образом за четыре дня полета Юлька планирует построить обучение наших лучших студентов-биологов азам мьенга, продолжая так и эдак крутить очередную логическую задачку, решения которой пока не нашла.
Когда переводчица посадила свой кар на стоянке космовокзала, пришлось помочь ей с багажом. Две сумки никак не умещались на платформе автопогрузчика, и одну из них Юлька вручила мне. Синтекамни там у нее, что ли?
– Машка, давай помогу! – окликнул меня чей-то незнакомый голос.
Обернулась. Медленно. Почему секретчики не прилагают к делам аудиофайлы с голосами подозрева… С голосами объектов! Нас с Юлькой быстро догонял парень – обычной внешности, среднего телосложения, в пятнистом комбинезоне и бандане – Сетмауэр. Я выдохнула.
– Привет, Кирюш, – поздоровалась на автопилоте, потом поняла, что правильно.
Сетмауэр кинул на меня внимательный взгляд, с легкостью отобрал сумку и закинул себе на плечо. На другом плече у него болтался подозрительно легкий рюкзак. Видно, тоже отправил багаж в космопорт заранее. Юлька с завистью посмотрела на нас, и я, припомнив всегдашнее дружелюбие Маши, сказала:
– Юля, это Кирилл. Кирилл, это Юля, наша… то есть, ваша переводчица.
– Юля, вам помочь? – как само собой разумеющееся, предложил Сетмауэр.
Юлька мгновенно передала Кириллу свою вторую сумку и непринужденно защебетала – что-то о перелете, о том, что за стоянку каров берут слишком много, но все равно, это лучше, чем бросать машину без присмотра…
Я слегка отстала и вновь погрузилась в решение задачки. Вроде бы все просто, но… Еще бы меня постоянно не отрывали от…
– …Маш! Машка!
– Что, Юль?
– Кирилл спрашивает, где место сбора?
Я покрутила головой… ох, ну хоть это получается без особого напряжения! А, вон там, почти в середине большой площади перед вокзалом, вижу белую макушку Брунгильды-агропсихолога.
– Вон Максимова, нам туда.
– Да, уже сообразил, – улыбнулся Кирилл.
– Кто у нас Максимова? – полушепотом поинтересовалась Юлька.
– Танечка у нас лидер-капитан, – обернулся Сетмауэр. – Еще со школы.
– В смысле? – удивилась Юлька. – Разве начальник экспедиции не Двинятин?
– Двинятин – наш научный руководитель, – пояснил Кирилл. – А Таня… Познакомитесь – поймете.
– А вы что, еще и в школе вместе учились? – продолжила допытываться Юлька.
– Ага. Половина экспедиции – бывшие одноклассники, – вздохнула я, вслед за Кириллом останавливаясь рядом с Максимовой.
– Здравствуй, Маша, здравствуй, Кир, – сказала она. – А вы – наш переводчик?
– Юля, это Таня, Таня, это Юля, – повторила я процедуру знакомства.
– Здравствуйте, Юлия, – Таня приветливо улыбнулась. – Нам с вами предстоит особо тесное сотрудничество, поэтому я хотела бы заранее обговорить ряд вопросов… Маша, присмотри за вещами, – бросила она мне через плечо, подхватив Юльку под руку и увлекая за собой в сторону.
Юлька взглянула на меня с легким беспокойством, но… чем ей может повредить разговор с Брунгильдой? Надо сказать, что беловолосая Таня сегодня заплелась по-походному, в одну косу, кончик которой мотался где-то в районе наиболее выступающих точек нижней части спины.
Она прохаживалась вместе с Юлькой туда-сюда, вещая что-то вполголоса, и при развороте коса раскачивалась как маятник… Мешая сосредоточиться…
– Машка, ты в норме? – голос Сетмауэра прозвучал обеспокоенно.
– Да, Кирюш, а что?
Когда не напрягаюсь, выходит очень похоже, видно, прав душевный доктор Марк, надо расслабляться почаще.
– Да просто… Нет, ничего.
Машка говорила про него – надежный. Может, наладить с ним более близкие отношения? Я еще раз присмотрелась к его ладной фигуре и внимательным глазам на слегка удлиненном лице.
– Кир, привет!
Новый голос я услышала одновременно с хлопком, и, развернувшись, успела увидеть руку на плече Сетмауэра. Рука слегка приподнялась, а я запрокинула голову – тело Маши было очень среднего роста, если точнее, сто шестьдесят четыре сантиметра, а вновь прибывший был высок… И не один.
– Привет, Паша, – сказали мы с Кириллом одновременно. – Привет, Миша, привет, Аркаша.
– Машка! – обрадовались парни и стали меня тискать.
Все. По очереди. Ей-ё, на месте Маши давно бы пошла на тхи-тао, чтобы при случае красиво уронить бывших одноклассничков. Лицом в пол. Терпеть не могу такие вот якобы дружеские объятия.
Паша, которому Маша едва доставала до плеча, теребил особенно бесцеремонно, поглядывая при этом в сторону Максимовой. Смешно.
– Паша, ты меня сломаешь, – пришлось тихо пискнуть, пока не придушил. – Таня все равно не смотрит.
– Да я просто рад тебя видеть, – он выпрямил руки, не выпуская меня из захвата. – Ты отлично выглядишь!
– Машка, супер! – подтвердил русый сероглазый Милешин. – Такая красивая…
Да ты и сам ничего, очень приятное лицо и тренированное тело, что видно даже под бесформенным комбезом.
– Как корова сивая, – добавил Серов с язвительной гримасой на. – Не перебарщивайте, ребята. Это ж просто Машка. Петрова, смотри у меня, начнешь гордиться, быстро сдам Тане на перевоспитание!
– Серый, придержи язык, – жестко сказал Сетмауэр, опередив мою резкую отповедь.
Но я все же сказала – пусть негромко и в сильно откорректированном виде:
– Да… Вот и первые последствия спермотоксикоза… Что, Аркаш, подружку так и не нашел?
Судя по смешкам парней и гордо задравшему курносый веснушчатый нос Серову было ясно – попала в точку.
– Смотрю, секретарша ректора язвить научилась? – угрожающе начал он.
За что можно так не любить Машку? Она же просто ангел, если со школы общается с этими… неадекватами! Ах, вот в чем дело… Эмоциональная память выдала несколько робких попыток ухаживания и бессчетное количество громких ссор по поводу… Какой-то странный повод. Серов возражал против перевода Маши в обычный класс из специального, биологического. Ему-то что за печаль?
– А еще чему ты там научилась?! – продолжал наступать на нас с телом смешной веснушчатый парень. – Ну, скажи, чему?!
Неплохой, в принципе, парень. Лицо, если бы он так не кривился, было бы даже одухотворенным, веснушки ничуть не портили, как и легкий оттенок рыжины в волосах. Я бы могла и отбрить его, и свести все к шутке, и даже… но как поступала в таких случаях Маша? Сетмауэр и так уже дважды спрашивал, все ли в порядке. Я похлопала ресницами, пытаясь выдавить хоть немного влаги.
– Аркадий, оставь Машу в покое, – непререкаемым тоном сказала Таня, на миг отрываясь от беседы с Юлькой.
Кирилл демонстративно начал закатывать рукава, а Паша с Мишей с двух сторон встали рядом с другом, пытаясь ему что-то втолковать.
– И что здесь происходит? – раздался новый голос – мужской, приятного тембра, в котором живой интерес мешался с насмешкой.
Тут у моего временного тела разом ослабли ноги, в кровь попал сумасшедший адреналиновый коктейль, щекам стало жарко… Да Машка влюблена! Моя психоматрица пыталась наладить нормальное дыхание и удержать ее тело в вертикальном положении, и это, скажу вам, было сложнее, чем молча выслушивать упреки Герасименко.
Вот попала, так попала… В борьбе с неконтролируемым выбросом гормонов я фиксировала происходящее лишь краем уха.
– Все нормально, Илья Петрович, – послышался голос Пашки, – мы с Машей одноклассники, просто не виделись давно.
– Да? А мне показалось, что они с Серовым – два бойцовых петуха, – насмешливо продолжил Двинятин. – Только что глаза друг другу не выклевали.
– Это очень давний антагонизм, – произнесла Таня, возвращаясь к группе. – Они вот так пикируются с пятого класса. Здравствуйте, Илья.
– Здравствуйте, товарищи студенты, – ответил Двинятин.
Тело Маши продолжало реагировать на его голос внезапной слабостью. Вернусь – выдам ей по первое число за то, что не предупредила!!!
Юлька подбежала ко мне и схватила за руку, а потом посмотрела на Двинятина и сказала с томным придыханием:
– Здравствуйте, Илья. Позвольте вмешаться, ведь Маша – моя подруга. К птицам никакого отношения не имею, а вот кошек – люблю. И любого тут за Машу в кровь расцарапаю.
– Юленька, надеюсь, ваши коготки не пострадают, – по-прежнему насмешливо отозвался Двинятин. – Мария, впредь прошу вас не пререкаться с моими студентами. Татьяна, доведите до группы, что все личные взаимоотношения следует оставить тут, на Земле. За конфликты буду списывать баллы, это понятно?
Последние слова он буквально рявкнул, и мне, наконец, удалось справиться с воздействием его голоса. Тело Маши вновь подчинилось моей психоматрице, и, от облегчения ослабив контроль, я услышала Юлькино уважительное:
– О-о!
– Да, – пробормотала я вполголоса, – слова не мальчика…
И опять заработала удивленный взгляд Сетмауэра. Пожалуй, лучше мне помалкивать.
Тем более, что народ начал массово прибывать, а я теперь, к счастью, имела возможность не только слушать, но и смотреть. На стоянку один за другим опустились несколько каров. И вот уже к нам налегке приближались Тхао, Ингвар и Солнце, следом шла миловидная Тулайкова, которую небрежно обнимал за талию Комаровски, за ними – независимая Анастази с двумя сумками. На некотором отдалении от нее шел Дегри с огромным рюкзаком, и, последними, Лайза и застенчивый Сунибхо. У них тоже не было багажа.
– Все в сборе? – спросил Двинятин. – Тогда к терминалу.
На сей раз я справилась с реакцией тела гораздо быстрее, и оптимистично подумала, что дальше будет проще. Если бы!
Увидев меня, Лена взвизгнула и кинулась целоваться.
– Машка! Как ты?! Мы же больше года не виделись!
Я, боясь опять попасть впросак, тоже попыталась вызвать на лице Маши радостную улыбку.
– Все хорошо, Лен, вот, еду с вами – папу навестить.
– Это ты молодец, что едешь с нами, – сказал Солнце и полез целоваться вслед за Леной.
Надо сказать, что целовался стервец умело. Получая опосредованные сигналы от тела Маши, моя психоматрица выдавала чувство эйфории, а потом… Взрывом накрыло осмысление, когда он разорвал поцелуй и прошептал:
– Машка, я соскучился.
Я вывернулась из его рук и наткнулась на недоумевающий взгляд Юльки и ехидный – Двинятина, который спросил:
– Что, тоже одноклассник?
– Что значит – тоже? – возмутился Солнце.
– Действительно, – поддержал его Комаровски, – Машка, и я скучал!
От его поцелуя я, уже в сознании, увернулась, но облапить он меня успел.
– Пусти.
– А я-то думал, и ты мне рада, – усмехнулся Влад.
Руки, плечи, торс, форма головы, мужественное лицо… Всем хорош… Но тело Маши его отторгало, сжимаясь под комбинезоном, и адреналин снова бурлил в крови. Надо держаться от него подальше, иначе опять потеряю контроль…
– Рада, Влад. Лен, ты что за ним так плохо смотришь?
Губы не слушались, руки дрожали, попытка пошутить обернулась слабым писком – у Маши вообще был высокий голос, к которому я привыкала… не привыкла до сих пор.
– Машка, ну что ты? – Лена подхватила меня под руку, – Влад же тоже не виделся с тобой с прошлой весны. И потом, что значит – плохо смотришь? Он взрослый самостоятельный человек, не забывай, нам всем уже двадцать один!
Она сказала это так, словно двадцать один – это не возраст, а достижение. Она переступила этот порог и гордилась собой и своим, таким взрослым, парнем. Впору позавидовать…
– Машка! – Юлька, ушедшая вперед вместе с остальными, развернулась и кричала мне: – Не отставай!
Похоже, тело опять шлет меня по известному адресу. Я прибавила темп, не слушая веселый щебет Тулайковой. Комаровски вышагивал рядом со мной, и я обратила внимание на его сумку странной формы. Ох! Он же гитарист! И там у него, наверное, эта аутентичная гитара! Осмотревшись, обнаружила такую же сумку и у Солнца.
Маша-Маша… Ну почему ты мне так много не сказала? Не знала, что я все равно получу доступ к твоим воспоминаниям? Гады секретчики…
Пройдя через терминал, мы попали в шумные и суетливые людские волны космовокзала. Наш рейс до «Луны-4» отправлялся через сорок минут, и всех приглашали на посадку. Корабль класса «экспресс» ни комфортом, ни уровнем до «вафли» не дотягивал, зато у него было одно неоспоримое преимущество – скорость. Каких-то два с половиной часа, и ты – на Луне.
В моей ситуации и два часа – время, ведь менять придется всю тактику поведения. В «экспрессах» людей размещали в одноместных отсеках, что исключало всякую возможность общения, кроме как по коммуникаторам. Но их в полете рекомендовалось отключать, и я искренне надеялась, что экипаж рейса 118-бис за этим проследит.
Таня выстроила всех студентов, Двинятин, Юлька и я были замыкающими. Юлька жаждала общения, ей явно хотелось узнать побольше про одноклассников Маши, и до вылета разговаривать не возбранялось, но, к счастью, Двинятин спросил, планирует ли она занятия со студентами – как оказалось, с ним самим она уже занималась мьенгом. Так же, как и с Петровым. И Юлька с легкостью переключилась. Я стояла рядом исключительно с целью выработать у тела спокойную реакцию на голос Ильи.
И мне казалось, что постепенно мы приходим к консенсусу. Я даже решила, что тело начинает слушаться. До тех пор, пока с потолка не раздался глас, требующий от пассажиров немедленно занять свои отсеки. Двинятин проявил галантность и подал руку сначала Юльке, а потом и…
У тела едва не случился коллапс. Сердцебиение зашкалило, дыхание опять сбилось, ноги-руки ослабли…
Неужели когда-то и я была такой же?! Не хочу влюбляться снова!!! Поспешно поблагодарив, я захлопнула за собой внутренний люк и стала уговаривать тело, что ничего особенного не случилось.
В замкнутом пространстве, без каких-то дополнительных раздражителей, вернуть контроль удалось довольно быстро. А потом легкая тряска возвестила о взлете.
Значит, расклад таков. Двинятина исключаем, у меня просто не хватает сил и опыта каждый раз выводить тело Маши из стресса, а стрессы, сказал доктор Марк, нам противопоказаны. Комаровски – тоже противопоказан. И Серов – тот еще… одноклассничек. Что касается Солнца, я была склонна и его видеть как можно реже, чтобы не проколоться. Сетмауэр – чересчур наблюдательный, и смотрит… странно смотрит. Получалось, что большая часть творческого коллектива для общения не годилась.
Насколько я имела представление о музыкальных группах, их участники много времени проводили вместе. На всяких там… репетициях. Таким образом, Ингвар Ю и женатый Тхао тоже не подходили на роль потенциального «возлюбленного». Да, у меня оставался только этот вариант объяснений странного поведения Маши. Надеюсь, не все одноклассники столь внимательны, как Кирилл.
В итоге у меня оставались лишь две кандидатуры – Сунибхо Поделан и Серый Дегри. Оба не в моем вкусе. Но если быть объективной, Сунибхо вызывает больший интерес. Жгучий брюнет с красивыми черными глазами, смуглой кожей и ямочкой на подбородке. Очень мило улыбается. Лайзе. В плюс ему и наличие мышц.
Серый-Серый в отличие от него мышцами не обладал вообще. Худой, невысокий, с взлохмаченными волосами. Зато улыбался не только Лайзе и вел себя вполне раскованно. Мальчишка, но обаятельный. Решено, выбираю Сержа.
Осталось четыре стандартных дня полета, за время которых я должна окончательно адаптироваться к телу Маши. И за это же время мне придется демонстративно «влюбиться» в Дегри. В принципе, мне было не важно, как поведет себя он. Парнишка выглядел достаточно легкомысленным, как раз то, что надо на время экспедиции.
Главное, чтобы тело Маши не выдавало мне новых фортелей. Я попыталась расслабиться и закрыла глаза. И как наяву увидела перед собой вихрастое зарево вокруг головы Солнца, а губы Маши, словно в насмешку, выдали мне вкус его поцелуя. Да я согласна, целуется он по высшему разряду… Видимо, и в остальном не плох. Но я же могу проколоться на их общих воспоминаниях!
Пришлось открыть глаза, потому что улыбка Логинова так и стояла перед внутренним взором, а его шепот… Прочь из моей головы! Тьфу, психоматрицы!
Оставшееся время полета я на все лады костерила Секретную службу с их методами и недоработками в операциях, что в итоге помогло отвлечься, потом вернулась к нерешенной логической задачке и смогла ее добить. Настроение закономерно улучшилось. И тут объявили посадку. Люки отщелкнулись автоматически, одновременно у всех в нашем секторе. Тогда почему возле моего отсека первым оказался Сетмауэр?
Он помог нам с телом вылезти, заботливо спросил о самочувствии, поправил слегка растрепанные волосы, и в итоге мы с ним оказались у посадочного модуля последними. Вот так способны срываться самые лучшие планы. Двинятин посмотрел с недовольством, но промолчал. Да и плевать мне на Илью Петровича, чем он дальше – тем лучше.
Космопорт «Луна-4» напоминал огромный муравейник – ну, привыкать к биологии, так во всем. Только вместо насекомых там трудились боты самых разных моделей. Изредка среди них попадались и люди – как мы, например. Впрочем, боты очень быстро отконвоировали нас в тот шлюз, где готовился к взлету предназначенный нам борт.
Он назывался вполне обычно – «СЗ-32/7». Для студенческой экспедиции на планету-рай небольшой, но вместительный звездолет класса сэзэ подходил идеально. Двинятин поговорил с капитаном через переговорник, после чего кто-то из команды спустился принять пассажиров и багаж. Люблю мужчин в форме космофлота… могу я позволить себе хоть одну слабость, даже находясь в теле Маши? Ну, ничего, все еще впереди. По давней космофлотовской традиции перед взлетом капитан и команда встречались с пассажирами в кают-компании для взаимных приветствий. Остальное – дело техники.
Мы поднялись на борт. Ей-ё, вот так сюрприз! Командир представлял свою команду – бортинженера, двух астронавигаторов и старшего помощника, а я их знала! Трижды ей-ё, это был экипаж моего мужа.
– Старший навигатор Афонасьев готовится к взлету, поэтому с ним вы познакомитесь позже, – сказал Ванил Эстабин Кейст.
Капитан первого ранга Кейст. Метр восемьдесят девять, телосложение плотное, лицо квадратное, волевой подбородок, глаза неопределенно-серого оттенка под кустистого вида бровями… Морщины между ними придавали ему суровости, но не портили…
Я ненавижу секретчиков!!! Почему они всячески усложняют мою работу?! По какой причине экипаж каперанга Кейста сняли с рейса «Луна-5 – Амодикея-1» и сделали экспедиционным перевозчиком?! А главное, почему Кейст на это согласился?!
Хорошо, что в чужом теле мои эмоции не заметит даже опытный наблюдатель. Кейст был опытным. И мог пойти на такое, только если сам играл за команду секретчиков. Иных объяснений нет. Надавить на каперанга не удавалось никому, даже главе космофлота адмиралу Дробышу! Про твердый характер и принципы Кейста я была наслышана. От мужа.
С Андреем мы познакомились семь лет назад на Ксилоне – отдыхательно-развлекательном полностью искусственном спутнике Юпитера. У меня был отпуск, который в кои-то веки удалось отгулять, у него тоже. Я влюбилась в его форму навигатора и атлетичную фигуру, он… Говорил, что потерял голову от моих нижних девяноста. Мы провели вместе восемь сумасшедших дней. И там же, на Ксилоне, поженились.
Андрюху вызвали в какой-то внеплановый рейс, а у меня оставались в запасе еще пара дней. И этот сумасброд заявил, что не хочет оставлять свою девушку на курорте без обязательств. Он затащил меня в автомат регистрации браков прямо на пляже, не слушая никаких возражений… Помню, мы очень веселились, представляя удивление наших сослуживцев.
Я никогда не относилась к нашему браку всерьез, но первые два-три года нас обоих все устраивало. Его редкие и краткие визиты на Землю проходили, по большей части, в горизонтальной плоскости. Он говорил, что наверстывает упущенный медовый месяц. А потом Герасименко перестал выслушивать мои оправдательные речи, парни из отдела получили нагоняй за то, что прикрывали мои отлучки, и пришлось выбирать – потрясающий секс или работа.
Конечно, сначала у нас вроде бы ничего не изменилось, но довольно скоро Андерсену надоело ждать, пока я закончу очередное дело. Наверное, он понял, что я выбрала работу, а какой мужчина потерпит находиться на вторых ролях?
Но официально мы придерживались версии о том, что наш брак продолжает существовать. Это было удобно и для его карьеры, и для моей. Да и на прилипчивых поклонников угроза разборок с мужем действует отлично. До недавних пор мы старательно поддерживали нашу легенду. Я, если позволяли дела, встречала его в космопорту, он обязательно появлялся с цветами у проходной особого отдела УВБЗ и забирал меня с работы. Одного-двух раз в год нам хватало.
Правда, давно и прочно женатый Кейст начал что-то подозревать. Проницательности у него не отнять, «повезло» моему мужу. То есть, теперь вдовцу. Вот интересно, а на похоронах он был? Или сюда их выдернули прямо с другого рейса?
Все время, что я предавалась воспоминаниям, Двинятин говорил ответную речь – о целях экспедиции, о роли биотехнологий и аграрных гениев в процессе взаимодействия человека с биогеоценозом… А потом встала Максимова и начала поименно представлять всех студентов. Сейчас эта традиция казалась просто занудством. Как мне повести себя, когда встречусь с Андерсеном?
– … Мария.
Меня толкнули в бок. Ей-е, надо бы встать и проявить вежливость… Если не от лица Марии Афонасьевой, то хоть от лица Маши Петровой… Но Кейст мазнул по мне равнодушным взглядом, и я не смогла заставить себя подняться.
Ненависть бурлила во мне, не находя реального выхода. Я так разнервничалась, что даже забыла про тело Маши. А оно на этом фоне на удивление спокойно реагировало на голос Ильи Петровича. Сработал метод клина? Стоп, все это хорошо, но мне надо подумать о другом…
– Капитан, вызов от старшего навигатора, – перебил мои мысли механический голос бортового ИИ.
– Готовность к взлету? – спросил Кейст.
– Девяносто пять процентов.
– Экипажу занять места согласно взлетному расписанию. Пассажиры – по каютам, – скомандовал каперанг.
И мы организованно отправились по каютам. Наша с Юлькой размещалась немного в стороне от других, рядом с переходником в отсек команды. Весь пол стандартной двухместки был завален багажом переводчицы. Она, как опытная путешественница, в темпе стала запихивать и заталкивать вещи на полки вместительного шкафа, а я, чтобы поскорей добраться до своей койки, стала помогать. Ну, вот куда ей столько? Лететь-то всего четыре дня!
– Маш, а твои вещи где? – спросила Юлька, вытирая трудовой пот, когда я уже лежала по месту временной приписки.
– В грузовом отсеке, наверное?
– Все платья? Косметика? Средства для волос??? Маш, у тебя все хорошо?!
– Ну, я же всегда смогу забрать их оттуда, когда будет нужно, – выкрутилась я.
– Вот сразу видно, что ты нигде, кроме Земли, не бывала, – выдала опытная путешественница. – Багаж перед вылетом опечатывают! Беги в грузовой, может, еще успеешь!
Беги… Ну, ладно… Схему расположения отсеков в сэзэ я представляла неплохо, поэтому быстро нашла искомое. На страже багажа стоял все тот же, незнакомый мне космолетчик. Наверное, пришел в экипаж недавно. Юлька была права, он уже готов был ставить на сумки, перевязанные липучкой, бортовые штампы. А я… ну хоть убей, не могла вспомнить, как выглядели Машины сумки!
– В чем дело, Петрова? Что вы здесь забыли? – раздался за спиной голос Двинятина.
Ух ты! Уже прогресс – у тела не подогнулись ноги!
– Все хорошо, Илья Петрович, пришла забрать вещи.
– Поторопитесь, скоро взлетаем.
Сам-то что здесь делал? Внезапно во мне стало расти раздражение – на этого конкретного мужика, на влюбленную в него дурочку Машу – ну ясно же, что она ему совершенно не нужна! – на эти дурацкие сумки… Парень в космофлотской форме что-то пробурчал – в мыслях досталось и ему… И тут я внезапно отпустила контроль. Тело само автоматически прошло пару шагов, развернулось влево и ухватило две бежевых стильных сумки с красной отделкой.
Потом, когда я обдумывала случившееся, поблагодарила родное Управление за закаленный допросами и ночными дежурствами характер. Иначе… Возвращаясь в пассажирский, я только что не искрила от бешенства! Секретчики не могли не знать об этих особенностях телопутешествий!!!
Под горячую руку едва не попали любезничавшие у нашей двери Юлька с Двинятиным. Заметив меня, начальник экспедиции быстро ушел к себе, а Юлька выхватила одну из сумок и запричитала:
– Скорей, скорей, сейчас взлетаем, а еще твой багаж надо распихать!
Теперь она помогала мне, но, поскольку вещей у меня было в несколько раз меньше – умница Маша! – то до взлета мы все же уложились.
Тут надо отметить, что комфорт пассажиров и команды не относились к сильным сторонам сэзэ. Стандартные гравитаторы при взлете отключались, и люди по старинке должны были пристегиваться к креслам (экипаж) и койкам (все остальные). Словом, едва мы успели лечь и отщелкнуть регуляторы защитных полей, как бортовой ИИ объявил пятиминутную готовность.
Юлька развернула яркую упаковку и сунула за щеку сенситивный леденец. Я себе позволить этого не могла – мало ли, как он подействует на не мое тело? Пришлось морально готовиться к не самым приятным ощущениям. Крепко выругала гадов-секретчиков, но на сей раз не помогло. И, мысленно сцепив зубы, услышала отсчет в исполнении бортового ИИ: «Десять, девять, восемь, семь…».
Обратный отсчет, как мне объяснял когда-то муж, велся тоже исключительно в угоду космофлотовским традициям. ИИ, капитан и команда всегда сами ориентировались во времени, и сами же решали, когда его начать. Ох, не о том я думаю… Пора начинать изображать влюбленность…
Двигатели включились. Нас вместе с койками затрясло, сила тяжести исчезла, у пристегнутого тела ухнуло где-то под ложечкой. Хорошо, что хоть реакция на невесомость у Маши стандартная.
Юлька со своим леденцом не почувствовала вообще ничего. Судя по загадочной улыбке, она была сейчас где-то далеко. Ей-ё, да что там с Андерсеном?! Всегда взлетал чисто, как по ниточке, а сейчас трясет так, что зубы клацают!
Но, как бы неприятно не было, взлет мы пережили. У меня даже закралась мысль, что Афонасьев переживает из-за моей «смерти». Но я отмела ее, как несущественную, и, когда по команде ИИ включились гравитаторы, тут же отстегнула ремни и села. Юлька продолжала лежать и улыбаться.
– Эй! Пора вставать, – сказала я.
– Не-а… До обеда не встану.
Странная реакция на сенсетик?
– Почему?
– А зачем? Лучше расскажи мне, что у тебя с этим… Логиновым?
Начинается…
– Все в прошлом, – нейтрально ответила я.
– А Кирилл? Такой заботливый, внимательный… – она мечтательно закатила глаза.
Именно. Даже чересчур внимательный.
– Кирилл просто друг.
– Машка, да ты что?! Не видишь, как он на тебя смотрит?
На Машку все так смотрят. Включая женатых и стариков. И что?
– Они мои одноклассники, понимаешь? – прибегла я к давно заготовленному ответу. – Как они смотрят, мне не интересно.
Юлька взглянула на меня несколько странно, явно пребывая еще под воздействием своего леденца.
– Ну да… Я, кажется, могу тебя понять, – задумчиво сказала она. – Вот Двинятин – совсем другое дело. Он сегодня… потряс мое воображение. Не думала, что он может быть настолько разным. И властным, и смешным.
Одновременно? Это хорошо, конечно, но нам с Машей от чувств к нему нужно избавляться. Тему Двинятина я постаралась дальше не развивать. Пора продвигать свою кандидатуру:
– А мне Сержик понравился. Влюбиться, что ли?
– Какая любовь, Машка? – едва ли не с ужасом принялась отговаривать переводчица. – Он же студент! Да ладно бы, просто студент, нет! Надежда наша, будущее Земли! Какая с ним может быть любовь?
– Да ты только что сама сватала мне Кира – точно такого же, Юль, где логика?
– И в самом деле, где? Ты у кого спрашиваешь? Забыла, что мы с ней несовместимы?
Ох… Точно. Наша переводчица, насколько я успела ее узнать – самое нелогичное существо на этом корабле. Что она и продолжила доказывать:
– Нет, Маш, ждать обеда лежа – слишком скучно. Давай переоденемся и посмотрим, где тут и что.
Прогуляться я и сама была не против. Но вот затея с переодеванием… Лично меня вполне устраивал стандартный комбинезон, но Юлька стала канючить:
– Да, Маш, это ты и в комбезе красотка, а я? Ты посмотри на меня! Тут топорщится, там перетяжки…
Пришлось помогать Юльке с выбором платья, ждать, пока она приведет в порядок волосы и лицо. Хотя лицо ее, на мой взгляд, не требовало вообще никакой коррекции. Вот фигура… В Управлении ее бы не взяли даже в архив, не то что на оперативную работу. У нас с нормативами строго… Я вздохнула. Надо бы найти здесь зал и хоть чуть-чуть заняться не моими мышцами…
– Ну, а ты что стоишь? Где твои вещи и косметичка?
– Юль, я не хочу… не вижу смысла в переодевании.
– Та-ак. Ну, Маш, рассказывай, что происходит. Я уж с утра гляжу, ты сама не своя.
Приехали… И это ведь только первый день, даже не сутки! Пришлось срочно изобретать плохие предчувствия. Хотя, что их изобретать, они и так все время были со мной.
– Да? – переспросила Юлька. – А ты думаешь, тебя бы не известили, случись что с твоим отцом на самом деле?
Наивная.
– Юль, я же говорю, что просто беспокоюсь… Еще и Мьенг этот страшный, – вовремя вспомнила я слова Маши.
– Маш, ну опять ты за свое. Что там такого страшного?
Юлька принялась меня успокаивать, а я выдохнула – хорошо, что Маша и с ней делилась своими опасениями. Будем считать, что я выкрутилась.
– Юль, ты только не говори никому, – попросила я. – Меня и так Проскурин еле сюда пропихнул…
– Ты же знаешь, я ничего никому. Ну, одевайся скорей, хочу посмотреть корабль!
Корабль мы посмотрели. Я даже нашла бортовой спорткомплекс – совсем небольшой, но есть! Правда, боюсь, что если меня здесь застанут, сказочкой про плохие предчувствия я не отделаюсь…
Юльку больше интересовала команда.
– Капитан у них такой мужественный… такой крепкий и надежный… А как его зовут?
– Ванил Эстабин Кейст.
– Вани-ил… – мечтательно произнесла Юлька. – Вот в него бы я влюбилась…
– Он женат, – я попыталась остудить ее пыл, но слова прозвучали неожиданно зло.
Да что со мной такое?! Как бы я не относилась к каперангу, Маше должно быть абсолютно все равно!
– Да кого и когда это останавливало, – отмахнулась Юлька. – А ты откуда знаешь?
– Все необходимые сведения про экипаж занесены в бортовой компьютер. Зайди да посмотри, если не веришь, – ответила я, надеюсь, в духе Маши.
– Хорошая мысль… Пойду гляну, – воодушевилась Юлька и, бросив меня посреди коннектора, убежала.
Я развернулась и украдкой пошла в сторону спорткомплекса. Если что, легкую разминку платье Маши выдержит. Главное, чтобы выдержали мышцы. Но, как водится, мы не знаем, где найдем. Из пассажирского отсека в том же направлении двигался Дегри. Заметив меня, он остановился и широко улыбнулся. Отлично!
– Мари, – поприветствовал он меня, – какая неожиданная встреча!
– Думаю, теперь мы будем встречаться регулярно, – похлопала ресницами я. – На одном небольшом корабле иногда бывает трудно разминуться.
– Справедливо. Мари, а как ты смотришь на то, чтобы немного прогуляться?
– Очень положительно, – я постаралась, чтобы улыбка на лице Маши вышла исключительно приветливой.
Серый-Серый галантно согнул руку и предложил мне в качестве опоры.
– Серж, ты так хорошо воспитан… А чем ты занимаешься?
– Мари, боюсь, моя тема покажется тебе очень скучной, а я, как воспитанный человек, – тут он хитро скосил на меня глаза, – хочу, чтобы собеседнице было со мной интересно. Особенно такой очаровательной собеседнице.
– Спасибо, – я опять похлопала ресницами. – Но тогда о чем же мы будем говорить?
– Не о чем, а о ком! Конечно, о тебе, Мари. Ты летишь к отцу?
– Да-а, – я насторожилась, – он уже полгода работает на АстразетаРай. А у меня как раз отпуск… – выдала я общеизвестные сведения.
– Ты, наверное, чувствуешь себя одиноко? – интимным полушепотом спросил Дегри.
Мне бы радоваться… Но что-то продолжало настораживать…
– Почему ты так подумал?
Глаза Маши были созданы для наивных взглядов снизу вверх.
– Ты же спишь с ректором, это все знают. А сейчас осталась одна, – с явным намеком ответил юный нахал.
Допускаю, что Маше часто приходилось сталкиваться с бесцеремонными сверстниками, но… Я обратилась к памяти тела. Кроме отеческих похлопываний пониже спины от Михаила Андреича она не воспроизвела ничего. А даже если б и было? Ей-ё, вот досада, прощай, мой лучший кандидат… но парню необходим укорот.
– И…? – с вопросительной интонацией протянула я.
– Я тоже одинок, – грустно сказал Серж, – но, Мари, что нам мешает скрасить одиночество друг друга?
– Вот так… сразу… Забыть Михал Андреича? – я постаралась добавить в голос надрыва.
– Мари, обещаю, ты забудешь его в моих объятиях, – пылко ответил беспутник, схватив меня за талию обеими руками. – Поверь, в постели ему со мной не сравниться!
– Это тоже все знают? – наигранно удивилась я, отдирая его ладони.
– Конечно, – с выраженным превосходством ответил мне, увы, несостоявшийся герой-любовник.
В это время память Машки подкинула мне другой эпизод – вот она прибегает в кабинет вся в слезах, вот Михаил Андреич гладит ее по волосам и просит, чтобы успокоилась. Вот она выпаливает ему, как слышала, что замдекана и декан факультета растительной генетики обсуждали ее интимную жизнь. С ним, Михаилом Андреичем. И ректор облегченно вздыхает – мол, ерунда, Маша, пусть говорят. И к тебе никаких претензий – секретарша, что де взять! – и для ректора хорошо. Ему любовница по штату положена.
Я посмотрела на наглого юнца в упор. Он усмехнулся, уверенный в моем, то есть, Машкином, согласии. Ладно, зайчик, ты сам напросился. Я улыбнулась и сказала с томным придыханием:
– Наш ректор – та-акой мужчина… Такой… сильный! Страстный! Опытный! И уж прости, но я сомневаюсь, что ты способен дать мне за пятнадцать минут семь оргазмов.
Картинно развернулась и ушла, не обращая внимания на его окрики и попытки возразить. Проходя мимо отсека экипажа, поймала на себе заинтересованные взгляды. Придется последовать совету Юльки и переключиться на женатого каперанга. Хотя… У меня же есть вдовый муж! То есть, вдовец… словом, старший навигатор Афонасьев. И даже хорошо, что мы с ним еще не встречались. Встретимся – изображу любовь с первого взгляда.
Это будет не трудно, Андерсен – незаурядный мужчина. Самое смешное, Юлька была со мной согласна. Когда я вошла в нашу с ней каюту, она как раз медитировала над его фотографией.
– Машка, смотри, какой красавчик! Хочу взглянуть на него вживую, неужели у него действительно такие вишневые глаза?!
Действительно. Глаза у Андрюхи карие, как раз оттенка спелой черешни, какой ее изображали художники прошлого на натюрмортах. Радужка при слабом свете почти сливается со зрачком. С непривычки мне казалось, что это два бездонных колодца, в которые я проваливалась раз за разом, снова и снова… Потом прошло. Как это Юлька сразу ухватила суть?
– Представляешь, у него такая трагедия… Только что похоронил жену! Бедняга…
– Хочешь утешить? – поинтересовалась я нейтрально.
– Машка, да прошла всего неделя, как ее убили!
– Да может, он и убил? – язвительно сказала я.
А что? Большинство жен убивают собственные мужья – статистика.
– Как ты можешь? – Юлька от возмущения округлила глаза. – Он в рейсе был! А ее убил любовник!
Ого! Какие интересные новости о собственной смерти… Не думала, что секретчики все подадут под таким соусом. Хотя… Наши акулы клавиатуры и стервятники внешних камер могут так переврать любое событие… Мне ли не знать!
– Да уж… – пошла я на попятную. – Не повезло мужику.
– Маш, Маш, смотри, вот они вместе! Правда же, она ему совсем не подходила?
– Правда, – согласилась я, склоняясь ниже.
Не знала, что он поставил в статусе то наше первое фото на пляже Ксилона. Андрей, бронзовый от загара, широкоплечий, с узкими бедрами и длинными ногами, смеется, глядя на меня, выходящую из воды… Я украдкой вздохнула, глядя на свое тело. Надо признать, мы смотрелись очень гармонично, Юлька просто завидует.
– Ох, Маш… Старший навигатор…
– Капдва, – автоматически поправила я.
Хорошо, что она не услышала, продолжая фантазировать.
– Нет, сейчас его трогать нельзя, а вот когда полетим обратно, думаю, он уже дозреет. И тогда, Маш, я не оплошаю!
– Конечно, конечно, – с преувеличенной бодростью поддакнула я. – А пока можешь заняться кем-нибудь другим… Вот, например, Бен Гордон, тоже нед… не женат.
Хотела сказать, недавно развелся. Беня до недавних пор был первым кандидатом на должность старшего навигатора, но их развод с Галиной, сопровождавшийся громким скандалом, прервал его карьерный взлет. По меньшей мере, на ближайшие пару лет. Андерсен же наверняка скоро сам станет каперангом и получит собственный корабль – ему моя «смерть» боком не выйдет. Вдовец – это совсем не то, что разведенный. У нас чтут традиции: семья – ячейка общества, и если человек состоит в браке, значит, при прочих равных условиях, способен к большей ответственности и, соответственно, более высокой должности.
– Не, он какой-то… не такой, – заявила Юлька.
Это Гордон – какой-то?! Да у него вечно от дам отбою не было! Почти одного роста с Андерсеном, крепкого телосложения, шатен с голубыми серьезными глазами… Может, «влюбиться» в Беню?
Как раз когда я со всех сторон рассматривала одного из лучших друзей мужа в качестве возможного объекта влюбленности, бортовой ИИ оповестил о начале обеда. Юлька подскочила с воплем:
– Скорей! Надо занять лучшие места! Поближе к столику команды!
И мы ускорились, потому что мне тоже было интересно. Посмотреть на Андерсена с Гордоном и выбрать, наконец, в кого мне влюбиться!
Опытная путешественница не ошиблась. И только благодаря ей я в тот день увидела Андрея. Мы столкнулись в коннекторе, он выходил из столовой нам навстречу. Форма сидела на нем безупречно – впрочем, как и всегда. На лице – выражение ледяной вежливости, губы сжаты в тонкую линию, в глазах нет и намека на вишневую теплоту. Я… таким я не видела его ни разу! Нас с Юлькой он не удостоил даже взглядом, просто кивнул и прошел мимо.
– Вот видишь, как переживает, – заявила Юлька, усаживаясь с краю за почти пустой стол – поближе к столику экипажа, – вот только глаз я так и не разглядела…
Экипаж за вычетом мужа присутствовал полностью. А вот студенты на обед не торопились. Поэтому мы с Юлькой поулыбались Бене, и только собрались переключаться на каперанга, как в столовую влетел запыхавшийся красный Дегри. Увидел меня и буквально упал на соседнее кресло. Я брезгливо отодвинулась.
– Мари! – зашептал он так громко, что Юлька даже отвлеклась от разглядывания второго навигатора Юджина Плеве: в его лице была некая неправильность, только придающая шарма. – Мари, я должен извиниться! Но я же не знал, Мари, что у твоих одноклассников столь странное чувство юмора! Я вообще ничего не знал!
А вот это интересно. Я все же не зря отработала 16 лет в родном Управлении. Не производил Серж впечатления полного идиота.
– Прости меня, это оказался розыгрыш!
Я развернулась к нему лицом и попросила:
– А вот сейчас, будь добр, с подробностями.
– Мари, я случайно услышал – они делали ставки! Следующим будет Ингвар, а если ты откажешь и ему – то Сунибхо!
– Кто? – вмешалась Юлька.
– Я… Не знаю… Я зашел в санотсек, а там, наверное, тонкая переборка, и слова слышно отчетливо, а кто говорит – не поймешь!
Сейчас в словах Сержа я чувствовала неподдельную искренность. Ну Маша… Пригрела одноклассничков!
– Почему ты решил, что это ее одноклассники? – продолжила допрос Юлька.
– Все просто, – объяснила я. – Только Серж, Ингвар и Сунибхо не были знакомы со мной раньше. Все остальные ребята – как раз одноклассники.
– Что за розыгрыш?
Из Юльки бы вышел неплохой следователь, суть вопроса она выхватывала сразу и четко.
– Я тебе потом расскажу. Серж, мы сделаем так: пусть все думают, что я твое предложение приняла. Не переживай, от тебя ничего не потребуется, просто скажешь, что у нас уже все было. И давай, дорогой, улыбайся. Они идут.
– Мари, так ты простишь? – попытался он заглянуть в Машины глаза.
– Посмотрим на твое поведение, – ответила Юлька, сориентировавшаяся мгновенно. – Улыбайся! И Машку за руку возьми.
Серый-Серый тут же выполнил ее распоряжение, правда, проявив дополнительную инициативу – поднес мою руку к губам.
Так как на нас с вниманием смотрели по крайней мере трое – Паша, Миша и Аркаша – я постаралась улыбнуться. Руку отнимать не пришлось, Серж очень быстро вскочил со словами:
– Мари, Жули, что вам принести?
Юлька тут же стала перечислять все, что, по ее мнению, мы вместе должны были съесть. Это избавило меня от необходимости открывать рот и отвлекаться от наблюдения. Вот подтянулись Таня-Брунгильда и Лена Тулайкова, за которыми появился весь музыкальный коллектив, причем парни что-то бурно обсуждали и вообще не смотрели по сторонам. Последним, подгоняя опоздавших, в дверях возник Двинятин.
Серов продолжал безотрывно пялиться на нас с Дегри, он, кажется, даже забыл, что на обеде принято обедать. Милешин пытался как-то отвлечь друга, явно не понимая такого странного отсутствия аппетита. Климов активно ухаживал за своей Татьяной, быстро по примеру Дегри сбегав к окну выдачи за едой на двоих. Лайза и Сунибхо были увлечены каким-то научным спором и сильно мешали мне слушать тихие реплики Мишеньки.
Дегри вел себя очень естественно, ухаживая за мной и Юлькой с одинаковой степенью галантности. После обеда надо затащить его к себе и допросить по полной программе. А пока – накормить тело, а то если его голод смешается с моим бешенством, я даже не возьмусь предсказать реакцию.
Юлька мило щебетала, Дегри талантливо улыбался нам обеим, и мне приходилось постоянно повторять команду для лицевых мышц. Они просто саботировали, мгновенно сглаживая с таким трудом возникающую улыбку. Ело тело тоже нехотя, а раньше я даже на этот счет и не задумывалась. Нет, прав был доктор Марк, стрессы нам противопоказаны, а вот релакс – ну хоть какой-то! – необходим.
Подняв взгляд от тарелки, я заметила косой взгляд Комаровски. Что ему опять надо? Но рядом с ним сидел Солнце, и лицо Маши непроизвольно смягчилось. То, чего я никак не могла добиться от ее мимических мышц, с легкостью сделал один вид Логинова. Эх, Маша, если Солнце действует на твое тело лучше любого сенсетика, придется это использовать!
Закончили мы есть почти одновременно с командой, во всяком случае, Юлька встала в точности в тот же момент, чтобы в дверях столкнуться с Юджином. Надо признать, что на нем фосмофлотовская форма смотрелась не хуже, чем на Андерсене. Дегри ненавязчиво взял меня под локоток, а я, обернувшись, заметила три взгляда – негодующий, оценивающий и задумчивый.
Юлька успела перекинуться парой фраз с Плеве и даже с Гордоном – видимо, вблизи он не показался ей «не таким». А мы с Сержем шли молча, благо тут от нас не требовалось изображать пару.
– Зайди ко мне, – велела я. – Надо все обговорить.
Как раз вовремя – Юлька напросилась на экскурсию по кораблю в сопровождении обоих навигаторов.
Дегри посмотрел на меня со смесью смущения и надежды. Не-ет, милый, ты свой шанс упустил. Вот если будешь сотрудничать, тогда, возможно, я тебя и не трону.
– Мари, – начал он робко, – скажи, что ты простила…
– Мое прощение надо заслужить.
– Я готов!
– Очень хорошо. Тогда начнем. Сначала определимся с местом. Где находится твоя каюта?
Я подошла к визору и, переключив его в режим совместимости с бортовым ИИ, вызвала план пассажирского отсека.
Серж оказался сообразительным, подошел и ткнул пальцем в точку на мониторе. Отлично, санотсек там находится слева, значит, выясняем, кто живет левее.
– Твои соседи – Милешин и Серов? – удивилась я. – Значит, с тобой в каюте – Климов?
– Да, – согласно кивнул Серж.
– И Климов сказал тебе, что я сплю с ректором? – продолжила я на чистой интуиции.
– Да… А как ты догадалась?
– Можешь воспроизвести разговор дословно?
– Ну… В общем, я был в душе…
– Ну, ну, – подбодрила я свидетеля.
– К нему пришли друзья – Мишель и Аркади. Аркади заговорил о тебе, а Паве стал смеяться. И сказал… ну, то самое.
– И дальше?
– Дальше я вышел и спросил, про ту ли Мари они говорят. Они сказали, что про тебя. И Аркади предложил мне попытать счастья.
– Дословно, Серж, я же прошу – дословно.
– Он сказал, чтобы я поторопился, пока вакантное место свободно.
– И ты поторопился, – констатировала я. – Ладно, с чего ты решил, что это розыгрыш?
– Потом я слышал, как Паве сказал, что в этом розыгрыше участвовать отказывается.
– Это потом было – когда?
– Когда я возвращался после встречи с тобой. Он вышел из каюты своих друзей и сказал.
То есть, в принципе, он мог говорить о чем угодно, это Серж решил, что про нас.
– Хорошо. Давай теперь про то, что слышал в душе.
Кстати, надо проверить, во всех ли каютах такие тонкие переборки?
– Мари, я же рассказал… – заканючил Серый-Серый.
– Ты же хочешь, чтобы я тебя простила?
Я с тобой, дорогой, и так очень мягко. Попробовал бы ты так вести себя в Управлении!
– Да, очень хочу!
– Сосредоточься. Во-первых, голосов ты точно не разобрал?
– Точно. Мари, ты ведешь себя как…
Как оперативный сотрудник УВБЗ. Знаю. Но сейчас мне все равно, и ты – не одноклассник Маши.
– Не отвлекайся, Серж. А сколько человек разговаривали – это ты можешь сказать?
– Двое… Мне кажется, двое.
– Можешь повторить дословно?
– Мари… Я был взвинчен… Но я очень постараюсь. Первый сказал: «Принимаю ставки». Второй… кажется… «Дегри ее не получит». А первый, вроде бы: «У нас есть еще Ю и Поделан». Второй… можно, я не буду это повторять?
– Что? Что Машка – шлюха?
– Нет… Он выругался, Мари, просто выругался.
Ладно, поверю.
– И что дальше?
– Первый засмеялся – знаешь, неприятно так – и добавил: «Ты же так в ней уверен». А второй сказал: «Иди отсюда».
– И…?
– И все. Больше я ничего не слышал.
– Уверен?
– Уверен.
– То есть имени Маша ты ни разу не слышал, но понял, что речь обо мне?
– Мари, а о ком еще? То есть, я, конечно, думал о тебе… и о твоих словах… Но в контексте – о ком еще, Мари?
– Ладно, Серж. План таков. На сегодня ты – счастливый любовник. Разрешаю тебе хвастаться, но не переборщи.
– То есть, про семь оргазмов за пятнадцать минут – не говорить? – ехидно улыбнулся он.
– Можешь сказать про пять, – великодушно разрешила я. – А вот про все остальное – молчок. Запомни, твоя Мари вообще не разговаривала, у вас с ней было более интересное занятие.
– Мари, но я… не понимаю, – удивился Серж. – Ведь ты… ты не…
– Откуда тебе знать? – усмехнулась я. – Девушки – существа загадочные.
Убеждаться в этой истине Сержу предстояло еще не раз. До ужина он должен был возвестить о своей победе как можно большему количеству человек. С тем я его и отпустила. С прогулки по кораблю вернулась Юлька и, не успев выспросить меня толком, умчалась по просьбе Двинятина устраивать ликбез по мьенгу для Лайзы, Анастази и Сунибхо.
А я осталась в каюте. Подумать о том, что еще умолчала Маша про своих одноклассников. Было и второе дело, для которого пришлось навестить соседей. Вернее, соседок.
Слева от нас проживали Брунгильда Таня с миловидной подругой Леной. Я перевела визор в режим воспроизведения и поставила какую-то новостную программу. Звук отрегулировала так, чтобы добиться примерного уровня громкости обычного разговора. Теперь мне надо было всего лишь зайти к соседкам и побывать в их санитарном отсеке.
Предлог выбрала самый примитивный – узнать марку шампуня, все же волосы Брунгильды выглядели безупречно. И только войдя, задумалась – а может, Маша давно знает все секреты красоты бывшей одноклассницы? Пришлось на ходу перестраиваться.
– Таня, ты занята очень важными исследованиями. Скажи, могу я чем-то помочь?
Была уверена, что получу отказ, но… Максимова удивила:
– Маша, молодец, что сама пришла. Вот тут, – она выложила передо мной несколько карт памяти, – наши дневники. Ничего сложного, просто заноси в них каждый день те задания, что будет давать нам Илья. Пока летим – вообще ерунда, у всех занятия по мьенгу, просто проставь часы, хорошо?
– Хорошо, – согласилась я.
Потом спрошу у Юльки или просто посмотрю, как вели дневники раньше. Никогда не думала, что студенты ведут дневники…
– Маш, это дневники наблюдений и опытов, – пояснила Лена. – Экспедицию нам засчитают, как академическую практику.
Я кивнула, мол, обычное дело. Хотя больше, чем написание отчетов, меня злит лишь общение с прессой… Таня же продолжила:
– И, Маш, присмотри за мальчишками. Опять концерты собираются устраивать каждый вечер. Сама знаешь, чем это обычно заканчивается.
Чем? Ну, Маша! Ну, дай только вернуться!
– Тань, а что такого? – нейтрально сказала я, надеясь вывести ее на спор и узнать хоть что-нибудь.
– У нас важнейшая миссия, – холодно сказала Таня. – А у них одни песенки-чудесенки на уме. Лена, я тебя убедительно прошу поговорить на эту тему с Владисом. А тебя, Маш, с Андреем.
– Я поговорю, – быстро пообещала Тулайкова.
Слишком быстро, и это заметила не только я.
– Лена, я о ч е н ь убедительно прошу, – добавила металла в голос Брунгильда.
– Таня, ты же знаешь, он меня не послушает. Музыка для него очень важная часть жизни. Мы просто опять поругаемся, – простодушно призналась Лена.
– Ты слишком много позволяешь своему Комаровски.
Мы с Леной обменялись понимающими взглядами и промолчали. Причем мой взгляд наложился на непроизвольное движение Машиных глазных мышц. Неужели начинается долгожданное слияние?!
– Как я могу ему что-то не позволять?
В голосе Лены мне послышалась беспросветность. Но, может быть, просто послышалась?
– Лен, мы с тобой это обсуждали много раз.
– Маш, ну скажи – можно что-то запретить Солнцу? – Лена едва ли не с мольбой посмотрела на меня.
– Солнцу? Нет, – ответила я, разумея в виду наше светило, а вовсе не Логинова.
Что можно запретить солнечному мальчику, придется выяснять опытным путем.
– И, тем не менее, девочки, я прошу вас помочь мне пресечь увлечение мальчиков, – в данный момент светловолосая Таня очень напомнила мне последний известный снимок самого крупного антарктического айсберга «Гербера-98».
– Хорошо, Тань, я сделаю все возможное, – легко пообещала я. – А пока… Девочки, как вам нравится на корабле? Как устроились?
– Хорошо, – безразлично пожала плечами Таня.
– А ты как? – спросила Лена. – С Маникевич сложно, наверное?
Прости, Юля, у меня не было другого выхода.
– Очень. Представляешь, мне даже некуда поставить косметику. Она все пространство заняла своими вещами.
– Да ты что? – посочувствовала Лена. – И как же ты теперь?
– Вот видишь, почти без макияжа, – изобразила горестный вздох я. – Даже не знаю, что делать…
– Все-все? – подозрительно переспросила Таня. – Так не бывает. Ты в санотсеке второй карман видела?
Юля, я обязательно сделаю тебе какой-нибудь подарок!
– Нет, Тань. Покажи!
Таня показала. А я убедилась, что никаких посторонних звуков из нашей каюты в соседской не слышно.
Время, оставшееся до ужина, пришлось посвятить заполнению академических дневников. Потом примчалась Юлька, сказала, что у нее совсем нет времени, но она все еще ждет объяснений по поводу Сержа.
Объяснения я дала максимально туманные, дескать, розыгрыши в подобном духе типичны для нашей милой компании одноклассников, и что теперь мы с Сержем, в свою очередь, разыграем их.
Перед ужином заглянул Дегри с отчетом – ему удалось оповестить лично только Пашу, Мишу и Аркашу, а до остальных, сказал он, благая весть дойдет быстро, надо только прийти вместе на ужин и потом также вместе уйти.
– Но у нас после ужина занятия, – возразила ему Юлька, – в группе ты и твои соседи.
– Жули, я просто провожу Мари до каюты, – лукаво улыбнулся ей Серж, – а потом я весь твой.
Я сочла предложение Дегри вполне здравым, возможно, у парня даже будет шанс реабилитироваться. Мы пришли в столовую вместе, поужинали, демонстрируя увлеченность друг другом, и вместе ушли, не обращая ни на кого внимания.
Потом Серж умчался на занятия, а я – по случаю более-менее послушного поведения тела – решила выполнить самые простые упражнения на растяжку. Оказалось, что тело Маши довольно гибкое, связки и суставы в отличном состоянии, и им нужно только постепенное повышение нагрузки. Пропотев как следует, отправилась в душ.
И тут меня ожидало новое открытие. Из соседнего номера раздавались громкие голоса. Слова на самом деле были слышны отчетливо, и по интонациям я смогла различить Таню и Лену. Да и суть была мне уже знакома – Брунгильда опять требовала пресечь на корню музыкальную заразу. Ей-ё, значит, повышенная звукопроницаемость существует, но она слегка односторонняя.
Я наскоро высушила волосы – кстати, Машины волосы та еще головная боль – и вышла, услышав, как Таня напутствует подругу: «Иди и без результата не возвращайся».
Вовремя вышла, потому что Лена, видимо, решила отсидеться у меня. Я впустила жертву дружбы, но ее словам удивилась.
– Маш, – начала она просительно, – меня Таня к мальчикам на репетицию посылает. Пойдем со мной, а?
– Лен, Таня ведь хотела, чтобы мы повлияли на ребят в обратную сторону, нет?
– Таня не понимает, о чем говорит, – сердито сказала Лена. – Для Влада музыка – глоток свежей воды. Да что я тебе объясняю, ты и так знаешь. Если Тане надо, пусть сама идет и запрещает. Я со своим парнем ругаться не собираюсь.
– Ну… Ладно. Но что я там буду делать?
– То же, что и раньше! – воскликнула обрадованная Лена. – Помнишь, как мы в школе ходили к ним на репетиции? Посидим, послушаем, вспомним старые добрые времена…
Старые добрые времена? Гм… Никогда не была ценительницей прекрасного, но если это поможет собрать хоть немного информации… Почему бы и нет?
Так я оказалась в одном из отсеков второй палубы, где добрый Кейст выделил мальчикам помещение для репетиций. Подозреваю, что просил за них Двинятин, никого другого каперанг и слушать бы не стал.
– Ленка! Машка! Заходите! – обрадовались Солнце и Сетмауэр.
А Комаровски подошел к нам, поставив на пол гитару, нежно поцеловал Ленку и, потянувшись с тем же ко мне, насмешливо прошептал:
– Удивила.
Делать вид, что не поняла, не потребовалось. Я действительно не поняла, о чем он.
– Ребят, мы не помешаем? Нас, правда, потом Таня отругает, – я похлопала ресницами. – Но…
– Машка, забудь, – сказал Кирилл. – У нее в последнее время навязчивая идея. Садитесь, девчонки.
– А… Тхао и Ингвар не возражают? – продолжила расспросы я, помня о том, что играть с Машиными одноклассниками они стали уже в Академии.
– Разве можно возражать против присутствия самой Марии Петровой? – нордический блондин Ингвар отставил в сторону какой-то странный, поблескивающий желтым металлом инструмент, такой же длинный и тощий, как он сам.
Инструмент был изогнут на конце, а еще у него были кнопки по бокам. Обязательно рассмотрю потом поближе.
– Тхао, ты как, не возражаешь? – спросил Солнце.
Красивый до слащавости азиат, в которого Машка запретила влюбляться, поднял голову от какой-то круглой штуки… Кажется, она называется барабан? Словом, он поднял голову и посмотрел на меня темными раскосыми глазами. Улыбнулся и помахал рукой.
– Не возражает, – перевел Солнце. – Девчонки, ну садитесь уже! Времени совсем мало!
– Поехали, парни, – поддержал его Комаровски, вновь вешая себе на шею гитару.
Сначала какофония звуков оглушила. Потом… я уловила мелодию. Потом… вступил Солнце. Его голос – довольно высокий для парня – мягко обволакивал, пока он пел спокойно. Когда пел эмоционально и громко, голос становился звонче и, одновременно, глубже, и… я, кажется, опять утратила контроль над телом. И вместе с ребятами стала орать легко запоминающийся припев:
Потом я, конечно, поняла, что это было. Машина эйфория плюс моя собственная реакция на уникальный тембр Солнца. Но это было потом.
Солнце улыбался – казалось, только для меня. И я бы забыла про все свои планы – посмотреть на ребят во время игры, оценить, по возможности, каждого – если бы не странное приветствие Комаровски. Оно зацепилось за что-то в не моей голове и не давало покоя. Так что мы с телом разделили функции. Оно пело и радовалось, а я размышляла и наблюдала.
Кирилл играл и пел самозабвенно, так же, как Солнце. Тхао стучал по своему… барабану, лукаво поглядывая на нас с Леной. Ингвар дудел в свой… свое… блестящее не знаю что, обнимая его длинными тонкими пальцами, как женщину. И как они умудрялись вступать всегда вовремя и в такт? А вот Комаровски…
Комаровски изображал шоу одного актера – кривлялся, прыгал вокруг Кирилла и Ингвара, посылал Лене воздушные поцелуи. Но глаза его при этом оставались холодными, а взгляд оценивающим. И смотрел он чаще всего на меня.
Маша-Маша, ну почему я не дожала тебя тогда, когда ты не захотела говорить про этого парня, сообщив только, что доверять ему нельзя?
– Отбой по кораблю, – перекрывая музыку, сообщил бортовой ИИ.
Лена хихикнула:
– Как в лагере в седьмом классе.
Да? Нет, мне лучше помолчать. Мы с телом синхронно вздохнули. Оно все помнило, только сказать не могло. Мальчишки, конечно же, расходиться не хотели. На то они и мальчишки.
– А ну его! – азартно выкрикнул Солнце.
Тхао и Кирилл поддержали, но рассудительный Ингвар сказал:
– Они закроют отсеки, и будем мы ночевать на полу второй палубы.
– Да, парни, это ж Космофлот, они все могут, – в тон ему проговорил Комаровски. – Собираемся и по каютам.
Лена тут же поднялась и потянула за собой меня.
– Спасибо, мальчики.
– Как? Только спасибо?! А поцеловать?! – хором спросили нас.
Они, наверное, и это репетировали?
Лена пошла прямо к своему Комаровски, и легким поцелуем в щечку ей отделаться не удалось.
– Все, как всегда, – рассмеялся Кирилл. – Маш, тебе отдуваться за обеих.
Ой-ой-ой… Что говорила в таких случаях Маша? Я молча подошла к Ингвару, легко мазнула губами по его щеке и тут же повернулась к Тхао. Тот покачал головой и показал рукой на губы:
– Со мной ты так просто не отделаешься.
– А как же Сай Дже? – ехидно спросила я.
– Что Сай Дже не узнает, то ей и не повредит, – заявило это чудо.
Ну ладно, кукольный мальчик. Держи свой поцелуй. В лобик.
Смех Солнца был таким заразительным, что Кира я целовала раз пять – все неудачно, мы то сталкивались носами, то лбами в новых приступах хохота. С Логиновым стоило бы обойтись так же, но он сам легко чмокнул меня в нос, взял за руку и повел на выход. Так естественно, будто делал это каждый день.
Нет, возможно, он поступал так и раньше, но не со мной. Хотя… телу было приятно. Впереди целеустремленно вышагивал Кир, пытаясь догнать Тхао и своего благоразумного соседа – Ингвара. А Комаровски с Леной уже покинули вторую палубу. Когда Солнце остановился у нашей с Юлькой двери, стало ясно – в свою каюту ему путь заказан. Так же, как и то, что до утра Лена не вернется.
Но его это совсем не беспокоило. Он улыбнулся и безмятежно поправил висевшую за спиной гитару. Приглашать его к себе бессмысленно, там Юлька. Ей завтра работать и работать в том же темпе. Пусть спит.
Мы с телом, посовещавшись, двинулись к каюте напротив. Она была пустой, вопрос только – заперта или нет.
– Умница, Машка, – сказал Солнце своим невозможным голосом.
Не знаю, как бы я реагировала на него, будучи в своем теле, но Машино передавало совсем недвусмысленные сигналы. Похоже, она стопроцентная аудиалка. Особенно если вспомнить реакцию на голос Двинятина. Дверь мягко закрылась за нами, и Солнце уверенно шагнул к койке.
– Как давно мы с тобой не разговаривали, – сказал он. – Ты помнишь, когда это было в последний раз?
Я покачала головой.
– Ты сегодня молчаливая, – он заглянул в глаза Машеньки. – Что у тебя произошло?
– Все хорошо, – ответила я.
– Ну и ладно, – легко согласился Логинов. – Хочешь, я тебе спою?
Я почувствовала предвкушение – явно не мое. Для тела Маши это было не внове. А вот мне никто никогда не устраивал персональных концертов. Несправедливо! И Солнце провел пальцами по струнам, словно пробуя звук… Взял первые аккорды, а потом запел.
Как же много потеряло человечество, перейдя на синтетическую – неживую – музыку… Одна песня сменяла другую, пронимая до… до моей психоматрицы, и слова казались наполненными глубоким смыслом, а струны гитары заменяли собой все синтетик-оркестры мира.
– Ну вот, Машка, ты опять плачешь, – сказал вдруг Солнце, откладывая инструмент в сторону.
С удивлением провела пальцем по щеке и уставилась на влажную кожу. Слезы текли, текли сами по себе, а я… опять не контролировала процесс. Кажется, это когда-то давно назвали катарсисом? Или – великой силой искусства? Запуталась.
– Маш, ну, Маш, успокойся, – прошептал Логинов.
Взял не мое лицо в свои ладони и начал сцеловывать все бегущие слезинки. Я… подумала, что заслужила небольшую разрядку, тем более, что изрядную долю стрессов мы с телом пережили из-за недомолвок и откровенных утаиваний его хозяйки. И перехватила инициативу.
Солнце зажегся легко. Он все, наверное, делал легко. А меня, ко всему прочему, еще и разбирало любопытство – каково это, любить в другом теле? Поэтому мы оба спешили – спешили сорвать друг с друга одежду, поймать губами другие губы, испробовать сладкий яд наслаждения…
Мелькнула мысль, что про яд я теперь буду вспоминать каждый раз.
– Не отвлекайся, – простонал мне в губы Солнце.
Откуда он знает?! Еще один аналитик?!
– Маш-ша-а… Ты еще можешь думать? Сейчас исправим…
Его движения замедлились, ласки стали невесомее, а поцелуи, наоборот, глубже. Надо признать, что не мое тело он знал намного лучше меня. Спустя миг я действительно не соображала от гормональной бури, взорвавшей Машин мозг. А чуть позже меня настиг оргазм, да какой! По моей личной шкале – баллов на семь, не меньше! А ведь я ощущала все это опосредованно…
Потом мы лежали рядом, постепенно остывая и отдаляясь друг от друга. Пальцы Солнца выписывали замысловатые фигуры на моем… Машином животе, но я знала – он уже не со мной. Да и я не чувствовала ничего, кроме благодарности за снятие стресса.
– Почему ты пошла со мной, а не с Киром? – неожиданно спросил Логинов.
– Потому что ты позвал, а он – нет, – ответила я бездумно.
Ей-ё! Кажется, это слияние! Тело и я… Мы были вместе! И я дала верный ответ!
– Бедный, наивный я… – рассмеялся Солнце. – Значит, никакой любви?
– Какая любовь? – ответила я почти словами Юльки. – Гормональное подростковое безумие.
Сказала и поняла, что именно так все с Машей и было. Плюс его невероятный голос и обаяние.
– А у Кира… тоже гормональное подростковое? – вдруг серьезно спросил он.
– Я не знаю.
– Знаешь, Маша. И я знаю. Очень тебя прошу, подумай.
– Ладно, – я зевнула, – давай спать.
Подумаю, обязательно подумаю, но не сейчас.
– Спи, – ответил он, – а я попишу, меня после тебя вдохновением накрывает.
Рано утром, первой выходя из будто бы пустой каюты, я столкнулась с Леной, тоже возвращавшейся к себе. Мы с пониманием переглянулись и открыли каждая свою дверь.
Тишину я соблюдала напрасно: Юльки на месте не было. Не могу сказать, что пару часов до завтрака я сильно о ней беспокоилась. Денек предстоял не простой, ситуация в студенческом коллективе сильно попахивала… неприятностями. И я решила, что лучше на корабле успеть разобраться с источником вони, чем потом делать это на планете, параллельно разыскивая пропавшего биолога.
В первую очередь, дело касалось одноклассников Маши. Из расклада я сразу убрала Лену – возможно, она что-то знает, но в происходящее не вмешивается. Таня-Брунгильда… вызывала смешанные чувства. Она, безусловно, лидер… Но ее лидерство лично мне не казалось абсолютным. Иначе почему она отправляла нас с Леной приструнить ребят-музыкантов? Видимо, в школе вопрос решался проще – там они еще подчинялись ее авторитету. Теперь… Похоже, что Солнце, Кир и Комаровски открыто бросили ей вызов. Отказались быть послушными мальчиками.
Теперь вернемся к троице «Паша, Миша и Аркаша». По некоторым их словам было понятно, что эти остались верными своему лидер-капитану. В итоге получалось противостояние трое на трое. Насколько оно острое? Все ребята талантливы, каждый – надежда Земли, лучший в своей области. И здесь конкурентами друг другу они не были.
И тут меня осенило – Маша! Вот камень преткновения! За ней ухаживал Серов, возможно – Сетмауэр, но выбрала она Солнце. Про остальных я просто ничего не знаю. Возможно, ее сексапилом сражены все! Включая Комаровски и Климова, которые, вроде как, имеют по собственной даме сердца.
Дать бы ей хорошую затрещину!
Будь я в своем теле, просто поговорила бы с каждым, при необходимости – ткнула бы носом в то, куда всех этих молокососов могла загнать текущая ситуация. Но… Здесь придется изворачиваться. Сначала довести до абсурда, а потом смотреть, откуда прилетит. Словом, старая добрая ловля на живца.
Ненавижу секретчиков!
Юлька влетела минут за пять до начала завтрака.
– Ни о чем не спрашивай! – заявила она, кидаясь к своему нарядохранилищу. – Сама ничего не понимаю, но он – потрясающий!
Да. Вот и первый Он. Юлька времени зря не теряет. Пока она торчала в санотсеке, в дверь тихо поскребся Серж. Ну, начинаем.
Я вышла к нему из каюты, увидела идущих навстречу Тхао и Климова, и, прильнув к Дегри всем телом, страстно поцеловала. Кажется, перестаралась, ну, прости, милый, ты виноват. Будешь отрабатывать.
– Мари, – хрипло спросил меня он, когда ребята прошли за поворот, и я быстро отпрянула назад. – Ты меня простила?
Я, надеясь, что Юлька уже готова, толкнула нашу дверь. Дегри, конечно, понял меня неверно, попытался облапить, но я была начеку.
– Сержик, мы продолжаем играть во вчерашнюю игру. Ни о каких отношениях между нами не может быть и речи.
– Мари, тогда не делай так больше, – простонал он. – Жестокосердная la belle dame sans regrets!
– Это Машка-то безжалостная?! Да я бы тебя еще вчера придушила, – воскликнула переводчица.
– Она настолько же красива, насколько жестока, – продолжал плакаться Серж.
Юлька – вот ехидна! – предложила ему сенсетик с этикеткой «Сладкая утренняя разрядка».
– Сейчас мне поможет только холодный душ, – честно признался парень.
– Может, тебе косметического льда отсыпать? – сжалилась переводчица.
– Издеваетесь, да? – обиделся Серж.
– Я над тобой еще не так поиздеваюсь! – взъярилась Юлька. – Быстро повторил неправильные существительные на букву «хью»!
Ну, или какую-то похожую на нее букву. Представления не имею об алфавите мьенгов.
Неправильные существительные звучали для меня совершенно чуждо, но Сержу помогли. Он начал перечислять их, понукаемый строгой учительницей, ошибался, исправлялся, и, в конце концов, сказал:
– Спасибо, Жули.
– Вот то-то же, – проворчала она в ответ.
И мы пошли завтракать. За столиком экипажа мужа не оказалось, и я переключилась на студентов. Солнце улыбался светло и радостно, Кир поднял руку в знак приветствия, Комаровски смотрел внимательно – как я держалась за Сержа, как улыбалась ему… Как старательно опускала глаза, когда Дегри шептал мне на ухо: «Какая вкусная тут каша» и тому подобные глупости.
А вот Аркаша смотрел с обидой. Паша с Мишей пытались его отвлечь, разговорить… с переменным успехом. Таня держалась с достоинством ледяной королевы, Лена… С ней мы взглядами не встречались, она просто не поднимала глаз от тарелки.
Обед прошел в том же ключе, за исключением появления Андерсена. Убедившись, что выглядит муж хорошо, я спокойно поела. А после обеда в коннекторе – по дороге в наш отсек – меня остановил Двинятин.
– Мария, будьте любезны вернуть дневники моих студентов. Я запрещаю вам делать в них какие-либо записи.
– Почему, Илья Петрович? – я наивно похлопала глазами.
Тело слушалось и на него не реагировало! Победа!
– Татьяна не имела права передавать вам – постороннему человеку – дневники академической практики.
Да мне от этих дневников – только лишняя головная боль! Почему тогда кажется таким важным отстоять решение Максимовой? Разберусь потом. И я кинулась в атаку:
– Если я не являюсь членом экспедиции, вспомните, уважаемый Илья Петрович, что я работаю доверенным секретарем ректора нашей с вами Академии. Так что совсем уж посторонней быть никак не могу, верно?
– Это не дает вам права заполнять дневники моих студентов, – стоял на своем Двинятин.
– То есть писать письма от имени Михаила Андреича таким людям, о которых вы, боюсь, только по визору и слышали, я права имею? А заполнить дневник академической практики – нет? Или вы думаете, что я не смогу впоследствии держать язык за зубами? Да я подписку давала, между прочим! И с секретным режимом знакома не понаслышке!
– Если вы были знакомы с секретным режимом, то сразу бы пришли ко мне и отдали дневники, – как-то устало ответил Двинятин.
– Илья Петрович, я могу дать еще одну подписку – лично вам. Подумайте, сколько времени мы сэкономим для исследований, если студентов и вас освободить от бумажной работы, – сама терпеть не могу отчеты, но куда теперь деваться?
– Мария, – я почувствовала, что он готов сдаться, – вы просто не сможете.
– Я – профессиональный секретарь. Работать с бумагами, составлять отчеты, письма и – да, заполнять дневники – суть моей профессии. Вы еще колеблетесь?
– Вы не входите в состав участников экспедиции, на вас не выделено средств, вы…
– Буду жить у своего отца, который, если вы забыли, организовал для Академии эту экспедицию.
Надо было дожимать, и я, по наитию, подняла на него глаза и доверчиво сказала:
– Пожалуйста, Илья Петрович, я трудоголик, я не могу без работы!
– Так это вы, получается, выпросили у Максимовой дневники? – даже слегка растерялся Двинятин.
– Я.
Кто-то донес на Таню! И я, кажется, знаю, кто.
– Все равно придется снять с нее баллы, – пробормотал он себе под нос. – Хорошо. Зайдите ко мне, напишите заявление, подписку о неразглашении, а потом я завизирую все у ректора.
Конечно, зашла и написала. А пока писала – огляделась в его каюте. Просто так, без задней мысли. На столе красовалась столь любимая Юлькой рашпа – что-то типа заколки для волос, которую она привезла из последней поездки на Амодикею и отчаянно хвасталась уникальной стайповской работой. Ну… Юлька! Спасибо!
– Илья Петрович, не снимайте баллы с Максимовой.
– Да? – насмешливо произнес он. – Может быть, вы и замечательный секретарь, но учить меня делать мою работу – еще не доросли.
– Что вы, я не учу, – ответила я, скромно опустив глаза. – Я предлагаю сделку – вы не снимете баллы с Тани, а я промолчу о том, где сегодня ночевала Юля.
И выразительно уставилась на заколку. Слегка переиграла, конечно, но в чужом теле – не удивительно.
– А Михаил Андреевич знает, что его секретарь не брезгует шантажом? – по-прежнему насмешливо ответил Двинятин.
– А вы ему доложите, – предложила я. – И сразу все поймете. Со мной выгоднее дружить, Илья Петрович.
– Никакой сделки не будет, – жестко ответил тот.
– Ладно, – согласилась я. – То есть, шантаж – это плохо. Я поняла. А доносы, видимо, хорошо? Какая удобная мораль.
– О чем вы? – будто бы даже удивился он.
– О том, кто рассказал вам про дневники. Руководствуясь, конечно же, заботой о секретном режиме.
– Однако… А я вас недооценил, – как-то по-другому посмотрел на меня Двинятин. – А почему же он это сделал?
– Думаю, чтобы дискредитировать в ваших глазах Татьяну. Ну, и меня заодно.
– Да бросьте… С чего вы это взяли? – спросил он, внимательно наблюдая за мной.
– А вы давно знакомы с группой? – спросила я. – Не замечали, что у них несколько нездоровые отношения внутри коллектива?
– С этой точки зрения… Пожалуй, и меня кое-что настораживает, – внезапно согласился он. – Мария, сделки не будет. Будет договор.
Договор, так договор. Меня все устраивало, особенно то, что мужик оказался внимательным и сообразительным. Значит, в нужный момент поддержит, если я вдруг не справлюсь. Или, хотя бы, не станет вредить. Здесь страховать меня некому.
Из каюты Двинятина я вышла, как следует покусав зубами губы, растерев руками щеки и слегка растрепав волосы. На всякий случай. Вдруг тот, кто донес на нас с Максимовой, бдит и отслеживает мои перемещения? К тому же, это еще один плюс в копилку абсурда. К сожалению, точно выяснить, откуда прилетит, я еще не смогла. Значит, играем дальше.
В коннекторе никого не было, но я все равно томно вздохнула и пошла прямиком в отсек экипажа. Мне повезло, навстречу шел разведенный Бен. Сначала соврала, что заблудилась, потом, когда он утратил остатки бдительности, напросилась на экскурсию в навигаторскую. Надо сказать, что контакт с телом продолжал улучшаться, и там, где я бы еще подумала, Машины рефлексы работали на опережение. Во всяком случае, наивные взгляды уже получались автоматически.
Поахав в навигаторской над показанным бортовым ИИ окном в открытый космос и задавая самые тупые вопросы, которые только могла изобрести, я заработала стойкую неприязнь Юджина. А вот заглянувший – чисто случайно! – Кейст поморщился лишь один раз. И я поняла – опять переигрываю. Полчаса, отведенные мной на этот спектакль, истекли. А муж так и не появился.
Пришлось виснуть на Бене и умолять доставить меня поближе к пассажирскому отсеку. Тот, вроде бы, был готов и на большее, но каперанг походя заметил, что ждет от него какие-то там расчеты. Бен заторопился, и смазал мне концовку представления. Поцеловать его на прощанья я не успела даже с учетом Машиных рефлексов.
Потом я все же попала в свою каюту, вспомнила, что Маша, как Юля, должна часто менять наряды, и переоделась в легкомысленное платьице с широкой летящей юбочкой, замечательно подчеркнувшее тонкую талию Маши. Быстро просмотрела дневники и расписание занятий мьенгом. У Сержика как раз урок. А вот его соседи по результатам вчерашнего тестирования попали в другую группу. И я пошла к Климову. Тот, предсказуемо, был не один, а с друзьями. То, что нужно.
– Мальчики, вы Сержа не видели? – спросила я, скромно потупившись.
– А что, потерялся? – язвительно уточнил Милешин.
– Да, – сказала я, полностью копируя Машину наивную манеру речи. – Я думала, он зайдет после обеда…
– Так он, может, и заходил, – ответил Мишка. – Только тебя не дождался.
Аркашино лицо побледнело, потом резко покраснело, и он поднялся, сжав кулаки.
– Маша, ты…
Слово он так и не произнес, что позволяло мне спустить ситуацию на тормозах.
– Вижу, мне тут не рады. Пойду, пожалуй.
– Иди, иди, Маш, и подальше, – напутствовал меня Паша.
Я, вполне довольная собой, вышла. Значит, все-таки за мной следят. А учитывая то, что напротив каюты Двинятина проживают Солнце и Комаровски… Сложить два и два довольно легко.
Перед ужином я предупредила Дегри, чтобы был настороже. Ведь кто знает этих неадекватов, прилететь может и ему. Он внимательно выслушал и спросил:
– Мари, а т е б е не угрожают?
– Серж, да что мне сделается? – беззаботно рассмеялась я. – Мальчиков надо поставить на место, вот и все.
Серж кивнул и стал решительно закатывать рукава. Пришлось заливаться слезами, умоляя никуда не лезть. Я бы пригрозила штрафными санкциями от Двинятина – кстати, Дегри уже знал все новости. К его чести надо отметить, что не поверил. Так вот, я бы пригрозила. Но слезы потекли сами собой, и эффект от них превзошел все мои ожидания. Надо бы поучиться так красиво плакать, в будущем – я надеюсь, оно у меня будет – пригодится.
Мои слезы и заламывающего руки Сержа застала Юлька. Она только зыркнула на студента, и он мигом испарился, пообещав ничего не предпринимать, не посоветовавшись.
– Ну, колись, подруга, про что болтает вся группа? – сердито начала переводчица.
Я подняла руки в защитном жесте:
– Юль, клянусь, ничего не было.
– Так-таки ничего?!
– С Двинятиным – ничего, – уточнила я.
– Да это ясно, – отмахнулась она, – я про Логинова!
– Слушай, я же сказала, все в прошлом, – повторила свои же слова и резко поднялась. – Нам пора на ужин.
– Ну Машка! Ну мне же интересно!
– Вот вечером…
– Да я вечером уже не появлюсь, – как само собой разумеющееся сказала она. – Сама понимаешь, надо ковать, пока горячо.
– Тогда завтра, когда выйдем из прыжка, – решительно ответила я и потянула Юльку на выход.
Это очень удачно, что она больше не появится в нашей двухместке, будет свобода для маневра.
На ужине Кейст официально объявил, что после девяти часов все должны разойтись по каютам. Гиперпрыжок, пояснил он, требует полной сосредоточенности экипажа, а безопасность пассажиров напрямую зависит от наличия каждого на своей койке. В пристегнутом виде.
– Простите, – вежливо спросил Комаровски, – а сколько времени мы должны быть пристегнуты?
– Как минимум, час-полтора. Бортовой ИИ оповестит вас, когда можно разблокировать ремни. Но покидать каюты до утра не рекомендую.
– Все слышали? – внушительно спросил Двинятин.
Я бы еще добавила, все ли поняли. Это сборище гениев, на мой взгляд, имело крайне смутное понятие о дисциплине. Пожалуй, за исключением Тани-Брунгильды.
Она пообещала, что перед прыжком лично пройдет по каютам и проверит, все ли на месте. Комаровски выразительно скривился. В остальном все внимание досталось нашей паре. На нас с Дегри не косились только Таня, Лайза и Сунибхо. Переводя взгляды, если я или Серж поднимали глаза. Да еще Аркаша смотрел только в тарелку. Да Солнце с Киром были поглощены каким-то спором, не обращая внимания ни на что вокруг.
А Юлька активно переглядывалась с Двинятиным. Похоже, она на самом деле решила захомутать начальника экспедиции. А мне так захотелось посмотреть в глаза мужа… Вот с чего это, а?
Афонасьев сидел далеко справа от меня, его почти полностью загораживал Кейст. Я видела только часть его небритой щеки и темные волосы, уложенные волосок к волоску. Вот странно, на Земле я никогда не замечала его щетину… может, в рейсе он дает коже возможность отдохнуть?
Дегри проводил меня до каюты, но не зашел. Видимо, опасался, что я опять начну слезоразлив. Да… Кто бы мог подумать, что слезы – это тоже оружие? Я трогательно чмокнула его в щечку, он поднес мою руку к губам.
– Будь осторожен, – еще раз напомнила я.
Он закатил глаза, скорчил рожу, потом улыбнулся своей лукавой улыбкой и ушел.
Все оставшееся время я занималась дневниками. В девять бортовой ИИ оповестил о готовности к прыжку и начал обратный отсчет. Я заблокировала дверь и пристегнулась. Конечно, надо быть полной идиоткой, чтобы дать возможность кому-то взять тебя тепленькой и уже связанной ремнями. Я была готова рисковать, но предпочитала риск разумный.
Час и семнадцать минут пролетели незаметно. В раздумьях, достаточно ли я подогрела обстановку для взрыва. Вроде бы, сделала, что могла – Дегри, Двинятин, Бен… Ах да, чуть не забыла – Солнце и ректор. Для нежной психики гениев должно хватить. Правда, кто именно сдетонирует, я по-прежнему не знала. Предполагала, конечно, но лишь процентов на девяносто.
И когда ИИ разрешил отстегнуть ремни, что означало – корабль вошел в гиперпространство – я даже не думала, что все случится так скоро.
Я лишь на всякий случай разблокировала дверь и высунула нос в коридор. А он стоял и ждал, был уверен, что выйду.
– Какая встреча! А я как раз к тебе, дай, думаю, навещу подругу детства. Может, узнаю, почему она всем дает, а мне нет?
– Может, потому, что ты не просишь? – сказала я, глядя в его искаженное ненавистью и похотью лицо.
– Как все, оказывается, просто… – с издевкой протянул он. – Надо было всего-навсего попросить. Но теперь, Маш, поздно.
И грубо втолкнул меня внутрь, не забыв нажать блокиратор.
– Сам возьмешь, Аркаш? Насиловать будешь? – я отступила на шаг.
– Насиловать?! Да я не возьму тебя, даже если ты меня умолять будешь! После Солнца – взял бы, а после этих всех – нет, Маш. Ты ж мою мечту растоптала! Ты веру мою разбила! Я тебя… просто убью!
И этот псих кинулся на меня с растопыренными руками.
Я была готова. А вот тело… Ей-ё, сама виновата, вовремя забыла о полной детренированности! Увернуться смогла, а вот довести физиономию Серова до встречи со стенкой – нет. Сил не хватило. Толкнула его в спину открытой ладонью, так, кажется, еще и растяжение связок заработала. А он толчка не почувствовал, обернулся, схватил за горло. Стал душить.
Глаза у него были бешеные. Я только и смогла ткнуть в один из них пальцем другой, не поврежденной, руки. На миг его хватка ослабла, и я попыталась ударить в пах. Вот подлость-то! Слабенькое тело Маши даже этого полноценно не смогло!
– А знаешь, Маш, – прохрипел он, – я передумал. Ты так забавно дергаешься, что я возбуждаюсь.
Как-то резко он развернул меня спиной, больно заломив локоть – зря я его жалела, зря! – и ткнул лицом в койку. Ладно, это я стерплю, не сахарная. Главное потом, когда мелкий гаденыш расслабится, успеть и не оплошать. Звуки и резкие рывки, отдававшиеся болью в руке, оповещали меня о том, что Серов пытается снять часть одежды.
– Ну что молчишь, Маруся? Что не зовешь на помощь? Где защитнички? Разбежались? – пыхтел он, задирая мое платье. – А может, попросишь прощения? За все эти годы, что я…
Что он за все эти годы, я так и не узнала. Послышался резкий щелчок, дверь открылась, и такой знакомый голос сказал:
– Ну студентики… Ну достали!
Боль в руке стала нестерпимой, а потом ослабла – сразу после звука удара в челюсть. Андерсен на такие мастер. Я хотела встать, но вместо этого медленно опустилась на колени. Адреналиновый взрыв накрыл тело Маши, его заколотило, из глаз потекли уже настоящие слезы.
– Ну-ну, что ты… – сказал муж и, присев рядом, положил руку мне на плечо. – Успокойся, он тебя больше не тронет.
Я с трудом развернулась к нему и схватилась здоровой рукой за комбез. Уткнулась лицом в теплую ткань и продолжила самозабвенно рыдать. Ну а что? Сам виноват, нечего было жалеть!
Андрюха осторожно погладил меня по спине.
– Мелкая, давай, ты потом поплачешь? Мне надо твоего приятеля оформить, капитану доложить, да еще этот ваш… Начальник на вызов не отвечает…
Я вцепилась в него и второй рукой. Сейчас все отошло на задний план, даже задание секретчиков, мне было просто страшно отпустить мужа хоть на миг… Спокойно, Мария, это гормоны. Причем даже не твои. Соберись!
– Как зовут-то хоть тебя? – спросил Андрей.
– Ма-ша, – сиплым шепотом ответила я.
Гаденыш хорошо так меня придушил, старательно…
– Маша… Хорошее имя, – сказал Андерсен. – Жену мою звали Машей…
И зачем он сейчас про это вспомнил? Ей-ё, себя вдруг стало так жалко… Будто я и в самом деле умерла… Не реветь, Мария!
Я собралась и разжала пальцы. Муж тут же встал и начал говорить в браслет-коммуникатор:
– Девчонку в медотсек, недоноска оформляем на нижнюю палубу. Да, до конца полета. Что у Двинятина? Ах, не что, а кто? Ну, понятно, понятно. Сейчас зайду, пообщаюсь приватно.
Адреналиновое море как-то резко обмелело, и я смогла осмотреться. Серов лежал безмятежно, словно спал. И только наливавшийся на подбородке синяк говорил о нокауте. Что-то мне во всем этом не нравилось… Вот что? Ладно, потом разберусь.
В дверном проеме замаячил Юджин, осторожно подхватил меня под руку и поднял с колен. Он в экипаже выполнял и обязанности медика.
– Идти сможешь?
Я кивнула.
– У нее там синяки на шее, говорит с трудом, – сказал муж. – Ну, дальше сам разберешься.
– Разберусь, – ответил тот, выводя меня в коннектор.
В медотсеке меня подключили к боту-диагностику, Юджин убедился, что непоправимого вреда здоровью нет, выдал мазь от синяков и спрей для горла, вколол обезболивающее и перевязал растянутое запястье.
– Останешься тут до выхода из прыжка, – велел он.
Я отчаянно замотала головой. Воспользовалась спреем и, наконец, смогла нормально говорить:
– Я в порядке, о себе позабочусь, можно вернуться в каюту?
Юджин с сомнением посмотрел на меня, но разрешил.
– Ладно, пошли, провожу, мне все равно по протоколу надо этого… твоего… осмотреть.
Вот это очень правильно, потому что вдруг (после обезболивающего) до меня дошло. То, что казалось мне странным. Слишком спокойные поза и лицо Серова. Я видела много нокаутов, и много людей без сознания. И еще я видела много трупов. Ей-ё! Нет, он был жив, муж проверял наличие пульса – как раз когда Юджин меня уводил!
– Пойдем скорее, – попросила я. – Мне кажется, парень был не в себе.
– А в ком? – без тени иронии спросил Юджин.
– Я не знаю, может, сенсетик некачественный принял, но Аркаша… он не мог!
– Сидром жертвы? – вполголоса пробормотал медик, но шаг ускорил.
А я вдруг поняла, что Серов… что он на самом деле никогда бы не смог поднять руку на Машу, память тела говорила об этом однозначно. Хоть в разговорах парень и проявлял агрессию, но что такое слова?
Мы успели вовремя. Аркаша лежал на полу в той же позе, над ним стояли и ругались муж и Двинятин. Юджина они пропустили, а меня – нет.
– Мария, как вы это объясните? – сердито спросил Двинятин.
– Как последствия своих необдуманных действий, – четко ответила я. – Не учла один важный момент.
Оба уставились на меня, как на новейшую модель кароловского навороченного звездолета. Пришлось похлопать ресницами, смягчая эффект.
– Маша, – спросил муж, – ты хорошо себя чувствуешь?
– Да. И прошу прощения, что сразу не поблагодарила за вашу своевременную помощь. Мы можем поговорить?
Муж кивнул, продолжая внимательно смотреть на меня.
– Именно этого я от вас и жду! – воскликнул Двинятин. – Расскажите, наконец, что случилось?
Тут на коммуникаторе мужа пискнул сигнал вызова. Оказалось, что Кейст требует отчета. Не только от него, от меня тоже.
– Я пойду с вами, – жестко сказал Двинятин.
Муж пожал плечами, и мы двинулись в капитанский отсек. Краем глаза я отметила, что Юджин показал мужу два пальца, и тот кивнул. Это хорошо, значит, ему нужны два бота для транспортировки Серова. Сначала, я надеюсь, в медотсек.
Кейст ждал нас в небольшой каюте, служившей ему, видимо, кабинетом. Жестом предложил нам сесть и сел сам. Кивнул Афонасьеву, показывая, что готов слушать.
– Через девять стандартных минут после выхода из прыжка бортовой ИИ зафиксировал активность в каюте…
– Марии Петровой, – небрежно подсказал ему Кейст.
– Еще восемь минут спустя она открыла дверь и впустила агрессивно настроенного студента Серова, который… – муж запнулся и продолжил резко и зло: – Недоносок стал ее душить, потом собрался насиловать. Я вмешался, девушке оказана медицинская помощь, после осмотра Юджина подонка изолируем на нижней палубе.
– Но… этого не может быть! – вмешался Двинятин. – Мария!
– Продемонстрировать запись? – холодно поинтересовался Кейст. – Хотя версию Марии я тоже послушаю с интересом.
– Все было так, как рассказал, – и я запнулась, – капдва Афонасьев. Но я тоже считаю, что Серов не способен причинить вред женщине. И прошу провести тщательное обследование на сенсетики и химию.
Кейст хмыкнул, муж опять посмотрел чересчур внимательно, а Двинятин – как на все тот же инопланетный звездолет.
– Это все?
– Нет, – ответила я. – Хочу поговорить с ним, когда придет в себя. Возможно, что изоляция не потребуется.
– Маш, какая-то ты… странная жертва, – сказал муж.
– Да какая ж она жертва? – опять хмыкнул Кейст. – Это тебя днем в навигаторской не было.
И посмотрел – со значением. Стопроцентный гад-секретчик!
– Просьбы Марии выполнить, до выхода из прыжка каюты пассажирского отсека заблокировать, наблюдение продолжать. Все свободны.
– Подождите! – воскликнул Двинятин. – Экспедиция под угрозой срыва! Мне нужна связь с Проскуриным!
– Сожалею, – холодно ответил каперанг. – Мы в гиперпространстве. Связи нет.
– А можно мне каюту не блокировать? – кажется, вернулись Машины рефлексы, или это горло болеть перестало?
– Можно, – ответил Кейст. – Обеспечить Марию стандартным переговорником на частоте экипажа. Секретность по коду А1. Вам понятно или объяснить?
– Понятно, – ответил Двинятин.
Ну, и я кивнула. Невзлюбил меня каперанг. Что, впрочем, вполне взаимно. Но я все равно чуть задержалась в его кабинете, и когда муж с Двинятиным вышли, спросила в лоб:
– А вас о секретности не предупреждали?
– Плевал я на вашу секретность, – с отстраненным выражением, противоречащим словам, ответил он. – У меня свое начальство и свой приказ – доставить некую спецсотрудницу на некую планету в целости и невредимости. А если эта спецсотрудница будет осложнять мне работу, использовать любые способы для ее защиты.
– Палить-то зачем? – стояла на своем я. – Теперь и капдва, и начальник экспедиции уверены, что я суперагент!
– Девочка, какой из тебя суперагент? – искренне удивился Кейст. – Сама спалилась, сказать, почему? Пороли тебя в детстве мало.
– Физические наказания запрещены Конституцией, – автоматически оттарабанила я.
– Вот. Я как раз об этом, – устало ответил каперанг. – Иди за переговорником. Да, Афонасьева – не тронь. У него жена недавно погибла, тоже была… суперагент.
А ведь он прав… В том смысле, что я… палюсь сама, забывая о том, что некоторые вещи Маша Петрова просто не может знать в силу возраста и жизненного опыта.
И за мужа переживает искренне, и, похоже, с первой оценкой я ошиблась. Может, и не секретчик.
– Спасибо, – сказала я и вышла из кабинета.
Парень – тот самый, имя которого все забывала узнать – выдал мне браслет-коммуникатор и проводил до каюты. Там было пусто и чисто. Спать не хотелось, рука не беспокоила, и я наобум открыла последний просмотренный файл. Дневник Аркадия Серова. И увидела в нем новую запись: «Не успокоишься, Сетмауэр – следующий».
Ну, вот ты и попался, мой аграрный академический гений. Это в биологии я – ноль без палочки, а в технологиях вполне соображаю. И уж отследить, откуда отправлено сообщение, смогу на раз-два. Задача еще больше упрощается тем, что после девяти все были в своих каютах, а дневник Серова я закрыла как раз перед прыжком.
Ну, что тут у нас? Посмотрим… Сказать по правде, я почти не удивилась. Лена или Таня, на каюту как раз один считывающий порт. Отправлено в момент, когда я была в медотсеке. Мне нужны записи журнала бортового ИИ! И, ей-ё, я уверена, что он смог подключиться к системе, а значит, не обязан был физически следить за мной!
Я пообещала себе, что сдам мерзавца на психокоррекцию – чего бы мне это не стоило! Будь он хоть сто раз гением, с ущербной психикой ожидать от него можно чего угодно. Но в этот момент пришел вызов от Юджина. Тот, явно удивленный, сообщил, что Серов пришел в себя. По дороге в медотсек я вызвала мужа и попросила проверить наличие несанкционированного доступа в систему. Тот замысловато выругался, но обещал выделить техника.
Нет, голос у Андрея, пожалуй, неплох. Конечно, он не певец, не композитор, и даже не гений, но мне нравится.
Серов сидел на койке с совершенно потерянным лицом. Увидев меня, вскинулся:
– Маш, скажи ему – я не мог тебя ударить!
– Я знаю, Аркаш. Ты был под препаратами, – ответила я.
И, повернувшись к Юджину, выразительно округлила брови. Тот развел руками и покачал головой.
– Маш, что ты несешь? – быстро восстановил прежнюю манеру общения Серов.
– Запись показать? – вмешался Юджин.
– Не надо, – мягко возразила я. – Так ты совсем ничего не помнишь?
– Нет, – растерялся одноклассничек. – Да что случилось-то?
Непомерные амбиции и преступные наклонности у одного хорошо тебе знакомого человека, вот что случилось. Возможно, ты даже считаешь его другом.
Но ничего такого вслух я не сказала. Наоборот. Вдохновенно соврала, что нашла его в коннекторе – возле моей каюты, но уже без сознания. Юджин только головой покачал.
– Понимаешь, все это очень странно, – продолжала вещать я, – может быть, ты помнишь что-то до прыжка? Кто-то заходил к вам с Мишей? Может, вы заходили к Паше?
– К Пашке? Нет, – он скривился. – Там же этот твой… Дегри.
– А к кому?
– К Кириллу.
Так, уже теплее.
– И кто был у Кирилла?
– Были… Солнце и Ингвар… Кажется…
Солнце с Киром спорили весь ужин, возможно, потом они занимались тем же и дальше, неудивительно, что в каюте Кира.
– А Комаровски ты после ужина не видел?
– Нет.
– Уверен?
– Уверен, Маш. Я видел его перед ужином.
– Он тебе ничего не давал съесть или выпить?
– Маш, ты в себе? С какой стати?!
– Хорошо, Аркаш, отдыхай. Доброй тебе ночи.
– Маш, – сказал он мне в спину, – прости. Я тогда… днем… едва не…
– Ничего, Аркаш, я не обиделась, – ответила я, обернувшись. – Спи.
Юджин вышел со мной в коннектор и спросил:
– Что это было? Ты ангелом на полставки не подрабатываешь?
– Нет, – сказала я. – Просто я точно знаю, что мальчишка был под каким-то воздействием. Что с сенсетиками и химией?
– Диагностик дал отрицательный результат, – покачал головой Юджин.
– А у вас нет анализатора чужеродных примесей?
– У нас не криминальная лаборатория, – ответил он. – Иди уже спать!
Как же, спать! Связалась напрямую с Кейстом, потребовала разблокировать каюту Двинятина. Начальник экспедиции был доступен, на вызов ответил, к медотсеку явился сам.
– Что с Серовым? – первым делом спросил он.
– Пришел в себя, ничего не помнит, я сказала, что нашла его без сознания в коннекторе возле моей каюты.
– Но… Зачем? Мария… Вы…
Да, я Мария. А зачем?
– Вы же хотите, чтобы экспедиция прошла успешно? Для этого Серов должен в ней участвовать, я права?
– Они все… должны.
– Вот поэтому я и не хочу, чтобы Аркаша вспомнил о своем поведении – вернее, не своем поведении.
– Вы все еще думаете, что он был под химией?
– Я не знаю, под чем он был. Диагностик определяет лишь стандартный набор сенсетиков и препаратов. У вас есть хоть какой-нибудь анализатор вредных примесей? Среди оборудования экспедиции? – дополнила в ответ на его удивленный взгляд.
Оказалось, есть. Полевой. И я бы отправилась ругаться к Кейсту, а потом срывать пломбы с опечатанного багажа, если бы не додумалась спросить – чей?
– Простите, а зачем ксеноботанику анализатор вредных примесей? – уточню на всякий случай, вдруг, и правда для работы?
– Понятия не имею, – отмахнулся Двинятин. – Оборудование каждый студент выбирал сам.
Чудно. Впрочем, он, конечно, даст с десяток разных обоснований наличия в грузе экспедиции анализатора. Я и сама могу придумать, если напрягусь. Например, для выявления опасной для человека флоры Рая.
– На Мьенге нет опасной для человека флоры, – возмутился Двинятин.
– Илья Петрович, нам с вами надо поговорить в месте, защищенном от прослушки.
Я с тоской вспомнила свою любимую глушилку – самодельную, которую ни разу не удалось засечь даже аппаратам родного Управления… Здесь… все фиксировал бортовой ИИ. Значит, придется опять идти к Кейсту.
– Случилось что-то еще? – обреченно спросил Двинятин.
Я неопределенно пожала плечами. На мой взгляд, все случилось еще… лет шесть, может, семь назад. Впрочем, знать об этом точно могла только Маша, а я – лишь предполагать по ряду косвенных признаков.
И тут пришел вызов от мужа – техник нашел несколько(!) точек слива из системы!
– Подключались очень грамотно, под протоколом резервирования файлов, – сказал он.
Талантливый человек талантлив во всем. А таланты нашего супергения я не признать не могла. Даже сейчас у меня не было ни одного фактического доказательства, и, будь мы на Земле, я бы и предъявить ему ничего не смогла. Путь был один: взять с поличным. А для этого…
Кейст не пожелал участвовать в разговоре, разбирайтесь, мол, со своими студентами сами. Впрочем, от него мне нужно только помещение, и он нам его предоставил, под своим паролем удалив со схемы бортового ИИ. Правда, когда узнал про причину – слив из его собственной системы – досталось всей команде. Как он орал… Я чуть не заслушалась.
– Мария, я жду, – сказал Двинятин, едва дверь за нами захлопнулась.
– Ситуация такова: я знаю, кто, но не знаю – как. У вас, Илья Петрович, два варианта – не вмешиваться или помочь. Третий, как я понимаю, мы не рассматриваем?
Соображал он быстро.
– Чтобы экспедиция прошла успешно, я готов на все.
– Мне глубоко безразлична ваша экспедиция, но… Цели примерно те же.
– Вы… работаете под прикрытием? – все же решился спросить он.
– Комментировать отказываюсь, – машинально ответила я.
Ей-ё! Кейст прав, надо следить за языком, так его и разэдак!
– То-то же мне сразу показалось, что вы немного отличаетесь от той Машеньки, которую мы знали на Земле…
– Вернемся к делу. Донос на Максимову, нападение на меня, угрозы Сетмауэру – звенья одной цепи.
– Что с Сетмауэром? – тут же переспросил он.
– Пока ничего. Когда я вернулась в каюту после нашей общей беседы с каперангом, в дневнике Аркадия обнаружила запись «Не успокоишься, Сетмауэр – следующий».
– Я вынужден признать, что ничего не понимаю.
– Сейчас поймете. Дело в том, что Сетмауэр, Серов, Логинов, Климов, Милешин, Комаровски, Максимова, Тулайкова и… я – бывшие одноклассники.
– И что же?
– Как вы знаете, лидером группы является Максимова. Сейчас вам придется потерпеть ряд лирических отступлений, но без них картина выйдет смазанной. Татьяна была лидером еще в школе, там ее авторитет был неоспорим.
– Честно говоря, не удивлен. Очень трудолюбивая и дисциплинированная девушка.
– Да. Но слишком авторитарная. Например, Логинов, Сетмауэр и Комаровски увлечены музыкой, а она против.
– В свободное время студенты вольны заниматься всем, чем хотят. Странно, что Татьяна…
– В итоге в Академии бывшие одноклассники разделились на две партии. Одна осталась верна своему лидеру, вторая – Логинов, Комаровски и Сетмауэр – вышла из повиновения. Внешне все выглядит мирно, но внутри бушуют страсти. Например, Тулайкова – лучшая подруга Максимовой – встречается с Комаровски, а Климов… Вроде бы влюблен в Татьяну, но, на мой взгляд, она подавляет и его.
– Это многое объясняет, – задумчиво проговорил Двинятин. – И даже то, что он пришел ко мне с рассказом про дневники.
А вот этого я не знала… Думала, что наш ксеноботаник сам доносом не побрезговал…
– Не думаю, что он сделал это по своей воле. Так же, как и Серов.
– Мария, вам, похоже, привычно разоблачать всемирные заговоры, – в своей насмешливо-саркастичной манере возразил Двинятин. – Но здесь вы явно сгущаете краски.
– Видите ли, ему слишком долго все сходило с рук. Плюс – вы уж простите – полное отсутствие дисциплины среди вашей команды гениев. Ну, и не могу не признать – следы он заметает виртуозно. У меня нет доказательств.
– Да кому – ему?! – экспрессивно воскликнул начальник экспедиции.
– Владису Комаровски, – ответила я. – В этой экспедиции он решил окончательно убрать с дороги Максимову. Ну, а поскольку вмешалась я – то и меня чужими руками.
Двинятин поверил мне сразу. Очевидно, он, общавшийся с аграрными академиками много дольше, чем я, тоже замечал что-то нетипичное для нормального коллектива.
– Это крах, – сказал он. – Комаровски – наш лучший ксеноботаник, что мы будем делать без него на Мьенге?
– Что-нибудь придумаем, – оптимистично отмахнулась я.
Меня гораздо больше занимал вопрос, как вывести мерзавца на чистую воду. И еще один – как он подавляет волю своих «пешек»?
– Ваш лучший ксеноботаник давно должен был пройти психокоррекцию, – заявила я. – Но пока мне нужно понять – как он делает то, что делает. И главное. Он должен быть уверен, что никто ничего не знает – кроме меня. Поэтому Аркашу нельзя изолировать, завтра – точнее, сегодня утром – все должно быть как всегда.
– Понимаю, – протянул Двинятин. – Баллы с Максимовой я не снял – благодаря вам, Аркадий избежит наказания – тоже благодаря вам… Вы, Мария, станете для него…
– Врагом номер один, – согласилась я. – И, очень надеюсь, что он решится действовать еще на корабле.
Потому что на Мьенге мне будет не до него.
– По поводу того – как, – начал Двинятин, – я попробую разобраться, в его работах обязательно должны быть хоть какие-то намеки…
– А я выделю закрытый канал для связи с Землей, – из-за двери появился Кейст. – Пусть тоже подключаются.
Я вздохнула. Нет, все-таки Кейст – секретчик. Мигом выхватил то, на что Двинятин – клянусь! – даже не обратил внимания. То, как полезен будет Секретной службе неизвестный пока препарат – или чем там гений Комаровски воздействует на окружающих?
Вернувшись в каюту, застала там Юльку. Она сонно сощурилась и пригрозила мне какими-то санкциями за безвозвратно испорченную ночь. Перевернулась на другой бок и безмятежно засопела. Я зашла в душ, с огорчением отметила, что синяки стали еще ярче, приобретая какой-то фиолетовый оттенок – кожа у Маши уж очень тонкая… И от души намазалась выданной Юджином мазью. Потом улеглась на койку и едва не проспала все на свете.
Первый раз в новом теле я не проснулась сама и вовремя. Юлька громко орала и тормошила меня за плечо – ей-е, рука опять болит! Да как…
– Вставай! Кому говорю!!! К тебе Юджин заходил, и Илья заходил, и… Что вообще было ночью?!
– Юджин… – простонала я, – что-нибудь принес?
– Вон там, на столе лежит. Что случилось, спрашиваю?
Я села и сразу потянулась к таблеткам. Проглотила обе, подняла глаза и выдала Юльке ту же версию, что и Аркаше.
– Я что, по-твоему, совсем дура? – спросила она. – Почему тогда Юджин т е б е таблетки принес?
– Понимаешь… Я пока Серова поднять пыталась, руку повредила, – и показала ей повязку на запястье.
– А на шее у тебя что? – обличающе ткнула пальцем Юлька.
– Что? – спросила я, надеясь на чудодейственные качества мази.
– Жир какой-то! Опять с масками экспериментируешь?!
Какое облечение… Я кивнула, и, получив от Юльки выговор за то, что новый рецепт был опробован без нее, отправилась умываться. Синяки… если знать, где искать, то найти можно. Но – лишь следы. Хорошая мазь, надо потом себе такую прикупить.
– А Двинятин зачем заходил?
– А… Не знаю, он не сказал, – смутилась Юлька.
Чем они при спящей мне занимались, раз наша бесцеремонная вдруг застеснялась?!
Обезболивание начало действовать, я без опаски надела комбез, который удачно скрывал и повязку на руке, и шею – на всякий случай, и, понукаемая переводчицей, пошла завтракать.
Команды за столом уже не было, да и студентов – немного.
– Наша героиня! – заорал Солнце при виде меня. – Как сама, Машка?
– Спасибо, Дрюнь, все хорошо, – сказала я скромно. – А где Аркаша? Ему уже лучше?
– Да что ему сделается? – удивился Кир. – А как он к тебе попал?
– Понятия не имею… Я его в коннекторе нашла без сознания. Испугалась очень, – и похлопала ресницами.
– Куда же он, интересно, шел? – задумчиво спросил Комаровски.
– Не знаю! – добавила экспрессии я. – Он лежал там, где пустая каюта, может, хотел в отсек команды пойти, может, плохо себя чувствовал после прыжка…
– Этот лось? Плохо себя чувствовал? – удивился Солнце.
– Ну, сознание же потерял, – вмешалась Юлька. – Не доставайте Машу, у нее была тяжелая ночь. Комаровски, Сетмауэр, Логинов, у вас, если не ошибаюсь, занятия вот-вот начнутся? Так что сидим? Кого ждем?
– Юля, так вас и ждем, – ответил, ухмыльнувшись, Комаровски. – Вы тоже сидите.
– Мне можно, – задрав нос, сказал Юлька. – Я – преподаватель. Совсем распустились, никакой дисциплины!
– Пошли, ребята, – поднялся первым Кир.
Хороший, все же, парень. И я, помнится, отложила на потом обдумать, что плел про него Солнце… И сейчас опять не до этого…
Когда Комаровски проходил мимо, я сделала вид, что неосознанно касаюсь шеи, и даже хотела покашлять, но… Не стала из опасений переиграть. Наблюдательному (а что наш ксеноботаник наблюдательный, сомнений нет) – достаточно.
Молодец Юлька, вовремя их спровадила, потому что едва мы остались в столовой вдвоем, запиликал вызов коммуникатора.
– Маша! Что это?
– А… это мне Афонасьев подарил, чтобы, если еще одного обморочного найду, сразу его звала, – ответила я и вскочила.
– Ох, Маша… – закатила глаза Юлька. – Хотя… С Афонасьевым я тебя понимаю.
Вызывали в капитанский отсек. Земля срочно желала пообщаться. Наверняка, по закрытому каналу.
Юлька быстро допила свой чай, и мы побежали каждая по своим делам. Просто… ходить в одиночку я пока считала нецелесообразным.
Кейст встретил меня нейтральным кивком головы. Я поздравила с выходом из прыжка (еще одна космофлотовская традиция, о которой Маша Петрова знать не могла) и прошла прямо к визору, где ждал ответа Проскурин.
– Маша… Мария, все это правда?
Не знаю, что – все, но…
– Да, Михаил Андреевич. Нам очень нужна ваша помощь. Чем занимался Комаровски помимо своей основной специализации?
– Ничем, кроме ксеноботаники он не занимался. Мы уже подняли все материалы, ваша… твоя тезка сейчас просматривает все его запросы на ингредиенты и оборудование.
– А могу я попросить вас об одолжении?
– Да, – насторожившись, ответил ректор.
– Спросите у нее, когда она последний раз встречалась с Комаровски, и что при этом произошло.
– Маша! – крикнул ректор куда-то в сторону.
Там, куда он смотрел, было мое тело… И мне его видеть нельзя. И даже попросить Проскурина, чтобы дал Маше подзатыльник – нельзя. Прилетит-то не ей…
Я так надеялась, что вот сейчас, вот-вот, все станет ясно… Но Маша осталась верна себе. Проскурин озвучил ей вопрос, ответ на который мне не сообщили. Просто прервали связь. Я посмотрела на Кейста:
– Могу я подождать тут или…
– Не могу, а должна, – ответил он мне. – Я все еще отвечаю за твою сохранность, а по кораблю все еще бродит ваш умник.
– Но вы же понимаете, что рано или поздно мне придется с ним встретиться.
– Я понимаю, что если твоя тезка ответит на вопрос, встреча станет не нужна.
– Это даже я понимаю, – сказал муж, появляясь на пороге.
И посмотрел как-то… с нежностью? Ей-е, вот вам и вдовец! Мне что, пора ревновать к телу Маши??!
– Пойдем, мелкая, обговорим детали на экстренный случай.
Уфф… Отлегло… Он просто заботится о Маше, то есть, обо мне, то есть… Опять запуталась. И вообще, мужской интерес с его стороны я бы почувствовала сразу. Только… зачем мне об этом думать?!
Я встала и пошла следом за Афонасьевым, обещавшим каперангу за мной присмотреть. Неожиданно стало приятно, хотя… Он же не знает, что я – это я. Ненавижу секретчиков!
– Мелкая, я все понимаю, но, может, не надо так лезть на рожон?
– Да я не лезу, – попыталась ему возразить.
– Не спорь со старшим по званию! – прикрикнул муж.
Ну, это он зря. В званиях мы с ним как раз равны, и на Земле он так никогда не… Ну вот, опять. Соберись, Мария!
– Почему у тебя нет имплантов?
– Это было главным условием допуска на Мьенг, – пояснила я так, как поняла сама.
– Хотя эти импланты, – его глаза остановились на каком-то предмете в дальнем углу каюты, – тоже не спасают. Пожалуйста, помни об осторожности.
Хотела ответить расхожей фразой, мол, осторожность – мое второе имя. И не смогла. Врать ведь можно кому угодно, но не себе. А сейчас, почему-то, и ему. На эту тему вообще стоит задуматься. Одно дело, когда ты знаешь, что тебе всегда прикроют спину. Другое, когда ты в чужом слабом теле, которое даже не способно защититься от насилия. И это приводит в бешенство!
– Слышишь, мелкая?
– Да.
За неимением других возможностей, похлопала ресницами. И пообещала – и себе самой тоже – что буду помнить. Муж вроде бы поверил.
– Хорошо, что ты в комбезе. Спрячь в карман.
Он протянул мне довольно крупное по нынешним меркам – диаметром с сантиметр – биолокационное устройство. Я взяла, хотя… Смысл? Они все равно будут отслеживать меня с помощью ИИ.
– И коммуникатор сразу переведи на передачу, – продолжал наставлять меня муж. – И вообще…
Слушать его было почему-то тягостно. Теперь я уже ни на миг не забывала, что нахожусь в чужом теле. Вот провожал бы он так на операцию настоящую меня? Скорее всего, нет.
– …моя бы воля, запретил вам, девкам, даже думать о такой работе!
Ну вот, я была права. Хотя раньше моя работа не вызывала у него такого негатива, в мужском шовинизме Андерсен замечен тоже не был. И я спросила:
– Почему?
– Жили б дольше. Или просто – жили, – сказал он с горечью.
Развивать тему я благоразумно не стала. Тем более, что взгляд мужа стал совсем мрачным. Ей-е, если я без потерь выберусь из этой передряги, Бьоргу придется ответить на пару вопросов, а Секретной службе… Ладно, до этого надо еще дожить.
Спас меня вызов. Проскурин опять был на закрытом канале.
– Ну что? – нетерпеливо спросила я у академика.
– Тут… Маш, такое дело… У Марии истерика, мы вызвали медиков, и…
Медиков, ей-ё! Истерика лечится просто – одной пощечиной, и я не верю, что Бьорг об этом не знает.
– Скажите нашему общему знакомому, чтоб…
– Он поехал с ней, – перебил Проскурин.
Ах, еще и поехал… Гад! Просто не хочет делиться со мной информацией!
– Что-то по работе Комаровски…? – спросила я с угасающей надеждой.
Предсказуемо – ничего. Ну ладно, все равно я особо и не рассчитывала.
– Но мы продолжаем поиски, – заверил меня ректор. – Последний запрос, который он делал на материалы, касался киякурру пятнистой и астрезии крупноцветковой…
– Что это?
– Малоизученные растения с Кридона, спутника…
Спутника Хризы, четвертой планеты Стайпрея. Сказать, что мне что-то стало яснее? Не могу. Я же не ксеноботаник. О!
– Можно попросить ваших ксеноботаников провести стандартные исследования этих растений?
– Комаровски забрал последние образцы. Теперь только ждать, когда поступят новые.
Бардак там у них, в Первой Земной!
– Мария… – в интонациях академика появились просительные ноты. – Если можно, сделайте так, чтобы Комаровски все-таки попал на Рай…
Все ученые – маньяки. И Проскурин – не исключение. Я постаралась кивнуть так, чтобы не выдать своих мыслей. «Сделайте, Мария». Как, спрашивается? Откуда мне знать, что придет в гениальную голову Комаровски на огромной планете, где мне просто некогда будет за ним следить?!
Да и вообще, неизвестно, когда он решит разобраться со мной. И что мне такого сделать с целью подтолкнуть его… под локоть? Еще полтора дня, две ночи, и мы прилетим. Времени совсем мало. Что может сделать женщина, чтобы гарантированно вывести мужчину из себя, учитывая то, что он не ее мужчина?
Начнем с очевидного. Пренебрежительно отозваться о его увлечении – будь то любительский или профессиональный интерес. Сработает ли это с Комаровски? Вот на обеде и узнаем. Ну а потом… Как сложится.
Перед обедом я поймала Дегри – пора выводить парня из игры – и предупредила, что мы с ним теперь играем не в любовь, а в ссору.
– А как? – удивился он.
– Сделай вид, что ты обижен на меня, и просто молчи.
– Я не умею, – ответил он.
– Молчать или обижаться?
– Мари, ты же все поняла! – протянул он с досадой.
– Зафиксируй это выражение на лице и иди на обед, неумеха, – припечатала я.
Мальчишка! Как таких матери из дома отпускают?
– А ты?
Ну, и я пойду, раз Юльку где-то носит. Оказалось, что она уже в столовой. Увидев, что Серж демонстративно молчит, она спросила громким шепотом:
– Что случилось?
– Ничего. Просто Серж ревнует. А я на него обиделась, – надула губы я.
– К кому? – с живым любопытством спросил Климов, сидевший пока в одиночестве – ни друзей, ни Тани.
– Какая разница? – ответила Юлька.
– К Аркаше, – одновременно с ней произнесла я. – Я не должна была ему помогать, представляешь?
– Слушай, Маш… За Аркашку тебе спасибо, – отвел глаза Паша. – И…
– Как он? – перебила я. – Лучше? Я с ночи его не видела.
– В порядке. Не помнит ничего, а так…
Умница Серж задрал нос и ушел к раздаче.
А в столовую стали подтягиваться остальные. При появлении Аркаши я демонстративно повернулась и спросила:
– Аркаша, как ты себя чувствуешь?
– Спасибо, Маш, хорошо, – буркнул он, явно не расположенный развивать тему своего здоровья.
Да и мне это не нужно. А нужно вывести из себя нашего ксеноботаника, который вместе с Солнцем и Киром где-то задерживался…
И я опять повернулась к Юльке. Пока выйдем на нужную тему, а реплику подать я всегда успею.
– Вот видишь, Юль, как с этими гениями тяжело? Они просто не хотят со мной общаться. Конечно, где я, а где нелинейные процессы моделирования структур ДНК?
Это была специализация Серова, и Аркаша устыдился.
– Маша, – начал он, конфузясь, – ты же знаешь, что я с радостью поговорю с тобой о чем угодно…
– Нет, что ты, – ответила я с показным смирением. – Я понимаю, насколько важна твоя работа. Все вы – надежда Земли…
Музыкальная троица как раз входила в помещение, и я стала развивать свою мысль.
– Юль, я понимаю, как со мной скучно… Вот взять прикладную агропсихологию. Это… – я вздохнула. – Это очень сложно для нормального человека с обычным интеллектом.
– Маша, не наговаривай на себя, – строго сказала лучшая ученица Азраняна. – Твой интеллект вполне…
– И даже более, – вставил тут же Солнце, садясь напротив.
– Но я действительно не понимаю, почему все так носятся с ксеноботаникой? Что такого сложного в описании свойства растения, пусть оно и растет на чужой планете?
Я обвела глазами Машиных одноклассников. Отвечать никто не торопился. И смотрели все не на меня, а на Комаровски. Он тоже молчал и улыбался. И я продолжила:
– Все самое сложное делают астронавты и первооткрыватели. Идут вперед, ищут, находят, привозят – вот вам, пожалуйста, исследуйте. Описывайте. Вот вам астрезия крупноцветковая, вот киякурру пятнистая. Что, так сложно определиться с родом и видом? – и я похлопала ресницами, чтоб слегка смягчить эффект.
– Маша, – опять вмешалась Таня. – Ксеноботаника не менее важна, чем агропсихология, поверь мне. Ведь растения других планет отличаются от наших так же, как… Человек от карола!
– Благодарю, Танечка, – продолжая улыбаться, выговорил Комаровски. – Всегда ценил твое обостренное чувство справедливости.
– Прости, Влад, – я сделала вид, что опомнилась, – я не о твоей специализации, а вообще. Твоя работа, безусловно, очень важна как для Земли в целом, так и для этой экспедиции.
– Машуня, не надо оправдываться, хотя… твои канцелярские фразочки очень повеселили, – ответил он.
Надеюсь, его проняло в достаточной степени – я не зря упомянула два неизученных вида с Кридона.
– А все же жаль, что Машка не учится с нами, – сказал Милешин. – Ребят, может, поговорим с ее отцом?
За столом сразу стало шумно. Кто-то кричал, что да, обязательно, кто-то советовал не лезть, кто-то даже заметил, что звездолет уже улетел, и мне их не догнать, а я смотрела на Комаровски. Тот все улыбался. И взгляд у него был до странности довольным. Правильную характеристику дала Маша – дебил.
– Остыньте, – отвлек меня от мыслей голос Сетмауэра. – Маша приняла решение, и все мы должны отнестись к нему уважительно.
– Верно, Кир, – поддержал друга Солнце. – Маша, мы с тобой!
– Спасибо, Кир, спасибо, Солнце, – сказала я им. – Приятного всем аппетита.
И, не доев салат, ушла. Не люблю я играть на публику, и без того паршиво от всей этой ситуации, но деваться некуда.
В каюте меня ждали дневники. И сообщение от Двинятина – о том, что Комаровски прилежно занимается изучением свойств инопланетных растений. Как будто я не знала.
Накопившееся раздражение сбросила привычным способом – позанимавшись растяжкой. Рука побаливала, но вполне терпимо. Конечно, повязку на запястье еще придется поносить, но… пару дней. Пожалуй, главным преимуществом тела Маши можно считать довольно быструю регенерацию. И устойчивость к недосыпу. Пропрыгав почти всю ночь, особой усталости я не ощущала.
Еще дважды до ужина меня вызывали в капитанский отсек. Проскурин выдал три новых названия неизвестных науке растений с Кридона – муквилетис прямостоячий, утрария узколепестковая и мелколепестник кридониум. Их выписывал Комаровски до киякурру и астрезии.
– Пока мы можем быть уверенными только в том, что юноша прицельно занимается флорой Кридона, – вздохнул он.
Я бы сказала, чем прицельно занимался юноша под носом у своих наставников, но… Маше Петровой таких слов знать не положено.
– Как там тезка? Пришла в себя?
– Я отпустил ее по состоянию здоровья. Медики ввели ей седативный препарат, и… Пусть отдохнет.
Да-да, конечно. Пусть мое тело отдохнет в цепких лапах секретчиков. Сейчас там главный Бьорг. Может, и душевный доктор Марк подключится. «Машенька, расскажите нам все. Вам тут же станет легче».
Знаем мы, как вести «горячего» свидетеля.
На ужин меня отконвоировал сам Кейст. В свои планы по моей охране он внес какие-то коррективы, но коммуникатор все равно велел не выключать, а биолокационное устройство постоянно держать при себе, даже во время сна.
Поесть я решила поплотнее, чтобы сразу после ужина пару часов поспать. Ночью мне будет не до этого. Юлька, пришедшая через пару минут, решила даже, что это еда для нас обеих. Потом толпой повалили студенты. Дегри сел рядом, но разговаривать со мной не стал. Сообразительный… иногда.
Но на нас никто не обращал внимания, ведь гвоздем программы стала ссора Комаровски и Тулайковой. Парочка темпераментно обменивалась взаимными оскорблениями. Самыми мягкими из которых были «сам ты дурум*», «недопророщенный полузародыш тритикума*» и, что особо запомнилось, «тупорыльник вульгарный». Говорили они громким шепотом, что позволяло руководству не вмешиваться.
– И часто они так? – поинтересовалась между делом Юлька.
– Бывает, – ответил Солнце с другой стороны стола.
Вот уже второй раз он занимал место прямо напротив меня. Чего хотел? Да ладно, не до него сейчас.
С ужина парочка уходила порознь, причем Лена – едва сдерживая слезы. А меня до каюты опять ненавязчиво проводили Бен и Йожи – я, наконец-то, познакомилась с тем парнем, имя которого все забывала спросить.
Заблокировала дверь и только собралась прилечь, как из санотсека послышались громкие рыдания. Вот ведь… Надо сказать ребятам из экипажа, чтобы звукоизолировали каюты, хоть обратный путь провести спокойно. А то, чувствую, после разоблачения Комаровски мне тут житья не будет.
Спустя полчаса на визор поступил вызов от Тани-Брунгильды.
– Маш, зайди к нам. Лена закрылась и плачет.
– Ну, Тань, это разве в первый раз? – спросила я по наитию.
– Нет, но обычно она быстро успокаивается.
Пришлось идти, раз просят. Маша бы наверняка пошла.
Потом мы с Таней долго уговаривали Лену выйти, потом – рассказать, что случилось, потом убеждали, что все это ерунда, а на самом деле Влад ее любит. Тут мне, конечно, пришлось тяжелее всего. Уверенность в том, что единственный, кого любит Влад – это сам Влад, крепла с каждой минутой.
Скоро я получила возможность убедиться в этом окончательно. Когда мы уговорили Лену лечь, и я, смахнув со лба самый натуральный пот, вернулась к себе, он уже ждал. Сидя на моей собственной койке. Ей-ё, нагл не по годам!
– Ты каютой не ошибся? – непринужденно спросила я, опускаясь на Юлькино место.
– Как я мог ошибиться, когда ты сама меня пригласила? – Влад улыбнулся своей дебильной улыбкой. – Ай-ай, Маша, нехорошо… Приглашаешь, а потом опаздываешь. Впрочем, за все те милые слова, сказанные обо мне моей Леночке, я даже не буду тебя наказывать.
Н а к а з ы в а т ь??!
– Владис, ты не в себе, – сказала я, впадая в холодное бешенство.
И забыв о слабом теле, и даже о том, что действительно сделала все для этой встречи, собралась просто вышвырнуть щенка из каюты. В этот момент я и почувствовала неладное. Тело снова не подчинялось мне. Правда, как-то странно. Частично. Отказали ноги ниже колен. Встать я не смогла, и, глядя прямо перед собой, поняла – вот оно. Он использовал свое зелье.
– Все мы иногда бываем в ком-то другом, – ответил Комаровски философски.
Он что…? Знает?! Не может быть. Мария, без паники. Все под контролем. Кроме ног. Холодок бесчувствия полз все выше, распространившись уже до середины бедер.
– Как ты это сделал?
– Что? Машка, уже действует! – вдруг обрадовался он. – Отлично!
– Как ты это сделал? – повторила я.
– Прекрасно, астрезия в сочетании с мелколепестником вызывает любопытство! Замечательный эффект!
– Как ты это сделал? – я усилила интонацию.
– А, в это раз – через кожу, я же помню, что у тебя повреждено горло, – отмахнулся он. – Ну, давай, задавай свои вопросы! Самому любопытно!
То есть были и другие «разы»?!
– А как – через кожу?
– Да на входную панель нанес каплю, что тебя всякая ерунда заботит? Хотя, знаешь, даже это после твоих постоянных слез и «не надо» уже разнообразие.
Сказать, что я удивилась, значило не сказать ничего. Ну… Маша! Да я сама ее прибью, когда вернусь!
– И ты не побоялся прийти сюда, зная, что весь корабль под контролем ИИ?
– Ох, какая проблема! Машка, я думал, тебя занимает что-то посерьезнее.
Не может быть! Неужели он сумел отключить каюту от ИИ? Ей-е, а коммуникатор у меня включен?!
– И все-таки?
– Вот останься ты в нашем классе, не задавала бы глупых вопросов. Я еще в школе сделал глушилку, а недавно внес ряд усовершенствований. Маш, ну спрашивай! Спрашивай!
А ты отвечай на вопросы четко и по существу, мразь ученая!
– Аркаше ты тоже давал астрезию с мелколепестником?
– Да я что, похож на идиота? Вас не так много, чтобы дважды тестировать один препарат.
Вот… Цензура. Цензура. Цензура.
– То есть ты регулярно ставишь опыты на одноклассниках? Без их ведома?
– Маш, ну а что делать? С тех пор, как у Катьки Одинцовой пошла сыпь на Acrimonius ruber Magnus, все отказывают даже брать что-либо у меня из рук. Друзья, называются!
– Акри… Что? – переспросила я, теряя контроль над всей нижней половиной тела.
– Машка, это такое растение с Хризы, плод напоминает яблоко, вот я дал его Катьке, а она, дура, решила попробовать. Ты уже с нами не училась, вот и не знаешь. Они мне бойкот объявили. Танька даже Ленку подбила со мной не разговаривать.
– И ты до сих пор мстишь ей за это?
– Кому? Таньке? Машка, насмешила. Ты вообще такая забавная, я даже не представляю, как теперь классифицировать вытяжку из муквилетиса. По ряду признаков – вроде афродизиак… Но ты так быстро рассорилась с Дегри…
Сейчас не поняла. Он что, прямо перед поездкой тестировал на Машке этот… муквилетис?! Вот теперь все ясно, она была под препаратом. Афордизиак! Вот отчего такая реакция на Двинятина…
– Зачем ты это делаешь? Лабораторных крыс не хватает?
– Скажешь тоже… С крысами скучно.
– А с людьми, значит, весело?
– Конечно, – он оживился, – знаешь, как смешно давать человеку вещество с неизвестными свойствами? Элемент неожиданности! Маш, я же никому не хочу навредить. Я правда не предполагал, что Аркашка будет таким агрессивным. Или что Климов пойдет и донесет на свою ненаглядную Максимову.
То есть все, на чем я строила свои догадки, на самом деле неверно, а гений просто развлекается?!
– Значит, ты все это… от скуки?!
– Скука, Маш… Это такая прилипчивая дрянь… Мне же тут и поговорить, по сути, не с кем, – Комаровски опечалился. – Удел гения – одиночество…
– А как же Лена? Солнце? Твои друзья?
– Солнце… Ты не понимаешь, Маш, он музыку пишет. А мне – не дано.
Зависть? Нет, пожалуй, что-то сродни уважению…
– Лена тебя любит. Или это тоже препараты?
– Леночка у меня лучшая. Она всегда сама предлагает попробовать что-то новое. Но и с ней иногда… так ску-учно…
Скучающий гений. Оказывается, бывает и такое. И это страшно. Но для меня самое страшное было впереди. Я уже не могу управлять руками. Что дальше? Речь или дыхание? И я заторопилась:
– Как ты узнал про свойства растений с Кридона?
– Случайно, Маш, чисто случайно. Сделал экстракт из лисведии, а мама перепутала с компотом. Вот тогда я и понял, что единственное средство от моей скуки…
Эксперименты на людях. Нет, меня не удивили бы оправдания высокими научными целями, но это… было за пределами даже моих представлений о добре и зле.
– Где ты хранишь свои записи о результатах… тестов?
– Машка, ты задаешь такие нетривиальные вопросы! Совсем на тебя не похоже. Пожалуй, кроме любопытства надо будет отметить и изменение некоторых свойств личности…
Это был мой последний вопрос. Язык тоже онемел, а потом я начала задыхаться. Сколько у меня в запасе? Мозг может жить без кислорода всего четыре минуты, потом… Вот интересно, что будет потом? Сколько продержится в мертвом теле моя психоматрица? Или распадется сразу вместе со смертью носителя? Мыслила я совершенно четко, страха не было. Было только сожаление, что теперь я не смогу отомстить Крону и его заказчику, да еще… никогда больше не загляну в бездонные колодцы вишневых глаз.
Зрачки еще реагировали на свет, звуки тоже долетали, правда, искаженные хриплыми судорожными вздохами. Я еще видела, как Комаровски с испугом тряс меня за плечи, я еще слышала звук удара и хруст сломанной челюсти. И крик мужа:
– Где Юджин!!!
Потом была темнота. Странно, но в этой темноте мне было комфортно и уютно… Наверное, правы люди, говорящие, что умирать не страшно. Хотя вряд ли кто-то из них умирал как я, в чужом теле. Еще удивляло отсутствие тишины. Мне постоянно слышался чей-то шепот, голос, который, казалось, я вот-вот узнаю. Он то удалялся, то приближался, и, наконец, я даже разобрала слова:
– …все хорошо. Антидот готов. Вводим.
– Идиотка, еще чуть-чуть, и не спасти!
– Сами хороши. Зачем ждали, надо было брать его сразу.
– Но она вела себя так естественно, нужные вопросы задавала…
– Хватит. Машка, хватит притворяться, открывай глаза.
Голос был таким уверенным, что я послушалась. И даже тело послушалось! Я смогла ощутить лицо, шею, руки… Чувствительность и контроль возвращались в обратном порядке.
– Дура, – припечатал Кейст. – Надеюсь, хоть это тебя чему-то научит.
– Спасибо, – смогла сказать я.
– Спасибо скажешь, когда назад полетим. И не вздумай сдохнуть в этом мьенговском раю, – заявил каперанг.
Умеет мотивировать. Почти как Светличный.
– Все, она стабильна, – заявил Юджин. – Можем заняться юным экспериментатором. Очень хочется сломать ему что-нибудь еще, все равно на планету его выпускать нельзя.
– Погодите. У него есть носитель, где он хранит описания свойств каждого препарата.
– Уже изъяли, – ответил Кейст.
– Дайте посмотреть! – взмолилась я.
– Зачем тебе?
– Хочу кое-что попробовать…
– Совсем сдурела, девка? Тебя и так едва откачали!
Действительно, что это я.
– Для экспедиции этот… дебил очень важен. Если в его списках найдется препарат, подавляющий волю или повышающий внушаемость, я смогу его контролировать вплоть до сдачи на психокоррекцию.
– Скучная ты, Маша, – обиженно отвернулся Юджин. – А я так надеялся…
– Подожди, может, еще и не найдем ничего, – успокоил его Бен.
И только Кейст посмотрел… с пониманием. Я обвела взглядом знакомый уже медотсек – как они все тут поместились? Не было только мужа. Спустя некоторое время, когда Юджин объявил, что я уже вполне в состоянии сесть, капитан лично принес обычную карту памяти.
– Смотреть будешь при мне.
– Может, Двинятина позовем? – я боялась пропустить что-то важное, или недопонять или не понять совсем…
– Ты и я, – отрезал Кейст.
– А вы знаете латынь? – спустя пару долгих секунд спросила я.
Записи наш гениальный ксеноботаник вел на незнакомом мне языке, хотя некоторые слова я почему-то понимала. Вот ruber – точно красный. Кейст посмотрел на меня, как на умственно отсталую. Ей-ё, да ведь так оно и есть! А универсальный переводчик мне зачем?! Стоп. Откуда он взялся? А, подарок секретчиков… Ладно, раз есть, надо пользоваться.
И мы с Кейстом резво взялись за дело. Он смотрел свою часть файлов, подключившись к монитору диагностика, и хмыкнул почти одновременно со мной.
– Соображаешь. У него тут про ламенцинию: вызывает эффект повышенной внушаемости.
– А киякурру – подавляет волю, – внесла свою лепту я. – Теперь главное, чтобы эти образцы у него были при себе.
– А если их смешать… – мечтательно произнес Кейст.
То можно получить такой же эффект, как от смеси, что тестировалась на мне. Нет уж, я обещала, что сдам ученого дебила на психокоррекцию, и никто не сможет лишить меня этого удовольствия.
Каперанг тщательно снес все следы просмотренных файлов с внешних устройств и решительно встал:
– Пошли к твоему… гению.
Комаровски держали на нижней палубе, куда вчера едва не попал Аркаша. Увидев меня, он просиял:
– Машка! Как ты меня напугала!
Я его н а п у г а л а! Захотелось добавить к сломанной челюсти что-нибудь от себя… Ладно, и так говорит с трудом.
– Сынок, ты бы поаккуратней в следующий раз… – ласково сказал Кейст. – Девчонку едва откачали. Где у тебя остальные скляночки? Будем изымать.
– А вам зачем? – удивился Владис.
– Ну как, зачем… На тебе будем проверять, – так же ласково пояснил Кейст. – Что нам еще делать весь стандартный месяц на орбите?
– Вы… Вы… не можете! – потрясенно воскликнул Комаровски. – Эта экспедиция… Моя экспедиция! Вы не имеете права!
– На своем корабле я, сынок, имею право на все. И на планету тебя не пущу. Здесь одну чуть не угробил, а там скольких?
– Но с ней же все в порядке, Маш, ну скажи ты ему! – он едва на плакал.
Дебильный ученый маньяк. Я повернулась к каперангу и просительно проговорила:
– Товарищ капитан, может быть… Мы как-то решим этот вопрос?
– Мы решим, – угрожающе протянул Кейст. – Мы так реши-им… Парни просто мечтают расширить твою коллекцию переломов, сынок. А я больше не дам Юджину колоть тебе обезболивающе…
Смешно, но Влад повелся.
– Товарищ капитан…
– Да, сынок?
– Я… больше не буду… Клянусь! Отпустите меня на АстразетаРай!
Задержка эмоционального развития? Застрял в десятилетнем возрасте? Нет, одной психокоррекции мало. Вернусь, заставлю всех его учителей переквалификацию пройти! А родители, спрашивается, куда смотрели?!
Мы с каперангом переглянулись и по молчаливому согласию не стали затягивать представление.
– Хочешь побывать на Рае? Все препараты – мне, – приказал Кейст. – Если с девчонки упадет хоть один волосок, найду и убью. Понятно? Ну!
Конечно, Комаровски выдал все свои «зелья». Некоторые были в шприц-капельницах, некоторые – в аэрозольных флаконах. Дозы подбирал уже Юджин, тестируя эффект на самом изобретателе. А я ушла в каюту. Спать.
Все-таки отдыхать иногда надо, а до Мьенга всего сутки. Я даже Юльке записку на визоре оставила, чтоб не будила. Не тут-то было. Поспать удалось каких-то четыре часа. Сначала пришел Двинятин, мол, его ко мне отправил Кейст. Юлька – и та объявилась позже! Рассказала ему вкратце, что к чему. Потом прибежала Лена с вопросом, где ее ненаглядный Владис. Почему ко мне? Интуиция? А может, она просто знала, что Комаровски будет ставить опыты на Маше? И в лоб не спросишь…
Отговорилась тем, что не знаю, и всю ночь провела с Солнцем. Теперь отловить бы Солнце и предупредить… Хотя это тебе, Маша, не Дегри, готовый подхватить игру с полуслова. Надоело. Как мне все надоело! И ведь еще целый месяц пасти этот детсад на лоне девственно чистой природы Мьенга.
Выпроводила Лену, пришел вызов в капитанский отсек. Проскурин хотел меня видеть. Или, скорее, Бьорг желал, чтобы я отчиталась лично ему. Отчиталась. Выслушала порцию похвалы и строгое внушение, чтобы впредь была осторожней. Поинтересовалась, как дела у тела. Оказалось, что Маша дала показания, и теперь у секретчиков есть превосходный повод не выпустить Комаровски из своих загребущих рук. Но я все равно не отступлюсь. Я обещала, и на психокоррекцию его доставлю.
Ну… а потом я шла обратно через отсек экипажа. И случайно столкнулась с мужем. Точнее, с закрывающейся дверью его каюты. И что меня дернуло скользнуть в исчезающую щель? Уж точно, не благоразумие.
Каюта была достаточно большой, почти как наша стандартная двухместка, отделка и мебель, как и везде на сэзэ, строго функциональны и безлики, что называется, все оттенки серого. Я бездумно пошарила взглядом по стенам в поиске чего-то индивидуального, принадлежащего только мужу – безрезультатно.
– Мелкая? Что тебе? – с какой-то неприязнью спросил Андерсен.
Он стоял у койки, освещение было притушено, и я подумала, что если подойду, то точно увижу… Как радужка сливается со зрачком.
– Я хотела сказать… Спасибо, Андрей.
– Сказала? А теперь иди.
Да… Я понимаю, он устал. Я тоже устала. И, в конце концов, чуть не умерла! Могу я сделать то, о чем так сожалела на пороге небытия? И я шагнула вперед.
– У тебя такие необычные глаза… Можно мне… Просто, когда я думала, что умру, я вспомнила… О твоих глазах.
Он удивился. Нет, правда, я помнила это выражение его лица и чуть не ляпнула: «О, как тогда, в Тристре!». Вместо этого у меня вырвалось:
– Ненавижу секретчиков…
– Я тоже, – сказал он, отводя взгляд. – Ладно, садись. Ела?
– Не хочется…
Он не ответил, просто вытащил из личного холодильника тарелку и поставил передо мной. Посмотрел так требовательно, что я… Взяла ложку и стала есть.
– В чем душа держится… – вполголоса проворчал Андерсен, – как тебя только на службу взяли…
– У меня… отец на Мьенге… пропал. Сама вызвалась, – ответила я.
В отношении Маши это же правда.
– Эх, и дура… малолетняя… – протянул муж. – Как же ты… Ты ж не умеешь ничего! Машка, ведь…
– Умею, – возразила я. – Теоретически…
– Да у меня жена была… Знаешь, какая? Умная, с опытом, шестнадцать лет службы в УВБЗ, и ту… Отравили. Ты ж цыпленок против нее, а все туда же… – сказал он с горечью.
Хотелось сказать, что жива… Что это я… Так ведь не поверит.
– Я… сочувствую. Очень. Ты из-за этого сам не свой?
– Мы… с ней… полгода не виделись. А потом мне сообщили, что погибла. На посту. И героически. И похороны уже завтра. Я не хочу, чтоб с тобой случилось так же! – рявкнул он мне прямо в лицо.
Хорошо, что уже убрала тарелку в утилизатор…
– Ты… любил ее? – спросила я с нехорошим любопытством.
– Любил? Не знаю… – честно ответил он. – Просто без нее мне… Не знаю.
И замолчал. Может, зря я тогда выбрала работу? Или надо было пройти через все это, чтобы понять… И я обещала себе, что обязательно… Обязательно – выживу или нет – он узнает, как мне дорог.
– Я… Думаю, ей было бы приятно.
– Ей уже никогда не будет приятно! Вообще никак не будет!!!
Андерсен вскочил и стал расхаживать туда – сюда. Теперь я видела, что он не просто зол, он – в бешенстве. И что сказать, как успокоить – не знала. А его словно прорвало:
– Убийцу даже не ищут! С начальничком ее говорил, так он на секретчиков ссылается. Не велено, мол, дело под контролем секретной службы! Прихожу после похорон домой, а там встречают. И ласково так – вали отсюда, твой отпуск закончен!
Гады. Ну, чего-то такого и следовало ожидать, но чтоб так…
– Угрожали?
– Что ты. Предупреждали, чтоб в дела покойной супруги не лез, а ее… и хоронили в закрытом гробу… – он сел рядом со мной, откинулся к стенке и прикрыл глаза.
– Андрей…
Если б я знала, что будет так тяжело.
– Ты понимаешь, что и с тобой может быть так же? – спросил он устало.
Еще как понимаю… Здесь, на корабле, у меня, оказывается, был тот, кто прикрывал мне спину, пока я с удивлявшей меня теперь беспечностью устраивала ловлю на живца. Там, на АстразетаРай… Я останусь одна. С противником, не в пример серьезней задержавшегося в детстве гения… С неизвестностью.
И, возможно, я никогда больше… Ей-ё, да что со мной такое?! Хватит рассуждать, он нужен мне, и прямо сейчас.
– Андрей, посмотри на меня.
– Даже не думай, – ответил он, не открывая глаз.
– Не думать – о чем? – спросила я с ехидцей.
– Мелкая… – начал он угрожающе.
А я повернулась и положила руку ему на грудь. Сердце билось размеренно и гулко. Это даже хорошо, что Машка не привлекает его так… как я. Здесь и сейчас. Второй рукой провела по небритой щеке. Он поймал ладонь возле самого уголка губ.
– Зачем?
– На тот случай, если не вернусь, – честно ответила я.
– Только попробуй! – рявкнул он, резким движением подминая под себя.
Его глаза оказались так близко, что я смогла рассмотреть и зрачок, и черешневую радужку… И поняла, что опять теряю связь с реальностью. Мне было все равно, что щетина колется и царапает нежную Машину кожу. Все равно, что Андерсен не был нежен. Мне не были нужны его ласки. Нужен был он, весь, целиком и без остатка.
Комбез полетел на пол, белье следом, и прижавшись к нему всем не своим телом, я даже застонала… Все было… правдой, все – по настоящему, я жива, а он… Он – мой мужчина. И когда я, наконец, получила его, не успев даже толком насытиться вкусом последнего поцелуя, не удержалась. Вцепилась руками в плечи, обхватила ногами и кричала. Громко и от каждого движения. Подаваясь навстречу изо всех сил. Ускоряясь вместе с ним, сбивая дыхание вместе с ним, снова чувствуя невероятно-сладкое напряжение, прошивающее каждый нерв. Когда взрыв сверхновой потряс мою вселенную, показалось, что Андерсен остановился. Я открыла глаза, перед которыми еще плавали цветные круги, и хрипло прошептала:
– Не тормози.
Его мышцы напряглись, и он снова задвигался, догоняя меня. Я ловила малейшие отголоски наслаждения, но на самом деле… Хотелось, чтоб ему было так же хорошо, как мне. Но… Зная, что гарантированно сводит его с ума, сознательно не сделала. Нельзя… Подумает еще, что одна Маша мистическим образом передала свой опыт другой. Последний рывок, короткий вдох и тихий стон сквозь сжатые губы… Мой… Меня накрыло второй раз лишь от осознания, что он… Он тоже…
Тяжелое тело перекатилось на бок, я еле успела выдернуть из-под него ногу. Потянулась поцеловать… и замерла, услышав размеренное дыхание. Андерсен спал.
Я все сделала правильно. Не только для себя, для него. Ему была нужна эта разрядка, не меньше, чем мне желание снова быть с ним. С моих похорон прошла неделя. Сколько он спал за эти дни, если упал… вот так?
На Земле я удивлялась его выносливости. А он смеялся и твердил, что только старики засыпают сразу после секса. Какой ерунде я тогда придавала значение…
Меня тоже клонило в сон. Хотя бы просто поваляться вот так, рядом с ним пару часов. Но у меня было дело, и я строго напомнила себе о нем. Встала, собрала с пола одежду и скользнула в санотсек. Приведя себя в порядок, и, в последний раз взглянув на спящего мужа, я вышла и сразу завернула к каперангу.
Кейст, набычившись, заблокировал вход и поднялся навстречу:
– Я говорил тебе, чтоб не лезла к Афонасьеву?!
– Да, а что? – ответила я со всей доступной легкомысленностью. – Когда начинается его вахта?
– Не важно, – неожиданно спокойно ответил каперанг. – Пусть спит, я подменю.
– Спасибо, вы… очень хороший человек, капитан Кейст.
И мне было плевать, что он секретчик.
– Ты тоже… неплохая, хоть и бываешь бестолкова без меры. Чего хотела-то?
– Уже ничего, – ответила я.
– Ну… тогда не держу.
Он разблокировал для меня дверь, и, выходя, я услышала ворчливое: «Жена бы о нем так заботилась… Девка посторонняя, а вот же…». Не слишком приятно, но… в чем-то каперанг был прав.
Я и при Андрее частенько думала о работе, а уж без него… Вообще обо всем забывала. Буду исправляться. И прежде всего… Расскажу ему о том, что поняла не так давно.
Вот только… В наше время сделать информацию действительно конфиденциальной не так-то и просто. Тотальный контроль ИИ, внешние и внутренние камеры, запись разговоров по визорам, глобальная сеть… Вот тут я и оценила ретро-способ секретчиков – бумагу и… ручку. Уничтожить такой документ проще простого, а отследить – почти невозможно. Если не знать, то невозможно вообще.
Но где на корабле я найду столь невостребованные в современности вещи? Почему-то сразу подумалось о Юджине – возможно, что бумага используется для каких-то целей в медотсеке? В медотсеке обретался теперь Комаровски. Хмурый Плеве следил, как верная Леночка кормит своего ненаглядного через поильник.
– Ой, Маша! Оказывается, Влад упал и сломал себе челюсть, это так ужасно…
Да-да, падение с высоты собственного роста с ударом о локальную поверхность тяжелого тупого предмета.
– Ужасно, – вынужденно согласилась я, – но ведь Юджин что-то придумает, верно, Юджин? Влад сможет участвовать в экспедиции?
– А как же, – проворчал тот, – выдам тебе все лекарства, и – сможет как миленький!
– Почему ей? – насупилась Лена.
– Потому что, – отрезал Юджин.
– Я же отучилась на курсах первой помощи, – похлопала ресницами я. – А ты? Нет? Ну, вот видишь… Но ты ведь будешь мне помогать?
Лена с энтузиазмом закивала, а Юджин быстро подхватил меня под локоть и вывел в коннектор.
– Правда, что ли, отучилась? – спросил он.
А то! Конечно, давно это было… Но было же!
– Хорошо. Примерную схему я разработал, до высадки еще понаблюдаю, если что – откорректируешь сама.
– Юджин, у тебя нет бумаги?
– Чего? Слушай, иди отсюда, не морочь мне голову, я и так от этой парочки ненормальных скоро сам свихнусь!
Он от парочки. За неполные сутки. А у меня их – четырнадцать голов, ну, если уж окончательно переходить на аграрные термины. И стандартный месяц на чужой планете. Ладно, где наша не пропадала…
А пока… Мне нужна бумага! Я вернулась в пассажирский отсек и начала методичные расспросы. Юлька постучала пальцем по моему… Машиному лбу и с сомнением обещала спросить у Двинятина. Таня посмотрела с удивлением и стала выяснять, правда ли Комаровски упал и сломал челюсть. Впрочем, все остальные задавали мне тот же вопрос, едва я открывала дверь. Правда, ребят-музыкантов больше волновало, что на какое-то время их гитарист выпадает из творческого процесса. Солнце, Ю и Тхао сразу забыли о моем присутствии, у них решался вопрос… о каком-то там проигрыше… Надеюсь, не в тотализаторе.
Дегри распирало любопытство иного рода. Он сразу сообразил, что сломать челюсть можно только с чьей-то посильной помощью, а так как в центре всех последних событий была я, то и Владис выбыл из строя из-за меня.
– Это твой парень, Мари?
– Надеюсь, ты ни с кем не успел поделиться своими выводами? А то смотри, присоединишься в медотсеке к Комаровски, – предупредила я.
Но на самом деле с гордостью ответила бы «да», вот только он не парень. Он мой муж. И я должна ему, по меньшей мере… Одно признание.
Поиски продолжались, но пока были тщетными… Климов презрительно процедил:
– Бу-ма-га? Маш, ты какая-то… странная.
Анастази и Лайза, мне кажется, вообще не поняли, о чем речь.
И я пошла приставать к Двинятину.
– Мария, не знаю, чем помочь, – развел руками он. – В экспедицию мы точно ничего похожего не брали…
Оставалось только одно – опять идти на поклон к Кейсту. И не факт, что у него эта самая бумага найдется… Я слегка приуныла. К тому же хотелось есть и спать… Словом, отвлеклась на нужды тела, ничем иным я не могу объяснить то, что едва не налетела в пустом коннекторе на Сетмауэра.
– Маша, я слышал, тебе нужна бумага? Вот, возьми… Я записываю на ней… Неважно, возьми.
Я с недоверием уставилась на парня, протягивающего мне белый лист формата стандартного визора:
– Может, у тебя и ручка есть?
– Есть. Ты же ее вернешь?
– Сразу же!
Я схватила у него ручку, чистый белый лист и заорала на весь отсек:
– Кир! Ты лучший, я тебя обожаю!
Получилось немного хрипло… Все же вчера меня душили, сегодня я… А впрочем, кому какое дело? На радостях я еще и чмокнула его в щеку, развернулась и на крейсерской скорости ворвалась в каюту. Куда только делись голод и усталость?
И что, казалось бы, сложного в том, чтобы написать собственному мужу пару теплых строк? Так нет же… Я вся извелась, помня о том, что стереть надпись на бумаге невозможно. Это вам не стандартный носитель… А лист у меня был только один… Я даже посочувствовала всем подследственным, дающим признательные показания… Ну, почти всем. Некоторые говорили просто: «Ты опер, ты и пиши».
Можно начать… с каких-то общих воспоминаний, например: «Андерсен, помнишь, когда мы познакомились, ты был…». Нет, не то! Испортила лист, пришлось отрезать верхнюю часть. Может быть, просто: «Андрей, я тебя люблю»? И что он подумает, получив такую записку из рук Маши Петровой? Что девчонка в него влюбилась, это ясно. Подписаться Мария Афонасьева? Не поверит.
Надо как-то… Ей-ё, я же не могу сказать мужу, как Киру – «Ты лучший», в свете недавних событий поймет совершенно однозначно.
Никак не предполагала, насколько это трудно… Тут еще ИИ объявил о начале обеда, пришлось все прятать – о тотальном контроле я не забыла – и идти. Наскоро похватав из окна раздачи все, что сегодня давали, я бы с удовольствием вернулась в каюту… Но такими привилегиями обладали только члены экипажа. Так что пришлось лицезреть нескольких студентов – к счастью, не одноклассников – и Юльку с Двинятиным. Они пока еще старательно шифровались, садясь в разных концах стола.
– Маш, что случилось? – сразу спросила Юлька, устраиваясь с тарелками рядом.
– Что? – неужели я опять прокололась?
– Ты второй день подряд ходишь в комбезе! Это же ненормально, – обличающее ткнула пальцем она. – Рассказывай, что произошло.
Пришлось наскоро врать, что, мол, тренирую волю, потому как на Мьенге для всех форма одежды одна – ассей.
– Ты права, – ненадолго погрустнела Юлька. – Но это же, наоборот, повод почаще менять наряды! Чтобы к ужину надела самое красивое платье!
Пришлось обещать, иначе не отвяжется. А меня ждало недописанное письмо, и, чуть не столкнувшись с Таней и Климовым, я выскочила из столовой.
На сытый желудок думалось плохо. Совсем не думалось, зато так спалось… Юлька едва растолкала меня перед ужином. Вот гадство! Переодеваться я отказалась наотрез, лучше поскорей поесть и вернуться к письму, ведь это последняя ночь перед высадкой!
Ни Кейста, ни мужа на ужине не было, с напутственной речью к нам обратился Бен.
– В час двадцать по бортовому времени корабль встает на орбиту АстразетаРай. В четыре сорок всем пассажирам собраться у переходного шлюза. Обо всем остальном наш ИИ оповестит вас дополнительно. Приятного окончания полета.
– Спасибо, – задорно ответил Солнце, – а мы, в благодарность, приглашаем всех членов экипажа послушать наш концерт – сегодня сразу после ужина! Ребята, всех приглашаем!
Я улыбнулась. Корабль готовится к переходу на орбиту – ну какие могут быть концерты? Но Беня вежливо поблагодарил, пообещав, что не занятые в этот вечер обязательно придут.
– Маша, Юля, мы ждем и вас тоже, – сказал Кирилл. – И вас, Илья.
– Ну… Я не знаю, – замялась Юлька.
Очевидно, у них с Двинятиным были очень конкретные планы.
– Маш, ну ты-то будешь? – бесцеремонно встрял Солнце.
– Может быть… – обтекаемо ответила я. – Хотелось бы выспаться перед высадкой…
– Да мы не долго, – обрадовал он. – Пришлось многое выкинуть из-за травмы Влада.
Вам скоро придется и самого Влада выкинуть, и я бы посоветовала начинать поиски замены прямо сейчас.
Но для меня важнее совсем, совсем другое… Торопливо доев последний ужин на «СЗ-32/7», я едва ли не бегом вернулась в каюту. Достала заветный лист бумаги и вывела на нем слова, показавшиеся в тот момент самыми правильными.
«Андерсен, твоя жена тебя любит».
Свернула лист, плотно и несколько раз подогнув края, еще раз подумала и надписала сверху: «Вскрой, если я не вернусь». Вот теперь все.
На концерт я все-таки пошла. Надо же отдать Киру его ручку. Леночка с Владом не пришли, а в остальном… Было почти так, как на репетиции. От команды присутствовал Йожи, Дегри с интересом рассматривал музыкантов и их инструменты, Анастази и Сунибхо вели себя вполне непринужденно, Лайза была в восторге и пыталась подпевать.
Я тоже с удовольствием повторяла уже знакомые незамысловатые слова старинной песенки: «Где же наш последний дом?». И вдруг мне показалось, что человек, давным-давно их написавший, думал о том же, что и я сейчас. Где он, мой дом? Там ли, куда я привыкла приходить с работы, чтобы поспать и надеть свежее белье? А вот о том, куда лежит мой путь, размышлять уже поздно. До Мьенга оставалось несколько часов.
Целовать музыкантов не пришлось, Лайза сделала все за меня с неподдельным энтузиазмом. Я подошла только к Киру и с благодарностью вернула его пишущее средство.
– Ты очень выручил. Правда.
– Маша, мы же друзья, – легко ответил он.
Ей-ё, если выживу, то выясню, какие вы друзья. И, клянусь, просто друзьями вы не останетесь. Если выживу… И найду распрекрасного папу Машеньки, биолога Петрова.
В каюту меня провожал Йожи, скорее по привычке, чем по необходимости. А может, приказ охранять меня на борту каперанг и не отменял?
– Чья сейчас вахта? – спросила я между прочим.
– Вообще – Афонасьева, но Кейст его отстранил. Сам стоит.
Отстранил? Почему? Или… Андерсен до сих пор спит? Может, навестить его каюту еще раз и подбросить ретро-письмо втихаря? Нет, пожалуй, мой муж заслуживает большего. Хотя бы того, чтобы отдать записку ему лично.
О том, что это будет еще и прощанием, я думать себе запретила. А то у Машиного тела и так постоянно глаза на мокром месте. Не хватало еще мне расплакаться при Андрюхе…
Спать не хотелось. Я собрала обе Машины сумки – в багаж-то их уже не положишь… Или пойти поприставать к капитану? Нет, Кейст в навигаторской, выводит сэзэ на орбиту… Ничего не выйдет. И как же хочется… Еще разок взглянуть на спящего мужа.
На Земле мне было как-то некогда: вечная спешка. На работу – к нему – на работу… Работа занимала в моей жизни слишком много места. Никогда не жалела, а вот сейчас… Почему все так сложно? Гады-секретчики! Ненавижу!
Я промучилась еще час, а потом пошла в отсек экипажа. Почему-то сделать вызов по визору мне и в голову не пришло. По дороге завернула в медотсек. Комаровски безмятежно спал, Юджина и Лены рядом не было. Вот и повод – мне нужен Юджин, препараты и инструкции к ним.
Команда не спала, все торчали возле навигаторской, периодически заглядывая внутрь. Кейст и Афонасьев вдвоем стояли у главной приборной панели, а сбоку на мониторе большим шаром светилась зеленая планета. Она действительно была зеленой, а не голубой, как наша Земля. Луны-спутника у Рая не было, а звезда-Солнце, которую мьенги называют Ассын, сияла в оранжевом спектре.
С орбиты на поверхность нас доставит радиоуправляемый астрокар, потому что мьенги очень заботятся о своей планете и не разрешают садиться на нее тяжелым звездолетам. И лишним звездолетчикам.
– Юджин, где препараты и инструкции?
– Машка, что беспокоишься, все отдам перед высадкой.
– Отдай сейчас и объясни хоть в двух словах.
Юджин мученически вздохнул. Было видно, что он не хочет уходить. Какое совпадение, я тоже. Согласившись подождать, когда корабль «встанет» на орбиту, заработала себе лишнее очко в его глазах. И возможность посмотреть, как четко и слаженно работает муж в паре с каперангом. Есть повод гордиться…
Словом, когда ИИ поздравил команду с успешным выходом на орбиту, и Кейст передал вахту Гордону, я стояла в первых рядах, и вместе с парнями присоединилась к поздравлениям. Кейст остался невозмутимым, а вот Андерсен… отвел взгляд.
– Машка, ну вот теперь пойдем, – заорал мне в ухо Плеве.
Он отдал мне препараты и инструкции – зачем я только согласилась быть нянькой для ненормального гения? – и ушел назад, к товарищам. А я, решительно развернувшись, обнаружила за своей спиной Андрея.
– Мелкая…
В глаза он так и не смотрел, и я умилилась – ему стыдно!
– Андрей… Все хорошо?
– Ты мне скажи.
– Я в порядке, – похлопала ресницами я.
– И ты…?
– Мне было очень хорошо, это если ты сам не догадался.
– Я… Не о том, Маша… Просто…
– Да не влюбилась я, не влюбилась, – выдохнула я.
Только сейчас осознав смысл любимой присказки Герасименко «врет, как дышит».
– И геройствовать не будешь? – грозно переспросил он.
– Разве я похожа на героическую героиню?
– Совсем не похожа, – покачал он головой. – Но иногда…
Вот теперь пришла моя очередь мяться. Я достала из кармана комбеза свое бумажное письмо и протянула ему.
– Что это?
Андрей с недоумением завертел его в руках.
– Андрей, если я… не вернусь… Словом, есть вещь, о которой я должна тебе сказать. Прочитай, если… – я замолчала.
– Вернешься, – отрезал он. – Скажешь сама. Если сочтешь нужным.
И медленно порвал мое письмо на мелкие клочки.
Я вернусь. Я должна, потому что… Ты не оставил мне выбора, и… спасибо тебе за это.
* * *
В четыре сорок по бортовому времени студенческая экспедиция Аграрной Академии перешла в астрокар, в четыре пятьдесят он отшвартовался от сэзэ, а в шесть пятнадцать благополучно прираился на планете мьенгов.